Волошин Юрий Дмитриевич : другие произведения.

Зеленые холмы Винланда. Часть 3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 6.72*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Историко-приключенческий роман о трех новгородцах XII века, которые волей судеб были заброшены в далекие края. Длинный путь приключений от Новгорода до Винланда (Америки), полный борьбы за жизнь и поиски лучшей доли.

    В связи с предстоящей публикацией и ограничением на авторские права представлены только некоторые главы.
Волошин Юрий Дмитриевич

ЗЕЛЕНЫЕ ХОЛМЫ ВИНЛАНДА

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

избранные главы

Глава 10. Последнее звено.

  Ветер неистово трепал полог типи и заносил колючие снежинки внутрь. Костерок трепыхался от него, наполняя помещение дымом, от которого щипало глаза и першило в горле. Сальные коптилки скудно освещали мрачную полутьму и в ней смутно виднелись сгорбленные фигуры сидящих вокруг людей, закутанных в меховые одеяла.
  На ложе из нескольких слоев шкур, переложенных терпко пахнущими пуками трав, лежала Берит и её открытые глаза едва светились, отражая свет мечущегося огня. Высохшее лицо казалось маленьким и нереальным. Сухая желтая кожа плотно обтягивала кости лица, испещренного множеством морщин и складок. Руки безжизненно вытянуты вдоль тела. Вся она казалась неподвижной и застывшей, и лишь глаза говорили, что жизнь ещё не покинула бренного тела, едва обозначавшегося под ворохом одеял.
  Несколько женщин и Белян в скорбном молчании склоняли головы, изредка попыхивая трубками, каждый раз тусклый огонёк трубки высвечивал хмурые лица. А ветер рвал полы типи, завывал и бросался с остервенением на жилище, как бы силясь сорвать и унести это лёгкое сооружение вместе с умирающей старухой.
  А глаза Берит пошарили по лицам и остановились на Беляне. Рот зашамкал беззубыми деснами, едва слышные слова слетели с губ. Белян заметил движение, встрепенулся и придвинул своё громоздкое тело к ложу.
  - Ухожу я к своим предкам, Белян, - донёсся тихий шепот и Белян с трудом уловил его.
  - Не тревожь себя, Берит, не волнуй душу. Всё идёт, как надо. Ты не зря прожила свою долгую жизнь.
  - Да, Белян, ты прав. Хочу сказать, что ты так много для меня сделал, что слов не хватает у меня выразить моё чувство, - она тяжело задышала, и бисеринки пота заблестели у неё на лбу.
  - Полно тебе кручиниться. Двери рая для тебя не будут закрыты, так у вас по вере вашей говорится. Не терзай души своей и лежи спокойно.
  -.Да, теперь осталось мне только это спокойное лежание, но чует душа, подходит мой конец. Я не страшусь его. И ты прими свой так же, Белян. Это не страшно, когда прожил так долго на этой земле. Устала я.
  - Вот и лежи спокойно. Может тебе подать чего? Скажи.
  - Нет, Белян. Не утруждай себя. Я всего насмотрелась и всё испытала. Но всё это, как в тумане осталось, а вот ты представляешься мне яркой и негасимой звездой. Ты светил мне столько десятков лет, и я молилась лишь тебе. Другого бога я не признавала. Да и есть ли он? Не выдумка ль то хитрецов и лукавцев? Скоро я то узнаю доподлинно.
  - Да. Так, видно, и будет. А я доволен, что доставлял тебе радость, если это так, как ты говоришь. Ты утешила меня и я рад за тебя.
  - Ты верно сказал. Ты много мне радости доставил, и это особенно мне было приятно, когда вокруг было так много зла и гадостей. Дай бог тебе и дальше долгой и радостной жизни.
  - Куда уж дольше? И так зажился я на белом свете. Вот и тебя провожаю в последний путь. Последнее звено ты для меня в этом мире. Все сгинули, а я ещё толку ногами землю. Скоро и мне будет дорога по твоим стопам. Авось встретимся там, на небесах.
  - Не встретимся. Потому прощай и не помни зла, коли оно случалось.
