Утро было так себе. Это если говорить деликатно. Но деликатно говорить совсем не хотелось. Хотелось рычать и материть себя, злодейку-судьбу и всех встречных поперечных. После вчерашнего тянуло начать утро со стакана, и продолжать банкет до полного исчерпания сил. Все это было из серии раз и навсегда отвергнутых возможностей. Я уже пару раз пробовал. Стоило начать - конца не будет. В остатке имеешь никуда не ушедшие проблемы, безвозвратно потерянное время и больную с похмелья голову. Без того поганое настроение ухудшало то, что утро было не простое, а субботнее. Приличные люди только начинали просыпаться. А неприличные - мои коллеги, в это утро, сбившись в ватагу, катили в Можайское показывать класс слалома. Конечно, я был не против составить им компании. Но в это утро мой путь лежал в противоположную сторону.
Я шел по аллеям старинного парка, направляясь на работу. Там в глубине стояли лабораторные корпуса. В одном из них я искал истину, и даже получал за это деньги. Процесс постижения захватывал настолько, что даже в выходные, если была возможность, я приходил сюда. Но поганое состояние духа было вызвано не сегодняшним приходом, а вчерашней глупостью. Неизвестно какой бес попутал, когда я решил зайти на "открытый" ринг. Открытым он был потому, что любой мог зайти и попробовать себя. Извиняло мою пылкость только то, что я застоялся и соскучился по реальному поединку. Растяжение почти зажило, а оптимизм, присущий молодости толкал на геройство. Увы, оппонент быстро нашел мою слабую точку. Короткий нижний удар в колено, почти незаметный для здорового бойца, быстро закончил схватку. Данное событие лишний раз подтвердило, что в поединках шутки не шутят, а жизнь не праздник, а борьба. Лечение следовало начать сначала. Ходить я мог, тренироваться тоже. Но бегать и проводить поединки мог нескоро.
Итак, я шел, вернее, хромал, к светящемуся яркими, в темном утре, окнами зданию. В выходные работали только подневольные аспиранты. Им нужно было закончить к сроку защиты диссертации, неотвратимо приближавшимся со скоростью курьерского поезда. Работали стенды, которые работали непрерывно, закрываясь только на праздники. Ну и пара чудиков вроде меня, искавших неизвестно чего.
Махнув пропуском перед заспанным лицом охранника, я, пытаясь стряхнуть сон, навеянный н стражем, двинулся к себе в цитологическую лабораторию. Идя пустыми коридорами, я подошел к освещенным дверям. Там, как обычно, варил какие-то свои смолы Леня. Почти всегда, когда я приходил, он был на месте, где и оставался, к моему уходу. Яркие двери в темном коридоре. Какой-то символизм, усиливаемый больной ногой. Хромая, я перешел из тьмы в свет. Официально это называлось лабораторией органического синтеза. В нашем биологическом институте со сложным названием, органический синтез был на подхвате к основным темам. Сюда шли трудиться или те, кто хотел найти последнюю пристань, или...
Или стоял передо мной. Леня, одетый в прожженный реактивами лабораторный халат, был высокий, выше меня, худой, с узкими плечами, согнутой спиной. На голове, в профиль напоминавшую птичью, во все стороны торчали курчавые волосы, общий предмет шуток о белом негре. Очки с толстыми линзами в пластмассовой оправе, клали последний штрих на книжный портрет сумасшедшего ученого. Реторты, колбы , змеевики, анализаторы, мигавшие разноцветными лампочками, запах органических эфиров, создавали странный, но понятный любому исследователю уют. В суетливом и беспокойном мельтешении жизни хотелось остановиться здесь хотя бы на несколько мгновений. Что я и исполнил без колебаний.
Держа колбу в левой руке, в сильном сомнении рассматривая ее содержимое, Леня потянул мне правую. Пожав протянутую руку, я хлопнул его по плечу, выражая симпатию. По колбе пробежала волна. Поставив колбу на стол, и вздохнув, Леня произнес:
-- Все бегаешь, да шутки шутишь. Мозги тебе даны человеческие, а ты их на фигню растрачиваешь.
Как всегда он высказал свежую и оригинальную идею. Это я ему сообщил, и поинтересовался:
-- Спустись на миг с небес. Расскажи как твои дела.
Леня не любил разговоров о себе и работе. Хотелось его расшевелить. Это была трудная задача. Но сейчас, похоже, удалось.
-- У меня праздник. Наконец-то закончил делать хреновою присадку к авиакеросину. Теперь смогу поработать без помех.
На все просьбы и мольбы рассказать о своих исследованиях Леня всегда отвечал одинаково, что придет время и узнают все. Своей жизнью Леня вызывал мое восхищение и раздражение. На то и на другое ему было наплевать. Он смешивал, синтезировал, анализировал, прерываясь только на сон и еду. В институте шутили, что прерываясь на физиологию, он скорбел о в пустую потраченном времени. Я поинтересовался:
-- Живешь ли ты вне лаборатории? Попробовал бы. Уверяю тебя, что это очень приятно.
Леня несколько раз перевел пытливый взгляд с колбы на меня. Не знаю, кто из нас вызывал у него какие чувства. Очевидно, с колбой он разговаривал бы с большим воодушевлением.
-- Существо без цели и смысла, просто машина для производства говна и себе подобных. И ты приходя работать в выходные, так или иначе это признаешь. А сейчас вали отсюда. Работай сам, и не мешай другим.
Выполняя Ленино указание, я пошел валить отсюда. Пожалуй, должен поправиться. Скорее Леня вызывал не раздражение, зависть. В моей лаборатории свет не горел, но серый зимний рассвет, как будто нехотя стал освещать наш несовершенный мир. Свет был включен, и я начал стерилизацию. Еще в университете мне вколотили в голову, что работа с клетками требует предельной собранности и аккуратности. Совершись ошибку, погубишь результаты опытов или себя. Хотя первое предпочтительнее, но тоже неприятно. Я вымыл руки спиртом, надел перчатки, бахилы, и приготовился одевать маску. Но начать работу не довелось. Раздался звонок внутренней связи, и строгий голос оператора пригласил срочно зайти к начальнику биостенда. Сняв лабораторную одежду, хромая и проклиная, злодей судьбу, я отправился выполнять приказ.
Кошка должна знать чье мясо она съела. Спускаясь в подвал, к шумящим внизу машинам, я вспоминал вкус давно съеденного мяса. Неправильно оформленная заявка, само собой. Непредставление в срок результатов, естественно. Раздача казенного спирта, личных конфет, улыбок и томных взглядов, чтобы влезть без очереди. Ну, не знаю. То, что вместо указанного в заявке штамма микроорганизмов был совсем другой, интересный мне, а не руководству. Вряд ли это можно быстро раскопать. Под эти веселые мысли я проходил мимо шумящих ферментеров, фильтров, прессов, сушилок, экстракторов и других навевающие поэтические строфы вещей.
Суббота. Никого из руководства. Работала дежурная смена, и кто-нибудь из начальства, поставленный для надзора. Стоя перед дверью с надписью "Начальник биостенда", я переминался с ноги на ногу, собираясь духом. Многовато неопределенности. Неизвестно кто там и неизвестно за что будут меня иметь. Как будто прыгая в холодную воду, я нырнул в кабинет. Вынырнув, я не обнаружил никого из тех, кого ожидал здесь увидеть. В кресле, нахмурившись, сосредоточенно перебирая бумаги, лежавшие на обшарпанном столе, сидела заместитель заведующего генетической лаборатории.
