Вольфсон Семен Мордухович : другие произведения.

Записки Волкова

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Реальная история рабочего-интеллигента с почти нереальными событиями

   Семён Вольфсон

Записки Волкова

Почтальоны

(вместо пролога)

   Мы ехали в поезде Москва-Санкт-Петербург. Я к тетке, которую давно не видел, он тоже в Ленинград к родственникам. На вид ему было лет шестьдесят пять - шестьдесят семь. Густая седая шевелюра и такие же волосы на груди, выглядывающие в разрезе майки, а также пигментные старческие пятна на шее и лице указывали на это.
   До сна оставалось еще часа два. Он достал из рюкзака довольно потертый термос, бутерброды и стал меня угощать. Мы разговорились. Оказалось, что он мой одногодок, и я ошибся, прибавив ему десять лишних лет.
   По образованию он был технарь. Окончил институт, потом работал в НИИ. Когда надо было кормить семью, пошел работать в монтажно-наладочную организацию. Исколесил всю страну. Потом построил дом, заболел. Больше восьми лет просидел дома: по состоянию здоровья не мог работать. Теперь, вот уже несколько месяцев, работает сельским почтальоном.
   Звали моего попутчика Волков Мордух Мордухович. Я и сам охотно пошел бы на какую- нибудь такую же работу, потому что со здоровьем у меня тоже не все в порядке.
   Рассказ Мордуха Мордуховича меня заинтересовал. Далее, я привожу здесь его по памяти, стараясь сохранить манеру рассказчика.
  
   Восьмой год, как я сидел дома. Больницы, в которых я лечился, мне не помогли, даже наоборот. Из восьми лет - пять, меня страшно мучила бессонница: спал только на снотворном. Да еще первые несколько лет - ажитация. Это когда человек места себе не находит: сядет - не удобно; ляжет - не удобно; встанет - тоже не удобно. Как будто изнутри кто-то постоянно щекочет и подкалывает.
   Спасибо, нашелся врач, лечивший по принципу "не навреди". Он мне сказал: "Терпи - время лечит". Месяца три тому назад мне стало полегче, и я решил устроиться на работу.
   Долго я думал, чем заняться. О прежних специальностях и должностях не могло быть и речи. Зарплата меня не очень волновала, так как у нас с женой квартира в Москве, которую мы сдаем. К тому же жена работает, сын тоже работает. Живем мы за городом, так что почтальонская работа мне казалась прогулками на свежем воздухе, да еще за деньги.
   Одним словом, пошел я в наше ОПС (отделение почтовой связи) и устроился почтальоном по договору, без трудовой книжки, и стаж не идет. А потому по договору, что боюсь, что опять скрутит и работать не смогу. А с трудовой, чтобы работать, надо ехать в райцентр и там оформляться и увольняться тоже.
   В нашем ОПС почтальонами работают одни женщины: три инвалида, две пенсионерки, еще две почти пенсионерки, одна молодая женщина с телеграфа, на подработке, и я. Всего значит девять участков. Да еще начальница, ее зам. и оператор Настя, которая через окошечко деньги и платежки принимает.
   Попался мне самый неудобистый участок N9. А неудобен он тем, что на нем расположены все санатории и дома отдыха, переделанные под общежития, куда письма идут постоянно. А также поссовет с нотариальной конторой, дома деревянные - двухэтажные бараки, в которых не понятно, кто в какой комнате проживает, да еще целая улица новых коттеджей, которая вот-вот вся подпишется на газеты и журналы.
   Словом по протяженности участок вроде такой же, как и все, а писем и газет почти в два раза больше. Ну, да это и понятно. В советское время и в таксопарке никогда вновь пришедшему не дадут сразу новую машину, и в монтажно-наладочной конторе новичка не пошлют сразу в выгодную командировку. Нет, ты поработай, покажи себя, а уж потом... А мне даже так лучше, отвлекаешься и для здоровья полезней. Но я, конечно, молчу, о том, что повезло, я, может, и сам бы его выбрал.
   Целую неделю ходил я учеником, вместе с другим почтальоном. Я сумку с письмами и газетами несу, а она указывает в какой ящик их опускать. Мелом помечаю для себя калитки, чтоб потом не ошибиться. У нас домЮ, почти все на двух, трех, а то и четырех хозяев. Получается, по одному адресу несколько домовладельцев живут с разными фамилиями.
   Потом в воскресенье прошелся по адресам сам, без газет. Взял "ходовой журнал", есть у почтальонов такие журналы "ходовики", в них весь порядок маршрута прописан, чтоб не бегать туда-сюда. И прошелся, как будто я почту по адресам разношу. Нормально прошелся, вроде всех нашел, никого не перепутал. Ну и стал работать.
   Труднее всего с письмами. Письма, они не то, что газеты. Получатели газет вписаны в ходовой журнал, и их легко находить, а письма чаще всего приходят по другим адресам. Тут надо

-2-

   хорошо знать всю, если так можно выразиться, географию участка.
   Труднее же всего для меня, по первоначалу, было раскладывать письма. Надо сказать, что почтальонский день начинается с раскладки газет и писем по "ходовику". Это, если не считать ожидания машины с почтой, которая часто с опозданиями приезжает из районного центра.
   Чтобы письма правильно разложить, надо представлять, на каком номере дома какая улица, с какой пересекается. Какие номера домов идут по одной стороне, какие им соответствуют на другой. Кто куда переехал, и какому соседу поручено получать его корреспонденцию. Вообще, много чего надо знать. А у меня от лекарств за восемь лет выпитых память плохая стала и внимание рассеянное. Я и сейчас еще не все помню и иногда ошибаюсь.
   Раскладывать письма мне почти целый месяц помогала пенсионерка Антонина, за что ей большое спасибо. У нее это быстро получалось: раз, раз, пять минут и готово. Потом уже и я научился.
   Так, значит, первый месяц я и работал. А потом привык, ноги сами нести стали по нужным адресам. Иду себе потихоньку, тело, как говорится в работе, а душа в полете. Песенку иногда негромко напеваю, когда никто не слышит. Собственно говоря, я всю жизнь так работал, не в смысле "потихоньку", а в смысле "тела и души".
   Я в женском коллективе никогда раньше не работал, все больше с мужиками. Знаю, что новому человеку надо себя поставить, как, говориться, запряжешь - так и поедешь. А тут расслабился на такой работе.
   Имя отчество у меня Мордух Мордухович. Это от отца и деда досталось. Дед был Мордехай, а отец, почему - то Мордух. Ну, меня в честь отца и назвали. Отец военный был, воевал, а дед в Питере на заводе механиком работал. Руку перед войной потерял, да так в блокаду с голоду и умер на инвалидной - то карточке. Ну, да не о том здесь речь.
   Да, значит, расслабился я. Годы у меня уже приличные, пятьдесят семь стукнуло. Начальница по имени-отчеству называет, ну и представлялся я всем тоже по имени и отчеству.
   Тут надо вам сказать, что в каждом коллективе, особенно небольшом, есть свой лидер, заводила, если хотите. И в зоне они есть, и в школе, и среди работяг - на язык острые, на кулаки быстрые. У нас таким авторитетом оказалась Екатерина, бывшая детдомовка, только я тогда еще этого не знал. Проработала она в ОПС более тридцати лет, хорошо знала все участки и способна была подменить любого. А по характеру - этакая сорви голова. Моложавая, еще и не скажешь, что пятьдесят три года стукнуло.
   И вот как-то, недели через две, как я заступил, подходит она ко мне в операционном зале: это, где почту сортируют, и спрашивает при всем народе:
   - Как, говоришь, тебя по отчеству?
   - Мордухович, - отвечаю.
   - Мне такое слово сроду не выговорить, я буду тебя Мандуховичем называть.
   Все кругом засмеялись. Но я в ответ спокойно так:
   - Тебе, - говорю, - это слово ближе.
   Опять кругом все засмеялись, только уже над ней, над Катериной. Бабы у нас бывалые, сразу раскумекали, чего к чему. Но ей видно мало этого показалось. На другой день она опять:
   - Эй, Мандухович, письма свои забери!
   Это она мне про заказные письма. Они отдельно от других раскладываются, потому что когда их разносишь, надо, чтобы получатель в книжке расписался.
   Опять засмеялись. Ну, я и говорю, опять спокойно так:
   - Тебя, Катерина, послушаешь, и сразу видно, где у тебя наболело.
   Опять загоготали, видно в точку попал. Ну, а в третий раз, когда она ко мне со своим "Мандуховичем" подъехала, я как раз почту сидел, сортировал, я развернулся и зло так ей:
   - Если еще раз, - говорю, - моего отца обидишь, я тебе так врежу, что юлой закрутишься и трусы свои с прокладками по дороге потеряешь.
   Смотрю, товарки ее все замолчали, видят, дело-то серьезное. А мне внутри смешно стало. Не с кулаками же мне, поработавшему по всей России в разных СУ и СМНУ с зеками бывшими, и с алкашами, и с работягами-алиментщиками, на нее.
   Меня и не так проверяли разные начальники. Да, ну и с тем отъехали от меня. На следующий день, сижу я, письма и газеты потихоньку раскладываю, увлекся, как пасьянс. Сойдутся газеты по "ходовику", или пропущу кого-нибудь: это на внимательность хорошая тренировка. Вдруг мне из-за спины бац на стол тарелка с пловом, горячая еще.
   Смотрю, стоит Катерина.
   - Угощайся, - говорит, -а то один чай пьешь.
   А у меня, правда, по утрам аппетита не бывает, только к вечеру, да ночью, как у зверя, у какого. Но я не отказываюсь:
   -Спасибо, - говорю.
   И действительно, плов вкусный оказался. Это она из дома приносит и у нас на плитке

-3-

   разогревает. Дома - то муж тяжелобольной, лежачий, ну вот она и не успевает поесть, сюда иногда приносит.
   Так, значит, и пошла у меня работа. Почту с утра разбираю, разношу. День за днем так и катит. У нас шестидневка. Скучать не приходится. Даже чувствовать себя лучше стал.
   Надо вам сказать, что у нас, как в любом небольшом коллективе, принято всякие праздники отмечать. Вот как-то Антонина на свой день рождения принесла торт. Открыла коробку, а он уже разрезан на кусочки по числу участников. Заварили чаю, пили, хвалили торт, желали имениннице всяких благ. И сама она довольная была, улыбалась.
   Прошло примерно недели две с тех пор. Как-то сидим мы, почту разбираем. Вдруг входит Катерина. Обычно она рано приходит, а тут опоздала. Входит своей мальчишеской походкой, во рту сигарета дымится. У нас в операционном зале курят только Катя и Галя. Остальные не курят вовсе, а я всегда покурить на улицу выхожу, привычка у меня такая и банка специальная для окурков.
   Входит она, по всему видно, что выпила, и таким бесцветным голосом говорит:
   - А у меня сегодня день рождения.
   Все промолчали, только Галька буркнула:
   - Ну, поздравляю!
   И весь тут праздник. Мне от этой Катиной фразы и нетрезвости ее как-то не по себе стало. Тем более что у нас установились с ней почти приятельские отношения. То она мне чаю принесет, то я ее кока-колой угощу. Я из разговоров кое-что про ее жизнь уже знал.
   - Ах, ты, - думаю, - мальчонка в юбке с накрашенными губами, ну я тебя достану, запомнишь свой день рождения.
   И захотел я ее поздравить, праздник ей устроить. И не просто поздравить, а через нашу районную газету, которую мы же по домам и разносим. А то, что, думаю с опозданием, так это ничего. Дни рождения раньше нельзя отмечать, примета, говорят, плохая, а позже можно. И не просто поздравить через газету, а в стихотворной форме, так чтобы всю жизнь ее описать.
   Волков прервал свой рассказ, долил из термоса чаю до краев, потом, не спеша, отхлебнул, задумался и стал смотреть в потемневшее окно. Я даже подумал, что он закончил свой рассказ, когда вдруг он, как будто что-то вспомнив, неожиданно продолжил:
   - Да, а писать стихи я никогда не пробовал. Один раз, еще в школе сочинил четыре строчки, а больше нет. Но я, если чего-нибудь решил, стараюсь до конца довести. А если не получается, так у меня и аппетит напрочь пропадает, и сон тоже: нервная - то система вся белыми нитками шита, трепали ее все, кому ни попадя.
   Но так я завелся от этой своей идеи, что на первом же маршруте начал сочинять. Оказалось, стихи писать не так-то просто: уж очень многое мне хотелось в стихотворении описать, до всего коснуться. И про молодость ее написать, про счастье значит, и про то, как тридцать лет в любую погоду ходила по сельским улицам, и про быт тоже. Ну и конечно, как водится на день рождения, счастья пожелать.
   Не буду рассказывать, как я сочинял, а скажу только, что ушло у меня четыре дня. Четыре маршрута я оттопал, пока что-то сложилось. Я на маршрутах сочинял; ноги сами по нужным адресам идут, а в голове мысли разные крутятся. Иногда, правда, адресатов пропускаю, но возвращаюсь назад, и опять иду и сочиняю.
   И вот, наконец, написал, ну это еще полдела. Теперь напечатать надо было. Узнал я, что такие поздравления печатаются в рекламном отделе нашей районной газеты, пятьсот рублей за рамку. Ну и поехал.
   Приехал, занял очередь перед окошечком приемщицы. Стою, жду. Передо мной еще три человека стояли. Мужчина полный и прилизанный - заведующий пунктом обмена валюты в ювелирном магазине. Да еще бритоголовый парень, с бычьим затылком, а с ним девица, брюнетка раскрашенная. Они между собой что-то шумно обсуждали. К словам я не прислушивался, но матерщина через слово, к месту и не месту сказанная, ухо резала.
   Наконец, дождался я своей очереди, подошел к окошечку. Девушка, блондинка лет двадцати пяти спросила, чего мне надо. Я, как мог, объяснил ей, что вот, дескать, хотим поздравить своего коллегу почтальона. Она отвечает:
   - Что же, это можно, поздравление в рамочке с цветочками стоит пятьсот рублей.
   Тогда я протягиваю ей пятьсот рублей и листок бумаги со стихотворением. Она взяла листок, бегло посмотрела и говорит равнодушным таким тоном:
   - Стихотворение очень длинное, в рамку не войдет, сократите.
   Я говорю:
   - Чего тут девушка сокращать?! Вы прочитайте, здесь вся жизнь описана, не могу же я из чужой жизни кусок выбросить!
   Она бегло прочитала и опять бесстрастным тоном свое:
   - Ничего не знаю, надо сокращать. У нас рамка стоит пятьсот рублей. А ваше в рамку не

-4-

   влезает. В рамку, - говорит, - влезает только два четверостишия. У нас фирма коммерческая. К
   нам хоть сам Пушкин с Лермонтовым приди, мы и то больше, чем положено не можем напечатать.
   Я уже понял, что проиграл, что пятьюстами рублями мне не обойтись, а когда она про Пушкина с Лермонтовым сказала, то и подавно. Только чувствую, во мне какая-то злая веселость появилась. Я и говорю:
   - Что же в вашей рамке напечатать-то можно? Поздравление заведующему обменником, который тут передо мной стоял? Хотите, - говорю, - поздравлю!
   - А чего,- говорит, - поздравьте.
   Тогда я с ходу, и слова откуда-то сами взялись, говорю:

Поздравление заведующему пунктом обмена валюты

Я желаю тебе, Федь,

Как купюра зеленеть!

   Девица фыркнула.
   - Надо же, - говорит, а ведь его правда Федором Михайловичем зовут. Вы, наверное, его знаете?
   Но я не знал, что этот Михайлович еще и Федор. Просто расклад такой пошел, что называется везуха.
   - А хотите, - опять говорю, - этого бритоголового качка с его подружкой поздравлю, хотите?
   - Валяйте, - отвечает
   А сам вижу: ее уже любопытство разбирает, интересно стало. Тогда я четким таким голосом продекламировал:

Поздравление качку-рекетиру

Я желаю тебе, Вов,

Чтоб ты был, как бык, здоров!

   Сделал небольшую паузу и продолжил:

Поздравление женщине свободной профессии

Я желаю тебе, Надь,

Никогда не залетать!

   Девица засмеялась. Видно последнее "не залетать" ей было хорошо знакомо и больше всего понравилось.
   - А их, правда, Надя и Вова зовут, - спросила она с любопытством?
   - Конечно, - отвечаю на полном серьезе, - Надя и Вова. Это же мои соседи по лестничной площадке, тихие такие, вежливые ребята, всю жизнь о таких мечтал!
   Девушка, кажется, что-то заподозрила, так как опять засмеялась. Потом, другим уже тоном, как бы входя в мое положение, сказала:
   - Ладно, мы обычно так не делаем. Но постараемся втиснуть ваши стихи в двойную рамку. Стоить это будет тысячу рублей.
   Я быстро прикинул. Стихотворение, на мой взгляд, в двойную рамку не влезало, значит, пятьсот рублей я отторговал. А как они это будут делать, это не мне решать.
   - А вам какие цветочки в рамочку поместить? - спросила снова девица.
   -Мне, - говорю, - все равно, какие: на ваш вкус, а я лично живые предпочитаю.
   Заплатил я денюшки, пожелал девушке хорошего жениха. И опять я угадал: девица, хоть и симпатичная, но не замужняя оказалась. И домой поехал, только по дороге зашел кружку пива выпить, обмыть, значит, мероприятие.
   Вернулся я и стал дальше работать. Жду, когда газета выйдет. И вот утром, за час до начала рабочего дня иду на станцию. Там у нас киоск газетный. Газетами, книгами, открытками и всякой всячиной торгует. Купил несколько экземпляров газет и открытку. Газету развернул, читаю: напечатано мое стихотворение в двойной рамке с цветочками по бокам. Вижу, однако, двух четверостиший не хватает: вырезал редактор. Все же коммерция есть коммерция.
   Тут Волков опять прервался, задумался на минутку, как будто что-то решая. Потом полез в свой рюкзак и достал оттуда потрепанную записную книжку, а из нее листок бумаги.
   Листок оказался вырезкой из газеты с Волковским стихотворением. Он протянул мне листок и я стал читать. Здесь я привожу стихотворение, напечатанное Волковым в газете.
  
  
  
  
  
  
  
  
  

-5-

Ко дню рождения почтальона Екатерины М.

   Речка чистая течет,
   Катя - почтальон идет.
   Ноги стройные бегут,
   Мигом почту разнесут.
   Солнце светит в двадцать лет,
   Даже если солнца нет.
   Речка быстрая течет,
   Время все ж быстрей идет.
   Тридцать лет,
   как почтальоном,
   Ходит Катя по району.
   Дождь косой по Кате лупит,
   Под ботинками грязь хлюпит.
   Дома муж, который год
   уж с постели не встает.
   Крутится одна Катюха:
   Вот такая вот житуха.
  
