Дракон-Романтик : другие произведения.

Месть Хёрна

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Роман-продолжение сериала "Робин из Шервуда" Обновление от 19.01.14

Месть Хёрна

Грань отточенной стали сердце навылет пробьет.
Жестким шепотом скорую смерть предречет тетива.
Небо в пропасть объятий примет имя мое,
Чтоб на части его растащить не успела молва.

Тэм Гринхилл

   Часть I. Глава1. Ноттингемские новости

Я законы бытия видал в гробу,
Но они меня сильнее во сто раз:
Из колоды тащим за руки судьбу,
А она опять обратно тянет нас!
Но когда зависнет в воздухе бросок,
И безвременье застынет за спиной -
Бой часов перебирается в висок,
И судьба играет заново со мной.

Алькор "Попытка перемен"

  

1.

  
Тушка зайца, подвешенная над костром, уже благоухала вовсю, но Малютка Джон, присматривавший за готовкой, критически качал головой.
- Да брось ты, - подал голос Уилл, как всегда, точивший меч, - не останется брат Тук голодным, вот увидишь! Или думаешь, что мой брат его не накормит?
- Накормит, не накормит - а всё равно лучше, когда мы все вместе, - Джон повернул вертел, - что-то он задерживается. Обещал к полудню быть, а с того уже два часа миновало. 
- А вдруг его схватили? - вскинулся испуганным зайчонком Мач. До того он дремал под деревом.
- Брось. Сейчас в Ноттингеме не до нас, - отмахнулся Уилл. Скарлетт терпеть не мог пораженческие разговоры, - слыхали, король сместил де Рено? Теперь у нас будет новый шериф.
- Думаешь, он будет лучше? - Хвала Господу, Робин заговорил. За пару недель, прошедших после прощания с Марион, шервудцы его почти не слышали. Да и не видели, если на то пошло. То он у озера сидит, то по лесу бродит что твоё привидение. Уилл ругался (особенно на то количество стрел, что было пущено в воду в память о Марион), Джон и Мач вздыхали, Назир с философским спокойствием молча ждал возвращения предводителя. "Воистину никакая скорбь не длится вечно, хотя порой забирает жизнь скорбящего" - так заявил он в ответ на уговоры остальных "вправить Робину мозги. А то он из-за этой девки совсем ума лишился". Но оставим последнюю фразу на совести Скарлетта. 
- Робин, ты вернулся! - Мач вскочил на ноги. Парень с трудом удержался от того, чтобы не кинуться вожаку на шею, но Мачевы глаза блестели слишком красноречиво. Даже Назир, последний час метавший ножи в ствол дуба, оторвался наконец от своего занятия и подошёл к остальным. Да, прежний Робин - живой, энергичный, улыбчивый - наконец вернулся. Вернулся к друзьям, недругам, Хёрну (последнее время он не желал видеть своего названого отца, погрузившись в скорбь). Вернулся к жизни.
Сбежать Робин не успел - на него накинулись всем скопом, хлопая по плечу, сжимая в медвежьих объятиях (Малютка Джон), уткнувшись в грудь лицом (плачущий от счастья Мач). Лишь сарацин ограничился сдержанным кивком и "Салам алейкум, брат". 
- А где Тук? - Робин наконец вывернулся, присел к костру и заметил отсутствие монаха.
- Пошёл в Ноттингем за новостями. Да вот он возвращается, - наперебой загомонили парни. Действительно, вдалеке показалась знакомая фигура.
- Мир вам, дети мои, - приветствовал их брат Тук, грузно усаживаясь на бревно и намётанным глазом оценивая зайца. - Ага, уже готов... и особенно тебе, Робин. Хорошо, что ты опять вместе с нами. У меня есть особая новость. Как раз для твоих ушей. 
- Погоди, святой отец. Так что там в Ноттингеме? Правда ли, что король Джон назначил нового шерифа? - Робин внимательно смотрел на монаха, пока остальные делили нежную заячью тушку.
- Истинная правда. Да мы о нём уже слышали - де Жискар. Но покуда у него нет времени, чтоб на нас охотиться.
- И силёнок маловато, - хмыкнул Уилл. Тук с сожалением оторвался от куска зайчатины. 
- Он заменил часть людей де Рено своими и теперь обустраивается. Налоги поднял - жуть! Торговцы и ремесленники недовольны, но поделать ничего не могут.. По улицам разъезжает стража, куда больше, чем при прежнем шерифе. По счастью, они были не местные, меня не узнали, вот и удалось проскочить.
- А что прежний? Король Джон покарал его? - с надеждой спросил простодушный сын мельника.
- Покараешь такого, жди! - зло фыркнул Уилл. - Небось прогнал с глаз долой да запретил появляться при дворе. Ну, может, золото в казну это... как его...
- Конфисковал, - подсказал Робин.
- Во-во, оно самое! - обрадовался Скарлетт. - А чтоб голову срубить - такого ни в жизнь не будет!
- Аббат Хьюго пользуется покровительством королевы Изабеллы, - вздохнул монах, - он похлопотал за брата.
Уилл торжествующе обвёл всех взглядом: "ну что я говорил?", а Тук продолжал:
- А вот Гаю Гисборну досталось. Его обвинили в нападении на де Рено, сношениях с разбойниками и в попытке поднять мятеж. А тут уже и до государственной измены недалеко. Так что казнят сэра Гая в Ньюарке. Дня через три или четыре, как Их Величества приедут.
- Ну и правильно! Так ему и надо, - посыпалось со всех сторон. Даже обычно добродушный Мач сжимал кулаки. Не стоило Гисборну жечь мельницу и убивать его родителей, ох, не стоило!
"Ты и Гай - братья", - вспомнились Робину слова леди Маргарет. Да, они враждовали друг с другом, но иначе было нельзя. Каждый из них исполнял свой долг. И потом, Гай был уже привычным злом, они знали, чего от него ждать. А каким будет новый помощник шерифа?
- Это и есть твоя особая новость, Тук? - спокойно спросил Робин. Монах хлопнул себя по лбу:
- Совсем запамятовал! Видно, старость уже близко, всё забывать начал, - назвать пышущего здоровьем толстяка старым не повернулся бы язык даже у самого злого завистника, и все расхохотались. А Тук, дождавшись тишины, продолжил:
- Граф Хантингдон жениться надумал.
Вот тут-то все и замолчали. Тишина стояла такая, что пролети паутинка - и то бы услышали.
- Граф Хантингдон? Это твой отец, Робин? - недоверчиво прогудел Малютка Джон.
- Он самый, - Робин коротко кивнул и обратился к Туку: - и кто же станет новой графиней?
- Да называют два-три имени. Девицы благонравные, самых что ни на есть знатных кровей. И с богатым приданым. Но на кого падёт выбор лорда Дэвида - можно только гадать, - монах развёл руками, чуть не сшибив вертел с изрядно обглоданным зайцем. Тут же принялись спасать жаркое, и о разговоре позабыли. 

2.

  
Только Робин всю ночь проворочался без сна, вспоминая годы, проведённые в родном замке. Тогда он звался Робертом Хантингдоном, наследником графского титула, земель и всего состояния. А теперь всё это может уйти к ребёнку, если отец сумеет зачать и вырастить нового сына, или в королевскую казну, если брак окажется бесплодным. Сердце кольнул маленький червячок сомнения и укора: а если бы Хёрн не избрал его своим сыном, отцу не пришлось бы задумываться о женитьбе. Или если бы у них с Марион остался сын... Можно было отослать мальчика к дедушке, чтоб тот порадовался внуку и простил блудного сына. Говорили, что с тех пор, как лорд Дэвид узнал, кем стал его Берт, граф ни разу не молился о его здравии и не желал даже слышать его имя. Правда, последняя встреча отца и сына прошла мирно, и милорд не слишком гневался, но он остался без наследника...
И Гай... каким бы он ни был, они всё-таки родичи. Воистину неисповедимы пути Господни, как сказал бы брат Тук - ещё недавно Гисборн был помощником шерифа, охранявшим закон, а сейчас сидит в темнице как какой-нибудь аутлоу! Вечером Уилл вдоволь позлорадствовал на этот счёт, представляя ненавистного Гисборна в петле.
Когда же ему растолковали, что благородных дворян казнят мечом или топором, Скарлетт остался очень недоволен. "Значит, если нас с Джоном или Мачем поймают, то просто вздёрнут на первом же суку, а тебя отвезут в город, будут судить, а потом отрубят голову? Это несправедливо!", - заявил он.
Справедливо или нет, но Робину хотелось спасти Гая.
А потом они сами разберутся между собой. О том, будет ли это "потом", Робин особо не задумывался.
  
  

Глава 2.Хантингдоны: отец и сын

  

Нагадала судьба нам придорожный кабак:
Кто здесь друг, а кто враг, теперь поди разбери.
Кто бы думать посмел, что путь закончится так,
Да вот за дверью метель и не уйдёшь до зари.

Тэм Гринхилл "Нагадала нам судьба"

  

Говорят, что любовь -
Не когда лоб в лоб, 
А когда в одну сторону... 
Каждый выбрал правую из дорог, 
А правее -- которая?

Алькор "Антиподы"

  

1.

  
Наутро, никому не сказавшись, Робин с Туком отправились в Личфилд к Амосу, брату Уилла.
Амос Скэтлок встретил гостей приветливо, хотя и слишком суетился, огорчённый отсутствием брата. Тук до того объелся, что почувствовал изжогу и отказался от доброго эля под предлогом пятничного поста. Это его и спасло. Когда Робин Гуд зевнул, засыпая на ходу и почти ничего не слыша, монах смекнул, что дело нечисто, и притворился спящим. Сам же подслушивал и подглядывал, пытаясь понять, что же произошло. Как оказалось, де Жискар не терял даром время и пытался поймать дерзких разбойников и злодеев. Угрозами или подкупом, но он многих заставил помочь с поимкой разбойника. Так и Скэтлок угостил своих гостей элем, приправленным сонным зельем, и подал условный знак страже. Когда в трактир ворвался десяток стражников, было уже поздно что-либо понимать. К счастью, брат Тук был слишком сообразителен и проворен, чтобы попасться, и сумел ускользнуть. Но Робина он вытащить не смог...

2.

  
Первым, что Роберт почувствовал при пробуждении, была неприятная сухость во рту. Вторым оказалось затёкшее тело. Он лежал навзничь, и вывернутые за спину крепко связанные руки при пробуждении так разболелись, что большого труда стоило не застонать. А голова казалась странно тяжёлой, какой не бывала даже после доброй попойки. Сколько времени он здесь валялся - можно было только гадать. Но уж точно целые сутки, судя по встававшему за окном солнцу.
- Пить... - из пересохшей глотки вырвалось еле слышное сипение. Но сидевший рядом заметил шевеление пленника и лениво двинул сапогом под рёбра. Вполсилы, так, чтобы прочувствовал и понял что к чему. Робина со смехом напоили, вылив на голову целую бадью, потом развязали, но вместо того чтобы отпустить, просто подвесили за руки под потолком так, что ноги едва касались пола. Кто-то из стражников велел позвать господина и - Робин почти не удивился, наверно, не осталось сил - в залу вошёл граф Хантингдон.
- Оставьте нас, - коротко приказал он, и солдаты скрылись за дверью. Не забыв, впрочем, оставить её приоткрытой - вдруг понадобится?
   Граф лично перерезал верёвку, и Робин тяжело рухнул на каменный пол. Прямо к ногам отца. Тот брезгливо поморщился и отошёл к столу, на котором стоял кувшин с вином и серебряный кубок.
   - Мне не нужен непокорный сын, сын-мятежник, - без обиняков заявил граф, - но я хочу дать тебе возможность исправиться. Если б ты, Роберт, оставил после себя сына, хотя бы незаконного, я бы мог его усыновить как должно и сделать своим наследником. Погоди, - граф поднял руку, видя, что Роберт собрался отвечать, - погоди. Я испрошу у Его величества милости для тебя, если ты поклянёшься бросить всё это.
- А если нет? - Роберт закашлялся, сплёвывая воду, - Отдашь меня и моих людей королю?
- Я не говорю о твоих людях, Роберт. Я говорю о тебе, - граф чуть повысил голос, - да, я выдам тебя королю, если ты не будешь благоразумен и не бросишь своего Хёрна. Я твой отец! Я, а не он! - Один Господь знает, каких трудов стоило графу удержаться от пощёчины беспутному отпрыску. - И ты должен мне повиноваться, как того требуют божьи заповеди. Если б у тебя был хоть один сын!
- Марион оставила меня, а другой жены не будет, - Робин старался говорить твёрдо и спокойно.
- Кто говорит о жене? Храни ей верность сколько вздумается, только успей зачать ребёнка. Представь, что это твоя Марион. Или ты даже этого не умеешь? - лорд Дэвид откровенно насмехался над пленником. - Подари мне внука, и можешь идти на все четыре стороны - тебя не будут преследовать.
Граф Дэвид врал, зная, что король не позволит опасному преступнику гулять на свободе, но не собирался этого говорить. Чем чёрт не шутит - может, Роберт ещё образумится?
Роберт же надеялся, что друзья придут на помощь и спасут его. Если б Тука захватили в плен, отец бы - нет, граф - непременно сказал об этом. Значит, нужно тянуть время. Нужно соглашаться, пока до него не добрались королевские палачи. Иначе он вряд ли сумеет сбежать, даже с чужой помощью. Только подставит других и всё. Только подставит других, и всё.
   Но Марион... Как он будет глядеть ей в глаза, когда они встретятся? Может, не в этой жизни, но на Страшном Суде встретятся непременно. И любимая обличит его перед Господом: "Вот человек, что клялся мне в любви и верности и позабыл свои клятвы ради другой" А может быть, до святой обители дойдёт весть о его пленении?
   И зачем человеку, собирающемуся жениться, незаконнорожденный внук? Что станет с ребёнком? Кому он будет нужен? Станет прислуживать законному наследнику? Так не лучше ли отказаться сейчас, пока не поздно? И как это -- не будут преследовать? Остальных "волчьих голов" будут травить и вешать, а он, вожак шайки, спрячется за спину отца?
   - Роберт, я жду, -- сухо напомнил граф Дэвид, -- каков твой ответ?
   - Нет, ваша светлость. Я не хочу, чтобы мой сын рос ублюдком.
   - Нет? Это твоё окончательное решение? Подумай хорошенько.
   А Робину пришла в голову неожиданная мысль:
   - Я слышал, Гая Гисборна схватили.
   - Да, он сейчас в Ньюарке. Как и мы с тобой, и шериф. В Ноттингеме слишком много твоих сторонников, чтобы мы могли рисковать.
   Это "мы" резануло слух пленника. Значит, граф Хантингдон действует в союзе с де Жискаром. А тот ни за что не позволит столь важному пленнику сбежать. Новому шерифу нужно доказать, что он лучше де Рено.
   - Почему вы не использовали для этого Гисборна? Он ведь тоже ваш сын и мой старший брат. Или ваша светлость станет отрицать это?
Граф Дэвид удивлённо поднял брови. Хорошо, что стража осталась за дверьми. Не хотелось бы, чтобы они проболтались. Лорд медленно отпил вина из кубка:
- Потому что я не признал и не признаю Гисборна своим сыном. Да, леди Маргарет была моей любовницей, это правда. И не останься сэр Эдмунд в живых, она бы стала графиней Хантингдонской. Но её сын слишком похож на мать - откуда мне знать, что она говорит правду? К тому же сейчас, - граф снова отпил вина, явно смакуя бургундское, - он может только валяться без памяти. Женщины ему ни к чему, а замок Гисборн перейдёт короне. Если там ещё что-то осталось.
- Вы пытали его, - поражённо выдохнул Роберт. До этого он как-то не задумывался над словами брата Тука о государственной измене и предстоящей казни. Но Гай - и государственная измена?! Это даже не смешно. Это попросту нелепо!
- Ну разумеется, - граф смотрел на сына как на слабоумного, - кстати, это сделал не я, а палачи Его Величества. Или ты думаешь, что такие преступления можно простить? Хорошо ещё, что его преосвященство не знает об этих, как их... - лорд поморщился, вспоминая, - ах да, сынах Фенриса. Это ведь язычество, сын мой. А за это полагается казнь. Или ты настолько кровожаден, что хочешь видеть его муки? Раньше я за тобой подобного не замечал. Напротив, ты казался слишком слабым и милосердным, чтобы стать сильным правителем.
Этот насмешливый упрёк ударил Роберта будто плеть. Молодой человек задохнулся, как никогда остро ощущая, что стал чужим в родном доме. А может, так было всегда, только он старался не замечать? Проклятье, да у них с Гисборном, оказывается, куда больше общего, чем казалось прежде. Он тоже не нужен отцу. Он никому не нужен.
- Знаете, милорд, я совсем бы не отказался увидеть Гая Гисборна, - ну же, играй! Вот так, пожми плечами, улыбнись, - мы слишком многое не успели сказать друг другу. 
Поймёт? Разгадает? Почему он так долго молчит? Ну же, ваша светлость!
- Вот как? - Граф наконец отставил пустой кубок и теперь смотрел на сына... бывшего сына очень внимательно, испытующе.
- Господь велел прощать врагов, - Роберт благочестиво потупил взгляд, - к тому же, - а вот сейчас резко вскинуть голову и посмотреть на графа в упор, - должен же я своими глазами видеть то, что меня ждёт? Если Его Величество останется глух к вашим отцовским чувствам.
Судя по глазам милорда, тот испытывал удивление, лёгкий интерес и... и одобрение, чёрт возьми! Кажется, эта идея пришлась графу Хантингдону по вкусу. 
- Я вижу, вы повзрослели, Роберт, - заметил он после невероятно долгой паузы. Или напряжённо ждавшему ответа сыну это только показалось? - Ну что ж, даю вам полчаса. Гарри, проводи лорда Роберта.
  
   Глава 3. Тридцать сребреников Амоса Скэтлока

Наливай да пей,
Да за веру в людей!
За предательства яд
И все пороки подряд,
За убийц и лжецов,
За отступивших творцов...
Да за то, чтоб врагов 
Мы узнавали в лицо.

Тэм Гринхилл "Нагадала нам судьба"

  

1.

  
Если б отец настоятель мог этим вечером видеть брата Тука, то, верно, не сразу бы признал, а признав, наложил бы епитимью за неподобающий внешний вид. А вид у бедного, с трудом дышавшего после долгого бега монаха (счастье, что его не очень-то и ловили: видать, обрадовались, что захватили Робина, и отстали) был самый плачевный. Мало того, что брат Тук угодил под ливень и промок до нитки, он ещё несколько раз падал в лужи, а под конец, решив срезать путь через луга, угодил прямиком в заросли шиповника. Так что его руки и ряса были исколоты и изодраны так, словно на монаха набросилось сразу несколько котов. Малютка Джон сразу накинул на плечи святого отца, вынужденного скрыть подобное непотребство, свою куртку. Правда, она не желала застёгиваться на объёмистом брюхе монаха, и тот лишь запахнулся плотней -- вечер выдался холодный. От кружки эля, однако, Тук шарахнулся как чёрт от святой воды, зато воды обычной, набранной из родника, выхлебал преизрядно, прежде чем окончательно пришёл в себя и начал говорить.
- Робина... схватили... -- монах старался не смотреть на Уилла. -- Скэтлок что-то подлил...
Договорить ему не дали -- Уилл Скарлетт схватил монаха за грудки, встряхнул так, что куртка слетела на землю, и заорал, что его брат не мог, что брат Тук совсем ума лишился и что за такие шутки он, Скарлетт, придушит кого угодно. Вот этими самыми руками!
Брат Тук пытался сопротивляться, но силы были слишком неравны. Даже холодная вода, щедро выплеснутая из ведра на драчунов, не охладила их пыл, и остальным пришлось их разнимать. Уилл, дёргаясь в железной хватке Малютки Джона, поносил монаха, лесных братьев, не дающих разобраться с этим вруном, Робина, зачем-то потащившегося спасать проклятого Гисборна. Да хоть бы и к отцу -- нечего ему там делать! Монах, потирая шею, кашлял и отмалчивался; когда же Уилл выдохся и малость успокоился, спросил, ни к кому вроде не обращаясь:
- А ведь о женитьбе графа Дэвида я только от Амоса и слыхал. И откуда он об этаком деле мог узнать?
- Ты на что намекаешь, ряса рваная?!.. -- Скарлетт снова рвался в драку. К слову, рваной ряса стала его усилиями, когда их пытались разнять.
- Хватит, -- резко сказал Назир. Сарацин казался таким же спокойным и невозмутимым, как обычно, но шервудцы уже успели изучить его нрав, чтобы почувствовать приближение грозы. Если кого и могли слушать после Робина, так это Назира. А тот повторил:
- Довольно! Почему Робин сделал то, что сделал, мы не знаем. Но он шёл не в Ноттингем, а в Личфилд. Он шёл к твоему брату, Уилл.
- Ты веришь Туку?! -- Скарлетт чуть не задохнулся от возмущения. -- Да мой брат... -- и осёкся, -- мой брат, -- повторил он тоном человека, проведшего ночь в холме сидов, а наутро обнаружившего, что снаружи прошло полвека, -- мой брат... мой брат... мой брат...
Малютка Джон выпустил плечи Уилла, и теперь тот, сев прямо на раскисшую после дождя землю, монотонно раскачивался взад-вперёд, обхватив голову руками, и всё повторял и повторял:
- Мой брат... мой брат...
- Уж не рехнулся ли он? -- пробормотал брак Тук, осеняя себя крестным знамением. Да и другие аутлоу с удивлением и опаской смотрели на Скарлетта.
Внезапно он вскинул голову, яростно сверкнул глазами:
- Нет у меня больше брата. Только вы -- моя родня, и другой мне не нужно!
С этими словами Уилл вскочил и стал собираться в дорогу. Он прихватил мешочек с трутом и кремнем, повесил на пояс прадедовский скрамасакс, попивший немало норманнской крови ещё до того, как Канут Датчанин стал королём Англии -- а Скарлетт редко доставал старый боевой нож, хранил его как память о доме.
Брат Тук отважно заступил дорогу Уиллу Скарлетту:
- Остановись, безумный! Не повторяй грех Каинов!
- Не боись, святой отец, -- криво усмехнулся Скарлетт, - я не стану марать руки в крови предателя. И убивать его не стану. Клянусь в том памятью родителей. Но я заставлю его рассказать, как всё было, и накажу этого трактирщика так, что он вовек заречётся подливать отраву. У, продажная тварь! -- Скарлетт длинно выругался и нырнул в ночь.
Остальные долго смотрели вслед.
- Значит, завтра мы пойдём в Ноттингем освобождать Робина? -- с надеждой спросил Мач.
- Может быть, -- отозвался Назир. -- Если Уилл вернётся и подтвердит, что это дело рук шерифа.
- А чьих же ещё? -- удивился Мач. Да и Малютка Джон выглядел озадаченным -- кто же ещё мог желать зла Робину и всем аутлоу, как не шериф? Ну разве что Гисборн, но ведь он в тюрьме. Или нет? Вдруг нарочно распустили слухи, чтобы все поверили? Примерно так Джон и высказался, но Назир лишь покачал головой:
- Дождёмся Уилла, -- только и сказал он. И они ждали. Что ещё оставалось?

2.

  
Уилл вернулся к полудню. Грязный, закопчённый, но целый и невредимый. Разве что на левой руке волдыри от ожогов да рукав обгорел.
- Трактирщик, -- так он теперь именовал Амоса Скэтлока, отказывая ему в имени и родстве, -- обмочился со страху, когда я приставил к горлу нож. Всё рассказал как на исповеди.
- Ну? Что он сказал? -- посыпались вопросы.
Скарлетт провёл рукой по лицу, не вытирая, а лишь размазывая грязь, и тяжело вздохнул.
- Зря я на Гисборна грешил, -- выдавил он, повергнув лесных братьев в самый настоящий шок. Уж если и был у Скарлетта злейший, горячо ненавидимый враг, так это Гай Гисборн. Даже де Рено шёл лишь вторым в списке личных врагов Уилла, -- он и впрямь в тюрьме Ньюарка. Новый шериф хоть и поднял награду за наши головы чуть не вдвое, а никто нас ловить не торопится. Учёные уже. А на днях к трактирщику в Личфилд заглянули слуги одного важного лорда. Видать, шепнул им кто, что мы в Личфилде порой бываем. И надоумили трактирщика рассказать про женитьбу, чтобы Робин о том услышал и решил узнать всё как есть. И отвар сонный дали -- такой, что в пять минут с ног валит. Так что, братья, -- Скарлетт обвёл всех сумрачным взглядом, -- сговорился граф Хантингдон с де Жискаром. Уж не знаю, чего он новому шерифу посулил, а только Робин им живым был нужен. Увезли его по дороге на Ньюарк, а больше трактирщик ничего не знает.
- Но ты ему ничего не сделал? -- строго спросил брат Тук. Остальные аутлоу взволнованно зашумели, переваривая новость.
- Ну я же обещал, что не убью, вот и не убил. А про трактир уговору не было, -- пожал плечами Скарлетт и ухмыльнулся. -- Там на опушке, где три берёзы из одного корня, две телеги с бочонками эля, окороками и прочими припасами. Поможете разгрузить? А то Джека с Томом сюда пускать не след.
Джек с Томом были работниками Амоса Скэтлока (не ему же дрова рубить да пьяных буянов на улицу выкидывать!). Да и эль в его трактире варили отменный, чуть ли не лучший во всей округе.
- А вот его тридцать сребреников, -- Скарлетт достал из-за пазухи кожаный кошель, -- будет знать, как продавать лесных братьев. -- Назир усмехнулся в ответ, собираясь вслед за уже ушедшим к опушке Джоном. Мач неуверенно топтался на месте:
- Уилл... а Молли и другие... тётушка Нэн... с ними ничего не случилось, когда ты... ну...
Молли звали одну из девушек подавальщиц, а тётушка Нэн была стряпухой.
- Нет, Мач. Они все успели выбежать на улицу, пока я обливал стены элем, -- усмехнулся Уилл. Только усмешка вышла кривой, да в глазах стыл лёд. Да, нелегко пережить предательство родного человека. Такого не прощают. Никогда.

