Аннотация: БД-6 8 место в группе, в полуфинал не хватило немного
Дождь идет для меня
Уже два года - два долгих года - идет бесконечный дождь,
А, может быть, просто рисует кто-то капли на моем стекле...
Белая Гвардия
Ветер хлопает дверью, как рассерженный супруг. Я в сотый раз кляну себя за рассеянность - сунула ключ куда-то, не могу найти, чтобы запереться изнутри. Я прекрасно помню его - позеленевший от времени, тяжелый, с ажурной головкой и тремя отточенными наискось зубцами, холодный на ощупь кусок металла, после которого руки тяжко пахнут кислинкой. Надо же - вот так просто куда-то подевать. Кажется, это было миллионы миллионов дождевых капель назад. Словом, очень давно.
Ветер скрипит петлями и толкает в дом водяную пыль. Я зябко повожу плечами - мне всегда холодно здесь - и кутаюсь в бордовую шаль. С тех пор много воды утекло в сточные трубы и по канавам прочь из города. Еще больше воды упало с неба на крыши, волосы, ладони, зонты, подмыло стены, подточило корни деревьев, унесло с собой жизней.
Если честно, я даже не знаю, что творится за пределами этих комнат. Не выхожу в город к дождю и ветру. От повышенной влажности у меня начинаются мучительные приступы кашля, когда хочешь вдохнуть и не можешь, и говорить не можешь, и кричать не можешь, и только слезы из глаз ручьями катятся.
Пыталась пару раз ускользнуть из дома, но, в конце концов, доктор Ленц, который держал практику в здании старой ратуши, строго настрого запретил. Раньше он часто забегал на чай - толстенький, розовощекий, в позолоченном пенсне, - рассказывал новости, но потом внезапно пропал. Вот я и не хожу никуда. Могу только часами сидеть на подоконнике и смотреть сквозь заплывшие стекла, не покажется ли звездочка на небе.
Я не видела звезд четыре года.
Четыре года идет дождь.
Дождь с большой буквы.
Он не перестает ни на минуту уже четыре года. Серовато-белесые ниточки пронизали все пространство от неба до земли. Никто не знает, откуда он пришел, и когда он уйдет. И уйдет ли когда-нибудь.
Пожалуй, я его боюсь. Он похож на диковинного зверя с умными серыми глазами. Мы неусыпно следим друг за другом: он за мной, я за ним. Даже во сне. Когда живешь бок о бок с Дождем столько лет, его монотонный шум крепко врастает в мозг. Ты все на свете делаешь с ним. Ни на минуту не умолкающий постоянный будничный фон. Наверное, прекратись он внезапно, я бы решила, что просто оглохла. Дождь, теребящий окружающее пространство, опутавший реальность водяной паутинкой, скрадывает остальные звуки, делает их глуше и мягче - голоса людей, шаги, - все постепенно сливается...
Он сводит с ума. Иногда голова болит так сильно, что невозможно ничего делать. Даже сидеть на подоконнике. И я лежу, не зажигая лампы с зеленым абажуром, в полной темноте и стараюсь не слушать, как капает вода из дыр в нелатаной крыше в бесчисленные ведра, пиалы, хрустальные вазы, тазы для умывания, корыта для стирки, кастрюли, котелки, цветочные горшки. В такие моменты я счастлива, что дом старый и полно посторонних звуков: хлопает треклятая незапертая дверь, скрипят половицы, напольные часы тикают, захлебываясь время от времени, в соседней комнате покашливает старая нянечка.
Она редко показывается на глаза, но всегда рядом. Я знаю это наверняка по ее кашлю не такому, как у меня - с кровью и удушьями, - а обычному, стариковскому, тихому такому, будто что-то себе под нос нашептывает. Нянюшка ужасно старая и очень-очень милая. Аккуратная, опрятная, с кулей седых волос и узором морщинок на лице, шее, руках. Нянюшка заботится обо мне: убирает, штопает, стряпает (ума не приложу, откуда она берет продукты, ведь она тоже не выходит из дома), делает компрессы, когда у меня болит голова, но теперь все чаще проводит время в своей комнате - старость берет свое. И только постоянное покашливание за тонкой, прогнившей стеной дает понять - она все еще жива.
