Аннотация: Последняя, надеюсь, сказка про Безымянных. 7 место на конкурсе Мирового зла в 2009 году. Опубликован в фэнзине "Шалтай-Болтай" Љ3 2011.
krisa_rat
Воронцова Кристина
...надо заставить мир жить твоей жизнью, тосковать твоей тоской. (с) Сальвадор Дали.
В один прекрасный день, похожий на другие...
1.
Начинать всегда так сложно. Велика вероятность того, что начнешь и не закончишь. Будешь ходить вокруг да около, а так и не закончишь. А потом еще годами мучаться совестью, почему так произошло. И тоненькой натянутой ниточкой будет это желание закончить и висеть в пустом пространстве.
И все-таки...
Я смотрю на себя в зеркало. За постоянно открывающейся и закрывающейся дверью туалета - музыка, крики, соленый пот и загорелые тела. Мне жарко. Мне плохо. Мне душно. Что я здесь делаю? Зачем я сюда вообще пришел?
Я опускаю руки в ледяную воду и замираю. Где-то глубоко внутри пульсирует сгусточек боли. Отражение в зеркале морщится, как измятая простыня, и плывет.
Кажется, перебрал.
Меня мутит. Все эти сексы-шмексы-на-пляжексе явно не для моего организма.
Я ополаскиваю лицо и выключаю воду. Миллионы капелек на стенках раковины дрожат в такт басам за дверью. И хитро-хитро блестят, как мелкие перламутровые жемчужинки.
От их дрожания тошнота подступает к горлу. Мне нужно на воздух.
Я выдыхаю и ныряю в шум, густые человеческие запахи и вспышки света.
Меня тошнит и на улице.
Я едва переставляю ноги, и мне стоит огромных трудов спуститься по винтовой лестнице от клуба до тротуара. У меня нет желания идти домой. Все маршрутки уже уехали. Трамваи тоже не ходят. Я не собирался так задерживаться, но как-то так вышло: предыдущие пара часов просто стерлись из моего сознания, будто и не было. Все, что я помню, - это вспышки светомузыки сквозь полуприкрытую лиловость век.
Я брожу по улочкам и переулкам. Ветер свежий, теплый, с неожиданными ароматами специй, о которых столько знают девчонки, а мне ни к чему вроде бы. С каждым вдохом становится легче. Обидно, что до дома не добраться. С утра - на новую работу. Представляю, какую пищу для разговоров я дам этим финтифлюшкам, у которых форма еле зады прикрывает.
Новый учитель.
Небрит.
Нечесан.
Изо рта - как из помойки.
Да еще учитель-мужчина в одежде, которую словно неделю носили без стирки.
Ну а чё? Так и есть.
Не стирал. Не гладил. Напился. Воняю. Ну и плевать. Я не стодолларовая бумажка, чтобы всем нравиться. Ботинки жмут, поэтому я разуваюсь и без всякого сожаления вытягиваю босые ноги.
Шевелю затекшими пальцами.
Зря я пошел в этот клуб...
Я запрокидываю голову и наблюдаю кружение мошек вокруг горячей лампы фонаря. Малюсенькая модель вселенной. И мошки - звездочки. И свет как абсолютная ценность, вокруг которой движется жизнь.
Я вздыхаю. Но не от жалости к себе, а от болезненности мозолей. Почему я стараюсь кому-то что-то рассказать? Ничего со мной никогда не происходит. Мне обычно не о чем рассказывать. Я даже не умею отвечать на вопрос, как дела.
Надо мной колышутся ветки вязов. По лицу ползают тени, которые отбрасывают их зубчатые листочки.
Кажется, пару часов назад началась осень.
Паршиво. Крайне паршиво.
Мне противна эта лавочка, этот фонарь надо мной, эти вязы.
Если вдуматься, отвратительные деревья: прохладной тени в жару никакой, а в кроне постоянно копошатся противные желтые жучки. И норовят - в нос, в глаза, в уши. А когда их давишь, во все стороны - брызги сопливо-желтого цвета.
Отвращение затопляет меня с головой.
И я сам разжигаю его в себе.