3.

  
С тех пор в тех краях никто не слыхал об Амосе Скэтлоке. Удрал ли он куда от разъярённых односельчан (несколько искр попали на соседние крыши, и пожары еле удалось погасить), был ли повешен по приказу шерифа за неуплату налогов или подобно Иуде повесился сам -- кто скажет? Да и кому важна его судьба, кроме бывшего брата?
Говорят, однако, что с тех пор вечный задира Уилл Скарлетт сделался нелюдим и ещё больше обозлился на знатных и богатых людей. Он первым бросался в драку, часто затевал ссоры. Только в кругу шервудских друзей оттаивало его застывшее сердце, только с ними он порою становился прежним. Говорят ещё, что с лёгкой руки Уилла называли себя аутлоу "лесными братьями", и было то родство, скреплённое общей судьбой, крепче кровного, ибо родилось по свободной человеческой воле, а не по прихоти случая.
А что позднее в балладах их называли "весёлыми ребятами" -- так что с тех сказителей взять? Они небось не спасались от погони, в темницах не сидели, смерти лютой, позорной ожидаючи -- вот и мнилось им, что вели разбойники жизнь вольную да весёлую.
Не до веселья было нынче шервудцам, ох, не до веселья! Как быть без Робина? Как жить без Робина? И как его спасти?
А Хёрн молчал.
  
  

Глава 4. А отец-то -- ХРЕНовый

Начерно тасуется колода,
Крапленые карты у судьбы...
Если где мерещится свобода -
Вслед за ней мерещатся гробы.

Алькор "Цена"

  

1.

  
Около полудня все аутлоу собрались на своей заветной поляне. Здесь принимались самые важные решения, здесь поднимали рог во имя Хёрна. И кого же ещё просить о помощи, как не покровителя шайки и названого отца Робина? Странно только, что сам Охотник до сих пор не явился к их костру. Не может быть, чтоб он не знал о беде!
Идти к Хёрну пришлось Малютке Джону -- так уж выпал жребий. Сказать по правде, все мечтали хоть одним глазком заглянуть в жилище лесного бога, но раньше к Хёрну приходил только Робин. Да ещё Марион, когда тот был околдован проклятой ведьмой. Вот и Джон, хоть и побаивался Хёрна, и уважал его как бога, в глубине души был рад поручению. Конечно, у брата Тука и Назира язык лучше подвешен, а он, Джон, только на палках драться мастак... да и шутка ли -- с самим Хёрном говорить! А может, тот впустит гостя к себе в дом, и он, Малютка Джон, своими глазами увидит всякие колдовские штуки и диковины?

2.

  
Надежда не сбылась -- Хёрн встретил гостя на берегу озера, стоило только причалить.
Джон молча поклонился -- все слова будто пропали из головы, оставив лишь чувство благоговения перед мудростью и силой хозяина леса.
- Здравствуй, Джон, -- убедившись, что слов приветствия от враз онемевшего гостя не дождаться, заговорил наконец Хёрн. -- Знаю, зачем ты пришёл и разделяю ваше горе, -- голос лесного духа был полон мудрости и печали, и звук его наконец вывел Джона из оцепенения.
- Ты можешь помочь нам освободить Робина? -- выпалил он. -- Хёрн, прошу тебя, спаси его и верни нам!
Но тот лишь покачал рогатой головой:
- Нет, Робин отрёкся от меня. Я не могу его спасти. Возвращайся назад и скажи своим друзьям, что скоро я призову нового Человека в капюшоне. У вас будет новый вожак.
Такого ответа Джон не ожидал. Куда подевалось всё благоговение и косноязычие? Сейчас, в эти самые минуты, Джон очень хорошо понимал Уилла Скарлетта, отрёкшегося от брата, хотя ещё утром почитал это большим грехом. Раз Господь кого связал узами родства или брака, то не человеку их ломать. А ныне, стоя перед Хёрном, аутлоу очень хорошо чувствовал, как рвётся невидимая нить, соединявшая каждого из лесного братства с их покровителем. Будто... будто с него сняли ошейник... или тот ни с того ни с сего рассыпался ржавой трухой.
Но как Хёрн смел сказать такое?!
- Робин не мог от тебя отречься! -- вскричал Малютка Джон, так сжав верную палку, что аж костяшки побелели.
- И, однако, он сделал это, когда закрылся от меня после ухода Марион. Да, она привела его на путь истины и служения, но заставила позабыть обо всём. Любовь и дружба не должны мешать служению, -- голос Хёрна заметно похолодел, в нём не было и следа прежней мягкости и теплоты, -- вы призваны мной на служение во имя сил Света и Тьмы, призваны бороться с колдовством и помогать людям. И это я дал вам силы, чтобы вы могли исполнить свой долг, и свою защиту, дабы чужое колдовство не коснулось ваших душ, -- каждое слово Хёрна было подобно удару молота. Но Джона оказалось не так-то легко смутить. Пусть великан и был простодушен, как ребёнок, по в уме ему никто не отказывал. Хёрн хотел добавить что-то ещё, но Джон его перебил:
- А мне нужны моя милая Мэг и мои друзья! Я хочу, чтобы у нас с нею были дети -- разве это плохо? Разве это запрещено? Да если бы, -- Джон торопливо перекрестился, отгоняя зло, -- если бы с моей Мэг случилось дурное, если б её убили, как жену Уилла, я бы тоже не хотел слушать всякие там утешения! Ну разве что от Тука, -- добавил он, поразмыслив. -- И мы все очень любим нашу Марион. Жаль, что она ушла, и Робина тоже жалко. Но так вышло! Мы ничего не могли поделать, когда Марион решила уйти. Почему ты этого не понимаешь? Разве тебе не жаль своего сына?
- Робин вернулся к родному отцу, хотя и клялся, что останется в Шервуде и отречётся от прежней жизни. Он нарушил слово, -- жёстко ответил Хёрн, -- если не веришь мне -- взгляни сам!
И подал Джону серебряную чашу, что-то прошептав над нею. И аутлоу увидел седого мужчину в богатых одеждах -- высокого и властного, с золотой цепью на груди. А напротив стоял... Робин. Только был он нарядно и богато одет, и что-то говорил милорду (а кем же ещё мог быть этот седой, как не старым лордом Хантингдоном? Робин на него почти не похож -- невольно отметил аутлоу). Но слов Малютка Джон не разбирал, видел лишь, как шевелятся губы друга и хмурятся брови лорда. Хёрн сказал правду. И всё-таки Джона мучили сомнения. Что-то было в этом видении такое... неправильное, вот!

3.

  
Да если б у него, Малютки Джона, или Уилла, или Мача были живы родичи -- разве бы аутлоу их не навещали? Пусть редко, пусть тайком -- но приходили бы! Мач вон иногда приходит к остаткам отцовой мельницы, к развалинам дома -- и разве кто-то смеётся над ним? Разве они запрещают? Только просят быть осторожным, и всё! Да неужто это непонятное служение, о котором толкует Хёрн, запрещает им иметь свою семью, свой дом? Да, им хорошо вместе в Шервуде, но... Но Джону уже не первый раз виделись во сне ладный деревенский дом, сложенный вот этими самыми руками, улыбающаяся Мэг в окружении детей -- их детей, Господи! -- таких же кудрявых крепышей, как сам Джон и ясноглазых девчушек, похожих на его дорогую жёнушку. Он никому не говорил об этом, даже брату Туку, только почему-то после этих снов глаза были мокрыми. Иногда так хотелось бросить всё и уехать далеко-далеко, где их не найдёт ни шериф, ни Гисборн. А теперь что же -- выходит, его мечты были напрасными? Что им так и жить бессемейными, без любви, без детей? Да за что же это, Господи? Или провинились мы в чём?
Так стонала и рвалась, исходила беззвучным криком душа Малютки Джона, когда в его голову закралась эта мысль. А что если... Джон аж пошатнулся от этого предположения, до того оно казалось невероятным, кощунственным. А что, если всё дело в браке Робина и Марион? Они ведь хотели обвенчаться. И если кто из лесных братьев захочет стать мужем и отцом, ему не дадут. Или его повесят за разбой, или с любимой что-то случится.
И что останется от него, Малютки Джона, после смерти? Ничего, кроме рассказов о храбром силаче разбойнике, в которых всё перевирают -- ведь приписали же кой-какие дела Локсли Хантингдону! Ну, может, ещё припомнят былую службу у де Беллема. 
Де Беллем... Джон вздрогнул при воспоминании о бывшем хозяине. И в ушах, как наяву, зазвучал голос барона: "Ты должен пойти в лес и убить этого человека". И он пошёл, потому что был рабом, потому что был заколдован, и только Локсли, искупавший Джона в реке и стёрший знак с его груди, освободил Джона от проклятого колдовства. Да, так всё и было. Так он и попал в лесное братство и стал Малюткой Джоном. Локсли освободил его, а потом... Потом они все вместе исполняли волю Хёрна и делали всё, что он приказывал. Наверно, он сходит с ума, раз голос Хёрна кажется точь-в-точь как голос барона.
Да как он может приказывать? В душе Джона поднимался гнев. Не слепая ярость, что охватывала Уилла в бою, а настоящий праведный гнев. Когда-то Назир (это было ещё при Локсли) говорил, что настоящий вождь ведёт воинов в бой сам, а не посылает их, сам оставаясь под защитой стен и охраны. Только король или лорд может посылать войска -- ведь у него есть достойные полководцы, чтобы воевать. И хороший вождь дорожит своими воинами, бережёт их и делает так, чтобы победить малой ценой. Да, они тогда говорили о короле Ричарде и принце Джоне, и Назир сказал, что король -- хороший воин, но плохой военачальник, поэтому и не смог взять Иерусалим. Но он умеет вести за собой людей и идёт сам, и это достойно уважения. Ещё он говорил о шерифе и Гисборне, будь они неладны. Что они умеют вести за собой и сражаться сами, не отсиживаясь трусливо в стороне, как делают иные, и потому достойны зваться настоящими врагами. Тогда Скарлетт возмутился и накричал на сарацина, но всё же согласился с ним. "Разрази его Бог, но без этого Гисборна ни одна стычка не обходится", -- проворчал он. Да и шериф никогда не прятался, когда им с аутлоу случалось сойтись в бою. И солдаты верили им... говорят, они даже любили Гисборна! А Хёрн всегда посылал Робина и его людей, всегда лишь приказывал: сделать что-то, пойти туда-то... И они шли за ним. Шли как бараны за вожаком!
Это открытие так потрясло простодушного Джона, что он застыл столбом, да так и стоял несколько минут, пока Хёрн давал последние приказы. Всё же его жизненного опыта и сил хватило на то, чтобы не спорить с Охотником, а молча поклониться и уйти. Пусть уж друзья решают, кто прав!

4.

  
- После вчерашнего предательства меня уже ничто не удивляет, -- зло процедил Уилл, когда Джон передал друзьям волю Хёрна и поделился с ними своими страшными догадками. И почему-то никто не спешил назвать их бредом. Только монах с Назиром переглянулись, кивнули то ли друг другу, то ли своим мыслям, и сарацин положил ладони на рукояти своих мечей, воткнутых в землю.
- Если мы бросим Робина, то скажут: умерла верность меж людей! -- Назир часто использовал родные поговорки. -- Мы не могли спасти Локсли, это так, но сейчас мы свободны и нас ничто не держит.
- А как же Хёрн? Ведь он сказал... -- Мач переводил взгляд то на одного, то на другого.
- А что Хёрн? -- монах развёл руками. -- Разве он помешает нам совершить богоугодное дело? Хёрн сам признал, что не может спасти Робина, ибо не всеведущ и не всемогущ. Один Господь наш, -- монах перекрестился, -- всемогущ и всемилостив, и даст нам сил получше всякого Хёрна.
- Аллах акбар! -- подтвердил и Назир.
- Скоро я призову нового Робина! -- Передразнил Хёрна Уилл, -- Он что, так и будет их менять, пока мы не состаримся и не помрём на этой самой поляне, завывая "Да пребудет с нами Хёрн"?! Да нас скорее вздёрнут на площади Ноттингема или убьют в бою! Значит, нам нельзя никого любить, кроме него, такого мудрого и могучего?! Мы должны ему поклоняться и слушать каждое слово. Так? А если он прикажет -- самим в петлю лезть? Да он... -- следующее затем длинное мнение о странной родословной и привычках некоторых рогачей мы опустим.
- Слушайте! -- Похоже, Скарлетта осенила та же мысль, что и Джона в гостях у Хёрна. -- Может, он сам всё подстроил?!
- Что подстроил? -- Мач, как обычно, ничего не понимал, а вот Назир с Туком сразу стали похожи на гончих, вставших на след.
- Да это всё! -- Уилл обвёл рукой, как бы показывая размеры "этого всего". -- И смерть Робина на Холме, когда мы сидели в плену у Гисборна, и наше чудесное спасение, когда Локсли убили. И что Мач с Марион успели убежать и унести Альбион. Это же меч Вейланда, он не может быть в руках Робина, если тот и впрямь отказался от Хёрна. Хотя в это я не верю. Мне не нужен ещё один сын Хёрна, ясно вам?! -- Скарлетт яростно взмахнул скрамасаксом. Словно вгонял его в невидимого, но опасного врага.
- Да, ведь Хёрн сказал, что меч сам вернётся к нему после казни Робина, -- вспомнил Малютка Джон напутственные слова бога.
- Вернётся? После казни?! -- Тут уж не сдержался никто. -- Ты же сказал, что Робин жив и ушёл к отцу!
- Да, я видел их в волшебной чаше,-- подтвердил Джон, -- но я не слышал, о чём они говорили. Но милорд выглядел недовольным. Если он отрёкся от Робина один раз и лишил его наследства, кто ему помешает отречься опять? И отдать Робина шерифу?
- Король Джон лишил благородного Роберта Хантингдона всех титулов, прав и привилегий, -- вздохнул монах. -- Его теперь могут просто повесить за сопротивление властям, браконьерство, соблазнение благородной девицы, -- он безнадёжно махнул рукой.
- Мы спасём Робина или умрём вместе с ним и за него, если нас схватят, -- подвёл итог Назир, вставая и вешая клинки за плечи, -- Но больше вождей у нас не будет!
- А как же Хёрн?.. -- Мач не понимал ничего. В ответ Уилл зло расхохотался и послал обоих так далеко и по столь трудной дороге, что одолеть её смогли бы только такой дурак, как Мач, простивший Хёрну гибель названого брата, да проклятый лесной дух, зовущий себя богом и поучающий других, как им надо жить.
На этом совет на поляне был закончен, и друзья стали собираться в дорогу.
И в бой, конечно же -- разве обойдётся без схватки с людьми шерифа или лорда Хантингдона?
Но вначале им предстояло иное сражение.
  
   Глава 5. Отец, за что?..

Где был Господь, когда ты звал?
Пока еще молчал металл,
Пока твой путь еще не брошен за порог.
<...>
Монета встанет на ребро,
Фортуна выбросит зеро.
Плати судьбой за жизнь, а жизнью за судьбу.

Йовин "Бастард"

  

1.

  
Но оставим на время славных "лесных братьев" и вернёмся к тому, кого они собрались спасать.
Что и говорить -- Хёрн всё-таки схитрил, не дав Джону возможности услышать разговор отца и сына, изменив одежду Робина, а пуще того -- скрыв в туманном мареве окружающую их обстановку. Иначе бы даже наивный Мач смекнул, что вряд ли отец, простивший блудного сына, будет беседовать с ним в холодной и сырой темнице, в маленькой камере без окон, освещённой лишь парой факелов. И уж точно при этой беседе не присутствовал бы Гай Гисборн.
Впрочем, с таким же правом можно было утверждать, что Гай отсутствовал. В камере лежало его тело, а разум бродил по тропинкам бреда, вызванного лихорадкой.

2.

  
Однако расскажем всё по порядку. С того самого момента, как Роберт Хантингдон в сопровождении старого Гарри спустился вниз. По дороге он задал лишь один вопрос:
- Гарри, я долго спал?
- Весь день и всю ночь, милорд,-- старик хоть и знал, что Роберт лишён всех титулов, обращался к нему по-прежнему. Для Гарри отважный предводитель аутлоу оставался маленьким мальчиком, вернее, молодым господином Бертом, чьи проказы он, бывало, скрывал от родительского гнева. Роберт ободряюще улыбнулся верному слуге.
Потом был короткий, но ожесточённый спор возле камеры (в Ньюарке, в отличие от Ноттингема, подземная тюрьма была разбита на несколько камер -- клетушек) -- стражники не хотели пропускать к узнику никого. "Не велено" -- вот и весь ответ. Лишь несколько серебряных монет, сунутых им Гарри, решили дело.
Не то чтобы Роберт до этого не видел темниц и узников -- видел, и не раз, и в родном замке, и в Ноттингеме. Не раз присутствовал при допросах и казнях -- то вору руку отрубят, то неверную жену в чём мать родила выставят у позорного столба как шлюху и прелюбодейку. Случалось ему ещё мальчиком видеть, как порют нерадивых слуг. Лорд Дэвид тогда крепко держал его за руку, чтоб наследник не вздумал сбежать, а Берта вырвало при одном виде окровавленных спин, летящих с каждым ударом кнута брызг крови и клочьев мяса. За эту слабость, а также за испоганенные новые сапожки маленького лорда высекли розгами. А отец потом долго объяснял девятилетнему Берту, что этих людей жалеть нельзя, что они получили по заслугам и "нельзя же быть таким слюнтяем, как твоя набожная матушка. Ты -- мой сын, изволь вести себя как подобает", -- так завершил лорд Хантингдон свой монолог. Берту было очень стыдно, но он ничего не мог с собой поделать. Всякий раз при виде порки его мутило до тошноты, и юноша не понимал, как эти несчастные могут терпеть такую боль. Однажды он спросил об этом Эрика, палача графа Хантингдонского, а тот, уже изрядно навеселе, лишь расхохотался: "Да я не умею половины того, что мой наставник! Вот уж кто мог с двух ударов перебить хребет, а с пяти -- забить насмерть!" Роберт, которому тогда минуло тринадцать, в ужасе отшатнулся, а потом попросил ударить его вполсилы, не до крови. И хотя Эрик бил через рубашку, она всё равно порвалась, а на спине осталась красная полоса. А на руке ещё долго виднелись следы зубов -- иначе Берт бы не удержался от крика. Странное дело, но после этой глупости его перестало тошнить. Знал ли об этом граф (он тогда уехал по делам) или только догадывался, неизвестно. 
Но все наказанные, когда-либо виденные Робертом Хантингдоном, были сервами или вилланами. Ах да,ещё был один торговец, пытавшийся всучить графу негодное сукно. До этого дня Роберт даже не представлял, что кто-то решится высечь рыцаря, поднять руку на благородного. Он не слышал, чтобы Гисборна лишали рыцарского звания, значит, это незаконно. 
А в том, что Гисборна высекли плетьми, мог убедиться любой вошедший в камеру. Гай лежал на соломе у стены, прикованный к ней за правую руку и за шею так, что мог лишь лежать и полулежать, не имея возможности поменять положение. Должно быть, это кольцо с двумя цепями, из которых одна кончалась обычным браслетом, а другая -- ошейником, использовали для самых опасных и строптивых узников. Роберт отлично видел заскорузлую от крови и грязи рубаху, слышал тяжёлое дыхание лежащего. Так и есть: горячечные пятна на заострившихся скулах, обмётанные губы, неровный пульс. А уж исходящий от Гисборна жар трудно было не почувствовать. Его бы обтереть чем, водой, а лучше уксусом, промыть раны, наложить заживляющую мазь... Иначе Гай просто не доживёт до казни. С одной стороны, и ему так легче -- не придётся умирать на потеху толпе, а с другой -- нельзя его оставить без помощи. Вот нельзя, и всё тут! И дело даже не в их кровном родстве -- будь Гисборн ему чужим, Робин думал бы точно так же. Как бы то ни было, Гай всегда был честным и храбрым врагом.
Меж тем рука сама легла на голову с некогда светлыми, а теперь грязными растрёпанными волосами. Ого, а вот здесь пряди слиплись от крови. И шишка, большая такая. Оглушили, наверно -- сам бы Гай нипочём не сдался. Волки, сыны Фенриса... вот и затравили тебя как волка, Гай Гисборн. Скинули в яму на острые колья -- проткнут, и хорошо, а нет, так подыхай с голоду. Ты слишком много натворил, Гай Гисборн, чтобы тебя простили, так почему же сейчас так давит в груди? Почему я не хочу твоей смерти, бывший помощник шерифа? Может, потому, что без тебя станет пусто и одиноко? Ведь такая вражда, как у нас с тобой, стоит любой дружбы.
- Гарри, скажи, пусть принесут воды и холста для перевязок, -- распорядился Робин. Сейчас он ощущал себя именно Робином Гудом, а не сыном графа.
- Да, милорд, -- стоявший за спиной слуга почтительно поклонился и вышел. А Робин только сейчас задумался, как снимать рубашку с человека со скованными руками. По всему выходило -- придётся разрезать на куски. Или только на спине? Всё-таки здесь довольно холодно, а рубашка -- какая-никакая, а защита. Робин ещё раз провёл рукой по волосам, тронул горячий лоб...
И тут Гай заговорил. И без того низкий, голос Гисборна стал совсем сиплым, и Робин вздрогнул от неожиданности.
- Мама.... матушка... -- похоже, Гай бредил, -- матушка, останьтесь! Почему вы так редко приходите?
Гай схватил Робина за руку, всё ещё лежавшую на прежнем месте, и Хантингдон с ужасом заметил, что на нескольких пальцах не хватает ногтей. Но хватка оказалась весьма крепкой, точно лихорадка утроила силы Гисборна. Отцепить пальцы, не причинив боли, никак не удавалось, и Робин осторожно присел рядом. Леди Гисборн он видел лишь однажды, когда случилась та история с крестом святого Кирика. Она тогда сказала, что Робин очень похож на отца, и совсем не похож на сына, которого она родила. Странно, Роберт унаследовал от отца лишь цвет глаз и волос, в остальном же пошёл в мать. А вот в Гае и впрямь чувствовалось нечто хантингдоновское. Или леди Маргарет имела в виду разницу в характерах? Додумать он не успел, Гай снова заговорил:
- Мама, ну почему, почему ты молчишь? Ты всегда молчишь, даже когда я тебя зову. Мама, мамочка, не уходи! А то он опять будет меня бить. Мама, я же вчера всё выучил, и наставник хвалил. Почему же отцу не понравилось? Отчего он накричал на отца Марка? Мама, мама, ну почему ты молчишь?
Если бы Робину однажды сказали, что он увидит Гисборна слабым, беспомощным -- может, он бы и поверил. Да и бывало уже такое, взять хоть ту схватку на скале, когда они дрались за крест. Тогда он оставил Гая беспомощно лежать на камнях, а сам ушёл вместе с друзьями. Но плачущий сэр Гай?! Гай -- ребёнок? Гай просящий, более того -- умоляющий? Скажи ему об этом кто другой, Робин бы не поверил.
Но вот, он, Гай, лежит в полузабытьи и бредит. Видно, пытки растравили старую рану, расшевелили прошлое, и оно выбралось наружу. Но почему же вы молчали, леди Гисборн? Отчего не защитили сына? Уж на что покойная матушка казалась хрупкой тростиночкой, а когда отец приказал всыпать Берту за плохое поведение, так вмиг ринулась на помощь. Выхватила у слуги розги и переломала их все до единой. Мать с отцом тогда поссорились, но Роберт с тех пор точно знал, что у него самая храбрая и самая лучшая мама на свете. Не то чтобы Берт после этого совсем не был знаком с розгами -- случалось получать и за проказы, и за плохое прилежание в учёбе. Но лорд Дэвид был всегда справедлив и предпочитал высказывать нелестное мнение о сыновних проступках, чем пороть единственного отпрыска. Иногда и подзатыльник мог отвесить, но чтобы бить? Ни за что, только потому, что мальчишка рождён не от твоего семени, что он не твоей крови?
Неизвестно, до чего бы ещё додумался Робин, но тут Гарри вместе с одним из караульных принесли воду и куски чистого холста. Не забыли и заживляющую мазь в маленьком горшочке.
Совместными усилиями им удалось разжать хватку Гая на запястье Робина, и тот с наслаждением потряс ноющей рукой. На запястье наливались синяки. Тем временем стражник осторожно разрезал рубаху, обнажая спину больного, и взору всех присутствующих открылась жуткая картина. Мало того, что Гая Гисборна секли кнутом, его ещё и пытали огнём -- об этом свидетельствовали многочисленные следы ожогов.
- Наверняка они с груди начали, -- стражник, немало повидавший, так же споро разрезал рубашку на груди. Его предположение подтвердилось -- четыре полосы от раскалённого прута тянулись почти параллельно друг другу , от одного бока к другому.
- Два-три дня, не позже, -- определил многоопытный стражник. -- Эк его приложили! Видать, упрямился больно, сознаваться не хотел. Ну и живучий же парень! Да вы не беспокойтесь, господин, этот выкарабкается. Я-то тут много чего навидался.
- За ним уход нужен, -- Робин старался говорить спокойно, но к горлу вновь подступила предательская тошнота. Не хватало ещё прямо здесь, на чужих глазах... Гарри-то ладно, он Роберта с пелёнок помнит, а вот стражник...
- Отчего ж не присмотреть, -- тот красноречиво крутил между пальце мелкую монету, -- и ему хорошо, и мы доброе дело сделаем. Всё зачтётся на том свете.
Робин досадливо прикусил губу: при себе у него не было ни гроша. А судя по заблестевшим глазам стражника, тот меньше пары золотых не возьмёт.
- Вот и присмотри, а там поговорим, -- отрезал он. И тут в дверь камеры опасливо заглянул один из караульных:
- Господин, там ваш отец пришёл. Видеть вас желает. Мол, полчаса давно уж минули.
Робин выругался про себя -- он совсем забыл о назначенном сроке. Да и как тут узнаешь время? Разве что по тому, как часто приносят еду, да по смене караульных. Через сколько, интересно, они здесь меняются, и когда новый знакомый вновь заступит на пост?

