Настя помнила, что в тот день шел мелкий и назойливый дождь. Еще с вечера отец выпросил у начальника машину и объявил, что наутро они всей семьей повезут мать в больницу. Настя не замечала, чтобы мать в последнее время сильно болела. Напротив, она округлилась, расправила плечи и приобрела горделивую осанку. Правда, однажды Настя видела, как ее тошнило, но та сказала, что поела несвежей рыбы.
Настя любила, когда отец брал на работе машину. Он возил большого начальника, и начальник был иногда снисходителен - позволял личному шоферу проехаться с шиком по родной деревне. Когда удавалось, отец возил их с матерью по грибы, чаще - к родственникам или на рынок за покупками.
- Машина - это маленький домик, - думала про себя Настя.- Даже если вокруг дождь, ты сидишь в тепле и думаешь о чем-то хорошем.
Но в то утро машина вела себя странно. Она то заводилась, то глохла, то вдруг натужно начинала чихать и кашлять. Отец, накинув дождевик, бежал открывать капот и соединять какие-то провода.
Знакомый водитель, ехавший навстречу, вызвался помочь и, приоткрыв окно, Настя услышала обрывки их разговора. Поначалу толковали про какой-то хитрый карбюратор, а напоследок знакомец спросил, куда они в такую рань держат путь. На что отец ответил, что везет жену в больницу, у нее что-то "по-женски".
В тот год Насте исполнилось десять, и она в общих чертах знала, чем отличаются женщины от мужчин, но то, что женщин, из-за этого самого отличия, требуется лечить "по-женски", она пока еще не догадывалась.
Больше всего в то утро Настю удивляла мать. Она сидела на заднем сиденье, держала на коленях какой-то серый узелок и все время молчала. Мать и без того была неразговорчива, а тут за всю дорогу не вымолвила ни слова.
Чтобы ее раззадорить, Настя открыла окно. Дождевые капли, обволакивая стекло, стекали на сиденье, но мать, обычно строгая и настойчивая, даже не обратила на это внимание.
Настя вдруг поймала себя на мысли, что с какой-то тайной радостью везет мать в больницу. Во-первых, на некоторое время она освободится от ее постоянной опеки и поучений, а во-вторых, целую неделю будет жить вдвоем с отцом. Настя сама станет встречать его с работы, готовить немудреный ужин, а в следующее воскресенье они вместе поедут в цирк. И пусть все видят и завидуют, какой молодой и красивый у нее отец.
В том, что с матерью в больнице не сделают ничего плохого, Настя была совершенно уверена. Сама она относилась к медицине более, чем доверительно и регулярные школьные медосмотры не доставляли ей особого неудовольствия.
- Ну что там особенного, - думала Настя.- Послушают, посмотрят, уколы поколют для верности...
Починив машину, отец долго и подробно разъяснял им обеим суть поломки. Среди множества мудреных слов Настя уловила одно, почти знакомое - карбюратор, и поняла, что это он чихал и кашлял и не позволял им красиво и торжественно промчаться по шоссе. В ответ на слова отца мать согласно кивала и даже пыталась что-то переспросить.
- Наверное, она всю дорогу спала, - решила Настя.
В то утро Настя запомнила не только дождь, но и то, как медленно мать шла по больничному коридору, все время оглядываясь и надеясь, что кто-то ее окликнет и остановит. Но ее никто не окликнул и не остановил...
Отец привез мать издалека, бахвалясь перед товарищами ее образованностью и домовитостью. Мать была соседкой его дальних родственников, и будущий жених к ней долго и с интересом приглядывался, но на последний шаг почему-то не решался.
Позже выяснилось, что мать была взята в дом из чувства обиды - поговаривали, что не поделил отец с лучшим другом одну зазнобу. Лучший друг и та зазноба не спешили оформлять свои отношения, хотя давно жили вместе, а отец, наблюдая за ними со стороны, видно, еще на что-то надеялся. Было между ними что или нет, кто теперь догадается, но вскоре, в отместку за все обиды и несбывшиеся мечты на горизонте возникла Настина мать.
