Кто из вас счастливый обладатель родственников-южан? Вы-то меня поймете! И мой сказ не покажется вам гротескным изложением экзальтированной девицы.
Начнём. Папа у меня русский, а мама... Ох, mamma mia! Нет, она не итальянка. Замес круче. Она - армянка, родившаяся в Баку, прожившая треть жизни в Одессе, переехавшая в Армению и, наконец, обрусевшая у русских берёзок. Я появилась на свет в Москве. Лицом - папина, темпераментом - мамина. Вам знаком неподражаемый колорит южных семей? О, это нечто среднее между скандалом в Думе и Библейскими Заветами. Мой папа, забыв о светлых волосах и курносом носе, легко произносит названия блюд кавказской кухни и обзывает баклажаны на рынке бадридж'анами, за что тут же расплывающиеся в улыбках продавцы отбирают ему лучшие экземпляры. Мама - в дискуссии жонглирует тремя языками, ввинчивая для убедительности одесские шуточки. Фрамуга для нее все та же "фортка", а лазер - "лазарь". Она говорит с неопределимым акцентом и помогает внемлющему оживленной мимикой. Если, по её мнению, мысль выражена не полно, красноречивые жесты доносят остатки сути до захваченного врасплох собеседника. Когда они с папой обсуждают грядущее меню, - кажется, что принимается поправка к Конституции. Темы, не относящиеся к еде, становятся театральными постановками на малой сцене. Папа басит "дорогая", мама, заламывая руки, носится перед ним, отстаивая свою точку зрения. Папа, технарь до мозга костей, апеллирует к логике, но мамины "ты не прав!" и слёзно блестящий взор не оставляют камня на камне от его аргументов, - практикой доказывая торжество искусства над сухими выкладками. Папины доводы всегда убедительны, но, должна признать: мамина анархия действеннее, - она выигрывает не только в споре, но и в прогнозах по развитию ситуации. После - мама не опускается до напоминаний, незаметно внушая отцу, что идея, несомненно, его. Тот не противится, прекрасно понимая, кого нужно благодарить за благополучный исход дела. Они трогательны, - и я люблю эту сладкую парочку.
Как вы догадываетесь, не было, нет и не будет ни единого шанса избежать их проникновенного - во всех смыслах - внимания к моей жизни. С памперсов и по сегодняшний день они бдительно следят за развитием своего сокровища - дочурки, успевшей вымахать в рослую девицу с зычным голосом и крепким хуком левой. Каждый из моих ухажеров, которого все-таки удавалось заполучить, подвергался критической оценке мамы и интеллектуальной атаке папы. Надо ли говорить, что ни один из претендентов, заманенных изворотливостью моего ума, не согласился на мало-мальски романтическое продолжение ужина, унося ноги и попутно оберегая душевный покой. Согласитесь, - не подготовлены славянские натуры к южным страстям. По инерции я продолжала барахтаться в поисках спутника пусть не всей жизни, но хотя бы её части... даже микрочасти, но надежды неумолимо таяли под напором нерадужной статистики. Заметив удрученность драгоценного чада, мама вынесла вердикт:
- На весенние праздники поедешь к тётушке. В Ереван.
Я обомлела. Ехать в непривычные условия, к малознакомым обычаям и людям? К тётушке я, конечно, благоволю - та еще штучка. Но как подстроиться под чужие нравы и ужиться с братьями? Которых у меня, кажется, двое?.. Слабый протест, коим я рассчитывала переубедить маму, вылился в нечленораздельные звуки:
- А-а... м-м... э-э... о-о...
Мама, подняв длинную бровь, воззрилась на меня. Я откашлялась и попробовала снова:
- А-а... зачем? М-может не надо? Э-это кто решил? О-одна?
На лице мамы выразилась неисчислимая грусть:
- Доню, ты у меня дурочка? - она шумно вздохнула и манерно подкатила глаза. - За тем, что тебе пора замуж. Надо. Решила - что за вопрос?! - я. Поедешь одна.
И на том спасибо, что соглядатая не навязали.
