Аннотация: Фрагмент из романа. Адрес полного текста.
БУМАЖНЫЕ ИГРУШКИ, фрагмент
полный текст: http://victoria.lviv.ua/wolodin.php
На благотворительном вечере, устроенном в пользу беженцев из Афганистана, Либущинского обступили репортеры.
- Два слова, если можно, для "Вег унд циль".
- Что здесь делает журнал коммунистов?
- То же, что и все. Пользуемся правом бесплатной выпивки и помогаем беженцам... как можем.
- Тогда желаю успехов!
Он уже отвернулся, как ему в спину прозвучало язвительное:
- Марьян Либущинский нас боится?
Он посмотрел в иронически прищуренные глаза репортера.
- Хорошо, спрашивайте.
- Недавно вы заявили, что нет уголка в Западной Европе, который не ощутил бы ваше присутствие.
- Это правда.
- А что же дальше - на восток?
Либущинский схитрил.
- С какой стороны?
- Мне кажется, вы прекрасно поняли. Советский Союз известен как один из самых надежных партнеров.
- Я почувствовал это в тридцать девятом, когда бежал от НКВД.
- Нескромный вопрос...
- Не представляю, что это означает на языке газетчиков, но попробуйте.
- Вам за шестьдесят, - напомнил репортер. - Кому перейдет империя Либущинского - извините, я предупреждал - после вашей смерти? У вас имеются наследники?
- Родственников обычно нехватает, когда вам нужно у кого-то занять. Здесь, мне кажется, случай прямо противоположный.
Репортеры дружно рассмеялись.
- Правда ли, что у вас в Советском Союзе осталась дочь?
Либущинский замер.
- Это все? - спросил он.
Сбоку блеснула фотовспышка. Фотограф вынул из камеры свежий отпечаток.
- Господин Либущинский! Ваш снимок! Разрешите вам оставить его на память?
Он взял в руки снимок... и впился в него глазами.
Вместо него самого на фото была его дочь. Снимали недавно, на улице, очевидно, скрытой камерой. На лицевую сторону проступал оттиск подписи. Он перевернул. С обратной стороны шариковой авторучкой была написана фраза, адресованная ему.
- Я на минуту, прошу прощения, - кинул он кому-то по дороге и сквозь толпу выбрался из зала.
В пустом коридоре отчетливо были слышны его размеренные шаги. Шевельнулась портьера, и на пути выросла коренастая фигура, темная благодаря плафону, светившему из-за ее спины.
- Сюда, пожалуйста!
В гостиной с мягким освещением находился только один человек. Свое лицо он не прятал, но оно было настолько незапоминающимся, что Либущинский едва ли узнал бы его спустя месяц, встретив случайно то ли в баре, то ли на приеме в советском посольстве.
- Называйте меня Алексей Матвеевич, - попросил тот.
- Как вам будет угодно!
Либущинский требовательно протянул руку.
- Давайте сюда!
Алексей Матвеевич слегка опешил от его напористости, но быстро пришел в себя.
- Ах да! - и вынул конверт из внутреннего кармана пиджака.
Либущинский сел в предложенное кресло, не касаясь спинки, и развернул письмо.
- Быть может, мне лучше оставить вас одного? - корректно предложил тот.
- Нет, подождите. Я бы не хотел затягивать нашу встречу.
Резидент приоткрыл дверь.
- Принесите нам что-нибудь выпить, - и тут же вернул помощника назад. - Кажется, я у них видел "Пино де Шарант", отличное десертное вино. Не возражаете? - вопрос был адресован гостю и остался без ответа, тот читал письмо.
К тому моменту, когда Либущинский закончил читать, предназначенный ему бокал с вином стоял на краю стола. Но он даже не повернул головы. С каменным выражением лица Либущинский взглянул на собеседника.
- Вы кагэбист?
Алексей Матвеевич удивленно приподнял брови.
- Я дипломат. Атташе по культурным связям.
- Вероятно, я должен думать, что это не одно и то же?
- Почему вы так нас не любите?
Вместо ответа Либущинский показал конверт.
- Это письмо - все, что вы имели мне передать?