Она пришла в институт на пару лет после меня. Удачно вписалась в исследовательскую группу, заканчивающую многолетнюю работу по исследованию генома дрожжей. Потом как в сказке. Ей дали правительственную премию, наградили орденом, и недавно произвели в начальники. Говорили, что причина ее успехов была вполне простая. Хотя в открытую об этом предпочитали не распространяться. Слишком уж был грозен ее муж. Ее муж был наш ночной губернатор. Вряд ли кто мог определить, где кончался дневной и начинался ночной. Никто и не рвался искать эту границу. Если раньше жизнь была скучна, но стабильна , то теперь жить было кое-кому весело, но всем опасно. Сама жена ночного губернатора была весьма грамотным и квалифицированным ученым. Что до внешности, то было понятно, почему господин Феоктистов женился на скромной выпускнице биофака.
Оля Феоктистова уже на втором курсе была "мисс Университет". К четвертому курсу она выиграла конкурс вокалисток " Мы ищем звезду". Неожиданно для всех, считавших ее "куклой Барби", на пятом курсе ее диплом занял третье место среди выпускных работ биофака. В нашем дружном, раздираемым интригами и завистью коллективе, никто не мог понять, зачем Оля, с ее внешностью и могущественным мужем, пошла в науку. У меня были кое-какие мысли на этот счет. Но проверять их совсем не хотелось.
Обычно Оля, как и положено "синему чулку", приходила на работу в черном, наглухо закрытом брючном костюме, и тщательно собранными в плотный узел волосами. Со своими 182 см. роста она имела по голлвудскому стандарту 100-70-100. Эти параметры вместе с большими серыми глазами, сиявшими на гармоничном лице, обрамленном золотыми волосами, производили на любого мужчину сногсшибательное действие. Понятно, почему Феоктистов выбрал себе такую жену. Встречаясь в коридоре, мы вежливо здоровались. Иногда дискутировали на Ученом совете. Подавляя свои желания, я руководствовался железным правилом - "На работе не живи, а работай. И наоборот". Я жил, работая без любви, и любил без работы. Но даже самый отчаянный Казанова не рискнул бы подбивать клинья под жену господина Феоктистова. Таким образом, Оля была безукоризненно защищена от любых нескромных притязаний. В нашем институте любое подозрение на любовную с вязь трактовалось как безусловное признание совершившегося факта. Оля, как жена Цезаря, была вне подозрений. Не знаю, какие сплетни ходили на мой счет, но повода для них пока не было.
Занятия боевыми искусствами приучили решать быстро. Увидев заместителя заведующего генетической лабораторией, я достал свой несъеденный завтрак. Это было большое, называемое в сказках, наливным, яблоко. Со словами:
--Вручаю, самой прекрасной богине! Мытое. - Я, мгновенно, но с грохотом опустился на правое колено и протянул Оле яблоко правой рукой, поместив левую на правое предплечье.
К моему удивлению, Оля не показала никаких чувств, спокойно взяла яблоко и откусила, холодно заметив:
--Ловко у тебя получается. Предлагаешь взятку?
Я изо всех сил старался если не уйти от предстоящего приговора, то хотя бы смягчить сердце прокуратора своей простотой и веселостью.
-- Ловко получается то, что хорошо отработано. Я выполнил первое движение из ката под названием "Энпи". В переводе с японского, это значит ласточка. В первом приближении ката - комплекс упражнений, развивающих дух и физическую силу бойца. Но суть ката многогранна. Об этом можно рассказывать бесконечно.
Под глухой шум оборудования и серый, едва различимый зимний рассвет, я был готов говорить о чем угодно, лишь бы не касаться сути моей работы. Увы, моя надежда была тщетной. Генетика, как старого воробья, на мякине, то есть на виде бактерий, не проведешь. Хрустя яблоком, Оля спокойно осведомилась:
--В заявке написано, что в малом ферментере выращиваются пекарские дрожжи рода Sacharomycess. Ты мотивировал заявку необходимостью проверки ростовых качеств. Я не ошиблась?
Она не ошиблась. Случилось страшное. Заглянув в пробоотборник, она убедилась, что в малом ферментере, работающем по моей заявке, дрожжами не пахло. Жизнь, в лице Оли, давала очередной урок. Любой нарушитель должен быть готов к провалу. Слова разом пропали. Я ждал продолжения.
--Неизвестный вид бактерий, культивируемых без мер предосторожности по классу патогенных микроорганизмов. Это хуже чем преступление. Знаешь, чем это грозит людям, и тебе в частности?
Шансы были. Могло получиться в этот раз. Могло в следующий. Операторам было наплевать на содержание ферментера, а начальникам смен тем более. Непруха, что на субботу дежурной назначили Олю Феоктистову. Оставалось два варианта. Можно было посвятить ее в свою тайну, или попробовать как-то иначе. Разумеется, я выбрал второй вариант. Улыбаясь как можно более дружелюбно, я присел на шаткий стул, и, перегнувшись через письменный стол, постарался убедить Олю в своей невиновности.
--Оля, я работал с микробами пять лет в университете и десять здесь. Клянусь всем своим опытом, опасности никакой. Поверь, важность этого исследования не переоценить. Результаты могут перевернуть все наши представления о сущем. Буквально через несколько опытов я смогу доложить все.
Под мои горячи речи Оля спокойно хрустела яблоком. Не услышав продолжения, она подвела итог.
-- Ты, как змей подаешь яблоко познания, но пока слова твои не действуют. Говори все, как есть, а потом решим, как быть дальше.
До сих пор я не втягивал женщин в свои трудности, и не собирался начинать.
--Через два месяца выложу все как на духу.
Женщина оставила светскую жизнь и карьеру певицы непонятно почему, если не ради науки. Ясно, что она повела себя так, как я на ее месте. Я продолжал молчать, она говорила;
--Твой выбор: или расколешься здесь и сейчас, или в понедельник в дирекции будешь объясняться по моей докладной.
Выбор предстоял интересный. Провалиться сразу или помучиться до понедельника. Последствия было легко представить, но думать об это не хотелось. Из любого положения есть выход. Вернее даже два. Один оказался закрыт. Второй был невозможен. Приходилось совмещать приятное с полезным.
190 см. роста и двадцать пять лет занятий спортом отковали мою фигуру до нужных кондиций. Плюс к этому внешность, доставшаяся от папы с мамой. Во мне было намешано с десяток кровей. От древнего народа Моисея до шотландцев, служивших русскому царю. Проблем с выбором подруги, я никогда не испытывал. Но, после одной истории, оставившей незаживающий шрам в душе, я не стремился к прочным связям. Так сказать, "уходишь - счастливо, приходишь - привет". Не знаю, устраивало ли это обе стороны, но одна из сторон сожалений не испытывала. Настал момент, когда приходилось пользоваться внешними данными, нарушать все свои принципы и применять запрещенный прием.
Я одним прыжком бесстрашно, не встречая сопротивления, подскочил к двери и закрыл ее на задвижку. Следующий прыжок вынес меня к ошарашенной этой прыжковой техникой Оле. Там я повторил первое движение ката "Энпи", но уже в позиции тесного контакта. В деталях это выглядело так: правое колено помещалось на полу, левое, чуть выше сидения стула, а обе руки обнимали все 70 см. Олиной талии вместе со спинкой стула. Удары сердца молоточками, бьющими в барабан, стали отдаваться в висках. Служенный разговор закончился сам собой. Вопросы, заданные обнимаемой, были вполне понятны.
--Ты что, с ума сошел? Как это понимать?