- Мам, замуж-то не рановато? Мне ж только двадцать. Может, как-нибудь сама справлюсь? - я сделала конвульсивный рывок в противоположную сторону от перспективы стирок-глажек-готовок-пеленок-свекровей.
- Как-нибудь?! Если б я уповала на случай и теорию вероятностей, твой папа так и остался бы девственником, а ты не родилась бы даже в проекции! - она шмякнула глянцевый журнал, который до сих пор машинально пролистывала, на стол. - Разговаривать не о чем! Послезавтра едешь!
Раунд был окончен с разгромным счетом, и я пошла в свою комнату собирать походный чемодан.
Через день, у стойки регистрации авиакомпании, я все еще подвергалась ликбезу мамы, - она тараторила без умолку, направляя меня на путь истинной армянской девушки. Я согласно трясла патлатой головой и рвалась переступить черту транзитной зоны. Махнув на прощанье рукой, по ту сторону паспортного контроля набрала полную грудь пропахшего резиной аэропортового воздуха и пулей понеслась к бару. Кофе с коньяком привели опухший от наставлений мозг в норму, и я расслабленной походкой продефилировала на посадку. Возвращаться не имело смысла - наверняка, родители дежурили поблизости до тех пор, пока самолет не сверкнёт в небе кургузым крылом. Расположилась в удобном кресле, попросила добавочную порцию коньяка, обласкала помутневшим глазом родные промозглые сери и - полете-эла!
Проснулась на приземлении, - шасси скреблось по бетонной полосе, раскачивая громоздкий лайнер, точно детскую люльку. Разлепив веки, осмотрелась, - солнечный пейзаж не баловал разнообразием. Подтянув высокие ботинки и нацепив куртку-косуху, вклинилась в топчущийся рядок пассажиров. От трапа до встречающих мы где-то останавливались, что-то предъявляли, двигались дальше, пока я не шлёпнулась в объятия незабвенной тетушки.
- Ахчи, - расцеловав, она обратилась неизвестным словом, - во что ты обрядилась?
За ее спиной возвышались здоровенные парни.
- Привет, сестричка, - троекратно чмокнул в щёку старший. - Я Карен.
- А я Тигран, - приложился к щёчке второй.
- Ну, мальчики, берите багаж и - домой. Гости заждались, - тётя неторопливо поплыла к выходу.
- Э-э... гости? - я вспоминала, о чьем дне рождения предупреждала мама.
- Конечно, деточка. Приезд отметим, - тётушка остановилась у тёмной машины. - Только сначала надо привести тебя в порядок. Что-нибудь, кроме камуфляжа, взяла с собой? - она иронично, совсем по-маминому, подняла бровь.
- Да есть там кое-что. Мама втиснула, - я устроилась рядом, чуть ли не уткнувшись подбородком в колени, - сиденье Карена занимало полсалона.
- Тогда, как зайдем, шмыгни в правую комнату - переоденешься, - она насмешливо хмыкнула, однозначно оценив мой внешний вид.
Лия. Так зовут мою тётушку. Она младше и отчаяннее мамы. Она директор показательной школы и считает педагогичным треснуть старшеклассника за негусарское поведение. Она может руководить армией так же непринужденно, как управляет своими оболтусами. Она гоняет мальчишек за курение в туалете и, в то же время, в уединении, изящно дымит стомиллимитровыми "Marlboro". Об этой прихоти знаю я и - все остальные. Тётушка среднего роста, с роскошной светлой гривой, огненными агатовыми очами, волнующим контральто, остра на язык и нескрываемо умна. Она как генератор жизненной энергии, - при ней унылое и серое перестаёт существовать. Когда она выходит танцевать, округло вскидывая красивые руки, женщины пятятся, стыдясь своей неказистости, а мужчины растекаются в пАтоке хвалебных речей. Её невозможно не любить. Поэтому любят все. А рискнувшие не любить, откровенно побаиваются. Я - люблю, следовательно, опасаться нечего. Верно?
