|
|
||
Путь к неизвестному. Повесть.
Все, что не убивает меня, делает меня сильнее.
Ф. Ницше.
Глава 6: Из огня да в полымя.
(Ver. 1.01 от 13.08.04)Петр и Ира сидели на чуть прелом сене и тихо разговаривали. Разговор о том, как им выбраться отсюда, они оставили уже довольно давно, не выработав сколько-нибудь приемлемого плана. Теперь, как ни странно, они говорили происшедшем в их жизнях после того, как их пути разошлись. Прошло уже, как-никак, 4 года. Быть может, они избрали эту тему, чтобы отвлечься от мрачных
раздумий, быть может, по какой-то иной причине, но уже более часа они от нее не отклонялись. Они рассказывали по очереди, по году, как бы срезая свое прошлое слой за слоем и являя эти слои очам друг друга. Рассказывали достаточно подробно, стараясь припомнить все в деталях. Это походило на какую-то странную игру и, видимо, нравилось обоим играющим. Закончив со временем, прошедшим после их расставания, они начали вспоминать прошлое. Из того, что помнили они оба, изгладились все неурядицы и неприятности, что-то из них забылось, а остальное казалось сейчас серым, мелким и неважным. Помнились ярко лишь радости, веселый смех и добрые забавы. Иные казались добрыми только сейчас, по прошествии долгого времени, тогда же они таковыми не казались, но не в этом суть. Суть в том, что из прошлого как будто светило ясное и теплое солнце, подувал ласковый ветерок, и синело безграничное и высокое небо. И сейчас, когда они сидели в затхлой темнице, это было очень приятно. Это было огнем, поддерживающим в них надежду, - ведь если было, то, может, и будет? Впрочем, Петр параллельно перебирал в уме варианты бегства. Ира нарочито старалась не замечать злобной ухмылки прохаживающегося за дверьми громилы-стражника и сальных замечаний его товарища, хотя на душе у неё скребли кошки. Те более-менее нормальные люди, которые привезли их сюда, казались каплей в море бандитских харь других людей, которых они видели в крепости. Приказ не трогать пленников, впрочем, выполнялся, хотя, судя по физиономиям стражников, они были не прочь "пощекотать" их. И от приезда барона Петр тоже не ждал ничего особенно хорошего. Приходилось думать о том, как выбраться, и как можно быстрее. Внезапно у Петра в голове что-то щелкнуло. У него появилась идея, как выбраться, причем благодаря своему абсолютному безумию она могла и сработать. Он тихонько поведал её Ире, которая поглядела на него удивленно и немного испуганно, - таким неожиданным и странным было предложение. И лишь блеск в глазах Петра и выражение его лица сказало ей о том, что он вовсе не шутит. Он сказал ей, что если она стесняется или не верит в успех, то лучше пусть даже не начинает. В плане очень многое зависело от того, насколько хорошо она сможет сыграть. План строился на том, что взять у человека энергию для заклинания можно, если его желание в этот момент приблизительно совпадает с эффектом, производимым заклинанием. Ира подумала немного, потом дерзко глянула на Петра и сказала, что согласна. После этого начались приготовления к приведению плана в действие. Дверь камеры открывалась вовнутрь, поэтому они смогли забаррикадировать её имеющейся внутри мебелью. Потом Петр отошел в тень, а Ира, напротив, вышла на свет и кликнула стражу. Когда стражники подошли узнать, в чем дело, она начала раздеваться. Очень эффектно, словесно подзуживая и подразнивая стражников, изгибаясь всей своей девичьей фигурой, как будто в сладкой истоме. Это оказало ожидаемое действие на стражников, - они начали ломиться в дверь, совершенно забыв о Петре (может, виною тому были какие-то странные слова, которые он тихо произносил и его не менее странные жесты, а может и простые мужские гормоны). Баррикада прочно держала дверь, почти не сдавая своих позиций. Удары в дверь стали чаще и судорожней, из-за неё сыпались проклятия и доходчивые объяснения того, что они сделают, когда ворвутся внутрь. Петр обождал еще немного, пока крики за дверью не преисполнились таким желанием, которое, казалось, могло двигать горы. Потом он сделал несколько каких-то непонятных жестов руками, начал громко произносить какие-то слова, не прекращая жестов. Крики за дверью, казалось, сменили тональность. Петр не обратил на это внимания. В его глазах застыла напряженная сосредоточенность. Вокруг него, казалось, текли потоки какого-то молочно-белого тумана, а он продолжал произносить слова заклятья. Его лицо было напряжено и сосредоточено. Ира в нерешительности застыла, глянув на него, а потом на