Опекун
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
ВОЛЬДЕМАР ГРИЛЕЛАВИ
О П Е К У Н
Из серии "А Н Г Е Л "
Фантастическая мелодрама
Ему было трудно в этой неравной борьбе с двумя, казалось бы, самыми родными и близкими людьми, статус которых требовал любить, лелеять и воспитать до взрослого и самостоятельного возраста. Но они, почему-то ненавидели его и старались создать невыносимые условия в доме, который хотелось считать своим. Ему казалось, что он самый несчастный и самый нежеланный здесь, когда совершенно не хотелось жить и радоваться, если вокруг все благополучные и счастливые. Но, встретив ее, и поняв, что ужасней и страшней положения в мире просто не существует, в котором оказалась маленькая хрупкая девочка, и которая нуждается не просто в его участии, а в самом спасении, он принял вызов. И решил, что забота и опека над маленьким беззащитным ребенком явится тем смыслом его личного бытия, которое им обоим позволит выжить и победить.
Тел. 89062125549
Балтийск Калининградской обл. Солдатская 2 кв. 8 Гришкевич Владимир Антонович
1
Прозвенел звонок, известивший об окончании не только урока химии, на котором Елена Францовна жарко и с упоением рассказывала о бензолах и пропиленах, в которых Валентин никак не мог разобраться, но и всего учебного дня. Так завершился первый день последней четверти. Еще отучиться эти два весенних месяца, а там большие летние каникулы, после которых Валентин идет в десятый класс. Решающий, завершающий и определяющий всю его дальнейшую жизнь. А она, как ему кажется, должна в том будущем быть совершенно иной и правильной.
И планы у Валентина очень даже обозримые и реальные, далеко вперед идущие, которые он обязательно постарается по всем намеченным пунктам выполнить. И первым пунктом в его планах начертан главный и желанный замысел всей жизни - покинуть город, семью и умчаться в дальние страны. Чтобы уже никогда не вернуться сюда, позабыв навечно и вычеркнув из памяти те душевные муки и страдания, что связывают его с этим маленьким симпатичным городом на берегу, прекрасной и щедрой красотой природной, реки.
Хотя сердце хотело и жаждало остаться в нем навечно. С какой бы радостью он жил бы здесь до самой старости. В городе, в котором каждый уголок и закуток были не просто любимы и знакомы, но и имели свою биографию и историю, в которой он, Валентин, принимал самое активное участие. Он здесь жил. Все шестнадцать лет. Вроде и взрослый, и паспорт получил, но пока назваться таковым не может, поскольку все, что одето на нем, а также продукты, которые хотелось бы потреблять, хотя бы три раза в день, полностью во власти его родителей. И оденут на него лишь то, чего захотят купить и купят сами, и на стол поставят лишь те каши и супы, кои на свои деньги приобретут и кои просто присутствуют в доме.
Но не всегда. В том смысле, что не всегда продукты могут находиться на столе. Мать крутится, старается, чтобы продовольственный минимум доставался регулярно их единственному ребенку, который вырос, или вымахал не по росту для своих годков, и сметает со стола намного быстрей, чем она успевает выставить. Просто потому, что в доме присутствует еще один потребитель. Главный и тот, для кого продукты подаются в первую очередь. Это его отец и муж матери. И этот потребитель почти ежедневно, если не по нескольку раз в день заявляет о своем главенствующем положение в этой немногочисленной семье из трех человек.
И не только потому, что он самый старший по годам, но еще оттого, что заработок главы превышает зарплату матери почти в два раза. Это он математическим путем вывел такую разницу. Такой факт может элементарно сконфузить любого несведущего и не знакомого с этой семьей. Ведь Валентин единственный ребенок в семье, где двое взрослых хорошо, если не замечательно по современным меркам, зарабатывают. Даже суммарная цифра звучит солидно. И недостаток в еде выглядел бы просто нелепой фантазией, если бы не одно но. Отец кричит о своем превосходстве весьма и даже слишком в пьяном состоянии.
А в нем, в таком состоянии, он пребывает все те годы, что Валентин себя помнит. И коль отец трезвый, то лишь по утрам, когда молча, и со злым выражением на лице собирается на работу. Вполне допустимо, что в течение дня и до конца работы он трезвый. Конкретно у деревообрабатывающего станка Валентин его ни разу не видел. Но с работы он идет уже слегка подвыпившим. Затем на ужин начинает качать права и требовать еще пару бутылок вина для поднятия духа.
-Имею право в конце трудового дня, и пропустить пару стаканов. Для того и работаю в поте лица.
И что самое странное в его поведении, так алкоголь с ростом количества выпитого словно прибавляет ему энергии и жизнедеятельности. Да вот только деятельность свою он никак не может определить в некое полезное русло. И тогда он начинает поначалу ходить по комнатам, потом кричать, требовать уважения, подчинения и почитания. И, если Валентин не успевал сбежать на улицу, приступал к воспитанию физическими методами и с помощью ремня.
В последнее время Валентин успевал сбегать или на улицу, если погода позволяла, или к товарищам, если время не слишком позднее. Им же, товарищам, не всегда понять причину такого посещения, а потому не хотелось быть навязчивым. И чаще, если холод или осадки не позволяли бродить по улочкам города, он в подъезде на теплой батарее делал уроки.
Валентин понимал, что просто покидать свой любимый город с незаконченным образованием или с пустой головой глупо и бесперспективно. Он ведь не скитаться по миру жаждал, а умчаться от своих проблем, чтобы там превратиться в хорошего специалиста с некой хорошей профессией. И для этого, почему-то так ему сильно желалось, нужно поступить в военное училище на офицера. Хотя бы только за то, что там хорошо кормят, и есть чистая постель. А еще служба офицера предусматривает хорошую зарплату, что обеспечит безбедную жизнь.
А сейчас кормят мало и ужасно плохо. Свою зарплату, которой он так любит хвастаться и укорить семью, в первую очередь сына, отец пропивает полностью, даже если не напрягать мозги математикой. И еще немалую часть прихватывает материной. И что можно приличное увидеть на столе кроме перловой каши, как самого дешевого продукта, на те остатки, что мать успевает потратить на продукты. Мало, да и без масла. Хорошо, если есть в доме подсолнечное, так немного скрасит вкус. Однако, изголодавшийся за день, он съедает это варево с голодной жадностью, да еще под упреки и обидные словечки отца.
-Вырос, дылда, сам себя уже прокормить мог бы, нечего на шее у родителей сидеть. Кому нужно твое чертово образование. Я вот с пятиклассным бригадиром работаю, так и почет, и уважение в цеху. А зарплата, как у начальника цеха. И мастера побольше с его техникумом.
На заводе его действительно уважают. Иной он там, правильный и воспитанный, с кем вполне возможно общаться, к кому всегда обращаются за помощью и советом. Он часто приглашает, как рабочих с бригады, так и тех же мастеров, о которых говорит дома с неким презрением. Такие визитеры случаются нечасто, но в эти моменты с отцом происходят такие удивительные метаморфозы, что Валентин и поверить не мог, что видит перед собою отца. Пьет красиво, говорить много и тихо, развлекая умными и веселыми речами. А самое удивительное и поразительное, так это хвалит свою семью. И в особенности сына отличника, дневник, с отметками которого продолжительно и тщательно изучается гостями.
После ухода гостей вторичные метаморфозы резко возвращают его в прежний злой и капризный вид. И если Валентин, предчувствуя и зная по опытам прошлых раз про эти резкие перемены, успевал сбегать, то матери доставалось по полной программе. Уже потом остатки ночи мама жаловалась сыночку на судьбу и ушибленные места. Замотавшись и упившись до требуемой кондиции, отец храпел на всю квартиру. Значит, завтра Валентин вновь будет до боли в скулах зевать первые уроки, усиленно сражаясь с сонливостью.
-Мама, ну, давай его прогоним, а? Сколько можно терпеть вот эти все его выкрутасы, побои и оскорбления! - как-то чуть больше года назад решился предложить Валентин матери после очередного запоя с выступлениями. - Неужели мы не проживем без него, без этих вечных пьянок!
-Сынок, а как же нам без отца, а? Нам моего заработка никак не хватит на двоих, очень мало, - смиренно сокрушалась мама, продолжая жаловаться на свою участь. - И муж он нам, и отец. Никак не сможем прожить без мужика в доме. И тебе еще долго учиться.
-Странно, - искренне удивлялся Валентин, абсолютно не понимая и не желая соглашаться с мамиными доводами. - И чем это он семью содержит? Да от него даже пустых бутылок не остается. Он их с утра все пересчитает, и ты попробуй хоть одну, куда деть потом.
-Нехорошо говорить так про отца, сынок, - продолжала свою нотную политику мама, оправдывая все похождения и деяния мужа. - Все вокруг пьют, и он пьет не больше и не меньше.
-Мама, а я все равно не могу и не хочу тебя понимать. У Кольки еще две младшие сестренки, и папаша их работает в соседнем цеху простым станочником. А они все одеты вполне нормально, не хуже иных. А для меня вы каждый год к школе покупаете костюм в комиссионке, который уже кто-то просто аккуратно относил и решил избавиться. А ведь за лето могли бы в мое отсутствие немного накопить. Кормить меня не приходится. Так и то в последний день бежим в магазин под мат и укоры отца, что, мол, вырос, и прошлогодний теперь тесен. А он не просто тесен, он изношен до дыр и на ладан дышит, готовый рассыпаться в прах.
Однако такой откровенный разговор лишь довел маму до истерики и окончательно разрушил веру в родителей у Валентина. Он понял из этой беседы, что мать готова пресмыкаться и унижаться перед сильным и деспотичным отцом, даже призывая к такому же поведению и сына. И тогда он пришел к единственному и, по его мнению, верному решению: нужно срочно вырастать и переходить на самостоятельную жизнь. И просто сейчас терпеливо доживать эти совместные годы, донашивать чьи-то обноски, терпеть усмешки одноклассников по поводу заплаток и потертости штанов, которые все равно к концу учебного года протирались до дыр. А чего же он хотел, если его, то есть, этот костюм, кто-то уже раньше относил свой срок. И два срока материя, из которой он был сшит, не могла вынестись достойно.
На лето Валентина всегда в целях экономии, да и чтобы под ногами не путался, выпроваживали в глухую деревню к тетке. У той своих короедов по лавкам сидело пять штук, которые постоянно требовали пищи и заботы, и потому-то на протяжении всех трех летних месяцев ему приходилось выслушивать стенания на трудности и упреки, как лишнему едоку, не предусмотренного семейным бюджетом. Вот потому, чтобы как-то оправдать свой обед и некую заботу о себе и не слыть нахлебником, Валентин взваливал на себя максимум работы по заготовке сена скоту, по прополке грядок и походами в лес за дарами природы, коими она щедро изобиловала в этих глухих и недоступных для горожан краях. Успевал и для теткиной семьи натаскать, и домой полные сумки вез. Отец эти дары жрал с отменным аппетитом, но и здесь забывал о похвалах, зло и нервно приговаривая:
-Мог бы и побольше натаскать. Поди, отлынивал на сеновале, да на печи бока отлеживал.