  
   Денег нет, здоровья мало,
   Унывать Катюша стала;
   Но на людях никогда -
   Только выпьет иногда.
   А попробуй, проживи
   Тысячи на две, на три.
   Речка мутная течет,
   Время смутное идет.
   Катя, Катя, Катерина!
   Ты сегодня, как картина!
   Волос черен, руки белы,
   Стан твой гибок, речи смелы.
   Оставайся же всегда
   как сегодня молода!
   Речка быстрая бежит,
   Время все ж быстрей летит.
   Речка грязь в Оку сольет,
   Время боль с души сотрет.
   Сослуживцы
  
   Стихотворение, на мой взгляд, было несколько затянутым, каким-то детским, и по всему видно было, что писал непрофессионал. Но и задача автором была поставлена не из легких. Описать коротко, по-настоящему ярко и с подробностями чужую жизнь редко кому удается. Обычно описывают какой-то кусок или характерные события из жизни. Одним словом, автору не доставало художественного мастерства. Но не мне судить: человек старался, как мог.
   Пока я читал, Волков внимательно смотрел на меня. Я почувствовал, что ему не безразлично, что я скажу. Меня не покидало впечатление, что передо мной сидит человек по-детски наивный, добрый и болезненно самолюбивый.
   И я сказал, что данные у него, на мой взгляд, есть, но надо больше работать над стихотворной техникой. Витиевато выразился, чтобы его не обидеть. А чтобы еще больше потрафить Волкову, который начинал мне чем-то нравиться, добавил, что жизнь когда-то свела меня с одним человеком чем-то на него похожим. Он считал себя неудачником, думал, что в жизни ему не повезло, что не смог реализовать свои потенциальные возможности. Так вот, он за пять минут о себе так написал:
   Ему сказали, что талантлив,
   А он не верил сам себе,
   И все работал и работал
   Назло себе, назло судьбе.
   Курил он часто папиросы,
   Здоровье, в общем, не хранил.
   Давным-давно в начале самом
   Он сам себя похоронил.
   Мы немного помолчали, отхлебывая из стаканов остывающий чай. Мне было интересно, чем же закончилась история со стихотворением, и я спросил об этом Мордуха Мордуховича.
   - А ничем, - ответил он.
   - Пришел я в тот день на работу пораньше. Стихотворение в газете красным фломастером обвел, чтобы в глаза бросалось, и газету на ее стол, на видное место положил. Написал еще открытку с поздравлением от всего коллектива и жду.
   Постепенно народ начал собираться. Пришла Катерина. Подошла к своему столу, увидела газету и говорит:
   - А это, что такое?
   Потом открытку увидала и все поняла. Стала читать стихи. Тут к ней Галька подошла. Отобрала газету, они вообще друг с другом не церемонятся, и стала читать вслух. Я как раз в коридор специально вышел, чтобы издалека наблюдать.
   Дочитала и говорит:
   - Ерунда какая-то. Лучше бы тысячу рублей дали!
   Некоторые засмеялись, а Катя молча взяла открытку, газету и аккуратно в свою сумочку переложила. Ничего не сказала: ни да, ни нет.
   Стали выяснять, чьих это рук дело. На меня никто не подумал. В конце концов, решили, что это Антонина. Она самая образованная: газеты и журналы все время читает. Она отнекиваться:

-6-

   - Откуда, - говорит, - у меня деньги Катьке стихи печатать, да и стихи я писать не умею.
   А я стоял в коридоре, все это видел и слышал. И вдруг такая внутри у меня на себя же злость поднялась. Нервы-то на живую нитку. Чувствую, слезы подступают, еще чуть-чуть и заплачу. И не денег мне жалко, и не времени потраченного, а того, что не дал мне господь Бог таланта, такого таланта, чтоб как сказал поэт: "Глаголом жечь сердца людей".
   Хорошо еще, что никто не заметил моего состояния, только начальница наша, Раиса Михайловна сказала потом:
   - Что это у вас, Мордух Мордухович, лицо такое красное? Может вы с утра того, за воротник?
   - Нет, - говорю, - я по утрам никогда не пью. Да и вообще редко прикладываюсь.
   Так все и кончилось.
   Мы разлили по стаканам оставшийся в термосе чай и, медленно отхлебывая, стали пить. Прервав затянувшуюся паузу, я спросил:
   - Ну, а как там, на почте дела обстоят?
   - Да никак, - ответил Волков, - разваливается почта. Молодые к нам не идут. Да и кто ж пойдет на такую зарплату? Вот недавно оператор наш, Настя, уволилась. Я по этому поводу даже стихи написал. И Волков прочитал короткое стихотворение:
   С почты в поисках счастья
   Увольняется Настя.
   Симпатичная Настя -
   мать двоих сыновей.
   А ботинки у Насти
   не дай Бог ненастья,
   А ведь лет двадцать девять
   Всего только ей.
   Я ничего не стал говорить, да Волков и сам понимал, что этот стих удачней.
   Что ж, стаканы и термос стояли пустые. Мы вышли в тамбур покурить перед сном. Волков часто и глубоко затягивался, его рука, державшая сигарету, мелко дрожала. Пока я курил одну, он успел выкурить две.
   Вернувшись в купе, мы стали укладываться. Утром, когда я проснулся, поезд стоял. Мордуха Мордуховича в вагоне уже не было. Видно он вышел раньше, не стал меня будить.
  
   Я убрал из стихотворения Волкова только название реки. Мало ли рек и речушек впадают в Оку, она в Волгу, и они тоже часть того неизгладимого узора, имя которому Россия. И пусть у нашего героя редко встречающееся имя-отчество, вместо него мог оказаться совсем другой человек и совсем в другом месте. Тем и сильна Россия, что подобно Волге впитала в себя сотни и сотни малых и больших народов. А Волга - то, конечно, русская река.
  
  

Часть I

   Глава 1-я
  
   С той самой поездки в Ленинград, где я впервые познакомился с Волковым, прошло несколько лет. На почту я так и не поступил, вместо этого я каждый день гуляю с собакой по окрестностям нашего поселка.
   Надо Вам сказать, что поселок наш разделен линией Ярославской железной дороги на две части, так что, если ехать из Москвы, часть, в которой мы живем, оказывается с левой стороны. А по другую сторону железной дороги расположена другая его часть: более обжитая, с магазинами, почтой и прочими государственными и негосударственными учреждениями.
   Живем мы втроем: я, жена и сын, а также собака и кошка. Жена и сын работают, а я по состоянию здоровья работать не могу. Кроме того, мы сдаем в наем квартиру в Москве, так что средств на существование у нас вполне хватает.
   И так, как я уже сказал, я каждый день гуляю с собакой. Обычно мы прогуливаемся по нашей стороне поселка, но иногда под мостом железной дороги перебираемся на другую сторону.
   В одну из таких прогулок я вместе с собакой подошел к мусорному контейнеру, чтобы выбросить окурок. Таких контейнеров в последнее время появилось множество. Правда, нельзя сказать, что количество мусора от этого сильно убавилось; многие выбрасывают мусор прямо на дорогу. Местные жители относят это за счет приезжих, хотя сам я так не думаю.
   У контейнера, к которому мы подошли, стоял грузовик. Из кузова двое рабочих выбрасывали всевозможную рухлядь: какие-то тряпки, поломанный стул, разбитую этажерку, старую одежду.
   Я спросил у них, откуда этот мусор. Один постарше ответил:

-7-

   - Умер какой-то мужик, то ли умер, то ли в больницу его свезли.
   А по моложе добавил:
   -А из больницы в морг, а из морга на кладбище. Получается два раза на одно и то же кладбище.
   И сам же загоготал.
   - А новые жильцы делают ремонт, - продолжил старший, никак не отреагировав на неуместную шутку приятеля.
   Выбрасывая окурок, я невольно заглянул в контейнер. В правом верхнем углу я увидел стопку ученических тетрадей, пыльную и перевязанную крест на крест бечевкой. Угол верхней тетради был помечен надписью "М.М.Волков".
   Я уже хотел отойти, когда вдруг вспомнил своего давнишнего попутчика и подумал: не ему ли принадлежали эти тетради, тем более что он говорил мне, что живет где-то по Ярославской железной дороге. Поскольку содержимое контейнера предназначалось для вывоза на свалку, я решил, что имею на эту стопку такие же права, как и всякий другой.
   Вытащив стопку тетрадей и отряхнув их от пыли, я принес их домой. Дома, разрезав бечевку, я перелистал несколько тетрадей и убедился в том, что мое предположение оказалось верным: тетради действительно принадлежали Волкову Мордуху Мордуховичу.
   В течение нескольких дней я перечитывал тетрадки, и мне удалось разложить их в хронологическом порядке.
   В сущности, записки Волкова представляли собой его жизнеописание, а также некоторые размышления о тех жизненных обстоятельствах, с которыми ему пришлось столкнуться.
   Их можно было условно разделить на две части. Первая часть показалась мне обыденной, а вторая - довольно любопытной, и для того, чтобы остановиться на ней подробнее и не занимать время у читателя, я сократил первую часть.
   Кроме того, я показал записки моему соседу, бывшему сотруднику КГБ, прослужившему более 25 лет. Оказалось, что он слышал о деле Волкова, и мы методом дедукции постарались дополнить записки реальной информацией, которая проясняет некоторые странные на первый взгляд события, происходившие с Волковым, о которых тот не мог знать.
   И так, пожалуй, начнем.
  
   Сентябрь. Начало учебного года. Семь часов утра. Он стоит на углу оштукатуренного трехэтажного дома. Яркое солнце бьет через крышу соседнего прямо в глаза. Он отводит взгляд на асфальт.
   На асфальте лежит сухой кленовый лист, ветер поворачивает его то так, то сяк. Он пристально вглядывается в этот листок. На минуту ему кажется, что это не листок, а он сам лежит на асфальте. Чувствует тепло и шероховатость поверхности, каждое дуновение ветра, сдвигает его по асфальту, мелкие камушки задевают его тело, он внутренне скукоживается, становится легким и сухим, сейчас его подхватит ветер и унесёт куда-нибудь. Он ещё пристальнее вглядывается в лист. На минуту ему становится страшно: ему кажется - он останется этим листом. Но нет. Он стоит на асфальте, листок рядом.
   Он стоит и внимательно наблюдает за подъездом, из которого должна выйти Наташа Белова. Сейчас она выйдет и пойдёт в школу, он обгонит её, специально споткнется возле дырки в школьном заборе, упадёт, раздерет себе до крови ладони, чтобы обратить на себя её внимание. Наташа только засмеётся и пройдёт мимо.
   Ей нравятся другие ребята: модно одетые, нагловатые, "деловые", такие снимают колёса с мотоциклов, угоняют велосипеды, продают, у них всегда есть деньги, возможность угостить понравившуюся девчонку, подарить что-нибудь. Она ходит на танцы, пёстро и красиво, как ему тогда казалось, одевается, в свои двенадцать лет выглядит вполне сложившейся женщиной.
   Солнце, опять солнце. Оно бьёт в лобовое стекло автомобиля. Он вместе с отцом и матерью едет в Прибалтику. Дзитари, Майори, Болдури, Лиелупе, Приедайне, пляжи с золотым
   песком, море - всё это мелькнуло перед ним и пропало.
   Берег лимана. Деревянная пристань со щербатой доской. Яркое южное солнце. Дядя Саша - инвалид Великой Отечественной войны. У него искалечена нога. Они чем-то нравятся друг другу. Дядя Саша очень добрый. Он учит его ловить бычков. Своих детей у него нет.
   А вот он стоит по щиколотку в воде. Вдали виднеется пароход. Он решился переплыть лиман. Плывет долго, брассом. Хорошо, что по середине бросил якорь пароход. Он хватается за якорную цепь. Отдыхает. Потом плывёт на противоположный берег. Обратно возвращается по железной дороге, идущей по мосту через лиман. Смотрит на проделанный путь и самому не верится. На душе легко и во всём теле такая же лёгкость. Он горд и счастлив. Ему одиннадцать лет. Навстречу медленно движется железнодорожный состав. Яркое солнце отражается в лобовом стекле тепловоза, как будто подмигивая ему. Машинист даёт длинный гудок.
   -Это салют в мою честь, - думает он.

-8-

   Вечер, начало осени. Солнце коснулось крыш домов. Он выбегает на дорогу встречать отца. Отец - военный, в форме, с наградными колодками. Он узнаёт его издалека по строевому, слегка вразвалочку шагу. Отец подходит ближе и с улыбкой обнимает его. Он чувствует на себе
   завистливые взгляды дворовых приятелей: не у каждого такой отец - майор ВВС, да ещё с наградами и кортиком.
   Школа. В окно класса бьёт яркий осенний луч солнца, оставляя на школьной доске разноцветные радостные блики. Его соседка по парте случайно прижимается к нему коленями, отчего он теряет нить рассуждений учителя физики. Так продолжается минут пять. Усилием воли он отодвигается от соседки, стараясь сосредоточиться на том, что объясняет учитель. В голове полный сумбур. Ему хочется опять прижаться к девочке, он никак не может собраться с мыслями.
   В школе повесили объявление для желающих заниматься бальными танцами. Он тщательно одевается. Опаздывает к началу на пять минут. Через стекло распашной двери второго этажа видит: все уже построились. Разбились на пары. Он так и стоит за дверью, смотрит на вальсирующих. Ему тринадцать лет.
   Зима. Вечер. Яркий свет уличных фонарей. Он с друзьями играет в хоккей. Играют клюшками на утоптанном снегу. Он нападающий, забивает в ворота противника три гола. Очень доволен. Разгоряченный и возбужденный идет в помещение агитпункта смотреть кино. Опаздывает на несколько минут. Фильм начался.
   За 15 копеек покупает билет и садится на первый ряд, освещенный ярким экраном. Показывают Гусарскую балладу. Боковым зрением он видит совсем рядом с собой две женские ноги в сапожках. Невольно касается коленки своей ногой. По его телу пробегает дрожь. Потом возникает сильнейшее сексуальное возбуждение. Изображение на экране расплывается в глазах. Ему не интересно, что там происходит. Невольным движением он обнимает сидящую рядом девицу. Притягивает её к себе. Та нисколько не возмущается, а даже сама прижимается к нему.
   Это возбуждение настолько сильно, что, видимо, передаётся ей через надетое пальто. Ему кажется, что внутри у него зажегся факел, нет, не факел - целое солнце горит внутри, распространяя вокруг мощную энергию желания.
   Он чувствует, что девушка тоже сильно возбуждена. Такого чувства он не испытывал еще никогда. У него появляется желание раздеть её и заняться любовью прямо на скамейке в зрительном зале.
   Фильм заканчивается. Зажигается свет. Он узнаёт свою соседку, одну из первых красавиц школы, старше его на два года. Он делает вид, что не узнаёт её, нахлобучив шапку, первым выходит на улицу.
   Стадион. Сашка Баранов достает из кармана пачку сигарет Луч. Затягивается, даёт ему попробовать. Он сильно кашляет, Сашка смеётся. Сашка старше на два года. Уже год, как курит. Он пытается ему подражать.
   Он не ходит на школьные собирушки: стесняется - не умеет танцевать. На выпускном вечере танцуют. Он с компанией таких же ребят уходит. Они до утра гуляют по парку, пьют вино и пиво. Рассвет встречают где-то на лавке. Кто спит, кто сидит в полусонном состоянии. Утром возвращаются домой.
   Экзамены в институт. Первый письменный математика. Он решает задачи подряд. На первые две уходит пятнадцать минут. Третья задача довольно трудная. Он долго ищет пути решения, пытается и так, и так, к концу экзамена успевает её решить. Экзаменатор ходит по рядам, собирает листы. Он выходит в коридор, спускается по лестнице, в уме на ходу решает две оставшиеся задачи, сожалеет, что не успел. Математику и физику устно сдает на отлично, потом сдаёт химию, с высокой температурой пишет сочинение. Старается писать короткими фразами, без ошибок. Находит себя в числе поступивших.
   Первый и второй курс учится легко. Особенно даются теоретические основы электротехники и теоретическая механика. Преподаватели хвалят его. На лекциях он как в школе мысленно забегает вперёд, схватывает всё на лету, ничего не записывает. Дома почти не занимается.
   Детская песочница. Ему шесть лет. Семилеток, Витька Трефов, расстегнул свои штанишки, показывает ему, как надо онанировать. Он под руководством Витьки делает то же самое. Приятно.
   Он не понимает, во что втягивается. Приятно в шесть лет, в десять, в шестнадцать, в восемнадцать. В народе такую забаву называют "Дунькой Кулаковой". В девятнадцать он твердо решает бросить. Не тут-то было. Максимум он может продержаться три недели. Упрямо и безрезультатно он повторяет эти попытки.
   Напряжение доходит до высшей степени. Бывают ночи, когда он не спит, пытаясь побороть в себе желание. Воображение рисует ему в ярких красках половые акты. С отчаяния пишет письмо в Комсомольскую правду. Пишет, чем занимается, что не может бросить. Получает пустой, ничего не значащий ответ. Чтобы бросить поступает в секцию бокса вместе с приятелем Вячеславом Крымовым.

-9-

   Боксёр из него плохой. В нём нет настоящей спортивной злости. Он весит 72 кг., набранные за последние годы, при росте 165 см. Во втором раунде второразрядник Игорь Данилов бьёт его сильным прямым ударом правой прямо в бровь. Он "плывет".
   Ассистент Вячеслав Крымов выбрасывает белое полотенце. После боя Игорь подходит к нему, извиняется, советует приложить к глазу пятак. Он не злится на Игоря: спорт есть спорт. Неделю ходит с синяком.
   Второй курс закончен.
   Осень. Начинается третий курс. Идет лекция по теоретическим основам электротехники. Он чувствует, что восприятие его стало другим: как будто голову заполнило ватой. Через неё с трудом пробивается смысл объяснения преподавателя.
   МХАТ. Он с Крымовым смотрит какой-то спектакль. После спектакля звонит домой. Отвечает чужой голос. Потом он узнаёт его - это тётка, старшая сестра матери:
   - Приезжай скорее: с отцом плохо! Он говорит об этом стоящему рядом Крымову. От станции все пять километров он бежит изо всех сил. На лавочке возле дома сидят соседи. Сочувственно смотрят. Он врывается в квартиру, видит мать в слезах. Она сидит на диване, тонко и жалобно всхлипывает: отец покончил жизнь самоубийством, повесился.
   Тусклое солнце через окно освещает стол, на котором лежит отец. Он суёт в карман верёвку, орудие самоубийства.
   На следующее утро приезжает с ночевкой Крымов: он всё ему рассказывает. Вечером садятся пить чай. Он машинально суёт руку в карман: верёвки нет. Он смотрит на Крымова. Тот сидит и преспокойно отхлёбывает из чашки, глядя на него. Они без слов понимают друг друга.
   Похороны проходят без оркестра.
   Самоубийцам оркестр не положен.
   Кладбище. Плачущая мать. Он чувствует, что тоже должен заплакать, но слёз нет. Вместо этого тупая, серая вата заполняет голову. Он ничего не чувствует, понимает всё происходящее только умом. Бросает горсть сухой как пыль земли в могилу. Когда все разошлись, долго стоит рядом с матерью и молчит.
   Посещает несколько лекций в институте, понимает, что учиться, как раньше не может. С трудом берёт академический отпуск.
   Платная поликлиника. Он на приёме у сексопатолога.. Здоровенный как славянский шкаф мужчина брезгливо осматривает его "хозяйство". Даёт ничего не значащий совет, чтобы побыстрее отвязаться, начинает звонить по телефону: показывает, что приём закончен. Он понимает это и уходит. Больше к врачам он не обращается.
   Борьба с "Дунькой Кулаковой" безуспешно продолжается. Он хочет убежать от самого себя. Мать разрешает ему поехать в экспедицию. Тётка временно переселяется к ним. Она против этой поездки. Он оформляет паспорт взамен пропавшего.
   Сибирь. Через замёрзшее стекло барака светит тусклое январское солнце. На дворе под "полтинник", в комнате холодно, печь давно остыла. Они одеваются, становятся на лыжи, идут семь километров по тайге, спускаются на Ангару. Он с геофизической партией ведёт разведку на реке залежей свинцовых пород. Работают с утра до заката. Через каждые двадцать метров бурят полутораметровый лёд. Замерщик вставляет в лунки электроды: замеряет сопротивление грунта. Потом новые лунки, за день около сотни. Во сне у него происходят поллюции.
   В марте возвращается домой. Лицо обветренное и загорелое. Встречные девушки обращают на него внимание.
   Начало учебного года. Легкость восприятия не вернулась. Тупая серая вата по-прежнему сидит в голове. Часто ему приходится зубрить материал: к такому он не привык. Учиться трудно. Оканчивает институт на тройки и четверки.
   Распределение. Небольшой зал. По очереди вызывают выпускников. Настаёт его очередь. Заходит, оглядывается. Тусклое солнце освещает сидящих за столом. Его подзывает мужчина с багровым лицом и синим бесформенным носом:
   - Фамилия?
   Мужчина записывает.
   - Имя Отчество?
   - Мордух Мордухович.
   Мужчина переспрашивает, глядя на него каким-то укоризненным взглядом. Его чернильная ручка останавливается, уткнувшись в непреодолимое препятствие. На бумаге начинает расплываться чернильное пятно. Пятно расплывается всё больше, время идёт. Наконец, до него доходит, что к чему. Он медленно поворачивается и понуро выходит в коридор. Также не спеша и понуро идет к лестнице.
   Сзади кто-то трогает его за плечо. Он оборачивается. Перед ним стоит зам. декана. Лицо у него слегка розовое. Молча протягивает листок бумаги с адресом и телефоном организации:?
   - Сходи, там тебя возьмут.

