Annotation

     ОГОЛЬЦЫ

     Роман-абсурд

     Ой, вы, кони, кони-звери,

     Звери-кони, эх!

     И. Сельвинский

     Летняя жара мирно двигалась к прохладному закату. Кузнечики, казалось, уже сами начали сходить с ума от своих песен. Вдруг, стрекот маленьких музыкантов заглушило дикое гиканье и ржание лошадей. Такие дикие вопли среди Детей Невидимых Родителей считались абсолютно неприемлемыми и неприличными.

     Ржание целого табуна лошадей — тоже необычный звук для Тайги. Лошади с некоторых пор в Племени водились: благодаря заработавшему после многовекового бездействия порталу появилась возможность доставлять с Чумской ярмарки лошадей дивной породы, продававшихся за баснословную цену загадочными иностранными заводчицами. Было тех лошадей у Племени немного. А тут — целый разномастный табун!

     На Поляну Сборов, дико гогоча, вылетела кавалькада странных людей: были они грязны, вонючи. Волосы вместо шапок были для прохлады густо промазаны разноцветной влажной глиной.

     Ни кого не приветствуя, дикари соскочили с коней и рьяно кинулись к реке.

     Видно, после длительной скачки и нещадных укусов насекомых тяжко было этому неизвестному племени. Показывали в сторону реки, мычали. Вроде бы мыться желают.

     — Огольцы! — дико завопили бабы. Мужчины Племени находились на дальней охоте и услышать своих подруг не могли. За порядком в селении наблюдали лишь древние старики.

     Стариков пинками и зуботычинами погнали таскать воду и топить Большую Баню Племени. Те от греха подальше согласились: вроде пока просто хулиганят грязные черти. Вреда ни одной из женщин не нанесли. Лишь вид их был мерзок и неприличен. Одно слово, Огольцы.

     Рвали дикари пучки прибрежной травы, густо мазали их илом и песком, растирали тела, довольно покряхтывали. Противостоять им было некому.

     Человеческой речью эти полулюди, похоже, не владели.

     Хватало жестов.

     Выбрались на берег. Банька готова. Огольцы для начала подошли к очагам с варевом. Зверски, руками, похватали пищу. Жестами потребовали вина. Пришлось дедам отлить им часть праздничной настойки.

     Думали деды и женщины, что сейчас Огольцы нажрутся, попарятся в горячей бане, да дальше поскачут. Не тут-то было: начали вылавливать в поселении и окрест попрятавшихся женщин и девушек, даже подростков, тащить молчком в жарко натопленную баню.

     Этого уж деды допустить не могли, попытались заступить дорогу, да скоро пали: кто со сломанной рукой, кто с черепом поврежденным, а стало быть, без сознания. А которым и по хребту треснули: много ли древнему старику надо.

     ***

     Ужасное дело творилось в той бане. И свидетелей не было. Разбойники, уверенные в своей силе, бросали женщин прямо на мокрые полы. Женщины, как могли, отбивались.

     Никогда не ощущали Огольцы при своих зверских набегах такого упоения силой. Не испытывали такой радости. Раньше это безобразие было только работой, подготовкой к исполнению повелений контессы Валькирьяни. Однако развлечение их, не успев начаться, тут же и закончилось…

     ***

     Дикие крики и голоса, отдаленно напоминавшие человеческие, но, более зверские, неслись со стороны поселения Племени! Да! Раньше только в страшных сказках бабушки на ночь припугивали шалящих малышей: «Спать вот не будете – Огольцы прискачут и заберут». Только ни бабушки, ни прабабушки тех Огольцов никогда в глаза не видывали. Шла такая вот пугалка из поколения в поколение, а точно про сей дикий народ никому было неведомо. Да и не верили взрослые в существование этих Огольцов.

     ***

     Дикий, леденящий кровь крик достиг слуха охотников Племени.

     — Дурак ты, Великий Хан! ‑ Невзирая на чины, в сердцах выругался Ерофей. Говорил сколь раз: дружина для военного похода потребна, да для охраны. Умный больно!

     — Атаман! Чего же и случиться-то в нашей глухомани могло. Только мишка или серые пошалить задумают. А им старики с бабами не раз уже трепку задавали. Ничего страшного там быть не может.

     — Скорее к становищу! Там увидим. Совсем ты, Фируз, от своей музыки блаженный стал…Ничего страшного, говоришь? Поглянем-ка братия!

     Подошли, видят деды распростертыми лежат. Из бань какие-то крики дикие несутся.

     Главный вражина, уже намазавший от жара свои лохмы желтой глиной, вальяжно сидел на Ханском троне.

     — Чего явились. Мы теперь тут хозяева. И бабы отныне наши… те, что выживут…

     Мужчины бросились к строениям, но ноги не хотели держать их. Попадали, царапая в ярости сухую землю. Слишком привыкли за многие безбедные десятилетия к спокойной жизни. Страх обуял. Не за себя: за детей, жен да сестер.

     Один молодец в красном кафтане устоял, хотя и с трудом, на ногах. Двинулся к бане.

     — Лиюшка! Позвала она тихо в темноту предбанника.

     — Жива я, маменька. Другим помощь нужна. Надо их в больничный дом, да Лхасарана Цэрэмпиловича с Розочкой из Чумска звать!

     — Кто там команды отдавать посмел? Кого звать?. Теперь я единственный ваш повелитель, Карах!. Устали мы, гнусом все покусаны. Неделю без седел скакали. Давайте, шевелись! Да масла лучшего и ароматного тащите, чтобы наши тела умастить!

     Я в вашей глухомани единственный и великий хозяин. На мне зарок — человеческим голосом не говорить. Так я не боюсь: потешимся в вашей деревне, погуляем, да всех и перебьем от мала до велика. И домишки ваши убогие спалим. Вот и не узнают наши Хозяйки, что мы до Кобыльего Веселья разговаривать осмелились. А все остальное, как они велели исполним, комар носу не подточит.

     Молодец в Красном медленно, на негнущихся ногах, чуть наклонившись вперед корпусом, двинулся к новому владыке. Все Племя знало – такая походочка Агафьи ничего хорошего сулить не может…

     — Чего надо? Меня мужики не интересуют.

     — Оно и правильно. Зачем нам мужики? Сами разберемся.

     — Вот наглец! Ну, давай соблакай с себя одёжу. Мы, Огольцы, только раздемшись бьемся.

     Боевая потеха, хоть и горестная, но потеха. Тогизбей придержал за плечо своего соправителя: сейчас Агашка в своем праве за чадо ответ взыскать.

     — Раздеваться говоришь? Можно. Только в штаны не наложи. Да у тебя их и нет.

     — Агафьюшка! Дозволь за доченьку поквитаться! Умолял здоровый мужик по имени Прохор.

     — Изыди! Это наше женское дело таких мерзавцев учить. Ты же не утерпишь, сразу убьешь, а ему еще наука требуется.

     Агафья стянула свой видавший виды кафтан, за ним все женские принадлежности: «Выходи, тать, на круг!».

     Тать уже и не похож был на татя. Вид играющей стальными мышцами женщины подействовал на него странно и неожиданно. Он пал на колени и пополз к ногам Агашки:

     — Прости! Казни, как хочешь. Сподобился ‑ самая что ни на есть настоящая Валькирия! Казни, только прости сначала. А то не будет мне среди сородичей в загробной жизни почёта, если на Валькирию посягнул! А там, в бане, стало быть, доченька твоя была! Стало быть, она тоже Валькирия. Тогда все понятно.

     — Что тебе, Оголец, понятно? Мне самой ничего не понятно, а ему понятно! Сказывай!

     — Девки словно заснули: видно морок на них Доченька твоя навела. Сладко так позевывали девчонки да бабенки. А она мордобой учинила. Я вот сбежать ухитрился. Не хотел в драку вступать — мне, предводителю, не по чину с девкой драться, ее мои молодцы должны были усмиренную, как молодую кобылку, мне предоставить для мужской потехи. Не скрываю, госпожа, потому, как от Вас все равно ничего утаить невозможно.

     Думал, сами мои молодцы девчонку разбуянившуюся утихомирят. Выходит, не утихомирили. Знал бы, что на Валькирию нарвались, уже скакал бы прочь от вашего становища, дороги не разбирая.

     …Слышишь, Владычица! Я, недостойный, даже человеческим голосом заговорил! Сначала сдуру, а теперь говорю и не боюсь: все зароки и заклятия прежних Хозяек перед силой таких Валькирий, как Вы с доченькой Вашей, суть ничего не стоят!

     Прости, и ватагу мою разбойную прости. А мы потом сами со скалы вниз головой прыгнем. Еще за счастье считать будем.

      — Ишь, прощение ему подавай! А дочерей наших бесчестить — это, значит — слава?

     — Госпожа Валькирия! Мы же веровали, что все вы за теплые моря ушли. А здешнее бабьё, так…животное домашнее.

     — Замолчи, поганец! Оружие брать будешь? Любое дадим. Если нет, так я голыми руками придавлю, — тряхнула Агафья бицепсами. А за домашних животных отдельно помучаю. Расстроил ты меня, подруг моих дорогих животными назвав. Никогда врагов своих перед смертью не мучила, а тебя вот с удовольствием поизгаляю!

     — Ты, мужик, лучше на мировую пытайся пойти: с моей супружницей шутки плохи. В ножки ей поклонись! А остынет малость Агафьюшка, да кафтанчик наденет – я тебе, так и быть, сам ребра пересчитаю…и зубы. Ну, может еще что, сгоряча, сломаю или оторву. Правда, рановато обещаю: если Лиюшку повредил — убью. Лютой смертью убью. — Прохор пытался взять контроль над происходящим.

     — Агашенька, Духами прошу, отдай его мне. А то Вареньке нашей страшно может стать, как мамка озвереет! — Ерофей выступил новым соискателем на должность вершителя скорого суда. – Маленькая она, напугаться может. Не дури, Агашка!

     — Напугаешь такую? Как ее зовут не пойму: отец так, ты эдак кличешь. — Удивился Оголец.

     — Молчал бы пока не бьют, а он с вопросами праздными лезет: моя Варька не из пугливых. За подружек расстроиться может. Жалостливая. Лией крестили, да вот имя Варвара само приросло.

     — Так мне-то чего делать: с тобой биться не посмею, да и бессмысленно. Лучше сам себе башку пробью, чем на Валькирию руку подыму! А этот бугай про ребра да зубы талдычет.

     — Схожу в баню к Вареньке. Там подумаю.

     В полумраке просторной Большой Бани Племени на полке полулежала девочка. Около неё суетился срочно доставленный порталом полковой немец-лекарь, что в былые времена «девство Агашкино пытался удостоверять».

     Цэрэмпилович и Роза задерживались. Говорили, вот-вот будут. А Варвара их сильно и не торопила: ерундовое дело. К вечеру всех исправить успеем. Смотрела, как старикашка-лекарь с девчушкой возится.

     — Здорово, немчина! Узнал?

     — Как тебя, матушка, не признать-то: сотрясение мозгов через тебя получил. Кусала рука, об стену мой тело стучала! Помню!

     — Помнишь и ладно. Что с Варенькой?

     — Тоже, что с тобой, Воеводина дочь. Только ещё хуже. А вот девочка сия упала да локоток разбила. Перевязочка нужна с мазью.

     — Горе! Говори, не смей от матери ничего таить!

     — Тут и таить нечего. Тфой девица ещё более пешеный, чем ты, Воеводина дочь!

     — Что изверги с ребенком сделали?

     — Они? А чего они сделать могли. Дело известное: люди дикие, моральных устоев нет. Решили Варю по женской части апробировать! И прочих с нею.

     — Погоди, про прочих разговор отдельный…

     — Никак нет! Тут общее дело было. И делал его один человек. Вернее вот этот тфой дочка…

     — Что, её одну сильничали? – Агафья прихватила черпак с ручкой подлиннее и двинулась на выход.

     — Доннер Веттер! Как с тобой кофорить-то.

     — Пo-русски.

     — Я России много лет служу. Кто хочет слушать – все понимает.

     Неожиданно затянувшийся диалог прервался. Варя выхватила из руки матери черпак и шарахнула на каменку не менее полуведра кипятку. Все легли на пол. Жар вверху был нестерпим. Дошлый лекарь ухитрился ногой дотянуться до двери и пинком отворил ее. Стало легче.

     — Я ж говорил, твой дочь, госпожа, еще дичее тебья будет.

     — Гы, — расплылась на потном разгоряченном лице довольная материнская улыбка. — Рассказывай.

     — Пусть этот ученый говорит. У него прикольная речь!

     — Будешь такие словечки из-за портала приносить, дома сидеть заставлю.

     — А тут и портала не надо: с тетушкой Сукой (эксцентрической родоначальницей нынешнего таежного собачьего поголовья) поговори, и достаточно.

     — Ладно, немец, говори!

     — Так кофорил уже, вы сбиваете. Эти …ферфлюхтеры…суть не люди. Населяли эту землю когда-то благородные викинги и Валькирии. Вероятно, осели здесь после многолетнего плавания. Могли их корабли драккары и по рекам двигаться.

     Край для них имел какую-то противоестественность, ибо потомство все больше ущербное получалось. Особенно мальчики. По обычаю таких неполноценных в пропасть сбрасывали. Думали, сразу в Валгаллу попадут. Куда они там попали неизвестно, но через некоторое время появились на Земле вот такие звероподобные существа. Молва про них пошла, что это потомство, сброшенных в Валгаллу ущербных младенцев. Сами себя они назвали Огольцами.

     — А что одни только уроды у Викингов здесь рождались?

     — Кто такое скасать мог? — Немец возмутился. — Мать твоя, Агафья, – и красива, и умна но…

     — Не нокай. Про мужиков скажи.

     — Начну тогда с начала. Мать твоя, Варенька, с самого раннего детства силой отличалась. Вроде ручонки совсем детские, а возьмет, да шутки ради, у пьяненького мужичка телегу поперек дороге поставит. Вместе с мужиком и лошадью. Лошадь она тоже не выпрягала: возьмет под брюшко да перетащит.

     — Нам не про лошадей, про дочь мою врагами изуроченную знать надо!

     — Чего-с изволите? Если в портал затащили, больных извольте предъявить! Только не психических: этих к Лхасарану.

     — Так вот пред тобой, немец, дочь моя, кровинушка родная. Свидетельствуй!

     — Я тебя однажды, дочь Воеводина, свидетельствовать пытался. До сих пор в дрожь бросает. Больных лечить готов, а рассказывает пусть твой странный дочь.

     — Так расскажи мне, Лиюшка, в конце концов, что тут содеялось! — Возмутилось Агафья.

     — Мамусенька ,ты же у нас такая-такая добренькая. Сейчас все по-быстрому расскажу:

     Прискакали эти с глиной в голове да срамом не прикрытым. Вы все на охоте. Кому баб со стариками защищать!

     — ???

     — Правильно, некому!

     — Ты, мамочка, не перебивай. Там снаружи и папа, и все родичи извелись. Надо поскорее их успокоить. Слушай: я же с детства знала, что я особенная. Не сознавалась только: невыгодно. Бабуля меня тайно учила и все про Валькирий рассказала. Это же бабуля меня вместо Лии Варькой кликать стала. Напоминала таким манером, что я Валькирия. Я много, что делать умею. И глаза отводить, хоть целой толпе.

     — А чего молчала-то? Из нас в лучшем случае одна на тысячу такая рождается. Определить трудно. Это меня твоя бабка сразу распознала по стати телесной.

     — Снова-здорово! Говорил только вот батюшка, что, мол, тростиночкой была!

     Агафья ничуть не смутилась.

     ‑ Ты вон — чистая тростиночка. И я в юном возрасте тоже…(Прошка сдержанно гоготнул) Ну, покрепче малость. Правда, говорили старики, что такая тростиночка в десять раз самой здоровенной Валькирии будет. А ты, скрывала. Ну, пошалишь малость и ни гу-гу.

     — Так вам только расскажи…

     — Ну, и что там с этими Огольцами? Я про эту породу от бабушки слыхала: человеческое тело имеют, а разума вовсе нет. И как вы с девками спасались?

     — Никак. Я девок да баб пугать не стала. Они в полной уверенности были, что сами баньку истопили, попариться решили. А Огольцы все в предбаннике в кучке лежат. Ты, видать, с расстройства внимания не обратила.

     — А крови столько откуда?

     — Да злодеев Варвара пугала страшно и калечила. То, что ты, Воеводина Дочь, со мной чудила — это детские игры! — Влез в разговор немец. — Это ферфлюхтеры и орали, и даже на женские голоса вопили со страху.

     — А чего ты, маменька, с немцем напортачила?

     — Ну скажи же ей что-нибудь, чтобы отстала, доктор! — Приказала Агафья.

     — Да слух прошел в народе, что батюшка твой, Прохор, твою маму Агафью телесному насилию подверг, да еще зверствовал.

     — Какой дурак такое удумал?

     — Да дед твой, Варвара, Воевода. Я при его полку лекарем был. Вот и обязан был девство твоей матушки удостоверить!

     — Дед у нас что, перед этим с печки упал? Как до такого додумался…

     — Молчал бы, дохтур, коли ума нет! — рявкнула Агашка.

     — Сама-же, мать Агафья, велела всё как на духу дочери разъяснить…

     — Надоели: про девство, да про повреждения мне доложите и вон с глаз!

     — Скажи ей, Варька, да пойдём. — Устало молвил лекарь. — Тут работы много будет. Не след время терять. Огольцов покалеченных лечить потребно.

     — А чего ты, Варька, с доктором сотворила? — полюбопытствовала мать.

     — Разлюбезная матушка! Пришел сей басурман. Говорит ‑ раз такое непотребство твориться, обязан первым делом меня свидетельствовать для отчета перед родителями. Достал какие-то зеркала и железки и мне сарафан задирать принялся. Глаза мне уже к тому времени отводить надоело, фокусы тоже приелись. Короче, попробовала я на нём новый вид спорта — бои без правил называется. Дружок у меня в Новом Чумске увлекается.

     — То, что ты, Агафья, со мной учинила — детская игра в салочки была. Пойду к Лхасарану Цэрэмпиловичу. Пусть хорошего травматолога посоветует.

     — Да не суетись, немец! А ты, бессовестная, мне еще про бойца без правил отчитаешься. На досуге.

     ***

     Надоела пустая болтовня Лие-Варваре.

     …Взяла Варвара ковшик маленький. Всё как положено, водички набрала, какое-то заклинание пробормотала. Немец и расслабился. Да где ж такой чертовке доверять-то можно: хвать, и ковшичек этот за шиворот немцу вылила. А водичка-то из горячего бака.

     — М-у-у! — по-коровьи замычал доктор, а шалунья его еще и горячим веником отходила. Прямо через сюртук. Потом какой-то настойкой голову бедолаге ополоснула, и стал он рыжим, кучерявым бакенбардистом. Как в молодости. Стопка самогона из бутыли, припрятанной в предбаннике, довершила сеанс магии. Правда, без полного его разоблачения.

     Варька сунула под нос немцу зеркальце…

     — О! Ист ли у фас в поселении незамужний красивый фройляйн? Я дольжен жениться!

     Варвара сурово глянула на докторский саквояж.

     — Госпожа Варвара! Вы уже большой девушка. Понимать должны, процедура освидетельствования девства — пережиток и варварство, Варвара, простите за каламбур про варварство. Вон у нас плененных варваров целый поселок.

     — Ну, при моем догляде они не опасны. Только срам прикрыть надо. Да с глаз куда подальше убрать.

     — Варенька, а не намечается ли у вас сегодня какая-нибудь вечеринка. Желательно с танцами. — Не унимался доктор.

     — Праздник сегодня устроить очень кстати будет. Девчонкам да бабенкам дурные мысли разогнать о мерзости, что с ними сотворить пытались.

     — Но-но! — пригрозила Агафья — Надо сначала с ранеными да изнасилованными разобраться.

     — Мам! Ты такая зануда. Если тебе интересно, то ради родительского почтения моё девство можем с доктором удостоверить. Девушка в который уже раз задрала сарафан. Доктор с пунцовыми ушами открыл свой саквояж.

     — А вот я вам, гопникам этаким, обоим сейчас вломлю, чтобы над матерью не стебались!

     — Браво! Твои походы за портал, маменька, тоже приносят результаты. Может из тебя рэпершу раскрутить? А чего: средств у нас достаточно. Будете с дядюшкой Фирузом вместе гастролировать.

     По существу вопроса отвечаю: Девство моё там, где и было. Про остальных девиц докладывать не обязана: их дело с кем и как. Точно не с этими повредились. Далее, раненых не наблюдается: те, что мною в бане повержены не в счет. Сама покалечила, сама исправлю.

     Имеется один контуженный, Главный Оголец. Но тому виной сногсшибательное впечатление, которое ты на него произвела. Кстати, надо рекомендовать Лхасарану Цэрэмпиловичу поработать с мозгом этого громилы. Ведь вспомнил же про Валькирий! И речью человечьей заговорил. Так внушительно вопил, что и в бане каждое слово разобрать можно было.

     Доктор, после вечеринки мы с папой и мамой ждём вас на чай… Может у папы что и покрепче найдется.

     — Вообще-то я безмерно счастлив. Только вот этикет… Такое приглашение должно идти от родителей девушки.

     Дверь в баню с треском растворилась.

     — Что вы дамочки вытворяете. Заперлись, гогочете! Так! — А это что за ферт! Я слышал, к двери подходя, вы кого-то на рюмочку звать изволили. О! Это же лекарь, что Агашкино… Шайка с мыльной водой нежно перевернулась на голову Прохора; по самые уши накрыла. Тот меланхолично утерся ветошкой и подтвердил: «Непременно ждём сегодня вечером. А Лиюшка у нас такая прелесть, на рояле в Чумске уроки берет, У Ивана Семеновича. Да Вы его знать изволите.

     Прохор азартно потер пудовые ладони.

     — Агафьюшка! А за одной оказией не призвать ли нам Ивана с Аллочкой Борисовной? Она давненько обещала нам водное шоу показать со своими воспитанницами. Речной Дед как раз недавно чистку речного дна организовывал. И вечерочки тихие. Комарья почти нет, фумигаторы поставим.

     А братец Фируз новую светомузыку недавно из Чумска доставил, уже смонтировал. Вот весело-то будет! Ну, я, собственно…так…народу развлечение…

     — Ври да не завирайся, кобелина седой. Для народа стараешься! На баб справных вожделенным взором пялиться будешь с этим самым водным шоу.

     — Вы, доктор, вечерком непременно… — Прохор решил ретироваться.

     — С превеликим удовольствием. Честь имею откланяться. — Поспешил ответить врач…

     Прохор поднял гордо голову, взошел на крыльцо, миновал рубленые сени и нарочито грохнулся в кафтане и смазных сапогах прямо на супружеское ложе, все кружевцами, да атласом изукрашенное! Знай наших! Не пошла своевольная баба Агафья жить в чум. Сказала: стройте мне хоромину, как у батюшки Воеводы с мамкой были. И кровать такую же с балясинами найдите.

     В чумах жили только потомки первых переселенцев и некоторые не пожелавшие возвращаться в город Монастырские. И…Фируз с Лилией.

     Лили и Лилиан, те совсем спятили: велели срубить им на опушке два « Версальчика». Только шалости ради. Куда деваться — Ханские сестры! Впрочем, бабенки они были хорошие, нрава веселого. И от работ общественных никогда не отлынивали.

     Только вот моду парижскую насаждать пытались. Про какую-то Коко Шанель все стрекотали. Сговорили дочь кузнеца продефилировать по селению в «маленьком черном платье», мол Коко (курица что ли, с таким имечком) порядок установила в Европе: каждая женщина должна иметь в гардеробе (в сундуке по ихнему) по такой одежке.

     На ту беду кузнец с приятелем бондарем шли по домам после трудового дня. Понятно, пива хмельного с жары да устатку хлебнули изрядно.

     — Стой, ворона голозадая! Сурово обратился к любимой дочери отец. — Что за срам ты на себя напялила? Леших пугать? Сымай сию минуту.

     — Как снять-то, мне его тетя Лили кое-как натянуть исхитрилась. Замок там хитрый, «молния» называется.

     — А я вот как кузнечных дел мастер сейчас его и отомкну! — Потянул ручищи к дочурке отец, да призадумался: девка хорошая, ни в чем дурном или своевольном не замечена. Это сестренок-француженок влияние дурное. Все ж, как не верти, басурманки. — Ладно уж, проказница, скажу, чтоб мать не зевала, да догляд имела, в чем дитя со двора идет. А тряпичку сними аккуратно с этой самой молнией да в чулан брось. Велю матери из такой диковины портянок праздничных нарезать.

     — Не выйдет, батюшка. Тряпка та больно тягучая. Из нее и одну-то портянку не справишь.

     — Леший с нею. Весна настанет — пугало для пользы огорода да ребятне на потеху сооружу. Ступай домой, бесстыдница. Да огородами, огородами! Чтоб не видал никто.

      В былинные времена 

     Сгрыз Тугарин Змеевич последнюю кость, что оставалась от поданого ему целого барана. Это не считая закусок да наливок. Рыгнул. Рукавом парчовым рожу обтер. Можно государственными делами заняться после завтрака. А то уже и обед близится.

     — Подать сюда Главного Визиря!

     Трясущийся старикашка, кланяясь мелкими поклонами, приблизился, тяжко осел на подагрические колени и с чувством облобызал сначала правую, потом левую туфлю Владыки. К левой туфле прилип изрядный ошметок рыбьей чешуи, которую Визирь без заминки проглотил не разжевывая.

     — Что за поселения в наших владениях завелись? Говорят, там бабы верховодят, а мужи им поклоняются?

     — Не вели казнить, Владыка. Пришли они силой великой. Табуны при них породистые. Бабы многие искусства ведают — и науки, и таинства. В переговоры ни с кем не вступают — ноги местным баям целовать отказываются. А без этого какая политика может быть? Меж собой говорят на языке подобном тому, что полоненные нами в былые времена испанки!

     — Так вновь взять в полон и к моему шатру гуртом доставить!

     — Не вели казнить, Владыка! Пытались бранью на них идти. Они и ухом не ведут: табуны Кобылиц Боевых пускают, а те противника (то есть нас — задушенным шепотом добавил Визирь) просто грызут и топчут, да копытами в землю вбивают. И странно — покойников наших эти бабы падали не бросают, а в курганы высокие хоронят. Еще едой, питьем и оружием для загробного путешествия те курганы обеспечивают.

     — Чушь! Где это видано, чтобы побежденного воина в последний путь за счет врага обряжали. Да приданное похоронное выделяли?

     Сапог, только что заботливо вылизанный Визирем от рыбьей чешуи, больно ткнул царедворца в ноздри. Потекла кровь. Побитой собакой отполз старик-вельможа в тень чахлого кустика, накрыв голову бурнусом, чтобы не демонстрировать свои страдания, тихо и горько плакал. Кровь, смешиваясь со слезами и смывая дорожную пыль, рисовала на морщинистых щеках причудливые узоры. Он так любил Владыку! Как же ему объяснить, что вершится нечто уму непостижимое. И он, Визирь, совсем в этом не виноват!

     Сами Боги прогневались на Тугарина и все его племя. Единственное спасение — бежать под покровом ночи от этих страшных женщин. Единственное спасение. Дикие воительницы даже в бой вступать не будут — пошлют свои жуткие стада Боевых Кобылиц. Потом курганы богатые воздвигнут. Вот и нет больше племени Тугарина Змеевича…

     Тут надо лазутчиков надежных засылать. Разобраться, кто в этом бабьем племени верховодит. А потом и управу на них искать.

      Подгорная улица 

     Славилась Подгорная улица своими складами, лавками, мастерским…и питейными заведениями. С утра до ночи пьяные песнопения перемежал неофициальный гимн улицы:

     Эх, Подгорна ты Подгорна,

     Широкая улица!

     По тебе никто не ходит,

     Ни петух, ни курица!

     Если курица пройдет,

     То петух с ума сойдет!

     Некоторые гуляки, помотавшиеся по свету, правда, утверждали, что песенку про Подгорную улицу поют везде, где такая наличествует. Ну, нам только про Чумск доподлинно известно.

     Дурная слава была у Подгорной. Ходили слухи, что опившихся необычного вкуса пьяного зелья, которым издревле славились заведения Подгорной улицы, часто больше уже никто не встречал.

     А если и встречал…то вчера еще богатые и важные торговые гости как-то в один-два дня превращались в забулдыг с безумными глазами, просящих полушку на чарку самой дрянной браги.

     А вот большая часть незадачливых выпивох, посетителей Подгорной улицы, исчезала навсегда.

     И опять не совсем верно!

