Он начал играть ещё в детском саду. Он играл на пианино в музыкальной школе, училище, Консерватории, где слыл подающим надежды. Но подающих надежды у нас в стране всегда было немало, а вот оправдавших - куда меньше. Бляйдберг нереализовался, но всё равно играл на пианино. Он играл на пианино в клубах, ресторанах, на средненькой руки концертах, иногда играл даже на каких-то светских раутах, он играл, играл, играл. Он преподавал игру на пианино в музыкальной школе и иногда даже в училище. До Консерватории не дорос, но всё равно преподавал и играл, играл, играл.
Бляйдберг называл своё пианино и не "пианино" вовсе и даже не "фортепиано", а "фооорте...пиано". Именно так: с придыхом, распевно и с долгой томной паузой между корнями. Так что и мы будем называть пианино Бляйдберга также, но без придыха, распевности и уж тем более без долгой томной паузы, - а просто "фортепиано". И себе, что называется, и Бляйдбергу.
Бляйдберг играл всё: Баха и Моцарта, Чимарозо и Оффенбаха, Дебюсси и Гершвина, Бартока и Рахманинова, Петрова и Морриконе. Он играл фолк и блатняк, попсу и рок, джаз и даже панк. Короче, играл Бляйдберг всё.
Иногда Бляйдберг даже пел. Когда певичка опаздывала в ресторан, Бляйдберг с присущей ему стыдливостью включал свой тоненький фальцетик и пел душевные романсы. Бляйдберг стыдился не только когда пел, но и вообще всегда. Он понимал, что ничего, кроме как играть на фортепиано не умеет, и потому, когда делал что-либо другое, всегда стыдился. Стыдился, когда ел, пил, готовил, убирался, стыдился даже, когда ходил в туалет. По причине же стыда он не знакомился с девушками, хоть и фамилия обязывала.
Бляйдберг старался максимально сократить время, которое он тратил на всё, что не касалось игры на фортепиано. Окружающие даже предлагали ему замахнуться на рекорд Гиннеса по времени, в среднем затрачиваемом человеком в день на игру на фортепиано: за исключением сна это время неумолимо стремилось к максимуму возможного. Окружающих на самом деле у Бляйдберга было не так и много, вернее, всего один - скрипач Херштейн, двойник Бляйдберга, за исключением той скрипки, что он постоянно носил с собой.
Ни Бляйдберг ни Херштейн никогда не пили, не курили, не ругались матом, не кололись, не нюхали, не жрали таблетки и не занимались сексом. Но однажды Херштейн решил рискнуть: он приобрёл бутылку водки, сигарет, пару косяков, пару доз героина, пару экстази, клей "Момент" и, матерясь, торжественно внёс это всё в квартиру к Бляйдбергу, таща за собой пару нимфеток. Бляйдбергу ничего не оставалось как согласиться: если уж и Херштейн туда же, то что же делать ему, Бляйдбергу?
После подобного здорового отдыха Херштейн ясно понял: скрипка ему на хер не нужна, - и ударился во все тяжкие. А Бляйдберг, очухавшись через неделю, принял абсолютно противоположное решение: он решил остаться с музыкой.
Он всё также играл на фортепиано, играл с утра и до поздней ночи, приходил домой, читал какую-нибудь брошюру про мастерство игры на фортепиано, пил, стыдясь, кефир и засыпал. Так могло продолжаться вечно.
Но однажды Бляйдберг умер. Умирая, он произнёс: "Что наша жизнь? Игра".