Мне становится невмоготу находиться в здесь и сейчас. Я обуваюсь как можно скорее, но не могу из-за спешки завязать шнурки. Плюю и просто заправляю их.
Мне нужно уйти куда-нибудь отсюда.
Бреду куда глаза глядят. Половина фонарей на улицах не горит.
Я иду и иду. Не отрывая взгляда от носков своих жмущих ботинок и от заправленных шнурков, которые в этой темноте больше похожи на червяков, повылезших из нор после дождя.
Я иду...
Я устал.
Я иду.
В моей жизни ничего не происходит.
Червяки...
И вдруг, - взаправду ли? - быстрое и ледяное прикосновение к моей брови. Что-то горячее начинает заливать правый глаз. Инстинктивно я закрываю лицо руками и отступаю к стене дома. Она шершавая и настоящая. Вокруг нереально тихо. Только колышутся ветки ненавистных вязов.
Пульс зашкаливает.
Не понимаю.
Ничего не понимаю.
Вспышка света. Похоже на светомузыку клуба. Только острее и резче.
Еще и еще.
Искры вокруг меня. Одна из них падает на рукав рубашки, и шипит сгорающая ниточка.
Что происходит?
Я слышу горячее мятное дыхание над ухом. Я вижу глаза черешнево-ореховые прямо перед собой. Я вижу вздернутый носик, искусанные губы и хрупкие голые плечи. И два огромных ажурных крыла, вырастающих за этими плечами и накрывающих нас двоих.
Что происходит?
Что происходит?
Чтопроисходитбожемой!
- Что происхо...
- Держись крепче! - мятный горячий шепот. Тонкие руки нащупывают цепочку на шее с украшением-жемчужинкой и засовывают ее в ротик. Меня обнимают за талию. И мы, кажется, отрываемся от земли.
Меня снова мутит. Мне страшно. Никогда не отличался особенной храбростью, а тут есть от чего поседеть.
Глаза не успевают следить за сменой пейзажей вокруг. Все происходит быстрее, чем я успеваю осознавать перемены. Внизу то улицы и проспекты, то деревья и пустоши. Я медленно соскальзываю в забытье, но чувствую, как крепко меня держат эти хрупкие и тонкие девичьи руки.
Я прихожу в себя уже дома. Одетый. На кровати. И что это было?
Курить. Выхожу на балкон - сереет рассвет. День будет пасмурный и холодный. Лето кончилось.
Вон она Видели Странная За лето ни разу никому не позвонила никому не написала гулять не ходила даже когда Витек днюху отмечал не пришла а мы думали втюренная в него Странная и страшная Глазищи-то у нее какие Фу Грязного цвета И волосы - пакля Такими только полы мыть в столовке А слышали она ворону держит Да не ворону а ворона Черного такого как ее волосенки редкие Подобрала где-то больного Теперь каждый день выгуливает как собачку на поводке Вот психованная Я с ней не сяду И я И я И я А ты Нет конечно не издевайтесь А еще слышали она лунатик То есть По ночам живет пока все спят а днем дрыхнет поэтому бледная как смерть Жуткая она Странная Страшная Светка говорит что видела ее с мужиком летом пару раз Где В кофейнях которые до глубокой ночи работают И на набережной разок Мужик-то ничего красивый Как он только на такую высохшую рыбину запал Не понятно Не удивлюсь если она шлюха Да Да Точно И все с ней только за деньги Да какие деньги Кто за нее заплатит Тише Не смейтесь так громко Услышит Да что она сделает Даже если и не сделает ничего не хочу с ней взглядом встречаться И я не хочу И я Странная она И с вороной С вороном Да-да с вороном Говорят учитель новый Да мужчина Молодой Да кто знает Говорят вроде молодой Интересно женат ли А тебе-то что Да так Вот и забудь Интересно строгий ли Не хочу перед ним опозориться с начала года ну ты дура это вся школа знает Сама такая Все равно у нас эта Птичница есть Странная Заучка Зубрилка Ботанка Вот пусть она и врывается Нас не касается Конечно не касается Не встречаться с ней взглядом Нет нет нет
Мой первый урок в этой школе. Мне давно уже наплевать на качество работы. Когда я осознал, как сильно я не люблю детей, стало легче. Я перестал париться о своем педагогическом бессилии, об идеалах добра и света, которые учитель должен нести в массы... Мне стало наплевать.