Скорее всего, мать служила для отца оправданием - мол, на чужое не смотрю, свое имею. Первый оправдательный экзамен отец выдержал достойно, а вот потом...
И вилку она держала слишком культурно, и платья не те носила, а уж как начинала говорить - и вовсе беда: слова у нее были все больше ученые, непонятные - как из газетной статьи.
Когда смотрины прошли, и выбор отца все одобрили, он вдруг понял, что с нездешней умницей надо как-то жить, и никто вместо него делать этого не будет. Умом отец понимал, что лучше жены ему не найти: и собой недурна, и хозяйка, но если разум говорил "да", то сердце отвечало "нет", и не обязаны они между собой ладить и соглашаться.
Мать служила библиотекарем и выходила на работу почти к обеду, а отец работал шофером - вставал ни свет - ни заря. На работе мать сидела за круглым столом, в неге и тепле, и аккуратно заполняла формуляры редких читателей, а отец целый день крутился как белка в колесе - хотел и на работе не оплошать, и на стороне подкалымить.
Настя понимала, что родители у нее очень разные. Но наверняка многие разности можно компенсировать молодостью и задором, а еще душевным теплом и участием. Если, конечно, захотеть. Правда, в то время Настя не знала таких слов, но точно знала, как это здорово отправиться в выходной с родителями в городской парк, покататься на каруселях, поесть мороженого и отхлебнуть из отцовского бокала горького невкусного пива. А под самый конец удачной прогулки надо было попросить отца и мать высоко поднять руки, уцепиться за них и раскачаться как на самодельных качелях. Хо-ро-шо!
Иногда отца заносило. Он не хотел считаться с тем, что мать, прежде, чем отправиться к своим книжкам, успевала переделать всю домашнюю работу. Важно было лишь то, что у нее не служба, а курорт. Мать не имела права сказать дома, что она тоже уставала от своих забот, также не приветствовалось сообщать о том, что случилось за ее трудовой день замечательного и интересного.
Особенно отцу не нравилось, когда мать готовилась к библиотечным смотрам и конференциям, и по этому поводу покупала себе новое платье. При этом он говорил, что все ученые - лодыри и бездельники, в то время как он, будучи подростком, пахал колхозное поле, они в холе и неге читали свои ученые книжки.
И только когда мать снаряжали книгоношей в соседние деревни, и она, навьюченная книжками, вышагивала пешком по нескольку километров, он был доволен: мол, пусть узнает, как другие месят грязь да на ветру целый день стоят.
При этом отец, конечно же, имел в виду свою несбывшуюся мечту - Зою. Зоя трудилась на рынке продавцом - сбывала резиновые сапоги. Товар был ходовой, но дешевый - прибыли давал мало. От тяжелой работы у Зои что-то случилось с животом - говорили, нажила грыжу. Зое все сочувствовали, а матери - нет. Зоя в глазах друзей и соседей выглядела страдалицей и труженицей, а мать - белоручкой и бездельницей.
Мать в свою очередь говорила, что образование и культура - это свет, а он, отец, к этому свету не тянется. На что последний возражал, что хотел бы посмотреть на этих светлых и культурных - где они были, когда он, помогая матери, выгонял в поле бодучих и строптивых быков....
Позже Настя поняла, что не был ее отец человеком злым и сильно занозистым, да и, как выяснилось, сумки с книгами мать тащила на себе всего один раз, да и то только потому, что ее муж в этот день не смог выпросить у начальника машину и домчать ее до избы-читальни с ветерком. Просто он, отец, как-то не вписался в эту жизнь, не смог проскочить в нее на всех скоростях, как другие, а поэтому надо было поискать виноватых - быков, например, или ученых с книжками.
