Воржев Владимир Борисович : другие произведения.

3.Пророк

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  КНИГА ВТОРАЯ
  
  Летопись третья
  
  Пророк (год 2132 н.э.)
  
  Глава I
  Мертвый город
   Как быстро летит время! Нет, не то время, что истекает между нашими пробужде-ниями и отходами ко сну; не то, что тянется от изнурительного труда до долгожданного отдыха, или от тягостного расставания до счастливой встречи, - это все повседневное, обыденное время, и оно никак не может изменить облик государств и народов их насе-ляющих. Я думаю, что существует и другое время: то, что заставляет распадаться великие империи; то, что изменяет до неузнаваемости мировоззрение людей, их быт и даже мысли и чувства. Это время запрятано в тяжелых жерновах истории; оно растворено среди тихо-го шепота недовольства угрюмой толпы и дерзких мыслей вечно недовольных философов. Оно, как огромная гора, неожиданно возникающая перед взглядом путешественника, и заполняющая собой сразу все пространство, только что казавшееся наполненным раз-дольными степными равнинами.... И вот уже непринято говорить так, как ты говорил раньше; а то, что еще совсем недавно казалось просто вымыслом, вдруг сделалось самой настоящей, и вполне ощутимой реальностью.
   Я пишу эти строки, исполненный настоящего ужаса перед этим временем. Родив-шись на одном из его крутых поворотов, и испытав уже однажды его неотвратимость, я чувствую себя беззащитной жертвой перед его острыми клыками и нерассуждающими че-люстями..., его глаза, желтые и беспощадные, ищут меня в ночи, - то фосфоресцируя, то коварно погружаясь во тьму... Конечно, я стану защищаться; конечно, я не дамся без боя в его острые когти..., но разве под силу одному человеку выиграть схватку с ним?
   Я бросаю писать, выхожу на балкон и долго вслушиваюсь в окружающую меня на-пряженную тишину: что готовит она мне..., что сулит..., чего она от меня ждет?
   Когда Оди Ри подходила к городу, ночь была уже на исходе. Ее ноги, больше при-вычные для ходьбы по мягкой земле, уже ныли от острых камней, которыми было покры-то, некогда проходившее здесь шоссе. Мягкая, самодельная обувь почти не защищала ее, и она уже кривилась от боли, но все-таки не замедляла шага. Лишь вездесущий Пророк был свидетелем ее страданий, а потому, вознаградил их, явив, наконец-то, за верхушками деревьев острые шпили разрушенных домов Мертвого города.
   "Как она все рассчитала! Недаром ее считают самой смышленой девушкой в их ашеме. Она не только лучше других умеет читать и даже писать несложные слова, но и думать она тоже умеет! Вот почему она покинула ашем сразу, как только наступила ночь. И теперь, когда силы Зла уже покидали землю, она могла надеяться на Его помощь здесь, в этом жестоком месте".
  Вскоре лес отступил от обочины, и Оди Ри смогла сойти с дороги, с наслаждением ощутив под ногами, привычную ей, живую землю. До рассвета оставалось еще немного времени, а значит, у нее даже было время, для того, чтобы немного отдохнуть. На самом деле, ей просто нужно было успокоиться, поскольку никто из преданных никогда не сту-пал сюда, в эти проклятые Пророком земли, и всякий раз, когда эта мысль приходила Оди Ри в голову, она чувствовала, как ноги отказывались ей подчиняться, и на теле проступал предательский холодный пот.
   Она благоразумно отошла подальше от дороги. Жесткий, колючий придорожный кустарник заботливо укрыл ее маленькое, гибкое тело от посторонних глаз, словно почув-ствовав свое родство с этой худенькой девушкой в простом домотканом платье и старой, потертой куртке с вывернутым наружу, почти стершимся мехом. Оди Ри легла, блаженно закрыв глаза; чувствуя, как расслабляются, радуясь долгожданному отдыху, ее уставшие мышцы и поют хвалу Пророку истомленные, израненные ноги. Пребывая в этом беско-нечном наслаждении, на память ей пришли слова из Писания: "Пророк никогда не боялся работы, считая ее лучшим проявлением религиозности..."
   Но, как это часто бывает у людей, даже таких праведных, какой, несомненно, счи-талась Оди Ри, одновременно со столь возвышенными мыслями, к ней пришли и другие, совершенно непрошенные... Оди Ри вдруг захотелось мужчину. "Да, да - сейчас, прямо здесь, на этой прожженной солнцем земле, пахнущей горьким, возбуждающим запахом страсти..." Зажмурившись, она представила его себе: большого, сильного, пусть даже не-много грубоватого в своих поступках и движениях..., не крестьянина, но воина; человека, умеющего рисковать, и потому знающего цену жизни. Тот страх, который она теперь ис-пытывала, вмиг соединился в ней с другим инстинктом, полностью завладев ее сущест-вом. И теперь две эти великие силы закрутили ее в вихрях страстей и неодолимых жела-ний.
   Уже забыв об усталости, Оди Ри сладостно повела ноздрями; явившийся в ее воз-бужденном сознании образ наполнялся притягательной силой: "нет, от него не будет пах-нуть вспаханной землей, как от преданного, - он него будут исходить запахи железа, таба-ка и спиртного..., - запахи самой власти над людьми и обстоятельствами!"
  Однако образ этот, был слишком узнаваем для Оди Ри, так, что ей даже сделалось стыдно за свое, столь низкое падение, пусть даже и мысленное. Но остановиться теперь было уже трудно, ведь ничто так не засасывает слабую человеческую душу, как неправед-ные мысли...
  "Эти сильные руки, эти карие глаза, что способны были потягаться в уме и прони-цательности с самим Пророком..." Рука девушки быстро скользнула под платье..., она издала вздох, но тут же спохватилась, вспомнив, что здесь, в окрестностях города, опасно-сти подстерегали ее на каждом шагу. "Нет, - здесь нельзя!" - сказала она себе, силой воз-вращая себя к действительности.
   "Ну и что", - сказала она себе, - "за подобные мысли Пророк не должен осуж-дать..., наверное..., - потому что он и сам мог любить..., и любил..., конечно, любил, ведь без любви никому нельзя достичь наивысшей мудрости!" Эта мысль показалась ей доста-точно здравой, и вполне оправдывающей охватившую ее слабость. И все же, Оди Ри ре-шила прервать свои мечтания, бывшие довольно опасными в том месте, где она теперь находилась.
   Словно подтверждая это, где-то неподалеку послышался вой, и Оди Ри вздрогнула. Рука ее непроизвольно потянулась к рукояти висевшего на поясе ножа. Через некоторое время вой повторился, но теперь он был более долгий, протяжный и отчаянный, как будто издававшее его животное проклинало оставившего свой привычный уклад жизни челове-ка, и сделавшего этим всех вокруг себя голодными, дикими, и неистовыми...
   Дикие собаки. Проклятье здешних земель, сожженных многолетней войной, и опустошенных голодом и эпидемиями. Свалявшаяся клочьями серая шерсть скрывает их среди полуразрушенных зданий, подушечки их лап мягко ступают по земле, с клыков срывается пена.... Все сгодится для утоления их голода: и свежий труп погибшего от бо-лезни странника, и отбившийся от своей стаи волк, и неразумно уснувшая в диком поле девушка...
   Оди Ри не была ребенком и хорошо понимала, что нож мог спасти ее от одной со-баки, но стая их загрызет ее в один миг, поэтому сейчас она больше могла надеяться на приготовленный для нее доброй Нио Ло отвар, - она всегда умела его варить, сопровождая это действо усиленными молитвами, что призывали самого Пророка уберечь жизни своих преданных. Отвар Нио Ло распространял ужасную вонь, к которой Оди Ри уже успела привыкнуть, поскольку, следуя совету Нио, оставила открытой баночку рядом с собой на всю прошлую ночь. Поэтому теперь она смело извлекла ее из своей сумки, и густо покры-ла себя вязкой кашицей. В отличие от той ужасной ночи, когда она с трудом справлялась с тошнотой, теперь она лишь подумала о том, как сможет теперь появиться перед ним, на-мазанная такой редкостной гадостью. Но инстинкт самосохранения был сильнее, и Оди Ри смирилась с этим ужасным обстоятельством, сочтя его ниспосланным самим Пророком, а потому - невозможным для обсуждения.
   Как бы в подтверждение правоты ее мыслей, леденящий душу вой послышался со-всем близко, и девушка в страхе вжалась в покрытые колючками ветви кустарника, желая на какое-то время стать частью их, слиться с ними....
  Сейчас ей вспомнилось, как преданные из ее ашема отыскали этой весной тело юной Рей, вернее, то, что от нее осталось. Ее обезумевшая от горя мать не выпускала мертвую девочку из своих объятий во время всей церемонии, так что Оди Ри могла видеть лишь ее, свесившуюся к самому полу руку, но и эта растерзанная клыками, совсем еще детская рука, тогда сказала ей о многом...
   И, все-таки, молодость неохотно думает о смерти, - слишком уж много жизни и жажды счастья кипит в ее жилах. Поэтому, как только вой прекратился, Оди Ри оставила свои невеселые мысли, подумав о том, что Пророк слишком милостив, чтобы дать уме-реть ей, да еще и во время столь важного дела, ради которого она и покинула родной безопасный ашем, отправившись за целый десяток миль в полный опасностей Мертвый город. "Конечно же, теперь она находилась под Его защитой, ведь все это она проделала ради общего дела, а не личного благополучия!"
   Посидев еще некоторое время, она, наконец, решила идти. Заметно посеревшее не-бо говорило о скором рассвете, который ей следовало встретить уже там, среди угрюмых, пустых улиц и огромных, похожих на гробницы сказочных великанов, мусорных куч. На-верное, она могла еще немного отдохнуть, но жаждущая действий молодость неодолимо вела ее вперед, не позволяя расходовать бесценное время на пустые ожидания. Поэтому девушка осторожно выбралась из ветвей, вышла на дорогу, и двинулась дальше, не пере-ставая твердить выученные с раннего детства, Его самые действенные молитвы.
   Оди Ри впервые подошла к нему так близко. Город... призрачная тень минувшей войны; источник ужасов и леденящих душу рассказов, обиталище преступников и убийц. В городе пахло смертью; по ночам там бродили души умерших, жаждавших отмщения; говорили, что в городе не спасало даже слово Пророка, слабевшее за непроницаемой заве-сой обитавшего здесь всесильного Зла. Еще говорили, что свет от солнца не проникал сю-да даже в яркие летние дни, и стоило ему лишь появиться, как темные, полуразрушенные стены мигом вбирали в себя всю его силу, и лишь слабые косые лучи прятались по его затхлым переулкам. Таким представляла его себе девушка по рассказам других предан-ных; таким он порой являлся ей во снах..., таким, по ее мнению было и само Зло, поджи-давшее каждого, сбившегося с верной дороги человека.
   Светало. Оди Ри по-прежнему держалась обочины дороги, но вот впереди показа-лись высокие каменные строения, будто бы могилы той, другой, совершенно чуждой для нее жизни. Грязно-серое, мутное небо торжественно освещало раскинувшегося далеко на горизонте большого серого зверя, - некогда живого и веселого, а теперь застывшего в той позе, в которой оставило его само время, засыпав его глазницы пеплом ушедшей войны. Раскинув свои мощные, костистые лапы вплоть до берегов реки, город даже теперь пора-жал воображение Оди Ри своим былым могуществом, и шепот его, доносившийся с дуно-вением ветра, казалось, говорил девушке: "Я все вижу..., не смей переступать черту..."
   Она никогда бы и не сделала этого. Она прожила бы долгую и счастливую жизнь без вида этих растерзанных военными машинами домов, и только лишь сны напоминали бы ей о том, что все это существует на самом деле..., но ей нужно было прийти сюда, и Оди Ри ничего не могла с этим поделать.
   Рассвет приближался быстро, и, идя уже почти бегом, мимо смотревших на нее пустыми окнами домов, Оди Ри подумала, что с рассветом на место бесплотных духов придут гораздо более худшие опасности, поскольку созданы они из плоти и крови, а по-тому убивают не бесцельно, а по зову желудка, страсти или ненависти.
   Когда предместья закончились, и Оди Ри пошла по улицам, высокие стены домов закрыли от нее быстро светлеющее небо; зиявшие в них темные проломы навалились всей своей тяжестью, словно пытаясь раздавить бежавшую между ними худенькую девушку. "Разве сможет увидеть меня здесь Пророк? Разве в силах будет он протянуть ко мне свою руку!" - думала она, одновременно ругая себя за столь открытое неверие. Несколько раз она слышала собачий вой, и, прислонившись к стене, выжидала, прислушиваясь к каждо-му шороху. Но светлевшее небо гнало ее дальше, вперед, где вскоре уже должны были появиться высокие трубы литейного завода. И она бежала дальше, сжимаясь в комок вся-кий раз, когда ее, неосторожно поставленная нога, сбивала с места камень, который, ка-тясь, поднимал, как казалось девушке, страшный шум.
   Вскоре небо посветлело настолько, что даже стены мертвых домов приобрели от-тенки серых цветов, будто бы какой-то отчаявшийся в жизни художник решил нарисовать свою последнюю картину, подарив ее неблагодарному миру. Но Оди Ри шла уже так бы-стро, что не могла ускорить темп. За одним искалеченным домом возникал другой; пере-крестки встречали ее пустыми глазницами светофоров; временами дорогу преграждали омертвевшие остовы автомобилей..., но трубы завода все не желали показываться из все-го этого кладбища камня, земли и железа, будто бы испытывая на прочность, похожего на мальчика-подростка, перепуганную девушку.
   Проходя мимо, чудом уцелевшего, трехэтажного дома, с покосившейся вывеской с надписью "все для дома", которую Оди Ри не могла понять, поскольку не читала по-русски, - она вдруг почувствовала тревогу. Что-то поджидало ее там, за этими стенами; что-то внимательно следило за ней.... Не в силах справиться с нервным напряжением, она достала нож; его большая, рассчитанная на мужскую ладонь рукоять, лишний раз напом-нила девушке о том, насколько невелики были здесь ее шансы на выживание, но Оди Ри уже не могла повернуть. Сама судьба вела ее теперь по этой нескончаемой улице, на-встречу неизвестности.
   Вдруг обостренные до предела чувства заставили ее метнуться к обочине, - впереди показалась собачья стая. От страха у Оди Ри свело живот, будто бы одно из этих созданий уже разрывало ее своими острыми клыками..., постояв так недолго, она решила не риско-вать, и шагнула в проем дома.
  Чувства не обманули ее. Вскоре мимо нее пробежала целая свора собак. Спрятав-шись за стеной, Оди Ри слышала их частое дыхание; ей даже казалось, что она чувствует исходящий из их пастей смрад и вонь, что источала их шерсть. Одна из собак что-то по-чувствовала: Оди Ри слышала, как она остановилась и засопела, обнюхивая вокруг воздух. В эти минуты от смерти ее отделяла лишь полуразрушенная кирпичная стена, не позво-лявшая ее душе отправиться в Вечные сады, где, может быть, теперь прогуливался Пророк со своими ближайшими друзьями, беседуя о тщетности земной жизни...
  Но ее время еще не пришло, - мазь оказала свое действие, и хищная тварь, громко облизнувшись, отправилась вслед за остальными, а Оди Ри, почувствовав слабость, в из-неможении села на холодные камни. Как хотелось бы ей теперь оказаться в родном аше-ме, где по вечерам так уютно горит в камине огонь, и хочется думать о чем-то приятном и несбыточном!
  Но свора ушла, а значит, ей следовало двигаться дальше. Оди Ри прислушалась: теперь она явственно услыхала, как где-то недалеко от нее хрустнули под чьими-то нога-ми камни, и ее, только что успокоившиеся нервы, вновь напружинились до предела. Она прижалась спиной к стене, - своей единственной защите, и, выставив нож, стала вгляды-ваться в сумрак окружавшей ее пустоты.
  "Выскочить наружу и бежать!" - мелькнула мысль, но свора могла еще быть где-то рядом, и тогда это будет равносильно самоубийству..., а ей сейчас так хотелось жить! "А ведь еще каких-нибудь три месяца назад, когда она свалилась в бреду от сильной просту-ды, ей было совсем не страшно умирать..." - Оди Ри помнила, как успокаивала она тогда мать, тихо плакавшую над ее кроватью долгими ночами. "Да, тогда ей было совсем не страшно, а теперь - нет, - теперь ей очень хотелось жить, так что даже встреча с Пророком в Вечном саду не могла помирить ее с той ужасной мыслью, что она вскоре просто пере-станет существовать.
  "А может, все-таки, свора уже ушла?" - подумала Оди Ри, и в этот момент из мрака темноты появилось ужасное, темное лицо. Оди Ри не успела еще понять, что именно в этом лице ей показалось ужасным, но она точно знала, что такое лицо может нести ей лишь зло, а потому выставила вперед руку с ножом, и, согнув ноги в коленях, приготови-лась к схватке.
  До этого момента она никогда не боролась за свою жизнь, хотя смерть уже не раз бродила вокруг нее кругами. Но во всех этих случаях ей приходилось вступать в борьбу с собственными болезнями, а не пытаться вспороть живот настоящему, живому человеку..., тем не менее, нож ее твердо лежал в руке, а страх придавал силу.
  В разрушенных войной городах, обитали настоящие изгои, - люди, некогда имев-шие семью, работу и престижную профессию, а потом опустившиеся до состояния живот-ного, готовые на все ради куска, пахнущего на костре мяса. Те самые, некогда сытые, оде-тые и "обласканные" цивилизацией люди, оказались здесь на самом дне человеческого бытия после того, как по жизни их проехали тяжелые гусеницы войны...
  Стоявший теперь перед Оди Ри мужчина был одним из них. Его свалявшиеся, длинные волосы спадали на лицо тонкими, жирными прядями. В темных, налитых нена-вистью глазах, были животные желания: еды, питья и совокупления..., и все-таки, это был человек, и в глазах его еще не окончательно погасла искра разума. Однако вся его поза, и особенно зажатая в костлявой, но крепкой руке дубина, не оставляли для Оди Ри никаких надежд на мирный исход этой встречи, и она приготовилась к бою. Ее решительно на-строенный противник, первым бросился на нее, но девушка уклонилась от удара толстой, покрытой острыми сучками палки, отскочив в сторону. Сделав это, она едва не подверну-ла ногу, и от одной мысли об этом на лбу ее проступил пот. Но во время боя жизнь воина не принадлежит ему, - в это время им управляют другие, неведомые ни для кого силы, и эти силы "отвели" теперь голову девушки от смертоносной дубины.
  Сохранив равновесие, Оди Ри не утратила хладнокровия и не побежала, боясь, что там, в темноте, мог прятаться сообщник ее врага. Наверное, это спасло ее от тяжелой трав-мы или коварного капкана, после попадания в который никакие лечебные травы не могли уберечь раны от нагноения. Придя в себя от первого испуга, она встала напротив своего врага, не выпустив из рук оружия.
  Обозленное неудачей, человекоподобное существо издало негромкое рычание, и вновь двинулось на девушку. Но тут Оди Ри заметила, что правая нога его была перемота-на тряпкой, через которую проступила кровь. Переложив нож в левую руку, она подобра-ла с земли довольно увесистый камень и метко запустила его в поврежденную ногу своего врага, отчего существо завыло, схватившись за больное место. Понимая, что другого тако-го случая у нее не будет, Оди Ри подскочила и нанесла своему противнику удар ножом в бок. В глазах существа появилось выражение боли, и то чувство, с каким все живое пони-мает свой неотвратимый конец...
  Но Оди Ри не стала смотреть ему в глаза; в два прыжка она преодолела оконный проем, и, оглядевшись, побежала прочь. Завидевшая ее стая собак, погналась за ней, но, почуяв запах свежей крови, ринулась к более легкой жертве, и Оди Ри успела услышать позади себя предсмертный крик ее недавнего противника. Крик этот был страшен, и Оди Ри подумала, что жестокий мир может в любой миг оборвать жизнь живого существа, то-го, что само только что пыталось это сделать. В этой мысли для нее не было ничего ново-го, но она заметила еще со времени своей болезни, что думая о чем-то, намного легче пе-реносить то, что происходит с тобой в этом ужасном мире.
  Когда за остовами домов показались трубы завода, Оди Ри едва не закричала от ра-дости. Все пережитые ею страхи напрочь уничтожили мысль о том, что Ратибора сейчас могло и не быть там. В самом деле: он мог отправиться проводником с каким-нибудь от-рядом сопротивления; его могла нанять одна из здешних банд для поиска спрятанных складов или оставшихся со времен войны тайных продуктовых баз. "Да, он мог быть те-перь где угодно, и только лишь Пророку это могло быть известно..." Но подходя к высо-ким железным воротам, Оди Ри отчего-то была совершенно уверена, что он был там, и эта уверенность наполняла ее сердце спокойствием и необычайной верой в успех.
  Убедившись, что вокруг никого не было, Оди Ри перебежала широкую улицу. При этом она благоразумно пригибалась к земле, прячась за кучами мусора, грудами камней и ржавыми коробками автомобилей, - и вскоре оказалась возле больших железных ворот. Они были не заперты; да и глупо было бы запирать их здесь, в царстве дикости и насилия, ведь после этого пришлось бы оборонять всю эту территорию от непрошеных гостей. По-тянув за створку, она скользнула внутрь, моля Пророка о великой милости: не отбирать у нее ту надежду, что Он вселил в нее, и которая теперь, благодаря Ему, пребывала в ее ду-ше.
  Несмотря на свою необразованность, Оди Ри знала, что завод это такое место, где когда-то до войны с помощью одних машин люди делали другие. Она с трудом представ-ляла себе прок от такого количества машин - этих бездушных, некрасивых громадин, ско-рее способных уничтожать, нежели приносить пользу, - но сейчас все это вовсе неважно. Сейчас ей нужно было отыскать Ратибора и сделать это как можно быстрее.
  Никто не мог подсказать ей, что делать дальше, потому что никто из ее ашема ни-когда не бывал здесь. Но от ворот шла лишь одна дорога, упиравшаяся в широкую дере-вянную дверь, а справа и слева была лишь кирпичная стена, на удивление хорошо сохра-нившаяся: почти без пробоин и проломов. Все ее существо сейчас противилось тому, что-бы выйти на эту открытую местность, предоставив себя на обозрение всем, обитавшим здесь силам зла. Но жизнь не оставляла ей иного выхода, и наступавший рассвет поторап-ливал ее занимавшейся на небе зарей. Она решительным шагом направилась прямо к две-ри, не забывая, однако смотреть под ноги, поскольку именно в таких местах, как ей рас-сказывали, бывало раскидано множество мин-ловушек.
  Пройдя, разделявшие ее с дверью несколько десятков метров, она открыла ее, и вошла в небольшое помещение, в котором стоял резкий запах крыс и чего-то недавно сгнившего. Несколько развешенных по стенам плакатов военного времени напоминали, уже не существовавшим людям о необходимости укрыться в бомбоубежище; и хотя Оди Ри не понимала ни одного написанного на них слова, она без труда догадалась об этом по простому и наглядному изображению женщины, ведущей за руки двоих детей..., а над ними уже распростер свои крылья боевой самолет Марса, устремленный за их беззащит-ными жизнями...
  По другую сторону этого помещения, имелись несколько окон, через которые от-крывался вид на заводские корпуса - напомнившие девушке стройные ряды бараков их ашема, - что были такими же серыми и однообразными. Тут тоже все было тихо. Впечат-ление было такое, что это провонявшееся крысами место желало убедить Оди Ри в том, что ей тут совершенно нечего бояться, и что все ее волнения остались позади. Но это было не так, и вскоре до слуха девушки дошел быстро нарастающий шум моторов.
  "Мотор не может быть неопасным, он слишком силен, чтобы встать на сторону че-ловека!" - Оди Ри знала это еще с тех пор, как ее маленькая сестра попала под колеса про-езжавшей мимо их ашема машины. Поэтому теперь ей следовало спасаться. Оценив отде-лявшее ее от корпусов расстояние, Оди Ри поняла, что при всей ее врожденной ловкости она не успеет преодолеть его, если те, что едут на машине - зайдут сюда. В это время мо-тор затих, что могло означать лишь то, что ее худшие опасения подтвердились.
  "Почему мне так не везет!" - в отчаянии думала Оди Ри, с трудом втискиваясь в уз-кое пространство между кирпичной кладкой и уцелевшей стеновой панелью. Ее пальцы, вмиг исцарапанные в кровь, скребли по шершавой стене, втягивая легкое и гибкое тело в узкий стенной проем.
  Оди Ри всегда считала себя неудачницей. Ей рассказывали, что когда она родилась, и родные понесли ее к брахману для духовной инициации, - в их секторе происходила чи-стка, и над ними весь день кружили вертолеты и кругом слышались автоматные очереди. "Разве мог Пророк увидать ее появление на свет, в этом аду грохота и дыма? Конечно, нет, потому и не может Он уберечь ее от напастей, даже видя то, ради какой цели она на них пошла!"
  Когда она еще думала, предпринимать ли последние усилия для того, чтобы втя-нуть торчащие снаружи ноги, - заскрипели ворота, и послышались громкие голоса уве-ренных в своей силе людей. Так разговаривать в Мертвом городе могли лишь те, для кого человеческая жизнь не представляла никакой ценности, то есть свободнорожденные. Вскоре голоса их стали слышнее, и Оди Ри различила, что речь их была вся пересыпана грязными ругательствами, которые лишь они и могли употреблять, поскольку никогда не выполняли Его заповедей. Голосов было несколько, "да и кто бы рискнул появиться в та-ком месте в одиночку! Для этого нужно было быть либо великим воином, либо... такой ненормальной, как она"! С собой свободнорожденные тащили что-то тяжелое, похожее на мешок, наверное, поэтому, говорили они с трудом, тяжело дыша.
  Голоса все приближались, и Оди Ри еще сильней поджала ноги, испугавшись, что ее выдадут, измазанные грязью подошвы. Наконец, открылась дверь, и один из голосов произнес:
  - Ставь. Развязывай! - голос этот был полон повелительных ноток, и, наверное, принад-лежал человеку грубому, невежественному и решительному.
  - Ну что, - будешь говорить? Где ты запрятал продукты? - спросил вскоре все тот же го-лос, и Оди Ри услыхала звук от удара. Потом послышался еще удар, и еще..., удары были сильные и жесткие; так умело могли бить лишь свободнорожденные, - настоящие мастера по уничтожению себе подобных.
  - Я ничего вам не скажу, потому что иначе моя семья умрет с голоду, - послышался, нако-нец, голос несчастного.
  - Ну и что? Мы все когда-нибудь умрем! Что с того, что с твоей семьей это случится не-много раньше? - сказал все тот же грубый голос, и над этой шуткой посмеялись осталь-ные.
  - Бесполезно, Лява, - его нужно пытать! - сказал другой, и более высокие нотки его голоса были угрожающе спокойны.
  - Может, отрезать ему руку? - деловито вмешался еще один, совсем молодой голос.
  - Дурак! Так он истечет кровью и потеряет сознание; ты, Щека, вообще молчи; ты на фронте не был, - только "цыплят" раздевать и умеешь! Мы тут с Гирей и без тебя решим...
  - Нужно его поджарить..., только осторожно! - вступил в разговор четвертый голос.
  - Вот, Каленый дело говорит! - явно обрадовался тот, которого звали Лява. - Сразу видно бывалого человека! - Так что, - будешь говорить, или нет? - спросил "голос Лявы" вовсе беззлобным, и даже каким-то подобревшим тоном, но Оди Ри почувствовала, как при этом к горлу ее подкатила тошнота. - Как хочешь, - вздохнув, добавил он.
  - Чего стоите, - за дело! Разжигайте костер! - приказал он, и вскоре Оди Ри услыхала треск разбиваемой двери.
   "Да, свободнорожденные были способны на такое!" Как-то раз, когда она была еще девочкой, один из марсианских солдат убил ударом ножа бросившуюся на него собаку, а после этого лишь подмигнул застывшей в страхе девочке и, вытерев кровь о траву, заша-гал дальше. "Они были как боги: красивые, сильные и решительные в своей правоте и устремленности..."
   Когда Оди Ри почувствовала запах дыма, ей сделалось нехорошо. Она стала призы-вать на помощь к несчастному Пророка, прося одновременно у него прощения за то, что вынуждала Его, тем самым, обратить свой взор в столь грязное место, "но ведь Он сам ко-гда-то говорил, что даже в самом грязном месте человек может оставаться человеком, а значит, Он поймет ее и не станет осуждать!" Оди Ри зажмурилась, хотя ей и так ничего не было видно; ее охватило острое чувство безысходности, будто бы это ее теперь собира-лись пытать, а не другого, совершенно неизвестного ей человека.
   Оди Ри не могла бы сказать, сколько времени прошло до тех пор, пока из горла не-счастного не вырвался крик. Спазм перехватил ей горло; она чувствовала едкий дым, и, вдыхая его, понимала, что дышит теперь жженым человеческим мясом. С трудом подав-ляя позыв к рвоте, теперь она молила Его только об одном: чтобы все это поскорее закон-чилось, - ей не хотелось жить в таком мире.
   Но тут внезапно раздался выстрел, и Оди Ри услыхала шум падающего тела, - боги начинали свою любимую игру по истреблению друг друга, но на этот раз, Оди Ри знала, -игра эта была угодна Ему, не пожелавшему терпеть страдания невинного человека. По-слышались крики и ругательства, и в ответ прогремело несколько автоматных очередей, но они были слишком расточительны, чтобы быть меткими. Оди Ри знала, как стреляли настоящие мастера: редко, скупо и смертельно точно.
   Кто-то застонал совсем рядом с ней. Она подтянулась еще и выглянула в узкую щель, увидав лежавшего на полу человека. Лицо его еще было полно страданий, но его уже коснулась тень смерти. Лежавший рядом автомат казался чем-то ненужным, и сам умирающий взирал на него, как и на все остальное, окружавшее его, с отрешенным спо-койствием.
   А сражение продолжалось; автоматные очереди звучали резко и громко, мешая Оди Ри собраться с мыслями. Ей следовало что-то делать, но она никак не могла сообра-зить - что. Голова ее вдруг стала пустой; ею овладело какое-то безразличие, но внутрен-ний голос неотступно говорил ей, что она никак не может оставаться в бездействии. Тем временем глаза раненого утратили всякий смысл, говоря о том, что душа его уже отправи-лась в долину Тени, и Оди Ри стала медленно выбираться из своего убежища.
   Осторожно, ползком, она добралась до убитого, взяв у него автомат. Никогда еще она не держала в руках это страшное оружие свободнорожденных. Она знала, что Пророк запрещал насилие, но тот же Пророк всегда ставил высшей добродетелью справедливость, которая, отчего-то, очень часто требовала насилия. Это противоречие Оди Ри не с кем бы-ло теперь разрешить, а сама она даже не пыталась сделать этого. Но автомат неожиданно хорошо лег ей в руки, и она почувствовала себя, если не храброй, то, по крайней мере, способной на какие-то действия. Теперь она даже точно знала, что смогла бы, в случае не-обходимости, отнять чью-то жизнь.
   Она поползла на четвереньках вдоль стены. От отстреливающихся бандитов ее от-гораживали нагроможденные кучи всякого хлама и железной арматуры. Будто бы какое-то гигантское чудовище ограждало ее своим колючим хребтом от разгулявшейся вокруг нее смерти. Она высоко задирала голову, и думала, что ей было страшно; на самом же де-ле, страшно ей сделалось лишь тогда, когда сверху на нее скатилось мертвое тело, и чья-то рука мягко легла ей на голову, будто поприветствовав ее из мира мертвых. Оди Ри вскрикнула, и только благодаря грохоту очередей осталась незамеченной. Теперь ей уже не хотелось ничего, - лишь бы только вновь оказаться дома: среди зеленой травы, в окру-жении не желавших ей смерти людей.
  Но, отпрянув от покойника, она продолжала ползти дальше, совершенно не пони-мая цели такого действия. Будто бы оглушавшие ее выстрелы заводили в ней какую-то скрытую пружину, не дававшую ей покоя. Внезапно она увидала чьи-то ноги в больших военных ботинках, которые появились перед ней так неожиданно, что она резко отпряну-ла назад. В следующий миг она увидала массивную фигуру бандита в прочном марсиан-ском бронежилете, и палец ее помимо ее воли нажал на курок.
   Марсиане были настоящими богами войны. Оди Ри всегда пугали их решительные лица, и даже их женщины подавляли преданных своими взглядами, заставляя при встрече с ними опускать глаза. Пробить же бронежилет марсианина было также невозможно, как взывать к его милосердию, - Оди Ри знала это, а потому выстрелила по ногам возникшего перед ней противника. Он громко выругался, схватившись за ногу, - это был их главарь Лява, девушка узнала его голос, - и дуло его автомата вмиг направилось в ее сторону. Оди Ри поняла, что, сделав лишь движение, она умрет, и замерла на месте.
  - Брось оружие! - приказал ей Лява, и она подчинилась.
  "Да, это было глупо, пытаться победить тех, кто не выпускал из рук оружия со времен на-чала Великой войны!" - подумала Оди Ри, но тут неизвестный стрелок вновь напомнил о себе точным выстрелом, и Лява без звука рухнул на покрытый бетонной крошкой пол. Кровь пульсирующей струей выбивалась из-под ворота его камуфляжа, быстро располза-ясь широким темным пятном.
   Оди Ри охватило чувство нереальности происходящего. Еще вчера она работа в по-ле, помогая братьям, и опасливо обходила встречавшихся ей охранников. А сегодня она ранила свободнорожденного - того, кто повелевает в этом мире, кто взял себе власть де-лить всех в нем на друзей и врагов. "Она сделала эту дерзость, и осталась жива..., она стала отступницей"!
   Но оставался еще один; тот самый, молодой, не ведавший в своей молодости того, сколь бесценна человеческая жизнь. Он был где-то здесь, и он затих...
   Оди Ри опять взяла автомат, и прислушалась. Кто-то тихо стонал в углу, но она знала, что это был другой, - тот, которого пытали, вырывая признание. Ее мозг четко за-печатлел голоса всех участников этой драмы, и теперь руководил ее действиями. Ей не хотелось убивать последнего: "молодые не должны умирать, не познав этого мира", - как говорил Пророк, заменяя Оди Ри неполученное образование. "Но она сама могла пасть от его руки, а ведь она тоже молода!" - подумала Оди Ри, устраняя, таким образом, ненуж-ные сомнения.
   Город постоянно ставил ее в новые условия, для которых Его проповеди не могли дать ей сколько-нибудь дельный совет. Проклятый Город самим своим существованием попирал Его законы, и это было еще ужаснее, чем смрад его улиц.
   "Ну, где же ты?" Оди Ри не отважилась подняться; она так и ползла по полу, держа наготове автомат. Вскоре она увидала лежавшего на полу связанного человека. Штанина на его ноге была разрезана; там виднелось обожженное мясо. Еще недавно Оди Ри испу-гало бы такое, теперь же она не обратила на это внимания. Город сделал свое дело, - он и ее уже сделал бесчувственной к чужой боли.
   - Там..., он там..., - прочитала она по губам пленного, который указывал ей, где спрятался последний из его мучителей. Ей нужно было решаться. Она опять не могла бы сказать, почему ей нельзя было бы просто убежать отсюда, - она просто знала это, так же твердо, словно это были Его слова. Оди Ри проползла мимо обессилевшего пленника, и осмотрелась.
   Третий напал на нее внезапно. Видимо, у него закончились патроны, потому что какая-то тень метнулась на нее из темноты помещения, и только лишь инстинкт самосо-хранения заставил девушку в последний момент отпрянуть в сторону. Перед глазами ее мелькнул нож; так близко, что у нее даже не было времени испугаться. Она лишь успела ударить по нападавшему прикладом, попав ему по руке. Увидав искаженное злостью, со-всем еще молодое лицо, она подумала о том, что вот так может выглядеть смерть..., но тут нападавший замер, и рухнул на пол.
  Глава II
  Оди Ри
   - Это еще что такое? - услыхала она такой знакомый голос, что на глазах ее высту-пили слезы. "Да, это был он, Ратибор - защитник преданных!" Слезы мешали ей разгля-деть его, она видела лишь высокую фигуру, казалось, заслонившую от нее небо..., и улы-балась, как ребенок, увидавший идущую к нему мать.
  - Ты кто - чудо? - повторил он, наклоняясь над девушкой.
  - Я Оди Ри из ашема Сосновый бор...
  - И с каких это пор город стал местом для детских прогулок? - не скрывая усмешки, спро-сил он, подавая ей руку.
  - Я уже не ребенок..., мне дали взрослое имя, - поднимаясь, сказала Оди Ри, даже не оби-девшись, так велика была ее радость. - Я пришла к вам, мне очень нужна ваша помощь! - сказала, она, но Ратибор уже не слышал ее, занявшись обгорелым пленником.
  - Терпи! - сказал он, вытащив бинт и накладывая ему повязку быстрыми, умелыми дви-жениями. - Сейчас я просто перебинтую, а потом смажу мазью из марсианского медпаке-та, - через два дня будешь как новенький!
  - А ты что сидишь? - повернулся он к девушке, - пойди, посмотри там..., если кто остался жив - добей!
  - Как это? - Оди Ри непонимающе смотрела на своего кумира.
  - Очень просто, - вот так! - он сделал настолько натуральное движение вокруг шеи, что Оди Ри сделалось не по себе. - Давай, давай! - сказал он, вытаскивая из ножен ужасных размеров нож, и протягивая ей. Оди Ри хотела возразить, но он уже отвернулся от нее, вновь занявшись перевязкой, так что девушке оставалось лишь повиноваться. Чувствуя себя, как во сне, она пошла исполнять его приказ. Но видевший, сколько страданий уже пришлось на ее долю в этот день, Пророк был милостив к ней, и среди бандитов не оказа-лось никого живых. Благодаря Его за это, девушка вернулась к Ратибору, который к тому времени уже окончил перевязку, и теперь помогал пленнику подняться. Оди Ри, не отры-ваясь, смотрела на него.
   Он не изменился, выглядев совсем также, каким она видела его в последний раз полгода назад, когда он впервые появился в их ашеме, чтобы обменять одежду на сыр и молоко. Тогда он был тоже высоким и сильным, причем сила эта таилась во взгляде его карих глаз. Хотя Оди Ри и была еще совсем юной, но она уже знала этот особый тип силы, что не зависит от мускулов, а каким-то непостижимым образом наполняет душу человека, выделяя его среди остальных. Когда Ратибор впервые появился в их ашеме: уставший, по-крытый пылью, - она возвращалась с поля, мечтая об отдыхе, но увидав его, надолго утра-тила покой...
   - За что пытали-то? - обратился, наконец, Ратибор к пленнику таким спокойным тоном, словно речь шла о каком-то простом бытовом вопросе.
  - Хотели забрать мой склад с продуктами, - кривясь от боли, произнес бывший пленник.
  - Понятно. На фронте был?
  - А как же! Особая ставропольская бригада! - ответил тот, и в глазах его, заслоняя на ка-кое-то время боль, мелькнула гордость, - Сержант Нестеров, командир разведвзвода.
  - А звать как?
  - Иван.
  - Как же, слыхал я о вашей "особой"! Здорово вы марсианам в двадцать восьмом дали! Говорят, похоронные команды там целую неделю работали...
  - Да, было дело! - Иван оживился, и Оди Ри даже показалось, что на щеках его появился румянец. - А тебя как звать?
  - Это Ратибор! - ответила за него Оди Ри, не понимая, как кто-то мог не знать имени ее кумира.
  - Ты смотри, девка, - влюбилась, что ли? - спросил Иван, попав в самую точку. Он попы-тался улыбнуться, но боль в обожженной ноге позволила ему лишь неестественно скри-вить губы.
  - Ладно, пойдем, мне еще рану тебе обрабатывать! - недовольно сказал Ратибор, к радости ужасно смутившейся девушки.
  - Помоги! - сказал он тоном, которому нельзя было не подчиниться, и Оди Ри встала по другую сторону от Ивана.
   Как впоследствии узнала Оди Ри, Иван был фермером, приписанным к одному из сельскохозяйственных секторов российских владений Марса. Когда-то давно он воевал за Землю, но после тяжелого ранения оставил это занятие, уйдя, как и многие другие, в ок-купированные области для того, чтобы заняться земледелием. Администрация Марса да-вала ему все необходимое в обмен на собираемое им и его женой зерно, и вскоре он окон-чательно смирился со своим новым положением. Где-то еще полыхала война, но он уже не участвовал в ней, а растил ребенка и заботился об урожае. Постепенно горечь пораже-ния вовсе оставила его, ставшего вполне прилежным колонистом. Как поняла Оди Ри, Ра-тибор не осуждал его. Видимо, прожитые годы заставили его осознать то, что сила об-стоятельств часто одерживает верх над порывами души человека и его велениями его сердца. Но все это было уже потом, в ее новой, внезапно наступившей жизни, а пока она с трудом тащила здоровяка-сержанта, мечтая лишь о том, чтобы поскорее добраться до на-значенного места.
   Они долго шли по коридорам цехов, и Оди Ри часто спотыкалась о разбросанный повсюду хлам; Иван хоть и старался как можно меньше опираться на нее, сильно ослабел, и его рука все сильнее тянула девушку вниз. Но она терпела, ни в коем случае не желая показать, что ей тяжело. Автомат, с которым она, отчего-то не хотела расстаться, висел на плече неимоверным грузом, все тяжелея и тяжелея, словно набираемые за долгую жизнь, не знавшим Его заповедей человеком, страшные грехи.
   Ратибор хорошо ориентировался в хитросплетениях здешних коридоров; это было неудивительно, поскольку, как знала девушка, здесь была одна из его "лежек". Часто на их пути попадались ловушки, поставленные, по-видимому, им самим. И тогда Оди Ри приходилось задирать ноги, перешагивая через какие-то, невидимые для нее растяжки, или сгибаться, чуть ли не в две погибели. Получалось это у нее плохо. Даже с трудом пе-редвигавшийся Иван проделывал это куда ловчее, и она всякий раз вызывала раздражение Ратибора, называвшего ее то "слоном", то "медведем". Смысл этих слов был совершенно незнаком девушке, и она думала, что это были какие-то сказочные русские великаны с ог-ромными, неповоротливыми, как у нее, ногами.
   Наконец, они пришли; "лежка" Ратибора находилась в большом цеху, с высокими потолками и плотно заложенными проемами окон. Сквозь щели в них пробивался свет, и Оди Ри вскоре даже начала различать окружавшие ее предметы, наполнявшие это мрачное жилище даже некоторым подобием уюта.
   Здесь была широкая кровать, застеленная несколькими матрацами, - дырявыми, но не грязными и вполне приличными. Рядом с ней стояло три стула, на которых вперемешку лежали всякие незнакомые Оди Ри предметы мужского обихода, поскольку всю свою жизнь она прожила с матерью и сестрами. Рядом с кроватью стоял большой довоенный станок со множеством рычагов и переключателей, на котором было разложено всяческое оружие: ножи, пистолеты, винтовки, и даже несколько увесистых гранат. Дальше лежали еще какие-то вещи, но свет туда не доходил, и девушка не могла их разглядеть.
   Впрочем, даже если бы она и захотела сделать это, Ратибор бы этого ей не позво-лил, потому что Оди Ри вскоре была отправлена им на "кухню" - так он назвал оборудо-ванный "керосинкой" уголок, где на небольшом пластиковом столике стояла плохо вы-мытая посуда, две кружки и несколько ложек.
  - Да, это моя кухня! - повторил он, видя удивление в глазах девушки. - Я, видишь ли, никого к себе не звал, а для меня здесь всего хватает! - И не вздумай мыть котел, по-тому что вода последняя, а идти за ней к реке безопасно только ночью! - добавил он, ко-гда девушка, глядя на грязные разводы, уже решила этим заняться.
   А потом она с удовольствием ела суп, время от времени стукаясь с Ратибором сво-ей кружкой, в которой была налита та самая, ужасная вода, называемая спиртом, что мог-ли пить только русские свободнорожденные. Ратибор пил ее большими глотками, жму-рился, и щеки его розовели. Отказавшийся от еды Иван, тоже выпил этой страшной воды, которая, как было известно Оди Ри, обладала волшебным действием. Лицо его порозове-ло, и он уже не стонал. А спустя еще какое-то время, он уже поблагодарил Ратибора за прекрасную мазь и даже попытался уснуть, упав на длинную, жесткую лавку.
  Сам же Ратибор продолжал пить. Оди Ри ждала, что он, наконец, спросит, отчего она оказалась здесь - в месте, наводящем на преданных ужас, но он молчал, замечая ее присутствие лишь тогда, когда ему нужно было опять стукнуться с ней кружкой. Голова ее закружилась после первых нескольких глотков, поэтому девушка больше не притрону-лась к этому ужасному напитку, но она всякий раз добросовестно стукалась с Ратибором, будто совершала некий священный ритуал.
   Но что-то было не так. Всякий раз, когда она видела Ратибора в ашеме, он всегда приветливо разговаривал с селянами, и даже смеялся, - задорно, совсем как юноша. Те-перь же им овладело какое-то угрюмое настроение. Пока не захмелевший еще Иван, гово-рил с ним, он был разговорчив и даже смеялся. Когда же хмель притупил его боль, и он решил уснуть, на лицо Ратибора спустилась такая туча, что девушка даже не знала, как с ним заговорить..., а сделать это ей было нужно, во что бы то ни стало. Прекратив пить, он закурил, как заметила девушка, дорогую марсианскую сигарету, и посмотрел на нее, ви-димо, ожидая объяснений.
   Сейчас Оди Ри ненавидела себя! Она представила себя со стороны: маленькую, ху-денькую, с тощими, выпирающими ключицами и не оформившейся до сих пор грудью на-против этого мужчины, просто созданного для того, чтобы приводить в смятение молодых женщин. "И как он не понимает, что ему нельзя вот так смотреть на меня; что его взгляд, пусть даже рассеянный и невнимательный, может нарушить мысли даже настоящей кра-савицы, а не то, что такого воробья, как я!" - думала она. Злясь на Ратибора, и одновре-менно восторгаясь им, она была не в силах уступить, идущему из глубины ее женской души желанию.
   Она уже хотела рассказать ему обо всем, подумав, что теперь для этого настало время, но тут, докурив, Ратибор затушил окурок, и, усевшись в кресло, закрыл глаза.
  - Смотри, хоть ты не засни, - а то проснемся уже на том свете, - сказал он, зевнув, и вскоре она услышала его ровное дыхание, - он спал!
   Все это произошло так быстро, что она даже не успела ничего сообразить. Пони-мая, что не сможет его разбудить, Оди Ри решила терпеливо дожидаться пробуждения своего кумира. Боясь заснуть, она встала, и начала ходить взад-вперед по грязным плитам цеха, говоря про себя веселую считалочку, с которой совсем недавно еще она играла в прятки в своем недалеком детстве. Большая, мясистая крыса зорко следила за ней из-за угла цеха, сверкая своими глазками, словно осуждая неразумную девчонку за то, что она до сих пор не рассказала причины своего опасного путешествия.
  - Сейчас он проснется, и я все расскажу! - не выдержав ее испытующего взгляда, сказала Оди Ри. Она бросила ей кусочек хлеба, который крыса схватила, и вмиг растворилась в темноте, а сама продолжила свое хождение, подобно прилежному часовому.
   - Ну, и как ты здесь оказалась? - спросил, наконец, ее Ратибор. Проснулся он также внезапно, как и засыпал, и теперь сидел все в той же позе, глядя на Оди Ри, которая от не-ожиданности даже растерялась. Сколько раз, идя сюда, она представляла себе, как станет рассказывать ему о случившемся в их ашеме несчастье, а он, убедившись в ее искренно-сти, тут же согласится ей помочь..., но сейчас от этой уверенности, вдруг, не осталось и следа. Смотревший теперь на нее Ратибор был совсем другим: настоящим, живым, уве-ренным в себе и совершенно ни в чем не нуждающимся; в общем - вовсе не таким, каким знала его Оди Ри, да и остальные преданные.