  - Да что ты, Берит! Какое зло ты упоминаешь? Разве то, что ты сама испытала на себе от других? Так и ты не тащи его с собой. Оставь и облегчи душу покоем.
  - Ты прав, Белян. Уже скоро, я чувствую, как холодеет тело. Прости...
  Шепот прервался, по телу прошла чуть заметная дрожь и Берит затихла. Белян напряженно всматривался в высохшее лицо старухи, замечая, как печать смерти всё шире захватывает это сморщенное, и такое маленькое и уже становящееся незнакомым, лицо.
  Щемящий холод сделался в груди, холодный пот высыпал у Беляна на лбу. Что-то стеснило грудь, вздох тяжелый и скорбный сотряс всё его огромное сильное тело. Плечи опустились, и голова упала на грудь. Горло схватила спазм и скупая слеза скатилась из глаза, запутавшись в седой бороде, холодя кожу.
  Женщины тихонько завыли скорбными голосами. Вой сдавил сердце железными когтями. Белян хотел прикрикнуть на женщин, но передумал и с большим трудом поднялся на ноги. Они казались ватными и плохо слушались, едва передвигаясь к выходу. Ему стало нестерпимо душно, грудь его требовала свежего воздуха. Он добрался до выхода и шагнул в снежную круговерть. Рот хватал свежий холодный воздух, силясь быстрее наполнить жаждущую грудь. Белые волосы метались на ветру, снег забивался под одежду, остужая кожу и возвращая нормальное состояние.
  Глаза застилали слёзы не то от ветра, не то от тоски, которая со страшной силой вдруг обрушилась на него. Он казался себе заброшенным в такую даль от людей, что пути назад сыскать уже невозможно и ему грозит навечно оставаться в этой снежной метели, тоскливо ожидая своего последнего часа. Знакомая собака подкралась к его ногам и потёрлась о них, ища ласки и сочувствия в её собачьей жизни. Он повалился прямо в сугроб, наметенный у входа, и обнял влажную шерсть собаки. Та повизгивала сдержанно и радостно, колотила толстым хвостом и лезла своим языком в мокрое волосатое лицо Беляна.
  Его стало знобить, захотелось закрыть глаза, предавшись воспоминаниям, которые вдруг нахлынули на него с необоримой силой. Откинулся назад, ища опоры спине и большего удобства телу, но вдруг встрепенулся. Сердце трепетно заколотилось в груди, глаза широко раскрылись, не замечая налетевшего ветра и снега. "Что это я выдумал?! - пронеслось в голове. -Неужто так и уйду из этого мира? А ведь силы ещё есть. Ещё многое можно сделать. Нет, рано ещё. Да и не к чему"
  Он с трудом поднялся на ноги, вслушиваясь в неясные причитания, доносящиеся из типи, оттолкнул обманутую им собаку и пробрался в типи. Там было так, как и было до его ухода. Он придвинулся к костру, вбирая озябшим телом тепло и ощутил радость от несвершившейся глупости.
  Но взгляд на труп старухи, молившейся за него при жизни, опять вытеснил из груди радость бытия. Подумалось: "Где теперь витает её душа? А может, и нет никакой души? Одни сказки и выдумки? Кто это может проверить? Оттуда ещё никто не возвращался. А раз так, то кто может знать о загробном мире? Видно старуха правду молвила, что встречи не бывать. Она долго жила и много видела. Ей виднее. Может, так и лучше"
  Стали заходить люди, запорошенные снегом, крики и вой попеременно то усиливались, то затихали, как вьюга в лесу. Белян всё сидел неподвижно у костра и его никто не трогал, уважая его скорбь и тоску.
  А Берит завернули в одеяла, перевязали ремешками плотно и аккуратно и под вой ветра и женщин отнесли в холодную палатку для предания последним ритуалам. С опаской поглядывали на Беляна, опасаясь его запрета, но тот в своих глубоких размышлениях не замечал поднявшейся суеты и не препятствовал свершению положенного обряда по законам туземцев. Женщины с благодарностью взирали на скорбящего вождя и спешили оставить его одного со своими мыслями и воспоминаниями.