Я встал с колен, как недавно встала Россия, под чутким руководством нашей власти. В отличие от России мною начинали руководить вполне понятные чувства. При этом я продолжал обнимать заместителя заведующего генетической лабораторией вместе со стулом, так что ее голова была уже выше моей. В этих непринужденных позах мы продолжали вести неслужебную беседу. Мой ответ на заданные вопросы был вполне предсказуем.
--Я тебя люблю.
Тормоза отказали. Поэтому я говорил вполне искренне. Посмотрев наверх в серые глаза, я увидел в них слезы. Еще я увидел пару кулачков, молотящих меня по всем местам, до которых они могли достать. Сыплящиеся сверху слова соответствовали производимым действиям.
-- Гад паршивый! Подлец! Мерзавец! Ты только сейчас меня заметил и вдруг заговорил?!
О главной причине я уже рассказывал, но сейчас мне тоже показалось странным, что я молчал о своем чувстве столько лет. В итоге я поставил стул, рывком поднял из него Олю, прижал к себе, и впился поцелуем в ее жаркий рот. Удары продолжали щедро сыпаться мне на спину и плечи, но речь стала менее связанной и потеряла убедительность. В основном повторялись вопросы типа: "Что ты делаешь?" и приказы "Пусти, сейчас же!" Я чувствовал волнующую мягкость и упругость ее груди, тесно прижимавшейся к моей. Член поднялся и уперся в ее плоский живот. Удары прекратились. С неожиданной для ее хрупкой фигуры силой, Оля уперлась обеими руками мне в грудь, пытаясь разорвать обнимающий ее захват.
Я повернул Олю, тесно прижав к себе ее спину. Мои руки ласкали ее груди, а рот покрывал поцелуями шею. Почти без сопротивления я повернул к себе прелестную головку, и, запустив руку в золотые волосы, впился поцелуем в рот, уничтожая последние остатки алой помады. Поцелуй затягивался, голова пошла кругом. Стены закружились, пол под нами заходил ходуном, грозя сбросить в неизвестность. Я чувствовал сердце, стучащее в бешенном ритме, рядом с моим. Чувствовал округлую упругость груди увенчанной сосками, твердеющими под ласкающими их пальцами. Чувствовал прелестную попку, напоминающую своими формами срезанную продольно треть спелого яблока. Продолжая поцелуй, я протянул праву руку к ремешку, держащему нижнюю часть часть брючного костюма, носимого на работе суровым генетиком. Порывистые слова, аккомпанирующие мои действия впечатление не произвели. Наверное, в спокойном состоянии я бы задумался. Но сейчас, я пропустил мимо ушей грозное предупреждение:
--Прекрати сейчас же! Если муж узнает, то убьет нас обоих!
Сбросив мешающие руки с ярко-красными ногтями, я рванул пряжку ремешка, расстегнул пуговицу и рванул молнию на женских брюках. Трусики, туго обтягивающие прелестную попку были того же красного цвета, что и остальные части туалета. Это завело меня еще больше. В один миг я скинул с себя брюки с трусами, и сдернул столь возбудившие меня красные трусики. Мои действия были прокомментированы следующими словами:
--Маньяк, чудовище, грубое животное!
Я не вступал в дискуссию. Оля продолжала вырываться. Но мне не показалось, что она это делала из последних сил. Я толкнул ее лицом на заваленный бумагами стол, и, схватив обеими руками за обнаженные бедра, с усилием вошел в нее. Мы оба застонали. Я продолжал входить и выходить, переместив руки с бедер на грудь. Я чувствовал пальцами мягкость сосков, членом мягкость и глубину ее чрева. Неожиданно пришло понимание, почему ночной губернатор женился на скромной студентке. Наверное, на его месте так бы поступил любой мужчина. Я чувствовал, как мы взлетали на сияющие нестерпимым, видным сквозь сомкнутые веки светом, вершины страсти, и падали с них в темные глубины наслаждения. Я продолжал входить и выходить в мягкое и податливое тело. Наши стоны зазвучали в унисон. Сквозь мутный взор я видел белые бедра, прямую спину, лежащую на письменном столе, и золотистые волосы, разметавшиеся по казенным бумагам. Поступательные движения время от времени стали сменяться вращательными и каким-то рваным ритмом. Время остановилось и рассыпалось на множество осколков. Звуки от звона осколков взорвались мелодией, звенящей множеством тонов, требующих завершающего мажорного аккорда. Аккорд последовал, мы с криком кончили одновременно. Я извергался долго, с мучительным наслаждением, ожидая конца. И наконец, наступило освобождение от прекрасной и пленительной страсти.
Мы кое-как приводили себя в порядок . Первую реплику подала Оля.
--Отвернись, скотина, прояви хоть каплю деликатности.
Каплю деликатности я проявил, пристально глядя в стенку. Проявляя деликатность, я признался.
-- Столько лет мечтал увидеть твое нижнее белье, и наконец прекрасная мечта сбылась.
-- Можешь повернуться. Показ моделей нижнего белья окончен. Мой любимый муж приказал своему начальнику службы безопасности наблюдать каждый мой шаг и докладывать ежедневно. Молись своему Богу, чтобы здесь не было жучка или камеры. Если молитва вдруг не проканает, ты - покойник. Пускай тебя утешит, что и я, скорее всего, тоже.
Туман рассеивался. До меня начал доходить возможный результат случившегося. За себя я не опасался. Но подвергать опасности чужую жизнь... А тем более не чужую. Пришлось говорить банальности.
-- Думаю, что смогу тебя защитить.
Оля прервала мои неубедительные слова.
--Скорее отомстить, но уже не на этом свете. Наблюдая дела мужа, я узнала, что самая маленькая пуля победит самого грозного бойца. Но мы отвлеклись от главного. Что за дрянь ты подпольно выращиваешь на казенном оборудовании?
Вот тебе и любовь.
-- Попробую по пунктам. Мое заявление о любви к тебе остается в силе. Если втянул тебя в историю, то приложу все силы, чтобы вытащить. Но две истории, это многовато для одной хрупкой женщины. Клянусь всем святым, что эти микробы не опаснее простых дрожжей. Не позже чем через два месяца, ты все узнаешь. Давай лучше поговорим о мирских делах. Если бы не замужество, то без колебаний предложил бы руку и сердце.
-- Лестно конечно получить предложение брака при живом муже. Тебе не кажется, что внезапная любовь, вдруг поразившая тебя, просто предлог, придуманный, что бы ни пустить меня к темной, и вряд ли честной тайне?
Сейчас уже я совершенно не был уверен в ответе. Думая решить проблему, я произвел еще одну. Я неожиданно понял, то, что сразу честно озвучил.
-- Я полюбил тебя чуть не с первой встречи. Соблюдал принципы и подавлял чувства. Успешно до поры. И вот сломался...
Я вздохнул. Оля закончила накладывать алую помаду и тряхнула прелестной головкой.
-- Ладно, если бы ты спокойно сломался сам. Но разве обязательно при этом ломать жизнь, ни в чем не виноватых людей?
Лучше бы она со всего размаха влепила мне пощечину. В ответ захотелось завыть волком. Но, как всегда, вместо желаемого я совершил необходимое, сказав уверенным тоном ободрительные слова.
--Давай решать проблемы по мере поступления. Никто не проиграл, пока у него не выиграли.
Окончание встречи, мягко говоря, самоуважения не прибавило.
--Спасибо за игру и проблемы. Иди, работай дальше.