Раньше, когда нянюшка чувствовала себя лучше, она учила меня вязать. Один из способов отвлечься от шума внутри и снаружи черепной коробки. Шур-шур, ползет шерстяная нитка по ковру. Звенят, едва сталкиваясь, длинные спицы. Все внимание - к петлям: изнаночная, лицевая, изнаночная, с накидом. Сосредоточусь в кончиках пальцев, и ненадолго спасена. Шур-шур. Дзынь-цвеньк.
Еще я пробовала читать. Но от этой сырости книги умирают, гниют заживо - разбухают переплеты, расплываются буквы, слипаются желтые старые страницы так, что приходится долго слюнявить пальцы, чтобы разлепить их, подцеплять ногтями. Но это весьма и весьма утомительно. Довольно долго я пыталась спасти книги - хотя бы самые любимые: неброские, толстенькие, с шершавой темно-синей кожей на обложках. Время от времени я раскладывала их на каминной решетке, сама усаживалась рядом на полуистлевшем коврике с кисточками по краям и долго-долго смотрела на огонь. Но Дождь снаружи все равно дотягивался до моего нутряного мирка, плесень съедала книги, а страницы тех, которых обошла подобная участь, обращались в жидкую кашицу прямо у меня в руках.
Печально, конечно. От Дождя сплошные неудобства.
Хотя все-таки кое-что хорошее есть. Теперь периодически сквозь стенки пробиваются тонкие зелененькие ростки с тугими бутонами, которые, распускаясь, оказывается орхидеями дивных размеров, белыми и розовыми. Правда, нянюшке они не нравятся. Говорит, такие только на болотах растут, а в доме им делать нечего. И еще долго ворчит что-то сердитое под нос, обрывая вьющиеся побеги и выбрасывая их за окошко. Но, по-моему, это здорово, когда у тебя на стене, прямо на уровне глаз, огромный прекрасный цветок.
Я жду тебя. Делать абсолютно нечего, так что я только нервно тереблю кружевную отделку рукавов. Жду тебя. Или его? Еще не разобралась до конца, но тебя, наверное, все-таки больше.
Вот уже скоро скрипнет дверь (надо будет чем-нибудь подпереть на ночь!), и ты, постояв пару минут в коридоре и дав каплям с одежды, ботинок и клетчатого зонтика стечь, войдешь внутрь. Ты возьмешь себе кружку из комода, наполнишь ее горячим молоком, аккуратно выловишь пенку (ты ненавидишь ее почти так же сильно, как и я) и, наконец, подсядешь ко мне. С тобой как будто теплее в комнате и вообще - гораздо приятнее, чем с ним, хотя вы и говорите одно и то же, но разными словами.
Он похож на металлическую ручку собственного зонта. У него ведь зонт, совсем не как у тебя, - длинный, черный зонт-трость, который можно носить рядом со сгибом локтя: с одной стороны, небрежно, а с другой, выставляя напоказ выгравированные на рукоятке инициалы - "Д. К.". Этот Д. К. весь, как этот зонтик, - "небрежно-напоказ". Запонки у него вечно золотые. Костюмы вечно из самого лучшего сукна. Ботинки вечно начищены даже, несмотря на Дождь. Кажется, они в сговоре - ни дождинки не попадает на безупречного Д. К. И глаза у Д. К. водянисто-серые.
Но вообще-то он неплохой. Ни плохой, ни хороший, просто не такой, как ты, другой. Хотя мы познакомились так же, как и с тобой - из-за этой вечно незапертой двери. Он вломился бесцеремонно (не то, что ты). Не стал стучать (в отличие от тебя), извиняться (совсем не как ты) и просить разрешения погреться у камина (точно не ты!).