  А мысли текли медленно, неторопливо, перескакивая с одного на другое. Ему приятно было ощущать покой и тепло, изредка прерывая ход мыслей для выслушивания вьюги, что продолжала бесноваться снаружи.
  К нему в типи пробралась девочка лет семи-восьми и прижалась к его колену. Он не глядя опустил огромную ладонь на её голову и ласково с любовью погладил, ощущая гладкость и мягкость волос.
  - Дедушка, не горюй, - сказала она тоненьким голоском, с жалинкой и сочувствием. - Я с тобой осталась, да и других много. Мы тебя не покинем, и будем заботиться о тебе.
  - Вот спасибо, Ольховая Серёжка, - ответил Белян с замиранием чего-то восторженного и лёгкого, шевельнувшегося в груди. -Как ты похожа на мою матушку. И волосы твои ещё не почернели, и глаза синие. Хорошо, что ты пришла. Посиди с дедушкой.
  - Дедушка, не говори о том, что я беловолосая и светлоглазая. С меня смеются все девчонки и мальчишки. Когда мои волосы потемнеют, деда?
  - Потемнеют, внучка, не горюй. Это не горе, не в волосах дело.
  - Как же не в волосах? Все считают меня некрасивой.
  - Так ведь не ты одна с такими. И у других есть тоже светлые.
  - Светлые, но не белые с желтизной. Это так плохо и некрасиво.
  - Глупенькая! О чём голову забиваешь. Зато мне ты самая ненаглядная.
  - Но этого мало. Дедушка, принеси богатые жертвы духам, может они почернят меня, и тогда я буду такой же красивой, как и остальные.
  - Хорошо, Ольховая Серёжка. Я обязательно так сделаю, и ты у меня будешь самая красивая и все мальчишки передерутся за один взгляд твой.
  - Что ты говоришь, деда! Я и не думаю об этом!
  -.Думай, не думай, а скоро придется. У нас рано девочки становятся хозяйками типи. Так заведено, и менять обычай опасно. А надо бы переменить его. Уж слишком короток ваш век. Гляди, сколько зим прожила Берит. Поди, и сосчитать невозможно. Лет сто, если не больше, да тебе того не уразуметь. Вот как надо жить, внучка. И тебя она выходила травами да корешками, да не одни раз. А скольким помогла избежать переселения в песчаную страну. Вот кто была главная наша мать-хранительница. Ей надо приносить теперь жертвы и дары. Может, умилостивят ее и она не оставит наш род своими милостями.
  - Как страшно ты говоришь, дед. Я боюсь...
  - Может ты и права, что страх посетил твою грудь. Без нашей старухи многим нашим деткам придется плохо, охо-хо!
  Девочка ушла, а Белян ещё долго сидел, неотрывно глядя на пляшущие в движении воздуха язычки пламени. Потом его сморил сон. Он повалился на шкуры, устилавшие пол и сны овладели им.

ЭПИЛОГ.

  Раннее утро сверкало росой и солнцем. Неугомонный щебет птиц звенел в воздухе, переливаясь на разные голоса. Последние прозрачные клочки тумана быстро таят в низинах, прогреваемых тёплыми лучами. День обещал быть тихим и жарким. Речка сонно катила свои воды на восток, и длинные ветви ив полоскали в ней свои ветви.
  Берег пестрит разодетой толпой туземцев. Развеваются праздничные в узорах наряды, мелькают пышные уборы из перьев, цветная бахрома одежд неистово трепыхается от порывистых движений. Детвора сновала среди их взрослых родственников и поминутно оглашала утренний, ещё прохладный и свежий воздух, криками возбуждения и некоторой тревоги.
  Семь больших каноэ покачивались у берега, готовые принять людей в свои неглубокие чрева. А люди суетились, перекликались взволнованными голосами, одёргивали детей и усмиряли лающих собак. Костры дымили синими струями и с шестов уже снимали прожаренные куски мяса, распространявшие восхитительные запахи.