Я захожу в класс и отключаю мозг. Далее накатанная схема: представиться, задать пару вопросов на повторение, выделить пару заучек, на кого я в будущем свалю большую часть своих обязанностей. Мне есть о чем подумать.
- Можно я? - вверх с задних парт тянется измазанная чернилами рука.
Я киваю машинально. И понимаю: это она. Сначала я узнал руки в голубых переплетениях вен с розовыми ноготками. Я судорожно сглатываю. Мне кажется, что это слышно всем. Мне кажется, что я бесцеремонно пялюсь в поднимающуюся фигуру. Мне кажется, что подростки шепчутся и смеются над моим ошеломленным лицом.
Я узнаю нос, плечи под школьной формой, узнаю ямочки на щеках и подбородке и глаза - две большущие спелые черешни.
Пульсирует рассеченная бровь. А я так надеялся сослаться на пьяный бред. И, вот - мой пьяный бред передо мной.
Высокий. Юный. Шестнадцатилетний.
И время до звонка растягивается неимоверно. И я уже не знаю, о чем говорить, что делать, куда спрятать глаза.
А она постоянно тянет руку. Умная дрянь. Я злюсь.
Конец урока.
Я пинаю камушки на футбольном поле, перед школой. Внутри меня - всполохи и вихри. Мне нужно задать вопросы, но я не знаю, что именно я буду спрашивать.
Проходят стайки первоклашек с родителями, пробегают подростки, смеются старшеклассницы - пронзительно и неестественно.
Идет. Одна. Чуть сутулится из-за роста и набитой всяким барахлом сумки. Я останавливаю ее.
- Нам надо поговорить.
- Ну не здесь же.
Отворачивается и уходит. Я иду за ней. Не могу отвести взгляда от выпирающих острых лопаток под водолазкой. Мне мерещится, как из них прорастают крылья, словно экзотические цветы. Ажурные крылья. Ажурнее тени от вязов на моем лице вчера.
Видели как странно он на нее посмотрел Они знакомы Она вроде его не знает Чушь Он же просто остолбенел Это ее мужик Нет ее мужчина очень красивый Очень высокий Синеглазый Темноволосый Наверное богатый А она Зачем ему она Такая Ничтожество Я видела их в кафе летом А я в парке А я в кино Они были так счастливы Может она шлюха он узнал и бросил Ты дура Сама дура Даже у такой как она есть парень а у тебя нет разве не дура Дура Дура Дура Она нас избегает и ненавидит Она считает нас глупыми А себя кем считает Эйнштейном или красавицей раз мужик есть А если на нее учитель запал Он так пялился Да на что пялить там Успокойтесь Вон она идет Не смотрите ее в глаза Да нельзя Не стоит Заметит Поймет что мы о ней Она нам ничего не сделает Но страшно
Вопросы почему-то задаю не я.
- Что вчера произошло?
- Это я хотел у тебя узнать.
- Они не лезут в человеческую жизнь.
- Они?
- Ты даже не заметил, что дул не тот ветер?
Черешневые глаза смотрели с жалостью. Я не могу ничего выудить из памяти. Tabula rasa. Мне даже не режет слух ее панибратское ты.
- Ты даже не знаешь, чем напакостил им. Тебя же чуть не убили.
- Кому им? Объясни по-человечески.
- Как кому? Ветрам. Точнее одному из.
Я присматриваюсь к ней. Имени не запомнил, хотя даже оценку в журнал выставил. Серое какое-то, к ней не подходит. Хотя с виду - обычная девчушка. Высокая - да. Но на лицо - ребенок ребенком. И ни груди, ни задницы. Тараторит так, будто год ни с кем не говорила и теперь радуется возможности слова вслух произносить. И спешит произнести их в как можно большем количестве, впрок. Но это не по делу. А по делу - очень мало. По капле.
- Есть много разных ветров: ночные, дневные, закатные, осенние, весенние, вихри, бризы, бураны и ураганы. Сегодня в нашем северном городе дул экваториальный ветер. И чуть тебя не убил. А ты так ничего и не понял.