  Реальность часто поражает нас своим явным несходством с создаваемыми ею об-разами, и в этом нет ее вины; скорее, в этом вина человека, создающего себе на каждом шагу пророков, кумиров и демонов в таком количестве, с которым не справился бы ни один из обитаемых миров.
  А за окнами, уже наступил день, и сквозь незакрытые щели в полутьму цеха проби-вались лучи света, словно дразнившие девушку своими неоправданными надеждами.
  - Я пришла..., меня попросили, - начала она, но вдруг испугалась, что сейчас Рати-бор попросту выгонит ее, и поэтому выпалила все сразу. - В нашем ашеме хотят взять на-ложниц. Завтра за ними приедет машина из укрепрайона..., вся надежда только на вас! - сказав это, Оди Ри бросила отчаянный взгляд на Ратибора, готовая стерпеть любой, даже самый грубый ответ, но лицо его оставалось спокойным. Он лишь покачал головой и ус-мехнулся.
  - Это что-то новое..., насколько я знаю, раньше они никогда не позволяли себе такого с преданными!
  - Этот год был неурожайным..., нам не хватает продуктов..., а господин лейтенант пред-ложил за это выдавать дополнительные пайки на каждого ребенка для всего ашема. Де-вушкам пришлось согласиться, но я знаю, что они не смогут с этим смириться! Вся наде-жда только на вас..., - она опять повторила эту фразу, будто бы это была молитва Проро-ку. На глаза ее навернулись слезы; "теперь точно выгонит", - подумала она, и от осозна-ния безысходности и непоправимости своего положения ей вдруг сделалось легче.
   - Я ничего не понял, - что она хочет? - послышался голос Ивана. Действие спирта окончилось, и его опять начали мучить боли в ноге. Изможденный и бледный, он удив-ленно переводил взгляд с Ратибора на девушку.
  - Ты что, хочешь, чтобы он один напал на марсиан?
  Оди Ри молча кивнула.
  - Она не в своем уме..., девочке сегодня досталось...
  - Она, как раз, в своем уме; ненормальный здесь я..., - сказал Ратибор, наливая себе еще из потемневшей солдатской фляжки. - Ты, может быть, поешь еще, - вон, кости и вправду торчат..., - сказал он девушке таким тоном, каким говорят взрослые, желая отвлечь ребен-ка от овладевшей им вдруг, совершенно безумной идеи. Но эта, весьма обидная для де-вушки фраза, сейчас осталась незамеченной; напротив, она означала, что ее, по крайней мере, не собираются выставлять вон, а значит, не все еще было потеряно. Благоразумно решив пока не нагнетать страсти, она, следуя наставлению Ратибора, откусила большой кусок бутерброда, и стала старательно жевать его, имея собой вид самой покорности.
  Ратибор выпил (Иван на этот раз отказался): быстро, привычно, как могли пить лишь свободнорожденные, вобравшие в себя могучую силу этих необъятных земель.
  - Она в своем уме, сержант, и она хочет, чтобы я помешал марсианам забрать наложниц. Ну, а если они станут против этого возражать, то мне, видимо, следует просто убить их всех, к чертям, - ведь так?
   Оди Ри не сразу поняла, что он шутит. Свободнорожденные имели острое чувство юмора, за которым редко когда могли угнаться преданные. Когда же она поняла это, Иван уже хохотал, позабыв о своей боли.
   - Зачем вы так? - воскликнула, не ожидавшая такого поворота девушка, - ведь вы уже столько раз заступались за нас, поэтому мы подумали...
  - Да, верно, - то ли отвечая Оди Ри, то ли обращаясь к Ивану, сказал Ратибор. - Время от времени я оказывался в такой ситуации, что мне приходилось вмешиваться, правда, тогда мне не нужно было атаковать целый взвод марсиан!
  - Ну, уж, взвода-то там не будет! - сказал вдруг Иван, и Ратибор удивленно посмотрел на него.
  - Конечно, не будет! - обрадовалась столь неожиданной помощи Оди Ри, - ведь они, всего лишь слабые девушки!
  - Всего лишь слабые девушки, - недовольно проговорил Ратибор, - а ваши мужчины не пробовали добыть себе больше еды иными способами? Например, ограбив колонну с мар-сианским продовольствием, как это делают русские партизаны. Нет, конечно, - ведь это не позволяют ваши "заповеди"!
  Оди Ри молчала. Конечно, Ратибор теперь говорил богохульные вещи, но она пом-нила, как однажды, после его "разговора", сержант Лорен оставил в покое ее несовершен-нолетнюю сестру, а еще раньше - спас от неминуемой смерти старика Кара, достав столь необходимое ему лекарство. "Да, он мог все это говорить по праву силы, той самой, вели-кодушной силы, что способна изменять мир, и не ей было осуждать его"!
  Улыбка исчезла с лица Ивана. Он и сам, уже несколько лет смотрел на марсиан как на безраздельных хозяев своей земли, не смея спорить с новыми властями. Такой ценой было куплено его спокойствие и домашний уют. Затронутая тема была неприятна ему, по-скольку косвенно напоминала о его предательстве. Новая, "фермерская жизнь" научила его не думать об этом, но теперь, накопившаяся горечь, неумолимо поднималась со дна его души, завладевая его отважной натурой.
  - Налей-ка мне еще, а то что-то опять жжет, - попросил он, кряхтя поднимаясь с кровати, и подсаживаясь к столику.
   Повертев в руке кружку, и, как бы, вспоминая что-то, совсем некстати всплывшее в его памяти, он сказал:
  - Давай-ка за нашу двенадцатую стрелковую, что лежит теперь где-то под Лабинском!
  - Что, сильно побили?
  Иван кивнул:
  - Я тогда уже не воевал, - работал на своей ферме..., а тут повстречал однополчанина: слу-чайно, - он на рынке овощами торговал..., - Иван вздохнул, - он-то и рассказал мне, как наши там под гусеницами полегли..., почти все...
  Он выпил; большими, тяжелыми глотками, словно в кружке его была та самая кровь, что пролилась тогда, где-то под неизвестным Оди Ри Лабинском.
  - А ты воевал?
  - Я и теперь воюю..., - сдержанно ответил Ратибор.
  Иван понимающе кивнул. Не все, повстречавшиеся на своем пути с войной, спешили рас-сказать о ней, даже после доброго солдатского спирта. Слишком уж тяжелы были те вос-поминания, лежавшие на душе неподъемным, давящим грузом.
   "Наверное, и вправду, эти люди вовсе не должны нам помогать!" - подумала Оди Ри, - "они достаточно пережили для того, чтобы никто не мог упрекнуть их в трусости, но неужели ее подружки так не найдут для себя защиту!"
  - Эй, ты что? - воскликнул Иван, заметив, что девушка заплакала. - Успокойся, ди-те!
  - Я не дите, мне уже семнадцать!
  - Конечно, конечно, не дите! - сказал Иван, погладив ее по голове. - Слушай, а давай, и вправду покажем этим марсианам! Девчонка-то, небось, страху натерпелась, пока сюда пришла! Да?
  Оди Ри закивала.
  - Ну, вот - видишь! Оружие-то у тебя есть, наверное?
  - Ты чего! Надоела жизнь примерного фермера, или просто спирт в голову ударил?
  - Надоела! - резко повернувшись к Ратибору, ответил Иван, и лицо его впервые отпугнуло Оди Ри, проступившими на нем жестокими чертами. - Я, между прочим, снайпер от бо-га..., меня в Ставрополье знаешь, как прозвали? - он усмехнулся, - Архангел! Говорили, что марсианские офицеры даже начали переодеваться в солдатскую форму, - так им не хо-телось, чтобы я отправлял их на небеса..., можно твои трофейные закурить?
  Ратибор кивнул; не сводивщая с него глаз Оди Ри пыталась определить по выраже-нию его лица, насколько серьезно он воспринимал слова Ивана, но у нее это не получа-лось. Лицо его хранило спокойствие; это было лицо мужчины, уверенного в том, что в данный момент ничто не может заставить его бросится на безрассудства. Оди Ри еще пло-хо знала мужчин, но это подсказывало ей женское чутье, то самое, которое так редко ошибается.
  - Да! Повоевали мы тогда с нашей двенадцатой стрелковой! - вздохнув, сказал Иван, выпустив в сторону Оди Ри струю нестерпимо гадкого дыма. - А потом - все, до-мой, - кормить семью!
  - Что поделать! - понимающе сказал Ратибор.
  - А я не хочу! Вот где она у меня такая жизнь! - вдруг закричал он, проведя рукой по гор-лу. - Приходит ко мне чинуша из департамента продовольствия, а я перед ним отчитыва-юсь: так мол, и так, собрал столько-то картофеля, столько-то свеклы..., а он смотрит на меня, как на последнюю мразь, и думает: захочу - оставлю тебе продуктов на зиму, а не захочу - будешь кору с деревьев жрать! И, знаешь, так захочется схватить этого перерост-ка за шею и, р-раз! - Иван сделал резкое, и такое натуральное движение руками и тулови-щем, что Оди Ри показалось, что она слышит хруст ломаемых позвонков.
  - А как же семья? - спросил Ратибор, и Иван замолчал.
   Нахмурившись, он какое-то время смотрел прямо перед собой, и Оди Ри почувст-вовала, что именно теперь все и решалось.
  - Слушай, а может, правда..., мы же чуть-чуть постреляем, самую малость..., а? Давай! - Иван заметно захмелел. Пепел его сигареты упал прямо в его тарелку, рассыпавшись на куске тушеного мяса как на вершине горы.
  - Давай-ка, ты лучше еще поспи, а то глаза у тебя красные как у быка. Я что, зря на тебя столько мази израсходовал! Да за один такой тюбик на рынке последний кусок хлеба от-дадут!
  - А ведь, правда, - уже не так жжет! - с трудом выговаривая слова от накопившейся уста-лости, сказал Иван. - Вот и правильно, - поспим! А потом немного пос-тре-ля-ем: бах - и готово, бах - и готово! - Не трогай меня! - попытался отстранить он поднимавшего его Ратибора, но тот был оставался трезвым, и Ивану было нелегко вырваться из его рук.
   - Бах - и в голову! Бах - и в глаз! - продолжал выкрикивать Иван, уже со злостью, будто показывая, что дух его труднее сломить, чем разомлевшее от спирта тело. Но как только матерый снайпер занял горизонтальное положение, крики его затихли, перейдя сначала в негромкое бормотание, а затем в храп.
   - Ты чего улыбаешься? - спросил Ратибор.
  - Я не улыбаюсь..., - спохватилась Оди Ри, стараясь вернуть своему лицу прошлое, пе-чальное выражение.
  - Вот и правильно; я пока ничего не решил. Один я на такое дело не пойду, а этот бравый снайпер, когда проспится, - вспомнит о своем участке земли и любимой жене, - и все! Что головой мотаешь, - уж я-то людей знаю! Ладно, хватит отдыхать; идем таскать трупы. Мне тут мертвяки не нужны...
  - Пойдем! - радостно подскочила Оди Ри, как будто ее звали на любовное свидание.
   "Нет, не за что меня любить Пророку, - распутная я девка!" - думала Оди Ри, бес-покойно ворочаясь, на жесткой лежанке, уже успевшей отдавить ей бока. "Устала ведь, как собака, а мысли все об одном!" Она приподнялась на локтях, оглядев стоявший в по-лумраке цех. Огромные, мертвые станки стояли пугающе спокойно и неподвижно, но Оди Ри казалось, что они просто притворились, а сами только ждут подходящего момента, чтобы взвыть своими моторами, заклацать поршнями и задвижками, разрушив царящую здесь тишину.
   Она посмотрела на Ивана: тот спал, постанывая во сне, и его сильная рука свеси-лась к грязному бетонному полу. Ратибора она не видела: его закрывала от нее махина станка с множеством переплетенных щупалец-проводов. В оконные щели уже не проби-вался солнечный свет, - вечерело. Полный ужасов город погружался в кокон наступавшей темноты, открывавшей двери для обитавших в нем сил Зла...
   Оди Ри никак не могла заснуть. Быстро сгустившаяся темнота исторгла из своих недр луну, и ее серебристый свет полыхнул в оконные щели, словно кровь из ран какого-то нечеловеческого существа. Теперь Оди Ри уже точно знала, что не заснет. Луна была ее погибелью: еще с детских лет смущала она ее мысли, заставляя сомневаться даже в самых непреложных истинах, что терпеливо доносили до нее на уроках учителя. И все, что днем казалось ей простым и понятным, - ночью, в ее свете, начинало терять свои очертания, пе-реливаясь недобрыми оттенками и полутонами предательских сомнений...
  А непрошеная гостья светила ярко, открыто и бесстыдно! Так светила она некогда доисторическим людям, и отважным греческим воинам, так путала она мысли, приводя в смущение самых фанатичных христиан..., так вдохновляла художников эпохи Возрожде-ния..., теперь же она светила сюда, в окно заброшенного людьми завода - маленького ос-колка разрушенной цивилизации..., и в этом было ее вековое право!
   Пролежав еще, и чувствуя, что силы ее уже на исходе, Оди Ри встала и тихо ступая своими мягкими ботинками, подошла к спящему Ратибору. "Что ты делаешь! - кричало ее сознание, - на тебя до сих пор не обратил внимание ни один мужчина; даже преданные не желают исполнять с тобой волю Пророка "плодиться и размножаться"!" Но свет луны де-лал свое дело, и чувства девушки уже были неприступны для пытавшегося остановить их рассудка. Она сняла с себя одежду, аккуратно, по-детски, сложив ее на стул. Когда с этим было покончено, она опять посмотрела на Ратибора и вздрогнула: он уже не спал и смот-рел на нее.
  - Это что, тоже задание преданных? - шепотом спросил он, и в голосе его Оди Ри не услыхала гнева.
  - Нет..., это мое желание..., - Оди Ри вздохнула. Не в силах сдвинуться с места, она так и стояла, обхватив руками грудь, потому что от волнения ей вдруг стало холодно. В позе ее была какая-то неотвратимая покорность судьбе, но глаза были другими - в них была страсть и та нерассуждающая женская сила, что единственная способна творить жизнь в обитаемых мирах.
   Она оказалась прекрасной любовницей..., все запреты и предостережения Пророка против любви к свободнорожденным переплавились в ней в кипящую страсть; неожидан-ную и несвоевременную, - какой только и бывает настоящая страсть...
   Как много раз она представляла себе это, какими неведомыми красками рисовала она этот долгожданный, сладкий миг, и вот он, наконец, настал. И пусть Пророк пока от-вернет от нее свой взор, потому что на это время у нее есть свой Пророк, - свободнорож-денный мужчина, сделанный из плоти и крови...
  Она дышала часто и громко, но, в тоже время, ей никогда еще не дышалось так легко и свободно, и собственное тело казалось ей теперь легким, воздушным, сотканным из света солнца и радости неба...
  А ночь все не кончалась, все не пускала заждавшееся своей поры утро; она - ночь, была сейчас заодно с Оди Ри, сговорившись с ней, как сговаривается тайный убийца для свершения своего ужасного дела..., и Оди Ри хотела этого; хотела с такой силой, что, не задумываясь, осталась бы здесь, среди этих мертвых станков и запахов железа, лишь бы только принадлежать ему, принадлежать всегда..., принадлежать вечно!
  - Как хорошо, что я тебя нашла! - сказала она, лежа на спине, и испытывая такое блаженство, будто бы теперь под ней был мягкий ковер из душистых полевых трав.
  - Конечно, хорошо, иначе ты бы теперь лежала не здесь..., такой как ты нельзя бывать од-ной в городе.
  - Да, сегодня меня могли убить, - сказала она спокойно и серьезно, - но Пророк мне по-мог...
   Ратибор на это ничего не ответил. Оди Ри знала, что он не разделял ее веру, как и все свободнорожденные. И она была ему благодарна за то, что он, по крайней мере, не стал по этому поводу шутить. Сейчас ей не хотелось ничего говорить. Если бы Ратибор рассказал ей что-нибудь, она бы послушала. Ей нравился его голос; еще тогда, когда она впервые услыхала, как он разговаривал с преданными. Но Ратибор молчал, и Оди Ри не решалась его беспокоить. "Свободнорожденные, они - другие: ничего не боятся, ни в кого не верят, ни чем не дорожат..., и все-таки, в них есть нечто такое, что заставляет уважать их. Какая-то сила, какое-то пренебрежение опасностью, а может даже, своей собственной судьбой".
   Оди Ри повернулась, посмотрев на профиль Ратибора. Ни один из преданных не мог иметь такой дерзкий лоб и хищный прищур глаз. Даже теперь, когда он был спокоен, и почти засыпал, в нем чувствовалась сила зверя, что никогда не даст приручить себя ни другому человеку, ни даже богу. Не удержавшись, она провела рукой по его щеке.
  - Давай спать. Завтра нам, между прочим, спасать твоих подружек, преподобных сестер!
  "Мне нет до них никакого дела!" - чуть не сказала Оди Ри, но вовремя спохватилась, по-тому что такая фраза была бы настоящим богохульством и, бесспорно, расстроила бы Пророка, даровавшему ей сегодня такое счастье. Повинуясь своему, вновь обретенному повелителю, она заставила себя усмирить чувства, хотя точно знала, что теперь уже не за-снет до самого утра. "Буду мечтать"! - подумала она, но молодость не знает бессонницы, и вскоре она уже спала, удобно улегшись на жесткой деревянной лавке.
  Глава III
  Ратибор
   Утро было свежим, теплым и спокойным. Ратибору подумалось, что таким утром хорошо идти на работу, или совершать утреннюю пробежку, как это делали когда-то, в довоенные годы. В такое утро хотелось заняться чем угодно..., только не убивать. Он все-гда знал, что мог бы увлечься каким-нибудь мирным занятием. Он смог бы, наверное, сде-латься ученым, как его отец, а может, у него бы проснулся талант художника или писате-ля, - какая-нибудь мирная профессия обязательно бы взяла над ним верх, всецело захватив его разум и душу, заставив работать и совершенствоваться. Но жизнь распорядилась так, что с ранней юности ему пришлось заниматься войной, - никакого иного занятия он не знал, да и не мог знать.
   Когда, не справившаяся с масштабной войной, экономика стран Земли рухнула, она погребла под собой все большие и малые государства, уничтожив само понятие государ-ства, как института власти. Ратибору тогда не исполнилось и двадцати, - возраст не слиш-ком большой для того, чтобы человек успел чего-то достичь в жизни, но вполне достаточ-ный для того, чтобы понять, что именно он станет делать, а чем он ни при каких обстоя-тельствах, не станет заниматься.
   Молодость застала его в то время, когда разрозненные армии земных государств еще пытались противостоять марсианской агрессии, но при этом все большая часть насе-ления начинала задумываться о своем будущем и о будущем своих семей. Смертность, голод, эпидемии - все это постепенно вынуждало все большее число людей мигрировать в оккупированные районы, создавая там для армии Марса, столь необходимую им рабочую силу. Их принимали охотно, расселяя на прилегавших к укрепрайонам территориях. Там, под защитой марсианских орудий, они могли вести спокойную сельскую жизнь, разумеет-ся, при условии выполнения планов продовольственных поставок для оккупационных войск. Уже к началу десятых годов число таких поселений в России исчислялось сотнями. Эти новоявленные фермеры прилежно трудились на дарованных военной администрацией Марса участках, получая взамен одежду, медицинское обслуживание и, ставшие к тому времени столь дорогими, энергоресурсы. Конечно, жизнь их лишь отдаленно можно было назвать счастливой, но она, по крайней мере, обеспечивала им тот минимум, при котором человек мог не умереть с голоду и не окоченеть во время долгих русских зим.
   Боевые действия к тому времени повсеместно утратили былой накал, по сути, пре-вратившись в позиционную войну. Исчерченные полосами укреплений фронты вели пла-номерное, и уже не столь жестокое, уничтожение живой силы и техники противника, то захватывая некоторые его участки, то откатываясь назад. Давно ушли в историю и гран-диозная битва за Москву 2099-года, и героическая осада Нью-Йорка, произошедшая в 2102-м, и многие другие, хранившиеся в памяти тех, кто еще застал эти героические дни. Но время неслось быстро, и для попавших недавно в окопы молодых бойцов все эти бит-вы были лишь красивыми мифами, в которых неуязвимые герои, не щадя своей жизни, бросались грудью на ненавистного врага... теперь все изменилось, и длившаяся вот уже несколько десятилетий Великая война все более утрачивала свой героический пафос.
   Вот, что окружало юного Ратибора при его вступлении во взрослую жизнь. В об-щем-то, выбор его был невелик: либо вступить в ряды быстро слабевшей, и, к тому мо-менту, уже довольно плохо оснащенной российской армии Сопротивления, либо примк-нуть к какой-нибудь банде (коих за время Великой войны образовалось просто неимовер-ное количество), и грабить фермерские поселения, или же самому стать "рабочим конем", что станет кормить себя, свою будущую семью и оккупационную армию Марса.
   Как известно, самое неблагодарное занятие это рассуждения по схеме "если бы"; и все-таки, если бы его родной город удерживала российская армия, он бы, скорее всего, стал ее солдатом. Но там уже двадцать лет стоял марсианский полк, и политые кровью баррикады на улицах давно уже были расчищены огромными "жукообразными" марсиан-скими бульдозерами. Лишь уцелевшие могилы его родителей напоминали юноше о той, ушедшей эпохе Великого сопротивления его отважного народа. Он остался один на один с окружавшей его суровой действительностью; по разрушенным улицам его города ездили марсианские бронемашины, а он, глядя на них, думал о том, что он станет есть, когда за-кончатся припасенные отцом продукты...
   "Как банальна жизнь! Какие простые и, вместе с тем, неразрешимые вопросы она ставит перед человеком, заставляя его чувствовать свою полную беспомощность перед жестоким в своем равнодушии миром". И Ратибор принял решение; свое первое само-стоятельное, взрослое решение! Спустя две недели после того, как у него закончились продукты, он явился в вербовочный пункт марсиан, предложив себя в качестве добро-вольца в отряды городской милиции. Объявлениями об этом были обклеены все стены уцелевших домов в его городе, а также общественных столовых, где один раз в день каж-дый горожанин мог поесть теплую похлебку из столь любимых марсианами бобов.
   Широкоплечий и узколобый капитан пощупал его мышцы, и, заставив раздеться, недоверчиво осмотрел его, изрядно похудевшее за последнее время тело, недовольно про-бормотав что-то себе под нос. Сытый, розовощекий, - он некоторое время находился в не-решительности по поводу способности Ратибора к воинской службе. Но что-то, видимо, склонило капитана в пользу юноши, и, после некоторых сомнений, он вписал-таки его имя в темно-синий бланк удостоверения, приложив к нему марсианскую печать с "ястребом", открывшую для него новую страницу жизни.
   Его одели, обули в добротную марсианскую обувь, сытно накормили и отправили в построенный под Азовом укрепрайон, где находилась воинская школа. Там Ратибор про-вел несколько "незабываемых" месяцев, - марсианские "спецы" учили на совесть. С утра и до позднего вечера он бегал, прыгал, стрелял, дрался, окапывался "под неумолимый се-кундомер", ходил в атаку, перепрыгивая через разбросанные повсюду мины-ловушки, и ползал под колючей проволокой. В перерывах между этим он жадно поедал непривычно пресную, но очень питательную марсианскую еду, запивая ее неповторимым, давно забы-тым, настоящим коровьим молоком. Он вытянулся, раздался в плечах и заметно замате-рел, так что его новые товарищи уже не решались более дразнить его доходягой, справед-ливо опасаясь за свое здоровье.
   Воинские навыки давались ему удивительно легко; он все схватывал с первого раза, часто вызывая похвалу инструкторов, а потом, когда успехи его стали слишком за-метны, - и их недоверие. Но Ратибор не был простаком, и вскоре научился умело скры-вать, быстро приобретаемые им навыки, понимая, что Марсу не нужны отличные солда-ты-земляне, что никогда не простят ему все, сотворенные им деяния. Поэтому ни один из его инструкторов так и не понял, что их юный ученик научился делать многие вещи даже лучше своих учителей. Как бы то ни было, из стен школы вышел уже не тот худенький юноша, а хитрый и опасный молодой воин, имевший теперь собственные виды на даль-нейшую жизнь.
   За отличную учебу он вышел из школы в звании сержанта, и вскоре получил свое первое боевое задание. Командуя группой в двадцать человек, он должен был обезвре-дить, действовавшую на окраинах его родного города банду. Причем отправлявший его на это задание командир роты сказал ему со свойственной марсианам прямотой, что при его успешном выполнении, ему светят погоны старшего сержанта с разрешением проживания вне казармы..., но подобные "чудеса" не входили в планы Ратибора.
   Они обложили банду по всем правилам в топких плавнях разлившейся по весне ре-ки, и на утро ему оставалось лишь замкнуть кольцо, оправдав лучшие надежды своего ко-мандира....
  Ратибор навсегда запомнил ту ночь, когда он сидел у костра, обхватив ноги руками, и думал о том, что задуманное им дело следует совершить именно теперь. Ведь завтра он, возможно, получит свои первые блага от "любимого" марсианского командования, и то-гда, для выполнения задуманного плана ему придется сражаться с одним из самых страш-ных захватчиков - с собственным благополучием и достатком. Он курил и смотрел на звезды, вид которых, отчего-то всегда вызывал у него какую-то необъяснимую тоску, буд-то бы где-то там, за толщей космического пространства, находилось место, которое он мог назвать своим домом...
   А на утро он исчез, прихватив с собой целый мешок провианта и приличный боеза-пас. Его искали с земли и с воздуха; искали целую неделю, но безрезультатно. Он просто пропал; испарился в пьянящем южном воздухе, обратившись в растворенную в нем сухую, горячую пыль.
   Как велико было бы удивление его преследователей, если бы они узнали, что этот дерзкий юноша все это время находился тут же, неподалеку, на городской свалке, терпе-ливо выжидая окончания открытой на него по всем правилам облавы. Конечно же, свалка тоже не была оставлена их вниманием, но "зачистить" по-настоящему ее не могли из-за обитавшей там стаи одичавших собак. К тому же марсиане не видели в этом особенной необходимости, поскольку с таким соседством не могло бы выжить ни одно живое суще-ство.
   Откуда же было знать его преследователям, что эту стаю, вот уже месяц, специаль-но прикармливал Ратибор, чтобы ее присутствие защитило его от "чистки" марсиан, что всегда совершались ими с завидной дотошностью. И ужасные твари с удовольствием на-брасывались на приносимые им объедки, даже не думая трогать забредшего к ним смель-чака. Однако эта же стая бесстрашно бросилась, на приехавший туда взвод автоматчиков, так что тем пришлось, отстреливаясь, отступить.
  Еще с раннего детства Ратибор знал за собой это чудесное умение навязывать свою волю животным, но он, конечно же, не знал, и даже не мог предположить, какую роль это умение сыграет в его жизни, а также в истории Земли и Марса. Наверное, это хорошо, по-тому, что дар предвидения - слишком большое наказание, для того, чтобы его мог заслу-жить только что вступивший в жизнь юноша. Неведение же, наоборот, часто оберегает не только сон человека, но даже и его рассудок в окружающих его жестоких мирах.
  Свое лежбище Ратибор покинул лишь через две недели: бледным, исхудавшим, злым..., но, одновременно довольным своей первой настоящей победой. Когда он уходил, наводящая на всю округу ужас собачья стая виляла ему хвостами. При виде этого Ратибор почувствовал тогда укор совести, ведь за время своей "отсидки" ему пришлось тайком убить несколько собак, чтобы питаться их мясом, потому что все, имевшиеся у него кон-сервы, он отдавал своим клыкастым защитникам, чтобы они не покидали это место. Но жизнь звала его дальше; и ее новые, еще не исписанные страницы манили его своей неиз-вестностью.
  Эта следующая страница его жизни была поистине ужасна! Достойная лишь пера Гомера, или великолепного Светония, ибо человек более поздних цивилизаций назвал бы его, наверное, исчадием ада, даже не пытаясь поставить себя на его место. И, все-таки, жизнь звала его дальше, в неведомую даль, где скользят в темноте коридоров всесильного времени ее скользкие щупальца.
  Человек - существо социальное. Соединяясь в нации и народы, веками пробирался он из тьмы невежества к недостижимому свету гармонии и справедливости, и Ратибор, конечно же, не был исключением. Но предпринятый им побег сжег для него все мосты, соединявшие его с Марсом; воевать же на стороне Земли ему тоже не хотелось, потому что война эта была, по его мнению, уже практически проиграна, и только лишь глупые упрямцы могли еще не признавать этого.
  Когда время нависает над человеком тяжелой, неотвратимой глыбой, у него всегда появляются, как минимум, две возможности: покориться жестокой судьбе, взявшей его в свои безжалостные когти и жить, подобно многим другим, согнувшись под его бременем, или пробудить в себе личность, выйдя из круга обстоятельств..., сделавшись их хозяином. Лишь человек способен на такое! Когда окружающий мир доводит его в своей жестокости до наивысшей точки, давя на него с неимоверной силой..., - происходит "большой взрыв", и возникает "новая вселенная", - красивая, юная, первобытно честная и справед-ливая.
  Так произошло и с Ратибором, когда он порвал все связи с окружавшим его миром, подобно древним мудрецам, уходившим от суетного света..., и сделался сталкером. Исхо-див за последующие несколько лет вдоль и поперек, родные для него южные земли, он вскоре уже знал все минные поля и обходные тропы на много миль вокруг. В голове его, как на секретной карте, были аккуратно нанесены места для ночевок, безопасные пере-правы, и "мертвые зоны" - участки открытой местности, контролируемые пулеметами-роботами, уничтожавшими любое живое существо, попадавшее в их сектор обстрела.
  Это занятие очень скоро стало для него довольно прибыльным, так что он не голо-дал даже зимой, когда многие экономили каждый кусок хлеба. Человек - существо беспо-койное, и для него обязательно отыщется место, куда ему просто необходимо попасть, не-взирая даже на самую серьезную опасность, поэтому у Ратибора всегда хватало клиентов, а слава о нем распространялась среди людей определенных профессий с ошеломительной быстротой.
  Своими тайными тропами он водил контрабандистов, проносящих оружие через марсианские кордоны, выводил беглецов из рабочих районов, когда те решались порвать со своими марсианскими "благодетелями". Темными южными ночами, пробираясь через ряды колючей проволоки, он водил даже марсианских шпионов в занятые отрядами Со-противления районы. Он стал оборотнем; неустрашимым, лишенным совести псом войны, сотканным из плоти ее железа, пороха и смерти...
  Работу свою он исполнял хорошо, и его, разбросанные на многие мили вокруг схроны, хранили в себе столько консервов, спиртного, сигарет и медикаментов, что он, наверное, смог бы выменять все это на должность районного старосты в каком-нибудь преуспевающем рабочем секторе. Но Ратибору это было не нужно. Душа его искала чего-то другого среди дикости и зверств приютившей его эпохи. Душа всегда знает лучше на-шего ограниченного ума, что именно мы ждем, просыпаясь утром и глядя с надеждой на поднимающееся на небосклоне солнце, даже если это солнце и не сулит нам на сегодня, ровным счетом, ничего хорошего.
  Так он и жил, переходя из одного сектора в другой. Летом устраивал себе "лежби-ща" в каком-нибудь из разрушенных, опустевших городов, зимой - прибивался к какой-нибудь нестарой вдовушке, коих вокруг теперь было великое множество. Временами, ко-гда не было работы, или ему просто не хотелось ею заниматься, - он много пил, а иногда даже болел от завладевшей им хандры, чем, в общем-то, не особо отличался от многих тысяч обитателей бывшего российского пространства, а также миллионов остальных жи-телей планеты, привыкавших к новой для них жизни. Нельзя сказать, чтобы он был не до-волен жизнью. Подобные ему сильные натуры, вообще редко сетуют на судьбу, справед-ливо считая такое занятие недостойным и даже унизительным. Считал ли он себя счастли-вым? Пожалуй, что нет..., но разве много людей могли считать себя таковыми даже во время мирных периодов земной истории? Он просто жил, и это занятие, бесспорно, увле-кало его, как увлекало бы любого, сильного и страстного человека во все времена, вне за-висимости от переживаемого им мира или войны. И эта жизнь должна была теперь изме-ниться, сделав, незаметно для него, новый, неожиданный поворот.
  - Вот здесь они будут ехать, это самая короткая дорога к укрепрайону! - сказал Ра-тибор, осматривая местность. Годы следопытства заставили его смотреть вокруг по-особому. Все, что он видел: кусты, неровности дороги, глубокая канава, яма от старой, полузасыпанной воронки - все это могло служить для выполнения намеченной им цели, и только лишь ради этого было сотворено человеком, природой, или какими-нибудь иными, сверхъестественными силами. - Это хорошее место! - с удовлетворением сказал он, по-хлопав по холке стоявшего рядом с ним дикого пса. Тот посмотрел на него, облизнув-шись; во взгляде матерого хищника явственно читалось уважение.
  Этот пес, которого Ратибор называл Бес, привязался к ним, как только они вышли за территорию завода, и Оди Ри до сих пор не могла привыкнуть к тому, что рядом с ними находилось то самое животное, с которым были связаны самые большие страхи ее детст-ва. Увидав это страшилище, Ратибор свистом подозвал его, и смело погладив по голове, сказал: "Хочешь, пойдем с нами! Может, для тебя найдется пара кусочков аппетитного человеческого мяса!" Тогда девушку чуть не вырвало утренним завтраком, и она мыслен-но обратилась к Пророку, уверив его, что терпит все эти богохульства только ради того, чтобы спасти своих возлюбленных сестер, а потом..., - что потом, она не смогла себе ска-зать, а потому ей пришлось прекратить молитву, поскольку обманывать Пророка - это было бы уже слишком.
  Ивана Бес не любил; он все время смотрел на него недоверчивым, злобным взгля-дом, отказываясь брать из его рук еду. А к Оди Ри относился равнодушно, будто бы ее во-обще не было тут, так что, когда ее страх перед животным поубавился, ей даже сделалось обидно от того откровенного презрения, которое столь открыто показывало в ее отноше-нии животное. Так они и пошли, "теперь уже вчетвером", - как сказал Ратибор, на что ни-кто не стал ему возражать.
  Они заняли "позицию", - как сказал Ратибор, в густом кустарнике, у дороги. В этом месте дорога не извивалась, а просматривалась далеко вперед, что было очень хорошо "для охоты". Оди Ри немало коробил лексикон ее новых товарищей. Было в нем что-то дикое, первобытное, желающее уничтожить другого ради собственной выгоды, но сейчас это ужасное качество свободнорожденных должно было помочь в ее деле, и она лишь не забывала временами обращаться к Нему, с просьбой простить эти заблудшие, но, по сво-ему, благородные души.
  - Ты когда-нибудь стреляла? - спросил у нее Ратибор таким обыденным тоном, что девушка не сразу поняла, что от нее хотят.
  - Нет..., мне нельзя стрелять.
  - Это я знаю, - отмахнулся он, - но сейчас самое время начинать!
  - Так она ведь уже начала, там, на заводе! - смеясь, заметил Иван.
  - И то верно, - согласился Ратибор. Что ж, лиха беда - начало!
  Оди Ри вздохнула; она плохо понимала смысл русских поговорок, но была доста-точно сообразительной, чтобы понять, что ее прегрешения перед Пророком еще далеко не окончились. Но сейчас она отчетливо поняла то, что если откажется участвовать в гото-вящемся нападении, то ее покровитель просто уйдет отсюда, и ей больше никогда не уда-стся занять его внимание. Поэтому сейчас она лежала, и внимательно слушала то, что го-ворил ей Ратибор, думая о том, что на самом деле это не так уж и сложно - убивать лю-дей. "Да, это ужасно, противно, и, наверное, нескоро сотрется из ее памяти..., если вооб-ще когда-нибудь сотрется..., но это совсем несложно; нужно лишь прицелиться, и вовре-мя нажать на спусковой крючок".
  - Я все поняла, - сказала она, выдержав испытующий взгляд Ратибора. Приклад автомата упирался в ее плечо; откуда-то сверху с сожалением смотрел, разочаровавшийся в ней Пророк...
   Они лежали в траве, ожидая машину. Давно уже не воевавший Иван, волновался. Это было заметно по тому, как часто он курил, или начинал выстукивать своими больши-ми пальцами какой-то марш на потемневшем от времени прикладе. Когда его стук стано-вился слишком громким, сидевший неподалеку Бес прижимал уши, и начинал предупре-дительно рычать, так что побаивавшийся его Иван прекращал свое занятие.
  А вот Ратибор, действительно, был спокоен. Ожидание давно уже сделалось для него привычным. Вся война была для него не более чем ожиданием подходящего момен-та. Так научили его марсианские инструкторы; это же подтверждала и его полная опасно-стей жизнь. Сейчас, глядя на набиравшее силу летнее солнце, он думал о том, что вскоре оно начнет светить им в глаза, и что, возможно, он неправильно выбрал позицию. Он уже начал склоняться к тому, чтобы поменять ее, как на дороге показался военный грузовик.
   - Это они! - возбужденно прошептала Оди Ри.
  - Точно? А то еще поубиваем ни в чем не повинных людей!
  Оди Ри почувствовала издевку в его голосе; она знала, что для Ратибора не было "ни в чем не повинных марсиан", - он ненавидел их так, как только могут ненавидеть свободно-рожденные - каждой каплей своей крови.
  - Это они, я узнала машину! - сказала девушка, чье острое зрение очень скоро определило это по знакомой вмятине на капоте, от которого теперь отражались лучи солнца.
  - Ладно, как скажешь! - Ратибор улыбнулся и взвел затвор автомата. - Ну что, снайпер, - не подведи!
  - Обижаешь! - услыхала Оди Ри голос Ивана.
  - Ладно, да поможет нам Пророк! - неожиданно для Оди Ри сказал Ратибор, беря на при-цел быстро приближавшуюся к ним машину.
   Чтобы взять в перекрестье прицела водителя, ему, как обычно, понадобилось всего лишь несколько ударов сердца. Ратибор никогда не промахивался с такого расстояния, разве что в военной школе, для того, чтобы усыпить бдительность инструкторов. Он знал, что не промахнется и теперь, но первый выстрел был за Иваном, и он терпеливо ждал, ко-гда старый снайпер сделает его. Он знал, что его новому товарищу будет приятно вновь ощутить это ни с чем несравнимое чувство, когда твой, бывший только что живым враг, падает на лобовое стекло, подобно безвольной тряпочной кукле. Ведь как ни старался он казаться равнодушным к судьбе этого, случайно встреченного им человека, - желание "совратить с пути истинного" этого "прилежного" фермера не оставляло его ни на мину-ту. А что, в таком случае, могло быть более действенным, нежели кровь врага, пролитая благодаря твоему собственному выстрелу!
   Машина уже была на достаточном для выстрела расстоянии. Прицел Ратибора плавно перемещался между тремя, сидевшими в кабине бойцами. А те, нисколько не осознавая нависшей над ними опасности, весело переговаривались между собой, и, навер-ное, откровенно радовались теплому солнечному дню, да и вообще, всей, окружавшей их жизни.
   Выпущенная Иваном пуля достигла цели, и только что смеявшийся водитель отки-нулся назад, после чего повалился телом на руль. В этот же момент выстрелил и Ратибор, плавно нажав на спуск удобного марсианского карабина "MN-12", и тот, что сидел посе-редине, был отброшен вглубь кабины. В это время сидевший с краю боец схватился за руль, и начал отчаянную борьбу за свою жизнь, пытаясь справиться с управлением. Делая это, он растерялся; машину вынесло на обочину, и она въехала в ствол дерева.
  Оди Ри вскрикнула, но машина не пострадала, а значит, остались в живых и те, что сидели в ее кузове, - план Ратибора удался. Все это было не так уж и сложно, ранее ему доводилось проделывать и более рискованные дела. Если бы кто-нибудь спросил его те-перь: "зачем ему все это было нужно", вряд ли он смог бы ответить на этот вопрос. Ско-рее всего, он пробурчал бы в ответ что-то невразумительное, и это еще в лучшем случае. А в худшем - ответил бы грубостью, потому что терпеть не мог копаний в собственной душе. И, уж конечно, он бы просто поднял на смех того, кто рассказал бы ему о том, к че-му в самом скором времени приведет этот его поступок. Но все это было в будущем..., а теперь он с удовольствием наблюдал за тем, как легко и просто была осуществлена первая часть его плана.
  - Ну, вот, полдела сделано! - с удовлетворением произнес он.
  Оставшийся в живых боец, выскочил из кабины. Ратибор дал по нему очередь, но не попал.
  - Черт! - глаза его уже загорелись азартом, впрочем, как и у его нового боевого товарища.
  - Стой, вернись, Бес! - закричал Ратибор, но на этот раз пес его не послушался. Низко стелясь к земле, он побежал к машине.
  - Куда же ты! - закричал Ратибор, и Оди Ри, пожалуй, впервые услыхала в его голосе на-стоящее участие.
  - Ведь срежет очередью! - воскликнул он, провожая взглядом бегущего пса.
  Но выстрела не последовало, и когда Ратибор с Иваном подбежали к машине, то увидали истекавшего кровью марсианина, яростно отбивавшегося ножом от наседавшего на него пса.
  Любой солдат армии Марса умел довольно ловко обращаться с этим видом оружия. Как узнал Ратибор в военной школе, эта традиция шла еще со времен марсианской рево-люции, поскольку убить одетого в толстую броню воина на Марсе было не так уж просто. Но этот, по всей видимости, был новичком в военном деле, и ему явно не хватало хладно-кровия. Когда к месту сражения подоспела Оди Ри, - марсианин уже отбивался из послед-них сил. Правый рукав его куртки весь вымок от крови; глубокий след от укуса был также на ноге, повыше ботинка. Пес, напротив, совсем не пострадал, и кружился вокруг своего противника, уходя от его ударов. Даже неопытной Оди Ри с первого взгляда стало ясно, что исход человека в этой битве был предрешен.
  - Сделайте же что-нибудь! - взмолилась она, не в силах смотреть на его страдания.
   Раздался выстрел и марсианин упал, лицо его сразу сделалось спокойным.
  - Что ты сделал?
  - Ты же сама просила..., - Ратибор опустил карабин. Иван отвел глаза, стараясь не смот-реть на девушку.
  - Уйди! - закричала Оди Ри, потому что, как только тело оказалось на земле, Бес вцепился зубами в его руку.
  - Оставь, это его добыча! - нахмурившись, сказал Ратибор. - Давай, отнесем его подаль-ше...
  Они с Иваном потащили тело в кусты, - почуявший законную добычу пес, неотступно следовал за ними.
  - Что вы за люди! - воскликнула Оди Ри, наблюдая, как болтались из стороны в сторону ботинки с толстыми марсианскими подошвами.
  - Я тебе сейчас скажу, что мы за люди! - вдруг, вскипая, закричал Ратибор.
  - Не надо! - прервал его Иван, - она права..., мы все, действительно, озверели...
   Когда Ратибор открыл люк, из него вышли четыре девушки. Невысокие, худенькие, с собранными назад волосами, они боялись смотреть ему в лицо, не зная, кто теперь за-владел их свободой. И только когда к ним подбежала Оди Ри, и стала обнимать, на лицах девушек появилось радостное выражение.
  - Это Ратибор - защитник преданных! - восторженно говорила она, так что Ратибору было даже неловко перед Иваном, благодаря которому он и согласился на это рискованное де-ло. Ведь неизвестно, чем бы окончилось их нападение, если бы внутри машины сидело несколько автоматчиков, или сзади бы их сопровождал мотоцикл. Но наблюдаемая им идиллия не могла длиться долго. Ратибор знал организацию марсианской службы, и ему было хорошо известно, что за не пришедшей вовремя боевой машиной автоматически вы-сылался поисковый отряд, а значит, всем им следовало как можно быстрее покинуть это место.
  - Все, девушки! - прервал он дальнейшие проявления нежностей. - Теперь возвращайтесь домой, больше вас никто не тронет. Когда вас станет допрашивать следователь, скажете, что на вашу машину напали бойцы отряда Сопротивления. Скажете, что вас они отпусти-ли... Понятно?
  - А мы? - спросила Оди Ри.
  Ратибор покосился в ее сторону; он никак не ожидал такого поворота событий. Научившись хорошо ориентироваться в боевых ситуациях, - у него, несмотря на уже не-молодой возраст, было недостаточно опыта в делах иного рода. Поэтому он и подумать не мог о том, что эта худенькая, хрупкая девушка пожелает остаться с ним и после того, как он выполнит ее просьбу. На какое-то время ему даже сделалось не по себе от такого пово-рота дела. Первым желанием его было решительно отправить ее назад, но, поймав взгляд Ивана, он смутился; а смутившись, уже не смог решиться на такое.
  - А мы заметаем следы и уносим отсюда ноги..., и поскорее! - сказал он, глядя на Ивана, и, как будто не замечая Оди Ри, но этот примитивный прием, конечно же, не мог уже его спаси, заставляя смириться с новым для него положением вещей.
  Глава IV
  Преданные
   Преданные. Они появились на Земле лет двадцать назад, когда война начала уве-ренно клониться в пользу Марса. В то время как военная машина этой планеты испытыва-ла настоящий расцвет, население его вдруг столкнулось с проблемой резкого уменьшения рождаемости. Это бедствие поразило планету как чума, резко уменьшив за каких-нибудь тридцать лет долю дееспособного населения. Говорили, что причина этого была в упот-реблении искусственных продуктов, выращенных с помощью генной инженерии, подоз-ревали ее также в повышении радиационного фона планеты; говорили даже о том, что это было возмездие в наказание за истребление земной цивилизации (правда, подобные мысли были чреваты неприятностями, поскольку секретные службы Марса никогда не ослабляли своего контроля). Однако некоторые ученые (опять же, не без риска для себя), полагали, что постигшее Марс бедствие произошло вследствие его изоляции от Земли, которая ис-правно "поставляла" этой планете "человеческий материал", причем, довольно хорошего качества.
   Как бы то ни было, проблему следовало незамедлительно решать, поскольку под-держание порядка на подконтрольных земных территориях требовали постоянного воин-ского контингента, а значит, и значительных человеческих ресурсов для его жизнеобеспе-чения. Вот тогда на Земле и появились поселения преданных.
   Идея создания искусственных людей была не нова. Ее возможности и связанные с этим проблемы горячо обсуждались на Земле, еще в двадцать первом веке. В те далекие времена земные сообщества еще были полны прекрасных иллюзий о том, что земная ци-вилизация может и должна развиваться исключительно на "принципах гуманизма". По этой причине к созданию клонов тогда относились резко отрицательно, назвав этот про-цесс "бесчеловечным", "безбожным" и еще многими нелицеприятными для того времени эпитетами. Казалось, идея клонирования была отброшена навсегда, но история распоря-дилась иначе, и спустя столетие на Марсе на нее уже не смотрели столь категорично. Не-обходимость - роковая, безжалостная женщина, заставила там серьезных, ответственных людей принять это непростое решение, и вскоре одна из крупнейших марсианских корпо-раций - "Биолайф" приняла многомиллионный заказ от правительства для создания пер-вой партии клонов для их расселения на обезлюдевших оккупированных территориях Земли в специальных, изолированных секторах.
   Одновременно с этим одному марсианскому ученому пришла в голову простая и оригинальная мысль о том, как можно решить проблему изоляции этих людей от осталь-ного социума, более или менее органично вписав их в пространство всеобщих гуманисти-ческих ценностей. Религия - простое и гениальное изобретение человеческой расы для привития норм человеческой морали; посредничество между диктующим правила Абсо-лютом и общностями людей - народами, с помощью заповедей, писаний, и тому подоб-ных "древних источников".
   В самом деле! К чему придумывать что-то новое, если история Земли представляет собой настоящий учебник по религиям с самым широким спектром их реализаций. Нужно лишь выбрать ту, что станет создавать наименьшее количество проблем для власти, а лучше - вообще не будет их создавать. Ни христианство, ни ислам, разумеется, не подхо-дили для этих целей, поскольку на протяжении всей истории вели упорную и кровопро-литную войну за господство в мире. Нет, здесь нужна была другая религия, не покрывшая себя потоками крови...
   Когда Ратибор узнал о настоящем происхождении выросших, подобно грибам по-сле дождя, марсианских рабочих секторов, он был поражен извращенностью и бесприн-ципностью марсиан. Впервые за многовековую историю цивилизации религия была скон-струирована, спланирована инженерами человеческих душ и притом, весьма успешно. Общаясь с этими людьми, Ратибор узнал, что все они считали себя детьми Пророка, якобы когда-то посетившего Землю, и давшего начало их роду. Конечно, это было смешно, но Ратибор знал, что невежество готово поверить и не в такое.
   Рабочие поселки преданных стали быстро множиться по опустевшим после ожес-точенной войны территориям, возвращая им, постепенно, почти довоенный вид. Главной причиной тому были, так называемые "заветы Пророка", ставшие для этих людей, по су-ти, законами жизни. Конечно же, подобраны эти "заветы" были таким образом, чтобы воспитывать в новых поселенцах миролюбие, смирение, и, вместе с тем, потребность к труду. Надо сказать, что поставленная Марсом задача была в полной мере решена, ибо уже в скором времени количество поселенцев на планете насчитывалось десятками тысяч и постоянно росло. Для марсиан это была самая настоящая демографическая победа: пре-данные не курили, не употребляли спиртного, поскольку подобные занятия "по словам Пророка" затуманивали разум, и, кстати сказать, - работали лучше землян и были более неприхотливыми в пище и жилье.
  Конечно, ведь самым почетным делом для преданных был труд, поскольку он да-вал надежду каждому из них уйти после смерти к самому Пророку, чтобы навсегда ос-таться под его опекой и защитой. Убийство же считалось для преданного самым тяжким преступлением, потому что сам Пророк завещал любить и наслаждаться сотворенным Им миром. Однако если убийство было совершено свободнорожденными (то есть, рожден-ными не непосредственно от Пророка, а от более древних, неизвестных богов), то оно не преследовалось, поскольку свободнорожденные были старшими братьями, учителями преданных, и доносили до них Его волю.
  Этот постулат являлся, едва ли не самым слабым звеном в "построенной" марсиан-скими учеными морали. В самом деле: если свободнорожденные доносили до преданных Его волю, то почему же они сами нисколько не чтили Его заповедей, позволяя себе все то, от чего так настоятельно предостерегал Пророк? Это теоретическое противоречие долгое время терзало виднейшие "марсианские" умы вполне обоснованными сомнениями. Одна-ко практика показала, что за два десятка лет на этой почве не возникло ни одного серьез-ного конфликта, и новые, "богобоязненные" колонисты Земли, действительно смотрели на своих, подвластных страстям "старших братьев", как на непререкаемый авторитет. Что тут скажешь, - во истину, велика сила веры!
   Кроме "сельскохозяйственной силы", преданные постепенно начали вливаться и в воинский контингент Земли. Ведь свободнорожденные считались более старшей, а потому и более мудрой нацией, а, значит, могли "посвятить" пригодных для воинской службы юношей в солдаты. При этом на время службы, эти юноши, конечно же, освобождались от многих заповедей Пророка, мешавших им справляться с воинскими обязанностями. Прав-да, командование весьма неохотно брало их в свои ряды, предпочитая набирать добро-вольцев из числа самих землян, чьи воинские навыки были развиты гораздо лучше, а соз-нание не было затуманено всякими "заповедями". Правда, позже им пришлось пересмот-реть этот взгляд; особенно в том памятном 2139-ом году, когда по всему северо-российскому сектору вспыхнули восстания, главной силой которых были внезапно объе-динившиеся добровольческие отряды землян. Но это было уже потом, а пока что марсиан-ское командование не испытывало острого кризиса в боеспособном мужском населении Земли, желающим служить Красной планете.
   Итак, неслыханная по своему масштабу авантюра Марса, вполне удалась. Закрытые высокими заборами стены концерна "Биолайф" работали безостановочно, выдавая еже-дневные "партии" по нескольку десятков детей. Их незамедлительно направляли в дет-ские питомники, а затем, в закрытые, специализированные интернаты. Там, под присмот-ром опытных специалистов, они проходили курс обучения "слову Пророка", превращаясь в идеальных строителей марсианской цивилизации.
   Усиленно вращались шестерни набирающей силу цивилизации; на фоне быстро хиреющей Земли Марс поднимался высоким титаном, не ведавшим стыда и раскаяния за свои дела, что, конечно же, было отнюдь не ново. На самом деле Марс оказался, всего лишь хорошим учеником Земли, переняв у нее все, развитые в совершенстве хищнические способы выживания и процветания сильного за счет слабого.
   Ратибор часто думал об этом в часы одиночества. Нет, он не осуждал марсиан; прожитые им суровые годы научили его принимать право сильного, как единственно су-ществующую на земле данность. И эта данность была такова, что Земля больше не была его планетой, каковой она являлась для его отца..., - насчет матери у него всегда были со-мнения, с которыми он никогда ни с кем не делился. "Что ж, значит, так и нужно жить: проводить через минные поля и ловушки всех, кто может за это заплатить, прятаться по "лежкам"..., а временами, не без удовольствия, - убивать марсианских солдат...", - думал он, не позволяя себе слишком погружаться в тонкие и такие неоднозначные вопросы че-ловеческой морали.
   Они зарыли трупы солдат недалеко за холмом; впрочем, скорее просто засыпали землей, чтобы, хотя бы на какое-то время скрыть следы своего нападения. Машина была утоплена в реке, причем Ратибор терпеливо дожидался, пока она погрузилась в воду, и только убедившись в том, что ее обтекаемые формы полностью скрылись под мутно-серой гладью, - собрался уйти.
   Но оставался еще один вопрос - девушка. И хотя Ратибор понимал, что время для принятия решения уже было упущено, он все же осознавал важность наступившего мо-мента, когда встретившиеся мужчина и женщина могут либо спокойно разойтись, либо их отношения очень скоро утратят почву "случайной встречи". В данный момент он не мог сказать точно, что именно хотелось бы ему, но и прогнать Оди Ри теперь, когда ее под-ружки успели уйти довольно далеко, - он уже не мог. Наверное, поэтому он просто про-молчал на этот счет, что было тут же понято Оди Ри как согласие, и она, не говоря ни сло-ва, пошла вслед за мужчинами.
   Долгое время Оди Ри шла молча. Ей казалось, что вот, сейчас, погруженный в свои мысли Ратибор, обратит-таки на нее внимание, и тут же прогонит. Мужчинам не дано знать мысли женщин; так уж распорядилась мудрая природа, чтобы их рациональный ум поклонялся иным богам. Поэтому когда Ратибор, наконец-то обратился к девушке, спро-сив ее, не устала ли она, - она вся засияла от счастья, сказав, что ничуть не устала, хотя это была неправда. Осознав себя, наконец, полноправным участником их компании, она даже разговорилась, что с ней бывало довольно редко, поскольку Оди Ри с детства была замкнутым ребенком. С удивлением для себя она заметила, что вскоре уже болтала вовсю, посвящая мужчин в подробности своего детства, а также жизни ее родного ашема - до по-следнего времени, бывшего единственным известным ей местом на земле.
   Они все шли и шли; сердце Оди Ри рвалось наружу от переполнявшего ее счастья, и, казалось, сам Пророк смотрел теперь на нее своими мудрыми, знавшими жизнь глаза-ми, радуясь за свою любимую дочь.
  Уйдя с опасной дороги, они скоро углубились в лес; густые, разросшиеся за время войны кроны деревьев скрыли их от солнца, приняв в себя, как принимают долгожданных гостей. Шедший первым Ратибор, продвигался медленно, но уверенно; читая вокруг себя, знакомые лишь ему одному знаки, тайно зашифрованные в сломанных ветках и примятой прошлогодней листве. Так и не покинувший его Бес, все-таки показывал свое свободолю-бие, то убегая куда-то, то возвращаясь вновь, как бы говоря этим своему хозяину, что от него теперь не так-то легко будет избавиться. Его измазанная кровью марсианского солда-та морда вызывала отвращение у девушки, и та старалась не смотреть в его сторону.
  Ратибор вел их в один из своих "схронов", - так он сказал Ивану, и Оди Ри сразу поняла смысл этого слова, хотя русский был слишком трудным для нее языком.
  Русский язык вообще обладал для Оди Ри какой-то магической силой. Скрытые в его словах интонации, казалось, хранили в себе саму суть передаваемого ими явления. Эти слова пели, переливались красками, или, наоборот, лаяли, царапали; пытались укусить или поранить. Так, например, слово "схрон" показалось ей чем-то темно-серым, прини-мающим в себя солнечный свет, но ничего не отдающим назад; это слово было похоже на затаившегося в кустах хищника..., опасного как Ратибор. Иногда Оди Ри даже казалось, - выучи она русский язык, и к ней сразу придет понимание этого сложного мира, полного несправедливости и противоречий, и тогда она даже начинала бояться этого языка, потому что знания, согласно Его заповедям, приносят людям только несчастья.
  К вечеру они достигли цели. В неглубоком овраге, среди поросших мхом деревьев, была мастерски замаскированная яма. Торчавшая из-под земли коряга оказалась ручкой, взявшись за которую Ратибор, не без труда, поднял "крышу" своего схрона, показав това-рищам место их пребывания на ближайшие несколько дней.
  - Вот, мое убежище! - с улыбкой сказал Ратибор, обернувшись к ним.
  - Как здесь воняет! - воскликнула Оди Ри; Иван лишь покачал головой, оглядывая яму, размерами, всего лишь, в несколько шагов в длину, и, едва ли, два - в ширину.
  - Здесь неподалеку закопан труп собаки, я всегда так делаю, если собираюсь обосноваться в какой-нибудь из моих "лежек".
  - И ты тащил тело сюда? - недоверчиво спросил Иван.
  Ратибор замялся, посмотрев на Оди Ри:
  - Ну, не все тело, конечно..., только его часть...
  - Конечно, придется немного потесниться, - сказал Ратибор, желая сменить непри-ятную для девушки тему, - признаться, я не рассчитывал на такую компанию. Но это, все-таки, лучше, чем убегать от облавы, в которых марсиане - настоящие мастера! К тому же у меня тут запас воды и продовольствия на несколько дней, - не без гордости сказал Рати-бор, показывая на стоявший в углу схрона мешок из непромокаемой ткани.
  "С кем я связалась!" - в ужасе подумала Оди Ри. "Вряд ли Он сможет простить мне связь с человеком, таскающим куски мертвых тел ради своей надобности!"
   - Ну, что смотришь - прыгай! - сказал Ратибор, ушедшей в свои невеселые мысли девушке. - Давай, давай, - отряды марсиан уже не один час прочесывают все окрестности!
  - А тебе сюда нельзя, людоед, - сказал он псу. - Уходи-ка ты отсюда подальше, а то и тебе достанется! Все, пошел! - уже приказным тоном сказал Ратибор, и животное послушно побежало прочь.
  - Как это ты с ним управляешься? - спросил Иван, когда они уже оказались в темноте.
  - Это наследственное, от матери...
  - И кем она у тебя была, - дрессировщицей?
  - ... Можно сказать и так. Давайте спать.
   Вскоре Оди Ри лежала, зажатая между двух мужчин, спавших так сладко, будто бы они лежали в поле, среди душистых трав. Свободнорожденные дышали ровно и спокойно, и, согретая их теплом, девушка тоже заснула, будто набравшись от них храбрости и пре-зрения к опасности.
  "Правильно ли я живу?" - ворочаясь с боку на бок, думала Оди Ри. "Сегодня я спасла от унижения своих подруг, но участвовала в убийстве людей. Пусть я никого не убила, но вполне могла убить..., если бы он мне это приказал. И если нас здесь обнару-жат, то они, конечно же, станут убивать, да и мне придется делать это..., - как же, все-таки, трудно жить, если привитые тебе правила запрещают делать то, что требует твоя собственная душа!"
  Глава V
  Капитан Шварцманн
   Больше всего в жизни капитан Шварцманн ненавидел философию. При этом под "философией" он понимал любые попытки осмысления происходящих вокруг него явле-ний. Анализ, сравнения, обобщения, - все это просто выводило его из себя, напитывая праведным гневом против, не в меру умного собеседника. Капитан Шварцманн не призна-вал обобщений, справедливо допуская существование вокруг него только двух непрере-каемых факторов: конкретной ситуации и мнения вышестоящего начальства. Первый, по его глубокому убеждению, являлся единственным и неоспоримым проявлением жизни, а второй - единственно возможным отношением к этой возникшей ситуации. Неудивитель-но, что окружавший Шварцманна мир казался ему настоящим калейдоскопом, где каждое стеклышко противоречило своим соседям и никогда не вписывалось в какую-либо общую картину. Проще говоря, весь мир, с точки зрения Шварцманна, представлял собой полный бардак, заброшенный хозяином чулан, где детские игрушки пылятся вперемешку с уста-ревшими довоенными компьютерами.
   Впрочем, в таком отношении к жизни, наверное, не было его вины. Напротив, вся его сознательная жизнь, целенаправленно формировала его, взращивая в сознании. Первое разочарование в справедливости и гармонии этого мира произошло у него еще в юности, когда после окончания университета его не оставили при кафедре. В результате чего ему пришлось, нацепив погоны, лететь на Землю для усмирения ее одичавшего населения. Это было в высшей степени несправедливо, поскольку Генри Шварцманн всегда был в числе лучших студентов. Обладая прекрасной памятью, он так точно воспроизводил на экзаме-нах фразы профессоров, что им не оставалось ничего другого, как ставить ему отличные отметки. Каково же было его удивление, когда ему не удалось пройти творческий кон-курс, и вместо него в преподаватели был взят Тайнберг - известный в студенческой среде пьяница и охотник за женщинами. "Что поделать, - в нем есть искра божья", - вздохнув, сказал профессор Норберт, стараясь при этом не смотреть в глаза ошарашенному Шварц-манну.
   Это было ненормально! Прилежность, трудолюбие и энциклопедичность его зна-ний были с легкостью отброшены перед какой-то там "искрой", которую братец Тайнберг показал высокой комиссии, находясь, скорее всего, в привычном для себя состоянии опь-янения. Его "замечательные" мысли по поводу " ...эволюции религиозного сознания под воздействием случайных факторов в среде народонаселения Земли", отчего-то оказались оригинальней строго обоснованных доказательств самого Шварцмана, говоривших о не-возможности каких-либо случайных возмущений на Земле в ближайшее время. Самым обидным было то, что в своих аргументах он приводил как раз концепцию самого профес-сора Норберта - видного авторитета в области религиозной антропологии Земли. "Ну и что, - я тоже могу ошибаться"! - ответил ему тогда на это Норберт, разведя руками.
   Провалив экзамен, Шварцманн, конечно же, вскоре был призван в армию, в кон-тингент "Е", как стали называть войска, державшие в повиновении не желавшие поко-ряться народы Земли. Но это было еще не все: вслед за первым, судьба готовила ему еще один удар, словно желая насладиться его полным и окончательным поражением.
  Вторым ударом стала Жаклин - милая, очаровательная девушка, проходившая вме-сте с ним военную переподготовку, правда, по другой специальности. Случайно встре-тившись с ней в столовой, и пораженный ее красотой, Шварцманн начал серьезные и ме-тодичные ухаживания, имея при этом самые веские основания на успех. Основания эти были настолько неоспоримы, что не вызвали бы сомнений даже у подростка, едва узнав-шего жизнь, ибо, все тогда говорило исключительно в пользу Генри.
   Как узнал впоследствии Шварцманн, Жаклин была из небогатой семьи. Ее отец, будучи еще ребенком, эмигрировал со своей семьей с Земли слишком поздно, когда от-ношения между планетами стали резко ухудшаться, и ему пришлось с трудом пробивать себе дорогу в жизнь. Эмиграция этой последней волны испытала на себе всю тяжесть об-щественной дискриминации, так что жизнь маленького Питера вполне могла бы послу-жить сюжетом для нового "Оливера Твиста", если бы, конечно, в то время на Марсе поя-вился свой "Чарльз Диккенс". Те из них, что, не смотря ни на что, все-таки, остались на Марсе, вынуждены были перебиваться временными заработками, или как-то существовать на постоянно уменьшавшееся денежное пособие.
  Отец Жаклин не смог выправить это положение, губя свое здоровье в энергодобы-вающих шахтах, и ютясь в выстроенных специально для эмигрантов с Земли бедных квар-талах среди подростковых банд и торговцев наркотиками. По этому Жаклин не смогла по-лучить высшее образование, и после курсов военной подготовки ей, в лучшем случае, све-тило звание капрала с перспективой когда-нибудь дойти до сержанта. Как-то раз Жаклин сама призналась Шварцманну в том, что военная служба была ее единственной надеждой получить от правительства кредит на жилье и учебу в университете.
  Служба на Земле считалась опасной, и по истечении пяти лет или тяжелого ране-ния воину, действительно, полагались значительные льготы, но эти пять лет нужно было еще прослужить, оставшись при этом живой и здоровой..., а Жаклин не была мечтатель-ницей и вполне представляла себе, что такое война с дикими и непокорными народами Земли.
  Происходившие между ними подобные разговоры лишь укрепляли уверенность Шварцманна в успехе, потому что он, благодаря своему образованию, начинал службу сразу в офицерской должности. Более того, род Шварцманнов брал свое начало еще со времен Марсианской революции, во время которой его отважный дед сражался бок о бок с самим Анджеем Зборовски. Правда, история семьи Шварцманнов утверждала, что дед его был приговорен судом Берлина к пожизненному заключению, чем и оправдывалась его отвага в те кровавые дни, но об этом факте Шварцманы, по понятным причинам, предпо-читали помалкивать. Как бы то ни было, у молодого человека были весьма влиятельные покровители, в том числе и среди командования сил Земли, что позволяло ему небезосно-вательно рассчитывать на быструю военную карьеру.
  Итак, Шварцманн оказался просто спасением для бедной девушки, внезапно от-крывавшим перед ней вполне осязаемые надежды на будущее. И это не говоря о том, что он был достаточно хорош собой, рост имел выше среднего; а его ямочки на щеках привле-кали внимание женского пола еще с ранней юности.
  Правда, в их коротких встречах после утомительных занятий было лишь одно странное обстоятельство - во все время их разговора Жаклин, отчего то, старалась не смотреть на него, умело отводя взор своих карих глаз всякий раз, как только Шварцманн хотел прочитать в них ответ на свой главный вопрос. Но молодой человек относил это к ее природной скромности, выгодно отличавшей эту девушку от развращенных с самой ран-ней юности коренных марсианок, чьи семьи безбедно существовали на проценты с акций, национализированных после революции энергодобывающих предприятий. И Шварцманн ценил эту скромность, уже видя Жаклин в роли своей милой жены.
  И вот, наконец, настал момент для объяснения, для которого Шварцманн, как-то само собой, выбрал момент, когда обучение Жаклин уже подходило к концу, и вскоре ей уже должны были объявить о назначении. При этом некое должностное лицо было со-гласно посодействовать тому, чтобы девушка была отправлена служить при штабе, по-дальше от перестрелок и ужасных ранений. Эта простая мысль была, как бы невзначай высказана Шварцманном загодя, чтобы девушка, как бы это сказать, - "взяла ее на замет-ку". И уже после столь солидной "артподготовки", Шварцманн сделал Жаклин предложе-ние, и тут же получил... отказ.
  Пораженный, "как громом" - так говорил его, прилетевший с Земли дед, - молодой человек услышал, что она уже давно любит одного юношу, такого же бедного и "беспер-спективного", как и она. Она сказала, что все это время боролась с сильным искушением променять свою любовь на благополучную жизнь с чужим для нее человеком. Она сказа-ла, что все это время страдала безмерно от одной только мысли о такой "счастливой жиз-ни", и лишь теперь, когда она отказала ему, с души у нее свалился тяжелый камень..., - "да, она так и сказала, - совсем по земному, и эта нелепая для марсианина фраза отпечата-лась в памяти Шварцманна на долгие годы".
  "А они с Районом как-нибудь проживут... он будет трудиться на шахте, и, может быть, заработает на отдельную квартиру, а она отслужит положенные ей пять лет, и пой-дет к нему, ведь там требуются и женщины".
  Все, чем жил все это время Шварцманн, вновь рассыпалось на мельчайшие кусоч-ки; жизнь опять показала ему бессмысленность бытия, в котором он - наивный, умудрил-ся снова отыскать красоту и гармонию! Казалось, сам хаос космоса вторгся в его душу, разрушая все на своем пути. Оставшиеся обломки устрашали Шварцманна своей обречен-ностью, ввергая его в какой-то первобытный ужас.
  Два таких сильных, нанесенных по его честолюбию удара, не прошли бесследно: он сделался угрюм и раздражителен, а неимение столь нужных молодому мужчине при-вычек к алкоголю и женскому полу, сделали его замкнутым и почти полностью лишили его друзей. После окончания подготовки он был тут же направлен на Землю, в российский сектор, где, не без содействия тех самых влиятельных покровителей, не угодил в "грязный окоп", а занял многообещающую для карьеры должность инспектора военной прокурату-ры.
  А Жаклин, за которую он после их разговора, конечно же, и не думал похлопотать, была отправлена в обычную "окопную" роту, где вскоре погибла во время ночного марш-броска, наступив на мину-ловушку. Погибла она быстро, так что ее новые товарищи отме-тили про себя, что такую смерть не прочь бы получить каждый из них, будто билет на скоростной рейс в далекое, спокойное Ничто. Сам Шварцманн узнал об этом лишь спустя год, наведя о ней справки в штабе армии. Тогда он не почувствовал никакого укола совес-ти, - лишь оформил денежный перевод на имя ее матери, да выпил в ее память глоток горького воинского шнапса.
  Военный электромобиль вез Шварцманна по размягченной от недавнего дождя грунтовой дороге. Вдалеке, где-то на горизонте, стеклянное небо сливалось с пожелтев-шей от солнца травой, и Шварцманну казалось, что больше ничего и нет на этой планете, сколько бы ни бороздить ее широкими военными шинами. Многие его сослуживцы от-крыто восхищались природой Земли, но ему было намного привычнее среди бетонных ла-биринтов марсианских мегаполисов, полных возможностей и тайных соблазнов. А окру-жавшая его природа, вместо некоей эфемерной красоты, грозила ему вполне реальной за-садой за каждым поваленным деревом, за каждым поворотом дороги. "Нет, прямые, глад-кие автострады Марса были ему куда ближе; там гораздо трудней укрыться снайперу, и бронежилет не тянет к земле, заставляя кричать от боли истерзанные дикой земной грави-тацией мышцы..."
  После нескольких часов пути Шварцманна утомился, и его стало неодолимо кло-нить в сон. Но недавним приказом по армии это было строжайше запрещено, ибо увели-чивало вероятность внезапного нападения. Чтобы хоть как-то взбодриться, он заговорил с шофером, который оказался весьма разговорчив, буквально засыпав Шварцманна послед-ними сплетнями. Среди прочего он рассказал ему "леденящую душу" историю о Ночной ведьме - неуловимой русской диверсантке, мастерски убивавшей постовых из боевого лу-ка. Шварцманн знал об этом деле, но, прочитанные им некогда сухие фразы протоколов, сильно уступали тем эмоциям, что охватили теперь этого, немолодого уже, повидавшего жизнь человека. Слушая его, Генри даже поймал себя на мысли, что он на какое-то время даже представил себя среди чернильной темноты, попавшим под прицел спрятанному в густой листве снайперу...
  - Ну, это уж сказки! - не выдержав, сказал он, когда рассказ водителя зашел уже в область настоящих фантазий.
  - Я правду говорю, господин капитан! После того, как ее убили, стали вновь находить солдат, убитых стрелами.
  - Ну и что! Разве из этого следует, что Ночная ведьма ожила?
  - Так, видели ее! Говорят, точь-в-точь, - две капли воды!
  - Люди воскрешать не умеют!
  - Люди-то не умеют..., а ведьмы - еще как!
  Шварцманн усмехнулся, но спорить с водителем было бесполезно. Тогда он поду-мал, что вышедшему из тьмы веков человеку свойственно постоянно искать вокруг себя проявления "потусторонних сил", особенно, если его жизнь неимоверно трудна и подвер-жена постоянному риску. А уж трудностей и риска здесь хватало на каждом шагу!
  Наконец, электромобиль свернул с главной дороги на проселочную. Машину сразу забросало из стороны в сторону, так что Шварцманн окончательно проснулся, увидав вда-ли высокие сторожевые вышки, всегда напоминавшие ему каких-то фантастических су-ществ, а под ними, - длинные однообразные ряды бараков - ашема с неустанно трудящи-мися на благо республики преданными. Их правильное геометрическое расположение все-гда действовало на Шварцманна угнетающе. На этот раз он даже подумал о том, что такие безнадежно стройные ряды неизменно подчиняет живших в нем людей жестким законам, лишая их всякой надежды на проявление индивидуальности, подобно тому, как кристал-лическая решетка диктует энергетические состояния движущихся по ней электронов. Но он тут же прогнал эту мысль, так как она слишком уж сильно "пахла" философией, воз-вращая себя к тому делу, что привело его в это унылое место.
  Впервые следственные дела завели его сюда, к преданным. Все время до этого он занимался расследованием солдатских драк, "самострелов", пьяных офицерских дебошей и прочего "грязного белья", являющегося обратной стороной любой армии, поскольку че-ловеческая природа не желала меняться даже здесь, рядом с постоянной смертельной уг-розой. Но на этот раз ему предстояло совсем новое, и, как он чувствовал, - весьма пога-ненькое дельце. Юных девушек не вывозят из расположения ашема просто так. Потому, еще не приступивший к делу Шварцманн, уже чувствовал исходивший от всего этого "не-приятный запашок". Несмотря на весь свой цинизм, его всегда воротило от той неприкры-той грязи, о которой иногда шептались окружавшие его офицеры, плотоядно щуря глазки и краснея от удовольствия. А интуиция подсказывала, что здесь его ожидал именно такой случай.
  Шварцманн был не в духе. Он чувствовал себя опытным хирургом, которого заста-вили лечить перелом какой-то паршивой собаке: "И это благодарность за три года безу-пречной службы, за десятки раскрытых в кратчайшие сроки дел, и два боевых ранения...", - думал он, выходя из машины, и предъявляя свое ярко-красное удостоверение, перед ко-торым вытягивались в струнку даже равные с ним в звании офицеры.
  Он сурово взглянул на отдавшего ему честь сержанта, заметив его неопрятный вид и покрытые слоем грязи ботинки. Отвлекшись на него, он тут же угодил ногой в разлив-шуюся прямо посреди дороги огромную лужу.
  - Что это такое, сержант? - выругавшись, произнес он. - Кажется, у вас здесь слишком легкая служба? Так, я могу посодействовать вашему новому назначению..., в "двадцать седьмом", что удерживает Степную линию, кстати, очень много вакансий!
   Двадцать седьмой укрепрайон, вот уже месяц противостоял напору значительных сил русского Сопротивления, и вести об этом уже разнесла солдатская молва, поэтому ли-цо сержанта побледнело, и он с трудом сохранил присутствие духа.
  - Извините, господин капитан, - сейчас все будет сделано! - сказал он, и когда Шварцманн только входил в ворота "капэпэ", не на шутку напуганный сержант уже отдавал распоря-жения насчет "проклятой лужи".
   Дорога утомила Шварцманна; пообедав в офицерской столовой, уже изрядно надо-евшими ему бобами с мясом, он закурил сигарету, - единственная вредная привычка, при-обретенная им на Земле, - и вышел наружу. На сегодня он решил отложить допросы, и хо-рошо выспаться, "а уж завтра они все выложат мне начистоту"! В этом Шварцманн нис-колько не сомневался, ведь он был блестяще образованным человеком, а они - всего лишь, "полулюдьми", искусственно созданными клонами, знавшими только лишь бредни своего Пророка.
   Чувствуя приятную послеобеденную усталость, Шварцманн направился в офицер-ский барак, в специально отведенную для него комнату. Навстречу ему шло несколько преданных, и Шварцманн впервые попытался рассмотреть их. Невысокие, сухощавые, с темными от постоянной работы в поле лицами, они мало чем отличались друг от друга, хотя, возможно, что ему это просто показалось в результате того явного предубеждения, с которым относились к ним на Марсе. Завидев его, они почтительно посторонились, но в этом движении Шварцманн совсем не увидал страха, который вполне мог бы вызывать в этих забитых людях вид боевого офицера армии Марса. "Похоже, и эти распустились тут!" - подумал он, уже с трудом преодолевая зевоту.
   - Повторяю вопрос: что произошло с сопровождавшими вас солдатами? - уже в ко-торый раз спросил Шварцманн, и голос его угрожающе задрожал. Он резко наклонился почти к самому лицу сидевшей перед ним девушки, так что та испуганно отстранилась, почти что вжавшись в стену. - Ну! - повысив голос, произнес он. Этот прием часто дейст-вовал на попадавших к нему в лапы солдат и офицеров, которые после этого часто одумы-вались и начинали выкладывать все начистоту.
   Теперь же происходило что-то необъяснимое. Рассказав ему все о том, кто и с ка-кой целью заставил их покинуть ашем, дальше Шварцманн ничего не мог от них добиться, кроме откровенной ерунды, на которую не клюнул бы даже не имевший опыта новичок. Сидевшая перед ним, уже третья по счету, совсем еще юная девушка, хотя и боялась его до смерти, - как безошибочно определил его опытный глаз, - но этот страх не мешал ей, однако, нести всякую чушь о том, что она "все время сидела внутри, и ничего не видела". Больше всего Шварцманна раздражало то, что он уже несколько часов безуспешно пытал-ся выбить признания у каких-то девчонок; по сути, вчерашних детей, не продвинувшись при этом ни на йоту в интересующих его вопросах. Внутреннее чутье уже подсказывало ему, что здесь по-хорошему ничего не добиться, но профессиональный азарт еще пытался вытянуть за собой накопившуюся за эти часы усталость.
   Дым от выкуренных сигарет уже заполнил кабинет; закашлявшись, Шварцманн от-крыл окно, и какое-то время смотрел на мирно работавших в поле преданных.
  - Веа Тан, послушай, - тебе не стоит наговаривать на себя, покрывая кого-то другого, ведь ты ни в чем не виновата, - я знаю это...
  - Да, я ни в чем не виновата..., - повторила девушка, уткнувшись глазами в пол. Ее худень-кие плечи вдруг вызвали у Шварцманна что-то наподобие стыда. Никогда не отличавший-ся атлетическим сложением, рядом с ней он вдруг почувствовал себя каким-то злобным великаном, безнаказанно терзавшим слабое, беззащитное создание.
  - Я ни в чем не виновата..., - еще раз произнесла девушка.
   Шварцманн почувствовал, что теряет терпение. Его бунтовавшая совесть вступила в схватку с профессиональным интересом, и ни одна из этих сил не желала отступать.
  - У тебя есть семья?
  Не ожидавшая такого вопроса девушка, удивленно посмотрела на него.
  - Да, у меня есть мать, отец, и два маленьких брата...
  - Ты, конечно же, любишь свою семью?
  Она кивнула.
  - И ты, конечно же, не хочешь, чтобы с ней случилось что-нибудь плохое? - спросил Шварцманн, начиная, новую для себя игру, но при этом быстро входя в роль.
  - А что с ней может случиться? - в вопросе девушки было подлинное удивление, так что Шварцманн уже было подумал, что она просто глупа, но тут взгляд ее изменился. Так из-меняется взгляд ребенка, когда на его глазах ломают любимую игрушку - лучшего друга, которому совсем недавно он доверял свои самые сокровенные тайны. В такие минуты ру-шатся целые миры, и никто потом уже не в силах восстановить их.
   - Вы хотите сказать, что если я ничего не расскажу вам, о том, что случилось, то вы сделаете что-нибудь плохое с моими родителями? - Она произнесла эту фразу, но губы ее при этом не шевелились, как-будто сказанное ею было настолько ужасным, что человече-ская гортань не могла исторгнуть из себя такое.
  - Да, я говорю именно об этом! - желая поскорее покончить со всей этой мерзостью, ска-зал Шварцманн.
   "Нет, не так он представлял себе эту командировку! Эти неполноценные дуры должны были все рассказать ему, да еще и посвятить его в разные подробности из жизни своего ашема, которые Шварцманн, пожалуй, послушал бы, чтобы при случае написать статью о жизни "марсианских клонов", напомнив о себе позабывшему о нем научному сообществу. А тут он, пожалуй, влезет в такое дерьмо, что ему потом будет не отмыться до конца своих дней!"
   - Вы злой человек, и вас накажет гнев Пророка! - неожиданно произнесла девушка. Теперь она уже не сливалась со стеной, а сидела прямо, похожая на вершащую свой суд Немезиду.
  - А те, которые убили троих солдат, разве не были злодеями; их что, не покарает гнев Про-рока?
   Риторика была знакома Шварцманну еще с университетских времен, и теперь он сделал попытку поймать эту несмышленую девочку на противоречии. Похоже, это ему удалось, потому что его подопечная задумалась. Видимо, поставленная перед ней этиче-ская проблема, действительно, что-то для нее значила. Торжество Шварцманна тут же сменилось все тем же чувством гадливости, поскольку чистота сидевшей перед ним де-вушки только сильнее отражала его собственную развращенность. Умный, находчивый и до предела бесчестный, сидел он теперь перед этой чистой натурой, изображая на своем лице "праведный гнев".
  - Да, вы правы, я об этом не подумала! - произнесла она, наконец.
  - Это потому, что ты еще слишком молода, - отеческим тоном произнес Шварцманн. - А, между прочим, у одного из убитых на Марсе остались двое детей...
  Это была ложь, но Шварцманн уже не мог остановиться; почувствовав, что дичь заинтересовалась приманкой, он весь напрягся от предвкушения успеха. "Если задумать-ся: что ему убийца каких-то троих солдат; да, в их секторе ежедневно гибнут десятки та-ких как они, - и это в обычные, "мирные дни"! Их отстреливают из засады неистребимые как вши партизаны, их травят "радушные" хозяйки, принимая к себе на постой..., его от-важных сограждан всюду поджидает смерть, - но "расколоть" этих девчонок теперь было делом чести для Шварцманна, и он уже не мог отступиться.
  - Какой ужас; двое детей! - произнесла девушка с неподдельной мукой в сердце. - Что же делать..., что же делать...
  - Рассказать все мне, честно и открыто! Ты ведь знаешь, кто их убил? Это ведь сделал кто-то из своих, - ведь так? Кто-то очень дороживший вами... кто он?
  - Я не могу ничего вам рассказать..., все равно не могу, потому что такой поступок будет предательством, и Пророк покарает меня за это!
  "Нет никакого Пророка, все это было придумано в Академии Марса!" - хотел крикнуть Шварцманн, но разрушать веру преданных было строжайше запрещено, и он сдержался, хотя это и стоило ему большого труда.
   Он устало потер глаза; "возможно, девушка, все-таки, была слаба умом и ей стоило еще раз напомнить о том, что она в ответе за своих близких", - подумал было Шварцманн, но это было не так, потому что она неожиданно добавила совершенно спокойным, твер-дым голосом:
  - А что касается ваших угроз насчет моих родственников, то я пожалуюсь начальнику на-шей охраны, господину Лютеру, - у меня есть такое право.
  - Только после того, как я тебя выпущу! - закричал Шварцманн, который ранее никогда не позволял себе такого на допросах. Сейчас ему хотелось ударить ее; ярость бросила его в пот, так что он, в нарушение устава, даже расстегнул верхнюю пуговицу, чего тоже нико-гда не позволял себе ранее.
  - Эй, боец! - позвал он часового. - Отвести ее в карцер!
  - Извините, господин капитан, но у нас нет карцера...
  - Так, прикажите организовать его! Под карцер сгодится любое изолированное помещение без окон! - оборвал Шварцманн, желавшего было возразить ему солдата; проснувшийся в нем зверь требовал свежей крови. - Пищу не давать, - только воду!
   Он снова закурил. Собственная работа впервые показалась ему гадкой и до ужаса противной. В голову упорно лезла мысль о том, что от успеха его расследования, в общем-то, ничего не изменится. Прочесывание местности уже организовано, и от поисковых групп не укроется ни один человек в радиусе десятка миль... Но Шварцманн гнал от себя эту "философию"; "впервые ему дали настоящий отпор, и кто - искусственные люди, продукт воспитания марсианских психологов и практических религиоведов"!
   Нужно было допросить последнюю девушку, но Шварцманн решил отложить до-прос на послеобеденное время, чтобы дать себе время для восстановления утраченного душевного равновесия. Никому ничего не сказав, и даже не взяв охрану, он пошел в поле и долго бродил там, слушая, как перекликались, пролетавшие у него над головой птицы. Спокойствие пришло к нему быстро, так что Шварцманн даже подумал о том, что природа Земли, возможно, и вправду благотворно действует на человека, но вскоре оставил эту "философию", вернувшись к гораздо более полезным мыслям.
  Глава VI
  Коридоры ада
   Ратибор продержал Оди Ри в схроне несколько суток. Для девушки это оказалось невыносимой пыткой. В это время она часто вспоминала Его слова о том, "что ад является местом, где человеческая душа воспитывает в себе терпение и смирение, поэтому каждый настоящий преданный не должен бояться самых трудных испытаний, пока он живет в ма-териальном, проявленном мире". Все это Оди Ри знала, но она лишь теперь поняла, как выглядит этот ад.
   Тьма - самое страшное, с чем может столкнуться человек, - окутала ее своим тяже-лым покрывалом, навалившись всей мощью своей первозданной силы. Лишь присутствие рядом Ратибора укрепляло ее рассудок от помешательства. И не только потому, что он за это время много рассказывал ей о своей жизни, - от него исходила сила, спокойная уве-ренность, которой могли обладать лишь сотворившие Пророка боги..., да еще сам Про-рок.
   Дни тянулись мучительно долго. Иван выдержал только одни сутки, затем с ним случился припадок, и он сказал, что если Ратибор не даст ему уйти, то он убьет его, и тот его отпустил. Она помнила, как звучали в тишине ночи его шаги: резкие, непокорные..., и просила Пророка о том, чтобы он помог этому смелому, но не выдержавшему ада челове-ку остаться в живых.
   Иногда по ночам Ратибор осторожно приоткрывал "крышу", и тогда они могли смотреть на ночное небо. Оно было высокое, и необычно звездное, и девушке казалось, что стоит только выйти наружу и протянуть руку, как она сможет дотронуться до его не-ведомой дали; увидать всех, живущих там праведников и мудрецов, и познать, наконец, смысл собственного существования. Выходить Ратибор не разрешал, - слишком уж чут-ким был нюх ищеек, натасканных продавшимися земными инструкторами в марсианских военных школах. Но стоило лишь заняться рассвету, как он снова закрывал их от зовуще-го, такого прекрасного мира, и для Оди Ри опять наступала бесконечная тьма.
   На третьи сутки над ними прошла облава. Прижавшись к жесткой подстилке, Оди Ри слушала лай собак и треск веток под воинскими ботинками. Несколько раз прошли прямо над ними, и девушка слышала частое дыхание искавшей след собаки. От мысли о том, что от преследователей теперь их разделял, всего лишь слой присыпанных землей досок, она чуть не потеряла сознание. Только с силой сжимавшая ее руку, большая ладонь Ратибора, уберегла ее от нервного припадка, но потом она еще долго не могла унять бив-шую ее тело дрожь.
  - Как зло они лают..., откуда на вашей планете столько зла? - произнесла она одними гу-бами, когда облава прошла мимо, - зло..., оно когда-нибудь погубит вашу планету...
   "Возможно, она права", - подумал тогда Ратибор. Война, в самом деле, сделалась для него настолько естественной, как свет солнца или стук собственного сердца. Она сде-лалась его образом жизни, может быть даже смыслом этой жизни, единственным спосо-бом пропитания. "А может ли воин думать о разрушительной природе зла, если зло это является средством его существования?" И все-таки, он не стал теперь спорить с Оди Ри, потому что, похоже, начал чувствовать и ее правду. "Может, это старость?" - думал он, уставясь в непроглядную темноту низкого, давившего потолка. "С такими мыслями я ко-гда-нибудь начну раздумывать над тем, стрелять мне или нет, если на моем пути встанет марсианский воин!" Но рассудок его был тверд, и он лишь улыбался этим мыслям, терпе-ливо выжидая свое вынужденное заточение.
   Наконец Ратибор решил выбраться на свободу. В таких случаях он всегда полагал-ся на свое чутье, и оно никогда еще не подводило его. Это произошло на рассвете, когда остывшая земля держала в себе прохладу короткой летней ночи, полная запахами трав и свежестью росы. Ступая по траве, Оди Ри наслаждалась легким похрустыванием веток, а воздух был таким чистым, что у нее закружилась голова. Ратибор же был, как обычно, серьезен. И хотя вокруг стояла полная тишина, он недовольно поглядывал в ее сторону всякий раз, когда она слишком уж неосторожно наступала на сухую ветку.
   Они уходили все дальше от заточившей их тюрьмы, и Оди Ри хотелось говорить, о чем угодно: об этом прекрасном утре, о ее снах, о том, что она ужасно рада этой траве, де-ревьям, далекому стуку дятла...
  - Как же хорошо было бы без войны! Ты только представь себе, как бы было хорошо! - сказала она, но Ратибор не ответил. Он остановился, рассматривая следы.
  - Похоже, здесь прошла целая рота! - сказал он, и в голосе его Оди Ри услыхала тревогу. - Знаешь, такое внимание к твоей персоне может сильно сократить жизнь! - Он посмотрел на девушку:
  - Надеюсь, ты не собираешься возвращаться в свой ашем?
  - Нет, если ты меня не прогонишь...
  - Это хорошо, - сказал он, слишком поглощенный своими мыслями, чтобы понять скры-тый подтекст ее слов.
  Оди Ри вздохнула: "что же поделать, он - мужчина..., наверное, так и должно быть, чтобы женские чувства беспрестанно томились, в ожидании отклика в большом, щедром, но всегда таком занятом мужском сердце!"
  К вечеру следующего дня они вошли в город. Сердце Оди Ри сжалось; она вспом-нила свое недавнее ужасное путешествие, и вся напряглась, будто готовясь войти в ледя-ную воду. Ее отважный спутник тоже двигался осторожно. Он почти не разговаривал, и на лбу его проступили длинные глубокие морщины, по которым Оди Ри уже умела читать его состояние. Она шла, затаив дыхание, держа наготове автомат, и боялась, как и прежде, только одного - медленной и мучительной смерти от подстерегавших здесь на каждом пе-реулке опасностей.
  Когда городские окраины остались позади, и они вступили в лабиринты много-этажных домов, - просторы недавних горизонтов сразу сменились узкими проходами и мрачными стенами. Девушка поняла, что они возвращались на тот самый завод, где когда-то машины помогали людям строить им светлое и безоблачное будущее. Оди Ри заметила, как сразу изменилась походка ее спутника, сделав его похожим на одну из виденных ею бездушных боевых машин с вращающейся из стороны в сторону башней с мертвыми стеклами-прицелами, постоянно выискивающими свою жертву. "Ее Ратибор был умелым, хладнокровным убийцей, - это был один из его обликов, и она должна была научиться его принимать, как и тот, другой, - человечный и великодушный".
  На одной из улиц им повстречалась стая диких собак. Улица эта была совершенно пуста, но стоило им выскочить из-за стены дома, как в доме напротив послышалось тихое рычание, и несколько пар злобных глаз засверкали в быстро наступавших сумерках.
  - Стой, не шевелись..., и ни в коем случае не поднимай дуло автомата! - прошептал Рати-бор, но Оди Ри помнила его наставления, и замерла на месте. Светящиеся во мраке зрачки излучали какой-то неземной, потусторонний свет, словно пытаясь пробраться в души тех, кто так опрометчиво попался у них на пути. И, только что мечтавшая о сне и отдыхе, она вновь вступала в жестокую борьбу за жизнь.
   Лишь только девушка успела прийти в себя, как сзади нее тоже послышалось ры-чание. Она вскрикнула, и уже собиралась выстрелить, но ей помешала сильная рука Рати-бора.
  - Бес, - это ты? - радостно воскликнул он, потрепав пса по голове, но тот лишь на миг взглянул на своего нового хозяина, и снова вперил взгляд в готовящуюся к нападению стаю.
   Темнота сгущалась, и Ратибору следовало принять решение - не самое лучшее, но единственно возможное. Он быстрым движением поднял автомат, и сделал одиночный выстрел. Послышался визг; некоторое время стая пребывала в замешательстве. Помня су-ровые законы войны, начавши действовать он, уже не мог остановиться. Еще несколько выстрелов отпечаталось в мозгу Оди Ри, а за ними - визги умирающих животных, а Рати-бор все стрелял и стрелял, по одному лишь ему видимым силуэтам, и Оди Ри казалось, что этому не будет конца.
   Атака стаи сорвалась, так и не начавшись. Ратибору едва удалось остановить Беса, рвавшегося туда, где теперь умирали его собратья. Шерсть на его загривке встала дыбом, и только повелительный окрик заставил кровожадного пса остаться на месте. Ошеломлен-ная девушка не могла понять, каким образом это хищное животное могло привязаться к враждебному ей человеку, да еще так крепко, что готово было драться за его жизнь, как за свою собственную. "А, может быть, он и есть Пророк, - подумала девушка, когда они, уже бегом, преодолевали последнее, отделявшее их от завода, расстояние, - ведь только Он способен понимать живых существ во всех населенных мирах".
  Мысль эта, конечно же, была, в высшей степени, кощунственной. Наверное, неда-ром так часто ругал ее учитель за то, что она позволяет слишком много свободы собст-венному уму, тогда как ее удел - следовать Его заветам. И она следовала..., но беспокой-ный ум, как маленький копошащийся червячок, никак не желал оставлять в покое свою бедную хозяйку.
   Они добрались до завода уже в сумерках. Ратибор не хотел здесь задерживаться, - теперь это было бы опасно. Но для перехода в другое место им нужны были медикаменты и продовольствие, - наутро же, они должны были идти дальше, и Оди Ри не сопротивля-лась этому. Что-то изменилось в ней за эти дни; спокойная, размеренная жизнь в ашеме уже больше не казалась ей единственно возможной. Жизнь другая: полная опасностей и лишений, теперь вовсе не пугала ее, потому что рядом с ней теперь был он - мужчина, о котором она мечтала всю свою жизнь.
   - Они были здесь! - сказал Ратибор, высматривая, одному ему понятные знаки сре-ди разбросанного вокруг мусора и камней. Он поднял с земли окурок, рассмотрел его и понюхал:
  - Они были здесь вчера. Идем..., будь осторожна, они могли оставить здесь снайпера. Как только я крикну - падай на землю там, где стоишь!
  Оди Ри кивнула; как это ни странно, но чувство страха притупилось, - то ли от ужасной усталости, то ли она, действительно, начинала привыкать к тому звериному образу жизни, что вели постоянно сражавшиеся с марсианами свободнорожденные земляне.
  - Я пойду первым. Спрячься за воротами, и жди, пока я не дам знак..., смотри - подста-вишь лоб - тут же получишь пулю!
  - Да поняла я! - потеряв терпение, сказала девушка, сама удивившись своей смелости, по-скольку ни один преданный не разговаривал так со свободнорожденными.
  - Ты тоже остаешься здесь, - сказал он псу, - смотри мне! - Ратибор погрозил ему паль-цем; Бес пристально смотрел на него своими фосфоресцирующими глазами. На фразу де-вушки Ратибор не ответил, но во взгляде его, все-таки, промелькнуло удивление, от вне-запно проснувшегося в этой преданной раздражения - качества, присущего лишь настоя-щим людям.
  Ратибор выскочил, быстро преодолел участок до проходной, и прижался к стене, буквально слившись с ее грязно-серой поверхностью. Выглядывая из-за ворот, Оди Ри ви-дела, как он подполз к оконному проему, и долгое время всматривался, а, может быть, вслушивался, в окружавшую темноту, пытаясь почувствовать подстерегавшую его опас-ность.
  ...Где-то там, внутри Ратибора, затрепетала жизнь, как попавшаяся в силки птица; привычно засосало "под ложечкой"..., обостренные адреналином чувства заставляли за-мечать даже самые тихие шорохи и мелькание теней в окнах далеких корпусов...
  Наконец, терпение его было вознаграждено, - в одном из окон появился силуэт. Ра-тибор прицелился, но силуэт быстро исчез; осталась только рука, показывавшая пальцем куда-то вправо. "Неужели Иван? Он вернулся, и каким-то образом отсиделся во время об-лавы..., или его оставили, чтобы он помог поймать меня?" Ратибор задумался: "да, конеч-но, это был Иван, но сейчас ему следовало принять решение: поверить, или считать его предателем".
   Ратибор ничего не знал о своей матери; ни она, ни отец не рассказывали ему о ее внеземном происхождении. Поэтому проявившиеся в нем со временем необъяснимые способности, оставались для него непонятными, что, правда, не мешало ему часто исполь-зовать их в жизни. Умение читать по лицам людей было еще одной из таких способно-стей, доставшейся ему по наследству от Сан Линь вместе с причудливым набором ДНК, за которым стояло несколько тысячелетий небывалой генеалогической селекции великого рода Октаорнов.
   Он спрятался за стену, и закрыл глаза, - перед взором его возникло лицо Ивана. Это лицо, - простоватое и незлобивое, таило в пластике морщин и надбровных дуг неведомые глубины, что могли стать обиталищем для самых страшных демонов. Ратибор мог пред-ставить, как это лицо искажалось в злобе, нанося удар ножом в горло; он видел теперь его черты в момент сладострастия и безудержного веселья..., но вот он "заставил" лицо Ива-на произнести фразу: "да, господин офицер, я все понял, я дам вам знак, когда он при-дет...", и пластика его лица поползла, стала рассыпаться, как если бы он "привесил" кры-лья к толстому борову. "Нет, Иван не мог его предать!" - решил Ратибор, выходя из со-стояния транса, и погружаясь из яркого внутреннего света в непроглядную темноту на-ступившей ночи.
   - Придется ждать здесь до утра, - сказал он Оди Ри, вернувшись к воротам. - В зда-нии, похоже, засел снайпер, а ночью я ничего не поделаю против его специальной оптики. Вон там, в тех домах можно будет устроить ночевку! - он указал рукой на несколько сто-явших рядом домов, странным образом не пострадавшим от бомбежек. - А завтра утром мы его отыщем, и..., - он провел рукой по шее, - а теперь нужно поспать.
   Вскоре они, действительно, очень уютно устроились на втором этаже одного из понравившихся Ратибору домов. Он даже сумел отыскать где-то старое покрывало, и Оди Ри с удовольствием закуталась в него по самую шею. Рядом с ней пристроился Бес, шум-но дыша и ворча во сне. Засыпая, Оди Ри думала, что ее новая жизнь не так уж плоха. Где-то за окном шелестело листьями дерево, весело и звонко свистел сверчок, - все вокруг нее было спокойным и радостным..., по крайней мере, теперь, в эту тихую, безветренную ночь.
   Ратибор долгое время не мог заснуть. Не чувствуя себя в безопасности, он не лег, а сел, прислонившись к стене. Он знал, что на следующий день от этого у него будет ныть все тело, зато сон его будет чутким, и он проснется от малейшего шороха. Но дремота все не овладевала им. На небе появилась луна, наполнив их комнату неясными, призрачными тенями. Эти тени искажали окружавшие его предметы, давая им какой-то другой, нере-альный смысл.
  Прямо перед ним, на полу была темная лужа, похожая на пролитую кем-то кровь... "А, может быть, это совсем не кровь, а пролитая вчерашними строителями краска, а он - обычный рабочий, делавший весь день в этой квартире ремонт. А скоро за ними приедет машина, он переоденется и поедет домой, в свою уютную квартиру с видом на парк. А там он откроет перед сном фантастический роман о завоеванной марсианами Земле, и станет с увлечением его читать, думая о том, как ласкает усталое тело чистое постельное белье, и о том, что нет никаких марсиан, и никакой войны, а только лишь тихая, спокойная ночь..." Ратибор спал; лицо его разгладилось и как-то даже помолодело. На нем вдруг появилась улыбка, и какое-то необычайное, совершенно несвойственное ему умиротворение. Окру-жавшая его со всех сторон война отступила на время, усевшись тут же, рядом, терпеливо ожидая его пробуждения.
  На следующее утро, когда Оди Ри проснулась, она застала Ратибора разговари-вающим с Бесом.
  - Послушай, они где-то там! Ты должен отыскать их, понял? - говорил он псу в полной уверенности, что тот его понимает. Оди Ри слушала это, затаив дыхание; ей казалось, что сам Пророк спустился с далеких звезд, для того, чтобы заговорить с этим диким живот-ным.
  - Ну, все - пошел! - Ратибор подтолкнул пса, и тот побежал к воротам, и исчез за ними. Проводив его глазами, Ратибор взял свой карабин, и подошел к девушке.
  - Долго спишь.
  - А почему ты меня не разбудил?
  - Некогда. Сейчас мы с Иваном "договоримся" со снайперами, - ты не высовывайся! Ко-гда все будет кончено - я тебя позову.
  - Договоримся? - переспросила она, но Ратибор уже побежал к воротам. Возле них он ос-тановился, и какое-то время стоял в ожидании. Оди Ри видела, как напряглась его шея; будто нюхающий воздух хищник, он постоял еще какое-то время, и исчез из виду.
  Тем временем, почувствовавшая ужасный голод Оди Ри, вытащила из походного мешка промасленную бумагу, и стала аккуратно извлекать из нее нарезанные куски мяса, и, как учил ее Ратибор, сразу класть в рот, чтобы заманчивый мясной дух не привлек сюда какую-нибудь из бродячих стай. Руки ее дрожали, - утро выдалось холодным, - и она очень боялась выронить кусок, не потому что это было бы опасным для нее самой, - про-сто ей не хотелось подвести Ратибора, добавив ему неприятностей. Воды во фляге оста-лось совсем мало, и оттого, наверное, она показалась девушке сладкой, как никогда. Все время, пока она ела, автомат лежал у нее на коленях, причем она, как-то не задумываясь, взвела на нем затвор; "скоро я стану, совсем как свободнорожденная", - подумала Оди Ри, улыбаясь, и в это время где-то на территории завода раздались выстрелы.
  Когда началась стрельба, Ратибор уже преодолел опасное открытое пространство, добежав до проходной. Останавливаться теперь было нельзя, и он побежал дальше, к бли-жайшему из корпусов, понимая, что жизнь его в эти секунды висела на волоске. Сколько раз спасал его такой вот "волосок"? - Ратибор не мог знать этого наверняка. Но сейчас он, наверное, трещал, пытаясь изо всех сил вывести его судьбу из-под очередной, нависшей над ним угрозы.
  Жизнь, по большому счету, бессмысленна! Эта простая истина может пугать своей пустотой лишь юношей или не достигших зрелости мужей. Успех, карьера, "великие от-крытия", даже любовь - все это лишь красивый самообман, заставляющий человека ве-рить в то, что жизнь его нужна для чего-то особенного: способна что-то изменить, сделать кого-то лучше. На самом же деле, со временем перед каждым встает тот, совершенно не-умолимый факт, что жизнь такая, какая она есть, и столь ограниченному существу, каким является человек, не стоит льстить себе подобными мыслями. Его удел - борьба с окру-жающими обстоятельствами; его цель - утверждение самого себя; его счастье - сохране-ние собственного достоинства...
   Ратибор преодолел опасный участок, упав на спасительную стену, укрывшего его здания. Выстрелы доносились из соседнего корпуса, - он успел это запомнить, пока бежал. Все коридоры завода были хорошо знакомы ему, и он взбежал по ступенькам, перепрыги-вая через расставленные им же самим растяжки. Темные, покрытые битым стеклом кори-доры, вели его к цели, как ведет моряка раскинувшееся звездами небо. Крытая пробитым осколками пластиком галерея провела его в соседнее здание; сквозь его потрескавшиеся листы виднелось спокойное утреннее небо. От топота ног Ратибора по коридору раздава-лось гулкое эхо, словно страшный минотавр бежал по своему лабиринту в поисках добы-чи.
   Первый этаж, второй, третий..., обсыпавшиеся ступеньки лестницы, помнившие еще дружный топот рабочих ботинок, теперь лишь недовольно скрипели битым камнем, с горечью вспоминая ходивших здесь некогда молоденьких "кадровичек" в аккуратных об-тягивающих джинсах...
   На третьем этаже он услыхал стрельбу. Несколько прыжков донесли его до поворо-та; он выскочил..., и чуть не сбил с ног стрелявшего из автомата Ивана.
  - Наконец-то! - недовольно сказал он, выстрелив в проем приоткрытой двери.
  - Где пес?
  - Все нормально с твоим псом: вон он, - обгладывает одного из снайперов!
  Ратибор заглянул в одну из комнат, увидав там Беса, раздиравшего свою жертву, и по-морщился.
  - Парню, видимо, захотелось прогуляться; тут его и накрыл твой людоед! - сказал Иван.
  Из комнаты выстрелили, - несколько пуль ударились в стену. Ратибор пригнулся, Иван прижался к стене и дал ответную очередь.
  - Слушай, давай его пристрелим, - ей богу, он когда-нибудь нас сгрызет! - кивнув на пса, весело воскликнул Иван, и Ратибор заметил совсем молодой блеск его глаз, - война опре-деленно шла ему на пользу.
  - Сколько там их засело?
  - Кажется, один..., а что - у тебя есть план действий? Он наверняка уже вызвал по рации подмогу! Ты куда? - закричал Иван, видя, что Ратибор выбежал из коридора, - у меня же патронов - рожок всего! Вот, черт!
   Ратибор знал здесь каждый уголок. Обосновавшись на этом, некогда электромеха-ническом заводе, четыре года назад, он расставил здесь столько хитроумных "ловушек", что вскоре это место обходили стороной не только дикие местные банды, но даже и хоро-шо подготовленные марсианские пехотинцы. Ближайшая "растяжка" была здесь недале-ко, на лестнице. Добравшись до нее, он быстрыми движениями отсоединил, приводившую ее в действие систему тросов и противовесов. Делая это, он подумал о том, что ни Иван, ни снайперы не попались, ни на одну из них: "волки войны, истребляющие друг друга..." - подумал он, осторожно отсоединяя, придуманные некогда им самим хитросплетения. Его пальцы, никогда не знавшие музыкальных инструментов, сейчас исполняли своими дви-жениями какую-то сложную, завораживающе красивую симфонию войны...
   Прибежав к месту боя, он отстранил продолжавшего перестрелку Ивана, и, сорвав чеку, бросил в проем гранату, упав на землю. Взрыв оглушил его, но заложенная в нем "программа боя" продолжала работать. Выхватив нож, он бросился в комнату, но там уже лежал труп, - все было кончено.
  - Эх, молодежь! - понимающе покачал головой Иван, входя в комнату. - Гляди, они весь свой арсенал держали в том углу, вот почему этот парень не "угостил" меня гранатой пер-вым!
  - Да, тебе повезло, - сказал Ратибор. Он вытряхнул ранцы погибших и теперь быстро, как опытный "стервятник", просматривал их содержимое.
  - Райна Дикс, - прочитал Иван выброшенную им вместе остальными личными вещами на-градную книжку, - да мы с тобой, никак, бабу убили..., и симпатичную..., слышишь, Ра-тибор?
  - Слышу, слышу, - что поделать...
  - Черствый ты человек! - вздохнув, сказал Иван, с сожалением рассматривая правильный овал лица смотревшей на него с фото, совсем еще молодой шатенки.
   В этот раз они отсиживались в городском коллекторе, и теперь Оди Ри была точно уверена, что не выдержит этого и сойдет с ума. Воды у них было мало, и они делили ее на глотки; еда не лезла в горло. Ратибор с Иваном ставили ловушки на крыс, и пили их кровь, но девушка так и не смогла заставить себя сделать это. По ночам они поднимались к ре-шетке, и дышали свежим воздухом, моля всевышние силы о дожде. Но небо было торже-ственно спокойным: ни облачка, ни отдаленного грома не доносилось до их слуха, лишь только крысы внимательно следили за спустившимися в их владения новыми хищниками, открывшими столь беспардонную охоту на их несчастных собратьев.
   На вторые сутки Оди Ри заболела: ее бил озноб и трудно было дышать. Лежа на мокрых трубах, она думала о том, что дни ее сочтены, и всем мучениям скоро придет ко-нец. Но Ратибор, видимо, не разделял ее покорности судьбе, постоянно поя ее какими-то ужасными лекарствами, от которых ее бросало в жар, и постоянно кружилась голова. Иногда она проваливалась в бред, и тогда ей казалось, что она подносит к потрескавшим-ся губам кувшин с холодной водой и пьет, пьет, - не в силах остановиться. Она успела по-любить этот сон, радуясь ему, словно ребенок. Уже потом он узнала от Ивана, что Рати-бор, рискуя жизнью, выходил наверх, чтобы набрать воды из реки, до которой отсюда бы-ло вовсе не близко. Но сейчас эти знания вовсе не были нужны ей; душа ее лишь пыталась всеми силами удержаться в теле, успев сильно привыкнуть к нему за прожитые семна-дцать лет. В своем бреду, она металась по лабиринтам покрытыми нечистотами перехо-дов, тщетно пытаясь отыскать выход, и нежно гладящая ее рука Ратибора казалась ей, то теплыми солнечными лучами, то льющимся на нее благословенным дождем. Она вскаки-вала, открывая глаза..., и всякий раз видела окружавший ее мрак, из которого, словно с небес, звучали тихие, ласковые слова Ратибора.
  Глава VII
  Псы войны
   Через трое суток окончилось время и этой "отсидки", - они уходили. Шли как обычно, ночью. Ратибор решил не рисковать, и они обходили город, делая большой крюк. Идти приходилось по пересеченной оврагами, безлюдной местности, хотя Ратибор пом-нил некогда стоявшие здесь поселки с громким собачьим лаем и криками пастухов. Те-перь же вокруг было пусто. Говорили, что лет тридцать назад здесь проходило крупное сражение знаменитой 115-й танковой дивизии, и что дивизия эта потерпела тогда пораже-ние, а все окрестные села были начисто уничтожены гусеницами сотен танков и разрыва-ми снарядов. Теперь это место называли Северными оврагами, и здесь на десятки миль нельзя было встретить никого, кроме пугливого зайца или проворной лисицы. Но ручьев было много, и счастливые путники не пропускали ни одного из них, чтобы не напиться вдоволь, и не наполнить свои фляги свежей, прохладной водой.
  Оди Ри была еще очень слаба и двигалась медленно, хотя мужчины вовсе освобо-дили ее от поклажи. Она с трудом взбиралась на косогоры, тяжело дышала и пила воду в неимоверных количествах, так что Ратибор вскоре был вынужден ограничить ее в этом, строго отмеряя положенные порции. Получив такое наказание, она всю дорогу продолжа-ла мечтать о том, что когда-нибудь, тайком, ляжет у ручья, и будет пить до тех пор, пока ее не стошнит..., а после, станет пить опять, и никто уже не сможет ее удержать.
  Иван все последние дни был хмурым. Прошлое бегство из схрона Ратибора едва не окончилось для него смертью. Уже на следующий день он напоролся на облаву. Спасла его река: забравшись в заросли камышей, ему удалось тогда обмануть ищеек. Так ему пришлось простоять несколько часов, и лишь одному богу было известно, как после этого он не свалился в жару. Не желая больше испытывать судьбу, он пошел в город, спрятав-шись на территории завода, который, к счастью, не "зачищали", а лишь оставили в нем засаду из двух снайперов, тех самых, что нашли там свою смерть.
  На этот раз Ивану не хотелось так рисковать, и он решил во всем слушаться Рати-бора, поскольку приобретенный им боевой опыт мало помогал в той партизанской войне, в которую ему вдруг пришлось вступить. Но совесть заставляла его все чаще вспоминать о доме..., о родном поселке, огороженным крепким железным частоколом со сторожевыми вышками и вечно подвыпившими часовыми, - что всегда так весело смеялись его шуткам. Там была его новая жизнь, его жена..., там остались его надежды на спокойное, семейное счастье. Отсюда до его поселка было не более двух дней ходу, но проделывать их в оди-ночку теперь было опасно, поскольку охота за ними все еще продолжалась. А потому Иван угрюмо шел за Ратибором, завидуя его свободе и бесшабашной отваге.
  Казалось, только лишь Беса не терзали никакие мысли; только ему были неведомы огорчения и муки недовольства собой. Он один из всех был настоящим "псом войны", и не представлял себе иной жизни. Что ж, войну придумали люди; это они превратили ее в непревзойденное искусство убивать, щедро одарив самыми нелестными эпитетами: "жес-токая", "кровавая", "беспощадная". Бес же был далек от этой ненужной лирики. Он про-сто жил так, потому что иной способ жизни был для него невозможен. И эта невозмож-ность другого делала его лучшим воином среди присутствовавших здесь мужчин.
  Они остановились на отдых в разрушенном селе, спрятавшись в заросшем высокой травой поле. Очередь охранять была Ивана, что удивлял умением бодрствовать еще своих бывших сослуживцев с далеких военных лет. Оди Ри быстро заснула, сжавшись в комок, похожая на непослушную, сбежавшую от родителей девочку. Ратибору не спалось. Он долго ворочался, потом закурил; но дым от сигареты вскоре показался ему слишком опас-ным, и он затушил ее. Лежа на спине, он долго смотрел на раскинувшееся над ним небо, уйдя в воспоминания.
  Ему вспомнилось детство: бомбежки, полуразрушенный кинотеатр, в котором ино-гда крутили старые, довоенные фильмы..., и кусок темного хлеба, что так быстро умень-шался в его руках, не успев одарить его блаженным чувством сытости... Непонятно отче-го, ему вдруг вспомнился и тот самый случай, в отношении которого он после никогда не мог с уверенностью сказать, был ли он на самом деле, или только лишь привиделся его разыгравшемуся больному воображению.
  Его родителей тогда уже не было в живых, дом их был разрушен при очередном штурме города марсианами, и Ратибор ютился по заброшенным квартирам, коих к тому времени в городе было уже достаточное количество, особенно на его окраинах. И, хотя кое-где еще действовали разрозненные боевые отряды, в целом город был уже в руках врага, и, ровным счетом никому не было дела до брошенного на произвол судьбы двена-дцатилетнего мальчика. Но Ратибор сумел устроиться и при новой власти. Узнав безопас-ные тропы среди окружавших город минных полей, он ходил за дровами в ближайшую лесопосадку, а затем обменивал их на продукты. Занятие это было довольно опасным, и стоило жизни многим его "коллегам" по ремеслу, но, по этой же причине, оно было дос-таточно прибыльным для того, чтобы он смог прокормить себя.
  Лютыми, холодными ночами (боясь, что кто-нибудь проведает о его тайной тропе) он пускался за своей "добычей", возвращаясь уже под утро, уставший и замерзший. После одной из таких ходок он и простудился, свалившись в бреду в своей холодной квартире с кое-как заделанными досками оконными проемами. Лекарства на рынке стоили неимо-верно дорого, но даже если бы ему и удалось выменять их на имевшиеся у него продукты, - теперь он был слишком слаб, чтобы дойти до него на другой конец города. Оставалась еще надежда на друга Никиту, но тот, как назло, ушел погостить к своей тетке, что удачно устроилась уборщицей при штабе стоявшего у них марсианского полка, и, по-видимому, не торопился возвращаться на продуваемый ветрами чердак. Так что Ратибору оставалось только лежать, дрожа от озноба, позволяя себе жечь полполена в день для приготовления горячего чаю. Есть ему не хотелось, и раздобытые с таким трудом две банки тушенки так и лежали на промерзшем подоконнике, забытые своим мечущимся в бреду хозяином.
  "Пожалуй, он не думал тогда о смерти, - детям чуждо это чувство, - но ощущение собственной слабости и бесконечного одиночества давило его грудь больше, чем разры-вавший легкие тяжелый кашель. И вот тогда, выйдя в очередной раз из забытья, он увидал вдруг перед собой высокого, худощавого человека, стоявшего у его кровати.
  - Здравствуйте, милорд, - произнес он, с сильным акцентом, будто выдавливая через силу произносимые слова.
  - Кто вы? - спросил Ратибор, приподнявшись на кровати, - по крайней мере, так ему тогда показалось.
  - Я ваш дальний родственник по линии матери..., можно сказать, дядя.
  Это простое русское слово "дядя" он произнес настолько смешно, что Ратибор улыбнулся, но незнакомец оставался серьезен. Слово "милорд" было знакомо Ратибору по роману Вальтера Скотта, который он успел прочитать, пока их дом не разбомбили. Имен-но это, никому уже неизвестное слово и говорило ему впоследствии о том, что все, про-изошедшее с ним, скорее всего, было плодом его фантазии.
  Тем временем, в квартире его сделалось тепло, - это обстоятельство Ратибор за-помнил твердо, как и то, что в руке незнакомец держал шприц с длинной, тонкой иглой.
  - Как ты похож на свою мать, - сказал незнакомец, и на его жестком, непривычном к проявлениям радости лице, проступило что-то наподобие улыбки.
  - Вы знали ее?
  - О, да, я ее знал..., она была самая сумасшедшая..., и самая неповторимая женщина в оби-таемых мирах!
  - Где? - переспросил Ратибор.
  Незнакомец не ответил. Улыбаясь, он смотрел на Ратибора, так что его, воспитанная вой-ной, недоверчивая натура, не чувствовала теперь никакой угрозы.
  - Я сделал вам укол, милорд, теперь вам нужно уснуть..., да, еще я должен спросить вас теперь же: хотите ли вы, чтобы я забрал вас отсюда?
  - Что? Забрать, - куда? - не понимая, спросил Ратибор. Глаза его, вдруг, начали слипаться, - приятная сонная истома быстро овладевала телом, будто бы он проваливался в какой-то теплый, успокаивающий кокон.
  - Неважно, куда, милорд! Сейчас это слишком долго объяснять! Главное, разрешите мне забрать вас отсюда, ведь человек вашего происхождения не может быть увезен куда-либо силой. Так вы разрешаете мне?
  - Нет, - твердо сказал тогда Ратибор перед тем, как провалиться в сон.
  - Я так и думал, - сказал незнакомец, но этого мальчик уже не слышал.
   На следующее утро ему сделалось лучше. А еще через три дня он уже пошел за дровами, и хотя принес вдвое меньше обычного, все же с удовольствием чувствовал свое возвращение к жизни. Правда, несколько дней у него сильно чесалась рука, на которой появилась небольшая, но долго незаживающая ссадина. Он уже было подумал тогда, что у него началось заражение крови, но спустя неделю она прошла, оставив на его теле шрам с идеально ровными краями. Этот шрам, пожалуй, был теперь единственным напоминанием о той странной встрече..., да, пожалуй, еще тот факт, что он тогда, все-таки остался жив.
   "Почему он теперь вспомнил об этом, когда этим событиям минуло уже лет два-дцать? Потому ли, что был одинок тогда, а теперь рядом с ним были люди, и эта наивная, но упорная девочка..., а может, потому, что тогда ему сделалось также тепло и спокойно, как и теперь, под этим летним солнцем..., а может, на него теперь просто подействовало это, нависшее над ним, такое необъятное, спокойное небо..."
   - Ратибор! - позвал его Иван. - Похоже, к нам гости. - Ты, - не спал, что ли? - уди-вился Иван, когда тот оказался возле него со своим неразлучным карабином.
  - Не спал..., что за гости?
   По заросшей дикой травой дороге шли четверо вооруженных мужчин. Когда они подошли ближе, то среди них стал заметен статный, широкоплечий человек, вызывающе одетый в форменный мундир офицера марсианской армии, но без каких бы то ни было знаков отличия.
  - Ты посмотри, - и не боится же, здоровяк! - в восхищении воскликнул Иван, зная, что марсианские власти сурово карали за это расстрелом. - Ты куда! - попытался остановить он Ратибора, который вдруг поднялся во весь рост.
  - Эй, Медведь, - ты что ли? - крикнул он.
  Весь отряд вмиг наставил на него дула своих автоматов, но "широкоплечий" остановил их.
  - А кто же еще! А это ты, Ходок?
  - Медведь? - Иван приподнялся, с интересом взглянув на "широкоплечего", рассказы о дерзких похождениях которого уже сделались легендами этих мест.
   - Ну, надо же! Смотрите, парни, - это тот самый Ходок, о котором я вам рассказы-вал, - человек, способный пройти через любое минное поле, и даже в саму преисподнюю! - Говорил он спокойно, но голос его был настолько сильным, что легко донесся до Рати-бора с Иваном.
  - Ходок, - это что, твое прозвище?
  Ратибор кивнул:
  - Прозвища не выбирают, хотя мне оно нравится: скромно и со вкусом.
  - Надо же, Ходок собственной персоной! Подумать только, - я сейчас обниму саму историю! - вновь воскликнул подошедший ближе Медведь, уже расставляя свои огром-ные руки для объятий.
  - Ладно, не преувеличивай, - сказал Ратибор, идя к нему навстречу. Они обнялись. - Хотя, тебе, пожалуй, можно это делать, ведь о тебе самом слава идет по всему югу!
  - А, какая там слава, - махнул рукой Медведь, - так, воюем помаленьку...
  - Помаленьку? А кто напал на продовольственную колонну на московской трассе про-шлой весной? Я сразу узнал твой почерк: пять машин и два десятка трупов!
  В ответ на это Медведь лишь с сожалением покачал головой:
  - Ребят там много погибло..., разведка у них хорошо работает, - предупредили...
  - Ничего не поделаешь, это бывает..., - сказал Ратибор, оглядывая его спутников.
   Это были совсем еще мальчишки, и Ратибор готов был поспорить на пару обойм, что никто из них еще не убил ни одного марсианина. Даже одежда на них выглядела как-то мирно, будто бы она еще хранила запах домашнего очага и уюта, которые эти молодые люди, по всей видимости, покинули совсем недавно.
  - Это что - молодое поколение? - спросил Ратибор, здороваясь с юношами, что не скры-вали свое смущение в присутствии рядом с ними знаменитого сталкера. Он не старался запомнить их имена, - молодежь на войне не жила долго, - но память его "схватывала" их лица, чтобы вызвать их, в случае необходимости, ибо память сталкера - его лучшая защи-та от жестокого мира.
  - Да..., своих-то я после того дела с транспортом отпустил по домам, чтоб с семьями пови-дались, да никто назад так и не вернулся, - продолжал Медведь, - а эти вот, прибились. Возьми, говорят, - воевать хотим!
  - Это хорошо..., войны-то ее на всех хватит..., ну пойдем, примем за встречу!
  - А это еще что? - воскликнул Медведь, увидав Беса. - Меня такая вот тварь чуть не сгрызла два года назад, когда я прятался раненый в городских кварталах!
  - Спокойно, Бес! - крикнул Ратибор, и зарычавший было пес, лег на землю.
  - А, вот оно что! - сказал Медведь, опасливо косясь на изготовившегося к отпору пса.
  Медведь поздоровался с Иваном, и оглянулся на свой молодой отряд:
  - А стоять тут не надо, хлопцы, - дорога совсем рядом, - марсианин на машине выскочит - не заметишь!
  - Ну что, люди добрые, - сказал он, снимая с плеч мешок, - как говориться, чем бо-гаты, тем и рады: разносолов у нас нету, а хорошенького сальца, это - пожалуйста!
  - Пожалуй, к вашему сальцу и марсианский шнапс пойдет, - как думаешь, Ратибор? - весе-ло подмигнул Иван, доставая флягу.
  - Пойдет, конечно; шнапс у них славный! - со знанием дела сказал Медведь.
  - Ты на посту оставь одного из своих...
  - Во, сталкерская душа, - даже в раю будет посты выставлять! - засмеялся Медведь, но возражать не стал. - Деян, - позвал он невысокого, загорелого парня с широким, скула-стым лицом, - пойди, покарауль пока.
  - Имена-то, какие стали давать: Деян, ты вот - Ратибор, - прямо Древняя Русь какая-то! - сказал Иван, умело разливая по кружкам, весьма дурно пахнущий, но от этого не менее драгоценный шнапс.
  - Почему, древняя, Русь - она и есть Русь...
  - Тут ты прав, Ратибор! - подтвердил Медведь, беря свою кружку широкими негнущимися пальцами. - Русь - она все пережила, - переживет и марсиан!
   - Это еще что такое? - спросил он, увидав проснувшуюся, и подошедшую к ним Оди Ри. - Ты что тут, Ходок, подростков на экскурсии водишь?
  - Она преданная, из ашема; того, где раньше было Коровино.
  - А, помню, помню, я там до войны рыбачить любил..., места там - рай просто!
  - Это там, что ли, девушек арестовали; а - Медведь? - спросил вихрастый парень по име-ни Кирюха, с аппетитом уплетавший кусок сала.
  - Каких девушек? - тут же спросила Оди Ри.
  - Да, - кажется, там..., или нет?
  - Там, там, - подтвердил другой, совсем еще молоденький, но отчаянно желавший казаться взрослым юноша, тоном бывалого воина. - У них там солдат поубивали на дороге, ну, а женщины эти, вроде, как свидетели..., а говорить ничего не хотят! Какой-то большой офицер из штаба приехал, а они - хоть бы что! Молчат, - и хоть ты тресни!
  - Ты-то откуда знаешь, Николаич?
  - А оттуда, Медведь, что пока вы спали, я туда ходил продукты на лекарства менять! Эти преданные - люди неплохие; они, хотя и приблажные маленько, со своим Пророком, но разговорчивые, потому как незлобивые...
  - Что с ними? - прервала его Оди Ри, - они живы?
  - Да, живы они, - недовольно оттого, что его оборвала на полуслове какая-то девчонка, сказал парень, - сидят они, без еды, чтобы, значит, одумались, и рассказали все этому "высокому" офицеру.
   Услыхав это, Оди Ри умоляюще посмотрела на Ратибора.
  - Что? Ты, может, хочешь, чтобы я освободил их? Так я мигом, - схожу вот только за тан-ком, а то у вас там на каждый ашем по взводу охраны наберется!
   Услыхал их, Медведь улыбнулся, отчего крупные черты лица его сразу сделались добрыми и даже какими-то по-детски доверчивыми:
  - Это ты, что ли сделал, Ходок? - И, увидав, как тот нахмурился, засмеялся: - как же я сра-зу не догадался, что это твоих рук дело! Одинокая машина на забытой богом дороге, двое скучающих солдат, - ну чем не добыча для нашего знаменитого сталкера!
  - Их трое было, - почувствовав насмешку в его словах, сказала Оди Ри.
  - Ну, конечно! А эта милая девушка тоже укладывала их? - спросил он, указав на Оди Ри.
  - Нет, она у нас пока что только организатор диверсий; "человек из центра", так сказать! - съязвил Ратибор, но, ни Оди Ри, ни сидевшие молодые люди, конечно же, не поняли его шутки.
  - Ну, ничего, это - дело поправимое..., лиха беда - начало. Если уж с Ходоком связалась - то, пиши - пропала, не найдет тебя твой Пророк в загробной жизни!
  - Пусть..., пусть не найдет..., только помогите мне спасти девушек!
  - Ого! Серьезная девушка! - Медведь посмотрел на Ратибора.
  - Нет, ты, все-таки, сумасшедшая! - развел руками Ратибор, - ты понимаешь, что нас всего двое, да и то, если Иван уже не решил идти к себе домой! - Чувствуя, что теряет терпение, Ратибор налил себе еще и выпил; в голове зашумело, от слез лицо Оди Ри показалось ему теперь совсем непривлекательным, что только увеличило его раздражение.
   - А что, Ходок, может и мне с вами..., тогда пойдешь? - спросил, вдруг, Медведь, - да и ребятам пора на настоящее дело, - хватит им просто так марсианские ботинки топ-тать..., пойдете на дело-то, молодежь?
  - А что, - пойдем, - отозвался Николаич; теперь, насытившись, он уже спокойно и даже степенно отрезал кусочки сала себе и своему товарищу.
  - Ну, вот, - наш Николаич уже согласен! - радостно воскликнул Медведь, глядя на юношу, которому, по всей видимости, было весьма приятно такое обращение.
  - Кирюха, думаю, тоже не против, - он уже неделю ждет - не дождется, когда сможет по-хвастаться перед девками настоящими боевыми трофеями, - так ведь?
  - Причем тут девки, Медведь! Нам корова нужна..., без нее зиму не переживем.
  - Вот и славно! Нынче за пару автоматов с боезапасом можно добрую корову справить! А Деяна мы вообще спрашивать не станем, - он мне своим геройством уже плешь проел!
  - Чтобы раздобыть автоматы, нам нужно будет пройти через их пулеметы, Медведь! - ре-зонно возразил Ратибор.
  - Так, что ж теперь; пулемет - не пушка, - глядишь, и утихомирим..., а, утихомирим же? - он повернулся к Оди Ри, и та согласно закивала.
   Ратибор развел руками. Он посмотрел на Ивана, который все это время молчал:
  - Что скажешь?
  - Не знаю. Дело, конечно, тухлое,... а спасем их, - дальше, что делать будем?
  - Да, какой там спасем? Там по голому полю идти метров пятьсот, и все простреливается!
  - Метров пятьсот, говоришь? - нахмурившись, переспросил Медведь.
   Тон его не предвещал ничего хорошего, а потому здорово испугал девушку.
  - Я знаю! - звонко крикнула она, смутившись оттого, что привлекла всеобщее внимание.
  - Ну, говори: что ты знаешь? - Медведь буквально сгреб ее своей рукой, поставив рядом с собой.
  - На одной из вышек..., там дежурит один солдат..., и к нему под утро приходит Ули - девушка из нашего ашема. Там они... некоторое время занимаются..., а потом она убегает домой... со свертком.
  - Во дает! А чего ж она под утро приходит!
  Оди Ри укоризненно посмотрела на Медведя:
  - Чтобы никто не увидел..., у нас такими вещами заниматься неприлично, - она опустила глаза, - я сама это случайно увидала...
  - И что - Ули твоя каждую ночь к нему ходит? - спросил Ратибор, в голосе которого по прежнему слышалось недоверие.
  - Да..., у нее мать болеет..., нужны лекарства, а в обмен на них нам уменьшают нормы продуктов, поэтому лечение для нас равносильно голоду!
  Медведь посмотрел на худенькие плечики девушки, и вздохнул; рядом с ней он казался еще больше, и даже страшнее.
  - Что тут говорить, - надо идти! А если дело у нас выгорит - возьмем их с собой, у меня в горах такие лежки есть - сам черт не отыщет! Я ж в горы, с головой вгрызаюсь, - ты же меня знаешь, Ходок!
  - Зачем тебе все это, Медведь?
  - Надоело мне все! - неожиданно резко сказал он, - шли вон с ребятами, - километров за десять отсюда - мертвая девка лежит... лицо молодое..., видно, ночью померла, - свежая еще..., и так мне вдруг тошно стало, - не поверишь! Я с шестнадцати лет воюю, я под Во-ронежем в двадцать первом в такую мясорубку попал - на всю жизнь насмотрелся..., а тут девка, одна, - и как-то жутко мне стало. Да неужто мы так их побить не сможем! Должны ведь побить - а? Как думаешь, Ходок?
  - Должны, - удивляясь собственной решимости, ответил Ратибор, разливая оставшийся шнапс по кружкам, - конечно, должны! Горький, напичканными наполнителями, марси-анский шнапс он уже наполнил его хмелем, ударил в голову. Сидевшие вокруг люди те-перь казались ему могильщиками, жаждущими поскорей засыпать его в родную глини-стую землю. "Да, Ходок, - связался ты на свою погибель", - подумал он, откусывая вязко солоноватую, питательную марсианскую галету, - "теперь тебе точно живым не уйти"!
  Глава VIII
  Атака
   Ратибору оставалось ругать лишь самого себя за то, что дорога, которой он повел Ивана и девушку, проходила буквально в нескольких часах пути от ашема Оди Ри. "А ведь он мог предвидеть то, что их нападение не останется безнаказанным"! Хотя рассказ Медведя, все-таки, немало удивил его, ведь марсиане, насколько он знал, весьма дорожи-ли преданными, как дешевой и исключительно миролюбивой рабочей силой. "Но чего не бывает на свете"! - думал Ратибор, по привычке всматриваясь в, одному лишь ему види-мые, следы и знаки. "Приехал какой-нибудь служака, и давай вытряхивать признания..., но как это все некстати! Вот, и ребят молодых втянули в это дело..., а все этот Медведь - Робин Гуд нашелся! Видно, опять нам рыть могилы..., а главное - бессмысленно все это. Нагонят пару взводов на бронетранспортерах, и покрошат нас всех..., а преданные будут спокойно смотреть на это, потому что их Пророк, видите ли, осуждает насилие!"
   Настроение у него было скверное. Темная безлунная ночь, хоть и была им на руку, - заставляла его напрягать зрение, чтобы не завести отряд на мины, которые с завидным постоянством расставляли марсиане для того, чтобы единственно безопасными оставались лишь дороги, которые они могли хоть как-то контролировать. Вскоре он устал, глаза его стали все больше доверять чувствам, и он шел вперед, подобно зверю, нюхающему воз-дух, прислушивающемуся к собственным инстинктам.
   А ночь была великолепна! Легкий ветерок пробегал по листве деревьев, будто бы морской прибой, зазывая неразумных людей окунуться в эту невиданную красоту, нады-шаться ее тишиной и величием. Южные ночи коротки и неповторимы. Они, как бурная красотка, дающая отдых, уставшему от ее любви избраннику, в своих ласковых и теплых руках; они - награда за дневной зной и пыльные ветры, за суровость повседневной жизни. Но ни Ратибору, ни остальным его спутникам, было теперь не до этой красоты. Да и когда человек мог остановиться от своего бесконечного бега для того, чтобы полюбоваться ок-ружавшей его природой, - бывало ли такое!
   Наконец, вдали появился свет от прожектора: безжалостным, острым лучом про-чертил он темноту пространства, и исчез из виду. Вслед за ним, из мрака ночи тут же воз-ник другой. Прочертив свою дугу, он тоже растворился в темноте, будто бы не смея раз-рушать окружавший мрак слишком надолго, чтобы не навлечь на себя его гнев.
  Для Ратибора всегда являлось загадкой, по какой причине марсиане так тщательно охраняли ашемы, ведь русские отряды никогда не нападали на них, а только лишь выме-нивали тайком у их жителей продукты на предметы первой необходимости, - что покида-ли для этого свои поселки под самыми разнообразными предлогами. Только сейчас у него зародилась на этот счет догадка: марсиане попросту боялись того, что активное общение с землянами может пагубно сказаться на их мировоззрении, и созданное ими, с таким тру-дом, "высокоморальное общество" рухнет, как карточный домик. "Конечно же, и как это он раньше не догадался, ведь Оди Ри, как раз, является тому примером!" Ратибор посмот-рел на девушку, что спокойно шла вместе со всеми, вооруженная тем самым, добытым во время перестрелки на заводе, автоматом. "Да, пожалуй, она сможет, в случае чего выпус-тить очередь, да еще и ударить штыком какого-нибудь нерасторопного вояку..., - почему бы нет, ведь она же, все-таки, человек!"
   Эти мысли заставили его улыбнуться, и, словно почувствовавшая это Оди Ри, по-вернулась, поймав его взгляд. "Что у него к ней..., какие чувства? Он что, - любит ее? Но он ведь никого не любил с тех пор, как остался без родителей! Тогда что же это - просто увлечение?" - Осмыслить все это у него не было времени, а, может, он просто боялся "ко-паться" в глубинах собственной души, боясь, подобно, большинству мужчин, наткнуться в них на нежную, ранимую душу.
   - Все, дальше только ползком! - приказал Медведь и Ратибор согласно кивнул. - Где же твоя вышка, девочка?
  - Вон та, что ближе к лесу...
  - Понятно. Ну что, молодежь, дальше - на животе..., делайте, как я, и станете из медвежат - медведями! - сказал он, и удивительно ловко для своего веса пополз по земле, словно толстый, в три обхвата, удав.
   Ратибор подождал, пока все последовали его примеру, и пополз последним.
  - Зады опустите! - прикрикнул он на молодежь, заметив, однако, что девушка ползла вполне сносно, совсем как курсант марсианской военной школы второго месяца службы. Она была настолько худа, что напоминала мальчика-подростка, решившего поиграть во взрослые игры, так что ползущие за ней молодые люди, в противовес своей мужской при-роде, даже не смотрели в ее сторону. "С кем я связался!" - сокрушенно вздохнув, подумал Ратибор, ползя по теплой, еще помнившей солнечные лучи земле.
   Так они приблизились еще на несколько сотен метров. Прилежная учеба Ратибора и огромный опыт Медведя сработали одновременно, и они оба решили остановиться за небольшим холмом. До вышек отсюда оставалось всего две-три сотни метров, но Ратибо-ру было хорошо известно, как это бывает много, когда приходится бежать между трасси-рующих пулеметных очередей, когда каждый удар сердца кажется стуком в другую дверь, из которой уже нет выхода...
   Они пролежали так всю оставшуюся ночь. Рассыпавшееся звездами небо опроки-нуло на них свет миллионов далеких солнц, и они лежали, освещенные их благодатью..., такие одинокие и брошенные на произвол судьбы в своем жестоком, негостеприимном мире.
   Очень скоро все заснули: спал Ратибор, уткнувши голову в вещмешок, как когда-то в детстве - в подушку; спал Медведь, слегка похрапывая, заставляя трепетать во сне уши, не желавшего покидать их Беса. Заснули даже молодые люди; усталость ушедшего дня оказалась сильней волнений в преддверии предстоящего сражения. Но Оди Ри не имела права заснуть. Она продолжала наблюдать за той самой вышкой, куда должна была при-бежать "бесстыдница" Ула. В отличие от других девушек из их ашема, она и раньше не осуждала ее, - теперь же, светловолосая, обладавшая на редкость красивыми формами Ула, и вовсе казалась ей спасительницей, посланной самим Пророком для освобождения своих любимых дочерей...
   Одиночество - страшная вещь. Ворвавшись в сознание Оди Ри непрошеными мыс-лями, оно прочно завладело ею в наступившей тишине. Временами ей казалось, что Рати-бор правильно считает ее сумасшедшей, и что, наверное, она совершила глупость, начав все это безнадежное дело. Но сразу за этим перед глазами ее возникали лица несчастных девушек - ее подруг, так неудачно попавшихся на глаза какому-то "большому" офицеру, что остановился в их ашеме всего-то на одну ночь. А потом, завидев ее с подружками, как-то нехорошо посмотрел в их сторону, что-то сказав стоявшему рядом лейтенанту: "...только эту, тощенькую - не надо", - услыхала тогда она, сразу поняв, что эти обидные слова касались именно ее.
   "Как, все-таки, странно", - думала она, - "продажная женщина может помочь им совершить хорошее дело; ужасный пес-людоед идет с ними, значит, тоже совершает доб-ро... как же, все это сложно и запутанно..., а для свободнорожденных - это просто! И для Медведя, и для этих отважных юношей..., и для ее Ратибора... Интересно, что бы сказал ей на это Пророк, если бы она задала ему такой вопрос? Конечно, он мог бы попросту на-слать на нее проклятия, но разве это разрешило бы его? А может быть...", - тут в голову Оди Ри закралась настолько ужасная мысль, что она испугалась ее, как будто бы уже про-изнесла вслух, но мысль укоренилась в ее голове самым наглым способом, и не желала покидать ее так просто, - "...может быть Он тоже не смог бы ответить на этот вопрос, ска-зав, что ответ на него я должна дать сама..."
   Оди Ри почувствовала, что глаза ее начали слипаться. Не на шутку испугавшись, что может заснуть, она с такой силой ущипнула себя под ребрами, что даже вскрикнула от боли. Этот звук разбудил Беса; он недовольно заворчал, и посмотрел на девушку.
  - Спи, Бесик, - все хорошо! - прошептала она, но недоверчивое животное еще долго не сводило глаз с этого подозрительного человеческого существа, не желающего вести себя подобающим образом на охоте. Впрочем, она не могла бы точно сказать, что именно он о ней подумал, но, уж точно, - ничего хорошего.
  Щипок помог ей ненадолго, и она делала это еще потом не один раз, следя устав-шим взглядом за острыми лучами прожекторов, прочерчивавшими поле длинными, ост-рыми спицами. Наконец, она увидала маленькую фигурку, - всего на миг она оказалась в луче света, исчезнув, подобно призраку. Оди Ри даже подумала, что увиденное ею было лишь бредом ее уставшего сознания, но вскоре Оди Ри уже различила ее снова, караб-кающуюся по лестнице.
  - Ратибор, она пришла! - слишком громко воскликнула Оди Ри, так что Ратибор и Медведь тут же вскочили.
  - Ты что, с ума сошла? Ты у себя в поле так ори! - сказал Ратибор, и его тут же поддержа-ло глухое ворчание Беса.
  - Вон она..., поднимается по ступенькам, - отчаянно зашептала Оди Ри, испугавшись, что ей не поверят.
  - Ну что, хлопцы, - поднимайтесь! - сказал Медведь. Он, словно бы и не спал, - казался свежим и полным сил.
  - Значит, так: будем перебегать по одному, - Медведь осмотрел всех, смеряя их взглядом, - Иван, ты - первый, затем парни с девчонкой, ну а потом мы с Ходоком. - Ну что, - не бо-ишься? - спросил он Ивана, - давно ведь не занимался этим ремеслом?
  - Бояться надо было раньше! - хмуро ответил Иван.
  - Ну, тогда с богом!
   Иван выждал момент, когда "спица" прожектора прочертила свою дугу, и рванул с места.
  - Если его сейчас срежут - я вытащу его, и уже никуда не пойду! - решительно сказал Ра-тибор. Медведь на это не ответил, поскольку знал, что его товарищ прав. Неписаные пра-вила диверсантов гласили, что диверсия должна быть остановлена в случае, если при об-наружении группы большая половина бойцов еще не успела проникнуть на объект. Кроме того, он понимал, что его необстрелянная молодежь могла быть лишь поддержкой им троим, "пожившим" уже с суровой девкой, называемой войной.
   Но его не срезали. Видимо, непутевый солдат уже начал свои развлечения с дос-тупной девушкой, потому что Иван благополучно пересек мертвую зону, хотя луч той са-мой вышки успел-таки вырвать из темноты его бегущую фигуру. Увидав это, Оди Ри не смогла подавить крик, но стрельбы не последовало, и вокруг по-прежнему стояла тишина.
  - Пошла молодежь, - быстро! - скомандовал Медведь, и Оди Ри почувствовала, как какая-то сила подбросила ее вверх, понеся над землей. Впечатление было такое, будто у нее не было ног, а были лишь крылья, уносившие ее прочь от мерзкого, скользкого луча.
  - А хороша девчонка! - заметил Медведь, - гляди, Ходок, еще тебя обскачет!
  - Моя школа, - нехотя ответил Ратибор, но неожиданная ловкость Оди Ри удивила и его.
  - Ладно, теперь наш черед, Ходок... а ты, ужасная тварь, - готова? - спросил он у Беса, и тот отчего-то не зарычал, посмотрев на Медведя каким-то тоскливым, понимающим взглядом.
   Оказавшись по ту сторону вышек, и еще не понимая своего счастья, они побежали дальше, увлекаемые Ратибором и Медведем, и Оди Ри казалось, что с неба за ними теперь следил Его внимательный глаз, - настолько чистым и звездным оно было. Ратибор, конеч-но, никогда не был тут, но нарисованный Оди Ри подробный план помогал ему ориенти-роваться. Пробежав около трехсот метров, а может быть и больше, поскольку в темноте все воспринималось по-другому, - они оказались среди длинных бараков - больших ульев, в которых проживали семьи трудолюбивых "пчел" марсиан. Нигде не горел свет, - работ-ники должны были отдыхать, чтобы наутро приняться за добросовестный труд, во благо сотворивших их хозяев. Лишь скупой лунный диск отражался от темных окон холодными, серыми бликами.
   Пробежав окраинные строения, отряд оказался на главной улице, и Ратибор дал знак остановиться. Выглянув из-за угла одного из длинных бараков, они с Медведем неко-торое время всматривались в окружавший их полумрак. Неподалеку от них, в свете туск-лых уличных фонарей, - марсиане были большими экономами электроэнергии, - прохажи-вались двое часовых.
  - Мой тот, что справа, - шепнул Ратибору Медведь. - Всем оставаться на месте! - прика-зал он, скрывшись в темноте.
  - Не надо, останься с ними, - удержал Ратибор Ивана, что, окончательно почувствовав вкус войны, уже неодолимо рвался вперед.
   Следившая за ними Оди Ри, почувствовала, что ее бьет дрожь. Ей казалось, что за ними уже наблюдают изо всех окон, и что часовые сейчас тоже заметят их и тогда... Оди Ри случайно посмотрела на вцепившиеся в автомат руки Николаича, - "они тоже боятся", - подумала она, и в этот момент Ратибор с Медведем бросились на проходивших мимо солдат. Как завороженная, смотрела она на то, как быстро нашла свои жертвы смерть, как цепко сжала она в своих объятиях тех, чья судьба была уже не во власти этого прекрасно-го мира...
   Тот солдат, на которого бросился Медведь, был ближе; возможно, поэтому он не успел издать ни звука, подмятый его массивным телом. Ратибор же выбрал себе второго, и, то ли не рассчитал свой прыжок, то ли тот, второй, успел-таки почувствовать опас-ность. Как бы то ни было, но он увернулся от броска, и успел выстрелить, пока в руку ему не вцепился верный Бес, а затем - не вонзился в горло нож Ратибора. Но выстрел был сде-лан, что означало конец их скрытности и начало самого настоящего сражения.
   Теперь у них оставалось совсем немного времени, потому что, - как знал Ратибор, - охранная служба марсиан была поставлена блестяще даже в самых отдаленных от боевых действий гарнизонах.
  - За мной, быстро! - приказал Ратибор, побежав вдоль бараков туда, где по предположе-нию Оди Ри могли держать девушек.
   В окнах замелькал свет - живущие в военное время быстро реагируют на выстре-лы, зная, как бесценны бывают следующие за этим первые секунды. Где-то залаяли соба-ки, и через несколько секунд где-то протяжно и пронзительно взвыла сирена.
   К этому времени Ратибор уже заметил то самое, низкое, длинное строение, о кото-ром ему говорила девушка. Там, по ее словам, был военный склад, и, действительно, все окна его были зарешечены. Именно там, по мнению Оди Ри и должны были держать за-ключенных девушек, как держали полгода назад одного беглого преданного.
  - Медведь, прикрой нас со своими ребятами! Пошли, - сказал он Ивану, и они побежали к складам.
   Уже в нескольких шагах от него, из-за угла выскочил солдат. Ратибор выстрелил в него, почти не целясь, и попал - солдат был без бронежилета. Быстрым движением он пе-рекинул через плечо свой карабин, схватив марсианский автомат, всегда нравившийся ему своей скорострельностью, рассовал по карманам полные "магазины". Азарт боя уже овла-дел им, все остальное перестало существовать, - вокруг остались только цели..., укры-тия..., звериные чувства времени и опасности.
   Дав очередь, он выглянул из-за угла, и быстро добил ножом другого, раненого им бойца. В такие моменты он не чувствовал ненависти; руки его, казалось, действовали не-зависимо от сознания, не отдавая отчет своему хозяину, но даруя ему те самые мгновения, которыми и исчисляется жизнь во время боя.
  - Мита, Зео! - позвал он, добравшись до одного из окон. Но оттуда выстрелили, и он от-скочил. Другое окно находилось совсем рядом и из него слышались женские голоса, озна-чавшие, что Од Ри не ошиблась.
   Мысль Ратибора работала быстро и четко: теперь следовало проникнуть внутрь склада, и в голове его сразу возник нарисованный девушкой на куске довоенной газеты план с помеченной неровным крестиком дверью склада. Он побежал вдоль серой стены, слыша, как отстреливались его товарищи по быстро приходившему в себя противнику. Дверь в склад была распахнута; около нее стоял солдат, который сразу среагировал на по-явление Ратибора, выстрелив в его сторону. Ратибор упал, откатился за спасительную сте-ну и вытащил гранату. Но тут он услыхал крик, и убрал руку с чеки. Ну, конечно, - везде-сущий Бес уже держал мертвой хваткой горло его противника... Ратибор подбежал к нему, выстрелив в голову, и зашел внутрь.
   Там было пусто. По голосам Ратибор вскоре отыскал место, где держали девушек, и, выбив замок, выпустил их. Даже в неярком свете экономных марсианских ламп ему бросились в глаза их истощенность и бледность. На лице одной из них были кровоподте-ки, говорившие об истощившемся терпении следователя. Увидав Ратибора, они не выка-зали никаких чувств, - голод и заточение ввели их в то самое состояние унылого равноду-шия, в котором, как говорил ему один старый партизан, подследственные, как раз и начи-нают говорить.
  - Ждите здесь! - приказал Ратибор. После случившейся неудачи он понятия не имел, ка-ким образом им теперь удастся уйти.
   Тем временем стрельба продолжалась. Выбежав наружу, он увидал отстреливавше-гося из-за угла Медведя. Тот бил короткими очередями, приговаривая себе под нос самые отборные ругательства.
  - Потери есть? - спросил Ратибор.
  - Николаича - наповал..., не мучился.
  - Ну, давай, подходи! - крикнул он, добавив столь виртуозно составленную бранную фра-зу, что Ратибор улыбнулся. В разговоре Медведь никогда не позволял себе такого, но стоило ему вступить в бой, как неписанный русский фольклор буквально штурмовал его сознание, вылетая со скорострельностью марсианского пехотного автомата "волк".
   Вскоре к ним прибежал один из парней.
  - Молодец, Деян, - жив! - с нескрываемой радостью воскликнул Медведь, между очере-дями. - Вот марсиане, - напихали в магазин аж полсотни патронов! До сих пор привык-нуть не могу! То ли дело наш "калашников"!
  - Где девушка? - спросил Ратибор.
  - Там она, с Кирюхой..., не успели они!
  - Как, не успели..., где?
   Ратибор побежал вдоль стены дома. Здание склада стояло у самого края поселка, выходя на поля, и с этой стороны Ратибор мог не опасаться за свою жизнь, но стоило ему только выглянуть из-за угла, как несколько пуль тут же взрыли стену над его головой. Но глаз его успел выхватить самое главное - двоих, спрятавшихся за соседним домом стрел-ков и Оди Ри, укрывшуюся за небольшим трактором вместе с юношей, всего в нескольких десятках шагов от него.
  - Бегите сюда! - закричал Ратибор, - вас могут обойти! Оди Ри что-то прокричала ему в ответ, но он не расслышал этого из-за автоматных очередей.
  У него оставалось еще две гранаты, но бросать из такого положения было неудобно - угол дома находился слева от него, и ему пришлось бы высунуться полностью, чтобы метнуть ее точно в цель. Вытаскивая гранату, перед ним, вдруг, возникло вечно недоволь-ное лицо сержанта Карнса - его инструктора, не желавшего понимать, что правая рука солдата может быть развита лучше левой. "Вот он, момент истины", - подумал Ратибор, выскакивая и делая бросок...
  Гориллоподобный сержант оказался прав - Ратибор почувствовал резкую боль в ребрах, от которой у него потемнело в глазах. Бронежилеты марсиан были легкими и эко-номичными, как и все, изготовляемое этой рассудительной нацией. Но попадание с близ-кого расстояния вело к болезненному перелому ребер, что и испытал теперь на себе Рати-бор. Прижавшись к стене, он стоял, ожидая, пока земля перестанет плыть у него под но-гами, и даже не заметил, как рядом с ним оказались Оди Ри с юношей.
  - Ты ранен? - Оди Ри испуганно смотрела на его побледневшее лицо.
  - Ничего..., терпеть можно... в моем рюкзаке, в боковом кармане..., нет, лучше, я сам. Кри-вясь от боли, он достал одноразовый шприц с порцией обезболивающего. Он не любил этот марсианский препарат: после его приема боль временно уходила, но сознание быстро затуманивалось, погружаясь в настоящий бред.
   - Ты что, Ходок, умирать собрался? - услыхал он голос Медведя, и чья-то сильная рука потрясла его за плечо. Видимо, на какое-то время он все-таки потерял сознание, по-тому что стрельба прекратилась, а он уже лежал на земле. Рукав его был закатан, рядом валялась пустая ампула, и Оди Ри смотрела на него испуганным взглядом.
  - Ну вот, я же говорил, что очнется!
  - Что такое, почему не стреляют? - спросил Ратибор, приходя в себя.
  - А зачем им стрелять! Нас они блокировали, - сейчас, наверное, будут предлагать сдаться, - услыхал он голос Ивана, и тут же обрадовался тому, что он был жив.
   Раздавшийся вскоре в громкоговорителе голос, подтвердил его слова.
  - Русские партизаны, сдавайтесь! К чему понапрасну проливать кровь, - вам все равно не выбраться отсюда!
  - О, началось! - с усталостью в голосе сказал Медведь. - Сколько раз я уже слышал это..., и все-таки, как будем уходить, - мысли есть?
  - Пока нет, - честно признался Ратибор.
  Выглядывая из-за угла, он наблюдал, как из воинского барака выбегали солдаты и тут же скрывались между стенами домов, уходя на позиции. Уже совсем рассвело, и их каски виднелись в окнах, за деревьями, мелькали в просветах между серыми стенами. Ему не было страшно, но чувство сделанной им ошибки сверлило мозг: "он сам был виноват в том, что с ними произошло"!
  - Ну что, - на прорыв? - со свойственной ему простотой предложил Медведь.
  - Совсем с ума сошел? Всех положат..., - услыхал Ратибор голос Ивана и улыбнулся.
  - Да, связался ты с нами, сержант...
  - Кто ж мог знать, что их здесь столько! - сказал Медведь. - А ты, Ходок, за часового себя не вини, - это дело житейское!
  Ратибор не ответил, но, как ни странно, от слов Медведя, ему стало легче. Ему то-же захотелось сказать что-то подбодряющее, но говорить было больно, и он промолчал. Головокружение прошло, он поднял голову, и тут только увидал освобожденных им де-вушек:
  - А вы зачем здесь?
  - Мы никуда не пойдем! - твердо ответила одна из них, и по тону ее голоса Ратибор понял, что прогонять их будет бесполезно.
  - Я уже прогонял их, - бесполезно! - пробасил Медведь, - ненормальные!
  - Ну-ка, парни, вооружите девушек, - сказал Иван, - там у них оружия на целую роту хва-тит! Если, конечно, позволит ваш Пророк, - добавил он.
  - Что стоите, - идите! - решительно сказала Оди Ри, - без оружия вы здесь будете только мешать!
  - Во дает! Гляди, завербовала для нас еще вояк! - рассмеялся Медведь, будто бы все, про-исходившее теперь было чем-то совершенно несерьезным. Он помог Ратибору подняться, осторожно взяв его своими сильными руками. - Вот, так, тихонько! - поддержал он, заша-тавшегося Ратибора, будто неверно стоявшего на ногах ребенка. - ну, вот, - герой казак!
   - А это еще что? - воскликнул Иван, заставив всех посмотреть в его сторону. Со стороны поля, из бараков целыми группами выходили преданные, и направлялись к ним.
   Ратибор присвистнул; такого он еще не видал. Ему было известно, что преданные хорошо относились к русским, хотя и понимали, что те всячески вредят той власти, кото-рая и доставила их сюда. Он сам неоднократно выменивал у них продукты, а однажды да-же несколько дней прятался у них раненый, и никто не донес на него. Но эти люди нико-гда не принимали активного участия в противостоянии Земли и Марса, считая насилие неприемлемым для себя. И вот теперь он наблюдал противоположное: десятка два муж-чин явно направлялись к ним, и обалдевшие, не меньше их, марсиане даже не знали те-перь, что предпринять.
   - Преданные, остановитесь! - послышался в громкоговорителе все тот же голос. Но они продолжали идти, не ускорившись, но и не замедлив хода. Ратибор знал, что убийство преданных сурово каралось марсианскими властями, - рациональный Марс никому не по-зволял расходовать живую силу. И, все-таки, в этом движении под прицелами автоматов было что-то достойное уважения, и Ратибор не мог не оценить этого.
   Это было глупо и безнадежно - помогать горстке попавших в окружение людей, но именно эта глупость и заставила Ратибора взглянуть на них по-новому: отодвинутые на самые задворки цивилизации люди, доказывали теперь свое право на справедливость, со-вершено не думая о последствиях.
   - Преданные, остановитесь! - опять повторил голос.
  Ратибор улыбнулся: прямо на его глазах творилась история, и он - обычный воен-ный сталкер, человек без принципов и убеждений, - был к ней, безусловно, причастен.
  Глава IX
  Капитан Шварцманн. Продолжение
   Целую неделю Шварцман пытался сломить упорство девушек. Вначале это не стоило ему никаких особенных усилий; достаточно было лишь отдать все необходимые распоряжения, а именно - заставить несчастных голодать, и ждать пока эти вынужденные меры принесут результат. Но время шло, а упорство девушек не ослабевало. Шварцман начинал нервничать: много курил и почти не гулял, проводя большую часть своего време-ни в обществе перезрелого лейтенанта Вайса - бывшего менеджера по продажам, - весьма посредственного преферансиста, и, по всей видимости, полного неудачника по жизни. Сильно приземленный интеллект лейтенанта делал практически невозможным их обще-ние, и если бы не карты, Шварцманн попросту сошел бы с ума в этой дыре или же спился, как это тайком делали многие служившие здесь солдаты и офицеры.
   По прошествии недели, он уже был готов прекратить истязания девушек, но штаб неожиданно отказал ему в этом, приказав увеличить усилия, поскольку организованная после нападения облава не дала никаких результатов. После этого Шварцманн оконча-тельно упал духом, потому что дело его начинало все сильнее отдавать "тухлятиной". Од-нако натура его была устроена так, что именно в такие моменты в нем просыпалось небы-валое упрямство, и почти полностью исчезала осторожность. Налившись гневом, он ре-шил продолжить голодовку, тем более что наблюдавший девушек врач утверждал, что они еще были далеки от опасной стадии истощения.
   И снова потянулись дни ожиданий, наполненные днем утомительной жарой, а ве-чером - неизменным обществом Вайса, рассказывавшим ему о своей несправедливо тяже-лой судьбе и проигрывавшим с горя иногда по нескольку марсианских фунтов за вечер.
   Население ашема вело себя спокойно, как и следует себя вести настоящим предан-ным, но Шварцманн все чаще ловил на себе тяжелые взгляды тех, кто должен был отно-ситься к нему как к непререкаемому авторитету. А после того, как однажды ночью он об-наружил у себя под подушкой гадюку, - Шварцманн сделался осторожней, и, уходя иску-паться в протекающей неподалеку речке, брал с собой рядового Бернта - настоящего слу-жаку, сильного и жилистого, как и все работники марсианских рудников. И проплыв, по-ложенные ему десятка два метров, - подобно большинству марсиан он совершенно не умел плавать, - он то и дело поглядывал в сторону Бернта, терпеливо ожидавшего оконча-ния водных процедур господина офицера.
   Так проходило время между допросами, которые Шварцманн устраивал упорство-вавшим девушкам со скрупулезной точностью три раза в течение суток. Так он и прово-дил эти дни, все чаще ностальгически вспоминая свою жизнь в штабе: интеллектуальную компанию офицеров разведки, задушевные беседы в ресторане, и некрасивую, но необы-чайно страстную Миру Вебер - сержанта медицинской службы с мощными, жизнеутвер-ждающими бедрами и пожирающей его улыбкой...
  "Неужели тогда он был счастлив? И долгие, обстоятельные доклады туповатому полковнику Бреггеру, и обязательное присутствие на исполнениях смертной казни осуж-денным военно-полевым судом солдатам и офицерам, а после - задушевные беседы с ис-томленной от любви Мирой, - неужели все это настолько успело сделаться частью его са-мого, что теперь он вспоминал об этом с такой радостью?" Шварцманн не мог ответить на этот вопрос, но знал точно, что именно здесь он впервые испытал какую-то изнуритель-ную усталость от войны, и причиной тому были, всего-то, трое молоденьких, ничего не знавших о жизни девушек.
   Эта усталость не могла вылиться у него ни в пьянство, ни в какой-нибудь иной по-рок, - для этого он был слишком хорошо воспитан, - неожиданно для него самого она вдруг вылилась у него в давно позабытую юношескую страсть к сочинительству. Все на-чалось с того, что в один из таких безнадежных вечеров он просто взял ручку и описал один случай, рассказанный ему на допросе, одним, чудом спасшимся из лап смерти лейте-нантом. Случай этот еще тогда потряс его своей ужасающей жестокостью, но душа Шварцманна всегда была скупа на переживания. "Почему же именно теперь он уселся за письменный стол и просидел за ним до самого рассвета, записывая свои мысли и перечер-кивая их по нескольку раз. Что так оголило его чувства, обнажило нервы, заставило исте-кать кровью чернил, хлещущих, казалось, из самого сердца! Ведь еще по дороге сюда, везший его водитель напомнил ему в разговоре об "ожившей русской снайперше", не вы-звав при этом у него никаких чувств. Нет, дело было в другом..., дело было в этих упор-ных девчонках, показавших ему, боевому и не однажды раненому офицеру, его истинное место..., против которого теперь так упорно и восставала его душа."
  Тогда он посчитал все, произошедшее с ним просто вызванным усталостью наваж-дением. Но на другой день, придя после утренних допросов, которые опять не дали ника-ких результатов, он, вместо того, чтобы завалиться спать, стал перечитывать свои испи-санные страницы уставшими от бессонной ночи глазами. Причем делал он это с такой ли-хорадочной поспешностью, будто бы назавтра у него заканчивался контракт с беспощад-ным издателем, и ему грозила солидная "неустойка". Промучившись еще одну ночь, и, оставшись, наконец, довольным написанным, он назвал свой рассказ "Случай в русской деревне" . Он спрятал исписанные листки на самое дно своего дорожного чемодана, по-нимая, что у себя дома его не напечатает ни одно, уважающее себя издательство. В по-следние годы марсианские спецслужбы неустанно выискивали среди своих сограждан "крамолу", и, конечно же, находили ее.
  Весь день после этого он ходил спокойный и удовлетворенный собой, ни разу не вспомнив о "висевшим" на нем деле. Но уже на следующий день им вновь овладело непо-нятное беспокойство и странное, совершенно новое для него томление души. Сбежав от Вайса, он опять сел за работу, пытаясь описать историю жизни одного, случайно встре-ченного им танкиста. Ошалелая от духоты летняя ночь обострила его восприятие, и он все писал и писал; то вскакивая и начиная прохаживаться по комнате, то - опять садясь за стол, и глядя перед собой красными от бессонницы глазами. Он уже знал, что назовет этот рассказ "Танковая атака" , и что если о нем станет известно соответствующим органам, то вся его карьера будет в одночасье окончена, потому что здесь уже была не просто крамо-ла, а самое неприкрытое осуждение Великой войны. Но он все писал и писал, словно сама судьба подгоняла его, некогда холеную, а теперь испорченную после ранения грубо нало-женными швами руку.
  Тут он и услыхал стрельбу, заставившую его выскочить из своей кельи, - полураз-детым, с автоматом в одной руке и наспех захваченным запасным магазином - в другой. Уже потом в его сознании мелькнула мысль о том, что он не успел убрать со стола свои листки бумаги, и что почерк его достаточно разборчив, чтобы любой, случайно забежав-ший к нему солдат, мог ознакомиться с его сомнительным литературным трудом..., но Шварцманн уже не мог остановиться, и верность той мысли вспомнилась ему уже потом, после всей, произошедшей тогда заварухи. А теперь он бил по щекам, спавшего пьяным Вайса, и, приведя в чувство, заставил его собрать людей, после чего взял на себя командо-вание, начав самое обычное, вполне заурядное сражение, которому впоследствии суждено было стать историческим.
   Это сражение, за которое потом Шварцманна судил военно-полевой трибунал, раз-вивалось вполне логично, не доставляя ему, столь свойственных командирам мучений при выборе плана действий. Вначале он, согласно существовавшим инструкциям, собирался лишь блокировать проникший к ним отряд диверсантов, продержав их до прихода группы быстрого реагирования. Кстати говоря, в этом он получил полное заверение в штабе бри-гады, с которым незамедлительно связался. По этой причине распоряжения Шварцманна носили, скорее пассивный характер: он не бросал солдат в бессмысленные атаки на ук-рывшегося за стенами складов противника, да и не пытался уничтожить смелую группу, справедливо полагая, что между совершенным нападением и расследуемым им убийством вполне может существовать связь.
   Когда же он увидал шествие преданных, то вставшей перед ним дилемме, пожалуй, не позавидовал бы ни один марсианский офицер. Отдать команду открыть огонь означало уложить на месте несколько десятков пар рабочих рук, что было бы равносильно тому, чтобы собственноручно утопить в реке взвод новейших танков типа "лев". Однако годы войны воспитали в Шварцманне решительность, и он непременно сделал бы это, если бы знал, что в ближайшие сутки помощь к нему не поступит. Но, в том-то и дело, что узнал он об этом уже позже, когда, благодаря его приказу "не стрелять", толпа преданных спо-койно присоединилась к диверсантам, пополнив их ряды.
   Лишь спустя полчаса он получил это, столь важное для него сообщение, в котором чей-то неприятный голос в раздражении кричал о том, что все оперативные группы бро-шены в Западный сектор, где было совершено организованное нападение на энергостан-цию. Словно упиваясь своей безнаказанностью, "голос" добавил, что помощь придет к нему не ранее полудня, и что он должен сам "как-нибудь разобраться с кучкой забредших к нему бандитов".
  Шварцманн выругался как рудокоп. Чувствуя, как дергается правая щека, что стало случаться с ним после контузии в моменты сильного волнения, он приступил к решитель-ным действиям, когда на стороне диверсантов было уже едва ли не все мужское население ашема. Присущим множеству боевых офицеров чувству, он понял, что теперь ему уже не-чего было терять, и это чувство, возможно первый раз в жизни, полностью развязало ему руки.
  Глава X
  Противостояние
   Ратибору еще ни разу не доводилось участвовать в таком жестоком сражении. Только лишь они успели вооружить, неожиданно пришедших к ним на помощь предан-ных, как марсиане открыли по ним такой плотный огонь, что даже ему, по праву считав-шему себя волком войны, сделалось по-настоящему страшно.
   Ратибор хорошо знал, что армия Марса испытывала на Земле большие трудности, связанные с катастрофической нехваткой людских ресурсов. Мобильные ОБРы носились по бескрайним просторам русских сел и деревень, пытаясь погасить вспыхивавшие то тут, то там очаги военных конфликтов. Покрытые грязью и чужой кровью бойцы ОБРа едва успевали сгрузить убитых и раненых, и, получив пополнение, отправлялись в погоню за новыми народными мстителями по ужасным дорогам разоренной, но не желавшей поко-ряться страны.
   Но армия Марса никогда не знала трудностей с боеприпасами. Даже солдат, сопро-вождавший машину с продуктами внутри мощного укрепрайона, был вооружен так, что этого хватило бы для небольшого диверсионного отряда, совершавшего рейд по марсиан-ским тылам. Прекрасный скорострельный "мэм", - как сами марсиане называли пехотный автомат ММ-70, легкий, но прочный бронежилет, гранаты, несколько боевых ножей, с ко-торыми марсиане обходились с виртуозностью матерых уголовников, удобный скоро-стрельный пистолет "вульф" с несколькими обоймами, и, конечно же, медицинский пакет с разными препаратами, изготовленными неутомимой марсианской промышленностью. Весь этот груз марсианский солдат постоянно таскал на себе, сначала под страхом серьез-ного взыскания, а затем, изведав неудержимую русскую отвагу - из чувства самосохране-ния.
   Но если таково было вооружение одиночного солдата, то вооружение взвода, по-мимо этого, включало в себя еще несколько пулеметов и гранатометов, а также весьма по-любившиеся марсианам за время войны на Земле огнеметы, наносившие страшные ожоги и заставлявшие даже самых бывалых бойцов хрипнуть от собственных криков боли. Когда ресурсы Земли истощились настолько, что танковые рейды земных армий рассчитывались не из оперативной необходимости, а по тому, какое расстояние сможет преодолеть танко-вое подразделение до момента, когда у него закончится энергия, - пехотный взвод марси-ан при умелом руководстве мог противостоять такому "истощенному" взводу танков, с большими шансами на успех.
   Все это было известно Ратибору, но, несмотря на это, в первые минуты обрушив-шегося на них шквала марсианской ярости, он был не только оглушен разрывами, но и просто подавлен мощью направленного на них огня. При этом мысль о том, что их про-тивником был, всего лишь взвод, - только обостряло возникшее у него чувство безысход-ности. Когда отупение первых минут боя начало уступать приобретенному годами опыту, Ратибор пришел в себя, оглядевшись вокруг. Длинный коридор, проходивший вдоль всего здания склада, утопал в облаке пыли. Там теперь слышались стоны и кашель; в разворо-ченную гранатой дыру прорывался воздух, ее острые края были покрыты чем-то красным, теплым и вязким...
   Но преданные выстояли. Ни один из этих, привыкших к мирному сельскому труду мужчин, не побежал, и Ратибор подумал, что он уже тогда знал, что они не побегут, когда видел, как спокойно шли они перед дулами автоматов, словно сам Пророк заменил их плоть на непокорную пулям небесную материю.
  Когда первый шквал огня окончился, он побежал вдоль коридора, сам не осознавая, что ему теперь более всего хотелось увидать Оди Ри. Произошедший с ним шок даже на время притупил действие лекарства, вернув ему ясность мысли. Перекрывая стоны, он выкрикивал имя девушки, легкомысленно проходя мимо окон, пока его не схватила силь-ная рука Медведя.
  - Ты что, сдурел, Ходок? Обкололся своими препаратами? На тот свет захотел без очере-ди..., там твоя женщина! - он указал в одну из комнат, сочувственно посмотрев вслед метнувшемуся туда Ратибору. Сам он уже долго не мог отыскать себе спутницу, с тех пор как потерял жену во время эпидемии "красного гриппа" двадцать первого года, унесшей сотни тысяч жизней, но врожденная отзывчивость не оставляла его равнодушным к пере-живаниям тех, кому удавалось сохранить счастье в эти лихие годы.
   Ратибор заскочил в какую-то небольшую темную комнату с развешенными по сте-нам огромного размера фото обнаженных мускулистых девиц - эталона женской красоты Марса. Там он увидал Оди Ри, - напуганную, обсыпанную пылью; брошенный на пол ав-томат был прижат ногой распластанного рядом окровавленного человека.
  - Ты не ранена? Ответь! - Ратибор потряс ее за плечи, но она не отвечала, глядя на него непонимающими глазами. - Уходи отсюда, они тебя не тронут! Слышишь меня? Уходи сейчас! - Он с силой сдавил ее руки в своих; от боли девушка вскрикнула и пришла в се-бя.
  - Я никуда не уйду..., - сказала она с тем упрямством, которое, как уже успел понять Ра-тибор, было отличительной чертой всех этих людей.
  - Ну и черт с тобой! - разозлившись, крикнул Ратибор.
  Она улыбнулась: - не черт, - Пророк...
  - Какой Пророк? Хватит уже верить во всякие бредни, которым научили вас марсиане! Нет никакого Пророка, есть лишь жизнь, боль и смерть, и никто кроме нас самих не может решать, что нам выбрать! - он взял ее за плечи, - ты понимаешь это?
  - Понимаю..., - улыбка не сходила с ее губ, - но Пророк есть..., Пророк - это ты...
  Ратибор плюнул в сердцах.
  - Медведь, сейчас они пойдут в атаку, - подготовь людей! - закричал он, понимая, что у него нет времени на уговоры.
  - Пойдут, пойдут, Ходок, - не сомневайся! - услыхал он голос Медведя, как всегда бодро-го и готового к действию.
   Ратибор вышел в коридор. В оседавшей пыли стали видны трупы людей; оторван-ная кисть со скрюченными пальцами лежала в оконном проеме, под ногами хлюпало что-то вязкое. Огонь прекратился; настала хорошо знакомая Ратибору тишина, отделяющая жизнь от смерти; та самая, во время которой необстрелянные юнцы рвут на себе одежду и от волнения обкусывают до крови губы.
  - Вынести убитых, перевязать раненых! - скомандовал Ратибор, слыша свой голос будто бы откуда-то издалека, - вновь начинало сказываться действие лекарства. Его послуша-лись: несколько преданных взялись за трупы, потащив их к двери.
   Вдруг что-то теплое ткнулось ему в ногу.
  - Бес, это ты? Уходи отсюда!
  В ответ пес тихо зарычал, показывая своему хозяину, что не любой его приказ он может выполнить.
  - Тогда уйди и не мешай мне! - вконец разозлился Ратибор, уже дважды за последнее вре-мя стерпевший непослушание. Незаслуженно обиженный пес гордо удалился вглубь ко-ридора; преданные уважительно уступали ему дорогу.
  ... - Приручил дикого пса..., на такое способен только Пророк..., - послышались негром-кие голоса, но Ратибор не слышал их, - он уже обсуждал с Медведем план обороны зда-ния, и тут марсиане пошли в атаку.
   Поднимая пласты человеческой истории нашего мира, убирая с нее танки и пуле-меты, гениальные картины и первый паровой двигатель; отставляя в сторону Христа, Ма-гомеда, Будду, и других предвестников Вечности, - мы увидим дикого и здорового древ-него человека, в его стремительном желании выжить в приютившем его суровом мире. Вот он сидит в засаде, выжидая, когда влекомое облавой животное свалится в им же при-готовленную яму, сплошь утыканную клиньями со смертельно заостренными концами. Его гибкие мышцы напряжены, в его пронзительных глазах готовность и решительность; его великолепный слух "видит" несущегося к нему зверя, "чувствует" его хищную силу...
   И вот он уже видит его, несущегося навстречу своей гибели; его мощные лапы и похожую на каменный валун грудь. Он боится зверя, но этот страх придает ему силы, а его, ожидающая дома голодная семья, - ненависти.
   И вот оно: треск ломаемых сучьев, грохот падения, крик боли, - и какая-то неведо-мая сила подбрасывает его, вместе с другими, - злыми, голодными и необычайно счастли-выми, обрушивая на израненное, но еще сильное тело их жертвы, копья и тяжелые камни.
   Атака - выбор сильного, последний довод природы в пользу того, кто выиграет свою жизнь ценой чужой. Самое честное, что только есть в мирах; единственное, что род-нит человека и зверя в их извечном желании наслаждаться жизнью и приносить потомст-во.
   Шварцманн не предполагал, что настолько озвереет. Схватив в руки автомат, и за-орав во все горло, подобно пьяному рудокопу, он бросился вперед, на полуразрушенный склад. Он, тот, что всего лишь несколько лет назад вряд ли смог бы ударить человека по лицу, теперь влетел в развороченную гранатой дверь, заколов штыком какого-то, бросив-шегося на него человека. Это он со всего размаху ударил тяжелым прикладом другого, по всей видимости, сломав ему челюсть... он, а не кто иной, радостно закричал, когда бро-сившийся на него откуда-то из темноты коридора противник, мягко осел на пол, "схва-тив" от него пулю в живот.
   Шварцманн никогда бы не подумал, что способен на такое. Три года спокойной, размеренной работы, среди окружавших его ужасов, смертей и бомбежек, казалось, легли на дно его души тяжелым осадком, и только теперь поднимались вверх, покрывая его соз-нание темной, непроницаемой завесой. "Это Россия", - сказал ему как-то знакомый под-полковник.
  - Это Россия..., - сказал он теперь, быстро и спокойно сменяя магазин.
  - Ребята, мы почти завладели зданием! - закричал он, не узнав собственного голоса, - еще один бросок и дело будет окончено!
   Но тут Шварцманн ошибся. Уже через пять минут он позорно бежал вместе со своими бойцами. Их просто вытеснила встречная волна нерассуждающей живой силы; она опрокинула их, сломав кости, оставив на изрешеченных окнах темно-красные внутренно-сти.
   Отупелый и грязный, непомнящий себя от только что пережитой схватки, со жгу-чей болью в раненом плече, Шварцманн глотал неразведенный спирт, облизывая окровав-ленные губы, и смотрел на то, как проносили мимо его вчерашнего карточного партнера Вайса с проломленным черепом. Один глаз Вайса вытек, - другой же отвратительно бол-тался на длинном, тонком нерве. К горлу Шварцманна подкатил ком, его нижняя челюсть предательски задрожала, и он заплакал.
   ...Атака окончилась. Внезапно воцарившаяся тишина казалась огромным камен-ным мешком; она давила, пугала, путала мысли. Ратибор сидел, привалившись к стене; одурманенное препаратом сознание, хваталось за окружавшие его мелочи: трещина на стене..., беспокойный жук, ползущий по прикладу автомата..., ссадина на лице Оди Ри..., она плачет. Сейчас ему хотелось подумать о чем-то главном, о том, что настойчиво крути-лось в голове: "О чем это он? Вот, напротив него умирает человек..., совсем еще не ста-рый..., совершенно незнакомый ему..., ах, да, - смерть, конечно, смерть! Он хотел поду-мать о том, что ему совсем не хочется умирать"! - Ратибор с радостью схватился за эту мысль, внезапно выхваченную им из мертвого холода затуманенного мозга.
  "Надо же, как получается, - десятки лет люди жили просто так: ходили на работу, мечтали о покупке квартиры, делали сбережения..., и вот теперь осталось только одно - жизнь. Какое смешное слово! Как будто кто-то ударил по струнам, дав им возможность на миг заявить о себе в пустоте мироздания, пока энергия удара заставляет, против их воли, нарушать великое безмолвие бытия..."
  - Ратибор, сделай что-нибудь. - Сначала он увидал движение губ сидевшей напро-тив Оди Ри, а лишь потом разобрал смысл ее слов.
  - Что?
  - Спаси нас...
  - Как?
  - Ты должен знать..., все преданные говорят, что ты должен знать!
  - Я должен знать, - повторил он за девушкой, и улыбнулся, - я должен знать...
  Глава XI
  Космический романтик
   Откинувшись в глубоком кресле, и блаженно закрыв глаза, Лигет Эрр слушал му-зыку. Его немолодое, покрытое морщинами лицо, никогда не знавшее омолаживающих препаратов, хранило на себе следы всей его долгой, и весьма бурной жизни. Подобно из-резанному ущельями грунту необитаемой планеты, морщины на его лице шли глубокими и длинными бороздами, отходя от них причудливым переплетением мелких, пересекаю-щихся сеточек, напоминающих кору молодого ангра - священного дерева воинов, пре-ступников и авантюристов. Лигет Эрр относился к категории последних: это был человек без семьи, без дома и без родины, и его, стоявший на рейде корабль, конечно же, не имел разрешительной грамоты на путешествие по Диким мирам, еще не охваченным оком ве-ликого Императора.
   Если бы кто-нибудь из его команды отважился спросить его, что они делают здесь, в этой забытой Тьмой галактике, и если бы вопрос этот был задан ему в те редкие минуты, когда Лигет Эрр пребывал в миролюбивом настроении, - в противном случае несчастный рисковал попросту лишиться жизни, - он бы, наверное, просто рассмеялся в ответ, как де-лал всегда, если сам осознавал нелепость своего поступка. Но, принадлежа к роду Окта-орнов, - правда, в весьма далеком родстве, - он унаследовал их главное отличительное ка-чество - страшное упрямство, а потому упорно оставался здесь, в акватории Земли, не-смотря на полную безнадежность своего положения. Но дорога в пределы Империи была для него закрыта на ближайшие несколько лет, и, - как резонно рассудил сам Лигет, - если уж Тьма заставила его пережить страшные годы бездействия, то сделать это следовало именно здесь, на самых задворках обитаемых миров, в Солнечной системе.
   Лигет Эрр принадлежал к тому редкому типу романтиков, чье обостренное чувство справедливости не позволяет им спокойно существовать в цивилизованном обществе, по-скольку любая цивилизация основана на подавлении личных прав и свобод некими обще-ственными правилами. Эти, так называемые "общественные правила", нормально воспри-нимаемые подавляющим большинством людей обычных, виделись Лигету Эрру как лице-мерие среди "сильных мира сего" и страх всех остальных, - от них зависящих. Поэтому, прослужив три года в Пограничном легионе, он четыре раза приговаривался к телесным наказаниям за неподчинение старшим по званию, а на пятый, после нанесения увечий ос-корбившему его офицеру, - к двадцатилетней каторге на Цорне 7, что было, фактически, равносильно смертному приговору. На этом его молодая жизнь должна была бы окон-читься, но тут о нем неожиданно вспомнила Сан Линь, доводившаяся ему настолько даль-ней родственницей, что Лигет и сам не смог бы соединить ее с собой с помощью причуд-ливого генеалогического древа любвеобильных лордов рода Октаорнов.
  О своем родстве с этим великим родом он знал лишь со слов деда - известного в те времена пирата. Дикий, жестокий и совершенно необузданный в периоды "возлияний", он всем сердцем привязался к маленькому Лигету, заменив ему родителей, которых мальчик лишился еще в раннем возрасте. Вращая своим единственным глазом, - другой был искус-ственным и всегда зловеще смотрел, казалось, в самую Бездну, - он много рассказывал Лигету о своих странствиях и о превратностях глухой к справедливости судьбы. Он же поведал ему о своей красавице-сестре, доводившейся Лигету родной бабкой, соблазнив-шей когда-то давно юного Дерреналла Октаорна во время одной из его оргий, на которые этот отпрыск был падок всю свою короткую и бурную жизнь.
  Но юная дева, все-таки, запала ему в душу, так что, будучи уже на смертном одре, он даже хотел отписать ей состояние, и, как говорили, даже составил соответствующую бумагу. Но после его смерти документ этот был странным образом утерян, и юной Йенее пришлось самой воспитывать сына, - будущего дядю Лигета, вступив в трудный бой с Ее всевластными величествами Голодом и Нищетой.
  Таково было происхождение Лигета, в жилах которого текла древняя кровь Окта-орнов, а в воображении, благодаря деду, с детских лет стояли картины дерзких пиратских абордажей и следовавших за ними разгульных пиршеств. Впоследствии, уже будучи взрослым, Лигет понимал, что такая "смесь" никогда бы не сделала из него сытого тор-говца или прилежного рабочего. И даже то, что дед его окончил свою жизнь в одной из ужасных имперских тюрем, уж не могло ничего изменить в отношении Лигета к жизни, воспитав в нем пожизненного бунтаря и прирожденного авантюриста.
   В социальной лестнице Империи Сан Линь стояла настолько высоко от Лигета, что он мог бы смотреть на нее, как на богиню, если бы это позволило ему врожденное чувство гордости. Тем не менее, Сан Линь могла все: завести себе любовника из императорской семьи, снарядить флот в сотню боевых кораблей, убить любого гражданина Империи, ис-ключая, разве что, семью самого Императора. Поэтому ей, конечно же, ничего не стоило выкупить Лигета, и еще несколько десятков таких же смертников, "умертвив их от боло-тистой лихорадки" в списках начальника конвоя. При этом самому Лигету она сказала при встрече со свойственной Октаорнам прямотой, что сделала это, исключительно с целью испортить карьеру одному высокому чиновнику, наслав на него Императорскую комис-сию.
  Лигет отреагировал на это спокойно. Он, конечно же, не поверил своей "высокой родственнице". Как бы это ни казалось странным, но Лигет тогда был уверен, что в ней, отчего-то, проснулось самое настоящее милосердие по отношению к несправедливо забы-тому побочному потомку ее рода. Он прочитал это в ее глазах, когда она вызвала его для короткой аудиенции, не дав даже сменить ярко-красную тюремную робу. "В самом деле: ну, кому охота вешать себе на шею такого "бедного родственника" как он, чтобы потом до конца жизни снабжать деньгами его самого, а потом и его незапланированных детей!" - думал Лигет, слушая ее болтовню насчет сведения каких-то там счетов, и меряя наметан-ным мужским глазом аппетитную грудь своей "высокой родственницы".
  Однако, после такого "объяснения", он, конечно же, наотрез отказался взять от нее деньги, получив взамен заинтересованный взгляд его "благодетельницы", ибо, как было известно Лигету, Октаорны всегда по достоинству ценили гордость. Эта их встреча и, воз-можно, этот взгляд, и явились причиной тому, что теперь он торчал здесь, вот уже два го-да, занимая все свободное время прослушиванием воистину божественной музыки этой безнадежно отсталой в техническом отношении цивилизации.
  Мимо ног Лигета пробежал на своих быстрых тоненьких ножках змеевидный тара-кан. Приоткрыв глаза, он проводил его невнимательным, погруженным в созерцание кра-сот самой Бездны глазом; концерт для фортепиано Моцарта окончился, и он запустил Чайковского, позволив себе еще полчаса блаженства. Морщины его разгладились, лицо будто бы посветлело..., ощупавший его ботинок своими длинными щупальцами змеевид-ный таракан, побежал дальше, мерно стуча по гибкому металлоидному полу старого, вре-мен Великой войны корабля...
  ...Больше удача не улыбалась Лигету; всего остального он добился сам, собствен-ным умом, хитростью и отвагой. На Грее, его, вечно неблагополучной, родной планете, куда он прилетел к своему брату, вновь началось восстание, и он решил не упускать такой шанс. Собрав команду из таких же ловцов удачи, он захватил боевой корабль император-ского флота, пополнив ряды пиратов, наводнявших в те смутные времена бескрайние океаны космического пространства Империи.
  Лигет оказался талантлив. Его дерзкие рейды заставали врасплох сторожевые ко-рабли, и, жаждавшая встречи с ним "красная малютка" (так называли плеть с острыми на-конечниками, избиению которой подвергались пойманные властями пираты), так и не кос-нулась его спины. Команда его росла и быстро набиралась опыта. Старый, довоенной кон-струкции корабль, постепенно обрастал новейшим вооружением, и внушал страх даже одиноким военным судам. А уже через год на дикой, незаселенной Кальминии Стее, у Ли-гета была база, где среди густых тропических зарослей его команда отдыхала после опас-ного плавания: залечивала раны и хоронила убитых товарищей. Лигет был зол и весел; лопавшиеся от несправедливости миры были не властны над ним. Согласно своей детской мечте он жил теперь по законам чести, а не по продажному Кодексу законов Империи.
  Так было вплоть до 19-го года правления Кардама VIII, когда в Империи началась масштабная кампания по истреблению пиратов. Ее начал новый первый министр - моло-дой и честолюбивый отпрыск древнего рыцарского рода. Заключив мир со всеми враждо-вавшими с Императором домами, он буквально наводнил имперское пространство эскад-рами, рыскавшими в поисках пиратских кораблей, а также мест их базирования. Лигету сделалось несладко; забившись на окраинную галактику Йанн, он довольствовался тогда лишь редкими партиями наркотиков и оружия, шедших из миров Хаоса созвездия Волка. Добытого едва хватало на плату его команде и содержание корабля, что с годами все чаще требовал ремонта. Отважный, но рассудительный, - Лигет начал задумываться о том, что-бы на какое-то время "лечь на дно", но тут судьба свела его с самим Роффом Ши - моло-дым наследником знаменитого рода Драконов.
  История Империи уже с трудом могла установить то время, когда бы род Драконов не воевал с императорской властью. Он и теперь находился с ним в состоянии войны, не-смотря на формально заключенное перемирие, и однажды Лигет получил официальное предложение вступить в эскадру доблестного Роффа для продолжения священной войны против тирании Кардама VIII. Лигету всегда были чужды столь высокие цели, но будучи человеком практичным он быстро уловил выгоду от такого покровительства, особенно в столь трудное для него время. Вскоре он дал согласие знаменитому лорду, разрешив на-рисовать на бортах своего корабля известные во всех обитаемых мирах "когти" рода Дра-конов. Он, скрепя сердце, нацепил на себя темно-коричневую форму с кроваво-красными знаками отличия, и отработал до мастерства "драконовскую" форму приветствия в виде нелепого приставления вытянутой в струнку правой руки к виску, - "что поделать: покро-вительство никому в мирах не давалось бесплатно"!
  Тогда-то он и познакомился с Земом Ло, по прозвищу "Бутылка", - обычным собу-тыльником, сыгравшим роковую роль в его полной опасностей жизни. Зем служил на флагмане Роффа третьим капитаном, и больше всего на свете любил борьбу на руках и напиток из пардо такой крепости, что после него лицо его приобретало тот самый тяжело-красный цвет, который имели коллекционные бутылки с ромом, веками производимым "драконами" на богатой виноградниками, живописной Арее. Там, на Арее, Зем и получил свое прозвище, вместе с одной, трудноизлечимой венерической болезнью, покрывшей его лицо глубокими рытвинами оспин.
  ...Лигет помнил, что это было на рейде Ритты - загаженной выхлопами, высосан-ной нефтекачками планете, где они проводили все свое свободное время в бесстыдстве тамошних кабаков, наслаждаясь теми липкими взглядами, что бросали оголодавшие, - в прямом смысле, проститутки на их "твердые" имперские фунты. Тогда-то, уже изрядно покрасневший от действия "пардо", Зем и рассказал Лигету о том, как они отправились в далекую Солнечную систему для того, чтобы отыскать там Сан Линь - давнего врага Роффа и всего его рода. Лигет был уже прилично пьян, и на коленях у него удобно уст-роилась не очень молодая, но еще вполне "ликвидная" путана с искусственными волосами цвета шерсти клыкастого кроба, но он внимательно слушал товарища, упорно уворачива-ясь от назойливых ласк нетерпеливой девки.
  - Ты только представь себе: ей все-таки удалось ускользнуть! - говорил Зем, и от выпитого пардо глаза его светились каким-то потусторонним блеском. - Она катапульти-ровалась на планету, как только их системы обнаружили наш крейсер. Когда же мы были на месте, на нас вдруг напал ее сумасшедший капитан, столь виртуозно атаковав нашу громадину, будто бы его наставником была сама Тьма! Он умудрился выпустить по нам несколько залпов, и даже пробить в одном месте обшивку, разметав в пыль весь четырна-дцатый орудийный отсек..., - такого ущерба "Меч Судьбы" не получал со времен Вели-кой войны!
  Лигет засмеялся; он никогда не употреблял наркотических напитков, а потому, сколь страстно бы он не предавался разгулу, он всегда сохранял ясный ум, что, кстати го-воря, нередко спасало ему жизнь.
  - Опять ты заливаешь, Зем! Третья чашка "пардо", явно, была для тебя лишней! Не зака-зать ли тебе просто сок из листьев гуаро?
  - Я не вру! - заорал Зем, и от возмущения оспины на его лице побагровели, сделавшись похожими на кратеры вулканов. - Пусть Бездна заберет меня в свои Чертоги, если я хоть что-нибудь изменил в своем рассказе! - Сказав это, он выпил залпом принесенную ему чашку, и пролившееся мимо зелье полилось по его щекам отвратительными черными струйками.
  - Официант, еще чашку, и только попробуй мне примешать туда синтетику, - я тебе голову оторву! - заорал Зем во всю глотку, хотя никто тут не собирался подобным образом шу-тить с отчаянными "волками" Роффа. Потом взгляд его остановился, на ожидавшей своей очереди путаны, и он скривился.
  - Какая же она, все-таки, страшная, Лигет! И как ты только собираешься попасть с ней в "сад удовольствий"!
  - Что было потом? - оборвал его Лигет.
  - А, заинтересовался! - рот Зема скривился в усмешке. - Потом этот сумасшедший наска-кивал на нас как алдегарский волк на шипастого кабана, но после очередного маневра не удержался на скоростном пороге и вылетел из пространства навстречу к самой Тьме!
  - Хватит о нем..., что стало с Сан Лин?
  - А, эта гадина..., она высадилась где-то в горах... Рофф, конечно же, не отступился, - ты его знаешь, - и послал за ней одного из этих фанатиков - рыцарей Ордена..., да и мы не спали несколько суток, продежурив у мониторов, но сигнала об обнаружении так и не по-ступило. Это было странно, - подумали мы, - поскольку, зная то мастерство, с которым эта тварь может бороться за свою жизнь, Рофф дал этому рыцарю "жучок"..., ну, радиомаяк, которым тот должен был "пометить" эту тварь в случае неудачи...
  А потом лорд Рофф закатил настоящий пир, на котором пардо можно было хлебать галлонами. Он ведь понимал, что шансов вернуться у твоей родственницы уже не было, а значит, падение рода Октаорнов было теперь лишь вопросом времени!
  - Там, на той планете, была война?
  - Ну, конечно, где же теперь нет войны! - Зем удивленно пожал плечами. Внимание его ослабевало, после изрядной дозы "пардо" его начинало клонить в сон.
  - Что было потом? - потряс его за плечо Лигет, понимая, что сейчас его товарищ унесется в далекие "сады удовольствий", откуда вытащить его будет не под силу в ближайшие су-тки.
  ...- Что? С кем?
  - С Сан Линь!
  - С Сан Линь, с этой стервой, уничтожившей почти все население моего родного города во время Великой войны! - Выпитая доза давала о себе знать, - Зем уже впадал в наркотиче-ский транс, часто оканчивавшийся у него мертвым сном или бешеными галлюцинациями.
  - Хватит нести чушь, меня не интересует твой родной город! Что стало с Сан Линь? Чем все закончилось? - Лигет с такой силой тряхнул Зема, что нему на какое-то время верну-лось чувство реальности.
  - А, что стало с ней? - заговорил он, как ни в чем не бывало, только глаза его уже смотре-ли куда-то в пустоту, - наши системы слежения засекли через два месяца, а анализаторы показали, что она была беременна. Это было весьма странно, ведь если тот рыцарь Тьмы все-таки вживил в нее "жучка", то почему он заработал так поздно...
  - Хватит рассуждать, Зем, - что стало с Сан Линь?
  - Рофф не решился убивать ее..., чтобы не портить чести рода Драконов..., дурак..., такую суку..., надо было убить...
   Последние слова Зем произнес, уже засыпая. Очередная, принесенная ему чашка "пардо" так и осталась стоять на столе, издавая отвратительный запах. Увидав, что его товарищ уснул, крашеная путана тут же схватила ее, и опустошила в два больших глотка.
  - Ну, моряк, - теперь я за себя не ручаюсь..., - сказала она, и ее бесцветные глаза подерну-лись дурманом необузданной страсти.
  - Какая мерзость! - глядя на ее измазанные черной жижей губы, сказал Лигет, но высту-павшая из выреза откровенного платья грудь манила идеальными формами доморощенно-го пластического хирурга. Лигет отодвинул его еще дальше, распаляя себя перед предсто-явшим ему "абордажем".
   Лигет открыл глаза. Змеевидный таракан шуршал теперь своими лапками где-то за кроватью, нарушая царившую в его каюте гармонию. Лигет выключил музыку и запустил генератор ультразвука - убить змеевидного таракана на корабле считалось плохой приме-той. Ошеломленное звуковой атакой существо, забарабанив по полу, спешно покинуло каюту, скрывшись где-то в расщелинах перегородок. Пробило восемь гонгов; Лигет потя-нулся, разминая крепкое, сотканное из одних сухожилий тело, и направился на капитан-ский мостик, проверить ночную вахту.
   Лигет Эрр не приснился тогда, метавшемуся в бреду Ратибору. Он был вполне ма-териален, также как атом, имеющий массу и порядковый номер. Получив в тот самый ве-чер от Зема Бутылки всю информацию о местонахождении Сан Линь, он решил, что это был его шанс. "Что за будущее было у него теперь: служба у вечно опального лорда, ко-торый, когда-нибудь все равно будет убит в бою, или отравлен подосланным императором тайным убийцей! Род Драконов всегда стоял на стороне правды, а правда, как известно, реже всего страдает долголетием и благополучием. Нет, ему, Лигету, уже за пятьдесят, и пора уже подумать о старости. Небольшой особняк на какой-нибудь удаленной планете, пара десятков рабов и участок земли, достаточный для того, чтобы платить налоги мест-ному барону и самому не заботиться о хлебе насущном..., и все это теперь может у него появиться, если он сумеет вытащить свою всемогущую родственницу с этих задворок все-ленной".
   Задуманный им план выглядел вполне реально, по крайней мере, для его авантюр-ной натуры. Поэтому, недолго думая, он испросил у Роффа отпуск на два года, - и испро-сил весьма удачно, застав всесильного лорда в хорошем расположении духа. В самом де-ле, за меньшее время невозможно было, совершив не менее пяти гиперскачков, добраться до столь удаленной галактики и вернуться назад, Лигет приобрел новый паспорт, взял кредит в одном из имперских банков, где служил один из его старых товарищей по пират-скому ремеслу, и, отремонтировав свою старую "Геру", отправился в путь. В этот раз он никого не грабил, боясь навести по своему следу, бороздивших космос сторожевых им-перских "ищеек". Он "постился", как монах Ордена, не тронув даже абсолютно безза-щитный транспорт с рабочими клонами, следовавшими из созвездия Медузы, которых можно было вполне безопасно продать, пусть и по бросовой цене, правительству какой-нибудь планеты-тюрьмы. Но Лигет дал обет не трогать никого, надеясь таким образом за-воевать расположение к себе великой Тьмы, что должна была даровать ему за это неви-данное для него воздержание тихую, спокойную старость.
   И вот он добрался до Земли, став на ее рейде, аккуратно маневрируя между боевы-ми кораблями и спутниками враждующей с ней планеты; то включая генераторы шумов, скрывающие от чужих радаров излучаемые его кораблем волны, то умело прячась в тень местной Луны, поражавшей его воображение своей трагической красотой. Ее мервенно-тревожный свет часто заставлял его тогда просыпаться, и подолгу бродить по каюте, вспо-миная всю свою нелепую, сумбурную жизнь.
   Тогда ему быстро удалось отыскать Сан Линь. Незаконно купленное у одного из имперских офицеров новейшее шпионское оборудование позволило ему без труда сделать это, ведь вживленный в нее монахом Ордена датчик по-прежнему излучал, посылая в кос-мос "пачки" закодированных сигналов. Но великая Тьма, по-видимому, все же не повери-ла в искренность его обета, потому что в то самое время, когда он планировал операцию по высадке на планету, его "высокая родственница" вдруг заболела и очень быстро умер-ла. Лигет помнил, как, прямо на его глазах, исчезли импульсы кардиограммы, прилежно передаваемые в космос вживленным в нее кибердатчиком. Тревожно "запела" сигнализа-ция, играя похоронный марш по всем его грандиозным планам.
  А на следующий день, сидя за экраном монитора, Лигет лично наблюдал, как одну из известнейших и влиятельнейших женщин Империи, единовластную хозяйку несколь-ких обитаемых планет, хоронили на каком-то заброшенном кладбище рядом с сотнями других свежевырытых могил. Картина эта была знакома Лигету, и означала, скорее всего то, что в городе зверствовала эпидемия. А уж Лигет, хорошо знал, что это такое, чудом избежав в свое время, истреблявшей населения целых планет, "черной смерти". Поэтому, помня те страшные дни, он не рискнул тогда спуститься на Землю, чтобы забрать с собой ее малолетнего сына. Это проявленное тогда малодушие он потом еще долго не мог себе простить, испытывая что-то наподобие уколов совести, - надо сказать, непростительной роскоши для уважающего себя пирата.
   Но свою затею Лигет не оставил, наблюдая за высокородным отпрыском, ибо его возвращение в Империю сулило бы ему, возможно даже большие выгоды, чем это было бы с его скупой на благодарность матерью. Поэтому он твердо решил дождаться оконча-ния эпидемии, пообещав своим людям повышенную плату за каждый, проведенный ими сверх договора срок. Как легко ему спалось тогда, уже всерьез мечтавшему о должности тайного советника при юном лорде Октаорнов!
  Но всевластная Тьма продолжала чинить ему препятствия: не успела в городе окончиться эпидемия, как в его окрестностях начались крупномасштабные боевые дейст-вия, так что нечего было и думать о том, чтобы высаживаться поблизости от этих мест. Поэтому Лигет продолжал ждать; учил местный язык, совершенствовался в своей люби-мой стрельбе из лука и с упоением слушал, созданную этой цивилизацией, по истине, бо-жественную музыку. Так, в ожиданиях, прошло еще полгода. Команда его уже начала роп-тать, и Лигет мог лишь завидовать командирам новейших современных кораблей, для управления которыми иногда хватало одного лишь капитана и первого помощника.
   И все-таки, Тьма наградила его за терпение! Боевые действия в городе, наконец, были окончены, и теперь он мог с минимальным для себя риском высадиться на планете. Но тут его, неустанно несшие вахту люди, заметили вдруг подозрительную неподвиж-ность наблюдаемого ими "объекта", что последнее время обитал на чердаке чудом уце-левшего от бомбежек дома, и тогда Лигет решил действовать...
  В ту самую, суровую и ветреную зиму, это он спас юного лорда от неминуемой смерти, введя ему редкое, добытое контрабандным способом лекарство. Если бы только мальчику было поменьше лет! Тогда бы он непременно увез его с собой, но законы Импе-рии строжайше запрещали делать это против воли с подростками, имевшими столь высо-кое происхождение. И если бы кто-то из его команды узнал об этом, что было вполне воз-можно, ведь он не смог бы полностью изолировать мальчика, - то все планы Лигета руши-лись бы в одночасье.
  В том жестоком мире, в котором мальчику пришлось бы управлять подвластными ему народами, он уже никогда не имел бы твердой власти, которой только и можно было удержать в повиновении вечно недовольные баронские дома Октаорнов. Поэтому Лигет принял тогда, возможно, единственно правильное решение. Он решил покинуть пределы этой планетной системы, вернувшись позже, когда юноша сделается достаточно взрос-лым, для того, чтобы понять, какие небывалые перспективы ждут его в пределах великой Империи Айя.
  Вживив ему в мышечный слой кибердатчик, Лигет, с тяжелым чувством покинул юного наследника, понимая, на какую жизнь он обрекает его здесь, на раздираемой вой-ной планете. Но летописи Империи говорили о том, что Октаорны были поразительно жи-вучи, и Лигет вынужден был утешаться этим, шагая под колючим, пронизывающим вет-ром здешних негостеприимных земель.
   Он вернулся в родные пределы, и чтобы выплатить долги вновь взялся за свое опасное ремесло. Но, странное дело, пребывание в той далекой от развитых миров систе-ме, оставило в его душе неизгладимый след. Он отлично помнил выученный им язык, по-прежнему слушал созданную там, похоже, самой Тьмой музыку, и часто тосковал по пронзительному свету тамошней Луны. Тогда ее мертвые лучи мешали ему спать, - теперь же ему не хватало ее таинственной энергии. Намучившись бессонницей, Лигет стал вклю-чать специально изготовленную для него лампу, что светила в углу комнаты раздражающе желтым светом. Эта лампа, порой, горела у него целыми ночами, так что боевые товарищи уже подозревали у него "космическую болезнь" - своего рода нервное расстройство, на-чинавшееся иногда после долгих плаваний, и часто терзавшее бывалых космических "вол-ков". Но это было другое..., и, преодолевший многие парсеки бесконечного космоса, Ли-гет знал это. Подобно не знающему женщин, неопытному мальчишке, он вдруг "подцепил болезнь", и болезнь эта была любовью к далекой, затерянной в космосе планете...
   Но тогда Лигету было не до "поэзии". Корабль его опять требовал серьезного ре-монта, и вскоре ему пришлось вновь поступить на службу к лорду Роффу, потому, что его база на Кальминии Стее была уничтожена имперскими сторожевиками, и он лишился вся-ких средств к существованию. У Роффа он прослужил еще двадцать лет, участвуя в посто-янных войнах с короной, заработав две контузии и потеряв кисть левой руки. Правда, уважавший храбрость лорд тут же купил ему новейший нейроэлектронный протез, сохра-нивший Лигету скорость реакции и бывший настолько прочным, что теперь во время сра-жений он мог орудовать им как холодным оружием, нанося опасные раны ни о чем не по-дозревавшему противнику.
  Вскоре Рофф сделал его вторым капитаном, пообещав хорошую пожизненную пен-сию при условии, что Лигет прослужит у него еще десять лет. Среди офицеров флота Дра-конов Лигет стал пользовался уважением и завидным авторитетом. На часто устраивае-мых Роффом обильных застольях, от лорда его отделяло всего лишь несколько стульев, и тот часто обращался к нему своим зычным голосом, неизменно вызывая зависть других, менее удачливых командиров.
  На Дарре - главной космической базе флота Драконов, у него вскоре появилась боевая подруга. Эта неистовая уроженка дикой, первобытной Горгоны, любила его со всей силой своего, не испорченного цивилизацией ума, не раз вырывая волосы из холеных причесок молоденьких офицерш связи, что частенько посматривали в сторону немолодо-го, но полного сил и мужского шарма бывалого пирата.
  Именно, пирата! Женский глаз нельзя обмануть красивым мундиром и сверкаю-щими аксельбантами старшего офицера. Даже на службе у Роффа Лигет был и оставался пиратом, и свобода космических просторов по-прежнему влекла его намного больше, не-жели медали за храбрость, получаемые из рук самого мятежного лорда - грозы имперско-го престола. И чем больших успехов он добивался в своей служебной карьере, тем силь-нее тянуло его к старой, вольной жизни, и он опять включал свою желтую лампу, напоми-навшую ему земную Луну, хотя и знал, что его причуда уже сделалась анекдотом среди матросов и офицеров корабля.
  ...А по ночам ему снились дикие, веселые пиратские сражения; горевшие азартом глаза первого помощника и бледное от ожидания близкой битвы, лицо командира абор-дажной команды. А потом, когда, подавив огневые средства противника, его старенькая "Гера" становилась борт о борт с исковерканной обшивкой поверженного корабля и робо-ты-манипуляторы начинали прорезать в ней проходы, - сразу несколько, чтобы сбить с толку тех, кто еще мог сражаться, - ждать заветного сигнала сирены. Этот сигнал, возве-щавший о том, что швы загерметизированны и абордажная команда может заняться своим делом, часто будил его среди ночи. И тогда сердце Лигета начинало биться чаще, и память рисовала ему незабываемые картины пережитых сражений. Тех самых, в которых он бро-сался вслед за своими молодцами в темное нутро металловиниллового тоннеля с тяжелым, многозарядным пистолетом в одной руке и тесаком - в другой, так что сама Тьма доволь-но ухмылялась этому виду страшными зрачками своих неизведанных черных колодцев.
  Лигет понял, что опять хочет на Землю. Идея эта была совершенно неосуществима, - никто не занял бы ему требуемую сумму, и Лигет знал это, но желание его со временем только усиливалось, превратившись вскоре в навязчивую идею. Он сделался неразговор-чив, почти не пил, и часто отвечал на вопросы на русском языке, что буквально впечатал-ся в его мозг, несмотря на прошедшие годы. Он по-прежнему слушал вывезенную оттуда музыку, хотя никто кроме него не мог понять ее красоты, звучавшей диссонансом с бра-выми маршами или пошлыми мотивчиками его современности. Лигет затосковал. И тут сама Тьма подбросила ему шанс, о котором он даже не мог мечтать.
  Последние годы он служил на флагмане Роффа, что считалось весьма почетным делом. Кроме того, этот корабль представлял собой настоящую летающую крепость, так что все служившие на нем считали себя, едва ли не богами космоса. Так оно и было, если бы враг всегда находился, лишь по ту сторону брони, но жизнь являет нам великое мно-жество примеров тому, когда этот враг внезапно появляется прямо у тебя за спиной.
  На третьем году войны за Западные галактики, на флагмане лорда Роффа случилась измена. Лигет тогда стоял на вахте, попивая по своему обыкновению, горячий чокко, ко-гда сзади послышался какой-то шум. Приобретенный десятилетиями инстинкт заставил его обернуться, увидав схватившегося за горло молодого корвет-капитана Кнаба - шутни-ка, балагура и заядлого игрока. Его синеватое, как и положено выходцу с Южных галак-тик лицо, потемнело, из горла шла кровь.
  Не оглядываясь, Лигет прыгнул в сторону, что его и спасло, - налетевший на него сзади младший офицер Гнек, поразил кортиком пустоту, а уже через миг он сам отбивался от Лигета, увидав свою смерть в спокойном взгляде пятидесятилетнего пирата. Осталь-ных, застигнутых врасплох офицеров постигла участь бедняги Кнаба, но Лигет уцелел. Расправившись с Гнеком, он бросился на второго предателя, и, схватив лезвие его кортика своей искусственной кистью, развернул его и погрузил в горло врага.
  На поднятый им сигнал тревоги вскоре сбежались матросы, и линкор остался под знаменем Драконов. Плененные заговорщики были казнены любимым способом рода лорда Роффа - их бросили на растерзание к змеевидным тараканам. Однако Рофф, все-таки, проявил свою милость, приказав увеличить число маленьких "палачей" до двух ты-сяч, что сокращало мучения несчастных до нескольких часов. Лигет же был пожалован в первые капитаны с присвоением ему титула виконта Инт Фер, что делало его хозяином целого материка с тем же названием на одной удаленной, но весьма прибыльной планете необъятных владений рода Драконов. Жизнь была выиграна, старость - обеспечена..., но сны - это проклятье жизни и неубиваемый голос души, не давали покоя богатому земле-владельцу, также как и бедному пирату.
  И тогда он, наконец, решился. Даже не показавшись в своих новых владениях, он купил современный корабль класса "корвет", и нанял неплохую команду из своих старых товарищей по пиратским походам. Правда, привычка подзаработать не подвела его и на этот раз, и он принял на свой борт одного сумасшедшего ученого, сбежавшего от пресле-дований Императорской ученой академии, что заплатил ему за это весьма немалую сумму. Счета были оплачены, разбросанные камни - собраны; он покидал пределы Империи с легким сердцем, так, словно уже никогда не собирался возвращаться в эту душную тюрь-му воинственных баронов и порабощенных ими народов.
   Земля встретила Лигета неподражаемым блеском своих океанов, разбросанным по своим орбитам космическим мусором, кружившим вокруг, словно стая оглодавших хищ-ников, и, конечно, ярким лунным светом, приветствовавшим своим сиянием постаревше-го, долгожданного друга. Земля была все такой же: теплой, окутанной облаками, укрыв-шейся шапкой ледников от холода космоса и распаренной нестерпимым солнцем на изны-вающем от жары экваторе. Когда Лигет увидал это вновь, он долго стоял на капитанском мостике, будто бы контролируя работу генераторов радиопомех, но душа его ликовала, а пальцы выстукивали ритм одного из вальсов великого Штрауса.
   Лигету понадобилось несколько недель для того, чтобы отыскать Ратибора по сиг-налу, излучаемому некогда вживленным в наследника кибердатчиком. Методично скани-руя квадрат за квадратом обезлюдевшие от войны земли, автоматика все же отыскала нужный спектр, и начальник вахты, следуя приказу своего капитана, тут же доложил об этом Лигету, подняв его с постели.
  - Он жив..., он жив! - повторял Лигет, видя, как пульсируют спектральные столбики, ме-няясь под давлением толчков крови. Дело было сделано. "Теперь наследнику Октаорнов было уже за тридцать, и он не может отказаться от столь заманчивого предложения", - так думал Лигет, но появившееся у него однажды смутное чувство, что он уже никогда не увидит Империю, отчего-то опять коснулось его..., Лигет улыбнулся, и вздохнул, освобо-ждаясь от прошлого.
  Глава XII
  Восемь с половиной
   "Если бы пророков создавало небо, как могло бы оно наделить их привычками, не-достатками и пристрастиями - всем тем, что отличает одну человеческую личность от другой, и делает ее уникальной, неповторимой. Если бы пророков создавало небо..., к черту! Я мог бы привести еще с десяток аргументов, опровергающих саму возможность появления таких пророков, но это ничего не изменит, ведь люди во все времена были го-товы поверить в мессию не потому, что им хотелось верить в справедливость неба, а потому, что им до смерти надоела несправедливость земли...", - так писал Генри Шварцманн - отставной офицер, герой войны и опальный писатель. Наблюдая стреми-тельное падение своей цивилизации, он был суров и спокоен, оставаясь таковым до конца, пока лопнувшее терпение марсианских властей не привело к нему тайного убийцу, навеки закрывшего его уста.
   Полуразрушенный склад сопротивлялся уже несколько часов. Правда, Ратибор давно уже потерял счет времени. Сначала он вел счет атакам противника, но сознание его постепенно теряло остроту восприятия, и, в конце концов, он уже не мог точно сказать, сколько именно атак было ими отбито. Медведь был ранен, и его рычание, - стонов он ни-когда не издавал, - становилось слышным всякий раз, когда наступало затишье. Вся при-шедшая с ним молодежь была мертва, и тела их, перемешанные с телами преданных, ле-жали в ряд за складом. Иван был жив, он даже не был ранен. Ругая, на чем свет стоит, не умевших стрелять из укрытия преданных, он, казалось, вовсе не знал усталости, рассказы-вая в перерывах между атаками Ратибору о своей жизни до войны. Оди Ри, которой, по-видимому, также не интересовалась смерть, слушала его, пытаясь смягчить своим внима-нием полное равнодушие к ним самого Ратибора. Очень хотелось пить, растворенная в воздухе пыль хрустела на зубах. Все было бессмысленно, как бессмысленно бывает то, исход чего заранее предрешен и ни у кого не вызывает сомнений...
  - Сейчас опять пойдут, - сказал Ратибор, равнодушно вытаскивая из-под мертвого преданного автомат и кладя его перед собой, на мокрый от крови пол. Погибший был по-жилым мужчиной; смерть сделала его лицо спокойным и умиротворенным; незакрытые глаза равнодушно смотрели в потолок, нисколько не тревожа Ратибора.
  - Конечно, пойдут, - не сомневайся! - с каким-то злорадством ответил Иван, возможно от-того, что Ратибор перебил на полуслове его рассказ.
  - Медведь, ты как там?
  - Как все, - огрызнулся тот.
   Больше Ратибора не ранило, но вся правая сторона грудной клетки болела так, что ему было трудно дышать. Действие лекарства окончилось, - начались мучения. Держась за бок, он подумал о том, что уже давно успел привыкнуть к боли, - привык бы и к этой..., если бы знал, что у него есть для этого время. Но времени не оставалось, и этот факт был, не то, чтобы обидным, а, скорее, раздражающим. Впечатление было такое, будто бы его попросили сделать что-то такое, в чем уже не было никакой нужды, но при этом все бы терпеливо ждали, когда же он, наконец, сделает это.
   Скорее для того, чтобы чем-то занять свое внимание, нежели имея живой интерес, Ратибор смотрел в сторону противника. Там, за стенами бараков, теперь бегали солдаты. Хотя никто не собирался по ним стрелять, они, все-таки, пригибались, пробегая пустое пространство. Слышались крики офицеров, торчали из окон дула автоматов. Царившая по ту сторону суета, казалось, вовсе не касалась засевших на складе людей. Казалось, что можно было просто встать и уйти, и эти поглощенные заботами мужчины даже не заметят такой мелочи, продолжая свою напряженную работу, но это было не так... Ратибор закрыл глаза; боль в боку пульсировала..., он был еще жив.
   Не успев обрадоваться тому, что сын Сан Линь остался жив, Лигет свалился с при-ступом лихорадки. Он подхватил ее еще в молодости, пока летел на тюремном корабле к месту своего предполагаемого заключения. С тех пор она набрасывалась на него с завид-ным постоянством всякий раз, когда он бывал в длительном плавании, лишенный свежего воздуха и живой, витаминизированной пищи. Болезнь его выражалась в ужасных присту-пах головной боли, которые приходилось заглушать, постоянно принимая лекарства, а они, в свою очередь, вызывали непроходящую, отупляющую сонливость. Последний из его "запоев" длился не дольше обыкновенного, - несколько местных суток, но именно это, упущенное им время, сыграло с ним ту самую, злую шутку, что способна проделать лишь сама Тьма, искушенная в подобных делах.
  Пока сверхточные объективы следили за всеми последними перипетиями Ратибора, Лигет все свое время проводил в постели, борясь со своим одурманенным сознанием. Просыпаясь, он всякий раз решал покончить с этим, но просыпавшаяся вместе с ним го-ловная боль была нестерпимой, и он опять вызывал Урта - своего верного слугу, выкуп-ленного им два года назад из имперского плена. Урт тотчас появлялся, и его смуглое, ску-ластое лицо напоминало Лигету самого ангела Тьмы, идущего наперекор своей своенрав-ной хозяйке - всесильной Бездне. Урт ставил ему укол, Лигет снова засыпал, и Луна с Землей попеременно возникали в его иллюминаторе, тщетно пытаясь вырвать их гостя из обманчивых объятий грез.
   Наконец, он почувствовал себя лучше. И хотя принесенный Уртом комбинезон был свободноват для него, - во время своих "запоев" Лигет ощутимо худел, - знакомая осанка, и властный поворот головы тут же напомнили команде о том, кто именно принимал здесь решения. Но стоило ему просмотреть отчет о передвижениях Ратибора за последние дни, как Лигет сразу осознал всю опасность создавшегося положения.
   Мерцавшая теперь на экране монитора точка была тревожно ограничена стенами какого-то полуразрушенного здания, в котором кроме самого Ратибора, судя по всему, на-ходилось еще около десятка человек. Побывавшему во многих переделках старому пирату сразу стало ясно, что Ратибор был обложен без всяких шансов на успех. Приборы его ко-рабля обладали достаточно хорошим разрешением, чтобы он мог разглядеть тех, кто запер его там. Это были солдаты регулярных войск, отличавшиеся на любой планете своими ор-ганизованными, четкими действиями. Лигет мог различить их форму, и даже знаки отли-чия. Окруживший Ратибора отряд вовсе не собирался выпускать его из своих лап, и Лигет понял, что ему нужно было принять решение, причем сделать это следовало незамедли-тельно.
   Оторвавшись, наконец, от монитора, он направился в капитанскую рубку. Стояв-ший у входа моряк приветствовал его по заведенному веками пиратскому ритуалу - при-жатием правой руки к сердцу и наклоном головы. Для этого молодого еще парня Лигет был легендой, но теперь эта "легенда" находилась в полном замешательстве по поводу своих дальнейших действий, хотя и не подавала виду, ни одним мускулом своего лица.
  На вахте стоял Кумен Душегуб - испытанный пират, трижды приговоренный к смерти различными кантонами Империи. Ему помогал малыш Саук - низкорослый, хлип-кого вида человек без возраста, не знавший себе равных в маневрировании кораблем, гра-витационных ловушках и других хитростях, направленных на выживание в космосе. При виде капитана, они приветствовали его каждый по-своему. Кумен кивнул, и в глазах его можно было увидать радость, - улыбаться он разучился еще ребенком, когда его родную деревню сожгли во время одной из междоусобных войн. Саук же улыбнулся, но всякий раз, когда он делал это, Лигету становилось не по себе, поскольку правая половина лица его была из искусственного имплантата, - в одном из сражений в лицо ему попала разрыв-ная пуля. Улыбка приводила в движения мимику, причудливо меняя его пластику в том месте, где вживленный имплантат контактировал с живой кожей, отчего лицо его стано-вилось похожим на какую-то зловещую маску.
  Лигет спокойно относился к таким неуставным приветствиям. Годы пиратства нау-чили его полагаться не только на железную дисциплину, но и простую человеческую дружбу, часто стоившую намного больше, чем выполнение строгих флотских циркуляров. Со стоявшими на вахте пиратами Лигета связывало слишком много бед и опасностей, пе-режитых вместе, и, несмотря на их строптивый нрав, он успел всем сердцем привязаться к этим бывалым волкам имперских просторов.
   - Господа, мы приземляемся! - скомандовал Лигет, садясь в свое любимое кресло, обтянутое кожей одного из битых им заговорщиков Роффа, и подаренного лордом в знак величайшего уважения.
  - Ты уверен, Лигет? Там, вокруг, полно кораблей. Вооружение у них, конечно же, так се-бе, но их много как москитов в Лактонских болотах! Может, все-таки, высадить шлюпку? - возразил Саук со свойственной ему прямотой.
  - А ты получше обложи нас радиопомехами, Саук. Как ты это сделал тогда, в созвездии Волка, - помнишь?
  - Такое не забудешь, капитан! Я до сих пор считаю себя заново родившимся в тот злосча-стный день, когда все пространство вокруг нас просто кишело "сторожевиками"! Но хо-рошую завесу можно будет поставить только через пару часов, когда корабль повернется к местному Солнцу, и мы войдем в поле действия его ветра.
  - Ох уж мне эта твоя наука, Саук, и как ты только помнишь все эти премудрости!
  - Да, какие тут премудрости! Просто в околопланетном пространстве здесь настолько ма-ло кораблей, что мне трудно выбрать ту область спектра, которая смогла бы укрыть нас от радаров!
  - Бывают же ученые люди! - не скрывая зависти, съязвил Душегуб, никогда в жизни не сидевший за партой, и потому недолюбливавший тех, кто успел это сделать.
  Лигет, не стал возражать; репутация Саука в таких делах была поистине безупреч-на. Он вызвал на экран своего монитора знакомую картину: все было спокойно, похоже, там теперь наступило затишье, какое, как знал Лигет, бывает в том случае, если обе сто-роны уже успели хорошенько потрепать силы друг друга.
  - Так, что, - два часа еще?
  - Если быть точным, - Саук быстро пробежал пальцами по клавиатуре, - час и двадцать восемь минут!
  - Много! - недовольно сказал Лигет.
  - Зато жизни много не бывает! - пошутил Саук, улыбнувшись Лигету своей здоровой по-ловиной лица. - Ну, правда, покрошат нас эти ребята своими доисторическими пушками, Лигет, - Тьму помянуть не успеем, как окажемся в ее Чертогах!
  - Какая тебе Тьма, с такой рожей! - вставил Кумен, никогда не упускавший случая пошу-тить над внешностью своего товарища, - она с испугу тут же вернет тебя обратно!
  Саук засмеялся; жестокий с обидчиками, он всегда терпеливо сносил шутки друзей.
  - Хорошо. Подождем пока, время еще есть, - согласился Лигет, хотя на душе его было не-спокойно.
  Вскоре Саук с Душегубом уже начали свою обыкновенную перепалку, происхо-дившую между ними всякий раз, когда им приходилось как-то коротать долгое вахтенное время. Саук, по обыкновению, начал хвастаться своими любовными победами, на что Душегуб, как обычно, отзывался весьма обидными замечаниями насчет его внешности. При других обстоятельствах это, несомненно, могло бы легко привести к законной пират-ской дуэли, но Лигет знал, что этих людей связывала скрепленная многими походами, дружба, а потому не реагировал на их ожесточенную перепалку.
  - А я тебе говорю, злобная твоя душа, что она бросилась на меня как истосковав-шаяся старая дева на молодого самца! - кричал, выходя из себя, Саук, впрочем, не забывая поглядывать на экраны монитора, где мерцающие точки показывали проплывавшие мимо них спутники-разведчики.
  - Готов поверить в это лишь в том случае, если ты, благородный Саук, подходил к ней бо-ком, причем не тем, что способен напугать даже Черную дыру!
  - Засадить бы тебе кортик по самую рукоять! - отозвался Саук, что означало у него хоро-шее расположение духа, и готовность терпеть даже самые несносные дружеские шутки.
   - Да, мистер Лигет, - вспомнил Душегуб, - пока вы болели, к нам тут несколько раз заносило этого сумасшедшего ученого, как его...
  - Отт Ина, - подсказал Саук.
  - Именно!
  - И что он хотел?
  - Ничего. Просто заходил, как обычно ни с кем не здороваясь, смотрел на Землю; потом говорил..., что он говорил, Душегуб?
  - Что окраинные галактики когда-нибудь станут править в мирах!
  - Вот-вот, что-то такое..., ну, я же говорю, что он ненормальный, - это же надо до такого додуматься!
  - Почему же ненормальный, возможно, у него есть на этот счет какие-то мысли?
  - Да, какие там мысли, мистер Лигет? Взял бы я таких вот ученых, да и отослал всех на Цорн 7, чтобы они там научились отличать стоящие мысли от сущего бреда! Что вы смее-тесь, мистер Лигет? Наука должна решать насущные проблемы: вот, допустим мне нужно совершить обходной маневр под самым носом у вражеского корабля; спрашивается: с ка-кой скоростью мне следует увеличивать ускорение, чтобы излучаемые при этом волны...
   Он не договорил, потому что Лигет вдруг громко выругался, что бывало с ним до-вольно нечасто. Саук тут же замолчал, повернувшись к нему всем телом, обезображенная половина лица делала его похожим на всесильного посланника Тьмы.
  - Что-то с объектом, капитан? - спросил Душегуб, не смея оторваться от экрана, на кото-ром плыл и постоянно менялся "живой" профиль радиопомех, создававший иллюзию от-сутствия их корабля.
  - Этого следовало ожидать. Они послали подкрепление, Тьма их возьми! - воскликнул Лигет. Кроме экрана, что следил непосредственно за наследником, перед ним, на стене висел другой, показывавший ему результаты сканирования в радиусе двадцати километ-ров. Теперь на этом экране он мог видеть, как несколько боевых машин выезжали на до-рогу, именно в том направлении, где был блокирован молодой наследник.
  Лигет не верил в чудеса, не доверял он и совпадениям. Рассудок и опыт почти ни-когда не подводили его, и сейчас они говорили ему о том, что задуманное им дело, как никогда, поставлено под угрозу. Квадрат за квадратом, он внимательно просмотрел все сектора, лежавшие в том направлении, в котором выехали машины, нигде не обнаружив даже небольших военных стычек.
  - Сколько у нас еще времени до выхода на солнечную сторону? - вновь спросил он, забыв от волнения, что совсем недавно уже задавал этот вопрос.
  - Час и пятьнадцать минут, мистер Лигет!
   Лигет вскочил с кресла, заходив по рубке. Расстояние, разделявшее вышедшую ко-лонну с Ратибором, преодолевалось явно быстрее. Лигет видел это опытным глазом, по-скольку в жизни ему приходилось сражаться не только в космосе. Как ни разбиты были тянувшейся здесь уже многие годы войной дороги, они бы не смогли настолько задержать выдвигавшуюся колонну. Волнение его достигло такого накала, что он неосторожно задел ногой за ножку стула; возникшая боль породила мысль: "Зачем так нервничать, что с того, что мне и на этот раз не удастся вытащить парня? Ведь теперь я смогу прожить и без ми-лостей высокого наследника!"
   Но что-то внутри его раздвоилось; работавшие всегда так слаженно ум, душа и те-ло, теперь вдруг предъявляли ему свои претензии, будто вышедшая из повиновения ко-манда боевого корабля. "Она ведь спасла меня тогда, подарив жизнь..., если бы не ее не-предсказуемый поступок, кости мои давно бы гнили на ужасном Цорне, и я бы не прожил всех этих бурных лет, дожив уже, почти что до старости!"
   Подумав об этом, Лигет, вдруг увидал ее всю; свою, такую длинную..., и такую ко-роткую жизнь. Перед ним промелькнули картинки из его детства: унылые улицы высо-санного до предела рудодобывающими заводами города; усталые, вечно невыспавшиеся лица взрослых и не по-детски серьезные взгляды его ровесников. Он вспомнил Нелу - внимательную, ненасмешливую девочку с непривычной к местному солнцу белой кожей... как твердо держала она свою руку в его, как нежно произносила она имя, вечно измазан-ного, покрытого ссадинами мальчика. Тогда он поклялся жениться на ней, и всю жизнь о ней заботиться, но Нела умерла от рака кожи, не сумев адаптироваться к жесткому солнцу его планеты...
   Потом промелькнула молодость; пронеслась в каком-то диком, осатанелом танце, заставив его научиться убивать, не имя злости, и испытывать страсть, не имея любви. А потом были долгие плавания, жестокие схватки, и следовавшие за ними, не менее жесто-кие попойки; короткий отдых на какой-нибудь удаленной от торговых путей планете и случайный роман с местной свободной красоткой..., и вот он уже немолод, и темнота космоса уже все чаще шепчет ему: "скоро, уже очень скоро я приду за тобой..."
   "Как же быстро все пронеслось! Так что же, все было зря? Все эти, пролетевшие между мирами годы, - был ли в них хоть какой-то смысл, или всевластная Тьма лишь по-забавилась с ним, как с простой игрушкой, и в скором времени выбросит его вон из од-ряхлевшего тела?"
  - Нет! - громко сказал Лигет, ударив по столу кулаком.
  Саук и Кумен обернулись; подобная выходка могла бы стоить им дорого, посколь-ку капитанская рубка была для Лигета святым местом, едва ли храмом, где душа его могла свободно говорить с космосом.
  - Что нет, мистер Лигет? - осторожно спросил Саук, озадаченный таким поведением сво-его, всегда такого хладнокровного капитана.
  - Нет, не зря, не зря! - повторил Лигет, ударяя каждый раз по столу, так, что на нем под-прыгивал тонкий электронный блокнот.
  - Мистер Кумен, позовите ко мне господина Отт Ина!
  - Слушаюсь, сэр! - Душегуб буквально подскочил с места; обычно Лигет обращался к не-му проще, помня роднившее их боевое прошлое.
  - Не понимаю, что может быть общего у вас с этим человеком? - пробормотал Саук, будто почувствовав что-то недоброе. Лигет не отвечал. Только что пришедшая ему в голову идея, действительно, была сумасшедшей, но жизнь иногда готова стерпеть и такое, о чем Лигету было хорошо известно.
   Мистер Ин вскоре явился в сопровождении Душегуба. Видно было, что его оторва-ли ото сна. На его плоском, невыразительном лице еще оставалось выражение отрешенно-сти человека, только что пребывавшего в мире грез, но серые глаза смотрели живо, все примечая вокруг, как и подобает тому, чья жизнь проходила среди постоянных наблюде-ний и размышлений вечно неспокойного ума.
   - Мистер Ин, вы готовы уже испытать в деле вашу машину? - сразу спросил Лигет.
  - Да, я готов..., но готовы ли вы..., - он замолчал, подбирая слова.
  - Готов ли я нести за это ответственность, это вы хотели сказать?
  Ученый кивнул, на только что невыразительном лице проступил твердый взгляд человека, давно лелеявшего свою мечту.
  - Сколько вам нужно времени, чтобы запустить свою машину?
  - Это зависит от массы испытуемого объекта, - уклончиво ответил Ин.
  - Вот вам объект! - ткнув в монитор пальцем, рявкнул Лигет. Он уже приготовился к не-медленному отказу, но этого не произошло.
  - На таком расстоянии я не смогу выделить этих людей из здешнего пространства-времени, - этого не позволит мне гравитация планеты, но если подействовать сразу на всю планету...
  - Мне все равно, мистер Ин, мне нужно, чтобы один из находящихся там людей сделался, хотя бы на время, неподвластен материальным законам того мира!
  Лигет заметно волновался. Мистер Ин, напротив, был спокоен, как спокоен бывает врач, думая о способах спасения, умирающего на его глазах больного. Поразмыслив неко-торое время, он произнес:
  - Если задействовать все генераторы..., то мне, пожалуй, удалось бы накопить необходи-мую энергию для вывода это планеты из временного потока, - осторожный Ин говорил тихо, так чтобы ни Саук, ни Душегуб не могли его услышать.
  - Тогда действуй! Господа, вы должны теперь исполнять все приказы мистера Ина! Вам нужны помощники, мистер Ин? Может, разбудить другую вахту?
  - В этом нет необходимости, мистер Лигет. Вы разрешите мне войти в систему управления кораблем?
  Лигет кивнул. Ин сел в кресло, и начал быстро набирать команды своими тонкими, при-выкшими к клавиатуре пальцами.
   - Что он делает? Этот парень пугает меня..., - зашептал Душегуб, наклонившись к самому уху Лигета. - Я не знаю, что вы задумали, мистер Лигет..., но вы только что дове-рили нас во власть сумасшедшего!
  - А я знаю, он хочет замедлить ход времени! - ухмыльнувшись, произнес Саук. Два года Космической академии, - потом он был изгнан с позором за совращение юной профессор-ской дочки, - дали хорошие всходы на почве его живого ума, так что даже бесстрашный Лигет в глубине души побаивался его, следя за каждым его шагом через верных ему на корабле людей.
  - По-моему, ты слишком много знаешь, Саук! Тебе никогда не говорили, что ум может сильно сократить жизнь его владельцу? - Лигет посмотрел на Ина, желая показать ему этим взглядом, чтобы он был готов к возможным неприятностям, но тот был так увлечен своими мыслями, что даже не повернул в его сторону головы.
  - Я просто умею наблюдать и делать выводы, мистер Лигет! Как-то раз я случайно попал в лабораторию мистера Ина, и после этого мои часы отставали на несколько минут, а они работают на поверхностных кристаллах, и дают ошибку в несколько секунд за год! И тогда я вспомнил, что за месяц до начала нашего плавания в новостях проскочил сюжет о том, что по непроверенным данным на Хорне проводились опыты с изменением течения времени, и якобы полиция оцепила планету, введя на ней карантинный режим. Но, думаю, их древним, довоенным кораблям было никак не остановить ваш модернизированный корвет, мистер Лигет, и поэтому "сотрясатель основ Империи" смог уберечься от мучи-тельной смерти, ибо я могу себе представить, чтобы сделали бы с ним служители Храма Тьмы, попадись он к ним в лапы!
  - Никому нельзя замедлять время! - сказал Душегуб, переведя взгляд на увлеченного сво-им делом Ина. - Тьма отомстит за это, и тогда уже никто не сможет ее остановить!
  - Да, хватит вам! - не выдержал Лигет, - Кумен, ты что, веришь во все эти бредни?
  - Это не бредни, капитан!
  - Самые настоящие! Тьма породила вселенную, для того, чтобы мы проявляли себя в ней с помощью материальных законов, и она же дала нам Время, чтобы находясь в его власти, мы познали жизнь и смерть!
  - А как же великие Принципы!
  - Да, знаю я эти Принципы, Саук! Не раз я был наказан, еще в детстве, за то, что не пони-мал, как можно всю жизнь подчиняться каким-то догмам! "Все в мирах подчиняется Принципу двойственности, и только лишь Время скрепляет их, раздираемые его когтями, сохраняя единство материи", - передразнил он первую фразу заученного им, еще в дале-ком детстве священного текста. - Хватит! Я достаточно времени просидел на лепешках и воде из-за этих предрассудков, чтобы теперь из-за них отказаться от своей цели! Ну что, господин Ин, все готово?
  - Да, через пятнадцать минут генераторы смогут развить требуемую мощность, только...
  - Что, только?
  - Я не знаю, хватит ли у вашего корабля мощности, чтобы преодолеть силу притяжения этой планеты после столь интенсивного энергетического режима?
  - Ты разве не рассчитал этого?
  - Я рассчитал, но в моих расчетах слишком много случайных отклонений, связанных с из-менениями магнитного поля на поверхности этой планеты, поэтому, за неимением точных сведений, мне пришлось принять его равным некоторой усредненной величине. А если еще при этом минимизировать весь процесс во времени, то возникает дополнительная не-линейная погрешность в...
  - Хватит! У меня, как вы знаете, не было возможности оканчивать Академию Естество-знания; скажите мне только одно, мистер Ин: мы сможем после этого покинуть Землю, или нет?
  Ин отвернулся от экрана, на котором застыли непонятные для Лигета ряды цифр:
  - Могу сказать лишь то, что величина риска здесь равна восьми с половиной.
  - И как это понимать? - уже в явном нетерпении спросил Лигет.
  - Это означает, что вероятность удачи для вас такая же, как если бы вы трижды бросали монету в надежде что все три раза у вас выпадет профиль нашего великого Императора...
   Душегуб присвистнул, хотя среди пиратов это считалось плохой приметой, в дру-гой раз, наверное, Саук обязательно выругал бы его за это, теперь же он не обратил на его дерзкую выходку никакого внимания, а только лишь смотрел во все глаза на ученого, только что спокойно сообщившего об их неизбежной участи.
  - Вы же не станете так испытывать судьбу, мистер Лигет, не так ли? - спросил Саук, наро-чито спокойным тоном, словно врач, разговаривающий с подхватившим мозговой вирус, обреченным больным. - Мы ведь всегда считали вас с Душегубом нормальным, здраво-мыслящим человеком.
   Во взгляде Саука теперь читалась угроза. Лигет знал, что, несмотря на обычную исполнительность и подчеркнутую уважительность в общении с ним, в глубине души Са-ук всегда оставался пиратом, не признававшим никаких авторитетов. Знал он это потому, что и сам был таким, - опасным хищником, готовящимся к броску всякий раз, когда жерт-ва давала к этому повод своим легкомысленным поведением. Сейчас всем своим сущест-вом Лигет начинал себя чувствовать такой жертвой. Один из неписанных законов пират-ского кодекса гласил, что если вся команда, до единого человека, не пожелает выполнить приказ своего капитана, то такой капитан должен быть низложен, предоставив свою судь-бу в руки "двух скафандров", решавших вопрос о его жизни на всем протяжении косми-ческой эпохи обитаемых миров Империи.
   - Не будем доводить до "двух скафандров", мистер Лигет! - словно читая его мыс-ли, сказал Саук. При этих словах господин Ин вопросительно посмотрел на Лигета, и тот мог бы поклясться, что во взгляде его не было страха.
  - Если общее собрание решит не подчиняться капитану, то мистеру Лигету придет-ся "выбрать" себе один скафандр из двух, господин ученый! Что, этим наукам вас не обу-чали? - Душегуб глядел на него неприкрыто ненавистным взглядом. - И если нашему ка-питану удастся выбрать тот из них, в котором есть воздух, то он останется жив, но при этом, разумеется, уже не будет капитаном! Кстати говоря, за вашу жизнь я бы поставил в этом случае еще меньше, поскольку нашит парни очень не любят ученых!
  - Я знаком с Кодексом пиратов, мистер Саук, - спокойно сказал Ин, - и я знаю, что для всего этого общее собрание вначале должно состояться, - заметил он, с завидным спокой-ствием выдержав взгляд Саука.
  - Ах ты сволочь! - прошипел тот, бросившись на ученого.
  Лигет метнулся ему наперерез, но понял, что не успевает, - Саук всегда был под-вижней его, кроме того он был гораздо моложе, и тело его еще не утратило змеиной лов-кости. Но реакция господина Ина оказалась непредсказуемой: он соскочил, или, скорее, скатился со стула, на котором сидел еще секунду назад, и сделал какое-то короткое вра-щательное движение всем телом, после которого Саук со всего размаху грохнулся об пол.
  - Не убивай его! - успел крикнуть Лигет, но рука Ина уже нанесла короткий удар в шею. Лицо Саука покраснело; он беззвучно хватал воздух, совсем как проигравший "два ска-фандра" капитан, не в силах сделать вдох.
  - Что ты сделал? Он же следил за радиопомехами! - закричал Лигет.
  - Куман!
  - Вы же знаете, я в жизни не умел делать этого! - сказал побледневший Душегуб. - Надо срочно звать Шорна!
  - Так зови его! - процедил Лигет, глядя на экран, по которому плыли причудливые волны постоянно меняющегося профиля радиоотражений корабля.
  - В обще-то, он напился вчера "до черноты"...
  - Быстро, Кумен! - заорал Лигет, и тот выбежал из рубки.
  - Вы умеете ставить радиомаскировку, мистер Ин?
  - Нет, капитан Лигет, у меня не было времени учиться подобной ерунде!
  - Зато, Тьма вас возьми, у вас нашлось время на изучение секретных приемов борьбы кио-то!
  - Ученых не любят в мирах Империи, господин капитан! - ответил Ин, спокойно глядя на схватившегося за горло, хватавшего ртом воздух Саука.
  - Ты можешь оставить его в живых?
  - Только если вы прикажете мне это, но я бы на вашем месте...
  - Молчать! - закричал Лигет, сжимая кулаки.
  - Как пожелает мой покровитель, - опустив глаза, сказал Ин.
   Тем временем лицо Саука начало синеть; с мольбой в глазах он протягивал к Лиге-ту руки, прося о спасении.
  - Пусть умрет! - вдруг проговорил Лигет, когда Ин уже готов был нанести "контрудар", разблокирующий его нервную систему.
  Услыхав это, Ин тут же убрал руку:
  - Это умное решение, господин капитан, ведь одному Кумену вряд ли кто-нибудь поверит, что вы только что поставили под угрозу жизни всей команды.
  - Так ты что, думаешь, что я стану ставить свою жизнь на три броска монетки?
  - Боюсь, что у вас уже не осталось другого выхода..., - сказал Ин, глядя на экран, за кото-рым сидел Саук.
  - А, всесильная Тьма! - закричал Лигет, - линии радиопрофиля из хаотичных полос начи-нали принимать все более упорядоченные очертания.
  - Где же этот пьяница Шорн, - да разорвут его на части посланники Тьмы!
  Лигет бросился к клавиатуре. Приемы радиомаскировки на его, купленном за не-малые деньги оборудовании, были не так уж сложны, и Лигет, в общем, знал их. Но про-филь волн в околопланетном пространстве Земли, как назло, менялся каждую минуту, и для того, чтобы поспевать за ним требовался немалый опыт, которого у него не было. Проклиная пропойцу Шорна, Лигет бросил взгляд на большой экран, - колонна машин была уже совсем близко. По-видимому, Лигет недооценил качество дорог этой, незнако-мой ему планеты, и теперь у него оставалось не более нескольких минут для принятия решения. В этот момент, корчившийся на полу Саук затих, и в его, только что живых гла-зах, показалась равнодушная вечность. Но Лигету уже не было до него дела, - это был да-леко не первый, утраченный им товарищ за всю его долгую пиратскую жизнь.
  - Если мы пойдем на посадку, позволит ли это нам уйти от преследования здешнего флота? - спросил он у Ина, понимая, однако, что тому нельзя доверять. Видимо, желание испытать в деле свое запретное устройство было для него столь велико, что ради этого он мог бы пойти на любую ложь, даже на убийство.
  - Думаю, это может увеличить наши шансы на выживание, поскольку в новом, изменен-ном простарнстве-времени уже не будет никакого космического флота.
  - А что там, вообще будет, мистер Ин?
  - Все, что и было до этого - люди, животные, военные машины. Только сама планета бу-дет перенесена в другую точку вселенной, которую эта вселенная выберет для нее по сво-ему усмотрению.
   Лигет смотрел на Ина, думая, что из всех, встречных им в жизни злодеев этот был, наверное, самым выдающимся.
  - Шорн! - позвал он еще раз, но выходивший из рубки коридор был пуст, - сама прароди-тельница Тьма подсказывала теперь Лигету единственно возможное решение, и он принял его.
  - Начинайте, мистер Ин! - на одном выдохе скомандовал он, как всегда давал команду взять на абордаж торговое судно с молящимися за спасение на его борту людьми.
  Глава XIII
  Эффект таракана
   Когда-то давно, когда Лигет был еще подростком, в их городке началось восстание рудокопов. Быстро собравшаяся толпа их, буквально растерзала нескольких встретивших-ся им полицейских - совсем еще мальчишек, не подозревавших, что тот день был послед-ним в их жизни. Толпа росла, бурлящий человеческий поток стремительно набирал силу, двигаясь по направлению к главной площади. А выглядывавший из низенького окошка, темноглазый мальчик, с интересом наблюдал за тем, как мимо него проплывало множест-во ног в старых, стертых ботинках с разлапистым имперским клеймом, выглядывавшим из под темно-серых, измазанных копотью, рабочих шаровар. А ноги все шли и шли, будто бы весь мир вокруг состоял только из них. Наконец, мальчику сделалось не по себе, и он за-бился в самый угол комнаты, желая, чтобы поскорее пришла его старшая сестра, что все-гда так быстро могла его успокоить.
   Но сестры не было, она ушла мыть полы в грязную закусочную на соседней улице, и не имевший больше сил оставаться в одиночестве мальчик, вышел из дома. На улице уже было пусто, и он быстро добежал до площади, перепрыгивая через перевернутые ма-шины и тумбы, на которых развешивали последние указы Императора. Теперь они лежали на мостовой, обиженно шелестя отклеившимися краями, и мальчику казалось, что они зловеще шептали ему: "умреш-ш-шь, ты все равно умреш-ш-шь...". Слыша это, злобное шипение, мальчик бежал быстрее, желая скорее добраться туда, где были люди.
   И тогда он увидал их, императорских гвардейцев, - высоких, сильных, в шлемах с шипастыми забралами и взятыми наизготовку автоматами. Они стояли на ступеньках, ве-дущих к зданию магистратуры, и вскарабкавшийся на дерево мальчик увидал их непод-вижно-равнодушные позы, почувствовав исходящий от них запах беды. Он навсегда за-помнил их спокойствие и уже гораздо позже пришел к тому выводу, что настоящие ужасы творятся именно с такими, самыми будничными и спокойными лицами. Возможно даже, что он впервые осознал эту мысль именно тогда, когда стоявший позади их, такой же спо-койный офицер скомандовал открыть огонь...
   И уже потом, когда все бежали, давя друг друга, мальчик опять поразился тому, как все происходившее на его глазах, по-прежнему казалось простым и даже обыденным: и крики боли, и зовы о помощи, - все это, словно бы сделалось частью маленькой сатириче-ской пьесы, в которой сам мальчик был то ли зрителем, то ли одной из ее декораций...
   Новейшие камеры оборонных имперских заводов работали с полным увеличением, так что Лигет мог видеть всю картину в мельчайших подробностях. Он видел выскаки-вавших из машин солдат, и ему даже казалось, что он слышит как хрустит иссушенная солнцем земля под их ботинками; он даже успевал увидать лица бойцов, пока они не над-вигали на них защитные шлемы. Слой атмосферы искажал цвета, от этого трава и листва деревьев казались покрытыми синевой, как и камуфлированная раскраска солдат планеты-агрессора. И вся эта масса бойцов, машин и оружия была здесь для того, чтобы лишить жизни горстку людей, спрятавшихся в полуразрушенном сером здании с торчащими, как кости, прутьями арматуры. Глядя на это, Лигет, вновь ощутил себя тем самым мальчиком, но теперь это, некогда пережитое им чувство, вспыхнуло неожиданной ненавистью про-тив породившего его бытия, - "на этот раз мальчик не станет молча смотреть на это"!
  - Начинайте, мистер Ин, - сказал он, садясь за пульт управления кораблем, - я жду ваших распоряжений!
   В коридоре послышался топот ног, и в рубку вбежали Душегуб с заспанным, за-росшим щетиной Шорном. Перешагнув через мертвое тело, никогда не любимого им Сау-ка, он бросился к экрану радиопомех, и его толстые, кривые пальцы замелькали на кла-виатуре.
  - Тьма меня возьми, - теперь нам не спрятаться! - закричал он, и, словно вторя ему, в руб-ке раздался громкий голос "системы":
  - Внимание, к нам приближается боевой корабль по траектории, близкой к атакующей!
  - Мистер Кумен, возьмите управление! - приказал Лигет, чувствуя, как пробежавший по спине холодок, сковывает тело непроницаемой броней, отдавая его полностью во власть войны. - Приказываю поражать любое, приблизившееся к нам расстояние атаки судно!
  - Слушаюсь, капитан! - Кумен улыбнулся. Он делал это всякий раз, чувствуя неизбежное сражение, и Лигета всегда пугала эта улыбка человека, отдавшего некогда свою судьбу всецело во власть великой Тьмы, ибо Кумен был настоящим демоном войны, родившимся для нее и во имя ее.
   Теперь Лигету уже хотелось, чтобы Ин побыстрее запустил свою машину, потому что волнение его дошло до предела. И он сделал это. Когда корпус корабля задрожал и "столбики" расхода энергии подскочили на несколько уровней, Лигет понял, что теперь отступление невозможно. Такие перегрузки он видал лишь раз в жизни, когда, в далекой молодости, убегал от севших ему на хвост имперских сторожевиков. Тогда его спасла лишь близость космического пространства Драконов, до которого ему удалось дотянуть с разгерметизировавшейся внешней обшивкой, но будет ли теперь к нему столь благо-склонна изменчивая удача!
  Корпус затрясло сильнее; Шорн испуганно смотрел на Лигета, не зная, как реаги-ровать на это. Настоящий пират легче бы снес, если бы его самого так трясло в лихорадке, нежели то, что подобное насилие совершалось теперь над кораблем.
  - Вражеский корабль приблизился на расстояние атаки! - предупредила Шорна "система", и он отреагировал как настоящий пират, - точно и молниеносно. Ему хватило всего нескольких секунд для того, чтобы приготовить к бою бортовые орудия и задать им верный режим прицеливания с учетом возможных контрманевров противника. Лигет знал, что против "кладки" снарядов Шорна мало кто мог выстоять даже среди имперских асов, а здесь, на этой развивающейся планете, такое было бы вообще невозможно. Несколько "пачек" залпов сотрясли корабль одним мощным толчком, и Лигет знал, что уже через миг где-то в космосе вспыхнул взрыв, быстро пожравший маленький комок выброшенно-го в космическое пространство воздуха вместе с теми, кто только что этим воздухом ды-шал.
  - Есть! - закричал Шорн, радостный, словно ему довелось уничтожить тяжелый имперский крейсер, но Лигет даже не посмотрел в его сторону, он, не отрываясь, смотрел все туда же, где оцепленные солдатами защитники теперь ожидали своей смерти.
   - Ну что? Почему ничего не происходит? - он с силой потряс за плечо Ина, но тот ничего не ответил, слишком поглощенный своим экспериментом. Если признаться, Лигет вообще не знал, что именно должно было происходить. Как-то раз, или два он присутст-вовал на опытах Ина, но они показались ему совсем незрелищными. И, хотя ненормаль-ный ученый в каком-то экстазе целовал, как он потом сказал, первого выжившего кроли-ка, - на Лигета все это ничуть не подействовало, и он вскоре прекратил хождения в лабо-раторию Ина. Лигет и теперь плохо представлял себе, как можно затормозить время. И хотя он не принадлежал к числу религиозных людей, все же учение Пустоты не казалось ему настолько наивным, чтобы он мог издеваться над его канонами. А один из них, как раз и говорил о главенствующей роли Времени, соединяющего между собой все перво-элементы материи и дающего им стремление к совершенствованию - главную причину возникновения миров...
   "Но ученые не признают авторитетов, они для них как красота девушки для юного повесы, как неоткрытый мир для отчаянного путешественника..., потому-то и томятся они долгими годами в тюрьмах тиранов, желающих иметь единственное право на истину..."
  Лигет удивился собственным мыслям: "неужели старость приходит к человеку с размышлениями о смысле жизни, когда другие, более полезные мысли, уже более не вол-нуют его?"
  - Есть! Оно работает! - вдруг закричал Ин. Никогда прежде Лигет не видел его та-ким. Вечно спокойный, сосредоточенный взгляд ученого теперь светился так, словно его контактные линзы обладали особой светосилой.
  - Что, что произошло? - не отпуская его плечо, спросил Лигет. Все это время он не отры-вал взгляда от экрана, но на нем не было, ровным счетом ничего необычного.
  - Вражеский корабль входит в зону поражения! - опять сообщила "система", но те-перь Лигет даже не отреагировал на это, предоставив Шорну самому разбираться с пило-тами здешнего дикого мира. Но он ошибся, потому что на этот раз, пушенный им залп не достиг цели.
  - Тьма меня забери, - они уклонились! - удивленно воскликнул Шорн.
  - Вражеский корабль атаковал нас! - бесстрастно заявила "система"
  - Да, вижу я! - со злостью, будто разговаривает с живым человеком, крикнул Шорн, со-вершая маневр.
  - Мистер Шорн, маневр не должен выходить за те границы, что я отправил к вам на экран! - недовольно заметил Ин, чувствуя, как его вжимает в кресло взятое Шорном ускорение.
  - Видел я твои границы, но эти дьяволы быстро всему учатся!
   Корабль несколько раз сильно качнуло, но, благодаря мастерскому маневру Шорна, выпущенный противником залп не достиг цели, и вскоре он опять вернулся в заданную Ином угловую зону.
  - Ты что, не можешь справиться с этими дикарями, Шорн?
  - У этих, как вы говорите, дикарей, похоже, настоящий талант к войне, мистер Лигет! По-мяните мое слово, они еще завоюют нашу Империю!
  В ответ на это Лигет лишь рассмеялся, но Шорну, похоже, было явно не до смеха. Он за-кладывал новый вираж, шепча себе под нос страшные богохульные ругательства.
   - Я вижу, - сказал Лигет, я вижу! Вы - гений Ин! Вам удалось невозможное - оста-новить время! - Он тряс Ина, и тот отвечал ему радостным взглядом, будто ребенок, в сказки которого, наконец, поверили родители.
   Сначала Лигету казалось, что от пережитых волнений изображение на экране, буд-то бы стало двоиться, но теперь он явственно видел, что дело тут было в другом. Прямо на его глазах рвалась теперь та самая, незыблемая ткань бытия, разрушая основы, привитого ему с детства мировоззрения. В самом деле, ради прихоти одного человека, время нару-шало теперь свое течение, подобно простому горожанину, благоразумно дававшему доро-гу проносящемуся мимо скоростному автомобилю. "Да, это было так! Всесильное, всепо-давляющее время, неохотно и неподатливо, но все-таки, разрывало свою ткань, исторгая из своего потока маленькую планету, с ее враждующими народами, с ее горами и океана-ми, ураганными ветрами и чистым, вдохновенным небом...
   Наблюдаемое им на экране изображение, вроде бы, было таким же четким, как и раньше. Но вот, только что дрожавший на ветру флажок у люка бронемашины, вдруг за-медлил свое движение, - не опустившись, как это полагалось бы ему согласно законам тя-готения, а говорящий по рации офицер неестественно медленно бросил окурок сигареты, что медленно пролетел перед изумленным взором Лигета, скрывшись в кустах.
   - Все, надо снижаться! - не выдержав, сказал Лигет, но Ин осуждающе посмотрел на него из-под очков.
  - Не советую, мистер Лигет. Созданный мной пространственно-временной канал еще об-ладает высокой турбулентностью; нас может закрутить во встречных потоках, и мы ока-жемся неведомо где, там, откуда нам уже никогда не вернуться к обитаемым мирам!
  - Но сколько еще ждать? Посмотри, - он уже собирается отдавать приказ о начале штурма!
   Командовавший отрядом офицер, с которого Лигет не сводил глаз, и в самом деле что-то кричал, и хотя все это происходило во все более замедляющемся темпе, но, однако же, все это происходило, по-прежнему грозя неминуемой развязкой. Лигет видел, как по-степенно приходили в движение бойцы, начиная столь знакомые ему приготовления к атаке. Вот, все в том же замедленном темпе, побежал, получив команду, сержант с выра-жением суровой решительности на незакрытом щитом лице; вот начали свои движения люки бронемашин, будто бы преодолевая сопротивление, ставшего вдруг вязким, воздуха этой планеты...
   - О, Тьма, сейчас все будет кончено! Шорн - начинай снижение!
  - Я не могу, капитан, он опять атакует меня! - крикнул Шорн, и голос его потонул в спо-койном теноре "системы", оповещавшей об очередном атакующем залпе противника.
  - Кумен, помоги ему! Не хватало еще подорваться тут от ракеты этих туземцев! - в раз-дражении закричал Лигет, стараясь тоном своего голоса придать своим людям уверенно-сти.
  - Слушаюсь, капитан!
   Кумен бросился к креслу, сев справа, где находились рычаги маневрирования. Ли-гет знал, что когда он входил в раж, то корабль в его руках метался как змеевидный тара-кан, неподвластный даже самым новейшим системам прицеливания.
  - Пусти его, Шорн! - грозно добавил Лигет, помня их давнее соперничество.
   В этот момент корабль тряхнуло так сильно, что Лигет едва устоял на ногах.
  - Что это было?
  - О, Тьма, они атаковали нас вне пределов прямой видимости! - закричал Шорн.
  - Что ты несешь?
  - Клянусь капитан! Их ракета была пущена в тот самый момент, как только их корабль попал в мой прицел! - Говоря это, он не переставал управлять бортовыми орудиями, ста-раясь поразить своих неумолимо атаковавших противников. Они с Куменом понимали друг друга с полуслова, и, следуя какой-то, понимаемой лишь ими системе знаков, почти не переговаривались друг с другом.
  - Бери правого..., я уклоняюсь влево на четыре...
  - На пять, Кумен, на пять!
  - Левый заходит сзади...
  - У тебя есть еще пару секунд... всесильная Тьма! - воскликнул Шорн и корабль сотряс удар.
  - Внимание, повреждение корпуса корабля в седьмом отсеке! - спокойно, даже с каким-то злорадством сообщила "система".
  - Эй, кто-нибудь! - Лигет выглянул в коридор, увидав нескольких бежавших к нему мат-росов.
  - Всех на заделку пробоины в седьмом отсеке, быстро!
   В этот момент корабль сотрясло опять, и на этот раз так сильно, что Лигет не удер-жался на ногах, и со всего размаху ударился о стенку, поранив себе кожу на лбу. От хлы-нувшей в глаза крови он ослеп и пришел в ярость. Рыча и ругаясь, он вернулся в рубку. Смахивая рукой кровь с рассеченного лба, он бросился к пульту с желанием размозжить голову первому, кто попадется ему под руку, но, увидав испуганное лицо Шорна, остано-вился. Кумен лежал тут же, на полу и был без сознания.
   - Это какие-то дьяволы, капитан! Они атакуют нас так, словно всю жизнь провели в космических войнах!
  - Дай мне! - прорычал Лигет, с силой оттолкнув Шорна. Когда он выходил из себя, то за-бывал обо всем на свете, благодаря чему и выигрывал многие космические сражения.
  - Так мы снижаемся, или нет! - обеспокоенно спросил Ин, чувствуя, как корабль резко увеличил тягу, заходя в крутой вираж.
  Лигет не ответил. Тело его почувствовало знакомую тяжесть перегрузок, вместе с которой пришел и азарт, и осознание опасности. Благодаря проделанному им маневру ко-рабль избежал двух, пущенных в него ракет, и теперь выходил на своего противника под опасным углом атаки.
  - Так тебе, так! - приговаривал Лигет, выпуская по растерявшимся, опасно скучившимся кораблям противника одну ракету за другой. Но Тьма отказывалась забирать к себе тех отважных пилотов, что вздумали вступить в единоборство с самим Лигетом Эрром - сы-ном простого шахтера, и грозой космоса необъятных окраин Империи. Все пущенные им ракеты прошли мимо, и теперь его противники закладывали свой ответный, и очень опас-ный для Лигета вираж.
   - Мистер Лигет, еще несколько секунд, и мощности ваших генераторов уже не хва-тит для облучения! - предупредил его Ин, и Лигет, наконец, пришел в себя. Выждав не-сколько мгновений, он ловко увел корабль от залпа противника, сделав при этом уклон в нужную для него сторону Земли.
  - Тьма меня возьми, как же я не догадался раньше, старый дурак! Я же могу прикрыться планетой, - они не станут стрелять в меня!
  - А если станут?
  Лигет со злостью посмотрел на сказавшего это Шорна.
  - Лучше подними Кумена, и не каркай мне под руку!
   Лигет направил корабль на посадку. Для него всегда было загадкой, как ему удава-лось одновременно вести наблюдение сразу за несколькими экранами, ибо как ни старался он делать это в своей обычной жизни, у него это никогда не получалось. Но во время сра-жения он был на такое способен, причем глаз его не упускал из виду ни одной мелочи, ни одного изменения на запоминаемых им картинках. Когда у него появилась секунда для того, чтобы бросить взгляд на тех, кого он собирался спасти (рассудительный Ин вывел теперь это изображение в угол его экрана), он увидал, что атака уже началась, и сотни пуль уже вылетели из дул для того, чтобы достигнуть своих целей. Гибкая, пылающая струя, вырвавшаяся из огнемета, упорно тянулась сквозь замедляемое Ином время к своим вожделенным жертвам, словно чувствуя их теплые, свежие тела...
   Несколько мгновений Лигет принимал решение, хотя, скорее это была лишь дань вечно надеющейся на какое-то чудо душе, отданная в вечное подчинение холодному, трез-вому рассудку. И этот рассудок говорил, что теперь он уже все равно не мог вернуться домой с такими повреждениями корпуса. Кораблю требовался серьезный ремонт, осуще-ствить который в космосе, да еще с такими воинственными пилотами, было просто невоз-можно, а значит, теперь у него уже не оставалось выбора!
   Осознав это, Лигет решительно направил корабль на посадку, продолжая следить за кружившим вокруг него кораблем противника. Уже несколько раз его могли атаковать, но не делали этого. Может, он оказался прав, - им не хотелось рисковать собственной планетой, а, может быть, им просто хотелось, во что бы то ни стало, захватить корабль инопланетной цивилизации, и ради этого они готовы были простить даже свои сбитые ко-рабли. Но теперь для Лигета это уже не имело значения, поскольку в том, другом про-странстве, уже не должно было быть никаких кораблей, ведь эта несчастная планета уже не имела в своих недрах ни одной мегатонны углеводородного топлива, а производить иное на ней, как он знал, так и не научились.
   Разрывая слои атмосферы, Лигет посадил корабль совсем близко от места сраже-ния, но не настолько, чтобы сжечь тех, кого он решил спасти. У него было время этому научиться, когда он десантировался на кораблях лорда Роффа прямо на головы сидящих в окопах имперских солдат, в то время как пехота Драконов была уже в нескольких десят-ках метров от них. Да, космоплавание было, пожалуй, единственным, освоенным им де-лом, и сейчас он, как никогда, не жалел об этом. И еще до того, как корабль коснулся "ла-пами" земного грунта, и все вокруг снова ожило и задвигалось, он несколькими точными выстрелами уничтожил штурмовой отряд, с удовольствием наблюдая за вспышками пла-мени. А потом, когда дым рассеялся, он некоторое время наблюдал за спасавшимся бегст-вом противником, не сделав более ни одного выстрела, - Лигет всегда отличался велико-душием по отношению к поверженному врагу, отчего и оставался навсегда пиратом в ду-ше.
   - Кажется, все! Шорн, узнайте, что там с кораблями!
  - Я не вижу никаких кораблей, капитан!
  - Не может быть, чтобы они так просто отстали от нас, запроси "систему"!
  - Все правильно, мистер Лигет! Корабли остались в том, изначальном мире, а здесь перед вами новый мир, со своей новой историей!
  Лигет удивленно посмотрел на сказавшего это ученого:
  - Вы что, писали стихи в детстве, мистер Ин? У вас сейчас лицо юноши, сочинившего по-слание своей возлюбленной!
  - Нет, мистер Лигет, у меня не было времени на подобную ерунду, но, согласитесь, что не каждому смертному дано увидать рождение нового мира, даже еще и знать, что именно он явился тому причиной!
  - Вы романтик, мистер Ин, но, знать бы, к чему приведет жителей этой, созданной нами новой планеты, такое действо!
  Ин невозмутимо покачал головой:
  - К тому же, к чему и всегда: вначале, скорее всего, их ждет полное одичание, ведь, как вы мне сказали, эта планета уже не имеет собственных ресурсов, а затем, может быть, когда-нибудь, - новый технический прогресс со своими войнами, кризисами и катастрофами...
   Лигет вздохнул:
  - Вы правы, мистер Ин, мы с вами не в силах изменить порядок вещей в мирах. Мы можем только лишь поступать согласно велениям собственного сердца!
  - У нас, в науке это называется "эффект таракана".
  - Почему таракана? - спросил Шорн.
  Лигет засмеялся.
  - Не удивляйтесь, мистер Ин, мой друг слишком много времени провел в плаваниях, а в перерывах между ними был слишком увлечен женщинами; когда же ему было читать Ве-ликую Книгу Тьмы, которую прилежные имперские мальчики зазубривали наизусть! - Лигет одобрительно похлопал Шорна по спине, на душе у него было легко, как никогда.
   ...Когда Тьма наслаждалась созерцанием созданного Бездной пространства, еще не было ни миров, ни времени, в котором они могли бы существовать. Так продолжалось миллионы лет, пока Тьма не устала от бесконечного бездействия, погрузившись в тоску. Тогда, увидав это, великая Бездна создала для нее из Небытия змеевидного таракана, - первое живое существо, способное двигаться и испытывать на себе непреклонное влече-ние инстинктов. Увидав в этом смешном существе столь невиданное упорство в жела-нии жить и проявлять себя в окружающем мире, Тьма несказанно удивилась, и, наблюдая за его отчаянными попытками самоутверждения, решила создать миры.
   Наполнив материю законами, а жизнь - инстинктами, она удивилась проделанной работе, сказав: - Живите, и проявляйте себя..., но помните, что своей жизнью вы обяза-ны змеевидному таракану, низшей сущности, некогда привлекшей мое внимание!
  - Обычный таракан может стать причиной великих событий, мистер Шорн! Когда-нибудь я обязательно расскажу вам это, друг мой! Поверьте, у нас с вами еще будет для этого достаточно времени! Но я вижу, что там, снаружи, теперь происходит что-то не-обычное, и, думаю, нам уже пора пойти туда, навстречу начатой нами новой эре!
  Глава XIV
  Пророк
   Когда Лигет направил свой корабль на посадку, отряд Ратибора уже готовился к смерти. Мыслящее существо с трудом может принять это противное его натуре событие, после которого его самого уже не будет среди живущих, между тем, как эти, живущие, будут также засыпать, просыпаться, испытывать жажду и удовольствие от ее утоления, даже не понимая, насколько бесценным является этот дар. И все вокруг будет происхо-дить также, будто бы оставившие этот мир люди, вовсе никогда и не жили здесь, а были всего лишь тенями среди окружавшего их великолепия; чем-то чужим, мимолетным и не-справедливо забытым...
   Ратибор лежал. Боль в боку не давала ему дышать, но он старался не стонать, что-бы не доставлять страдания, не отходившей от него ни на минуту, Оди Ри. Тем временем, оставшиеся в живых преданные, усевшись рядом, совершали обряд ухода. Девушка объ-яснила Ратибору, что так они привлекают к себе внимание Пророка, гуляющего по Веч-ному саду со своими ближайшими друзьями. Увидав их, Он, конечно же, выйдет к ним навстречу, чтобы забрать к себе, в пределы вечного мира и спокойствия.
   Лежа на заботливо подостланных под него вещах, Ратибор наблюдал за тем, как самый старший из преданных негромко читал молитву, затем замолкал, давая возмож-ность остальным повторить ее слова. Он уже вошел в экстаз, и взгляд его казался отре-шенным и от сидевших рядом с ним людей; и от крови, вытекавшей тонкой струйкой из-под повязки на его руке, и от изготовившейся к броску смерти, спрятавшейся в дулах ав-томатов и орудий, всего в каких-то нескольких сотнях метров от них...
  Ратибор поежился, - его знобило. Он попросил пить, зная, что вода уже давно за-кончилась, но тут же увидал в руках Оди Ри кружку: "это что, - они сохранили специаль-но для меня?" - подумал он, боясь прикоснуться к ней губами, будто бы это была какая-то священная реликвия. Но Оди Ри поднесла ее ближе, и Ратибор физически ощутил нахо-дившуюся в ней влагу; не в силах бороться с таким искушением, он сделал глоток и от удовольствия закрыл глаза. Ему ничего не хотелось, он ни о чем не жалел: "как странно; совсем скоро меня не станет, а мне даже не о чем подумать!" Даже сама эта мысль нис-колько не смутила его; осознав ее, он продолжал лежать, чувствуя неповторимый привкус только что выпитой воды. Овладевшее им спокойствие было настолько полным, что Рати-бору показалось, будто оно передалось не только приутихшим преданным, но даже и тем, кто теперь с нетерпением ожидал приказа к началу штурма, ведь марсиане, как было из-вестно Ратибору, очень не любили затяжных сражений.
  - Ратибор!
  Он открыл глаза:
  - Что?
  - Преданные..., они просят, чтобы ты благословил их...
  - Ты что, с ума сошла? Я не святой!
  - Они так и не считают, но они уверены, что ты - Пророк, и я не в силах переубедить их в этом.
  Ратибор лишь усмехнулся.
  - Не смейся! Твой пес; он приполз к тебе раненый, когда ты был без сознания, лег возле тебя и умер... Они считают, что внушить такую любовь дикому животному может лишь сам Пророк, и я прошу тебя, не разубеждай их!
  Ратибор посмотрел на девушку: "А она, определенно, изменилась! И взгляд уже не такой детский, каким был тогда, ночью, когда она стояла перед ним, сама стесняясь сме-лости своего поступка. Да, она изменилась..., и, возможно, она могла бы стать ему хоро-шей женой..."
  - Что я должен им сказать?
  - Не знаю..., скажи им то, во что ты сам веришь..., ведь во что-то ты веришь!
  - Приподними меня!
   Когда Оди Ри помогла ему сесть, он словно бы вернулся из какого-то далекого ми-ра. Того мира, где существовал только лишь серый потолок, его неторопливые мысли, да еще нежные руки Оди Ри. Теперь же он видел людей: живых и рядом с ними мертвых; увидал он и верного Беса, лежавшего в самом углу с неестественно вывернутой шеей. Го-ловы сидящих сразу повернулись к нему, стало тихо; лишь где-то вдалеке урчал двигатель бронемашины, но как-то совсем не страшно, словно на экране довоенного кинотеатра.
   - Я хочу вам сказать..., - Ратибор закашлялся, перевел дыхание, - я хочу вам ска-зать, что я - простой человек, рожденный смертной женщиной, но я..., я уверен, что все вы, здесь сидящие, попадете в сады Пророка, потому что те, кто страдают за правое дело, обязательно должны туда попасть, или все это, - он обвел вокруг себя рукой, - просто не имеет смысла! Вы все обязательно попадете туда, и станете гулять среди невиданных цве-тов и трав, и сам Пророк станет разговаривать с вами, справляясь о тех из ваших близких, что еще задержатся на какое-то время здесь, но не надолго, ибо время там летит так бы-стро... А потом вы встретите их вместе с Пророком, потому что пророки всегда встречают близких своих самых преданных друзей, - я точно знаю это, хотя я и сын простой смерт-ной женщины!
   Говоря это, Ратибор, конечно, не мог знать, что сказанные им слова будут впослед-ствии дословно записаны в Новых Заповедях, и каждый ребенок, достигший десятилетне-го возраста, будет учить их наизусть, повторяя потом всякий раз, когда жизнь его будет висеть на волоске. Конечно, Ратибор не мог этого знать, но сказанное тогда им было ска-зано от самого сердца, а потому было правдой, ведь сердце не умеет лгать подобно изо-щренному учением уму.
   Сказав это, Ратибор почувствовал слабость и головокружение. И когда все вокруг наполнилось ревом от совершавшего посадку корабля, он снова впал в забытье. Он при-шел в себя лишь тогда, когда ликующие преданные вынесли его на руках, называя теперь, не иначе, как Пророком, и теперь уже ничто не могло поколебать их уверенности в этом. Сколько потом Ратибор не пытался доказать им, что все это было лишь невероятным сте-чением обстоятельств, у него ничего не вышло, ибо увидавшему воочию чудо, уже невоз-можно доказать, что его на самом деле не существует.
  Так он сделался Пророком, начав новую страницу в истории своей планеты, что стала впоследствии называться Темной Землей, в противовес той, настоящей Земле, для которой течение времени не было прервано чудовищным экспериментом, и где все оста-валось по-прежнему. А на Темной Земле должно было измениться многое, но пока все это было скрыто за плотной завесой времени, и Ратибор не мог за нее заглянуть, потому, что действительно являлся сыном простой смертной женщины.
  Эпилог
   Генри Шварцманн был серьезно ранен в том историческом сражении, которое впо-следствии назовут "битва Пророка", но пока что сочтут локальным, хотя и весьма непри-ятным конфликтом, поскольку в нем впервые преданные открыто стали на сторону зем-лян. По результатам служебного расследования Шварцманн получил строгий выговор за применение слишком суровых мер к подозреваемым, приведших к столь нежелательному военному конфликту. Но старые заслуги спасли его, и он был отправлен обратно на Марс с сохранением воинской должности и выслуги лет. Уже там, по прилете в родную Прето-рию, им заинтересовались спецслужбы, подозрительно быстро отыскав в его личных ве-щах написанные на Земле рассказы. Это был явный донос, и причиной его, как был уверен Шварцманн, могли быть лишь те самые листки, что он так беспечно оставил тогда на сво-ем столе, заслышав выстрелы.
  Его рассказы были признаны непатриотическими, и недостойными чести марсиан-ского офицера, и на этот раз Шварцманна уже ничто не могло спасти. Он был разжалован, и отправлен на исправительные работы на участок номер 123, - тот самый, что некогда прославился кровавым возмездием, учиненным над садистом Туром отважной Эльзой Дафной. Там Шварцманн пробыл восемь долгих лет, загубив свое здоровье, и написав свои лучшие произведения, которым в будущем была уготована, по истине, непреходящая слава.
   Он писал их по ночам на обрывках туалетной бумаги, что собирали для него това-рищи по бараку всеми возможными способами. И там, на серых, помятых клочках, один за другим возникали живые и яркие образы встреченных им когда-то людей, и пережитых событий. А когда, уже под конец отбываемого им срока, зрение стало подводить его, он диктовал свои творения хриплым шепотом, всматриваясь близоруким взглядом куда-то в темноту, откуда, возможно, на него смотрели, неотступно следовавшие за ним персонажи. И когда какая-то фраза, или даже целый абзац не нравился ему, то он выхватывал листок прямо из-под руки своего писца, и в гневе комкал собственное творение, после чего нерв-но ходил вдоль рядов коек, сильно припадая на изувеченную в последнем сражении ногу. Непослушная нога шаркала по полу, нарушая тишину, но авторитет Шварцманна был на-столько высок, что никто из заключенных не возмущался этим, почитая за честь терпеть столь беспокойное соседство.
   Признание явилось к нему неожиданно, как приступ лихорадки. К моменту его ос-вобождения многие из его произведений уже давно "были на свободе", переписанные со-камерниками втайне от своего творца. В благодарных читателях также недостатка не бы-ло, поскольку в то время по улицам марсианских полисов ходило уже достаточно инвали-дов, знавших цену войны с Землей, и успевших увидать ее подлинное лицо. Поэтому не успел Шварцманн покинуть место заключения, как редакторы подпольных журналов бук-вально завалили его предложениями.
   Но марсианские власти вовсе не желали иметь у себя под боком такого писателя, поскольку народная любовь, как и любовь верной жены, не должна выходить за положен-ные мужем рамки. Поэтому Шварцманн вскоре был выслан на Землю, где получил не-большой участок земли в одном из российских секторов. Там, среди живописной приро-ды, отдыхавшей от заводов и фабрик планеты, он и прожил остаток своей жизни, деля свое время между заботами по ферме и занятиями литературой, бросить которые он уже не мог.
   Шварцманн не жалел о прожитой жизни. Более того, он считал ее интересной, а се-бя - вполне счастливым человеком; ведь ему удалось поведать миру о том, что рвало его душу и беспокоило ум. Одно только не давало ему покоя - та девушка из его далекой мо-лодости, что попала на фронт из-за его черствости и эгоизма. Но и с этим чувством он по-степенно смирился, как привыкает к своей внешности обиженная мужским вниманием дурнушка.
  Прожил он до шестидесяти лет - возраст довольно долгий для марсианских коло-нистов на Земле, где каждый прожитый день грозил либо очередной эпидемией, либо смертью от нападения ожесточенных неудачами партизанских отрядов, со временем все меньше отличавшихся от обыкновенных банд, воюющих ради добычи продовольствия, медикаментов и боеприпасов. Умер он от ран, нанесенных ему в рукопашной схватке при отражении нападения одной из таких банд на поселение, в котором он жил. Россия - ро-дина великанов; один из таких великанов и проткнул его ножом, несмотря на то, что Шварцманн успел до этого буквально прошить его автоматной очередью.
  Когда молоденькая, темнокожая марсианка делала ему перевязку, говоря, что рана его не опасна, и вскоре он снова вернется к своим рассказам, Шварцманн только улыбнул-ся, подумав о том, что он все равно не сможет объяснить этой девочке, что смерть - не самая страшная вещь в этом мире. С этой мыслью он и умер, унесясь в далекое, неведомое ничто, прочь из этого непонятного мира.
  А тем временем его двойник из Темной Земли уже давно покоился в земле, разо-рванный в клочья шквалом огня, внезапно атаковавшего их космического корабля. Ему повезло меньше, и он покинул этот мир внезапно, многое не додумав, многого не успев понять. И, может быть, когда обе "проекции" Генри Шварцманна завершили свой путь, они встретились где-то на необъятных просторах Тьмы, обретя, наконец, долгожданный покой.
  В городском парке стоит тишина. Чудом уцелевший после жестоких бомбежек, го-родской парк отдыхает. Его накопившиеся за время долгой войны обиды давно смыты осенними ливнями и высушены летним солнцем. Парк отдыхает; он дремлет. В тишине непроглядной ночи вдруг скрипнет потревоженная ветром цепь некогда веселой карусели, и все вокруг встрепенется, задрожит довоенными воспоминаниями: веселыми детскими голосами и криками, поднимаемыми вверх, к самому небу, катающимися на аттракционах людей. А небо - чистое, синее, и мирное, как в сказке..., и нет в нем ни одного истребите-ля, а о будущих бомбежках знает лишь ветер, но он никому ничего не скажет, а будет лишь взбивать прически молоденьких красавиц, да игриво задирать их яркие, короткие сарафаны...
  У костра сидят двое. Поддерживаемое ими пламя несильное, - экономное. Война - не курорт, она приучает к бережливости средств и скупости чувств. Она не смеется и не куражится, а если бьет, то наверняка; потому и суровы лица сидящих, хотя за этой их приобретенной прожитыми годами маской человек внимательный легко разглядел бы и чуткость, и доброжелательность, и, достойную самого Сократа, жажду справедливости. Война - не курорт, здесь не нужно искать удовольствий, потому-то живущий на ней и отыскивает нечто гораздо большее и ценное для человеческой жизни.
  - Ну, надо же, - встретились! Вот, не ожидал-то! Сколько же лет прошло с того сражения, - три, четыре? - спросил один из сидящих - большой, сильный, с темными, цве-та коры дуба руками.
  - Пять, - уверенно ответил другой, - у меня на такое память хорошая! А ты, Медведь, и не изменился, даже как-то моложе стал!
  - Скажешь тоже, - моложе! - его собеседник рассмеялся, - негромко, словно находился в окопе первой линии обороны. - Старею и я, - как иначе! Недавно вон, случилось нам с ре-бятами напасть на караван: вначале, как водится, постреляли маленько, а потом - в атаку, так я чуть не задохнулся! Ну, думаю, готов Медведь! Сейчас из-за машины марсианин вы-скочит и хана старику!
  - И что, - выскочил? Что молчишь, говори уж!
  - Выскочил, да больно уж самонадеянно..., даже в самом хорошем бронежилете можно расстаться с жизнью.
  - Понятно! - теперь засмеялся его собеседник.
  - Что тебе понятно? Просто повезло...
  - Нам всем так везет..., или не везет...
  - Это верно, - согласился Медведь, и закурил. - Будешь, Иван?
  - Мне нельзя, - бросаю, - ответил тот, но, поколебавшись, все-таки взял, предложенную ему сигарету.
   Некоторое время они курили молча. Дым от дорогих офицерских сигарет подни-мался и исчезал в ночи, красные огоньки протыкали темноту ночи яркими точками.
  - О Ратиборе-то знаешь? - спросил, наконец, Медведь.
  - Как не знать! О нем теперь все вокруг говорят. Собрал вокруг себя преданных целые тыщи, так что марсиане туда уже и нос не кажут!
  - Им бы теперь самим выжить, - помощи-то с Марса нет больше! И как это у басурманов этих инопланетных получилось такое! Куда ж это они нашу Землю перетащили, что в не-бе над ней теперь ни одной звезды не узнать! - Медведь поднял голову, посмотрев на рас-простершееся над ними спокойное, но совершенно чужое небо. - А марсианам-то как те-перь несладко! Небось, последние патроны выстреливают. Раньше, помню - только длин-ными очередями и били, а теперь все больше одиночными: постреляют немного, и - в штыковую. Так, глядишь, скоро настоящими вояками сделаются! А, как думаешь?
  Иван на это лишь неопределенно покачал головой.
  - Да-а..., кто его знает, что будет..., - Медведь аппетитно отхлебнул трофейного чаю из потемневшей от времени кружки. - Нам-то что, - мы люди привычные... Я вот думаю еще пару машин с продовольствием гробануть, и тогда, пожалуй, можно на дно до самой вес-ны лечь. Как раз и ребята проверенные имеются..., пойдешь со мной?
  - Что ж не пойти, - пойду..., только ты, Медведь, пообещай мне, что на рискованные дела меня не затащишь. А то я после того сражения с Ратибором до сих пор себя вернувшимся с того света считаю.
  Медведь засмеялся:
  - А что так? Нам ведь без риска - никак!
  - Да, ребенок у меня маленький.
  - Ну, ты даешь, Иван, - всюду поспеваешь!
  - А нам-то что, мы-то люди привычные...
   Они все говорили. А потом, когда вскипела в котелке вода, - заварили еще чаю, и долго, до самого рассвета, вспоминали пережитое ими; чему-то смеясь, а иногда, поддава-ясь слабостям человеческой души, - даже строя планы на будущее.
  Вместо заключения
  Случай в русской деревне (рассказ Г. Шварцманна)
  1
   В детстве я больше всего любил праздновать Новый год. И, хотя на моем родном Марсе ему никогда не сопутствовал снег, это нисколько не уменьшало того прекрасного настроения, что овладевало в те дни мной и моей сестрой Лаурой. Мы бегали с ней по на-шей просторной квартире до самой ночи, и никто из взрослых даже не думал отправлять нас спать. Горел разноцветными огнями проспект Революции, украшенные яркими лента-ми такси, развозили по домам последних пассажиров, - город готовился к празднику, сбрасывая с себя заботы уходящего года.
  Сверкала огнями искусственная елка, всегда выставляемая отцом, еще помнившим свое, проведенное на Земле детство. А мы с Лаурой были на верху блаженства, предвку-шая грядущую новогоднюю ночь, а после нее долгожданное утреннее пробуждение в ожидании сложенного под елку, завернутого в блестящую бумагу, подарка. Никогда после я не просыпался по утрам с таким чувством, как тогда, в далеком детстве, не запятнанном еще ни кровью, ни смертью, терпеливо ожидавших моего совершеннолетия...
   Наверное, я слишком впечатлителен! Штурм-майор Клаудс часто говорит, что та-ким, как мне, нечего делать на войне, и, наверное, он прав. Я, конечно, неплохо стреляю, и довольно быстро адаптировался к земной силе тяжести, но вояка из меня, действительно, плохой. Я не умею приказывать, и мои солдаты знают это и за глаза смеются надо мной. Они даже дали мне прозвище "Юноша", и называют так меня между собой, обидно пере-дразнивая мой голос, который, к сожалению, не может похвастаться грубыми мужскими нотками. Кроме того, я плохо переношу вид крови, и меня быстро укачивает на ухабистых русских дорогах, так что сержант Торстон всегда держит несколько пакетов на случай не-предвиденного многочасового перехода, во время которого меня начинает буквально вы-ворачивать наизнанку.
   Многие сочувствуют мне, а штурм-майор Клаудс даже взял надо мною "шефство", всячески защищая от нападок начальства, что всегда ищет для "порки" самого слабого и беззащитного. Сначала Клаудс меня не любил, возможно, даже презирал, - это было видно по тем взглядам, что он бросал на меня, выбившегося из сил после проделываемого нами марш-броска. Но мнение его изменилось после того, как месяц спустя я со своим взводом вытащил его из засады.
  Вообще-то мы оказались там совершенно случайно, да и подвига с моей стороны, признаться, никакого не было, потому что окруживших его машину партизан было-то все-го с десяток. Но штурм-майор поблагодарил меня и даже пригласил к себе на ужин, где весь вечер расхваливал мою храбрость в обществе таких матерых волков, что мне, при-знаться, даже было не по себе.
   Вообще-то, я - не трус, и хотя почти все мы здесь очень боимся неистовых русских солдат и хитрых как дьявол партизан, я, как и многие другие, умею взять себя в руки и со-средоточиться на выполнении приказа. Наверное, только поэтому я все еще жив, а не рас-стрелян военно-полевым судом как пришедшие вместе со мной Цейнер и Сайсмен. Они тоже не были трусами. Я знал их, это были очень приятные молодые люди, только что окончившие университет в Претории. Мне думается, что они просто не успели сориенти-роваться в той ужасной действительности, в которой оказались все мы - вчерашние сту-денты, брошенные в этот ад на съедение ненасытным богам войны. И если я когда-нибудь вернусь домой, то обязательно отыщу родителей этих парней, для того, чтобы убедить их в том, что их дети не сделали ничего дурного. Просто они не успели, как следует поды-шать здешним воздухом, таким свежим, пьянящим..., и смертельно опасным.
   - Прибыли, господин лейтенант, - оторвал Джона от мыслей сержант Торстон.
  - Да, да, спасибо! - рассеянно ответил Джон. Впрочем, лицо его быстро обрело те самые черты, что штурм-майор называл "командирскими": нахмуренный лоб и решительная го-товность "обложить" каждого, не выполнившего его приказ сразу, лишь только он сорвет-ся с "командирских уст". Впрочем, не успевшая еще зачерстветь натура Джона, всеми си-лами противилась последнему, с готовностью предоставляя это право сержанту Торстону.
  Но штурм-майор Клаудс считал "командирские" черты совершенно необходимым условием для успешной карьеры молодого офицера, и он, как всегда был прав. Доказа-тельством тому было то, что эти самые "черты" проступили на лице Джона вовсе не по-тому, что он тренировал их перед зеркалом, - та суровая реальность, в которую он попал здесь, в русском секторе, проделала огромную работу над его, некогда восприимчивой душой, оставив при этом свой след и на его, быстро повзрослевшем лице.
   Джон ловко, как заправский пехотинец, выпрыгнул из бронемашины, и тут же при-гнулся, скрылся за ее броней, хотя деревня, в которую они приехали, давно уже контроли-ровалась марсианскими войсками. В ее невыговариваемом для любого марсианина назва-нии "Верхневылазкино" было что-то доброе и по-простому приветливое, словно шутка старого друга детства, или бессмысленная детская песенка, мотив которой отчего-то все время хочется напевать.
   Его взвод постоянно квартировал тут с прошлой зимы, образуя вместе с другими такими же взводами и ротами, так называемую, буферную зону - пространство между зо-нами, подконтрольными земным армиям и находившийся в десяти километрах отсюда ук-репрайон "Би Си 55", называемый среди марсиан "Черная вдова". Название это он заслу-жил своей недоброй славой: за пять лет существования его уже дважды почти полностью разрушала артиллерия противника, при этом личный состав "Черной вдовы" успел за эти годы смениться, едва ли не полностью из-за огромных потерь и нескольких вирусных эпидемий.