- Нет, отчего же! Как вы уже поняли, ваша дочь попала в очень неприятную ситуацию, не берусь даже судить, насколько. Моя миссия мне, поверьте, ничуть не льстит, последнее дело приносить плохие новости, но что поделаешь! Я вам искренне сочувствую!
- Не стоит! - отрезал он.
- Что вы сказали?
- Ваши слезы меня не трогают. Приберегите их для прессы. Она тут неподалеку, в зале.
- Как вы похожи на вашу... О, простите, я хотел сказать, как ваша дочь похожа на вас, тот же характер!.. Удивительно, ведь вы ее даже на руках не держали!
- Насколько я понимаю, вы хотите мне что-то предложить? - сухо спросил Либущинский.
- О да! Извините, не часто имеешь дело со столь прагматичными людьми. Хотя мы это приветствуем... Понимаете... Правосудие, конечно, превыше всего, но государственные интересы еще выше. Мое правительство могло бы пойти на некоторые уступки в отношении вашей дочери...
- О каком правосудии идет речь?
- Дело еще незакончено, - уклончиво ответил Алексей Матвеевич, - все может быть. И неприятности, постигшие вашу дочь, тоже можно было бы как-то уладить, я думаю.
- Каким образом? В данном вопросе я просил бы выражаться точнее.
- Ну скажем, бывает, что человек, оговоривший кого-то, вдруг берет свои показания обратно. В таком случае мы бы с радостью принесли ей свои извинения. Она даже могла бы расчитывать на некую моральную компенсацию. А так... - он развел руками.
- Допустим, - Либущинский кивнул. - Теперь о государственных интересах.
- Замечательно, что вы обратили внимание на этот момент.
- Говорите, говорите!
- Насколько нам известно, вы тесно сотрудничаете с компанией "Вестингауз электрик"...
- Так! - резко оборвал его Либущинский. - "Вестингауз электрик" в настоящий момент занимается секретными разработками для НАСА.
- Вы все время опережаете меня на полшага, - улыбнулся резидент.
- Но это вовсе не означает, что я буду шпионить в вашу пользу... Вы что, в самом деле хотите, чтобы я добыл для вас секреты "Вестингауз электрик"?
- О, конечно, нет! Мы только хотим, чтобы своим представителем в "Вестингауз электрик" вы назначили нашего человека.
- Заслать вашего агента? Еще лучше! - Либущинский дернул головой. - Вы шутите?
- Ничуть, - совершенно спокойно ответил Алексей Матвеевич, и его вялое спокойствие убедило Либущинского быстрее всяких слов.
- Это нереально.
- Отчего же? Вспомните, вы же наш. Ну разве вы не гордитесь, хотя бы чуточку, тем, что именно мы отправили в космос первого космонавта? Признайтесь, в глубине души и в вас шевельнулось чувство сопричастности? Докажите это. Станьте хоть на минуту патриотом своей родины.
- Не лицемерьте! Вы, большевики, растоптали ее своими грязными сапогами.
- И откуда берутся такие изысканные словосочетания?
Либущинский промолчал. Резидент развел руками.
- Ну что ж, вероятно, вам нужно еще подумать.
- Напрасно расчитываете, будто я изменю свое решение. Вы требуете от меня невозможного.
- Ну, это покажет время. Если слово "родина" для вас пустой звук, то по крайней мере, судьба дочери вам, надеюсь, не безразлична? Вы же не допустите, чтобы она окончательно скатилась в пропасть!
Либущинский насторожился.
- Как вас понимать?
- Дело, как я сказал, не закрыто... Полагаю, мы еще увидимся.
Резидент встал, давая понять, что на сегодня разговор окончен. Однако у Либущинского сохранилось навязчивое ощущение, будто собеседник что-то от него скрыл.
Доклад резидента прошел несколько кабинетов, прежде чем попал на стол Проценко, с раздраженной резолюцией председателя КГБ.
Проценко внимательно прочел доклад, один раз, другой, и, подавив в себе эмоции, снял трубку телефона внутренней связи.
- Будьте добры, соедините меня со Львовом. Немедленно.
На вызов в прокуратуру Галина не отреагировала никак. То есть она, конечно, явилась, но, по ее мнению, речь могла идти лишь о соблюдении формальностей. Она не хотела опаздывать, поскольку ей еще надо было успеть в поликлинику.