У меня пересыхают губы. Днем в подобные вещи верится с трудом.
- А ты кто?
Пожимает плечиками и убирает прядь со лба:
- Тоже ветер. Только временный, - перехватывает она мой взгляд. - Сложно объяснять. Я человек, который выполняет обязанности ветра.
Я молчу.
Это больше похоже на бред.
Внезапно она понижает голос и наклоняется ко мне: все то же мятное дыхание, теплое, как весенний ветерок.
- Ты должен сказать, что ты натворил вчера, иначе он убьет тебя этой ночью, если все не исправить. Понимаешь: я не ветер, я человек. Я выполняю его обязанности, но я слабее. Я не смогу тебя защитить. Мы сбежали, но это было только потому, что перед рассветом он слабеет, а я наоборот, становлюсь сильнее.
- Как только зайдет солнце, он выследит тебя и убьет. От ветра нет спасения. Он везде.
Наверное, на моем лице - недоверие. Она часто облизывает пересохшие губы:
- Я ничем не смогу тебе помочь. Прости.
Она бросит меня? В моей голове не укладывается, почему я должен умереть и почему - от чьих-то непонятных невидимых рук. Она смотрит на меня с жалостью так, как смотрела в последний раз бабушка, когда мне было пять лет, а соседский мальчик отобрал мой велосипед.
Она шутит. Я не умру.
Она же несерьезно?! Да?...
Рассеченная бровь саднит и пульсирует крошечным узелком боли. Будто нарочно. Назло моим мыслям.
Она смотрит мне в глаза своими черешенами и просит, почти жалобно:
- Вспомни... Я знаю, что мне не справиться. Пожалуйста, вспомни...
Нам больше нечего сказать друг другу.
Мы расходимся, как незнакомые.
Весь остаток дня я черчу странные траектории по городу.
Я, кажется, просто не хочу умирать.
В моей голове постоянно складывается и раскладывается калейдоскоп мыслей и воспоминаний.
Распогодилось, и теперь у меня есть возможность наблюдать, как солнце опускается все ниже и ниже. Я стараюсь не верить в существование времени. Но я его чувствую. Я чувствую, как его становится все меньше и меньше, как отделяются чешуйки кожи, как плавно карабкается седина по корешку волоса к его кончику, как какой-то из ветров отрывает по листику от каждого вяза.
Фантастика.
В моей жизни, наконец, что-то произошло, но лучше бы и не происходило.
Мне страшно.
Я не могу в это поверить, но мысль отказывается фокусироваться на смерти. Я постоянно думаю о чем-то другом.
Я наблюдаю за миром.
Вокруг бегают нарядные школьники с цветами и без, носятся машины, в кафе пьется терпкий травяной чай и кофе по-венски, в библиотеках тихим шепотом перелистываются страницы, капризными барышнями возвращаются подарки, рассыпаются пощечины, девушки ловят свои отражения в витринах и улыбаются, маршрутки обдают людей теплым дыханием. Как много всего происходит. Так много, что у меня захватывает дух. Я впервые вижу все в деталях.
И я постоянно возвращаюсь мыслями к ней: к черешням-глазам, к курносому носу, к хрупким плечам, скрытым бежевой водолазкой, к распущенным волосам, уложенным кое-как, розовым ноготкам, переплетению венок на запястьях, к попсовой стекляшке в форме жемчужинки, совершенно обычной девчоночьей (в каждом киоске купить можно!), к ее детскому и не слишком приятному голосу, к выражению лица с наигранным налетом меланхолии.
Посредственность.
Никогда не обратил бы внимание в толпе.
Но ведь именно эта посредственность спасла меня ночью, обхватив руками и вложив стекляшку в рот...
Черт! Как я мог забыть?...
Я запустил руки в карманы: как хорошо, что я не успел переодеться с ночи!
Среди мусора, трамвайных билетиков и оберток от жвачки...
Вот оно.
Я вспомнил.
Теперь, задыхаясь, ищу бумажку с номером ее телефона. Солнце спустилось за горизонт уже на половину, и небо окрасилось в неестественно оранжевый цвет. Скорее. Скорее. Дрожат руки. Как я мог забыть?