Настя понимала, почему отец хотел в свое время присоседиться к тетке Зое. Была она такой же, как он сам. Она на ветру, на морозе обувку залежалую продает, ждет не дождется, как в тепло попасть да стакан чаю испить. Он ни свет, ни заря у машины своей крутится, мотор разогревает. Пришли бы они вечером домой да поговорили о том, о сем, обоим им близком. Погадали, например, долго ли будут стоять морозы, посетовали, что мерзнут щеки на ветру и как, оказывается, тепло бывает на свете, когда рядом родной и близкий человек.
Да мать и сама была виновата: никогда человека не расспросит, ни о чем хорошем с ним не поговорит. А как про соперницу узнала и вовсе холодность ее одолела. И до этого была не сильно горячая, а тут хоть плач.
А где, если подумать, набраться женщине мужества и сил, оставаться спокойной и рассудительной, если подозреваешь, что постоянно сравнивают тебя с другой, и уже перестаешь понимать, где ты сама, а где та, другая?..
По поводу больницы решение приняли не сразу. Мать все тянула и откладывала, думала вторым ребенком привязать мужа к семье, тем более, если родится сын. Мать и не сомневалась, что будет сын. Оно и понятно: для мужчины дочка - не помеха, в случае чего вырастит с матерью, а сын, мальчик - другое дело: мальчишке нужен отец. Отец воспринимал возможное прибавление в семействе по принципу - и хочется, и колется. Понимал, что руки у него теперь будут связаны крепче, чем прежде, хотел этого и не хотел.
Накануне поездки родители о чем-то долго беседовали на кухне, Насте даже показалось, что они мирно ворковали. Но потом голос отца стал настойчивым и строгим. Мать пару раз всхлипнула, а наутро все разрешилось.
Настя не знала, что послужило главным аргументом их решения, скорее всего само решение, то есть их образ мыслей в одном направлении, редкий и для них довольно случайный: быть так, а не по-другому. Мать полагалась на отца, дав ему понять, что он в доме хозяин, и кто здесь все может решать. А отец, в очередной раз примерив на себя эту роль, не захотел с нею расставаться.
Что - либо расспрашивать у матери Настя не решалась - женщина она была неразговорчивая и замкнутая. А отец и вовсе, случалось, бывал суров - попадись ему под горячую руку! Уже тогда, в десятилетнем возрасте Настя хорошо усвоила, что расспросами родителей лучше не донимать - что надо, скажут сами, что надо дадут, в чем смогут, помогут. А слова...Что слова? Какой в них прок...
После больницы мать стала занозистой и высокомерной. Она окончательно поняла простую вещь: если мужчина не хочет ребенка от женщины, значит это не та женщина или не тот мужчина. Мать полностью ушла в свои книжки, и находила себе работу даже там, где ее и быть не должно.
А к осени произошли два грустных события - ушел из дома отец и заболела Настя.
Отец ушел просто так, в никуда - поселился в городе, в мужском общежитии. Как-то вечером Настя стала свидетелем их странного разговора.
-Сама дотянула, и что теперь?- сердился отец.
-А что теперь? Как было раньше, так и теперь, - отвечала мать.
Позже Настя узнала от теток, что ребеночек тот, мальчик, родился живым, потому что порешили его на позднем сроке. Мальчика намеревались даже выхаживать, но прожив несколько часов, он навсегда затих, и почему-то со счастливой улыбкой. Медсестер и врачей, которые над ним колдовали, более всего удивила это улыбка - не должен ведь нежеланный младенец, которого по времени и на земле еще быть не могло, так счастливо и светло улыбаться? Говорили еще, что молоденькая медсестра, которая проплакала над ним всю ночь, чуть было сама не угодила в больницу. А утром пришел умный врач и объяснил, что, скорее всего, это спазм лицевого нерва.