Валентин плакал от обид и клялся, что больше к этой противной тетке не поедет. И вот одна из долгожданной его мечты осуществилась. В прошлый год эта поезда оказалась последней. Он это чувствовал, он так предполагал и даже почти в этом уверен был. Потому-то с большим наслаждением и чувством щенячьего восторга прощался со всей этой родней, что за все детство обрызла и опротивела. Разумеется, дети тут не причем. Он на них вообще не в обиде. Хоть и много младше его, но дружил и неплохо время проводил с ними. А вот тетку с дядькой с превеликим наслаждением постарался из памяти вычеркнуть навечно.
Ведь после девятого класса буде производственная практика, которую он все три месяца проведет в соседнем с отцом цеху. И постарается, как и договорился с дядей Васей, бригадиром той бригады, куда он Валентина и пригласил, работать в разные смены с родителями. Чтобы и отдохнуть от них, и реже видеть пьяного отца. А там уже и последний десятый класс, который станет трамплином для прыжка в будущее, прыжка от прошлого. Если раньше его отношение к отцу было больше безразличным, чем презрительным и ненавистным, а к матери даже с неким жалостливым сочувствием, то с прошлого года после неких событий стал обоих их ненавидеть и презирать. И даже порою жаждать им зла.
И отправной точкой такой усиленной нелюбви к обоим родичам стал случай из прошлого года, когда он заканчивал восьмой класс и усиленно готовился к первым в своей жизни экзаменам. Учителя законно требовали, чтобы прическа мальчиков соответствовала школьным правилам и нравилась директору. А общепринятый фасон и даже модой для мальчишек тех лет был простой канадкой. Стригли в парикмахерской за двадцать копеек. Дел-то немного: слегка укоротить, виски и шею подправить, вот вам и готово.
Просто, но не для Валентина. Двадцать копеек еще надо было заиметь. Это уже сейчас он стал более требовательным и настойчивым к своим нуждам, и стал настаивать на ежедневное финансирование на покупку буфетной булочки. Мать, скрипя зубами и кошельком, незаметно от отца каждое утро давала ему урезанное требование до пятнадцати. Ровно столько, как она подсчитала, стоила булочка с маком и стакан компота. Ей хотелось еще меньше выделять, поскольку булочку можно было приобрести гораздо дешевле, но Валентин воспротивился.
И то отважилась мать на такие излишние незапланированные траты лишь вначале этого учебного года, когда классный руководитель сделала ей на собрании прилюдно и в присутствии самого Валентина на его ужасную худобу и на весьма голодные глаза на протяжении всех уроков. Сказано было при всех родителях и учениках, поскольку собрание происходило совместно, но, скорее всего, в шутку, не намекая на настоящий голод. А Валентин решил ей подыграть, жалуясь, что с трудом дотягивает до обеда, а уроков много, оттого и успевает зверски проголодаться.
-А вот вместо сигарет, так лучше бы на перемене булочку покупал. Знаю я вас, мальчишек. Уже, поди, вовсю курить начал. Вечно с перемены на урок заходишь, а в классе устойчивый запах сигаретного дыма.
-Нет, вы абсолютно в отношение ко мне неправы, Вера Николаевна, - законно возмутился Валентин. - Я совершенно не курю и даже не пытался начинать. Не люблю это дело.
Он немного соврал. Пробовал. И не один раз. В компании его друзей некурящих нет. И все друзья детства, как Вася, Саша и Николай имеют никотиновый стаж не один год. А вот с Валентином в этом щепетильном вопросе немалая проблема. Любая его попытка, а он их свершал ради присоединения к отряду курящих и не выделяться от настоящих пацанов, заканчивалась трагично и безобразно. С рвотными позывами и красными пятнами по всему телу. Аллергия. Ну, не желает молодой крепкий организм воспринимать эту вредную привычку. Самостоятельно отторгает и противится вот такими проявлениями.
И запреты, и нотации учителей ему без надобности. Сам организм прекрасно исполняет роль контролера и воспитателя. Потому-то и законно возмутился инсинуациями классного руководителя. Имеет право на оправдания, поскольку, хоть и слегка соврал, но на переменках даже не пытается присоединиться к жаждущей кучке парней, пытающихся пару сигарет поделить на десять желающих.
-Ну, а куда тогда деньги деваешь, что мама на обеды дает? - продолжала назойливая классная.
Валентин пожимал плечами, а мама покраснела, стыдливо пряча глаза и страшась чистосердечного признания сына перед всей аудиторией. Не признаваться же ей, что она его лишает такой общепринятой возможности, как посещение школьного буфета. И с того времени у Валентина всегда в кармане есть немного мелочи. Нет, на какие-то булочки он и не собирался тратить эти деньги. Глупости все это и баловство. Лучше два-три дня поголодать и сходить в кино. А там и мороженое себе позволить. К голоду он привык, а вот отказываться от нового фильма не хотелось бы. Тем более, что такие походы предпринимались нечасто.
Возвращаясь к табаку, хотелось бы заметить, что аналогичная, но со своими особенностями у него антипатия к алкоголю. Ничего, кроме, как омерзения на вкус и неприятного сонного состояния после апробации такового Валентин не испытывал от нескольких глотков вина или водки. Этими протестами организм сам требовал отказа от вредных привычек. Точнее, даже не позволял приступать. Такими свойствами он наделен благодаря матери. Лишь с одной разницей, что маме вынужденно приходится дышать табачным дымом, которым одаривал ее вечно курящий и днем и ночью отец. У него ведь не было специального для такой процедуры места в квартире. И импровизированными пепельницами были обставлены все имеющиеся помещения в их двухкомнатной хрущовке.
Нет, не было в ванной комнате. И из своей комнаты Валентин постоянно выбрасывал, если отец случайно или специально приносил. А так смердящие баночки из-под рыбных консервов стояли везде, включая и туалет. Лишь на балконе их не было лишь потому, что весь двор, куда смотрел балкон, считался для него пепельницей. И пепел, и окурки летели вниз со второго этажа. А маме выбрасывать такие пепельницы, было категорически запрещено. Только очищать. Вот по такой причине смрад от окурков стоял по всей квартире, пропитывая собою все вещи и одежду. Потому-то из-за этого запаха одежды Валентина и возникали ассоциации у классного руководителя по поводу принадлежности его к союзу курящих.
А еще мама, переламывая свою волю и брезгливое отношение к алкоголю, вынуждено пила вместе с отцом, чтобы не обидеть и в расчете, что ему меньше достанется. Не понимала, или просто не желала принимать такой простой житейский и проверенный факт, что ему все равно никогда и ни при каких обстоятельствах меньше не достанется. Он все равно свои положенные за вечер литры вылакает, вытрясая из нее последние копейки, отправляя за очередной поллитровкой дешевого противного вина. И потом мама полночи рычала на унитаз и с больной головой утром шла на работу, где ее ждали тяжелые доски и вагонетки.
А отцу хоть бы что. Его словно заряжали эти выпитые литры и добавляли энергии. Он жил и творил свои злые дела благодаря алкоголю. Он его подпитывал. Но мамины аллергические восприятия, как алкоголя, так и табака получил в генетическое наследие Валентин. Друзья над ним потешались, подкалывали и посмеивались над реакцией после принятия определенной минимальной дозы того или иного продукта. Мол, совсем пацан на мужика не похожий. Лично сам Валентин даже рад был такой реакцией организма. Уж сильно обрызли ему ежедневные картины с присутствием в них пьяного и смердящего отца.
-Мама, зачем же ты через силу и во вред своему здоровью лакаешь это противное пойло? - сто раз спрашивал Валентин, поначалу жалея и страдая от ее одного болезненного вида и всенощных хождений к унитазу. - Ну, пожалей хоть самую себя, коль уж меня не жалко. Я, ведь, переживаю за тебя.
Но ответ он получал на свои сочувственные стенания постоянно один и тот же, больше схожий на раболепие обреченной женщины, которая обрекает себя на проживание в этом бренном мире, словно принужденно, не по своей воле и не по своим желаниям:
-Не хочется скандалить мне с ним, сынок. Ты же сам видишь, какой он рассерженный. Себе ведь дороже выйдет. Я уж как-нибудь с ним свои годы доживу, а ты там сам по себе решай, что и как.
-Так хоть немножко притворись и делай лишь вид, что пьешь. А сама или вон выливай, или в его рюмку. Мама, не калечь себя, не губи свое здоровье. Оно ведь уйдет навсегда.
-Ай, сынок! - отмахивалась мама обреченно. - Уж я не буду обманывать судьбу, коль такая она выпала мне. Ничего уже изменить невозможно. А так хоть в чем-то какая-то радость.
И это ведь ей чуть больше сорока. Конечно, Валентину сорокалетние казались глубокими старцами. Однако, о завершение своего жизненного пути он считал преждевременным говорить в этом возрасте. Ведь деды и бабки доживают и за восемьдесят. Зачем же тогда маме так рассуждать? Он пытался убеждать, уговаривать, защищать, пока не произошел этот случай с прической.
Отец по каким-то источникам прознал про те 20 копеек, что мама дала ему на парикмахерскую, чтобы Валентин наконец-то сравнялся прической с другими парнями его лет. До этого времени его всегда стриг отец, почему-то возомнивший и узревший в себе способности цирюльника. Но, как всегда, неудачно и скверно у него получалось. Во-первых, стандартно и под полубокс, как малолеток. А во-вторых, небрежно и по принципу, лишь бы отвязаться. Получалось потешно и смешно, что делало Валентина посмешищем и оскорбительным. Все, кому не лень, его дразнили и тыкали пальцем, дополняя к мимике обидные слова.
А теперь он самостоятельно сходил в парикмахерскую и доверил свою голову профессионалу. Получилось классно, что у самого в сердце гордыня запела за такую красоту. Однако еще перед походом к мастеру отец намекал, чтобы Валентин свои 20 копеек отдал ему на пиво. А прическу, так он сам не хуже любого профессора устроит. Но Валентин в этот день был настойчив и сделал по-своему. Взбесившийся отец силой усадил его на стул и прошелся ножницами по всей голове. Хотелось, и вырваться, и сбежать, куда подальше. Однако, сопротивление было бессмысленным, поскольку отец одной рукой вцепился ему в горло, а второй кромсал шедевр, созданный настоящим мастером причесок.
А ведь Валентину уже представлялось, как он войдет в класс и с гордо поднятой головой пройдется между партами. Но теперь даже само появление в школе оказалось проблематичным. Почти сутки он не показывался ни в школе, ни дома. Сидел на высоком берегу реки и смотрел в ее черные воды с единственным желанием: скрыться их глубине навечно, навсегда. Удержала в тот момент единственная, но решающая в судьбе мысль, что плакать и рыдать на его могиле некому. Отец порадуется, что лишний рот и обуза с плеч свалится. А после того, как мать даже отругала Валентина за прическу, за отказ вручить отцу те единственные 20 копеек, он и ее возненавидел, что вместо сочувствия услышал укор.
