Аннотация: Я попытался задать вопрос, спрашивает ли власть что-то за пользование собой. Ответ здесь не ищите, это лишь частность.
Дар(ver 1.00 от 29.08.04).
Вместо предисловия.
Алексей сидел, склонившись над книгой. Его лицо, тело, укутанное в махровый темно-коричневый старый халат, и ноги в домашних туфлях освещал мягкий желтый свет торшера. Глаза его были подернуты дымкою мечтания: он не то что бы читал, а задумчиво переворачивал страницы перед невидящим взором; живописно выглядел он в пятне света посреди ночной темноты. Сидел он на низком опрятном диване у окна, сквозь которое было видно темное ночное небо с неяркими пятнышками звезд. Ветер, дувший с улицы, шевелил его волосы. Если бы кто-то из его знакомых взглянул на корешок лежащей у него на коленях книги, он бы сильно удивился, а то и испугался, доведись ему понять, что прячется за ним: старый и обшарпанный, но добротный переплет, скрывал когда-то и вовсе закрывавшиеся на замок пожелтевшие страницы старой рукописи. Рукопись была по демонологии. Датировалась она, видимо, веком приблизительно пятнадцатым и была написана на испанском. Написал её, по видимости, священник. Сей служитель господа был настолько ревностен, что из любви к Создателю погрузился в столь мрачные глубины темного знания, что едва ли были доступны и мудрейшим и могущественнейшим из колдунов и некромантов, что служили тьме и отдали немало сил в попытках прознать её тайны. На желтых иссохших страницах красными чернилами мелким вычурным почерком излагались столь мрачные истины, что, казалось, самые буквы чернеют, превращаясь в кровь, которой сочится бумага, не в силах без боли нести высеченные на ней откровения. Монах вызывал таких демонов, что были не доступны и не подвластны сильнейшим ведьмакам и иным искателям темного могущества. И они не могли ему ничего сделать, ибо чиста была его душа и благородны помыслы. И он собрал немало знания и написал эту книгу. Она была своеобразным дневником, каждый новый описанный в ней случай был чреват мрачной повестью, иной, - глубокими и скользкими подземными казематами, не руками людей высеченными, иной, - глубокими расселинами, простирающимися едва не до центра земли и пышущими воистину адским жаром, а иные и вовсе были путешествием в темные глубины ада и иных миров, о которых люди и не подозревают, иначе немногие из них отважились бы спокойно спать... Не имея контактов с миром, отшельник и книжник, автор бесстрашно шел на то, при одной мысли о чем волосы зашевелились бы на голове у самого ярого воина-защитника веры. Он во спасение вел долгие и темные беседы с мрачными порождениями извечного, пережившего многие рождения и падения вселенной, зла, искал и иных тварей, столь холодных в своем безразличии, что, кажется, само солнце замерзнет от одного присутствия рядом одной из них. Встречался он порою и с ангелами небесными и тогда будто луч яркого солнца проливался на запыленные страницы книги с ясного голубого неба, но редки были эти встречи. Монах рассудил, что, чтобы защитить свет, нужно познать тьму. Его ясная, ярко горящая душа была светочем, который не смогло загасить ни одно из этих порождений мрака, исчадий извечной тени. И много выхватил и отбил у тьмы этот светоч. Много мудрости, знания, иного даже и не темного, принес с собой из своих страшных путешествий этот посланец Божий, познал он, как защититься от демонов, узнал, как повелевать ими и вызывать их из тех мрачных глубин, что являются им логовом, познал он еще много чего, за обладание знаниями о чем многие даже и не склонившиеся ко тьме отдали бы и душу, и все иное, что имели. Но беда в том, что мракоборец начал медленно проникаться этим темным знанием. Нет, оно не склонило его светлую душу к предательству дня и заветов божьих, оно лишь начало открывать ему глаза. Медленно, на полволоса за раз, но приоткрывались они. И в душу к нему медленно, холодная, как змея, вползала мысль о том, что все те чудовища, что обитали во тьме, не раздавили его лишь по чистой лишь случайности, что и самое сердце солнечного света не способно защитить его в той тьме кромешной, в которую он спускался раз за разом. Первой вестью о том, что это была не пустая для него мысль, было то, что он перестал брать с собою в путешествия свой дневник. Он оставлял его в своем жилище, боясь, что если он не вернется из очередного путешествия, то накопленные им знания пропадут втуне. И он делился с дневником своим растущим страхом. И однажды еще слабо горящий в нем огонек веры в себя, а, вернее, в свою способность противостоять тому ужасу, что он видел перед собою, погас. Угасло то немногое, что еще оставалось в нем от светоча, что некогда разгонял тьму и в самых мрачных глубинах. И те знания, что он вынес из своих бесчисленных спусков во тьму, не стали более преградой для ужаса, таившегося во тьме. Они могли лишь сделать маленький огонек в его руке громадным сверкающим мечом, когда же огонек погас, меч осыпался грудой бесполезных осколков и ничем более не сдерживаемая тьма задушила прорвавшийся из глубины души крик. Священник не вернулся и одним богу и дьяволу известно, каким мукам подверглась его душа возле того места, где никогда не будет упокоено его тело. Книгу нашел его старый друг, что зашел навестить отшельника. Он открыл её простым медным ключом, что лежал на столе рядом. Откровения, скрывавшиеся под тяжелым переплетом, которым он внимал, сидя со свечою над толстым томом, заставили его за одну ночь сделаться белым, как лунь... Друг тоже был священнослужителем, и только это и спасло книгу от того, чтобы быть брошенной в пылающий огонь, дабы он поглотил все мрачные тайны, что лежали в ней не погребено; друг даже использовал часть их так, как и предполагал создатель книги, - да и кто знает, быть может, именно они и породили, или, по крайней мере, подстегнули знаменитую охоту на ведьм. С ними шли на бой верные и пламенносердые последователи святой церкви, пали перед ними вампиры и оборотни, колдуны и ведьмы, самые демоны ада и те их страшились. Ведь нет дыма без огня, и в начале охоты на ведьм действительно было на кого охотиться... И это притом, что нашедший книгу священник скупо расходовал скрытые в ней тайны, едва пара песчинок упала с горы чернее ночи, с эссенции темного знания, содержавшегося в книге. Возможно, он просто сам не смог себя принудить переступить через некий порог, прочесть книгу дальше определенного места... Куда книга делась потом, не знает никто, сам Алексей отыскал её, провалившись в тайный ход старой церкви в Мадриде: её держал в руках истлевший скелет в латах крестоносца. Книга была раскрыта едва на пятой странице и, кажется, тогда постигла державшего её смерть, загадочная и внезапная. Не делом нашей повести будет то, как Алексей разобрался, что это за книга; как сокрыл её; как тайно перевез в Россию и жадно принялся за её изучение. Не нашим делом будет и то, как узнал он рассказанную выше часть истории этой темной книги. Впрочем, к нему она попала уже не в первозданном состоянии. Замок был сшиблен как будто ударом меча, а часть страниц ближе к концу как будто склеилась. Книга, кстати, несмотря на пять веков, замечательно сохранилась. Заклятье ли, значимость ли написанного в ней её уберегла, однако страницы её за пять веков лишь пожелтели и выцвели, а чернила потемнели. Страницы были на диво прочными; один раз, проверяя свою догадку, Алексей попытался вырвать одну из них, однако ему не удалось оторвать и малого клочка, страница осталась таковой, какой и была, - грубой, с неровным краем и темно-красными убористыми письменами, заполнявшими её сверху до низу. Так же не получилось у него и добавить что-либо к тому, что на странице уже было. Даже карандаш не оставлял на ней следа. Можно было, конечно, накрошить грифель, однако и он легко слетал с неё, не желая забиваться даже в видимые на глаз неровности бумаги. Надо ли говорить, что и склеенные страницы, хотя это колдовство, видимо, творилось позднее, чем иное (поскольку они наверняка были исписаны, - последняя не склеенная страница оканчивалась на полу фразе) (Алексей решил, что все описанные явления - эффект наложенных на книгу заклятий), совершенно не хотели расклеиваться...
