Письмо моему великому деду дону Каррехиресу Ди Нагано и Илоньо.
Здравствуйте, дедушка.
Позвольте мне так к вам обращаться.
Вы говорили мне на постоялом дворе в Вильявале, что всякая власть от Бога, а великая власть - от великого Бога. Солнце грело мне лицо и обжигало лоб. Я помню дона Федерико Босконца, который стоял в черном плаще с дырами и смотрел на меня. Когда вы сказали про великую власть, дон Федерико кивнул. Я помню его выжженые солнцем редкие брови.
- Что тебе, мальчик, в делах власти? - спросил он меня.
- Я хочу стать великим, - сказал я. - Как вы, дон Федерико, и как дедушка.
Мне тогда было одиннадцать лет. Или двенадцать.
Солнце плыло над нашими головами. Мы сидели во дворе гостиницы и пили кислое терпкое вино.
Я до сих пор чувствую его на языке. Густой кисловатый привкус власти от бога.
Сейчас, прежде, чем я продолжу письмо, хочу сказать, что безмерно уважаю и люблю вас, дон Каррехирес, мой дедушка. И мне жаль, что я оказался недостоин вас. Что оказался глупцом и предателем. Я чувствую, даже сейчас, сидя в пустоте (здесь даже пыли нет) как вы морщите обожженый лоб под цветной повязкой и говорите мне: ты разочаровал меня, Диего. Уходи.
Рана от этих слов болит в моей груди.
Я слышу гул. В тишине глухо воют призраки погибших до меня. Если я протяну руку, то коснусь стены. Она гладкая и теплая, и она поддатся под моими пальцами. Кажется, еще чуть-чуть... Но это обман. Отсюда нет выхода.
Рацио.
Никакого разумного выхода, как сказал бы дон Федерико, великий солдат и философ, умерший через два месяца после того дня, когда стоял в дверях гостиницы и кивал. Люди алькальда окружили, выбили шпагу из рук, подвесили его вниз головой на ветвях и выпотрошили как рыбу. Великая власть - от Бога. Даже если это власть творить беззаконие.
Я вижу, как он покачивается. На белесых бровях - песчинки.
Я многого не понимаю, мой великий дедушка Каррехирас ди Илоньо. Но я видел, как вы оплакивали своего друга. Я видел, как вы сидели за столом, ваше сердце плавилось и стекало вниз каплями кровавого воска.
Я верил, что однажды вы встанете, отодвинете кувшин с дешевым красным вином и возьмете со стола шпагу.
Я до сих пор в это верю.
Великая власть от великого бога. Но что, если любая власть - недобра уже по своей сути? В той темноте, что меня окружает, я не чувствую божественного присутствия, здесь только адский холод. В аду будет холодно, я даже не сомневаюсь. Когда я служил во Фландрии, там было сыро и все время шел дождь. Я знаю, куда я попаду после смерти. Клятвопреступники и предатели оказываются на вечной войне - в грязи и помоях. Они кутаются в рваные плащи, выливают воду из прохудившихся сапог, жуют от голода ремни и ждут рассвета - которого не будет никогда.
Те, кто посадил меня сюда, не добрые и не злые. Иногда я думаю, когда они привязывают меня к прозрачному холодному столу, что такими должны быть ангелы. Серые лица. Выпуклые равнодушные глаза. Слепящий свет. Безликие.
И жужжащий металл, вонзающийся в мою плоть. Ножи разных форм и размеров.
Куски моего тела, со стуком падающие в жестяной таз. Капли крови на сером металле.
Боль.
Для получения признания к преступнику разрешается применять пытку. Процедура называется инквизитио. "Истинная правда" - вот что интересует судей. Если бы серые задавали вопросы, я бы давно признался, но я не знаю, в чем. Потому что они не задают вопросов. И их вряд ли интересуют ответы.
Но я все равно кричу, обвиняя всех - и вас, дедушка! - во всех смертных грехах, не исключая скотоложества и богохульства. И половины моих слов хватило бы, чтобы осудить на казнь весь Сантаг. Я кричу, плачу и умоляю. Я готов предать все - я предаю всех - но это бесполезно.
Потому что им все равно.
Что может быть нелепее ненужного предательства?
В последний раз они вырезали кусок мяса из моего левого бедра.
И, похоже, не собираются на этом останавливаться.
Надеюсь, это письмо дойдет до вас, дон Каррехирес. Дедушка. Они мне обещали.
Я хотел стать великим. Как странно вспоминать детские мечты, оказавшись один на один с темнотой.
Но еще более странно, что мои мечты сбылись.
Теперь я великий предатель.
Я знаю, они наделены огромной силой. Я видел, как вспыхнул в темноте шатер, где жил полковник Себастьяно Кадехо, видел, как белые огненные мечи разили солдат, выбегающих спросонья... как вспыхнула и превратилась в пылающий факел корова. С диким мычанием она бежала, полыхая, по лагерю. Люди кричали, я застыл.
И вот они мертвы, а я оказался здесь.
И мне стыдно.
Я не был хорошим человеком. Я лгал, убивал и делал разное, но я все надеялся, что смогу стать лучше. Стать великим, как вы дедушка. Выбрать и взять шпагу со стола, чтобы противостоять беззаконию и любым "великим". Хоть людям, хоть серым.
Право выбирать - кем быть: человеком или тварью.
Право встать с колен.
Мне кажется, это единственная власть, данная человеку от Бога.
* * *
Дон Каррехирес ди Нагано и Илоньо с трудом разогнул старые колени и поднялся.
Взял со стола шпагу.
Сухая морщинистая рука была закапана красным, как кровь, воском.