Стало быть, и ей он не нужен, и значит, смерть порадует их обоих. Ну, а такую радость ему совершенно не хотелось приносить в этот, хоть и настолько опостылевший дом. Ведь тогда не исполнятся все его желания, кои часто приходили в голову, когда казалась жизнь противной и ненужной, он никогда не сможет стать взрослым, большим и самостоятельным.
На ненужный и пустой вопрос матери, где он пропадал, Валентин молча, прошел мимо и заперся в своей комнате еще на двое суток. Лишь в школу ходил, поскольку в ней видел свой важный пропуск в будущее, когда после успешного ее окончания можно осуществлять все мечты и желания. А прическу друзья кое-как подправили, и на насмешки одноклассников он просто решил не реагировать. Ведь стоит только ответить, как они возрастут стократ.
И вот сейчас, когда мать, смущенная и раскрасневшаяся, пытается как-то оправдаться перед классной, Валентин решил воспользоваться удачным моментом. И вслух заявил, что теперь он постарается деньги, выделяемые родителями на обеды, тратить в буфете на булочки и компот. И матери ничего не оставалось, как пообещать учительнице, проконтролировать получение денег на обеды, а Вера Николаевна сама лично проверит на большой перемене, как Валентин будет покупать в ее присутствии столь необходимые продукты.
-Откормим, Екатерина Константиновна, будущего воина! - уже в шутку и весело сказала в заключение Вера Николаевна. - А иначе военкомат лично нам предъявит претензии.
И теперь мама вынужденно каждое утро выдавала ему эти долгожданные 15 копеек. Ну, а Вера Николаевна, разумеется, совершенно забыла про обещания и про ее контроль. Будто у нее других забот нет. Это ведь для красного словца и при виде такой худобы говорила она и про контроль, и про обязательные школьные обеды. Но ведь мама приняла такие угрозы за чистую монету. Да и сам Валентин решил до конца воспользоваться таким моментом. Ведь до сих пор даже редкие походы в кино субсидировались друзьями.
Но их отцы пили водку реже. Просто их матери, а для отцов жены, жестче и требовательней относились к семейному вопросу, не позволяя мужьям властвовать и управлять безрассудными пьяными мозгами бюджетом, как им заблагорассудит. Валентина даже порою удивляла и восхищала та смелость и ярость этих матерей, распекающих во дворе того или иного мужа за некую провинность, чаще связанную с несанкционированным употреблением алкоголя.
Он смеялся и с болью в сердце сравнивал их со своей мамой, которая готова была на все, чтобы любезный муженек не серчал на нее. А тот, понимая и чувствуя ее раболепие, с каждым разом все сильнее и серчал, и хамил, и грубил, и руки прикладывал все чаще и бессовестней, даже не пытаясь, и оправдывать свои деяния, причину данного поступка. А разве была бы жизнь Валентина настолько тяжкой и беспросветной, если бы мама хоть раз вступилась за него и не потребовала бы от отца хоть маломальского уважения и признания за сыном каких-то человеческих прав. Однако, такие мечты из области фантастики.
-Ты подрастешь и улетишь из дома, забыв навсегда про нас, - оправдывала она свое поведение. - А мне с ним доживать свои годы. И старость вместе встречать придется. Вот и приходится подстраиваться, чтобы как-то жить. Женишься сам, тогда и меня поймешь.
Не пойму, потому что не хочу и не желаю понимать такого, скрипел зубами, но молчал Валентин, не желая больше тратить свое красноречие на такие бесполезные уговоры. Он не желал воспринимать раболепие мамы еще по той причине. Что она позволила отцу отравить всю квартиру собой и запахами табака. Валентина уже воротило от табачного и алкогольного перегара, что переполнили весь дом. Даже курящие и любящие иногда выпить друзья, не могли вынести такого смрада уже с прихожей, и старались ретироваться из квартиры.
-Мы, уж лучше, тебя на улице подождем, - морщили носы и убегали на улицу друзья, случайно зашедшие, чтобы позвать Валентина на прогулку или попросить чего сделать или помочь.
А такой ужасный аромат - результат переполненных импровизированных пепельниц. Ведь их неделями никто не убирал. А поскольку отец курил по всему дому, не придерживаясь определенного места, то и оставлял свои окурки в том месте, где сигарета заканчивалась. А потому заполнялись они медленно, но общий аромат поддерживали стойко.
Однако, хоть и презирал, и ненавидел он свою мать за все ее потакания отцу, но вслух заявил о своих чувствах где-то зимой спустя некоторое время после эпопеи с прической. В начале зимы. Отца в тот вечер принесли его же рабочие, как говорится, в полной отключки. Чей-то день рождения отметили. Разумеется, за счет новорожденного. И бригадиру, то есть, отцу наливали больше всех. А поскольку на работе, да еще при своих подчиненных, он старался сдерживать свои истинные эмоции, то перевозбужденному и неслабо выпитому организму ничего не оставалось делать, как уснуть. Там ведь права покачать не позволят, приструнят и поставят на место враз, о чем отец всегда подозревал.
Такое случалось не впервой, а потому Валентин сразу же не поверил в обездвиженность отца. Прикорнул на время, надолго не хватит. Однако товарищи про такие нюансы не ведали, а потому извинились за беспокойство и проследовали вон, оставив в таком вот отключенном состояние отца в кресле в прихожей. В своих предположениях и в их правоте Валентин убедился буквально через пять минут. Приходить в себя он начал с прорвавшегося из уст мата и прочей брани, с таким трудом и с неимоверными усилиями удерживаемые внутри по причине присутствия посторонних. Вот теперь ему просто необходимо было скопившую отрицательную энергию выплеснуть наружу, чтобы самому не лопнуть от ее переизбытка.
И первым объектом для снятия стресса попался на глаза Валентин. Говорил он уже стоя в его комнате твердо на ногах и с не совсем пьяным видом и голосом, долго и нудно, пока не приступая к активным действиям. Видать, пока хотелось избавиться от избытка словесного поноса. Отец был высокого роста. Уж объемом живота и груди во много превышал, хоть и высокого, но ужасно для своего роста худого Валентина. Несмотря на свои 180 см, Валентин не набирал и 60 кг. Ну, а где их взять в голодном пьяном доме со сплошными ежедневными нервотрепками?
-Я еще могу заломить тебя и ремнем отходить, если потребуется, - продолжал бубнить отец, демонстративно показывая свои мышцы на руках и животе, пытаясь вызвать сына на ответные реакции. - Тебе до меня еще далеко, хиляк, живодристик. С мое покидал бы доски, так тоже мясом оброс слегка бы. А то сидит сиднем на своей парте с глупыми книжками с глупой рожей. Толку от них, как от козла молока. Вижу я, сколько зарабатывают грамотеи. Дерьмо собачье, гроши мелкие. Пока еще больше настоящего рабочего никто не получает.
Валентин, зная, что результат от споров с ним и от молчания будет идентичным, потому решил молчать и нервы себе бес толку не трепать. Обычно очень скоро отец уходил в поисках матери, над которой ему издеваться нравилось, и исполнял эту процедуру с неким садистским наслаждением. Но мать забилась в углу в своей комнате, как мышь в ожидании кота. Но сегодня отец не спешил, решив начатую воспитательную работу довести до логического завершения.
-Ну, что, может, попробуешь побороть меня? - уже с сарказмом и с усмешкой говорил он, подойдя к столу и дергая Валентина за плечо, превратив подготовку уроков в невозможный процесс.
-Папа, отстань, - попытался урезонить отца Валентин, понимая, однако, бессмысленность и бесполезность своих просьб. Отец был к ним глух и безразличен. Он уже вошел в раж и страстно желал довести свои эксперименты до конца, показав сыну раз и навсегда его ничтожность и незащищенность перед истинным хозяином семьи. - Мне уроки нужно делать. И так я уже отстаю, а теперь попробуй, наверстай. Мы потом с тобой поборемся. Завтра ты после работы придешь, тогда и организуем соревнование. А сейчас, ну никак не могу, - уже более мягким тоном, чтобы ввести отца в заблуждение, просил он.
А завтра Валентин вообще вечером домой не придет, чтобы избежать ненужного конфликта и этих глупых состязаний. О какой борьбе говорить, если здесь явно просматриваются разные весовые категории, притом двукратно. Хотя и сам Валентин не считался слабаком в компании. Сказывались сельскохозяйственные работы у тетки летом. Одна косьба чего стоит. А ну-ка попробуй, покоси по болотам и по кочкам? И физкультуру он любил. Уж на турнике, канате и на кольцах требуемые упражнения он выполнял лучше всех. Правда, все считали, что такой вес легко бросать по турнику. Но Валентин приписывал заслуги стараниям и любви урока физкультуры.
Однако, отец уже никак не мог остановиться и силой вытаскивал Валентина из-за стола на середину комнаты. Видать, мать устала от томительного ожидания супруга. Да и возню в сыновней комнате услыхала и осмелилась выйти из своего укрытия, чтобы вмешаться в спор.
-Витя, оставь ты его в покое, пусть уроки делает. Пошли в свою комнату. Поздно уже, спать пора.
-Кому нужны эти его науки драные! Пустое времяпровождения. Лучше бы работать шел и деньги зарабатывал. А то вымахал, дылда, а толку от него никакого. Испугался, так и скажи, слабак хренов. Ну, чего стоишь, как телок обделанный! - закричал уже истерично отец, выведенный бездействием и игнорированием своей персоны. Затем резко обхватил сына за талию, пытаясь сразу же приподнять и бросить на пол, чтобы таким позором завершить свое красноречие.
На удивление даже самого Валентина, у отца такой маневр с первого раза не получился. Поначалу робко, но затем изо всех сил Валентин резко рванул в сторону и бросил его самого на пол, что от такого приличного прикосновения большой тяжести с полом посуда даже на кухне задрожала, переливаясь стеклянным звоном. Отец испуганно вскочил, вытаращив на сына удивленные и ошарашенные глаза, словно сам факт падения поразил его.
-Я поскользнулся, я нечаянно упал, - жалко залепетал он. - Сейчас я тебе покажу, почем пуд лиха. Ну-ка, держись!
И он предпринял очередную попытку, которая завершилась аналогичным падением. И тут Валентин внезапно понял, что в нем, внутри него появилась именно та сила, что способна противостоять безумству и безрассудству отца. Вот теперь он уже не позволит хвататься по желанию за ремень и размахивать им перед носом. Нет, Валентин совершенно не планирует и не собирается его с этого момента терроризировать и бахвалиться внезапно возникшим превосходством. Но пора унижений и оскорблений завершилась этим вот падением.
Отец каким-то жалким потухшим взглядом окинул свое малочисленное семейство и, опершись на мать, молча вместе с ней, ушел в свою комнату. Так уж в семье определилось с незапамятных времен, что маленькая комнатка-спальная стала личной комнатой Валентина. А большой зал с телевизором и балконом они забрали себе под супружескую спальню. В отсутствии отца Валентин заходил к ним смотреть телевизор, а остальное время старался проводить в своей комнатушке. Но и отсюда весьма часто приходилось сбегать от разбушевавшегося отца.
Где-то минут через пять из комнаты родителей выбежала мама и, наспех набросив пальто, помчалась из квартиры. Отец, скорее всего, отправил ее за вином. Слишком потряс его факт выявления преимущества силы сына перед ним. Такое без глотка вина просто невозможно пережить.
Валентин довольно усмехнулся и продолжил вычисления и решения формул, с которыми разобраться хотелось намного сильней, чем с силой отца. Он уже твердо решил стать офицером, а для того необходимо готовиться прямо сейчас. На физкультуру он уже давно подналег, и результат недавно сказался в соревнованиях с отцом прямо на лицо. Вернее, на полу. Но и в теории слабину давать нельзя. В его представление офицер должен был быть развитым всесторонне. Как показывают в кино, и как их описывают в художественной исторической литературе. И в мемуарах. Такие книги он в последнее время читал в больших количествах.
Мама прибежала скоро. Сразу заметно было, как ей хотелось угодить рассерженному и ужасно расстроенному мужу, так бездарно и совершенно добровольно растерявшему свой непререкаемый ранее авторитет. Откуда он мог знать или просто предполагать, что эти его каждодневные и многодневные пьянки превратили мужские крупные мышцы в дряхлые потрепанные опилки или в полусгнившую труху. И казавшаяся сила давно уже иссякла.
Лишь куча гонора и для незнакомых грозный вид. Но с матерью справлялся пока умело. Так казалось Валентину. Однако часа через полтора, когда вину закончилось, и в тупое сознание влезла мысль о попытке восстановить утраченное преимущество, он ногой шумно открыл дверь в комнату Валентина, слегка испугав его своим внезапным появлением, и заорал коронным дребезжащим, но уже чрезмерно уверенным голосом хозяина положения в этой квартире:
-Ну, чё лыбишься, придурок. Воспользовался моей минутной слабостью и ликуешь? А вот сейчас попробуй справиться. Сразу узнаешь, что значит, отца на пол бросать. Сейчас покажу тебе, где раки зимуют!
И с этими словами он понесся к столу, где сидел над учебниками Валентин. Уроки уже давно сделаны, но телевизор из-за отца не посмотришь. Вот и листал он от нечего делать книги-учебники по химии и по физике. Еле успев отвернуться от кулака разъяренного отца, Валентин пригнулся, и двумя руками упершись в его мягкий живот, с силой оттолкнул от себя. Произошло аналогичное шумное третье падение на пол с комментариями и отборным матом отца.
Следом ворвалась мать. По ее виду было заметно, что вино пила вместе с ним. Не пьяный, а брезгливый вид выдавал ее. Тяжко давались ей такие вот за компанию глотки. Всю выворачивало и корежило. Но перечить не могла.
-Не смей поднимать руки на отца. Он родил тебя, выкормил, а ты кулаки распустил. Мог бы и уступить, поддаться, а то раскормили бугая на свою голову, так и поубивать готов.
Если ее слова отрезвили и ошарашили Валентина, то на отца они подействовали сигналом к действиям.
-Я тебе покажу, как отца бить, да я тебя засужу, сгною, по стене размажу..., - кричал он, вставая и направляясь на Валентина, чтобы срочно и немедленно реализовать свои угрозы.
Валентин решился так же сегодня бороться до конца и приготовился к отражению его бешеной атаки. Но мать подбежала к сыну и повисла у него на руках с визгом и криками, полностью парализовав его готовность и способность обороняться. Такой обездвиженностью незамедлительно воспользовался отец, со всего маху прикладываясь кулаком к лицу Валентина. Летел Валентин вместе с матерью, так как она клещами вцепилась в него и не позволяла не то, что оказывать сопротивление, но даже отворачиваться от ударов.
А лежащих на полу отец бил уже ногами обоих. Удары не были сильными и болезненными, но Валентин плакал от обиды и отчаяния. Получалось ведь, что буквально ни за что оба родителя вот сейчас молотили его безвинно и беспричинно. А тот очевидный факт, что не меньше доставалось и матери, Валентин не желал замечать. Она этого сама хотела, вот и получала по заслугам и с ее личного благословения. Она сама лично подставилась, подставляя и сына.
А ведь он уже желал простить ее за все обиды, за эту рабскую преданность пьяной скотине, считавшей себя отцом, мужем и главой семейства. Особенно сейчас, когда Валентин понял свою силу и способность защититься и защитить свою мать. А она предала и держала, пока он его беззащитного избивал. Кого же теперь защищать в этом доме? Ей ведь больше нравилось физическое превосходство отца над сыном, и унижения за слабость перед Валентином восприняла как собственную беду. Вот и пытается оправдаться перед мужем, высказывая и проявляя собачью преданность и раболепие. Она ведь так и говорила всегда, что сын - явление временное и исчезающее. А муж будет всегда. Ну, неужели ей хочется быть всегда униженной и растоптанной, почему ни разу не пожелала принять помощь сына?
-Сынок, все хорошо, ничего страшного, папа больше не сердится, так зачем же плакать. И вовсе не больно. Зато теперь в доме восстановился мир и порядок. И полное согласие, - лепетала она, пытаясь погладить Валентина по голове.
Но он резко сбрасывал ее руку и продолжал рыдать. От обиды, отчаяния и безысходности.
-Уйди, отстань, - громко крикнул он, отталкивая ее саму. - Я тебя ненавижу. Ты сама хотела, чтобы он поколотил меня, ты испугалась, что я оказался сильнее его, а потому и пожелала увидеть меня побежденным. Добилась своего? Только с этой минуты я вам больше не позволю даже дотрагиваться до меня. Никогда и ни за что. Уйди, не желаю видеть тебя!
Мама еще пыталась много чего наговорить, но Валентин даже не пожелал прислушиваться. Он сумел прогнать их обоих из своей комнаты, и еще потом долго пытался остановить слезы и осознать сегодняшний случай, понять это происшествие. А может, все правильно? Теперь наконец-то все стало на свои места. Он остался совершенно один, никому ненужный в этом доме. Значит, так и будет продолжать жить, не обращая ни на кого внимания. Ведь самое главное, что ждет впереди, и для чего просто необходимо суметь без последствий и последующих катаклизмов доучиться до аттестата. Вытерпеть, пережить, поскольку без этого главного жизненного документа та мечта и жизнь в ней может не состояться.
И больше он не позволит себя унижать и бить. Он стал сильней их, и это родители заметили и оценили. Не согласились, пытаются опротестовать, но факт они не сумеют опровергнуть. Однако, так хотелось принять Валентину, с чем категорически не желал соглашаться отец. Ему не хотелось воспринимать преимущество в силе сына, и он жаждал сатисфакции. Вот оттого и стоял в раздумьях Валентин на крыльце школы, еще не определившись и не представляя, куда сейчас идти. Он уже сумел настроить всю свою жизнь и распорядок в таком режиме, чтобы реже встречаться с родителями. И в особенности с пьяным отцом, который, доведя себя до требуемой кондиции, все еще пытался всем доказать свое превосходство, устраивая дома погромы с битьем стекол и ломкой дверей и стульев.
2
Настя поглубже залезла под одеяло и плотней сжалась в комочек. Холодно. Насилу она дождалась весны, теплого дневного солнца, что согревает не только ее саму, когда она подставляет его лучикам лицо, но и дом, стены и ее личную комнату. Но пока еще ночи очень холодные. А родителям вновь из-за очередной пьянки некогда было протопить хату. С вечера Настя вроде как укладывалась в теплую кровать и согрелась благодаря дарам солнца, которое за день сумело вместо родителей протопить и прогреть вместе с домом и ее кровать. А за ночь все сильно остыло. Холодно так, что ни одеяло, ни теплая ночная рубашка не спасали.
По времени можно было бы еще немного подремать, да не уснешь. Из соседней комнаты раздавались громогласные храпы и посвистывание. Может, попробовать самой принести дров и протопить печь? Но что толку, если печь сумеет согреть хату как раз к ее уходу в школу. Пока не для кого. Зря она понадеялась на это обманное тепло, что ввело ее в заблуждение. Нужно был хоть несколько поленьев поджечь. Глядишь, и сумела бы поспать до утренних лучей.
За окном уже ощущалась заря. Звезды погасли, ночь отступала. Стало быть, утро скоро. Настя нехотя выползла из своей берлоги и подошла ближе к ходикам. Она ежедневно сверяет часы по радио, чтобы ее ходики всегда показывали точное время. И гири подтягивать не забывает. Лично родители про эти часы позабыли начисто. Даже и не вспоминают. Да они и в ее комнату практически не заглядывают. Редко, если просто хотят воспитывать ее, чего она совершенно не любила и старалась избегать, поскольку чаще эти процессы заканчивались избиением.
Поэтому о своих личных вещах, включая и ходики, она заботилась самостоятельно. И в школу приходила раньше всех, поскольку там всегда теплее, значит, можно согреться. Особенно зимой. Ведь дома даже если и затопить печку, то холод до конца не победишь.
Часики показывали, что времени у нее еще много. Настя уселась в кровати и укуталась в одеяло. Конечно, можно еще посидеть и немного помечтать, поскольку все равно уснуть не удастся. Она любила и умела отвлекать себя от холода и голода приятными мечтами, ощущая себя какой-нибудь героиней из очередной прочитанной сказки или интересной книжки.
Но сегодня она не успела создать в мыслях приятную картинку, как послышался грохот и шум хлопающих дверей. Родителей мучает жажда или такой же холод, вот и рыскают по хате в поисках остатков вчерашнего пиршества. Как будто сами не догадываются, что еще не было в их практике случая, чтобы легли спать, оставив назавтра хоть каплю в бутылке или в налитых стаканах. Хотя в последнее время чаще ставят брагу в эмалированном ведре. Столько много сахара они сыплют, что даже ужас охватывает Настино сознание.
А вода в ведре получается сладкая, но ужасно вонючая из-за дрожжей. А ей ко всему просто до слез было жалко сахар. Только, как всегда, они его высыпают весь до крошечки, до кристаллика. Не успевает она и капельку попробовать. Даже чай всегда в этом доме без сахара. Иногда и без заварки. Тогда Настя использует вместо чая настой из травяного сбора, что старается заготовить за лето.
Дом, в котором они жили, был большим, с тремя комнатами, с ванной комнатой, где находился и туалет, с кухней и верандой. Финским назывался. Почему финский, так Настя и не могла понять. От их города до Финляндии тысячи километров. Поначалу они жили впятером. Но бабушка с дедушкой умерли еще до школы, когда Настя была совсем маленькой. Так случилось, что почти друг за другом. И теперь уже Настя их совсем плохо помнит. Единственное, что запомнила, так такой факт, что при них родители пили не так помногу и не столь часто.
А уж после их смерти она и не вспомнит их трезвыми. Редко приходят в себя, вдруг обнаружив наличие в доме ребенка. И, словно опомнившись, сразу же и печь истопят, и каши с борщом наварят. Даже приберут и постирают, для дочери кое-чего из одежды прикупят. Но ненадолго. Затем вновь запивают, и словно исчезают заботливые и добропорядочные родители. Тогда на глаза им лучше не попадаться. Слишком злые они во хмелю. Дерутся и орут.
Вот и сейчас уже спозаранку кричат друг на друга, стараясь в своем плохом настроение и самочувствие обвинить любого, кроме самих себя. Значит, очень скоро и Насте достанется.
-Дура, говорил же, что в такой холод она бродить не будет. Хоть бы грамма ума хватило протопить печь.
Это они о браге. А что толку от тепла, если поставили ее лишь позавчера. Чуть больше суток прошло. Она и в тепле не успела бы созреть. Такой факт даже Насте известен, запомнилось по их разговорам. Настя. Так ее бабушка назвала в честь своей матери. А вот самой Насте ее имя не очень нравилось. Из сказок оно, а не из жизни. Вроде и хорошее, да только все дразнят ее почем зря. Ведь даже толковую кличку придумать не могут, но просто слуху имя непривычное. Даже Лидия Владимировна призналась, что во всей школе не знает она других девочек с таким именем. Но ведь теперь не изменить. Вот и приходится сносить обиды.
-А самому западло было! - орала в ответ мать своим осипшим прокуренным басом. У нее был самый настоящий мужской бас. Грубый и сопатый. Такие метаморфозы с ней произошли после очередной болезни. Что-то сломалось или испортилось там, в глотке, вот она и осипла. Голос огрубел. - Только сам и смотришь, чего пожрать да выпить. А как чего сделать, так сразу все мне. Настя! - вдруг заорала она, испугав ребенка своим громким истошным ором. - Спишь, лахудра. Почему печь на ночь не истопила? Только и горазда, что бездельничать.
Мать ногой толкнула дверь в ее комнату и ворвалась, внося с собой дополнительную порцию холода и гнилостного смрада, смешанного с запахом браги, сигарет и протухших овощей. Настя хотела притвориться спящей, но мать так внезапно влетела, что Настя даже прилечь не успела.
-Там в сарае не осталось коротких дров, - сразу же высказал она в свое оправдание. - Их пилить надо.
-Вот сама бы и распилила, - это уже отец подал свой голос из прихожей. Он даже обрадовался новому объекту для обвинений. - С ума сойти. Две бабы в доме, а толку никакого. Ни выпить, ни пожрать в доме.
От таких слов в ее голове образовался туман и легкое кружение. Она с вечера голодна. Если родители допивали остатки прошлой браги, то закусывать им самим уже нечем было. И, стало быть, в школу идти придется голодной. В доме сейчас и сухой корочки не сыскать. Раньше, когда Катя Мишина с ней за одной партой сидела, так всегда на большой перемене она бутербродом делилась. Катя догадывалась, что Настя часто голодает, и потому бутерброд брала потолще, объемнее, чем требовалось ей одной, чтобы хватило обеим.
Но перед самыми каникулами ее родители переехали в другой город. С их переездом пропал и единственный Настин кормилец. Вот сейчас Настя пожалела о своем безрассудстве и излишней самонадеянности, мол, сон излечит ее от излишнего голода. Все же нужно было сходить к тете Жене, что через дорогу живет. Она с бабушкой дружила, и сейчас часто приглашает Настю к себе. И сама Настя, когда голод терпеть невмоготу, забегала краюшку хлеба попросить. Но вчера она не пошла. Закрутилась, засуетилась, а когда все же решила, то в окнах у тети Жени свет погас. Оттого и не осмелилась побеспокоить.
Как-то не подумала, что теперь ей придется терпеть этот голод до самого вечера. Хоть несколько копеек иметь, так в буфете булочку купила бы. Там есть такие маленькие по две копеечки каждая. Дешевые, но очень вкусные. Но нет у нее и двух копеек. Вот на прошлой неделе так ей несказанно повезло. Пятнадцать копеек прямо в луже разглядела. И вроде как мимо проскочила, а потом так в сердце ойкнуло, кольнуло, и она вернулась. А там денежка поблескивает. На семь булочек хватило. Всю неделю по одной в день, словно леденец сосала. А сегодня очень кстати оказались бы эти маленькие булочки. Ведь вчера за весь день так и не удалось поесть. С утра лишь завалящий кусочек черной корочки случайно нашла.
И чего орут! Будто от их крика или брага быстрей поспеет, или дрова сами пилятся. Настя быстро соскочила с кровати и убежала в туалет. А здесь еще холодней, словно на улице в сугробе снега. Но все равно необходимо переделать все утренние дела и умыться, чтобы грязнулей не дразнили. А там по школе побегает, по закоулкам заглянет, просмотрит и изучит их, авось и отыщутся где-нибудь желанные две копеечки. Их запросто могут обронить и полениться поднимать некоторые, у кого всегда есть много мелочи. А иначе до вечера может и не дожить. И без того уже противные мушки перед глазами прыгают.
Настя с надеждой глянула на ходики и облегченно вздохнула. Уже можно выходить из дома. Рано еще, и никого практически в школе нет, но школа уже открыта. А там тепло и уютно. Да и из дома бежать скорее надо, пока разгоревшийся спор не переключился на драку. И уж если Настя не успевает убежать, то подзатыльников ей достается больше всех. Как от мамы, так и от папы. Они любят свои расшалившиеся нервы успокаивать на ней. А чего тут сложного, если Настя неспособна не то, что словами ответить, так и укрыться не всегда успевает.
Выскочила из дома даже очень вовремя. Успела, и увернуться от тяжелой руки матери, и тетя Женя как раз вышла на огород. И не придется стучаться и проситься, чего Настя ой как не любила. Стыдно и ужасно обидно, что у таких стареньких, как тетя Женя и дядя Миша всегда есть для нее кусочек хлеба. А у собственных родителей даже корочка редко попадается. Вроде как на огороде и рано еще выполнять какие-либо работы, но у тети Жени и куры есть, которых покормить нужно, и собака, требующая ежедневной пищи. Он-то давно проснулась и громко требует еды. Увидев в руках тети Жени бадью с дымящейся кашей, предназначенной для Рекса, Настя окончательно сдалась и подошла к калитке.
-Здравствуйте, тетя Женя! - как можно бодрее, но все же неуверенно, стесняясь заранее того мгновения, что сейчас придется просить кусочек хлеба. - Вы Рекса кормить будете?
-А, Настенька, доброе, доброе утро. Да, вот сейчас насыплю этому живоглоту. А ты, конечно, в школу уже?
-Да, я в школу, тетя Женя, - Настя замялась, собираясь уже развернуться и покинуть эту калитку, но из бадьи с собачьей пищей просто сводили с ума, и она не могла найти сил, чтобы уйти.
-Ты чего-то хотела, Настенька? - спрашивала тетя Женя, уже направляясь к калитке поближе к ребенку.
-А можно кусочек хлебушка? - наконец-то отважилась она озвучить свое нестерпимое желание. - Совсем чуть-чуть. Хоть крошечку. Дома уже второй день ничего нет совершенно.
Тетя Женя от этих слов схватилась рукой за сердце, с трудом удерживая в свободной руке бадью. Он, разумеется, догадывалась о бедственном положении ребенка и часто приглашала Настю на обед побаловать пирожками, испеченными по случаю, и просто угостить внучку покойной подруги. И всегда просила Настю, чтобы та, если чего, обращалась за помощью. Но так, чтобы с утра ребенок хлеба просил, так это она услыхала из ее уст впервые. Тете Жене нравилась эта скромная стеснительная девочка. И если уж решилась обратиться с такой просьбой, то дела в их доме совсем плохи. Просто хуже некуда. Она, молча, распахнула калитку и кивком головы попросила войти. Что-либо выговорить в это мгновение не хватало сил. Да и сам голос на время пропал, застревая вместе с комком слез в глубине горла.
-Я спешу, правда, вы мне маленький кусочек хлебушка дайте, а вечером мама, наверное, каши сварить.
-Совсем в доме пусто? - наконец-то сумела сказать тетя Женя. - Ну, как же так можно, господи!
-У них деньги еще позавчера кончились. Они на последние брагу поставили. Туда столько много сахару насыпают, просто ужас. И тогда эта сладкая водичка такой противной становится. И воняет плохо.
Тетя Женя усадила Настю на кухне за стол и зажгла газ под кастрюлей. От тепла и ароматов настоящей кухни у Насти закружилась голова и стали слипаться глаза. Но она с силой стряхнула сонное наваждение и еще раз попыталась напомнить о своей спешке и о начале уроков.
-Успеешь, - отмахнулась от нее тетя Женя. - И что это за учеба будет на голодный желудок! Если и опоздаешь на чуток, так и страшного ничего не случится. Ты, как я знаю, все равно отличница.
-Да, правда! - радостно воскликнула Настя, довольная похвалой. Ох, как редко приходится слышать хорошие слова в свой адрес. Иногда Лидия Владимировна похвалит. Но редко. И нет перед кем. В школу родители никогда не ходят, потому и сказать про Настины успехи совершенно некому. - Мне самой нравится учиться, легко и очень интересно.
-Вся в бабушку. Смышленой она была, разумный, и читала много. Отец твой совсем не в нее. И нашел такую же себе. А вот тебя родили умненькой и старательной, словно из чужой семьи.
Тетя Женя налила полную большую тарелку борща и положила рядом кусок хлеба с салом.
-Ешь, борщ вчерашний, но от этого еще вкусней. Деду Мише нравится. Он уже ушел на работу. И любит перед сменой тарелку навернуть с хорошим куском сала. Тогда, говорит, работается веселей. А ты совсем исхудала. Вона, глаза какие синюшные, провалившиеся. Что же они, ироды проклятые, за водкой совсем про дите забыли, не кормят. Ладно бы сами жрали свое пойло себе в удовольствие, так хотя бы иногда по сторонам смотрели, ребенка замечали.
-Нет, тетя Женя, мама кашу варит. Только вот все уже у нас кончилось. Но через два дня они получки получат и опять много всего накупят. И круп, и макарон. Их только и успевай варить.
-А картошку на посадку хоть оставили? - с тревогой в голосе спросила тетя Женя, словно мало верила в положительный ответ. - Или всю извели на нет? Поели, поди, и семенную!
-Да, сажать будет нечего. Мы ее еще в конце прошлого месяца доели. Теперь сажать нечего будет.
Настя жадно набивала рот хлебом с салом и запивала наваристым борщом. Давно она так вкусно не ела. И сейчас в данный момент хотелось запастись энергией и пищей на длительное время. Да так устроен человек, что все равно к вечеру опять голод напомнит о себе, и есть будет хотеться не слабее утреннего. Но потом просить уже совсем неудобно, стыдно и неприлично. У них все же своя семья, свой семейный бюджет, совсем не рассчитанный на постороннюю Настю.
