Небольшое здание местного аэропорта было заполнено шумной толпой пассажиров, которые длинной неорганизованной очередью нацелились к стойке регистрации. Шла регистрация на симферопольский рейс. Я тоже медленно двигался в этой очереди, толкая перед собой чемодан. Рядом стояла Тамара, и это обстоятельство меня несколько раздражало, как и затянувшаяся, нудная связь с этой женщиной, с которой я уже твердо решил порвать, и только ждал подходящий предлог, чтобы произнести решительные слова.
Пассажиры с опаской посматривали на распахнутую дверь аэровокзала: не пошел бы дождь, подозрительно тепло и пасмурно. Мне было скучно и неуютно. Без всякого интереса я рассматривал лица пассажиров. В какой-то момент выражение на этих лицах вдруг изменилось. Я старался не смотреть в сторону двери, чтобы не встречаться глазами с Тамарой, однако именно там, что-то происходило, судя по этим взглядам, которые вдруг стали осмысленными, в них появился интерес. Мне понравилась эта игра - попытаться угадать по этим взглядам, что же они там увидели. Все больше голов поворачивалось к двери, и все реагировали одинаково: интерес и изумление. С трудом сохраняя на лице равнодушие, я ждал от Тамары знака: не может быть, чтобы она не обратила моего внимания на такой феномен. С ее подвижностью и любопытством никак не возможно, чтобы она "это" не заметила, чем бы "это" ни было. И тут меня осенило: никакого знака я не дождусь, потому что это - женщина. Не знаю, какое выражение было на моем лице, но через какое-то время я услышал шепот: "рот закрой", и вроде бы даже с сочувствием, что было весьма удивительно услышать от Тамары, поскольку я, очнувшись, понял, что все это время в упор смотрел на женщину.
За свою жизнь мы встречаем немало красивых женщин, среди них попадаются прекрасные женщины, но когда встречаешь совершенство, это запоминается до самой смерти. Я попытаюсь описать ее своим неуклюжим пером, но что бы я не написал, это будет лишь бледной тенью ее образа.
Ей было от двадцати восьми до тридцати лет, выше среднего роста. На ней было синее в горошек платье до колен, но эти колени были так далеко от пола, а талия так далеко от колен, что платье казалось коротким, тем не менее, ее наряд выглядел скромно, и чрезвычайно подходил к ее облику. Впрочем, если бы на ней был надет мешок из-под сахара, он не смог бы скрыть ее изящества. Она была брюнетка, ее густые вьющиеся волосы ниже плеч, были небрежно собраны в незатейливый пучок, но эта прическа своим совершенством могла бы привести в отчаяние лучших модельеров Парижа. Не много существует женщин, которые своим обаянием способны украсить не только любую одежду, но и все, к чему приближаются. Доброжелательность и ум выражали ее яркие, синие, огромные глаза. Сапфир - холодный камень, но сколько тепла и ласки излучал этот синий цвет ее глаз! Полные мягкие губы, красиво посажена голова на стройной шее, безупречная фигура зрелой женщины, врожденная грация движений, - все это безоговорочно покоряло мужчин, и совершенно обезоруживало женщин: я не увидел ни одного осуждающего или неприязненного взгляда, ею просто любовались.
Незнакомка подошла к киоску, купила какой-то журнал, - головы, как локаторы, провожали все ее передвижения. Иногда на меня посматривала Тамара - никаких упреков, как обычно, даже никакого осуждения во взгляде, что вообще невероятно.
В зал регистрации незнакомка вошла с мужчиной. Это был морской офицер, капитан-лейтенант. Они встали в конце очереди на симферопольский рейс. Я отметил, что мне выпало лететь с незнакомкой в одном самолете, и это обстоятельство вдруг навеяло на меня необъяснимую грусть, заставило задуматься о своей бестолковой жизни, которую я коротаю вот уже четвертый год с нелюбимой, ограниченной, совершенно не нужной мне женщиной. Правда, она хороша в постели, хотя вовсе она и не хороша, просто неутомима и покорна. А мне через месяц уже сорок, а дочь воспитывается у бабушки, и вижу я ее только раз в год. А ведь она уже скоро пойдет в школу. И забрать ее не могу, бабушка требует, чтобы женился сначала...
Тут объявили посадку, и подошла моя очередь на регистрацию. Суматоха, толкотня, груды вещей в проходах, спешка, нетерпение, дефицит вежливости, негодование и объятия.
Наверно был торопливый поцелуй сухих губ Тамары, сутолока перед трапом, мысли мои где-то витали. Очнулся я в своем кресле у прохода, а в проходе глухой стеной стояли пассажиры, состоящие целиком из углов, локтей и коленей. Когда эта стена, и поднятая ею пыль наконец-то осела, я осмотрелся, и на мгновение попал в невесомость: незнакомка сидела через проход от меня, впереди на одно кресло. Я мог любоваться ее мягким профилем.
У меня есть счастливая примета: если с утра увижу красивую женщину, весь день будет удача. А было еще утро...
Всю жизнь не терпел эти длинные перелеты, хотя в свое время был близок к тому, чтобы стать летчиком. Обычно в конце полета цвет моего лица в точности соответствует цвету подошвы моих штиблет. А ведь когда-то морской переход до Новой Зеландии меня ничуть не утомил.
Но на этот раз я чувствовал, что эти девять часов покажутся мне слишком короткими. О, этот профиль!
Однако предаться созерцанию, когда вокруг копошится народ, было несколько неприлично. Я достал книгу, которую уже начал читать и уже "вчитался", многократно прочитал одну страницу, и ни слова не понял. Взгляд неумолимо тянуло вперед и влево. О, эти волосы!
Примерно через час полета народ присмирел, многие закрыли глаза. Стюардессы перестали маршировать по проходам, и только один неугомонный мальчишка лет четырех сравнительно тихо носился по проходу. Один раз пробежал в конец салона и обратно, начал второй заход, и вдруг замер. Он остановился аккурат перед незнакомкой, и я мысленно ему зааплодировал. Когда весь зал в упор смотрел на женщину, она не могла этого не заметить, но держалась вполне независимо, с достоинством, не скованно, естественно и без высокомерия. Она привыкла к таким взглядам, а тут ее нежные щеки покрылись румянцем, изящные ушки стали цвета спелой мякоти арбуза. Прямой, изумленный и восхищенный взгляд ребенка привел ее в смущение. Я думаю, если бы это был красноречивый многоопытный взгляд зрелого мужчины, она бы отразила его без малейших усилий.
Поединок продолжался несколько секунд, потом она овладела собой, возникла конфета, завязался разговор, и тут она заметила меня. Ну уж, конечно не меня, кроме прогрессирующей лысины мне нечем похвастать, она заметила мой взгляд, который, вероятно, мало отличался от взгляда юного Казановы. Она застала меня врасплох, осознала это и опять смутилась на мгновенье.
Мальчишка, все еще в шоке, поминутно оглядываясь, отправился к маме и там получил небольшой нагоняй. Я виновато опустил глаза на проклятую страницу, незнакомка устремила взгляд на облака за бортом, свободно уронив руки на колени. О, эти руки!
Когда прошло мое потрясение от ее взгляда и нашего смущения, я снова стал украдкой смотреть на ее профиль. На этот раз мне досталось ее ушко, четкая дуга брови, и мягкое очертание щеки.
Ее спутник-офицер (повелитель?) давно уснул, чем привел меня в недоумение: как можно спать рядом с таким воплощением женственности и красоты?!
Они вообще мало разговаривали, насколько я заметил, и я никак не мог понять, какие у них отношения. Глядя на женщину, я как раз размышлял над этим, как вдруг она поворачивается ко мне, и выразительным жестом просит ручку.
Я встрепенулся, и в панике стал лихорадочно ее искать. Каким-то образом она таки оказалась у меня в руке. Я зачарованно смотрел, как она написала в блокноте несколько слов, вырвала листок, и подала его мне. Я успел заметить выражение ее глаз. В них не было осуждения или раздражения. С трепетом и жгучим интересом я принял записку, и прочитал следующее: "Наверно мы с Вами где-то встречались, помогите вспомнить".
Это было так неожиданно, и это было так приятно! Я знал совершенно точно, что такую встречу я бы запомнил навсегда, поэтому сделал невероятное предположение, что это приглашение к знакомству. А может быть, она решила избавиться от моего назойливого взгляда? Я чувствовал, что она ждет ответа, и быстро написал на обороте: "Вероятно, Вам знаком этот восхищенный взгляд, за который прошу меня простить. К моему глубокому огорчению, мы с Вами не встречались никогда. Очень хотелось бы узнать Ваше имя, если можно.
С уважением, Алексей"
Она прочитала записку, посмотрела на меня и улыбнулась. О, эта улыбка!
С этого момента у нас началась настоящая переписка. Не существовало никого вокруг, мы с Аленой как будто оказались в каком то волшебном коконе. Блокнот Алены уже давно закончился, мы писали на обрывках бумаги, которую находили в наших вещах.
Но вот металлический голос из бортовых динамиков прокричал: "Встать! Спинки пррямо! Столики откинуть! Приготовится к ужину!
Самолет вздрогнул, ошалевшие пассажиры захлопали глазами и откидными столиками, и хрупкий кокон, в котором находились мы с Аленой, рассыпался. Меня всегда возмущала иезуитская манера стюардесс подстерегать момент, когда последний пассажир закроет глаза, а затем злорадным голосом, во всю мощь бортовых динамиков провозгласить: "Наш самолет летит на высоте восемь тысяч метров со скоростью... Приятного полета!