  Высокий худой старик в развевающихся белых одеждах с вышитыми узорами чуждого рисунка неторопливо и осторожно приближался к главному из костров, где уже ждала расстеленная шкура вапити с лоснящимся чистым мехом, покрывавшая слегка обтёсанный ствол дерева, скорее обрубка. Его с заботой и вниманием поддерживали под руки два других старика, но более молодых и не таких худых.
  То шествовал Белян и его высокая, хоть и высохшая фигура возвышалась над остальной толпой на целую голову. Его белая голова с шелковистой седой бородой и длинными седыми же волосами резко контрастировала с остальными головами, в основном темноволосыми.
  Отряд воинов с копьями в руках чинно эскортировали старца, сверкая пышными головными уборами из перьев, свисавшими до земли. Лица раскрашены тщательно и замысловато. Бронзовые тела застыли в напряжении, их поступь тверда и уверенна.
  Белян опустился на приготовленное сидение, поднял руку в приветствии, но было видно, что каждое движение доставалось ему с трудом. Его жест поняли, как начало торжеств и у костров закипела работа. Женщины таскали парующее дымком мясо и разносили пирующим. Все замолкли, углубившись в насыщение перед предстоящей дорогой и проводами своего древнего вождя в последний путь, как того пожелал сам вождь.
  Белян едва прикасался к лакомым кусочкам. Его беззубый рот шамкал, слегка высасывая соки и выплёвывая остальное в огонь костра. Тепло его мало согревало старые члены, он кутался в белое одеяло, расцвеченное узором, голова слегка тряслась, но он старался стан держать прямо и гордо.
  Глаза медленно обводили поляну на берегу речки, людей, аппетитно разрывающих крепкими зубами куски мяса, капающие кровью. Девочки таскали из речки прохладную воду и разносили её пирующим. Собаки нахально лезли под ноги, стараясь схватить кусок, устраивали короткие яростные стычки и убегали, разогнанные палками.
  Белян слабо различал людей своими светлыми, потерявшими первоначальный цвет глазами, но взор его торопился, жадно выхватывая давно знакомые и такие милые и привычные картины его родного стойбища. А оно за последние десять лет разрослось. Род стал могучим и сильным и в племени массачузов считался самым уважаемым. Долгие годы мира позволили ему окрепнуть, теперь Белян всматривался в людей и чувство удовлетворения наполняло его грудь радостным томлением и немного сожалением.
  Забухали барабаны, перекликаясь с трещотками, и Белян поднялся с помощью дюжих воинов, подхвативших его долговязую фигуру. Но он решительно отстранил помощников и нетвёрдыми осторожными шажками заковылял к берегу, где ждали его каноэ с сорока отборными воинами во главе с вождями в праздничных одеждах или голые по пояс.
  На слабеющих ногах Белян добрел до воды, там его подхватили сильные руки и бережно отнесли в самое большое каноэ, убранное шкурами и приготовленными одеялами. Беляна любовно уложили на ложе, и толпа завыла и закричала тоскливыми скорбными голосами. Им вторили собаки, проникшиеся людским горем и печалью. Барабаны надрывались, собаки выли и неистово лаяли, а дети плакали, прижимаясь к ногам своих матерей.
  Белян чувствовал страшную усталость, волнение теснило его грудь. В горле вырастал комок, затрудняя дыхание. Он ловил ртом воздух, но его ему было мало. Глаза наполнились слезами, в голове мутилось, он не пытался разобраться в своих чувствах. Жадно ловил взором картины привычной жизни и не заметил, как флотилия каноэ отвалила от берега, и тот стал медленно удаляться с толпой рыдающих женщин и угрюмо стоящих воинов и стариков, провожающих вождя в дальнюю дорогу.
  Гребцы молча и размеренно опускали в воду короткие с широкими лопастями вёсла, стараясь не производить много шума и не качать утлое судёнышко. Под этот мерный ритм Белян успокоился, как-то внезапно, будто и не случилось ничего. Мысли путанные и сбивчивые потекли медленнее и неопределеннее, и он задремал, убаюканный журчанием воды вдоль бортов каноэ.