     По прошествии длительного времени некоторые из них объявлялись в Чумске важными сопровождающими богатых дам в изумительных нарядах, расшитых серебром и бисером.

     Дамы торговали лошадьми невиданной породы. Были те лошади пригодны и к верховой езде, и к экипажу.

     А коли возникала нужда, могли становиться грозным войском. (Только таких на торги не выставляли. Выставляли просто невиданной красоты животных. Про лошадей-воинов посторонним знать было незачем).

     Управлять этой грозной силой боевых лошадей могли лишь те самые вельможные дамы, отдававшие животным команды на каком-то неведомом отрывистом языке, который был понятен лишь лошадиному войску. В наездниках такая воинская сила не нуждалась. Оружие и броня противников совсем не смущали четвероногих воительниц.

     Торговые гости из бывших исчезнувших пьянчуг никакой власти над стадом невиданных животных не имели. Могли лишь властвовать над Девками-Лошадницами, тоже находившимися в подчинении, а точнее в рабстве у богатых Лошадниц. Вот через Девок могли вчерашние господа передавать кобылицам некие таинственные команды. Но как оно там на самом деле, об этом позже.

     Со спутницами своими — хозяйками крупных речных судов и лошадиных табунов вели себя сопровождающие их мужчины не как компаньоны. Скорее, как слуги.

     В день лошадиных торгов съезжались все платежеспособные представители окрестных племен. Хозяйки живого товара требовали расчет доселе невиданный в этих краях: десятину веса лошади в золотом песке или самородках. Либо старших дочерей и сыновей покупателя в вечное услужение и обучение. Дети должны были иметь совершенное здоровье, привлекательный внешний вид. Тогда можно было сторговаться.

     Само собой возвращение детей в семьи не рассматривалось ни на каких условиях. Даже если отчаявшийся отец находил неожиданно золотую жилу и предлагал за выкуп наследника двойной или даже тройной вес от первоначальной цены.

     Больно ценным был товар.

     Больно было отдавать за животных собственных детей.

     Больно было жить весь век с такой утратой…

     Больно хороши были лошади.

     Непревзойденными были их рабочие качества.

     А спорить с владелицами животных было бесполезно — мигом где-нибудь за окраиной Чумска организовывался богато украшенный могильный курган. Власти молчали. Жалоб от населения не было.

     А кто такой Сермягин?

     Торговый гость Иван Сермягин, весь род которого искони увлекался разведениям лошадей, вроде бы к лошадиным торгам отношения не имел. Лесом торговал. Гонял плоты по Матери Реке аж до самой Могучей, а по Могучей реке чуть ли не до Студеного Моря доходили его плотогонные флотилии.

     Однако он единственный держался на равной ноге с Лошадницами. Мог даже некоторые мужские вольности позволить. Правда, больше для форсу. За каждый щипок-хлопок женской мякоти получал он немедленно нежной ручкой зуботычину, тяжелее свинцовой. Это вроде обмена дружескими приветствиями было: зуба лошадницы у Ивана ни одного не выбили, он на филейке лошадниц ни одного синяка не оставил.

     Заезжие европейские купчины, стуча кружками, дружно смеялись, глядя на такой обмен любезностями:

     «Варварский хьюмор! Шютка ист! Рюсски баба любит свой мужик морда бить, а он ей окорока щипать. Варварский любовь! Не понимают романтик!»

     А Ванька Сермягин по Европам довольно покатался. В Сорбонне учился. Мечтал художником стать. Мансарду снял, краски количество просто пугающее перевел. Даже продать пару картин удалось. Беда, умел Иван изрядно рисовать только лошадей. Всех мастей и всех пород. Хоть сейчас в любой ветеринарный либо коневодческий фолиант вставляй такую иллюстрацию.

     В один день оборвалось в душе Ивана изящное стремление к живописи. Предложил хозяин мясной лавки изобразить лошадку в разрезе. Незадолго до этого бычка, пополам распиленного, Иванов сосед по мансарде уже изготовил на холсте, за хорошие деньги.

     Дурно стало Ивану Сермягину от анатомическо-бакалейного художества. Холсты порвал, краски и кисти в Сену бросил. Что делать?

     В такое вот смутное и тяжелое время духовного поиска его нынешние хозяева и приметили. Втолковали кое-что, поучили. Обещали, выражаясь на иностранный лад, «карьеру» великую.

     А было так.

     После завершения «периода изящных искусств» в биографии Ивана, делать ему стало совершенно нечего. Чуть-чуть деньжонок из тех, что выручил на продаже двух своих полотен, пошедших в итоге на вывески постылой бакалеи и кабачка, специализировавшегося на подаче «сарацинских блюд из конины по оригинальным мавританским рецептам». О-о-о-о!   Ну, оставалось еще немного на обеды, даже с вином. А дальше что? Опять же мучительный вопрос: «Что делать?»

     Тогда-то в Париже на ярмарке свел Сермягин знакомство с Лошадницами. Те его в испытание взяли. Гоняли, как будто он и сам не мужик, а конь.

     Познакомила главная Лошадница, контесса Валькитьяни, Ваньку с тройкой сорвиголов-мушкетеров Атосом, Портосм, Арамисом и совсем еще юным их дружком д,Артаньяном, тоже метившим в мушкетеры и мечтавшем о военной карьере. Ни больше ни меньше, хотел до маршала дослужиться.

     Байка, истина ли, положили бабы своему выученику окончательное испытание: заставили Ваньку Ламанш туда-обратно в бурю без перерыва переплыть, держась лишь за склизкое бревешко. Да при этом какие-то подвески королевы от герцога Бэкингема доставить

     У самого берега без пяти минут мушкетер д,Артаньян из рук, околевающего в ледяной воде Ваньки подхватил кошель с теми подвески на кончик шпаги. Шляпой по всей форме церемониально взмахнул: «Мерси боку!» И прямиком в Версаль с Констанцией лобызаться.

     Но дружба — дело святое. Портос с Арамисом выловили окоченелого малого из ламаншских вод. Алкаш Атос доброго глинтвейна в глотку парню влил. Но, поскольку ненавидел это слащавое изобретение алкоголиков-профанов, сразу отправил в горло нового друга-россиянина бутыль доброго бургундского. Иван не возражал.

     В той самой «пустынной келье» где совсем недавно гугенот с безумными глазами вопил своё коронное: «Имя, имя, Сесст-р-рра», развели вполне приличный очаг. Помянули недобрым словом смывшуюся на единственном свободном в порту корабле злодейку Миледи, прихватившую с собой в путешествие в Англию еще и освободившего ее безумца-гугенота. Высушили Ивановы одежки, задубевшие после долгого нахождения в морской воде. Слуга Ивана Селивёрст, которого французы уже перекрестили Сильвестром, кряхтя, вынул из-за пазухи ключ от дорожного фамильного поставца. Замок с солидным скрипом отомкнулся. Сильвестр пошарил где-то в подозрительно позвякивающем уголке и изъял из бренчащих недр полновесный зеленый штоф.

     Наградой верному слуге был вздох вожделенного облегчения Ивана Сермягина: сладко-кислое пойло не согрело привычное к крепким напиткам русское нутро. Лишь вызвало сильный позыв мочеиспускания. Пришлось выскакивать на пронизывающий мокрый ветер, чтоб избавиться от даров французского виноделия.

     Сильвестр деловито накромсал чесночной колбасы. Разлил по заморским стаканам ядреную жидкость.

     Атос, взяв свой стакан, отсалютовал собутыльникам. Проглотил одним махом. Не поморщился. Лишь понюхал кусочек ароматной колбаски.

     Портос, глядя на друга, повторил ту же процедуру. Лишь дольше задержал дыхание и смачно икнул.

     Настал черед Арамиса. Сдюжил. Лишь подозрительно долго наслаждался ароматом поднесенного к губам кружевного надушенного платочка.

     Посмотрели на Ивана: тот опрокинул в глотку стакан, протянул руку за заботливо приготовленной Сильвестром второй дозой русского лекарства от всех болезней. Выпил уже в растяжку, глотками. Начал с аппетитом уплетать обильно сдобренную чесноком колбасу.

     Мсье наградили русского друга бурными аплодисментами.

     — А что же Сильвестр? – поинтересовался слегка осоловелый Атос.

     — А ты смотри, мушкетер! – просто сказал Иван.

     Смотреть было на что: из заветного поставца Сильвестр извлек новый полный штоф, перевернул его вверх донышком и стал методически раскручивать вокруг центральной оси сосуда. Под воздействием центробежной силы образовалась глубокая воронка, от донышка сосуда до его горла. В момент, когда крутить уже было некуда — разорвет бутыль эта самая центробежная сила — слуга ловко сдернул пробку, откинул назад седую башку и прямо в воронкообразном виде влил все содержимое штофа себе в глотку, далее в пищевод и желудок. Крякнул. Пояснил:

     — Тута вся смысла в коловращении. Когда добрая водка в тебя воронкой вливается, она и забирает лучше и действует дольше. Только для такого пития многолетняя практика требуется.

     Овации достались и Сильвестру.

     Всем стало тепло. Можно и о деле поговорить.

     — Напомни, мсье Иван, кто нас с тобой познакомил и как ты в этот переплет с королевскими подвесками попал? Крепка ваша русская водка, память отшибает. — Вопросил совершенно трезвый хитрец Арамис.

     — А чего тут напоминать. Третьего дня на балу у контессы Валькирьяни был я Вам, друзья, представлен. Контесса Валькирьяни просила лошадей Вам для дальнего и опасного путешествия подобрать. Я же у нее вроде приказчика.

     Физиономии дворян вытянулись, что не осталось не замеченным Иваном.

     — Эх вы! Сплошные графья да виконты, — сплюнул Иван, — с простым приказчиком водку пить зазорно? Сей момент устрою вам троим ангажемент! — В руке Ивана блеснула мгновенно обнаженная шпага.

     — Что он говорит, переведи брат Сильвестр. Ты и по-русски и по-французски исправно разумеешь. — Всполошившись, и тоже выхватив шпаги, залопотали французы. Желаем знать, в чем оскорбление, прежде чем за него отвечать.

     — И не худо было бы выяснить: достойно ли с таким противником клинок скрестить. — Меланхолично добавил Атос.

     — Чего тут переводить, господа хорошие: князь Иван Сермягин из старейших родов боярских происходит. От Рюриковичей прямую родословную ведет. А лошадиные торги да еще, прости, Господи, конокрадство — болезнь неизлечимая. Один из Волхвов, пришедших поклониться Царственному Младенцу, так прямо и сказал: прославится род Сермягиных великими делами, коли все грядущие их поколения посвятят себя заботам о лошадях!

     С тех пор все бояре Сермягины коневодством  занимались. По этой же причине плотогон Иван Сермягин свел дружбу с контессой. Помогал ей в проведении торгов и сделок. Своих табунов не имел. Так хоть с чужими лошадками повозиться, и то радость.

     — О! Прости, князь Иван Сермягин. Не знали мы твоего высокого рода. А конокрадство для благородного, пусть и русского, шевалье — не порок.

     — Мы и впрямь знатны. Только никто пока не преуспел в исполнении предначертания Волхва: род наш как был всегда знатным, но бедным, увы, таким по сей день и остается. Только в надежде исправить положение дел примкнул я к предприятию контессы Валькирьяни. А что касаемо знатности, так и ваших родов никто не знает, только клички: Атос, Портос, Арамис. — Усмехнулся Иван, пряча шпагу в ножны.

     — А который из волхвов про сермягинских коней предрекал?

     — Про то точно неизвестно. — Степенно комментировал Сильвестр. — Вроде тот, который черненький. Говорят, на последней большой лошадиной ярмарке в Константинополе, его мощи выставляли на аукционную продажу вместе с черепом коня Вещего Олега и восемью подлинными усекновенными главами Иоанна Крестителя.

     — Так голов Крестителя наш кардинал Ришелье шестнадцать подлинных объявлял! — Хором завопили французы.

     — Их святейшество Папа Римский Борджиа Александр Шестой гораздо более сведущ в делах производства святых мощей. Еще много ранее признал он три из них профанацией, поскольку недостаточно проработали изготовители сих артефактов черты оскала черепов. Их Святейшество изволили «неканоничность» в чертах узреть: Оскал на черепе, да еще Крестителевом — вещь первостепенная. Не так скалится и, поди ж ты — вся святось пропадает. Велел Папа эти три черепа уничтожить, да потом смилостивился, в сиротские дома при монастырях роздал, для благолепия. Детям-сиротам не до оскала. Им бы покушать досыта. Точно, в приюты сиротские можно.

     Пять пошли в казну Понтифика с возможной дальнейшей доработкой и перепродажи в недавно присоединенные к христианскому миру государства и для преумножения казны Ватикана. А вот остальные выставили в Царьграде на аукцион. Правда, с мощами Волхвов там что-то нечисто вышло: то ли сперли парочку, то ли подменили.

     — А что же Сермягинский Волхв? — дружным хором вопросили мушкетеры. — Там же, вроде говоришь, Силиверст, тоже что-то не очень ладно складывается.

     — Так один Волхв совсем уж с глиняной главой оказался. У другого кости скелета сработаны кустарно из коровьих костей.

     А с Сермягинским все в порядке — тот самый, истинный. Надо же понимать господа-баре французские в — Константинополе всякого жулья полно.

     Вон, слыхал от заезжего торговца святынями, что предлагали ему приобрести по дешевке гвозди, коими уязвлен был в Крестных муках наш Спаситель. Он попробовал на изгиб — мягкие. А жулик-купец одно свое лопочет: это какой-то алюминий, мифрил то бишь. Одноразового применения гвозди, для второй казни уже не годны по причине мягкости. А один раз вполне заколотить можно. Дескать, в библейские времена его только личный алхимик Понтия Пилата добывал. Для экзекуций особой важности. Погоди, увещевал жулик, пройдут века и кресты, и иконки из него за милую душу делать станут и в храмах продавать!

     А те гвозди от Святого Креста, что обрела Святая Елена, как раз истинная профанация, очковтирательство и политический трюк царицы и ее сыночка, чьим именем Константинополь назван. Поняли теперь, господа? Вот он какой, погрязший в корыстолюбии Царьград!

     А Волхв, который роду Сермягиных лошадиное будущее предрекал, точно подлинный, на аукционе до сих пор выставлен: больно цена велика. И головы Крестителевы еще остались.

     Про конскую голову, что Олегову коню принадлежала, точно не скажу: может, кто и купил. За нее недорого просили. Опять же, кому из басурман она понадобиться может. Разве что, какой наш православный паломник раскошелиться решит. Да и то вряд ли. Вот в прошлую ярмарку там череп Олегова коня вкупе с кожей змеи, от которой князь смерть принял выставляли, ушел с торгов мигом и за хорошую цену. Оказался поддельным и кожа невесть ского содрана! Скандал на всю ярмарку!

     — Чего же такую реликвию, мсье Иван, не выкупаешь? Ведь свидетельствуют же, что твой Волхв настоящий? Вопрос нескромный, но не праздный. Мы же, кроме кличек мушкетерских, еще и настоящие дворянские титулы имеем, а при них и доходы кой-какие. Друзьям всегда помочь готовы. Это только у Усатого, что в Париж сейчас несется на крыльях любви, ничего за душой нет, кроме нашей дружбы да творческого союза с Максиком Дунаевским, который ему репертуар предоставляет, чтоб глотку драл.

     — Что за имя? Венгр? Поляк? Итальянец? Я такого ни в России, ни за границей не встречал? — Удивленно спросил Иван.

     — Да мы и сами толком не знаем. Видать еще в Гаскони с ним наш приятель знакомство свел. Наверное, гасконский менестрель, или как там в этой нищей Гаскони бродячих певцов прозывают!

     — Да полно, братцы! Давайте еще по стакану опрокинем. А деньжонками к лошадиному аукциону поможете — сторицей верну. Мне контесса Валькирьяни одно дело выгодное в Сибирском краю предложила. Там дальние, но их родственницы, многие века разведением особых боевых пород лошадей занимаются. Подчиняются те лошади только сакральному животному языку. И то, если женским голосом команда отдана. Ни всадников, ни вооружения не требуют.

     Если таких зверей на торги европейским монархам выставить да к ним по парочке тайному языку девиц обученных прибавить, можно всю карту Европы и Азии заодно в мелкие клочки разорвать. А потом новые невиданной мощи державы собрать. Трофеев при этом обрести несметное количество.

     (Контесса и ее соратники представляли будущий передел мира несколько иначе, чем Иван).

     — Интересно рассказываешь, Иван Сермягин, — отвечали мушкетеры. — Кабы еще ту контессу Валькирьяни послушать. Нам она ничего такого не говорила. Только лошадей отменных по приемлемой цене достать обещала.

     — Погодите, господа! А ведь поминала она о важном деле в каких-то варварских краях. Можно, дескать, тысячи пистолей с луидорами заполучить, если удалью не обделен и шпагой хорошо владеешь! — Вспомнил Атос.

     — Было что-то такое, ‑ припомнил и Арамис, любуясь кружевным платочком и томно вздыхая. — Но, боюсь в этот раз нам не по пути. Пора штудировать труды святого Августина.

     — Подождет твой Августин! — категорично заявил Портос, уже сам себе наливая водку в стакан и отламывая добрых полкружка чесночной колбасы. — Угощайтесь друзья! Прошу без церемоний. На языке нашего друга герцога Бэкингема такой вид обслуживания называется сэлфсервис…и, к тому же— в ближайшую среду в Версале дают бал. Как раз по случаю представления ко двору контессы и ее родственницы инфанты Изабель. Мы в числе приглашенных. А Усатому Констанция приглашение организует. Целых восемнадцать лет сорванцу. Пора уже о маршальском жезле думать, карьеру строить начинать. Жизнь солдата порой слишком скоротечна.

     — Только прошу иметь в виду благородные господа: сразу после Версаля — Сибирь. И контесса с инфантой за нами последуют в город именуемый Чумск. — Резюмировал князь Иван. Странное тут дело, но…

     — Странное, так и ладно. Мы теперь, Иван, твои должники. Долги отдавать надо. Ты нам здорово помог в этом деле с подвесками. Конечно, историки все переврут и скажут, что один из нас просто сплавал на корбле в Туманный Альбион. Все просто забудут, что последний корабль у нас из под носу увела Миледи Винтер, несмотря на все старания нашего молодого друга д ,Артаньяна. Ты – герой и великий пловец. — Сказал Арамис.

     — А если можно еще и карманы пистолями набить, отдавая долг, то это как раз по мне! — заключил Портос.

     ОГОЛЬЦЫ 2

     Больничный дом не знал такого скопления пациентов со времен своего перемещения с берегов Ладоги. В те годы полнился он истинными и мнимыми онкобольными, собранными за долгие годы сумасшедшим доктором Лхасараном (и тоже Цэрэмпиловичем) в Ладожском филиале одного странного института в соответствии с его теорией поиска ключа к подсознанию разбросанцев — людей, подвергшихся глобальному воздействию, описанному в книге «Золотой Разброс».

     Те больные давно забыли про свои недуги и стали полноправными и полноценными членами Племени.

     Егоза Варька велела стащить в Лиственничный дворец всех, пострадавших от ее опытов в искусстве боев без правил с применением морока.

     Первым делом озаботилась Варвара здоровьем храбрых стариков. Подошла, каждого по седой голове погладила, что-то в ушко шепнула. Подпрыгнули деды и давай глазами зыркать: где супостат?

     Незаметно оказались они в кружке, образованном дружиной.

     — Нет боле супостата! Которые пока живы, сейчас в Больничный дом переведены будут для лечения.

     — А мы как же? Вроде тоже ранетые были. В самом начале. Помочь-то хоть при нашей старости да маломощности успели?

     — Без вас, Почтенные Старцы, не получилось бы такой великой победы. Я — Атаман Ерофей своей воинской властью и по приказу Великих Ханов жалую Вас, Почтенные Старцы, Новыми Красными Кафтанами. Отныне Вы будете носить наименование Пожизненных Почетных Дружинников до конца дней Ваших. — Ерофей чему-то смутился, затем решительно махнул рукой. Достал из необъятных карманов новые кушаки и каждому деду сам повязал. — Это личный от меня подарок. Вы умнее всех оказались: на посту были, пока мы тетеревов стреляли. Вы и брань первыми приняли.

     Ерофей обнял каждого старика и каждому поклонился. За ним в очередь прошла перед обомлевшими стариками вся дружина, отдавая поясной поклон старым воинам.

     — Вечером еще Праздничным напитком Великие Ханы пожалуют. Обещали. — Заключил Ерофей торжественную часть собрания.

     ***

     …Парни споро за ноги, за руки перетаскали побежденных в Больничный дом.

     Девок от работ освободили. Велела Варька, взявшая на себя роль знахарки, топить заново баню, предварительно с усердием проскоблив и отмыв полки. Велено было девкам париться вениками пихтовыми духмяными, а после плавать в Могучей Реке ради очищения от грязных посягательств Огольцов: сделать-то ничего не успели, Варькин морок остановил блудодеяние. Но все равно противно: очиститься не помешает.

     Огольцы же многие повреждены были серьезно: у кого руки переломаны да оторваны, у кого ноги и ребра.

     Прибыли, наконец, Лхасаран Цэрэмпилович с медсестрой Розочкой. Руками развели: тут целому полевому госпиталю работы хватит.

     Варька успокоила представителей традиционной медицины. Сама взялась вмиг неполадки у Огольцов исправить. Просила только по чумам да хороминам собрать тряпья побольше, которое хозяйкам пожертвовать не жалко: надо же срам исцеляемых прикрыть.

     Все произошло на удивление быстро.

     — Простите, маменька с папенькой! Не сраму ради, а для дела, потребно совлечь мне одежды, на девичий стыд не взирая! — Обратилась к родителям Варвара-Лия.

     — Что ж, доченька, валяй коли надо. Твоя мамка завсегда в важных случаях наголо действовала. И тебя так зачинали: тоже в чем мать родила. А куда уж важнее — потомство произвести! — Брякнул во всеуслышание простодушный великовозрастный папаша Прохор.

     Мощная оплеуха Агафьи сшибла озадаченного Прошку с ног. Тот еще и прокатился по травке изрядно. Поднялся, обиженно потирая, вздувшееся и покрасневшее ухо.

     — Как с таким юродивым всю жизнь прожить умудрилась, и с ума не сошла? — во всеуслышание удивилась Агафья.

     А дочь Агашкина, молодая Валькирия Варвара уже сбросила сарафан и рубаху, стоит, ничуть не стесняясь наготы и устремленных на нее взглядов. Солнце насквозь ее фигуру пронизывает. И волосы как будто золотом отсвечивают.

     Вынула Варвара из косм своих длиннющих золотой гребень, два раза провела по обвалившимся на грудь и плечи волосам. Затем стала крутить космами во все стороны света. И нагота сокрылась за этим вращением.

     Это только вовсе невежественные люди могут настоящие космы Валькирии с растрепанными лохмами простой женщины спутать. Кто хоть раз узрел действо кручения волос Валькирии, ни за что не перепутает волосы Валькирии с обычными, даже очень красивыми, женскими волосами.

     На миг само дневное светило погасло! Лишь сполохи на небе освещали Тайгу. А как вновь засияло Светило, были покалеченные Огольцы исправны и одежей прикрыты.

     Сидели смирно на полу. Молчали.

     — Ну, вот и все, Лхасаран Цэрэмпилович. — Совсем по-будничному сказала Варвара, натягивая через голову сарафан. — Вам с Розочкой придется сегодня до вечера санитарами при этих убогих состоять. Кому мазь втереть, где плохо прирастает. Кому суставчик подправить. Целила всех одним табуном, коли они лошадиные друзья. Может, где некрепко прихватила, не взыщите.

     Или если у кого на месте руки ногу или еще чего, не дай того Духи, найдете — кликните меня, поправлю. А если зудеть да болеть раны у кого будут — вот банка с мазью. Годится на все случаи. Мажьте, не жалейте. Пойду я, устала: первый раз такую работу исполняла. Да еще с такой оравой. Только сначала с главарем их, Карахом, побеседовать желаю.

     ***

     — Али вы, разбойники, пришлые и впрямь человеческой речи лишены? – Спросила Варвара, уже приведшая в порядок свою прическу.

     — М-м-мы речь разумеем. Только великая наша хозяйка испанская контесса Валькирьяни говорить нам настрого запретила, покуда ее кобылиц в должное состояние не приведем. — Выдавил из себя Карах.

     — Что за состояние? Отвечай!

     — Стыдно при девицах такое молвить. — Явно лукавил Карах.

     — А девиц этих, перед которыми ныне смущаешься, не стыдно было малое время назад в баню волочь да одежды с них сдирать?

     — Клянемся: не своей волей бесстыдство творили! А дело тут совсем простое. Должны мы кобылиц контессы Валькирьяни осеменить.

     Загоготал народ: «Что вы, жеребцы что ли? Вроде на мужиков по приборам похожи?»

     — М-мы, — обиженно сопя, отвечал горе-осеменитель — такой жизни и сами не рады, врагу не пожелаешь. Только связала нас контесса Валькирьяни нерушимым зароком: не иметь нам ни жен, ни детей, ни очага своего, пока не наплодим ей табуны великие, достаточные, чтобы миром всем овладеть. Иначе погибель лютая нас ждет от какой-то неведомой заморской Владычицы Черной Смерти. Ее и сама контесса боится!

     — А что же скачете в непотребном виде да с бабами непотребное вершите?

     — Тоже не по своей воле: кобылиц прежде нас по-настоящему покрыть должен жеребец-производитель. Их целые стада в Уральских Горах содержатся. А мы нужны, чтобы женское человеческое понимание боевым зверюгам придать. Они нас после жеребцов подпустить могут лишь в том случае, когда мы дух свой мужицкий собьем. Для того голыми и скачем, комарью да паутам спины для укусов подставляем. А перед тем, как нас в табуны выпустят, должны непременно баб хорошенько погонять да запугать до полусмерти.

     Сделаем дело — вольными людьми целый год жить можем. Только семьи заводить запрещено. И со двора ее резиденции в горах ни шагу не ступать. Кормят, поят. Даже баб блудных целыми повозками привозят, чтобы мы силу и сноровку не утратили.

     — Велика сила контессы Валькирьяни: она же самая могучая Валькирия всех времен! — То ли в бреду, то ли от крайней дурости вдруг громко заявил один из раненых.

     — Ну ты загнул, парень! — Возмутился Прохор. — Моя Агашка никакой контессе не уступит. И Варька уже в силу женскую входит!

     — Прости, господин! — Вмешался Карах — И я ведь потому человечьим голосом заговорил, презрев зарок контессы. Как твоя Баба свой кафтан скинула, да космы распустила, сразу понял: вот Валькирия выше злобной контессы. А как девчонка космами нас всех в минуту исцелила, сомнений не осталось. А стать ее женскую не заметить тоже никак невозможно. Такая только у истинной Валькирии быть может!

     — Но-но! — прикрикнул на вожака Огольцов Прохор. — Не тебе, поганцу, про женские стати моих супруги и дочери рассуждать!

     — Да я к чему? А к тому, что распоследняя ярмарочная шарлатанка наша контесса Валькирьяни! — Воскликнул Карах. — А этот парень, что про величие контессы до сих пор талдычет, он и по нашим меркам тугодум, а по вашим, и подавно.

     — Да, уж, шарлатанка, а делами какими ворочает! — Озадаченно молвил Прохор.

     — Хотим под начало ваших баб пойти. Они — настоящие Валькирии. Не можем больше так жить. Жизнь не мила!

     — А ваша контесса Валькирьяни вас отпустит? А мне вы больно нужны? А где она столько новых производителей для своих замыслов возьмет? — Уперев руки в могучие бока, насмехалась над Огольцами Агафья.— А вдруг Варька теперь привычку приобретет вас для разминки еже день калечить да урочить?

     Всеобщий обидный хохот Племени и Дружины был ответом.

     ***

     А зачем она в Сибири вас собрала? Каков ее здесь интерес? Она же, чай, заморская, испанская баба?

     — Про это поведаю без утайки. Она нам теперь не указ. Изведали мы, что такое настоящая Сила Валькирии. Слушайте.

     Есть в Сибири недалече отсюда город. Чумск называется. Только как бы и нету его. Пока нету. Как ярмарка или торжище великое какое затеваются, город тут как тут. Острог бревенчатый. Монастырь. Торговые ряды.

     Дороги хорошие со всех стран света проложены. Кончится торжище — нет города. Тайга, река. А по берегам чумы да землянки. Живет там Племя богатейшее. Золотом за все платит.

     — Это не про нас ли, Детей Неведомых Родителей речь?

