Покосившийся свой домок мы покидали без сожаления, так и не присев на дорожку. Вещи на новую квартиру были свезены заранее, а кое-какую мелочь мать упаковала в две легонькие корзинки, прикрыв их сверху старыми наволочками. Ничто не выдавало серьезности нашего намерения. Так и остался на своем месте еще крепкий диван с откидными валиками, на котором я спал, старый тяжелый гардероб, где вместо зеркала зеленел лист исцарапанной пластмассы, и железная кровать с никелированными шишечками, которую мать, суеверно пугаясь всего нежилого, застелила серым рядюжным половиком из сундука.
Мать навесила даже занавески, коротковатые, изрядно заштопанные, которые не были в ходу уже лет пять. Видно именно их куцесть наводила н6аибольшее уныние на нашего котенка Фонарика, который терся среди упакованных корзин, искоса поглядывая на окно.
Котенок был выпрошен мною у соседа Кольки-шпиона, когда тот не со злым умыслом, а чтобы не дать животному голодать долгую бесприютную зиму, решил утопить его по осенней распутице.
Фонарик оказался на редкость игривым, и более всего от его резвости доставалось новым материным занавескам, которые та, по входившей тогда моде, отпустила до самого пола.
Когда мы легко подняли свои корзины и в последний раз оглядели так вдруг ставшее неуютным покидаемое нами жилье, Фонарик забился под диван.
Сестра Лидка со свойственной ее возрасту проворностью вытащила взъерошенного, с хлопьями свалявшейся пыли на усах Фонарика за шкирку, и я сунул его под пиджак.
Когда мы свернули за угол, Фонарик начал царапаться и , выпростав свою пушистую головенку с прижатыми от страха ушами, силился выпрыгнуть из-за пазухи.
-Ну-ну, не балуй ! - Я легонько щелкнул Фонарика по уху и дружелюбно добавил: - Ведь ты даже не знаешь, где твои любимые занавески.
Накануне, обихаживая новую квартиру, мы с матерью допоздна провозились с карнизом. Сноровки у меня не было, и середина карниза то и дело провисала углом, в то время как я сам еле разгибал затекшие руки. С третьего раза вышло более-менее, и когда мать, жалея меня, стала сама терпеливо навешивать петли на крючки, я прошелся по комнатам.
Ходил я в носках, жалея свежевымытый пол, и более всего опасался гулкости необжитого жилья. Да и разговаривали мы с матерью все больше шепотом.
Я постоял над ванной - она была белая, еще без капелек воды, только в двух-трех местах виднелись едва заметные ляпы масляной краски, которые мать, так радевшая за чистоту и порядок, все же поостереглась скоблить : а то проржавеет. Потом подался в кухню.
Всей мебели здесь был один холодильник, недавно купленный в кредит. Еще живя в старом доме, мать приноровилась носить сюда продукты, отчего в хозяйстве стало недоставать то того, то другого. Поискав где можно, мать вспоминала, что и то, и другое было снесено ею в новое жилье и аккуратно уложено в холодильный шкаф. По этому случаю мне вручались ключи, и с целым списком изустных наставлений, чтобы, не дай Бог, не забыл "замкнуть" дверь или погасить свет, я командировался на новую квартиру.
На мебель мать стала собирать задолго до переезда. Ради этого она не ленилась свезти на базар корзинку грибов или ведра два свежих огурчиков.
В этом я был ей не помощник. Кое-как, сторонясь каждого встречного, я дотаскивал поклажу до остановки и , вскинув ведра на лавку, отходил в сторону, а завидев маячившую вдалеке фигуру матери, поспешавшей мне вслед, и вовсе пропадал с глаз.
Мать не сердилась, понимала. С базара мать возвращалась, гремя ведрами, на дне коитрых перекатывался кулек с конфетами или булка еще дышащего, пахнущего теплом и свежестью , хлеба.
Дома, наделив нас с Лидкой конфетами, мать выгребала на стол содержимое кошелька.
Мелочь и старые мятые бумажки она оставляла в хозяйство, а новенькие да глянцевые прятала в дальний угол комода под газету.
Сначала мать собиралась взять на квартиру гарнитур, чтобы все в цвет. Когда в магазин завезли румынские, мать приценилась и сказала, что если добавить из кассы взаимопомощи, где она еще не разу не брала, то , пожалуй, хватит. Но потом вдруг неожиданно выписала одну кушетку для Лидки. И уже дома, когда мы поставили кушетку на самый вид, пока " без места", мать , попрыгав как девочка на упругом поролоне, порадовавшись мягкости и добротности вещи, объяснилась:
-Знаешь, Кость, гарнитур, конечно, хорошо, но так сразу и привыкнешь. А то - это купили, другое купим. Так-то радостней...
На другой день нашей жизни на новой квартире произошло два неприятных события. Во-первых, Лидка, собравшись в школу и проехав по перилам, порвала новые штаны, и мать, нашлепав ее, тут же велела переодеться в обыденное. И во-вторых, то ли от тоски, то ли по нужде забрался в трансформаторную будку наш котенок Фонарик.
Фонарика спасли, но после этого он стал простудно мяукать и косить задом. А потом и вовсе исчез.
Он так и не покачался на своих любимых занавесках.
Вечерами мне отовсюду слышался его голос. В потемках, со спичками в кармане, я излазил все чердаки и подвалы, но котенка нигде не было.
И вот однажды мне приснился сон. Будто в нашем старом доме, по чуланам и в сарае, собралось множество всякой живности - и кролики, и куры, и гуси с маленькими гусятками. И все они тонут в какой-то грязной жиже, из которой, ослабевшие с голоду, никак не могут выбраться.
Я точно помнил, что никакой живности у нас не осталось, и последнюю курицу мать зарубила на новоселье, когда собирали стол, и все же назавтра, собрав кое-какой еды, я подался к нашему домику.
Распугав в сарае мышей и для верности заглянув в собачью будку, я отомкнул терраску и , переводя дух, прислонился к косяку. Крадучись и подслеповато кося мутным глазом, на крыльцо терраски взбирался Фонарик.