Чалый подошёл к крыльцу вслед за хозяином, когда Емельянович принёс мне свои удочки.
- С приездом, - поздоровался он. - Вот тебе снасти, Виктор. Рыбачь на здоровье! Да и коня бери, когда захочешь. Поезжай-ка прямо сегодня на дальний пруд за карасями. Чего педали крутить, когда лошадиная сила имеется?!
Ну, и времена наступили! Жизнь Чалого в Липовке, как и других лошадей, стала счастливой, если можно так сказать, стала наслаждением. Привезти капёшку сена на подворье или пару бидонов воды из родника - делов-то! И гуляй себе по сочному разнотравью, раздувай ноздри от медвяных запахов. На масленицу детишек на санках покатать - тоже не переломишься. А уж на свадьбе людей потешить - и вовсе радость. Под раскрашенной дугой колокольчик звоном разливается. Емельянович под хмельком и в настроении:
- Э-эх, милый!
Чалый рвёт удила, гордо вскидывает голову, не скачет, а парит вдоль села с новобрачными. Куда там "Жигулям", "Волгам" и "Месердесам"!
А то и меня, отпускника, на вечернюю зорьку подбросить...
Давно уж липовские лошади землю не пашут и брёвна из леса не вывозят. А трактора на что? У них в каждом моторе по табуну лошадей имеется. Застоялся Чалый, землю копытами роет.
- Да ну его, Матвей Емельяныч, - отказался я от коня. Убежит ещё...
- А зачем ему убегать? Корм - под ногами, вода - под берегом.
Мы присели у крыльца на скамейку - пообщаться. Хотя я наперёд всегда знаю: о чём будет говорить свояк - о лошадях, конечно. Больше сорока лет проработал он конюхом. Каждую кобылу по кличке помнит, по окрасу и повадкам. Он, как Шехерезада, тысячу и одну историю может рассказать о них. Был бы слушатель.
- Я всё спросить, Емельяныч, хочу: зачем тебе конь в подворье, когда в хозяйстве пять кур всего да кошка?
- Сам не знаю: зачем. Для души что ли... А, может, долги свои не забываю...
- Какие долги?
- Да мало ли?! Я разве не рассказывал, как однажды в метель в степи заблудился? Страшная история! Возвращался я из райцентра. Вечерело. А тут такая пурга разыгралась! Снег - стеной. Ветер - на ногах не устоять. Ну, и сбился с дороги. Ни звёзд, ни луны, ни огонька. Стушевался вконец: что делать? Вспомнил рассказы бывалых: не мешай лошади, если дорогу потерял. Отпустил вожжи, закутался в тулуп - будь, что будет. В степи метель круговертит, а на душе кошки скребут: в овраг не свалиться бы, шеи с конём не переломать. Вдруг ветер как бы приутих и сеном запахло. Конь остановился. "Неужели, - думаю, - за стог заехали?". Высвобождаюсь из тулупа - Боже, у конюшни стоим! Нашёл мерин свой дом. Морда снегом залеплена лишь глаза да ноздри чернеют. Брюхо тоже в снежной намети. Очистил я коня, укрыл попоной, овса насыпал.
- Ешь, Рыжий! "Век тебя не забуду!".
- Так это был Рыжий? - удивился я, вспомнив замечательного мерина.
- Неужели не забыл?
Ещё бы! Такого великана не забудешь. Достопримечательность Липовки. Зато и повкалывал, бедолага, на своём веку! Воз ли где застрянет - впрягают Рыжего; машина забуксует - ведут Рыжего; в райцентр по надобности в весеннюю распутицу ехать, когда и трактор застревает, опять же - на Рыжем.
- У нас так, - вздохнул Матвей Емельянович. - Кто везёт, того и запрягают.