2.
Она пришла сегодня позже обычного. Открыла в начале клетку, чтобы покормить Марка. Вороненок послушно перепрыгнул на подставленный пальчик и застыл от блаженства, когда она погладила мизинчиком другой руки черную головку.
Марк перелетел на письменный стол - раненое крыло почти зажило - и стал прохаживаться по полировке, слегка стуча коготками. В это время она насыпала проса в кормушку, убрала грязные газеты, настелила новых и оставила дверцу приоткрытой. Марк сам решает, когда ему вернуться.
Я лежал весь день, отвернувшись к стене. Просто не было ни одной причины вставать. Вот и не встал. Я почувствовал спиной, что моя девочка легла рядом. Она лежала тихо, затаив дыхание. Я почувствовал только, как намокает ворот футболки, в который она уткнулась лицом. Тело, невесомое тело моей девочки стала бить дрожь. Я повернулся и обнял ее, ловя соленые капельки губами и собирая их с ресниц.
- Любимый, такое чувство, что все наперекосяк. Все неправильно. А миру наплевать. Миру неинтересно. Миру все равно. Это как во сне, когда кричишь, а голоса нет, и тебя не слышат. А сказать очень надо. Но не получается. Вокруг тебя жизнь живут люди, а ты немой и растерянный... Понимаешь?
- Ох, родная! Я-то тебя понимаю лучше всех, да и понимать мне больше некого.
От тоски заныли раны на лопатках. Она смотрела в потолок и молчала, будто прощалась со мной, но не говорила вслух, чтобы никого не ранить.
Мы любили друг друга в этот вечер чуть отрешенно, каждый думал о своем. После близости она, как обычно, уснула, засунув мою руку себе под щеку. Я гладил ее волосы и вспоминал, как впервые увидел ее в этом городе, одном из тысячи городов, которые я посетил. И мог бы промчаться мимо, но я почему-то остановился, как вкопанный, и больше не смог покинуть пределы города. Она была одета в старую футболку с Микки-Маусом и слишком короткие для ее длиннющих ног шорты. Она сидела на гранитной тумбе набережной и пила колу из пластикового стаканчика. По ее смоляным волосам лунная дорожка пробегала, как седина.
Она подняла на меня густо-карие глаза и сказала: Здравствуй. Меня удивило, что она меня видит, смертным видеть нас не полагается.
Я показал ей город с высоты полета. Я показал крыши домов и шпили башен, я провел ее по лунной дорожке туда и обратно, я показал ей места, известные только ветрам.
А через пару часов мои губы уже ловили ее искусанные в кровь.
И я не знаю, почему, но я почему-то решил, что ничего прекраснее быть не может.И в ту же ночь понес наказание. Владыки раскололи мою жемчужину. Я стал Бескрылым. Долгое время я верил, что бескрылым быть интереснее. И - пронзительнее, что ли. Мы были так счастливы, помнишь? Меня так радостно удивляло отсутствие вечности впереди. Я поверил, что ее руки - это мои крылья, наши ночи - это полеты, волосы ее - облака. Нам же было хорошо вместе?
Мы съели все десерты во всех кафешках, мы истоптали все улочки города, мы пуляли круглые камушки в реку, мы разносили газеты вместе, мы валялись в постели до обеда и шлялись по крышам.
Мы понимали друг друга с полуслова.
И если бы ты сейчас проснулась, то сначала потрогала бы мне лоб губами, а потом, совсем по-взрослому, нахмурила бровки и спросила: - Что с тобой?
К чему скрывать, я слишком многого лишился, да и ты давно не счастлива. Я поманил тебя, показал, как хорошо может быть, и утратил интерес к этому бескрылому миру, спящему по ночам. Конечно она - мои плоть и кровь. Но я же ветер. Я так часто просыпаюсь в слезах. Мне снятся мои крылья и бег по прямой. Бег быстрее, чем электричество и мысли. Мне так часто снится полет, и как я стою на самом кончике башенных шпилей и крыш небоскребов. Вздох перед прыжком и свободное падение несколько секунд.
