Аннотация: Было у председателя колхоза три сына...
Было это в лихие девяностые. В убогой деревеньке, в доме номер ноль целых две двенадцатых по единственной улочке проживал Иван Трофимович Перехлебкин. Фамилией своей он не гордился, да и не шла она ему: при стервозной жене да трех малолетних сыновьях впору зваться каким-нибудь Недоедовым.
Работал Перехлебкин председателем колхоза, работал может и усердно, только вот саму работу иначе как незначительной подработкой не назовешь. Перебивались в основном с хлеба на воду, а кроме того честно делили молоко, что старательно, но скудно давала единственная буренка. Было, правда, и чудо свое - курочка Ряба. Неслась она редко, зато яйца были - чистый Фаберже. Золото - не яйца. Коль удавалось продать яйцо в райцентре, да не прогадать, да местному разбойнику Соловейкину не попасться - был тогда праздник. Пирогов пекли, водочкой баловались, а старшему своему Перехлебкин сгоряча как-то даже велосипед пообещал. Так и жили.
Сыновья росли гораздо медленнее, чем заканчивались силы, нервы и детское пособие, однако природа и тут взяла свое: парни вышли хоть куда. Ни черта, правда, делать не приучены, - дай Бог на Пасху воды ведро принесут, да еще долго рядятся, кому идти, - ну да ничего, - думал Перехлебкин. Не изменишь уже, значит надо с рук сбыть. Глядишь, без оглоедов и на вечернее пиво хватать станет. Давняя это была мечта - вечерком, вернувшись из вонючего колхозного свинарника, усесться, кряхтя, на диван, скушать картошечки и чинно, не спеша, откупорить бутылку пива, да так, чтобы пена, не удержавшись, потекла по пальцам. А потом, солидно причмокивая, дэгустировать. Очень уж Перехлебкину хотелось - с самого детства - не есть и пить, а дэгустировать.
Пришла, стало быть, пора сыновей женить. А на ком, если женского пола в деревне бабка Никитишна, бабка Прасковья, да внучка ее - семи лет от роду? Внучка хоть и мала, да смышлена: иначе как ссылкой летнее житье свое у бабушки не называла.
Думал Перехлебкин недолго: сказался опыт председательства. Нашел он на чердаке рогатку, отобранную как-то давно у младшего, сменил рассохшуюся резинку, да и вынес на двор. Сыновья лениво играли в домино у кучи нерубленных дров.
- Дети мои! - Начал Перехлебкин со всем возможным пафосом. На этом пыл его угас, и он сбился на свой обычный тон.
- Жениться вам пора, злыдни малолетние, вот что. Невест надо выбирать. Вот что. Вы это вот, сей снаряд возьмите десницею своей, - Перехлебкин откашлялся, мучаясь торжественностью момента. - Стрелять будете. Куда камень долетит, там и невеста. Ясно?
- Но отец, - сказал старший, - до ближайшей невесты километров пять будет.
- А не долетит - на Никитишне женю! Всех троих!
На последних курсах повышения квалификации для председателей изучали мотивацию.
Братья переглянулись.
- Ну раз так... - протянул средний.
Старший огляделся вокруг, прищурился на высокое жаркое солнце, вздохнул и несмело вытянул руку.
- Давай, что ли.
Потом долго присматривался к рогатке, пробовал пальцем резину и даже понюхал ее.
Средний сын уже нашел камень и, обмахнув рукавом, протягивал брату. Наконец старший решился, и оборотившись в сторону Перловки, - а других деревень в округе и не было, - выстрелил.
Все подождали. В окружающем мире не произошло никаких изменений.
- Твоя очередь, - уже как-то обреченно сказал Перехлебкин среднему.
Средний не колебался. Для себя камень он тоже заготовил загодя, и выстрелил не целясь. Однако же в сторону Перловки. Через несколько секунд до них донеслось далекое эхо сработавшей автомобильной сигнализации.
- Неужто в джип Тукердяйкина попал?! - ахнул Перехлебкин.
- Да не... - испуганно прогнусил средний. - Не попал. Не может быть. Нет.
- Однако же гудит.
Средний не ответил. Ему расхотелось идти в Перловку - выяснять, куда он попал, и заявлять права на предполагаемую невесту. У Тукердяйкина невест не водилось, водились у него деньги, телохранители, которым всерьез предлагали заменить передохших быков, да дурной нрав.
Младший, все это время яростно жевавший травинку, протянул руку за рогаткой.
Он не стал целить в соседнюю деревню, а демонстративно повернувшись к ней спиной и процедив сквозь зубы "Фигней маетесь, папа", запулил камень прямиком на другой берег небольшого пруда, выкопаного для целей полива.
Средний, через силу ухмыльнувшись, произнес:
- И что за невесту ты там найдешь?
- Да уж не Тукердяйкина, - ответил тот.
Средний обратно погрустнел.
Перехлебкин, косясь на младшего, произнес:
- Отстрелялись. Ну вот. Таперича пора идти невест своих искать. Да.
- Отец, как же нам их искать?
- А вот какая с синяком - та и твоя! - воскликнул Перехлебкин, чувствуя, что отцовский долг уже выполнен. - Я спать иду!
Повернулся и ушел.
- Дела, - протянул старший.
- А может, ну его? - насмелился было средний, но брат прикрикнул: "Пошли!" - и тот подчинился.