Заездили мерина. Слабеть начал. А тут по весне "Беларусь" на переезде через речку застрял. Забуксовал на подъёме, зарылся в снежную хурту. Сани накренились, вот-вот в речку сползут. А на них - трансформатор для села. Вот беда-то! Привели Рыжего. Сначала он трактору помог на постромках выбраться, а потом и в сани его впрягли. А полозья в снежное месиво всосались - не оторвать. И храпел Рыжий, и стонал бедняга, упираясь, на колени передними ногами падал. Вытащил-таки груз из хляби - трансформатор с его киловаттами и лошадиными силами. А вскоре и обезножил....
Действительно - долги!
Что человек без лошади?! Вместе пахали и сеяли, корм свой добывали. Человек и лошадь - на заводах и фабриках, в шахтах и на войнах...
- Да уж! - загорелся Емельянович. - Корабли по суше тягали. Сколь поработали милые! А зачастую на соломе и мякине, как человек, на хлебе и квасе. И вот к какой распрекрасной жизни нас вывезли! Всюду техника, только кнопки нажимай! Читал я, что в "гагаринскую" ракету человек два миллиона "лошадей" заложил. Вот - силище!
- А ракета, которая "Буран" в космос подняла семнадцать миллионов этих "лошадок" имела.
- Ой, ой! - поразился Емельянович. - А первыми-то, однако, его предки были, - он махнул рукой в сторону Чалого и позвал его к себе.
Конь послушно приблизился, ткнулся хозяину мордой в плечо - огромный, но, как котёнок, ласковый, как собака, послушный и преданный. Матвей погладил его мягкий подбородок.
- Телевизор мне хотели подарить по выходу на пенсию. А я жеребёнка попросил. Вот и живём с Чалым, поживаем, добра наживаем.
Чалый повернул голову ко мне, обнюхал, взвихрив дыханием волосы. И такое вдруг к душе подкатило! Невыразимой тёплой волной сама нежность из далёкого детства подступила. Будто не дыхание коня по волосам прошлось, а ласковые руки матери. Безвозвратное время!
- Я, пожалуй, возьму Чалого, Емельянович, - созрело вдруг решение. - Прокачусь до детства - туда и обратно.
И подумал: туда, где родные ласковые глаза и руки матери, где купание лошадей, костры ночного... и - обратно, где почему-то с годами становится пустынно и неуютно, где всё меньше интересного и всё больше тревожного...
- Я же говорю: бери, - обрадовался Матвей. - Весь отпуск катайся. Чего ты?!
После обеда я уже скакал к дальнему пруду. Ощущение было ни с чем несравнимое. Прохладный ветер скорости бил в лицо. Восторг и радость переполняли сердце. Не хватало лёгких, чтобы вдохнуть разом запах множества степных трав с полынным настоем. Чалый вскидывал голову, просил свободу, пускаясь в галоп. Через полчаса я уже закинул удочки. Конь рядом хрумкал сочную траву. Картинка из детства! Спокойствие и уверенность, будто сам Конёк-Горбунок пасся рядом или Пегас - конь моего вдохновения.
Поклёвки не было, и я позвал Чалого: угостить его хлебом с солью, поразвлечься с ним. Он подошёл и потянулся к ломтю.
- Хлебца хочешь?
Конь мотнул головой от назойливых шершней, а показалось: согласно кивнул в ответ.
- Хлеба все хотят, да не все его растят.
Чалый фыркнул и замотал головой, как бы говоря: "Ну, это не про нас, лошадей!".
"Нет, конечно! Уж лошади-то попахали землицу! Всегда с людьми рядом. А с человеком, легко не бывает, - размышлял я, отщипывая хлеб коню. - Зато лошади в бессмертие с человеком въехали. Сколько всякой техники люди придумали, а мощности машин вашими лошадиными силами вечно измеряться будут".
- Ну, всё, отдыхай! - сказал я Чалому, когда он мягкими губами собрал с ладони последние крошки хлеба. - И вообще отдыхайте, лошади. Поработали - хватит! Пусть лошадиные силы работают!