На этот раз она имела дело с занудливым следователем, который первые пять минут продержал ее в бессмысленном ожидании. Он долго двигал ящичками стола, вытаскивал одни папки и прятал другие, подбирал стержень к ручке, давая понять своей неторопливостью, что предстоит длинная и кропотливая работа. Галину это неприятно задевало, она давно считала вопрос закрытым, а злилась еще и потому, что были дела поважнее.
Наконец она стала нервно, раз за разом поглядывать на часы. Следователь заметил и поинтересовался убийственно спокойным тоном:
- Куда вы так торопитесь?
Однако приступил к допросу. Заполнение формуляра заняло столько же времени. Галина опаздывала.
- И что вы все на часы смотрите? - повторил он свой вопрос. - Боюсь, что в ближайшем времени вам некуда будет спешить.
Галина похолодела.
- Что вы имеете ввиду?
- Ну уж извините, иногда самой нужно соображать, - подумав, он, как видно, все же решил приподнять завесу. - Где вы взяли купюры, которые вручили Здебскому?
- Не понимаю вас, - цепенея от предчувствия беды, призналась Галина.
- А что тут понимать? Деньги, которыми вы расплатились с вашим Здебским, оказались фальшивыми. Гознак не имеет к ним никакого отношения. Все без исключения купюры. Ну хоть бы одна настоящая! Вы сможете объяснить их происхождение?
- Откуда известно, что это мои, а не его деньги? - спросила, дрожа, она.
- Но вы же подписали протокол?.. Вы хоть помните сами, что подписывали в гостинице? - он заглянул в папку. - Изъяты они были в вашем присутствии. Подписи понятых, вот, пожалуйста! - он перевернул страницу. - А дальше официальное заключение экспертизы. Купюры совсем свежие, хоть и мятые для вида.
Галина прикрыла лицо ладонями.
- Что вы все от меня хотите?
Следователь попытался куда-то позвонить, правда, безуспешно. Между делом заглянул в календарь, что-то где-то пометил. Галина давно заметила в нем страсть копошиться и тянуть время. Вдруг она услышала его голос:
- Вам разрешено написать письмо.
Еще секунду-вторую она просидела, осмысливая происходящее. Потом ее передернуло.
- Ах вот оно что! - Галина схватилась за горло, ей показалось, будто давит воротник, но воротник уже был расстегнут, тогда она провела ладонью по лбу, на котором выступила испарина. - Нет, с меня довольно! Больше я не стану писать никаких писем!
Следователь посмотрел на нее и встревоженно спросил:
- Вам плохо?.. Дать воды? - он потянулся к графину, стоявшему на столике по соседству.
Галина не понимала, что с ней происходит. Тело стало ватным, но ей до сих пор казалось, что она может управлять собой, и только реакция следователя убедила ее в том, что с ней все же что-то неладно. Мгновение, и она рухнула в обморок.
Привел ее в чувство отталкивающий запах нашатыря. Увернувшись от него, она поняла, кажется, почему для возвращения к жизни так любят применять нашатырь: он еще противнее, чем жизнь. Есть из чего выбирать.
- Ну вот, очнулась, слава Богу!
Голос принадлежал не следователю, и даже не мужчине. Открыв глаза, она увидела склонившуюся над ней женщину в белом халате.
Та просунула стетоскоп за отворот ее платья. Галина лежала смирно, догадываясь, что с этой стороны ей ничего не грозит.
Наконец врач выпрямилась и разжала стетоскоп.
- Знаете, что, - заявила она, преодолев колебание, - давайте-ка мы ее заберем к себе.
- Что-то серьезное? - заволновался следователь.
- Не берусь судить. Потерпите немного. Скоро все узнаем.
- Дедушку?.. Одну минуту, пожалуйста, - важно ответил ребенок и потащил телефонный аппарат прямо к деду, сидевшему в кресле с развернутой газетой. Провод потянулся за ним из самой прихожей. Если бы кто-то шел, то рисковал бы расквасить себе нос.
Проценко усадил внука себе на колени и взял трубку. Звонили со Львова. Внук смотрел в рот деду и с безмерным восхищением ловил каждое его слово.
- Ничего, ничего. Я еще не сплю. Говорите, что там у вас... Что, отказалась? Чушь! В ее-то положении?.. Как, госпитализировали?