Что было раньше.
Было на диво теплое утро майского дня. Алексей вылез из спальника и расстегнул полог палатки. В небе уже стояло солнце, освещая живописную картину нависающих сверху и убегающих вниз склонов Жигулевских гор. Палатка стояла на обширной каменной террасе, маленьком плоскогорье, нависавшем почти над самой рекой. Алексей невольно вспомнил, как они, прибывшие сюда вчера на пароходике уже в то время, когда солнце нещадно палило, поднимались по крутому откосу. С них ручьем лил пот, и они возносили невольную благодарность за то, что тропка хотя бы вилась по склону змеей. Но, впрочем, оно и не могло быть иначе, - прямо, а не под углом, на косогоре можно было двигаться лишь в одну сторону, - вниз, и не иначе, как кубарем. Алексей припомнил, с каким облегчением они вчера спустились в штольни, входы в которые располагались непосредственно на террасе. Когда-то активно разрабатываемые, а ныне заброшенные и опасные из-за прогнивших балок и иных опасностей давно не ремонтируемого тоннеля, штольни встретили троих молодых людей прохладой и почти невыносимой вонью. Что поделаешь, многие туристы, когда-либо поднимавшиеся на террасу, использовали темные провалы штолен в качестве туалета. Дальше, правда, вонь рассеялась, но ничего интересного они не нашли. А в придачу ко всему еще и заблудились, да так, что проплутали почти до самого вечера. Вадик неожиданно (уж как они кляли его за то, что он не вспомнил этого раньше!) вспомнил о том, что ориентироваться в здешних тоннелях умеют лишь люди, гордо именующие себя спелеологами, а иным прочим без провожатого сюда лучше не соваться. Как оказалось, вспомнил он по случаю и еще одну историю, только рассказывать её он не стал до того, как они вылезли из штолен (и, надо сказать, это было благоразумно с его стороны). История, собственно говоря, была о том, как какие-то идиоты полезли в штольни с ведром солидола и факелами. Они заблудились там, факелы кончились, и им чудом удалось выбраться из штолен живыми, - недалеко проходили спелеологи и нашли их. К тому времени они уже спалили все, что могло гореть из того, что у них с собой было, включая одежду. В общем, не веселая история, хорошо еще, что кончилось все относительно неплохо. У наших троих злополучных пещерников хотя бы были с собой хорошие фонарики, заряда которых хватило на то, чтобы отыскать дорогу к выходу.
Но сегодняшний-то день начинался неплохо, солнечно и совершенно отрешая кого бы то ни было от любых страхов и сомнений, изгоняя любые дурные мысли и воспоминания. Сегодня они не собирались лазить под землю, напротив, они собирались подняться еще выше над ней. Алексей потянул носом. Из-за его спины раздавался запах чего-то съедобного, а, наверное, и вкусного. Он развернулся и пошел на запах и через некоторое время увидел Вадика, сидящего рядом с костром, на котором булькала кастрюлька с картошкой. Он был наказан за вчерашнее происшествие в штольнях тем, что был назначен поваром на весь остаток выходных. Рядом с Вадиком была уже расстелена скатерть, на которой стояла тарелка с ржаным хлебом, и лежала пара вскрытых банок шпрот. Алексей нашел себе камень поплоще, притащил его к костру и уселся в ожидании того момента, когда сварится картошка. Через некоторое время Вадик, очередной раз потыкав картошку ножом, убедился в том, что она готова и снял кастрюлю с огня. Пока он возился, накладывая порции картошки, а Алексей размышлял о том, как ему не охота вставать с теплого места и идти будить Ольгу, её заспанная голова сама высунулась из палатки. Встопорщенные волосы обрамляли помятое, но даже в таком состоянии милое лицо с прекрасными голубыми глазами и вздернутым тонким носиком. Нежно-розовые губы растянулись в зевке, показывая маленькие и острые белые зубки.
--
Ну у тебя и нюх! - Восхитился Алексей. - Проснулась прямехонько к завтраку, я уж собирался тебя будить.
--
А чем сегодня кормят? - Спросила девушка, потягивая носом.
--
Картошечка, хлебушек и шпроты-с-с-с со шпротами, по рецепту Вадима Нестерова, небось, не откажешься! Да-с, моя прелесть. Голм, голм. - Возгласил повар, заканчивая чистить картошку.
--
Ууууммм, - сказала Ольга, наворачивая за обе щеки, - и правда, пальчики оближешь. Как здесь все вкусно! Ты, впрочем, не подумай чего плохого, - поспешно добавила она, обращаясь к Вадиму, - твою картошку вкусно есть и не только здесь, она вообще вкусная. Но здесь все особенно, совершенно по иному чувствуется. И вкус, и цвет. Вот что значит единение с природой. - Она мечтательно откинулась назад, не прекращая, впрочем, жевать, и прислонилась спиной к серому камню. Немного позже она закончила жевать и заложила руки за голову, осматривая Волжские дали. - Хорошо здесь! - резюмировала она свое состояние.
Алексей с ней мысленно согласился. Мягко задувающий ветерок прогонял жару, было тепло и приятно. В желудке приятно тяжелел только что съеденный завтрак. Впрочем, посидеть им долго не удалось, Ольга, вот неугомонная, через десять минут вскочила и стала их расталкивать. Они нехотя встали и направились к горе. Они еще вчера облюбовали один склон метров в восемьдесят высотой и теперь собирались попробовать себя на нем. Особенных скалолазных принадлежностей у них не было, поэтому склон был выбран как можно площе и источенный ветрами и дождями так, чтобы всюду можно было найти опоры для рук и ног. До обеда они проползали по этому склону, и когда, пообедав, Алексей и Вадим отдыхали в теньке, Прибежала Ольга с горящими глазами и сказала, что нашла склон еще лучше. Она бы потащила их туда прямо сейчас, если б они решительно не воспротивились, сказав, что сейчас они хотят отдохнуть. Она с надутыми губами просидела рядом с ними полчаса, пока им, наконец, не стало стыдно смотреть на её обиженную физиономию и они не согласились идти смотреть её "классный склон". Склон оказался менее пологим, чем тот, по которому они лазали с утра, ярко освещенный высоко стоящим солнцем и с не столь удобными опорами, как первый. Но, поглядев на выражение лица Ольги, ребята поняли, что возражения не принимаются, и только и смогли, что невесело переглянуться. Ольга, видимо, решила попробовать себя в более сложных условиях. Она как будто нарочно искала участки склона, которые были наиболее отвесны, и имели минимум опор, в глазах у неё горело пламя азарта. Она как будто бросала вызов скале. Скала долго не отвечала, а затем, заметив наконец бросающую ей вызов букашку, усмехнулась и чуть шевельнула склон. Ноги Ольги вместе с осыпью поплыли вниз, и только то, что она держалась еще и руками, спасло её от того, чтобы ухнуть с сорокаметровой высоты вслед за теми камнями, на которых она стояла до этого. Ноги её беспомощно повисли, перебирая в поисках опоры, а из горла вырвался полный ужаса жалостливый крик. Алексей, в это время висевший несколько левее и выше, не размышлял о том, что ему делать. Он ринулся вперед, и его раздумья в этот момент касались лишь того, как ему перескочить на очередной уступ. В три прыжка он одолел отделявшее его от Ольги расстояние, оказавшись чуть выше и все еще левее её, крепко впился в камень ногами и пальцами левой руки, а правой перехватился за руку Ольги повыше кисти. Он действовал автоматически, не раздумывая, хватит ли у него сил удержать Ольгу и куда он её потащит. Ольга побелевшими пальцами подрагивающей руки вцепилась в Алексея, а он, окинув скалу взглядом, потянул её в сторону. Чуть пониже места, где висел он сам, Ольга смогла поставить ногу и переместилась туда уже вся. В какой-то момент она почти всем весом повисла на руке Алексея, но он выдержал. По скале сверху к ним спускался Вадим с мертвенно побледневшим лицом, судорожно вцепляясь в камни, все еще в ужасе от происшедшего. Ольга добрую минуту приходила в себя хотя бы настолько, чтобы быть в состоянии слезть со склона. Когда они все спустились, к Вадику уже возвратился нормальный цвет лица, Алексей был немного бледен, а дрожащая Ольга все еще не могла прийти в себя. Она очень хорошо поняла и куда могла упасть, и чем ей это грозило. По правде говоря, у неё уже начали уставать руки, когда подоспел Алексей. Если бы прошло еще несколько секунд, то они бы попросту разжались помимо её воли. Взглянув на Алексея, она увидела запекшуюся на его левой руке кровь из проколотых яростной хваткой за острые камни пальцев. Она немного неуклюже взяла его руку в свою и осмотрела. По приходе в лагерь она с преувеличенным вниманием занялась очисткой от пыли и грязи и перевязкой неглубоких царапин от камней, избегая смотреть Алексею в лицо. Все чувствовали себя очень неловко, особенно Вадик, чувствовавший какую-то странную вину, за то, что не помог Алексею, когда тот спасал Ольге жизнь. Он слонялся вокруг и когда отошел, наконец, за пределы видимости, Ольга тихо пробормотала: "Спасибо", - и поцеловала Алексея в губы. И тут же снова отпрянула, и, как ни в чем не бывало, продолжила завязывать последние бинты на руке Алексея. Опустив голову к самой повязке. Если б она подняла голову, то увидела бы тот странный взгляд, которым дарил её парень. Он хотел было что-то сказать, но слова так и застыли у него на губах. Он покачал головой, с какой-то горечью устремив внутрь себя взгляд. Может, он корил себя за застенчивость, за то, что не сказал чего-то очень важного?
За обратную дорогу не было сказано ни единого слова, Ольга нарочито смотрела в окно, на пробегающие мимо воды Волги, Вадик нервно вертел в руках фонарик, а Алексей, изредка поглядывая на Ольгу, предавался мыслям, судя по выражению лица, довольно грустным.
И что было потом.
...Алексей отдавал большую часть сил на изучение книги, далеко продвинувшись в своих изысканиях. Красные вычурные строки иной раз сливались в такие странные и непонятные определения, что даже ему, способному студенту факультета лингвистики, долго приходилось над ними корпеть, прежде чем он хотя бы примерно начинал понимать, о чем идет речь. А в этих вопросах неточность понимания могла грозить даже и гибелью... Он поразмыслил о том, что, не будь у него хобби по изучению древних языков, дело было бы вообще глухо. Но и с ним, как уже было замечено, он постоянно встречался с проблемами. Но даже и при этом он уже сейчас умел многое. Вызов слабейших демонов у него сейчас вообще не вызывал никаких трудностей, как и их обуздание, сейчас он с высока смотрел на создание таких фокусов, как шаровая молния или молния обычная. Он проник в своем знании куда глубже, и, хотя книга была по демонологии, то, что она слегка касалась также и власти над стихиями, с лихвой перекрывало обычные знания по этой теме, а, наверное, и иные специализированные исследования. Он впитал в себя власть всех стихий, но лучше всего давались ему огонь и смерть. Ими он мог повелевать сейчас почти вовсе так, как ему заблагорассудится.
День был невыносимо мрачен. Прямо над головой и до самого горизонта стояли тяжелые дождевые облака, было уныло, серо, временами завывал в переулках ветер, нося взад-вперед опавшие желтые листья, было холодно, и время от времени начинал накрапывать мелкий и противный дождь. Редкие прохожие на улицах спешили побыстрее добраться, наконец, до места и потому по асфальтовым мостовым летело частое "тук-тук-тук" их каблуков. Ветер зло налетал на них, задирая плащи и срывая шляпы, а они тихо ругались и ускоряли шаги. Под серым небом центра города неожиданно разгорелась тяжелая сцена. Из банка выбежали двое людей в масках и с мешками в руках. Они побежали к стоящей невдалеке старой "копейке", на ходу оглядываясь по сторонам и поводя оружием. Не заметив никого, они подбежали к машине. Внезапно один из них схватился за горло, как будто ему внезапно стало трудно дышать. На лице его отразился животный ужас, с белеющих губ сорвался полузадушенный хрип и он рухнул замертво. Будь рядом свидетель, он бы увидел, как второй человек с побледневшей физиономией оглядывается по сторонам, держа в руках обрез. Внезапно его приподняло над землей какой-то невероятной силой, и стало видно даже в такой сумрачный день, что на его лицо легла сумеречная тень. Он, кажется, кричал от ужаса, но крика не было слышно. Глаза его выпучивались все сильнее и сильнее, он пытался мотнуть головой, а мгновением позже обмяк и рухнул на мостовую. Вновь задул ветер, трепля пачки и унося цветные бумажки из упавшего и раскрывшегося мешка. В проходе недалеко от банка, в тени, не будучи никем замечен, стоял одинокий человек. Он был очень бледен и прибывал как будто в ступоре. Постояв с полминуты, он в замешательстве глянул на свои руки, как будто только что сомкнул их на чьей-то шее, повернулся и быстрым шагом пошел прочь. Когда приехала милиция, а затем и машина, чтобы увезти тела, видавшие врачи содрогнулись при их виде. Одно было достаточно стандартно для задохнувшегося: выпученные глаза и высунутый язык, лицо синее, но все это в меньшей степени, чем обычно, поражало же другое, поражало тем, какая страшная гримаса боли и отчаяния застыла на лице умирающего. Другое было страшнее, о, куда страшнее. Оно было белым, как полотно, и на нем застыл ужас столь нечеловеческий, что его едва ли можно выносить. Даже самый взгляд на это лицо полнил сердце ужасом и отвращением. Первый, как было выяснено позднее, задохнулся, а второй просто умер от остановки сердца. А уж почему оно остановилось, оставалось лишь гадать. Оба были до смерти абсолютно здоровы и не имели хронических заболеваний. Как один мог задохнуться просто посреди улицы, как, от чего погиб другой, - ни у кого не было никакого понятия. Шныряли вездесущие журналисты. Они были впечатлены, да даже не будь этого, они бы и то не упустили случая раздуть из всего происходящего грандиозную сенсацию. К вечеру СМИ уже полнились рассказами о происшедшем, исполненными в стиле зловещего правдоподобия. Чего греха таить, конечно, полностью правды никто не рассказывал, каждый добавлял по нескольку штрихов от себя, а желтая пресса и вовсе кишела вскоре историями о том, как люди уходили и были сожраны туманом, задушены невидимыми удавками и так далее, и тому подобное. Но сама по себе история, даже и изрядно приукрашенная, была все же основана на таких фактах, которые всколыхнули мрачные предчувствия даже в сердцах самых глухих и апатичных обывателей. И на следующий день, даром, что тучи разогнало ветром так, что только на горизонте летели вдаль тоненькие перины перьевых облаков, а на улицах палило все еще по-летнему жарким солнцем, на лицах многих людей были сумрачные выражения. Где-то, кварталах в двух от банка, днем заполыхали ветхие деревянные домишки частного сектора. Почему они загорелись, было не важно, на пожар тотчас выехало несколько пожарных машин, ему была присвоена высокая категория опасности. В самом деле, вчерашний слабый дождь ничего не дал, а стоявший до него месяц сухой и жаркой погоды сделал и без того опасные дома еще суше, а потому и еще опаснее. Пожар мог огненной косой пройти по городу, как минимум оставив без крова великое множество людей. А потому спешили пожарные. И потому быстро взвивались в воздух прохладные струи, потому летела вода из шлангов и ведер, подносимых многочисленными добровольцами. Но вот страшная сцена: из-за высоко взвивающейся стены огня показалась маленькая, лет пяти, чумазая девочка. Затушить пожар в этом месте быстро не было никакой возможности, как не было и шанса пробраться к ней навстречу, - в комнате, на пороге которой она стояла, бушевало пламя. Вскоре пламя по пятам за ребенком выбралось и в коридор, а зрителям оставалось лишь бессильно наблюдать, как она сгорает. Яростно взлетали ведра, бойко летели струи воды, но огонь лишь злобно трещал, с явной неохотой уступая позиции. Девочка закашлялась от дыма, в глазах у нее стояли мольба и страх, она беспомощно прижалась к стене. И тут неожиданно дохнуло как будто могильным холодом, языки пламени в комнате опали, образовав туннель до ребенка. Туннель был как будто огражден странным черным сиянием, при столкновении с которым бессильно опадало пламя. И остальные языки в комнате как будто присмирели; не было слышно ни треска, ни завывания пламени, столбы его поднимались почти отвесно, лишь чуть колеблясь. Затихла, как будто осталась за какою-то завесой, городская суета. Казалось, слышно было, как летит комар. Один из пожарных наконец шагнул внутрь и, взяв девочку, в полном молчании вышел. И тут будто раскрыли занавес; вновь нахлынули звуки, взметнулся огонь в комнате и снова с треском опал, - обвалился потолок. Люди, как зачарованные, смотрели, как пламя с яростью пожирает остатки дома, как будто охотник, с удвоенной силой ищущий новую добычу взамен ускользнувшей. А обернись в этот момент кто-то и погляди в проулок, он бы увидел сгорбленную фигуру, бредущую прочь. На лице того человека, чья это была фигура, медленно разглаживался отпечаток непосильного напряжения. А пламя на развалинах в это время лишь яростно огрызалось на струи пускаемой в него воды, и не думая гаснуть. Оно успокоилось лишь тогда, когда слизнуло своим оранжевым языком последние деревяшки, оставшиеся от дома. Ни головешки не осталось, одна лишь зола и пепел. Даже и гвозди, и те непостижимым образом расплавились и канули в лету. И лишь тогда оно как будто успокоилось, как будто набив, наконец, свою ненасытную утробу. Оно почти без боя сдало последние свои позиции в других домах и вскоре кануло в лету. Да и люди, после спасения девочки двигавшиеся, как деревянные, после того, как догорел дом, едва не ставший ей могилой, как воспрянули ото сна, живее задвигались руки, точнее попадали струи и сильнее били в огонь, еще некоторое время назад казавшийся почти всемогущим злым гением, били и убивали его. И он бросал, отступая, лишь печальные дымные струйки, клубы пара да почерневшее дерево.
--
В рубашке ты родилась, дорогая моя. - Сказал пожарный девочке, присев рядом с нею на корточки и сдвинув на затылок каску. Но под её неожиданно серьезным и строгим, почти взрослым взглядом он смутился, вновь надел каску и пошел неизвестно куда, путаясь у всех под ногами.
Чуть позже прибежала мама девочки, задыхаясь в причитаниях и покрывая дитя поцелуями. Она задавала девочке миллионы вопросов, на которые та едва успевала отвечать и постоянно то подхватывала её на руки, то спускала её и наклонялась к ней сама. Но та смотрела на неё как-то очень отрешенно. Хотя, возможно, таким и должен быть взгляд у человека, едва не схваченного смертью. На беду, на пожаре оказался корреспондент СМИ. Он и сам был впечатлен, да к тому еще и притащил пленку, на которой, казалось, был запечатлен живой ужас. Леденящее чувство охватывало всякого, кто хотя бы смотрел эту запись. Даром что ничего особенно страшного на пленке не было, было лишь непонятное. Леденящее чувство не было обычным страхом, не было ужасом. Это было похоже на трепетное чувство человека, на глазах которого свершается что-то совершенно чуждое человеческому. Даже серьезные СМИ уже что-то говорили, а от всяких выкрутасов, выкидываемых желтыми, было не продохнуть.
Алексей долго сидел, вглядываясь во тьму за окном и слушая вой ветра. Он уже давно прочел книгу до того места, где начинались склеенные страницы. Сколько он не пытался добраться дальше, у него ничего не получалось, более того, он с ужасом заметил, что всякий раз, закрывая книгу, он может прочесть на одну страницу меньше. Следующая входила в склейку. Потому книга теперь лежала на столе всегда открытой. Он, конечно, получил громадный объем знаний... испытал только мало. Два случая, с огнем и с грабителями, - и все. Теперь он решался на что-то следующее.
Была ночь. Как в дешевых фильмах ужаса, луна освещала кладбище, по небу плыли облака. Зло и обиженно выл ветер. Над могилой стоял человек. Изможденное лицо, казавшееся синим в неверном свете луны, было строго, запавшие глаза глядели внимательно а тонкие губы тихо и четко произносили какие-то слова. В правой руке льдисто блестел прямой кинжал. Левая была простерта вниз и вперед, ладонь была полусжата и направлена параллельно земле. Из-под нее, казалось, струиться тоненькими щупальцами тьма. Он был недвижен, шевелились лишь губы да волосы, развевающиеся по ветру. Тем более резким прозвучал, покрыв вой ветра, голос.
--
Зачем ты это делаешь? - Алексей не шелохнулся, не сделал даже попытки обернуться в сторону говорившего. Что не означает, что он не обратил на него внимания. Напротив, в его голове прошелестел целый ворох мыслей, в общем и целом, горьких. Он подумал, что его сейчас прервут, может, убьют, что его раскрыли, а какая может быть жизнь у настоящего мага, притом еще и темного, в нашем обществе, полнящемся ксенофобией, если про него стало известно, кто он такой. Его собеседник, впрочем, не сделал ему ничего, а лишь встал у него перед глазами, взглянув ему в лицо. Алексей и сам смотрел на него, не отрываясь. Он, впрочем, не прекращал что-то шептать губами. Перед ним стоял человек его же примерно роста, с крайне острыми чертами лица, в худобе дававшего сто очков вперед даже и изможденному лицу самого Алексея. Впрочем, оно не казалось страшным. Его обтягивала тонким слоем кожа, немного похожая на какой-то отливающий темным блеском металл (и все же, несомненно, человеческая); длинные волосы отдувал ветер, пронзительные глаза впивались в Алексея, а тело тонуло в складках развевающегося на ветру темного плаща. Правая рука держала странной формы посох со светящимся навершием. Левая покоилась на каком-то предмете, закрепленном на поясе, кажется, рукояти меча или, скорее, кинжала. - Ты не хочешь отвечать, - мрачно констатировал пришелец, - ну, что ж...
Он поднял вверх посох, его вершина полыхнула ослепительным пламенем, кажется, серебряным, с каким-то голубоватым отливом, хотя Алексей мог и ошибиться, поскольку вспышка была очень яркой. Свет прогнал колыхающиеся от тихого шепота Алексея темные облачка и сгустки, все еще струившиеся из-под его руки, как какой-то темный порошок, медленно высыпающийся в воду. Свет прогнал тени, и лишь немногие из них пару мгновений сопротивлялись ему, на глазах тая. В это время в мозг Алексея впилась занозой мысль о странности и необычности света. Он осторожно выковырял её, стараясь не повредить и осмотрел. Он содрогнулся: для этого света не существовало препятствий. Одинаково освещенными были и уголки за надгробиями, куда он при всем желании не мог попадать, и пространство за спиной незнакомца, и темные уголки склепов. И все светилось с одинаковой ровной яркостью. Невозможно было понять, откуда струится этот необычный свет и все же было абсолютно ясно, что источником его является вершина посоха, небольшая чаша из сплетенных корней или, быть может, ветвей. В ней, казалось, было пусто, но это ощущение покрывалось стойким внутренним чувством, что в ней находится что-то обладающее громадным могуществом и силой. Алексей стоял и смотрел на незнакомца, посох, на окружающее их пространство, как зачарованный, а все вокруг, казалось, жадно впитывало этот летящий свет. А может, и не свет вовсе. Мозг его пронзила еще одна мысль: было освещено все, кроме самого незнакомца. Да, лицо его было выхвачено из тьмы, как будто находилось рядом с мощной лампой, однако остальные части его тела были именно как будто освещены лампой: освещенность быстро убывала от лица к ботинкам, которые стояли на ярко сияющей земле и все же были едва освещены. А уж в складки плаща свет и вовсе не смог добраться и в них продолжала таиться кромешная тьма. Но это видение было мимолетно, все это Алексей заметил (или ему показалось, что он это заметил) лишь за мгновение до того, как погас свет. Погас внезапно и все же остался. Он остался жить в слабом серебристом свечении, издаваемом землей, надгробиями и стенами склепов. Казалось, все кладбище освещала серебряная хозяйка ночи, хотя небо плотно затягивали тучи. Но свет этот не был похож ни на отвратительное гнилостное свечение, не вызывающее приятных чувств, ни даже на прохладный свет серебристой волшебницы Луны, он был как будто теплым светом домашних окон после долгого пути или светом яркого и жаркого дня на берегу прохладной реки. Он исцелял тревогу и тоску, медленно, как будто исподволь. Алексей внезапно успокоился и повернулся к незнакомцу, взглянув ему прямо в лицо. А тот измождено опустился на плиту надгробия, в его глазах, отражающих свет почти угасшего навершия, читались усталость и боль. Может быть, это была и не боль, а печаль, может, в них было даже и отчаянье, кто знает.
--
Не тревожь мертвых понапрасну... Им нет дела до твоих притязаний и амбиций. Они, быть может, и не заслужили спокойного сна, но не нам об этом судить. Не тревожь мертвых. - Сказав это, он встал, повернулся и пошел прочь.
У Алексея в душе все как будто перевернулось: спокойствия и в помине не было, в глазах зажглась холодная ярость. Кем бы он ни был, этот таинственный незнакомец, какое он имеет право обращаться с Алексеем, как с ребенком? Выдал нотацию и пошел... Алексей бросился за ним, на ходу пробормотал что-то и в его руках появился темный кинжал. Когда он уже настиг пришельца и замахнулся на него клинком, тот внезапно повернулся, подняв левую руку от пояса и поймав на неё лезвие летящего клинка. В руке оказался кинжал, кажется, из серебра, рука Алексея дернулась, и черный клинок вылетел прочь, незнакомец, кажется, едва шевельнул посохом, но тот так врезался в грудь Алексея, что он, задыхаясь, отлетел в сторону и упал. Но сдаваться он не собирался. Полетели заклятия, в воздухе заклубилось, выскочили маленькие, похожие на чертей демоны. Пришелец действовал быстро. Посох, как будто превратился в винт вертолета, прошелся по всем существам, заставив их невольно шагнуть обратно в свой мир, а посох, тем временем, описав в воздухе еще один круг, остановил шевеление воздуха. И все вновь было так, как пол минуты назад. Незнакомец не сказал ни слова. Он повернулся и пошел, медленно скрываясь в ночной тьме. Чуть светящиеся, хотя свечение и угасало со временем, земля и другие окружающие предметы, не освещали его. Виден был лишь слабый силуэт в свете городских огней. Алексей удивился, как это все, что здесь происходило, не привлекло ни чьего внимания. Однако факт оставался фактом, - не пришел даже сторож. Алексей поднялся с земли и медленно пошел домой. Его глодали тоска и обида. Надо же, он мнил себя магом, сильным и непохожим на все в этом мире, а тут нашелся кто-то, кто поступил с ним, как со слепым котенком. Какими бы ни были его мотивы. Самым обидным было то, что он не потрудился даже толком объяснить, зачем он это сделал. Нельзя же считать объяснением брошенную одинокую фразу. Как собаке кость. Алексей повернулся и направился домой.
В очередной раз Алексей сидел, склонившись над раскрытой книгой. Его мучило собственное бессилие. Он безотчетно перелистывал страницы книги одной рукой, а другой ворошил себе волосы. Он в который раз скользнул глазами по усиленному заклинанию вызова, - вещь, конечно, неплохая, спору нет, только едва ли ему удастся ею воспользоваться. Хотя... В его воспаленном воображении родилась мысль.
Придется, наверное, объяснить читателю, как работает заклятие вызова. Как любая процедура насильственного характера, оно требует если не большой работы, то хотя бы большого усилия, чтобы выдернуть нужную вам вещь из пространства где-то в другом месте и поместить вблизи себя. Для производства этого усилия необходимо отдать за короткое время большое количество энергии, а для того, чтоб её отдать, надо её сначала накопить. Простой вызов подразумевает, что энергию накапливает сам заклинатель и выплескивает её в момент заклятия. Описанный же в книге вариант отличался тем, что там предлагался метод, позволявший использовать в качестве аккумулятора необходимой энергии любой магический артефакт. А они бывают сколь угодно большой силы. Чем сильнее артефакт, тем для большего количества энергии он может использоваться в качестве контейнера. На самом деле, конечно, это не совсем так, но в самом грубом приближении объяснение верно.
Дело в том, что до Алексея только сейчас дошло, что книга тоже является артефактом, да еще каким! Он быстро произвел обычные приготовления (в основном это касалось защитных приспособлений для того, чтобы обуздать вызванного демона), а затем начал накачивать книгу энергией, необходимой для заклинания. Часа через три он наконец удовлетворился результатом и прочел заклятье. Его швырнуло на пол отдачей, хотя разумом он понимал, что до сих пор стоит рядом с очерченным кругом и даже не пошатнулся. По его голой душе как будто ударили шестипудовым кузнечным молотом и она нехотя и с трудом распрямлялась. А тут еще удары, какие производит крупная рыба, попавшись на крючок. Нехотя выплывая из глубины пространства, перед ним наконец предстал Он, Демон. Хотя назвал Алексей его так единственно для определенности, поскольку понятия не имел, что или кто перед ним. Демон был двухметрового роста, похожий на человека. Похожий всем, кроме некоторых черт. Во-первых, у него была темная, какого-то даже голубоватого оттенка кожа. Во-вторых, пальцы рук у него были длиннее и, главное, значительно тоньше, чем у человека. Кроме того, каждый из них заканчивался длинным и острым на вид ногтем того же почти цвета, что и кожа. И, в-третьих, глаза. Глаза были темно-синие, почти черные, поэтому на них с трудом были заметны вертикальные, как у кошек, щели зрачков. В них, кажется, ничего не было видно, и все же, казалось, что сквозь щели зрачков наружу выплескивается какой-то пламенный взвар, ошпаривая того, на кого устремлен взор. Одет он был неожиданно скромно, даже бедно (хотя, быть может, это была и не одежда вовсе, а лишь попытка разума справиться с чем-то, чего он не понимал и не принимал). Во всяком случае, Алексей увидел свешивающийся с плеч черный видавший виды плащ из грубой материи, непокрытая голова с волосами чуть светлее кожи была опоясана плетеной полоской из темного, похожего дубленую на кожу материала, надета на нем была простая рубаха из коричневого грубого материала, на ногах были черные штаны из непонятной материи. Темно-серые сапоги были покрыты копотью, как будто их лизало пламя. На поясе ничего не было, зато по обе стороны плаща торчали черные узорчатые, будто высеченные из обсидиана, рукояти.
--
Демон постоял немного, как будто приходя в себя, медленно-медленно переводя взгляд по комнате, а затем шагнул вперед: через круг! Защитное приспособление полыхнуло ярко-белой вспышкой и в мгновение ока круг стал серым порошком, как будто кто-то рассыпал мелкий-мелкий пепел. Демон же лишь чуть-чуть поморщился. Он встал перед застывшим Алексеем и посмотрел на него сверху вниз. - Никогда не вызывай того, что тебе не удастся обуздать. - Его взгляд скользнул вниз и упал на книгу. Трудно переоценить впечатление, которое на него произвел этот предмет. Он как-то сразу весь подобрался и построжел. - Откуда у тебя эта книга? - вопрос был задан таким тоном, что у Алексея по спине пробежал холодок. Он не посмел ни промолчать, ни соврать.
--
Нашел в старой церкви. В Мадриде. - Демон, задумавшись, глядел на него. Его огненные глаза, казалось, покрылись тоненькой корочкой льда, застыли и не жгли более. Демон протянул лапу потрогать книгу... вспышка, вспышка, которую почувствовали не глаза, а которая опалила самую душу, вспыхнувшая неожиданно огненная вязь на переплете вызвали в душе какие-то смутные и непонятные ассоциации. Демон рухнул на колени и едва не упал вовсе. Однако громадным усилием воли он удержался и устоял. Несколькими минутами спустя он поднялся и направил вновь свой палящий взгляд на Алексея.
--
Человек. Предлагаю сделку, - я помогу тебе стать сильнее в магии, а ты отдашь мне книгу. Ведь её ты даже и открыть-то не можешь по нормальному.
--
Как я могу отдать тебе книгу? - С усмешкой произнес Алексей. - Ты же её коснуться-то не можешь по нормальному. - Ехидно добавил он.
--
Если я возьму её с позволения человека, то заклятие не причинит мне вреда. Подумай, это хорошая сделка.
--
Подумать? Пожалуй, я действительно подумаю, коли уж ты сам мне это предлагаешь. Давай ты зайдешь скажем, - Алексей чуть запнулся, - через денька два. К тому времени я смогу тебе ответить на твое предложение.
--
Что ж. - Демон, казалось, был несколько раздосадован. - Давай. Но тогда ты мне дашь уже окончательный ответ. - Не дожидаясь ответа, он повернулся и попросту исчез. Видимо, он был противником театральных эффектов.
Алексей очень хорошо понял, что это может стать для него сделкой всей жизни. А так как книга демону нужна, то и условия сделки он может ставить сам. В том, что книга нужна демону, Алексей почему-то совершенно не сомневался. Следующие несколько дней в институте он ходил, как сомнамбула, натыкался на людей и предметы, глаза его, казалось, затянуло какой-то непрозрачной серой пленкой. Он грыз ногти и смотрел в пустоту. Друзья глядели на него все с большей тревогой, но когда они пробовали с ним заговорить, он, хотя и не раздражался, как раньше, но и не отвечал вразумительно. Он бормотал машинальные ответы, но, казалось, совершенно не замечал своих друзей.
То же место, тот же час. Демон пришел вовремя.
--
Приветствую вас. - Молвил он. - Что вы решили?
--
Я решил, что вам, по крайней мере, совершенно не обязательно получить книгу прямо сразу после заключения сделки. Вы можете получить её ну, скажем, через год, когда я уже опробую свои вновь обретенные с вашей помощью силы.
--
И, конечно, будете уже некоторое время в состоянии открыть книгу в любом интересующем вас месте и получить интересующую вас информацию... Целый год...
--
Но вы ждали, наверное, долго? И, кроме того, я не первый человек, который прочтет эту книгу.
--
Вы будете первым, кто прочтет её в настоящее время. И я не уверен, что вы сможете достойно пользоваться полученным могуществом. - Демон, казалось, глубоко задумался. - Ну что ж, год, так год, - сказал он чуть погодя. - Срок и правда небольшой. Составим контракт.
--
Один момент. Когда вы начнете учить меня магии?
--
Кто тебе сказал, что я стану учить тебя? Я разовью твою способность к обучению, к приобретению новых знаний и прозрениям... дальше уже твое дело, как ты применишь полученные знания.
--
А если меня не устроит эта способность? К примеру, я почти не замечу разницы.
--
Что ж, если желаешь, внесем в контракт пункт о сроке пользования этой возможностью, после которого ты в праве будешь разорвать наш контракт без выполнения каких-либо обязательств. У тебя в этом случае способность у тебя будет отобрана и все вернется на круги своя. Ты станешь таким, каков ты сейчас, впрочем, все знания и навыки, приобретенные за этот срок, у тебя останутся. Если же контракт будет выполнен полностью, то способность эту я тебе оставлю и после того, как ты отдашь мне книгу.
--
И вы не совершите против меня никаких враждебных деяний?
--
Ни во время, ни после истечения срока контракта. Это тоже будет в нем зафиксировано.
--
Хорошо. И каким же будет испытательный срок? В течение которого я могу разорвать контракт?
--
Полмесяца тебе хватит?
--
Полмесяца, пожалуй, будет маловато. Давайте на полгода.
--
Полгода это половина срока контракта. Месяц - мое последнее слово и прекратим торговлю.
--
Минимум два.
--
Я уже сказал - месяц. И не думай, что я не смогу найти иного способа, чем контракт, каким забрать у тебя книгу. Это будет дольше, сложнее,... но это возможно. И потому не считайте себя единственным, у кого на руках есть козыри.
--
Ладно... - Алексея не обрадовали перспективы, нарисованные демоном, хотя он и догадывался, что дела обстоят далеко не совсем так, как тот рисует. - Месяц, а там посмотрим.
Демон на несколько секунд задумался, затем начертил контракт. Он мельком поинтересовался, знает ли Алексей, что такое клятвы заклинателя демонов. Вопрос, впрочем, был скорее формальным. Эти пришедшие из глубины веков строки фигурировали в любой достаточно серьезной литературе на тему демонологии. Кажется, даже сами демоны, даже из различных сфер, строили взаимное доверие на основе этих клятв. От них-то клятвы, возможно, и пришли в наш мир. Клятв было две - малая и полная. Даже малую крайне редко рисковал нарушить какой-нибудь демон (или человек, если знал, что за клятву дает). Полную же, за исполнением которой (или не исполнением) стояло гораздо большее количество могучих сил, едва ли нарушил бы и сильнейший из демонов. Потому что знал бы - даже ему после этого не уцелеть, не говоря уже о многочисленных муках, которым подвергнутся его тело и дух. Так вот, документ был скреплен полной клятвой... В документе говорилось, что одна сторона обязуется выдать книгу по истечении года с момента заключения контракта, или тогда, когда не захочет более ею пользоваться, или не сможет (последний пункт Алексею не понравился, но демон объяснил, что это на тот случай, если с ним случится что-то такое, из за чего он не сможет более продолжать контракт (к примеру, умрет). Он, впрочем, успокоился, узнав обязательства, которые налагал демон). Другая сторона обязалась предоставить на весь срок контракта и далее способность к улучшенному обучению, с тестовым сроком на месяц, в течение которого контракт можно было попросту объявить недействительным. Она так же обязывалась не принимать в отношении Алексея никаких враждебных действий. Условие разрыва контракта предусматривалось только одно, уже оговоренное. Вступившим в полную силу он считался, когда обе стороны по прошествии месяца обязывались выполнить вторую его часть.
Контракт был подписан и демон удалился.