У Насти подозревали воспаление легких. В горячечном бреду ей виделись сахарные горы, о которые бился, потеряв управление такой же сахарный самолет. Возвращаясь из бредового тумана, Настя просила пить, а потом, окунувшись в сон-забытье, снова видела горы сахара, как снег сверкающие на солнце.
Когда коварное солнце решилось подвинуться к горизонту и, вспыхнув последний раз, осветило вершину горы, Настя заметила там маленького светловолосого мальчика в своей старой цигейковой шубе.
- Ты кто? - спросила она малыша.
- Я Сережа, твой брат.
- Зачем ты там стоишь?
- Я здесь живу,- ответил маленький незнакомец.
Настя собралась было в путь на сахарную гору, но та вдруг превратилась в огромную стрекозу, и девочка от неожиданности проснулась.
Вскочив с кровати, Настя бегом побежала на кухню, где мать готовила немудреный обед.
- Мам, где моя старая шуба?
-Выбросить пришлось, ее моль поела. А что случилось? - всполошилась мать.
- Ничего. Так. Может она теперь кому пригодится...
-Кому она может пригодиться - одни дыры кругом?
- Кому-нибудь там, на сахарной горе.
Мать отвела Настю в спальню, налила ей горячий чай и уложила в постель.
Больше к разговору о шубе они не возвращались.
Настя знала: когда родители ожидали первенца, то думали, что будет сын.И даже имя ему придумали - Сережа. Но родилась она, Настя. Так Настя начала жить вместо брата первый раз. А потом и во-второй, когда не смогла отстоять его жизнь.
Она никогда не думала о том, как бы тогда, в десять лет, отнеслась к известию, что, возможно, в их семье появится малыш. Скорее всего, не очень радостно. И даже дело не в том, что все маленькие - крикливые и непоседливые. Дело в другом. Зачем еще один свидетель их и без того неуютной жизни? Но это тогда, а потом...
Уже намного позже, поступив в институт в чужом городе, Настя случайно прочитала письмо одной подруги, небрежно брошенное на столе. Она совсем не хотела читать чужое письмо, но, зацепившись взглядом за какие-то теплые строки, не смогла оторваться от тетрадного листа. И не было в том письме из далекой деревни ничего особенного - так, немного про погоду и самочувствие. Немного - про поросенка, которого недолог век. А когда зарежут того и продадут, вышлют подруге 100 рублей на пальто.
Было в тех простых словах столько теплоты и родительского участия, что Настя невольно смахнула слезу. И только тогда она поняла простую и обычную вещь: родные и близкие люди должны находить друг для друга хорошие слова. И вовсе не важно, о чем они говорят. Все, что нужно, будет передано голосом, интонацией, подтверждено внимательным взглядом или прикосновением руки. Это как легкое дуновение ветерка - не тревожит и не беспокоит, но так хорошо, когда оно есть.
- Я бы могла написать такое письмо Сереже, а он бы в ответ написал мне, - подумала тогда Настя. - Когда запечатаешь письмо в конверт, то оставишь там теплоту своих рук.
...После того случая с больницей Сережу в доме не вспоминали. Только десять лет спустя, заболев раком, мать призналась, что это ей - наказание за убиенного сына. Скорее всего, так оно и было, потому, что после операции внутри у нее не осталось ничего от ее прежнего женского естества.
Отец помогал семье материально, но назад не возвращался. Наверное, понял: если что отдал, нельзя забирать обратно.
Самой Насте была уготована долгая и счастливая жизнь. Всего у нее было в достатке: любящий муж, хорошие дети. Уют в доме и тепло. И попадались на пути ее люди все больше хорошие, будто добрый ангел помогал и подсказывал - как поступить, кого выбрать в товарищи или друзья. А если и возникали в жизни Насти некоторые трудности, то чувствовала она рядом чье-то участливое внимание и даже, как ей казалось, озабоченное сопение.
Или, может быть, ангелы не сопят? Они ведь как облака.