Мне так часто снится свобода, а здесь я заперт. Я тону в ежедневной рутине. Бескрылый мир совсем другой, совсем не похож на мой. Мне так страшно, что я могу стать пустоглазым, как они, планирующие все на свете и живущие в плену своих планов. Я захотел вернуться довольно скоро. И не потому, что моя девочка мне наскучила, мне наскучил мир вокруг нас. Я сбежал от нее и попросил у Владык прощения. Но они холодны, как высокогорные потоки воздуха. Они не позволили отступнику просто так вернуться. Владыки придумали своего рода искупление: я не буду ветром, пока за меня не отработает срок кто-нибудь из бескрылых. Владыки презирают бескрылых, считая их не способными к нашей жизни, к высоким поступкам. Но они ошиблись.
Моя девочка давно поняла по моим глазам, в чем дело. Она только пару секунд дрожала от горя и жалости, а потом просто сказала:
- Давай я.
Владыки собрали мою расколотую Жемчужину и, ослабив ее во сто крат, отдали ей. Они не подали вида, хитрые бестии, но они были поражены силой ее любви.
Бескрылым очень тяжело жить нашей жизнью, Владыки ждали, что она откажется или сгорит от напряжения. Наверное, они хотели помучить меня еще и этим. Но моя девочка упорна. Уже столько ночей она делала за меня мою работу, отрабатывала мой долг, зная, что я покину ее, как только долг будет отплачен. И тем не менее.
Я не говорил ей, но она высохла, истончилась от ночей в образе ветра. Глаза поблекли, волосы перестали лежать ровными локонами, стали жесткой соломой. Кожа огрубела и на ощупь - шерщавая. А вкруг глаз сиреневатые тени очертили контур.
Она же больше всего на свете хотела быть для меня самой красивой.
И я старался, чтобы она не сомневалась.
Расколотая Жемчужина обретает силу, вытянув ее из бескрылых. Новую Владыки мне не даруют, не заслужил. И я знаю, им любопытно, когда моя девочка начнет жалеть о том, что отдает красоту, молодость и здоровье за такое никчемное существо, как я.
Она - моя последняя надежда вернуть крылья. Но она так добра, она никогда не стала бы использовать это в своих целях. И добра ко всем. Недавно она принесла раненного кошками вороненка, вылечила и назвала Марком. Теперь он живет со мной, развлекает меня своей бессмысленной болтовней. Крылья уже почти зажили, но все равно он может летать пока очень недалеко - от клетки до серванта, перерыв на отдых, от серванта до стола, и обратно по кругу. А она каждый день поит его какими-то отварами, чистит клетку и мажет ему перышки.
Каждый день меня сопровождал гомон Марка. Кажется, он в чем-то безумно меня напоминал. Марк замолкал, только когда она засыпала на узком скрипучем диване.
И сейчас она спала, а Марк не сводил с нее темных глазок.
И я не сводил.
Моя девочка дышала ровно, и я не сразу заметил, что она плачет во сне. Мокрые ресницы слиплись и напоминали ветки деревьев, схваченные морозцем сразу после оттепели.
Что тебе снится, моя красавица?
Марк испуганно вскрикнул, но ее разбудил не птичий крик, а вибрация телефона где-то под грудой одежды и фенечек (где-то среди них и бывшая моя Жемчужина в меридианах трещинок). Она нащупала трубку и поднесла к лицу:
- Алло... кто это?...
Огромные глаза распахнулись: она проснулась окончательно.
- Вспомнил?... О! я сейчас.
Ничего не объясняя, она натянула пропитанную потом одежду. На прощание она только странно посмотрела на меня:
- ...я скоро.
Положила Жемчужину под язык и исчезла. Вот и все. Я снова остался один и отвернулся к стене.
Но она вернулась, задыхаясь от быстрого бега (время этого ветра еще не пришло, она еще не вошла в силу) и восторга.
- Он вспомнил!...