   Но здесь, в Верхневылазкино, было далеко от всех этих страстей. Находясь вдалеке от автострады, это место мало интересовало вражеское командование, и только лишь бес-покойные партизаны бродили по этим, богом забытым местам, творя диверсии и занима-ясь самым банальным грабежом машин с продовольствием и боеприпасами. Здесь царило то удивительное, свойственное лишь русским, спокойное, даже несколько пренебрежи-тельное отношение и к войне, и к самим марсианским войскам. Так, наверное, смотрят ве-ковые дубы на проходящие мимо них, победоносные шеренги с освященными великими победами знаменами, и шелест листьев на их высоких кронах шепчет им вслед: "все силь-ное должно погибнуть..., все слабое - непобедимо..."
   Бронемобиль Джона остановился в доме возле небольшого двухэтажного здания школы, где теперь находились казармы его солдат. Выйдя из него, он пересек заброшен-ную спортивную площадку с выкопанными баскетбольными столбами, посреди которой стоял их изрядно потрепанный "М7" - легкий маневровый танк с большими, выпученны-ми как у совы, фарами. Проходя мимо него, он хмуро ответил на приветствие, возившего-ся с двигателем ефрейтора Шайна, поскольку не любил того за похабные шуточки и неис-требимый перегар, и Шайн, в меру возможностей своего звания, отвечал ему тем же. От-работанным, мастерским движением перепрыгнув через огромную, никогда не высыхаю-щую лужу, Джон прошел по деревянным мосткам, - вчера прошел дождь, и земля была вязкой как студень, - и оказался возле своего жилища.
   Он выбрал это место не только из-за его близости к казармам, - вся красота земной природы, рассказанная ему когда-то дедом, будто бы воплотилась в этот домик, с его не-большим садиком, с сиренью возле забора и стареньким, потертым крыльцом, на котором всегда так гордо и невозмутимо восседал ободранный в уличных боях кот. Летом здесь пахло степью и скошенной травой, а легкий ветерок доносил беспокойные крики лягушек вместе с запахом застоявшейся воды. Зимой было тихо и безлюдно, и, порой, лишь редкое мычание коровы напоминало о присутствии людей, да еще веселый смех проходящих где-то неподалеку молодых девушек, попиравших самим своим существованием, суровые за-коны войны. Джону нравилось здесь, и если бы не выполняемая им грязная работа, он мог бы считать себя вполне счастливым человеком, живущим в гармонии с природой и людь-ми.
   - Явился, не запылился! - сказала старуха Егоровна, увидав вошедшего Джона. Она сурово взглянула на его, покрытые грязью ботинки, но Джон уже старательно вытирал их о лежавшую на пороге, всегда вымытую тряпку, и в складках ее морщин проступило, не-заметное для юного Джона, выражение теплой привязанности.
  - Обедать будешь?
  Джон кивнул, хотя вовсе не испытывал голода. Все утро они с Торстоном провели в дороге, - Джона вызывали в штаб батальона, и теперь, после утомительной поездки, ему больше всего хотелось выпить стаканчик джина, и, хотя бы часик, вздремнуть. Но военная жизнь приучила его уважать распорядок, хотя бы потому, что, не поев теперь, в следую-щий раз он мог получить эту возможность уже нескоро, как это бывало с ним уже не раз.
  - Выпьешь, наверное; замаялся, поди! - Егоровна поставила на стол бутыль с креп-ким самогоном, и Джон подумал, что это, пожалуй, лучше джина, и не стал возражать. Пока Егоровна возилась на маленькой кухне с кастрюльками и сковородками, он сел на кровать, с удовольствием привалившись к лежавшей на ней горе подушек, и закрыл глаза. Яркий зрачок полуденного солнца заглядывал к нему из окна, навевая дрему; потрепан-ный в боях кот, не желая искать приключений среди весенней грязи, смотрел с потре-скавшегося подоконника на Джона своим тяжелым, познавшим жизнь взглядом.
  - Вставай, что ли! Обед готов! - услыхал он голос Егоровны, и тут же почувство-вал, что проголодался. - Вояка! - добавила она, когда, уже сидевший за столом Джон, смешно, совсем по-детски, дул на дымящуюся картошку.
  - Хайнер, ты здесь? - послышался вдруг со двора мощный голос, что мог принад-лежать только штурм-майору Клаудсу, да еще, может быть, разве что самому громоверж-цу Зевсу.
  - О, пришел, антихрист! - нахмурившись, сказала Егоровна, глядя на высокую фигуру Клаудса в темно-коричневом кожаном плаще, делавшем его похожим на настоящего ве-ликана. Егоровна невзлюбила его с первого взгляда, и чувство это, разумеется, лишь уси-лилось после того, как Клаудс одним ударом свалил насмерть, бросившегося на него дво-рового пса, которого хозяйка вовремя не успела привязать на цепь.
  Пройдя через двор, Клаудс поднялся по ступеням, скрипнувшим под его массив-ным телом, и, открыв дверь, согнулся в две погибели для того, чтобы проникнуть в дом.
  - Ты что молчишь, Джон? Я уж думал, здешняя хозяйка тебя тут уморила! О, гляди, как смотрит! Не сердись бабка, привезу я тебе другого пса, еще лучше прежнего! Слово "баб-ка" было одним из немногих, что штурм-майор успел выучить за годы службы в России, но произносил он эти слова с каким-то особым вкусом, будто гурман, перечисляющий на-звания любимых им вин.
  - Тьфу, внучок нашелся! - проворчала Егоровна, отправляясь на кухню, - штурм-майор никогда не отказывался от хорошего обеда.
  - Как жизнь, Джон? Да, не суетись ты, я к тебе по-простому зашел! - остановил он, вско-чившего было юношу. - Ехал к "Черной вдове", а тут и вспомнил, что в Вернелазках ты сидишь, ну и дай, думаю, заеду к старому другу!
  - Верхневылазки, - поправил его Джон.
  - Какая разница! Эти русские слова, все равно, никогда не выговорить нормальному чело-веку! Клаудс подставил Джону принесенные Егоровной стаканы, и тот налил в них само-гону. - Ну, будем здоровы, Хайнер!
   Он выпил почти полный стакан, и лицо его начало розоветь прямо на глазах Джо-на, становясь от этого более грозным, и, одновременно, немного комичным. Джон выпил половину; он до сих пор не мог привыкнуть к "русским" дозам, к которым штурм-майор, напротив, успел привязаться всем сердцем.
  - Если бы ты знал, как мне все это надоело, Джон! - Клаудс откусил крепкими зу-бами луковицу, даже не скривившись при этом. - С утра рванули в Мокрое - там "неожи-данно обнаружился вражеский десант". Приезжаем - одни трупы, и только дедок, ста-ренький такой, сидит на скамеечке, и на нас смотрит. - Спрашиваем: где население? А он говорит: все ушли с вами сражаться. - А ты, спрашиваем, - чего не ушел? - Я уже старый, - говорит, - разве с такими молодцами справлюсь? А в подвале у этого блаженного старца мы два ящика с патронами отыскали, а в собачьей будке - новенький автомат в заводской смазке. - Ах ты, говорю, старая сволочь, - рассказывай, где раздобыл, не то душу из тебя вытрясу! А он мне - тряси, сынок, не бойся, - она у меня уж и так еле держится...
   Клаудс выпил еще, - побагровевшая на лице кожа пошла пятнами. В таком состоя-нии, как знал Джон, штурм-майор бывал способен на самые жестокие или самые велико-душные поступки, в зависимости от того, какие сюрпризы подбрасывала ему в такие мо-менты судьба. Накипевшая боль не давала ему молчать, и он продолжил говорить, даже не закусив своей любимой луковицей.
  - А потом, на обратном пути, только выехали на дорогу - бах, - и головную машину на куски! А через две секунды - бах, - и вторую тоже, - благо мои ребята за такое время даже голые успеют сориентироваться, а твоих "гвардейцев", наверное, всех бы уложили!
  - Много погибло?
  - Нет, не очень, пятеро всего..., - он посмотрел на Джона, - здесь ведь, в России мы каж-дый день теряем тысячи...
  - Такое нельзя говорить...
  - Да, брось Джон, - кого мы пытаемся обмануть! Эта страна - одна большая могила для всех нас! Кибальчиш, Чапай, Медведь - одни эти имена способны нагнать ужас на какого-нибудь молоденького лейтенанта, - наверное, он хотел добавить "вроде тебя", но вовремя сдержался, не желая обидеть человека, некогда спасшего ему жизнь.
  - Медведь?
  - Да, новая восходящая звезда русского бандитизма, или, как они говорят, партизанства! Говорят, душит солдат голыми руками, а ударом кулака может раскроить череп...
  - И что, может?
  Клаудс пронзительно посмотрел на Джона, и, не заметив в его взгляде насмешки, вздох-нул, и налил себе еще, сказав на выдохе:
  - Может!
  - Вам сегодня не нужно больше пить, господин штурм-майор! - осторожно сказал Джон, но Клаудс, и сам резко отодвинул стакан, расплескав по столу самогон. Этот его, знако-мый жест сказал, успевшему узнать его Джону о том, что было что-то еще: невысказан-ное, точившее его душу.
  - Что случилось, Клаудс? - Джон всегда обращался к нему так, в нарушение субордина-ции, когда чувствовал, что отважному штурм-майору требовалась дружеская поддержка.
  - Они убили Айрин...
   Служившая при штабе Айрин Нодс, вот уже год была неофициальной женой Кла-удса. Он мог не видеться с ней неделями, зато потом попросту удрать из расположения части, и пропадать в ее постели целые сутки, зная, что получит за это выговор или отмену очередного представления к награде. Джон видел ее лишь раз, когда приезжал в штаб для вручения медали "за мужество", присужденную ему за спасение Клаудса, но он хорошо запомнил ее немолодое, но приятное лицо, и, слишком нежную для этого ужасного солнца кожу.
  - Как это случилось?
  - Она ехала в Горловку, где стоит танковый полк, и вышла помочь водителю оттащить лежавшее на дороге дерево.... сколько раз я говорил ей, что деревья на войне никогда не падают просто так!
  - Снайпер?
  - Хуже! Ее убили из лука..., также точно, как за два дня до этого - лейтенанта Келли. Стрела попала прямо в глаз, и на допросе водитель клялся, что не мог установить направ-ление выстрела, почему и счел за лучшее попросту унести ноги. Клаудс, все-таки взял ста-кан и выпил его, но на этот раз тяжело, будто бы глотая раскаленный свинец.
  - Я найду этого стрелка, Хайнер, и выколю ему глаза..., пусть потом меня разжалуют, но я сделаю это!
   Послышался гудок: сначала короткий, затем более настойчивый. Это шофер звал Клаудса, но он не слышал. Только теперь Джон заметил, что под глазами его собрались мешки, и на щеках выступила, столь нехарактерная для него щетина.
  - Вас зовут, господин штурм-майор...
  Обращение по званию всегда заставляло его собраться, - так было и на этот раз. Посоло-вевший было взгляд Клаудса, быстро трезвел, приобретая, прямо на глазах Джона, снача-ла просто осмысленность, а затем - тяжелую, властную волю.
  Штурм-майор Клаудс был живой историей марсианских войн. Еще в Лунной войне он был удостоен "багровой ветви", ордена, вручавшегося лишь тем, кто, получив серьез-ное ранение, не покинул поле боя. На этой войне он тоже успел прославиться. Командуя ОБРом, он даже заслужил среди партизан прозвище "Терминатор" за свою неустрашимую отвагу, граничащую порой просто с безрассудством. Но война в России быстро измотала его: он стал много пить, из-за чего впоследствии завалил экзамены в Академию генштаба, и сделался подвержен приступам ярости, которых, по словам знавших его друзей, никогда не позволял себе прежде. Но Джона он любил, относясь к нему, как к младшему брату, которого он потерял в первый год земной войны, когда тому было столько же лет, сколько самому Джону.
  - Да, ты прав, Хайнер, мне нужно еще заехать к Бронсу, за снотворным..., я отчего-то стал ужасно плохо спать..., в голову лезет такое, что хоть в психбольницу вези! А ты хорошо спишь, Джон?
  - Не жалуюсь...
  - Это хорошо. У тебя ведь еще будет время для всего этого..., - он громко выругался, что делал весьма редко.
  - Спасибо бабка, твое виски было отличное! - крикнул Клаудс, хотя Егоровна находилась совсем рядом, в соседней комнате, куда удалялась всегда при посещениях штур-майора.
  - На здоровье, антихрист! - негромко ответила Егоровна, и, довольно сносно выучивший русский Джон, понял это.
   Они обнялись, и штурм-майор вышел, едва не задев головой за дверной косяк. На ступеньках он снова громко выругался, по неизвестной для Джона причине, и вскоре скрылся из виду за старенькой деревянной калиткой. В доме опять стало тихо; на кухне возилась недовольная Егоровна, в тарелке перед Джоном лежала уже остывшая картошка.
  2
   Как ни хотелось Хайнеру отдохнуть, весь оставшийся день он провел в суматохе. Только лишь Клаудс ушел, как ожила его рация, приказывая ему режущим слух голосом капитана Бергмана срочно выдвинуться со своими солдатами в район соседней с ними Та-расовки, где только что произошло дерзкое нападение на колонну автомашин. Так и не успев толком поесть, Джон снова трясся по размытым, ухабистым дорогам, а потом, до самого вечера, прочесывал все окрестные буераки в поисках партизан. Но сигнал посту-пил слишком поздно, и, взявшие след собаки после долгих часов погони довели их до ре-ки, где заскулили, жалобно завиляв хвостами.
   Возвращались они уже под покровом быстро опускавшейся ночи, и необстрелян-ный рядовой Вербицки наступил на "растяжку". Беднягу разорвало на части, но вместе с ним досталось и "ангелу-хранителю" Джона - сержанту Торстону. Тому, кто, заслышав его приказ, мог дать пинка каждому, "залюбовавшемуся окружающей природой". Оско-лок угодил Торстону в ногу, задев кость, и массивного сержанта пришлось тащить на се-бе, а Джону - добавить в свой лексикон, так нелюбимую им, брань.
  Пострадал и он, - подброшенный взрывной волной, он неудачно упал на ствол по-валенного дерева, больно ушибив руку. Ее туго перевязали, но всю дорогу рука ныла ту-пой болью, мешая Хайнеру исполнять свои обязанности. Впрочем, теперь он не мог бы сделать ничего лучшего, чем просто вывести своих людей из леса, без новых потерь, что он и сделал, но уже глубокой ночью, - продрогших и смертельно уставших.
   Лишь к трем часам ночи он оказался возле своего дома с твердым желанием бро-ситься на кровать и проспать до утра. Но, как ни убеждал себя Хайнер в правильности этого решения, он не смог устоять перед тем, чтобы не заглянуть за угол дома, где в глу-бине двора, у самого забора, притаился небольшой флигель. "Зачем? Я же не стану будить ее?" - убеждал он себя, но, несмотря на позднее время, он увидал за знакомыми кремовы-ми занавесками свет, и, постояв немного в нерешительности, двинулся туда.
   Эти кремовые занавески сводили его с ума с тех пор, как он проснулся однажды там, под доисторическими ходиками, слушая их шуршащее тиканье и вдыхая запах ее волос. А потом она поднялась, встав у окна, и эти самые занавески собрались складками у ее ног, будто сброшенная туника, собравшейся войти в воду, обнаженной нимфы...
   Настя. Хайнер почти ничего не знал о ней: она доводилась какой-то дальней родст-венницей Егоровне, и работала в Горловке посудомойкой, куда уезжала сразу на несколь-ко суток. Была она неразговорчива, и даже Егоровна знала о ней лишь то, что в городе у нее погибла от бомбежки вся семья, и жить ей было негде. Сама Егоровна, видно, не ис-пытывала особой любви к своей родственнице, взяв ее из русского милосердия, о котором Хайнер был также много наслышан, как и о других русских качествах: упрямстве, упорст-ве, жестокости и, конечно же, великодушии.
   Настя ворвалась в его жизнь нежданно, как врывается буря в марсианские пустыни. Она зашла к Егоровне за солью, и, увидав Джона, попросила его наточить ей топор. Ска-зано это было с такой деревенской непринужденностью, будто бы Джон был обычным со-седом, а не офицером оккупационной армии. Возможно, эта самая простота и заставила его тут же согласиться, поскольку его миролюбивая от природы натура всегда тянулась к добрым человеческим отношениям.
   Он наточил ей топор, а потом и порубил дрова, за что получил чистосердечную благодарность, и приглашение в гости, которым воспользовался уже назавтра, не в силах выкинуть из своих мыслей русскую красавицу. А она тогда рассмеялась, увидав его с бу-кетом полевых цветов, так что Джон сначала даже обиделся. Но затем сбегала к Егоровне за вазой, и бережно опустила их туда, не выронив, ни одного цветочка.
   В ту ночь он остался у нее, впервые позабыв обо всем: о том, что караульным неиз-вестно место его пребывания, а значит, он рискует "не проснуться" утром; о том, что зав-тра его ждет многочасовая "зачистка" лесного массива, перед которой обязательно нужно было выспаться, - вся грязь войны была смыта из его сознания этой горячей русоволосой женщиной, словно явившейся к нему из древних славянских мифов.
  Вскоре "кремовые шторы" завладели мечтами Джона также прочно, как владела его умом и телом война. И стоило ему, смертельно уставшему от беготни по оврагам, лишь завидеть незатейливые домики знакомого села, как перед глазами его тут же встава-ла Настя, и запах ее тела уже щекотал его ноздри в провонявшемся ищейками бронемоби-ле.
  Джон понимал, что это было глупо; что русская красавица, возможно, лишь поль-зовалась им. Ведь его звание, давало ей неприкосновенность от блудливых солдатских рук, и еще, может быть, его офицерский паек с недоступными для русских продуктами. Но все эти грязные мысли действовали только лишь до тех пор, пока Хайнер не оказывал-ся около ее флигеля, и пока на пороге его не встречала ее радостная улыбка.
   Настя была уже не первой женщиной, встретившейся ему на войне, - сначала у него была Райна.... Райна Дикс - высокая, немного нескладная девушка, завоевывавшая, еще совсем недавно спортивные кубки по стендовой стрельбе в рабочих предместьях Легиона - небольшого рудодобывающего города в южных областях колонии. Теперь же она завое-вывала "кресты", старательно выводя их на прикладе своей винтовки после каждого уби-того ею вражеского снайпера.
   Их роман с Райной был коротким, как стрелковая атака. Просидев трое суток в "секрете" вместе со взводом Хайнера, они тогда так и не поймали диверсантов, но сам Джон получил тогда свою добычу в виде страстной девушки, напрочь лишившей его то-гда сна. Не имевшему тогда еще опыта в подобных делах Джону, она показалась такой юной и чистой, что он полностью дал волю своим чувствам, и под конец даже умудрился признаться ей в любви.
   Потом у них было еще несколько свиданий, правда, уже не таких страстных, что сам Джон оправдывал ее усталостью. Но он жестоко ошибался, потому что через пару не-дель она совершенно спокойно призналась ему в том, что у нее уже есть фронтовой муж, и она его любит. Все это время он был в госпитале, на лечении, но скоро прибудет в свою часть, так что..., теперь между ними все кончено. А тогда, в лесу с ней случилось какое-то наваждение, потому что он, Джон, был очень похож на ее одноклассника, которого она когда-то втайне желала, но так и не смогла добиться.
   "Эх, Райна, Райна! Зачем же ты так стонала тогда, на берегу реки, где мы уединя-лись с тобой, нарушая устав! Зачем ты всегда так медлила одеваться, показывая мне свое красивое, гибкое тело..."
  "Да ладно! Будь счастлива со своим танкистом! И пусть сохранит тебя бог от вез-десущей партизанской пули!"
   Но Настя была не такая! Нет, Настя никогда бы не стала "играть" в чувства, потому то и не смог Хайнер отправиться спать, не посмотрев, что делается теперь за знакомыми ему занавесками.
  Там горел свет! Зная, что теперь он уже не сможет справиться с собой, Джон по-дошел к флигелю, и осторожно постучал в окно. Послышались шаги, скрипнули полови-цы, загремел засов:
  - Это ты, Джон..., ты ранен?
  - Да так..., ерунда, - сказал он, и чуть не потерял равновесие, перешагивая через порог.
  Она подхватила его, как ребенка; Хайнер захотел отстраниться, но силы, вдруг, ос-тавили его, и он зашатался, так что девушка едва удержала его в своих сильных, привыч-ных к труду руках.
  - Тихо, тихо, осторожно, - говорила она, и он понимал не только сказанные ею слова, но и всю, звучавшую в них нежность, удивляясь тому, как способен передавать ее этот не-обычный язык.
   В ту ночь он долго не мог уснуть, а потом, погрузившись в бред, все бродил по ночному лесу, натыкаясь то на мины, то на оторванные конечности, а рядом с ним шла Айрин Нодс с пустой глазницей, зажав в руке окровавленную стрелу. Сначала она говори-ла ему, что очень скучает по штурм-майору, жалея, что не успела от него забеременеть. А потом голос ее быстро перешел на шепот, так что Джон ничего не мог понять. Это злило Айрин, и ее единственный глаз буквально жег его в желании уберечь от чего-то страшно-го, но от чего, - он не мог понять..., но при этом он вдруг явственно ощутил, что где-то, совсем рядом, был тот самый стрелок, выбиравший для себя очередную мишень...
   Утром он проснулся от того, что ему было жарко. Молодое, горячее тело Насти вдоволь напитало его силой, так что поначалу он даже почувствовал себя здоровым, и, обняв девушку, притянул ее к себе.
  - Отстань, мне на работу пора! - отбиваясь от него, сказала она, вставая с постели. Джон перевернулся на спину, с удовольствием наблюдая за тем, как она одевалась. Во всем теле его чувствовалась легкость, кошмары ушедшей ночи казались теперь обычным бредом.
  - Что смотришь, на Марсе что ли нет красавиц? - Ее английский был слишком пра-вильным для уха Джона, привыкшему к его испорченному "марсианскому" диалекту.
  - Таких, как ты - нет!
  Настя засмеялась, отдернув занавеску. Рыжее утреннее солнце ослепило Джона, и ему сделалось весело, - совершенно беспричинно, как когда-то бывало в детстве с ним и его сестрой.
  - Тебе тоже пора, - кто партизан ловить будет?
  - А, пошли они к черту! Их все равно никогда не переловить! - Джон вскочил с кровати, обняв девушку.
  - Отпусти, я опоздаю!
  - Не отпущу! - Он обнял ее упругое тело, чувствуя, как оно продолжает вливать в него си-лы.
  - Все, хватит! - Девушка решительно отстранилась. - Ну, мне правда пора... - Я помазала твою руку мазью, - она стоит на подоконнике. Мажь ею почаще, и скоро все пройдет! - услыхал Джон ее голос уже из передней, - поосторожней там с партизанами, а то в сле-дующий раз придешь ко мне и вовсе калекой! Дверь не забудь запереть! - Она послала вышедшему к ней Джону воздушный поцелуй, и открыла дверь, впустив внутрь свежий утренний воздух. Дверь захлопнулась. Джон услыхал ее легкие шаги во дворе, затем все стихло.
   "Женюсь на ней", - подумал он, и от этой мысли ему сделалось весело. "Ну и что, что она - русская? Женюсь - и все!" Он подошел к кадке с водой, выпив залпом целую кружку. - Женюсь, - и все! - сказал он вслух, и звук собственного голоса убедил его в том, что это было, на самом деле, возможно. Он представил себе лицо капитана Бергмана, сво-его командира роты, что ненавидел всех русских, без исключения, - в тот момент, когда он объявит ему о своем намерении. Он просто скажет ему: "Господин капитан, я все решил; это не противоречит Уставу, и вы не можете мне помешать!"
   В этот момент его оглушил грохот, - кто-то изо всей силы барабанил в дверь, так, как будто имел на это право. Кое-как накинув на себя китель, и, схватив на всякий случай пистолет, Джон подскочил к двери.
  - Кто там?
  - Открывай скорее, Джон! - услыхал он голос Клаудса.
  3
   Через десять минут, наспех одетый и небритый, Джон уже сидел в бронемашине, а штурм-майор, посвящал его в детали, произошедшего этой ночью на его, Джона, участке, происшествия. Злобно вращая красными от бессонной ночи белками глаз, и громко руга-ясь всякий раз, когда машину особенно сильно подбрасывало на ухабах, он рассказал о том, что этой ночью на трассе, в пяти километрах от Верхневылазкино был убит офицер связи, причем убийца вновь орудовал луком. Давно уже Джон не видел Клаудса в таком гневе: опытный офицер контрразведки, - он успел повидать многое, но убийство марсиан-ских офицеров столь диким способом доводило его до бешенства, так что даже Джону де-лалось не по себе, ведь он хорошо знал, на что может быть способен его друг, доведенный до такого состояния.
   - Надо допросить всех жителей твоей деревни! Каждую старуху, каждую девку..., и твою ведьму-хозяйку тоже!
  Клаудс замолчал, но Джон чувствовал на себе его пронзительный взгляд, зная, о чем он хотел спросить.
  - Ты провел эту ночь с ней? - задал он, наконец, тот самый вопрос.
  Джон кивнул. Клаудс вздохнул; он никогда не одобрял отношений офицеров с русскими женщинами, но смотрел на это сквозь пальцы, по крайней мере, до тех пор, пока это не мешало делу.
  - Ты уверен, что она никуда не отлучалась?
  - Да, - как можно более уверенно ответил Джон, но проницательный Клаудс, скорее всего, почувствовал по его тону, что это была неправда.
  - Я был в бреду..., но она..., она, все равно не успела бы пройти такое расстояние, высле-дить офицера и вернуться обратно, чтобы я этого не заметил! - Сказанная им фраза по-действовала на него самого, похоже, убедив и Клаудса.
  - Твое счастье, что ты не умеешь врать, Джон! Смотри, все это может закончиться плохо!
  На это он не ответил: для возражений Клаудсу у него не было аргументов, да и во-зобновившаяся боль в руке мешала сосредоточиться. Он отвернулся к бронированному окну, глядя на быстро светлевшее небо. Мысли его вернулись к Насте; к ее теплым рукам и нежному голосу. Это успокоило его, и оставшуюся часть пути они провели с штурм-майором в полном молчании.
   Но когда они прибыли на место, проза жизни вновь захватила его в свои объятия, для того, чтобы не выпускать в течение всего этого дня. Начиналась работа, и Джон оку-нулся в нее со спокойным мужеством мула, готового тащить свою поклажу до полного истощения сил.
   Собаки были уже на месте; их отрывистый лай, когда-то выводивший Джона из се-бя, сделался настолько привычен, что он уже не замечал его. Запакованное в мешок тело лежало возле обочины, стоявшие небольшими группами солдаты, курили и разговаривали между собой. Глядя на них, Джон подумал, что долгая война делает людей настолько при-вычными к смерти, что они уже не замечают ее, считая присутствие ее настолько же обыкновенным, как собственный голод или усталость.
  Также равнодушно солдаты смотрели и на подъехавшие к ним бронемашины, и лишь когда из одной из них появился Клаудс, они пришли в движение. Клаудса побаива-лись, потому, что он был из контрразведки - этого всесильного ведомства, одинаково спо-собного как возвысить человека, так и стереть его с лица земли, причем независимо от звания и прошлых заслуг. Кроме того, штурм-майор уже успел прославиться тем азартом, с которым он брался за дело, особенно, если оно начинало доставлять ему слишком много хлопот.
  Собрав командиров взводов, Клаудс поставил перед ними задачу, дав каждому для проверки квадрат. Сам же он решил идти со взводом Джона, причем это известие нис-колько не обрадовало ни самого Джона, ни его подчиненных. Утренняя прохлада уже ус-тупила место жаркому солнцу и броня машин стала теплой как живот женщины, когда рассыпавшиеся цепи скрылись за деревьями, унося с собой запах псины, и дешевого сол-датского одеколона.
  4
   На этот раз им повезло: собаки быстро взяли след, и Джону пришлось бежать, про-дираясь сквозь ветки и жесткие листья кустарника. Вначале он пожалел, что не взял с со-бой автомат, но теперь был только рад этому, поскольку рука его болела, и он все равно бы не смог стрелять из него. К тому же он неплохо стрелял из пистолета, причем обеими руками, заслужив благодарность от начальства еще будучи курсантом. Понимая, что на правую руку ему лучше не рассчитывать, он заблаговременно перетащил кобуру на дру-гой бок. Но бежать ему было тяжело, и он, то и дело отставал, нагоняя своих лишь тогда, когда собаки останавливались для того, чтобы отыскать утерянный след.
   Клаудс же, напротив, бежал впереди всех. Солнечные лучи освещали все вокруг как на театральной сцене, и его опытный глаз без труда отыскивал "растяжки", и расстав-ленные саперами флажки. Когда его высокая фигура на миг показывалась из-за ветвей, она напоминала Джону механическую боевую машину, приведенную в действие, и рабо-тающую без усталости и страха. Когда Джону казалось, что расстояние между ним и Кла-удсом увеличивалось слишком сильно, он делал рывок и догонял его, хотя давалось ему это с большим трудом.
  Словно почувствовав его слабость, ветки упорно хлестали его справа, - там, где он не мог в полной мере действовать больной рукой, а когда начинался крутой спуск - то все, за что он мог бы ухватиться, находилось именно по правую от него сторону. Несколько раз он оступался, и только помощь, неотступно следовавшего за ним ефрейтора Барнса помогла ему избежать падений. Но Джон был упрям, и не собирался сдаваться, хотя Барнс уже несколько раз предлагал ему отдохнуть. Он продолжал бежать, всей душой желая со-бакам, хотя бы на несколько минут потерять след, но этого не случалось, и на этот раз по-гоня быстро настигала свою жертву.
   - Вот они, я их вижу! - услыхал Джон зычный голос Клаудса, за которым раздался взрыв противопехотной гранаты, а затем автоматные очереди. В дерево над головой Джо-на вонзилась пуля..., ефрейтор Барнс охнул и сполз на землю.
  - Эй, солдат, - перевязать его! - скомандовал Джон кому-то, пробегавшему мимо, а сам побежал к Клаудсу. Но следующая очередь заставила его пригнуться, а потом и вовсе упасть на землю.
   Били с пригорка; стреляли короткими и точными очередями, держа под прицелом залегший взвод. Где-то жалобно скулила раненая собака, кто-то громко кричал, и Джон не сразу сообразил, что это был голос Клаудса.
  - Обойди их, Хайнер! Обойди их справа - там гуще деревья..., и возьми живьем хоть кого-нибудь!
   Джон взял с собой десяток солдат, и побежал в обход. Опасность всегда придавала ему силы; она, словно, брала их где-то взаймы, отдавая потом смертельной усталостью и апатией. Вот и теперь, позабывши о больной руке, он бежал по вязкой от недавнего дождя земле, и карабкался вместе со своими солдатами, взбираясь по другой стороне холма. Здесь их тоже встретили очередями, но две метко брошенные гранаты очистили путь, и вскоре Джон уже взбирался на тот самый холм, сжимая в левой руке пистолет, и чувствуя кожей шедших рядом с ним бойцов.
  "Сейчас я поднимусь и получу пулю", - подумал он, видя, что конец подъема был уже в нескольких шагах от него. Но он все равно продолжал подниматься, потому что пе-рестал уже быть чем-то единственным, особенным, - человеком со своими неповторимы-ми мыслями и чувствами, а был лишь воинской единицей, предназначенной для выполне-ния боевой задачи.
  "Еще шаг, еще..." - Джон осторожно поднял голову над низкой травой, и успел увидать нацеленное в него дуло карабина. Понимая, что это бесполезно, он, все же, упал на землю, но прозвучавший выстрел предназначался не ему, а поднявшемуся одновремен-но с ним солдату, имени которого Джон не успел запомнить, поскольку тот попал к нему во взвод недавно. Солдат скатился вниз. Джон выстрелил и попал. Взобравшиеся вслед за ними солдаты прошили очередями стрелка, - все было кончено.
  Оглушенные взрывами, остальные партизаны без труда были схвачены его солда-тами. Их было двое. Один был пожилой, уже почти старик, со сгорбленной от работы спи-ной. Он и стоял так, как будто его только что оторвали от жатвы, вызвав из кабины ком-байна. Другой был подростком. Даже грязь, которой было покрыто его лицо, не могло скрыть юношеских, не огрубевших еще с годами черт, сквозь которые проступала почти не тронутая жестокой войной душа.
  Взбешенный Клаудс вначале бил старика. Тот не сопротивлялся, и даже не делал попыток закрыться. Он был, словно в трансе, что часто охватывает людей при мысли о неизбежности собственной смерти.
  - Где стрелок? - кричал Клаудс в самое ухо старику, и снова наносил удар. Лицо его по-багровело, Джон никогда еще не видел его таким страшным. "По-видимому, Клаудс, дей-ствительно, любил Айрин Нодс, а любовь, наверное, готова простить еще и не такое..." - думал Джон, чувствуя ужасную усталость и желание уснуть прямо здесь, на траве.
   - Я еще раз спрашиваю: где стрелок? - рявкнул Клаудс, но вдруг, как-то утратил интерес к старику, повернувшись к подростку.
  - Господин штурм-майор! - предупредительно воскликнул Джон.
  - Молчите, Хайнер, я прекрасно помню приказ номер тридцать два ноль три, но здесь - другое дело, и, клянусь, - я узнаю от них все, что мне нужно, а после можете писать на меня рапорт!
   Приказ за номером 3203 гласил о недопустимости высших мер воздействия на женщин и подростков, и имел целью прекращение того яростного огня партизанской вой-ны, что быстро перерастал в кровавую месть для тех, у кого появились неоплаченные сче-ты с Марсом. Нарушение этого приказа могло стоить, даже заслуженному офицеру, его звания и должности, ибо Верховное командование не любило непослушных офицеров. В эту минуту штурм-майор намеревался нарушить этот приказ, и, похоже, никто не мог по-мешать ему в этом.
   - Сейчас я стану резать его у тебя на глазах..., - сказал Клаудс старику, доставая нож. Лицо его при этом сделалось зловеще спокойным.
  - Да, скажите же ему, ведь он сделает это! - не выдержав, закричал Джон, хотя он был единственным, кто мог остановить Клаудса.
  - Я покажу, - сказал старик, вытирая кровь. - Она сама так хотела, - забыл? - крикнул он в ответ, презрительно процедившему сквозь зубы ругательство подростку.
   При слове "она" что-то екнуло в груди Джона; какая-то неясная тревога прочно по-селилась в его душе, и уже не покидала его. "Но ведь Настя всю ночь была рядом с ним! Пусть, он был в бреду, но ведь он же, все-таки, просыпался, каждый раз чувствуя ее ря-дом!" - успокаивал он себя. Но слово "она", подобно раскаленному пруту, продолжало жечь его мозг.
  - Вы должны теперь же освободить мальчика, господин офицер, потому что такова была ее воля - ее жизнь в обмен на жизнь мальчика! - сказал старик, и Клаудс тут же дал знак освободить подростка.
  - Куда идти? - спросил Клаудс, выждав, когда мальчик скрылся за деревьями.
  - Пошли, - ответил старик, вновь ссутулившись, словно опять принимаясь за свою тяже-лую мужицкую работу.
   Глядя на эти плечи, Джону казалось, что это не старик, а он только что взвалил на себя тяжелый груз, вынести который было выше человеческих сил. "Нет, такое не может случиться со мной!" - думал он, ступая по земле, как по дощатому помосту эшафота.
  5
   Это был обычный схрон, в создании которых русским не было равных. Джону не раз доводилось видеть эти добротно сделанные убежища, так виртуозно замаскированные, что поисковая группа могла даже заночевать на одном из таких сооружений, и не заметить при этом ничего подозрительного. Самое удивительное во всем этом было то, что все ок-рестные леса и рощи прочесывались поисковыми отрядами с завидным постоянством, но при этом им ни разу не удавалось заметить следов работ по созданию нового схрона: ни свежей земли, ни щепок, ни следов от костра. Русские работали чисто, что вынуждены были признать даже самые опытные марсианские специалисты по диверсиям.
   Когда старик, имени которого так и не узнал Джон, привел их на место, указав пальцем туда, где прятался стрелок, - они увидали вполне мирный пейзаж, с небольшим лугом, посреди которого росли кусты дикой смородины. Но эта миролюбивость не могла ввести в заблуждение даже Джона, не говоря уже о бывалом Клаудсе. Даже теперь, глядя на указанное стариком место, Джон не мог, как ни старался, увидать хоть какие-нибудь признаки подземного строения.
  - Стрелок, выходи! - крикнул штурм-майор, после того, как солдаты Джона со всех сторон окружили схрон.
  - Прости меня, Настенька, я сделал, как ты сказала! - крикнул старик, будто бы выбивая из под ног Джона державший его табурет.
  Еще лелеявший надежды, он почувствовал, как онемели ноги: "Сейчас ее убьют..., ведь ее обязательно убьют, я знаю это!" Все происходившее было настолько нелепым, что вначале Джон даже отказывался в это поверить. Но когда Клаудс повторил свой приказ, Джон осознал весь ужас этой действительности, и ему захотелось куда-нибудь скрыться, может быть, даже умереть, чтобы только не присутствовать при этом страшном финале.
   Но судьба оказалась милостива к нему, и вскоре послышался одинокий выстрел, от которого вздрогнул не только один Джон, но, как ему показалось, даже и железный штурм-майор. Повинуясь команде Клаудса, солдаты побежали вперед, но Джон так и ос-тался на том же месте. Никто его не беспокоил, любовная связь молодого лейтенанта дав-но уже была известна всем во взводе. Ему откровенно завидовали, ведь Настя была краса-вицей, а красота, как известно, не бывает вражеской, а только лишь божественной.
  "Да, это была она!" - Джон сразу узнал ее по высыпавшимся на землю волосам, ко-торые он так любил гладить по ночам, а потом, уже засыпая, вдыхать тот удивительный запах лесных трав, что они всегда источали...
  Видя его состояние, Клаудс хотел было подойти, - Джон почувствовал это, - но сдержался. Джон не винил его, ведь он тоже потерял свою любимую, причем виной тому, как оказалось, была его Настя. Он все стоял и смотрел, как несли ее тело..., а потом, когда из глубины схрона достали ее лук, и, как будто нарочно, пронесли совсем рядом с ним, он, как завороженный, смотрел на его гладкую, полированную поверхность, как если бы мимо него теперь прошествовала сама смерть.
  6
   Джон никогда не был большим любителем выпить, но теперь ему захотелось на-питься: до скотского состояния, до рвоты и забытья. Всю обратную дорогу он думал об этом, ибо такие мысли были, все-таки, лучше, чем воспоминания о Насте, чей зовущий силуэт уже никогда более не встает перед ним в ночи, а голос - никогда не пошутит над его неприспособленностью в житейских делах.
   Но оказавшись в Верхневылазкино, он отчего-то первым делом направился туда, к ней, в маленький, опустевший флигель. Проходя мимо дома Егоровны, он слышал, как старуха о чем-то спросила его через открытое окно, наверное, приглашала поужинать. От-ветив ей что-то невразумительное, Джон завернул за угол, увидав, как из-за знакомых штор пробивается свет. Впервые это обстоятельство не заставило чаще биться его сердце. Более того, Джон даже не удивился этому, поскольку сразу вспомнил, что, уехавший раньше Клаудс сказал ему о намерении лично провести обыск в доме "стрелка" - именно так он упорно именовал Настю, словно не желая удостаивать ее человеческого имени. Джон постучал в дверь, и, услыхав знакомый голос, назвал себя.
   В комнатах царил хаос. Джона всегда удивляла это умение сыскарей переворачи-вать вверх дном буквально все, что только позволяло такое с собой сделать. За то время, что он бывал здесь, ему всегда казалось, что у Насти было немного вещей, теперь же впе-чатление было такое, словно она была старьевщицей. Весь пол был буквально устлан верхней и нижней одеждой, разнообразными предметами женского туалета и непонятного назначения коробками. Между всем этим была разбросана посуда, обувь, катушки с нит-ками и прочая мелочь, необходимость которой может быть очевидной только лишь жен-щине. Среди всего прочего Джон увидал здесь свою зубную щетку и принесенную когда-то бутылку дорогого рома. Глядя на все это, он почувствовал омерзение. Впечатление бы-ло такое, будто их короткая совместная жизнь теперь была вывернута наизнанку перед пытливым, аналитическим умом штурм-майора. Это чувство, наверное, довольно ярко от-разилось на его лице, потому что всегда внимательному Клаудсу сделалось неловко.
   - Ты извини меня, Джон..., но я решил, что лучше уж я сам все здесь осмотрю. - Клаудс сел за стол, на котором лежал Настин фотоальбом, и продолжил свое занятие. Альбом этот Настя никогда не показывала Джону, и он вообще не знал о его существова-нии, но от розыскного гения Клаудса, конечно же, ничего не могло укрыться.
  - Не извиняйся..., кому-нибудь другому мне еще пришлось бы объяснять наличие здесь своих личных вещей...
  - Да, да, - машинально ответил Клаудс, думая о чем-то своем. - Знаешь, у меня все не идет из головы то, что, как ты говорил, она была с тобой тогда всю ночь...
  - Я говорил правду.
  - Да, да..., - будто не слушая его, сказал Клаудс, продолжая рассматривать фото.
  Но, успевший узнать Клаудса Джон видел, что не это занятие теперь занимало его блестящий университетский ум, - что-то другое заботило его. На миг у Джона появилось желание стать рядом, ведь красавица-Настя должна была быть очень фотогеничной, но он тут же прогнал эту мысль. Он еще не привык к тому, что его Насти не было среди живых, он все еще был, словно под наркозом, и, наверное, для него было бы лучше не прерывать его. Поэтому Джон сел на стул, и, понимая, что здесь он совершенно не нужен, все-таки, продолжал сидеть.
   - К черту все! - воскликнул, наконец, Клаудс, потирая глаза. - Надо сначала хоро-шенько выспаться, часиков, эдак, пять - шесть! Клаудс улыбнулся. При всей деликатности по отношению к Джону, он не мог скрывать своей радости по поводу столь удачно рас-крытого дела, и Джон понимал, что не ему осуждать его за это.
   - Знаешь, Джон, меня, наверное, теперь ждет повышение. Из штаба уже звонили: расспрашивали обо всех подробностях дела и очень хвалили мою работу!
  - Поздравляю, вы это заслужили.
  - Да, брось ты, речь не обо мне. Если хочешь, я могу взять тебя с собой. С моей рекомен-дацией тебя обязательно возьмут! Побудешь сначала обычным "опером", а потом, - по рекомендации опытного офицера, - Клаудс показал на себя, - получишь перспективное место при штабе. Ты ведь математик по специальности? А математикам дано видеть то, что укрыто от людей с более практичным образованием!
   Клаудс был в ударе. Его воинственная натура словно напитывалась кровью пой-манной им снайперши, заживляя его собственные раны.
   Еще вчера Джон ответил бы на это решительным отказом, потому что новое назна-чение неминуемо грозило бы ему расставанием с Настей, но теперь он снова был одинок и свободен. А главное - в душе его воцарилась совершенная пустота.
  - Спасибо за доверие, Клаудс, для меня это большая честь...
  - Вот и хорошо, - не скрывая радости за возвращавшегося к жизни товарища, сказал штурм-майор. Он потряс головой, прогоняя сон, и вновь углубился в изучение альбома.
  - Странно, странно...
  - Что?
  - Все фото какие-то..., обрезанные, что ли!
  - Обрезанные? - равнодушно спросил Джон. Он вдруг почувствовал ужасную усталость. Ему уже не хотелось напиться, а только лишь лечь и забыться сном.
  - Именно! Такое делают, если не хотят показывать кого-то... Джон, пойди, ляг, ты же за-сыпаешь!
  - Ага, сейчас, - Джону казалось, что он поднимается, но на самом деле, это Клаудс помог ему встать и буквально доволок его до кровати. Когда голова его коснулась подушки, он уже спал.
   Но сон его был тревожен. В нем к нему опять пришла одноглазая Айрин Нодс, и, усевшись на кровати, стала молча смотреть на него своим единственным глазом.
  - Что ты хочешь от меня? Она уже мертва...
  Но Айрин отрицательно покачала головой. Ее пустая глазница начала кровоточить. Тонкая струйка сбежала по щеке, капая на неестественно чистый мундир..., но кровь была такой настоящей, что Джону сделалось не по себе.
  - Что ты мотаешь головой! - теряя терпение, воскликнул Джон, - никого нельзя убить дважды!
  В ответ на это Айрин опять вздохнула, повернув голову в сторону сидевшего на том же месте Клаудса. При этом ее единственный глаз излучал такую неподдельную пе-чаль, что Джону даже стало ее жалко.
  Вдруг она подошла к Джону и с силой потянула его за руку.
  - Ты чего? - испугавшись, закричал он, вспомнив, что у русских такое считается плохой приметой. - Я не хочу умирать!
  Но взгляд ее теперь был умоляющим, она просила его..., но о чем, - Джон не мог понять.
   Он открыл глаза. Возможно, он проспал всего лишь несколько минут, потому что Клаудс сидел все в той же позе, переворачивая страницы альбома. Джон пошевелился, и Клаудс посмотрел на него.
  - Ты чего? Спи, до утра еще далеко! Душно здесь что-то! - Он поднялся и подошел к окну.
  - Не надо!
  - Что?
  - Не подходите!
  Клаудс посмотрел на него, и, взявшаяся уже за форточку рука его, так и не тронула ручки.
  - Отойдите от окна, господин...
  Но Джон не договорил: треск оконного стекла заглушил его, а через миг штурм-майор Клаудс уже лежал на полу, и в шее у него торчала стрела. Некоторое время Джон смотрел на этого, только что строившего планы на будущее, человека, и не мог понять, почему все это не кажется ему странным.
  Когда он выскочил на улицу, то уже знал, кого он там увидит.
  - Зачем, зачем ты это сделала? - крикнул он, вглядываясь в темноту. Он одновременно и хотел увидать это, и боялся этого.
  И все-таки, вскоре он увидал ее! Она вышла из-за деревьев с луком в руках, совсем недалеко от него; выбившаяся прядь волос падала на такой знакомый лоб.
  - Что, - догадался? - спросила она. - Стой, не подходи ближе!
  Но Джон шел, ему очень хотелось снова увидать ее живой, хотя и он и знал, что это была уже не его Настя, а совсем другая женщина.
  - Я сказала - стой! Вот, дурак! И за что только она тебя любила?
  - Тебе этого не понять... Настя была доброй..., и она никогда не стала бы стрелять в моего лучшего друга... а ты, хоть и похожа на нее, но другая..., и совсем некрасивая. Теперь по-нятно, почему ты отсылала меня, ссылаясь на болезнь, когда ночевала вместо Насти.
  - Понятливый ты больно! - сказала "Ненастя", - ну что, дашь мне уйти, или пристрелить тебя вместе с твоим дружком?
  - Мне все равно, - сказал Джон, и это была правда.
  - Ладно, прощай, любовничек, может, еще встретимся!
   Она ступила в темноту кустов, и исчезла. А Джон пошел обратно во флигель, где теперь, наверное, одноглазая Айрин суетилась вокруг мертвого штурм-майора, собирая его в дальнюю дорогу. "Что ж, он не оправдал ее надежд, хотя мог бы догадаться, что у его Насти была сестра-близнец!"
   Лишь теперь мелкие, ничего не значащие эпизоды их короткой совместной жизни стали складываться для него в одну картину: запах чужой женщины, что он иногда упорно чувствовал, лежа на кровати, недоеденная гречневая каша, которую его Настя никогда не ела, даже, несмотря на трудности с продуктам. И еще Егоровна, которая несколько раз на-звала свою дальнюю родственницу Аней, чему Джон тогда не придал значения.
   Теперь все было просто, понятно, и от этого до смерти тошно... Он сел на тот же стул, и, посмотрев на мертвого Клаудса, подумал о том, что ему впервые не хотелось жить. Конечно, здесь, в России, это не могло быть такой уж большой проблемой, и Джон понимал это. Все, что ему нужно, это почаще идти впереди своих солдат, и тогда смерть ему будет обеспечена. От этой мысли он улыбнулся, и, посидев еще немного, пошел к ка-зармам.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"