3.

  
- Ты заставляешь ждать, -- граф Хантингдон встал на пороге камеры. Та была тесна и для четверых уже собравшихся в ней мужчин.
- У Гисборна лихорадка, -- коротко доложил Робин.
- И ты решил помочь ему дожить до казни, -- кивнул граф, наблюдая, как Гарри ловко смазывает ожоги и раны от плетей, -- ну что ж, похвально. Ты поступил как добрый самаритянин или твоя матушка, мир её праху. Похвально, -- повторил граф. -- Но ты забыл о том, что ты больше не мой наследник. Тебя ждёт соседняя камера. Или тебе больше понравилась эта?
- Милорд, я всего лишь исполнил свой христианский долг, -- да что это с отцом? При их последней встрече граф Дэвид гордился сыном-разбойником и благословил его. Что могло случиться? Не может же быть, чтобы страх перед королевским гневом заставил отца охотиться на собственного сына. Должно быть что-то ещё. Но что?
Тем временем, повинуясь взмаху руки лорда Хантингдона, Гарри и стражник быстро выскочили из камеры. Да и караульные, судя по шуму в узком коридорчике, покинули свой пост. Отец с сыном остались наедине, не считая полуголого Гисборна.
- Вот как? -- граф чуть приподнял брови. -- Я так и предполагал. Видишь ли, я договорился с новым шерифом -- он очень понятливый человек, смею заметить. Ты останешься здесь, вместе с Гисборном, пока он не сдохнет от горячки или не будет повешен. Раз уж тебе так нравится ухаживать за больными. А потом мы с тобой уедем домой. Конечно, замковая тюрьма менее удобна, чем покои наследника, но ты привыкнешь. К тому же твои лесные приятели вряд ли сумеют там тебе помочь, а здесь мы с де Жискаром поставим усиленную охрану.
Граф Дэвид говорил спокойно, даже буднично, будто рассуждал о предстоящей охоте или поездке в гости к соседям. Роберту оставалось лишь смотреть на него да поражаться, каким же дураком он прежде был. Он обожал и уважал отца, всегда такого мудрого, рассудительного, доброго. Ведь лорд Дэвид никогда не был неоправданно жесток, он был строг, но справедлив, умел шутить и улыбаться, учил ездить верхом, драться на мечах, привозил из поездок подарки... Но неужели ему нужен был не сын, а всего лишь наследник? Будущий граф?

4.

  
- Отец, за что?! -- в прозвучавшем полукрике -полустоне было столько недоуменной муки, что оба Хантингдона невольно вздрогнули. А Гай рванулся на цепи, силясь подняться, но тотчас же упал вновь. -- За что? -- повторил он, смотря словно сквозь лорда Дэвида, -- Что я тебе сделал? Не надо! Прошу тебя, не надо, Дик не виноват... Нееееет! -- Робин и не подозревал, сколько отчаяния, сколько ужаса может быть в человеческом крике. А лорд Дэвид невольно перекрестился.
- Что это с ним? -- голос графа всё-таки дрогнул.
- Ничего. Ничего особенного. Всего лишь пытали калёным железом и секли кнутом, -- Робин попытался ответить едко, а вышло горько, -- Когда промывали раны... у него на спине старые следы от плетей. Я не знаю, за что Эдмунд Гисборн велел высечь Гая, но бил он его почти каждый день. А леди Маргарет делала вид, что ничего не знает. Должно быть, она слишком боялась мужа.
- Он бил её, мою Маргарет, -- эхом откликнулся граф, -- когда она узнала, что муж жив, то прибежала ко мне вся в слезах. Боялась, что он её убьёт. Маргарет не хотела возвращаться в Гисборн, а я не мог её защитить. Мне пришлось бы убить сэра Эдмунда, а он был сильным противником, уж поверь мне. И если б она стала вдовой из-за меня, то не смогла бы сделаться леди Хантингдон. Король Генрих не позволил бы, хотя сам не раз изменял жене. Слухи пошли бы по всей Англии, и Маргарет пришлось бы уйти в монастырь, а я всё равно женился бы на другой, -- Хантингдон - старший вздохнул.
- Если бы вы убили сэра Эдмунда в поединке и признали Гая своим сыном, -- упрямо возразил Роберт, -- с ним бы ничего не случилось. И мы не стали бы врагами.
- Я уже говорил и ещё раз повторяю -- я не знаю, чей он сын, -- граф чуть повысил голос, -- Маргарет родила его через семь с половиной месяцев после нашего расставания. Он может быть моим, а может быть законным сыном сэра Эдмунда. Родился недоношенным, только и всего! С детьми такое случается. Особенно если муж её ударил. Я запрещаю тебе повторять эти глупые сплетни, порочащие память леди Гисборн. Ты понял? -- Дэвид Хантингдон был рассержен не на шутку.
- Да, милорд, -- склонил голову Роберт. Если его светлости угодно, он будет молчать. Но Гай от этого не перестанет быть Хантингдоном и его, Роберта, старшим братом.
- Вот и отлично, -- кивнул лорд Дэвид, -- а теперь пойдём примерим обновки. Не беспокойся, ничего с твоим Гисборном не случится. Потом можешь ухаживать за ним сколько угодно, защитник бедных и угнетённых!
Последняя фраза была произнесена с издёвкой, но Робин лишь сжал зубы. Он не поддастся на провокацию.

5.

  
Идти пришлось недолго. На первом этаже (напомним, тюрьма Ньюарка располагалась под замком) в одной из комнат для прислуги Робина ждали чистые, хоть и порядком потрёпанные штаны и рубашка из грубого небелёного холста, а также пара обуви, снятая с какого-нибудь серва или слуги. Ругаться и протестовать было глупо (хотя Гай бы наверняка попытался -- мелькнула мысль), и Робин молча переоделся.
Так же молча, не прекословя, Робин протянул руки, и стоявший здесь же кузнец деловито заклепал цепь. Потом так же буднично, словно подковывал лошадь, он надел и заклепал ножную цепь, более тяжёлую и массивную.
- Это чтобы ты не мог сбежать, -- любезно пояснил наблюдавший за процедурой граф Хагитингдон, -- видишь ли, я поручился за тебя де Жискару, а моё слово ещё многое значит, в отличие от слова разбойника, грабителя и браконьера.
Отвечать на это не имело никакого смысла -- Робина всё равно бы не услышали. Роберта Хантингдона больше не существовало. По крайней мере, так считал сам лорд Дэвид. Ну что ж, значит, он будет безродным Робином Гудом. Не Робином из Хантингдона -- а просто Робином. И отныне у него нет никого, кроме верных друзей и Марион. Нет, Марион ушла...
Знакомый стражник и его товарищ, карауливший дверь камеры, насмешливо оскалились при виде "обновок", но Робин сделал вид, что не заметил. Позвякивая цепями, он вошёл в камеру и сел на солому рядом с Гисборном. Вроде бы тому полегчало, и он наконец забылся сном.
За спиной стукнула тяжёлая дверь, лязгнули засовы, навек отрезая прошлое. Что ждёт его в будущем и ждёт ли вообще -- Робин не думал. Он молча сидел, уткнувшись лбом в колени, пока факел не погас. Тогда он лёг рядом с Гаем, но так и не смог заснуть. А о чём он думал, что вспоминал -- кто теперь скажет!
  
   Глава 6. Пленники и рабы Шервуда

Твоя воля слабей нашей песни чар 
Сон прими из рук, как волшебный дар
Умирает день, наступает ночь 
Даже крест не сможет тебе помочь 

Позабудь о том, как тебя зовут 
Позабудь о тех, что помнят и ждут 
Пусть укроет тебя от забот и тревог 
Мягкий сумрак и сон замка Ваэтрок. 

Тэм Гринхилл "Замок Ваэтрок"

  

1.

  
Можно ли заблудиться в доме, который знаешь как свои пять пальцев? По которому можешь ходить хоть с закрытыми глазами, хоть средь ночи, и попадать куда хочешь, находить и брать с полки то, что нужно? Мы так привыкаем к раз и навсегда установленному порядку вещей, что неизбежно будем спотыкаться о недавно купленный шкаф, к примеру, пробираясь ночью на кухню выпить водички. Но то мебель, её можно переставить куда угодно, и там она и будет стоять. А что делать тому, чьё только что засеянное поле засыпало снегом? Река ни с того ни с сего пересохла? Или, наоборот, половодьем смыло дом и скотину? Жаловаться небесам? Молиться? Проклинать судьбу? Или смириться и опустить руки -- авось беда увидит это и притихнет, судьба или бог смилуется?
Но не таковы были лесные братья, чтоб вот так просто отдаться на милость Хёрна, признавая его правоту. Трижды они пытались покинуть Шервуд -- и трижды их отбрасывала неведомая сила. Впрочем, почему неведомая? Хёрн это, больше некому! Вот уж проклятий от Уилла лесной дух наслушался будь здоров! На сто лет хватит и ещё останется. Порой к Скарлетту присоединялся Малютка Джон, которому надоедало просто брести, призывая Хёрна на помощь, и тогда крепкая англосаксонская ругань звучала на два голоса. Брат Тук вслух молился Господу и Приснодеве Марии, прося вывести их из леса, как Моисей вывел свой народ из земли египетской. Судя по беззвучно шевелившимся губам Назира, тот тоже призывал милость аллаха великого, справедливого, и Мухаммеда, пророка его. А может быть, просто цветисто ругался на своём языке. Один Мач радовал Хёрна неустанной молитвой и нытьём. По крайней мере, так расценил его скулёж Уилл.
- Да перестанешь ты, в конце концов?! -- заорал он -- "На всё воля Хёрна, на всё воля Хёрна"! -- Передразнил он мальчишку. -- "Давайте вернёмся, пока не поздно". Вот тебе -- вернулись! И что теперь?! Сидеть и ждать нового сына?
Да, аутлоу вновь, уже третий раз, возвратились на то место, откуда ушли. Даже потушенный перед уходом костёр ещё тлел, словно с тех пор прошло всего несколько мгновений, а не часов.
- Хёрновы штучки, -- Скарлетт весь кипел. Ещё бы! Проблуждать по лесу весь вечер, половину ночи и вернуться назад -- что может быть унизительнее и больнее для самолюбия? Даже их признанный следопыт, Назир, не мог понять, где же они находятся. Нет, деревья не покидали своих мест и не перегораживали дорогу своими могучими телами -- они просто подсовывали под ноги корни (Мач с Туком давно перестали считать падения), хлестали ветками по лицу, плечам, рукам. Невесть откуда взявшиеся колючие кусты оплетали дорогу, растопыривались на пути. Опушка была совсем рядом, но выйти на неё -- что локоть укусить. Вроде вот она, дорога на Ноттингем, знакомая до последней кочки и рытвины -- а не пройдёшь по ней ни в одиночку, ни вдвоём, ни впятером. Зрелые, сильные мужчины (Мач не в счёт), не боявшиеся ни дикого зверя, ни шерифа Ноттингемского с королём Джоном, поначалу удивились, растерялись, а под конец, поняв, что тропка вновь и вновь выводит их на заветную поляну, обозлились (Уилл, Джон и Наз) и перетрусили (Мач). Один монах продолжал уповать на Господа.
- Да что же это творится, а? -- ворчал Малютка Джон, выбирая из бороды набившиеся туда репьи. -- Ноги будто не мои, идут куда хотят. Да что же это, Тук?
- Колдовство, -- ответил за молящегося монаха угрюмый Уилл. -- Не хочет, вишь, Хёрн нас отпускать. А и правда -- где он ещё таких дураков сыщет, чтоб всю работу за него делали да ему поклонялись, -- он зло сплюнул в костёр.
- И долго нам тут сидеть? -- к колдовству суеверный Джон относился с опаской. Мало им было де Беллема с Лилит -- так нынче Хёрн из ума выжил. На его вопрос ответил Назир:
- Пока нашего Робина не казнят и Хёрн не пришлёт нового.
- Так это выходит, нам тут несколько дней сидеть?! -- охнул великан. Он помнил слова Уиллова братца о том, что скоро в Ньюарк прибудут король и королева, чтобы посмотреть на казнь Гисборна. А где одна казнь, там и для другой время найдётся. Какая разница палачу -- одну голову рубить или две?
- Робина забрал граф Хантингдон, -- напомнил Тук, -- может, он добьётся у короля милости для сына?
- Угу. Милости. С одного удара шею рубить или с нескольких, -- Скарлетт чуть поостыл, но был всё так же угрюм.
- Это заколдованное место, -- молвил Джон, -- у нас в деревне старик валлиец рассказывал о старых богах. Совсем старых, когда тут ещё не было добрых христиан, а жили одни язычники. Так говорил наш священник. И тот старик рассказывал сказки о короле Артуре, его волшебном мече и славных рыцарях. Говорил, будто спит Артур где-то далеко. Ещё он много болтал о сидах -- духах холмов. Мы любили его слушать, а по вечерам бегали к холмам и пытались увидеть духов.Говорят, кто в тот холм попадёт, назад уже не выйдет. Или вернётся дряхлым стариком. Нам, мальчишкам, было страшно, но мы всё равно ходили в холмы. А матери нас ругали и таскали за уши, -- при этих словах Малютка Джон невольно коснулся уха. Провёл пятернёй по волосам, приглаживая их. -- Может, Хёрн в родстве с теми духами? Взял и остановил время, чтобы мы никогда не смогли выбраться.
- Похоже на то, -- кивнул монах, -- значит, снаружи пройдёт сотня лет, а для нас минет несколько минут?
Все подавленно молчали. Никому не хотелось признаваться в собственном страхе. А ведь страшно-то как! Вот так взять и угодить в сказку, которая совсем не сказка -- думал ли о таком кто из них? Это в детстве хорошо помечтать о богатствах холмов, о прекрасных девах и спящих рыцарях, а наяву-то всё совсем не так. Нету ни сияющих чертогов, ни обольстительных красавиц, угощающих напитком забвения, ничего нет, о чём болтали сказители! А есть лишь ночная тьма да костерок, да ветер, колышущий кроны деревьев. Даже луна -- и та спряталась за тучи.
Постойте, какие тучи? Небо ясное, звёздное, так куда же она подевалась? Только вчера было полнолуние. Неужто и впрямь полмесяца прошло, пока они по лесу шатались? Вот где ужас-то! Ужас настоящий, похлеще всяких облав да шерифов будет.
Что же ты делаешь, Хёрн? Или плохо тебе служили? Али нарушали волю твою? Так за что же ты яришься, почто наказываешь? Не ты нас создавал, не ты нас свободой воли наделил, что каждому человеку от рождения Господом отпущена. Так как смеешь ты воле Божией противиться?
Так мысленно возмущался брат Тук. Скажи монах это вслух, и Мач бы опять заныл, что Хёрн прав, он лучше знает, что делать и как дальше жить, и надо ждать нового посланца Хёрна-Охотника. Да и Джон, судя по всему, мог бы поддержать Мача. Нет. Нельзя этого допускать! Нельзя позволять унынию и неуверенности брать над собою верх, ибо сие есть грех отчаяния. Господь же учит никогда не отчаиваться. Ведь даже в дурном всегда можно отыскать хорошее, надо только постараться. Вступить в коровью лепёшку, конечно, плохо, но если удобрить навозом поля, они дадут богатый урожай. Так и здесь. Раз они пока сидят тут, значит, Робин жив. Монах покосился на хлюпающего носом Мача. Вот уж не поверил бы, что они с Робином Локсли вместе выросли. Тот был бойцом, настоящим вожаком, а Мач -- так, телёнок, безусое недоразумение, кому Бог ума недодал. Спору нет, и паренёк он добрый, товарищ хороший, надёжный, из лука опять же стреляет хорошо, да уж больно привык во всём на других полагаться. 
А ведь Мач-то, считай, эту кашу и заварил. Не убей он тогда оленя, не пришлось бы им с Робином столкнуться с Гисборном, не пришлось бы попасть в тюрьму и повстречать там Уилла. Да и те парни, что при побеге погибли и нынче лежат в земле Шервуда, может, остались бы живы... 

2.

  
Монах вздохнул. Худо всё-таки без вожака. Роберт хоть и старался, но лишь недавно окончательно завоевал уважение аутлоу. А до того присматривались, проверяли... А вот Локсли все приняли без разговоров.
Один раз Уилл пытался грабить сам по себе, да быстро вернулся...
- Был бы здесь Локсли, -- тоскливо прогудел Малютка Джон, словно отвечая на мысли брата Тука.
- ... То мы бы взяли Ноттингем и Ньюарк, -- продолжил сарацин.
- Был бы здесь Локсли, нам некого было бы вызволять, -- ядовито напомнил Скарлетт.
- Брось! Сколько раз он нас вытаскивал, -- отмахнулся Джон. -- А вот мы его спасти не смогли...
Мач продолжал шмыгать носом, но в разговор не вмешивался. Был бы здесь его Робин, Уилл бы не кричал на Мача и не ругал тупицей, слабаком и рохлей. Но как же можно противиться воле Хёрна? Вот тот и решил всех наказать. Но его-то за что? Ведь он всегда верил в Хёрна и всё-всё выполнял. Но одному будет трудно и страшно. А здесь друзья. И Малютка Джон непременно защитит от Уилла, если тот опять будет кричать и ругаться. А ещё здесь весело потрескивает костерок и, может, Хёрн разрешит поохотиться, если они останутся в Шервуде? Мач ещё раз шмыгнул носом и закрыл глаза, представляя большого, красивого, вкусного оленя. Аж слюнки потекли -- до того ярко получилось. А когда юноша открыл глаза, то обеими руками вцепился в бревно, на котором сидел. Впору было орать от ужаса, но голос куда-то пропал. Мач только и мог что разевать рот как рыба. 
У костра стоял Робин Локсли.

3.

  
Он был точно так же одет, как в тот страшный день, только не было никаких дыр от арбалетных болтов, да какое-то серебристое сияние окружало Робина со всех сторон. Но это в самом деле был он! Те же неровно подстриженные каштановые волосы, те же зелёные глаза, и улыбка та же самая! Всё как прежде! Но как такое может быть? Ведь мёртвые не воскресают!
Оказывается, не он один видел Локсли -- вон монах торопливо осеняет себя крестным знамением, вот бормочет молитву отшатнувшийся и побелевший со страху Джон; вот вскочил на ноги Уилл, глядя на воскресшего покойника со смесью страха, восторга и уважения. По лицу Назира мало что поймёшь, но Мач не сомневался -- он тоже видит.
- Не стоит меня обрызгивать святой водой, брат Тук, -- а вот голос Робина изменился, стал более звучным. Должно быть, так поют ангелы, подумалось Мачу, -- тем более что у тебя её нет.
- Vade retro, Satana! - прокричал тот в ответ, -- Pater noster qui es in coelis sanctificetur nomen tuum...
- Я не враг вам, -- призрак Локсли устало улыбнулся. Только сейчас стало заметно, что сквозь него просвечивает дерево на другом конце поляны. -- Простите, что долго не приходил. Но у вас было всё хорошо, и я не вмешивался.
- Значит, ты всё знаешь? -- изумлённо выдохнул Джон.
- Конечно, -- улыбнулся призрак или кто это стоял перед ними, -- я знаю почти всё. Роберт Хантингдон достоин быть новым Робином Гудом, и вы должны его спасти.
- Может, ты ещё скажешь, что он достоин и Марион? -- Язвительно поинтересовался Скарлетт.
- Скажу, Уилл, -- серьёзно ответил Локсли (будем его так называть). -- Я отпустил её, попрощался навек, попросив остаться и жить. А жизнь без любви невозможна. Она сделала ошибку, решив уйти в монастырь.
- Не тебе об этом судить, -- буркнул монах. -- Марион знала, что делала.
- Но она не знала, к чему это приведёт, -- покачал головой Локсли. -- А привело это к беде. Большой беде.
- Так ты что, думаешь, всё из-за Марион? И Хёрн на нас обозлился, и Робина мы потеряли? -- когда надо, Малютка Джон всё схватывал с лёту.
- Хёрн не терпит соперников, Джонни. Ему не нужны сыновья. Ему нужны послушные рабы, -- Локсли говорил медленно, взвешивая каждое слово, он как будто постарел на сто лет, и от этого становилось ещё более жутко. -- Помните, когда мы хоронили наших первых погибших, я сказал, что они будут жить в нашей памяти и в нашем Шервуде? Так вот -- это правда! Погибшие в Шервуде становятся его тенями, бесплотными призраками, покорными Хёрну, Повелителю деревьев. Их души в этих дубах и вязах. Там же рано или поздно будут и ваши, если вы останетесь здесь и будете служить Хёрну.
-Так мы не узнаем ни рая, ни ада, ни чистилища, -- потрясённо пробормотал монах. -- Да разве Господь допустит, чтобы наши души бесприютными блуждали по земле?
- Нет ! Ни за что! -- вот уж это проняло всех аутлоу. Никому не хотелось после смерти стать бесплотным призраком, что получается из неупокоенной и неотпетой души. Может ли на свете быть худшая мука?
- Да, Тук, да. Мне отказано в добром христианском посмертии, ибо Хёрн нарёк меня сыном и заставил испить из чаши, принося клятву служения. И то же ждёт после смерти и Хантингдона. Но у него есть выход -- если не только Хёрн, но и сам Роберт разорвёт эту клятву, то избавится от власти Охотника. Вы же спасётесь, если навек покинете Шервуд.
- Но мы не можем этого сделать, чёрт тебя подери! -- вскочил Скарлетт, потрясая кулаками, -- мы пленники Хёрна!
- О каком выходе ты говоришь? -- Назир дрожал натянутой тетивой и был подобен лучшей сабле за миг до сражения.
- Если Робин наречёт Марион своей женой перед Богом и людьми, если она подарит ему хотя бы одного ребёнка, то сердце Робина будет принадлежать его семье, и в нём останется слишком мало места для Хёрна. Охотнику нужен он весь, без остатка. Повелитель леса не терпит соперников.
- Ну прямо как ревнивая жена, -- не удержался Уилл и захохотал. А в глазах Назира появилась та самая задумчивость и нежность, с какой он всегда вспоминал свою родину, но были в чёрных глазах и искры радости. И сказал сарацин торжественно:
- У нас говорят, что обесчестивший девушку взглядом или касанием рук, если он не кровный родич и не жених, должен взять деву в свой гарем и наречь женой или наложницей, если у него уже есть четыре жены. И даже казнь не помеха этому, ибо кади и мулла соединят мужчину и женщину браком даже под занесённым топором палача.
- Верно ли я понял тебя, друг мой? -- переспросил брат Тук. -- Ты предлагаешь заключить брак Роберта и Марион на эшафоте? Но наша розочка вряд ли согласится. А даже если так, то что проку от венчания, если мужа тотчас казнят? -- Тук развёл руками.
- Может ли король отсрочить казнь на день или два? -- спросил Назир.
- Может, конечно, Ты думаешь, Робин успеет...
Что именно Робин должен успеть, целомудренный монах сказать постеснялся. Да все и так не маленькие, чай, поняли, что к чему.
- Должен успеть, -- подтвердил Локсли, -- но нужно спасать его не в день его собственной казни, а казни Гисборна. И Гая тоже было бы хорошо оставить в живых.
- Гая? В живых?! -- у Скарлетта не нашлось других слов, он только возмущённо булькал открытым ртом. Ну чисто жаба!
- Да, Гая Гисборна нужно спасти. Или хотя бы попытаться. Хёрн связал наши судьбы воедино. Его, Роберта и мою. Хёрн берёт его силы, его победы, его удачу и отдаёт своим сыновьям. Я не понимал этого, пока был жив, но теперь знаю точно. И если Хёрн изберёт нового сына, он либо вернёт Гисборна, либо найдёт новую жертву. И тому человеку тоже не видать даже чистилища. Гай был и остаётся тенью -- моей и Роберта Хантингдона. Однако Роберт может его спасти. Или хотя бы спасти его душу.
- И как же это? -- фыркнул Уилл. Но больше по привычке -- как бы Скарлетт ни относился к Гисборну, такой кары не желал даже ему.
- Любовью, -- просто ответил Локсли. -- Братской любовью. Они ведь оба по крови Хантингдоны.
Уилл присвистнул, Тук закивал, вспоминая исповедь леди Маргарет.
- И что -- это всё? -- разочарованно протянул Мач. -- Так просто?
- Просто? -- печально улыбнулся названый брат. -- Нет. Мач. Это очень трудно -- из давних врагов стать... ну если не братьями, то добрыми друзьями. Такое не каждому по плечу. Но Робин с Гаем справятся, я в них уверен.
- А давай Робин освободится, а Гай нет, -- предложил воодушевлённый Мач, -- тебе ведь скучно одному, а с Гисборном вы будете драться и ругаться.
- Господи, прости сего отрока, ибо не ведает, что говорит, -- вполголоса проговорил брат Тук. Остальные молчали. Даже добродушный Джон -- и то отодвинулся от Мача.
- Нет, Мач, -- через силу улыбнулся Локсли. Только в зелёных глазах на миг плеснулась боль, а может, Туку это просто показалось. -- Нет. Я справлюсь, ты же меня знаешь.
Локсли очень хотелось сказать, что после освобождения братьев Хантингдонов от власти Хёрна он и сам может стать свободным, но он боялся на это надеяться. Вдруг вся тяжесть незримых уз, сейчас связующих троих, рухнет на него одного? Рухнет и придавит всей тяжестью. Да, он был бы рад даже такому собеседнику, как Гай, но нельзя. Пусть у него нет тела, пусть он лишь сегодня смог встретиться с друзьями, потому что Хёрн ослабел в борьбе с упрямством остальных аутлоу и на некоторое время утратил контроль над Робином -- пусть! Но совесть у него ещё осталась. "Никогда не желай другому то, чего не желаешь себе", -- учил его ещё родной отец. Как давно это было...
- Значит, нам надо встретиться с Марион, -- брат Тук рассуждал вслух, -- и рассказать ей всё. У Цветочка сердечко доброе, вдруг согласится помочь.
- Марион поможет, -- светло, как прежде, улыбнулся Локсли, -- ведь она любит Робина. У неё доброе сердце и беспокойная душа, как сказал сэр Ричард, когда благословлял нас. Не его вина, что не сбылось...
- И кто пойдёт уговаривать? -- Уилл уже готов был пуститься в дорогу.
- Тук, конечно. Ему всё равно нужна новая ряса, -- Локсли подмигнул и снова посерьёзнел:
- Я смогу провести только тебя одного, святой отец. Ты веришь в силу Господа, а не Хёрна, и сумеешь преодолеть все преграды. Мог бы пойти и Назир, но он слишком заметен.
- Хорошо, -- монах поднялся, опираясь на верную палку, -- я готов. Но что будет с другими?
- Я останусь с ними и буду беречь от власти Хёрна как могу, -- серьёзно ответил Локсли, -- не зря меня называли королём Шервуда. Лес знает меня и не станет вредить.
- Pax vobiscum, дети мои, -- брат Тук осенил всех крестным знамением и обратился к Локсли: -- я всегда верил в тебя, Робин. Ты был нашим главой и ты им останешься. А Хёрну... -- монах сделал неприличный жест, -- Пойдём же, сын мой!