-10-

   Он благодарит, разворачивается и уходит.
   Научно-исследовательский институт. Полевая экспериментальная база. Экспедиция на Сахалин и Курилы. Аэропорт. Наташа приходит его провожать. С ней он живёт полгода. На второй
   день после знакомства они сближаются. После полового акта он смеётся:
   - Ничем не отличается от Дуньки Кулаковой!
   Чувства как тогда в агитпункте у него нет. Наташа удивляется:
   - Ты что, в первый раз?
   Он кивает, она признаётся, что беременна: срок четыре недели. Умом он понимает, что Наташа красивая, в ответ говорит:
   - Чужие дети мне не нужны.
   В голове та же бесчувственная вата. Она делает аборт. Он себя не винит. Думает:
   - Если любила того, не стала бы делать.
   Перед отлётом он дарит Наташе на память старинный бабушкин кулон с рубином и золотой цепочкой и поношенную женскую кожаную куртку - предмет зависти тогдашних модниц.
   Перелёт на самолёте. Рядом сидит Старшинов - начальник экспедиции, бывший пограничник, среднего роста с прямыми русыми волосами, лицом напоминает русских поморов.
   Старшинов закончил ПТУ, имеет шесть рабочих специальностей, все по высшим разрядам. Вообще, парень серьёзный, открытый и с юмором, вызывает симпатию. Со Старшиновым у них завязываются дружеские отношения.
   Он сидит у окна. За бортом серые облака. В разрыве между ними виднеется тайга. Иногда в поле зрения попадают лагерные бараки, обнесенные забором. Их за время полёта он насчитывает около десятка.
   Южно-Сахалинск. Их трое. В придачу им дают местного радиста. Вчетвером они устанавливают АРМСы (автоматические радиометрические метеорологические станции).
   Порт Корсаков. Пьяная вдрызг команда. Вместо капитана командует главный механик, тоже пьяный. Буфетчица Люся с огромным синяком под глазом. Они идут по Татарскому проливу в Охотское море на остров Ионы. Люсе нравится Старшинов. Она говорит:
   - Ну, что ты, я чистая!
   Остров Ионы, болота под городом Оха, комары и мошка густым маревом закрывают солнце, мыс Марии, мыс Елизаветы, охота на уток, зимовье, остров Манерон - везде они ставят АРМСы.
   Лососёвая икра прямо из ведра ложками, королевские креветки. Незабываемые яркие впечатления, но вата, проклятая серая вата в голове мешает по-настоящему насладиться всем этим.
   Звонок в Москву Наташе, её странный, неискренний голос - всё это мелькает перед ним как в диапроекторе и быстро уходит в сторону.
   Возвращение в Москву. Он встречается с Наташей. Она нашла себе другого парня, с телевидения. Со злости он забирает подаренный кулон. В дальнейшем он часто вспоминает её: если бы не она, неизвестно, чтобы с ним стало.
   Мать настаивает на женитьбе. Он согласен: ему всё равно. Через родственников ему находят подходящую партию. Любви, конечно, нет, но по характеру она его устраивает.
   Лаборатория института. Иван Семёнович Кузнецов привлекает его к разработке нового прибора. Он работает с увлечением: настает время, когда он читает электронные схемы, как люди газеты.
   Иван Семёнович - человек довольно ограниченный. Он сближается с Жадовым, начитанным, разбирающемся в литературе выпускником СВУ, ведущим инженером лаборатории. Между Иваном Семёновичем и Жадовым натянутые отношения.
   Жена готовится к защите диссертации. Теща попрекает его маленькой зарплатой. Он разрабатывает довольно сложный электронный блок, просит Кузнецова назначить его ведущим
   инженером. Получает отказ. Подаёт заявление об увольнении.
   Директор Ванин - заслуженный полярник - уговаривает остаться, предлагает должность ведущего инженера. Он отказывается: понимает, что через голову начальника лаборатории такие дела не делаются.
   -Я пришёл увольняться, а не торговаться, - говорит Ванину.
   Выходит из института, пнув дверь ногой. Дверь почему-то не захлопывается, а издаёт странный громкий звук "Карр, карр...". В голове всё завертелось, закружилось, земля уходит из-под ног.
   Он открывает глаза, просыпается, садится на железную кровать, думает:
   - Что за чертовщина мне сейчас снилась?! Снов он не видел с тех пор, как сошёлся с Дунькой Кулаковой.
  
  

-11-

   Глава 2-я
  
   Мутным взглядом окидывает небольшую грязную комнату. У окна стоит стол, накрытый газетой в бурых пятнах. На газете открытая банка с недоеденными консервами и ещё одна полная окурков. Под столом батарея пустых бутылок. Над столом форточка, открытая настежь. На ней сидит ворона, наглая и жирная. Она каркает не переставая. Эти звуки, наверное, и разбудили его. Он подходит к окну, прогоняет ворону, закрывает форточку.
   Серые тучи, через которые пробиваются тусклые солнечные лучи, наползают на барак. У противоположной стены комнаты спит его напарник - теплоналадчик Игорь Климов. Одеяло с него сползло и лежит на полу. Он сладко сопит и чему-то улыбается во сне. Волков поднимает одеяло, накрывает Игоря, ставит электрический чайник и садится на кровать.
   Он обхватывает голову руками, стараясь вспомнить вчерашний день. В голове шумит, во рту неприятные ощущения, как будто наглотался какой-то дряни, аппетита нет.
   Они с Климовым пускали первый котёл, потом нарабатывали 72 часа безотказной работы, потом была сдача, потом банкет, естественным образом перешедший в попойку. Как попал в комнату, он не помнит.
   Дожидаясь, пока закипит чайник, он вспоминает свой приход в СМНУ.
   Его рекомендовал Лёва Стрелкин, сослуживец по научно-исследовательскому институту, своему приятелю - однокурснику Матвею Аршаку, прорабу участка контрольно-измерительных приборов и автоматики в СМНУ.
   Тот встретил Волкова довольно холодно и, как показалось ему, настороженно. То, что он пришёл от Стрелкина, не сыграло никакой роли. Казалось, Аршак опасается брать незнакомых людей. Он отфутболил его к зам. начальника управления Ерохину.
   Николай Александрович Ерохин, крепкий ещё мужчина лет сорока пяти, с открытым улыбающимся лицом, внимательно выслушал Волкова:
   -Так, ты от Стрелкина? Стрелкин сейчас в больших начальниках на БАМе, плохого человека не пришлёт. Говоришь, работал старшим инженером? У нас тоже будешь старшим инженером на участке у Хрипова.
   И Волков пошёл оформляться.
   Хрипов, вместо того чтобы послать Волкова на пуско-наладочные работы как инженера, определил его в бригаду по монтажу приборов и оборудования КИП и автоматики.
   Позднее Волков узнал, что между Хриповым с одной стороны и Ерохиным с Мамонтом (главным инженером управления) с другой стороны были очень серьёзные разногласия. Дело дошло до того, что Ерохин и Мамонт, в особенности последний, хотели сместить Хрипова и на его место поставить Аршака.
   Держался Хрипов в управлении за счёт дружбы с некоторыми собутыльниками-прорабами, а также связей в райкоме КПСС, где он когда-то работал. Нужны были очень веские причины, например, постоянное невыполнение участком плана работы, чтобы он слетел со своего кресла.
   Свою первую командировку Волков запомнил навсегда. Они ехали вчетвером на юг. Был 1980 год, год смерти В. С. Высоцкого. Команда их состояла из двух бывших уголовников: Рудика, отсидевшего восемь лет за наезд со смертельным исходом в состоянии опьянения, сварщика Лёхи Королёва, имевшего за плечами четыре года за кражу со взломом, и молодого горбатенького паренька - новичка, как и Волков. Старшим был Рудик.
   С самого начала поездки Рудик и Лёха всю дорогу пили, не просыхая. В эту пьянку они втянули горбатенького Женьку.
   Так как Женька пить не умел, он часто напивался до бесчувствия, несколько раз блевал: всё из желания подражать своим новым начальникам.
   От участия в выпивке Волков с самого начала вежливо, но твёрдо отказался.
   По приезде на место Рудик выписал у главного инженера завода два литра спирта, как он сказал для промывки приборов, и они продолжали пить, пригласив для компании двух здоровых мужиков, соседей по общежитию.
   Сон алкоголика глубокий, но недолгий. В шесть часов утра Волков, его хмурые и злые с похмелья начальники, а также Женька, страдавший от выпитого накануне больше всех, отправились на завод.
   Труб для "обвязки" монтируемых приборов, как понял Волков, на заводе не оказалось. Зато рядом находился склад металлоконструкций. Между заводской стеной и складским забором была дырка, и через неё со склада Рудик организовал кражу необходимого количества труб.
   После этого начался монтаж оборудования, которым Волков никогда в жизни не занимался. С помощью нехитрого приспособления, состоящего из крупной гайки, приваренной к куску трубы, ему пришлось гнуть "в холодную" полудюймовые и трехчетвертные трубы. Потом он разделывал кабель монтажным ножом, отчего руки стали грязными и скользкими.
   Освобожденные кабельные жилы он растаскивал вместе с Женькой по лоткам, идущим от

-12-

   приборов к щитам управления, при этом сверху на них сыпалась стекловата: над ними две женщины в респираторах заматывали в неё трубы.
   Всё тело, в особенности шея и руки, нещадно чесались. Терпеть пришлось до самого общежития. Душ не работал: горячая вода отсутствовала. Кое-как под краном с помощью мыла и опилок из ящика под умывальником он отмыл чёрные от масла руки, стряхнул с одежды стекловату.
   Когда он вернулся в комнату, на столе стояли четыре бутылки водки, а пятая была уже пустой. Волкову налили полстакана и предложили выпить. Пить не хотелось, к тому же он порядком устал, и он опять, как в вагоне, вежливо, но твёрдо отказался.
   Раздевшись, он лёг на кровать с желанием уснуть, но тут к нему подсел поддатенький Лёха и, сверкая фиксами зубов, сказал:
   -Ты, чё, пацан, с нами пить брезгуешь, а, инжунер?! Мы таких инжунеров знаешь, где видели?!
   Не желая продолжать этот разговор, Волков поднялся, надел штаны и вышел на балкон. Солнце скрывалось за крышами соседних домов, оставался лишь один краешек. Он стоял, разглядывая с высоты пятого этажа открывающуюся перед ним панораму города. Через минуту на балконе появился Лёха.
   - Слышь, ты, инжунер?! Может тебя научить с деловыми ребятами разговаривать? А то, смотри, улетишь с пятого этажа, как раз домой к мамке попадешь!
   На Волкова вдруг накатила волна злости, он повернулся к Лёхе и, глядя ему прямо в глаза, с ненавистью сказал:
   - Давай, попробуй, лётчик-налётчик! Смотри, только, чтобы не пришлось всю оставшуюся жизнь на аптеку работать!
   Лёха криво усмехнулся, смачно плюнул вниз и удалился. Волков ещё долго стоял на балконе; через открытую дверь до него доносился разговор Лёхи и Рудика. Слов было не разобрать.
   Когда он вернулся в комнату, на столе стояли четыре пустые бутылки, а пятая была почата ("не одолели"). Пьяная компания кто, в чём уже лежала на кроватях. Волков разделся, лёг, долго ворочался, наконец, уснул.
   На следующее утро все поднялись также рано, как и в прошлый раз. Бутылок на столе уже не было.
   Волков ещё лежал на кровати, когда к нему подсел Лёха. Волков посмотрел на него и уже спокойно без всякой ненависти сказал:
   -Ну, что, слинял вчера, лётчик-налётчик?
   Лёха только усмехнулся, а Рудик допивавший пустой чай из чайника, чему-то одобрительно хмыкнул.
   Потом они отправились на завод продолжать вчерашнюю работу. На этот раз подключали к клеммам щитов затянутые накануне провода от приборов. По незнанию Волков откусывал лишний провод так, что концы приходились точно на клеммы.
   Часа через два к нему подошёл Рудик и матерно, но, не злобно выругавшись, показал, как надо делать эту операцию. Оказывается, провода надо было оставлять с напуском. Так Волков и продолжил.
   Так прошло около недели. На седьмой день Рудик сказал Волкову, что его работа закончена, и он может отправляться домой, в управление.
   -Там тебя Лысый обучать будет, - добавил он, усмехнувшись каким-то своим мыслям.
   Волков уже знал, что "Лысый" было прозвище Хрипова, действительно лысого. Он был заядлым выпивохой и с такими бригадирами как Рудик и рабочими-сварщиками как Лёха старался поддерживать приятельские отношения с помощью всегда имевшегося в наличии спирта.
   Перед отъездом Волков сказал Рудику и Лёхе:
   - Вы не очень-то на Женьку налегайте. Смотрите: парень еле ходит. Он же пить, как вы не может. Как бы ему плохо не стало: намаетесь потом.
   - Ладно, ты давай, двигай доктор. Мы тут сами разберёмся, - сказал Рудик.
   - Дело ваше, - ответил Волков и поехал на вокзал.
   В управлении, куда он приехал из командировки, Хрипова почему-то не оказалось, Аршака тоже не было. Волкову сказали, что они в командировке, и чтобы он ждал Хрипова здесь.
   Через неделю, наконец, появился Хрипов.
   -Так, - сказал он, почёсывая за ухом карандашом, - поработал, мне Рудик звонил, всё рассказал. Молоде-е-ец! - растянул он губы, отчего обнажились острые как у хорька гнилые зубы.
   - Чего теперь делать-то? - спросил Волков.
   - Чего, - усмехнулся ещё раз Хрипов. - Теперь сиди, Мурзилку читай, - и сам засмеялся своим словам.
   Таких командировок у Волкова набралось штук семь. Одни были короткие, другие

-13-

   подольше. Раза два он столкнулся с Лёхой. Электро-газосварщик Лёха был отличный: какие университеты он кончал по этой специальности, Волков мог только догадываться.
   Лёха к Волкову относился теперь уважительно. Всё началось с того, что, как-то приехав в СМНУ за зарплатой, проходя мимо длинной очереди, Волков услышал Лёхин голос:
   - Эй, Доктор, становись впереди меня. А потом добавил кому-то из возмутившихся:
   - Не базарьте, наш парень!
   Вот у Лёхи Волков и решил взять несколько уроков газо- и электросварки. На одном из объектов, где они столкнулись, Волков сказал:
   - Всё равно вы пьёте. На тебе червонец1): научи меня азам сварки.
   Лёха охотно согласился.
   - Значит так, - сказал он, показывая Волкову, как надо заряжать ацетиленовый генератор, - мы работу закончим, я аппарат разряжать не буду, сам разрядишь и промоешь.
   И он продемонстрировал Волкову несколько приёмов для сварки труб встык, в горизонтальном и вертикальном положении.
   После этого каждый день, закончив работу, Волков тренировался. Через несколько дней, часа через два, как работяги ушли с объекта пить водку, к нему подошёл слегка подвипивший Лёха, посмотрел на работу, покачал головой и сказал:
   - Голый васер.
   Волков знал, что по блатному это означает "пустышка, ноль, плохая работа"; потом, забрав у Волкова горелку, ещё раз показал, как надо варить, и добавил:
   - Вари больше, тогда появится свой почерк. Главное глубже проваривай, не лепи на холодную, остальное придёт со временем.
   Сравнивая свою работу с Лёхиной, Волков никак не мог добиться такого же утолщения в сварочном стыке в виде горбика. Как это делается, Лёха не объяснил. Мастерства Волкову явно не хватало.
   Потом он научился работать с резаком. Стал почитывать кое-какие книжки по газосварке, научился разбирать, собирать и настраивать всю газосварочную аппаратуру, от горелки до ацетиленового генератора.
   Точно также, но же на другом объекте он учился у Лёхи азам электросварки. Здесь, по крайней мере, устройство и действие сварочного аппарата объяснять ему было не нужно: в физических принципах его действия он разбирался лучше, чем его учитель.
   Мысли Волкова прервал свист, похожий на звук газа, выпускаемого из ацетиленового генератора, когда его хотят разредить.
   Волков оторвал от лица ладони и огляделся. На столе, наконец, со свистом закипел чайник. Не спеша, он встал с кровати, ополоснул эмалированную кружку, кинул туда щепоть заварки, залил кипятка, открыл форточку и поставил кружку охлаждаться на холодном октябрьском воздухе.
   Игорь по-прежнему безмятежно спал. Походив минут пять по комнате и, дождавшись, когда кружка остынет, Волков снова закрыл форточку и уселся на кровать.
   Отпив пару глотков из кружки, он опять предался воспоминаниям. Мысли сами собой вернулись к тому эпизоду, на котором прервались.
   Он вспомнил, как к концу последней седьмой командировки уже работал как заправский электромонтажник, да ещё с навыками газо-электросварщика, плюс базовое образования по средствам автоматизации, да опыт, полученный в НИИ от Ивана Семёновича Кузнецова. Кроме того, он успел прочитать несколько книг по устройству газомазутных котлов и оборудованию котельных, а также по устройству и наладке приборов КИП и автоматики, так что в котельной теперь ориентировался вполне свободно.
   За это время он успел поработать со всеми бригадирами монтажников участка.
   В конце седьмой командировки в день получки Хрипов объявил об общем собрании:
   - Ребятки, явка обязательна!
   Собрание проходило в большой комнате СМНУ, где обычно собирался партхозактив. После короткой речи о том, что надо повышать качество работы и дисциплину труда, он неожиданно вызвал Волкова и поставил его лицом перед собравшимися:
   - А к тебе у меня особый разговор. Все бригадиры, и он поименно перечислил, - с которыми ты ездил, отказываются с тобой работать. Послать тебя одного на наладку я не могу, так как у тебя нет опыта. Вдруг тебя током где-нибудь шибанёт, - добавил он, усмехнувшись, - а мне потом отвечай. Так что видишь, как получается. Не потянул ты у нас. Решай сам: по "собственному" напишешь или по статье "несоответствие занимаемой должности"?
   Все молчали. Волков осмотрел собравшихся: некоторые знакомые ему по командировкам смотрели сочувственно. Он увидел Аршака со своими ребятами, Рудика, сидящего ___________________________
   1) В то время на червонец (10 руб.) можно было купить две поллитровки с нехитрой закуской.