День, наполненный взглядами в окуляры микроскопа, жарким пламенем горящей спиртовки и гудением вентиляторов, перешел в черный, цвета настроения, зимний вечер. Я нарушил три принципа, которым до этого следовал. Я подверг неизмеримому риску женщину, использовал внешние данные, чтобы добиться выгоды и завел связь на работе. Уром я шел в институт, как на ринг, на поединок, который будет выигран. Из института шел даже не боец после нокаута, а испуганный слабак, сбежавший под свист и улюлюканье зрителей. Тяжелая сумка со спортивным барахлом и болящее колено добавляли свои ноты в симфонию субботнего вечера.
Ярко освещенные окна, припорошенные медленно и мягко падающими хлопьями снега призывным светом разгоняли черноту вечера и не только вечера. Здесь была тихая заводь, куда я заплывал, чтобы обрести спокойствие и зарядиться энергией. Упругая пружинистость татами, шум макивар, выдерживающих молодецкие удары и мелькание протекторов, выписывающих причудливые траектории, действовали на мой дух как ласковый массаж, размягчающий усталое и напряженное тело. Общаться не хотелось. В угрюмом одиночестве я бил ни в чем не повинные макивары, садился в шпагаты и вставал на мостики. Акробатика посложне шпагата, кумите ( поединки со специальным задание) и спарринги были закрыты моим больны коленом.
Юлька, младшая сестра, давно бросившего карате приятеля, на правах полудруга полусестры решила нарушить мое мрачное одиночество и незамеченная прыгнула мне на плечи. Из угловатого подростка она начала превращаться в прелестную девушку. Шутка удалась. Я потерял равновесие и грохнулся на спину, придавив собой Юльку. Услышанные комментарии вывели меня из состояния мрачной сосредоточенности.
--Медведь паршивый. Ты же меня совсем задавил своей тушей! -Я молча подал ей руку, помогая подняться, продолжая слушать. - Хотела тебя развеселить. У тебя за вид, будто ты с похорон явился. Что случилось?
Увы, я знал только факты, которые никак не желали состыковываться, как части разных головоломок, придуманных сумасшедшим. Я ответил, как обычно, правдиво, но не до конца.
-- Происходят вещи, которых я не понимаю. Но это мое обычное состояние. Ну и колено, почти здоровее, снова заболело.
Наконец-то на меня соизволил обратить внимание наш учитель. Когда-то сильный боец, гибкий, быстрый, с великолепной реакцией и фантастической прыгучестью, имевший кличку "летун" на глазах набирал вес и превращался в обрюзгшего и согнутого годами и судьбой мужчину. Мне казалась, что прежняя сила бойца переходит в его юных учеников. Когда-то мы были лучшими друзьями. Но с годами наши пути расходились все дальше и дальше. Андрей оставил подростков, усердно выполняющих кумите, и присоединился к нашей паре, к счастью не так экспрессивно как Юлька.
--Не помешал? -Пошутил он. Ответа на шутку не требовалось.- Тренируешь нашего чемпиона? -Обратился он к Юле. Продолжая приятные расспросы, перешел ко мне. - Позавчера твое колено было почти здорово. Вчера нетерпение забило ключом, и ты пошел на открытый ринг?-На этот вопрос ответа тоже не требовалось. Андрей продолжил.-- Тебе не тело надо тренировать, а голову. Ты уже взрослый, а ума так и не набрался. Умная голова и сильные мышцы дураку достались.
На этом месте он в сердцах сплюнул, повернулся, и тяжело неся грузное тело, пошел обратно к подросткам, усердно молотящим друг друга. Юлька погладила меня по плечу, и, вздохнув, произнесла:
--Знаешь, я стала очень сильной. Если у тебя неприятности, рассчитывай на меня.
Сказав это, она вдруг сконфузилась, и с напряженным вниманием стала изучать траекторию падения снежных хлопьев за окном. Я не стал смеяться, с самым серьезным видом протянул ей руку для рукопожатия. Пожимая ее худенькую ладошку, я ответил:
--Я попрошу о помощи, когда придет время. Но и ты рассчитывай на меня, если понадобится.
Юля перестала изучать падение снега за окном, посмотрела мне в глаза, и для разнообразия уперла взгляд в пол. В этот вечер Андрей ко мне не подошел. В последнее время он занимался со мной все реже и реже. Симптом.
Ближе к ночи снег прекратился. Подул ветерок, норовящий добраться до кожи и идти вглубь. Качающиеся фонари бросали электрический свет, перекрещивающийся с чернотой дрожащих веток. Уютно светящие окна с немым укором намекали запоздалым путникам, что их место не на продуваемой метелью улице, а в теплоте дома. Неся груз проблем, разросшихся за день, уставшие мышцы, больное колено и тяжелую сумку, я финишировал тяжелую субботу, бредя к дому по плюющей на меня колючей поземкой злобной улице.
До домашнего тепла было уже не далеко. В стороне от моего пути стояла группка молодежи. Судя по шнурованным до колена шузам, черному прикиду и бритым затылкам, это были патриоты. Свою любовь к Родине они доказывали самым эффективным с их точки зрения способом. Они забивали насмерть какого-то по их терминологии "чурку", очевидно мешавшего процветанию горячо любимой страны. Спеша изо всех сил, я сосчитал число патриотов - одиннадцать. Без больного колена, усталости и сумки добежал бы быстро. Если бы не отягощающие факторы, то в сватке наши силы были примерно равны. Правда, за меня был фактор внезапности. Пока я со всей возможной скоростью хромал к точке контакта, план действий составлялся сам собой. Вообще план на столкновение состоит из четырнадцати пунктов. Первым разделом идет оценка потенциала противника, а последним пути и способы отхода. Медленно поспешая, я мысленно заполнял пустые клетки в карте предстоящего столкновения. Но, как оказалось, зря.
С моим прибытием активная фаза действия прервалась. Пинание ногами прекратилось не из-за меня. Перед молодежью стоял худощавый мужчина, ростом мне по плечо. Внешность у него была вполне заурядная. Чуть тронутые сединой виски, густые усы, прямая спина. Незаурядными были зеленовато-карии глаза, яркими угольками горевшие на очевидно нравящимся женщинам лице. Мужчина беседовал с бритоголовыми. Начало переговоров я пропустил, и первые услышанные слова была угроза главаря.
--Слушай, батя, вали отсюда по-хорошему, а то сейчас рядом с "чуркой" положим.
Предусмотрительно составленный план столкновения, впрочем, как большинство таких планов, разбился при столкновении с действительностью. Я собирался влететь в толпу с тыла. Человек пять выходили из игры, остальные были бы деморализованы. Пришлось использовать запасной вариант - "брать на понт". Во мне больше центнера боевого веса без капли жира и неизмеримый приборами, но фиксируемый любым бойцом, боевой дух. Я уверенно подошел, стараясь скрыть хромоту, и выступил с предложением.
--Ребятки, может со мной поговорим? Пока я вижу, что одиннадцать одного не боятся.
Возникла пауза, ситуация изменилась. Никакой хулиган не хочет драться. Он хочет бить, желательно без сопротивления. Это действие и происходило на обсвистанной зимним ветром улице. К моему изумлении ответ пришел не от спрашиваемых, а от их собеседника.
--Подождите, молодой человек. Я еще не закончил.
В немом изумлении я выполнил указание, и стал слушателем. Мужчина продолжил.
--Я вижу, что вы хорошие ребята. С него уже достаточно. -Он махнул рукой в сторону лежащего. -И вам неприятности совсем ни к чему. Давайте разойдемся спокойно.
В морозном воздухе повисла пауза, во время которой я мысленно просчитывал варианты событий. Утешительного было мало. Я попытался оценить своего возможного союзника. Настоящий боец шестым чувством чувствует кто перед ним, понтарь, трус или боец. Если боец, то какой силы. К моему удивлению говорившего я не чувствовал, словно передо мной был не человек, а пустое место. Пауза закончилась, удивление продолжалось. Главарь скомандовал:
--Все, уходим!