Он продолжал слушать доклад, ребенку стало неинтересно, и он замурлыкал. Проценко перенес трубку, прижав к другому уху.
- А на каком месяце?.. Так выясните!.. Важно, очень важно!
Он задумался. Внук в это время увлеченно возил машинкой по второму колену деда.
- Говорите, ждет ребенка?.. Гм... Ребенок! Внук Марьяна Либущинского! Как трогательно! Маленькое невинное существо... Вот что я вам скажу. Прекратите! Прекратите выполнение операции! Вы слышали?.. Я хочу, чтоб она родила славного, здорового малыша. Мы трепетно относимся к детям. Дети - наше будущее!
Проценко поцеловал в голову собственного внука.
- Говорят, внуков обожают больше, чем родных детей. И это правда! Знаю по себе. Своих точно обожаю больше... Держите меня в курсе. Я скоро приеду.
Санитарка ввела в палату улыбающегося мужчину в наброшенном белом халате.
- Ну вот. К вам посетитель, - объявила она, посмотрев на Галину.
Галина повернула голову и узнала Проценко. В руке он держал цветы.
- Я сейчас наполню вазу, - предложила санитарка.
- Будьте так добры! - он с готовностью отдал букет, а сам придвинул табурет к постели Галины.
- Я вас помню, - сказала она. - Нас познакомил Григорий Иванович.
- Верно, в "Фестивальном", - подтвердил Проценко. - У вас прекрасная память!
- Исключительная! - согласилась она с намеком, настороженно следя за ним из-под полуопущенных бровей.
Стремясь снять напряжение, Проценко похлопал ее по руке, спрятанной под одеялом.
- Не обижайтесь на меня, - повторил он слова, сказанные им в прошлый раз. - Я постараюсь загладить свою вину. Да ведь и сейчас-то я пришел не с пустыми руками. У меня для вас приятная новость: ваше дело прекращено. Здебский сознался в подлоге. Таким образом он надеялся избавиться от фальшивых денег. Видите! Иногда и нам что-то удается.
Она смотрела на него и думала: он ее за дурочку держит?
- Повидимому, вы расчитываете на мою благодарность? - спросила она вслух, не удержавшись по крайней мере, чтобы не съязвить.
Он сокрушенно покачал головой.
- А вы злопамятны! Ну да в общем, я и не ожидал ничего другого. У меня предложение: давайте устроим перерыв. Лучше скажите, как вы себя чувствуете? Как малыш?
- Спасибо, - сказала она, отвернувшись. - Врачи говорят, он набирает вес, а это хороший признак.
- И они правы! Вам что-нибудь нехватает?
- У меня все есть. Здесь прекрасный уход.
- Теперь вы должны думать не столько о себе, сколько о ребенке. Вам следует хорошо питаться. И не пренебрегайте витаминами... А может, вам все-таки что-нибудь принести? Я могу достать любые дефицитные продукты. Только назовите!
- Спасибо, в этом нет необходимости. Меня и так посадили на особый рацион, кухня отменная. А еще какой-то неизвестный ежедневно присылает то яблочное пюре, то морковный сок. До сих пор не знаю, кто...
- Фрукты вам очень полезны.
Галина нахмурила брови.
- Вас это не удивило?.. Анонимный доброжелатель засыпает меня передачами, а вас это не удивляет! - она посмотрела на него в упор. - Это все вы! Вы одариваете меня своим вниманием! Для чего?.. Пока вы планомерно разрушали мою жизнь, я еще могла это понять. И даже не держать камень за пазухой, несмотря на то, что вы, кажется, так и подумали. Но теперь-то чего вы добиваетесь?
У Проценко сделалось грустное лицо, пока он выслушивал упрек.
- Это правда, как офицеру госбезопасности мне иногда приходилось в высших интересах поступать не совсем корректно... в чисто человеческом отношении. Только почему вы решили, что как человек я не могу чувствовать себя виноватым перед вами?
С того дня, как она во второй раз увидела Проценко, Галина потеряла покой и сон. Проценко виделся ей повсюду, в каждой промелькнувшей фигуре, которую она не успела разглядеть. Она-то выдержит, но вот малыш...