-14-

   в первом ряду; хотел поймать его взгляд, но тот как будто специально отводил глаза в сторону.
   - Собрание закончено, - сказал сзади Лысый, - можно расходиться.
   Все с шумом поднялись и вышли на улицу. Остался один Волков и почему-то Рудик. Выждав несколько минут, Волков попросил у него закурить. Рудик молча протянул пачку Беломора и спички. Волков отошёл к окну, открыл форточку, закурил, первый раз за три года, как бросил.
   От едкого табачного дыма у него закружилась голова. Сзади кто-то тронул за плечо.
   - Чего скажешь?
   - А вот чего, - ответил Рудик, криво усмехаясь.
   - На то, что Лысый здесь базарил, ты положи. Это он специально. Ты зайди сейчас к нему, извинись, конечно: мол, дескать, старался, как мог, а главное скажи, что будешь ему отстёгивать. Мы тут говорили с ребятами: мужик ты нормальный. Тут все так живут. Ну, давай!
   И он, пожав Волкову руку, удалился.
   Волков стоял у окна и курил, глубоко затягиваясь, соображая, что ему делать. Платить Хрипову не известно за что он не хотел, да и не в характере его это было.
   Больше всего на свете Волков ценил сделанное своими руками и головой и людей в работе оценивал по этому же принципу. Мысль, поданная Рудиком, была для него неприемлема и вызывала внутреннее отторжение.
   Подумав, он зашёл в кабинет к Ерохину, тот видимо был уже в курсе, так как сразу сказал:
   - А может, тебе к Стрелкину на БАМ поехать?
   Но ехать на БАМ Волкову не хотелось. Он был женат, жена училась в аспирантуре, сын - в школе. Если бы он был разведен как Стрелкин, тогда возможно, а так нет.
   Так и не придя ни к какому решению, он медленно побрёл к станции, сел на электричку и поехал домой.
   В поезде, сидя у окна, он глядел на бесконечные линии проводов, идущих вдоль железной дороги. Тут ему пришла мысль, как показалось, довольно неплохая.
   Дело в том, что после укладки проводов от щитов управления к приборам, их приходится, как говорят электромонтажники, "прозванивать": находить соответствие между началом и концом каждого провода из целого пучка, приходящего в щит.
   Эту операцию выполняют два наладчика. И, как правило, один из них приезжает на объект только для того, чтобы помочь товарищу произвести "прозвонку".
   - А что, если придумать такое устройство, чтобы один человек справлялся с этой операцией, но вот, времени мало, - подумал Волков. Была пятница, конец рабочей недели.
   Приехав домой, вечером он позвонил Жадову, своему приятелю по НИИ, объяснил ситуацию и договорился о встрече на завтра.
   Жадов, выпускник СВУ и бывший армейский офицер из чувства товарищества, привитого ему в училище, охотно согласился помочь Волкову. Они вдвоём сделали рационализаторское предложение, причём Волков только правильно сформулировал задачу, а решил её фактически Жадов.
   Сначала схема выглядела довольно громоздкой, потом они её упростили, и она стала состоять из стабилитронно - диодной цепочки.
   К вечеру рационализаторское предложение было готово, а в понедельник Волков отвёз его в техотдел СМНУ.
   В понедельник всё было как обычно. Утром в коридоре он столкнулся с Хриповым.
   -Ты ещё не написал? Ну, я тебе по статье организую. Это у меня быстро.
   Волков промолчал.
   Во вторник они опять столкнулись: взгляд у Хрипова был, как у побитой собаки. Волкову показалось, что он хочет заговорить, но не решается. Оказывается, накануне вечером неожиданно собрался партхозактив, где Хрипова как следует "вздрючили". Подробности Волков узнал позднее от члена партии теплоналадчика Игоря Климова.
   Особенно постарался начальник производственного отдела. Размахивая рационализаторским предложением Волкова, он прямо заявил Лысому, что тот ничего не умеет делать, не может разобраться в людях, которыми руководит, за пятнадцать лет не предложил ничего, что повышало бы производительность труда на участке, а умеет только "жрать" водку со своими собутыльниками и обирать работяг.
   Во вторник же к Волкову подошёл Аршак и сказал, что в следующую командировку они едут вместе.
   Котельная одного из приволжских городов, на которую они попали, уже работала. Аршак провёл Волкова по котельной, рассказывая, что и как взаимодействует друг с другом. Почти всё Волков уже себе представлял, хотя практического опыта ещё не имел.
   Настоящая цель командировки обнаружилась в гостинице. Аршак начал учить Волкова, как оформлять проездные документы, чтобы всегда получалось, что в командировке он числился бы

-15-

   двадцать пять дней.
   Он показал на практике, как с командировочного удостоверения и билета с помощью уксусной кислоты и марганцовки выводить отметку о числе прибытия и убытия, по каким числам выгоднее всего уезжать, чтобы потом было удобно перекомпостировать билет с помощью затупленной иголки, как надо хорошенько потрепать командировочное удостоверение, чтобы следы исправлений были незаметны. И ещё кое-какие премудрости рассказывал Аршак. Всего Волков не запомнил.
   После этого его перевели в наладчики, в бригаду Гусева. На первом же объекте Гусев решил продемонстрировать Волкову свой высокий класс: снял крышку с одного из неработающих приборов и вставил туда блок из такого же имевшегося на складе. Посматривал при этом с превосходством:
   - Вот, дескать, как надо работать!
   Волков промолчал и продолжил свою работу. Потом была сдача котельной. Приехал Гусев подписывать акты. Как назло, перестал работать электронный датчик расхода тепла, а уровнемер в накопительном баке воды давал сбои: то срабатывал, то не срабатывал.
   Родионов, начальник котельной, ни в какую не хотел подписывать акт приёмки, пока не заработают эти приборы. Заменить их было нечем.
   Пока Гусев угощал Родионова в кабинете импортным пивом с сёмгой1), доказывая, что котельную можно принять и так, прошло более трех часов.
   За это время Волков разобрал уровнемер, подсчитал, что в выходном каскаде усилителя базовое сопротивление слишком велико и не обеспечивает необходимого тока для срабатывания реле, заменил это сопротивление на меньшее, после чего датчик стал стабильно работать. В расходомере тепла в одном из каскадов усилителя Волков просто заменил сгоревший полевой транзистор и расходомер заработал.
   Когда Гусев и Родионов, переругиваясь, спустились со второго этажа в машинный зал, Волков сказал, что приборы все в исправности, они пошли проверять.
   Радостный Гусев опять потащил Родионова в кабинет, где, наконец, после приличной выпивки были подписаны акты сдачи котельной в эксплуатацию. После этого они с Волковым отбыли в Москву.
   Потом были ещё несколько подобных сдач. Волкова начали хвалить. Выходило так, что на участке он один серьёзно разбирался в электронных приборах. К нему потянулись наладчики с различными техническими вопросами; однажды ему показалось, что это не особенно нравится Аршаку.
   Рационализаторское предложение они с Жадовым решили подать как заявку на изобретение. А на полученную премию Волков заказал у своего давнего товарища по НИИ, Старшинова, опытный образец устройства. Первый образец был не очень удачный, тогда Старшинов сделал второй, уже бесплатно. Им Волков часто пользовался в работе.
   С тех пор, пробыв в командировке дней десять, Волков приезжал домой и, отдохнув 1-2 дня, оставшееся время проводил в НИИ патентной экспертизы. Он перерыл кучу заявок: их на эту тему было штук сорок. Ближайшая, выданная тремя годами раньше, была японской.
   С Жадовым составили текст заявки. Волкову очень хотелось её внедрить, но он понимал, что без материальной поддержки сделать это не удастся, и пошёл на приём к Мамонту, уже главному инженеру и фактически руководителю треста, с предложением включить того в заявку. Мамонт ответил:
   - Тебя принимал на работу Ерохин, вот с ним и работай.
   Ерохин от участия в заявке отказался и добавил:
   - Я слышал, ты начал от одного к другому бегать.
   Волков ушёл, немного пристыженный, решив для себя держаться Ерохина.
   Заявку они с Жадовым подали от управления. Началась переписка с экспертом Божевиковым, который никак не хотел признавать в ней изобретение. Они несколько раз встречались. Эксперт доставал всё новые и новые аналоги, Жадову каждый раз удавалось разбить доводы Божевикова.
   Вообще, в таком деле с Жадовым работать было хорошо: спорил он зло, ловко уклонялся от каверзных вопросов. В конце концов, Божевиков спросил у Волкова:
   - Чего, это он такой злой, я его обидел чем-нибудь?
   Мало помалу дело продвигалось, сопротивление эксперта слабело, да к тому же у него кроме этой заявки было много другой работы, так что особо глубоко копать ему было некогда.
   Волков продолжал работать наладчиком. Командировки у него были спокойные: вёл он объект с "нуля", по своему плану, стараясь выполнить работу в соответствии с процентовками, которые сам же и составлял.
   ________________________
   1) В то время эти продукты были в большом дефиците.

-16-

   К нему прикрепили Игоря Климова, теплоналадчика, мечтавшего перейти в КИПовцы. После работы они вдвоём оставались в котельной: Волков показывал Климову, что и как работает, а дома, в гостинице на принципиальных схемах объяснял принцип действия каждого прибора, для простоты рисуя иногда функциональные схемы, по которым легче было понять его устройство.
   Работу по оформлению командировочных документов он передал Климову: тот в благодарность за учебу охотно этим занимался. Самому же Волкову эта работа была не по душе. Задержаться в командировке и получить деньги за фактически выполненную работу на "шабашке" - это совсем другое дело, а так, не за что, "химическим способом" - нет. Ну, да в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
   Рабочая атмосфера на участке была нормальная, Хрипов больше не "возникал", Аршак его ценил, или, по крайней мере, делал вид, что ценит, часто заводил задушевные разговоры.
   Однажды после получки, шагая на станцию вместе с Рудиком, Волков услышал позади визг тормозов. Из машины махал рукой Абрам Борисович Ялдовский. Его лисья морда и скользкие как у угря ухватки давно не нравились Волкову, который к тому же слышал от ребят, что тот большой интриган и правая рука Мамонта.
   - Эй, Волков, садись, подвезу!
   - Пойдём, нас подбросят до станции, - обратился Волков к Рудику:
   Ялдовский скривился, но посадил обоих. Высадив Рудика у переезда, он попросил Волкова задержаться:
   - Тобой интересуются. Ты теперь в козырях, вверх пойдешь, - сказал он с некоторой толикой зависти.
   Волков вылез из машины и пошёл на платформу.
   Он догадывался, что Ялдовский говорил неспроста, видимо хотел, чтобы Волков переговорил с Мамонтом, выказав последнему свою преданность.
   - А может быть, Мамонт передумал и хочет, чтобы его включили в заявку? В любом случае, - думал Волков, - пройдохе Ялдовскому доверять не стоит. Если Мамонт хочет всё переиграть, он должен сам об этом мне сказать.
   Кроме того, Волков чувствовал свою вину перед Ерохимым, и только очень веские основания, например, договоренность между Ерохиным и Мамонтом, могли изменить его решение.
   Он никак не отреагировал на слова Ялдовского, а продолжал заниматься своим делом.
   Через некоторое время его, планомерно готовившего к пуску объект в Брянской области, неожиданно перебросили в глухой городишко в Пермской области на котельную, которую надо было срочно сдать. Сметные деньги были уже выбраны и управлению требовался акт приёмки и сдачи в эксплуатацию. Наладчики оставили массу недоделок: Волков сдал этот объект с большой нервотрёпкой.
   Следующая его командировка была точно такой же. Перед отъездом один из ребят, державшихся Ерохина, шепнул:
   -Ты смотри там, осторожно, туда зачем-то Аршак на два дня Шпуклера посылал.
   Перед пуском Волков тщательно проверил всю аппаратуру. Вскрыв поставляемый с завода в собранном виде блок автоматического управления реверсивного 10-ти киловатного двигателя, он обнаружил, что в магнитном пускателе перепутаны фазы: если бы Волков нажал пусковую кнопку получилось бы короткое замыкание. Эту котельную он также сдал.
   Между тем, позвонив в институт патентной экспертизы Божевикову, он узнал, что решение по заявке принято положительное и выслано в адрес техотдела управления три недели тому назад. После этого Волков написал докладную записку в технический отдел треста.
   Прошло ещё две недели, и Волков опять написал докладную, в которой выражались сомнения в том, что почта перестала доставлять корреспонденцию в их управление, и утверждал, что решение и авторское свидетельство давно получены и не выдаются по неизвестной ему причине.
   В конце концов, раздосадованный и разозлённый отсутствием ответа он подал заявление об увольнении по собственному желанию, намереваясь в дальнейшем истребовать свою заявку через суд. Заявление тут же было подписано с условием отработки двенадцати положенных дней.
   Котельная, которую он пускал сейчас с Климовым, была последней: кончался срок отработки.
   За стеной что-то загрохотало, и кто-то грубым голосом матерно выругался.
   Волков оторвал ладони от лица, сделал пару глотков остывшего чая, разбудил спящего Климова, они ещё раз вскипятили чайник, перекусили, чем бог послал, и пошли на работу.
   В отделе кадров, инспектор, седоволосый мужчина из отставников, молча, глядя куда-то в сторону, протянул Волкову трудовую книжку и авторское свидетельство.
   Выйдя из отдела кадров, Волков попал под мелкий моросящий дождь, всё небо было затянуто серыми тучами.

-17-

  

Часть II

   Пусть впереди большие перемены
   Я это никогда не полюблю!
   В.С.Высоцкий
   Глава 3-я
  
   Волкову очень хотелось внедрить своё изобретение; к этому примешивалось чувство обиды на Мамонта и желание с ним поквитаться.
   Дома он взял справочник телефонов учреждений города Москвы и стал в алфавитном порядке обзванивать электромонтажные тресты, которых набралось около тридцати.
   Один из звонков был удачный: он попал на зам. начальника треста, который его выслушал и назначил встречу. Трест относился к Главмонтажавтоматике. (Название министерства в записках не указано).
   Волков приехал на встречу со своим устройством, продемонстрировал его действие. Зам. начальника треста оно понравилось; он тут же набрал телефон технического отдела главка и связал Волкова с начальником. Встречу назначили на следующий день.
   Начальник технического отдела главка встретил Волкова доброжелательно. Волков опять продемонстрировал свой прибор. Он понравился. Собеседник Волкова только добавил, что крепления проводов к прибору неудобны, их надо заменить на разработанные в главке.
   Во время разговора в кабинет зашла секретарша, женщина лет сорока пяти, сухая как вобла, с недоброжелательным лицом.
   -А вы где раньше работали?
   Волков назвал трест.
   -Так туда же Ялдовский перевёлся, - сказала она начальнику.
   Разговор закончился тем, что начальник технического отдела пригласил Волкова работать к себе, попросив перезвонить дня через три.
  
   Глава 4-я
  
   Абрам Борисович Ялдовский сидел в своём кабинете, небольшой комнате, примыкавшей к кабинету главного инженера, куда он привык входить без стука, минуя секретаршу.
   Часа в два дня, подняв трубку зазвеневшего телефона, он услышал уже забытый голос Риммы Сергеевны Чернохвостовой:
   -Здравствуй, Абрашенька! Я к тебе вот по какому поводу: к нам тут пришёл ваш бывший сотрудник, Волков Мордух Мордухович, с каким-то своим изобретением. Долго сидел с начальником, и тот, вроде, его на работу хочет взять. Ты про него можешь что-нибудь сказать, плохое или хорошее.
   -Римма Сергеевна, вы можете подождать: я Вам перезвоню через полчаса?
   Ялдовский зашёл к Мамонту пересказать разговор. Вид у него при этом был как у полового, обслуживающего важного посетителя, дескать, чего изволите; недоставало только полотенца, перекинутого через руку.
   -Так вот он чего придумал, засранец, - произнёс Мамонт. - Не у нас, так в другом месте внедрить захотел, а оттуда пойдёт и по нам же ударит. Ты, вот что, Абраша, охарактеризуй его так, чтобы и в дворники не взяли! Ну, тебя учить не надо. А я со своей стороны тоже сюрприз ему приготовлю, этому нашему Эдисону. Ну, иди, выполняй!
   Примерно через час в кабинет Мамонта вошёл человек в коричневом костюме слегка лысоватый с неприметной внешностью. Это был старший инспектор ОБХСС (теперь эта организания называется ОБЭП), курировавший управление, частенько выходивший из этого кабинета не с пустыми руками.
   - Присядь, Коля, у меня к тебе просьба. Понимаешь, Коля, есть один человечишка, у нас когда-то работал; сильно мне мешает. Нельзя ли так сделать, чтобы он свой изобретательский пыл немножко поубавил.
   -А где он сейчас, Лев Яныч?
   -Да, нигде, работу ищет. Ну, туда куда он намылился, его не возьмут. А ты, Коленька, мне поспособствуй, чтобы он дальше каких-нибудь бед не наделал. Зовут его Волков Мордух Мордухович, вот тебе его адрес и домашний телефон. Ты уж постарайся, дорогой, за нами не заржавеет: ты меня знаешь.
   -Для Вас хоть Луну с неба!

-18-

   Глава 5-я
  
   Через три дня Волков позвонил. Начальник, снявший трубку, каким-то не очень довольным, как показалось ему, голосом сказал:
   -Вы знаете, о Вас нехорошо отзываются по прежнему месту работы. Что Вы можете на это сказать?
   Волкову нечего было ответить: слишком долго пришлось бы объяснять. Так он и сказал начальнику технического отдела. Потом он услышал на другом конце щелчок положенной телефонной трубки.
   -Вот сволочь, этот Ялдовский, - подумал он.
   Поиски работы возобновились. В одном из электромонтажных трестов Главмосстроя ему опять повезло. Начальник технического отдела направил его в одно из специализированных управлений (СУ) к своему знакомому главному инженеру.
   После беседы Волкова приняли на работу. Предстояло пройти медкомиссию, которая располагалась на окраине Москвы.
   На приём к врачу стояла большая очередь. Часто слышался украинский говорок, волжское оканье. Как понял Волков, народ в основном приезжий.
   - Лимитчики, - подумал он.
   Очередь довольно быстро продвигалась. Наконец, Волков попал в кабинет.
   - Раздевайся до трусов, - сказал врач, даже не поднимая головы от стола, на котором что-то писал.
   Рядом сидела медсестра, женщина лет сорока, полная, в маленьких очках с круглой оправой, которые придавали ей вид свежемороженого морского окуня.
   Ледяным безразличным голосом рыбина командовала:
   - Подойди поближе! Повернись! Теперь присядь! Теперь открой рот, скажи "а-а-а".
   Всё это она говорила с какой-то брезгливостью.
   - Фамилия, имя, отчество?
   Весь этот медосмотр напоминал Волкову сцену продажи рабов на невольничьем рынке, виденную в кино.
   -Повернись! Присядь! Высунь язык! Покажи зубы!
   -Где прописан?
   Волков жил в одном из престижных районов города.
   Услышав ответ, врач, наконец, поднял голову:
   - Зачем Вы сюда попали?
   - Зачем? Работать, также как и Вы.
   Врач только покачал головой.
   После медосмотра Волков оформился в отделе кадров старшим инженером и поехал на участок.
   Теперь он занимался средствами автоматизации вентиляции, кондиционирования, пожарно-охранной сигнализации.
   Участок был большой, около семидесяти человек. Руководил им Борис Худяков, бывший слесарь, закончивший когда-то ПТУ. В его подчинении было два прораба: один плотный и наглый как танк, тоже бывший ПТУ-шник Жирнов, второй, с немецкой фамилией - Игорь Гейст, с высшим образованием вежливый и контактный.
   Очень скоро Волков обнаружил, что на участке он один из самых знающих и умелых специалистов. Его поставили бригадиром монтажников, постепенно вокруг него образовалась группа молодых ребят, которые чувствовали в нем лидера и хотели повысить свою квалификацию.
   Кроме него в бригадирах ходил такой же, как и он, парень, выпускник МФТИ, неизвестно какими путями попавший в Главмосстрой, Василий Жихарев.
   Начальник участка стал посылать Волкова с бригадой на самые трудные и ответственные объекты: кинотеатры, больницы, высотные здания, а на вопрос Волкова, к какому сроку надо закончить работу, обычно отвечал: "Вчера": все объекты Волкова были "горящие" и ему иногда приходилось работать по выходным.
   Работал Волков легко: тело в работе, душа в полёте. Сидя в сыром подвальном помещении, отведенном под щитовую, и подключая к клеммникам провода, он думал об изобретении. Ему всё время казалось, что чего-то не хватает. Так продолжалось до лета.
   Как-то он с бригадой работал по установке системы оповещения о пожаре на вновь вводимой АТС. Проверяя на столе блок автоматики, он краем глаза наблюдал, как двое его напарников крепили к потолку радиационные датчики, подающие сигнал при появлении дыма.
   Высота помещения, в котором они работали, была более пяти метров, поэтому один