Патриоты дисциплинированно побежали вдоль улицы.
Тем лучше, решил я. В это время мужчина подошел к избитому, лежавшему в позе эмбриона, и наклонился над ним. Я уверенно спросил.
--Скорую вызываем?
В ответе я не сомневался, и уже достал мобильник. В это время мой несостоявшийся союзник тер снегом виски лежавшего и что-то шептал над ним. Избитый поднялся. Мужчина положил ему руки на голову. Сын то ли Таджикистана, то ли Киргизии посмотрел осмысленным взглядом, неразборчиво поблагодарил и пошел в ночь.
Мы остались один на один. Я протянул руку, для рукопожатия. Пожатая мной рука была сильной и твердой. Я подвел итог.
--Хорошо, что хорошо кончается. Удачно, что биться не пришлось. Результат мог быть не в нашу пользу.
Собеседник в ответ посмотрел пристально мне в глаза и вздохнул. Хорошо, что не присвистнул, потому, что от пронзительного взгляда его зелено-карих глаз забегали мурашки. Если бы свист соответствовал взгляду, он, наверное, мог выступать Соловьем-Разбойником. Но его слова были из другой ненародной сказки об оживших компьютерах. В горячке я не представился, и мой собеседник ответил тем же, сразу начав анализировать мои слова.
--Вы слишком оптимистичны, употребляя сослагательное наклонение. В вашу пользу был неплохой боевой опыт, хорошая подготовка, физические данные и внезапность. Против - численность противников, их сплоченность, ваша усталость и болезнь. -Здесь он запнулся, мгновенно окинул меня взглядом , и продолжил.-Извините, напутал. Еще хуже. Не болезнь, а травма левой ноги.-Новая пауза и компьютер подвел итог.-Таким образом, думаю, у вас был примерно один шанс из пяти с половиной уцелеть. Вместе с вами погибнет несделанное, не родятся ваши дети, ваша роль в неначавшейся истории не будет сыграна.
Ну и денек. Начался с секса на работе, а закончился лекцией под фонарем. Я разозлился, о чем и поведал непрошенному учителю.
--Как я понимаю, вы прибыли из будущего, чтобы уберечь меня от неправильных шагов. Если я ошибусь, линии истории перепутаются, и наступит хроноклаза или что-нибудь, похоже.
Довольный своей шуткой я развернулся чтобы, наконец, добраться до дома. Остановил меня вопрос.
--Неужели вам неинтересно, почему столкновение закончилось, так и не начавшись?-Мне было интересно, о чем я сообщил развернувшись обратно. Собеседник продолжил.-Попробую по порядку. Немного подумав, вы сами догадаетесь, что материальные тела могут путешествовать по времени только в одну сторону.-Шутки он не понял. После того, как наши пути с Андреем разошлись, мои шутки мало кто понимает, подумал я с горечью.-Расчет вариантов вы могли произвести с амии, если бы дали себе труд задуматься.
Опять, блин, учит. Я прервал гладкую речь невежливым замечанием.
--Давайте ближе к теме.
Собеседник согласился.
--Позвольте вопрос. Вам важен результат или процесс?
Мой честный ответ.
--Когда как. Но сейчас конечно результат.
Собеседник с удовлетворением улыбнулся.
--Вот видите вы сами признали, что важна не победа любой ценой, а результат.-Ничего подобного я не признавал, и молча продолжил слушать.-Когда-то я был бойцом вроде вас. Но потом понял, что побеждать надо не телом, а головой.
Я возразил.
--Если вы были бойцом, то должны знать, что схватку одними мускулами не выиграть.
Дальше я услышал странное.
--Когда вы овладеете боевым искусством в совершенстве, для победы тело станет ненужным.- Я ничего не понял, о чем и сообщил, и услышал в ответ.-Вы не готовы к объяснениям, и, может быть, не будете готовы никогда. Хорошо, покажу на примере. Попробуйте меня ударить.
Вот еще придумал, блин.
--Без повода не дерусь.
Похоже, моя непонятливость стала действовать на нервы.
--Ударьте слегка.
Я протянул руку, чтобы хлопнуть собеседника по плечу. Мне никто не мешал, но движение не пошло. Я поставил сумку на землю, и повторил попытку с тем же результатом. Разозлившись, я встал в стойку и провел свой фирменный прямой короткий удар с передней руки. Это движение я делал миллионы раз , и оно получилось, но закончилось так и не дойдя до оппонента. Мое настроение изменилось на противоположное. Я косноязычно выдавил из себя, запинаясь.
--Как это?
Ответов было много.
--Я никого не учу, а вы будете готовы к учебе через много лет или никогда. Все в ваших руках. Я оказался здесь случайно, так же как и вы. Но таких случайностей, как эта не бывает. Только Создатель знает наверняка, но мне кажется, что вы находитесь в водовороте событий. И это не несет вам ничего хорошего. Хотел бы ошибиться, но... Сила у вас есть, но боюсь, ее не хватит. Если будет невмоготу, свяжитесь со мной, попробую помочь. Last, but not least. Горячий парафин на колено. Должно помочь.
Похоже, что встреча заканчивалась. Я стоял как парализованный, а мой собеседник медленно удалялся в зимнюю вьюгу. Неожиданно он остановился, хлопнул себя по голове, повернулся и вернулся быстрым шагом.
--Совсем забыл самое главное.
--Попрощаться? - спросил я.
Собеседник взмахнул рукой.
--Не то. Способ связи. Вы как боец владеете медитацией? - Я молча кивнул.-Тогда включите любой передающий прибор, например мобильник, или лучше компьютер в сеть, и пошлите призыв. Я услышу.
Представление заканчивалось. Все, что я мог спросить напоследок было:
--Зачем передающий прибор?
Ответ соответствовал вопросу.
--Если вы запечатаете в бутылку просьбу о помощи и опустите плавать в ванну, результат вполне предсказуем. Но если пустите вниз по реке, где будет растянута сеть, ваш призыв дойдет до адресата.
На этот раз незнакомец повернулся и стал уходить окончательно. Непонятно зачем он выбрал такой экзотический вариант, а не дал номер мобилы, или электронный адрес. Ряды моих сторонников росли. К Юльке присоединился неизвестный благодетель с непонятной силой. С такой командой можно было не бояться грядущих бедствий, которые благожелательный собеседник пророчил мне как мудрый сверчок - Буратино.
В полном соответствии с классиками понедельник начался в субботу. У института стояла Олина Тойота с охранником. От сердца отлегло, пока все живы. Опять повезло, на биостенде жучков не было. Захотелось пройтись колесом и сплясать джигу-дрыгу прямо на глазах спешащих начать трудовой день моих коллег. Камень, пригибавшей к земле, упал с плеч и я распрямился. Вместе с давно умершим Диком, английским королем, захотелось крикнуть: "Прочь тени, вновь Ричард стал самим собой". В лабораторию я летел, прыгая через две ступени. Даже вентиляторы, шумевшие привычным шумом, играли бравурные марши, а серое зимнее небо было расцвечено разноцветными радугами.
Воспользовавшись первым поводом, я схватил образцы биомассы для анализа и понес их к генетикам. Любопытствующим тетенькам в белых халатах, с интересом контрразведчиков следивших за всеми подозрительными контактами, я объяснил, что лень писать сопроводительную записку. Но у нас если люди репродуктивного возраста и разного пола встречались в служебной обстановке несколько раз, народная молва выжигала клеймо "любовники". На меня и Олю были направлены взгляды всех любопытствующих кумушек и кумов. До сих пор поводов для пересудов не было. Голос кротости и благоразумия советовал сидеть тихо и не высовываться. До поры до времени я слушал этот голос, но сейчас с тем же успехом можно было советовать алкашу, заглотившему пару стаканов, проявить мудрость, прекратить банкет, остановиться и подумать о последствиях.
Оля сидела в стерильном боксе вся в белом, похожая на призрак. Белая шапочка, белые перчатки, белая маска на лице и белый халат. Даже в такой обстановке она соблюдала стиль. На халате была ее монограмма - большой круг и в нем два малых, разделенных горизонтальной чертой О и нем ф. Одним словом -королева. Радостное настроение разом испарилось, как утренний туман, разгоняемый восходящим солнцем. Мое солнце сидело в стерильном боксе. Я с горечью подумал о потерянных годах, когда я убивал свою любовь. Пришла пора платить по счетам. Теперь любовь взбунтовалась, и стала убивать меня. Хотелось схватить любовь, сидевшую в боксе, и бежать с ней куда-нибудь на край света. Реализация этого смелого плана давала в итоге два наших трупа. Может быть трупов будет больше, если нас не захватят врасплох. Нрав Олиного мужа - господина Феоктистова, ныне респектабельного бизнесмена и депутата, в прошлом кровавого бандита по кличке " ночной губернатор" держащего в страхе весь город, был хорошо известен. Трупов за ним числилось немало. Но почему-то ничего нельзя было доказать.
Я терпеливо ждал, держа в руках пробирки и переминаясь с тоской с ноги на ногу. Наконец Оля соизволила закончить свой труд. Она неторопливо сняла маску и перчатки и покинула стерильную зону, не забыв включить УФ-лампы, для убийства бедных бактерий, которых принесла с собой. Наверное, Оля ожидала встречи со мной. Промежуточный бокс был непрозрачный. Когда она вышла, цвет одежды был абсолютно черный. Полноту цвета портили золотистые волосы, рубиновые сережки и рубиновый перстень в тон. Как будто на похороны собралась, подумал я. Сухо поприветствовав товарища по работе, в моем лице, Оля приглашающе махнула рукой в сторону кабинета. Дверь она предусмотрительно оставила открытой. Вряд ли кто мог услышать разговор, но смотреть - сколько угодно.
Оля слушала мои пространные инструкции о предстоящем генетическом анализе, записывала, благосклонно кивала прелестной головкой с подрагивающими сережками и задавала деловые вопросы. Я чувствовал, как время свидания подходит к концу и старался запомнить милый образ, понимая, что в следующий раз могу вблизи увидеть ее не скоро. Но беседа продолжилась, Оля спросила:
-- Можно поинтересоваться, как успехи твоей группы?
Мы воплощали в жизнь предсказание американского фантаста Азимова сделанное им еще в прошлом веке. В будущем человечество жило в стальных пещерах под землей и боялось открытого пространства. Когда я в детстве читал эту сагу, то в самых смелых мечтах не предполагал, что буду проводить в жизнь пророчества фантаста. В стальных пещерах люди питались модифицированной биомассой дрожжей. Выращивание дрожжей процесс гораздо более эффективный, чем любое сельскохозяйственное производство. Сложность в том, что наряду с белками, витаминами и прочими вкусными и полезными веществами, дрожжи содержат слишком много ДНК, несущей чужой генетический материал. Поэтому нужно было вывести подходящий штамм дрожжей и научиться избавляться от ДНК. Сложностей хватало, но мы продвигались к цели, атакуя по всем направлениям, как наши предки штурмующие Берлин.
Рассказывая о работе, я вдруг выскочил из узды, в которой привычно держал себя. Единственным оправданием могла быть любовь, помутившая осторожный и дисциплинированный ум ученого. Вместо того чтобы спокойно ответить на вопрос и ... И все что угодно. Но меня понесло. Вот мой ответ.
-- Готовим образцы для испытаний. Потом обязательная доработка, и Бог знает что еще. Короче начать и кончить. А про другую работу... --Я сделал паузу и вдохнул -- Понятно, что прогресс не остановить. Представь, что будет, если мы сможем управлять клетками. Это может быть вечная жизнь или лучи смерти. Смотря как применять. Даже страшно подумать, что будет, если информация попадет в преступные руки.
В этот миг Олино лицо исказилось. Обычная уверенность и самообладание сменились на растерянность и отчаяние. До меня начал доходить смысл случившегося. Оля как тупому подростку написала крупно на листке бумаги: "ЖУЧКИ!" В попытке замаскировать свою неосторожную болтовню я начал нести какую-то околесицу на счет того, что это институтские байки, которыми старые профессора пугают молодых лаборанток. В тот момент я надеялся, что и в этот раз пронесет. До сих пор кривая вывозила. Применяя метод индукции, оставалось надеяться, что так будет и на этот раз. Что-то пошло явно не так. Моя тщательно выстроенная жизнь пошла в разнос. Что, купился на круглую попку и сипатичную мордашку, спросил внутренний голос в основном дающий практические советы, но часто ехидно комментирующий мои промахи. Я задал внутреннему голосу, занимавший меня вопрос, о том, как все исправить. Ответ был вполне понятен.
Но не все было плохо. Совет ночного благодетеля оказался верным - колено почти не болело. Еще пару процедур и можно будет прыгать как прежде. Но, как пуганая ворона, боящаяся куста, я не стал искушать судьбу и вместо укрепления тела решил выполнить совет внутреннего голоса и укрепить дух. Если тьма сгущается и не видно просвета, то это не значит, что кругом сплошная ночь. Очень может быть, что ты просто не видишь свет вокруг тебя. По крайней мере, если тот, кому ты веришь, не уверит тебя в этом в этом, или в обратном. У меня есть человек, которому я верю - мой Учитель. Мы видимся не так часто, как хотелось, но не так редко, чтобы это не определяло весь ход событий. Короче, сегодня вечером после работы, я собрался сменить мирскую жизнь на духовную. Но если ты попадаешь в колею, то, ни откуда не следует, что выскочишь из нее, не прилагая усилий. Короче, позвонила Юлька, и изо всех сил стараясь не расплакаться, сообщила, что у нее сегодня вечером отбор на чемпионат среди девушек, а Андрей отказался быть ее секундантом. Программа на сегодняшний вечер определилась сама собой без всякого моего участия. Я не пойду искать путь в мир гармонии и совершенства. Вместо этого я, как мог, успокаивал плачущего подростка обещая быть сегодня вечером ее верным секундантом.
Моего понимания не хватало, чтобы оценить происходящее. С одной стороны свобода воли, великий дар, данный нам Создателем. С другой стороны предопределение. События, летевшие чередой, и моя реакция на них. Казалось что я выпал из реальности, и с интересом наблюдаю action совершенно меня не касающийся, происходящий с кем-то совершенно посторонним. Я разделился в самом себе. Одна часть меня пыталась на практике решить модифицированную задачку про одновременную перевозку через реку волка козы и капусты. Другая часть с интересом наблюдала, как этот пацан будет выпутываться из узлов, затягивающихся все туже с каждым движением. Один был ученый, привыкший решать строгие задачи с известными условиями. Другой - боец, проведший множество схваток, на татами и вне его, любитель женщин и острых ощущений.