     — Ясно дело, не про вас. Не обижайтесь, но вы дикие туземцы. В глухой тайге живете. Вам столько золота собрать, чтобы хоть одну контессину кобылицу купить невозможно. А то Племя при расчете самородки ведрами отмеряет. Но не только Племя там золото добывает:

     Есть еще там дикие старатели…

     ***

     Крепко задумались Великие Ханы. Что за новая напасть, какие такие контессы да инфанты? Да еще неведомые люди, конные между прочим, дозором объезжают территорию их Временного Кармана.

     Раньше такого не бывало. Хоть и нефтепромысел, считай, на том же месте, что и поселение Племени располагался. Ханы-то знали. Хан Тогизбей по причуде Золотого Разброса сам трудился на нефтепромысле. Работяги нефтяники никогда ничего не замечали. Стало быть, Племени помехой не являлись. Да и простые соплеменники понятия не имели о промысле. Только слышали иногда из уст впавшего в транс шамана Турухана странное слово «нефть». Но думали, что это имя какого-то могущественного Духа.

     Фактория… Как была древней факторией, так и осталась. Племя дорогу к ней знало, а никто из фактории проследить их не мог. Теперь же на виду у всех незнакомцы чуть ли не чумы конями переворачивают. Того и гляди лопнет легкая ткань Временного Кармана, веками укрывавшего Племя Детей Невидимых Родителей! А это уже катастрофа: никак Племя рассекречивать нельзя — весь веками сложившийся уклад жизни в одночасье рухнуть может. А это уже поведет к деградации и разрушению самобытной культуры!

     И в Чумске, на давным-давно оставленной исторической Родине дела неладно идут. Появились какие-то лошадницы. Принцесса Лилия о них справки наводила, своими, только ей доступными способами. Выяснила, что и госпожам лошадиным барышницам зачем-то нужна территория Племени. И не только Племени, а огромной прилежащей территории меж двух могучих рек, текущих в Студеное Море. Правда, местность их интересовала во Временном Промежутке далекого прошлого, но тоже непорядок.

     А еще Лилия два и два сложила и получилось у нее не шестнадцать, а ровно четыре: лошадиные дамы и есть те самые Валькирии, которые плодят на свет безумных Огольцов и торгуют дивной породы лошадьми.

     А теперь стадо диких Огольцов ворвалось на территорию Племени в 21 веке!!!

     Судя по всему, немалую опасность для Племени могут представлять контесса Валькирьяни и ее родственницы.

     ***

     Не иначе придется Турухана с расспросами к Родителям отправлять. Нелегкое это путешествие, но нынешний Турухан еще совсем в юном возрасте его уже раз выдержал. А сейчас у него, вон, сыновья почти взрослые парни…

     ***

     Сильно интересовали новые жильцы Тайги и Лесной народ. Часто подходили они к загону. Пытались опознать в них какой-нибудь род животных. Тогда многое по законам Тайги простить было б им можно. Даже нападение, естественное для диких зверей. Никто даже дальних родственников из животного мира в Огольцах не приметил.

     Хотели было ждать зимы. Греческие Родичи вопреки ожиданиям Сибиряков, полюбили зимний туризм. Особенно Главный Кентавр Агамемнон: пристрастился он к зимней рыбалке. Его рыбачья похвальба уловом и байки про громадных щук превосходили размахом рассказы самого рьяного подвыпившего рыбака человеческой породы.

     Но, страсть к рыбалке и похвальбе — забава, а Мудрость и немалый жизненный опыт Агамемнона — дело совсем другое, серьезное.

     И странные конные разъезды по самому краю владений Племени и Лесного Народа беспокоили. Великие Ханы Лесного Деда предупредили, что могут неизвестные конники и на земли Лесного Народа забраться.

     Решили не ждать зимнего рыболовного сезона. Отправили гонцов к мудрому кентавру Агамемнону. Велели, чтобы те гонцы обо всем ему подробно рассказали.

     Подгорная, Петропавловская. Бочановская

     …Есть там еще дикие старатели: уходят на свой страх и риск в верховья Ушкуйки. Бывает, сгинут. А бывает самородками да песком так нагруженные возвращаются, что кости от тяжести трещат.

     Идет вчерашний бродяга в лучшую гостиницу или постоялый двор. Заказывает себе апартаменты со всеми удовольствиями в виде шампанского, икры, девок распутных в ваннах с тем же шампанским в натуральном виде плавающих.

     У лучшего портного приобретает по баснословной цене плисовые шаровары (это вроде французского бархата). Непременно в раз надевает не менее дюжины шелковых косовороток, каждая — особого цвета, а верхний край косого ворота расстегнут и отложен набок, чтобы все видели.

     Начинается гулянка нового миллионщика. Шумная езда по главным улицам города на разукрашенных тройках. Звон гитар и истошное пение цыган. Объезд борделей и ресторанов с непременным битьем зеркал и посуды и крушением мебели. Для хозяев борделей это настоящий праздник: за все сломанное и побитое вчерашний бродяга, а ныне важный гость заплатит десятикратную, а то и стократную цену.

     Бывали любители остроумия особого рода: заставляли пышнотелых барышень в одеянии Праматери Евы с церковными свечами в руках исполнять царский гимн «Боже, Царя храни!» под аккомпанемент цыганских гитар, бубнов и трактирных гармонистов. Пение гимна дополнялось непристойными телодвижениями, которые даже с большой натяжкой танцем назвать было невозможно.

     Это уже настоящее золотое дно для хозяина увеселительного заведения, коли такая оказия случилась. И для полицмейстера, и для самого архиерея: святотатство, политический демарш и оскорбление Высочайшей фамилии! За это каторга пожизненная полагается! Или плата, невиданная! Это тебе не зеркала да столы покрушить, это на сами государственные устои посягнуть! Но в пьяном кураже всегда находились лихачи. Не из-за того, что государя императора не любили, а дабы показать лихость и платежеспособность.

     …К утру остается миллионщик под забором в драных штанах, выцветшей косоворотке. В лучшем случае в старых опорках. А то и совсем босой.

     Куда не сунься, чтоб хоть опохмелиться дали — везде от ворот поворот. Мол, не знаем такого. В долг не отпускаем. И вообще ты всему городу денег должен.

     Отлежится бродяга-старатель, обзаведется новым лотком, сухарями, солью да спичками, и вновь фарт свой босяцкий искать в тайге идет.

     А кое у кого из содержателей борделей и корчмарей после гульбищ диких старателей вдруг небывало доход возрастает.

     Любили диких старателей на улице Бочановской. Улица та тянулась вдоль берега Ушкуйки, пересекая ее жиденьким мосточком. Чуть ли не на каждом доме красный фонарь.

     Когда в самом начале 20 столетия возвели на улице Алтайской, ранее исторически, а более по безалаберности застройщиков являвшейся частью Бочановской, кафедральный Петропавловский собор, население Бочановской и Алтайской не сменило своей специализации. Мало того, по прошествии недолгого времени, вероятно, из вечного стремления загадочной русской души к парадоксам, блудную улицу Бочановскую по причине географической близости к собору переименовали в Петропавловскую. Спросите любого старого Чумца. Подтвердит: улица, названная в честь Апостолов Петра и Павла, искони была и после переименования осталась улицей красных фонарей. Зато, какие умилительные и готовые к покаянию и пожертвованиям на нужды храма прихожанки жили на Петропавловской!

     ***

     Вот что, к примеру, писала местная пресса помимо политических и экономических новостей в обзоре года 1913, последнего мирного года России. Года 300-летия Дома Романовых:

     «В России всегда боролись с чем-то, с каким-то пороком, в 1913-м — с домами терпимости. Жители Бочановской улицы (ныне Алтайская и Петропавловская) подали томскому губернатору прошение, в котором излагалась просьба — избавить их улицу от домов терпимости. Из-за этих заведений домовладельцы несли убытки: «Квартир много, а жить в них некому. Потому что никто из добропорядочных граждан не идет, так как улицу считает порочной и гнусной.  Позор улицы падает и на малолетних детей, которые учатся в приходских школах». 29 октября комиссия по благоустройству  заслушала доклад врача К.Н. Гречищева по этому вопросу на тему «Притоны разврата».

     Лилия Эльрудовна Чистозерская, она же Принцесса Лилия, она же полковая шлюха Лилька сама держала в руках этот номер местной газеты, в одно из посещений тех времен. Падение нравов в стране и на местах древнего исторического проживания ее Племени удручало женщину. Ее деятельность полковой шлюхи в жестокие годы Золотого Разброса по сравнению с масштабами индустрии разврата второй половины 19 века — начала двадцатого столетия казалась просто невинной детской шалостью!

     ***

     В одном из самых модных публичных домов на Бочановской имела обыкновение останавливаться контесса Валькирьяни, находясь в Чумске. Содержательницей борделя была троюродная сестра контессы мадемуазель Валькирь. Достоинства Валькирии ее по понятным причинам давно уже лишили. Процедура лишения Валькирии ее достоинства являлась обратным процессом пострига в монахини. Этакий постриг наоборот.

     Если после отсечения у послушницы ножницами пряди волос та возводилась в новое достоинство, то отсечение ржавыми ножницами косм у Валькирии понижало ее статус многократно. Излишне говорить, что космы Валькирии, отныне становились обыкновенными лохмами.

     Не той породы были Валькирии из рода Валькирьяни, чтобы рыдать и плакать по утраченным космам: что космы, что лохмы, то волосы — так же на папильотки накручиваются и щипцами укладываются!

     По понятиям дам этого рода после росстрига они получали полную свободу, граничащую с полнейшей разнузданностью. Можно было заниматься любыми неблаговидными делами. Лишь бы они приносили доход. Очень большой доход. На что с раннего детства и настраивались все девицы из рода Валькирьяни.

     Организация крепкой и слаженно работающей системы домов терпимости была одним из традиционных направлений деятельности рода.

     Несколько поколений назад прапрабабка контессы стала первооткрывательницей бизнеса по производству Боевых Кобылиц. Порода подходящая имелась. Производителей было в достатке. Для усиления боевых качеств, скрестили лошадей, вывезенных из Андалузии, с невзрачными, но ценными по рабочим качествам лошадьми из сопредельных с Сибирью Казахских степей. Были казахские лошади годны и под седло, и как мясомолочная порода.

     Производство Боевых Кобылиц в первые десятилетия существования бизнеса было слишком сложным, трудоемким и длительным во времени. Явно требовались усовершенствования.

     Оставалось придумать, как передать новой породе знание сакрального языка, гарантировавшего полное подчинение табуна человеческим командам, в максимально сжатые сроки. Выяснилось, кобылицы реагируют лишь на приказы, отданные женским голосом.

     Тогда-то и родилась у учителя прапрабабки контессы доньи Инезильи безумная идея после осеменения кобылиц производителями, вводить в лоно кобылиц женское начало через мужские органы Огольцов, наполнив те предварительно духом испуганных и униженных женщин.

     Безумная идея сработала. Кобылицам в достаточной мере передавался страх женщин, подвергшихся надругательству Огольцов. Такое имя в роде Валькирьяни присвоили породе человекоподобных животных, выведенных для единственной этой цели. Так их звали и в народе. Нападали Огольцы на одинокие селения, чтобы перед безумным ритуалом с лошадьми набраться женского духа.

     Но просчет в гениальном плане был: благородные андалузки, смешавшие свою кровь с кровью дочерей казахских степей, в первую очередь воспринимали от этого противоестественного акта не покорность в выполнении команд, не агрессивность и злобу.

     В первую очередь, души кобылиц считывали с этого дикого действа небывалое унижение и ужас омерзения, которые испытывали их двуногие сестры во время «подготовительного этапа» превращения красавиц-кобылиц в бешеных кровожадных убийц.

     Поэтому часто первыми жертвами сотворенных монстров в лошадином обличьи становились именно Огольцы. Опять потеря времени и живого двуногого материала для племенной работы. Это хотя и приводило к значительному увеличению расходов (надо было постоянно возобновлять поголовье Огольцов), все же было гораздо более выгодно по сравнению с прежним способом производства Лошадей Убийц. Побасенки, ходившие в народе о том, что Огольцы происходят из потомков калек, сброшенных в глубокую пропасть, ничего общего с действительностью не имели.

     Ирония Богов состояла в том, что действенный результат можно было получить от Огольца, бывшего до оживотнивания либо человеком знатного происхождения, либо богатым, до переведения его в животный вид. Это тоже влекло за собой дополнительные трудности и расходы.

     Доходы в данном деле получали владельцы притонов и кабаков, где кандидиты на должность Огольцов спускали свои капиталы. Лошадницы нашли по-своему гениальное решение проблемы. По принципу «все в семью».

     Надо разорить будущего Огольца — пусть несет свои денежки в бордели семьи.

     Сотрудничество с публичными домами Бочановской и питейными заведениями Подгорной, не принадлежащими непосредственно родственницам, тоже было налажено на высоком уровне. На паях. Где еще можно было богатого, если повезет, еще и знатного, но глупого господина привести в состояние полной нищеты и депрессии за считанные дни. А то и за одну ночь.

     Проснувшись, похмелившись, осознав безвыходность своего положения, вчерашние лихие гуляки трясущейся рукой, не читая, подписывали любое долговое обязательство. Последний пункт гласил, что за несоблюдение обязательств виновные карались жестокой смертью.

     После этого контесса Валькирьяни и ее троюродная сестричка, чтобы окончательно отбить мозги будущему Огольцу, показывали пару фокусов из еще не забытого набора мастерства Валькирий.

     Удивительно, но по недогляду Валькирских властей контессу вообще не подвергли росстригу. И формально она оставалась полноправной Валькирией, а сестричке забыли почистить память. Она была опаснее ядовитой змеи, сохранив весь арсенал знаний Валькирии.

     Как такое могло случиться? Неведомо.

     У нас в России такого точно быть не могло. А вот у испанцев…

     Не северный они народ, хоть и нрава крутого. Вот и Боги, поставленные на местах Одноглазым Одином соблюдать закон и порядок в сообществе викингов и валькирий, осевших в южных широтах, совсем заленились в теплом климате. Да еще вместо крепкого меда приучились наливаться вином с местных виноградников, что совсем расслабляло суровую северную душу.

     Сибирь край таежный, дремучий. От села до села можно целый день ехать. Власти далеко и очень любят взятки. Потому и избрали своим местом дислокации и местом содержания табунов сестры Сибирь и Урал с их простодушным, не ожидающим подвоха населением.

     Знали бы простые Сибиряки, что с их территории готовится не больше, не меньше захват власти Мирового, Вселенского размаха.

     Но и в Европе ради политических соображений тоже надо было появляться. Желательно при дворах могучих монархов. Эту роль взяли на себя контесса Валькирьяни и совсем юная, но много осознавшая в большой игре Валькирия Изабель. В каком родстве состояли контесса и девочка, и состояли ли вообще, никто не знал.

     ***

     Надо было срочно отправляться в Париж по тряским и грязным Российским дорогам. Но, дело прежде всего. Огольцы сильно запаздывали, а без их «творческого вклада», от кобылиц и их потомства можно было ожидать всего лишь хороших скаковых лошадок. Тоже прибыль, но, Боже! Не в прибыли ведь дело! Преступницам нужны были новые и новые табуны Боевых Кобылиц: уже сама только что осемененная кобылица становилась грозным воином, а ее потомство, едва укрепившись на собственных ногах, готово было в бой на любого противника. И свои боевые табуны надо было каждый год приращивать госпожам Валькирьяни.

     А Огольцов наловить, сбить в гурт, от человеческой речи отучить, воспитать! Мужской дух уничтожить, скотский привить! Катастрофически нет времени! Не иначе убыточный год впервые за всю историю бизнеса ожидается. Что бы прапапрабабка сказала, Царствие ей Небесное, коли дожила бы до таких убытков.

     Жили-были викинги

     Жило в стародавние времена в далекой Скандинавии могучее племя Викингов. Были они храбрыми воинами и умелыми мореходами. До берегов Северной Африки доходили их корабли. Бывали они и на Камчатке, и в Северной Америке.

     Вот в те далекие времена и принесла их нелегкая по Студеному морю в устье Могучей Реки. Интересно стало викингам: что за народ здесь живет. А главное, какое пиво варят в этих краях. Свои запасы давно уж закончились. А викинг без доброго бочонка крепкого пива или меда и жизнь свою помыслить не мог. В любом случае, запасы пополнять надо, корабли ремонтировать. Поход уже не один год длился. Сами викинги потеряли счет времени.

     На драккарах, как именовались корабли из-за изображения на носовой части головы дракона, женщин было больше чем мужчин. Женщины имелись не только скандинавского происхождения. Но об этом чуть позже. Суть же в том, что там, где есть скопление мужчин и женщин, непременно появляются дети.

     Были дети, которые в поход вместе с родителями отправились.

     Были и совсем малые, родившиеся в походе.

     Надо и детям отдых дать да на твердой земле порезвиться.

     Приткнулась флотилия к песчаному берегу. Как положено, подплывая к незнакомому поселению, сняли с носа корабля изображение дракона, а хозяин самого большого драккара выставил впереди корабля щит с внутренней стороны окрашенный белой краской — знак добрых намерений.

     Навстречу местные люди бегут. Приветливые, улыбчивые. «От того, неверное, и глаза узкие, что все время улыбаются» — про себя подумали викинги.

     Живут местные люди в странных жилищах из звериных шкур. Разводят странных малорослых животных под названием олени. На них и ездят в упряжках, от них молоко, мясо и шкуры получают.

     Про пиво и мед узкоглазые ничего не знают. Дали гостям по чашке странного перебродившего сока красных в белых пятнышках грибов. В голове вроде что-то хмельное замаячило. Да тут же весь хмель улетучился: с непривычки страшно животы скрутило отважным мореплавателям. Разбрелись по ближнему подлеску опорожняться.

     Вернулись бледные, руки дрожат. Хотели Вождя и Шамана племени в Могучей Реке утопить. Думали, что туземцы нежданных гостей отравить задумали, чтобы завладеть их богатствами.

     А взять у викингов много чего можно было. Одни корабли боевые огромных денег стоят. Опять же, ни к чему дикарям на реке морские суда. Уж на что умелый лоцман был при флотилии, едва разворачивался в речной воде.

     Надо сказать, флотилия была совсем не простая: главной добычей на ней были не золото с драгоценными камнями да мехами. Хотя и тех в великом достатке захвачено было мечом и боевым топором, а лучшие красавицы Испанской провинции Андалусии.

     Гордые и своенравные женщины были захвачены как трофей в жестоком бою с испанцами, а, значит, являлись полной законной собственностью мореплавателей.

     Женщины без дела не сидели: поди накорми, обстирай такую ораву.

     Но про себя каждый викинг считал, что ни золото с алмазами, ни красавицы андалузки ни в какое сравнение не шли в цене с главным трофеем. В честном бою отбили скандинавы и погрузили на борт табун дивной красоты лошадей Андалузской породы. При любом дворе и в замке любого богатого вельможи можно было за таких скакунов какую хочешь цену заломить. И никто платить бы не отказался. Больно хороши были те лошади.

     ***

     Решили вождя с шаманом помиловать: посмотрели — те сами грибную бурду пьют и хоть бы что. Только шаман, которому напитка в силу его должности полагалось много больше принять, уже приладился в бубен колотить да вокруг костра прыгать. «Это он, наверное, гостей своим танцем развлечь старается».

     Поплясал шаман, подводят местные мужики своих женщин к каждому гостю, опять же улыбаются и недвусмысленно показывают на свои убогие жилища: «Идите, мол, гости дорогие, развлекитесь».

     Отдали каждому викингу по бабе, а сами уже к корабельным сходням спешат себе дам выбирать. Честный обмен! Что за черт!

     Вспомнили, что в числе недавно взятых пленных в небольшой стычке в устье Могучей реки, имелся местный полиглот, который, хоть и безобразно коверкая благородную скандинавскую речь, мог изъясняться с викингами. Мог он худо-бедно и дикарские местные наречия разбирать. Сам про себя пленный говорил, что он не местный, он Рус. Есть такой многочисленный народ. Живет не так, как эти дикари. Дома строит, храмы, торжища.

     Выволокли мужика на берег: объясняй, что за невидаль, почему нам навязывают этих пропахших рыбьим жиром и звериными шкурами женщин, а сами претендуют на наших пленниц-андалузок и наших жен.

     — Так спросили бы заранее, господа хорошие, знали бы заранее их обычай. Подносят они из уважения гостям грибную отраву, а не кумекают, что без привычки ею только кишки воспалить можно, что с вами и произошло. Шаман к бурде привычен, пьет ее ковшами, потом в бубен бьет да пляшет. Это у них вроде молитвы, что послал им их дикарский Бог гостей.

     А главное дело в приеме гостей — женщинами поменяться: живут племена обособленно, встречаются редко, от этого вынужденное кровосмешение может произойти с болезнями тяжкими и вырождением.

     Вот сегодня и скакал шаман, благодарил своего Бога, что столько свежей крови в племени прибавится. Вы, господа хорошие, не подумайте худого. Это у них просто способ в тайге выжить.

     — Сей же час помогу им. Будет им свежая кровь. Варвары! — Завопил предводитель викингов, раскручивая над головой тяжелый боевой топор.

     Порубили убогие чумы, порезали оленей. Мужикам через одного головы порубили. После встали вокруг догорающего священного костра да дружно на угли помочились: получи дикарский Бог от нас приношение, раз твои подданные нас так непотребно встретили. Черт с ними с бабами. Все дело в пиве. Было бы доброе пиво, и с бабами вопрос сам собой решился бы.

     Не ведали варвары-викинги, что они еще большие варвары, чем эти простодушные жители тайги. А Бог Тайги и наказать может. Не для того священный огонь возжигается, чтобы его чужеземцы своей зловонной мочой заливали!

     Погрузились викинги на свои тяжелые морские корабли да прямо в ночь отправились вверх по незнакомой реке. Не прошло и получаса, раздался треск: самый большой корабль остановился столь резко, что даже самые крепкие на ногах не удержались. Про такую беду, как топляки, гостям из Скандинавии было не ведомо. Пропорола дно гигантская лесина, корнями своими крепко зацепившаяся за речной грунт, а вершиной, торчащей чуть ниже поверхности воды, прорезала днище корабля. Вода быстро начала заливать судно. Надо было срочно спасать награбленное добро. Как на беду самые ценные кобылицы-андалузки находились именно на этом корабле. Вплавь доставили испуганных животных на лысый небольшой остров. Сняли тяжелые боевые щиты, обрамлявшие борт драккара. Сняли драконью голову с носа корабля.

     Поднялся страшный ветер. Речные волны не чета морским, но на маленьком лысом островке производили вполне пугающее впечатление.

     За ветром последовала гроза с громом и молнией. Остальные суда загорелись: с них тоже надо было спасаться. Стал безымянный островок единственным пристанищем варягам, их детям, их женщинам, их животным. Да и все награбленное добро туда же перетащить пришлось. Провианта почти не было: как раз припасы пополнять собирались. А вот пресной воды у мореходов, привыкших в дальних морских походах беречь каждую ее каплю, было более чем в избытке: от обильного дождя вода в Могучей Реке стала стремительно прибывать. Казалось, еще чуть-чуть и островок уйдет под воду. Люди и животные бок о бок жались на оставшихся пядях суши.

     К утру вода начала спадать. Рассвет явил ужасающее зрелище: в разоренной деревне люди пели и танцевали над своими покойниками. Они славили Духа Тайги и слали проклятья чужеземцам — виновникам их несчастья. По кромке воды в исступлении скакал шаман с бубном, колотя по нему большой горящей смолистой веткой. Страшен был вид шамана. Страшно было чужеземцам при виде того, что бубен из сухого дерева и кожи не загорается от прикосновения смолистого огня, а огонь не гаснет, лишь приобретает новую силу, когда шаман вместо бубна начинает колотить горящей веткой по воде.

     Невыносимо было это зрелище. Полет метко пущенной стрелы прекратил ужасный спектакль. На берегу наступила мертвая тишина, затем прорезался одинокий женский плач, еще, еще, вот уже плакало навзрыд все племя: и дети, и женщины, и старики, и мужчины.

     Страшно было это слушать. Наверное, поэтому снова пропела одна, вторая, третья стрела.

     …Казалось не прошло и мгновения, а ни одного плакальщика уже не было в живых. Снова стало тихо…

     Прекрасная Франция

     Что говорить — прекрасная страна Франция. Прием в Версале по случаю представления ко двору, как и все, что делалось при короле Людовике XIII, был великолепен. Маркиза Валькирьяни блистала красотой…и подвесками. Точь-в-точь такими, за которыми удалец Иван Сермягин плавал на осклизлом бревнышке через Ламанш.

     Зловредная контесса велела д ,Артаньяну всего на одно мгновение остановиться у входа в маленькую провинциальную ювелирную лавку на пути. Из лавки выскочил расторопный человек, схватил подвески, на мгновенье скрылся за дверями лавки. Выбежал, поклонился, передавая драгоценность шевалье.

     — Передайте контессе, что к приему в Версале у нее будут точно такие же украшения. Я бы мог их сделать намного лучше, но контесса просила именно такие. А с заказчиком не спорят! — Не отказал себе в возможности похвалиться своим мастерством ювелир. Знал бы он, что мгновение, когда он передаст на руки посыльному контессы украшения, будет последним мгновением в его жизни.

     Людовик XIII, недаром прозванный Справедливым, был великолепен. Он отличался большой деликатностью и тонкостью ума.

     — Любовь моя, — нежно обратился он к позеленевшей от злобы супруге (какая-то выскочка немыслимым образом добыла копию ее подвесок, наделавших столько шума в придворных кругах) — ты так великодушна, что позволила воспользоваться своими подвесками нашей бедной испанской родственнице? Это очень мило с твоей стороны. Даже наши бедные родственники должны выглядеть на наших приемах прилично. А подвески — само совершенство: ведь я сам их заказывал, а в моем вкусе усомниться невозможно. Только, милая контесса, не забудьте после вечера сдать украшение лично моему камердинеру. Вы даже не можете представить сумму, которую я за эти подвески выложил.

     Контесса послушно склонила голову.

     Королева Анна Австрийская, забыв про этикет, бежала, расталкивая придворных, прочь из зала. Вдогонку ей несся издевательский хохот Людовика XIII Справедливого.

     — Господа! Прошу всех прошествовать во двор. Так, знаете ли, небольшой сюрприз. Нечто в мавританском стиле: лестница, а по краям, знаете ли, львы из мрамора в натуральную величину. Доверьтесь моему вкусу. Уверяю: потрясающе красиво и изящно. Несмотря на монументальность.

     Слуги распахнули створки огромных дверей. За ними находилась недавно сооруженная лестница. А львов не было. Одни пьедесталы. На травке резвилось прелестное дитя-подросток в очаровательном бальном платьице.

     — Позвольте Вас спросить, любезная…(«Инфанта Изабель» — без запинки произнес церемониймейстер на ухо монарху).

     — …М-м. да. Инфанта Изабель, вы видели, кто совершил это безобразие?

     — Позвольте Вас спросить, Ваше Величество: где вы видите безобразие?

     Придворные притихли, назревала буря. Король повел царственной рукой, привлекая внимание придворных к расставленным в каком-то странном порядке прямо на траве мраморным фигурам.

     — Так это я отпустила их погулять. Бедненьким львам скучно все время стоять на пьедесталах.

     Король изволил рассмеяться. Шутка инфанты ему явно пришлась по душе

     — Так ты, инфанта хочешь сказать…

     — Я уже сказала, — довольно нахальным тоном проговорила девочка. — Я зверьков на травку отпустила. Думала, когда все выйдут на них любоваться, обратно посажу. А Вы так быстро всех во двор выгнали.

     Король изволил еще немного посмеяться, за ним и придворные.

     — Ценю хороший юмор. Я, видишь ли, и сам большой шутник. Сейчас велю гвардейцам вернуть фигуры на место.

      Инфанта склонилась в глубоком поклоне.

     — Ваше Величество, гвардейцам тяжело будет. Они все больше шпагами машут да вино пьют. Прошу, не утруждайте их. Зверюшек я сама на место верну.

     Легкой походкой Изабель подошла к ближайшей к ней скульптуре. Легонечко приподняла и водрузила на пьедестал. То же самое изящно проделала с остальными львами. Только перед последним задержалась.

     — Ваше Величество! Этот — совсем голодный, его нельзя в таком состоянии на пьедестал.

     — Что же нам делать, Дитя?

     — Позвольте, я ему вон того лысого скормлю. — Указала Изабель на церемониймейстера.

     — Ну, он же, хоть и лев, но не людоед. — Ответил невольно втянутый в игру монарх. — Ты его ставь, а я велю, чтобы повара отменной телятины всем новым львам подали. Действительно, мы их еще ни разу не кормили.