-19-

   монтажник, Шамиль, стоял на "турХ" (нечто вроде строительных лесов на колёсах), а другой, Сашка, перемещал эту туру по всему залу.
   Поскольку потолок был высокий, Шамиль, чтобы удобнее было работать, поставил на туру опрокинутую вверх дном пустую деревянную бочку из-под алебастра, оставленную отделочниками.
   Стоя на этой бочке, он "пристреливал" из монтажного порохового пистолета к потолку специальные круги из ДСП и к ним приворачивал датчики.
   Тура находилась метрах в пяти от Волкова, когда он увидел, что нижний обруч бочки соскользнул вниз, и она стала разваливаться. Шамиля повело в сторону и он, размахивая рукам, начал падать вниз.
   Ещё ничего не соображая, чисто интуитивно Волков бросился к туре и подхватил Шамиля, когда до бетонного пола оставалось полметра. Тот весь поцарапанный, но невредимый встал на ноги и сказал Волкову:
   -Спасибо тебе!
   Видно было, что он здорово изпугался.
   Всё же Волкова тянуло в СМНУ: там были ребята, которых он хорошо знал, да и работа была сложнее и интереснее, в принципе и Мамонта он уважал, считал его неглупым человеком, чувствовал в нём инженерную косточку и твердый мужской характер. Единственное, что Волкову не нравилось, так это отношение Мамонта к людям, особенно к подчиненным. Он чувствовал, что в любой момент ради карьеры Мамонт готов перешагнуть через живого человека как через бревно.
   Жил Мамонт по принципу: "Начальник всегда прав". Такие люди как Ялдовский очень чётко усвоили это правило и старались во всём ему потакать.
   Однажды, взяв отгул за отработанные выходные, Волков поехал в свой бывший трест. В приёмной кабинета Мамонта ему пришлось немного подождать, пока из дверей не вышел человек в коричневом костюме слегка лысоватый с неприметной внешностью. Волков знал, что он курирует трест по линии ОБХСС
   - Проходите, - сказала секретарша.
   - А, приветик! - встретил его Мамонт, не вставая с кресла. - Ну, чего пришёл?
   - Да, вот хотел посмотреть, как вы здесь.
   -Ты знаешь, - сказал Мамонт, - мне как раз заместитель нужен, для него в окладе есть вилка.
   Волков, ожидавший совсем другого начала разговора, в котором прозвучал хотя бы намёк на извинение за историю с авторским свидетельством, ответил:
   - Вы мне не вилку, вы мне ложку дайте!
   В разговоре возникла пауза.
   Под "ложкой" Волков имел в виду работу по специальности и свободу в выборе деятельности и подборе кадров. Когда он шёл на эту встречу, в голове сложилась некая идея. Дело в том, что часто на котельных попадались довольно сложные приборы, находившиеся в нерабочем состоянии. Сами наладчики не могли их исправить на месте, и Волков хотел создать при тресте подразделение, оснащенное необходимыми измерительными приборами, а также запасом необходимых электронных элементов (транзисторов, резисторов и пр.), с тем, чтобы на территории СМНУ или на выезде можно было восстановить неисправные приборы.
   Мамонт же подумал, что Волкова не устраивает предложенная зарплата.
   Пауза затянулась. Они почти одновременно посмотрели на часы: с начала разговора прошло примерно пять минут.
   - Ну, ладно, ты иди, у меня много срочных дел, - сказал Мамонт.
   Волков вышел и поехал домой, рассуждая по пути:
   - Вот, вроде бы не глупый человек, а окружает себя людьми подобными Ялдовскому, не понимает, что они предадут в подходящий момент, что опираться можно только на что-то твёрдое, то есть на людей, имеющих собственные убеждения и не привыкших к лакейству, а мысль извиниться передо мной ему и в голову не пришла.
   Как-то в обед, сидя на лавке около АТС и перекусывая бутылкой молока с куском хлеба, Волков, наконец, понял, чего не хватает в изобретении. Дело в том, что они с Жадовым использовали только амплитуду постоянного напряжения, забыв, что постоянное напряжение обладает также полярностью.
   Изменив слегка схему и добавив в неё дополнительные диоды, он существенно расширил функции устройства. Теперь с его помощью можно было не только "прозванивать" провода, но и выделять из целого пучка проводов, приходящих в щит, отдельные пучки, идущие к различным приборам, и, кроме того, определять их целостность.
   Тут же из телефона-автомата Волков позвонил Жадову и радостным голосом рассказал, о том, что придумал. Они решили начать, как и в прошлый раз с рационализаторского предложения

-20-

   в СУ, что и было сделано на следующей неделе.
   Ответ из техотдела затягивался. Прошёл положенный срок и Волков стал обращался за ответом, но его каждый раз отфутболивали под разными соусами: то времени нет, то план горит. Наконец, Волков не выдержал и обратился с жалобой в прокуратуру.
   -Что не отвечают? - сказал ему молодой приятный на вид, принимавший его помощник прокурора. - У нас быстро ответят, а вы поезжайте и спокойно работайте!
   На следующий день к Волкову подошёл начальник техотдела и вручил ему официальный ответ за своей подписью, что предложение не может считаться рационализаторским, т. к. такое же, дескать, уже существует в соседнем тресте Главмосстроя.
   -Ну, что ж, - подумал Волков, - у вас не может, а в другом месте сможет.
   Он по-прежнему продолжал работать, сдавая со своей бригадой всё новые и новые объекты и получая за ввод по двадцать - тридцать рублей премиальных.1)
   В то же время Волков заметил, что в дни получки, которую выдавали на участке, приходили люди числом около десятка, которых он нигде по работе не встречал. Как-то раз совершенно случайно он увидел, что один из таких людей расписывается в расчетной ведомости за огромную сумму, семьсот с лишним рублей в разделе "премиальные".
   Он сказал об этом Жихареву, который в качестве премиальных тоже получал двадцатки и тридцатки.
   -Ты знаешь, это всё подставные люди, - сказал Вася, работавший на участке много дольше, чем Волков. - Премиальные, которые они получают, делятся потом между прорабами, начальником участка, главным инженером и начальником управления. И думаю, что оставшаяся часть идёт ещё выше, в трест. Здесь один парень ещё до тебя пробовал права качать, так ему быстро по статье устроили. Вот такие дела, дружок!
   - Ничего себе, - подумал Волков, - прямо так, в наглую, что называется из кармана! Ну, ладно, дождётесь вы когда-нибудь!
  
   Глава 6-я
  
   ОБХСС-ник Коля не забыл данного Мамонту обещания и обратился к своим знакомым в прокуратуру, передав им авансовые отчеты Волкова и переписку по изобретению, с просьбой разобраться с автором.
   Старший следователь прокуратуры Иван Сергеевич Седов, человек уже немолодой, умудренный жизненным опытом, работавший когда-то на заводе, закончивший затем вечерний Юрфак, к которому попали бумаги Волкова, не привык полагаться на чужие домыслы, а проверял всё сам. Эта привычка сохранилась у него с тех самых пор, когда он, работая электриком, прежде чем включить схему, осматривал всё досконально.
   Точно также он начал работать с бумагами Волкова. Содержание авансовых отчетов очень его удивило, поскольку в подобного рода вещах он был далеко не новичок и знал, что почти все отчеты, представляемые в бухгалтерию монтажниками, наладчиками, прорабами и даже главными инженерами, чистейшей воды липа. А тут он увидел, что когда Волков выезжал в командировку один, его отчет выглядел правдоподобно, а когда ездил с напарником, то отчёты были поддельные.
   Из этого он сделал заключение, что Волков, в общем-то, парень честный. Когда же он ознакомился с перепиской по изобретению, то утвердился в своём предположении и понял, где собака зарыта. Своё мнение он не побоялся высказать своему непосредственному начальнику, которого давно знал и уважал, добавив при этом, что таких людей как Волков надо не задвигать, а выдвигать:
   -Послушай, Гена, тут ко мне Коля заходил, ОБХСС-ник, ну, ты его знаешь, так он для этого Волкова попросил два года "пионерлагерей". Ты знаешь, я в таком спектакле участвовать не буду.
   -Знаешь, Ваня, я, пожалуй, тоже не буду. Я даже тебе больше скажу: есть у меня люди, я через них постараюсь ему помочь. Где он сейчас работает? - спросил Геннадий Васильевич Прохоров.
   - В Электромонтажном тресте Главмосстроя. Да-а, с таким характером он там долго не задержится, тем более, что им Коля занимается. Вообще-то Ваня, нам надо о себе подумать. Вот у тебя единственный костюм весь лоснится, а Коля Волгу недавно купил.
   -Ну, ты же знаешь, куда Коля вхож. Нас туда только по телефонному звонку вызывают. Потом, Ваня, есть негласное указание выдвигать людей в чём-либо замазанных: с такими потом легче работать будет; впереди, говорят, намечаются перемены. Ему бы лет тридцать назад появиться, этому Волкову, а сейчас другие времена.
  
   ____________________
   1) В то время месячный заработок рабочего составлял около 200 рублей

-21-

   Глава 7-я
  
   В середине лета жена по турпутёвке поехала в Болгарию. После её возвращения, к ним на дачу в гости напросился совершенно незнакомый Волкову, ездивший вместе ней доцент кафедры не то топологии, не то геологии того же института.
   Сначала хотели идти в лес собирать грибы, но неожиданно подул сильный северный ветер, откуда-то появились чёрные тучи, которые заволокли всё небо; казалось, сейчас начнётся гроза, но как ни странно, не выпало ни капли.
   Как водится, сели обедать. Жена Волкова разговорчивая и домовитая хозяйка, высказывала свои мнения по различным вопросам, и ему показалось, что сослуживец посматривает на жену как-то презрительно. Дождавшись, когда они с Волковым остались наедине, он вдруг сказал ни с того, ни с сего:
   - А хочешь, мы тебе поможем?
   И помолчав немного, добавил:
   - Я бы хотел быть старшим группы в турпоездках.
   - Странная просьба,- подумал Волков, - как будто я этих старших назначаю.
   У Волкова к тому времени сложился достаточно интересный план дальнейшей работы и он ответил доценту, что в его помощи не нуждается.
   Кроме того, доцент был из института, в котором, как знал Волков, учился сын Мамонта. Раз так, - думал Волков, - наверное, это какой-то его знакомый.
   Знал бы Волков тогда, чем обернётся для него этот разговор, и от чего сейчас отказался, наверное, десять раз подумал, прежде чем дать такой ответ.
   Через неделю он вытащил из почтового ящика повестку в прокуратуру, долго вертел её в руках, недоумевая, кому и зачем там понадобился.
   Явившись несколько раньше назначенного часа, он зашёл в большую комнату следственного отдела и протянул повестку молодому следователю лет тридцати с гладкозачесанными назад волосами и бульдожьим лицом.
   - Чего ты так рано? Мандражируешь что ли?
   На этом разговор прервался, т.к. в комнату вошёл другой следователь, лет сорока пяти, видимо старше званием и, обратившись к молодому, сказал:
   -Серёжа, я его забираю. Пойдёмте со мной!
   И они пошли. Сначала вышли из здания, потом пересекли вокзальную площадь, проталкиваясь среди пассажиров, подошли к зданию предварительной продажи билетов на все направления. Открыв своим ключом обитую оцинкованным железом дверь, следователь пригласил за собой Волкова. Они вошли в комнату, заваленную всякой пыльной рухлядью. По середине, около окна стоял стол и два стула, как ни странно совершенно чистые.
   - Присаживайтесь, - обратился он к Волкову, указывая на один из стульев.
   - Волков Мордух Мордухович? Если не ошибаюсь?
   - Да.
   -А меня зовут Седов Иван Сергеевич, старший следователь прокуратуры. - Вы в СМНУ работали?
   - Работал.
   - Это ваши отчеты о командировках? - И вынул из папки бумаги.
   Волков взял их в руки, покрутил, вспоминая, где и при каких обстоятельствах их оформлял, посмотрел на неразборчивую подпись.
   - Да, вроде мои. А вы что меня посадить хотите?
   - Да нет, - произнёс следователь, растягивая губы в улыбке, - наоборот; плохо, что подпись у вас такая простая, легко подделать можно. Да, кстати, тут есть ещё переписка по какому-то не то рацпредложению, не то изобретению.
   - Это моё, - ответил Волков.
   - Да-с, - закончил следователь. - Ну, не буду вас больше задерживать. Всего вам хорошего, всех благ!
   - До свидания, - ответил Волков, недоумевая, что за странный разговор.
   Волков продолжал работать в СУ и в его голове постепенно сложился план дальнейших действий: надо уходить в другую организацию, подавать оттуда заявку на изобретение, а потом, получив положительное решение из НИИ Патентной экспертизы и имея на руках отказ из технического отдела, да при поддержке прокуратуры можно в этом управлении хоть ногой дверь открывать!
   Он, почему - то был уверен в том, что приди на участок человек с твёрдыми убеждениями, что деньги надо зарабатывать трудом, а не воровством, защищенный от возможных нападок со стороны администрации, что приди такой человек на участок, знающий и умеющий работать, как мгновенно вокруг него, как в известном химическом процессе с перенасыщенным раствором,

-22-

   когда в него опускают какой-либо твёрдый предмет, и весь раствор мгновенно кристаллизуется вокруг него, так и в этом случае, вокруг такого человека объединятся все более или менее стоящие рабочие.
   А тогда, - думал Волков, - посмотрим, чья возьмёт.
   Однажды Волкова попросили зайти в кабинет к начальнику производственного отдела; неожиданно он получил предложение работать в профкоме СУ.
   -Знаешь что, тут, если хорошо подумать, можно приличные бабки наваривать: квартиры распределять будешь. А за квартиры люди сам знаешь, что...
   Волков отказался, сославшись на то, что не имеет опыта работы в подобных организациях и, думая про себя, что распределять жилплощадь ему придётся не как велит совесть или по закону, а как будет указывать председатель профкома или начальник управления.
   Вместо этого он подал заявление об увольнении по собственному желанию. Ему сказали, что он должен отработать двенадцать положенных дней, пока на участке найдут ему замену, и Волков продолжал работать.
   В последнюю неделю его пребывания в СУ он вёл монтаж средств автоматики в одном из московских кинотеатров. У него был собственный строительный вагончик, в котором хранились инструменты, а ключ от вагончика был у Шамиля: тот раньше всех приходил, открывал вагончик и позже всех уходил, пряча ключ в одно только ему известное потаённое место.
   Надо вам сказать, уважаемый читатель, что в те годы в хозяйственных магазинах Москвы нельзя было купить не то что мощную электродрель с патроном от 18 до 1 мм или пороховой
   пистолет для забивки стальных дюбелей, но и простую то электродрель можно было купить, только, если сильно повезёт, отстояв при этом огромную очередь.
   Инструмент, который поступал на участки, разворовывался чаще всего прорабами, бригадирами, высшим начальством. Например, у главного инженера СУ, в котором работал Волков, по словам знакомых ребят, что-то ремонтировавших у него, в гараже было пять пороховых пистолетов. Потом инструмент этот списывался и работали на участках, как правило, тем, что оставалось.
   Как-то в конце рабочего дня Шамиль закрыл вагончик и спрятал ключ под колесо, как будто нарочно на виду у Волкова. При этом он посмотрел на него, и отрицательно помотал головой. Волков всё понял без слов. Украсть инструмент перед уходом из СУ ему даже в голову не приходило. Такую комбинацию могли придумать только люди, меряющие других по себе.
   В 1985 году он уже работал в управлении Спецмонтажналадка на теплотехническом участке. Начались опять командировки, правда, ездить приходилось не так далеко: в города, расположенные не далее трехсот километров от Москвы.
   Сначала, как всегда, командировки были невыгодные. Приходилось, что называется, "подбирать за другими", то есть ездить на объекты, где сметные деньги по пуско-наладочным работам были выбраны, а работы оставалось ещё невпроворот.
   Автоматика, которой теперь занимался Волков, была ему незнакома и предназначалась для маломощных котлоагрегатов, используемых в сфере бытового обслуживания: химчистках, прачечных и т.д.
   Схемы автоматики были скопированы с уже давно устаревшей австрийской системы, служащей для тех же целей, и представляли собой релейные блоки, логически связанные между собой. С этим Волков разобрался очень быстро.
   В это время на различные объекты стали поступать котлы, оборудованные электронной системой автоматики, включающей логические схемы, полевые транзисторы, стабилитроны, диоды и прочие элементы.
   Зубры-наладчики, проработавшие на участке десяток и более лет только с релейными схемами, стали отказываться от таких объектов и они автоматически перешли к Волкову.
   Теперь работать ему стало значительно легче. Он начинал вести объект с нуля, равномерно распределив сметную стоимость по числу командировок. Начальство стало его ценить и посылать в места, где другие не могли справиться.
   Подавать заявку на изобретение Волков не спешил, решив сначала присмотреться к руководству.
   Он убедился в том, что руководство интересуется совсем другим, а именно продажей по завышенным ценам запасных частей, имевшихся на обширном складе, а также выполнением "левых" работ. Приезжавшие в Москву снабженцы из других городов не могли получить нужные им приборы и запчасти, если не давали "на лапу" начальству.
   Наконец, Волков вместе с Жадовым подали заявку на изобретение от управления, не встретив на своём пути никаких препятствий.
   Начальство, как уже было сказано, его уважало, от технического отдела требовалось только в нужном месте поставить печать, а на изобретателя смотрели, как на человека немного не от мира сего.

-23-

   Глава 8-я
  
   ОБХСС-ник Коля, поняв, что Седов из прокуратуры заниматься Волковым не будет, решил выполнить данное Мамонту обещание своими силами и доказать, что при покупке железнодорожных билетов Волков совершает уголовнонаказуемые деяния.
  
   Глава 9-я
  
   Собираясь в одну из командировок, Волков стоял в длинной очереди в кассу предварительной продажи билетов на Курском вокзале. По его прикидке стоять предстояло часа полтора.
   Неожиданно кто-то легонько похлопал Волкова сзади по плечу. Обернувшись, он увидел перед собой неряшливо одетого человека лет сорока, который спросил, подмигнув:
   - И не лень тебе такую очередь отстаивать? На, вот, тебе, парень, книжку и иди вон в ту кассу "Для инвалидов".
   Предложение пришлось Волкову по душе, он взял протянутую книжку и подошёл к свободной кассе. Развернув её, увидел, что это удостоверение инвалида третьей группы, с фотографии на него смотрел человек, очертаниями лица напоминающий его собственное, к тому же на ней красовалось большое жирное пятно.
   Быстро приобретя билет и повернувшись, он стал искать глазами своего благодетеля. Но тот, как будто испарился: как ни старался Волков, найти его так и не удалось.
   На следующий день утром он сел в купейный вагон поезда дальнего следования, заполненный пассажирами. Поезд тронулся. Как ни странно он был в купе совершенно один.
   Примерно в час дня на промежуточной станции в купе вошли два молодых человека приятной наружности. Они уселись напротив и как - то сразу (очень ловко у них получилось) завели задушевный разговор о том, где он живёт, чем занимается, куда и зачем едет.
   Постепенно их любознательность стала раздражать Волкова, он стал отвечать односложно, иногда уходя от прямых ответов.
   На вокзал города, в который ехал Волков, поезд пришёл под вечер. Оба молодых человека очень услужливо стали помогать Волкову выносить тяжелую сумку на колёсах, в которой он вёз помимо спецодежды и инструмента два килограмма Краковской колбасы для устройства в гостиницу1). Один из них, прощаясь, попросил у Волкова домашний телефон.
   Сопоставляя вчерашнюю покупку билета с назойливой любознательностью своих молодых попутчиков, Волков подумал, что между этими событиями имеется связь. К тому же, молодые люди по поведению и некоторым словечкам, употреблённым в разговоре, сильно смахивали на работников ОБХСС.
   Волков назвал номер домашнего телефона, перепутав местами последние четыре цифры.
   - В случае чего, скажу, что ошибся случайно, - подумал он
   Наконец, пришло долгожданное решение из НИИ Патентной экспертизы. В большом пакете, который вручили Волкову в техотделе, содержались также два авторских свидетельства: его и Жадова. Вскоре ему вручили премию за изобретение. На полученные деньги он, как и раньше, заказал у Старшинова пробный вариант нового прибора.
   На теплотехнический участок пришёл новый рабочий, Гиви Чаидзе. Его определили напарником к Волкову. В автоматике котельных Гиви разбирался слабо. Его коньком были автомашины: он мог часами копаться в двигателях, мог за десять минут сменить два колеса в автомобиле.
   Волкову приходилось иногда работать за двоих, чтобы выполнить план по процентовкам. Зато Гиви был хороший слесарь и на таких работах просто незаменим.
   Через несколько дней, когда они с Гиви в Москве занимались демонтажем старого пришедшего в негодность котла, Волков сказал:
   -Послушай, я отлучусь на пару часиков, а потом подъеду, а ты, как хочешь: жди меня или работай.
  
  
  
  
  
  
   _____________________________________________
   1) В то время даже в Москве колбасу можно было купить либо по блату, либо, если повезёт, отстояв длинную очередь в магазине, что и сделал Волков, а в провинции она вообще не продавалась, а распределялась по спецталонам.

