Аннотация: Рассказ о необыкновенных приключениях автора в славном городе Иерусалиме, сопровождавшихся чудесами и окропленными каплями небесной влаги
БУЛГАКОВЪ И ИЕРУШАЛАИМ
Был взмах, почти достигший врат рая, -- и Скала издала крик радости. Но пророк повелел ей молчать -- и вошел во врата рая. А Скала вновь пала к земле -- и вновь вознеслась -- и в движении своём пребывает и доныне: "не мешаясь с прахом и не смея преступить неба".
Я стоял посередине центральной площади Храмовой Горы. Моя группа сгрудилась под навесом у Купола Скалы, потому что шёл лёгкий дождь. Жалко, если букву "Ё" уберут из русского языка - она помогает создавать красивые тексты.
Я просто "балдел" от счастья. Эйфория, состояние вселенского переполнения, моё восхищение Римом, его архитектурой, которая пробивалась вокруг в мусульманских древних строениях, гранитных плитах и каменных колоннах, всё переполняло меня. Одним словом, я стоял на Храмовой Горе и лил дождь.
Вся моя жизнь, "от греха до смерти и храма", все мои прошлые смерти, моё жуткое прошлое, моя боль, унижения, дикое одиночество, безысходность, неприкаянность и страшные болезни, мои барахтанья в мирской жизни, всё это было в прошлом и сейчас не существовало.
Сейчас существовала только Храмовая Гора, вдали Иерушалаим, за спиной Купол Скалы - Куббат ас-Сахра - Мечеть Омара, вдали Мечеть Аль-Акса, лёгкий дождь, льющийся мне в ладони и солнце, пробивающееся сквозь тучи.
Боже мой, Господи, хорошо - то как! Я - здесь. Я же и не мечтал быть здесь. А я здесь, Господи. Так хотелось упасть на колени. И просто поцеловать эту землю. Я так бы и сделал, если бы уже не танцевал и кружился, подставив ладони. Счастье переполняло меня.
Верховный Муфтий Иерусалима стоял у двери Мечети Омара, недалеко от меня. Я показал ему руками на небо, на дождь, прикладывал руку к сердцу, улыбался и показывал всем видом, что эта влага небесная - благодать Божья. Муфтий улыбался мне.
Я только твердил одно себе под нос: "Господи, Иисусе Христе, сыне божий, помилуй мя грешного..."
Что мы в России не видали дождей, что ли... Я вообще после этого дождя не люблю зонты. Бывало промокну, а зонт не раскрою. Сейчас понимаю, не упрямство это - это моя инаковость. Вообще-то все мы с детства считаем себя особенными. Но меня выучили мои товарищи, объяснили совместно с "наркушкой" (наркобольницей), что я такой же больной, как и тысячи других. И долго после этого не чувствовал себя особенным. А потом мои же товарищи доходчиво и долго объясняли, что мы иные. Сейчас - то я думаю, что инаковость присуща каждому человеку, просто её надо распознать. Это как ноты, не зная нот, не сыграешь на инструменте.
......................Вот так примерно я ощущал себя тогда. Я чувствовал себя, если не Богом, так его полномочным представителем, первым после Муфтия Иерусалимкого.
Но тут под ноги упали первые градинки. Ещё не понимая, что происходит я поглядел на Иерусалим. С дальнего конца площади шла огромная серовато-желтоватая стена воды, как цунами, как кара небесная...
В Пятикнижии Иерусалим упоминается под названием Шалем или Иевус, под названием Цион, значение которого неизвестно, возможно, цитадель или укреплённый холм.
В тысячном году до н. э. город был захвачен евреями под предводительством царя Давида. Давид построил здесь свой город, который получил название Ир Давид ("Град Давида") и торжественно перенёс туда величайшую еврейскую святыню -- Ковчег Завета.
Иерусалим находился на территории между наделами колена Иуды (Иехуды) (к которому принадлежал Давид) и колена Вениамина (Биньямина) (к которому принадлежал первый царь Израиля Саул). Перенеся Ковчег Завета -- символ присутствия Бога -- в город, не принадлежавший ни одному из колен и бывший в личном владении царя, Давид тем самым превратил свою столицу в святой город, вокруг которого концентрировалась религиозная жизнь всех двенадцати колен Израиля.