     Дружный подобострастный хохот придворных…

     Дружный подобострастный хохот придворных был прерван появлением на лестнице Анны Австрийской, волочившей за собой Главного придворного ювелира. На груди королевы сверкали пресловутые алмазные подвески. Все двенадцать. Без предисловий и реверансов королева подтащила испуганного старика к контессе Валькирьяни.

     — Мэтр!! Извольте сравнить мои подвески и то, что болтается на груди контессы. В Вашей честности и компетентности я не сомневаюсь.

     Это звучало уже откровенно грубо. Старик попросил королеву и контессу дать ему для исследования по одной подвеске. Осмотр был недолгим, вердикт ошеломляющим.

     — Подвески контессы Валькирьяни выполнены с гораздо большим мастерством. Качество алмазов несравнимо выше тех, что принадлежат моей королеве. Старик виновато склонился перед Анной.

     Конфуз был велик. Придворные старались не смотреть в глаза друг другу. Ювелира просто не замечали.

     Для короля никакого конфуза не было.

     — Как славно! Милые мои подданные! Вы решили сегодня вдоволь развлечь меня своими шутками. Значит, Вы Анна, добрая душа, дали поносить мои несравненные подвески нашей бедной родственнице, а потом явились в дешевой подделке и чуть не довели до разрыва сердца Главного придворного ювелира. Мэтр, не волнуйтесь же так. Вас ждет награда.

     А вот шуточка со львами мне, признаюсь, непонятна.

     — Чего ж тут непонятного, Сир, Вы сами все видели. — Инфанта с фальшивой скромностью потупила глаза.

     — Да вот в чем вопрос: нет ли здесь магии или ведьмовства, что скажет Инквизиция? Кардинал Ришелье, Вы сможете уладить это маленькое недоразумение?

     Кардинал, молчавший все время аудиенции, произнес весомо:

     — Учитывая наши сложные отношения с Испанией на сегодняшний день, я бы не хотел привлекать к расследованию этой детской шалости Святую Инквизицию. Будем считать, что девочке стало скучно, и она немного пошалила. Все понимают, как трудно ребенку соблюсти все тонкости этикета, когда кругом одни взрослые. Да еще сам монарх присутствует.

     — Ну, герцог, Вы лицо духовное. Вам видней. Будем считать инцидент со львами наивной детской шуткой.

     ***

     В это же самое время две великосветских дамы вели в сторонке разговор почти на языке уличных торговок.

     — Как посмела ты, мерзавка, явиться в имеющих такую скандальную славу подвесках.

     — Посмела и все тут!

     — Ты прекрасно понимаешь, что скандал с Испанией абсолютно недопустим. Вот и сумасбродствуешь.

     — Отнюдь нет! Я в отличие от некоторых монархов, монархинь и герцогов никогда не сумасбродничаю. Я дело делаю!

     — Знать хотелось бы, какое?

     — Не твоего монаршего ума дело.

     — Это выходит уже за рамки…

     — А хочешь, просто так поменяюсь с тобой камушками?

     — Так я тебе и поверила: твоя копия в два раза дороже моего оригинала.

     — А хочешь я тебе, королева Анна Австрийская, просто так подарю свою копию и оригинал тебе оставлю?

     — Это сумасшествие, — твердо произнесла королева. Но… в глазах монархини не было уверенности.

     — Это не сумасшествие. Мы с инфантой развлекли короля, попроси его о маленькой услуге, и мы в расчете.

     — Что за услуга?

     — Подорожная от короля для путешествия в Сибирь контессы Валькирьяни, Инфанты Изабель, мушкетеров Атоса, Портоса и Арамиса, их друга д ,Артаньяна и российского князя Ивана Сермягина.

     Подорожная с требованием ко всем королевским домам и правительствам Европы и Азии о безоговорочном представлении содействия и помощи на всем пути следования указанного отряда

     — Не много ли просишь за стеклышки. А вдруг, вы уедете, а ко двору явится какой-нибудь никому не известный ювелир с интересной историей, которая тоже позабавит Их Величество? Да, и король очень привязан к этой четверке разбойников. Может не захотеть так надолго разлучаться. Я слышала, что Россия это где-то очень далеко, а Сибирь еще дальше.

     — Уж Вы постарайтесь, душечка. Никому не известный ювелир со вчерашнего вечера уже никому и ничего сказать не может. Кстати, он перестарался. Я просила сделать в точности такие подвески, а не лучше. Фокус был в другом.

     — Позвольте, контесса, полюбопытствовать: в чем была Ваша игра?

     — А вот когда он, бедняга, был еще на этом свете, я попросила пометить на каждой подвеске дату изготовления. Если попросить у мэтра увеличительное стекло, легко можно будет увидеть, что подвески, в которых Вы сейчас так глупо и неуместно щеголяете, изготовлены вчера. А мои подвески помечены именно тем днем, когда тебе, Анна, их подарил наш обожаемый Людовик Справедливый. Не упусти свой шанс, Анна. И семейное благополучие сохранишь. Вот твой обожаемый супруг приближается к нам с группой придворных.

     — Сир! Склонилась перед супругом королева. У нас с нашей испанской родственницей есть к Вам одно небольшое дельце. Так, пустячок.

     Контесса с поклоном протянула заранее составленный документ королю.

     — Ну-ну! Посмотрим! Нет! Это, право, абсурд! Мне, королю Франции Людовику XIII, обращаться с просьбой ко всем без разбору королевским домам для протежирования какой-то странной частной поездки. Что обо мне подумают мои братья монархи. Это невозможно. И потом, это породит с их стороны встречные просьбы.

     — Ваше Величество! Контесса имеет очень влиятельных друзей в окружении испанского короля. А у нас такие сложные отношения с Англией, которые, благодаря Вашей вспыльчивости и ревности, чуть не обернулись катастрофой. Война с гугенотами не за горами.

     — И Вы – Королева Франции предлагаете мне стать посмешищем всего монаршего сообщества, подписав такую бумагу. К тому же, мои мушкетеры нужны мне в грядущей войне.

     — Уверяю Вас, Сир, они успеют вернуться как раз к осаде Ля Рошели. Может даже немного раньше, если будут иметь документ о Вашей поддержке и на обратный путь. — Смиренно сказала контесса и протянула королю еще одну подорожную.

     Король подумал. Затем отвел руку чуть вправо и пошевелил пальцами. Всем придворным был знаком этот жест. В руке у короля оказалось хорошо очиненное перо. Он поставил подпись на обеих бумажках. Вперед выступил Хранитель Большой Королевской Печати.

     Дело сделано. Под благовидным предлогом срочности сборов компания путешественников была милостиво отпущена с аудиенции.

     Уже садясь в карету, контесса больно ущипнула Изабель и прошипела:

     — А без фокусов со львами нельзя было обойтись?

     — А все время называть нас бедными родственниками и глупо при этом хохотать, обязательно было?

     ***

     — …А вообще, мне кто-нибудь скажет, что это за контесса и что за инфанта Изабель. Она чья — испанская или португальская? — Догадался наконец поинтересоваться король. Но кроме Анны Австрийской рядом с ним в этот момент никого не было.

     — Сир! Верьте моему слову: Валькирьяни — известнейшая фамилия в Испании.

     — Да, моя супруга! В Ваших словах мне никогда не приходилось сомневаться! Пойдемте же веселиться!

     Былинные времена 2

     Каганат

     На берегу Большой Реки стоял дворец Тугарина Змеевича. Надо сказать, что Тугарин Змеевич — давно уже было не просто именем. Это была должность. Много таких злыдней Тугаринов на все четыре стороны света расползлись змеями по Руси. Тугарин — злой богатырь, потомок Тугор-хана. Деточки его были разбойниками почище папаши. Набеги затевали, дань требовали. Со всеми Русскими богатырями ратиться лезли. Вот и Тюркским Каганатом в Казахских степях правил такой Тугарин Змеевич.

     Здоровый и вредный мужик был. Жадность и злоба душили Змеевича: Русичи еще края, ему доставшиеся, не освоили. А ведь известно: с Русичей дань драть — милое дело. Сами привезут, сами посчитают, сами в крепкие амбары сложат.

     Ну, повоюют немного, как невтерпеж Тугаринское самоуправство терпеть станет. Повоюют да снова к своим пашням, лесам да пастбищам возвращаются.

     Ну, иногда богатырь какой, вроде Алеши Поповича или Добрыни Никитича, не стерпит. Накостылять крепко может. Говорят, и сам Илья Муромец в сердцах заушению одного из Тугаринов подвергал. Но не до смерти же. Раны да синяки быстро заживают. Подлечился чуток, и жди нового поступления дани.

     Наглец Казахский Тугарин, как и все его коллеги был редкостный. Но не было у него под началом трудолюбивых и мирных Русов. Спору нет — не бедно жил Тугарин. Все окрестные племена ему дань тащили лошадьми, баранами, рыбой, войлоком, тканями. Даже кое-кто и деньгой платил. Но, мало! Мало! Удел Тугарина был огромен — все пространство между двух больших рек, текущих в Студеное Море. А дохода — Ма-а-а-ло!

     Велел Тугарин своему Великому Визирю лазутчиков во все стороны разослать. Не давала Змеевичу покоя байка, рассказанная начинающим выживать из ума Визирем про Боевых Кобылиц. Шпионов в городе Чумске по всем пивным и борделям посадить велел. Плачет Визирь: нет такого города! Он только на ярмарку проявляется вместе с дорогами. А так, его еще даже строить не начинали.

     Точно из ума выжил! Как это нет города, а торжище великое в этом городе есть? Молвил свое Змеевское слово:

     — Коли ты, болван старый, не сыщешь мне лошадей и их хозяек и не договоришься с ними о дани за торговлю боевыми лошадьми, стало быть, врал ты все. В детство впадаешь и сказки своему Владыке рассказываешь. Так вот: велю я тебя разорвать конями накрест. Тут волшебные лошади не требуются, обычных из любого табуна возьмем.

     Прогнал верного Визиря с позором и угрозами. Даже сапог на этот раз поцеловать не позволил. При всем народе ногу изволил отдернуть. Какой позор!

     …Погоревал Визирь, втайне ото всех поплакал старческими слезами, привычка у него такая от тяжелой жизни завелась, да отправился в Чумск: ярмарка вот-вот должна начаться, стало быть, и город уже проявился.

     В Чумске Визиря знали все. Относились спокойно и уважительно: чужой придворный, его хозяину никто здесь не подвластен. Пусть себе бродит, ярмарка — она для всех.

     Старик времени даром не терял. В самых скандальных кабаках посадил своих шпионов. За всеми дорогами наблюдать нанял ватагу лесных разбойников. Заплатил им вперед золотом, чтобы разбойным промыслом своим не занимались, а наблюдали дороги и обо всем необычном ему, Визирю, докладывали.

     Наблюдали дороги разбойники или нет, однако, ограбленных было не меньше, чем в прошлые ярмарки. Оно и понятно: большое торжище сулит большую прибыль не только купцам, но и лихим людям тоже.

     Ждал-пождал Визирь: надо было в этом странном деле с кобылами, оставляющими за собой могильные курганы, разобраться. Иначе смерть его ждала. Лютая и позорная.

     Вдруг – удача! Передали Визирю со всем почтением приглашение — явиться в дом на Бочановской улице. Сказали, знатная дама, что лошадьми небывалыми торгует, хочет с ним беседовать по обоюдоинтересному делу…

     ***

     А тем временем ко дворцу Тугарина, владычествовавшего между двух великих рек, приближалась невиданная рать. Были люди ободраны, грязны, но грозны. Доспех боевой хороший имели. Одни щиты богатые что стоили. Были на людях тех странные шлемы с рогами.

     Пригляделся Тугарин, а чуть ли не больше половины воинов — женщины. В обозе на грубо сооруженных повозках ехали дети разного возраста. Ехали и какие-то женщины, явно знатного происхождения, и не воительницы. Платья на них, когда-то богато украшенные, сейчас были грязны и ободраны. Но держались дамы с достоинством главных жен самого Великого Хана.

     Впереди войска тащили сделанные из дерева головы невиданных зверей, если верить сказкам, слышанным в детстве, драконов. А впереди драконов шли важные мужики со щитами, повернутыми внутренней стороной ко дворцу, и зачем-то измазанными белой краской.

     Конный караул Тугаринова дворца выехал из ворот и ощетинился пиками на нежданных гостей.

     Гости, видно было, люди не робкие, но на рожон не лезли. Вежливым пинком выставили вперед толмача, того, что пленен был в устье Могучей Реки. Еще один легкий пинок — и толмач заговорил, да так складно, словно грамоту, заранее написанную, читал.

     — Великий вождь Бьорн приветствует здешнего Властелина. Видим великолепие его замка, видим его могучих воинов. Воистину велик хозяин такого замка.

     Мы — великие мореходы из далекой северной Скандинавии. Наши корабли потерпели крушение в самом устье Могучей Реки. Великий Бог — Одноглазый Один желает, стало быть, окончания похода. Путь наш был труден. Мы и наши женщины с детьми устали, и нам необходим отдых и хорошая еда. Еще мы хотим много крепкого меда или пива.

     — Я что, похож на сумасшедшего — запускать к себе во владения грязных оборванцев. Да еще и медом их потчевать. — Тугарин выехал из ворот дворца на жеребце местной породы. Для него выбирали самых крупных жеребцов. Был тот конь-переросток, однако, на удивление грациозен. К тому же чувствовалась хорошая выучка.

     — Так вот я и говорю: похож я на сумасшедшего?

     Это было полной неожиданностью, но все бродяги, включая детей, дружно крикнули на своем языке: «Похож!».

     Толмач боялся переводить, но перевода и не требовалось. Тугарин и его войско прекрасно поняли смысл выкрикнутого чужеземцами слова.

     — Что же, иногда приятно поговорить с равными себе по разуму. Вы ведь тоже сумасшедшие. Один, выживший из племени, — Тугарин усмехнулся — из бывшего племени, которое платило мне дань, рассказал, как вы нарушили их законы гостеприимства, отвергли их женщин. Да, чуть не забыл! Он сказал, что вы залили угли их священного костра своей мочой. Неужели это правда?

     — Правда. — Через толмача отвечал Бьорн. — Мы сняли головы драконов с наших драккаров, чтобы не злить их местных Богов. Мы, как и вам, показали щиты, окрашенные белой краской — знак мирных намерений. Нам надо было только пополнить припасы и выпить доброго пива. А эти дикари хотели нас отравить каким-то ядом из грибов, а потом были настолько дерзки, что попытались подсунуть нам каких-то страшилищ, пахнущих рыбьим жиром и слежавшимися звериными шкурами. Они своей дерзостью не оставили нам выбора.

     — Да, действительно, чужеземец, — выбора у вас нет. Складывайте оружие. Я понес по вашей вине невосполнимые убытки: это истребленное вами племя больше никогда не сможет заплатить мне дань.

     Так что складывайте оружие: жить вам до завтрашнего утра, пока я распределю, кому отрубить голову, кого посадить на кол, а кого порвать конями. Такое распределение — тяжелая работа. Это искусство. Каждый из вас получит самый подходящий для него способ казни.

     …А женщины ваши после дороги тоже розами не пахнут. От повозок так и смердит. Зря вы привередничали, когда вам предлагали моих поставщиц рыбы. Бывших, разумеется, поставщиц. Ну, мы-то вашими бабами не побрезгуем. Только сначала велим хорошенько помыть. Правда, молодцы? — Последний вопрос адресовался войску.

     Войско ответило дружным гоготом и стуком по щитам.

     Викинги тоже смеялись: казнить их этому самодовольному Властелину не удастся, а тот, кто падет на поле боя, отправится пировать прямо в Валгаллу: наконец-то пива и меда будет вдоволь!

     — Послушай, Великий, Как Там Тебя! Хватит шуток. Мы много суток в пути. Мы устали. Если ты сейчас же не прекратишь свой дурацкий балаган, мы рассердимся. Но тебе это будет уже не интересно: ты умрешь первым, потому что твои шутки глупы и надоели нам. Слазь с коня. Бери моего под уздцы и веди к своему чертогу. Покажешь свои покои. Они теперь мои будут.

     Тугарин хотел, было, возмутиться, но откуда-то из-за повозок пришельцев поднялись в воздух две девы с дивными распущенными волосами. Были они в слепящих глаза доспехах и верхом на железных крылатых конях. Всадницы пролетели над головой Тугарина, ухитрившись на лету полоснуть острыми, как бритва, мечами по ушам Змеевича. Не сильно, только чтобы кровь потекла. Отрубания ушей в полном объеме по кодексу викингов он еще не заслужил.

     Тугарин поспешно спрыгнул со своего гигантского скакуна. Почтительно повел лошадь Бьорна к своему красному крыльцу.

     — А эти почтенные женщины всегда на железных конях…

     — Нет, только сегодня, чтоб тебя, дурака, развлечь.

     Бьорн легко спрыгнул со своей лошади.

     — Ну, здравствуй, разбойник Тугарин. Ты такой и есть, какая про тебя молва идет.

     — И ты здравствуй, Благородный Бьорн. То немногое, что ты успел натворить в наших краях, внушает уважение.

     — Так пойдем, брат Змеевич, в твой домишко. О деле надо поговорить. Только сперва дай приказ разместить и накормить моих людей и животных. И про пиво не забудь!

     Стали с этого дня сухопутный мореход Бьорн и разбойник Тугарин Змеевич друзьями не-разлей-вода. На достояние друг друга, как на чужой каравай, ртов не раскрывали. Организовали общее дело. На обширных пастбищах Тугарина пустили в одни табуны гордых андалузских лошадей и не менее гордых скакунов казахской породы.

     Качества двух пород столь удачно дополняли друг друга, что среди пород, разводимых конезаводчиками огромных пространств Сибири, Казахстана и Алтая, не было им равных.

     (Надо заметить, что лошади контессы были совсем иное дело, более тонкое. Но Тугарину с Бьорном сие было неведомо).

     Правда, куда девалась сегодня эта невиданная порода, неизвестно. Но легенды и сказания всегда имеют под собой реальную основу. Спросите любого сведущего этнографа.

     — А не ведомо ли тебе, Брат Бьорн, что за племя такое неподалеку жило, которым бабы командовали и которое Боевых Кобылиц разводило? — Спрашивал Тугарин своего нового друга.

     — Ведомо, брат Тугарин. Мы это и были. Только утратили это искусство. Ныне ни одной такой кобылицы у нас нет. — Не моргнув глазом соврал Бьорн. — И как видишь, Викингами командую я, а не какие-то бабы.

     (Знал бы Тугарин, какой страх Бьорну внушали Валькирии, путешествующие с ним).

     На самом же деле пустили тех кобылиц вольно пастись в степи. Без тайных команд Девок-Лошадниц это были просто очень милые лошадки. А предводительница Табунщиц, старая донья Инезилья, настрого запретила Бьорну признаваться в наличии необычных лошадей в их табунах.

     Все было просто прекрасно. Вчерашние мореходы стали отменными ковбоями. Мед и пиво лилось рекой. Слава Одину, торговля шла успешно. Боевые щиты украсили стены новых добротных домов. Доспехи надежно упрятали в сундуки: во всей округе не нашлось бы безумца атаковать соединенные силы Тугаринова войска и дружины викингов.

     Только…

     Только, если с размножением и преумножением лошадиного поголовья все было хорошо, то вот с приростом населения скандинавов было что-то не так. Старели и умирали даже уже те, кто пришел во дворец Змеевича детьми. А с приплодом дело было плохо. Девочки еще рождались. А вот мальчики рождались либо мертвыми, либо увечными калеками.

     Таких сразу после рождения бросали в бездонное ущелье. Претерпевшая изменения от сухопутной жизни вера викингов говорила, что эта пещера — вход в Валгаллу.

     Бьорна и Тугарина проблема мужской детской смертности не очень волновала. Для ухода за табунами и подневольных казахских мужиков хватало.

     Волновало лишь то, что лошади беспрекословно подчинялись в учебе и выездке только женщинам-андалузкам, либо женщинам, рожденным в смешанных браках андалузок и викингов. Другие варианты просто не давали результата. Лошадь и ухом не вела на команду, поданную дочерью казаха и испанки, казаха и скандинавки. Причем в обычной, не смертельной учебе!

     Это было плохо.

     ***

     Еще хуже было то, что часть когда-то плененных женщин андалузок, захватив изрядное количество золота и камней, увели одной темной ночью самый лучший табун. При этом животные, подчиняясь командам хозяек-чистокровок, ушли с ними так тихо, что бдительная стража ничего не заметила и не услышала.

     Излишне говорить о том, что уведены были те самые лошади с необыкновенными качествами.

     Так что говорил Тугарин чистую правду: ни одной Боевой Кобылицы у него не было.

     Снарядили погоню, однако, даже следов беглецов не нашли. Прошло время, все успокоились. А зря. Велик был повод для беспокойства. Одна из пленных старух была не чистокровной андалузкой. Наполовину в ее жилах текла Кастильская кровь.

     И была та старушка адептом Кастильской Магии Смерти. Очень своеобразная Магическая школа.

     Все годы жизни в степи бережно хранила женщина в магической памяти все подробности пути, от момента пленения в Андалусии, до момента обоснования сухопутной флотилии в степных владениях Тугарина.

     Чудо ли, Кастильская ли Смертельная Магия, изрядная казна, прихваченная у Бьорна, помогли, но смогла привести старая Инезилья своих двуногих и четвероногих товарок к своему учителю дону Эскамильо.

     Дон Эскамильо был древнейшим, но очень подвижным старичком. Он был тонок, как виноградная лоза.

     Подвижна и тонка была и сама исповедуемая им Магия – Кастильская Черная Магия Смерти.

     Выслушав рассказ Инезильи, дон Эскамильо долго думал. Затем обратился к стоящему в его домашнем святилище тайному изображению Смерти:

     — О, Хозяйка моей жизни и моих помыслов, благодарю тебя за то, что ты дала мне понять, для чего я получил такой долгий земной век. Это будет лучшее из чудес твоей магии. И его совершу я.

     Дон Эскамильо почувствовал, что, словно тоненькое острое шило, входит ему между ребер и приближается к сердцу.

     — Прости, Хозяйка моей жизни! Прости мою гордыню! Конечно же, это чудо совершишь ты! А я буду лишь послушным орудием, которому ты дашь силу и знание для выполнения твоего гениального плана!

     Тонкое шило аккуратно вышло из груди старца. Он поспешно прикрыл драгоценной тканью изображение Смерти. Посторонним, непосвященным видеть его до момента кончины вообще не полагалось. Надо сказать, что и в смертный час Черная Смерть не каждого удостаивала явлением своего лика.

     Посвященные могли взирать на изображение Смерти лишь в крайне важных случаях. И то не долго.

     Сейчас, по мнению дона Эскамильо, был именно такой случай. Он не ошибся: если бы обращение дона Эскамильо не заинтересовало Смерть, тонкое невидимое шильце проткнуло бы старческое сердце. То, что Смерть убрала свое шило, свидетельствовало о том, что дон не зря побеспокоил Хозяйку.

     Силу и знания для осуществления небывалого подношения Смерти — создание табунов из лошадей-убийц, Хозяйка просто вложила в голову преступному магу. Без всяких книг и заклинаний. С этой минуты он знал каждый свой шаг наперед, как знал все последующие шаги своих сообщниц.

     Первым шагом должно было стать немедленное возвращение в Сибирь. Для обучения кобылиц и содержания стада производителей гористая Кастилия и, тоже далеко не ровная Андалузия, годились мало. К тому же были густо заселены.

     Затем надо было заняться вербовкой и превращением в животных групп человеческих существ, которые позже получат прозвище Огольцы.

     До встречи с доном Эскамильо операция по перерождению лошади в убийцу проводилась еще более мерзким способом, о котором лучше умолчать. Хотя, куда бы казалось и мерзее!

     Новый способ с Огольцами давал сразу массовый результат. До этого для создания каждой боевой единицы требовалась длительная кропотливая работа. Не было тогда еще с Лошадницами Кастильской Магии Смерти. Донья Инезилья, хоть и являлась ее адептом, но не настолько сильным, как ее учитель, чтобы напрямую обратиться к Хозяйке.

     Никто не спорил с магом, когда он сообщил женщинам решение своей Хозяйки: лучше служить могучей Госпоже и в себе чувствовать часть ее могущества, чем прозябать во дворце Тугарина среди беспробудно пьющих в обнимку казахов и викингов. А викинги, пристрастившись к кумысу, стали совсем невменяемы. В пьяном бреду они даже дерзали утверждать, что кумыс лучше веселит сердце истинного скандинава, чем родное пиво!

     ***

     Те еще подобрались дамы в компании, которые сами, а вслед за ними и другие, стали именовать себя Лошадницами.

     Маг Смерти был преступным магом. Хозяйка его тоже была преступницей. Преступницей никому и ничему не подвластной.

     Истинная Смерть никогда бы не поддержала такое предприятие. Мало того, она бы еще очень жестоко наказала его зачинщиков.

     Истинная Смерть никогда не скроет свой образ от умирающего. Истинная Смерть тоже имеет над собой власть — Власть Естественного Течения и Завершения Жизни.

     «Бургундия, Нормандия…»

     Как во сне проскочили мушкетеры родную Францию, Европу. Вот уже и Речь Посполита. Здесь уже славяне живут. Только в отличие от Русов, католическую веру исповедуют. Вот и Белая Русь. Вот и Россия. Сильны были мушкетеры в воинской науке. А вот о науках гражданского сословия предпочитали особо не задумываться. Баловство все это. Разве что Арамис по непонятной причуде все твердил, что его место в монастыре, где он будет изучать труды Блаженного Августина. Да и ладно, малый Арамис был славный.

     А к чему это мы заговорили о науках и богословии? Да к тому, что давно уже господа мушкетеры, д,Артаньян и князь Иван Сермягин прямо из эпохи царствования короля Людовика XIII въехали в Россию XIX века. И ухитрились даже не заметить этого: другая страна, вот и люди по-другому выглядят. По-другому одеваются.

     Французы, понятия не имевшие о странной северной державе, считали: варвары, ни разу в жизни не бывавшие в Париже или, на худой конец, хотя бы в Бургундии, Нормандии, Шампани или Провансе ,так и жить, и выглядеть должны. Что за страна — у них даже инквизиции нет. Конечно, о такой образцовой организации, как в Испании, и говорить не стоило: для варваров это недостижимый уровень культуры. Пусть бы хоть что-нибудь помягче, вроде французской инквизиции завели.

     Контесса Валькирьяни успокоила молодых людей. В России, В том времени, где они сейчас находятся, есть государственная организация под названием Третье Отделение Его Императорского Величества Канцелярии. Конечно, до инквизиции не дотягивает, но тоже весьма солидная организация. Честно упомянула про время.

     Никто не оценил «честность» контессы — то, что она сказала про время, где они сейчас находились. Черт подери этих испанских аристократок: слова просто не скажет, все с вывертом. Какое, к дьяволу, время — Сатане понятно, что сегодняшнее.

     Треклятая контесса со своей родственницей Изабелью со всей очевидностью изрядно преуспевали в волшебстве и прочей чертовщине. Так зачем же устраивать эту комедию с долгим путем и подорожной?

     Дамы объяснили: для успеха мероприятия непременно надо прибыть на место действия естественным путем. Чтобы не оставить магический след во Временном Пространстве. Сам черт мозги вывихнет от испанской мудрости! Обратно в Париж, правда, обещали, если дело хорошо пойдет, доставить без всяких формальностей и подорожных. Может врали. Может, нет.

     — д,Артаньян. А какого дьявола Вы с нами едете? – поинтересовался Портос.

     — Я? Потому, что князь Иван Сермягин сказал, что здесь будет возможность хорошо подраться. А Вы, друг Портос?

     — Ха! Я еду…потому, что я еду. Атос?

     Глаза графа де ла Фер были полуприкрыты шляпой. Слегка приподняв свой головной убор, граф грустно сказал:

     — Ее тень продолжает преследовать меня. Мы должны остановить эту безумную тигрицу графиню Де Ла Фер, пока она не принесла вреда другим людям, не знающим,. на что она способна.

     — Бросьте грустить, друзья! Я вот еду потому, что надеюсь и в этой варварской стране встретить приличного богослова и провести с ним пару диспутов. — Безмятежно любуясь красотами непривычной природы сказал Арамис. — А Вы, князь Иван, с каким чувством въезжаете в свою Отчизну?

     — Вам, господа, этого не понять. — Невежливо буркнул Сермягин и отвернулся.

     — Я от имени всех наших друзей прошу у Вас, князь Иван Сермягин, прощения. Мы действительно забылись в своем высокомерии.