  Флотилия плыла неторопливо, часто останавливаясь, приставая к берегу. Белян иногда позволял себе каприз, и его тотчас старались исполнить, хотя вскоре сам великий вождь терял интерес к остановке и не знал, что в таких случаях делать. Это угнетало его, он смущался своей беспомощности и теперь уже торопил плыть дальше.
  Попадались вдоль речки селения соседних родов и племён. Слава о последнем белолицом вожде распространилась далеко, и его встречали с неизменным почтением и любопытством, долго провожая потом на своих каноэ. Вся эта суета слабо отражалась в мозгу Беляна. Он воспринимал это как сон, и тут же забывал. Он иногда не мог понять, куда он плывет, и спрашивал своего сына, старика в многочисленных шрамах, который постоянно находился в его каноэ:
  - А куда меня везёте, Глаз Хорька? Зачем мне это?
  - Великий вождь, то исполняется желание твоё - отойти в мир иной на берегу Большой Воды. Там ты хочешь послать привет своей далёкой земле.
  - Да? Это тебе духи подсказали?
  - Это подсказал нам Великий Вождь, Каменная Голова.
  Белян задумывался и больше не просил разъяснений. Позже он вспоминал всё, но уже забывал свои вопросы и торопливым взором бегал по проплывающим мимо берегам.
  В минуты полного просветления он спрашивал:
  - Глаз Хорька, ты верно исполняешь волю мою. Ничего не забыл? А то я стал забывать многое. Как бы не перепутать чего.
  - Того быть не может, Великий Вождь. Все мы хорошо помним твои желания и исполним их точно. Не волнуй себя понапрасну.
  - Это хорошо. Ты успокоил меня.
  Он дремал, и перед ним вставали картины давно минувших событий. Он с наслаждением перебирал их в памяти, и всё казалось ему тогда значительнее и дороже теперешнего. Вот только имена вспоминал он трудно, и это раздражало и угнетало его.
  Погода стояла чудесная, и молодые часто подносили духам благодарственные подношения и жертвы, моля о ниспослании такого блага и дальше. Дни тянулись однообразно и скучно. Белян не замечал того, что молодёжь уходила охотиться, что в отдалении от его костра сдержанно веселились воины, он весь был в себе, и окружающее уже не волновало и не трогало. Он словно спешил мысленно перебрать в памяти прошлое и торопил с упорством и настойчивостью себя, словно возможность не успеть в этом будет ему дорого стоить.
  Прошли три дня и воздух, насыщенный влагой близкого моря ворвался в трепетные ноздри старика. Он остро ощутил этот, когда-то ненавистный, запах и волнение отразилось на его иссушенном лице. Он силился приподняться, но силы на это не стало, и ему торопливо помогли сесть в лодке.
  Глаза искали признаки моря, но оно ещё было скрыто кустарником. Зато он заметил чаек, с писком проносящихся над головой. Радость заблестела во взоре, он следил за их полётом пристально и так усердно, что слёзы напряжения выступили на глазах. Ветер, насыщенный запахами гниющих водорослей щекотал ноздри, а может быть, это его воображение так остро представляло ему этот характерный запах. Он не вдавался в подробности. Судорожно вдыхал этот воздух его молодости, восторженно ощущал ласку ветра треплющего его седые космы бороды и волос.
  - Вот оно, море! - шептали его губы. -Там за ним моя земля, прах моих пращуров, а я здесь, вдали и одиночество! О боги! Перенесите меня чайкой на ту сторону, дайте увидеть перед концом своим родные места! Что вам стоит сделать доброе дело немощному старику! Но нет! Вы злы и коварны! Вас просто нет! И никогда не было! Вы ничто, тлен! - он отвалился назад на ложе и в изнеможении закрыл глаза, отстранив вялым движением руки наклонившегося к нему сына с тревожным, спрашивающим взором.
  Он забылся и не заметил, как воины разбежались по берегу и, как с пригорка они увидели далёкие просторы синевы, нечёткими полосами раскинувшимися перед глазами. Многие никогда не видели моря, и величавая громада необъятного простора поражала молодых воинов. Их пронзил страх и робость перед массами воды, исчерченной белыми чёрточками пенных гребней.