-24-

   Глава 10-я
  
   Геннадия Васильевича Прохорова неожиданно вызвали к высокому начальству. Вернулся он недовольный и, как показалось Ивану Сергеевичу Седову, очень нервный. Он ходил из угла в угол своего кабинета и не переставая курил.
   -Ты знаешь, Вань, откуда я сейчас?
   - Догадываюсь, - буркнул Седов, - от самого.
   - Верно.
   - А по какому вопросу меня вызывали?
   - Не могу знать, Гена, ты же у нас начальник!
   - Так вот, вызывали по поводу нашего "Эдисона". Он там такое натворил, что пришлось из-за него двух "дойных коров" зарезать. Так что его дело теперь у нас забрали и передали в контору: видимо был звонок со Старой площади. Вот такие дела! А мне сказали: ещё один такой прокол, и будешь огурцы на даче поливать. Я это всё, Вань, как будто с самого начала предчувствовал.
   - Да, Ген, контора шутить не любит. А всё-таки молодец этот Волков, этих, как ты говоришь,
   "дойных коров" давно надо было в личные стойла определять.
   - Да, кто бы нам с тобой это позволил?!
   - Смотри, Ген, а он фактически нашу работу выполнил. У меня на каждого из этих во-о-т по такой папке, и каждая жалобами набита от работяг.
   - И чего же им определили за их "славную трудовую деятельность"?
   - Да, ничего, попугали. С работы, конечно, попёрли и дали по четыре года условно, хотя, на мой взгляд, там бы и на восемь лет с конфискацией хватило. Эх! Ваня, Ваня. На их месте теперь другие, из заранее подготовленных кадров, и я думаю ничем не лучше. А между прочим знаешь, что в СМНУ произошло после его ухода? Там начальник участка есть один, которого выгнать хотели, так он на своё начальство бочку покатил:
   Когда, - говорит, - нужен был вам человек, так вы его и в изобретатели, и в передовики производства определили. А встал поперёк, так под зад ногой. И его там многие поддерживают. Так начальство, знаешь, как выпуталось. Наняли кандидата наук из какого-то НИИ, оформили его на год рабочим (деньги - то казенные), так он им быстренько своё изобретение подбросил, что-то такое из области химии. Это, говорят, нам по профилю, а то было не профилю.
  
   Глава 11-я
  
   Волков поехал в СУ. Поднимаясь на второй этаж в кабинет начальника управления, он спросил у знакомого прораба с другого участка, спускавшегося, вниз:
   - Хижин у себя?
   - У себя, но он болеет.
   Секретарша узнала Волкова и на его вопрос, можно ли к начальнику, ответила:
   - Он у себя, но болеет.
   И когда Волков взялся за ручку кабинета, добавила:
   -Ну, не понимаешь, под судом он.
   Волков всё понял: задуманный им план развалился. Теперь, вместо Хижина назначат другого, возможно заменят начальника технического отдела, а те, конечно, поведут себя с ним по-другому, а воровство как было, так и будет продолжаться, потому что денежки идут далеко наверх.
   В дальнейшем он узнал, что вместе с начальником управления по делу о хищении социалистической собственности был привлечён также управляющий трестом. Сроки им дали смешные: по четыре года условно.
   Гиви встретил его странной фразой:
   - А я не думал, что ты так спокойно ко всему отнесешься.
   - Поживи с моё, научишься спокойно относиться, - ответил Волков и они продолжили работу.
   Гиви ни как не удавалось отвернуть гайки, крепящие старый котёл к бетонному основанию, настолько они заржавели и, что называется, прикипели к болтам. Сколько он ни старался с помощью гаечного ключа отвернуть их, у него ничего не получалось: гаечный ключ проворачивался по шестиграннику гайки, всякий раз, только скругляя его. Тогда Волков с помощью ацетиленового резака просто срезал гайки, и работа пошла дальше. Они на катках вывезли старый котёл за пределы котельной, а на следующий день начали монтаж нового.
   С такой работой Волков столкнулся в первый раз. Трудность состояла в том, что новый котёл не стыковался с трубной арматурой, оставшейся от старого. Хотя Волков не был профессиональным монтажником, он догадался, что стыковать котёл с арматурой надо прежде
  

-25-

   всего по самой большой газоотводящей трубе диаметром четыреста миллиметров, а остальные трубы можно подогнать с помощью газовой горелки и резака. Так они и сделали.
   Как-то после получки, выйдя из управления, они шли вместе по улице. Неожиданно Гиви обнял Волкова за плечо и сказал:
   - Не рыпайся, всё равно не выплывешь!
   Волков промолчал.
  
   Глава 12-я
  
   Теперь дело Волкова попало в отдел ФСБ, занимающийся средствами массовой информации, а также выполняющий индивидуальные заказы вышестоящего начальства. Отдел был небольшой, но обладал достаточным влиянием на другие подразделения ФСБ, которые при необходимости по его просьбе выполняли ту или иную работу.
   Начальник отдела, Червячин Юрий Николаевич, ещё недавно ходивший в подполковниках, начинал трудовую деятельность в райкоме комсомола, потом работал вторым секретарём райкома КПСС, а в ФСБ оказался, не ужившись с первым секретарём райкома, бывшим производственником, который при первом же удобном случае избавился от него.
   Он довольно быстро продвигался по службе, будучи глубоко уверенным, что при его работе совесть - понятие чересчур обременительное.
   Умение предугадать желания вышестоящего начальства проявилось у него ещё в годы работы в райкоме ВЛКСМ, а затем долго шлифовалось по мере карьерного роста. Поговаривали, что он скоро займет генеральское кресло.
   Когда бумаги Волкова оказались у него на столе, Червячин вызвал своего заместителя, подполковника Чистяков, бывшего МУРовца, имевшего ранения и два ордена за розыскную работу.
   - Здравия делаю, товарищ полковник! - отрапортовал Егоров, войдя в кабинет.
   - Понимаешь, Паша, здесь у нас один "Кулибин" объявился, так сказать изобретатель, и доизобретался до того, что нашим коллегам стал на хвост наступать. Его уж и так, и сяк пробовали, а он всё своё: честный, понимаешь, такой! Так у меня к тебе просьба, Паша: определи его туда, где его жизни научат, года на два. Или попрессуй его как следует, может это отобьёт у него охоту изобретать. Ну, иди, Паш, работай!
   Павел Андреевич Чистяков, рассмотрев бумаги, которые ему передал начальник, решил, что, пожалуй, зоны будет многовато, а вот подопытного кролика сделать можно. Эта кропотливая работа заключалась в том, что человеку, выражаясь языком сотрудников отдела "вправляли мозги", а точнее, в жизни человека происходил целый ряд неординарных событий, казалось бы внешне не связанных друг с другом, но тем не менее подопытный начинал понимать, что всё это имеет к нему отношение.
   В этом процессе задействовались средства массовой информации, секретные сотрудники, а также лица и события, которыми ФСБ могло управлять.
   Чистяков знал, что некоторые после такого воздействия попадали в "психушку", кончали жизнь самоубийством, другие же, вовремя поняв, что от них требуется, перестраивались и делали то, что от них требуется. Были и третьи, так называемые "медные лбы", которых, казалось, ничем не прошибешь. К таким применялись физические меры воздействия.
   По бумагам Волкова было видно, что физических мер воздействия применять не придётся.
  
   Глава 13-я
  
   В апреле у Волкова заболела мать. Она долго кашляла и, наконец, по совету врача легла в ближайшую больницу, где её продержали две недели с подозрением на онкологию, но затем выписали.
   В лифте Волков спросил у молодого врача, что с ней.
   -Было воспаление лёгких, а теперь хронический бронхит, - сказал врач, отвернувшись в сторону. На радостях Волков сунул ему двадцать пять рублей1)
   Но матери становилось всё хуже и хуже. Она стала жаловаться на боли в пояснице. Пришедший из поликлиники врач посмотрел рентгеновские снимки, сказал, что это воспаление седалищного нерва, выписал какие-то таблетки и назначил массаж. Но улучшения не наступило.
   Приехала двоюродная сестра, врач по образованию, посмотрела снимки, выписку из больницы, покачала головой и сказала:
   - Дай бог, чтобы это был хронический бронхит.
   Попила чаю и уехала.
   __________________________________________
   1) На эти деньги тогда в магазине можно было купить 12 кг. мяса.

-26-

   Волкову очень хотелось верить, что это именно так. Матери он сказал, что если у неё откажут ноги, он сделает ей специальное кресло на колёсиках и будет возить её по комнате. По
   ночам она стонала
   Было начало июля. Жена с сыном уехали на дачу, в квартире не появлялись и не звонили. Он купил у участкового врача больничный, провёл электрический звонок в комнату матери и по звонку ночью приходил к ней, помогая перевернуться, а потом и сам переехал в её комнату. Когда мать начинала стонать, он поил её коньяком, и она, никогда не употреблявшая спиртного, быстро хмелела и затихала.
   Голова у Волкова как будто была набита какой-то чёрной ватой: он плохо соображал, действовал почти машинально.
  
   Глава 14-я
  
   Валентина Степановна Зуева, бывшая продавщица мясного отдела Гастронома, пойманная на обсчёте и обвесе покупателей, на допросе у следователя, запугавшего её длинным сроком и порядками в зоне, растерялась и испугалась за судьбу своих двоих детей. Она не знала, что по статье 156 УК РСФСР в редакции 1960 г. ей, впервые нарушившей закон, наказание грозило пустяшное - лишение права занимать должности в торговых предприятиях.
   Зуева подписала бумагу о добровольном сотрудничестве с органами: так появился новый секретный сотрудник под кличкой "Гиря", которая находилась в полном соответствии с её плотной фигурой, короткими толстыми ногами и спецификой работы.
   В зарплате она ничего не потеряла и даже выиграла, но новая работа, заключавшаяся в копании в чужом "грязном белье" сильно тяготила её и она считала свою прежнюю работу более честной.
   Зуева набрала номер телефона, известный только ей.
   - Первый, говорит Гиря. Я по поводу Кулибина. У него мать умирает. Врачи, похоже, вешают ему лапшу на уши; может намекнуть ему, сказать, чтоб пошёл в поликлинику, стукнул там кулаком по столу и добился, чтоб ей кололи обезболивающее.
   - Ни в коем случае, - ответил мужской голос, - сам додумается после похорон, а ты подтолкни.
   Валентина Степановна взяла всё же на себя смелость и в почтовый ящик Волкова засунула журнал "Здоровье", раскрытый на статье "Обезболивающие средства". Волков выложил журнал на подоконник, решив, что это ошибка почтальона.
  
   Глава 15-я
  
   Прозрение пришло лишь в самом конце, когда мать находилась практически в коме и уже ничего не чувствовала. Через два дня она умерла. Перед смертью едва слышно прошептала: "Тюрьма".
   Получая врачебное заключение для похорон, Волков в графе "Причина смерти" прочитал: "Рак лёгкого".
   Похоронили мать быстро. Её кремировали, а урна с прахом долго стояла на шкафу, напоминая Волкову о матери.
   Как-то выйдя на лестничную площадку, на которую падал свет давно немытых окон, затянутых паутиной, отчего едва пробивавшееся сквозь них солнце казалось чёрным, он услышал этажом выше разговор двух незнакомых женщин. Одна хриплым голосом произнесла:
   - Надо же, без обезболивающих умерла! Звонок провёл, сам рядом спал, водкой поил.
   Вторая, не то хихикнула, не то поддакнула. Потом обе спустились на лифте вниз.
   - Всё так, - подумал Волков, - но откуда они всё знают и в таких подробностях?
   Чтобы не оставаться наедине с тяготившими его мыслями, он с головой погрузился в работу. Часто, лёжа в гостинице на кровати, повернувшись лицом к стене, он скрежетал зубами и про себя повторял:
   -Господи, покарай меня, Господи!
   Между тем время шло, боль от утраты постепенно смягчилась.
   Как - то ему позвонил домой Вася Жихарев сослуживец из СУ:
   - Слушай, я бы хотел с тобой работать, у вас там местечка, случайно, нет?
   - Вася, я сам скоро ухожу отсюда. Мы ещё с тобой встретимся!
   Как-то он ехал в электричке на дачу, ел эскимо, купленное на вокзале. На одной из остановок в вагон зашёл блатноватого вида парень, прошёл по вагону и остановился около Волкова, держа в правой руке, V-образносложенные ложку и вилку.
   - Привет от конторы жующим и сосущим на палочке, - потом сам засмеялся своим словам и продолжил движение по вагону вихляющей блатной походочкой.

-27-

   Примерно через месяц в той же электричке напротив него водрузился мужчина с рюкзаком и большой багажной сумкой. После того, как сосед допил бутылку пива, он достал из сумки ложку с вилкой, взял их в правую руку, развернул латинской буквой V и, помахивая столовыми приборами перед Волковым, неожиданно хриплым голосом пропел:
   - И ложечки, и вилочки лежали на столе, мальчишка переехал с Бутырки в КГБ.
   Спрятав затем ложку и вилку обратно в сумку, он подмигнул Волкову и пошёл в тамбур курить.
   - Если это выступление для меня, подумал Волков, то, причем здесь КГБ и, когда мужчина вернулся, спросил:
   - Ну, и что дальше?
   - Дальше? Вот тебе номер телефона, позвони!
   Дома Волков набрал номер. Мужчина, смеясь, спросил, чего нужно. В трубке слышались голоса веселящейся компании.
   - Простите, - сказал Волков, - я , кажется, не туда попал.
   - Туда, туда, - ответил мужчина, хохотнув при этом. - Вы от Ивана Петровича?
   - От какого еще Ивана Петровича?
   - А, так Вы не от Ивана Петровича? Тогда засунь себе трубку, знаешь куда?
   И раздались частые гудки.
  
   Глава 15-я
  
   Единственный, с кем в СУ у Волкова установились напряженные отношения, был прораб и секретарь парторганизации Управления Мишка Коленов.
   С начала он пробовал использовать Волкова для передачи дефицитных запчастей со склада на объекты его командировок. Волков несколько раз отвозил запчасти и привозил назад деньги. Мишка, получив очередной конверт, вынул оттуда десятку и протянул Волкову:
   - Это тебе за работу.
   - Мне этих денег не нужно, мне своих хватает, - ответил Волков.
   Коленов, видимо, обиделся. Узнав о том, что Волков занимается на объектах газо- электросваркой или попросту говоря, шабашит, а ему, Мишке, не отстёгивает, он послал его сварщиком на один из вводимых в строй Домов быта.
   Между тем на участке откуда-то появился Лёха Королёв, рассказывавший наладчикам, что Волков его ученик. В Дом быта, где Волкову предстояло работать, приехали Мишка, Лёха и слесарь - водопроводчик.
   Работа, которую ему устроил Мишка для проверки, как он говорил, была для газосварщика 4-5 разряда: приварить к подходящим трубам крестовину, сделать при этом два горизонтальных и два вертикальных стыка.
   Сварка затруднялась тем, что крестовина находилась в углу кирпичной стены и задняя часть стыков не была видна. Хороший сварщик делает такие стыки по интуиции.
   Из четырёх стыков - три Волков заварил сразу. Четвертый же, находившийся ближе всего к стенке, никак не давался и слесарю, работавшему с Волковым, пришлось два раза сливать воду из системы отопления. Он не выдержал и начал материться.
   Наконец, на третий раз стык удался.
   - Ну, что я говорил, - подошёл Лёха к Волкову и похлопал его по плечу. - Иди теперь за бутылкой!
   И они обмыли волковскую работу вчетвером: Волков, Лёха, слесарь и Мишка, охочий до выпивки. Одной бутылки не хватило, и они взяли вторую.
   Через несколько дней после этого главный инженер выдал Волкову удостоверение газо- электросварщика третьего разряда, обучавшегося, якобы, без отрыва от производства в ПТУ.
   Теперь начальник участка отдавал Волкову объекты полностью вместе с монтажом и наладкой, присылая в помощь кого-нибудь из слесарей.
   Завозя материалы на очередной объект, Волков вместе с шофёром, здоровым парнем весом килограммов под сто грузил в кузов необходимое снаряжение и оборудование. Оставалась бочка, доверху набитая карбидом, на взгляд Волкова - неподъёмная. Он предложил шофёру поставить на откинутый задний борт кузова две наклонные доски и по ним закатить бочку.
   -Так поставим. Чё, ты, не мужик, что ли! - сказал шофёр.
   И они подняли и запихнули бочку в кузов. У Волкова от страшного напряжения что-то хрустнуло в правом паху и он почувствовал резкую боль.
   Боль постепенно улеглась. Через два дня, моясь в ванной, он два раза резко кашлянул и вдруг увидел, что в правом паху вылезла шишка величиной со сливу.
   - Обыкновенная паховая грыжа, - сказал хирург, осматривая Волкова. - Вы ничего тяжёлого не поднимали?

-28-

   - Поднимал.
   - Вот, видите, надо осторожно. А теперь придётся зашивать.
   На операционном столе Волков храбрился, пытаясь заплетающимся от наркоза языком рассказать какой-то анекдот.
   На второй день после операции его подняли с кровати, и он с трудом доковылял до
   умывальника. Постепенно боль утихала, и через неделю его выписали домой, но долго ещё послеоперационный шов давал о себе знать.
   На участке было всё по-старому, только из разговоров он понял, что Лёха обучает теперь двух слесарей газосварке.
   Понимая, что так, как раньше, он работать не сможет, летом 1987 г. Волков перевёлся
   рабочим шестого разряда в Московский Дворец Молодёжи, сдаваемый тогда в эксплуатацию.
   Ребята на участке по обслуживанию КИП и автоматики были все молодые, и очень скоро Волков увидел, что по объёму знаний и умений намного превосходит не только рабочих, но и
   своих начальников.
   Работали в две смены. В смене Волкова были два парня, ранее обслуживавшие здание КГБ на Лубянке, чем они очень гордились. После монтажников наладка приборов КИП и автоматики не производилась.
   Волкову отвели участок работы, и он последовательно каждый день занимался проверкой и пуском всевозможных приборов, постепенно восстанавливая контроль и управление теплоснабжения огромного здания.
   Как-то в обед вся смена перекусывала бутербродами, купленными в соседнем магазине, молоком и кефиром. На шкафу что-то бубнил радиоприёмник, ребята рассказывали всякие забавные и странные истории из жизни.
   Волков, который теперь постоянно прокручивал в голове события: разговор с Мамонтом, где впервые прозвучали слова "ложки и вилки", странный вызов в прокуратуру, покупку билета на вокзале, знакомство в вагоне с ОБХССниками, эпизод с ложками - вилками, развал СУ, слова Гиви и подслушанный разговор на лестнице после смерти матери, решил тоже рассказать:
   - Как-то раз, ехал я в купе поезда дальнего следования и с тремя попутчиками сел играть в дурака. В вагоне было душновато, отошёл я от стола, чтобы открыть верхнее окошко купе, а когда повернулся, смотрю, за столом сидят совсем другие люди и игра идёт совсем другая, в покер. Вот такая история!
   Тут же радиопередача прервалась, возникла небольшая пауза и затем мужской голос произнёс:
   - Как я рад, что нас наконец-то поняли.
   Потом опять пауза:
   - А за то, что ты теперь всё знаешь, мы тебя убьём в твоей собственной квартире.
   Волков оцепенел: до конца смены оставалось ещё три часа. Сославшись на плохое самочувствие, он пошёл домой, благо тот находился недалеко, и перед самым домом замедлил шаг. Он боялся зайти в подъезд и подняться домой. Ему вдруг страшно захотелось курить. Он стрельнул сигарету у сидящей на лавке парочки и глубоко затянулся. Он не курил уже более пяти лет, с того самого разговора с Лысым на собрании в управлении СМНУ.
   Сигарета была крепкой и с первых же затяжек Волкова, что называется, повело. Перед глазами поплыли круги, он зашатался и присел на лавочку. Отдышавшись, он, наконец, собрал всю свою решимость, вошёл в подъезд, поднялся на лифте и отпер ключом дверь квартиры.
   Квартира была пуста. Сколько ни ходил Волков по ней, сколько ни заглядывал за шторы и шкафы, так ничего и не обнаружил.
   Он повалился на пол и от обиды, и только что пережитого страха зарыдал. Постепенно успокоившись, вытерев слёзы, он взял сумку и пошёл в магазин.
   Около подъезда сидела группа здоровых мужиков и, когда Волков проходил мимо, кто-то произнёс:
   - Вот он. И все дружно захохотали.
   В другой раз, сидя дома, он включил радиоприёмник, настроенный всегда на одну волну, на которой часто звучали его любимые народные песни.
   После песни в исполнении Лидии Руслановой "При долине куст калины" в концерте возникла пауза и тот же мужской голос, что и во Дворце молодёжи, произнёс:
   - Слушай, Кулибин. Было общее собрание воров. Сначала хотели тебя посадить, но потом решили не трогать. Так что, живи, Кулибин!.
   После чего концерт продолжился. Волков уже понимал, что эта реплика предназначается для него.
   Он продолжал работать во Дворце Молодёжи, успевая в обед просматривать свежие газеты. В последнее время их содержание стало резко меняться: появились статьи видных экономистов и политиков.