дверь. Из-за двери послышались странные булькающие звуки, потом, кажется, что-то большое упало (может быть, два экземпляра чего-то). Пелена вокруг Петра, тем временем, сгустилась, и он направил её жестом в дальний угол камеры. Там она чуть прояснилась, став похожей на большое мутное овальное окно, сквозь которое было видно какие-то траву и деревья. Стражники хотели добраться до Иры, бессознательно ища любой способ. Петр создал портал, воспользовавшись их желаниями. "Прыгай!", - прохрипел он. Ира не замедлила выполнить приказ, понимая по выражению его лица, что промедление сейчас неуместно. Петр шатнулся сразу следом за ней. Они вывалились в каком-то мокром лесу. Ира поспешно начала одеваться, Петр же огляделся по сторонам, а потом рухнул в полном изнеможении. На лице его остался отпечаток громадной тяжести, которую он только что нес. Глаза его были открыты, грудь вздымалась, на лице медленно разглаживались морщины. Хриплое дыхание было похоже на дыхание человека, в изнеможении упавшего после того, как он бегом спасся от собственной смерти. Бледность, разливавшаяся по всему телу, не говорила ни о чем хорошем. Ира повернулась и с жалостью поглядела на него. Она спросила, может ли ему чем-нибудь помочь и не получила ответа. Еще более встревожено взглянув на него, попыталась приподнять с мокрой травы и прислонить к дереву. Хотя бы это ей удалось. Но она решительно не знала, что ей делать дальше. Бледность, затопившая лицо, руки, да, по видимости, и другие части тела, делала Петра похожим на мертвеца, а широко раскрытые глаза делали впечатление еще более страшным. Казалось, вся кровь отхлынула у него в каком-то неведомом направлении и не собиралась возвращаться. Впрочем, чуть погодя хриплое едва уловимое дыхание стало ровнее и сильнее, а он с трудом произнес что-то успокаивающее. Она чуть повеселела и вспомнила, что не совсем одета. А здесь было не слишком тепло, слава богу, хоть дождь кончился. Она оделась в промокшее платье и через пару секунд ощутила, что у нее зуб на зуб не попадает. Петр теперь уже дышал совсем ровно, хотя был по-прежнему бледен. Чувствовалось, что он находится в состоянии крайнего истощения. Казалось, он не спал и не ел трое суток, да еще и непрерывно работал все это время. Впрочем, Ира помнила, как выглядели в последний момент перед тем, как свалиться, охранники. Пепельно-бледные и изможденные лица. Она снова поежилась от холода. "Собери хворосту", - тихо сказал Петр, и в его взгляде была жалость, - жалость к ней и боль наступающей усталости. Ира поспешила сделать так, как он предлагает, хотя хворост и был страшно сырым (зато его было много, - ветер наломал немало веток). Перед Петром в короткие сроки образовалась внушительного размера охапка. Он поднял руки, пробормотал что-то, и вдруг из-под ладоней полыхнуло таким огнем и жаром, какой запалил сразу весь сырой хворост в костре. Правда, Петр после этого осел на землю как-то уже совсем бессильно. Ире не оставалось ничего иного, кроме как греться и ждать, пока Петр сможет идти. Она поддерживала огонь в весело заполыхавшем костре, который сушил вновь поступавшие в него поленья почти моментально. Теплое желтое сияние раскаленных углей баюкало, веселый треск поленьев звучал доброй музыкой природы. Ира натащила к костру побольше дров и уселась, сонно привалившись к дереву. Вот странность, - сейчас, может быть, даже не перевалило за полдень, а она устала и намоталась, как и за целый день редко бывает. Её посетила мысль о том, что сейчас может даже показаться, что никуда они и не исчезали из своего мира, что просто выбрались в сырой и стылый осенний денек на прогулку в лес. Что сейчас придет лесник, станет ругаться и велит гасить костер. Но наваждение рассеялось, они по-прежнему были в суровом и чужом мире, мире, откуда им, по сути, едва ли удастся выбраться. Чтобы выбраться, нужно хотя бы знать, как это сделать... Впрочем, эта горькая мысль пришла уже на краю дремы и быстро утонула в небытие. Чуть стряхнув с себя сон, Ира подкинула дров в костер, тех, что потолще. А теперь можно было и подремать малость без опасения. Медленно текли мысли о том, как-то там, дома, без неё. Родные, наверное, подали заявление в милицию и убивались по поводу её пропажи. Она думала об этом как-то совершенно отрешенно, не испытывая никаких чувств. Тот, другой, мир казался ей далеким и как будто затянутым голубоватой дымкой памяти. Он вспоминался её как через серое грязное стекло, да еще, может, к тому и виделся за пеленою серого осеннего дождя. Нет, то, что было раньше, - скажем, в школе, или вообще до последнего времени, - по-прежнему виделось ей в ярких и сочных красках, а вот сам мир, мир её последнего времени, - он стал в её памяти мутным и серым, из него как будто пропала вся жизнь. Быть может, и правда, не столь важно, где ты находишься, более важно, с кем. Люди-то не забылись, отнюдь. С такими мыслями она и погрузилась в дрему, как погружается в спокойную и темную морскую пучину потопленный бурею корабль, в пучину, совершенно не интересующуюся тем, что происходит там, на поверхности, вечно спокойную и неизменную. Так он входит в свою вечную гавань, чтобы лежать там и стареть, медленно обрастая илом и давая прибежище молчаливым рыбам да прочей морской живности. Когда она вынырнула из этой пучины, она не знала, но это было похоже именно на всплытие ныряльщика на поверхность за глотком воды, так колотилось у неё при пробуждении сердце. Видимо, её только что приснился кошмар, но последние его образы разгладились у неё в сознании за какое-то мгновение, и в памяти не осталось и следа того, что ей снилось. Что ж, и на том спасибо. Да и чувствовала себя она посвежевшей и отдохнувшей. Костер догорал; бледный, но уже вполне пришедший в себя Петр расхаживал вокруг. Ему отдых, видимо, тоже сильно пошел на пользу. Когда он заметил, что Ира проснулась, он подошел и помог ей встать. Это было очень кстати, поскольку затекшие от долгого нахождения в одном положении конечности Иры отказывались её слушаться. Погода была, пожалуй, даже более безрадостная, чем тогда, когда она засыпала, черными грозовыми тучами было затянуто почти все небо, и только далеко на западе виднелся разрыв, освещенный последними лучами заходящего солнца. Они направили свои стопы к западу, тогда как за их спиной, на востоке, вставали тучи, громадные и грозные, как утесы в бушующем море и темные, рак море в шторм. Шли они не быстро, если сказать точно, - почти ковыляли. На мышцах тяжким грузом лежали события последних суматошных дней и они тихо стонали, не надеясь уже на отдых, хотя бы и заслуженный. Петр пытался её поддерживать под руку, но сам едва стоял на ногах. Впрочем, по мере того, как они шли, будто кандалы спадали с рук и ног; казалось, они обрели второе дыхание и их согбенные спины медленно распрямились. Она не знала, как далеко от замка они находятся, но, видимо, все же достаточно далеко, поскольку их еще не нашли, хотя наверняка выслали уже за ними погоню. Приятным в этой истории было то, что следа, как такового, не было, не по чему было пускаться в погоню, а, стало быть, с увеличением расстояния трудность их поиска неимоверно возрастала. И даже если они выпрыгнули из портала в каких-нибудь пяти милях от замка, их поиски были здорово сложными. Тем более, что местность здесь была дикая и запутанная, леса, какие-то овраги, холмы, а, возможно, и болота. Петр шел, кажется, на запад и чуть-чуть к северу, хотя, может быть, Ира и ошибалась. Лесок, в котором они очутились, подходил к концу. Дальше были какие-то низкие холмы, а затем начинался сосновый бор. Ничего не предвещало неожиданностей, пока на краю леса они не услышали чуть в стороне хруст ветки под ногой. Из чащи вышел благообразный старец с седой бородой и бакенбардами. Волосы на его голове редели снизу вверх, и ко лбу от них оставалось только воспоминание. На старце была низкая шляпа с полями, одет он был в коричневую рубаху и того же цвета штаны, темно-зеленые ботфорты, на поясе висел большой кинжал. С плеч спадал длинный серо-серебристый, как будто светящийся в надвигающемся сумраке, плащ. Опирался старец на громадный, едва не выше его ростом (а и сам старец был немалого роста, - метра два, наверное, в нем было. Впрочем, определить это сколько-нибудь точно не представлялось возможным, - старец сильно горбился и сводил плечи, как будто закрывался от холода, становясь заметно ниже. И все же даже в таком виде он был примерно того же роста, что и Петр) дорожный посох из какого-то коричневого полированного дерева. Вершина посоха серебрилась особенным навершием, похожим на ветви, плотно оплетшие лежавший между ними шар. Навершие было металлическим, судя по цвету, возможно, серебряным. Из-под нависающих полей шляпы на зрителей глядели внимательные голубые глаза, лицо было изборождено глубокими морщинами, редкие длинные брови и прямой длинный нос когда-то, видимо, делали это лицо очень красивым, точно так же, как и точеные, будто из темного рубина, губы да узкий (насколько это можно было различить из-под бороды) подбородок. Но сейчас лицо это было старым и изможденным, впалые бледные щеки, морщины и лысина перечеркивали все впечатление красоты, а широкий рваный шрам над левой бровью довершал картину. Старец с интересом наблюдал за ними, пока они его разглядывали, и хранил молчание.Тем временем Петр тихо переговаривался со своими попутчиками. Они рассказали ему, что Лари после того, как их схватили, будто с ума сошла. Она пыталась уговорить всех отправиться за Петром и Ирой, когда же они резонно заметили, что им не совладать с их тюремщиками, она стала мрачнее тучи и уселась в углу таверны. Внезапно она забеспокоилась, а минут через пять вскочила, как громом пораженная и сказала, что пленники бежали, и чуть не силком утащила за собой всех остальных. Она как будто чувствовала, где находятся беглецы, однако она чувствовала именно направление, а не дорогу, поэтому они проплутали почти весь день. Дорога здесь была одна, а вокруг болота, рытвины с отвесными стенами, буераки и чащобы. Они постоянно возвращались на дорогу и пробовали снова. В конце концов, оказалось, что Петр и Ира были в какой-нибудь полумиле от дороги. Археон увязался за ними, чтоб помочь, поскольку считал то, что их схватили, несправедливым. Слушая рассказ, Петр поглядывал на Лари. После того, как сказ был окончен, Петр сказал Лари спасибо и благодарно обнял её с такой осторожностью, словно она была из самого хрупкого и непрочного материала в мире. Лари стала очень румяной даже по человеческим меркам, а по вампирьим видимо и вовсе пунцово зарделась. Она что-то смущенно пробормотала в ответ, но Петр лишь спокойно повторил свою благодарность. Потом Ира стиснула её в объятьях и сказала, что она очень-очень хороший друг. Паладин и маг к тому времени окончили беседу, сойдясь на том, что стоит все-таки попробовать прорваться по западной дороге. В этом деле дядя благородно пообещал помочь своему племяннику. Кроме того, он сказал, что некоторые сведения о том, что происходит на этих землях, он должен доставить лично. Тронулись в путь вместе и, хочешь-нехочешь, приходилось
выходить на дорогу. Вернее, дороги-то особой не было - так, наполовину тропинка. Заботливая Лари захватила для Петра и Иры лошадей, конь Нимбаллуса отыскался на полянке невдалеке, остальные тоже были верхами (кроме самой Лари, она как обычно сидела вместе с Ирой). Даррек кинул Петру перевязь с мечом. Они тронулись в путь и в наступающих сумерках Петра колотила мысль о том, не послышится ли стук лошадиных копыт из-за очередного поворота извилистой дороги. И он послышался. Тяжелый неровный перестук вынес из-за поворота всадника на взмыленной лошади. То был, несомненно, воин, и, боже, в каком он был состоянии... Шлем был пробит каким-то орудием типа палицы, по волосам до сих пор сочилась кровь. Доспех носил отметины недавних ударов меча. Правый рукав кольчуги был наполовину отрублен, а на руке зияла кровавая рана. Всадник чудом держался в седле и неизвестно как был еще жив. Подняв голову, он увидел наших путников.Но то ли с Даррек уже разучился это определять, то ли здешняя неверная и нетвердая земля сыграла с ним злую шутку, да только из-за поворота неожиданно выскочили передовые всадники, - человека три-четыре. Это были рослые широкоплечие ублюдки, по виду похожие на сборщика податей или тех двоих, что охраняли камеру Иры и Петра. Они чуть удивились, увидев столь пеструю компанию, но в следующий момент уже ринулись в атаку. Мало кто ожидал подобного, потому большинство путников не двинулись с места. Двинулся Даррек, и в глазах нападающего на него навеки застыли удивление и боль при виде вонзившегося ему точно в сердце, неизвестно откуда появившегося, кинжала. Как-то странно отреагировал Петр, рука его с мечом будто сама описала сверкающую дугу, и голова всадника по инерции полетела дальше вперед. Сам он едва увернулся от меча, который сжимало в руках уже мертвое тело. И третье движение было не менее удивительно. Пока Петр удивленно пялился на собственную руку с мечом, на него бросил свою лошадь третий бандит, - вот-вот доскачет, собьет и растопчет, но тут, откуда ни возьмись, вылетела серая тень, стрелою мелькнула и уже мгновеньем позже ужас отразился в глазах бойца, когда в его шею впились четыре маленьких, но очень острых, а сейчас и дьявольски сильных клыка Лари. Четвертый бандит при виде случившегося с воплем развернул коня и кинулся назад. Преследовать его никто и не пытался. Все молчали.
К моменту, когда они подъехали к крепостной стене замка, минуло уже минут двадцать бешеной скачки. Теперь Петр уже оценивал её на предмет возможности оборонять. А возможности были не лучшие. Не очень высокая, всего в два роста среднего человека, она когда-то имела и мощные зубцы и вообще была гладкой, теперь же кладка на половину развалилась, в некоторых местах зияли широкие трещины, чуть не проломы. Ворота, впрочем, были неплохими, дубовые, немалой толщины, обшитые железными полосами, они имели могучий засов внутри, так что, чтобы снести или пробить их, нужен был серьезный таран. Доскакав до крепости, они убедили стражу впустить их внутрь. На шум вышел тот самый предводитель отряда, который конвоировал Петра и Иру. Это,
по видимости, и был Вулфар. Невдалеке стояла пара амбалов, ужасно напоминающих тех, которых они встретили на дороге.Вулфар сквозь зубы выругался и вытащил из ножен меч. Внезапным выпадом он прошил насквозь ближайшего нападавшего и повернулся ко второму. Археон выхватил кинжал и метнул его в арбалетчика. По бульканью, донесшемуся со стороны того, было понятно, что кинжал попал в цель. Внезапно и яростно хлынул дождь, и уже пару минут спустя все сражающиеся потонули в стылых лужах, - оскользаясь, едва не падая, да еще и мокрые до нитки. Дождь был довольно прохладный, - спасибо, хоть бой был жаркий. Когда начался бой, нападающих было все еще больше, чем обороняющихся, но спустя пару минут положение изменилось. Последнюю пару врагов добили Даррек и Вулфар, один мечом, другой лихим броском подобранного у одного из нападающих стилета. Все они поспешили в дом, откуда все еще слышался звон мечей. Там сражались верные Вулфару солдаты, - жаль, нападение было неожиданным, троих убили сразу. Однако уцелевшие одиннадцать уже уложили четверых из пятнадцати нападавших, а остальных изрубили вместе с врезавшимися с тыла путниками и своим командиром. Руки окровавить успели все, - даже Ира подобрала где-то короткий меч и широким ударом нанесла кому-то смертельное ранение. В глазах у нее сейчас было не сожаление, а лишь свирепое торжество, - кажется, это был один из тех похотливых охранников, которые стерегли их с Петром. Но торжествовать было некогда, сейчас в любую минуту мог нагрянуть основной отряд. Они закрыли ворота и встали на стенах. Теперь понятно стало, что нападение на крепость было спланировано заранее, затем и служили в ней эти головорезы. Отправленный на поиски Петра и Иры отряд, видимо, вышел на связь с основными силами (девять человек из десяти его составлявших, были бандитами). После этого бандиты, видимо, решили, наконец, напасть. Помехою им стал верный Вулфару командир поискового отряда, своим рассказом спутавший грабителям все карты. А не будь его, - с какой легкостью ворвались бы они в крепость, как легко бы всех перебили и завладели казной барона. Показался отряд скоро, минут через десять. Они, впрочем, видимо, не очень спешили, - думали, - мышка в клетке. Их было человек восемьдесят-девяносто и они, по всей видимости, считали, что этого им с лишком хватит, чтобы взять крепость. И, однако, когда они тупо бросились на штурм, карабкаясь по стенам, немало народу перестреляли лучники и арбалетчики со стен. К лучникам из крепости присоединились Петр и Археон с подобранными у павших бандитов арбалетами. В отличие от тех бандитов, что были в крепости, у теперешних нападавших стрелкового оружия не имелось. А потому человек десять-пятнадцать защитники попросту расстреляли со стен. Но предводитель, видимо, рассудил, что если уж подставил войско под удар лучников, то надо и продолжать. На стены полетели крючья с веревками, которые помогали бандитам забраться на стену, впрочем, те вовсе
не падали, когда перерубали веревки, а лишь продолжали карабкаться по стенам; штурмовали целиком одну сторону замковой стены. Защитники встретили нападающий таким бешеным отпором (а ведь тем волей неволей приходилось карабкаться по одному и в разное время), что те дрогнули и откатились; на стенах и под ними осталось, по меньшей мере, еще человек двадцать. И как атаман не пытался повернуть свое войско назад, как не кричал и как не размахивал руками, люди его не слушали. Из защитников ранено было четверо и все легко. Слегка задели, буквально, оцарапали мечом Иру, однако, она не испугалась, - в её глазах зажегся свирепый огонь, столь не свойственный хрупкой девушке, и она насадила почти промахнувшегося нападающего на свой клинок почти по рукоять. Итак, после жаркого боя поредевшее войско, теперь уже всего человек в пятьдесят, откатилось от стены в беспорядочном отступлении и стало биваком на границе леса. Выход из замка был один, кругом была топь и даже перелезь они через заднюю стену или сделай что еще, они бы не ушли далеко по болоту. Судя по тому, что сказал Вулфар, по здешнему болоту вообще не вело никаких тропок. Командир разбойников, по видимости, был в этом так уверен, что даже не стал выставлять вокруг крепости посты. Его войско прикрывало выход из мешка болот и этого, по его мнению, было совершенно достаточно. По мнению Вулфара, к сожалению, тоже. Когда Петр спросил, на сколько хватит припасов, то получил ответ, что едва ли больше, чем на пару дней. Была, конечно, еще одна надежда, - что подойдет барон с дружиной, - однако эта надежда была слаба. Всего неделю тому назад он умчался с неотложными делами на западный рубеж и едва ли вернется быстрей, чем через месяц. Медленно и невесело тянулась ночь, перестал дождь, сыгравший при штурме на руку осажденным, поскольку осаждающие оскользались и падали. Время уже подкатывало к полуночи, когда внезапно на лагерь бандитов обрушилась словно буря. Нежданно выскочили из-за деревьев ратники в латах и рубили разбойников направо и налево. На полном скаку в центр лагеря врубились пятеро всадников, центральный из которых был в черно-красном боевом доспехе. Он прободал копьем атамана, и его прихвостни кинулись врассыпную. "Майкофт, Майкофт!" - Закричали ратники в крепости и ринулись на подмогу воинам внизу. Но это было и не нужно. Обращенные в панику неожиданной атакой, бандиты бежали, не разбирая дороги. Ратники догоняли их и рубили на ходу мечами. Свистнула в лунном свете черная стрела с красным оперением и воткнулась в спину бегущего разбойника. Воин в красно-черном натянул следующую, но стрелять было уже не в кого. Он еще раз обвел взглядом поле боя, опустил лук и вложил стрелу обратно в колчан. Петр мог теперь рассмотреть его внимательнее, поскольку тот стоял в столбе лунного света. В доспехах, кажется, из вороненой стали, кое-где крашеных в багровый (или, может быть, это были вкрапления иного металла) цвет, с копьем, мечом у пояса и луком за спиной, со щитом, притороченным у седла, и в багровом шлеме он казался бойцом давно минувших эпох, величественным призраком воинов былого. Он был худ, хотя в плечах громадной ширины, из-под шлема выбивались длинные черные волосы, у него был высокий лоб и прямой чуть вздернутый нос и красивая линия, кажется, вишневых, губ (в лунном серебристом свете было трудно различать цвета). Большие глаза из-под густых бровей обозревали внимательно поле недавнего боя, затем он оглядел защитников крепости и был, по всей видимости, немало удивлен теми, кто вышел ему навстречу. Низенький Даррек в этот момент спокойно вытирал подобранный где-то ятаган от крови, Беркинс засовывал в ножны свой маленький кинжал, бледная Ира стояла в задумчивости над телом одного из бандитов, - возможно, переживала что-то сродни тому, что пережил недавно Петр, Лари искала, чем бы вытереть найденный ею где-то длинный меч (который она без сомнения уже успела применить по назначению). Впрочем, вытереть лицо ей бы тоже не помешало, - оно все было залито кровью, видимо, уж она сегодня напилась вдоволь. И тут приезжий остановил взгляд на Петре, уже давно на него глядящем. Петр почувствовал в этом взгляде громадные силу и решимость, - и чистоту, что ли, помыслов. Может, конечно, ему это просто показалось, но в этом мире он привык уже ничему не удивляться и доверять собственным ощущениям, потому его почти не одолевали сомнения. Вперед вышел Вулфар.Путники отдыхали. Ранеными занялся лекарь, чью профессию совмещал с профессией воина один из спутников барона. Спутников Петра, казалось, хранила судьба, - за весь бой лишь Иру ранили, - да и то, это была сущая царапина острием то ли кинжала, то ли меча. Всадники заехали внутрь крепости и поспешили укрыться в главном здании. Петр