Младший провожал их взглядом, пока они не скрылись за холмом, а после направился к сараю, и чем-то там погрохотав, вынырнул с болотными сапогами в руках.
***
Неделя шла за неделей, пришла пора озаботиться уборкой снега, затем он сам собой сменился весенней грязью, а слуху о сыновьях все не было. Перловские агенты доносили, что видели среднего, истово крестившегося, у дома Тукердяйкина; но сам Тукердяйкин вскоре уехал в город - управлять своим бизнесом, и пока не возвращался. Старший вроде как промелькнул на вокзале в райцентре, однако он это был или нет, баба Ася - источник этих сведений - утверждать положительно отказалась, ссылаясь на возраст и приводя невразумительный аргумент "А Бог тебя знае - можа убъешь топором ищо". В день исторических стрельб в Перловке к фельдшеру обратилась с ушибом вдова Лабудаева 47 лет от роду, страшная на лицо и имеющая из всех, что ни на есть, доходов, зарплату уборщицы в школе. Вразумительно объяснить происхождение травмы не смогла.
О младшеньком не было вестей решительно никаких.
***
Однако 9 мая с утра на дороге появилось маленькое пятнышко. Оно быстро приближалось и, приблизившись, оказалось замызганным, но вполне приличным и не старым внедорожником. Машина, прокравшись через большую незасыхающую лужу, остановилась у ворот, и оказалось, что за рулем сидит средний сын Перехлебкина. Рядом с ним пристроился младший, а на заднем сидении, развалясь, с банкой пива в руке, - старший.
Перехлебкин, со свойственной ему мудрой осторожностью наблюдавший прибытие гостей из-за чуть отдернутой занавески окна, узнав сыновей, выскочил на крыльцо. Он изо всех сил старался не разреветься и влепить все-таки долгожданным разгильдяям выговор за долгое отсутствие.
Встречались шумно. Перехлебкин по-стариковски поплакал, да и сыновья хлюпали носами, раскаиваясь в своем антиродительском поведении.
- Ну проходите, что встали-то! За стол давайте! Ах, и нет ничего... Мать! Ой, забыл, она ж к Никитишне пошла - телевизор смотреть. Сбегайте кто-нибудь... А впрочем сама придет.
Но младшее поколение не ударило в грязь лицом и проблему стола решило мигом. Из багажника автомобиля были изъяты два баула, в которых - чего только не оказалось! Таких вкусностей и красивостей Перехлебкин отродясь не видывал. А как звучно звякали, булькали и постукивали многочисленные бутылки! Вот уж где можно надэгустироваться всласть! Стол организовали в две минуты. Перехлебкин выкопал даже чистую скатерть - давно позабытую роскошь.
Потом сидели по-мужски, выпивали, рассказывали. Выяснилось, что средний - да, попал таки в машину Тукердяйкина, был пойман и с пристрастием допрошен, а потом и приставлен к этой самой машине водителем. Проявил себя человеком верным, надежным, а однажды даже - правда, подробностей не рассказал - и находчивым. Так что теперь имел хорошую службу и полное удовлетворение жизнью.
Со старшим вышло не так просто. От вдовы Лабудаевой он сбежал, хотя она о том и не знала, но возвращаться к отцу посовестился. Уехал куда глаза глядят, то есть в столицу. Помыкался без прописки, был однажды бит, дважды ограблен (правда, второй раз, изучив добычу, грабитель расплакался и вернул ему взятое со своей сотней сверху), несколько раз ночевал в отделении, поработал немного дворником, а потом был подобран случайно встреченным младшим братом.
А вот у младшего история вышла по-настоящему необычная и даже где-то волшебная. Переправившись через доброй памяти пруд, он, не сразу и с большим трудом, но отыскал свой камень, а рядом с ним трупик убитой лягушки. Сел и только тут задумался - а насколько серьезен был отец? Ведь невесты себе он не нашел. Возвращаться с позором? А если нет, то куда податься? И что покушать на этом болоте, в конце концов? Он развел костер и, за неимением альтернатив, зажарил и съел свою лягушку.
- И как ты думаешь, батя, чем я сейчас занимаюсь? - спросил младший.
- Чем?
- Развожу лягушек для ресторанов. На днях начали аж во Францию поставлять.
- Ох ты! - Перехлебкин никак не мог представить себе такой дикости. Да чтобы этих лягушек кто покупал? Да ел?
- Ну не этих, - пояснил юный жабовод. - Есть специальные породы. Но в наших болотах, знаешь, как они развиваются! Французам такого не видать никогда!
Перехлебкин пораженно помолчал, потом встал, порылся в шкафу, вернулся и положил на стол ту самую рогатку.
- Да. Дела, - протянул он. - Давайте выпьем, что ли?
Выпили. Возбуждение первых минут спало, заговорили о деревенских новостях, о колхозе, об отцовском огородике. Выпили еще.
Вдруг Перехлебкин поднялся.
- Схожу я. До ветру. Мать не вернулась еще? Надо бы позвать, что ли... - и вышел за дверь.
Братья помолчали, скушали грибочков ("хорошие грибки - Гришка, телохранитель Тукердяйкина, сам солит"), утомившись ждать, выпили еще.
- Куда он пропал-то? - встал наконец младший. - Сходим? - Он глянул на среднего, но тот не пошевелился. Средний смотрел на стол, на то место, куда отец положил рогатку. Рогатки не было.