Д. К. молча сел в кресло, даже не взглянув на меня. И спустя какое-то время (кажется, пробило десять) так же молча удалился. Затем в течение недели он приходил каждый вечер, дремал в кресле и удалялся в десять. За всю неделю мы не обмолвились ни словом. Лишь однажды, когда я решила покинуть комнату и оставить странного гостя в одиночестве, он открыл один глаз и послал мне взгляд, полный неописуемого укора, так что я не решилась.
Я привыкла к молчаливому посетителю, он стал вроде части обязательной обстановки. Вскоре я смогла заниматься своими делами, совершенно не вспоминая о нем, поэтому, когда Д. К. все же заговорил, я даже слегка испугалась. Это было что-то вроде того, если бы заговорил, к примеру, полосатый диван в дальнем углу комнаты.
--
Вы играете? - сухо обронил он, достав из кармана френча походные шахматы в черном футляре, оглушительно пахнущем кожей. Я кивнула, дзенькнули серебряные застежки, и мы стали играть.
С тех пор мы играли каждый вечер с шести тридцати до восьми. Д. К. курил пухлые сигареты (ты еще подозрительно обнюхивал обивку мебели потом), задумчиво пускал дым колечками и откланивался. А потом приходил ты, и постепенно оцепенение, вызванное встречей с Д. К., утекало сквозь пальцы и сгорало в камине. С тобой - тепло. С Д. К. - странно.
Признаюсь, в какой-то момент меня охватила паника. Наилучшим выходом из сложившейся ситуации могла бы стать смерть кого-то из нас троих. Однако я главный герой моей повести, мне умирать нельзя, да и в высшей мере глупо. И я, наивная, пыталась выбрать...
Больше всего я боялась, что вы встретитесь. Но каким-то чудом вы умудрялись разминуться прямо на пороге: стоило закрыться двери за одним, как она распахивалась перед другим. И все-таки вы не встречались. Ну не удивительно ли? Я часами сидела на окне и представляла, как дождь размывает ваши силуэты, и вы проходите считанных сантиметрах невидимками. Дождь был за меня. Я писала на запотевшем стекле имена и стирала.
Писала и стирала.
Писала.
Стирала.
Выбирала и не могла выбрать.
А вот и ты. Проходи, садись. И слушай. Вчера Д. К. спросил:
--
Хотите, чтобы Дождь прекратился?
Я кивнула. Больше всего на свете!
--
А если я скажу, что это в моих силах, вы выйдете за меня замуж?
Я сказала, что дам ответ сегодня в семь. Знаешь, зачем я все это тебе рассказываю? Затем, что разгадала твою тайну, двоедушник.
Сейчас без десяти семь. В назначенное время никто не придет. Не придет ни в полвосьмого, ни в восемь. Не придет, пока ты здесь.
Вы с Д. К. - одно лицо. Вернее, две половинки одного существа.
Смешно, но меня полюбил Дождь (наверное, когда-нибудь увидел, как я гуляю по мосту без зонта, подставляя лицо, плечи, шею его поцелуям). Он испугался, что я могу сбежать от него, и превратил мой дом в тюрьму. Он ревновал меня к городу и уничтожил город. Он сводил меня с ума бесконечным шепотом. Он лишил меня всего. Я ненавижу его. Сначала Дождь принял твое обличие и стал мне единственным другом среди этого серого безвременья внутри и снаружи. Я тебя любила, ты был мне роднее кровного брата.
А потом Дождь понял, что этой любви ему мало, и он создал самого себя в образе Д. К. Демона, предложившего исполнение самого заветного в обмен на мое тело и душу.
За время своего заключения я неоднократно думала, что Дождь давно закончился, и существует лишь в моем воображении, а я сошла с ума. Но вода - мокрая, и она течет с крыши по водосточным трубам, и заплывают оконные стекла...
Четыре года я не видела звезд.
Четыре долгих года Дождь идет только ради меня.
Я бы все отдала даже за маленький кусочек голубого неба, но теперь я нерешительности. Знаешь, благодаря Дождю, у меня нет друзей, кроме тебя. Посоветуй, глядя в глаза (у тебя такие хорошие синие глаза), что мне выбрать?...