В одну из таких бессонных ночей ее внимание привлекли суматоха и топот ног за порогом. Накинув халат на плечи, она выглянула из палаты. Коридор успел опустеть.
Тогда она вернулась в кровать и с головой зарылась под одеяло. Но уснуть не могла. Спустя некоторое время из коридора донеслись голоса. Даже находясь под одеялом, она услышала.
Галина снова вскочила и припала к двери.
Голоса стихли. Тогда она осторожно выглянула за порог: никого. Галина пошла коридором в том направлении, откуда только что возвращались врачи.
Она достигла крыла, в котором держали новорожденных. Вдруг навстречу ей появилась дежурная медсестра. Почему-то она испугалась не меньше Галины.
Галина опомнилась первая.
- Что произошло?
- Ничего! Идите, ложитесь спать.
- Кажется, кто-то умер.
Медсестра невольно оглянулась на дверь, из которой вышла.
- Я слышала разговор, - настаивала Галина. - Умер новорожденный, не так ли?
- В нашем отделении такое случается, - нехотя согласилась медсестра. - Тут у всех были тяжелые роды.
Галина было открыла рот. Но медсестра предугадала вопрос.
- Успокойтесь, это не ваш.
- Откуда вы знаете? - усомнилась Галина.
- Я уже проверила.
Галина тоже узнала медсестру. Кстати, именно она привела к ней Проценко.
- Помните человека, принесшего мне цветы несколько дней назад?
- Не нужно. Я знаю и так, - призналась она, избегая смотреть ей в глаза.
- Вам приходилось видеть его раньше? - догадалась Галина.
- Он появлялся иногда. Нас предупредили, чтобы за вами и ребенком был как можно лучший уход. Тогда и поползли слухи.
- А как вы думаете, зачем мы ему понадобились?
- Вот уж чего не знаю и знать не хочу!
Галина внезапно сжала ее кисти своими пальцами.
- Спасите моего сына! Только вы можете его спасти!
Медсестра попробовала вырваться, наверное, ей было больно, но Галина этого не ощущала, для чужой боли в ней уже не оставалось места.
- Спасите, умоляю вас! - повторила она. - Они сделают с ним то же самое, что сделали со мной. Они превратят его жизнь в ад!
Все же медсестра как-то убедила ее разжать пальцы.
- Ну что вы от меня хотите?.. Чем я могу помочь?
- А ребенок, который умер...
- Что?! - она отшатнулась в ужасе. - Да вы соображаете, что несете?
- Сомневаетесь, при здравом ли я уме? Вполне! Это же так просто! Никто не заметит разницы. А уж тем более мать, потерявшая ребенка... Что бы вы, как мать, сделали со своими подозрениями?
Медсестре пришлось согласиться.
- Да! Я бы скорее позволила залечить себя психиатрам.
- Вот видите!
Медсестра окончательно растерялась.
- Вы хоть представляете, что это за семья? - покачала она головой.
Галина посмотрела вверх, ей казалось, что так слезы не потекут по щекам. Она хотела сохранить по крайней мере видимость сильной натуры.
- Пожалуйста, не рассказывайте ничего о ней, - попросила она.
Утром, едва все проснулись, медсестра вошла в палату и в присутствии других рожениц, остановившись возле Галины, суровым тоном произнесла:
- Соберитесь с духом. Ваш ребенок умер этой ночью. Мы сделали все возможное. К сожалению, нам не удалось его спасти. Примите мои соболезнования.
Галина уткнулась в подушку: она понимала, что на самом деле с этой минуты потеряла сына. В палате воцарилось гробовое молчание.
Ее выписали тем же утром. Санитарка принесла одежду и молча положила на кровать. Слух разлетелся быстро.
Галина уже стояла одетой, когда появилась медсестра. Кивком головы она позвала ее к выходу. У Галины не сгибались колени. Медсестре пришлось взять ее под руку.
- Вам сейчас лучше оказаться дома, поверьте, - посоветовала она. - Так вы скорее забудете.
Галина посмотрела ей в глаза: для кого она говорит, для окружающих или на этот раз уже для нее?
- Я хочу его увидеть, - вдруг сказала она. - Один только раз.
- Кого вы хотите видеть? - не поняла медсестра и только затем постигла смысл ее просьбы. Она испугалась. - Что?! Вы с ума сошли!
- Прошу вас! Позвольте хотя бы взглянуть, пускай даже издали.
Медсестра заколебалась.
- Ну хорошо. Я покажу вам его. Но учтите: один неосторожный жест...
- Не бойтесь! - заверила ее Галина. - Я не враг своему сыну!
- Теперь уже поздно об этом судить.
Медсестра повела ее длинным коридором. У входа в палату она остановилась и взялась за дверную ручку. Галина шагнула было следом, но наткнулась на ее строгий взгляд.
- Оставайтесь здесь, - велела медсестра. - Ни шагу за порог!
Она оставила дверь полуоткрытой. В проем было видно, как она окликнула роженицу. Та была вынуждена развернуться, и тогда Галина убедилась, что к груди она прижимала ребенка. Младенец беззастенчиво сосал чужую грудь.
У Галины закружилась голова. К счастью, медсестра не позволила ей подвергнуться соблазну и уже спешила назад, посматривая на нее с тревогой.
Не успела за медсестрой закрыться дверь, как роженица переменила уставшие руки.
- Смотрите-ка, поправился. А говорили, не выживет. Тоже мне, врачи-засранцы! Знаю, чего они добивались: чтобы я им на лапу дала. Ишь, губу раскатали! Нет у меня денег!
В течение всего дня прозвучал только один телефонный звонок. Могло быть и десять, а прозвучал только один. Никому не было до нее дела. Вокруг себя Галина ощущала невыносимую, небывалую пустоту. Но один звонок все же раздался. Единственным, кто не забыл о ней, был Проценко.
Проценко! Эту фамилию она ни разу не вспомнила с той минуты, как ей объявили о смерти ребенка. И напрасно! Проценко быстро дал ей это понять.
- Галочка! Примите мои соболезнования. Как это все печально!
- А вы разве не из Москвы звоните? - спросила она дрогнувшим голосом.
- Да, я как раз во Львове. Вы угадали... Можно мне вас проведать? Трудно в вашем положении оставаться одной. Разрешите мне вас поддержать!
- Только не сегодня! - застонала она.
- Ну конечно, как хотите! В таком случае, я позвоню завтра.
- Да, пожалуйста.
А иначе он бы не отвязался.
Ну что за спешка!
Она тут же достала лист бумаги и села писать письмо. Закончила, уже когда стемнело. Правда, почта еще должна быть открыта. Она оделась и вышла из дому.
Галина и не предполагала, что у нее будет так мало времени.
Сколько ни набирал Проценко ее номер, телефон больше не отвечал. Проведя весь следующий день в бесплодном ожидании, наутро он позвонил кому надо в местное управление КГБ. Неужели она решилась бежать? Глупо, но мало ли что взбредет человеку в ее состоянии? Пусть займутся розыском. Заодно и ей не помешает промыть мозги, чтоб меньше капризничала. Должна же в конце концов понимать, не ребенок: с органами шутить нельзя!
Однако то, что он услышал... Нет, такой пощечины Проценко не заслужил.
В милицию позвонили соседи. Их встревожил запах газа, просочившийся на лестничную площадку. Пришлось взломать дверь. Первым заглянул милиционер. Минуту спустя его увидели на пороге, с жадностью глотающего свежий воздух.
- Вызывайте "скорую", - велел он соседям, но тут же добавил, небрежно махнув рукой. - Можете не торопиться.
Это был самый настоящий шок для него. Ребенок умер, Галина покончила с собой, а Марьян Либущинский не простит смерть дочери. Теперь придется сообщить эту новость руководству, при том, что партия уже считалась выигранной.
Проценко заскрипел зубами. Если бы он даже последовал ее примеру, то и тогда не догнал бы ее. Его поступок все равно назвали бы трусостью, тогда как все поймут, что этим она развязала руки своему отцу.
Письмо, отправленное перед тем Галиной, адресовано было мужу. Письму она доверила правду, которую хранила в себе. Кто-то из них двоих должен был позаботиться о сыне.
Она не предвидела только одного: бригада, в которой работал ее муж, к тому времени выполнила свою задачу и переехала на другую станцию. Письмо не нашло адресата и вернулось, как и положено, отправителю.