     — Да уж говорите прямо, Атос. Ваша деликатность всем известна. Скажите же: Арамис допустил свинство, так невежливо назвав страну Ивана варварской. По-хорошему надо бы остановиться, найти хорошую поляну, желательно на ветерке, чтобы было поменьше этих адских кровопийц-комаров, и… Но, черт меня возьми! Князь Иван! Я прошу у Вас прощения.

     — Господа! Я и не думал обижаться. Друзьям вполне позволительно немного пошутить друг над другом…но в меру!

     ***

     Чумск встретил наших друзей во всем великолепии. Середина XIX века. Ярмарка. Город украшен по-праздничному. Народные гуляния. Кулачные бои…

     Славилась Чумская ярмарка не только товарами, но и кулачными боями, проводимыми в неурочное для всей страны время. Да и были те бои запрещены императором Николаем Первым, как «забава вредная». Однако в призрачном Чумске никто о таком запрете не слыхал. И такого императора пока не знали. Вот и бились от души чумцы и гости города в разгар летней ярмарки.

     Кулачные бои привели Портоса в неописуемый восторг. Поинтересовавшись, прилично ли дворянину принять участие в такой великолепной забаве и получив положительный ответ, мушкетер ринулся в гущу дерущихся стенка на стенку, оставив предварительно Ивану свою шпагу и перевязь.

     — Ты имей в виду, друг Портос: если рожу начистят, обижаться не полагается!

     — Пусть по-пр-р-о-бу-ют! — донеслось из самого центра свалки.

     Вдруг бьющуюся ораву словно взрывом разметало. На освободившемся месте стоял Портос со здоровенным синяком под глазом.

     — Господа! — Завопил он панически. — Война с гугенотами, осада Ля Рошели! Успеем ли?

     Народ весело смеялся: вон как басурмана в странном наряде по башке треснули — орет дурным голосом не пойми чего.

     — Не беспокойтесь, любезный господин Портос. Я гарантирую Вам своевременное возвращение во Францию. — Заверила мушкетера контесса.

     — Уф! — Выдохнул Портос. — А я, было, испугался, что такую драку пропустим.

     — Не угодно ли прогуляться по городскому парку. В Чумске есть великолепный, как сейчас принято на английский манер выражаться, сквер на Чистой Горе. Это надо видеть! Только зайдем в гостиницу и переоденемся по-здешнему. И, извините господа, но сейчас здесь иметь при себе шпагу не модно!

     — Прости, Иван! Но это уж точно варварство — дворянин без шпаги. Только из уважения к тебе подчинюсь этому странному обычаю.

     ***

     На Чистой Горе было тихо. Шум ярмарки и народного гуляния сюда даже не долетал. Поэтому в парке на Горе собрались няньки и тетки с младенцами, чтобы те подышали чистым воздухом и размялись на молодой травке.

     По сведениям соглядатаев контессы с минуты на минуту должен был осуществиться знаменитый Переход Лилии. Контессе давно докладывали об этой женщине со странными способностями. На этот раз она желала сама видеть Переход, а главное, посмотреть на реакцию своих спутников: заметят ли чего?

     — Господа! Здесь, кажется, дуэль затевается! — Радостно сообщил Портос.

     — Сударь! Вы наглец и мерзавец! Стреляться немедленно! Через платок! Без секундантов! Позор домогаться честной девицы средь бела дня в общественном месте! —Надрывно кричал странный седовласый человек на какого-то несуразного то ли учителя, то ли стряпчего. А сам-то каков: белая одежда — и при этом в смазных сапогах. Ничего себе!

     — Позвольте, сударь! Я просто шел следом, без всяких непристойных намерений…

     — Не позволю! Молчать, фанфарон штатский! Перед тобой офицер гвардии Его Императорского Величества! Смирна-а-а!

     «Бежать! Нет — это позор! — Молотом стучали мысли в мозгу Ивана Семеновича, известного всему Чумску преподавателя женской гимназии. — А так — отставка, и тот же позор. Ещё растление благонравной девицы припишут!».

     Тут совсем странный оборот стали принимать и так уже ненормальные события. Послышался цокот копыт, прямо на дорожку сквера въехала больничная карета, из неё выскочили два дюжих санитара и тщедушный доктор в очках с золочёной оправой. Санитары накинули на скандалиста какую-то хламиду и тут же скрутили старика её невероятно длинными рукавами.

     «Смирительная рубашка»,— догадался Иван.

     Санитары ловко запрокинули спеленатому человеку голову, а эскулап виртуозно влил ему в рот содержимое какой-то склянки.

     — Пожалуйте, Ваше Сиятельство! Извольте с нами. Вот и кареточка уже подана. Гляньте: лошадки — чудо!

     Эксцентрический субъект в смирительной рубашке для порядка пару раз дёрнулся из рук санитаров. Но, видать, снадобье подействовало быстро, обмяк и позволил себя усадить в карету, которая незамедлительно же и отбыла.

     — В Скорбный дом свезут, не иначе. — Резюмировал тут как тут оказавшийся дворник, так и не успевший свистнуть в свой свисток, чтобы известить ближайшего городового о безобразии.

     — Дас ист нонсенс! Песопрасие! — Крикнула немка-гувернантка, прогуливавшая свою маленькую воспитанницу, но тут же прикусила язык: зашикали няньки со спящими младенцами.

     Эфемерная девица подошла к берегу озера и спокойно начала снимать с себя одежду. Странно, что никто, даже дворник, на это не обратил никакого внимания. Подумаешь редкость — девица благородного сословия прилюдно, не торопясь, совлекает с себя одежды!

     А красавица-то уже в одних чулках и туфельках! Ужас! Ещё вдруг Ивана Семёновича как будто захлестнуло неведомой горячей волной: было сразу и удивительно, и стыдно, и очень-очень красиво.

     Зыбкая гладь расступилась, открыв песчаное дно. Девица дошла до середины, махнула рукой, и стены воды справа и слева обрушились прямо ей на голову! И вновь Чистое Озеро ласкало взор отдыхающих своей серебряной гладью.

     — Караул! Утонула! Прямо на дно! Спасать надобно, лодку, пожарных, дворника, воинскую команду! Да чулочки с платьицем прибрать надо: спасём, а девице стыдно будет наготы своей!

     — Что случилось? Что вы, сударь!

     — Господа! Человек ума лишился! — кричали все, кому не лень. Покоя на озере как не бывало.

     — Странное дело: среди дня в приличном месте?

     «Яко по суху пешешествовал Израиль, по бездне стопами. Гонителя фараона видя потопляема»!— Вопил штатский в сюртуке, который и поднял панику. Кричал, метался, доказывал, что кто-то утонул! Кто мог утонуть, когда ранняя весна и купален на берегах ещё даже не соорудили?

     В странном, замедленном сне Иван Семёнович наблюдал, как его скручивают санитары из знакомой кареты. Как он бьётся и продолжает петь про «яко посуху» и ещё какие-то псалмы вперемешку с популярными романсами. Вот во рту он ощутил отвратительный вкус лекарства из докторовой склянки. Стало мерзко, но тут же он почувствовал, как дух сладко замирает, поднимается над грешной землёй, и… провалился в забвение безмятежного сна, в котором видел себя Царём Морским, а краса-утопленница жива и была Владычицей Морскою. И славно им жилось в водной глубине…

     — Однако, престранная держава! И дела в ней престранные происходят! — рассудили французы.

     — Изволили видеть господа? — поинтересовалась контесса. — Сии люди — суть объект нашего интереса. Вы, господа мушкетеры, как не знающие местного наречия, делитесь на две группы: Портос и Арамис остаются здесь и наблюдают за сквером. Все запоминать. В беседы ни с кем не вступать: много вижу здесь премиленьких французских красоток-гувернанток. Ни-ни!

     Атос и д ,Артаньян отправляются со мной, я покажу вам место вашей дислокации. Сермягин, ты идешь в Скорбный дом и узнаешь все, что удастся, про Старика и Штатского.

     — Исполнять приказы прекрасной дамы для настоящего француза не труд, а истинное удовольствие. — Галантно поклонился Арамис. Но позвольте все-таки узнать: по какому праву Вы, контесса, взялись нами командовать?

     — Законный вопрос. Вы взялись помогать своему русскому другу Ивану Сермягину. Вот и помогайте. Иначе ему одному придется проделать всю работу. Тогда я не смогу доставить вас домой к войне с гугенотами. И еще: игра у нас призовая, и призы будут достойны самых знатных дворян любого королевства. Так что не будем терять времени. Арамис, прошу Вас, молитесь блаженному Августину! Не обращайте внимания на гувернанточек. Вечером общий сбор в известном вам доме на Бочановской. Ужин. Отчет. А потом…обещаю, мсье Арамис, блаженный Августин услышит ваши молитвы, и Вы будете вознаграждены.

     Все разошлись по своим делам. Портос, не забывая наблюдать за обстановкой, с жаром доказывал молитвенно возведшему очи в небо Арамису, что дуэль на пистолетах — это ужасно грубо и неделикатно, да и пистолеты какие-то странные…

     Со стороны они смотрелись настоящими филёрами третьего отделения. Хитрая бестия была эта Валькиртяни: сообразила, что одетые под «топтунов» люди ни у кого не вызовут подозрений. Даже коллеги не решатся подойти к ним выкурить папиросочку: вдруг нечаянно сорвут секретную операцию! За это начальство по головке не погладит.

     Второе путешествие Турухана

     Огромный костёр взметал снопы искр вверх к самым кронам вековых деревьев. Турухан, изрядно потрудившись с костяной трещоткой, принялся за главное орудие всех Шаманов Племени — передававшийся по наследству бубен из кожи небывалой выделки. Время не властно было над Великим Бубном. Как бы яростно по нему не дубасили Шаманы из поколения в поколение, он всё, как новенький.

     Турухан осторожно, боясь закоптить, приблизил инструмент к пламени костра, чтобы кожа приобрела необходимую упругую звонкость. Неизведавшая мужа, Избранная Дева поднесла Шаману Чашу со Священным Напитком, секрет изготовления которого передавался, как и шаманский бубен, по наследству. Готовили его Безмужние Девы. Когда же наступала их брачная пора — передавали секрет следующей Избранной. Сами бывшие Избранные тут же забывали процесс изготовления и составляющие Напитка. Если избирался новый Шаман, Дева уходила до срока либо в мужний дом, либо по малолетству возвращалась в свою семью для созревания.

     Долг обязывал. Шаман решительно поднёс Чашу к губам и опорожнил её. Мгновение, и он почувствовал, как всё его существо наполняется небывалой Силой. Такое единение души и тела не дано было испытать простому смертному. Бубен гремел, отдаваясь в его мозгу уже настоящими раскатами грома.

     Вот уже открывается Дорога. В последнюю секунду Избранная Дева подала Турухану небольшой самородок — подношение Невидимым Родителям.

     В изнеможении Шаман пал на землю лицом вниз, крепко сжимая кулак.

     Люди знали — тревожить путешественника нельзя: он всё равно не отзовётся. Сейчас уже в новом теле, дарованном Родителями для путешествия, опускается глубоко под землю, где ждёт его Чёрная Ладья.

     Правый кулак Турухана был крепко сжат. Вдруг качнёт Ладью, потеряется подношение. Тогда ни в Чертоги, ни обратно домой не попадёшь. Левой рукой Шаман управлялся с рулевым веслом. Духи были милостивы: невредима была Чёрная Ладья и её Кормчий. Вот и другой берег уже недалеко…

     Словно сильные руки подняли Турухана из Ладьи. Миг, и он уже стоял перед стеной Небесного Огня.

     — Входи, Избранник! Видеть Невидимых получают право только навсегда переселившиеся в Наши Небесные Чертоги. Ты уже раз видел нас через Огненную завесу. Попытай счастье, взгляни нам прямо в глаза. Выдержишь — станешь самым могучим Шаманом. Сильнее всех твоих предшественников. Дерзость твоя велика: совсем молодым юношей рискнул ты к нам явиться. Теперь ты зрелый Шаман. Знаешь, что нам ведомы все ваши радости и горести. Мы пока не видим причин беспокоиться о судьбе своих Детей. Говори — что нам неведомо такое, что ты дерзнул во второй раз в жизни беспокоить нас.

     Голос, вроде, был один, но в то же время Шаман ясно осознавал, что говорят с ним в неизъяснимом единении все Невидимые Родители.

     — Сейчас мы снимем завесу огня: попробуй передать свое подношение кому-нибудь из нас прямо в руки!

     Огонь вмиг исчез! Но за ним сильнее огня светились фигуры Невидимых Родителей. Они и вправду были невидимы. Они были сам Свет.

     Турухан смело протянул руку вперед и вложил самородок в этот Свет. Его обдало страшным жаром. Казалось, рука мгновенно отгорела. Отдернул руку, поднес ее к почти ослепшим глазам. Рука была цела. Спасительная завеса из огня вновь поднялась и приглушила сияние Невидимых Родителей.

     — Ты был первым в мире, кто выдержал наш Свет. Теперь ты почти равен нам. Это значит, что если ты убедительно изложишь свое дело, и мы решим, что ты не зря нарушил наш покой, ты сможешь для блага Детей наших пользоваться нашей Силой, как своей. Такого еще не бывало в истории. Но нам кажется, что ты и Племя, пославшее тебя в это сакральное путешествие, заслуживают того, чтобы их Шаман мог сам распоряжаться Силой Родителей.

     Но Черным будет для тебя тот миг, когда ты решишь использовать Силу во вред Племени или даже одному-единственному соплеменнику. А теперь рассказывай.

     Турухан подробно рассказал Родителям о появлении странных полулюдей, называвших себя Огольцами. О том оскорблении, которому подвергли они женщин Племени своими гнусными намерениями, о бессильной ярости мужчин, допустивших такой позор. Еще поведал он, что рассказали Огольцы про контессу Валькирьяни и ее табуны Боевых Кобылиц. Племя ждало беды. Беда была близка.

     — Наша вина, Шаман, что проглядели мы такую напасть. Не обращали мы внимания на плодящиеся табуны лошадей: это естественно для природы.

     Не обращали мы внимания на Огольцов и не обратили внимания на нападение их на ваше поселение: дикие животные часто нападают на одинокие селения. Это тоже естественно.

     Не обратили мы внимания на контессу Валькирьяни и ее сподвижницу инфанту Изабель — они не люди. Они давно переродились, потеряли человеческую сущность. С такими мы никогда дела не имели.

     Главное наше упущение: мы не обратили внимания на то, что Огольцы напали на вас в XXI веке, когда уже даже одиночное нападение голодного медведя-шатуна — событие, о котором долго говорят.

     Значит, мы прозевали главное — каким-то образом контесса и инфанта имеют возможность передвигаться во Времени. Мы в своей самоуверенности думали, что знаем всех таких умельцев. Еще должны предупредить тебя, Шаман, что контесса и инфанта переродились не из простых смертных. До того, как они связались с Магией Смерти, Валькирьяни и Изабель были особыми существами под названием Валькирии. Сила Валькирий и так велика, а помноженная на Магию Смерти становится неизмеримо больше. При этом Сила их становится Черной. У Вас в поселении среди Красных Кафтанов есть свои две Валькирии. Они чисты. И чистота помыслов увеличивает их Силу.

     — Про Агафью с Варварой нам ведомо. — Вставил Турухан.

     — А смел ты, однако, если Родителей перебиваешь!

     — Простите, Невидимые.

     — Ты главного не даешь нам досказать: мы просим прощения у наших Детей. Передай им это слово в слово. Шаман.

     Наша Сила отныне — Сила твоя и всего Племени. Наша Сила даст тебе разумение в грядущих свершениях.

     ***

     Соплеменники с волнением ждали возвращения Турухана. Наконец он слегка пошевелился, затем по всему телу пробежала нервная дрожь.

     ***

     — Славны в веках Невидимые Родители и мудрость их. — Турухан разжал правый кулак. Самородка не было, только навсегда остался еще один отпечаток на ладони. — Приняли Родители подношение и наказ, как дальше жить, дали…

     ***

     Выпив оленьего молока и немного передохнув, Турухан поведал Детям все, что сказали ему Родители. Предстояла жестокая борьба. Родители дали возможность Шаману распоряжаться их Силой в этой борьбе. Племя ждали тяжелые испытания…

     Огольцы 3

     Исцеленных Огольцов, раз уж они в таком ладу с лошадиным родом проживали, поместили на специально выгороженный конский выпас около гнилого болота. Ну не казнить же, в самом деле, было безоружных и разумом поврежденных. Кормили, поили. Даже в одном углу загона сделали навес от дождя и солнечного жара. Одеждой обеспечили. Огольцы пытались вступить в общение с людьми Племени. Но никто знать их не желал. Вот накостылять хорошенько этим мерзавцам, еще недавно пытавшимся глумиться над женами, сестрами и дочерьми было много желающих. Однако Великие Ханы строгий запрет на мордобой наложили.

     Приходилось поневоле общаться с Огольцами лишь Лхасарану Цэрэмпиловичу да медицинской сестре Розе, долечивавшим пленников.

     Два раза в день молчаливые мужчины из Племени притаскивали в Загон котлы с варевом. Молча ставили на землю и уходили поскорее. Противно было смотреть, как Огольцы, не признававшие ложек, жадно хватали пищу грязными руками и запихивали во рты, обросшие давно не стрижеными усами и бородами.

     Отец Евлампий счел своим долгом духовно окормлять заблудших. Пытался вспомнить с ними хоть какие-то молитвы, читал катехизис, молитвослов.

     В большинстве своем Огольцы были из русских, закабаленных на ярмарке. Стало быть, при рождении крещены были в Православную веру.

     Толку от миссионерской деятельности протоиерея Евлампия не было никакого. Лишь пустые глаза и покорное молчание.

     И так день за днем. Пока Евлампий не понял, что Веру им привить не удастся никакую: от скотской жизни утеряно было в их душах звено, отвечающее за эту самую Веру.

     Хотел, было, заново крестить всем гуртом, загнав для очищения в Могучую Реку. Жалко было священнику заблудших. Покрестились бы. Веру вспомнили. Можно было и об отпущении грехов думать. Долго маялся с несчастными священник, пока понял тщетность своих надежд.

     Вердикт батюшки был таков: с оными существами занятия катехизацией смысла лишены. Ибо лишь обличье сохранили они от человеческого существа. Души их не испытывают внутренней потребности в Вере.

     Мушкетеры-топтуны

     — Добрый день, благородные господа! — неожиданно услышали мушкетеры, патрулировавшие сквер на Чистом Озере. — Прекрасная весенняя погода для Сибири, не правда ли? Даже в благословенном Париже такой денек не грех назвать погожим.

     Ошалелые Портос и Арамис резко обернулись. Перед ними была та самая прекрасная девушка, которая только что утопилась на их глазах в Чистом Озере. Запоздало вспомнив об этикете, французы хотели, было, снять перед дамой шляпы и отвесить самый элегантный и самый модный в этом сезоне в Париже придворный поклон, но замерли в нелепой позе, обнаружив, что на головах не их великолепные шляпы с плюмажами, а нелепые фетровые котелки.

     — Не стоит расстраиваться, господа мушкетеры. Я наслышана о вашей небывалой галантности.

     — Простите, мадемуазель! Право, при иных обстоятельствах мы проявили бы свое блестящее воспитание. — Опомнился Арамис. — Но сейчас мы вынуждены, отбросив условности, прямо просить Вас назвать свое имя. Простите за невежливость.

     — Сама необычность обстоятельств, при которых мы с Вами встретились, служит вам достаточным извинением. Я охотно назову себя и свой титул. Я — Принцесса Лилия. Ваши имена мне уже знакомы.

     Правые руки мушкетеров опять было взметнулись к шляпам, но господа на этот раз сдержали свое стремление быть галантными.

     — Что угодно прекрасной Принцессе от скромных солдат? Мы готовы оказать Вам любую помощь.

     — Боюсь, что помощь в данный момент требуется в первую очередь вашему русскому другу. Я видела, он ушел вместе с контессой. Это обстоятельство вынудило меня вернуться из глубин Озера. Поверьте. У меня там было очень важное дело. И все-таки я вернулась для беседы с Вами.

     — Черт подери! Простите, Принцесса, топиться — это важное дело?

     — А кто сказал Вам, мсье, что я собиралась топиться. Я же сказала: дело.

     — А, понятно. — Успокоился Портос.

     — Ну вот и прекрасно. Теперь, господа мушкетеры, слушайте меня и не перебивайте. От того, насколько Вы меня хорошо поймете, в буквальном смысле зависит жизнь вашего друга князя Сермягина. Вы же свято соблюдаете свой девиз: «один за всех и все за одного». Ныне Вы, хоть и на время, свели дружбу с российским дворянином. Ему грозит чрезвычайная опасность. А вы, господа, должны ему помочь, так как, в случае удачно разыгранной партии контессы Валькирьяни, князя Ивана ждет ужасная участь. А Вы, господа, уже никогда не успеете к осаде Ля Рошели.

     Папаша Дюма, слишком ленив. Я говорила ему про события в Сибири, но он посчитал, что это слишком удлинит его роман.

     — А кто такой этот господин Дюма? — Спросил Арамис.

     ‑ А это тот враль, который напишет книжки о Ваших удивительных приключениях.

     — Почему же он враль? Мы и правда совершаем и совершим еще много великих дел. Взять хотя бы дело с подвесками Анны Австрийской. Но вам, наверное, про это ничего неизвестно. Это страшная придворная тайна.

     — Все мне известно. Больше, чем вам. Боюсь, что ваш друг д ,Артаньян не успеет спасти свою прекрасную Констанцию. Мэтр Дюма все переврал: Миледи Винтер и контесса Валькирьяни — давние подруги-соперницы. У каждой своя игра. В зависимости от обстоятельств, они то лучшие подруги, то непримиримые враги. Такие, как были они в деле с подвесками.

     В этом непростом деле контесса одержала блестящую победу над Миледи.

     Сегодня обстоятельства изменились и наши милые дамы вновь лучшие подруги. Возможно в ближайшие дни, а может часы, вы встретите Миледи Винтер.

     Покуда же будьте внимательны. Дом на Бочановской — тайное убежище злодеек. Там из своих «воспитанниц» они готовят свою гвардию. Что это значит, я объясню князю Ивану. Еще раз прошу, будьте внимательны. И, кстати, господин Арамис, не вздумайте начать беседу с какой-нибудь хорошенькой француженкой-гувернанточкой. Засмеют: обороты речи французского языка сильно изменились со времен Людовика Справедливого!

     ***

     Тем временем контесса и д ,Артаньян с Атосом бродили под теплым летним солнцем по монастырскому двору. Игумен с подозрением поглядывал на незнакомых филеров: город был маленький и все доблестные служащие Третьего отделения были на виду.

     «Не иначе бомбиста какого ловят. Раз из другого города топтунов привезли. Только почему в монастыре. Нет среди братии якобинцев». — Подумал Игумен.

     Контесса между тем энергично вводила мушкетеров в курс дела.

     — На ярмарке в Чумске регулярно появляются люди какого-то таежного племени. Появляются не просто так, с большим запасом золота. Они сбивают нам цены, выкупая наш товар — лошадей-андалузок. Проследить их нам ни разу не удалось. Есть только свидетельства нескольких наших соглядатаев, что люди туземной внешности были неоднократно замечены возле мужского монастыря и на его территории. А что, спрашивается, делать туземцу в православном монастыре, и где они берут золото?

     Наблюдать, наблюдать и еще раз наблюдать. Вечером на Бочановской дадите мне полный отчет.

     Контесса удалилась по своим важным делам.

     ***

     Князь Иван прибыл к скорбному дому ровно в тот момент, когда узкоглазый азиат громогласно возопил: «Для встречи! Смирна-а-а!».

     Весь больничный персонал стоял по обеим сторонам парадного лечебницы…

     И вот, на улицу неспешно вырулил тот самый полоумный старикан, что накинулся на господина в парке у Озера. Только теперь на нём был старинный мундир с эполетами и сапоги не смазные, а из дорогой кожи.

     Белохалатный врач привычно взмахнул по-дирижерски рукой, и все присутствующие слаженно грянули:

     Боже! Царя храни!

     Сильный державный

     Царь Православный

     Царствуй на славу!

     Между тем, псих с эполетами привычным движением подал доктору руку для поцелуя. Азиат почтительно к ручке приложился и подобострастно произнёс: «Приятного моциона Вам, Ваше Сиятельство!».

     Присутствующие дружно прокричали троекратно: «Ура! Ура! Ура!».

     «Как Императора встречают, подумал князь, — а причём тогда «Сиятельство?».

     — Дохтур Лхасаран Цэрэмпилович завсегда так Их Сиятельство встречать велит, словно самодержца, — отвечая на безмолвный Ивана Семеновича вопрос, сказал пожилой санитар…

     ***

     Побеседовав с дворником и санитарами, князь Иван установил, что Старец содержится в лечебнице для умалишенных с незапамятных времен. С тех же времен многие почитают его за таинственно исчезнувшего императора Александра Первого.

     Сам Старец от этого, похоже, еще больше тронулся умом и «Царский выход» льстит его самолюбию.

     На вопрос: кто же на самом деле этот таинственный старик однозначного ответа князь Иван не получил.

     Можно было отправляться на Бочановскую.

     …Иван прибыл к бардаку, ставшему временным убежищем для него и его друзей. Жриц любви он застал за странным занятием.

     На заднем дворе притона был оборудован почти настоящий воинский плац. Весь личный состав заведения в одеждах, наподобие коротких античных туник, выполнял странные артикулы под руководством инфанты Изабель.

     «Не такая она и молоденькая, как на первый взгляд кажется», ‑ подумал князь.

     Действительно, Изабель в такой же тунике, как и ее воспитанницы. Без румян и грима, слегка вспотевшая от продолжительных занятий, вовсе не походила на девочку-подростка. Скорее, это была хорошо сохранившаяся женщина далеко-далеко за тридцать.

     И вела она себя без той напускной наивности, которую демонстрировала в «приличном обществе». Ее голос сталью прорезал теплый весенний воздух. Она выделывала замысловатые трюки, сродни акробатическим. При этом в такт движениям произносила отрывистые фразы на каком-то непонятном языке. Непонятном в буквальном смысле слова: Иван, поболтавшийся по Европе, нигде подобного не слышал.

     Девицы слаженно повторяли движения наставницы, выкрикивали за ней режущие слух фразы, похожие на какие-то команды.

     И это было еще не все!

     Самым удивительным в этом диком фарсе была необыкновенной красоты лошадь андалузской породы. Лошадь была крепко прикована своеобразными лошадиными кандалами к четырем железным столбикам, крепко врытым на середине плаца.

     Понаблюдав еще некоторое время, Иван понял, что движения и команды подаются для лошади. Лошадь то, повинуясь приказу, замирала неподвижно, то, после очередного акробатического номера девиц и дружного вскрика, начинала, как безумная, рвать железные цепи. Губы животного покрывались пеной. Еще артикул, вскрик, и лощадь уже стоит, как вкопанная.

     Суровым было обращение с благородным животным. Не менее суровым было обучение девиц. В руке инфанта держала внушительный хлыст, которым она то и дело охаживала своих подопечных, если те допускали малейшую ошибку в движении или команде.

     Инфанта была зла.

     — Мерзавки, бездари! — Кричала она на совершенно чистом русском языке. Я предупреждала: у кого будут синяки или рубцы на теле, останутся сегодня без ужина. И к гостям с драным задом никого не выпустят. Стало быть, пока не заживут синяки, вы ни копейки не получите! В ваших интересах быть внимательнее и проворнее, чтобы сохранить ваши драгоценные задницы для посетителей!

     Ивана удивило то, что при явно жестоких ударах тела почти всех воспитанниц были не повреждены.

     Хлыст в руках Изабели был совсем непрост. Изготовленный основательницей лошадиного предприятия и школы Табунщиц при нем доньей Инезильей, он был напоен Силой Кастильской Магии Смерти. Наставница могла наносить жестокие удары и причинять невыносимую боль не опасаясь травмировать кожу женщин. Только за особые провинности или явное нерадение наставница могла послать удар, рвущий кожу и оставляющий кровоподтеки. Однако инфанта пока старалась беречь «товар» своей компаньонки мадемуазели Валькири.

     — Ну что, князь Иван Сермягин, как тебе нравится знаменитая в узких кругах Школа Табунщиц? — Иван не слышал, увлеченный странным и страшноватым зрелищем, как к нему подошла сзади молодая женщина. В ней он с удивлением опознал недавнюю утопленницу с Чистого Озера.

     — Свят! Свят! – Забормотал князь, поднес правую щепоть ко лбу и закрутил головой в поисках креста или образа.