Я изменила мнение, когда на подступах к квартире услышала доносящийся из нее гвалт. Гости гуляли. И уверенно так гуляли. Исполнить трюк с незаметным проникновением в тётин будуар не составило труда, - собравшимся было не до меня. Выпотрошив объёмный чемодан, я обнаружила подходящий потенциальной невесте туалет: мерзопакостное платьишко в жуткий цветочек. Не утруждая себя подробной глажкой, провела пару раз утюгом вдоль да поперек и выписала к столу в девичьем обличии. Да-а... тётя постаралась. Если там были не все женихи Еревана, то добрая их половина уж точно. Как она рассадила двадцатичленную толпу в относительно небольшой комнате? При моём появлении парни дружно встали и зажурчали ласковыми словесами. Я осклабилась и, завесив лицо растрепанными прядями, примерилась к подставленному стулу. Вернее, к двум стульям. Со вторым подсуетился сосед слева. У меня всегда были проблемы с обнаружением цели, - этот раз не стал исключением. Ограниченная в поле зрения нависающими волосами, я с разбегу примостилась меж них обоих - на пол. Ненавистное платье, зацепившись взметнувшимся подолом за неведомо откуда выскочивший гвоздь, звонко треснуло по шву, выставляя на показ эфемерные трусики. Аппетит сидевших напротив подвергся серьёзному испытанию, ибо разъехавшиеся стулья позволили мне принять вольготную позу, популярную в гинекологическом кабинете. Дернув злополучный подол, и, конечно, не рассчитав, я одним движением располосовала юбку до лифа. Фасон сменился на туземный минимализм. Творилось невообразимое: в оглушающей тишине, почти не видя, я металась, ловя скользящие лоскуты, и пыталась подняться. Ноги зацепились за крестовину внизу стола и не давали свободно маневрировать. В надежде собрать уцелевшие части платья я шарила вокруг себя, нащупывая опору. Рука поймала нечто устойчивое, и я, ухватившись, попробовала рывком вскочить на ноги. Крестовина крякнула, стол качнулся, угрожая развалиться на куски, я взвыла от боли в свёрнутых конечностях, надо мной раздался нечеловеческий рёв, и моя голова, откинувшись назад, маятником уткнулась во что-то податливое и стонущее. От обилия действий волосы отлетели со лба, и, прозрев, я увидела над собой распахнутую гортань с дрожащим в её глубине розовым язычком. Именно оттуда доносился утробный звук, от которого звенела посуда. А я-то думала, крестовина переломилась! Парень орал, растопырив руки и согнувшись в приседе. Наверняка, был какой-то выраженный по-нерусски смысл в его крике! Я оглянулась на других, - они в ужасе смотрели в одну точку. Проследив направление, я поняла, что мучило парня. Его ширинка была стиснута моими побелевшими от напряжения пальцами. Я сглотнула пересохшим горлом и стала понемногу разжимать кулак, одновременно оборачиваясь на ошеломлённый голос:
- Вай, мама дж'ан!
Тётушка стояла на пороге комнаты с подносом и взирала на племянницу в неглиже, застывшую на коленях перед гостем и треплющую его за причинное место.
- Деточка, а подождать ты никак не могла? - она всучила поднос ближайшему зрителю, оттолкнула потерпевшего на безопасное расстояние и, приказав всем отвернуться, поволокла меня в будуар.
Моё позорное выступление было чревато ещё и тем, что очевидцы оказались сливками неприкосновенного запаса тётушки.
- И с кем теперь знакомить? - она маялась желанием утренней сигареты и искала пути разрешения проблемы.
- Тёть, - я сжалилась над её страданиями, - ты покури. Успокоишься понемногу.
Она стушевалась, но, похоже, и впрямь приспичило, потому что, плюнув на тайность операции, полезла в дебри комода и выудила из его недр длинный мундштук и пачку сигарет.
- Ладно, пошли на веранду - пить кофе.
Не кофе - божественный нектар. Тётя не варила его, она священнодействовала. Сначала обжарила зерна, потом, дав остыть и перемолов в ручной мельнице, смешала в секретных пропорциях с водой и сахаром в медной джезве. Поставила её на маленький огонёк, наблюдая за пенкой, как ястреб за куропаткой. Нельзя допустить, чтобы кофе закипел, или пенка поднялась больше нормы. Тётушка ожидала стадию "бычий глаз", - когда накипь появляется тоненьким ободком вокруг проседающего в центре густого слоя. В это мгновение - ни секундой раньше или позже - она ловко подхватила турку и разлила благоухающий напиток по миниатюрным чашечкам. Затянувшись дымом дорогих сигарет, пригубив из прозрачного фарфора, мы вкусили прелести жизни. По меньшей мере, одну из них.