подошел к Ире и тихонько спросил, как она. Она ответила, что, конечно, могла быть и лучше, но справится... наверное, справится. Петру, как никому другому было понятно сейчас, какие чувства испытывает Ира. Они сидели в освещенном факелом уголке на скамейке, а мимо ходили воины. Было тепло, хотя они и были мокрыми до нитки. Петр приобнял Иру и успокаивающе погладил. Она взглянула на него полусонными глазами и положила голову ему на плечо. Как бы там ни было, она очень притомилась за день и теперь спокойно и безмятежно задремала. Это было так трогательно, в тот момент казалось, что все невзгоды и печали позади, было лишь теплое желтоватое пляшущее пятно света от костра, была старая скамейка и была пара друзей, ставших очень близкими. Их пытались разлить страхи и опасности, однако в момент, когда одному было тяжело или страшно, другой поддерживал его и помогал ему и тем спасался от собственных бед и страхов. Да, эти двое тесно сдружились, а ведь лишь недавно они едва помнили друг друга, да и едва ли знали сколько-нибудь хорошо. За этими мыслями, которые мелькали в мозгу Петра сквозь мирную дрему, шло время. Он уже почти заснул сам, а Ира и вовсе давно посапывала во сне, смешно шевеля губами, когда вдруг грянуло. Прозвучал и оборвался неожиданно трубный зов, с верхнего этажа здания, где шло, кажется, что-то наподобие совещания, дробно протопотали воины, на ходу выдергивая мечи из ножен. Петр вскочил и помог подняться заспанной Ире. С него самого сон как ветром сдуло, меч непостижимым образом вновь оказался в его руках, и он выкатился наружу. Он еще успел краем глаза заметить, как Ира схватила короткий меч, который после того, как они пришли сюда после окончания боя, она поставила у стены, и поспешила следом.Битва уже колыхалась во дворе, и походила она более всего на свалку. Порядка в ней было не больше, чем в уличной поножовщине. Во дворе перед зданием воины барона схватывались с какими-то вооруженными саблями и кинжалами противниками. Доспехов на них не было, но двигались они быстро и аккуратно, так что не будь воины барона закаленными в боях с любым врагом ветеранами, им пришлось бы худо в их тяжелых доспехах. Конечно, не защищенного доспехами противника рубить легче, - если попадешь. А нападавшие были на диво ловкими и умелыми воинами. Поразила Петра какая-то странная нереальность происходящего. Под светом низко стоящей над горизонтом луны было видно поле боя, на котором быстро двигались, как будто в странном танце, сражающиеся, но из их уст не вырывалось ни единого звука. Не звучало ни стонов боли, ни криков радости, ни яростного рыка или боевых кличей. В этой подлунной сцене под тихо шелестящим дождем, даже звуки, издаваемые встречающимся в схватке клинками, и тяжелое дыхание бойцов казались какими-то тихими, будто доносящимися из глубины веков эхом давно отгремевшего сражения. Из такого созерцательного состояния Петра вывел сверкнувший меч, от которого он лишь в последнюю секунду успел отклониться в сторону, так, что тот лишь распорол задержавшийся плащ. Петр развернулся и широким ударом наискось резанул нападавшего. С тихим пением меч скользнул по его груди и разрезал одежду, мясо и ребра, глубоко уйдя в тело. Противник, несмотря на это, был еще жив и даже попробовал проколоть Петра своим кинжалом. Петр увернулся и, выдернув меч, с которого слетела пара темно-красных и отливающих в лунном свете капель, полоснул почти горизонтально, сам вместе с тем нырнув противнику за спину. За его спиной обезглавленный противник рухнул наземь. Голова его, прочертив в воздухе дугу, опустилась невдалеке от Петра, и лунный луч упал на его удивленно раскрытые глаза, прямой нос и открытый рот. И тут Петра как громом поразило, - он увидел громадные клыки поверженного врага. Тот был вампиром. Следующим ему попался вытянутый вверх парень с широкой кривой саблей в длинной руке. Он полагался не на мощь своих ударов, а на свою ловкость. Петр едва успевал увертываться от взмахов длинной сабли противника; было в повадках того что-то звериное, - казалось, волк совершает осторожные прыжки, стараясь полоснуть свою добычу когтями. Петр уже уставал от прыжков и иных телодвижений, которые не давали сабле соперника опуститься на него, - на