  Вечер опускался на берег, уставшие войны охотно устраивали длительный лагерь, где рассчитывали передохнуть и полюбоваться необычным зрелищем моря и предстоящего ритуала прощания с Великим Вождём.
  Утром Белян приказал отнести себя на бугор и долго оставался там на устроенном ему сидении. Место ему не понравилось, и он потребовал перенести себя дальше к северу, где просматривались невысокие холмы, близко подступавшие к берегу.
  Процессия с носилками тянулась по самой кромке прибоя и шум набегавших волн пугала молодёжь. Белян же вслушивался в их шум и дремал, погруженный в приятные волны неясных, смутных воспоминаний, которые проносились перед его мысленным взором, волновали и тревожили. За всё время ему ни разу не подумалось о близкой смерти, которая медленно подступала к нему, отнимая силы и мутя мысль. Он был весь во власти прошлого и не хотел от них отказываться перед долгой дорогой в ничто.
  Долго выбирал место и делал это спокойно и придирчиво. Воины терпеливо исполняли его требования, почтительно склоняя головы перед волей своего Великого вождя.
  Наконец он остановил процессию. Блаженная улыбка искривила его скулы. Небольшой холм рядом с морским берегом порос густой травой и узкий в две-три сажени пляж сверкал чистым желтым песком. Волны с грохотом накатывались на берег и с шипением отступали, оставляя быстро тающую пену.
  - Вот последнее место моё на этой земле, - прошамкали губы старика.
  Голоса старших вождей стали деловито распоряжаться по устройству в непосредственной близости от холма лагеря, где почётный отряд воинов будет дожидаться последнего вздоха Великого Вождя и совершит ритуал сожжения, как того требовал сам Великий Вождь.
  По его настоянию сразу же стали заготовлять сушины для погребального костра, и Белян сам руководил со своего места укладкой этого сооружения. Это даже несколько приободрило старика, он оживился, желтые щёки порозовели, но вскоре утомился, пал на ложе и забылся в полудремоте. Воины заметили то и старались не шуметь, занимаясь своими делами.
  Белян проводил время, лёжа на ложе и с вершины холма слушал шум набегавших волн. Всматривался в горизонт и ему виделись родные места, город его юности и та страшная ночь, которая лишила его всего, что было дорого и о чём он сейчас с тоской думал, не давая себе покоя.
  Он радовался, что может вот так, беззаботно слушать музыку моря и думать о прошлом. Он чувствовал, что силы его покидают, но почти не ощущал никаких болей внутри, но воздуха становилось для него всё меньше, дыхание затруднялось. Часто терял биение сердца, замирал в ожидании, без особого волнения прислушиваясь к последним искрам жизни.
  Родные и воины с благоговением взирали на недвижно возлежащего в ворохе одеял старца, удивлялись его спокойствию и умиротворённому лицу, украдкой наблюдали его угасание и чувство страха и неуверенности порой омрачало чело то одного, то другого воина. Им казалось страшным остаться без столь долго властвовавшего над ними вождя. Даже старики помнили его уже немолодым, матёрым вождём. Все свыклись с его присутствием и советом в нужное время, его спокойствие и умудрённость жизненным опытом. И теперь они оглядывались по сторонам и недоумевали, силясь представить свою жизнь без такого привычного и надёжного поводыря.
  Часто родные окружали старца послушать последние напутствия, но Белян уже не вникал в жизнь. Тихо говорил непонятное, сбивался на незнакомый окружающим язык. Это вселяло страх, люди старались незаметно отойти в сторонку. Вождь этого не замечал и продолжал витать в облаках своих воспоминаний.
  Однажды их посетил отряд соседей. Тихо курили трубки, разговаривали вполголоса, осторожно с любопытством обходили знаменитого старца, не обращавшего на них никакого внимания и, словно не понимавшего, что в его стойбище гости. Их поражала белизна его кожи и борода, шелковисто развевающаяся на свежем ветру с моря. Гости ушли так же тихо и осторожно, боясь спугнуть одиночество старца, унося в душах трепет и неудовлетворённое любопытство.