- Значит так, - заявила тётушка, - завтра жду тебя в школе.
- Зачем? - я расслабленно созерцала снующих за распахнутым окном пташек.
- Дело есть, понадобится твоя помощь.
Я пожала плечами, подтвердив готовность.
- Только не надевай свои армейские ботинки, договорились?
Я опять изобразила согласие, - майская погода располагала к покладистости.
Постучала я в директорский кабинет около полудня. Тётушка восседала во главе массивного стола.
- Пришла? Заходи. Я жду подругу, посиди со мной, - она перебралась на диван у противоположной стены.
Мы болтали, обсуждая давешний конфуз, когда дверь распахнулась, и в ней показались один за другим: подруга, подругина подруга, подругиной подруги носатый муж и мОлодец приятной наружности. Тётушка неестественно засуетилась, я глянула на приятного наружностью и заржала в менее приятной манере: жених! Тётя зыркнула глазищами и я, ойкнув, притихла. Мы долго и приветливо-скучно разговаривали обо всём на свете, после чего мило расстались. Дома тётушка донесла, что я понравилась родителям и сыну, и дело на мази. А мне вот не прикипело имя Самвел, - не вязалось оно со мной и всё тут! Пока велись школьные беседы, распирало подначить: "Сам? Well-well! И на кой ляд тебе жена?" И тот момент, что парень не устрашился гогочущей девицы, не облагородил первого впечатления.
- Тёть, да не мой это тип! Неохота мне жить с ним! - я наметила бунт.
- Конечно! Тебе охота устраивать пошлые сцены в моём доме! - она произнесла "моём" так, словно жила не в частной квартире, а в монастыре.
- Можно подумать! - вспомнив о восточных корнях, я добавила: - Ва-а!
Тётушка поморщилась от фальшивых нот в переливах "а-а".
- Не можешь, не берись. Вместо эмоциональности у тебя получается блеяние осипшего барана!
С баранами была напряжёнка. Я не знала, как они орут в голосе и как - без оного, поэтому сравнить не могла. Пришлось поверить на слово.
- Ну, ладно - без "ва-а". Велика беда! Хрупкая девушка растерялась, представ пред сонмом женихов, не справилась с трепетным волнением и упала. Можно сказать, в обморок.
- Угу! Хрупкая! - тётушка перешла на быстрый армянский, а я следила за мимикой, чтобы уловить суть тирады.
Если я правильно расшифровала коды на её подвижном лице, она выражала недовольство по поводу глупости сестры, связавшей жизнь с белым гигантом из чужого мира, наградившего её очаровательную племянницу сороковым размером обуви, медвежьей походкой и курносой физиономией.
Когда в армянских семьях поминают Бога всуе, время бить тревогу. И я ударила:
- Зато он помогает маме, любит её, не гуляет по девкам, как твой, и не гонит меня замуж!
- Ты понимаешь армянский? Неужели у сестры хватило ума научить дочь родному языку! - обрадовалась тётушка.
- Нет, - я угрюмо посмотрела на неё, - но я догадлива. - И мстительно уколола: - Папа позаботился.
Она примиряющим жестом потрепала мои лохмы.
- Все наши мужчины гуляют, но это вовсе не значит, что они не любят семью. Мала еще, чтобы разбираться в тонкостях этнической этики, - завернула тётушка.
- И этот, новоявленный который, тоже будет по девицам шастать?
- А куда ж он денется? - она удивилась. - Будет, конечно.
- Вы что, сами даёте установку мужьям, чтобы изменяли? - я, мягко говоря, изумилась в ответ.
- Деточка, ты пошустри мозгами. С утра до ночи вертишься на работе, потом - по хозяйству. У меня трое мужиков. Как ты думаешь, неужели я стану ругать добрую женщину, которая возьмёт на себя часть моих обязанностей?