4.

  
И Локсли с Туком скрылись в темноте ночи. И до самого рассвета оставшиеся на поляне напряжённо ждали, пока наконец не вернулся Локсли (назвать его призраком ни у кого не поворачивался язык) и не сказал, что брат Тук благополучно покинул пределы Шервуда. 
Все облегчённо вздохнули. Старый друг вновь был рядом, и от его вида становилось теплее на душе. 
Теперь дело было за Марион. Что-то она решит? 
  
   Глава 7. Кошмары и видения

Три дороги - лютый зверь,
Предсказателям - не верь.
Если дверь тебе закрыли, бей тараном в эту дверь!
Ну, а кто-то позовёт 
Хоть под землю, хоть в полёт,
Собирайся и не медли - а дорога подтолкнёт.

Алькор "Дорожная"

  

1.

  
   Что пришлось пережить брату Туку во время своего пути через обезумевший лес -- об этом он никогда не рассказывал. А на все расспросы лишь отвечал, что обязан чудесным спасением милости божьей и защите Робина Локсли. На опушке Шервуда они и расстались. 
- На сотню ярдов вокруг ещё простирается моя сила и власть Хёрна, -- сказал на прощание Робин, -- иди же быстрее, пока он не набрался сил. И не возвращайся больше в Шервуд, Тук! Молись за нас и живи долго и счастливо.
- Да пребудет с вами милость Божия, -- молвил брат Тук, утирая предательскую слезу, -- я никогда не забуду вас, друзья мои.
Так они и расстались: Локсли растворился среди деревьев, а монах быстро пошёл прочь, ибо чувствовал -- ещё немного, и он не сможет уйти.
До Кёрклесского аббатства, где приняла послушание Марион, Туку пришлось добираться окольными путями, ибо негоже позорить монашеский сан вконец изгаженной и изодранной рясой, выставляя себя на посмешище. О том же сказали и вытаращенные глаза сестры привратницы, когда поздним вечером наш добрый монах наконец постучал в ворота аббатства.
Разговор с аббатисой откладывался до утра, а пока сестра Марта проводила брата Тука в гостевую келью и принесла новое облачение -- правда, оно было немного маловато, но выбирать не приходилось. Когда же в келью принесли скромную вечернюю трапезу, бедный монах, у которого за весь день и крошки во рту не было, накинулся на еду с такой жадностью, что сестра Марта лишь головой качала, представляя, через что пришлось пройти брату во Христе. А уж как приятно было отдохнуть в маленькой уютной келье, а не на земле под чистым небом, как случалось во время походов с аутлоу! Благодать! 
Брат Тук в эти минуты особенно отчётливо понял, как соскучился по своему родному монастырю, по запаху ладана, по ощущению покоя, разлитого в этой скромной тихой обители. Отец аббат, должно быть, примет заблудшую овечку и позволит вернуться в монастырь. За время, проведённое в Шервуде, брат Тук немало нагрешил, не раз нарушая божьи заповеди, теперь, он это твёрдо знал, настало время молитв и покаяния. Впервые за последние дни, с тех пор, как вернулся из Ноттингема с дурными новостями, монах испытал умиротворение и тихую радость человека, наконец-то воротившегося домой. С этим ощущением Тук и провалился в сон, едва его голова коснулась подушки.

2.

  
Встреча с аббатисой состоялась после заутрени и трапезы, когда святые сёстры и послушницы разошлись по своим кельям и делам. Как вызнал любопытный монах, Марион было выделено послушание на кухне -- перемыть всю посуду и помочь в приготовлении обеденной трапезы. Монах улыбнулся про себя: правду сказать, его Цветочек куда лучше управлялась с луком и стрелами, чем с варкой похлёбки. Впрочем, она всегда была усердной и упорной девочкой, готовой учиться всему новому. Оставалось лишь надеяться, что её решение стать Христовой невестой не пересилит христианского милосердия к Роберту Хантингдону.
Мать настоятельница произвела на нашего славного монаха самое приятное впечатление. Много пожившая и много повидавшая, умная и понимающая женщина. Несомненно, она умела утешать отчаявшихся и несчастных, вселять в их сердца надежду, выслушивать людские радости и горести. О да, аббатиса умела слушать! Такое не каждому дано. Она ни разу не перебила собеседника, пока тот рассказывал всю историю с Хёрном, двумя Робинами, Гаем и Марион, хотя порой и выказывала удивление. По мере того как Тук говорил, лицо женщины становилось всё более встревоженным. Шутка ли -- лесной дух, заманивающий в свои сети добрых христиан, не давая им уйти. "Грешно было с ним связываться", -- так и читалось в укоряющем взоре аббатисы.
- Странную историю ты поведал, брат, -- наконец молвила она, когда монах выдохся и умолк. -- Странную и страшную. Но как могу я поверить словам призрака и отпустить послушницу? Я просила её подумать, но Марион тверда в своём решении принять постриг, и я не могу её отговаривать. Да и не хочу. Что найдёт она в миру? Боль и тревоги, от которых бежала? Грешное вожделение короля, да поможет ему Господь, -- тут аббатиса перекрестилась, -- я ведь слышала об этом от неё. И ты сам всё знаешь. Что ждёт её с разбойником? Нет, не говори, -- предупреждающе подняла она руку, -- не нужно. Возможно, Роберт Хантингдон и хороший юноша, но он противится власти короля и его наместников, а значит, власти божьей. Он живёт грабежом и убийством, нарушая божьи заповеди, и то, что он отдаёт награбленное другим, не делает его лучше. Да, он помогает людям, но причиняет зло другим, тем, кто оказался богаче и удачливей. Не говори мне о любви Робина и Марион -- я это знаю. Видел бы ты, брат мой, как тяжело переживала она его мнимую гибель! Но всё пройдёт, рано или поздно. Время -- лучший лекарь для разбитых сердец, -- аббатиса печально улыбнулась, видно, вспомнила что-то своё, -- что же до Хёрна, удерживающего, как ты говоришь, в своей власти остальных твоих друзей -- не отрицай, ведь все знают о твоей дружбе с разбойниками -- так вот, что же до Хёрна, неужто я поверю, что есть в мире сила превыше воли Божией? Неужели ты думаешь, что я позволю девочке рисковать спасением души из-за сказок о лесном духе? Нет, брат, и не проси -- я не дам тебе тревожить покой Марион.
- Вижу я, сестра, что у тебя доброе сердце, и ты желаешь Марион добра, -- промолвил в ответ брат Тук. -- Так неужели же позволишь погубить невинную душу? Ну, может, не такую уж невинную, -- поспешно поправился монах, заметив улыбку, скользнувшую по губам матери настоятельницы, -- но он всё ещё может искупить грехи! А если Роберт останется во власти Хёрна, то до самого Страшного суда будет скитаться призраком! Разве ты хочешь этого, сестра?
- Я выслушала тебя, брат мой, и вот что отвечу. И то будет моё последнее слово. Если Господу будет угодно, чтобы Марион вернулась к Робину, я отпущу её и благословлю, ибо не всякий человек годится для монастырского служения. К вечному спасению ведёт множество путей, и один из них -- через таинство венчания и жизнь в супружестве, как заповедано Христом. Но готова ли Марион к такой жизни?
- К монастырской жизни она готова ещё меньше, -- брат Тук не сдавался. -- Да, сейчас она обрела в тиши обители долгожданный покой, но что станет потом? Нашему Цветочку будет слишком уныло, он завянет и засохнет без любви и привычных тревог.
- Ты сам ведаешь, брат, что беды и печали приходят и в смиренную обитель, и в богатый замок, и в сам королевский дворец, -- возразила аббатиса.-- И в этих стенах есть свои тревоги и печали, но есть и любовь, выше которой ничего нет. Любовь к Господу нашему и к сёстрам по обители.
- Ну что ж, -- монах грузно поднялся из удобного кресла, -- я исполнил свой долг, передав всё, что мне велели. Я не буду тревожить Марион и показываться моему Цветочку на глаза. Но если Господь подаст знак, что Ему более угодна леди Марион Хантингдон, чем сестра Мария -- поведай ей всё, что услышала от меня. И пусть наша девочка сама решает, кем ей быть: чистой лилией из небесного сада или земной розочкой.
- Аминь! -- Откликнулась мать настоятельница. -- Пойдём же, брат мой. Сёстры приготовят тебе в дорогу припасов, чтобы мог ты без помех добраться до Торнтонского аббатства либо до какого иного места.
С тем брат Тук и покинул Кёрклесское аббатство, направившись в родной Торнтон. И хоть был он немало огорчён провалом столь важной миссии, не спешил отчаиваться, ибо аббатиса была мудра и честна. Она была по-своему права, и не знай монах того, что знал о подлости Хёрна, он бы согласился с её преподобием. Аббатиса не станет мешать Марион, коли та захочет вернуться в мир. С тем он и вернулся под своды родной обители. Там раскаявшийся грешник был принят с настороженностью и опаской, однако настоятель, хоть и наложил на брата Тука строгую епитимью, принял его как отец из притчи о блудном сыне.
- Прямой путь благочестия угоден Господу, -- возгласил аббат, обнимая Тука за плечи, -- но трижды угоден Ему тот, кто, оступившись, покаялся и вернулся на праведный путь. Ибо не погибели грешника желает Он, но лишь спасения.
Брат Тук умилённо вздыхал в ответ. Поистине он вернулся домой, и больше ему ничего не было нужно. Впереди ждали годы молитв и праведных трудов во славу Божию, соблюдение постов и обетов, но в этот час монах чувствовал одну лишь тихую радость от возвращения да небывалую лёгкость в душе. 

3.

  
В женской же обители жизнь текла своим чередом. Молитвы, службы, работа на кухне, в саду, тихие трапезы -- днём Марион чувствовала, что готова остаться здесь навсегда, сделавшись Христовой невестой.
Но ночью... ночи молодой женщины превратились в пытку, и она боялась засыпать. То ей снился Локсли на Холме, падающий наземь под ударами арбалетных болтов, и в ушах ясно слышались его последние слова: "Ты должна остаться и жить!" То являлся Роберт -- но не тот, каким она привыкла его видеть, не тот, каким он был при их последней встрече. Он стоял на эшафоте, в цепях, в жалком нищенском рубище, положив руку на плаху, и палач готовился отсечь правую кисть, как полагалось за браконьерство. Марион видела, как прижигают калёным железом обрубок, как её Робин виснет на руках стражников -- и просыпалась с колотящимся сердцем. Чудо, что она ещё не кричала во сне, пугая сестёр!
Но через две недели после отъезда брата Тука (она, правда, не подозревала об этом) Марион свалилась в обморок во время мессы, и обеспокоенная настоятельница наутро призвала её к себе.
- Что с тобой, дитя моё? -- участливо спросила она. -- Ты с каждым днём делаешься всё бледнее. Уж не заболела ли ты, девочка?
Марион разрыдалась и рассказала о ночных кошмарах. Преподобная мать укорила девушку за легкомыслие и за неуместную скрытность:
- Что же ты не сказала сразу? Сестра травница приготовила бы тебе целебное снадобье. Нельзя так долго обходиться без сна.
- Простите меня, матушка, -- Марион вытерла слёзы, -- но это ещё не всё. Последние ночи ко мне приходит Хёрн Охотник. Я вижу, как он выступает из колдовского тумана, как глядит на меня со злобой...

И поведала Марион и о словах Хёрна, что сочились ядом: о том, что упрекал её Охотник в том, что из-за неё Роберт отвернулся от Хёрна, что женщина стала для него важнее и главнее названого отца. И насылал Хёрн на Марион кошмары куда страшнее первых, и после них она не могла уснуть до самого утра. И никакие снадобья, взятые у сестры травницы -- Марион обратилась к ней за помощью, пожаловавшись на бессонницу, но забыла рассказать об этом аббатисе -- не помогали, только голова болела сильнее.

И каждую ночь Хёрн склонялся над Робином Хантингдоном, привязанным к тому самому священному дереву, что срубил Гисборн (отчего-то Марион во сне знала, что это то самое дерево), и вливал ему в рот из деревянной чаши некий напиток, от которого Робин корчился в муках, а ясные глаза его затягивались туманом. Ничего не было в тех глазах -- лишь пустые бельма да холодная жестокость, подобные тем, что видела Марион у аутлоу, околдованных ведьмой Моргвин. И бросалась она вперёд, наперерез, стремясь защитить, спасти, заслонить собой, выбить чашу из рук Хёрна. А Охотник меж тем менялся, обретая вместо старческих морщин красивое, но удивительно отталкивающее молодое лицо. На него нельзя было смотреть без омерзения, и любой старик или калека казался лучше и прекраснее. И знала Марион -- хотя откуда, не могла бы объяснить -- что то же самое лицо видела ведьма Моргвин во время проведения сатанинского ритуала. И падала во сне без чувств, а полностью изменившийся Хёрн добирался до Робина и мучил его. А может быть, и убивал.
На третью ночь сего кошмара Марион удалось не потерять сознание, и она слышала крики возлюбленного и воистину сатанинский хохот его бывшего покровителя. Так продолжалось ещё несколько ночей -- она падала без сил, а Робин кричал и звал её на помощь. Потом несколько раз Марион удавалось выбить чашу из рук Хёрна и выплеснуть на землю страшный напиток. И тогда Хёрн пытался её убить. 
А в ночь накануне обморока в церкви Марион догадалась плеснуть прямо в лицо Охотнику. Оно задрожало, расплылось, потеряло всякие человеческие черты, а Хёрн взвыл так страшно, что Марион показалось, будто она оглохла или что небо сейчас рухнет на землю. Она хотела зажать уши, а вместо того почему-то протянула руки навстречу Хёрну, и тот убежал. 
Девушка посмотрела на свои руки и увидела кольцо на безымянном пальце. Простое обручальное колечко, своим сиянием рассеивающее колдовской туман. И такое же кольцо светилось на руке Робина. Тот же, увидев Марион, звал её и называл женой, и она рванулась к любимому, и обняла, и поцеловала. И обнял её Робин, избавленный от пут; дерево же, к коему он был привязан, рассыпалось трухой.
И в тот же час небо над их головами очистилось, и излился с небес дивный свет. Он не резал глаза, не слепил, не обжигал, но мягко обволакивал, словно подбитый мехом плащ; ложился на плечи точно надёжные и заботливые материнские руки.

И Марион зарыдала от счастья и проснулась.

4.

  
- Вижу я, дитя, что говоришь ты правду, -- молвила преподобная мать, -- но что случилось с тобой во время мессы? Не верю, что твоё беспамятство вызвано простой усталостью. Что ты видела?
- Я не знала, верить ли снам, -- призналась Марион, опустив очи долу, -- и молила Отца нашего Небесного послать знак... 
- И Он ответил тебе? -- Взволнованная аббатиса подалась вперёд, всматриваясь в лицо послушницы. -- Не молчи же и не скрывай ничего!
- Часовня осветилась тем же божественным светом, какой был во сне, и я услышала голос, -- от волнения Марион почти шептала, и пожилой монахине пришлось наклониться, чтобы слышать каждое слово. -- И сказал тот голос: "Выбирай! Выбирай свой путь и не сворачивай с него". 

И я увидела себя старой монахиней в келье, отвергнувшей всё мирское, и молодые сёстры и послушницы между собой называли меня "сестрой Марией с каменным сердцем". Но однажды в нашу обитель пришла весть о смерти графа Дэвида Хантингдона и о том, что новым графом стал его сын от второго брака. И пришла та весть вместе с новой послушницей, что много лет любила Роберта и ухаживала за ним, ставшим слепым калекой. И я узнала, что вскоре после нашего расставания Роберт Хантингдон был схвачен и приговорён к смерти, но казнь заменили пожизненным заточением и увечьем. По приказу короля моему Робину отрубили руку за браконьерство.
И тогда я поняла, что своими руками отдала любимого другой и в надежде обрести покой потеряла своё счастье. И не было с тех пор мира в моей душе, и ненавидела я себя за слабость и бегство от любви. Потому что Робин любил и помнил меня до самого смертного часа.

И второй раз услышала я голос, сказавший: "Выбирай!"

И увидела себя в подвенечном платье стоящей перед алтарём. И женихом моим был де Рено, вновь ставший шерифом Ноттингемским и получивший от короля немало золота в уплату за то, что покрыл мой позор. Ибо носила я под сердцем, -- тут Марион закрыла руками пылающее от стыда лицо, -- носила королевского сына. Но Джон отказался признать его своим, а вместо того выдал замуж. Я же стала его любовницей в обмен на прощение для Робина, но король обманул меня. Я надеялась на изгнание, он же велел изувечить моего любимого. Я была верна клятвам, что приносила перед алтарём, а шериф изменял мне и всячески унижал нас с сыном.
И ненавидела я его, нашего старого врага, но ещё больше презирала себя за то, что бросила тихую обитель, узнав о будущей казни, и стояла на коленях перед королём, и вымаливала у него прощение, и клялась никогда в жизни не видеться с Робином.
Вот за это я ненавидела себя больше всего. Но знала я, что любая попытка увидеть Робина будет стоить ему жизни, и никогда не ездила в гости к Хантингдонам, боясь нарушить клятву. 

И в третий раз услышала я тот же голос.

И увидела я себя в одежде служанки, и молодая графиня Хантингдонская била меня по лицу, а потом велела высечь розгами за нерадивость. И прочие слуги насмехались надо мной, видя моё унижение. Я же не замечала ничего, ибо великая радость наполняла душу. В тот самый день я поняла, что понесла от Робина, и спешила порадовать его. Я стала его женой, отрёкшись от прав на Лифорд и всего того, что оставил мне отец, и не хотела больше монастырской жизни, ибо чувствовала себя счастливой и спокойной.
И сказала я: выбираю последнее, и ответил голос: аминь! 

5.

  
- Аминь! -- перекрестилась аббатиса. -- Видно, такова воля Божья. Правду говорил брат Тук -- не годишься ты в Христовы невесты. Твоё место в миру, но знай -- и там не суждена тебе тихая семейная жизнь, прямой дорогой ведущая к райским вратам. Будешь ты биться за свою любовь с королём, лордом и леди Хантингдон, но больше всего -- с самим Робином. Ибо думаю, не из тех он, кто позволяет себя жалеть и не захочет, чтобы ты оставалась рядом лишь из жалости. -- И поведала аббатиса всю правду о визите брата Тука и о речах, что он вёл. Рассказала также, что посылала гонцов в Ноттингем и в Ньюарк, чтобы узнать, сколько правды в слухах о поимке Робина Гуда. И подтвердили люди, что тот и вправду пойман и вскорости будет казнён. Говорили ещё, будто казнь назначена на третий день считая от сегодняшнего.
И сказала мать настоятельница:
- Отпускаю я, тебя, дитя моё, с лёгким сердцем, ибо чиста ты душой и стойко выдержишь все испытания, ниспосланные Отцом нашим Небесным. Ибо не карает Он, но лишь испытывает детей своих. Если же останешься вдовой, а дети вырастут и не будут нуждаться в тебе -- помни: здесь тебя всегда будут ждать. И да будет супружество твоим послушанием, девочка моя!
И так благословила мудрая аббатиса плачущую Марион и велела готовиться к отъезду.
Путь их лежал в Ньюарк.
  
   Часть II. Глава 8. Робин и Гай: разговоры по душам

Стаканы - темные, с каймою по краям...
Мы до утра с тобою - старые друзья,
ну, что ж ...
А завтра утром будет пир для воронья,
И друг у друга мы в прицеле - ты и я.
Поговорим, поговорим, поговорим...

Алькор "Ночной разговор"

  

1.

