Две тысячи рыбаков с Трескового мыса ушли воевать в колониальную армию, и в их отсутствие британские корабли повадились подходить близко к берегу и высаживать моряков, чтобы те творили различные непотребства. Не было на мысе ни единого человека: ни мужчины, ни женщины, ни ребенка, который бы не ненавидел армию и флот короля Георга и не причинял бы им вреда. Верно и то, что, когда в 1778 году у Труро разбился корабль под названием "Сомерсет", его экипажу помогли выбраться на берег, но оттуда они прямиком направились в тюрьму, и люди думали, что больше ни один корабль не рискнет пройти сквозь зыбучие пески, где лежали обломки "Сомерсета", так поступали добрые капитаны прежних времен и так принято до сих пор.
Стоял ноябрь, и наступила дурная погода, когда люди увидели, что трехпалубный корабль, что давно уже шнырял у берега под красным флагом, неуправляемо несется с зарифленными парусами и сломанным штурвалом прямиком к земле. Никто не зажег предупредительных огней на утесах, и ничья рука не поднялась спасти корабль. Свидетели сего глядели с мрачным удовлетворением, как он приближался, и не перестали ждать несчастья, даже когда он бросил якорь и сложил паруса.
Изикил и Джосайя Бриз, отец и сын, стояли у дверей своего дома и глядели на гибель корабля, пока три огонька слабо подмигивали сквозь серую пелену падавшего снега, показывая, где затаился враг, боровшийся с яростным морем. Они долго стояли молча, и, наконец, юноша сказал:
- Я пойду туда.
- Если ты сдвинешься с места, ты мне не сын, - ответил отец.
- Но он в опасности, пап.
- Так ему и надо. К утру его остатки разбросает по берегу, и не останется даже вехи, где он вертится сейчас.
- А как же люди?
- Это кара божия, сынок.
Юноша вспомнил, как моряки с Аякса сошли на берег, чтобы сжечь дома мирных рыбаков и фермеров; как были замучены женщины; как погибли его друзья и товарищи на Лонг-Айленде от британской стали и свинца; как он сам выбежал предупредить краснолицего человека, что грабил его сад, и получил в плечо удар абордажной саблей. Тогда он поклялся, что отомстит. Но позволить врагу утонуть и не подать руки помощи - честна ли эта месть?
- Я должен идти, пап, - выпалил он. - Завтра утром на песчаном берегу будут лежать пятьсот тел, их лица будут покрыты льдом, а глаза бессмысленно глядеть в небо. И пятьсот матерей в Англии будут гадать, когда же они увидят эти лица вновь. Если кто-нибудь из них поглядит на меня, то от этого взгляда я уже не избавлюсь. Они меня загоняют и днем, и ночью. А завтра день Благодарения. Мне нужно идти, пап, и я пойду.
С этими словами он бросился прочь и исчез в снежном мареве.
Отец уставился ему в спину, пожевав губами, а затем, решившись, воскликнул:
- Ты прав, Сайя! Я иду с тобой.
Но звал он среди раскатов грома и ничего не слышал в ответ, кроме рева ветра и грохота прибоя. Когда он добрался до берега, то еле увидел, как огонек карабкается на огромный водяной холм; он пропал у его верхушки и вновь появился на волне позади, на миг отразился на третьей волне и пропал бесследно.
- Джосайя!
Это был долгий и жалобный крик, но никто не ответил. Через полчаса мимо Изикила пронесся какой-то предмет и с грохотом разбился перед ним - перевернутая лодка, лодка его сына.
На следующий день погода прояснилась, и выпал свежий снег. Капитан Бриз в своем доме в Провинстауне встал спозаранку, поскольку его сын Изикил, внук Джосайя и прочие родственники, которые не были на фронте рядом с Вашингтоном, должны были прийти на домашнее празднество. Толстые индейки ждали, когда их зажарят до золотистой корочки, два больших каравая хлеба и пирог стояли рядом с очагом, огромные куски тыкв и яблок источали сводящие с ума ароматы. Гости собрались вокруг его гостеприимного очага и болтали о том, сколько бед принесла минувшая буря, когда в дом ввалился Изикил - его смуглое лицо осунулось, губы безмолвно двигались, а руки тряслись. Заплетающимся голосом он сказал:
- Джосайя! - затем оперся на дымоход и спрятал лицо.
Рыбаки, что каждый день подвергали свою жизнь опасности, быстро поняли причину его горя, и старик положил руку сыну на плечо и склонил голову. День радости стал днем печали. Как только новость разнеслась, дом наполнился сочувствующими друзьями и тихими разговорами, но внезапно снаружи послышался удивленный возглас. В гавань шел корабль, закованный в лед, и на его палубах виднелось множество синих курток (английских моряков), что очищали с рангоута и снастей снег и лед. Он шел так твердо, что было ясно - умелая рука правит кораблем; он вытравил якорь, и течение закачало его.
- Это же Аякс, будь я проклят! - закричал кто-то из моряков на берегу.
С корабля спустили шлюпку, и озлобленные люди собрались на верфи, размышляя о том, что пора доставать ружья, но на корме выросла юношеская фигура, и люди испустили крик изумления.
Когда лодка пристала к берегу, из нее выскочил Джосайя Бриз, и в следующий миг отец сжал его в медвежьих объятиях, не стесняясь слез, которые обильно потекли по его щекам. За Джосайей вышел британский офицер и, направившись к людям, сказал:
- Этим мальчиком должно гордиться. Он вышел в море, когда не всякий бы осмелился, да еще чтобы помочь врагам и отвести наш корабль в гавань. Самое меньшее, что я мог сделать, - вернуть его домой.
При этих словах послышался смех, и радостные возгласы, и аплодисменты, и, когда начался обед в честь дня Благодарения, поданный на борт корабля еще горячим, коммандер корабля Его Величества "Аякс" был одним из самых славных и веселых гостей за столом капитана Бриза.