     — Там! — Утопленница легко повернула князя за плечи и указала на купола Петропавловского собора.

     Иван троекратно истово перекрестился. На всякий случай отступил подальше от утопленницы.

     — Успокойся, князь. Я живая. Это было недоразумение. Больной нервами человек поднял крик и заморочил всем голову. Кстати, его тоже зовут Иван и служил он преподавателем музыки в женской гимназии, расположенной рядышком с мужским монастырем.

     — П-Почему с-служил?

     — Да успокойся же, князь! Жив этот несчастный. Просто служить ему теперь невозможно. Его после такого конфуза в Скорбном доме содержать надлежит. Давай я тебе лучше про лошадиную коммерцию расскажу. Контесса и инфанта в этом деле на тебя большие виды имеют.

     — Почему бы это?

     — Потому, что ты знатен, лошадей любишь и изрядно в них разбираешься.

     — Все равно не понятно.

     Лилия изложила историю с Андалузскими Боевыми Лошадьми, их Наставницами и Огольцами.

     — Для чего же им это все? — Спросил Иван.

     — Жаждут владеть всем миром. На ярмарочную продажу выставляют всего лишь невиданной красоты и рабочих качеств животных. Для себя же тайно создают невиданные табуны Боевых Кобылиц. Этим страшным оружием надеются они завоевать весь мир. Конечно, в XIX, XX и XXI веке такой номер не пройдет. Сделать свое черное дело они намереваются гораздо раньше и начнут экспансию с территории Тюркского Каганата. Которым правит злодей Тугарин Змеевич.

     — Это из сказок и былин?

     — Это настоящий, вернее, один из настоящих Тугаринов.

     — А вам что за интерес, дамочка, такие сказки незнакомому человеку рассказывать?

     ‑ Ты вульгарен, князь. Ишь ты — дамочка! Не смей больше меня так называть. Зови меня Принцесса Лилия.

     — Что еще за новое звание в Российской империи?

     — Я не в Империи. Я — супруга Великого Хана Фируза, который правит Племенем, некогда проживавшем на Белой Горе. Века тому назад, поневоле переселившись в тайгу, мы граничили с Каганатом. Сейчас в Племени XXI век. Не удивляйся. Именно XXI! И вот совсем недавно, но в XXI веке, на женщин нашего Племени напали Огольцы. Про них я тебе рассказывала. Ныне Огольцы содержатся у нас в плену.

     — Что за Племя-то?

     — Племя Детей Невидимых Родителей! — Гордо ответила Лилия. — А ты, Иван, нужен своим новым подругам по той простой причине, что надеются они тебя сакральному языку обучить. Пока ни у одного мужчины ничего не получалось.

     Это испанок мало печалило, до поры до времени. Вполне обходились при разведении породы Девками-Лошадницами. А для последней войны нужен мужчина — Великий Лошадник, который один раз в истории преподаст Девкам и Кобылицам истинные команды к Завоеванию Мира.

     В тебе они какими-то своими методами высчитали серьезного претендента на должность Великого Лошадника.

     — Что, и меня инфанта с хлыстом науку постигать заставит?

     — И весьма скоро. Наше с тобой дело так повернуть обстоятельства, чтобы этого не случилось, а коли все-таки случится, чтобы пагубных последствий не было, — Лилия усмехнулась. — Да будет тебе ведомо, что Мировой Переворот готовится во времени расцвета сил покойной доньи Инезильи. Вернется к ней хлыст, что веками передавался из рук в руки ее преемницами.

     А хлыст ей поднесет ее суженый-ряженый — Великий Лошадник.

     Инезилья так рассчитала, что когда обретут Лошадницы Великого Лошадника, он поможет им дело довершить: он один или с верными подручными, будет способен тайным путем во Времени перегнать с тайных пастбищ из всех веков в секрете содержащихся кобылиц. Девки-Лошадницы ему только помощницами будут.

     — Принцесса! А ты часом не заговариваешься, как это табуны через века гнать?

     — Ну, привезли же тебя с мушкетерами прямо с бала в Версале при короле Людовике XIII на Чумскую ярмарку. Вот, кстати, и вся компания собирается. Скоро заведение откроется. Девицы должны привести себя в надлежащий для приема гостей вид. Глянь-ка, князь!

     Иван во все глаза смотрел, как девицы расходятся по своим комнатам. Как уводят успокоенную лошадь. Но не это было самым интересным.

     Интересно было наблюдать как Изабель выполнила несколько замысловатых движений хлыстом, несколько пируэтов, и плац превратился в милый садик с цветущей сиренью и весенними цветочками на клумбах.

     Версаль

     В будуар Анны Австрийской тихо вошла дама в черном одеянии. Лицо дамы скрывала вуаль. Анна вздрогнула, увидев отражение дамы в зеркале. Правом входа в это помещение пользовались лишь самые приближенные придворные. Король просто не подозревал о существовании в необъятных пространствах своего дворца этого тайного убежища своей супруги.

     Среди немногих приближенных, допущенных в тайный будуар, была Констанция Буонасье. Но и она в последний раз посещала его лишь в день, когда храбрый гасконец, возлюбленный Констанции, каким-то образом ухитрился доставить ей из Лондона злополучные подвески.

     — Сударыня! Прошу простить меня за вынужденное вторжение в ваше тайное убежище. Поверьте, нам просто необходимо поговорить.

     — Хм! Сударыня? Вы ко всем королевам обращаетесь так запросто?

     — Нет. Вы первая. Вы вообще первая королева, с которой мне выпало счастье беседовать.

     — Вы не допущены ко двору.

     — Я никогда к этому и не стремилась.

     ‑ И при этом вот так легко находите это помещение, о котором не знает даже Людовик?

     — Но ведь ему и незачем знать. Не правда ли?

     — Вы необыкновенно дерзки. А если я кликну стражу?

     — Вы лучше меня знаете, что в этом крыле дворца стражи никогда и не бывало.

     — А Вы подозрительно много знаете о моих знаниях.

     — Простите. Так получилось.

     — Ладно уж! — В голосе королевы, наконец, почувствовалось любопытство. — Изложите Ваше дело. Возможно, оно меня заинтересует. Но если Вы потревожили меня зря…

     — Я бы не осмелилась. Суть дела в том, что Вашей камеристке Констанции Буонасье угрожает невиданная опасность.

     — Что может угрожать упомянутой девице, находящейся под личным покровительством королевы Франции?

     — Смерть.

     — Вы меня пугаете. И кто же осмелится придать смерти мою протеже?

     — Некая Миледи Винтер — авантюристка, сподвижница кардинала Ришелье. И просто закоренелая преступница.

     — Чем же так досадила этой страшной женщине моя бедняжка Констанция?

     — Тем, что д ,Артаньян безумно в нее влюблен в Констанцию. А миледи жаждет отмстить ему за провал своей операции с подвесками и… она любит его. К тому же из-за проигранного дела она чуть было полностью не утратила расположение герцога Ришелье.

     — Откуда Вам все это известно?

     — Простите, королева, нет времени отвлекаться на несущественные детали.

     — Чего же Вы хотите?

     — Вашего разрешения, нет, даже приказа о немедленном препровождении Констанции в известное мне надежное убежище.

     — Помилуйте, давно решено, моя камеристка укроется в монастыре Сестер-Кармелиток.

     — По моим сведениям, Миледи очень скоро станет известно об этом крайне ненадежном месте.

     —И как надолго Вы предполагаете лишить меня моей любимой камеристки?

     — Констанция вернется к исполнению своих обязанностей сразу, как только минует опасность со стороны Миледи Винтер.

     — И каким же это образом будет устранена эта опасность?

     — Возможно, самым радикальным.

     — Почему я должна Вам верить?

     — Потому, что Мы верим в то, что Вы, несмотря на свой королевский сан, все-таки порядочная женщина и не ответите черной неблагодарностью другой женщине, спасшей Вашу репутацию.

     — Мы…Вы…впервые слышу такие заявления от французской подданной в адрес своей королевы.

     — Я не французская подданная.

     — Час от часу не легче. Кто же Вы, позвольте узнать. Выговор у Вас как у истинной парижанки.

     — Без сомнения, я и есть настоящая парижанка. А насчет подданства…зовите меня Принцессой Лили.

     — И какого же это государства, позвольте спросить?

     — Я – одна из мавританских Принцесс,— скромно ответила Лили.

     — Знаете, хоть Вы и несносны и непозволительно дерзки, мне почему-то хочется Вам верить,…разумеется, не насчет того, что Вы мавританская Принцесса.

     ***

     Таким образом Констанция Буонасье оказалась в уютном домике сестрицы Лили. Благодаря стараниям Лили и ее домашнего персонала Констанция не почувствовала изменения Времени: ни к чему забивать такую хорошенькую головку лишними подробностями…

     Визит Старого Визиря

     Осторожно, с замирающим сердцем шел Великий Визирь в дом на Бочановской. Пригляделся сначала снаружи: нет ли подвоха. Вроде все как везде: резные колонны крыльца, резные наличники окон, резные карнизы.

     Славился Чумск своей деревянной архитектурой! Все, как будто, знакомое. Но что-то вызывало тревогу в душе старика: не такой какой-то был сегодня город.

     Из Вотчины Тугарина вести были неутешительны. Казахи и викинги опились смеси кумыса и пива до полного безумия. Лошади плодились исправно. Но в живых оставалось совсем немного женщин, обученных управлять ими. Справляться с огромными табунами было все труднее и труднее.

     На Чумской ярмарке казахско-андалузская порода не выдерживала конкуренции с товаром Лошадниц.

     Визиря встретил почтенного вида домоправитель. Проводил во внутренние покои. Из других помещений туда приглушенно доносилась веселая музыка и женский смех.

     «Праздник у людей какой-то».

     — Добрый вечер, глубокоуважаемый господин Великий Визирь! — В покои вошла дама весьма представительной внешности, сопровождаемая девочкой-подростком с взрослым взглядом.

     Визирь узнал их. Это они привозили на каждую Чумскую ярмарку лошадей, подрывавших всю торговлю Каганата. Имея огромные стада, Тугарин вынужден был рассылать своих табунщиков к дальним дворам мелких князьков, не имевших возможности посетить ярмарку в Чумске. А может быть, просто многие из них и не догадывались о существовании таковой. Табуны плодились исправно. Требовали ухода. Продавать лошадей с каждым годом становилось все труднее.

     — Здравствуйте и Вы, почтенные Дамы. Чем мог Вас заинтересовать скромный Визирь дальнего Каганата?

     — Именно тем, что Ваш Каганат дальний. Ведь когда-то наши прапрабабки вышли из Вашего государства и увели лучших лошадей. Удивительно, что Вы, постоянно посещая ярмарку, не заметили сходства.

     — Сходство я заметил, но думал, что это случайное совпадение. Тем более, Ваши лошади несравнимо лучше тех, что бегают по нашим степям.

     А про тех женщин, которые бежали от нас много лет назад, мы думали, что они просто погибли в степи. Не женское дело по диким просторам табуны гонять.

     — Вы сильно ошиблись, господин Визирь. Мало того, что мы не погибли, мы еще смогли привить нашим красавицам необыкновенные качества: они стали воинами. Слыхали про курганы, что в степи образуются после сражений с нашим войском?

     — Так это ваших рук дело! Значит и наших воинов вы… А мой господин мне не поверил, сказал, что я от старости впадаю в детство. Дайте мне какое-нибудь доказательство, чтобы я мог оправдаться перед своим Владыкой!

     — Сейчас бы уже поверил. Ругал он тебя несколько сотен лет назад. Сейчас и Каганата нет.

     — Каганат вечен и нерушим! — Твердо произнес Визирь.

     — Ничто не вечно. Вот побеседуем и вернем тебя, откуда взяли. В тот Чумск, которого еще нет, и который только для Ярмарки проявляется. Ты интересен нам именно там. И в то примерно время, когда от вас сбежали женщины с лошадьми.

     — Так это же очень давно было. Я и сам с трудом вспоминаю те дни.

     — А мы все прекрасно помним и освежим твою память.

     — Чего же вы хотите, благородные Дамы?

     Нам нужны необъятные свободные просторы Каганата тех времен, чтобы перегнать из всех веков приготовленные для наших целей табуны Лошадей-Убийц.

     — Вы хотите затеять войну?

     — Хотим, Старик.

     — Но я не могу предать своего повелителя!

     — Ты его не предашь. Ты его спасешь. В награду за временное предоставление своих угодий Тугарину обещаем полную свободу. Его владения остаются за ним. Они нужны нам лишь на короткое время.

     — Трудно мне, старому человеку разобраться в ваших речах.

     — А ты не утруждай свой разум: все равно ничего не поймешь. Помоги нам, и вновь обретешь благоволение своего Повелителя. Понял?

     — Понял. Выбор у меня не велик: либо вы погубите, либо Владыка конями разорвет.

     — Рады были встрече с Вами, господин Великий Визирь. Пойдемте, я Вас провожу. Обещаю, Вы окажетесь в том самом призрачном ярмарочном Чумске, откуда явились. Извольте следовать за мной. Самостоятельно Вы обратного пути не найдете. По дороге обсудим наши планы.

     ***

     Пока Лошадницы сурово и непререкаемо «убеждали» великого Визиря, в большой зале дома шла добрая пирушка, обещанная мушкетерам контессой Валькирьяни. Мушкетеры и д ,Артаньян наконец вздохнули свободно, переодевшись в привычную одежду. Были господа при шпагах и пистолетах. Так оно привычнее. А в той нелепой одежде, что они носили весь день по настоянию контессы, даже доброе бургундское казалось горьким.

     Атос вышел из-за общего стола:

     — Простите, друзья! Я скоро вернусь. Ее тень преследует меня…

     Мушкетер хотел подняться в отведенную ему комнату и побыть немного в одиночестве, чтобы избавиться от наваждения: ему казалось, что Миледи совсем близко. Он понимал, что такого просто не может быть, но…

     Одна из неплотно прикрытых дверей так и манила Атоса заглянуть вовнутрь. До своей комнаты он не дошел.

     В комнате вполоборота к двери стояла женщина, которую он не мог не узнать, и тень которой многие годы сводила его с ума.

     Женщина внимательно разглядывала какую-то бумагу. Услышав скрип открывающейся двери, она мгновенно спрятала документ в вырез декольте.

     Атос подошел ближе. В руках женщины сверкнул ловко выхваченный из складок платья небольшой кинжал. Но шпага Атоса была намного быстрее и длиннее. Кончик острия ее касался горла женщины.

     — Сударыня, как смели Вы явиться сюда? Каким образом?

     — Таким же, как и Вы, мой супруг. — Спокойно ответила Миледи.

     — Что за документ Вы только что изучали?

     После недолгих, но действенных убеждений Атоса, бумага перешла в его руки.

     «Податель сего… во имя короля Франции…»

     — Атос аккуратно сложил документ и поместил его в свой карман.

     Миледи была в бешенстве.

     — Я вырвал твое жало, ядовитая змея, без этого документа ты всего лишь преступница. Это монсеньор Ришелье помог тебе достать такую грамоту?

     — А хоть бы и он! Я еще не сказала своего последнего слова.

     — Послушай же меня: если с моим другом д ,Артаньяном или с кем-либо дорогим его сердцу случится что-нибудь недоброе…

     — Твой друг, возможно, уже мертв! — Исступленно прокричала Миледи. — Я думала, что и эту курицу Буонасье здесь застану.

     Атос рванулся в общий зал. Д ,Артаньян как раз намеревался попробовать превосходного вина, дюжину бутылок которого прислали неизвестные дарители. Горлышко бутылки было уже у рта друга.

     Атос выхватил старой французской работы кремнёвый пистолет. Раздался выстрел, и бутылка разлетелась вдребезги.

     — Атос, какого черта? — Воскликнул молодой человек.

     — Простите, мой друг, мне стало грустно, что Вы пьете без меня.

     Такое неожиданное заявление было встречено громким дружным хохотом всех собравшихся.

     Атос рванулся обратно в комнату. В проеме окна стояла Миледи. Секунда, и она, подоткнув подолы многочисленных юбок, выпрыгнула из окна прямо в седло прекрасной лошади андалузской породы, подаренной ей любезной подругой контессой Валькирьяни. Догонять не имело смысла. Время было упущено.

     Миледи была в ярости. Совсем недавно она узнала, что Констанция так и не появилась в монастыре Кармелиток. Оставалось предположить, что девица находится рядом со своим возлюбленным. Подруга-соперница контесса Валькирьяни намекала ей, что у нее есть совместные дела с компанией мушкетеров в Чумске. Дорога Миледи была известно хорошо: еще во времена давних совместных афер с беспошлинным вывозом золота, полученного от продажи лошадей, из России во Францию, контесса объяснила ей способ передвижения. Объяснила только в одно время и в один дом, а то, глядишь, и хитрая подруга смоется вместе со всей выручкой. Конечно, при возможностях контессы и ее родственниц Миледи далеко не убежала бы. Но зачем тратить лишние усилия?

     Прибыв по месту назначения, и обнаружив в Чумске друзей-мушкетеров, злодейка решила, что ей на этот раз сопутствует небывалая удача.

     Но все вышло не так, как хотела преступная женщина. Мало того, что не нашла подлой соперницы Констанции, не отомстила коварному изменнику гасконцу, так еще бывший муженек грамоту Ришелье конфисковал!

     В Греции все есть

     Теплый и благодатный край — Греция. Изобильный край, опять же. Недаром сказал персонаж одного из классиков, что «в Греции все есть». И теплое море, и масличные деревья, и много еще чего. Но нам интересно изобилие древних Магических Существ. Воистину, тут (или там?), словом, в Греции всё и все имеются. И не каждой твари по тщедушной паре, а солидное поголовье.

     Мудрый кентавр Агамемнон предавался глубоким размышлениям. Собратья его, боясь спугнуть думы вожака, стояли тихо, кружочком оцепив старую смоковницу, под которой расположился мудрый кентавр.

     Долго думал Агамемнон: с одной стороны — почему бы и не помыслить всласть, если временем бессмертные не ограничены, с другой — информация к размышлению была очень уж важной. Спешить, стало быть, не следовало: поспешишь — людей насмешишь, а своих Сибирских сородичей подведешь.

     Прислали из далекой Сибири письмо. Удивился сначала кентавр: зачем письмо, когда портал имеется. Приходи в любое время да рассказывай, что у тебя стряслось, проси совета.

     Подумал, было, Агамемнон, что это приглашение. Потом решил, вряд ли. Всем давно известна страсть старого вожака к зимней рыбалке. А сейчас разгар лета. Какой древний грек или древнегреческое Магическое Существо в Сибирь комаров кормить попрется из благословенной Эллады?

     Зимой — это да! Вот зимней-то рыбалки в Греции и нет! Брехал классик, что все там есть! Но сейчас не о зимней рыбалке речь, не о развлечениях. Писал Лесной Дед из далекой северной страны, что грозит беда Лесному Народу. Какие-то неведомые Огольцы напали на поселение соседей Лесного Народа — Племя Невидимых Родителей.

     Описывались эти Огольцы в послании как-то невнятно. Мудрый кентавр понимал: боится Сибирский родич обидеть кентавров, живописуя нелепое сочетание голых и грязных безумцев с лошадьми. Деликатная оказалась Северная родня. Зря! Лучше бы писали без реверансов. Проще было б разобраться, что за напасть такая, эти Огольцы.

     А обидеть настоящего греческого кентавра намеком на их двойственное происхождение невозможно. Да. Тут понимать надо: или гордое создание, соединяющее в единое целое лучшие черты лошади и человека, или какие-то грязные прощелыги на сомнительных конях!

     Но вреда эти самые прощелыги могли наделать немало. Если бы человеческая дочь Варвара не пресекла их гнусный разгул. Писал Дед, что люди эту девицу именуют Валькирией, так же, как и ее мать, дружинницу Агафью.

     Кто такие Валькирии мудрый Агамемнон знал. В Элладе тоже в незапамятные времена викинги наследили. Только греческие валькирии давно утратили свою воинственность и были более склонны к утонченным плотским утехам, чем к ратному делу.

     Особенно не нравилось Агамемнону в этих далеких наследницах древней военной славы, осевших на постоянное место жительство в Элладе, то, что очень неравнодушны были они именно к особям мужского пола из кентавров. Сплошная противоестественность и разврат! Одно хорошо, потомства от такого блуда не получалось!

     Понятно, о девице Варваре и ее матери составилось у Агамемнона сразу очень отрицательное мнение. Ну и пусть спасла эта малолетняя Валькирия Древнюю Тайгу от захвата варварами. А дальше-то что будет? Не иначе, возьмутся с мамашей совращать наивных и чистых душой Лесных жителей. Знаем мы этих Валькирий!

     Надо Родичей предупредить. Ведь еще эти самые Валькирии, как на беду, все — обликом прекрасны. Ни один наивный северный леший не устоит перед их чарами, если искушенные европейские кентавры с вожделением справиться не могут. А вдруг окажется, что и беременеть они от леших могут? Горе тогда Древней Тайге.

     Решил Агамемнон нарушить свое обыкновение и посетить Сибирь летом. Что поделать, надо родичей о напасти, которая у них под боком предупредить. Придется потерпеть комаров и мошку. А этим сибирским Валькириям все в глаза решил высказать, что о них думает. Пусть от мудрого человека, тьфу, сказал же такое! Пусть, в общем, правду про себя бесстыдницы услышат.

     ***

     Направился кентавр прямиком к порталу. Секунда — и он уже под вековым кедром приветствует Лесного Деда.

     Поприветствовал, да сразу всю правду про подлую природу развратных Валькирий и выложил! Потребовал прямиком вести его к руководству Племени, чтобы пред очами Великих Ханов правду молвить.

     Долго смеялся Лесной Дед. Глядя на него, смехом зашлись и его подданные. Не остановишь! Надо же, чего гость городит!

     Неудобно, нехорошо как-то получилось. Не следует над гостем потешаться. Даже если и откровенную чепуху сморозил. Не виноват он, что в южных его краях такие вольные нравы. Он же думает, что везде так.

     Смех утих. Гостю попытались тактично втолковать, что он, мягко говоря, немного заблуждается. Не очень-то он поверил, но инцидент был на этом вроде бы исчерпан.

     Стали про нынешнее житье бытье кентавру рассказывать. Выяснилось, что главное горе в другом: с сопредельных территорий готовится вторжение войск Каганата, которым заправляет разбойник Тугарин Змеевич и его соратник, такой же разбойник скандинав Бьорн. Про то Лесному Народу поведали люди из Племени. Еще сказали, что в войске Каганата тоже имеются Валькирии, но не такие, как уважаемые дочери Племени дружинница Варвара и ее дочь Агафья. А сущие исчадия злобных потусторонних сил.

     Совсем плохо…

     А мудрого Агамемнона больше беспокоили не Валькирии в рядах захватчиков. Какое-то высшее предчувствие или предвидение упорно стучалось в его мозгу с известием, что будут в грядущих сражениях участвовать на стороне врага какие-то существа с родовыми признаками лошадей и человека. Но человеческое начало будет темным, словно у мертвецов. И нет гармонии в душах этих существ. Не то, что у благородных кентавров.

     Первая схватка

     На военном совете Тугарина и Бьорна решено было Племя, подвернувшееся под руку, уничтожить под корень: нечего всяким тут расселяться без их милостивого дозволения!

     Бьорн предлагал для острастки и примера всем прочим племенам, которые могут еще обнаружиться в округе, послать парочку Валькирий. Непременно на железных конях. Пусть дикари страх изведают! Появились, понимаешь, неизвестно откуда!

     Про то, что сами викинго-казахи влезли на пространства чужого Временного Кармана было Бьорну и Тугарину, а равно и их подчиненным, неведомо. Считали владетельные господа, что какие-то бродяги облюбовали их территорию и без дозволения на ней заселились. Значит, надо наказать их за самовольную застройку и захват земли.

     Валькирий пока решили не посылать. Для начала хватит хорошо вооруженной конной сотни: разогнать незваных поселенцев, жилища попалить огнем. Еще баб непременно в полон взять: испанки, привезенные Бьорном давно уж перемерли, а взамен оставили потомство. Но глаз не услаждало зрелище дочерей казахско-испанских брачных союзов. Серединка на половинку, как говорится, получалась. А попросту сказать — страшные девки плодились в таких браках.

     Конные разъезды живописали Владыкам красоту женщин, самовольно заселившегося Племени, грех не попользоваться!

     Решено. Чуть свет выехала ватага конников из крепости Тугарина. Помчались с диким криком и визгом по направлению к поселению Племени.

     Давно заметили подданные Каганата, что если спокойным шагом ехать, преодолей хоть тысячу верст, никакого чужого поселения не встретишь. А с гиком да посвистом непременно рано или поздно наткнешься на жилища самовольщиков. Вопрос Времени.

     Письменности почти никто в разбойном войске не разумел. Разумели бы, поняли б, что Время в этом случае пишется с большой буквы и этим все странности объясняются.

     ***

     Дозорные Племени загодя обнаружили приближение незваных гостей. Доложили Великим Ханам. Те ополчению велели выступать боевым порядком. Уже, было, тронулись в путь, как со стороны загона для Огольцов раздались дикие вопли.

     Посланный узнать в чем дело ополченец вопросил стадо:

     — Чего орете, черти?

     — Просим Ханов к нам позвать. Карах перед ними слово сказать желает!

     — Не много ли чести, самих Великих Ханов к вам, разбойникам, призывать?

     — Не в чести дело. Можно и Караха пред очи ханские доставить.

     А Владыки уже подъехали к загону верхом на тех самых дивных лошадях, что выкупались у испанских лошадниц на ярмарке в Чумске.

     — В чем дело?

     Карах вышел вперед, поклонился и заговорил. Мало был похож он на того похабного разбойника, каким его пленило Племя. И речь его была вразумительной, и голос не таким отвратительно хриплым.

     — Просим милости, Великие Ханы. Просим милости народ Племени Детей Невидимых Родителей.

     — Говори, не томи. Время дорого, враг идет.

     — О том и речь поведу. Прожили мы век свой, как скотина неразумная. Дозвольте нам людьми помереть. Видим, великая сила на вас исполчилась. Дайте оружия, какого не жалко, да вперед вашего ополчения нас пустите. Мы на себя первый вражий удар примем. Знаем, что головы сложим, но в человеческом достоинстве погибнем. Это много лучше, чем скотами в загоне прозябать. А иначе людьми мы себя чувствовать не сможем, даже если вы нам полное прощение объявите и на волю отпустите.

     Лишь в бою за тех, над кем глумиться собирались, вновь человеческий образ вернем. А Вы войско свое сбережете в первой схватке: вам еще бойцы понадобятся.

     — Некогда нам с вами беседы о спасении ваших душ беседовать. Уже враг на подступах к нашим домам. Да и гнушаемся мы вашей помощи, глаза бы на вас не смотрели!

     — Пустите их, господа Великие Ханы. Дело они говорят: все, кто в первую схватку с такой силой выйдет, погибнуть обречены. Надо Племя сохранять. — Тихо попросил отец Евлампий.

     — Так не скотской же помощью пользоваться! Позор нам будет во все грядущие времена!

     — Нет позора — честную помощь принять. Погодите, не спорьте со стариком. Я сам, как пастырь, их исследовал в первые времена пленения. Хотел к Вере Христовой приобщить. Да не удалось мне, грешному, до их сокровенной сущности достучаться. Я уж решил, что стали они от своей мерзкой жизни тварями, души не имеющими. Ан, Промысел Божий по-другому распорядился. Есть у них, стало быть, Души!

     — Будь по-твоему, Отче. Ты худого никогда не советовал. Всегда твои помыслы во благо обращены были. — Ответствовали Великие Ханы. — Что вам, Огольцы, потребно для боя?

     — Перво-наперво, велите нас к реке свести, чтоб помыться перед погибелью. Инструмент, какой ни на есть, чтобы бороды и лохмы в порядок привесть. Уж коли собрались людьми помирать, так и обличье хотим человеческое себе вернуть. Много дум здесь, в скотском загоне сидючи, передумали, много до чего дошли. — Отвечал за всех Огольцов Карах.

     — Быть по-вашему.— Молвили Ханы. Обернувшись к соплеменникам, добавили. — Думается, охрану можно убрать. Негоже как-то своих защитников добровольных под стражей содержать…, хотя еще недавно были они лютыми ворогами. Но, Духи и не такие дела способны вершить со смертными.

     — Велик Господь! Не допустил, чтобы по его образу сотворенные окончательно в скотов бездушных превратились!— Отец Евлампий набожно перекрестился на купола храма в честь Святой Лии.