  
Робина разбудило ощущение чужого пристального взгляда. Он приподнял голову и встретился глазами с Гисборном. Тот лежал, опираясь на локоть, и внимательно рассматривал Хантингдона.
- Очнулся? -- На лицо сама собой выползла радостная улыбка.
- Хантингдон. Так это был не бред, -- полуутвердительно отозвался тот.
- Конечно, нет, -- в доказательство Робин ткнул пальцем в Гая, но спросонок попал по едва поджившему ожогу.
- Да, это точно ты, -- криво усмехнулся Гисборн, отдышавшись от боли. -- Скажи честно, Хантингдон, ты сошёл с ума? Или настолько сильно меня ненавидишь?
- Почему -- ненавидишь? -- опешил Робин.
- Потому что ты меня лечил. Каждый раз, как я приходил в себя, видел твою рожу. Ну так что? Будешь отрицать?
- Нет. Но с чего ты взял, будто я тебя ненавижу?
Гай отвернулся, лёг обратно и уставился в потолок. Теперь Робин не мог видеть его лица, слышал только голос. Спокойный, даже слишком. Как будто мёртвый.
- Один человек сказал... -- Гай замолк, видно, было то ли трудно вспоминать, то ли говорить, -- сказал, что прощение -- самая лучшая месть. Когда не дал Локсли меня вздёрнуть. Я не хочу быть обязанным жизнью своему врагу, ты это понимаешь, Хантингдон?
Кем был этот один человек, Робин не знал и знать не желал. Хотел только набить ему морду. 
- Я не враг тебе, Гисборн, -- он окончательно проснулся и сел так, чтобы видеть лицо собеседника. -- Уже нет. Я не желаю тебе зла.
- Ну да, всего лишь лечишь. И смеешь говорить, будто не желаешь зла. Будь это так, ты бы оставил меня подыхать от горячки. А так... слишком жестоко для благородного Робина, не находишь?
- Дурак ты! -- Робин чувствовал досаду и почти детскую обиду. Вот так, лечишь-лечишь, ночей не спишь, добиваешься, чтоб к больному пригласили лекаря -- и вот благодарность! Хотя Гисборн прав: лечить, чтобы затем повесить -- это издевательство.
   На вторые сутки сидения в камере стало ясно, что если ничего не предпринять, важный узник сдохнет прямо там. И Робин добился-таки встречи с де Жискаром. Новый шериф, хоть и брызгал слюной от ярости, хоть и ругал Робина, Гисборна, неумёх-палачей и эту чёртову лихорадку, всё-таки согласился с доводами молодого Хантингдона, особенно когда больного осмотрел врач. Правда, перед этим он долго грозил самому Робину плетьми и двинул кулаком так, что синяк под глазом до сих пор не прошёл. К счастью для Гисборна, новоиспечённый шериф Ноттингемский слишком боялся навлечь на себя гнев Его величества. Он скрепя сердце позволил не только снять узника с цепи (куда ж он уйдёт-то?), но и освободить ему руки (чтоб было легче менять повязки) и перевести наверх, в какую-то каморку. Она была маленькой, всего три на четыре шага, зато под потолком имелось крошечное -- только кошке и пролезть -- окошко. Массивная дверь, охраняемая снаружи стражей, была низковата, зато в ней имелся маленький ставень, через который подавали еду. Ну и подглядывали, естественно. Робина это не занимало. Куда важнее был соломенный тюфяк, на который уложили больного, кинув на пол рядом несколько охапок соломы и покрыв их мешковиной -- постель для самозваного лекаря. Врач, кстати, тоже приходил раз в день, с помощью Робина менял повязки, вливал больному в рот какие-то снадобья, мазал ожоги и раны. То ли лечение помогло, то ли уход Робина, все эти дни не отходившего от своего подопечного, а то ли Гисборн оказался слишком живучим -- но лихорадка пошла на убыль. Гай всё чаще приходил в себя, послушно глотал лекарства и засыпал.

А вот теперь с любопытством осматривался.
- Помнится, меня отволокли вниз и приковали к кольцу в стене после допроса. Это я очень хорошо помню, -- Гай разглядывал руки, свободные от цепей. -- Где мы, Хантингдон? 
- Здесь же, в замке. Я потребовал от шерифа выделить тебе более удобную комнату, и врач сказал то же самое. В тюрьме ты бы уже сдох.
- Какая трогательная забота, -- невесело усмехнулся Гисборн. -- Обо мне так матушка не тревожилась, как ты, Хантингдон. 
- Я знаю, -- ляпнул Робин и тут же прикусил язык. Но было поздно.
- Я бредил, -- полуутвердительно и на удивление спокойно сказал Гай. -- Ну что же, тебе повезло, Хантингдон -- теперь ты знаешь о моей жизни лучше меня, а?
- Не думаю. Ты вспоминал родителей, детство. Просил мать посидеть с тобой, -- Робин очень тщательно подбирал слова.
- Не говори мне о ней! -- Разом помрачневший Гисборн резко оборвал разговор.
Робин мысленно проклял свой длинный язык. А ведь так хорошо всё начиналось. Сам он видел леди Маргарет всего раз в жизни и не собирался вступать с Гаем в бессмысленный спор. Не всем так повезло с матерью, как ему самому. К тому же Робин боялся проговориться и намекнуть Гаю на его незаконное происхождение. А вот об этом он никак не мог узнать из горячечного бреда -- даже в эти часы Гай хранил свою тайну.
- Не называй меня Гисборном, -- неожиданно попросил тот.
- Хорошо, -- миролюбиво согласился Робин, радуясь, что обошлось. -- Но и ты не зови меня Хантингдоном. У меня есть имя.
- И как же тебя звать? Роберт или Робин? -- Гай с трудом перевернулся на живот, подперев голову руками.
- Робин, -- твёрдо ответил тот, -- граф Хантингдон заявил, что я не гожусь в сыновья, и потому он собирается снова жениться.
Они некоторое время помолчали, и Робин заметил, что Гай заснул. Он поудобнее переложил больного, стараясь не потревожить раны, и задремал сам.
Гай проснулся только к вечеру, когда за окошком стемнело, и Робин, не дожидаясь просьбы, помог ему добраться до поганого ведра. А потом осторожно придерживал за плечи, пока Гай ковырял взявшуюся холодным комком ячменную кашу и пил воду. Чашка была одна на двоих.
- Спасибо, -- поблагодарил Гай, откидываясь на тюфяк. Видно было, что ему здорово полегчало. Про себя Робин за эти шесть дней (семь, считая сутки в камере) не раз поражался выносливости и живучести Гисборна. Он очень сомневался, что смог бы такое пережить. И уж вряд ли лорд Дэвид позаботился бы о его лечении. Робин всмотрелся в лицо задремавшего Гая, ища признаки родства. Но особого, бросающегося в глаза сходства с Хантингдонами в чертах Гая заметно не было, и Робин разочарованно опустился на своё ложе.
- Что ты там такое разглядывал? -- сонно пробормотал Гисборн.
- Да так, ничего. Просто показалось...
Что показалось -- Гай переспрашивать не стал и заснул уже по-настоящему, хорошим, глубоким сном выздоравливающего. Отросшая за время заточения светлая бородка не шла ему совершенно, и без неё лицо спящего Гая казалось особенно юным и беззащитным.

2.

  
Наутро, когда завтрак был съеден (узников кормили дважды в день) и в этот раз аппетит Гая не уступал аппетиту Робина, Гисборн вдруг задал неожиданный вопрос:
- И как же зовут твоего Эдварда?
- Кого? -- Робин непонимающе уставился на брата.
- Того, кто тебя предал. Никогда не поверю, что тебя захватили в бою. Локсли предал Эдвард из Уикема. Но не думаю, чтобы ему захотелось повторить подвиг Иуды.
- Амос Скэтлок, брат Уилла, -- настроение сразу испортилось. -- Ему хорошо заплатили за мою голову. Так что я очнулся уже в Ньюарке.
- Понятно. Значит, де Жискару удалось то, что не получалось у де Рено, -- протянул Гай, и Робин поправил:
- Не де Жискару. Амосу заплатил граф Хантингдон. Ему так надоели слухи о моих преступлениях и "разбойничьих выходках", что он решил избавиться от паршивой овцы, -- Роберт попытался усмехнуться, но вышло неубедительно. Гай смотрел на него с пониманием и сочувствием.
- Ты не один такой, Хантингдон, -- наконец сказал он, выделив фамилию Робина. И делано-небрежно поинтересовался:
- И чего ему от тебя нужно?
Робин пожал плечами. Говорить про предложение графа было стыдно.
- Толком не знаю. Сказал, что увезёт меня в замок после твоей казни, -- он осёкся, поняв, что сказал. И кому. Но Гай не выглядел удивлённым.
- Я так и предполагал. Король, должно быть, уже заждался. Да и де Рено... Надо было прирезать шерифа, как требовал Грендель, но я не мясник. В поединке бы сошёлся, а ножом по горлу...
Робин не нашёлся что ответить. Да Гай и не ждал от него подобного. Ну не утешать же, в самом деле, и не подавать напрасную надежду, твердя о королевской милости и великодушии! На том их беседа и завершилась.
Гай, ещё слишком слабый, чтобы много говорить и тем более вставать, снова заснул, а Робин сидел рядом и думал, как же трудно разговаривать с братом. Одно неверное слово -- и хрупкий тонкий мостик взаимопонимания, протянувшийся меж ними, сломается как весенний ледок, оставив после себя глухую стену вражды и недоверия.

3.

  
Так прошло ещё несколько дней. Гай начал понемногу вставать, потом ходить, держась за стену. С каждым разом это давалось ему всё свободнее, и силы понемногу возвращались. Оба они понимали, что недалёк тот час, когда Гая признают здоровым и отправят обратно в камеру. Но не говорили об этом. Как и о родственниках, и о предстоящей казни -- таков был молчаливый уговор между братьями.
Зато они много и долго беседовали о другом. Робин расспрашивал Гая о его службе у графа Глостера, о войне с Францией (тот как-то обмолвился, что воевал под Аржантаном), и Гай сначала неохотно, а потом всё больше увлекаясь, рассказывал о проказах мальчишек-пажей, о друзьях-наёмниках, пересказывал смешные случаи, происходившие с ним или с кем-то из приятелей. Робин смеялся от души и немного завидовал старшему брату. Они вместе перемыли косточки братьям де Рено, особенно шерифу. О Марион заговорили только раз. Услышав, что она ушла в монастырь, Гай протянул: "Понятно..." и больше не приставал с расспросами, за что Робин был ему благодарен.
Состоялся у них разговор и о Хёрне.
- Если не родной отец, так названый поможет тебе спастись, -- заметил как-то Гай, когда они ненароком затронули тему женитьбы лорда Дэвида. -- Ты ведь сын Хёрна.
- Я уже думал об этом, -- Робин нахмурился, вслушиваясь в что-то слышимое ему одному, -- но раньше Хёрн всегда подавал знак. А теперь я не слышу его, не чувствую. Хёрна будто нет.
- Или тебя нет для Хёрна, -- жёстко закончил Гай. -- Кто отдал на смерть одного сына, отдаст и второго. Локсли же он предал.
Возразить на это было нечего, и Робин осторожно заметил:
- Тогда, в бреду, ты говорил о Локсли. Кричал ему: "Уходи!"

4.

  
Гай отвернулся, помолчал, а когда вновь заговорил, Робин пожалел, что затеял этот разговор.
- Это не бред. Вернее, не только бред. Если б ты знал, -- голос Гая дрожал от волнения и... слёз? -- Если б ты знал, как часто он мне снился.
Там, на холме... Меня там не было, я стерёг твоих аутлоу, пока Хёрн их не вытащил. Это же не ты прострелил мне руку, -- Гай коснулся пальцами шрама. -- Шериф явился радостный, ликующий, сказал, с Локсли покончено. Я не поверил -- ведь Локсли столько раз оставлял нас в дураках. Потом де Рено сказал, что даже если мы предъявим труп, выставив его на площади или насадим голову Робина на кол, нам никто не поверит. Что всё напрасно. И тогда я понял, что Локсли действительно нет. Больше нет, -- Гай почти шептал, а его глаза лихорадочно блестели. -- И я напился, ох, как же я тогда напился... Без Локсли стало пусто, неправильно, нечестно. Будто от меня откромсали кусок, и рана не даёт покоя. Мы так долго сражались друг с другом... Он несколько раз мог меня убить, но всегда оставлял в живых. Представляешь, этому сумасшедшему взбрело в голову обменять мою жизнь на жизнь мужа одной ведьмы, что был у шерифа в заложниках. Мы тогда использовали Дженет как подсадную утку. Он явился в в замок в моих доспехах, на моём коне. А меня тогда по его милости чуть не утопили. Хорошо хоть монах вспомнил, а то б я уже сидел в чистилище, -- Гай смотрел куда-то вдаль, погружённый в воспоминания. -- И потом Робин вечно куда-то лез, кому-то помогал. А эти крестьяне его предали. -- Можно ли кричать шёпотом? Оказывается, можно. -- И я не мог успокоиться, когда расспрашивал солдат, бывших в тот день у холма. Двое признались, что им было стыдно стрелять в спину. В спину, понимаешь? Вас не возьмёшь в честном бою, только предательством, только подлостью. А я так не умею. И не хочу!
Робин кивнул и собирался что-то спросить, но Гай ещё не кончил:
- Робин... Знаешь, мне часто снился последний бой Локсли. И во сне я был там, рядом с шерифом, и кричал этому аутлоу: "Уходи! Спасайся!" А он не слышал или не понимал. А может быть, не верил. Не знаю. И он снова и снова падал на землю, пробитый болтами, и я бежал к нему. Просто бежал, и всё. Будто что-то гнало на этот холм. А он лежал ничком, и я не мог заглянуть в его глаза. Почему-то во сне это казалось очень важным -- успеть попрощаться. А иногда я отшвыривал де Рено в сторону и бежал к холму. И кричал: "Не стреляйте!", звал Робина, а он... он не мог выстрелить в меня. Вместо этого он снова пускал в небо последнюю стрелу и ломал лук... и тут я наконец добирался до вершины и валил его с ног. И арбалетные болты летели поверх наших голов. А порой я успевал только сбить его с ног, а сам оставался стоять. И болты попадали в меня. Я слышал ругань шерифа внизу, но было всё равно. Да, я умирал во сне, как Локсли наяву. Но в моих снах он оставался жить. Он брал мой меч и сражался с арбалетчиками. Или мы сражались вдвоём. И де Рено отступал, уводя остальных и проклиная "ненормального Гисборна". Он кричал, что я предатель. Может, я и вправду дурак и тупица и не гожусь в помощники шерифа, как любил повторять де Рено, но я... я чувствовал облегчение, когда падал на траву. Потому что успел спасти Локсли, -- Гай перевёл дух и замолчал.
- Тебе его не хватает, -- Рассказ Гая о предшественнике задел Хантингдона за живое.
- Не хватает, -- Гай, запрокинув голову, смотрел в окошко. Там виднелся краешек облачка. -- Это другое, Хантингдон. Это... всё равно что отрубленная рука или нога. Локсли был всего лишь вилланом, разбойником, но он... -- Гай обернулся и Роберт заметил слёзы в его глазах. -- Он был мне как брат. Не знаю, у меня никогда не было братьев и сестёр, но почему-то так кажется.
В каморке повисла неловкая тишина. 

5.

  
Робин не взялся бы определить, чего больше испытывает к покойному Локсли -- обиды, что тот лишил его брата, или зависти. Каким же был этот человек, если его все так любили и уважали! И не только Марион, не только шервудцы, но и, оказывается, сэр Гай Гисборн! Кто бы мог подумать...
А тот истолковал его молчание по-своему. Улыбнулся, словно извиняясь:
- Роберт Хантингдон, ты тоже славный парень. Но -- другой. Понимаешь? Наверно, с Локсли было интересней, он же был первым сыном вашего проклятого Хёрна.
Ну вот... опять всё то же самое! "А Локсли был лучше..." Локсли -- был, а он -- есть!
И Робин, будто бросаясь с обрыва в реку, спросил:
- Гай, а тебе живой брат не нужен? Или мёртвый удобнее?
Гай несколько раз непонимающе моргнул, а потом рассмеялся, но как-то невесело:
- Хантингдон, ты хочешь, чтобы мы стали братьями? А просто дружбы тебе уже мало?
- Да! -- С вызовом ответил тот. Гай вмиг посерьёзнел:
- Прости, но я не могу назвать тебя братом.
- Не можешь или не хочешь? Боишься, Локсли станет ревновать? -- не удержался обиженный Робин.
- Не могу, -- Гай отрицательно мотнул головой. -- Я не тот, кого стоит брать в родню. Да и зачем тебе это? Нам и так осталось недолго жить.
Как всегда, напоминание о том неотвратимом, что ждало обоих (и в первую очередь Гая) и что они пытались позабыть за весёлой болтовнёй, положило конец разговору.
"Не могу..." В эти минуты Робин особенно остро почувствовал, что Гай стыдится своего происхождения. Он до сих пор в глубине души ощущает себя ничтожным ублюдком, недостойным побрататься с Хантингдоном.
Что же ты наделал, отец, что же ты наделал...
  
  
   Глава 9. Об узаконении бастардов, или семейство Хантингдонов


Но, вижу, небо глухо к правосудью.
Осудит, а помилует Бог весть.
Суров ваш взгляд, пылающий огнем,
О, Ваша Честь,
Я пламень Преисподней вижу в нем,
О, Ваша Честь.
Пощады! Но молчит слуга,
Подпол плаща кровав, как слово месть.

Йовин "Ваша Честь"

  

1.

  
А через день после этого разговора лорд Дэвид сам напомнил о себе. Около полудня в их каморку вошёл старый Гарри:
- Его светлость желает видеть своего сына, -- он почтительно, даже угодливо поклонился Робину.
Братья обменялись быстрыми настороженными взглядами, и каждый подумал, что граф Хантингдон попросту не желает допустить ссоры Робина со стражей, когда та явится за Гаем.
- Милорду угодно, чтобы я не препятствовал возвращению моего друга в камеру? -- сухо поинтересовался Робин.
- Не знаю, господин. Но его светлость велел вам прийти, -- Гарри вновь согнулся в поклоне. Он всегда верно исполнял приказы, не задумываясь над их содержанием, и лорд Хантингдон ценил эту верность.
- Иди, Робин, -- махнул рукой Гай. -- Не стоит перечить его светлости. Ничего со мной не случится.
Гарри посторонился, пропуская молодого господина, а тот оглянулся на пороге каморки:
- Держись, Гай! Я скоро вернусь.
И Гай остался один.
Возможно, старший Хантингдон и вправду хотел видеть Робина по каким-то своим делам, но в том, что де Жискар воспользуется отсутствием "сиделки" и вернёт Гисборна в камеру, сомнений не было. Вопрос был в том, как скоро это случится. Ждёт ли стража за углом или за ней ещё не успели послать? Гай последний раз оглядел каморку. Странно, но здесь он чувствовал себя спокойнее и свободнее, чем в своей комнате в Ноттингеме. Не было никаких обязанностей, никто не орал на весь замок: "Гисборн!", никто не поражался: "Как, вы думали?" А главное -- рядом был Робин. Гай невольно усмехнулся прихоти судьбы: бывший враг оказался надёжным другом и интересным собеседником. Рядом с Робином Гай чувствовал себя то умудрённым жизнью мужем (он ведь был на войне, в отличие от Хантингдона), то мальчишкой. Они почти подружились, жаль будет, если с Робином что-то случится по его, Гая, вине.
Если бы судьи узнали, что Робин предлагал побрататься, это плохо бы кончилось для обоих. Уж тогда бы никто не усомнился в сговоре помощника шерифа с разбойниками и присвоении части награбленного. Ну не задаром же сэр Гисборн мог проигрывать аутлоу схватки и позволять им сбежать! Должно быть, он ещё с Локсли сговорился -- так решили бы судьи, так подумал бы король. И всё бы началось сначала: допросы, пытки, очные ставки между ним и Робином... Может, всё ещё обойдётся, и Хантингдона не повесят. 
О себе Гисборн не думал. Он столько раз смотрел в лицо смерти, что почти перестал её бояться. Рано или поздно, она всё равно придёт. Конечно, хотелось бы умереть не так, не на эшафоте под свист и улюлюканье толпы, а в неравном бою, но чего не дано, того не дано.
Вряд ли его долго будут держать в подземной тюрьме, прикинул Гай. Сутки - двое, не больше. Значит, конец уже близок, и хорошо. Нужно встретить его достойно. Как Локсли. При этой мысли Гай чуть не подскочил на тюфяке. Должен же король исполнить последнюю волю казнимого? 
Пока он так размышлял, дверца каморки распахнулась.
На пороге стояли де Жискар и врач. За ними виднелись стражники. Значит, всё. Кончилось ожидание.
Врач подошёл, заглянул в глаза, наскоро прощупал пульс, потрогал лоб и торжественно объявил:
- Я не нахожу никаких признаков лихорадки и полагаю этого человека вполне здоровым и не нуждающимся более в лечении и особом уходе.
- Слышал, Гисборн? -- Лениво поинтересовался шериф. -- Поблагодари этого человека, если хочешь. Тебе пора вниз.
Гай неторопливо поднялся и кивнул поспешно отошедшему к стене маленькому врачу:
- Спасибо. Если встретите Роберта Хантингдона, скажите, где меня искать.
- Ему сейчас не до тебя, -- де Жискар явно что-то знал и теперь нагло ухмылялся, -- но если Хантингдон проявит сыновнее непочтение, то может оказаться вместе с тобой на цепи. Раз уж вы друг без друга не можете.
Гай вспыхнул, поняв, на что намекает новый шериф. О том, что де Рено был неравнодушен к юношам, знало всё графство. Может, он и помощника совратил? Откуда сплетникам было знать, что сэр Гай раз и навсегда пресёк всякие поползновения де Рено и тому пришлось смириться с неудачей? Но всякие попытки опровергнуть эти слухи и защитить своё доброе имя (а заодно и Робина) лишь подтвердят грязные домыслы. И Гисборн промолчал.
А в том, что Роберт проявит сыновнее непочтение, он почти не сомневался.
Гай молча позволил надеть на руки кандалы, спокойно, не оглядываясь, вышел из каморки и спустился по шаткой лестнице (здесь ему помогали стражники) в тюрьму. Сам вошёл в уже знакомую камеру. К стене его, правда, не приковывали. Ну вот совсем не был похож этот бледный, исхудавший после болезни (правильнее будет сказать -- отощавший) светловолосый парень на отъявленного злодея. Да и на опасного и буйного узника, каким его расписали -- тоже ни капельки. Ни разу не сделал попытки убежать, хотя пара возможностей была нарочно предоставлена.
Так что стражники изрядно недоумевали, к чему на одного посылать сразу дюжину, о чём и высказались, вернувшись в казарму. 
- Не похож он на злодея, -- один из молодых почесал затылок. -- Вот нутром чую: оговорили.
- Похож, не похож, -- сержант отвесил болтуну подзатыльник, -- поговори мне, умник! Судья сыскался... раз Его величество решил, что злодей и заговорщик, значит, так и есть. А может, ты тоже изменник, а? -- он недобро прищурился, и солдат испуганно замотал головой:
- Нет... нет! Я просто подумал...
- А твоё дело не думать, а приказы выполнять! -- рявкнул сержант. Больше сочувствующих Гисборну не нашлось.

2.

  
А Гай тем временем лежал на соломе (её за эти дни так и не поменяли) и гадал, придёт ли Робин его навестить. Это если его найдёт врач и передаст. Если придёт -- значит, дурак ещё больший, чем Гай о нём думал, а если нет... Об этом думать не хотелось. Одно дело, если Робин сам не захочет прийти в вонючую камеру (но это вряд ли), и совсем другое -- если не сможет. С графа станется запереть Роберта в той самой каморке, приставив охрану. Было и третье, после намёков де Жискара -- сам не придёт, приволокут.
Гай пытался отвлечься от этих мыслей, но никак не получалось. Стоило позабыть о Робине, как в голову лезла предстоящая казнь, и на душе делалось совсем муторно.
После ужина (Гай догадался об этом только по бурчанию в животе -- кормить его лишний раз не собирались) дверь камеры с натугой отворилась, и в образовавшуюся щель влетел Робин.
Судя по всему, его таки пнули напоследок. Да и вообще после встречи с отцом Хантингдон - младший казался бледным (но что наверняка разглядишь при свете факелов?) и измученным. Что там с ним творили? И почему Робин не встаёт? Как упал, так и валяется. И этот взгляд... Гаю приходилось видеть такие пустые глаза у людей, разом потерявших всю родню, дом, нажитое добро. И у приговорённых к смерти. Неужели Робина тоже?..
Гай тяжело подошёл к валявшемуся Робину, с трудом наклонился (спина всё ещё жутко болела) и встряхнул за плечи. Хантингдон напоминал тряпичную куклу, с которой когда-то играл маленький Гай. Он медленно дотащился до стены, поддерживаемый Гисборном, и обессиленно привалился к ней. Так и сидел, прикрыв глаза, и молчал. И Гай не выдержал.
- Только не говори, что тебя повесят вместе с мной. Или твой отец совсем свихнулся на чести рода?
Резкий окрик подействовал -- Робин вышел из оцепенения. Удивлённо моргнул при виде Гая, но быстро понял, где находится.
- У меня нет отца, -- Робин закашлялся, вытер кровь с разбитой губы. -- У меня больше нет отца, -- повторил он погромче, -- никого не осталось, кроме тебя. Ну и ещё шервудских ребят, но они далеко. И я не знаю, что с ними сталось.
Гай присвистнул. 
- Значит, тебя всё-таки казнят, -- констатировал он. -- Надеюсь, мы останемся вместе после смерти.
- Гай... -- Робин отвёл взгляд, -- меня не повесят. Просто отрубят руку за браконьерство. И ещё женят.
- Женят?! -- Гай не смог сдержать удивления и подсел поближе. -- Ты женишься? На ком? Неужели Марион...
- Нет. На другой. Она... похожа на Марион, очень похожа. И Дженни ждёт ребёнка от графа. А милорд скоро женится на дочери графа Солсбери, -- устало ответил Робин.
- И ты должен его признать. Хантингдон, у тебя горячка, или ты сошёл с ума? Не верю своим ушам. И ты примешь эту подделку? Будешь уверять себя, что это Марион?
- Да, приму, -- огрызнулся задетый за живое Робин. -- И если ты ещё раз вспомнишь Марион, я тебя... я заставлю тебя подавиться твоим же языком.
- И как же это случилось? -- Гай был рад этой злости. Значит, с другом всё в порядке. Но чёрт бы побрал это благородство Робина! А особенно Хантингдона с его скоропалительной женитьбой и рыжими красотками.
- Помнишь, ты спрашивал, зачем я понадобился лорду Дэвиду? -- Робин смотрел на вбитую в стену цепь, избегая встречаться глазами с Гаем. -- Он хотел, чтоб я оставил потомство. Я тогда не согласился.
И он рассказал о том разговоре. Разве только о леди Гисборн и своём возможном родстве с Гаем умолчал. Хочет друг хранить свою тайну -- это его право. Эти воспоминания повлекли за собой другие, и Робин сам не заметил, как начал рассказывать о покойной матушке. Она так хотела .подарить Берту братика, но двое младших братьев умерли в младенчестве. А последний так и не родился... Рассказ вышел сбивчивым и долгим, один из факелов успел погаснуть, и друзья оказались почти в полной темноте. 
Оно и к лучшему -- видеть лица Гая Робин не мог. Довольно и того, что слышал его голос. Такой же безжизненный, как тогда, когда Гай рассказывал об одном человеке и о прощении, что хуже мести.