-29-

   Особенно запомнилась ему статья Ларисы Пияшевой в Литературной Газете. Суть была в том, что настало время обогащаться, правда, не указывалось при этом, каким именно способом.
   - Обогащаться, думал Волков, можно тремя способами. Самый простой, как говаривал Петр I, - это воровать, затем торговать и самый трудный способ обогатиться - это что-нибудь создавать.
   Первый способ Волков внутренне не принимал, торговать он не умел.
   - Выходит, нужно мне работать, - думал он про себя.
   Как - то раз, сидя в пустой квартире и смотря выступление М.С. Горбачёва по телевизору, он услышал из его уст неожиданную фразу:
   - Мы здесь всё знаем, даже про тех, кто делает изобретения на стабилитронах.
   Фраза слегка ошарашила Волкова.
   - Надо же, - подумал он, даже президент у них, как кукла на верёвочках: что хотят, то он и говорит; такого он не ожидал.
   -Хорошо бы сейчас купить картошечки и пожарить! - Сказал он вслух.
   В ближайшем магазине хорошей картошки не оказалось, была только мелкая и гнилая. Выйдя из магазина, он столкнулся с мужчиной, державшим в руках авоську с отборной картошкой. Мужчина перегородил дорогу Волкову и громко сказал:
   - Вот, лишней купил. Не возьмете у меня?
   - Сколько?
   - Да, дёшево отдам, по магазинной цене.
   В другой раз повторилась та же история, но уже с луком. Сопоставляя эти два события, Волков понял, что в квартире у него стоит прослушивающее устройство. От этого ему стало как-то не по себе.
   Работа во Дворце Молодёжи ему наскучила: она была однообразной и нетворческой. Он решил уходить.
   Но перед уходом захотел вылечить поражённые грибком ногти на руках и ногах. Эту болезнь Волков заработал ещё в институтские годы в бассейне Москва, на месте которого теперь стоит Храм Христа-Спасителя. Там в душевых кабинах из-за плохой работы канализационной системы постоянно стояла по щиколотку грязная вода.
   Из кожно-венерологического диспансера Волкова направили в специализированную больницу. Лечение состояло в том, что ступни и ладони больного густо смазывали мазью салициловой кислоты и туго бинтовали. Через несколько дней повязку снимали и больного везли на операционный стол, где вместе с отслоившейся кожей срезали больные ногтевые пластины.
   Часа через два после того как Волкова намазали мазью, он почувствовал нестерпимый зуд и жжение под повязками, в особенности на руках. Он сказал об этом дежурной медсестре и услышал в ответ:
   -Терпите, повязку не снимайте ни в коем случае.
   Когда наступила ночь, он стал бродить взад-вперёд по коридору, т.к. зуд и жжение не давали ему уснуть, удивляясь, что другие больные спокойно спят.
   На утро повязки стали снимать, начались операции. Когда очередь дошла до Волкова, медсестра охнула:
   - Да у вас же ожёг третьей степени! Вас теперь надо восстанавливать!
   Врач назначил ему внутривенные вливания.
   -Такой случай у нас бывает один на сто, а может быть и реже.
   На последнем внутривенном уколе, который делала высохшая как жердь медсестра, Волков увидел, что игла прошла мимо вены, и лекарство поступает в мышцу.
   - Куда вы колете мимо вены?!
   - Ты меня не учи, я в спецбольницах работала!
   Через некоторое время в месте укола на сгибе руки образовалось вздутие величиной с жёлудь багрово-красного цвета.
   Волкову посоветовали прикладывать к этому месту тёплую грелку и на следующий день выписали; долечивался он уже дома, кладя больную несгибающуюся руку на стул рядом с кроватью.
   Слушая радио, он вслух произнёс:
   - А это то за что? Ведь явно мимо вены кололи?
   Радиоприёмник тут же отозвался, вставленной в какую-то политическую передачу фразой, плохо согласующейся с предыдущими высказываниями:
   - А мы думали, что ты трус.
   Окончательно он выздоровел недели через три.
   В октябре 1988 года он перевёлся в Моспромгаз, куда его давно приглашали, ведущим специалистом.
   Вскоре после этого произошло страшное землетрясение в Спитаке. С экранов телевизоров

-30-

   представитель армянской диаспоры в Москве обратился к гражданам помочь, кто, чем может. В особенности нужны были палатки и медикаменты.
   Доставшуюся от отца шестиместную палатку Волков отвёз в представительство Армении в Москве.
   По дороге к нему пристал какой-то рослый парень и, узнав, что и зачем он везёт, спросил:
   -Ты русский?
   - Нет.
   - Э, какая жалость!
   Работа в Моспромгазе показалась Волкову какой-то странной. К девяти часам утра все приехали на работу, в половине десятого вышел начальник и, осмотрев всех, произнёс:
   - Ну, ребята, по объектам.
   Волков вышел вместе со всеми и спросил у соседа, с которым сидел за одним столом, куда ему ехать, ведь объекта у него никакого не было.
   - А, домой поезжай, - сказал тот, - но, только в пять часов будь на участке как штык.
   Так продолжалось несколько месяцев.
   Между тем, в коридоре повесили объявление для желающих оказать помощь пострадавшим от землетрясения в Спитаке. Волков подал заявление главному инженеру, указав, что владеет газо- электросваркой, может вести электромонтаж оборудования, а также разбирается в устройстве котельных. Но ему почему-то отказали.
   Получал он хорошие деньги, при этом ничего не делая, имел высокий оклад, как ведущий специалист и шестьдесят процентов премиальных ежемесячно.
   К этому времени он по настоянию жены съехался с тещей, проживавшей в соседнем подъезде в большой коммунальной четырехкомнатной квартире, разменяв для её соседей свою трехкомнатную.
   В квартире с момента постройки дома сменилось уже несколько поколений жильцов. Облупленная входная дверь из-за частой смены замков имела такой вид, как будто её расстреляли из крупнокалиберного пулемёта. Коридорные паркетные полы были выкрашены желтой краской. В некоторых комнатах паркет от грязи был чёрным. Такого же цвета была и ванна с оштукатуренными стенами, покрытыми облупившейся краской. На унитазе красовалась огромная трещина и было непонятно, как им вообще пользовались. Линолеумные полы на кухне были протёрты до бетонной с выбоинами стяжки. Давно некрашеные потолки, ободранные обои на стенах, немытые окна и рамы дополняли картину.
   Ремонт предстоял большой.
   Походив на работу два месяца, Волков, наконец, получил объект с тремя стальными водогрейными котлами.
   Он приступил к работе, оборудовал для начала в котельной рабочее место, сварил из стального листа и труб монтажный стол, привёз из дома тиски, газовую горелку малютку, переделанную под обычные газовые шланги, и начал последовательно, как он привык, проверять и налаживать отдельные узлы автоматики первого котла.
   Единственное, что его не устраивало, так это обязательное присутствие по утрам и вечерам на участке в Моспромгазе, который был в часе езды от места работы, и он стал ездить прямо на котельную.
   За это время ему удалось пустить первый котёл и обучить двух операторов котельной. Одна из них была чертёжницей, а другая рабочей с Мосмясокомбината, которая рассказывала, как девчата воровали мясо, засовывая его, чтобы не поймали контролёры, под трусы.
   На заводе Волкова оценили и предложили ему дополнительно оформиться рабочим шестого разряда, так что теперь он зарабатывал больше, чем жена, которая к тому времени стала доцентом после защиты диссертации.
   Дома тёща тоже стала относиться к Волкову по-другому, внимательно и уважительно.
   Волков составил смету, наметив поэтапный пуск котлов и каждый месяц привозил на участок необходимую выработку. Такая работа продолжалась до тех пор, пока Волкова не вызвал к себе начальник участка:
   -Ты мне портишь всю дисциплину. Надо обязательно приезжать утром и отмечаться вечером.
   Зачем, он не объяснил.
   Волков начал ездить сначала на участок, потом на работу, потом с работы на участок, потом домой. И всё по бесплатно выдаваемому проездному билету. Наконец, ему это надоело и он, плюнув на всё, стал работать по- старому.
   Тогда его начали "ловить". Ровно в девять часов утра его подзывали к телефону и зам. начальника участка осведомлялся, чем он занимается. А ровно в половине шестого вечера его снова звали к телефону с теми же вопросами. За это время ему удалось пустить в работу второй котёл.

-31-

   Вскоре после этого начальник участка на общем собрании объявил ему, что он ломает дисциплину на участке, что так работать здесь нельзя и пускай он сам решает, как ему быть.
   И Волков решил. Он подал заявление об увольнении по собственному желанию.
   -Зачем ты уходишь? - говорил старичок - начальник отдела кадров из отставников, - погоди, у нас будет очень хорошо.
   Но Волков решил твердо: такая непонятная работа его не устраивала.
   И снова начались поиски. К этому времени появились газеты бесплатных объявлений и в раздел "Ищу работу" Волков послал своё резюме.
   Вскоре ему начали звонить. Например, представитель фармацевтической фирмы из Риги с предложением вести в каком-то латвийском местечке монтаж оборудования. Были звонки из
   других мест, но всё не то.
   Однажды позвонила женщина, спрашивала, действительно ли он умеет делать всё то, что написал, а под конец спросила, женат ли. И, услышав положительный ответ, произнесла:
   - Жаль, мне бы такой мужик подошёл!
   Наконец, позвонили из кооператива "Изобретаем и внедряем". Волков поехал на встречу.
   Хозяин кооператива, Полуплутов Александр Иванович, рассказал о достижениях своей организации:
   - В настоящее время мы внедряем ультразвуковой вибратор, препятствующий осаждению накипи на котлах.
   Волков горячо взялся за дело, познакомил Полуплутова с начальниками производств и директорами химчисток и прачечных, но Александр Иванович особого рвения при внедрении не выказывал.
   Как - то Волков застал его в офисе, переделанном из однокомнатной квартиры, в компании трёх посетителей, горячо обсуждающих продажу шин, колёс, карданных валов и других запчастей для автомобилей. Он понял, что Полуплутов под вывеской своей фирмы занимается самой обычной торговлей, покупая по дешевке запчасти и сбывая их своим посредниками, и перестал работать на кооператив.
   Понимая обстановку, складывающуюся в стране, Волков решил хоть раз в жизни поработать на себя и всерьёз заняться ремонтом квартиры.
   Одно было плохо, из стройматериалов в магазинах почти ничего не было. Инструмент, клей для плитки и обоев, линолеум, половую плитку, галтели и плинтуса, кухонную и прочую мебель купить было почти невозможно.
   Волков обратился к главному инженеру ЖЭК (Жилищно-эксплуатационная контора) с просьбой заменить треснутый унитаз и протёртую до черноты ванну.
   - Вы Герой Советского Союза или Кавалер трёх степеней Ордена Славы? Нет? Ну, тогда, и ванн нет.
   И пришлось Волкову опять изобретать. Ванну он решил сделать из армированного пескобетона и облицевать её изнутри кафелем, а снаружи мрамором, который он заприметил на полу вестибюля первого этажа поставленного на капремонт здания факультета Акушерства и гинекологии 1-го Мединститута.
   Мраморные плиты выламывали двое солдат под руководством молодого лейтенанта. Били ломом, ломая и выковыривая куски, так что в углу вестибюля образовалась целая гора обломков.
   - Командир, плачу пятёрку, как раз на блок сигарет Прима, и сам выламываю эти плиты и вывожу. Идёт?
   - Идёт, недоумевая, зачем это нужно, - ответил лейтенант.
   Аккуратно обивая зубилом края плит, Волков на тележке стал перевозить мрамор домой. Дома эти плиты он тщательно отмывал, отскабливал от грязи и въевшегося цемента, так что они приобретали вполне приемлемый вид.
   Арматуру и цемент помог приобрести родственник жены, мелкий хозяйственник.
   Сварив металлический каркас из арматуры, он с помощью опалубки отлил из пескоцементного раствора ёмкость будущей ванны, которую облицевал затем, как задумал.
   На пол ванной он положил мраморные плиты, а стены облицевал розовой керамической плиткой под цвет внутренности ванны.
   Труднее всего было с дверями и окнами. В самой большой комнате он организовал мастерскую, построил верстак из брусьев, принесенных из полуразрушенных домов. Часто на дереве были обрывки красных лоскутов, оставшихся от прошлых демонстраций.
   На этом верстаке он обдирал старую краску со снятых окон и дверей. Когда она не поддавалась, он отключал газовую плиту, подключал к газовой трубе ацетиленовый резак и, открыв настежь балконную дверь на кухне, обжигал краску до появления на ней пузырей, после чего она легко счищалась шпателем.
   Такой работы было очень много. Некоторые окна красили по четыре-пять раз. В конце

-32-

   концов, Волков отравился испарениями сжигаемой краски, ему стало плохо, и он три дня провалялся на кровати: ничего не ел, только пил воду.
   Наконец, он оклемался и снова принялся за работу.
   Кухонную мебель он придумал сам. В качестве стоек стола был использован облицовочный красный кирпич, выменянный у соседа по даче по схеме: один облицовочный за два простых. Стыки между кирпичами он покрыл цветным синим лаком, а сам кирпич - бесцветным.
   Между стойками, с помощью ручек, сделанных из старого дубового паркета, набранного в полуразрушенных домах, ходили тележки на колёсиках, с отделениями для различной кухонной утвари.
   Для фасада кухонного стола он наклеил на брусья отструганные старые паркетины, закрыл стыки между ними прямоугольниками из тонкой нержавеющей стали, прикрепив их к паркетинам декоративными стальными гвоздями с широкими шляпками. На взгляд Волкова получилось очень неплохо.
   Потом лет через восемь в одном из итальянских магазинов кухонной мебели он увидел стол точно такой же конструкции, только вместо облицовочного кирпича был использован природный камень. Из всех гарнитуров этот был самый дорогой.
   Кухонную мойку и унитаз, правда, без бачка, ему посчастливилось купить втридорога у хозяйственного магазина с рук. А в качестве смывного устройства он добыл приспособление, применяющееся и поныне в некоторых общественных туалетах.
   В те годы журналов по интерьерам квартир практически не было. Волков покупал открытки домов-усадеб и музеев: Пушкина, Достоевского, Некрасова, справедливо полагая, что великие писатели имели хороший вкус.
   Ему пришла мысль снимать в дореволюционных домах на снос латунные оконные и дверные ручки, шпингалеты, форточные запорные устройства. Вечерами он, сидя за кухонным столом, очищал их от краски, а затем с помощью мелкой шкурки и пасты Гойя полировал до зеркального блеска; рассматривал стоявшие на них клейма старинных фабрик и мастерских.
   Ему посчастливилось в здании факультета Акушерства и гинекологии 1-го Мединститута набрести на заброшенное помещение библиотеки, стеллажи которой были сделаны из бруса и толстой фанеры.
   Из этого материала, предварительно очищенного от грязи, прошпатлёванного и покрашенного в белый цвет, он построил себе библиотеку, выходящую одной стороной в коридор, а другой в спальню, снеся при этом одну из ненесущих перегородок.
   Из этого же материала он сделал шкафы (числом около четырнадцати), двуспальную кровать и навесной потолок в нише спальни, кухонный шкаф и несколько отдельно стоящих стеллажей.
   Для покраски потолков он использовал пылесос, а обои и шторы старался подобрать по имевшимся открыткам с интерьерами домов-усадеб.
   Перед поклейкой обоев он отциклевал в квартире весь пол циклёвочной машиной купленной по объявлению, а потом продал её за ту же цену, что и купил, хотя к тому времени всё подорожало.
   Труднее всего далась входная дверь, тяжёлая и изуродованная частой сменой замков. Из латунного листа он вычеканил дверные накладки, закрывшие сквозные дыры и прочие неприглядности.
   В течение всего этого времени он работал по четырнадцать - шестнадцать часов в сутки, при этом успевая посещать клуб любителей бега, к которому пристрастился, бросил курить и чувствовал себя вполне счастливым. Только один раз на набережной к нему подошёл интеллигентного вида человек и спросил:
   Что, ковыряешься в своём корыте?
   - Лучше ковыряться в своём, чем в чужом, присвоенном, - ответил Волков.
   Да ещё, пожалуй, один забавный случай произошёл с ним, когда он ехал из дома на дачу с рюкзаком, в котором лежали вареные яйца для пирожков.
   Женщина, сидевшая напротив, спросила:
   - Что, яички везёте?
   И тут же, как по команде, о яйцах заговорили все люди, сидящие вокруг. Кто о фаршированных икрой, кто о глазунье, кто об омлете, один мужчина сказал, что утром любит гоголь-моголь.
   Удивлённый таким интересом к яйцам, Волков перешёл в другой вагон, но и там тоже говорили о яйцах: о бутербродах, о курицах-несушках, о том, что нельзя класть все яйца в одну корзину.
   Тогда он пошёл в третий вагон и ещё в тамбуре услышал, как женщина рассказывала другой, одетой в серое пальто, как она готовит форшмак, посыпая его рублеными яйцами.
   - Что за чертовщина?! - подумал Волков. - Все, как-будто сговорились. По теории

-33-

   вероятности такого не может быть: это всё равно, как, если бы мимо окна из ста проходящих друг за другом людей, все оказались бы мужчинами. Такой вариант возможен только в случае, если мимо тебя пройдёт рота солдат, направляющихся, например, в баню. Но тут в вагонах сидят случайные люди.
   Он не стал входить в третий вагон, а, дождавшись остановки, быстро вышел из поезда и направился в известную ему закусочную.
   За ним увязалась женщина в сером пальто. Увидев, что его догоняют, он прибавил шагу и первым вошёл в закусочную.
   - Есть у вас бутерброды с яйцом? - спросил он продавщицу.
   -Откуда? Только с селёдкой и колбасой.
   Услышав этот ответ, Волков, наконец, перевёл дух.
   - Молодец! - сказала сзади женщина в сером пальто. - А, мне сделайте яишенку, пожалуйста.
   После этого случая Волков стал смотреть на телевизионные передачи о массовых шествиях и митингах, как на хорошо организованные театрализованные представления, а при выступлении политиков ему казалось, что они произносят заранее заученные тексты или говорят по подсказке.
   Закончив ремонт, он вновь попытался устроиться на работу: мысль о внедрении изобретения не покидала его. Но хозяевам организаций, в которые он обращался, было совершенно не до этого. Они что-то делили, старались ухватить побольше площадей, машинного оборудования и автотранспорта, сдавали их в аренду, сами что-то арендовали, надеясь в дальнейшем развернуть производство.
   Тогда и Волков решил сдать свою квартиру, перебравшись на время в более удаленную, меньшую по площади и без ремонта.
   Как-то, взглянув на себя в зеркало, он увидел незнакомого мужчину, совершенно седого, которому на вид можно было дать и шестьдесят лет и больше, если бы не глаза, задорно смотревшие из-под густых длинных ресниц.
   Он быстро сдал квартиру какой-то иностранной парочке: американцу - журналисту и итальянке - менеджеру Фиата.
   Разница между полученными за аренду деньгами и платой за новую квартиру составляла более тысячи долларов США в месяц, огромные деньги для Москвы начала девяностых годов двадцатого века. Жена долго пересчитывала незнакомые ей доллары, переводя их в рубли: такую сумму она держала в руках впервые в жизни.
   Волкова, всё-таки, тянуло к производственной деятельности: природа создала его для созидания. Он поехал на юг к своему однокурснику и другу Вячеславу Крымову, главному инженеру племсовхоза, с желанием организовать какое-нибудь предприятие.
   Крымов был далёк от всех этих "перестроечных веяний", он продолжал работать в своей должности, жалуясь Волкову, что совхоз постепенно разваливается, так как уходят лучшие специалисты. Жена Крымова предложила Волкову перегонять в Москву фуры с водкой местного завода, но такой род занятий был ему не по душе.
   Пробыв в гостях около недели, он вернулся Москву, решив на даче по Ярославскому направлению вместо части старого, наполовину сгнившего дома, времён 20-ых годов, построить новый кирпичный и переехать туда на постоянное жительство всей семьёй.
   Сказано - сделано. Зимой он начал завозить на участок стройматериалы.
   За двести долларов США Ему удалось купить около тридцати тысяч простого красного кирпича. Труднее было с его разгрузкой: полупьяные грузчики, выделенные фирмой-продавцом, складывали кирпич поленицей прямо на снег.
   - Ребята, это же весной всё развалится! - И Волкову пришлось самому работать наравне с грузчиками, показывая им, как надо складывать кирпич с перевязкой одного слоя с другим.
   Тогда же он купил недорого два металлических гаража в разных частях Москвы, чтобы завозить туда из разных магазинов окна, двери, плиты ДСП, фанеру, доски, гвозди и прочее. Тогда ещё не существовали строительные рынки, коих теперь во множестве появилось вокруг Москвы.
   Строительство нового дома на месте старого было давнишней мечтой Волкова. В конце апреля 1993 года он пригласил Старшинова, который уже давно строил дома по Подмосковью, с бригадой для сноса части старого дома и постройки фундамента. Работать приходилось вручную: дом стоял в глубине участка, засаженного соснами, и экскаватор там бы не развернулся.
   Бетонный раствор Волков покупал на растворносмесительном узле соседнего завода. В первый раз он уплатил за бетон в кассу и в течение трех часов собирал подписи по разным кабинетам. Когда все необходимые бумаги были подписаны, он спросил у начальника цеха, где взять машину для вывоза бетона.
   - Машину? А вон они стоят для таких как ты.