Больным зубом давила досада за то, что Андрей перенес свое отношение ко мне на мою молодую подругу - Юльку. У нее был трудный период - родители разошлись, брат, приведший ее в секцию, подсел на иглу. Да в придачу переходный возраст, когда у вполне нормальных подростков ветер полового созревания начисто сносит крышу. Я помогал ей, чем мог. В основном это были добрые слова и дружеское похлопывание по плечу. Но несколько раз пришлось помочь разобраться в непростых детско-подростковых отношениях. С моими внешними данными это было совсем нетрудно. Когда дядя с габаритами шкафа и опытом жизни в детской банде ( грехи молодости) убеждает согнутых кифозом и сколиозом прыщавых подростков вести себя хорошо, убеждение срабатывает.
Андрей привел меня в мир единоборств. Я был кандидатом в мастера по плаванию. Кандидатом, которому никогда не стать мастером. Андрей проводил у нас в школе олимпиаду по математике. Мы разговорились. Я пожаловался на свою горькую судьбу, и Андрей привел меня в секцию, где он тренировался. Прошли годы. Андрей бросил высокооплачиваемую работу программиста, кончил академию физкультуры и стал профессионалом. Многому из того, что я умел, научил он. Его авторитет был непререкаем. Он приходил в зал утром и уходил поздно вечером. Закончив выступать он, как многие из нас, прекратил тренировки. Появилась борода, одутловатость и живот, мешающий ходить. Знавшие его, делали вид, что ничего особенного не происходит. Я не согласился, что жизнь - такова, какова она есть. На правах друга, я попросил его перестать медленно сползать в пропасть.
--Учить меня будешь? - спросил Андрей, хмуро глядя из подлобья.
В этот момент у меня взыграла гордыня. Перебирая в памяти прошедшее, я много раз жалел о случившимся. Но сделанного не вернуть. Мое негодование имело эстетическую основу. Мне до боли было жалко, что стройный и стремительный боец на глазах превращается в потухшего грузного дядьку. Я не подумал, о том, сколько сил Андрей вкладывал в своих учеников и зло ответил:
--Ученого учить - только портить.
Больше мы не разговаривали. Андрей подходил ко мне, чтобы дать совет, все реже и реже. Может быть, он ждал моих извинений. Но я считал себя правым, и начал подумывать о переходе в другой клуб.
Но Юлька точно не была, ни в чем виновата. Андрей показывал свою темную сторону. Стоя в углу освещенного ринга и последний раз перед схваткой, разминая худые Юлькины ключицы и накачивая ее энергией, я вспоминал Олю. Мало того, что стоило закрыть глаза, передо мной всплывало как наваждение ее лицо, напоминавшее женский портрет с полотна Греза. Хуже было то, что мое тело не могло забыть мягкость и упругость ее совершенной фигуры. Я вспоминал ее грудь, талию, округлые бедра и скрипел зубами от вожделения. Лис в винограднике мог с чувством сказать, что зелен виноград, и с достоинством удалиться. Я был лисом, которому дали съесть спелую, полную сладкого сока виноградину, и навсегда запретили приближаться к винограднику. Увидев мое перекошенное лицо. Юлька с тревогой спросила:
--Что с тобой происходит?
Я ответил частично правдиво:
--За результат волнуюсь.
Юля потерлась носом о мое плечо, и поспешила успокоить:
--За меня не волнуйся! Все будет тип-топ!
Отвлекшись от сексуальных мыслей, я стал давать последние наставления перед поединком.
--Сконцентрируйся с первого движения и не расслабляйся до конца. Смотри ей в глаза и на контур тела. Не задерживай взгляд на конечностях. Показываешь движение справа, атакуешь слева. Мягкий блок, а за ним жесткий удар. И главное, не волнуйся. Любить, ненавидеть или нервничать можешь до поединка или после. В бою твои чувства - твой первый враг.-На этом месте звяканье гонга прервало мой монолог. Я толкнул Юльку вперед, и хлопнул по округлой попке, прокричав последнее напутствие.-Вперед, победа будет за нами!
Увы, но мое предсказание не спешило сбываться. Скорее наоборот. Юлькина соперница азиатка с иссиня-черными волосами, заплетенными в косу, уложенную вокруг головы, раскосыми глазами и длинными конечностями, казалось, была создана для боя. Юлька была хорошо подготовлена. Я сам ставил ей технику. Она обладала быстрыми и сильными ударами, замечательной реакцией и гибкостью, позволявшей выпутываться из самых сложных ситуаций. Но ее соперница все делала лучше. С первых мгновений на Юльку посыпался град ударов по всем уровням. С видимым удовольствием, осознавая свое превосходство, азиатка сыпала комбинациями из двух, трех и даже четырех ударов, меняя сочетания ударных поверхностей рук и ног. Такой техникой можно любоваться, если только она не обрушивается на близкого тебе человека. О контратаке можно было не помышлять. Только гибкость и быстрота позволяли Юльке избежать полного разгрома. Но в конце раунда уже подуставшая Юлька пропустила нижнюю подсечку и с грохотом рухнула на пол. В этот момент прозвучал спасительный гонг.
В перерыве я как мог, разминал ушибы, махал полотенцем и давал напиться. Потом объяснял, что во втором раунде все пойдет иначе, потому что азиатка начала выдыхаться и будет легче. Советовал подходить под левую сторону, потому что соперница любит атаковать справа. Во втором раунде все пошло еще хуже. Юлька пропустила прямой удар в солнечное сплетение и "поплыла". В этом состоянии тело, повинуясь заложенным навыкам, продолжает сражаться, но дух отлетает. Опытный боец в этот момент усиливает натиск и кончает поединок. На наше счастье Юлькина соперница не была опытным бойцом. Из угла соперницы заорали, требуя усилить натиск, но и в это раз нас спас звук гонга.
На подгибающихся ногах Юлька подошла к табуретке и рухнула. Из ее глаз потекли слезы.
--Не прошла. Опять не прошла. -Еле слышно шептали ее разбитые губы.
Судья вопросительно посмотрел в мою сторону, ожидая решения. Если я не прекращу поединок за явным преимуществом соперницы, то он сделает это после нескольких движений. Мысль выскочить на ринг меня не посетила, но хотелось сесть рядом с Юлькой и заплакать дуэтом. Судья был безусловно прав. Выпускать девушку на ринг в таком состоянии было просто бесчеловечно. Лихорадочно ища выход, я перебирал варианты и не находил ничего. В последний момент я вспомнил, как незнакомец реанимировал лежащего на снегу. Я стал тереть Юлькины виски и говорить ободряющие слова. Внезапно я почувствовал, как рухнули разделяющие нас преграды. Я почувствовал ее нежную и трепетную душу, пульсирующую под моими руками. Я вспомнил положение рук незнакомца на голове избитого человека. Большие пальцы на глазницах, указательные соединены в третьем глазе, средний и безымянный обнимают большие полушария мозга, мизинцы в ушных раковинах. Сделано!!! Я почувствовал, как сила вытекает из меня, как вода из прорванной дамбы и укрепляет разбитый и измученный Юлькин дух.
Я едва стоял на ногах, с трудом держась за столб ограждения ринга. Ощущение было, как будто я провел двенадцать раундов, а потом для заминки сбегал кросс с отягощением. Но в глазах Юльки высохли слезы, а на губах заблестела улыбка. Я чувствовал, что настроение у нее стало как у девчонки, спешащей на первое свидание, а сил невпроворот. Не успев удивиться, я давал совет.
-- Когда выйдешь на ринг держи руки повыше, так, чтобы на них пришлось все внимание соперницы. За руками незаметно подними как можно быстрее и выше правую ногу, согнутую в колене, и оттуда хлестни короткий круговой маваси-гири ей в голову. Должно пройти.