     ***

     Малое время прошло, а разбойников и не узнать. Чинно вышли перед народом, строй воинский соблюдая.

     Кто чем мог из Племени оружием с недавними врагами поделились.

     Отправились Огольцы на свою последнюю битву.

     А Время вдруг с необыкновенной быстротой понеслось. Ведь пока Огольцы с Ханами переговоры вели, оно, словно на месте стояло. Теперь же ринулось с небывалой скоростью. С небывалой же скоростью и враг приближался.

     ***

     — Отче, а ты с нашим Туруханом совместно не мог разве бескровно это нашествие отвратить? — Спросил Хан Тогизбей.

     — Есть такие дела, которые люди должны своими силами и разумением решать. Ведь недаром сказано, что при всем надлежащем страхе Божием, оставил Господь человеку свободу воли и разумение в решении дел его.

     А уж от человека зависит по-божески или по-иному он свои дела устроит. Вот и пример Вам, господа: я, пастырь недостойный, руки опустил. Дерзнул сам определять, есть ли душа у этих разбойников. Господь мою гордыню посрамил, явил чудо: восхотели эти заблудшие вновь человеческое достоинство обрести.

     ***

     Хоть и не удалась отцу Евлампию его миссионерская деятельность, но с того страшного дня, когда пали Огольцы, защищая Племя ,ежедневно за обедней поминались в храме На Поле Брани Убиенные.

     Трудно поверить? Однако так оно и было.

     Лошадницы в панике

     Великий Визирь на этот раз сам попросил о встрече. Беседовали с ним в одном из питейных заведений Призрачного Чумска. Дело было непростое: передали Визирю верные люди, что разъезды Тугарина и Бьорна обнаружили в Тайге Племя, которое, вероятно, уже долгое время живет с Каганатом бок о бок: больно хорошо селение обустроено, много лет для этого надо. Содержит это Племя в плену в лошадином загоне диких существ, обликом напоминающих человека. Подданные Тугарина и Бьорна пока только наблюдают. Но поняли, что остаться незаметными наблюдателями им не удалось: их явно видели жители поселка.

     Есть в поселке могущественный Шаман. Издали наблюдали скандинавы с тюркскими представителями Каганата, как он проводил свой Священный Ритуал. Ужаснулись Силе, которая исходила от этого Шамана. Тугарин склоняется к тому, что надо просто пойти походом и разом истребить или захватить все неведомое Племя и все их достояние. И землю взять себе.

     Запаздывали немного информаторы Великого Визиря со своими сведениями. Уже первая схватка произошла в далеких грядущих веках. И первая кровь пролилась. И Огольцы геройски погибли, восстанавливая справедливость и свое человеческое достоинство.

     ***

     Лошадницы, в отличие от Визиря, понимали: катастрофа эта гораздо более крупного масштаба, чем мог себе представить Визирь. Открылась тайна пропажи целого гурта Огольцов.

     Визирю было не понять, что весточка к нему пришла не из его времени, а из XXI века. Лошадницы же быстро сообразили.

     Одна неприятность следовала за другой. Только успокоили мушкетеров и убедили их, что к появлению Миледи на Бочановской они не причастны, а тут на тебе — Огольцы с каганатскими вояками совсем в будущее для них время забрались.

     И ведь никакой магии пьяному войску не понадобилось!

     Все перемещение их во времени зависело от лошадиного аллюра!

     Лошадницы даже еще не приступили к возведению Ивана Сермягина в статус Великого Лошадника. А теперь и времени совсем не осталось. Придется пытаться поставить Ивана во главе Девок-Лошадниц лишь с той общей минимальной подготовкой знатока лошадей, которую успели они ему преподать в Париже.

     И дипломатию наводить через Визиря уже некогда. Придется захватывать пространства Каганата при помощи прямых военных действий, и забулдыг-правителей вместе с их никчемным войском казнить в рабочем порядке.

     А князь Иван? Справится ли он с переброской боевых Кобылиц из разных Времен на территорию Каганата дней расцвета и юности доньи Инезильи?

     Выбора не было. Не было и других кандидатов на должность Великого Лошадника.

     А столько надо было сделать. Даром, что ли, мушкетеров тащили в Сибирь? Надеялись, что помогут они проследить за женщиной, совершающей Переход при посредстве вод Чистого Озера. Надеялись, что помогут они разъяснить роль Старца и его друга Ивана в деле с туземным золотом, появляющимся на торгах: ведь замечены были и туземцы, и старец, и Иван на территории монастыря. Иван даже как-то раз копать принимался, но был остановлен туземцем. Правда, этот туземец был иного свойства: он проживал на территории монастыря в отдельном строении, имевшем в народе название особняк Монастырских татар.

     Теперь эта часть расследования из-за нехватки времени шла прахом. Хотя, это мы еще посмотрим. Есть задумки…

     Все равно мушкетеры при таком положении дел оказывались весьма не лишними, при их неукоснительном следовании девизу: «Один за всех и все за одного»! Пусть Ивану до конца помогают. В лошадях любой мушкетер разбирается. Дело престижа. Только придется чары Кастильской Магии к ним применить в более жестком виде, чтобы делали все, что велят, а лишних вопросов не задавали.

     ***

     Самой искушенной в наведении чар Магии Смерти была, как ни странно, самая молодая из преступниц, инфанта Изабель.

     Фокус в том, что на самом деле была та девица на сотни лет старше и контессы Валькирьяни, и мамзели Вальвири. Сама Всемогущая Смерть дарила ей молодость и красоту. За определенную и немалую плату разумеется. А поскольку Смерть в Кастильской Черной Магии была не истинная Владычица, а преступная самозванка, то и плата за вечную молодость была преступной, порочащей истинную Смерть.

     Делать нечего, на военном совете почтенных испанских дам было решено вменить в обязанность вечной девушке-старушке Изабели немедленно заняться обработкой друзей-мушкетеров и д ,Артаньяна.

     Инфанта, нацепив на истинную физиономию, о которой даже и говорить страшно, самую невинную и благообразную личину, из имевшихся в ее арсенале, с похвальным энтузиазмом взялась за дело.

     Номер первый в деле обработки мозгов выпал молодому гасконцу. Почему? Да просто нравился уж очень лихой молодец «юной и нежной» Изабели.

     План был надежным и незамысловатым. Инфанта верила в неотразимость своих женских чар, считала, что мудрить особо с этими солдафонами не стоит: по ночи бурной любви каждому, и дело сделано.

     Создать в романтической интимной обстановке в мозгах ошалелых от страсти самцов якоря и поводки для полного и безоговорочного подчинения такой умелице ничего не стоит.

     Итак, для начала следует посетить гасконца, скрасить ему дни вынужденной разлуки с любимой Констанцией…

     ***

     Контесса Валькирьяни была в ужасе от перспективы, что злобная родственница инфанта вот-вот присвоит себе главенствующую роль в осуществлении грандиозного плана Лошадниц. Мало шансов было справиться с необузданной Изабелью. Меньше, чем у необученного верховой езде новичка смирить дикую кобылицу.

     Изабель, в отличие от контессы, умевшей лишь прытко скакать по Времени, на самом деле день за днем прожила все эти столетия. Она была в числе первых сподвижниц доньи Инезильи. По прихоти Кастильской Лжесмерти именно она стала живым связующим звеном между веками, требовавшимися для осуществления дикого плана мирового господства.

     Инезилья получала тоже значительную и первостепенную роль в предстоящем спектакле мирового масштаба. Но, опять же, по прихоти Кастильской Смерти, ей назначено было прежде умереть. Конечно, это не очень устраивало пожилую даму. Но с такими хозяевами не спорят. К тому же момент воцарения ставленниц Черной Госпожи назначался на годы юности и расцвета сил и женских талантов почтенной Инезильи. Это ее вполне устраивало. Тем более, что Смерть со свойственной ей легкостью и цинизмом, обещала донье последующее за окончательной победой бессмертие!

     Прах Инезильи давно уже развеян был степными ветрами. Надзирать за осуществлением грандиозного плана должно было инфанте Изабели. Черная душа Доньи могла лишь через зыбкую грань наблюдать за процессом. Если и говорят, что смерть — это упокоение, то для Преступной Лжесмерти такое утверждение не верно. Сущим ужасом обернулось посмертие доньи Инезильи. Речь не о том, что попала она в пахнущий горелой серой ад с чертями, готовящими невиданные блюда адской кулинарии из тушек грешников.

     Вполне комфортно было обставлено загробное пребывание доньи. Но хуже традиционных адских мук было поселившееся в ее душе сомнение в своих здравствующих соратницах. Вдруг предадут! Вдруг по дурости чего перепутают! И так даже не круглосуточно, а не-пре-рыв-но. Именно непрерывно, потому что дня и ночи в обиталище Инезильи не было. Сплошная череда кошмарных сомнений. Попробуй, дождись, не свихнувшись разумом, обещанного Смертью воскресения с бессмертием!

     И ведь никак на события повлиять не возможно. Оказалась Инезилья заложницей у своих здравствующих сообщниц.

     Снова Каганат

     Тяжкую думу думали Тугарин и Бьорн. Много пива выпили. Кумысу и вовсе не сосчитать, сколько бакыров опорожнили. И страхолюдные наложницы с ужасной скандиново-испано-казахской (Уж-ж-жа-с-с-с!!!) наследственностью не услаждали Повелителей. Разве может такая мешанина глаз радовать!

     А виноваты во всем были подлые лесные жители. Выслали вперед себя каких-то совершенно диких и бесстрашных мужиков, по ухваткам которых с первых минут битвы ясно было, что жизнь свою они совсем не ценят и готовы с легкостью ее поменять на победу. Что и доказали.

     А вот если бы сдалось неизвестное племя на милость победителей, то милость была бы велика. Даже мужчин не всех бы истребили. Для племенной работы оставили. А женщин бы уже оплодотворили: глядишь, с новой кровью получилось в потомстве пленниц какое-то число приятных видом дев. А пока можно было б и самими пленницами пробавляться.

     Нет же, эти шайтаны, как донесла разведка, преобразованные из человекоподобного стада, содержавшегося в скотском загоне племени, спутали все планы! Что им надо было? Непонятно. Сиди себе за изгородью да помалкивай. Жрать-пить дают, и ладно. Однако поперлись своих пленителей защищать. Бред! Насмерть стояли, дурачье бестолковое!

     Теперь снова тяжкую думу Владыкам думать надо, как одолеть самовольных захватчиков таежных угодий. А на пьяную да похмельную голову думается тяжко. Но такова нелегкая доля властителя. Хоть и с глубокого перепоя, переходящего постоянно в тяжкое похмелье и наоборот, а государственные дела вершить надо.

     Решили: надо новой бранью идти. На этот раз всех Валькирий просить о содействии.

     Кликнули Старшую Валькирию. Не сильно-то торопилась воинственная дева на зов Владык — ей только Один Одноглазый указывать вправе. Земное начальство лишь просить вежливо может. А нынешние правители уже с пьяных глаз хамить и руки распускать пытались. Пусть подождут.

     В конце концов явилась Дева ко двору Тугарина и Бьорна.

     — Чего надо, пропойцы?

     — Ик! Ты как с повелителями говоришь, девка?

     — Плохо дело. Несчастен народ, которым безумные, да еще и опившиеся до последнего, правители командуют. Помнишь ли Тугарин-собака, как я тебе уши постригла кончиком меча, когда мы в ваши степи прибыли? Так вот, могу повторить эту забаву, но уже не с ушами, а с головой. Совсем страх потеряли, пьяницы! Мы с сестрами быстро напомним, кто здесь настоящие хозяева. Состоим в вашей преступной шайке только по невозможности в этих диких краях другую судьбу избрать. А ты, пропойца Бьорн! Ты ведь хоть и бывший, но викинг! Должен наши законы помнить.

     Продрали хмельные глаза разбойные вельможи, сообразили — не туда их заносит. С почтением изложили просьбу к Девам-Воительницам принять участие в военных действиях.

     Старшая Валькирия отвечала, мол, рассмотрим ваше предложение. Может и поспособствуем, если будет на то воля Великого Одина. Да и засиделись в мирной обстановке девицы. Ни одной приличной войны за столько лет! Кони железные уже ржавчиной покрылись. Известно ведь, что от мирной ржавчины их только кровь в доблестных схватках пролитая очищает! Позор на ваши головы, Бьорн и Тугарин!

     Пошла Старшая Валькирия своих боевых подруг порадовать: скоро будет достойное Дев развлечение. Мудрый Один, наверное, что-то прозевал за своими многочисленными заботами о рассеявшихся по всему миру детях. Вот и приходится вековать благородным скандинавским Валькириям на чужбине в обществе опустившихся правителей и морально разложившихся от безделья воинов.

     Видно услышал Одноглазый Старик мольбы заживо схороненных Воительниц, послал, наконец, хоть какую-то войну…

     Чумск (не призрачный)

     Жизнь в доме на Бочановской била ключом. Веселье, женский визг и пьяный разгул шли положенным для веселого дома чином.

     Упражнения девиц на плацу, под руководством совсем озверевшей из-за нехватки времени Изабели, стали намного продолжительнее и упорнее обычного.

     Хлыст то и дело опускался на нерадивых учениц. При этом инфанта уже совсем не заботилась о сохранности живого товара своей родственницы мамзели Валькири. К ужасу содержательницы публичного дома, тела большинства девиц были разукрашены синяками и кровоподтеками.

     Увещевания мамзели озверевшей родственницы только подливали масла в огонь: инфанте явно нравилось избивать учениц именно с оставлением видимых и осязаемых следов.

     Приходилось терпеть.

     Приличному гостю такой товар и предложить стыдно. Впрочем, вопрос с порчей товара решился как нельзя лучше и к полному удовлетворению хозяйки заведения.

     Нашлись господа с больной фантазией, для которых следы избиений являли некую тонкую пикантность. Господа, конечно, со странностями и не вполне разумом здоровые, но именно они спасали заведение от финансового краха.

     Дело оказалось стоящим. Слух о «пикантном» товаре в публичном доме мамзели Валькири быстро разошелся в среде любителей извращенных удовольствий. Теперь даже самая неказистая жрица продажной любви принимала гостей только по предварительной записи и, разумеется, за особую цену.

     Магическому хлысту доньи Изабели дана была полная воля. Хлыст откровенно радовался. Смущало инфанту только то, что трудно стало с орудием управляться: все время норовил артефакт отрикошетить по нежной коже своей обладательницы. Иногда это ему удавалось. Ну, да ничего — скоро уже лжепокойнице донье Инезилье можно будет передать ставшую опасной игрушку! А пока можно повеселиться, избивая блудных девок, заступиться-то за них некому.

     ***

     В дальней комнате притона, куда шум разгула любителей доступных ласк едва доносился, собрался настоящий военный совет. Председательствовала контесса Валькирьяни. В начале заседания Атос обратился к гостеприимным хозяевам:

     — Любезные дамы! Мы, подданные французской короны и мушкетеры Его Величества, с нашим юным другом вызвались помочь в выполнении обязательств, взятых на себя нашим русским другом князем Иваном Сермягиным. От своего слова, будучи благородными людьми дворянского звания, мы отказаться не можем. Но, хотелось бы прояснить некоторые щекотливые моменты. Первое: почему для выполнения нашей миссии нас потребовалось поселить в таком непристойном месте.

     — А вы никогда в борделях в своем Париже не бывали? — Нагло ответствовала хозяйка заведения.

     — Это наше частное дело, — слегка опешив от напора мамзели, ответил за всех Атос.

     — Бывали, и что из этого следует? Если и посещали такие места, то исключительно из любопытства. Слава Господу, женским вниманием не обделены! Дамы сами дарят нас своим благорасположением! — Вступил в разговор Арамис.

     — Господа! Не будем сгущать краски. Мы все взрослые люди. Что поделать, коли так вышло, что наша почтенная родственница для поддержания достойного существования своих близких, вынуждена содержать это малопочтенное заведение! А нам, естественно, удобнее всего в чужом городе воспользоваться кровом своей дорогой кузины. Смешно было бы, право, останавливаться у чужих людей!

     Сейчас я взываю к вашей дворянской чести: неужели из-за маленького недоразумения с постоем вы, господа, нарушите данное вами благородное дворянское слово?

     — Никогда!!! — Разом выдохнули французы.

     — Благодарю. Ничего другого от столь благородных и знатных господ мы и не ожидали услышать. Думаю, теперь можно перейти к делу. Итак: обстоятельства, о которых вам, господа, сложно судить, а нам сложно их вам поведать, требуют максимального ускорения в выполнении нашей миссии. Не спрашивайте, каков был первоначальный план — его воплощение в исходном варианте не представляется возможным, и это будет лишь пустая трата времени.

     — Признаюсь, я простой солдат, не обремененный большой ученостью, для меня слишком заковыристо госпожа Валькирьяни изъясняется. Одно понял: нам предлагают, роль шахматных фигур в неизвестной нам игре и не считают нужным ознакомить нас с правилами! Странно, однако! — Портос начал проявлять недовольство.

     — Ничего странного, дорогой господин Портос. Главное правило игры Вам известно, и не мы его Вам навязали. Правило сие — «Один за всех и все за одного!» Право, я уже устала напоминать вам господа ваш собственный девиз! Мне даже неловко. — Инфанта Изабель скромно потупила свои прекрасные юные глаза. Так, что проследивший за ее взглядом мужчина неминуемо останавливал свой взор на богатом декольте инфанты.

     Неизвестно, загодочная улыбка юной прелестницы, восхитительное совершенство декольте или напоминание о девизе подействовали, но далее благородные господа слушали, не перебивая. Ясно было, что все, полученные от прекрасных дам распоряжения, они постараются выполнить наилучшим образом. Кастильская Магия Смерти и не таких своевольных субъектов к безоговорочному подчинению приводила.

     Посмотрели бы господа на истинное обличье милой девочки Изабели, которое было сокрыто силой Преступной Смерти, может, и раздумали бы подчиняться Лошадницам. И магия бы не помогла.

     Но как мила и нежна была юная красотка Изабель! Как благородны и красивы были ее старшие подруги!

     ***

     Сразу после окончания совета в доме публичном, Иван Сермягин поспешил в дом сумасшедший. Скорость, скорость и скорость. Скорость в действиях — прежде всего. Таков был вердикт Лошадниц.

     Велено было Ивану Сермягину добиться с нахрапа свидания с загадочным Старцем и новым пациентом Скорбного дома Иваном Семеновичем. Для ускорения дела был выдан князю Сермягину увесистый кошелек с золотыми червонцами и ассигнациями. В даче взяток велено было не скупиться.

     Князь — титул славный, к почтению обязывает. Посему двинул Иван прямо к главному доктору заведения, приятному в общении инородцу в золотых очках.

     Предложил князь сделать благотворительный взнос на нужды лечебницы. Инородец не отказался: благотворительность — дело почтенное. Спросил чем, в свою очередь, может помочь знатному посетителю. Был немало удивлен, когда князь предложил удвоить сумму взноса, выдав ее в полное личное распоряжение доктора, если позволит он на некоторое время вывезти двух больных в закрытой карете для беседы с важными лицами, поручившими ему, князю, это деликатнейшее дело.

     Доктор был возмущен. Князь, не привычный к подобного рода интригам, тоже смутился, но не отступал: крепко уже держала его и его друзей злая Кастильская Магия!

     Доктор понемногу успокоился, от мзды для себя лично отказался. Князя даже пожалел, видя искреннее смущение молодого человека. Разрешил короткий визит к названным Сермягиным больным.

     Первым посетил князь помрачившегося умом преподавателя женской гимназии Ивана Семеновича Козловского. Иван Семенович трудился в больничной оранжерее, вовсе не походил на умалишенного.

     После краткого представления и обмена обязательными среди воспитанных людей любезностями князь начал задавать предложенные Лошадницами вопросы.

     — Позвольте спросить, Иван Семенович, а не были ли Вы ранее, до злополучного происшествия на Чистом Озере, знакомы с тем почтенным господином, что требовал у Вас немедленной сатисфакции?

     — Помилуйте, князь! Их Сиятельство — человек военный. И летами меня много старше — во французской компании участвовал. А я все по гражданской части. Учительствовал вот. Пока разумом не повредился.

     А Их Сиятельство милейшим, между прочим, человеком оказался! Да вот извольте, он сам пожаловать во вверенный моим заботам цветник надумал.

     Князя такой оборот вполне устраивал. Не надо теперь искать Старца, любившего бродить по обширной территории больничного парка, похожего более на настоящий сосновый лес.

     — Кто таков? — Сурово вопросил Лев Николаевич. — Звание, чин, где служили, к каким наградам представлены?

     — Князь Иван Сермягин. По гражданской части.

     — Знаю твой род — одни бездельники! На пророчество древнего Волхва веками уповали. Стало быть, ты не по гражданской, а по лошадинной части трудишься. — Старец разразился обидным для Сермягина смехом.

     — Позвольте довести до Вашего сведения, что насмешек над своим родом не потерплю. Не ваши бы преклонные лета, обязательно потребовал немедленного поединка. Учитывая же Вашу старческую немощь и явное безумие, вынужден от законного права отказаться.

     — А ты молодец, хоть и штатский! Ловко меня на место поставил. Что греха таить — болен разумом, признаю. Вот и глаголю несообразное. Прости, князь, и зла на старого безумца не держи. Скажи-ка лучше. Зачем пожаловал?

     — Велено мне беседы побеседовать с Вашим Сиятельством и Иваном Семеновичем.

     — Так беседуй. А кто же это такому знатному российскому дворянину приказать мог. Не Высочайшим ли повелением направлен? Может, вышло, наконец, постановление, меня из умалишенных освободить и ко двору доставить?

     Прямо тогда передай — не поеду! Нельзя мне двору, многое в Империи спутается, если меня ко двору…ко двору — никак! Нельзя ко двору!

     «Совсем болен. Худо дело. Вон, в какое нервное возбуждение пришел. Такому и вопросы задавать резону нет. Ясно, что для предприятия Лошадниц он не помеха. А собственно, это их как раз и интересовало. На то и вопросы их направлены были».

     Гимназический учитель тоже в рассуждении о безопасности для испанских дам был не интересен. Иван с чувством выполненного долга попрощался с новыми знакомыми. Зашел еще раз к доктору и честь честью оформил на благотворительные нужды ту сумму, которая изначально отпускалась на подкуп инородца — не обеднеют дамочки, если на мировое господство посягают!

     Тяжко было в голове и на душе у князя. Магия понуждала бездумно исполнять поручения преступниц. Сведения, полученные от Лилии, требовали противодействовать замыслам коварных испанок.

     ***

     Господа французы тоже без дела не сидели. Лошадницам надо было перед началом завершающего этапа авантюры планетарного масштаба иметь абсолютную уверенность в крепости своих тылов. Не хватало, чтоб по милости какого-нибудь убогого туземца или выжившего из ума Их Сиятельства произошла осечка. Такое не прощается. Особенно их Хозяйкой.

     Опять смущенные и стесненные нелепой филерской одеждой вышли господа мушкетеры на свои наблюдательные посты. Одно утешало: контесса клятвенно заверила господ, что это последний выход — рекогносцировка перед решающими действиями.

     Вообще-то своих невольных пособников в дела мирового масштаба дамы посвящать не стремились. Не мужского ума это дело. Особенно не французского и не мушкетерского. Для наблюдения и разведки годны, а для анализа — не особенно.

     Выслали Лошадницы наблюдение, но не очень надеялись на успех. Это что касалось таинственной девицы Лилии. Ее и постоянные осведомители, бывало, десятилетиями не могли засечь, а то, словно нарочно, начинала им глаза мозолить, все такая же юная. Это наводило на подозрения, что прознала девица про тайные дела, творимые Лошадницами. А что тайна вечной молодости Лилии ведома, тут, как говорится, на лице все написано.

     Невдомек было госпожам, что просто так можно жить и не стареть, если в молодости дорогую, но честную цену, подобно Лилии, заплатить. Они-то только за преступную свою деятельность милости от Хозяйки получали.

     Вот наступит пора табуны гнать, тогда уж потрудятся французишки. Много будет работы. Особенно учитывая, что введут их в дело без должной подготовки.

     Пусть мэтр Дюма строго не судит: возможно, придется ему новое окончание мушкетерской истории придумывать. Могут Боевые Кобылицы и насмерть необученных французских  помощников Табунщиц угробить. И самого Великого Лошадника Ваню Сермягина запросто бешеная кобыла порешить может. Дьявол с ним! Лишь бы до передачи МагическогоХлыста продержался, а там донья Инезилья на себя командование возьмет, и Табунщик без надобности будет. А нового Дона себе Инезилья пусть сама ищет, если князя какая Кобыла залягает!

     Волхвам останется лишь рыдать по сгинувшему роду князей Сермягиных и по несбывшемуся великому пророчеству. Нечего было зря болтать старикам!

     Единственная превентивная мера по безопасности, которая, казалось, была легко выполнима — взять под свой контроль туземца, квартировавшего на монастырском дворе. Самое время его свободы лишить на время ярмарки, лошади целее будут…

     ***

     Удар был основательный, почти сокрушительный. К ужину явились господа мушкетеры и гасконец в обществе вечно юной Лилии.

     То есть сначала Лошадницы думали, что невиданную победу одержали при помощи французских дурней, что лишили они каким-то образом неуловимую противницу свободы. Ведь не даром сказано: «Дуракам везет!».       

     Оказалось, не пленили, а подлая девица сама пришла. Еще и успела наговорить с три короба на благородных испанских дам. Правда, много она и не знала, но про лошадей-убийц и мировую экспансию вполне даже догадалась. Да и про Время ей, похоже, больше Лошадниц было известно.

     Пришла Лилия не пленницей, а парламентером, сообщить, что в случае попытки реализации своих замыслов, милые дамы и их сообщники встретят решительный отпор: планы их представляют угрозу всему Человечеству и интересам Племени.

     Дамы посмеялись такой самоуверенности. Велели домашней челяди дурочку, саму угодившую в ловушку, схватить и запереть в подвал, чтобы криков ее гостям увеселительного заведения было не слышно. Больная фантазия мамзели Валькири уже рисовала заманчивую перспективу заработка на свежей сотруднице борделя. Жадная была Валькирь! На пороге мирового господства думала о копейках, приносимых ее блудным промыслом.

     Взять Лилию не удалось. Словно невидимая стена вокруг нее образовалась. Хитрый такой самородочек дал ей шаман Турухан, наделенный правом распоряжаться Силой Родителей. А Лошадницы совсем неуютно в своем убежище себя почувствовали.

     Свободно прошла Лилия через зал, где баловались совсем по-русски  чайком из пузатого самовара испанки. Видно было, что до состояния пленницы ей далеко. Краткая речь, обращенная к присутствующим, сильно напоминала ультиматум.

     Попрощалась с ними Лилия. Напоследок сообщила, что Хана Тогизбея, так звали монастырского туземца, искать бессмысленно: он вообще лишь для приманки и наблюдения за лошадиными коммерсантками в сегодняшнем времени появлялся, а «прописан» уже в далеком будущем, в XXI веке, куда недавно, в убыток милым хозяйкам, Огольцов занесло. Так что, девочки, «чао, бамбина, сорри!..».

     Лошадницы рвали и метали. Мушкетеры разошлись по своим комнатам. Уходя, Арамис многозначительно помахал перед носом кружевным платочком. Его друзья понимающе кивнули: дурно дельце пахнет, а отступать нет возможности, слово чести. (И Черная Кастильская Магия Смерти, о которой мушкетерам было невдомек!).

     Хотели как лучше…

     Пора дело делать. Пора князя Ваньку к управлению табунами приставлять. Пора хотя бы краткий курс управления табунами французам преподать. Скакать-то они мастера. И за конями своими при посредстве слуг ухаживают отменно, а вот с массой лошадиной управляться, дело совсем иное.

     К счастью, Преступная Магия действовала безотказно. Переодели благородных господ в трико. Наподобие тех, в которых ярмарочные акробаты выступают, и погнали на плац. Там Изабель с хлыстом, а в безумных глазах и на физиономии явное предвкушение забавы. Даже о важности обучения господ мушкетеров забыла — когда еще представится случай такое удовольствие получить, сразу четверых здоровых мужиков выпороть. Порочных наклонностей была девица.

     А господа и противиться не в силах. Отменно бока им инфанта пощекотала. И Магический Хлыст был доволен.

     Мушкетеры хоть и по самому минимуму, но обучились ремеслу табунщиков. Пора отправлять на сбор и доставку к месту назначения частей лошадиной армии. Будет князю Сермягину хоть какая-то помощь. Дело слишком срочным оказалось. Надо, надо спешить, если уже каждая туземная принцесса о планах Мирового господства знает. Так пойдет, через неделю любой сапожник в Чумске про Боевых Кобылиц рассуждать станет!