Вот это да! Она еще и философ!
- Тёть, зная твой норов, трудно поверить в альтруизм к сопернице, - я ехидно усмехнулась.
- Да какие ж они мне соперницы? Кто они - и кто я! Не путай божий дар с яичницей! - и было столько достоинства в её спокойном тоне, что я осеклась, не посмев язвить дальше. - Завтра, дорогая, у тебя индивидуальное свидание. Без близких. Настройся как следует!
Я обреченно кивнула, - спорить не имело смысла.
По российско-столичным меркам девушку-вне-окружения-родственников ведут в едальное заведение, - если серьезные намерения перспективны. Если серьёзные намерения распространяются на немедленное настоящее и, при благополучном для дамы стечении обстоятельств, ближайшее будущее, - её ведут домой. Если намерений нет, её просто ведут, а там - как пойдёт.
Мы встретились с Самвелом на голодный желудок. На мой голодный желудок. У парня - далеко идущие планы, значит, ресторация обеспечена. Кто не в курсе, могу просветить, - в армянской столице всё наоборот. Там потенциальную жену приглашают на конспиративную квартиру. Например, к сестре, которая тактично отсутствует на момент визита. Вы верно подметили, - у Самвела была такая сестра. Свидание развернулось неожиданным ракурсом: я и тридцатилетний мужик сидели, как два остолопа, в однокомнатной квартире, не зная, чем занять себя и друг друга. Я курила, пуская колечки в потолок и демонстрируя претенденту на руку и сердце "турецкий напас". Он проникся и заговорил. Я делала умное лицо, прислушиваясь к урчанию в животе. На редкость "веселое" и содержательное свидание. Есть - первый час - хотелось нестерпимо, второй - я закуривала голод длинными "More", шумно затягиваясь, чтобы заглушить протест визжащих внутренностей. На третий час мне сделалось фиолетово от сигарет и нудности, и я перебила оратора коротким, но ярким предложением:
- Хочешь, я тебе станцую?
Самвел умолк на полуслове в попытке обрести себя, - он столько тарахтел о высоком, что не мог вспомнить, где он, с кем и, главное, - зачем?
- Будешь смотреть, как танцую, или нет? - напирала я.
Он сдался:
- Буду.
- Тогда мне нужна музыка, - я вывалилась из кресла и стала в третью позицию.
Это не то, что вам помстилось сейчас. Это - пятки вместе носки врозь, verstehen? Самвел пощелкал в музыкальном центре, настроил мотивчик, но он мне не понравился.
- Нет, не пойдёт. Ламбаду знаешь?
- Знаю.
- Давай!
- Да нет её у меня. Это когда было-то? - он для верности заглянул в стопку дисков.
- Самвел, не ищи лёгких путей! Мужчина не должен быть инертным!
- А в чём моя инертность? - он резко впал в задумчивость.
- А если тебе придется добывать огонь и разделывать тушу мамонта?! - вернула я его на землю.
- Какого мамонта? - он озадаченно посмотрел на меня.
- Известно какого! Заледеневшего миллионы лет назад! Так его до разделки поймать надо!
- Заиндевевшего мамонта?
- Не заиндевевшего, а заледеневшего. Хотя, ты прав, иней там тоже есть! Тем более - понадобится очищать его от инея, а это непростая работа! Работа для настоящего профессионала!
- Какого профессионала?
- Практически для супермена!
- Супермена-мясника, что ли? - он тупел на глазах.
- Нет! Мужа, который его добыл! Хотя, опять же, муж может быть и мясником. Ты мясник?
- Не-эт...
- Вот! Что и требовалось доказать! Ты не мясник, ты не охотник, - кто ты такой?!
- Я Самвел...
- Это имя! А по сути - кто ты?!
- Ну, мужчина, - он продолжал тупеть.
- Это по половому признаку, а по внутреннему "я"? Есть у тебя кредо или как?
- Нет, наверное. Но я его найду. Честное слово, найду! - он горячился, готовясь принести торжественный обет.
- Клятвы оставь на потом! У алтаря каяться будешь! - войдя в раж, я несла околесицу.
- В чем?! - простонал Самвел в апофеозе отупения.