С утра к Стене Плача, стекались сначала робкие струйки, потом ручейки, и потом реки еврейской молодёжи в белых рубашках, с кипами на голове у пацанов и бело-голубыми флажками. Старики пели и плясали. Иерусалим праздновал праздник сорокалетия воссоединения двух частей: западной и восточной. После победы в Шестидневной войне Израиль получил контроль над всей территорией города и объявил свой суверенитет над объединённым Иерусалимом, объявив его своей единой и неделимой столицей. Евреи веселились и накатывались волнами на Храмовую Гору и Стену Плача. Мусульмане ходили хмурые и глядели исподлобья. Редкие мусульманские кучки в основном собирались около кладбища, чтобы не разогнали. Достать "калашников" в этой обстановки было проще простого. Перед этим в течении 2-3 лет в Иерусалиме уже выскакивали обезумевшие евреи и расстреливали мусульман, мусульманские шахиды взрывали еврейскую молодежь, европейские христиане с пьяными глазами мочили палестинцев. А в тот миг в воздухе явно пахло грозой.
Когда мы поднимались по деревянному крытому и огороженному настилу - лестнице к Храмовой Горе, пацаны и девчата из израильского спецназа, судорожно сжимая автоматы-узи, отводили глаза и не хотели фотографироваться. Внизу толпы израильтян волнами накатывались на Стену Плача. Это был день Тревоги и он стал днём Грозы.
За час перед этим ранним утром мы побывали на Голгофе, в Храме Гроба Господня. Это было незабываемо. Я вложил привезенные записочки моих друзей в щербатые камни Храма. Туда, где со всего мира привозят и засовывают эти записочки. Потом долго бродил один по Храму, примыкая время от времени к разным группам, нациям и народностям. Постоял и у русских паломников, послушав русского батюшку.
Я не люблю ходить с группой. Тем более, что наш экскурсовод, местный, но явно московского пошиба, был очень тенденциозен. Я помолился от всего сердца на плите, на которой обмывали Христа. До сих пор помню своё состояние. Так истово я никогда не молился. У груди я держал только что купленный палестинский платок, "арафатку". Таким образом я осветил платок светом Спасителя. Потом я выполз на двор и уселся на теплые камни напротив Гефсиманского сада. Рядом со мной сидел японец. Мы с ним обменялись, переполнявшими нас чувствами. "Бог у нас в сердце" - говорили мы на ломанном английском. Нас с японцем услышала сидевшая рядом пожилая красивая палестинка, к которой все почтительно подходили и кланялись. Она начала нам что-то объяснять. Понемногу и с трудом я начал понимать. У неё было красивое греческое имя. А фамилия почему-то итальянская. Она была бенедиктинкой и послушницей Папы Римского, имея от него поручение - хранить ключи от Храма Гроба Господня. Она постоянно повторяла: "Люди - глупые, дураки. Эти мальчишки (она подразумевала их всех, и палестинцев и евреев) играют в войну, они не понимают, что это всегда кончается кровью детей".
Вот так неожиданно я приехал на Святую Землю к героям своего стихотворения, написанного пять лет назад.
XXI век - интересны дела твои, Господи! Я смотрел на события в Беслане в прямом эфире.
Я и взрыв башен - близнецов видел в прямом эфире. Сидел на диване и обливался слезами, потому что пил. А на детей в Беслане я уже смотрел трезвым. И слезы мои высохли.
"Боже, дай мне разум и душевный покой,
Чтобы принять то, что я не могу изменить.
Мужество, изменить, то, что могу.
И мудрость отличить одно от другого."
Я смотрел, как гибли дети и ничего, НИЧЕГО не мог сделать. В этот момент я и произнес эти слова своим коллегам:
если бы мы могли взяться за руки в одной молитве, все вместе.
Когда происходит такое страшное, тогда нашими устами говорит Он.
Я смотрел и скрипел зубами от бессилия. Я ещё не раз испытаю это чувство в отношении своей болезни. А тогда один вопрос сидел в голове: Господи, что же делать в таких случаях?
В Иерусалиме, Давид купил у Аравны гору Мориа, где воздвиг на месте гумна жертвенник Богу Израиля, чтобы остановить поразившую народ эпидемию. Гора Мориа, согласно Библии, это и есть место, где происходило жертвоприношение Исаака. Давид намеревался соорудить здесь Храм, однако, вняв словам пророка Натана, оставил эту миссию своему сыну Соломону.