     Французских болванов сам Бог…не иначе сама Владычица Кастильская Смерть послала. Сила Кастильской Хозяйки, по мнению ее вассалок была многократно выше, чем сила Бога. Значит можно некоторые сакральные команды вложить в головы мушкетеров. Все князю Ивану помощь будет. А значит и общему Темному Делу польза.

     Думали дамы наскоро обучить табунщиков правилам дорожного движения на магистралях Времени, с тем, чтобы свою задачу облегчить. Потом, естественно, должна была эта наука забыться. За нехваткой времени приходилось отправлять новоиспеченных табунщиков в полет с билетом в одну сторону.

     Должны были они прибыть с Девками-Лошадницами на место расположения приписанного к ним табуна, принять руководство. Как одноразовым инструментом, воспользоваться набором команд, для исполнения лошадьми которых требовался непременно мужчина (Иван точно пригоден для дела, с французами есть небольшой риск, но нет совершенно времени придумывать что-то другое).

     А команды те, хоть и наспех, инфанта заложила в светлые французские головы.

     С табунами должны были господа переместиться в степи Каганата. Там последовала бы еще одна, последняя команда на завоевание территории и уничтожение войска противника и местного населения.

     Далее судьба табунщиков становилась неинтересной для завоевательниц.

     Ивану Сермягину предстояло прожить чуточку дольше. Пока не передаст восставшей от гроба донье Инезилье символ ее власти, Великий Хлыст. А как Хлыст в руках недавней покойницы окажется, она и одна со всеми делами управится. Князь Сермягин может занять свое лежачее место в одном из курганов, которые по прихоти Владычицы Смерти насыпались на местах захоронения убитых противников.

     Нужен был князь живым лишь до момента исполнения страшного обряда Свадьбы Кастильской Смерти. Этот древний черный обряд должен был вернуть молодость донье Инезилье. А женишок прямиком с этого брачного пиршества должен был прошествовать в темные чертоги Кастьльской Смерти и стать одним из ее вечных рабов-супругов. Вот тогда можно земное княжеское тело в похоронном кургане оставить.

     Каганат, само собой, свое существование завершал. Опившиеся кумыса Владыки отправлялись вслед за подданными в курганы на общих основаниях, без дополнительных почестей.

     Вопрос завоевания соседствовавшего с Каганатом в одном из Временных Карманов малочисленного лесного племени представлялся малозначительным. Предполагалось, что племя будет стерто с лица Земли в ходе общей зачистки территории. Сопротивления и, тем более, помехи грандиозным планам Лошадниц со стороны лесных туземцев не предвиделось. Мало ли что там наговорила их зарвавшаяся принцесса во время своего хамского визита в дом на Бочановской улице: со страху решила сама могучих Воительниц попугать, авось поможет.

     В целом, о разрушениях и уничтожении населения в забытых Богом, Чертями и Кастильской Магической Смертью краях можно было не беспокоиться: основные территории, интересовавшие Лошадниц, находились в цивилизованной Европе. В остальных местах можно было не церемониться. Кто выживет, тот и дань платить будет, и работать. Земля большая, все во время нашествия не перемрут!

     ***

     Пожар на Бочановской стал предметом пересудов ярмарочной публики и досужих чумцев. Поговаривали, что над пламенем взвились в небеса три обнаженные женские фигуры и четверка господ в нарядах, похожих на те, что надевали заезжие ярмарочные комедианты, разыгрывавшие недавно для гостей чумской ярмарки представление из французской жизни модного писателя Дюма.

     Французские господа в трико вылетали из огня, точно. А вот насчет одиноко летящего барина русской наружности и местного партикулярного одеяния мнения разделились: то ли был, то ли нет. Большинство склонялось к мнению, что все-таки был…и при наряде совершенно неприличном для верховой езды держал в руке лошадиный хлыст. Странно…

     А получилось как всегда…

     Мягкая посадка первого сводного табуна во главе с Арамисом прошла успешно. Далее должен он был дать отмашку на прибытие второй очереди четвероногих завоевательниц под руководством Портоса.

     Глянул дамский угодник Арамис на местных дам — страшнее и не бывает! Еще гримасы ужаса на рожах отобразились. Расхотел отмашку давать. Однако подумал и понял, что без его сигнала друг Портос может заблудиться на необъятных просторах Времени, взмахнул-таки платочком.

     Плюхнулся Портос вслед за своими табунами на травку возле Арамиса — бегут какие-то господа явно с намерением вступить в драку. Надо бы звание да род спросить, прежде чем клинок обнажать.

     Господа странные какие-то оказались, шпаг ни у кого нет. Одни дубины, топоры и варварские мечи. Вопрос со шпагой отпал сам собой: хочешь живым остаться — бери дубину потяжелее. Что и сделал уже, кстати, друг Арамис. Встали спина к спине, отбиваются.

     Рядом почти одновременно грохнулись с небес д ,Артаньян и Атос. Этим уже ничего объяснять не надо, сами до дубин додумались.

     Последним, с Хлыстом в руке свалился из заоблачных высей Иван Сермягин.

     А табуны, тем временем, войско противника утюжат беспощадно. Пытаются их викинги, те которые не совсем позабыли воинское искусство, боевыми топорами рубить, да толку мало.

     Тут бы в самый раз помощь Валькирий была. Однако Одноглазый не благословляет, а без его дозволения ни одна Валькирия в битву не ввяжется. Разве только в самом конце, чтобы убитых героев в Валгаллу сопроводить.

     А табуны все на своем пути сметают.

     Неожиданно гром грянул среди ясного неба. Земля содрогнулась. На мгновение мрак наступил. Разверзлись небеса и страшная молния с оглушительным громом ударила. Высекла молния из земли пламя великое, а из пламени восстал истлевший труп старухи. То есть это по сохранившимся чудом лохмотьям с драгоценными украшениями можно было понять, что не старика.

     Протянула старуха лишенные плоти кости, бывшие когда-то рукой, ко Хлысту. Совсем уже схватила, но странной красной птицей мелькнула в небе тень Валькирии. Мгновение, и Хлыст взмыл вверх. Не достать.

     Только что приземлившиеся Лошадницы, ползущие на коленях к восставший из Преисподней Властительнице, удивленно всматривались в странный силуэт: что за диво — Валькирия в красном кафтане! Не видывали такого, хоть и почти разжалованные, но все же Валькирии, а такого боевого одеяния, отродясь не видывали!

     Ужасный скелет, лишившись Хлыста, дико взвыл. На миг плоть покрыла обглоданные безжалостным Временем кости, и явился присутствующим образ дивной красоты женщины. Мгновение, и образ уже изуродован язвами и тлением. Страшная картина, но, к счастью, быстро исчезнувшая: осыпалось жуткое видение горсточкой праха, который тут же степной ветер развеял.

     Смекнули Лошадницы, что сценарий резко изменился: необратимо развалился воспетый в преступных сказаниях светлый образ доньи Инезильи!

     Стало быть, кто смел и скор, тот может вакантное место захватить! Завоевание идет своим чередом. А кто будет во главе его, зависит от прыти и амбиций каждой из преступниц. Каждой! И каждая уже видела себя Властительницей мира. Сцепились, как стая бешеных собак!

     ***

     Не на шутку разошлись боевые кобылицы на необъятных степных просторах. Словно неведомый страшной силы пахарь прошелся по территории Каганата. А свежую пахоту засеял огромным количеством свежих трупов.

     Убивали лошади только тех, кто держал в руках оружие. Простых людей не трогали: надо же после войны кого-то в рабстве содержать. Так что простым подданным Тугарина смерть не грозила.

     Скандинаво-казахские Валькирии видят, плохо дело. Не выстоять их товарищам по былым боевым походом перед лошадиным войском. Оседлали железных коней. Те со скрипом, но поднялись в небо. Ждут Валькирии изъявления воли Одноглазого Одина.

     Дождались… Разрешил покуда лишь наблюдать за исходом боя. Дивятся с высоты Скандинавки на невиданное побоище. А более интерес вызвали дерущиеся между собой женщины. Явно крови валькирской. И не без Магии дерутся. Только Магия какая-то неприличная для Валькирий. Сквозит в каждом действии отринувших последние приличия женщин жуткая непристойность. Не понять в чем конкретно заключается, а своим видом и действиями смутили бы благородные дамы даже бывалого матроса-завсегдатая портовых притонов.

     Доньи, лишившись своей идейной вдохновительницы Инезильи, совсем сдурели — каждая с каждой норовят сцепиться. На происходящее сражение даже и внимания не обращают.

     Между тем, войско Тугарина и Бьорна оправилось, наконец, от замешательства, вызванного нежданным нападением. Многие годы ощущали себя запойные вояки в полной безопасности. Принесла нелегкая Боевых Кобылиц, про которых только в сказках рассказывалось. Считалось же, что давно искусство их разведения утрачено. А поскольку единственными специалистами в данной отрасли коневодства были сгинувшие в бескрайних степях пленницы-андалузки, то и некому, казалось бы, больше этим делом заниматься.

     Табуны приближались к границам Временного кармана Племени Детей Невидимых Родителей. Такую вот шутку парадоксы Времени сыграли: в памяти Временных Передвижений закрепился маршрут конных разъездов разведки Каганата. Как и с каганатскими конниками дело обстояло: шагом ехать, на пространства Племени не попадешь. Быстрым аллюром — вмиг доскачешь.

     Табуны неслись со скоростью невероятной. Вышла им навстречу дружина Красных Кафтанов, вышло ополчение Племени. Накатилась на них , смешивая ряды, волна панически бегущих вояк Каганата. Над вояками Валькирии в небесах реют. Смотрят те Валькирии с высоты, диво видят: в туземном войске тоже две Валькирии имеются. Да не какие-нибудь, а самой высшей категории, ничем своего звания не запятнавшие и, похоже, Великий Один даровал их роду свободу выбора. Видно было, что вольны эти две женщины сами решать, с кем и когда на бой выйти и выходить ли вообще. Такое любая Валькирия сразу в своих родственницах определить может.

     Поднялись те Валькирии в небеса без всяких железных коней и ринулись с высоты в самую гущу панически убегающего от лошадей-убийц разбойного войска. Миг, и взлетели, держа в охапке без всякого усилия пятерых мужчин явно не каганатской принадлежности. Еще миг, и приземлились в своем глубоком тылу. Там подошла к смущенным и ошарашенным мужчинам женщина с манерами принцессы, даже в минуту надвигающейся опасности сохраняющая гордый и невозмутимый вид…

     А войско Тугарина и Бьорна грозит уже в своем бегстве ворваться на территорию Племени вместе со своими четвероногими преследовательницами! Само собой, о сознательных наступательных действиях нет и речи, но масса панически бегущих вооруженных до зубов людей — уже немалая опасность. Да еще оружием лихорадочно машут. Надо как-то останавливать, иначе большие жертвы и разрушения могут произойти. А бегут вояки с таким энтузиазмом, что без больших потерь со стороны Племени их бегства не замедлить и не прекратить.

     ***

     Никто ныне не вспомнит, откуда появилось то призрачное войско. Были воины худо вооружены, небогато одеты, но строй воинский соблюдали как на параде.

     У Истинной Смерти тоже с чувством юмора все в порядке. Не только, Черная, шутить да курганы строить горазда.

     И фантазии Истинной Смерти не занимать. И лицо свое она от погибших не прячет. Попросила по-хорошему, в глаза глядя, недавно сложивших головы Огольцов сослужить последнюю службу во очищение своих грешных душ. В награду обещала темный животный союз человеческого начала и животного, что соделан был с естеством Огольцов Лошадницами окончательно упразднить. Огольцы, сами уже честной смертью частично искупившие вину, должны были в посмертии еще долгие годы последствия своего грехопадения изживать, но когда сама Госпожа Истинная Смерть дает полное отпущение прегрешений — кто же откажется от такого дара? И восстали Огольцы. Несмотря на зыбкость обличия, встали те воины неодолимой преградой на пути бегущих и крушащих все на своем пути каганатцев. Даже вспять исхитрились повернуть разбойное войско.

     А в гуще этого войска взяли в кольцо змеиный клубок бьющихся друг с другом порочных Валькирий. Порубили призрачные воители этот клубок нещадно, на мельчайшие кусочки. Черный дым поднялся над полем боя — черные души мамзели Валькири, контессы Валькирьяни и инфанты Изабели развеялись без следа. Следом истаивать в таежном воздухе стали вояки Тугарина и Бьорна.

     Возможно, доньи в свой смертный миг успели оценить тонкий юмор Истинной Смерти, додумавшейся уничтожить своих оппонентов при помощи Огольцов, то есть изначальных порождений их же Кастильской Магии Смерти. Кто знает…

     Но, справедливости ради нельзя не заметить, что на момент своего краткого оживления были Огольцы Таинством Истинной Смерти уже очищены от скверны.

     ***

     А табуны неслись неудержимым шквалом. Кажется, нет силы, способной приостановить этот яростный бег…

     …Навстречу несметным табунам Боевых Кобылиц выступили Кентавры и Кентавриды во главе с мудрым Агамемноном. Как и полагается, у каждого Кентавра имелся лук и полный колчан стрел. Однако стрельбу из луков Кентавры учинять не спешили. Достали привешенные за спиной лиры и дружным хором под собственный аккомпанемент грянули небывалую песню. Была в этой песне гигантская сила и красота. Табуны замерли, затем передовые лошади начали как-то сперва неловко, а затем все увереннее подниматься в воздух. Стали Кобылицы в тех табунах белее и чище самых белых облаков, потому что силой благородного пения их дальних сородичей Кентавров и Кентаврид очистились навсегда от противоестесственного осквернения, которому подвергли их Лошадницы.

     Прошло, вроде бы, немного времени, а из боевых табунов уже выстроился клин, подобный журавлиному. Еще малое время прошло, и головная часть клина уже скрылась за облаками.

     Где приземлились Табуны неведомо. Но бывалые люди, ходившие далеко в Заморские страны рассказывали, что есть края, где живут и правят мудрые белые лошади. Там всегда царит мир, согласие и процветание. Пастбища и земли там обильны и тучны.

     Кентавры убрали свои музыкальные инструменты и, не дожидаясь благодарности от сибирских сородичей, двинулись к порталу.

     В нем бо звездам служащии звездою учахуся…

      (из Рождественских песнопений)

     Протянула старуха лишенные плоти кости, бывшие когда-то рукой ко Хлысту. Совсем уже схватила, но странной красной птицей мелькнула в небе тень Валькирии. Мгновение, и Хлыст взмыл вверх. Не достать.

     К ошалевшим от увиденного мушкетерам и князю Ивану, приблизилась Бог весть как прорвавшаяся к месту событий Лилия.

     — Некогда, господа, это безумное представление смотреть. Надо жизнь Вашу спасать. Мои соплеменники надежно защищены, а вот Вам, боюсь, туго придется, если вовремя не покинете арену боевых действий.

     Мушкетеры были в полном замешательстве от масштабов и необычайности происходящего. При всей их боевой выдержке скрыть свои эмоции им не удавалось.

     — Бывали мы в переделках, но вот так, чтобы Кентавры песни пели, а Кобылицы по небу летали не приходилось наблюдать! — За всех изумился Портос.

     — Пока Лошадницы за первенство спор ведут, не грех их Табуны немного поубавить в пользу благородного рода Сермягиных. Берите в оборот, господа, самый многочисленный табун Кобылиц, из тех, что еще в бой не ввязались. У тебя, князь, еще сохраняется власть Великого Табунщика. Поспешите к Могучей Реке. Там у причала древесина в плоты согнанная. Для отправки на ярмарку. Князь плотогон известный, должен справиться. Вы только табун погрузите и прощайтесь с князем. У него отныне своя дорога будет.

     Выберите себе каждый по лошади, какая понравится. Это Вам подарок от Племени, табуны уже можно считать нашим военным трофеем.

     Дальше не задумывайтесь особенно: наша забота, как Вас в Париж вернуть.

     ***

     Табун благополучно погрузили на плоты. Господ французов порталом доставила в прекрасную Францию сестрица Лили. Теперь надо судьбу князя Сермягина решить.

     — Ну, князь, настал твой звездный час. Потрудись во славу своего древнего рода. Да, скажи, будь любезен, бывали ль в Вашем роду конокрады?

     — Что тут скрывать, Принцесса, все Сермягины помаленьку конокрадством баловались. Не корысти ради, а токмо волею пославшей…прости, Господи, только исключительно из любви к благородным животным.

     — Что ж, ты отныне будешь самым выдающимся конокрадом в истории своего рода. А может, и в истории вообще. Руби канаты, правь плотами. Только учти: по просьбе нашего шамана, наделенного Силой Невидимых Родителей, Речной Дед согласился плоты твои погнать против течения к предначертанному для тебя судьбой месту. Там и род твой прославится. Надо же предсказание Волхвов выполнять, в самом деле!

     Двинулся, как говорится, «нарушая естества уставы», плот с князем и украденным у испанских Лошадниц табуном вверх по Могучей Реке. Там, влекомый невидимой силой, вошел в речку малую Шегарку, а далее уж совсем в невеликую речку Муру и встал наконец на мелководье.

     Были во второй половине XIX столетия те края уже не совсем дикими. Благодатный для освоения сибирских пространств XIX век привел на берега речки Муры переселенца из Белой Руси Смоктуновича Григория Петровича с многочисленными родственниками и спутниками.

     «Он служил егерем в Беловежской пуще и в 1861 году убил зубра. Кто-то настучал, и его сослали в Сибирь — вместе со всей семьёй», — рассказывал о своем прапрадеде великий русский актер.

     ***

     Князь Сермягин, особо не козыряя своим княжеским достоинством, прибился к переселенцам. Чтобы не выделяться среди новоселов с Витебщины, съездил Иван в волостное вело Богородское, где за малую мзду сменил дворянскую на самую распространенную в среде новоселов фамилию. Белорусы с охотой приняли его в свой круг, чему немало поспособствовал его щедрый взнос в общее хозяйство — великолепный табун лошадей невиданной ранее, но ценной породы.

     Стал Иван Сермягин крестьянином Смоктуновичем.

     Прошло малое время, и женился князь на простой поселенке.

     Все Смоктуновичи-Сермягины лошадей любили. Особенно же Мишка-конокрад. А сынок Мишки в двадцатом веке стал великим актером. Фамилию для сценического благозвучия поменял на Смоктуновский.

     Волхвов пророчество все-таки сбылось: Иннокентий Михайлович Смоктуновский прославил свой род!

     А порода дворянская, от Рюриковичей начало ведшая, и в Сибирской глуши себя знать давала. В самом начале своей карьеры прославился Иннокентий Михайлович в роли князя Мышкина. Да что там князь! Вскоре самого принца датского Гамлета с небывалым успехом сыграл!

     Все Смоктуновичи вплоть до наших дней с лошадьми трудиться любили. Знаменитая конеферма была в селе Татьяновка, ставшем родиной великого русского артиста. И отец его Михаил конокрадством баловался исключительно из любви к лошадям. Стало быть, все правильно Волхвы рассчитали!

     И были, рядом возникшие села Татьяновка и Анастасьевка, названные в честь дочерей правившего тогда императора Николая Второго, богаты и изобильны. И пережили с государством Российским взлеты и падения, революцию и коллективизацию, войну и восстановление народного хозяйства. Во всем благословение Волхвов им помогало.

     В перестройку и дальнейшие годы что-то не так пошло. Видать, иссякла за две тысячи лет сила Пророчества,  оберегавшая село. Да и не только село. В стране много перемен за эти годы произошло.

     …Даже конефермы сегодня не существует. Слава Богу, хоть Иннокентия Михайловича помнят.

     Хэппи энд

     Все проблемы разрешились, все враги повержены. Теперь можно и написать несколько строчек для диктуемого законами жанра счастливого конца.

     Что касается наших французских друзей, то все у них сложилось прекрасно, как и замышлял мэтр Дюма. Небольшое приключение в Сибири на ход основного повествования существенно не повлияло.

     Впрочем, д ,Артаньян, благополучно воссоединившсь с Констанцией в уютном домике сестрички Лили, из убежденного холостяка превратился в многодетного почтенного отца семейства. Однако это нисколько не убавило его тяги к авантюрам и приключениям.

     Предметом восхищения друзей из полка мушкетеров стали замечательные лошади Андалузской породы, принадлежавшие неразлучной четверке. Эти же лошади стали предметом черной зависти всего полка гвардейцев кардинала.

     Бордель мадам Валькири после пожара и таинственного исчезновения хозяйки и ее родственниц был вновь отстроен и стал самым знаменитым злачным местом Чумска. На фасаде его рядом с непременным красным фонарем появилась новая яркая вывеска с изображением обнаженной девицы внушительных пропорций, скачущей на лошади дивной красоты. Надпись гласила: «Мужской английский клуб «Наездница».

     Заведение сменило хозяйку, но не направление деятельности. После исчезновения испанок и приближенных к ним девиц, оставшиеся, недолго думая, и по наущению завсегдатая заведения студента-революционера Буханкина организовали коммуну. Но эта форма правления не прижилась. Одна из дам проявила недюжинные административно-организаторские способности и вскоре стала единоличной управительницей предприятия. Чему способствовало в немалой степени благосклонное внимание полицмейстера.

     При всей ее важности требовала новая администраторша величать ее просто Валька

     Кто стал истинной хозяйкой заведения неизвестно. Лишь иногда являлась с ревизией дама явно нерусской наружности, перед которой трепетала сама управительница.

     ***

     Племя, давшее достойный отпор нашествию Каганата и Боевых Кобылиц, стало жить дружно, богато и счастливо. Еще более сблизились Дети Невидимых Родителей с Магическими Существами Тайги. Важную роль в укреплении дружбы народов сыграла помощь войска греческих Кентавров, призванных таежными родичами. Все Дети Невидимых Родителей получили по ходатайству Агамемнона право посещения лучших морских курортов Греции. Очень кстати, учитывая суровый Сибирский климат.

     Свое мнение о Валькириях Агамемнон после знакомства с Агафьей и Варварой-Лией поменял диаметрально. Звал женщин в Грецию для проведения воспитательной работы с вконец распустившимися Валькириями Греческими. Мать с дочерью отказались: не без участия «бойца без правил» из Нового Чумска ожидалось в семье пополнение, чему очень рад был будущий дед Прохор. Агафья хмурилась для виду и при каждом удобном случае сожалела, что за общественными заботами упустила возможность вовремя накостылять зятьку за то, что сошелся с Варькой до свадьбы. Зятек не очень-то пугался.

     Дети Невидимых Родителей организовали для новых друзей из Греции туристические маршруты с общим названием «Чумск исторический».

     Каганат распался. Преступные правители успешно скрылись, избежав ответственности. Поговаривали, что рады были, разбойники, пойти в услужение к Духу Земли, на место, освободившиеся после наконец издохшей Собаки Бормана. Только Земной Дед, уже наученный горьким опытом не пожелал их принять. Так где-то и скитаются, таская за собой полусгнившую голову бьорнова драккара и два вместительных бакыра с золотом и драгоценными камнями из сокровищницы почившего Каганата.

     Голова драккара, понятно, особой ценности в Сибири не имеет, а золотишко и камушки даже очень. Может, где и устроятся век доживать братцы-разбойнички.

     Временно проживавших на территории Каганата скандинавских Валькирий, Одноглазый Один, наконец, вернул на историческую родину. Правда, пришлось тем пройти сложный обряд очищения после многовековой жизни бок о бок с разбойниками Бьорном и Тугарином и их сообщниками. Мудрый Один учел, что не своим умыслом Валькирии примкнули к разбойникам, а по причине того, что изначально приписаны были к дружине Бьорна для дальнего морского путешествия.

     На землях бывшего Каганата из простых работящих людей сформировалась новая историческая общность — казахский народ. Коневодство стало одним из важнейших направлений хозяйственной деятельности казахского народа. Хотя андалузская порода лошадей была утрачена безвозвратно, успехи казахского коневодства неоспоримы.

     В самых отдаленных аулах до сих пор живет легенда о Великом Визире. Рассказывают, что древний старик в чалме и бурнусе бродит от деревни к деревне, повторяя одно и то же: « Ай-бай! Тугарин…бастарлык, тохта, быр тмак киряк! Тугарин курбаши? Бьорн-ока! Атанаузен…» Что значит эта дикая мешанина из тюркских слов никому не ведомо. Старик же на вопросы не отвечает, знай себе бродит от аула к аулу и бормочет тарабарщину.

     ***

     А в Чумске старинном, тоже постоянно встречается Великий Старик. Только, утратив связь с обожаемым господином, стал он горьким пьяницей, и в тех кабаках, где, бывало, сиживал, ожидая донесений своих соглядатаев и верша сложную государственную политику Каганата, теперь болтался при входе, выпрашивая медь на стопку водки. Часто приходит к дому на Бочановской и подолгу рассматривает вывеску с наездницей. Может показаться, по сосредоточенному взгляду, что девица, скачущая на дивной лошади вдоль по развратной улице, кого-то ему напоминает.

     Может, бывал здесь старик в былые годы. Во всяком случае, нынешняя управительница борделя Валька старика не гонит, а завидев его, велит прислуге проводить на кухню и угостить обедом с рюмочкой.

     В современном Чумске и вовсе Визирь приобрел обличье спившегося гастарбайтера. Говорят, одно время, несмотря на преклонный возраст, неплохо зарабатывал на заливке бетона и укладке кафеля, но вскорости оставил это занятие, так как сильно стали трястись руки от неумеренных возлияний.

     С гибелью Лошадниц исчезла на просторах российской Империи и Черная Кастильская Магия Смерти. По крайней мере, так утверждают сведущие в магических науках люди. Хотя…можно поспорить. Другие, не менее сведущие люди говорят, что Преступная Магия лишь затаилась до более благоприятных времен.

     Управительница мужского английского клуба «Наездница» однажды после бурного застолья вызвала пред свои очи живописца-забулдыгу Васятку, являвшегося автором знаменитой вывески на фасаде вверенного ее заботам учреждения, и потребовала, якобы по пряму указанию хозяйки-невидимки, пририсовать к руке Наездницы хлыст.

     В чем был смысл такого нововведения непонятно. Посетители решили, что это тонкий намек на дополнительные услуги особого рода, разумеется, за особую плату.

     Что по этому поводу думала сама Валька неизвестно…

     Купола Петропавловского Собора, наконец, во имя исторической справедливости, заблестевшие позолотой, осеняют своим величавым блеском улицу, названную в честь Апостолов Петра и Павла. Но это уже совсем в другом, нынешнем времени.

     Возвышенность, где стоит Собор в давние времена называлась Мухин Бор по имени знаменитого разбойника, в XYII веке наводившего ужас на округу, но затем раскаявшегося. После окончания работ по позолоте куполов тень разбойника, имевшая обыкновение бродить темными ночами по улице Петропавловской от фонаря к фонарю, перестала появляться вовсе.

     В концертах в честь Рождества Христова главный чумский хор, всегда поет в ряду с духовными песнопениями, песню на слова поэта Некрасова, выдавая ее, без всяких на то оснований, за русский духовный стих:

     Жили двенадцать разбойников,

     Жил Кудеяр-Атаман.

     Много разбойники пролили

     Крови честных христиан.

     Днем с полюбовницей тешился,

     Ночью набеги творил.

     Вдруг у разбойника лютого

     Совесть Господь пробудил.

     К чему бы, казалось? Дирижер хора утверждает, что духовенство заказывает. Ему видней.

     ***

     К бесспорным фактам относится то, что ныне Чумск наконец полностью утратил свою призрачную ипостась. И дороги к нему ведут прямоезжие не только на время знаменитой Чумской Ярмарки, а круглый год. Говорят, железная дорога ныне проложена. И аэропланы даже из-за границы летают.

     Имеются в городе кинематограф, и театры, и симфонический оркестр… даже музеи для культурного роста граждан есть.

     Кулачные бои проводятся теперь строго в отведенное обычаем время, а не на летней ярмарке. (Мордобой в подворотнях и на пустырях не считается, хотя по травматизму кулачные бои значительно превосходит).

     ***

     Страшные сказки про Огольцов сменились героическими повествованиями о том, как мужественно сложили они головы, защищая Племя. Но послушать эти повествования могут лишь те, кто приглашен на Праздник Племени. Либо на Левобережье Матери Реки, либо на Праздничную Поляну в Тайгу.

     Протоиерей Евлампий ( в миру Оболенский) в храме праведной Лии регулярно совершает память Огольцов за Племя жизнь положивших.

     Удивительно? Невозможно?

     Так госпожа История и не такие сюрпризы преподносит!!!

     Чумск. Февраль 2014.