-Настенька, миленькая, словно услыхав ее мысли, слезно и настырно просила тетя Женя, выпроваживая за калитку ребенка в школу. - Ты уж заглядывай к нам почаще, не изводи себя вот так голодом. У нас всегда найдется для тебя тарелка супа. Мне же твоя бабушка поругает, что недосмотрела я внученьку ее. А мы ведь ой, какими дружными подружками были!
-Хорошо, тетя Женя, спасибо. Я еще завтра утром, если можно, загляну перед уроками, - уже довольная, сытая и счастливая теплом и полным желудком, щебетала Настя, словно и не было недавнего ужасающего голода. - А потом они деньги получат и всего накупят. У нас тогда будет дома еда.
-Настя, милая, - чуть ли не криком умоляла и просила, даже настойчиво потребовала тетя Женя. - Никаких утром, никаких мне завтра, а чтобы обязательно сегодня же вечером зашла ко мне. А иначе сама за тобой зайду, а этим такой разгром устрою, что мало не покажется. Я им покажу, как это дожить до такого при наличии в доме ребенка, что крохи хлеба нет.
-Не надо, тетя Женя, только не приходите и не ругайте их, - испуганно просила Настя. - Они вам много всего пообещают, а ничего ведь не изменят, лишь тогда злее будут и на мне отыграются. Я, правда, к вам сегодня загляну перед сном. Пораньше, пока вы еще спать не ляжете.
Тетя Женя тяжело вздохнула и еще долго смотрела вслед маленькой детской фигурки, пока угол большого дома не спрятал ее от глаз. От глаз, переполненных слезами и горечью. Да как же так можно распоряжаться безрассудно и бессовестно даром божьим. Не каждому дано заиметь такую славную, добрую и ласковую дочурку с такой совестливостью и приветливостью. Их единственный сын женился и уехал за большими заработками в Находку. На другой конец России. Раз в квартал небольшое письмецо и пришлет со стандартными и общими фразами. А вот внуков они так и не увидели. Где же таких денег взять, чтобы добраться до них, до тех далеких краев. А сами и не думают о каких-то поездках. Зарабатывают.
Хотят столько заработать, чтобы до конца жизни потом хватило. Да только так можно и саму жизнь профукать. А у этих идиотов счастье рядом, вот оно бегает, смеется, веселится. Можно потрогать, поцеловать, на руках побаловать, подарками порадовать. Да нет, не надобно им. Совсем спились оба. Ладно, сами в рванье да в обносках. Так еще и дочери единственной ничего купить, не способны. Не хотят, пропить торопятся. Хорошо, хоть в школу нарядить успели. Да просто вынуждены были, чтобы из школы не заявились с претензиями, как в прошлый год.
Настя рассказывала, как ее учительница приходила домой и громко ругала родителей за школьную форму, а точнее, так за ее отсутствие. Запили и забыли, что ребенку во второй класс нужна новая школьная форма. Выросла девочка за лето, не годной стала прошлогодняя. Износилась. Но ведь делать нечего, в школу ходить надо. Вот Настя первую неделю и ходила в старенькой и ужасно тесной, пока Лидия Владимировна не сходила к ним на дом.
Настя потом рассказывала, что ей тоже сполна досталось подзатыльников за такое посещение и взбучку. Оба отвесили, и не слабо. Но в тот же день помчались по магазинам и приобрели полный школьный набор одежек. Вынуждены были подчиниться, поскольку Лидия Владимировна пригрозила сходить к ним на работу и пристыдить прилюдно и при начальниках. А эти алкаши хоть и пьют беспробудно, но на работе держатся, чтобы не уволили и не причислили к тунеядцам.
Вот и перепугались. Их бы почаще ругать, да, видать, некому. Ну, ничего, она сама зайдет как-нибудь и отругает. Где же это видано, чтобы ребенок в мирное сытое время хлебушек у соседей выпрашивал. Я им эту брагу устрою. Тетя Женя сердито ворчала, но сама себя понимала, что никуда она не пойдет. Где же ей здоровое сердце взять, чтобы вынести весь этот спор и крик. И без того муж старается изо всех сил в доме даже голос не повышать и угождать ей во всем, чтобы лишний раз не волновалась. Он-то и просит поменьше внимания обращать на соседей. И без того все чаще и чаще приходится скорую вызывать.
Но как же сердцу не болеть, ежели обещала подружке приглядеть за внучкой, а оно никак не получается. И так старается подкараулить и заманить в дом, чтобы угостить хотя бы той же тарелкой борща. Совсем исхудал ребенок. Кожа да кости остались. И глаза вечно голодные.
Ну, а самой Насти настроение было просто великолепным. Недавнишние проблемы улетучились и испарились вместе с ночным холодом и утренним голодом. Их не стало, они исчезли. Все плохое, включая даже агрессивных папу и маму, забылось и не желало вспоминаться. Она сегодня впервые опаздывала к первому уроку, но почему-то такое явление ее совершенно не волновало и не пугало. Даже и спешить не хотелось. Пусть Лидия Владимировна немножко поругает, чтобы радостное сердечко немного успокоилось, компенсируя чрезмерное счастье слабеньким огорчением. А то вона как застучало, словно его кто погоняет. И все же успела войти в класс хоть и после звонка, но на пару секунд раньше учительницы.
-И что это с нами случилось такое неординарное? - удивленно спросила Лидия Владимировна, привыкшая видеть Настю раньше всех в школе. Даже когда еще ни одного учителя нет.
Настя, молча, пожала плечами и виновато улыбнулась. Не рассказывать же перед всем классом о таком счастье, как вкусный борщ с салом, про добрые слова тети Жени, сказанные во время завтрака. Они не поймут. Ведь у них на завтрак во время большой перемены булочки с повидлом и белый хлеб с колбасой. Им же невдомек, как сладка бывает черствая корочка хлеба. И нет в том их вины, что у Насти такие неправильные родители. Хотя, вино пьют все дяденьки. Но мамы-то есть у всех. Правильные мамы. А Настя даже определить не в силах, есть ли у нее самой вообще мама. Как-то тяжело назвать эту женщину мамой. Настя очень редко произносит такое ласковое слово. Лишь только, когда бьет больно, тогда и просит:
-Мама, не бей, больно, я не буду больше.
А что она не будет, и за что ее били, так и сама понять не может. Ведь чаще били просто так. Им скучно, зло, а она под ногами крутится. И чтобы улучшить собственное настроение, оттого и дерутся.
-Привет, ты чего? - спросил сосед Пашка. - Я тут весь, как на иголках, а она не спеша разгуливает.
Лидия Владимировна посадила его в начале четверти, чтобы Настя подтянула его знания. У Пашки сплошные тройки, и даже есть двойки. Он притворяется, что ему знания не даются. А на самом деле дома лень и некогда уроки делать. С пацанами ведь намного интересней гулять. Хотя родители у него хорошие и совсем нестрогие. Если бы у Насти такие были, так она бы ради них на сплошные пятерки училась. Хотя, если честно, так у нее и без этого лишь пятерки. Редкая четверка заскочит в гости, словно требуя разбавления и разнообразия.
-Я письмо не успел сделать, а списать, так тебя и в помине нет. Где ты задержалась так надолго?
-На переменке скатаешь, ничего страшного. Письмо только третьим уроком. А сейчас лучше не мешай мне, - цыкнула на него Настя и превратилась вся во внимание. Ей вполне хватало внимательно прослушать, чтобы навсегда запомнить урок. Поэтому помехи она не любила. Ведь тогда больше уроков дома делать. А ей хотелось домашнее время на иные чтения потратить. Но Пашка не отставал, и она, поскольку у нее сейчас хорошее настроение, бросила ему под нос тетрадь по письму. - На, но только отстань и не шуми.
Пашка радостный схватил тетрадь и, высунув язык, принялся срисовывать своими каракулями с Настиной тетради заданное упражнение. Он настолько увлекся, что не заметил, как подошла учительница и захлопнула Настину тетрадь.
-Семенов, опять скатываешь? - сердито спросила она, а Настя густо покраснела и перепугалась, что и ее сейчас отругают. - Ладно, пиши, - благосклонно позволила она, немного подумав. - Это лучше, чем безделье. Тут хоть какая польза, а то болтать будешь и другим мешать.
У Лидии Владимировна, видать, сегодня тоже хорошее настроение. Вот она и не захотела ругаться и наказывать. Какой-то сегодня день странный, думала Настя. Хороший и добрый.
-Ты чего не предупредила? - прошипел Пашка, обиженный и возмущенный, что попался глупо и просто, как пацан.
Себя он считал докой по списыванию. Хотя мог бы и не сердиться. Можно подумать, что попался первый раз на списывании. Лидия Владимировна действительно уже сама решила, что от списывания больше пользы, чем от ничего не деланья. Не спишет, так и останется с невыполненным заданием. А сам к двойкам настолько равнодушен, что отметки, и в особенности удовлетворительные, принимает, как нечто должное и само собой разумеющееся.
-Задумывалась, вот и не успела заметить, - оправдывалась Настя. Хотя и просила Лидия Владимировна не позволять Пашке усаживаться ей на шею, но после Катьки он единственный в классе, кому она нужна и интересна. Остальные любят лишь дразниться и задираться. А Пашка хоть и из-за этих уроков, но всегда обращается к ней и даже иногда заступается.
-Думать меньше надо, - подвел итоги Пашка и продолжил свое привычное классное занятие по списыванию.
Настя тоже успокоилась. Лидия Владимировна не сердится, а это главное в школе. Не любила Настя подводить и огорчать. И если в школе такое легко удавалось, то дома даже не имело смысла угождать. Виноватой там она бывает всегда. Там ругали и били за все и про все, не спрашивая вины.
-Вот если бы ты хоть немного думал, то и списывать не пришлось бы на уроках. Пашка, вот давай, оставайся после уроков. Мы вместе и сделаем домашние задания. Легко и просто, - предложила неожиданно Настя.
Сама-то она никогда не спешила домой, как многие, которые, не дожидаясь окончания звонка, мгновенно при первом звоне срывались с парт и неслись в гардероб, чтобы там, в числе первых схватить свое пальто и ботинки и нестись на всех парусах в сторону дома. Такого счастья Насте не дано. Ей совершенно незачем расталкивать толпу в гардеробе, без надобности опережать всех в беге к выходу. Настя спокойно дожидалась в сторонке, когда гардероб опустеет, страсти и борьба за первенство поутихнут. А потом она уже спокойно снимет осиротевшее пальто с тряпичной сумкой, где лежат ее ботинки.
Это в первую смену, в которую ходит Настя, все классы переполнены. А во вторую всегда много свободных комнат. Вот в одну из них забивается она и делает уроки. Никто не мешает и не толкает в локоть, не отвлекают шумом, кроме, как на переменках. Но это ведь какие-то пять-десять минут. И вновь мертвая тишина. А потом еще и в библиотеку заглянет и почитает книжку. Домой она не берет, чтобы родители в порывах гнева не дай бог не порвали и не испачкали. Правда, в доме после бабушки и дедушки оставались взрослые книги. Пробовала их читать, но так ничего и не поняла. Однако, дожить до такого момента, когда у нее созреет понимание, и их можно будет читать, родители не позволят. Они ими печку растапливают.