3.

  
   - Я всегда знал, что ты благородный дурак, Хантингдон, -- вот что сказал Гай, -- но не думал, что настолько. Ты хоть понимаешь, что натворил? -- он схватил Робина за ворот рубашки, точно хотел придушить.
- Понимаю, -- Робин попытался вырваться, но избитое тело плохо повиновалось.
- Ничего ты не понимаешь, осёл! -- Гай сам выпустил воротник и лёг на солому. -- Ты не понимаешь. Ты же не знаешь, каково это -- быть ублюдком. А я знаю. Слышишь, Хантингдон? Я знаю, каково это, спасибо моей блудливой матери. 
- Не говори так о леди Маргарет, -- тихо сказал Роберт.
- Не говори?! -- Гай резко сел. -- Да что ты о ней знаешь? Думаешь, она вам всё выложила? Это ведь она сказала, что крест святого Кирика у меня, иначе б ты так быстро не догнал. Моя мать... моя мать -- трусливая сучка, Хантингдон. Знал бы ты, как она радовалась поездке сэра Эдмунда во Францию! Написала графу Глостеру, чтобы я приехал, а то ей так одиноко и страшно одной в замке. Мне было тринадцать, на следующий год я должен был стать оруженосцем графа, -- Гай говорил всё быстрее, словно выплёскивал накопившееся в душе. И в голосе чувствовалась застарелая боль. -- Сэр Эдмунд вернулся раньше срока. Его никто не ждал, никто не успел предупредить миледи... Хантингдон, если ты мне объяснишь, что забыл молодой конюх в хозяйской спальне -- я признаю леди Маргарет невинной жертвой ревнивого мужа. Дика запороли плетьми. Он был отличным конюхом. Любил напевать весёлые песенки и рассказывать занятные истории. Он нравился служанкам. И госпоже он тоже понравился! -- Гай почти кричал. -- Гисборн избил её до полусмерти, а меня, за то, что кинулся на него с кулаками, защищая мать, велел проучить плетьми. Ты ведь видел шрамы, не спорь. Видел и молчал.
А потом он всё рассказал. Что я -- не его сын, а чей-то ублюдок, только мать не хотела называть имя. Утверждала, что понесла от знатного человека. Я не знаю, сказала ли она правду. Могла и соврать, а на деле переспала с каким-нибудь слугой. Да хоть с королём Генрихом! Мне наплевать. Это раньше я спрашивал, кто мой настоящий отец, а теперь всё равно, -- Гай тяжело дышал: нелегко ему далось это признание, -- я не хочу знать этого человека. Это из-за него меня ненавидели и презирали, из-за него били всё детство, пока граф Глостер не взял меня в пажи. Из-за него в тот год до самого возвращения к графу я должен был утром и вечером стоять на коленях перед сэром Эдмундом, дюжину раз повторяя "я ублюдок, живущий по твоей милости, господин". Милости... -- Гай скрипнул зубами. -- Я ничего не хочу знать о негодяе, обрюхатившем мою мать. Это по его милости у матери больше не было детей. Кормилица проговорилась, что я родился двумя неделями раньше, потому что сэр Эдмунд ударил жену в живот. И меня не убили при рождении только потому, что врач сказал, что у миледи больше не может быть детей. Я слышал, сэр Эдмунд спал со многими женщинами. Но ни одна не родила ему даже дочь. Поэтому он признал меня. Но я не Гисборн и никогда им не был. Всего лишь безродный ублюдок, которому посчастливилось стать рыцарем, -- Гай перевёл дух и уже более спокойно закончил, -- а вот теперь скажи: ты хочешь такого для своих детей?
- Лорд Дэвид не станет понапрасну бить внуков, -- не совсем уверенно возразил Робин.
- Ещё скажи, что он к тебе и пальцем не притронулся! -- Зло фыркнул Гай. -- Или думаешь, я не отличу избитого человека от здорового? На тебе живого места нет!
- Сам -- не притронулся. Только отдал приказ. -- Говорить об этом не хотелось, но старший брат, похоже, решил всё узнать до конца.
Старший брат... Теперь, после этой страшной исповеди, Робин понял, что никогда не сможет сказать Гаю об их родстве. Не потому, что сейчас не время -- момент как раз таки подходящий -- а просто потому, что сам больше не считал себя сыном графа Хантингдона. Если до этого в сердце ещё теплилась надежда на прощение блудного сына, то сегодня она рассыпалась прахом, серой золой, не оставив даже малого уголёчка. 

4.

  
- Чем же ты ему так досадил? -- поинтересовался Гай. -- Отказался жениться?
- Он оскорбил мою Марион. Обозвал её шлюхой. Да Марион -- Робин уже не мог молчать, выплёскивая накопившуюся горечь -- она даже лишнего поцелуя не дала! Как он смел! Она чиста как ангел.
- Ангел с арбалетом. То-то она чуть не отправила меня на тот свет, -- Если б не скованные руки, Гай мог бы дотронуться до шрама, оставленного арбалетным болтом.
- Она защищалась.
- Скорее, защищала Локсли, -- возразил Гай и тут же вернулся к первоначальной теме разговора. -- А эта Дженни.... Она очень похожа на Марион?
- Ну, она не так уж похожа. У Дженни волосы светлее и ярче, и нос в конопушках. И кожа белая-белая, как у знатной дамы, а не вдовы суконщика, -- Робин запнулся, но всё-таки договорил. -- Его светлость сказал, что я прав и что дети не должны расти ублюдками. А у Дженни хорошее приданое после смерти мужа. К тому же она сильная и здоровая, годится в кормилицы будущему наследнику.
- Нет, милорд граф совсем ума лишился! Жениться не успел, а уже кормилицу ищет! А если у него не будет сыновей?
- Тогда он усыновит моего, -- Робину было тяжело говорить об этом, но Гай не унимался:
- Если он будет от Дженни, то может родиться рыжим. И тогда его не удастся выдать за сына графини. В роду Солсбери все светловолосы.
- Ну, может, он пойдёт в Хантингдонов. Какая разница? Гай, заткнись наконец! А то я за себя не отвечаю.
- И что? Ударишь скованного? С тебя-то цепи сняли, -- съязвил Гай, но всё-таки замолчал.
Молчал и Робин, вновь и вновь переживая последние часы. А тут ещё тело ныло так, что заснуть было невозможно. Графские умельцы знали своё дело. Они не били ни в голову, ни в пах, да и нутро вроде осталось цело. Он мог даже самостоятельно ходить. Ну, почти самостоятельно -- сюда его всё-таки дотащили. Но эта забота о здоровье то ли узника, то ли пленника казалась изощрённым издевательством. Особенно в сравнении со всем остальным.

5.

  
...Когда они вышли в коридор, Гарри так виновато смотрел на Роберта (сейчас тот ощущал себя именно Робертом Хантингдоном), что тот не выдержал и прямо спросил:
- Гарри, в чём дело? Ты ничем передо мной не провинился. Или тебе просто жаль меня? Ну так брось! Мне не нужна жалость -- ни твоя, ни его светлости.
- Господин всё скажет. А я человек неучёный, говорить о о таком не смею, -- торопливо забормотал старик, опустив глаза. -- Но мне жалко вас, милорд. Вы всегда были таким славным мальчиком! И леди Эммелин, должно быть, плачет в раю, видя, что вы творите, -- в старческом голосе прорезались нотки осуждения.
"Хорошо, что матушка не дожила", -- подумалось тогда Берту. Он остановился посреди коридора, осенённый догадкой:
- Уж не хочет ли его светлость представить мне свою невесту? Свадьба ведь уже скоро?
- Совсем скоро, милорд. Но леди Эвелина ещё не приехала, милорд. Мы ждём её на следующей неделе, -- Гарри отвечал торопливо, будто боялся новых расспросов.
"Значит, после казни Гая", -- перевёл для себя Роберт.
Но тут они как раз поднялись в башню, где располагались гостевые покои, занимаемые графом Хантингдоном и его свитой. Многие оборачивались вслед, а кое-кто хихикал и вслух рассуждал, что Роберт в этих обносках, да ещё закованный в цепи, выглядит как настоящий виллан или беглый серв. Очень хотелось огрызнуться в ответ, но Роберт сдерживался. Лишь ещё крепче стискивал зубы. Что-то там с Гаем?
Но тут распахнулась очередная дверь, и Роберт увидел отца.
Судя по чуть приподнятым в улыбке уголкам губ, граф Дэвид был чем-то весьма доволен. Он коротко кивнул бывшему сыну, пропуская их вместе с Гарри в комнату и плотно закрывая дверь. Около неё тотчас выросли двое дюжих слуг в цветах Хантингдонов, отрезая путь назад. Похоже, им с отцом предстоял долгий и неприятный разговор.
Но все мысли вылетели из головы, стоило лишь увидеть стоявшую у камина женщину. Она была так похожа на Марион,что в первый миг Робин даже обознался. Лишь пройдя пару шагов, он понял свою ошибку. Женщина была ненамного старше его самого, примерно одних лет с Гаем. Но под его восхищённым (какая же она всё-таки красивая!) взглядом Дженни закраснелась как невинная девушка. Заалели щёки, лоб, шея. Плечи скрывались под тёмным платьем, но Роберт не сомневался -- они точно так же покраснели от стыда и смущения. А большие голубые глаза были заплаканы. Что же ей сказал лорд Дэвид?
Роберт отвернулся от Дженни, не желая показывать излишнего интереса, и невольно вспомнил Марион. Их обручение было оглашено, они были счастливы, и если бы не Гульнар с его големом... Нет! Не Гульнар! Хёрн -- вот кто помешал им быть вместе. Он так срочно вспомнил о колдуне и так хотел поскорей вернуться домой после схватки с големом...
Роберт настолько погрузился в свои мысли, что графу пришлось повторить, повысив голос. А это, как свидетельствовал печальный опыт юного Берта, ни к чему хорошему не приводило. Конечно, вряд ли на этот раз его ждут розги. Но уж лучше бы они!
- ... ты понял меня? -- голос графа доносился будто издалека.
- Простите, милорд. Я не расслышал, -- Роберт почтительно и вместе с тем изящно поклонился, проклиная про себя неуместную задумчивость. Нашёл на что отвлекаться и где. За спиной горестно охнул Гарри. В светлых глазах лорда Дэвида мелькнул холодок, а в голосе явственно хрустели льдинки, когда он вновь заговорил, вдоволь налюбовавшись рассеянным сыном:
- Я сказал, что подумал над твоими словами. Ты прав, Роберт, -- Хантингдонам не нужны ублюдки, пятнающие наше славное имя. Поэтому, -- граф сделал паузу, -- ребёнку, которого носит эта женщина, нужен отец. К несчастью, муж Дженни совсем недавно скончался.
"Уж не предлагаете ли вы мне усыновить собственного брата?" -- чуть не вырвалось у Роберта. Но он сумел взять себя в руки.
- Я восхищён вашей мудростью и справедливостью, милорд, -- короткий поклон не помешает. -- И кому же достанется эта сомнительная честь? Неужели подлому разбойнику и браконьеру, достойному верёвки?
Граф словно не заметил издёвки. Он побарабанил пальцами по подлокотнику кресла:
- Гарри, подойди сюда.
Старый слуга быстро просеменил к креслу и склонился перед господином в угодливом поклоне, не сводя с графа преданного взгляда. Как верный пёс -- невольно подумалось младшему Хантингдону.
- Ты верой и правдой служил мне и моему покойному отцу и заслужил награду. Помнится, твой брак оказался слишком коротким и бесплодным?
- Да, милорд, -- Гарри тяжело вздохнул. -- Моя Нэнси застудилась и слегла. И Господь забрал её в рай. С тех пор я больше не женился. Но, ваша светлость... -- до старика наконец дошло, к чему клонит господин, -- я не могу... Да как же так? Это ведь дитё... -- старик испуганно осёкся.
- Гарри, -- а вот от этого сухого тона все спешили попрятаться кто куда, -- Скоро прибудет граф Солсбери с дочерью. И я не желаю, чтобы их достигли некоторые слухи. Хотя я ещё не женат, леди может счесть себя оскорблённой. Ты хорошо служил мне и моему покойному отцу, а потому можешь удалиться на покой. Я дам тебе в награду землю и десять золотых марок. Но ты сегодня же обвенчаешься с этой девкой, -- он подбородком указал на Дженни. Та беззвучно плакала, -- и назовёшь её ублюдка своим сыном. Или дочерью. Ты понял меня, Гарри?
- Да, ваша светлость, -- суетливо закивал старик. Сейчас он был противен Роберту, а ведь раньше мальчик по-своему был привязан к доброму и верному слуге.
- И вы послали за мной, чтобы сообщить эту новость, -- он старался говорить спокойно, хотя вид побледневшего, заплаканного милого личика выворачивал душу. -- Могли бы и не утруждать Гарри. Ему тяжело ходить по лестницам.
- Полагаю, он охотно уступит тебе право первой ночи, правда, Гарри? А может, ты сам возьмёшь в жёны эту рыжую лисичку? -- Граф поднялся из кресла и подошёл к Дженни. Его рука по-хозяйски провела по щеке молодой женщины, спустилась ниже, помяла грудь... Дженни лишь длинно вздохнула, пытаясь сдержать рыдания, а лорд Дэвид удовлетворённо улыбнулся:
- Здоровая и сильная. Она родит легко и сумеет выкормить двоих. Пожалуй, я возьму тебя в кормилицы моему сыну, когда он родится, -- теперь граф обращался к Дженни. -- А ты знаешь, что привлекла внимание Роберта сходством с его девкой?
- Не смей так говорить о Марион! -- Роберт всё-таки не сдержался.
- Она девка, Роберт, -- отрезал граф, -- непотребная тварь, что сначала спуталась с вилланом, опозорив свой род, а потом совратила тебя. Это Марион сбила тебя с пути истинного, -- голос лорда Хантингдона дрожал от едва сдерживаемой ярости, -- она виновата во всём. И если бы твоя ненаглядная леди не ушла в монастырь замаливать грехи, я бы собственноручно выставил её у позорного столба в чём мать родила, чтобы люди плевали и кидали в неё камнями. Потому что твоя Марион -- разбойница и шлюха!

6.

  
Этого Роберт уже не стерпел. Рванулся вперёд, и комнату огласил звук хлёсткой пощёчины. Стоявшие у дверей охранники запоздало заломили ему руки за спину. Граф Хантингдон схватился за щёку, на которой багровел отпечаток сыновней ладони.
- Так-то ты чтишь отца своего?! -- почти прорычал он. Роберту удалось таки вывести графа из себя.
- Да лучше вовсе не иметь отца, чем такого, как ты! -- Прокричал в ответ Роберт, отбиваясь от попыток стражи заткнуть ему рот. -- Эдмунд Гисборн был честнее. Он хоть открыто ненавидел жену и её сына, а вы... вы всегда лжёте, прикрываясь маской доброго и справедливого отца!
- Хватит! -- Стражникам наконец удалось повалить Роберта на пол, и лорд с видимым удовольствием пнул его в бок. -- Я желал вам добра, Роберт, но вы лишний раз доказали, что заботы вашей матушки и все усилия ваших наставников сделать из вас человека истинно благородного и достойного славных предков пошли прахом. Вы недостойны имени Хантингдонов. К несчастью, я слишком многое упустил в вашем воспитании и был слишком мягок. Пожалуй, вас стоило пороть почаще -- может быть, розги вбили бы в вашу голову почтение к родителям.
- Можете велеть дать мне плетей, -- Роберт вскинул голову и вызывающе смотрел на бывшего отца.
- Слишком заметно, -- поморщился тот, -- к тому же вам предстоит присутствовать на казни Гисборна. Но я не собираюсь прощать вам сегодняшнюю выходку, -- граф коснулся красной щеки, -- и потому вы будете лишены всякой возможности поднимать руку на старших.
- Прикажете её отрубить?
- Безусловно, -- граф отошёл к окну, забранному кованой решёткой, -- но такова будет воля Его Величества. Полагаю, король уступит мольбам отца и оставит жизнь его беспутному отпрыску. Так что ты отделаешься потерей руки -- ведь ты же охотился на оленей, не имея на то прав и высочайшего дозволения? Тем более с таким увечьем ты не сможешь стрелять из лука и быть Робином Гудом, значит, перестанешь быть опасен. -- Если бы презрение, лившееся из голоса графа, стало водой, то затопило бы весь замок. 
По знаку милорда охранники вздёрнули Роберта на ноги, и граф, почти не замахиваясь, отдал должок, да так, что бывший сын аж покачнулся.
- А знаешь, это хорошая идея -- женить тебя на Дженни. Гарри слишком стар, и она скоро овдовеет. К тому же ни у кого не возникнет сомнений по поводу сходства мальчика с Хантингдонами. Да, так и сделаем. Перед тем, как тебе отрубят руку, ты женишься, -- холодно продолжил граф. -- Ты молод и, пожалуй, красив. Наверняка не одна женщина заглядывалась на тебя, пока ты любовался Марион, -- последние слова граф буквально выплюнул. Дженни смотрела на них широко раскрытыми от ужаса глазами. И было в её взгляде что-то ещё, что Роберт затруднился определить. Нежность? Сочувствие? Страх за него, Роберта Уже-не-Хантингдона? -- Леди Эвелина наверняка любопытна, как все женщины. А твоя слава разлетелась по всей Англии. Твоя слава и мой позор. Я не хочу, чтобы моя жена изменяла мне с бывшим сыном, -- каждое слово вбивало новый гвоздь в крышку гроба сыновней любви, -- надеюсь, что если не супружеский обет, так небывалое сходство с твоей возлюбленной заставит тебя хранить верность. Мне бы не хотелось казнить тебя. Хотя за все свои преступления ты давно заслужил верёвку.
Роберту ничего не оставалось, кроме как сверлить графа Дэвида ненавидящим взглядом. За него всё решили. И отказаться от женитьбы не получится -- иначе Дженни выйдет за Гарри, а тот никогда не посмеет перечить господам. К тому же этот ребёнок -- его, Роберта, брат, а Дженни очень красива.
- Поучите его сыновней почтительности, -- распорядился лорд Дэвид, и молчаливые охранники отволокли Роберта наверх, в какую-то маленькую комнату под самой крышей, и хорошенько избили. А потом вернули обратно в графские покои.

7.

   Там уже был капеллан замка, готовый сочетать молодых браком, но в этот раз всё ограничилось оглашением предстоящего торжества и обручением Роберта и Джейн. Он впервые взял свою наречённую за руку. Рука оказалась горячей, а пальчик с узеньким серебряным колечком -- тонким. Священник что-то говорил о сыновнем долге, граф Дэвид удовлетворённо улыбался, Дженни беззвучно плакала, а Робин пытался выкинуть из памяти недавний солнечный день, повозку и брата Тука, торжественно оглашающего помолвку Роберта и Марион. Как он был тогда счастлив! Как ликовала душа! Наконец-то! Марион любит его, и отныне они всегда будут вместе. И в тот день не ныло избитое тело, как сейчас. Хорошо хоть, перед обручением цепи с него сняли, да так и забыли надеть -- было не до того. Милорд откровенно приставал к будущей невестке (хотя ещё вопрос, может ли Дженни считаться невесткой, если сам граф отрёкся от сына) и был столь увлечён изучением женских прелестей, что на вопрос: "Что делать с преступником?" рассеянно отмахнулся: "Оттащите его в камеру! Да поживее".
Сказано -- сделано. Роберта выволокли из покоев его светлости, протащили через всю башню, коридор, пока наконец не спихнули вниз. А уж там знакомый стражник, радостно заухмылявшись, отправил его в камеру к Гаю.

8.

  
Робин вынырнул из воспоминаний. Судя по дыханию Гая, тот уже заснул. В камере было совсем темно и промозгло. "Как бы брат не простудился", -- подумал он и тут же осознал всю нелепость подобной заботы. День или два -- и всё будет кончено. И какая разница, предстанет Гай перед Создателем с насморком или без? Но как же всё это несправедливо!
- Если б я мог спасти тебя, брат, -- прошептал Робин одними губами. А Гай крепко спал.
  
  

Глава 10. Видения вещего костра: королевская милость

  

Пляшут столетия танец огня на ветру,
Падает воск на пергамент под шелест пера...
Нас, бесконечных и разных, в магический круг
Вновь собирает негромкое пламя костра.

Алькор "Пламя"

  

1.