Наконец посуда была убрана, постепенно прекратились хождения в конец салона и обратно, и я с радостью отметил, что Алена тоже с нетерпением ждет возобновления нашей переписки. Как мне хотелось услышать звук ее голоса! Но переписывались мы молча, говорили только наши глаза. Я и тогда и сейчас, спустя четырнадцать лет недоумеваю, что же тогда ее во мне заинтересовало.
Я знаю, чем могу нравиться женщинам, но прежде чем знакомство достигнет нужной стадии, мне необходимо приложить столько усилий!
Из переписки я узнал, что летит она в Севастополь к своим родителям на две недели, чтобы забрать свою дочь. Я тоже летел к своей дочери, и моя Маринка была примерно одного возраста с ее дочерью. Живет Алена в военном поселке в закрытой зоне. О своем замужестве говорила с неохотой. Я сделал вывод, что жизнь у них с мужем не сложилась. Сопровождает ее сослуживец мужа, случайно выпало лететь одним рейсом.
Я рассказал, что после смерти жены, остался с дочерью, которая живет уже четвертый год у бабушки.
Переписка наша возобновилась, и тут я совершил непростительную глупость, и был немедленно наказан: "Только сейчас прочитала написанное на обороте. Не ожидала. У меня такое чувство, что Вы неверно истолковали все то, что я писала. Обидно! На расстоянии прохода я уже дала повод. Зачем Вы так? Только-только повеяло теплом, искренностью, и вдруг "целую". Зря! Я вызываю помимо чисто человеческих чувств еще и иные?
Мне хотелось провалиться сквозь палубу от стыда и досады, и я называл себя старым ослом. Все же мне удалось сочинить дипломатичный ответ, и Алена дала понять, что я почти прощен.
Переписка продолжалась до самой посадки. Мне очень хотелось проводить ее до Севастополя, но в Симферополе ее должны были встречать родители. При выходе из самолета я впервые услышал ее голос. Он был именно таким, как я и представлял: негромкий и низкий, зовущий и волнующий. Мне удалось преодолеть волнение и назначить ей свидание.
Потом я стоял на летном поле и видел ее встречу с дочерью и родителями. Милое дитя плакало от радости, и в руках у нее были цветы. Материнское изящество передалось и ей. А мне хотелось быть членом этой семьи.
Я задержался в Ялте, потому что наше свидание было назначено именно здесь. Неделю спустя, задолго до часу дня я уже стоял на морском вокзале. Она не появилась. Мы договорились, что я буду приходить три дня в назначенное время. Я приходил неделю. Она не приехала.
Если бы не это несостоявшееся свидание, я был бы счастливейшим человеком, ведь мне выпала честь общаться с богиней. Лучше бы я его не назначал.
Я приехал к своей Маринке. Но даже ей с трудом удавалось разогнать мою горечь.
Была еще ничтожная надежда узнать что-либо у подруги, Алена дала мне ее телефон. Я вернулся домой в начале осени и сразу же позвонил этой подруге, ее звали Галина.
"Да, она знает Алену, Алена иногда приезжает в гости. Не знаю, когда приедет. Позвонить нельзя, телефон засекречен, закрытая зона. Да, мне можете звонить. До свидания".
Я звонил раз в неделю. Никаких сведений.
У Тамары я забрал ключ от своего дома. Все же она иногда приходила под различными предлогами, иногда даже умудрялась остаться на ночь.
Всю осень у меня было противно на душе, временами накатывала полная депрессия.
Как-то в октябре мой племянник Олег пригнал ко мне свой мотоцикл для ремонта. И вот, когда я, весь перепачканный, возился в его проклятых цилиндрах, я вдруг заметил на лице Олега знакомое выражение. Я обернулся, и гаечный ключ выпал из моих вспотевших рук. К дому подходили Алена и Галина.
Моему изумлению и радости не было предела, я был растерян, но я был счастлив! Алена тоже мило улыбалась, и была явно рада встрече.
-Ваш дом не так-то просто найти, нам помог таксист.
Это было невероятно! Она меня искала! Я проводил их в дом, быстро умылся, накрыл на стол, потом на минуту вышел, чтобы спровадить Олега с его мотоциклом. Когда я вернулся, они были уже на пороге.
-Извините, мы уходим.
-Почему?!
-Просто торопимся.
Я не знал, что сказать, не знал, что подумать.
Они ушли. Я был в шоке, я был в растерянности, я был в ярости. Прозрел я только к ночи. Тамаркина косметика! Эти ничтожные пузырьки стояли на полочке, стояли на камине.
Дозвонился я до Галины только несколько дней спустя. Она сказала, что Алене не нужны никакие объяснения, а ей и подавно.
Потом я написал длинное письмо, но отправлять его было бессмысленно. Так и не отправил. А начиналось оно так: "Богине подобает жить на небесах. На небесах я Вас и встретил. Но живу я, увы, на земле..."