-Нет, Настя, у тебя явно сегодня с головой не в порядке, - покрутил пальцем у виска Пашка. - Это еще, зачем мне сидеть еще и после уроков? Мало ли здесь не насиделись? Я бегу в парк сразу. Там у нас с пацанами игра классная. А уроки могу всегда списать у тебя. Вот только так ты больше не опаздывай, чтобы я не волновался. Спишь, наверное, крепко, вот будильник и не слышишь.
-Нет, - тяжело вздохнула Настя, даже и не думая обижаться на такие Пашкины упреки. Глупый он и смешной мальчишка. - Я просто к соседке зашла, заболтались, вот и припозднилась.
-Вот никакой ответственности у вас, девчонок. Лишь бы только с соседками какими-то болтать, судачить, а о деле им и думать некогда. Девчонки всегда так, как соберутся в кучу. Сразу обо все на свете забывают. Ты больше по утрам о школе думай и про соседа по парте, - усмехнулся довольный собой и своей такой разумной рассудительностью Пашка.
-Хорошо, уговорил, только хватит болтать, а то Лидия Владимировна уже косо смотрит в нашу сторону.
На большой перемене Настя пошла во двор школы, чтобы не видеть, как все достают из портфелей свои обеды, шуршат бумагой и распространяют умопомрачительный запах докторской колбасы. Правда, весь следующий урок этот запах будет устойчиво изводить с ума. Но хоть самого факта поглощения таких деликатесов не наблюдать. А на улице солнышко светит. Там даже к самому обеду теплей становится, чем в помещение. И ветер стих.
Потому-то Настя с большим наслаждением гуляла между спортивных снарядов по беговым дорожкам, немного сторонясь излишне суетливых и быстрых учеников, которые просто жаждут в одну из больших перемен показать другим свои спортивные достижения. Настя на переменах беготню и суету не любила. Нет, на уроках физкультуры она не отлынивала и бегала, и прыгала со всеми вместе. В другое время предпочитала уединение и тихие прогулки со своими мыслями вместе и на пару. Иногда, правда, хотелось присоединиться ко всем в какой-нибудь игре, но ей казалось, что ребята откажут, или станут смеяться над ее неуклюжестью.
И часто эти ухоженные фифы, как Надька и Варька, дразнили грязнулей и вонючкой, хотя Настя старалась следить за собой. Но как такое трудно дается, когда негде и нечем постирать, поутюжить. Вот и сейчас она одинокая ходила по дорожке и грелась на солнышке. Поэтому несказанно удивилась первым неожиданным каплям дождя. И откуда они только при таком солнце взялись! И еще эта маленькая, но какая вредная тучка. Маленькая, но из нее внезапно после редких капель послышались очереди начинающегося ливня.
А до школьных входных дверей уже сухой не добежишь. И все, находившиеся на школьном дворе с визгом, криком и веселым гоготом рассыпались в разные стороны. Настя сперва даже слегка растерялась, не зная, куда бежать. Но решение необходимо принимать срочно, иначе сейчас промокнет до нитки. Она не этой воды испугалась, а сильного холода в мокрой одежде. Точно такого, который напоминает холодный не протопленный дом. И переодеться в школе не во что.
И тут она заметила, что часть ребят рванули под навес, расположенный рядом с пристройкой. Он оказался ближе всех, потому-то Настя и побежала к нему. Но там уже было полно детей. Разумеется, хватило бы места и ей, но здесь уже стояли эти фифы Надька и Варька, которые весело хохотали над суетой остальных учеников, попавших под струи ливня. Недружелюбно, а скорее всего, даже враждебно встретили они под своей крышей появление Насти.
-А нечего здесь делать этой грязнуле? - громко на весь двор кричали они, чтобы их характеристику слышали все.
-От нее воняет, пошла вон отсюда, - вторила подружке Варька, так же весело и зло хохоча.
-А пусть под дождиком промокнет. Авось тогда и отмоется сама, и постирает грязные тряпки.
-Вот ей и баня хорошая, раз сама не хочет мыться.
Их злые крики и вопли поддержали остальные, выставив руки вперед и не пуская Настю под навес. Настю захлестнула обида, растерянность и страх перед усиливающимся ливнем. Возможно, она и плакала горючими слезами, да только крупные капли дождя сливались вместе с собственной влагой, скрывая горе и обиду от всех окружающих. Почувствовав, как мокрая одежда уже прилипла к телу, Настя поняла бессмысленность борьбы за место под навесом. Она уже промокла настолько, что вода не впитывалась, а просто стекала по мокрому платью, и во власть уже вступает этот мерзкий противный ужасный холод, от которого теперь нигде не спрятаться. И никак, и нигде невозможно надолго от него освободиться.
Настя развернулась в сторону входных школьных дверей и понуро под шум ливня, и громкий хохот учеников поплелась уже неторопливо, так как спешка в данную минуту не имела смысла. Они кричали вслед обидные слова, изощряясь друг перед другом, смеялись, а ей хотелось лишь уйти от этого скверного места навсегда, и больше никогда не возвращаться. Вот так счастливое утро быстро сменилось позором и унижением. Не зря она так настороженно воспринимала те редкие удачи, что одна за одной, вроде и незаслуженно сваливались на нее.
И не будет она плакать, поскольку считает свои слезы бесполезными и неспособными хоть каплю разжалобить этих жестоких и злых девчонок. А в чем ее вина? Лишь в том, что нет у нее таких заботливых родителей? Да она и сама бы сумела позаботиться о своей одежде, да где взять мыло и утюг. Можно попросить у тети Жени, да только стыдно и неприлично все время только и просить, когда в доме есть и папа, и мама. Да только они так считаются, но ими никогда не были.
И пусть гогочут. Она еще как-нибудь шесть лет потерпит, а там после восьмого класса можно поступить куда-нибудь. Она еще не знает, но догадывается, что об этом можно поспрошать Лидию Владимировну. А она взрослая и умная, и плохого совета не предложит. И к Насте неплохо относится. Вот и подскажет и посоветует, куда можно поступить, чтобы подальше от этих родителей, от школы, потому что здесь ей тоже неуютно и некомфортно.
Только вот как эти шесть лет пережить-то? Это очень много лет. А в днях, так и подсчету не подлежит. И все равно она их все до единого переживет и повзрослеет. Хотя бы потому, что иного выхода у нее просто нет.
Она не успела далеко отойти от навеса, откуда слышались все эти противные голоса, как внезапный сильный порыв ветра чуть не сбил ее с ног. Она с трудом удержалась и удивилась, что мгновенно прекратился дождь. Однако этот ветер продул ее мокрую одежду, многократно усиливая холод. Настя неприятно поежилась и хотела продолжить путь к школьному крыльцу, но новый порыв ударил в лицо, и позади себя она услыхала треск, грохот и дикие страшные крики.
Медленно поворачиваясь в сторону навеса, она приметила, как он рассыпался прямо у нее на глазах. Трещало дерево, сыпался сверху и разбивался о пол шифер, а дети в панике и со страхом в глазах разбегались врассыпную. У многих на лицах она видела кровь, ссадины, а под грудой битого шифера Настя неожиданно заметила знакомую светлую голову с огромным розовым бантом.
Она ненавидела и желала зла своей обидчице буквально минуту назад. Но сейчас в это мгновение ее обуял страх за судьбу, за жизнь своей одноклассницы. И в это мгновение Настя и все присутствующие увидели раскачивающуюся над головой Надьки освободившуюся от шифера и потерявшуюся опору балку, которая страшно потрескивала и готовая была рухнуть в любую секунду вниз прямо на этот розовый бант. Эту опасность заметила и Надька, которая вопила от ужаса, но не в силах освободиться от капкана, в который угодила.
Мало того, что ее присыпало битым шифером, так еще одна из балок упала ей на ногу и сильно прижала к земле. Отчаянное и безвыходное положение видели и отбежавшие в сторону ученики. Однако, они боялись приблизиться, поскольку треск и раскачивание нависшей над Надькой балки в любую секунду мог закончиться падением. И если первый брус, придавивший ее к земле, опустился медленно, поскольку в своем движении тормозился за шифер и опору, то этот с такой высоты грозился силой и массой убить вмиг.
Вот об этом последнем моменте меньше всего и думала Настя, без раздумья подбежавшая к дико орущей Надьке. Она схватила ее за плечи и со всей силы, насколько только могло вместиться в ее маленькое худенькое тельце, потянула в сторону от опасной балки-убийцы. Из-за той тяжести, что держала Надьку надежно и плотно на земле, разумеется, никуда они не сдвинулись, но этих сантиметров, насколько Настя отвернула подругу, вполне хватило для спасения своей одноклассницы. Маятник из болтающейся балки в ту же секунду треснул и грохнулся с шумом на кучу из шифера как раз в то место, где только что торчал бант. И если Надька от испуга и удивления мгновенно смолкла, хотя Настины движения должны были причинить ей боль сильную и чувствительную, то все школьники и уже выглядывавшие из окон и дверей громко, словно хором в унисон, воскликнули облегченно.
-Помогите мне, - крикнула Настя, все еще пытаясь в одиночку сдвинуть первую балку, лежащую на ноге девочки.
И ее клич послужил окликом к действию. Теперь уже на помощь Надьке неслись все, включая и учителей. И через несколько секунд Надька оказалась на свободе. И вновь, только теперь от пережитого и боли громко, истерично заорала, причитая, и всем через плач и крик, пересказывая о своем страхе и страданиях.
-Настенька, - к Насте подошла Лидия Владимировна, набрасывая ей на плечи свою теплую вязаную кофту, хотя ей уже после всех сует и хлопот было, несмотря на мокрый вид, жарко. - Ты умница, ты такая молодец. Ведь если бы не ты, то даже страшно подумать, какая беда случилась бы.
Настя глянула учительнице в глаза, но ничего не сумела отыскать из запаса слов в ответ, а просто улыбнулась. Её уже просто саму трясло от пережитого. А, как и почему она все это сделала, так даже себе самой объяснить не в силах. Все произошло само по себе и без раздумий. А уже через пять минут подъехала скорая помощь, и Надьку уложили на носилки. И все, кто находился на дворе и наблюдал из окон происходящее, подходили к Насте и хлопали ее по плечу.
-Молодец, ты герой, ты Надьку от верной смерти спасла, ты настоящий октябренок!
Вот такой набор похвал она услыхала за несколько минут первый раз в своей маленькой трудной жизни.
-Настя, тебя Надя зовет, подойди, пожалуйста, - к Насте подбежала лучшая подруга Надьки Варька.
Даже такие слова знают ее прежние враги. Наверное, теперь таковыми они после этого случая не стали. Зачем же тогда обижаться на мелкие прежние неурядицы. Забыть и не вспомнить. Надьку уже перебинтовали, смыли с лица кровь. И лежала она на носилках такая жалкая, несчастная, что Насте, глядя на недавнюю обидчицу, хотелось самой заплакать.