грудь, руки, голову, - когда услышал вдруг женский крик. Он почти не сомневался, что кричала Ира, а тут еще эта проклятая сабля вновь опускалась на его голову, заставляя уходить в сторону. Разъяренный тем, что не может даже поглядеть, что происходит с его напарницей, Петр, парируя очередной удар, сделал это с такой силой, что сабля противника разлетелась вдребезги, а меч Петра с хрустом опустился на его плечо и располосовал врага надвое, словно тростинку. Знак на мече словно запламенел, и ярко проступили руны; Петр вихрем развернулся в сторону, откуда доносился крик и увидел, как Ира с трудом поднимает правую руку с мечом, чтобы отразить удар, который рушила на нее тонкая сабля в руке противника. Левой рукой она обхватила правое плечо, и её лицо исказила гримаса боли, видимо, она была ранена. Не разбирая дороги, благо, было недалеко, Петр бросился ей на помощь. Один раз он споткнулся и чуть не упал, а в другой раз путь ему преградил воин в плаще, отступавший от ударов двоих солдат барона. Петр попытался его обогнуть, однако тот ловким ударом отделил голову одного из солдат от плеч, походя швырнул его вместе с доспехами в лицо другого и повернулся к Петру, вновь поднимая меч. Разъяренный новой заминкой Петр сделал длинный выпад противнику в грудь, сам как бы пытаясь пролететь под его ногами. И пролетел, правда, на голову ему чуть не обрушился ливень крови и кишок, - меч взрезал всю нижнюю часть туловища нападавшего, как острый нож взрезает туго натянутую ткань. Петр едва сам не был разрезан, когда тяжелые кости падающего тела остановили движение меча и потянули за собой к земле его конец. Он извернулся и выдернул меч из распоротого тела, поворачиваясь к Ире и нападавшему на нее воину. Он увидел, что тот прижал её к стене и вот-вот разрубит своей саблей. Не мешкая и не колеблясь, Петр прыгнул вперед, нанося удар, как придется. А пришлось по поясу, и он разрезал тело противника практически надвое. И только и успел подхватить окровавленными руками падающую без сил Иру. Он оглянулся в поисках опасности, но заметил, что бой практически кончен. Повсюду валялись тела людей барона и нападающих, сплетенные вместе в смертельных объятиях, но невдалеке видно было, как паладин, барон, Даррек и оставшиеся в живых люди барона сражаются с немногими уцелевшими нападавшими. Последний из них, затравленно оглянувшись, со звериным ревом бросился на окружавших его людей, и на него упало сверху два или три клинка сразу. Он шатнулся, его голова была
разрублена, глаза обессмыслились, и он рухнул наземь, как срубленное дерево. Вновь повернувшись к Ире, Петр увидел, что она с трудом зажимает пальцами руки рану на плече. Клинок глубоко вошел в плоть, но, кажется, не задел важнейших кровеносных сосудов. Но и без этого, впрочем, была масса крови. Обессиленная девушка от боли закусывала губы. Петр рванул от плаща полосу ткани, которая показалась ему чистой, (благо, за сегодняшнюю ночь плащ превратился в столь драные лохмотья, что никакого труда это не составляло) и наскоро перевязал рану. Ира с благодарностью и болью в глазах поглядела на него. Он, не обращая внимания на происходящее вокруг, сунул не отертый от крови меч в ножны и поднял девушку на руки. Он отнес её на ту самую скамейку, на которой они недавно сидели, и принялся врачевать ее рану. Он в принципе учился этому колдовству, но сейчас предстояло впервые опробовать свои знания на практике. Его подстегивали жалость и ярость за то, что он не смог защитить её достойно. Когда он закончил, под окровавленной тряпкой от плаща, которой он перевязал рану, розовела обычная кожа, а следов раны не осталось и в помине. Девушка спала. Однако он, по неумению своему, истратил на это почти все еще остававшиеся у него силы и в забытьи сродни сну опустился рядом. Так и нашли их вошедшие, - девушка с кровавой повязкой на руке и полу сидящий рядом юноша в изодранной одежде и окровавленный с головы до ног. Даррек был одним из первых, кто их увидел, он без лишних слов подошел ближе и осмотрел их. Прикоснувшись к ним, он сообщил, что с ними все в порядке, только устали они очень. Именно он успокоил Лари, когда, увидев лежащих окровавленных спутников, она зашлась плачем, решив, что они мертвы.