  
Свет факелов больно резанул привыкшие к темноте глаза. Рядом заворочался Гай.
- Что? Уже? -- пробормотал он сонно.
Двое дюжих стражников, принёсших факелы, дружно загоготали.
- Жрите, -- один из них кинул на колени Робина пару кусков хлеба, чёрствых даже на вид, и кувшин с водой. Второй молча подал плошки с каким-то варевом. -- До завтрева небось не сдохнете!
Стукнула тяжёлая дверь. Узники вновь остались одни.
- Нас будут кормить раз в день? -- Робин с отвращением ковырялся в похлёбке.
- Вряд ли, -- Гай забрал свою порцию. Есть, впрочем не спешил, -- скорее нас завтра казнят.
- Завтра? -- Робин закашлялся от неожиданности.
- А чего тянуть? -- пожал плечами брат. -- Кстати...
Он забрал у опешившего от подобной наглости Робина ложку и переложил её в левую руку Хантингдона.
- Привыкай.
- Спасибо, что напомнил, -- огрызнулся тот.
- Не за что, -- голос Гая был неприятно жёстким. -- Это для меня завтра всё кончится. А для тебя только начнётся. Ты что, не понимаешь, что тебя ждёт?
- Понимаю. Я стану калекой. Увечным. Ты доволен?
- Ты будешь жить калекой, -- поправил его Гай, -- жить, понимаешь? И тебе придётся обходиться одной рукой. Ты слишком молод и здоров, чтобы помереть от этого. А истечь кровью тебе не дадут.
- Я как-то догадался, -- съязвил Робин, не понимая, что нашло на брата. Гай давно не был таким злым. Чёрт побери, его так и тянуло назвать Гисборном!
- Ты молодой и сильный, -- повторил Гай. -- Может, поначалу тебе и дадут отлежаться в темнице, пока культя не заживёт. А что потом, ты думал?
- Ничего. Сдохну там, -- ну с чего он завёл этот разговор?
- Сдохнешь? Или двинешься умом, как тот старик из Ноттингема? Его посадили, когда меня ещё на свете не было, -- Гай говорил всё быстрее, словно торопился, -- Робин, может, ты заранее заведёшь себе крысу Артура? Хотя, может быть, жена согласится разделить твоё заточение? Если ей позволит лорд Хантингдон.
- Жена должна следовать за мужем, -- Робин и сам понимал, что нелепо губить две жизни вместо одной.
- Должна, -- согласился Гай. -- Но милорд может оставить её служанкой, допуская к тебе лишь на свидания. А может и тебя самого сделать слугой, уравнять с рабами, чтобы ты не задаром ел его хлеб.
- Кому нужен увечный слуга? Что он может делать?
- Да что угодно. Работать на конюшне, чистить свинарник... В замке найдётся работа даже для однорукого, -- Гай будто рассуждал сам с собой, -- а за нерадение и непокорство будешь получать плетей. С графа Дэвида станется унижать бывшего, -- Гай подчеркнул это слово, -- сына на глазах прочих слуг. Думаешь, все они будут жалеть бывшего господина?
Нет, Робин так не думал. Если его действительно заставят прислуживать в замке... хотя нет -- милорд не станет выставлять свой позор напоказ, а сошлёт куда-нибудь на скотный двор... Если всё случится так, как думает Гай, ему придётся жить со слугами и рабами, терпеть их насмешки и побои. И граф Хантингдон не станет заступаться, наоборот -- он дождётся, когда Робина забьют до полусмерти. А если Робин попытается защищаться или дерзить господину или управляющему -- его высекут. И не только. Отрежут язык, к примеру, чтоб не говорил дерзостей. Или изнасилуют жену у него на глазах. И он должен будет терпеливо и смиренно сносить все унижения? Подставлять другую щёку, как учат священники? Да легче разбить себе голову о стену или утопиться в колодце, чем так жить!
- Уж лучше темница, -- Робина передёрнуло от мыслей о вероятном рабстве. Но слова Гая слишком походили на правду, чтобы можно было отмахнуться от них. Граф Хантингдон слыл весьма практичным человеком. Он не станет терпеть нахлебника. Обычно в замковой темнице сидели три-пять дней, не больше, пока шло разбирательство, после чего виновный был либо вздёрнут, либо высечен. Тех, кто смог доказать свою невиновность, было очень мало.
А Робину и доказывать ничего не надо, всё ясно и так. Разбойник, опозоривший род и поднявший руку на отца, не имеет права на жизнь. Его милостиво приговорят к пожизненному заключению. И что станет с его женой? Разделит ли она его заточение или просто будет навещать? И часто ли? А если у них родятся дети -- что будет с ними? Тоже проживут свою жизнь в темнице или станут сервами в замке деда?
Последнюю мысль он высказал вслух, со стоном обхватив голову руками:
- А что станет с моими детьми?
- Лучше бы им не родиться, -- всё так же жёстко отозвался Гай. -- Ты уверен, что они будут твоими?
Робин уже ни в чём не был уверен. Кроме одного: небеса послали ему воистину любящего и заботливого старшего брата. Робин взял ложку левой рукой и решительно зачерпнул ею похлёбку.
Когда с едой было покончено (ломтями можно было смело забивать гвозди), и осталось всего полкувшина воды, Хантингдон нерешительно окликнул вновь задремавшего Гая:
- Гай... это из-за... -- он запнулся. Не говорить же "из-за твоего происхождения", -- это потому, что ты не Гисборн по крови, ты тогда отказался?
Под долгим внимательным взглядом синих глаз стало неуютно, и Робин успел трижды проклясть себя за дурной язык, прежде чем Гай осторожно поинтересовался:
- Робин, ты всё ещё хочешь, чтобы мы побратались?
- Конечно!
- И ты готов назвать братом безродного ублюдка? -- продолжал допытываться Гисборн. Ой, то есть Гай.
- Я и сам теперь безродный, -- Робин как можно небрежнее пожал плечами. -- Но от брата всё равно не откажусь.
- Тогда я согласен, -- и Гай потянул руку, которую Робин торжественно пожал. Обняться по-настоящему мешали цепи Гая, а слова... Слова были не нужны.

2.

  
Огонь последний раз взметнулся почти к самым кронам деревьев и опал, став обычным костром.
- Это... это что ж такое было? -- растерянно пробасил Малютка Джон. -- Мы и впрямь видели Роберта?
- И Гая, -- подтвердил угрюмо смотрящий в пламя Уилл. -- И Гая! -- вскочил он на ноги и забегал по поляне.
- Робин, это твои штучки? -- ткнул Скарлетт в стоящего на краю поляны Локсли.
- Если ты о вещем огне, Уилл, то мои, -- Локсли не пошевелился. Только зелёные глаза улыбались да светился в них какой-то сумасшедший огонёк, -- а если о том, что он показал... 
Робин подошёл и протянул над костром руки, будто хотел согреться.
- Но как это случилось? -- Мач недоуменно хлопал глазами.
- Просто, Мач, -- Локсли улыбался по-прежнему светло, но был в этой улыбке и след горечи, -- я теперь многое могу. Только иногда не знаю об этом. А вот сейчас, когда мы снова заговорили о Робине, захотел его увидеть. Вот оно и получилось.
- Да всё это враньё, -- вмешался Уилл, -- наш Робин никогда бы не назвал Гисборна братом. Подумаешь, один отец! -- он зло сплюнул.
- Нет, Уилл, -- Локсли покачал головой, -- дело не в отце. Они сами так решили. Гай не знает о своём родстве с Хантингдонами.
- Тогда почему, -- Скарлетт не сдавался, -- почему Робин хотел стать братом Гая? Он же сам хотел, я слышал! Мы все слышали, -- он обвёл рукой молчащих друзей.
- Мы слышали, -- подтвердил Назир, -- и я скажу, что речь Гисборна была честна. Мы не знаем, что было между ними до этого дня, но Гай Гисборн -- достойный враг. Он мог бы стать хорошим другом, если бы Аллах судил иначе. 
- Другом?!-- вскипел Уилл. -- Да он... он... -- Скарлетта душила ненависть.
- Он чуть не плакал, когда сказал нам о твоей смерти, Робин, -- некстати вспомнил Джон, -- тогда нам было не до того, но потом, когда мы говорили с Марион и рассказывали о том дне, я понял... -- великану было трудно выразить то, что он хотел, словами, -- понял, что Гисборн тоже жалел о твоей смерти. У него были такие глаза... будто умер кто из родни.
- Когда так долго сражаешься с человеком, а потом он умирает не от твоей руки, всегда жаль, -- Назир смотрел куда-то вдаль, -- с его гибелью умирает часть твоей души. Робин поступил мудро, предложив Гисборну дружбу -- тем, кто прощает врага, открыта дорога в рай. Но если Гисборн умрёт, а Робин останется жить, в его душе будет рана от великой потери.
- Робин, помнишь, что ты говорил? -- Джон хлопнул себя по лбу. -- Что Гая Гисборна может спасти братская любовь? Он уже спасся?
- Наверное, -- Локсли отбросил лезущую в глаза прядь.-- Если он узнает правду о своём рождении и не поссорится с Робином, тогда они станут настоящими братьями. Хёрну уже не достать Гая.
- А Робина? -- перебил его Мач. -- Робина ему тоже не достать?
- Робина? Нет, -- Локсли покачал головой. -- Робин пока во власти Охотника.
- Да где же Марион! -- Уилл нетерпеливо стукнул кулаком по колену. -- Локсли, посмотри, где она! Или у тебя больше нет сил?
- Я попробую, Уилл, -- Локсли прикрыл глаза, сосредоточиваясь.
Пламя на глазах теряло свой рыжий цвет, становясь прозрачным, как вода. Вот оно взмыло вверх широким языком -- и застыло.
И затаившие дыхание аутлоу увидели... 

3.

  
Святые сёстры добрались до Ньюарка лишь к вечеру второго дня. На главной городской площади уже сооружали эшафот, а на башне замка плескался королевский штандарт. Значит, Их Величества уже прибыли.
- Пойдём, дитя моё, -- аббатиса перехватила взгляд Марион, обращённый на алое знамя с леопардами, -- нам следует отдохнуть после дальней дороги.
Постоялый двор "Чёрный вепрь" считался одним из лучших в городе, а его владелец, Джек-Толстяк -- одним из самых болтливых жителей Ньюарка. Он в числе первых узнавал все новости, происходящие в замке, где у него служил кто-то из родни, а уж про городские и говорить нечего.
Стоило важной гостье (принимать саму аббатису -- это вам не шутки!) упомянуть о строящемся на площади эшафоте, как Джек сразу оживился:
- То милорд шериф и наш бургомистр приказали. Слыхали, ваше преподобие -- споймали-то самого главного разбойника! Теперь-то на дорогах поспокойнее станет, а то ни поехать куда, ни товару привезти... Меня уж несколько раз грабили, боюсь и город покидать, -- заметив ободряющие кивки, хозяин продолжил. -- Завтра утром его, стало быть, и казнят. Только не до смерти, потому как отец у него -- благородный лорд, заступился за сыночка. А вот того злодея, что с разбойниками в сговоре состоял да супротив короля умышлял -- того как есть казнят, -- круглое лицо Джека аж сияло в предвкушении кровавого зрелища. И то сказать -- не каждый день благородных казнят, да ещё в присутствии самого короля. -- А ещё рыцарем звался! Как же можно такому негодяю шпоры носить!
- Рыцарь? В сговоре с разбойниками и убийцами? Ты, верно, ошибся, добрый человек, -- уж кому, как не Марион, было знать, что никаких сообщников-рыцарей у них не было. Крестьяне помогали, да и то слишком боялись связываться с шервудцами.
- Ничего я не ошибся, сестра, -- обиделся толстяк, -- все знают, что сэр Гай Гисборн обманом втёрся в доверие к прежнему шерифу Ноттингемскому, а на деле помогал Робину Гуду грабить людей и ловил разбойников только для виду. Это шериф, говорят, поймал и убил прежнего главаря шайки, а Гисборн всех остатних пленников упустил. Сам, небось, и выпустил. А шерифу наврал.
Марион не верила своим ушам. Гай -- сообщник? Гай Гисборн, называвший её не иначе как леди Волчьей головой, ловил их для виду? Да если бы ему чуть больше везло, Роберта давно бы поймали и казнили!
- Идём, дочь моя, -- поднялась аббатиса. -- Нам следует хорошенько отдохнуть и помолиться о спасении этих заблудших душ. Сын мой, а на какой час назначена казнь? 
- На десять утра, -- Джек почтительно поцеловал пастырский перстень. -- Ужин принести вам в комнаты?
- Благодарю, сын мой, -- аббатиса уже поднималась по лестнице в верхние комнаты, Марион с другими монахинями шла следом. -- Завтра постный день, не забудь об этом.
Джек-Толстяк, обрадованный, что столь важные гостьи собираются задержаться, угодливо поклонился и заверил преподобную мать, что всё будет исполнено в точности.
- Гай и Робин -- сообщники? Они в сговоре? Какой бред! Неужели люди в это верят? -- возмущению Марион не было пределов. Мудрая аббатиса только улыбалась:
- Люди готовы верить всякой нелепице, а простонародью слишком нравится смотреть на казнь благородных.
Марион не успела ответить -- Джек и его слуги внесли в комнату подносы, заставленные снедью.
- Скажи, сын мой, -- задержала Толстяка настоятельница, -- как вышло, что столь страшный разбойник останется жив? На месте его отца я бы не спешила заступаться за сына.
- Так и я так считаю, -- воодушевился Толстяк, -- закон для всех должон быть! А то неладно выходит: простого человека повесят, а этому руку отрубят да женят.
- Руку отрубят? Это правильно, -- кивнула аббатиса, -- но как добрую женитьбу можно счесть наказанием? Или невеста этого разбойника -- блудница, да простит меня Господь?
Марион замерла в углу, боясь дышать. Неужели её видения сбываются? И она напрасно приехала сюда?
- Так не то чтобы... -- Толстяк почесал лысину, -- слыхали, будто он не только грабит людей, но и бесчестит невинных девушек и добрых жён. Вот одна из них и пожаловалась отцу его. А тот осердился и велел распутнику жениться на опозоренной девице. Так что будет завтра казнь и свадьба. Сам епископ венчать будет прямо на эшафоте!
- Грешно это, -- нахмурилась мать настоятельница, -- сие таинство надлежит свершать в святой церкви.
- Да я-то что... -- забормотал Толстяк, -- то Его Преосвященство... А я в божьих делах не разбираю.
- Иди, сын мой, -- отпустила его аббатиса. Когда за дверью умолк топот и наступила тишина, она обернулась к бледной Марион.
- Что скажешь, девочка? 
- Робин женится на ней только после моей смерти! -- выпалила та. -- Пока я жива, не отдам его никому!
- А если тебя схватят и пожелают казнить за разбой? Ты попросишь прощения у Его величества?
- Нет. Он уже раз даровал мне прощение, но я вернулась в Шервуд. Если меня казнят -- пусть! Но прежде я хочу выйти замуж за Робина. В этом мне никто не посмеет отказать.

4.

  
- Вот теперь я узнаю нашу Марион! -- обрадовался Уилл.
- А что за бред нёс этот жирный боров? -- нахмурился Джон. -- Робин никогда не обижал женщин.
- Мы никогда не обижали женщин, -- поправил его Скарлетт. -- Это ж на ком его женить собрались?
А в камере тоже шёл разговор о предстоящей женитьбе. Точнее, о женитьбе и побратимстве.
   - Знаешь, я иногда завидовал тем ребятам, у кого были большие семьи. Мне хотелось иметь младшего брата или хотя бы сестрёнку, -- после ритуала побратимства Гай заметно повеселел и оживился.
- Мне тоже, -- признался Робин, -- только какой прок от сестры? Её же всё равно выдадут замуж ради выгоды или отдадут в монастырь.
- Я тоже так думал в детстве. А потом встретил в Глостере.... Там была одна девочка, Гвендолин, -- Гай задумчиво улыбался, -- правда, она сейчас, должно быть, уже замужем. Вот её бы я хотел иметь сестрой.
- А она знатного рода? Или дочка кого-то из слуг? Наверно, прехорошенькая? -- Кажется, представилась возможность узнать личные предпочтения Гая. Интересно, какие девушки ему нравятся?
- Да так и не скажешь, -- протянул брат, -- девчонка как девчонка. Чуточку курносая, вечно в ссадинах и синяках. Но сэр Эдгар редко ей выговаривал. Гвен была единственным ребёнком, так отец ей многое прощал. И такая бойкая! Была бы рыжей, так точно белочка! Всюду поспевала и так быстро бегала. А уж по деревьям лазила! Но она так улыбалась, что невозможно было не улыбнуться в ответ. Вечно придумывала какие-то проказы, подбивала на них пажей графа Глостера. Но никогда не пряталась за чужие спины, всегда признавала свою вину и пыталась защитить мальчишек. Её-то розгами пороть вроде стыдно.
- Так вы ещё тогда познакомились? -- интересно, почему Гай раньше не рассказывал об этой девочке, когда вспоминал службу у милорда Глостера?
- Да, ещё тогда. Её отец служил у графа. Сыновей Господь не дал, так он дочку решил всему обучить. Представляешь, сэр Эдгар даже позволял ей ездить верхом по-мужски. Разве что на мечах и копьях сражаться не учил. Он хотел, чтоб малышка Гвенни была лучше всех. И, знаешь, она и вправду хорошо дралась. Да и из арбалета, нарочно сделанного под её руку, стреляла не хуже твоей Марион. А когда меня посвятили в рыцари, -- Гай мечтательно улыбнулся, -- она подарила на память кинжал. Клянусь святым Георгием, это был один из лучших клинков, что я видел, и он неплохо мне послужил.
- Но как она могла подарить кинжал? -- Робин недоуменно уставился на брата. -- Это же не букетик цветов!
- Ну, покупал-то сэр Эдгар, но по её просьбе. Он сказал,что леди Гвендолин сама выбрала этот клинок. Там у основания был выгравирован волк. Странно... -- Гай замолчал.
- Почему -- странно? -- не понял Робин. Про себя он считал, что именно такой герб и должен быть у Гая.
- Потому что когда я потерял кинжал... точнее, его отобрал твой Скарлетт после той стычки, о которой я рассказывал. Ну помнишь? -- Гай понял, что нужно пояснить, -- меня тогда захватили в плен люди Локсли и хотели обменять на мужа той ведьмы. Потом они всё вернули, а кинжал Скарлетт забрал себе. Не знаешь, он ещё у твоего приятеля?
- Не знаю. Может, и у него. У Уилла несколько ножей, я не спрашивал, откуда они взялись. Так что с этим кинжалом?
- После этого я начал постоянно с вами сталкиваться. И постоянно проигрывал. "Волк" приносил мне удачу, а потом она перешла к вам.
- Волк?
- Ну надо же было его как-то назвать. Хороший клинок заслуживает право носить своё имя. А потом объявился проклятый Гульнар с его волками Фенриса... Всё это неспроста, -- заключил Гай, и Робин с ним согласился.
- И всё-таки девочка не должна была дарить оружие незнакомому мужчине, -- сказал он упрямо, -- это неприлично!
- Брось! -- отмахнулся Гай. -- О том, как всё было, знали только я и Гвенни с отцом. Для всех остальных это подарок сэра Эдгара. Он был хорошим и щедрым человеком. Почему бы рыцарю-крестоносцу не сделать прощальный подарок сэру Гаю Гисборну? 
- Неужели твоя маленькая леди так хорошо разбирается в оружии? Наверно, отец пошутил.
- Вовсе нет! Я же тебе говорю -- у них с женой не было сыновей. То есть были. Но все померли во младенчестве. Вот он и учил дочку всему, что знал и умел. А сэр Эдгар был одним из лучших рыцарей, каких я встречал. Между прочим, в метании ножей Гвендолин могла бы потягаться с твоим сарацином! Боевая девчонка! -- в голосе Гая слышалось неприкрытое восхищение.
- А сколько ей тогда было лет?
- Не помню, -- Гай что-то подсчитывал в уме. -- Не то двенадцать, не то тринадцать. А что?
- Да так, ничего, -- ушёл от ответа Робин.
- Ты что... ты хочешь сказать, что она... в меня влюбилась?.. -- судя по всему, раньше Гай не особо задумывался над причиной подарка. -- Но это же чушь!
- Почему? -- возразил младший брат. -- Ты вполне хорош собой, а уж тогда, после вигилии... Сколько тебе было? Двадцать?
- Девятнадцать.
- Ну вот! Много ли девочке надо? Красивый, сильный, ловкий, хорошо дерёшься -- наверно, её отец хвалил тебя? Много ли надо, чтобы вообразить себя влюблённой?
- Ты прав, -- после недолгого раздумья отозвался Гай, -- я же говорил, с пажами она вместе играла, да и с оруженосцами весело болтала. Любила приходить и смотреть, как мы дерёмся на мечах. Вот этак задерёт нос, -- Гай весело показал, как именно, -- и скажет, кто будет победителем. И ведь почти всегда угадывала! А меня последний год старалась избегать. Но я думал, это из-за шрамов... Что ей просто стыдно разговаривать с таким как я.
- Ты опять за своё? Забудь! -- нахмурился Робин. -- Постой, она что, видела твою спину?!
- Случайно, -- Гай уже сам сожалел о нечаянно вырвавшихся словах. -- Я после того... ну... купался отдельно. И одевался всегда без слуг. А тут вернулся с охоты, начал раздеваться... -- Гай закусил губу, -- и позабыл запереть дверь. А леди вбежала как ни в чём не бывало, хотела расспросить об охоте. Она всегда так делала. Вот и увидела... Конечно, она пообещала, что ничего никому не скажет, а её слово было твёрдым. Родилась бы мальчишкой -- вышел бы славный рыцарь, -- Гай прикрыл глаза, вспоминая. Ему явно не хотелось говорить, но и молчать, видимо, было невмоготу. -- Она стояла и смотрела на меня. Бледная, испуганная... словно глазам не верила. Спрашивает: "Кто это вас так, Гай?" А я стою, смотрю на миледи и понимаю, что если она разболтает -- мне тогда только с башни прыгнуть останется. Ей же рот не заткнёшь, не пригрозишь... да я в плену у Локсли испытывал меньшее унижение, чем в тот вечер! Кто вас так? Кто... Я ответил, что это Эдмунд Гисборн. Видел бы ты её глаза! Леди Гвендолин не поверила. Для неё я был сыном сэра Эдмунда, а разве отец станет так наказывать родного сына? Сэр Эдгар её баловал, приглашал даже святого отца обучать дочь чтению, письму и счёту. И ещё один, вроде менестрель, учил Гвен играть на лютне. Только ей больше нравилось петь.
- Ого! -- присвистнул Робин.
- Она способная девочка, всё схватывала на лету. Отец редко её наказывал, разве что совсем уж за серьёзные проступки. А так больше ругал. Вот леди и подумала, что все отцы такие, как у неё. Она решила, что на меня напали разбойники по дороге из Гисборна. Представляешь? Что меня ограбили и хотели убить, а потом передумали и побили. Твои шервудцы меня бы просто вздёрнули или перерезали горло. А пороть бы не стали. Может, она поумнела в замужестве, а может, до сих пор верит в эти глупые сказки, -- Гай помолчал. -- Но я до сих пор благодарен ей за молчание. Леди Гвендолин -- надёжный друг и союзник. Из таких получаются верные жёны.
- Ну, значит, мне не повезло, -- буркнул Робин. Напоминание о предстоящей женитьбе повлекло за собой другое, и экс-Хантингдон с тоской уставился на свою правую руку. Даже когда его ранили в ногу люди Живодёра, было не так страшно. Рядом были друзья, была Марион... а потом Хёрн исцелил рану. Завтра его не спасёт никто. О том, что друзья могут попытаться отбить его по дороге к эшафоту, Робин старался не думать -- слишком страшно терять последнюю надежду, если они не объявятся, или видеть их гибель и плен.
Гай правильно расценил его молчание:
- Придётся тебе научиться драться левой, -- вполголоса произнёс он.
- Что? -- Робин очнулся от невесёлых раздумий.
- Робин Гуд даже без руки и без лука, всё равно Робин Гуд. Запомни это, брат, -- усмехнулся Гай. И от этой поддержки на душе стало спокойнее.
- Я запомню, брат!

5.

  
Тем временем в подземелье уже дотлевал последний факел.
- Как думаешь -- там вечер или уже ночь? -- Робин взглядом указал наверх.
- Наверно, вечер, -- отозвался Гай. -- Кажется, еду принесли после полудня.
У них оставалась пара глотков воды.
- С чего ты это взял? -- удивился Робин. -- Ты же спал.
- Ну не всё же время я дрых, -- чувствовалось, что Гай улыбается, -- к тому же такие вещи начинаешь чуять. Ты и сам это умеешь, только мало ещё. Ничего, научишься.
- Гай...
- Не надо, брат, -- остановил тот. -- Лучше выспись хорошенько. Завтра будет тяжёлый день.
Робин отвернулся к стене. Предательские слёзы щипали глаза. Брат... спасибо. Спасибо за то, что ты есть.
Будь проклято королевское милосердие! 
  
   Глава 111. Ньюарк. Утро перед казнью

- Главное, что мы с тобою вместе - 
Не беда, что цепи на руках.
Две змеи сплетённых - странный перстень
Памятью останется в веках.

Тэм Гринхилл "Гэлеон и Иэрне"

  

1.

