У меня депрессия. Она темно-зеленого цвета. Она преследует меня везде: на работе, дома, в кино, даже во сне. Бесконечные образы, во многих из которых вроде бы нет ничего зловещего, неприятно волнуют меня и выворачивают мозг наизнанку. Я стараюсь бежать от них. Не получается.
Не осталось ничего иного, кроме как обратиться к психоаналитику.
Это был бородатый человек лет тридцати, в черных брюках и бежевом свитере с узорами в виде косичек. На носу его покоились очки в тонкой металлической оправе; в толстых линзах отражался интерьер сумрачного кабинета. Я заметил, что большинство вещей в кабинете (из разряда тех, что называют "ненужными", декоративными) - принадлежат восточной культуре, бенгальской и непальской.
Выслушав меня, психоаналитик спокойно сказал, что я поступаю неправильно. Что надо не бежать от образов, а, наоборот, пропустить их сквозь себя, один за другим. И финальный образ, самый яркий и четкий, окажется причиной депрессии. Враг покажет лицо, и тогда с ним можно будет бороться.
Он велел мне сесть на пол, в определенную позу, и поставил на журнальный столик передо мной свечу. Он сказал, чтобы я расслабился и смотрел на пламя. "От мыслей надо избавиться полностью, - сказал он, - тогда придут образы". После чего чиркнул спичкой и поджег фитиль.
Сперва не получалось ничего. В голову лезла всякая ерунда: забыл ли я выключить телевизор, когда уходил? С каким счетом закончился матч? Повысят ли в следующем месяце зарплату... Но при этом не покидало и некое тревожное чувство, непонятное, а от того жуткое, - то есть депрессия была тут, со мной, и окрашивала окружающий мир в темно-зеленый, какой-то склизкий цвет.
Со временем мысли стали гораздо ленивей, они с трудом ворочались в голове, потом замерли совсем. Я просто смотрел на огонек свечи и ни о чем не думал. Казалось, что внутри черепной коробки воцарилась пустота... а впрочем, в то время не было даже этого ощущения.
И тогда в сознание ворвался образ из давно забытого прошлого. Пушкинские горы, парк, аллея. Пасмурный августовский день. Зелень, окружающая меня, густая, как-то неестественно насыщенная этим темно-зеленым цветом, который еще называют...
Будто хлопает дверь. И образ сменяется другим. Какая-то хрупкая женщина стоит на балюстраде Ласточкиного Гнезда. Далеко внизу играет бликами голубовато-зеленая вода Черного моря.
Хлопает дверь. Ночь. Две тонкие руки ртутного цвета появляются в окне моей квартиры на третьем этаже. Ладони бьют по стеклу.
Хлопает. Дверь. Хлоп... Образы уже мелькают так быстро, что невозможно что-либо различить. Хлоп! Хлоп! Хлоп! Хлопки сливаются в один монотонный громкий гул.
Вдруг раздается щелчок, и со всей ясностью я вижу картинку: чудесный летний день, впереди меня поле. В синем полуденном небе замерли облака. Жарко, сухо, листья кустарника поникли, завяли.
Вдруг огромное лезвие режет эту картинку пополам. Бабушкины руки мелко крошат ее и ссыпают на пол курятника. Толстые белые курицы, отталкивая друг друга, жадно клюют.
На столе стоит красная латка, в ней - жареная курица, обсыпанная белым рисом. Я отрываю от курицы лапу и вгрызаюсь в нее зубами.
Далее - пустота.
Меня трясла за плечо чья-то рука. Помотав головой, я пришел в себя и с удивлением увидел перед собой огарок свечи. Через несколько секунд я вспомнил, что нахожусь на сеансе у психоаналитика.
"Расскажите, что вы увидели. Какой образ был последним?" - спросил он, отходя в тень.
Я подробно, как только мог, описал свое видение.
Подумав пять минут, психоаналитик сделал заключение. Я уточнил:
- То есть... вы говорите, чтобы избавиться от депрессии, мне надо перестать...
- Есть куриное мясо, - кивнул он.
Несколько дней я не ел куриного мяса. На всякий случай я вообще перестал есть мясо. Питался в вегетарианских ресторанчиках и, вроде бы, чувствовал себя более-менее неплохо. Цветовая гамма снова стала нормальной, такой, какой я воспринимал ее раньше, до наступления депрессии. Мне перестали сниться кошмары. Я уже не застывал на месте ни с того ни с сего, ведь в мое сознание больше не врывались непрошенные и непонятные образы.
Но однажды, возвращаясь домой, я решил зайти в магазин и купить еды - конечно же вегетарианской. Я шел мимо витрины со свежезамороженными продуктами. Там рядком лежали куриные тушки. Я бросил на них взгляд мимоходом. И мне показалось, что одна тушка пошевелилась. Я всмотрелся и действительно различил, что она еле заметно шевелит своими обрубленными культями. Все внутри меня похолодело, пришлось ущипнуть себя за руку, чтобы развеять иллюзию. Но иллюзия не желала развеиваться, более того, к телодвижениям этой курицы присоединилась ее соседка, потом еще одна, потом еще. Вскоре вся витрина извивалась и корчилась в каком-то чудовищном, стылом, мертвом танце.