...Алексей стал одним из лучших студентов университета. Он с легкостью делал все вовремя, мог изучить и изучал гораздо больше того, что полагалось по программе. Время, впрочем, летело неумолимо. И хотя он отдавал гигантские силы на сверхъестественные стороны своего обучения, он чувствовал, что не успевает. И самым обидным было то, что ему не хватало буквально нескольких дней, чтобы овладеть тайной того заклинания, которое держало закрытыми страницы книги. Демон не обманул и не подвел: чувственное восприятие Алексея действительно расширилось и усилилось. То, что раньше было проблесками догадки на подсознательном уровне, теперь стало ясным знанием. То, что раньше казалось кусками сложной головоломки, теперь складывалось в единое целое с удивительной быстротой. Друзей он, впрочем, теперь не замечал и продолжал ходить в страшно истомленном состоянии. Новых товарищей он тоже не заводил, а вел себя, словно одержимый. Да они, признаться, теперь смотрели на него с недоумением и даже чурались. Когда пробил срок в один месяц, и пора было определяться с тем, продлять ли соглашение, оставалась лишь малость, чуточка, которой недоставало Алексею до понимания заклятья, лежавшего на книге. И когда пришел демон, то застал собеседника в состоянии далеком от уравновешенного. Он плохо держался на ногах, под глазами у него были темные круги, сам он был страшно бледен, а на щеках у него играл болезненный румянец. Он ходил взад и вперед по комнате, едва не шатаясь, как-то нелепо взмахивал руками и бормотал себе под нос. Когда человек наконец заметил демона, то опустил руки и подошел к нему.
--
Я принимаю ваши условия. - Сказал Алексей и отвернулся.
Кто знает, каким трудом далось ему это решение, однако он его принял. Демон покачал головой, глядя на вновь принявшегося расхаживать человека, постоял немного и ушел. Едва он исчез, человек остановился и разогнулся. Глаза его полыхнули странным пламенем, а в глазах мелькнуло какое-то чувство. Что это было? Боль, усмешка, радость, горе, - кто знает. Скажу лишь, что Алексей был в своем роде очень гордым человеком...
Три дня спустя Алексею удалось раскрыть тайну закрывавшего книгу заклятия и он, наконец, смог её раскрыть. И хотя теперь ему были доступны все страницы и каждая из них, он решил продолжить чтение по порядку. Впрочем, едва он принялся за это дело и несколько расслабился после той дикой спешки, какая гнала его все последнее время, как на него навалилась громадная усталость. Он проспал двое суток и встал посвежевшим, хотя и с пересохшим горлом и раскалывающейся головой. Чуть погодя он оправился окончательно и начал заниматься изучением книги уже без лихорадочной поспешности. Он мудро рассудил, что если упорное, с работой на самоизнос, изучение и окажется быстрее, то в случае форс-мажорной ситуации окажет ему худшую услугу, чем степенная разработка книги, позволявшая ему поддерживать себя в хорошей форме. Еще чуть позже он вновь почувствовал вкус к жизни и попытался вновь сблизиться со своими друзьями. Но так как он не желал рассказывать о том, чем занимался и раньше, и до сих пор, то его отношения с Ольгой и Вадимом стали прохладными и несколько натянутыми. Сначала он грустил об этом, однако книга начала медленно, но верно его менять. Семена тьмы, сеявшиеся с её страниц, нашли в его душе благодатную почву, даром что писалась она затем, чтобы от этой тьмы защищать. Семена попали в почву гордости, уже начавшей переходить в гордыню и вместе с замкнутостью и обидой, кажется, распространившейся на весь свет, медленно превратили жившие в его душе грусть и желание быть рядом с Ольгой в злобу и желание обладать девушкой. Тем более болезненно встретил он новость о том, что она встречается с другим. И странно ли, что однажды его нашли мертвым в собственной постели, задохнувшимся во сне? По официальной версии он неудачно повернулся к подушке и не сумел вовремя проснуться. Это, впрочем, не сблизило Алексея с девушкой, скорее наоборот. Он стал еще более угрюм и замкнут, вокруг него почти явственно распростерла свои крыла тьма. Все старались держаться от него подальше, так что вскоре он остался совсем один. От этого он лишь еще более ожесточился. На тот момент, пожалуй, он уже мог бы захватить власть над всем миром, если б хотел. Он мог играть со временем. По мановению его руки в любой момент могли прийти орды подвластных ему могучих демонов. Он мог стать неуязвим от людского оружия, если б захотел. Он мог творить и разрушать, оттого его гордость разрасталась все больше. Он не желал власти над миром, нет. Он желал лишь признания и приязни одного человека. И отсутствие этого делало в свете его чрезмерно возросшей гордыни узкую трещинку обиды все шире. А от этого он с еще большей яростью вгрызался в нутро книги, становясь сильнее час за часом. А это лишь сильнее раздувало гордыню.
И однажды Алексей вспомнил то унижение, которому он подвергся на кладбище. И решил шутки ради вернуться. Конечно, не только и не столько ради шутки, он собирался еще и поднять там некоторых людей, разговор с которыми показался ему интересным. Он мог вызвать дух человека из самой глубокой преисподней или из самых высоких райских кущ, вызвать и заставить отвечать. Или делать все что угодно другое, что бы он пожелал. В середине своего колдовства он почуял вблизи присутствие другого мага и усмехнулся. Тот попытался помешать его колдовству и Алексей отбросил его далеко в сторону простым ударом руки. Ну, или не совсем простым (он ухмыльнулся). Его противник еще дважды пытался прервать его заклятье разными способами, один раз даже попытался убить самого Алексея, но тот был начеку. После последней своей попытки он, кажется, отлетел и с силой стукнулся о могильную плиту, потеряв сознание. Алексей закончил свое заклятье, насладился плодами и только после этого подошел к неподвижно лежащему человеку. Свет луны падал на его рубленое будто скорым на руку дровосеком лицо, на котором лежала печать утомления. Взгляд мага пробежал по складкам плаща незнакомца, по рукам и остановился на выпавшем из руки посохе. В посохе была заключена немалая мощь, впрочем, Алексей мог бы сейчас с легкостью переломить артефакт через колено. Он снова посмотрел на лицо поверженного врага. Не было нужды искать пульс, маленькое заклинание, родившееся в мозгу, сказало, что он жив. Еще одно почти неосознанное заклятье и лежащий человек вскочил, как ужаленный.
--
Когда-то ты сохранил жизнь мне, хотя мог меня убить. Я окажу тебе такую же услугу. Но если ты вновь встанешь у меня на пути, я не сделаю тебе второго такого же подарка.