  Решетка погребального костра уже возвышалась на вершине соседнего холма, но Белян, казалось, забыл готовящемся по его же распоряжению ритуале. Его взор равнодушно пробегал по нему и не мог осмыслить виденное. Сейчас он весь превратился в настороженного к себе, прислушивающегося к тому, что происходит с ним. Часто забывался дремотой, но почти не спал, и реальность мира постепенно уходила, ускользала от него.
  Солнце закатывалось за невысокие холмы на западе, и синева вечера с неумолимостью медленно нарастала на горизонте. Море темнело, успокаивалось, в тишине отчётливо разносились крики чаек и ласковый шум прибоя. Лагерь тоже успокаивался, собираясь у костров, готовясь к вечерней трапезе.
  Белян лежал в полудремоте без ясных мыслей в голове. Но тут его как будто что-то толкнуло. В груди заколотилось трепетно и неуверенно. Он оживился, как после здорового и глубокого сна. Ясность в голове случилась необыкновенная, и весь он в считанные мгновения будто помолодел. Захотелось подвигать руками и это ему удалось. Он легко ворочал головой, с наслаждением озирая темнеющие леса и море, ворчавшее поблизости, монотонно и неугомонно. Сын, стороживший малейшее движение старца наклонился к нему вопросительно, с ожиданием.
  - Ничего, сынок, это подступает ко мне неотвратимое. Завтра я вознесусь к пращурам, и вы перестанете сторожить меня.
  - Великий Вождь, не говори так. Не оставляй нас сиротами!
  - Пора, уж теперь недолго. Я чую, это близко. И не мешайте мне, я хочу побыть один. Пусть ко мне соберутся старые друзья-товарищи. Мне надо с ними посоветоваться. Иди к кострам и не тревожь меня. Спите спокойно. Легко примите неизбежное. Прощай, сынок, иди же.
  Сын вздохнул горестно и тоскливо, но противиться не осмелился. Тяжело побрёл к сдержанно шумевшим воинам, тяжело опустив голову. А Белян с умиротворённой улыбкой на губах остался в одиночестве, созерцая себя изнутри. Звезды разгорались всё ярче, голоса лагеря становились всё тише, а Белян всё дальше отдалялся от мира сего. В голове возникали образы старых друзей и врагов, он их перемешивал, что не мог уже сосредоточить своё внимание ни на одном из них. Продолжал тихо улыбаться уже не сознавая причин того. '
  Ясность мыслей быстро иссякла, члены перестали ощущать живое своё существо. Ноги и руки стали холодными необыкновенно и не поддавались его усилиям. Они не шевелились, он их не чувствовал.
  Вдруг старый волхв Лунь четко и вызывающе предстал перед ним в своих белых одеждах, окрашенных кровью в момент поднятия на копья. Оскал беззубого рта на миг ужаснул Беляна, своей реальностью, но тут же померк, уступив место высохшему личику Берит с широко открытыми глазами, ищущими его взгляда. Губы её шептали тихо, но внятно:
  - Как же так, Белян, мечта моя несбыточная? Не дотянул ты до моих лет. А я так хотела сравняться с тобой. Сколько же тебе минуло, скажи мне, друг милый?
  Белян заволновался, силился вспомнить прошедшие зимы и ответить, но мысли путались, он никак не мог вспомнить года и дальше девяноста одного года ничего вспомнить не мог. Сколько же прошло потом? Вроде не много, но жгуче хотелось знать точно. Эта точность не давалась ему, волновала, образ Берит таял, через несколько мгновений он должен совсем исчезнуть, а времени оставалось мало. Годы скакали чередой, но ответа не получалось. Широко открытые глаза всматривались в звёзды, пытались считать их, сопоставляя с прожитыми годами. Не получалось. Берит таяла быстро и неотвратимо. Вот и звёзды стали тускнеть. Что-то слегка кольнуло в груди, звёзды исчезли, искра мысли, неясной, но желанной, мелькнула в потухающем сознании, и вдруг всё оборвалось разом и навсегда.