Откуда у меня была такая уверенность, я не знал. Сил не осталось. Тяжело дыша, я смотрел на ринг. Как только судья оставил соперниц один на один, Юлька подняла согнутые руки на уровень лица. Азиатка, не спуская взгляд с ее рук, сделала мягкий шаг вперед навстречу. Мгновенно поднятая нога и маваси-гири в голову. Юлькина соперница остановилась, как бы в недоумении, и с грохотом рухнула на пол ринга. Судья отсчитал до десяти. Но девушка не подавала признаков жизни. На ринг выскочили медики, принялись светить фонариками в закатившиеся глаза и пытаться привести в чувство упавшую. Если человек видит летящий удар, то даже если удар достигнет цели, последствия не слишком тяжелые, потому что мышцы шеи рефлекторно напрягаются, амортизируя силу удара. Если удар приходит незамеченным, со стороны, последствия самые тяжелые. Девушку выносили на носилках при мертвом молчании зрителей. Симпатии зала в этот вечер были не на нашей стороне.
Ошарашенная происшедшим, вся мокрая от пота, счастливая от победы, внезапно свалившейся на нее с неба, Юлька подбежала к нашему углу. Она обхватила мою шею двумя руками и расцеловала лицо звучными поцелуями. Выпустив из объятий, не отводя головы, глядя на меня снизу вверх, она спросила самый волнующий ее на тот момент вопрос.
--Расскажешь, как тебе удалось меня так завести?
Как говориться, вопрос, конечно, интересный. Ответа я не имел, но свои соображения высказал.
--Юля, дорогая, я тебя очень прошу об одной услуге. Выполнишь?
Не знаю, о какой услуге она подумала, но явно не о той, о которой я собирался просить. С внезапно посерьезневшим лицом Юля ответила.
-- Нет проблем. Проси, что хочешь. -Потом поправилась-- Все, что смогу.
Мы уходили с ринга. Я провожал девушку в раздевалку. Не знаю почему, допустим из осторожности, или на всякий случай, или внутренний голос посоветовал. Можно выбрать любое объяснение. Или то, что я не назвал. Я попросил.
--Кто бы тебя ни спрашивал о поединке, правду не говори. Доказать будет не возможно. Говори, что случайно решила треснуть "маваси" в голову, и, вдруг, неожиданно для тебя самой прошло.
Юлька посмотрела на меня округлившимися от любопытства глазами, и заговорческим шепотом спросила:
--Почему?
Объяснений не было, кроме врожденной скромности, которую никто из окружающих не замечал, и чувства опасности. Я сказал правду.
--Может быть, очень опасно для меня, да и для тебя тоже. Говори, что повезло, и прикидывайся дурочкой.
Конец января в Питере. Покрытые инеем ветви деревьев, закутанные до бровей прохожие неизвестного пола и возраста, спешащие, как крысы, шмыгнуть от одной теплой норки до другой. Туман, стоящий долгую ночь, и к утру разгоняемый коротким оранжевым солнце, и всеобщее ожидание весны . Она, как кажется, не наступит никогда. Приход весны, который чувствуют и ждут все, от новорожденных младенцев до готовящихся к уходу эажившихся на этом свете существ. Долгая, очень долгая зима. Самый северный большой город мира. В Лондоне, Париже или Вашингтоне была примерно одна и та же погода. Пожить там немного было приятно. Но жить без такого разделения на четыре сезона, как у нас, для меня было попросту невозможно. Я родился в этом странном городе. Родился, как говорят, в великой стране. Эта страна обрушилась и разбилась вдребезги. На счастье, я жил в ней только младенцем. Потом была другая страна, потом следующая. Нам пытались объяснить, в какой стране мы живем сейчас, но, по-моему, этого не знали сами объясняющие. Для меня это не имело значения. Это была моя страна, и если этой стране было суждено погибнуть, а, похоже, к этому все шло, я собирался погибнуть вместе с ней.
Но, как говорится у, меня так просто не возьмешь, у меня в кармане нож. Я верил, что результаты моей работы смогут перевернуть это неправильный мир. То, на что я натолкнулся случайно. Вернее даже не я, а мой дипломник. Пацан, года на три помладше, присланный для написания диплома, под мое руководство. Он показал результаты и пропал, занятый событиями богатой личной жизни.
Я люблю нестандартные задачи, и задал ему нелинейные условия. То, что он принес , как я тогда думал, не лезло ни в одни ворота. Данные противоречили всем основам. Студент пропал, но результаты остались. Я помнил, чему учил Учитель. "Если весь мир говорит тебе, что черный лебедь - белый, не верь миру, а верь себе". Я не поленился и повторил его работу. Если мои результаты плясали на грани очевидного, то данные студента были необъяснимы. Если бы не студент, то сомнительные данные, полученные мной, легко объяснимые естественными ошибками, были бы отброшены.Я, уже зная опасные места, и повторил еще раз. Я понял, что студент оказался гениальным экспериментатором. Он, а не весь мир - был прав. Лебедь оказался черным.
Наступало время защиты диплома. Димы Петрова не было нигде - ни дома, ни в университете, ни у нас, на месте его преддипломной практики. По месту прописки Димы, замужняя сестра кроме облегчения не испытывала иных чувств по поводу его пропажи. В универ он не являлся месяца четыре. Что называется, приехали.
У меня немало знакомых. Я поднял на ноги всех коллег, друзей по универу, знакомых спортсменов, и даже корешей ( тех кто не сел, или вышел) по детской банде. Один из отсидевших его и нашел. Он жил на складе контрофакса. Жратву ему приносили. Туалет и душ там имелись. Он охранял полки с разным дерьмом ( на мой взгляд) и барабанил какую-то хрень на компе. Общаться со мной он не категорически не хотел. Я употребил все обаяние, что имел, чтобы его разговорить, но без результата. Он стоял непоколебимо, как скала. Но вдруг я почувствовал, что он прогибается совсем в другом месте. Я сменил роль и послал ему сигнал, как своей младшей сестренке - нежность и сочувствие. Дима упал мне на плечо и расплакался. Его бросил любимый. Теперь жизнь не имеет смысла. Его единственное желание умереть. Но сил не хватает, что бы все кончить.
Я обращался к нему как к любому живому существу, попавшему в беду. Неважно кто это. Червь, выползший на асфальт, птенец, слетевший с гнезда, или кот, преследуемый стаей диких собак. Я всегда испытывал одно желание, отключавшие все другие - СПАСТИ СЛАБОГО. Тем более, когда перед тобой существо одного с тобой вида, и, тем более, очень нужное тебе существо. Я объяснял ему, что с этим любимым жизнь не кончается. Придет другая любовь, и другая жизнь. Я клялся, что пройдет время ,и он будет вспоминать о своем горе со смехом. Я умолял дать мне шанс, и поверить. Дима нехотя огласился. Он спросил, как ему жить, если у него нет образования и специальности. Я спросил:
--Если будет диплом, придешь ко мне работать?
Дима нехотя согласился, не веря в результат. На кафедре, которую Дима кончал, не отвергли мое предложение. Если я принесу все подписанные бумаги об преддипломной практике, они с удовольствием забудут о прогуле целого семестра. Я давал взятки, очаровывал, и угрожал. В итоге бумаги были подписаны. Дима получил диплом, и пришел ко мне на работу. Он, как Паганини, имел пальцы, данные ему Богом или дьяволом. Мой, не признающий известных правил и шаблонов ум, и его гениальные руки привели к результату, бросившему Олю Феоктистову лицом на стол, а меня поставившего в неразрешимую на первый, да и на последующий взгляд ситуацию.