-Настя, спасибо тебе - прошептала Надя. - Ты прости меня за все. Я никогда больше не буду, я не скажу о тебе больше ни одного плохого слова. Правда, правда, ты самая лучшая.
Настя пожала плечами и погладила ей руку.
-Выздоравливай, мы будем ждать тебя.
И вовсе неплохо день продолжается. Вона как смотрят все на нее. Не так, как прежде, без презрения. А даже с каким-то восторгом, как на героя, как на лучшую подружку, с которой хочется общаться. А она вовсе и не собирается нос задирать. Если кто захочет, так она согласна дружить со всеми. Среди одноклассников теперь у нее нет тех, кто презирает и пытается обидеть. И за это она всех и за все прощает. Не такие уж плохие ее ребята из ее класса.
-Ты, Настенька, можешь домой идти, если хочешь, - ласково и с участием, глядя на промокшую и перепачканную Настю, проговорила Лидия Владимировна. - Переоденешься, подсохнешь. А кофту мне завтра и вернешь. Ты не волнуйся, у меня есть запасная на всякий случай.
-Нет! - резко и испуганно воскликнула Настя, что даже Лидия Владимировна вздрогнула. Но, взглянув в глаза девочке, неожиданно без нужных пояснений она все поняла.
-Все так же пьют? - печально спросила она, больше вкладывая в свой вопрос констатации факта.
-Угу, - согласила Настя и поникла. Радость напоминанием о домашних поникла и быстро улетучилась. Как раз меньше всего Насте хотелось в такую торжественную минуту, так это домой.
-Ладно, милая, пойдем, - Лидия Владимира взяла ее за руку и повела за собой в школу. - Мы сейчас что-нибудь придумаем.
И они удивительно быстро и замечательно все придумали. Как-то сразу откуда-то нашлись сухие колготки, детское платье. Не школьное, правда, но сухое и теплое. И тапочки красивые. Вот в таком наряде она и вошла в класс. И эти глаза одноклассников уже не выражали презрение, насмешку и равнодушие. На нее смотрел восхищенный и полный любопытства класс. Они никак не могли совместить и сложить в единую мысль те враждебные выпадки Надьки, и этот самоотверженный рискованный бросок ценой своей жизни ради спасений той, которая всегда только и выискивала во всех взаимоотношениях те моменты, которыми она желала ее унизить и обидеть ради всеобщего веселья.
-Марш с моего места! - кричал Пашка, выталкивая с сиденья парты Воронова Ваську, который в классе считался круглым отличником, и который двумя руками вцепившись в парту, не желал отступать.
Васька яростно огрызался и требовал справедливости.
-Все хотят сидеть с Сомовой. Не ты один. Ишь, выискался единоличник. И вообще, нечего двоечникам с героями сидеть за одной партой. Считаю, что такое право нужно заслуживать.
Когда в класс следом за Настей вошла Лидия Владимировна, то бой разгорался уже нешуточный.
-Ну-ка, ну-ка, - быстро вмешалась в боевые действия учительница. - И что у нас такое здесь происходит? И как это получается, что нашей Насте вообще места не осталось за ее партой?
-Есть, Лидия Владимировна, - кричал Васька, продолжая отстаивать свое право на это место. - Да только Пашка не желает его освобождать. А мы уже высказали пожелания сидеть с Настей по очереди.
-Так ты же, Вася, вроде как с Катериной сидел. Что же вдруг променял свое место? А ведь по твоей просьбе я вас вместе посадила.
-Я теперь хочу с Настей. Она у нас герой. И нам всем по чуть-чуть хотелось бы с ней посидеть. А Пашка возражает.
-А давайте Настю спросим? А то опять хотим за ее спиной все вопросы, ее касающиеся, решить.
Все, молча, смотрели на Настю и с нетерпением дожидались ответа. А самой Насте даже как-то неловко стало от такой ситуации. Ведь теперь вдруг, когда так резко у всего класса поменялось к ней отношение, хотелось бы всех отблагодарить. А уж тем более обижать, так совершенно никого не хотелось. Вот только сейчас от нее требуют определенного ответа. И как быть?
-Лидия Владимировна, - наконец решилась она на самый верный ответ. - Мы с Пашкой уже привыкли друг к другу и подружились. Так пусть он и остается на этом месте.
Пашка гордо посмотрел на весь класс и небрежно вытолкнул со своего места лишнего Ваську.
-Понял, пацан, - с неким гонором и частичкой самодовольства проговорил Пашка, усаживаясь на свое законное место. - С героем должен сидеть заслуженный ученик, коим пока в классе являюсь я.
3
Домой Валентину идти совершенно не хотелось. Он уже третий месяц работает на комбинате ДОК - деревообрабатывающий комбинат. Работа нетрудная, неинтересная, но ведь она дала возможность зарабатывать деньги, чтобы к школе к последнему учебному году приобрести нормальный мужской костюм, а не в комиссионке по указке родителей чьи-то обноски. Попытки отца покусится на его заработки, Валентин обрубил на корню в самом зародыше. Рубил больно и нудно. С многодневными скандалами, истериками матери. Но выстоял, выдержал и не сдался, хотя сто раз хотелась наплевать и бросить им в рожу эти деньги.
Однако Валентин понимал такую испытанную и апробированную годами истину, что брошенная кость облегчения и успокоения не принесет. И его падение перед визгами и истерическими инсинуациями родителей оставит взаимоотношения на прежнем уровне. Ничего не изменится, но лишь в лучшую сторону. В худшую - да. Не отстанут, пока не вытрясут все. И возможности нормально одеться, и в последний учебный год запечатлеться в хорошем мужском костюме он лишится. А ведь, и в особенности после такой работы, чувствовать хотелось себя взрослым, настоящим, а не тем ребенком, что все эти прошедшие годы.
Не было еще и уверенности, а даже присутствовала стопроцентная гарантия, что все его деньги, что он пожалует матери, будут пропиты до копеечки. И уже перед первым сентябрем мать вынужденно поволочет его во все тот же комиссионный магазин. И чтобы избежать с их стороны несанкционированных поборов, то есть, банальной кражи, Валентин свой заработок моментально складывал в заводскую сберкассу. Дядя Вася, бригадир той бригады, где работал Валентин, одобрил его поступок по отношению к накоплению и тот отказ от предложения рабочих обмыть первую зарплату в своем, так сказать, коллективе.
-Молодец! - сказал он в день получки, добавив своей похвалой обиды остальным, что так рассчитывали за счет малолетки на халяву выпить. Они ведь к этому дню готовились и настраивались, а тут такой облом. И главное, что ведь на протяжении всего месяца соглашался.
-Она в меня, дядя Вася, эта самая водка не желает влезать, - оправдывался Валентин за свой отказ, чтобы не сочли неким жмотом или бирюком, не желающим общаться с коллективом. - Разве я был бы против компании и посидеть чуток. Но мой организм почему-то так устроен и протестует.
-Так мы тебя пить и не заставляем, - пытался исправить ситуацию Шапиро, старый рабочий, но весьма большой любитель выпить за чужой счет. - Ты проставь и просто посиди в компании, разговоры наши послушай, уму разуму набирайся. Так принято в рабочей среде.
-Нечего! - повторно рубанул всякие поползновения в сторону первой получки Валентина дядя Вася. - За свой счет выпьете. Нечего пацана трясти, у него свой план расходов, коих, поди, немерено. И одеться прилично надобно, и купить чего из лакомства. А вам бы только халява.
Спорить с бригадиром не стали. Себе дороже. И строг, и сердит начальник. А Валентин его протеже. Они и перекуры часто вместе болтают. Конечно, обидеться обиделись, но проглотили слюну, и пошли свои рубли сбрасывать в шапку на выпивку. Без нее в день получки нельзя.
-Матери отдашь, или сразу в магазин? - спросил дядя Вася для приличия вслух перед всеми, хотя с обстановкой в семье Валентина уже был знаком. - Ну, я к тому, что сразу к школе купишь, или пусть лежат и копятся к первому сентября? Так потихоньку и запасешься необходимым.
-Нет, дядя Вася, не пойду в магазин. А вдруг вырасту! - ответил Валентин. - Я лучше их складывать буду. А перед самой школой пройдусь по магазинам и все нужное закуплю.
Дядя Вася отвел Валентина в сторону и заговорчески прошептал, чтобы остальные не слыхали:
-Это ты здорово придумал с заводской сберкассой. Там надежней. Но все равно оставь себе чуток на мороженое, а остальные положи. Ну, чтобы не бегать за копейками в кассу. Мало ли. Я понимаю, что они твои родители, и на их месте, вроде, как и обиделся бы. Но твоему отцу никакой веры. И мать поддалась. Уж они постараются все пропить до копья.
Хотя на предприятие в адрес отца никто плохого сказать не мог, поскольку его поведение соответствовала статусу пролетариата. Активен, трудолюбив, никогда не отказывался от сверхурочных. А главное, на производстве не замечен в потреблении. Заметно не заметен. А так-то в бытовках слегка выпивали и с мастером, и с большим начальством. Но в откровениях Валентин жаловался своему взрослому другу на сложную обстановку в семье и трудности взаимоотношений. Не хотелось распространяться и посвящать личное постороннему, хотя и считал уже почти другом, но ведь очень нужно было хотя бы кому-нибудь излить свои переживания и жалобы.
Это еще хорошо, что смены у них разные. Да еще каждую субботу работали для плана. Но Валентину нравились работы по субботам. День короче, а оплата двойная. Уже после обеда мужики суетились и соображали. А Валентин, схватив пару булочек и пирожков, уходил до вечера на речку. Его лучшие друзья разбежались по лагерям и деревням, но берег не пустовал. Хватало знакомых, было с кем пообщаться. И советы дяди Васи оказались кстати. В кармане всегда звенела мелочевка, а все главные деньги надежно охраняло государство.
-Трудно дома, донимают? - часто с сочувствием подходил к нему дядя Вася, наблюдая порою тоску и печаль в глазах Валентина в конце смены или в последний день перед выходными. - Может мне самому поговорить с твоими родителями, приструнить их. Авторитетом, думаю, пользуюсь. Уж чего-то им от тебя надобно! Мне бы такого сына, так за счастье посчитал бы дар божий. Вот этот бог мне подарил, как раз, трех девок. Хорошие, вроде, да больно хлопотно с ними. И чаще секретничают с матерью. А папа лишь дай.
-Не нужно, дядя Вася, - категорически запретил Валентин, усиленно потрясая головой и махая руками, словно бригадир предложил ему нечто опасное и рискованное, связанное с риском для самой жизни. - Только хуже будет. Еще злее и агрессивнее станут. И так уже не знаю, куда подальше спрятаться. Но ведь отец только трезвый спит. А стоит выпить, так никакой сон не берет. И чем больше пьет, тем меньше шансов, что успокоится.