  Он лежал на ложе, вытянувшись во весь свой огромный рост. Глаза продолжали смотреть в небо, слегка прикрытые, но уже не видящие ничего. А ночь покрывала всё вокруг непроницаемым покрывалом, ветерок совсем утих, и лишь море ещё дышало ленивыми волнами, шумящими в извечной борьбе с берегом. Лагерь тоже утихал. Никто не подходил к вождю, боясь нарушить его строгий наказ не тревожить последние минуты его.
  Утро, такое же лучезарное и тёплое, как и последние дни, опять вступило в свои права. Лагерь зашевелился, отряхивая обильную росу с себя. Птицы неистово орали в ветвях, шум бросившегося в воды недалёкой речки оленя гармонично вклинился в первобытную тишину прекрасного утра.
  Старший сын осторожно приблизился к ложу вождя. Заглянул в лицо отца. Капли росы собрались в глазницах, заполнив их почти до краев. Желтизна и вытянутость лица говорили красноречиво и убедительно. Сын безмолвно упал на тело старика и холод смерти леденяще ощутился его телом.
  Весь эскорт молча, в скорбном молчании собрался у тела вождя. Старший тяжело поднялся, оторвавшись от старика.
  - Воля богов свершилась. Пора приступать к обряду, не будем омрачать себя затяжкой. Такова была воля Великого Вождя, - сын сгорбленный и подавленный отошел к своим братьям и родным, что молча стояли около.
  Все знали свои обязанности. Работа медленно зашевелилась. Всё делалось в молчании, чинно и спокойно. Старика одели обмытого росою в новые белые одежды с незнакомым узором по вороту. Над ним трудились лучшие мастерицы под присмотром самого Великого Вождя. На веках лежали камешки гальки, придавливая непокорные двери глаз. Воины и родные усопшего в ожидании знаков старшего выстроились вдоль ложа, готовые отнести его на последнюю постель.
  Тихо зарокотал барабан, воины подняли носилки и медленно понесли их к недалёкому холму, где ожидал сложенный уже костёр. По приставной лестнице подняли, ставшего легким, несмотря на рост, старика, уложили в середине. Молодые обсыпали тело полевыми цветами и ветками, молодыми и пахучими. В молчании стояли вокруг костра, мысленно прощаясь с Великим.
  Наконец двое стариков, старших сыновей Великого Вождя, подняли над головами смоляные пылающие факелы, чинно и неторопливо стали подпаливать сухой хворост, которым был обложен костёр. Слегка отсыревшее дерево не хотело разгораться, но потом разом занялось, взметнув к небу бледное в лучах солнца, пламя. Затрещало, заискрило, дым мощным столбом взвился к синеве, поглотив весь костёр. Жар быстро разрастался. Воины и родные медленно стали пятиться назад. Сильно и гулко забил барабан. Толпа с воплями вскинула руки небу и повалилась лицом в траву.
  Костёр загудел, ворчливо торопливо, его вершина потонула в вихрях огня и сизого дыма. Всё устремлялось в небо, и люди тоже устремляли взоры туда же, пытаясь увидеть улетающий прах Великого.
  К полудню костёр догорел. Люди с обращенными на восток лицами представляли себе своего вождя уже летящем к родным землям, куда он так стремился при жизни. Старший сын копался в пепелище палкой, выискивая обгоревшие кости и меч, что был положен у правой руки вождя. Всё нашлось и собрано. Меч, изъеденный временем и огнем, изогнулся, рукоять обгорела, и он представлял собой исковерканный кусок бесформенного железа. Сын сложил трофеи в мешок, молча взвалил его на плечо и медленными шагами побрёл к морю. Здесь он зашел почти по пояс в воду и высыпал содержимое в волны. Пробормотал взволнованно и невнятно:
  - Пусть твои духи позаботятся о твоём прахе, Великий Вождь. Мы сделали всё, как ты завещал нам. А для нас осталась одна память о тебе. И от нас теперь зависит, будут ли помнить наши потомки о свершенном тобой.
  Ритуал закончен. Воины разошлось готовить поминальные костры, и торопились утолить мучивший их голод. Жизнь не останавливалась. Каждый получал своё, что ему предназначалось судьбой и случаем.
Оценка: 6.72*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"