  
Всё заканчивается -- и хорошее, и плохое. Прошла и эта ночь. Их последняя ночь в камере.
Робин сумел заставить себя поспать и теперь чувствовал себя вполне сносно. Гай проснулся раньше. Судя по сквозняку, проникавшему через щель воздуховода, на улице наступило утро.
Утро их казни. 
- Жаль, нет окошка, -- тихо сказал Гай. Но в этой крошечной камере даже шёпот гулко летал между стен. -- Я хотел бы увидеть рассвет. Знаешь, мне никогда не давалось стихосложение, хотя рыцарь должен уметь воспевать подвиги сеньора и Прекрасную Даму. Другие оруженосцы управлялись с лютней и арфой куда лучше. А я даже сирвенту не мог сложить. А сейчас... сейчас кажется, что если б я увидел сегодняшнюю зарю, то сложил бы самую прекрасную альбу.
- А ты попробуй.
- Нет. Если нет рассвета -- зачем? Да и не умею я писать стихи, как покойный король Ричард.
Братья сидели в полной темноте, касаясь друг друга плечами.
- Тебе не страшно? -- более глупого вопроса задать было невозможно, но Гай улыбнулся. Робин скорее почувствовал эту улыбку, чем увидел.
- Я с самого начала знал, что живым не выйду, -- он накрыл руку Робина своей, -- к тому же все мы смертны. Только в бою не понимаешь, что уже убит, а так... есть время подготовиться. По крайней мере, без исповеди не умру.
- Как ты можешь! -- вырвалось у Робина.
- Не думай об этом. Забудь. Считай... считай сегодняшнюю казнь акколадой.
- Акколадой?! -- шокированный Робин повернулся к брату. -- Как ты можешь так говорить?
- Почему бы нет? -- Гай беззвучно смеялся. -- Хёрн тебя уже посвятил в свои рыцари, теперь дело за королём и святой церковью. Сегодня тебя официально признают Робином Гудом. Защитником бедных, благородным разбойником. И ты останешься им навсегда, до самой смерти. Рыцарских шпор лишить могут, но ты не рыцарь. Ты больше чем рыцарь. Ты -- Робин Гуд.
- А тебя лишили рыцарского звания?
- Сегодня лишат. Это входит в ритуал казни, -- отозвался Гай. Больше Робин ни о чём не спрашивал.
А вскоре за ними пришли.
Их вывели из камеры, подняли наверх... а потом часть отряда стражи вместе с Гаем отправилась в одну сторону, а Робина потащили в противоположную. Он отчаянно упирался.
- Гай!
Брат оглянулся:
- Робин, мы ещё встретимся. Ничего с тобой или со мной не сделают. Разве что искупают и дадут приличную одежду. Или ты собрался венчаться в этих грязных обносках?
Стражники расхохотались. Один из них хлопнул Гая по плечу:
- Гляди, какой догадливый!
Робина препроводили в ту самую комнату, где он когда-то (неужели с тех пор прошло всего две недели?) переодевался. Там его ждала бадья с чистой, восхитительно горячей водой, полотенце. А на сундуке была разложена его собственная одежда, в которой Робина захватили в плен. Чистая и даже вроде бы выглаженная. Всё верно -- негоже жениху выглядеть как нищему оборванцу.
В другое время Робин бы насладился купанием подольше, но сегодня... Особенно после слов Гая о посвящении, когда кандидат в рыцари совершал омовение. Вся эта забота показалась кощунственной насмешкой. Опоясанный мечом рыцарь начинает новую жизнь. Даже если он был простолюдином, совершившим великий подвиг, отныне он входит в число благородных. Если же рыцаря лишают звания, то и он, и вся его семья объявляются  подлыми простолюдинами. Это ждало Гая. Это ждало и Робина, хотя сын графа Хантингдонского не успел получить шпор.
Новая жизнь... и одновременно та же самая, потому что он был и будет Робином Гудом. А рука... рука -- не голова.
Эти мысли потянули за собой другие. Что там с Гаем? Каково это -- знать, что через несколько часов тебя не станет? И неважно, отрубят ли ему голову как дворянину или повесят как сообщника разбойников -- Гая не будет. Никогда. Только в камере Робин осознал, как же привязался к брату. Как ему будет не хватать Гаевой колкости и язвительности. Его понимающего молчания и умения встряхнуть и приободрить. Они так мало, так поздно узнали друг друга. А ведь могли бы расти вместе, признай граф Дэвид Гая своим бастардом. Тогда бы им не пришлось враждовать и сражаться друг с другом. А может, и нет. Может быть, старший, незаконный завидовал бы младшему, рождённому в браке. А может, выбор Хёрна вновь пал бы на Роберта, а Гай слишком чтит законы. Он не потерпел бы брата-разбойника.
Хёрн... надежды на то, что лесной дух выручит его и утащит с эшафота прямо в Шервуд, у Робина не осталось. Видно, Охотнику надоела игрушка, и он решил поискать себе новую, более послушную и преданную. И обижаться на это не имело никакого смысла. Робин и не обижался. Просто принял как есть. Хёрн творит что пожелает, что ему жизнь Роберта из Хантингдона? Что ему жизнь Робина из Локсли? Пылинка, сорванный ветром листок -- а их в Шервуде много.
Что стало с друзьями, Робин старался не думать. Может, они здесь, в Ньюарке, и попробуют отбить вожака по дороге на эшафот. А может, поверили в его гибель и разбрелись кто куда, как после смерти Локсли. Была и третья мысль, но он старался отогнать её. Неужели его друзья останутся в Шервуде и примут нового сына Хёрна? И кем тот будет? После сына шотландского графа можно ожидать даже какого-нибудь норманна. И что с того, что норманны не верят в древних английских богов?
Слуга в ало-золотых цветах Хантингдонов подал полотенце и помог одеться. А потом в комнату явился уже знакомый кузнец, и Робина вновь заковали в цепи. Да так и оставили в комнате под присмотром двух дюжих не то слуг, не то охранников. Выглянув в коридор, Робин убедился, что тот полон людей шерифа. Их было слишком много, чтобы пытаться бежать. Да и бежать-то некуда. Поэтому он просто сел на сундук и стал ждать, когда его поведут на казнь. 
Но сначала Робину принесли завтрак. Настоящий и, в отличие от вчерашней трапезы, вполне съедобный. Свежеиспечённый хлеб был ещё горячим, он так и просился в рот. А вот сочная оленина не лезла в горло, и Робин с трудом заставил себя всё съесть. Слишком прозрачный намёк на то, что ждало его через несколько часов, и не понять его было невозможно. Отказался Робин и от эля, даже не притронувшись к глиняной кружке. Голова должна оставаться ясной.
- Это лучший личфилдский эль, -- подал голос слуга.
- Личфилдский? -- переспросил Робин. -- Лучший эль в Личфилде варит Амос Скэтлок. Но последний раз мне не понравился его вкус.
Ещё одно напоминание о подлости и предательстве. Вряд ли в кружку было добавлено что-то ещё, но лучше не рисковать. Возможно, это местный эль, а слуга лишь сказал то, что ему приказали, но... не стоит.
- Принесите воды, -- распорядился Робин.
Слуга поклонился и исчез за дверью. Через несколько минут он возвратился с кувшином колодезной воды. Она была холодной, чистой и удивительно вкусной -- или Робину так казалось? В это утро многое из того, к чему он привык, чего обычно не замечал, казалось новым и непривычным. Словно он вновь родился и заново узнавал этот мир.
На этом завтрак закончился. Осталось лишь ожидание казни и женитьбы (Робин затруднялся сказать, что хуже) и беспокойство о Гае.
Наверняка их разлучили нарочно, чтобы провести обряд лишения рыцарского достоинства. Самому Роберту, да и его отцу, графу Дэвиду, не довелось видеть этот позорный обряд, но и того, что слышал, было достаточно. Обряд длится долго, за это время Робина успеют и женить, и искалечить. А потом опозоренного Гая вернут из церкви, где его отпевали заживо, обратно на на эшафот и окончательно казнят. Но каково это -- присутствовать на заупокойной службе по себе самому? 

2.

  
Тем временем Гая привели в уже знакомую каморку и, сняв на время цепи, помогли вымыться. Затем цирюльник обкорнал отросшие за время заточения волосы Гисборна, вышло слишком коротко, как у простолюдина. Гая, впрочем, это не особенно тронуло. Подумаешь, унижением больше, унижением меньше. Предстоящая казнь практически не волновала Гисборна -- он слишком свыкся за эти дни с мыслью о смерти. Куда больше Гая беспокоило, согласится ли король выполнить его последнюю просьбу?
Возможно, будь он один, то куда больше мучился бы сознанием собственного унижения, представляя грядущий позор, но последние дни рядом был Робин. Нечаянный брат, последний подарок насмешливой судьбы. Робину будет куда труднее. Пара часов позора и сравнительно быстрая смерть -- ничто в сравнении с годами унижений, ожидающих младшенького. Хорошо, что он успел объяснить Робину, что того ожидает, и хоть как-то дать ему подготовиться. Гай почти не сомневался в своих недавних предположениях.
После того, как Гай переоделся в чистое, его заковали вновь, и явившийся капеллан отпустил ему грехи. Судя по тому, что стражники не принесли полного рыцарского облачения, свершать над ним позорный обряд не собирались. Возможно, за это стоило благодарить королеву, точнее, её присутствие на казни -- вряд ли женщине приятно видеть бывшего рыцаря в одном исподнем. Да и кому нужен рыцарь-бакалавр?
С души точно свалилась целая груда камней. Вся боль и тревоги последних месяцев и дней куда-то подевались, оставив лишь покой и умиротворение в душе. После исповеди и причастия Гай вполне был готов предстать пред Небесным Судией. Немало способствовала нынешнему настрою их дружба с Робином. Как всё же хорошо иметь рядом близкого человека!
Вот де Рено Гаю не хотелось видеть совершенно. Да и вряд ли бывший господин захочет взглянуть на казнь. Или всё-таки явится поглядеть на дело рук своих? 

3.

   Аббат Хьюго вошёл в комнаты брата. К несчастью, опала не позволяла бывшему шерифу поселиться в замке, и он вынужден был занять несколько комнат в доме одного богатого купца, многим обязанного семейству де Рено.
Роберт де Рено был пьян. Судя по количеству опустошенных бочонков с вином, экс-шериф начал пить ещё вчера вечером. Он поднял изрядно осоловелые глаза на брата и громко икнул.
- Вижу, ты не собираешься на казнь, -- заметил Хьюго де Рено, окинув взглядом грязные блюда с объедками на столе и дорогого брата в затрапезной котте с пятнами вина и соуса.
- Собираюсь, -- де Рено со стуком поставил бокал на стол. -- Вот доппью и пойду, -- язык у него уже заплетался.
- Хватит! -- Хьюго пристукнул ладонью по столу так, что посуда жалобно забрякала и зазвенела. -- Роберт, ты пьёшь со вчерашнего вечера! А может, начал ещё днём? Если тебе так жаль Гисборна, то ты сам виноват! Это ты оклеветал мальчишку перед королём! 
- Ннничего я не кклеветал, -- возмутился пьяный де Рено, -- он сам во всём виноват. Не слушал мменя, своего гггосподина, угрожал мне рас.... расправой... -- шериф икнул. -- А я ведь относился к Гаю как к родному сыну!
- Я вижу, -- саркастически заметил брат, -- мне тоже жаль этого юношу, он мог бы со временем стать хорошим помощником. Чёрт подери, да он и шерифом бы стал, умей интриговать и лучше разбираться в политике. И если б у него были связи при дворе. 
- Я так хотел, чтобы Гисборн... Я ведь любил его как родного! Да, ругал, но это же ради его блага. Гай добрый и славный мальчик, -- бывший шериф вконец расчувствовался и смахнул одинокую слезу.
- И красивый, -- вставил аббат, намекая на нездоровые пристрастия брата.
- Красивый, -- тот снова икнул, -- но такой... такой колючий. Он даже с замковыми шлюхами редко дело имел. Хотя они были... ик... не прочь. А он не хотел... Гай, Гай... -- де Рено обхватил руками голову, раскалывавшуюся от похмелья, -- такой холодный и упрямый... Совсем как я в его годы.
Аббат де Рено страдальчески возвёл очи горе. Слушать этот пьяный бред не было никакого желания.
- Скоро он совсем остынет, -- проворчал он, -- а всё по твоей милости! Я не хуже тебя знаю, что неповиновение господину приравнивается к малой измене, если кончилось смертью господина. Но ты жив и здоров, так что по закону проступок Гисборна всего лишь мисдиминор. Но тебе мало было, что он заплатит штраф! Ты решил отплатить за пережитый страх и обвинил его в сговоре с Робином Гудом. Ну объясни: зачем было приплетать сюда разбойников? Теперь это -- преступный сговор, заговор против короля, значит, фелония, караемая смертью. Да весь Ноттингем смеётся над тобой! Это здешние горожане и придворные могут поверить в сговор Гисборна и Робина, но ноттингемцы? Да у этих проклятых Богом аутлоу не было врага хуже, чем Гай Гисборн!
- Хьюго, прекрати... пррекрати читать мне проповедь, -- экс-шериф попытался встать, испепелив аббата своим фирменным взглядом, но не удержался на ногах и снова плюхнулся в кресло.
Хьюго только плюнул в сердцах и приказал явившимся на зов слугам уложить господина в постель.
- Оно и к лучшему, что тебя не будет на площади, -- пробормотал он про себя, пока слуги торопились выполнить распоряжение святого отца. Аббат сильно подозревал, что нынешнее опьянение Роберта связано с казнью Гисборна. Точнее, с продравшей глаза совестью шерифа, которая долгие годы спала в каком-то дальнем уголке души де Рено. А теперь вот проснулась, и Роберт тщетно пытался утопить её в вине. Почему-то на память пришли рассказы (сам аббат при этом, ясное дело, не присутствовал) о том, как напился Гисборн после гибели Локсли.
- Как родного сына, -- Хьюго де Рено кинул последний взгляд на дверь спальни и направился к выходу. -- Как родного сына! Наверно, это называется отцовской любовью по-хантингдоновски.
"Господь покарает лорда Дэвида, -- думал Хьюго, спускаясь по лестнице. -- Божьи мельницы мелют медленно, да наверняка. Как бы милорду не пришлось доживать свой век в одиночестве!"

4.

  
В это утро у лорда Дэвида тоже было дурное настроение. Он, правда, не пил, зато вовсю гонял слуг, распекая по самому малому поводу и придираясь ко всему. Впрочем, графа можно было понять.
Какой позор! Сын -- разбойник! Из-за него лорд Дэвид попал в немилость у Его величества, из-за него вынужден сейчас искать новую жену. Конечно, союз с Солсбери обещает большие выгоды, а девушка благонравна и здорова, да и сам граф вовсе не считал себя стариком, но... 
Но эти шепотки за спиной, насмешки, постоянные сплетни! Граф сжал ножку кубка, точно хотел кого-то придушить.
Его будут помнить не за победы над валлийцами, не за мудрое управление своими землями, и не за советы, что, бывало, случалось подавать ещё королю Генриху -- нет! Он, лорд Дэвид Хантингдон, навек останется в людской памяти как отец того самого разбойника, отец Робина Гуда! Иногда лорд Дэвид жалел, что сунул трактирщику сонное зелье вместо смертного. Умри Роберт, и честь рода Хантингдонов была бы восстановлена.
И сегодняшняя женитьба... Всю жизнь держать Роберта в темнице неразумно -- он молод и силён. Слишком расточительно. Узника следует кормить и охранять, и это продлится не один год. За это время Роберт сумеет сбежать. Оставить слугой в замке? Но молодая жена непременно обратит внимание на пасынка. Отправить в деревню? Тоже не лучший выход. Был бы надёжный человек, которому можно было бы поручить надзор за осуждённым преступником и его семьёй. И что делать с Дженни? Рыжая лисичка слишком хороша. Но брать её кормилицей слишком опасно. Не стоит гневить Бога и графиню. Но эта рыжая чертовка так и притягивает к себе мужчин. Они тянутся к ней как мухи на мёд. Долго ли Дженни будет хранить верность однорукому калеке?
   А Роберт не сможет защитить жену, даже если узнает. Даже если с нею будут развлекаться у него на глазах. Размазня! Слюнтяй, неженка! В кого только уродился? Покойная мать слишком избаловала "милого Берта". Похоже, разбойничья жизнь пошла ему на пользу -- по крайней мере, он научился давать отпор. Граф потёр щёку. Да, прежний Роберт никогда бы не посмел поднять руку на отца. Мальчишка стал более жёстким, целеустремлённым, дерзким. Он спорил и раньше, но держался почтительно, как и подобало сыну. Раньше Роберт помнил о сыновнем послушании.
Если бы не Марион... Зачем он только пригласил сэра Лифорда с дочерью на праздник! Всё началось в тот вечер. И ссора с лордом Оуэном, и открытое неповиновение Роберта, и его уход в Шервудский лес! Будь проклята эта рыжая распутница и убийца! Чтоб ей вечно гореть в аду!
Граф Дэвид в сердцах запустил кубком в стену. Серебряная чеканка смялась, а на волчьи шкуры пролились капли вина. Как кровь.
А Роберт... Да что Роберт! Дерзкий юнец, слишком мягкий, чтобы стать настоящим лордом. Он совершенно не умеет разбираться в политике, приноравливаться к желаниям короля, даже если это лишь мимолётная прихоть. Небось почуял себя вожаком, свободным, привык приказывать, безнаказанно грабить и убивать добрых людей и слуг короля. И это Хантингдон! Нет, лорд Дэвид был слишком мягок с Робертом, слишком потакал ему во всём. И вот она, благодарность! Вот вся его сыновняя любовь и почтение!
Ну что ж! Если Роберт отказывается почитать отца, ему придётся научиться почитать господина. В замке каждый слуга на счету. Гарри слишком стар, и ещё четыре-пять стариков, помнящих графа ещё юношей, доживают свой век. Взятые недавно двое слуг слишком дерзки и нерадивы, их приходится часто наказывать. Да, Роберта надо поставить на место. Он молод, ловок, силён и вполне управится одной рукой. Конечно, оставлять его в самом замке не стоит -- незачем другим болтать, будто граф Хантингдон нарушает слово и держит преступника на свободе, предоставляя ему возможность бежать. Сбежать у Роберта не получится, уж об этом лорд позаботится. На ночь Берта будут возвращать в темницу, а чтобы лучше помнил своё место, с него не будут снимать ножную цепь и наденут ошейник. Может, заклеймить? Конечно, он перестанет быть таким красавчиком, зато его будет легче поймать в случае побега.
Решено, так он и сделает. Лорд Дэвид улыбнулся своим мыслям. Он отомстит этому неблагодарному щенку за свой позор и бесчестье рода Хантингдонов.
Граф аккуратно вытер руки и поднялся из-за стола. Пора было одеваться и ехать на площадь. Сегодня место оскорблённого отца подле Их Величеств. 
Милорд скрипнул зубами, представляя, как добрые горожане и королевская свита будут перемывать косточки им с Робертом. Оставалось надеяться, что мальчишка будет держаться достойно, не струсит и не забьётся от страха в руках палача. Не станет усугублять свою вину проклятиями отцу и королю Джону. За всё в этой жизни нужно платить. Оставалось надеяться, что Роберт это понимает и примет наказание с должным благоразумием и смирением. Граф решил, что пока не станет говорить бывшему сыну о своих планах, подождёт до дома. А в Хантингдоне Роберту будет некуда деваться и некому жаловаться. 

5.

  
Тем временем Марион, не подозревая о грешных помыслах лорда Хантингдона, готовилась к своей битве. Иначе чем боем за Роберта -- а драться пришлось бы с королём, королевой, лордом Дэвидом и неведомой девицей, якобы обесчещенной любимым -- то, что она задумала, назвать был нельзя.
Она уже переоделась в мирское платье, привезённое с собой, когда в комнату вошла аббатиса.
- Дитя моё, ты помнишь свои видения?
- Да, матушка.
- Вполне ли ты уверена в своих силах? Хватит ли у тебя любви и терпения? -- аббатиса смотрела строго, пожалуй,даже испытующе.
- Да, матушка. Я люблю Робина и не смогу без него жить.
- Девочка, -- вздохнула преподобная мать, -- ты молода и влюблена. Сейчас тебе кажется, что стоит выйти замуж -- и вы с Робертом будете счастливы всю жизнь. Но что, если любовь пройдёт?
Марион потрясённо уставилась на мать-настоятельницу:
- Я думала, вы на нашей стороне, матушка!
- Я на твоей стороне, девочка моя, -- поправила мягко настоятельница. -- Но я прожила куда больше твоего и многое повидала. Бывает, страсть вспыхивает и гаснет, точно костёр на ветру, а любовь и уважение между супругами горят свечой на окне, разгоняющей мрак и освещающей путь. Что тебя связывает с Робертом Хантингдоном? Не проклянёшь ли ты в недобрый час свой сегодняшний выбор и меня, этот выбор благословившую? Не отвернёшься ли от мужа-калеки, предпочтя здорового мужчину?
- Такого не случится! -- горячо заверила Марион. Но аббатиса лишь покачала головой:
- Не зарекайся. Никто не ведает своей судьбы. Но Господь никому не даёт ношу больше, чем человек в силах вынести.
Марион хотела было ответить, но аббатиса ещё не кончила говорить.
- Но скажи -- как ты представляешь свою жизнь с Робертом? -- Взор преподобной матери был печальным и строгим. -- Не торопись, подумай. Время ещё есть.
Девушка честно призадумалась. Раньше всё казалось таким простым. Приехать в Ньюарк, добиться свидания с Робином, сказать ему., что была неправа, что поспешила с уходом от мира. Он должен был понять и простить, и король бы дал разрешение на брак, а мать-настоятельница благословила бы их.
Она бы помогала Робину справиться с увечьем, утешала в печали, была рядом... Но где это -- рядом? В холодной и стылой темнице, что наверняка меньше её кельи в аббатстве? Сколько бы она прожила там, прежде чем простыла бы и умерла?
Или граф Дэвид не позволит ей разделить заточение мужа? Наверняка он ненавидит Марион за то, что она соблазнила Роберта и увела его в Шервуд. Что он сделает с неугодной невесткой?
К тому же Марион не привыкла сидеть без дела. Можно отдохнуть часок-другой, но когда мимо проходят дни, месяцы, похожие друг на друга и сливающиеся воедино, а ты ешь и спишь -- так нельзя. Пройдут годы, а она будет сидеть подле Робина и утешать его. Примет ли он жалость? Нет. Пойдут ссоры, они будут всё реже понимать друг друга, всё чаще ругаться... 
Марион поняла, что рано или поздно пожалеет о своём выборе и захочет вернуться в обитель, к тихой, но деятельной жизни. В монастыре некогда скучать, каждый день наполнен делами.
Но сдаться? Смотреть, как Робин клянётся в верности другой? Принять постриг и стать сестрой Марией с каменным сердцем? Знать, что сама выбрала этот путь и винить некого?
В одном Марион была твёрдо уверена: ни к королю, ни к королеве она не пойдёт умолять о помощи и спасении Робина. Иначе она причинит ему ещё большее зло, вызвав королевский гнев.
- Подумала ли ты, дитя моё? -- мягко спросила аббатиса.
- Да, матушка, -- Марион в отчаянии закрыла лицо руками. -- Но я не знаю, что делать! Я боюсь, что не смогу любить Роберта так же горячо, как сейчас, и умру от скуки. Или сойду с ума в темнице.
- Господь никому не посылает больше того, что можно вынести, -- аббатиса гладила рыжие кудри плачущей девушки. -- Он подаст знак. Я уверена. И помни: какое бы решение ты ни приняла, я благословлю его.
- Даже стать любовницей короля и женой бывшего опекуна? -- Марион улыбнулась сквозь слёзы.
- Нет, девочка моя, -- негромко рассмеялась аббатиса. -- Потому что ты никогда на это не пойдёшь. Ты ведь выбираешь между обителью и замком Хантингдон? Между Христовой невестой и женой Роберта? Я немало слышала о графе Дэвиде. Поверь, этот человек способен заставить страдать, это правда. Но он не даст умереть от скуки или сойти с ума. Он умён, хотя и жестокосерден. Он прячет свою жестокость за благородными манерами и учтивыми словами. Но они всё равно видны. Охотиться на родного сына точно на дикого зверя! -- преподобная мать осуждающе покачала головой. -- Он обуян гордыней, и Господь покарает графа за этот грех. Твоя же участь, что бы ты ни избрала -- терпение и смирение. Терпение и смирение, дочь моя! Только ими ты достигнешь царствия небесного и поможешь своему любимому.
- Благодарю вас, матушка! -- Марион порывисто обняла пожилую женщину, -- я... я век буду молить Бога о вас!
Та лишь рассмеялась.
- Собирайся, дитя. Нас уже ждут.

6.

  
   За Гаем явился отряд стражи. Пора было идти. Гай неторопливо поднялся. На душе было спокойно. Глупо бояться неизбежного. Если повезёт, смерть будет быстрой, а позор... ему не привыкать. Будь на месте Гисборна кто-то другой, то наверняка бы заявил о своей невиновности, призывая Божий гнев на неправедных судей. Но Гай не думал о мести. Он знал, что невиновен, но знал и то, что справедливость редко торжествует. У Гисборна не было никаких доказательств своей правоты.
   Во дворе уже ждали.
Робин, загнанный в середину такого же отряда, не сразу разглядел брата за чужими спинами. Лишь когда Гая подтолкнули: иди, мол, вперёд, да поживее, и стража расступилась, братья смогли увидеть друг друга.
- Ну я же говорил, что мы ещё встретимся!
- Тебя... я думал, тебя лишили рыцарского достоинства.
Гай дёрнул плечом, словно отмахиваясь:
- Не захотели. Может, будь здесь один король, так бы и сделали, но Её величество оскорбит вид бывшего рыцаря.
- А ну пошли! -- прикрикнул на осуждённых капитан стражи. -- Вон вас карета дожидается.
И он указал на телегу с водружённой на неё клеткой. Дверца клетки была гостеприимно распахнута.
Гай шагнул первым. Стражники помогли забраться, и Гисборн протянул руку замешкавшемуся Робину.
- Давай! А то нас там уже заждались.
В эти минуты Гай Гисборн вовсе не походил на приговорённого к смерти. Если б не цепи, его можно было бы принять за жениха, стремящегося к своей наречённой. Роберт с трудом, но залез в клетку, чуть не свалившись обратно и не свалив Гая -- хорошо, тот держался другой рукой за толстый прут. Дверцу захлопнули, закрыли на замок, стража окружила телегу, возница взмахнул кнутом, и они тронулись в путь.

7.

  
Слуги, придворные да просто зеваки, в этот час слонявшиеся возле ньюаркского замка, долго глядели им вслед.
- Жаль парня, -- сказал кто-то в толпе. -- Такому ещё жить и жить.
Его поддержал нестройный хор голосов.
- Которого? -- спросил кто-то любопытный. -- По мне, так оба хороши.
- Старшего, -- пояснил обладатель первого голоса. -- Уж больно боец хороший, сразу видать. И держится как редко кто. Может, и вправду невиновен.
- Может, ещё помилуют? -- предположил кто-то робко из задних рядов. Голос был женский.
- Жди, как же! -- отозвался кто-то ещё. -- Дуры вы бабы, на что только надеетесь...
А спины последних стражников, замыкающих строй, уже скрылись из глаз. 
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"