Кто? Что? И она тут же выпалила мне в лицо всю историю, как вчера предрассветной ночью, летая над городом, увидела, как один из ветров напал на бескрылого, как спасла этого бескрылого, унесла его с собой, как он оказался ее новым учителем, как она поняла, что его хотят убить и она не сумеет помешать, как оказалось, что вчера в ночном клубе он поднял на танцполе одну вещь и машинально сунул ее в карман и отправился в хмельном бреду бродить по городу, как вспомнил об этом только вечером, передумав кучу мыслей и попрощавшись уже с жизнью, как напоследок вспомнил про эту вещь и позвонил ей...
- Дай руку, - в моей развернутую ладонь скользнула жемчужина на золотой цепочке. Такая красивая, новая и сильная. Я не мог оторвать взгляда от ровной сферы в моей пригоршне.
Ветра иногда посещают мир бескрылых. Это как экзотическое путешествие в другую страну, где совсем иные обычаи и традиции. Видимо, кто-то из ветров загулялся и забылся, да и обронил случайно, а другой ветер предположил, что Жемчужина украдена, и решил вернуть любой ценой. Ветра стараются не замечать бескрылых, если кто-то из них умирает по нашей вине, то в этом нет трагедии. Ветра равнодушны ко всему, что их не касается. Тот ветер мог убить человека только из желания показать свое превосходство.
Но это все было так неважно. Так пусто. Передо мной лежало сокровище, которое заключало смысл моей жизни. Моя девочка прыгала от радости рядом. Но когда мы встретились глазами, она все поняла и стала серьезной:
- Можно... - пальчики коснулись украшения на шее (по сравнению с новой Жемчужиной, моя старая выглядела просто детской стекляшкой). - ...я оставлю себе на память?
Я кивнул.
Спасибо, что не заплакала, моя красавица. Спасибо, что не стала умолять сделать выбор. Спасибо, что даже пальцем меня не коснулась. Это было бы невыносимо.
Я встал на перила балкона и прыгнул с Жемчужинкой по языком. Пара секунд падения в ничто, и я начал ощущать крылья. Уже удаляясь от города, я понял, что снилось моей девочке, когда она плакала: она плакала оттого, что видела, как ветер убивает того человека, а она ничем не может ему помочь.
Глупышка моя.
На небе, как веснушки на носу, высыпали звезды.
3.
Позавчера она не пришла в школу. И вчера тоже не пришла. Я ловлю себя на мысли, что жду ее появления, как дети ждут нового года.
Я почти забыл, как она выглядит.
Я даже до сих пор не знаю, правда ли моя жизнь зависела от девчачьей фенечки, и если она так мало стоит, пора, наверное, наконец, поменять в себе все, выбросить ненужное и привести в порядок жизненно необходимое. Так или иначе, но я прикоснулся к чему-то такому, к чему обычно доступа нет.
И это меня не оттолкнуло.
Даже наоборот.
Я топчу серые утренние улицы, вдыхая и выдыхая подступающая со всех сторон осень.
Мне только к четвертому уроку, но меня с утра пораньше гонит по городу желание увидеть все по-новому, догнать все, что упустил раньше.
Я вижу ее в одном из двориков, закутанную в серую растянутую бабушкину кофту, в воротник которой она пытается спрятаться. На улице зябко.
Она ведет на тоненьком красном поводочке черного вороненка. И плачет. Или это дождик моросит? Издалека - не понять.
Я нагоняю ее и иду некоторое время молча.
Она в самом деле плачет, но, кажется, не замечает этого.
- Что случилось?
Она вздрагивает. Вороненок легко вспархивает ей на руки. Она прижимается щекой к черному комочку перьев:
- Скоро и ты меня покинешь.
Кажется, она не привыкла, что ее слушают. Я дергаю ее за рукав, чтобы она обратила на меня внимание:
- Расскажи.
А куда птичница пропала Наверное мужик бросил Да не видно их больше нигде И сама она прогуливает Никогда бы не подумала Такая обязательная такая отличница ботанка зубрилка заучка и прогуливает Может что-то случилось Может позвонить ей Чего это ты такая заботливая Я что Я ничего Просто интересно Давайте позвоним давайте найдем номер кто знает Все-таки она жуткая Да и глаза какие какие какие Печальные глаза Надо узнать что случилось но в глаза все-таки смотреть не будем нет нет нет