Падение Северного царства и разрушение ассирийцами израильских храмов укрепило положение Иерусалимского храма в качестве единственного святилища всех израильских колен.
В результате, паломники из бывшего Израильского царства прибывали на Песах в Иерусалим. С восшествием же на престол благочестивого царя Иосия были ликвидированы все языческие культы, разрушены алтари в культовых центрах северных колен, и Иерусалимский храм был окончательно превращён в национально-религиозный центр.
С тех пор в Иудее было одно единственное Святилище, куда паломничали даже самаритяне из Шхема, Шилома и Caмapии.
При царе ИехонииНавуходоносор захватил Иерусалим и вывез все сокровища дома Господня, и изломал все золотые сосуды, которые Соломон, царь Израилев, сделал в храме Господнем. Множество знатных жителей вместе с иудейским царём Иехонией были уведены в плен в Вавилонию.
Я тогда многое понял: и про себя, и про мою бедную родину, и про наше бедное человечество.
Потому что у нас один выход:
Либо - взяться за руки в одной молитве, все вместе,либо - конец котёнку. Прощай, человечество. Ничего вроде БЫЛО...
Стихотворение я написал год спустя в годовщину Беслана. Почему привязал к Иерусалиму? Да просто потому, что каждое утро повторял про себя покаянный 50-ый псалом Давида и молитву Оптинских Старцев. Про них - отдельная история.
Ну и как прикажете, написал три стиха про Святую Землю. Всё, теперь обязан.
Всем детям...В память Беслана.
Ублажи, Господи, благоволением Твоим Сиона,
И да созиждутся стены Иерусалимския...
Псалом Давида 50-й.
Просите мира Иерусалиму,
Граду слитому воедино!
Просите немедленно ему отсрочки
От тяжкого жребия невообразимого!
Пусть ржа веков его камни сточит.
Но пусть хоть имя
останется
у Иерусалима...
И в гулкой мерности его пространства
Дети плачут немыслимо, невыносимо.
Возьмите разом его богатства,
Но детский смех верните
Иерусалиму.
Пусть небо прольется
океанами скорби.
И все человечество
хоть на миг смутилось бы -
Какую цену платить бы стоило,
Чтобы дети играли в Иерусалиме?...
И от чего мы могли б отказаться,
И что бы сделать,
взявшись за руки
непобедимо?
Просите Спасителя
с нами сейчас остаться
В этом граде детей,
граде Божьем
Иерусалиме...
Я никогда не собирался на родину отцовских предков - в Израиль. У меня этого даже в уме не было. Было, конечно, желание в советское время уехать куда глаза глядят, чтобы коммунистов не видеть. Но тогда только кто этого не хотел, даже сами коммуняки.
По материнской линии я родом из села Возмище, что в Волоколамском уезде. Крещён верующей бабушкой (до сих пор её поминаю и молюсь за неё), половину детства провёл в деревне. Единственных инородцев - меня и мою сестру - признала моя очень неласковая деревня. Отец туда ездить не любил.
Папа был закоренелым атеистом. И как-то неожиданно для себя влюбился в молодую русскую женщину на 15 лет моложе. Так появился на свет я - плод запретной (со стороны всех родственников) любви и нарушения вековых традиций. Так о какой родине предков можно говорить, если я на ней живу.
Но вот в моей жизни появляется Булгаков. И я в одночасье отправляюсь на Святую Землю.
В 6 веке до н. э., после завоевания Вавилонии, персидский царь Кир Великий издал декрет, разрешавший изгнанникам возвратиться в Иудею и восстановить Иерусалимский храм, разрушенный вавилонским царём Навуходоносором. Киром, вероятно, руководило при этом политическое соображение, что на границе Египта стоит иметь расположенный к персам народ. В 4 веке, Иерусалим и вся Иудея без сопротивления покоряются Александру Македонскому, который подтверждает привилегии, данные городу персидскими правителями.
Я обратился к Булгакову скорее по привычке, я его с детства люблю. Мне хотелось поработать над литературной техникой. И я решил, что лучше, чем семинар по Булгакову мне не придумать. Всегда считал, что булгаковский язык - это язык московских улиц середины ХХ века, начиная с Марьиной Рощи, кончая Пречистенкой и Лефортово. А так как я, благодаря судьбе, успел повариться практически во всех слоях великого российского народа, не исключая интеллигенции и пролетариата, бомжей и крестьян, то выбор был очевиден. Просто я сам говорю и думаю на этом языке. Полагаю, что и старик Даль не чурался бы этого языка.