- В грехах и неисполненных обещаниях!
- Но я не обманывал!
- Значит, обманешь! - вспомнила я рассуждения тётушки.
- Что я должен сделать, чтобы угодить тебе?!
Клиент созрел, момент назрел, и я потребовала:
- Пой!
- Что?! - он странно закатил глаза.
"А вдруг он припадочный? Тогда от меня отстанут!" - я злорадствовала.
- Ламбаду пой! - покачиваясь в третьей позиции, подтвердила я серьезность намерений.
- Проигрыш! Не проглатывай проигрыш! - я дирижировала, отчаянно виляя бёдрами.
Он таращился на меня, теряя отпущенные природой способности, - даже те, которые наши предки, забив не одну сотню мамонтов, добыли в неравной борьбе с эволюцией.
Второй акт выступления состоялся. Нежно любимая Самвелом сестричка застала нас на пике событий: я, не сбавляя взятого в первом такте темпа, швыряла бедра в произвольном направлении и подгоняла вокалиста чем-то вроде "э-ге-гей!" За полчаса беспрерывного "ла-ла" Самвел раскраснелся от натуги, от моей головы и вязаной кофточки струился пар, но мы не остановились. Мы не могли остановиться, - мы строили семью. И если жених не мясник и не охотник, дорога ему в барды, менестрели, трубадуры - в попсу, короче.
Не стану описывать в мелочах комментарии, с которыми всучили меня назад, тётушке. Насколько мне представляется, они не были добрыми. Тётушка приняла возврат, а сватам сказала приблизительно следующее:
- А не шли бы вы, филистеры, в лес да пригорочком, через колдобинку по забугорочкам, рытвинкой да болотцем, в трясинку да с молОдцем!
Выставила в три шеи. И те пошли. Не было у них других вариантов. Потому что когда тётушка кого отправляет по адресу, - конкретно и наглядно.
- Ну, чудо ты моё, что теперь? - задалась она перманентным вопросом.
- Тё-оть, да оставьте вы меня в покое! Маме отрапортуй, что не сложилось, и дай порадоваться каникулам без смотрин, - я канючила, выпрашивая свободу на оставшееся время.
- Что с тобой делать, будь по-твоему! - она махнула рукой, снимая с себя ответственность за расклад моей жизни.
- Я люблю тебя! - заорала я в полную мощь обширных лёгких и рванула на улицу.
Неделя пролетела, как... да пролетела и всё! Пора было возвращаться в Москву. Я облобызала тётушку, всплакнув, повисла на братьях, и мы отправились в аэропорт. До рейса оставался час, и, чтобы не терять его попусту, мы ходили кругами и пели заунывные песни. Они по-армянски, я - по-русски. Что-то из разряда "шумел камыш, деревья гнулись". На одном из поворотов Тигран остановился.
- Слушай, не горлань, пожалуйста, - попросил меня.
- А что такое? - я возмутилась.
- К тебе пришли.
- Хорошо, что не за мной, - сострила, оглядываясь по сторонам.
В двух шагах стоял Самвел, сжимая огромный букет.
- Эмма, - так окрестили меня родители, - я всё понял. Извини за глупость.
Я хмыкнула:
- Да я тоже хороша.
Он улыбнулся:
- Тебе идёт.
Я кокетливо смолчала, ломая голову над тем, куда сунуть цветочки. Самвел прервал мои размышления:
- Хочу попросить об одном одолжении. Только не отказывай.
- О чём? - мне стало интересно, что может просить человек, которого так далеко послали.
- Я буду ждать. Года тебе хватит, чтобы принять решение?
Я мялась, не зная, как выбраться из щекотливого положения. Братья не вмешивались, игнорируя мои призывные взгляды.
- Да, хорошо... Я подумаю...
Чувствовала я себя препаршиво, - коктейль эмоций, которому в моем словаре не нашлось определения, бороздил просторы души. На моё счастье, объявили посадку. Я подцепила букет, поцеловала всех подряд и скрылась за стойками и контролями. Свобода снова ограничилась транзитной зоной, - и я ринулась туда, распугивая отъезжающих настойчивым окриком: