The most merciful thing in the world, I think, is the inability of the human mind to correlate all its contents. We live on a placid island of ignorance in the midst of black seas of infinity, and it was not meant that we should voyage far. The sciences, each straining in its own direction, have hitherto harmed us little; but some day the piecing together of dissociated knowledge will open up such terrifying vistas of reality, and of our frightful position therein, that we shall either go mad from the revelation or flee from the deadly light into the peace and safety of a new dark age.
H. P. Lovecraft, The Call of Cthulhu.
Вороны все еще кружили над полями. Некоторые искали, чем перекусить у колеи. Знаете, терпеть не могу этих помойных птиц. Конечно, это могли быть и грачи. Стыдно признаться, но я их до сих пор не научился различать. Да и зрение подводило всегда...
Я проводил взглядом птиц высоко в небе и на земле, пушистые кремовые облака и бледную степь, разрезаемую Левым Бейсужком и укрытую утренним дорассветным туманом. Подумал тогда, что, пожалуй, еще не скоро их увижу. Я заступал на свою смену.
Лифт опускался все ниже и ниже, к вгрызающимся в недра машинам. Я считал этажи и, как обычно, сбился со счета. По мере спуска пища в поем несчастном желудке начинала вести себя странно, но я уже успел свыкнуться с этим за два месяца работы.
Мне приходилось работать "двое через двое" охранником на входе в сеть буровых шахт, где один из возрожденных "ящиков" под видом геологического НИИ проводил разработки каких-то закрытых проектов, замороженных еще в "совке". Могу только предполагать, что сильные мира сего спустились в какой-нибудь архив времен царя Гороха, решительно поворошили старые папки с грифами "Для служебного пользования" и росчерком пера пустили бюджет на всякие сомнительные катакомбы да заводы, брошенные за ненадобностью или по излишней осторожности. Ну как так - огромные территории - и без управы? Да и вряд ли это мог быть банальный распил или освоение бюджета, все-таки "ящик" закрытый. Это не Наносколково, где все красиво, пластиково, полировано и, временами, смешно от абсурдности. В газетах о нашем объекте не пишут. По новостям о достижениях не рассказывают. Не видел. Все это здорово напоминало предприятия в городах с числами в названиях, вроде Арзамаса-16 и прочих наукоградов. Поскольку профиль не мой, знал о том, чем там у нас занимались, чертовски мало, но я думал, занимаются ведь, не перепродают территорию, не закрывают, а значит - кому-то это надо. Как у Маяковского - "Ведь, если звезды зажигают - значит - это кому-нибудь нужно?". Впрочем, я отвлекаюсь.
Когда я собирался устраиваться, меня никто ни о чем не предупредил. После собеседования подписал у кадровиков-безопасников бумажки о неразглашении. Тогда мне это показалось канцелярской мелочью - ни к производственным, ни к коммерческим тайнам я отношения не имел, от меня все-таки требовалось сидеть на одном из пропускных пунктов, проверять всяческие служебные записки, ксивы, чьи-нибудь криво заламинированные пропуска и открывать заедающий турникет. Ну и по минимуму, без фанатизма выпроваживать неугодных, прессу, например. Это я с удовольствием. За второй месяц мне перепал один фотограф, которого я с радостью отправил на поверхность под реплику "Приходите еще!". Может я и моральный урод, но мне нравится выкручивать руки. Рутинная работа, да.
Лифт остановился и я вышел. Тусклый, изредка мерцающий зеленоватый свет дребезжащих ламп с галогеном позволял видеть только пару проемов длинного и широкого коридора с обилием перешейков и дверей. Все остальное сливалось в сплошную зеленую дымку, и я переставал замечать, где пол и потолок переходили в стены. Когда я первый раз вышел на работу и увидел это, то решил, что у меня помимо близорукости развивается астигматизм. Потом я понял, что это все-таки только близорукость. Я не комплексую по поводу своего зрения. Оно компенсируется хорошим шестым чувством и, при необходимости, физической силой. Уж этого у меня хватает. В свое время мог бы быть мастером спорта, да только у этих жлобов все куплено...
Порывшись в кошельке, я достал удостоверение и магнитный ключ к одной из дверей. Старый охранник в будке оторвал взгляд от страниц газеты и начал пристально изучать мои физиономию и документы.
- Новичок? - наконец выдал он.
- Ну, как сказать... Вроде уже два месяца... - я поправил очки и убрал документы; мои друзья говорят, что очки в принципе не сочетаются с моими пропорциями, и предлагали приобрести контактные линзы; с линзами слишком много мороки. Для лазерной коррекции у меня, признаюсь, кишка тонка. А вы бы, наверное, на моем месте готовы были позволить эскулапам светить лазером в глаза, правда?
- Ага, вспомнил, вспомнил. Слышишь, сына, - охранник сложил газету и передал мне связку ключей. - Чую я, что сегодня будет странный и непростой денек. Вчерашние, как их бишь, из лаборатории, не выходили, заняты очень были, да и до сих пор, наверное... Я к ним сунулся, они меня тут же выгнали. Я им - "Время видели, сколько?" А они мне... Твоя смена что ли?
- Ага. А то с чего бы я сюда пришел? - Параллельно со мной на этой будке работали еще двое, помимо старика. Я взял ключи и пошел в раздевалку. Как ни странно, наша рабочая форма мне очень даже нравилась. Прикрепив бейдж к карману зеленой рубашки и прицепив дубинку к поясу, я повесил гавайку на крючок в шкафчик, закрыл дверцу и пошел в кабинку. Старик же всегда приходил и уходил в форме. Я только один раз видел, как он копался в своем шкафчике. Когда я вошел, он тут же захлопнул его и куда-то улизнул. Стыдно признаваться, но любопытства во мне тогда почти хватало, чтобы проверить каким-нибудь не совсем приемлемым способом, что же у него там такого личного.
Старик мял пальцами газету. Он заметно погрустнел.
- Я уже сказал, что предчувствую недоброе. Поэтому, - он похлопал меня по плечу. - Желаю тебе удачи. Остальное у тебя уже есть.
Стоит сказать, что это он меня втянул в это дело. Ошибся телефонным номером, да и имя совпало. Так бы должность охранника в "ящике" досталась бы кому-то другому. Ну, по крайней мере, мне так было сказано, не вижу причин не верить этому.
Старик ссутулился и поплелся к выходу. У двери он остановился и сказал:
- Сегодня я увольняюсь.
Я слышал каждый его шаг, пока он не дошаркал до лифта. Про заявление он говорил в столовой еще недели три назад, так что сюрпризом это не было. Отвальную устраивать он не собирался. За последнюю неделю он впал в депрессию и начал стареть на глазах. А в период нашего знакомства он был не по годам веселым дедом. Как-то он рассказал одну сальную байку, я серьезно надорвал себе живот, когда отсмеялся... Это был последний день, когда я видел его.
Я устроился в кресле, начал перебирать журналы на столе и, наконец, нашел тот, что не был задет карандашом в руке, измученной артритом. Мы со стариком были любителями кроссвордов. Знаете про стереотипных охранников, да?
Собственно, я приступил к своей работе.
Платили немного. Но я был доволен. Рабочие условия устраивали. Уж себя-то, любимого, я прокормить могу. Если кто-то открывал турникет магнитным ключом или заходил в коридор, в моей кабинке загоралась красная жужжащая лампочка. Так что я всегда был наготове. Грубо говоря, можно было спокойно заниматься своими делами, хоть храпеть, если никто не видит.
Время тянулось чудовищно медленно. Я решил кроссворды в трех журналах, задержал и отметил прогуливающего техника, пропустил около двадцати ученых и проголодался как пес, которому целую неделю не давали даже костей.
Наконец, наступил обеденный перерыв. Я пересчитал всех вышедших рабочих и ученых, закрыл будку и опустил титановую занавеску, перекрывавшую весь коридор. Интересно, в какой фирме заказывают титановые роль-ставни? Впрочем, я снова отвлекаюсь.
Наша харчевня была уже переполнена, когда я вошел. Люди уминали за обе щеки прямо у стойки, чесали языками, ругались вслух, толкались и кашляли. Об организованной очереди речи и не было. Я с трудом пробился к стойке. Старик любил повторять, что бармен - не буфетчица. Ну и наш повар - тоже не очень буфетчица. Не похож. Помимо раздачи халявного первого и продажи остального, втихую наливал под стойкой алкоголь. Дождавшись своей очереди, я взял из рук тарелку с супом, отказался от протянутой ложки и выпил суп за четыре глотка. Вернув тарелку, я попросил кофе и булочку с конфитюром.
- Ну и? - повар указал пальцем под стойку.
- Что - и? Сразу после смены, - отрезал я. - Слыхал, старик увольняется?
- Ну да... Думаешь, почему он замену, в смысле, тебя искал? Он уже полгода как на пенсию ушел, но по-прежнему работает. То есть, работал.
- Угу, - пробубнил я и, уплетая булочку, пошел ближе к выходу. Кондиционер у них, видимо, сломался - стояла непереносимая жара. Воняло потом. Интересно, отчего бы потеть яйцеголовым? От просиживания штанов? Впрочем, я сам хорош...
Я дожевал булочку, допил кофе и вернулся к рабочему месту. Ученые и рабочие с безразличным видом показывали свои пропуска и лениво тащились вперед по коридору. Очередной долгий четверг. Я вернулся к кроссвордам. Мне не терпелось поскорее закончить свою смену и вернуться к повару. Время все тянулось, тянулось все так же медленно.
От очередного кроссворда меня отвлек странный гудящий низкочастотный звук. Случайно грифель карандаша скрипнул по бумаге и сломался. Я перевел взгляд в сторону, откуда исходил этот шум. Заслезились глаза, и я потерял сознание.
Не знаю, сколько я так пролежал. Когда я открыл глаза, я увидел лежавшие передо мной очки. Стекло треснуло. Я встал и натянул их на нос. Жалко, что разбились.
Кружилась голова. Было тяжело дышать. У меня заложило уши. Слегка подташнивало. Поначалу я подумал, что мне тряхнуло мозги.
Коридор изменился. Кажется, стены расплывались в дымке, словно горячий текущий воздух искажал свет; откуда-то полз дым, змеился у стен, двигался, словно был живым существом. Помимо моей сигнальной лампочки работала сирена сигнализации. Меня клонило в сон. Ничего не понимая, я вернулся в кресло.
В стороне, противоположной выходу, что-то гудело. Туда-обратно бегали взволнованные ученые, совершенно игнорируя меня и мой пост, перепрыгивали через заевший турникет. Я почему-то перестал понимать их речь, не разбирал ни слова; с трудом мне удавалось не улечься на пол и уснуть.
Некоторое время я сидел, закрыв глаза. Было ясно, что случилось ЧП, да вот только я не мог сделать что-либо, не в этом состоянии. Я пытался фокусировать внимание на словах, влетавших случайным образом в мои уши, но меня клонило в дрему. Все же я уронил голову на небольшой столик передо мной, потому, вроде бы, и пришел в себя.
Я все еще не решался отказаться от идеи с сотрясением мозга. От выхода вглубь коридора бежали люди в костюмах химзащиты. Ничего не соображая, я попытался остановить одного из них: никто не показывал мне пропуск. Я все же схватил кого-то за плечо. Он тут же сдернул мою руку:
- Парень, отойди, не мешай! И так хреново.
Они все бежали туда, где все нарастал гул. Из-за этих дурацких ламп дневного света я не мог разобрать, куда именно они бежали и сворачивали ли где-нибудь.
Рядом со мной зазвонил телефон - я чуть было не упал со стула.
- Дежурный коридора "Ф" на связи, - я прочистил горло.
- Назовите свой номер.
На экране значился телефон безопасников. Я прочитал номер с бейджа на моей рубашке.
- Внимание! Поступает новая директива: оставаться на посту, покидать только в крайнем случае по своему усмотрению при угрозе жизни или здоровью, не задерживать на КПП технические службы, сохранять самообладание.
- Понял. Отбой, - я повесил трубку.
Передо мной стоял тяжело дышавший техник. Он тряс перед моим лицом карточкой, подтверждающей чрезвычайные полномочия. Когда я был инженером по охране труда на заводе, такая карточка была моей мечтой. Сейчас ко мне пришло полное понимание большей ответственности за большие права.
- Откройте шкафчик и выдайте мне оружие.
- Зачем технику пистолет?
- Я говорю, откройте и выдайте!
Я пожал плечами и с сомнением, так как из-за разбитых очков не мог толком разглядеть документы, открыл сейф. Как только взволнованный техник получил травматический пистолет и два магазина с патронами, он рванул в сторону "гула".
Я просидел, барабаня пальцами по коленям, еще несколько минут, хотя это могло растянуться и до часа: я не знал и не был уверен, потому что все еще неважно себя чувствовал, а мои наручные часы остановились.
Снова зазвонил телефон.
- Дежурный коридора "Ф", - я снова прочистил горло.
- К тебе мой человек не заходил? Это я, я там, дальше по коридору.
После моей будки в коридоре была еще пара таких же. Но у меня к ним допуска не было. Судя по номеру, звонил один из охранников тех будок. Обычно они смотрели на нас со стариком сверху вниз, в харчевне сидели за отдельным столиком, с нами общались сухо. Там же, в харчевне получали баланду без очереди. Знаете, что хуже очередей? Очередь из внеочередников.
- Я понял. Техник?
- Техник, техник. Он пушку взял у тебя? У нас патроны уже заканчиваются, и травмат один заклинило, так что... КЛАЦ!
Сигнал оборвался. Шипение. Я пару раз дернул рычаг. Гудки. Услышав топот, я поднял глаза.
Вглубь коридора бежали люди в камуфляже, с противогазами на головах. Один из них остановился рядом со мной.
- Эвакуация! Всем на поверхность!
- Нет, я на посту, не могу покинуть.
- Дурак! Первый же, которого нашли - идиот. Быстро на поверхность! Забудь про директиву, всё, угроза жизни-здоровью. Вали отсюда!
Впервые я серьезно задумался над тем, что и от кого я охраняю. И самое главное - с какой стороны надо вешать замок: внутри ворот или все-таки снаружи... Проблема была в том, что с какой стороны бы ни вешать, делать это НАДО БЫЛО РАНЬШЕ. Это откровение безысходности больно укололо мое сердце. Я был привратником у замка с привидениями. Только я не знал, что замок с привидениями.
Я отключил турникет, а взвод пробежал дальше. В конце концов, я перестал слышать их топот. Но мертвой тишины не было. Жужжание шум, гул, как угодно. Этот кошмарный звук был еще далеко, но все нарастал. Я начал нервничать и полез за пистолетом в сейф. Конечно, это мог быть и шахтер с дрелью, у которого неожиданно сорвало крышу. Однако могло быть и хуже.
Мне становилось плохо. Опять тошнило. Я зарядил пистолет, вышел и закрыл кабинку. Прищурившись, целясь в "шум", боковым шагом пошел вперед. Я еще не был ознакомлен со структурой коммуникаций, но приблизительно знал, что коридор уходил очень глубоко и постепенно снижался, а все боковые ответвления были тупиками, а потому явно были для меня бесполезны.
Я все шел. Хоть я и подслеповат, но все же кое-где я видел стреляные гильзы. И местами капли чьей-то крови.
- Стоять! Мордой на пол! Кидай пушку! Ложись на пол!
Кричали сзади, поэтому бояться было особо нечего. Но пистолет я уронил еще до того, как меня об этом очень вежливо попросили. С руками за спиной меня подняли и осмотрели в поисках удостоверения. Видимо, опять солдафоны, но уже в абсолютно черной форме, в масках и с тяжелыми винтовками.
- Так. Это местный охранник. Ствол проверьте, - Это наверняка был их старший, небольшого роста, с сержантскими соплями на плечах. - Не стрелял? Ну ладно. Ты, - он толкнул меня в плечо, хотя с его-то ростом и моими габаритами это выглядело совсем не так, как он того хотел. - Ты - или идешь с нами, или - на поверхность. Директива не действует. Усек?
- Это у вас крайняя директива не действует. Ствол мне обратно. А сами идите дальше. Я сразу за вами.
- Ладно. В курсе, что тут творится?
- Хотелось бы. Может, вы мне скажете?
- Нет, это навряд ли. Ладно, мы выдвигаемся. Только не подстрели никого из нас.
Они усмехнулись и рысцой побежали дальше. Похоже, в их глазах я был большим недотепой. Набедокурили, ага, а разгребать пусть будут большие дяди. Поглядим еще, как там эти большие дяди себя поведут.
Я все так же, шаг за шагом, двигался вперед и одергивал себя, чтобы не целиться им в спины.
Наконец, я стал замечать, что некоторые лампы не горят, хотя с этим здесь строго, стены местами изгажены пулями, причем явно не травматическими, да и крови прибавилось.
Наверное, страх заставляет мозг работать эффективнее. Теперь мне казалось, что те, кто здесь был, посходили с ума и решили перебить друг друга. Здесь все именно так и выглядело. А источник безумия - этот проклятый шум, который давил мне на виски, кажется, уже целую вечность. Сам бы застрелил кого угодно, только бы это гудение прекратилось.
Но гудение было уже здесь. Теперь оно было отчетливым, явным, но до сих пор оставалось загадкой, что является причиной этого отвратительного звука. Мне послышалось, что за шумом раздалась пара автоматных очередей.
Я не мог понять, откуда столько крови и пулевых следов на стенах, но ни одного тела, ни мертвого, ни раненого. Конечно, можно было подумать, что раненые двинулись дальше, но это казалось уж слишком маловероятным. Организованно расстреляли друг друга и все также организованно, в колонну по двое двинулись дальше?
Я споткнулся и во весь свой рост растянулся на полу. Очки зазвенели стеклом и раскололись окончательно. Так и не сумев их найти, я встал и, прищурившись, вытянул вперед руки и добрался до стены. Ведя рукой по стене, я все продолжал идти дальше и сжимал рукоятку пистолета другой рукой.
Напряжение нарастало. Рука с пистолетом дрожала. Я вспомнил, что где-то впереди должен быть поворот коридора.
Я чуть было не споткнулся снова.
Передо мной лежал спецназовец. То есть, его труп. Нет пульса. Значит труп. Я осторожно перешагнул и двинулся дальше.
Еще один мертвец в полутьме. Я сглотнул. Глаза заливал холодный пот.
Сжимая пистолет обеими руками, я переступил через еще одно тело. На этот раз без обеих ног. В жизнеспособности этого сомнений не было. Я дошел до поворота. Чья-то рука оставила кровавый след на стене. Меня уже трясло, когда я нашел эту руку. Господи, куда ты послал глупого подслеповатого охранника?..
Впереди среди тел кто-то шевелился. Стараясь не споткнуться, я добежал до живого, на всякий случай, целясь в него. Солдат без руки лежал на собственных вывороченных внутренностях и пытался связаться по рации. Меня мутило.
- ...Скорпион... Скорпион... Логово не уничтожено... Повторяю...
- Ты как? Ты живой? - ничего лучше я спросить не мог.
- Это опять ты? - он застонал и вновь начал бормотать по рации, уже вполголоса.
- Ты же сдохнешь! Давай я тебя оттащу! - я понимал, что несчастный умрет в любом случае, с такими ранами не живут, но что-то заставляло меня делать хоть что-нибудь, чтобы бороться за его жизнь.
- Убегай отсюда, идиот! Спасайся! - он нацелил винтовку на меня.
Я поднял руки и медленно пошел спиной назад. Но он, кажется, лишился сознания от шока или от потери крови. Солдат был безнадежен. Не знаю, почему я это проигнорировал, когда только увидел его. Я взял его винтовку, осторожно ступая, двинулся дальше.
Безумие. Полное безумие. Царство безумия. Когда видят глаза, но мозг отказывается им верить. Когда начинаешь думать спинным мозгом, забывая про головной. Когда теряешь контроль над собой и превращаешься в безвольного наблюдателя. Театр одного актера и одного зрителя. Я мог бы подумать, что произошедшее вызвало у меня шок, но я совершенно отрешенно продолжал двигаться вперед по коридору. Я шел вперед, держа винтовку за цевье как бесполезный реквизит. Не знаю, что меня заставляло идти вперед, перешагивать через тела техников, лаборантов и военных.
Несмотря на то, что лампы по-прежнему светили, впереди сгустилась тьма. И в ней была смерть. Тьма была настолько густой, жирной и липкой, что, казалось, ее можно было зачерпнуть ладонью. И в то же время она ощущалась как незримый, настоящий вакуум. Эта пустота излучала страх. Не просто Страх. Первобытный Ужас. Переживания недочеловека в звериных шкурах перед разъяренным мамонтом. Мысли еврея в последние секунды в газовой камере. Это была Смерть в темноте.
Отключившись от происходящего лишь на секунду, я заметил еще одного живого. Вернее, только его половину. Его крик в моих ушах вернул меня к этой ужасающей реальности. Он орал благим матом, цеплялся руками за своих мертвых соратников и карабкался подальше от Вакуума, простиравшего свои темные, но невидимые щупальца.
Тьма наползала. Кошмар надавил, навалился на солдата и поглотил его вместе с его криком. И в этот момент я, наконец, понял, что же было источником шума, продолжавшегося весь день. Это был голос Тьмы. Тьма заговаривала со мной. Ее голос звучал у меня в голове. Гортанный голос, с репликами без разделения на отдельные слова. С совершенно спонтанными подъемами и спадами интонации. С клокочущими звуками и скрежетом, непохожими на человеческий язык вообще!
Меня все-таки вырвало. Тьма впереди сгущалась, меня мучили разнообразные грани страха, чувства смешанного с чем-то, что я ощущал впервые. Никогда до этого я не хотел жить так сильно. Я отчетливо осознавал, что нахожусь у самой черты, где-то рядом с точкой невозврата, только не мог понять, где находится эта тонкая пунктирная линия - впереди или позади. Наконец, эта черная волна неумолимо покатилась на меня. Какой-то частью сознания я понимал, что это было неизбежным завершением, последней нотой. Несколько раз я выстрелил в нее... вернее, туда и ноги сами понесли меня вон, подальше от страшной аномалии. Но Тьма накрыла и меня...
Боль. Жар. Зло. Вой. Тьма. Гнев. Ад. Все это - лишь слова.
Мой крик разорвал меня на молекулы. Я смешался с Тьмой. Мы стали единым и неделимым целым. Я плавал в мутной жиже своих мыслей, не мог освободиться от цепких лап своего кошмара, потому что был неспособен на восприятие окружающей действительности. Время застыло, мир свернулся в точку и исчез, оставив меня наедине с самим собой. Это было болезненным наркотическим опьянением. Последняя обжигающая боль засела в сознании, и я лишился всех чувств.
Вселенная не терпит парадоксов. В подобные моменты тяжело понять, сон ли это, или реальность. Когда праздное, буйное, разрушительное настроение медленно перерастает в опустошающее, тягучее похмелье. Казалось, что невозможно разграничить то, что было иллюзией, да и было ли иллюзией, и то, что происходило на самом деле, но происходило ли... Парадокс заключался в том, что моя сущность не принадлежала ни к исчезнувшему миру, ни к небытию, открывшемуся на его месте. Я скользил параллельно событиям. Я повис посередине, без возможности всплыть на поверхность или погрузиться на дно. Я захлебывался собственными безумными мыслями. Я думал, что это - конец.
Я ошибся. Мне все-таки удалось вынырнуть. Я лежал на ржавом железном полу из железных листов, проклепанных между собой. Пол плавно переходил в стены и потолок. Я словно был в огромном металлическом чреве. Наибольшей неожиданностью для меня стало невероятное улучшение моего зрения. Я видел каждую заклепку, каждый сварной шов, каждую царапину и каждое пятно ржавчины на железе. Отсюда был лишь один выход - странная комната сужалась, становясь похожей на трубу. Ворочаясь как червяк, я протиснулся в проход. Продолжая продвигаться, я увидел, что оставило эти царапины на металле - кое-где в них торчали выломанные человеческие ногти.