Незнакомец с достоинством встал, поклонился и, не оборачиваясь, двинулся прочь. Он умел проигрывать с достоинством, отметил про себя Алексей. Этот ли случай, что-то ли другое, но следующим днем Алексей силой увел Ольгу к себе домой. Старое чувство не позволило ему сделать девушке ничего дурного. За исключением того, что он заклинанием приковал девушку к пределам квартиры. И позволил ей видеть как бы со стороны его действия и поступки. Можно посчитать банальным его способ, каким он принялся доказывать девушке свою власть и силу, но это не в моей компетенции. Он принялся у неё на глазах приструнять бандитов, мстить насильникам, карать убийц. И делал это весьма экстравагантными способами. Один насильник, к примеру, был найден повешенным на фонарном столбе. Без веревки, он был задушен куском самого столба... согнутым по форме его шеи. Единственное, чего он добился, был страх, который изгнал из глаз девушки все иные чувства. Город же гудел, как растревоженный улей. Порой Алексею хотелось остановиться и задуматься над тем, что он делает. Но ему очень редко удавалось выкроить для этого минуту времени. Однажды он попал в грозу. Шлепая по лужам под пологом темных туч по улицам, время от времени освещаемым ослепительными вспышками молний, сопровождавшимися оглушительным грохотом, он вдруг с какой-то неожиданной тоской задумался о том, что он делает. И к чему это ведет. Ему ведь дана почти божественная мощь, а он её тратит в угоду собственным страстям... Чуть погодя, когда прекратился дождь, он прогуливался под балконом старенького пятиэтажного дома. Из одного из окон слышалась шумная перепалка пьяного мужа и молодой жены. Муж зачем-то вышел на балкон, а за ним бросилась жена, в одной руке державшая завернутого в пеленки и сосущего молоко ребенка, а другой размахивая и пытаясь ударить мужа. Он повернулся к ней, а она в этот момент как раз взмахнула рукой и попала ему с размаху в нос. Он побагровел. Размахнулся. От удара женщина шатнулась и едва не рухнула через перила, инстинктивно схватившись за них обеими руками. А Алексей с замиранием сердца увидел летящий вниз живой сверток. В мозгу его мгновенно сформировалось заклятье, вследствие чего все в мире здорово замедлилось. Так, что он сумел махнуть вперед гигантским и медленным, как ему показалось, прыжком и подхватить на руки ребенка. Секунду спустя, когда вернулась какофония звуков, нормальная скорость мира и заныли от быстрого движения ноги, он стоял и отвлеченно смотрел на мирное лицо ребенка. Тот, как это ни странно, даже не заплакал. Вот, лежит себе... тоже ведь человек. А лишен имперских амбиций, здоров и счастлив малым. Чист, светел. Безгрешен...
После периода, когда свое взяла лирика, вернулся вкус власти. Что поделаешь, Алексей уже успел втянуться, хотя все еще старался себя уверить, что власть ему претит. И ему нравилась вся эта власть над швалью, шушерой. Нравилась, хотя он и боялся себе в этом признаться, власть над Ольгой. Нравилось то, что махни он рукой, и легионы чертей принесут ему корону мира на огненном блюде. Именно он, Алексей, был сейчас властителем мира,... только вот упрямая Ольга не хотела этого признавать. На сей раз она выпалила: "Раньше ты был лучше и чище... и сильнее". Он в раздражении вылетел за дверь. Он покажет ей, да, он ей покажет. В огненной ярости он слетел по лестнице, вылетел во двор. Сейчас в центр, там что-нибудь подвернется. Наверняка. Он быстро зашагал по улице. Светофор на повороте под его взглядом быстро перемигнул на зеленый и Алексей с неослабевающей яростью пошел через дорогу. Вылетевший из-за поворота большой черный джип, не обращая внимания на сигнал светофора, понесся вперед. Алексей заметил его слишком поздно. Тот посигналил, попытался отвернуть, но с размаху налетел на человека. Алексей умер мгновенно.
/(воланд, мим, начало 1 главы, размышления о невозможности прогноза на срок)/
Вместо эпилога.
Стоял тихий и спокойный день. С утра прошел звонкий весенний дождик, все было весело и выглядело умытым. Единственным грустным пятном на картине дня была похоронная процессия. Людей было мало, от силы, человек двадцать, среди них выделялись фигуры одетой в траур девушки, которую поддерживал под руку парень, которая тихо плакала и стоящего чуть поодаль мрачного мужчины с темными волосами, кое-где проглядывавшими серебром седины. Поп читал молитву, чуть поодаль стояло несколько бледных молодых людей. И это было все. Да, как не прав был Алексей! Ведь Ольга любила его, а он не пожелал этого заметить. Или оказался попросту не способен. И тем, что требовал от нее признания своей полубожественной власти, он почти затоптал это нежное чувство. И, однако же, не совсем, примером этому могло стать хотя бы то, что она сюда пришла. И плакала она отнюдь не крокодильими слезами, а нормальными, человеческими... Вадим смог увести её от могилы только через некоторое время после того, как ушли все остальные.
К могиле подошел человек в заляпанном плаще с капюшоном и серой одежде. Его странный вид дополняло еще и наличие в руке странного посоха. Он поставил посох, прислонив его к дереву, присел и задумчиво поглядел на свежую могилу. Посидев так немного, он поднялся на ноги, что-то пробормотал и взял в руки посох. Повернувшись, он собрался уходить, но тут нос к носу столкнулся со странным, укутанным высоким человеком, если, конечно, это был человек. В руках он держал старинную книгу. Человек в плаще вскинул посох, но опустил его, увидев, что лучик света выставляет на показ лоскут голубоватой кожи лица.
--
Приветствую, Хранитель, - произнес человек в плаще и поклонился неизвестному. - Твоих рук дело, - он указал на могилу.
--
Приветствую и тебя, Охотник. Или я должен воспользоваться другим твоим прозванием, менее известным? Я лишь дал ему дар учения. Он сам так им воспользовался. И этим, - хранитель указал на книгу. Внимательные глаза человека пробежали по переплету книги, и в них заскользило граничащее с благоговением изумление.
--
Обращайся ко мне, как тебе будет угодно... - чуть помедлив, человек продолжал. - Так ты дал ему власть? Иллюзию всемогущества? - он повернулся к могиле и взглянул на нее с жалостью, - "... спланировать свою жизнь хотя бы на смехотворно короткий срок. Ну, скажем, в тысячу лет", - пробормотал он неизвестно к чему и покачал головой.
--
А ты не хотел бы заглянуть в эту книгу? Тебе знания в ней очень пригодятся, да тебе я их, пожалуй, и доверю. Ты ведь этого хочешь, не так ли? - Глаза человека затуманились. Он взглянул на книгу. Внезапно взгляд его вновь прояснился.
--
Оставь, не искушай меня. Да, пожалуй, я хотел бы прочитать эту книгу. Но мне известно, насколько гибельны и обманчивы знания в ней. Нет, не приму я на себя такую ответственность. Не готов я еще распоряжаться такой мощью. Да и буду ли когда-нибудь готов?... Кто знает. Нет, не открою я её, даже если от того будет зависеть моя жизнь. - Демон рассмеялся. Не раскатистым и леденящим хохотом, а обычным и почти человеческим. В нем чувствовались усталость и, возможно, облегчение.
--
Рад, что у тебя хватило благоразумия. Друг. Или даже, пожалуй, брат. Ты, наверное, один из немногих, кто меня понимает. Ну что ж, пора.
Он положил книгу на могилу, воздел руку и произнес заклинание. Гулко грохнули произнесенные слова по могильным плитам вокруг, эхом отозвались непонятно от чего. Книга занялась зеленоватым пламенем, страницы занимались сначала медленно и неохотно, а потом будто с каким-то облегчением вспыхивали по всей площади и рассыпались, не оставляя в память о себе даже пепла. "Пусть темные знания уйдут туда, откуда пришли". Кто это сказал? Не известно, да и неважно. И человек, и демон стояли возле горящей книги и заворожено наблюдали за тем, как пламя бесшумно, а то с каким-то урчанием пожирает исписанные страницы. Когда книга догорела и переплет осыпался и ушел туда же, куда ушли и все страницы, в воздухе над кладбищем разнесся и завис тоскливый то ли вой, то ли вопль. И, может, почудилось, но в нем послышались знакомые ноты голоса, кажется, Алексея. Оба метра вздрогнули, повернулись и пошли прочь. В разные стороны. А легкий дымок еще чуть-чуть постоял над кладбищем и неспешно начал развеиваться. Вновь, кажется, посветлел день, и ветер донес аромат свежей весенней травы и распустившихся цветов, запах свежей земли и дождевых червей. И никому, кажется, не было больше дела до тьмы и горестей, несчастий и смертей. А впрочем, последние теперь казались уже не такими страшными, от них веяло лишь грустью необходимости проститься с друзьями и знакомыми. Как перед дальней дорогой. И кто знает...