-34-

   В очереди к растворному узлу стояла вереница самосвалов. Обойдя почти все, Волков, наконец, нашёл одного шофера, который согласился за половину суммы, уплаченной за груз, отвезти бетон на строительство.
   Ехать было около шести километров. В дороге они разговорились. Волков рассказал, что
   строит дом.
   - Что намаялся, бегая по кабинетам с бумажками? Давай завтра сделаем так: подходи к девяти часам к растворному узлу, садись в мою машину, а дальше дело моё. Ты сколько сегодня заплатил за бетон? Столько же и мне будешь платить, и никаких бумажек.
   Едва Волков сел назавтра в машину, шофёр выехал из очереди и встал под загрузку бетона.
   - Эй, почему без очереди лезешь, донеслось из других самосвалов?
   В ответ, водитель высунулся из кабины и громко крикнул: "Халтура"! Они спокойно загрузились и уехали.
   В дальнейшем Волков познакомился с операторами растворного узла, и они сами посылали ему машины с раствором для строительства фундамента, а позже и кирпичных стен.
   Волков не любил сидеть, сложа руки и смотреть, как работают другие. Он вместе с бригадой копал землю, носил в вёдрах раствор, который заливали в вырытые траншеи, сколачивал лестницы.
   В начале июня фундамент был готов. Через две недели пришли каменщики, выгнали стены первого этажа и соорудили настилы для подачи кирпича на второй этаж.
   Волков вместе с сыном завозил кирпич по настилу на тележке, еле успевая за высококлассным каменщиком, любившим говорить:
   -Мне что щи хлебать, что кладку вести!
   К середине сентября "коробка" дома была готова.
   После долгих поисков соседка помогла найти кровельщиков. С ними долго торговались: к тому времени цены на стройматериалы сильно подскочили и вместе с ними цены на строительные работы.
   Денег, остающихся после уплаты за аренду квартиры, уже не хватало для продолжения строительства. Пришлось семье Волкова подыскивать меньшую.
   В конце октября дом подвели под крышу. Забив оконные и дверные проёмы фанерой, Волков перебрался в комнату, оставшуюся от старого дома.
   Зима выдалась ранняя и крутая. Земля ещё не покрылась снегом, как ударили сильные морозы. Хотя газовый водогрейный котёл работал на полную мощность, тепло улетучивалось из старого дома, как сквозь решето; ночной горшок за ночь промерзал до дна. Волков соорудил из кроватей двухэтажные нары и вечером забирался на второй этаж одетый, стараясь согреться под одеялом.
   Днём Волков просушивал сырые половые доски, перекладывая их на лагах второго этажа, поддерживая огонь в железной печке, сваренной им из толстостенной металлической ёмкости.
   Уехал он со строительства в конце декабря, когда дел в доме практически не осталось.
   Зимой Волков попробовал привести в порядок здоровье: от переноски тяжестей на строительстве у него открылся геморрой. В институте Проктологии он познакомился с молодыми врачами, которые обещали полное излечение без операции. Процедуры были болезненные, денег он заплатил много, но обещанного результата не было.
   С началом весны он нанял двух плотников. Они втроём стали класть полы, ставить межкомнатные перегородки, соорудили лестницу на второй этаж, поставили окна и двери.
   Потом он нанял бригаду на штукатурные работы: трёх молодых женщин с Украины.
   Отопление Волков решил сделать сам, так как не смог сойтись в цене с двумя слесарями-сантехниками, заломившими за свою работу непомерную цену.
   Он купил оцинкованные трубы, потому что других не было. Мысль, что эту оцинковку придётся сваривать ему, пришла уже потом. Будто кто-то отнял у Волкова разум: он никогда бы так не сделал, но в азарте строительства взял первое, что подвернулось.
   Отопительную систему он сконструировал так, что каждая батарея двухэтажного дома площадью примерно сто квадратных метров находилась на одном и том же расстоянии от котла, в результате чего все батареи поэтажно прогревались равномерно.
   Для резки труб Волков приспособил шлифовальную машину, насаживая на неё специальные круги, и каждый раз опасался, что круг разорвёт, и осколки поранят ему лицо.
   Сварочных стыков было больше двухсот и Волков отравился окисью цинка, выделявшейся при плавлении металла. Он и раньше "травился", но на этот раз отравление было настолько сильным, что и без того издёрганная нервная система не выдержала. Он совсем потерял аппетит, пил только воду и за три недели похудел на десять килограммов.
   К этому добавилась ажитация или как пишут в аннотациях к лекарствам "синдром беспокойного тела": это, когда неудобно ни стоять, ни сидеть, ни лежать и всё время хочется

-35-

   поменять положение тела, как-будто сотни маленьких буравчиков изнутри давят и щекочут ноги, руки, спину, и всё это на фоне депрессивного состояния.
   Ни один врач, к которому обращался Волков, не смог поставить диагноз. Как-то на приёме
   он поведал одному из них о том, что происходило с ним за последние двенадцать лет, упомянув радиопередачи, историю с ложками-вилками и пр. Тот тут же поставил диагноз "шизофрения", прописал соответствующее лекарство, от которого через полтора месяца Волкову стало ещё хуже. Теперь со стороны он выглядел полнейшим истуканом: чтобы повернуть голову, ему приходилось поворачиваться всем телом.
   Наконец, сестра познакомила его со старым опытным психиатором, лечившим по принципу
   "не навреди". Он с первого же взгляда определил лекарственную передозировку, назначил двенадцать четырёхсотграммовых капельниц для промывки кровеносной системы, прописал поддерживающее лекарство и сказал:
   - Никакой шизофрении у тебя нет. Диагноз я, к сожалению, поставить не могу, так что терпи, время лечит.
   И Волков терпел. Он даже попробовал работать, насильно заставляя себя обивать досками чердак, но больше часа продержаться не мог. Он попробовал заниматься бегом, как раньше, но и это не помогало. Единственное, что снимало напряжение и ажитацию минут на двадцать, - купание осенью и зимой в ледяной воде. Чтобы хоть на что -то переключаться, он опять начал курить: дневная норма постепенно дошла по полутора пачек сигарет.
   Так продолжалось два года; всё это время Волков спал на снотворных. Наконец, ажитация постепенно исчезла и на передний план вылезло депрессивное состояние.
   По утрам он сразу же становился под холодный душ, сбивая напряженность во всём теле и неосознанный страх, появившийся в последнее время; редко когда ему удавалось заснуть без снотворного.
   Как-то, возвращаясь из Москвы, он вышел из электрички вместе с незнакомым мужчиной. Неожиданно тот сказал:
   - А я знаю, кто ты такой. Знаю.
   - А я вас совсем не знаю.
   - Опять началось, - подумал он, - а я уж думал, что удалось отвертеться.
   Вечером зашёл разговор о болезнях: он рассказал жене, как в студенческие годы ходил к сексопатологу и как тот его осматривал. На следующий день в кафе на рынке к его столику подошёл здоровенный мужчина и, делая вид, что расстёгивает ширинку, вывалил из кошёлки, которую держал около живота здоровенную селёдку, брезгливо держа её за хвост.
   - Ладно, Вася, кончай свои фокусы! - сказал его приятель, усаживаясь за другой столик.
   Значит, скорее всего, и новый дом его прослушивают, как и московскую квартиру. В этом он ещё больше утвердился, когда лёжа вечером на кровати, услышал вдруг по радио фразу:
   - Запомни, мы всё можем. Всё можем
   - Всё можете? - произнёс он вслух в пустой комнате, а попробуйте прописать меня два раза в одну и ту же квартиру?
   На следующий день он пошёл в платную зубную поликлинику: из зуба вывалилась пломба. В раздевалке Волков засунул паспорт во внутренний боковой карман куртки, так как других удобных карманов у него не было, застегнул его на пуговицу, потом сдал куртку гардеробщице, получил номерок и пошёл на приём к врачу.
   После посещения врача, одеваясь, он машинально прощупал карман: паспорта не было. Он ещё раз тщательнейшим образом обыскал все карманы, потом посмотрел в карманах брюк, но паспорт так и не нашёлся. Он обратился к гардеробщице и в ответ услышал:
   - И, милок, я знаю что ли, что вы тут в карманах храните, паспорт или ещё какой документ? Моё дело принять пальто, повесить на крючок, выдать тебе номерок, а потом по номерку принести тебе пальто. И всё! ДокЩменты с собой носить надо.
   Так Волкову пришлось второй раз получать паспорт и вновь прописываться.
   Другой случай заставил подозревать и жену. Дело было в кафе, где они расположились пообедать. У столика стояло три стула; неожиданно подошёл мужчина с пивной кружкой.
   - Место занято! - сказал Волков.
   А когда мужчина всё-таки попытался сесть он ухватил стул и стал тянуть его на себя, то же самое делал и мужчина, поставив пиво на стол. Всё-таки Волков был слабее и стул остался за мужиком.
   Возвращаясь обратно домой вдоль железной дороги, Волков сказал жене:
   - Будь на моём месте Вячеслав Крымов, такого бы не случилось!
   На следующий день у железнодорожной станции Крымова ограбили, отобрав мобильный телефон. Полгода тому назад овдовевший к тому времени Вячеслав Крымов, переехал в посёлок не без помощи Волкова, который помог ему приобрести подходящее жильё.
   Ограбление навело Волкова на мысль, о причастности жены к этой истории: они начали

-36-

   ссориться по пустякам и, в конце концов, Волков переехал в снятую им комнату с верандой в одном из глухих переулков, прихватив с собой этажерку с книгами, личные вещи, собаку (суку чёрного терьера по кличке Ласка), а также прибор для прозвонки кабельных жил, сделанный Старшиновым, который служил ему напоминанием о прежней жизни.
   У дальней стены комнаты стояла железная кровать с панцирной сеткой, у другой стены стол на металлических ножках, крытый пластиком и такой же стул, в углу висела дешёвенькая икона Николая Угодника, оставшаяся от прежних жильцов. Удобства были во дворе.
   Доход от аренды квартиры поделили на три части. Волков высчитал 13% от своей доли,
   полученной за всё время сдачи квартиры, и перевёл эти деньги знакомому приятеля - фермеру, с трудом сводившему концы с концами. Он считал, что таким образом заплатил налог на свои доходы.
   Очевидно, в это же время, чтобы как-то "переключиться", он начал писать свои записки, посвящая этому каждый день по несколько часов.
   Однажды, едучи в Москву, он зашёл в вагон и огляделся: мест не было. Только какой-то толстый мужик сидел один на лавке; оставшееся место занимал здоровенный баул.
   - Уважаемый, нельзя ли баульчик на полку убрать?
   - Ты идешь, вот и иди, куда шёл!
   - Большое спасибо за хамство-с!
   Не ожидавший такого ответа, мужчина выругался, вероятно, чтобы поддержать своё реноме, и стал перекладывать баул на багажную полку.
   - Садись! - буркнул он.
   Напротив Волкова тётка с дорожной сумкой на коленях жевала не то шаурму, не то беляш. Покончив с едой и вытерев жирные руки о фартук, она достала из сумки газету, развернула её так, что на обратной стороне Волков увидел заголовок, набранный большими буквами "ФСБ против ЦРУ". Убедившись, что он прочитал заголовок, она убрала газету в сумку, достала оттуда вилку и, показывая Волкову, произнесла:
   - А ложек теперь нема! Одни вилки остались!
   Волков понял это так: шёл 2004 год, вся производственная сфера в стране уже была поделена, для него осталась только работа по найму.
   Вернувшись домой вечером, он попытался заняться своими записками, но тут на него как-то разом нахлынули воспоминания: и о Мамонте, который по убеждению Волкова сдал его в ОБХСС, и о развале СУ, и о вызове в прокуратуру, и о подозрительных попутчиках, и о странных словах Гиви, и об историях с ложками-вилками, об истории с яйцами, об ограблении Крымова, об эпизоде в селёдкой в кафе, о сегодняшней истории. Ему вдруг стало до того противно, до того всё это ненавистно, что он решил покончить всё разом.
   До железнодорожной станции было пять минут ходу. Моросил мелкий дождик. В одной телогрейке без шапки он подошёл к путям и остановился. Дождавшись, пока до идущего навстречу поезда оставалось метров семь, он перешагнул первый рельс.
   В голове мелькнула мысль остановиться, но ноги сами, подчиняясь животному страху, вынесли его на другую сторону линии. Только телогрейку зацепило, да жутким смертельным холодком потянуло.
   Ещё не придя в себя от испытанного стресса, он зашёл в ночной магазинчик и попросил запечатанный стограммовый стаканчик водки.
   - Может так не надо? - спросил торговец-армянин, причём не понятно было, к чему относятся эти слова.
   - Надо! И выпил ещё два таких стаканчика. Как ни странно, выпитые триста граммов почти не подействовали и он вернулся домой совершенно трезвый.
   Всю ночь Волков не спал. На следующее утро он решил, чтобы избавиться от одолевавших его мыслей, найти какую-нибудь работу.
   Первое, что пришло в голову: устроиться почтальоном.
   О его почтальонской службе мы уже знаем. Каждое утро он вставал, выходил во двор и выливал на себя два ведра холодной воды, чтобы окончательно прийти в себя после снотворного, выпитого накануне, затем к девяти часам он шёл на работу.
   Примерно через год заболела собака: начала прихрамывать на задние лапы и время прогулок пришлось сократить, потом задние лапы вовсе отказали. Она перестала есть, только пила и, свернувшись клубком, тихо поскуливала, шерсть, когда-то ровная и блестящая, свалялась, стали видны рёбра.
   Волков постелил ей под навесом старое пальто и она легла на него, положив голову на передние лапы. Когда он гладил её, она тихо поскуливала и пыталась вилять обрубком хвоста. Неожиданно пришла жена, притащила с собой ветеринара, они стали делать оживляющие уколы. После каждого укола собака вздрагивала и пыталась встать на ноги, но потом опять ложилась на
  

-37-

   брюхо. Чтобы не видеть всего этого Волков ушёл в дом. Наконец, ветеринар, видимо не выдержал и Волков услышал, как он сказал:
   - Дамочка, ей уже уколами не поможешь, ей уже ничем не поможешь.
   Вечером Волков закопал Ласку под яблоней.
   После смерти собаки Волков бросил работу и запил: он стал завсегдатаем привокзальной, стоящей на отшибе пивнушки с модным названием Бар, перестал бриться, оброс, знакомые редко узнавали его.
   Мелкие неприятности продолжались: то в аптеке у него вытащат рецепт, а потом мимо проходящий мужчина скажет как бы про себя:
   -Вернись в аптеку, он на полу.
   Волков возвращался и действительно находил рецепт, валяющийся около урны.
   То в баре, состоявшем из длиной стойки, за которой продавщица разливала пиво и водку, двух почти всегда грязных длинных столов и четырёх деревянных лавок, если он спрашивал пятьдесят граммов, ему наливали сто, беря деньги за пятьдесят. Иногда бывало наоборот: он спрашивал сто, ему наливали пятьдесят, беря как за сто.
   Он уже привык к этому, не ругался с продавщицей и не обращал внимание. Потом он стал посылать за водкой юркого мужичка, неизвестно как оказавшегося около него.
   Домой он возвращался сильно выпивши, ложился на кровать и старался заснуть, за стеной
   кто-то громко кашлял и стонал, потом примерно в два часа ночи стоны прекращались и слышался шум мотора отъезжающей "Скорой помощи".
   В такие минуты Волков вспоминал мать и тихо шептал:
   -Тюрьма, тюрьма.
  
   Записки кончаются стихотворением, видимо сочиненным Волковым раньше в то время, когда он смотрел телепередачи.
  
   Рубят лес.
   Шумят деревья.
   Не в первой такой расклад.
   И как ваучер бумажный
   Листья, листья шелестят.
   Рубят лес.
   Молчат деревья.
   Не в первой такой расклад.
   И как сломанные крылья
   Щепки на землю летят.
   А на них смола как кровь липкая,
   А пила звенит - звенит гибкая.
   Сколько щепок нарубили!
   Сколько судеб загубили!
   Чтоб возвысилось одно
   Полулысое бревно.
   Лживо всё:
   Пророк неважный,
   Что лягал свою страну.
   Где же он?
   Всего добился:
   Признаёт свою вину.
   Лживо всё!
   Молчат деревья.
   Не в первой такой расклад.
   Лишь газетные страницы
   Словно листья шелестят.
  
   Последняя тетрадь Волкова была исписана крупным почерком, фломастером, при этом одна строка наезжала на другую, так что смысл написанного часто невозможно было понять. Видимо, у Волкова что-то случилось с глазами или окончательно сдала нервная система. Два раза встречалось "Чёрт бы вас всех ...!" (последнее слово неразборчиво и столько же раз "Боже, прости меня за всё!", так что не понятно было, во что Волков верил больше: в диавола или в Бога.
  
  
  

-38-

   От автора.
   Что касается Гиви Чаидзе, то он в настоящее время владеет автомастерской, ремонтирует подержанные иномарки и по слухам, процветает. Всё-таки неплохой парень: всё хотел какие-то автомобильные узлы усовершенствовать. Ну, и помогай ему, как говорится, бог в этом деле. Не он,
  
   так может быть его сын, что-нибудь создадут. Многие когда-то с малого начинали, а потом, глядишь...
   А Катю почтальона, которой Волков посвятил в газете свои стихи, избили, а потом надругались. Я об этом случайно узнал на почте. Бойкая была, смелая и острая на язык, никому спуску не давала.
   Что же касается самого Волкова, то он, созданный природой для любви и созидания, не получил и малой толики любви, а в созидании не сделал и десятой части того, что мог сделать, ибо какое же может быть созидание без любви. Ну да, бог с ним!
   Как сказал мне недавно один вохровец, баб в России много, ещё нарожают.
   О судьбе остальных действующих лиц нашего повествования в записках Волкова ничего не сказано.
  
   Москва 2007г.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"