Я в ужасе выбежал из магазина. Дома я запер входную дверь на все замки, словно за мной гнались стаи разъяренных куриц. Я включил телевизор, плюхнулся в кресло и попытался отвлечься.
Показывали новости. Как назло, речь шла об американских окорочках. Заодно показали американскую курицу, крупным планом. Камера наехала на нее, чуть не вплотную, прямо на ее круглый черный глаз, и он внезапно подмигнул. От неожиданности я мигнул и сам. Куриный глаз подмигнул снова. Больше я не стал испытывать свою нервную систему и вырубил проклятый телевизор.
В горле после таких приключений пересохло. Я поплелся на кухню, чтобы выпить минеральной воды и, шагая по темному коридору, вдруг почувствовал, что под ногами у меня что-то хрустнуло. Я зажег зажигалку и поднес ее к полу. Мне стало как-то совсем уж плохо - я увидел, что по линолеуму растекается желтовая жидкость, а на мой тапок налипла белая яичная скорлупа.
С волнением курил я сигарету, сидя на кухонном столе, и пытался анализировать то, что со мной произошло и продолжает происходить. Не было сомнений лишь в одном - поход к психоаналитику оказался не только бесполезным, но и более того - он усугубил болезнь. Или... может быть... мне не только нельзя есть куриного мяса, но и куриные яйца нельзя потреблять? Уверившись в этом, я полез в холодильник, чтобы избавиться от яиц. Мне ударил в лицо отвратительный тухлый запах. Все яйца оказались переколочены, а стенки холодильника были перемазаны зеленой мерзкой жидкостью. Когда они успели протухнуть, если я купил их только вчера? А главное, кто их переколотил? Впрочем, сегодня было предостаточно и других загадок, на которые я пока не нашел ответа. Но мне очень хотелось верить в то, что я не сошел с ума.
Я лег спать, предполагая завтра, с утра пораньше, наведаться к психоаналитику.
Посреди ночи я проснулся и сразу услышал какое-то очень тихое царапанье, словно чьи-то коготки ступают по полу. Я уже почти знал, кто это может быть. Но все равно вышел в коридор, чтобы проверить. В конце коридора, в квадрате белого лунного света стояла курица. Выждав зловещую паузу, она тихо ушла на кухню.
Я прыгнул в постель и накрыл голову подушкой. К черту все!
Кошмары, которые мне снились, были поистине ужасны. В каждом из них фигурировали курицы, всех мастей и оттенков. Проснулся я от жуткой головной боли, совершенно разбитым. В носу першило от пуха, а рот, казалось, был набит перьями.
Не медля больше ни минуты, я вскочил, оделся и выбежал на улицу. Поймал такси.
Мимо пролетали огромные рекламные щиты: куриные бульонные кубики, курица, как символ компании, курица, как полезный пищевой продукт. На сиденьи рядом со мной лежала старая пожелтевшая газета, новости спорта: курица - лицо давно минувшего футбольного чемпионата. Я заскрежетал зубами и закрыл глаза.
С трудом попадая по кнопкам, набрал на домофоне номер квартиры психоаналитика. Динамик заскрипел - или закудахтал? - прокашлявшись, психоаналитик сказал:
- Проходите. Дверь в квартиру открыта, я у себя в кабинете.
Я взлетел, нет, не люблю это слово, взбежал на пятый этаж и дернул обитую железом дверь.
Вошел в квартиру и медленно пошел по ковровой дорожке в направлении кабинета. Там, как и в прошлый раз, было темно. Психоаналитик сидел ко мне спиной. Был он на этот раз в толстом махровом халате, а на голове его болтался то ли колпак, то ли что-то еще. Я вежливо кашлянул.
Он медленно повернулся в профиль. На меня глянул большой, черный, абсолютно круглый глаз. Вместо носа дерзко прокалывал воздух клюв. А то, что я принял за колпак, оказалось неопрятным, налитым кровью гребнем. Было в этом гребне что-то омерзительно-интимное и тошнотворное, и тогда я, не понимая, что творю, в ярости подбежал к своему психоаналитику, схватил его за худую шею и начал ее выкручивать, сжимать, давить. Изо всех сил.
Клюв раскрылся, и в нем затрепыхался тонкий красный язык, как будто силясь сказать: "Оставь, пощади!"
Но я довел дело до конца: с перекрученной шеей психоаналитичная птица сверзилась с кресла на ковер. Голубые веки прикрыли помутневший глаз. Больше он не шевелился и не смотрел на меня.
"Он специально пытался свести меня с ума, чтобы я не мог есть ему подобных", - осенило меня, и тогда я злорадно подумал: "Ну вот, какой большой окорочок может получиться!". Я пошел на кухню, порылся в столе, вернулся.
И занес над ним нож.