Наконец я выбрался. Передо мной возвышался исполинский трон, на котором восседало чудовище. Ужасное существо с моим лицом. Меня сжигала его злоба, мне было мучительно больно стоять перед ним. А он смеялся и ненавидел меня. Каково это, стоять перед Дьяволом, которым, как оказалось, был ты сам... Он заговорил со мной на этом жутком языке, который я слышал в коридоре. Он говорил мне, что на самом деле на кресте висел Иуда, которого намедни поцеловал обо всем осведомленный Иегова, и вся эта история с воскрешением - сплошное враньё. Он говорил, насколько распространен каннибализм в действительности и как часто мы, не подозревая об этом, едим человечинку и супчики из младенцев. Он поведал, сколько изощрённого кровосмешения происходило в моей родословной и как часто моя прабабка, опоросившись, закапывала под крыльцом выродков. Я не хотел верить во все, что доносилось до меня с этим отвратительным голосом, но вся та чудовищная мерзость, которую на меня изливал этот кошмарный титан с моим лицом, давала ответы на многие неразрешенные вопросы. Когда я разобрал в потоке этого грязного голоса некоторые далеко не общеизвестные факты о моей жизни, тьма вновь поглотила меня. Я растаял и высох. Я был дряхлым стариком, древнее, чем само время, я следил за рождением и гибелью миров, я переживал страдания каждого живого существа в бескрайней вселенной. Я успел узнать, что такое ад, прежде чем тьма вновь объяла меня...
Люди, побывавшие на войне, пережившие катастрофу, клиническую смерть... Они не поймут меня. Поймут те, кто НЕ ВЕРНУЛСЯ. Ведь я тоже не вернулся.
Ад пришел ко мне, и был он страшен, но по каким-то причинам, непостижимым смертным, он не принял меня, отторг, как тело отторгает чужеродную ткань. Возвращение было столь мучительным, что я не в силах вспомнить это снова. Агонизируя, преисподняя извергла меня.
Я открыл глаза, но ничего не увидел, кроме мутных пятен. Расплывчатый, сюрреалистичный, маслянистый сон начал меня отпускать. Я очень хотел верить, что это был сон. Окружавшие меня коченеющие изувеченные тела подтверждали реальность происходящего. Ползком я двинулся вперед. Двигаться было так тяжело, будто за мной на цепи волочился огромный булыжник. Я полз много часов, карабкался по мертвецам. Наконец, я нащупал чьи-то очки и обул их на свой нос.
Зрение относительно вернулось. Я стоял на коленях перед собственным киоском. Я добрался до телефона и грязными руками набрал номер дежурного в ближайшей будке. Через несколько минут прибыла бригада медиков и спецназ, рванувший вглубь коридора.
Меня оперативно забрали на поверхность. Я ослаб и выдохся. Из машины я увидел знакомые мне поля в уже вечернем тумане, ворон в воздухе и на высоковольтных проводах и багровое солнце, близящееся к горизонту.
Все, что я узнал - шахту закрыли и впоследствии засыпали. Инцидент также оставалось принять как закрытый. Около года я провел в закрытой лечебнице, и еще полгода наблюдался эскулапами, потом же меня перевели в другое закрытое предприятие. Периодически меня вызывают на разговор люди из первого отдела "ящика", в котором я работаю сейчас. Видимо, причина в том, что я до сих пор прихожу на это поле. Здесь сейчас растет бурак, которым с удовольствием кормятся все те же вороны или грачи. Но на глубине, я знаю, там, куда когда-то добрались неосторожные шахтеры, там царят тьма и ужас. Это зло ждет своего времени. Я думал, что забуду о нем насовсем. Но как-то оно манит меня, заставляет возвращаться сюда.
Я сказал, что не вернулся, потому что что-то из этого ада, из этой Тьмы осталось во мне вместо того, чего Тьма лишила меня и забрала себе. Я уже другой.
Это не я, не тот, который продолжает ждать в этой степи, ждать неизвестного, продолжает ждать начало или конец очередной смены...
Это я, который все еще там, на глубине, тот, который по-прежнему спит в аду.