Я двадцать лет не писал. С тех пор, как началась моя болезнь. Ангел-хранитель покинул меня и лишил вдохновения и поддержки. В прошлом остался так и неизданный (и слава Богу!) поэтический сборник, литературная тусовка среди поэтов с громким именем, куча апломба и графоманства. Вот тут и настал неожиданный финал. Конец котенку. Пых, пых, а не получается. Вдохновение утекло сквозь пальцы, в те бреши, которые проделал Его Величество алкоголь.
Помню только кратковременные острые вспышки сочинительского фейерверка в полном бреду.
Но не дай Бог повторения этих галюциногенных приступов катастрофического поэтизма...Не дай мне Бог сойти с ума (надеюсь, кавычить не надо?).
Я попросил у Него душевного спокойствия, и Он дал. Великое событие.
И Бог с ними со стихами.
Так в моей жизни появился г-н БУЛГАКОВЪ во второй раз. И это после зелёных чёртиков, инопланетян, детки до сих пор смеются, и второго пришествия Мессира в Москву. Вот тут-то и происходит очередная мистика. В горестном состоянии от разрыва отношений с очередной подружкой (какой же я до сих пор дурак!) и чайльд-гарольдовского одиночества в сентябрьской Алуште наталкиваюсь в книжном развале совершенно нежданно на дневник Елены Сергеевны. И в тоске необъяснимой (можно, я не буду кавычить?) я открываю настоящее Чудо Любви. Нет, Вы понимаете? Знакомые меня укоряют, ну нельзя же всю жизнь искать Елену Сергеевну. НУ ПОЧЕМУ НЕЛЬЗЯ?
Далее практически за год я перерыл всё о Булгакове. С одной единственной целью - написать пьесу (я не новичок в театральном деле) о последних 10 годах МАКИ (так его звали близкие). Какая трагическая получилась пьеса. Я прожил с МА ну, наверно, половину его жизни. И когда пьеса была почти готова, и автор, и слушатели рыдали в семь ручьёв (дочка даже привезла с Тибета шапочку Мастера, блин, у меня хватило ума её не надеть!?), тут я начал что-то в жизни понимать... И я порвал эту пьесу. Чтобы от неё ничего не осталось. Сожжённые рукописи ведь не горят. Читал же я сожжённый дневник Мастера.
Греческие завоеватели были изгнаны из страны Иудой (Иехудой) Маккавеем во время восстания Маккавеев. Симон снёс господствовавшую над Храмом крепость Акру, так что Храм стал самым высоким местом в Иерусалиме.
В 63 году до н. э. римские войска под предводительством Помпея после трёхмесячной осады взяли штурмом Иерусалим и укреплённый Храм. Город становится административным центром римского протектората Иудея.
При завоевании Иерусалима Иродом, несколько колонн Храма были сожжены и дворы Храма залиты кровью защищавших его. Тем не менее, дальнейшее осквернение Храма было Иродом остановлено.
Обветшавший Иерусалимский храм не гармонировал с новыми великолепными зданиям, которыми Ирод украсил свою столицу. Ирод принял решение о переустройстве Храмовой горы и о перестройке самого Храма, надеясь этим актом приобрести расположение не любившего его народа. Кроме этого он руководствовался желанием исправить те повреждения, которые он сам причинил на святом месте при завоевании города.
Что-то, наверно, есть в судьбе, то, что мы называем High Power, Высшая Сила, что переворачивает нашу жизнь в миг. Ещё минуту назад ты и не подозревал, что произойдет. И вот жизнь покатилась по-другому. Аннушка уже разлила масло.
Первым делом я вспомнил, что у меня есть хороший друг в Израиле. Мы с ним даже не переписывались. Вторым, я начал искать рекомендуемые израильским министерством туристические фирмы. И в этом списке я нашел фирму другого старого знакомого. Позвонил, он обрадовался и сказал, что отправит на Святую Землю в лучшем виде. И тут уже израильский друг отвечает по электронке, что лучше всего и дешевле обратиться в эту московскую турфирму. Мы все оказались в одной цепочке. Мне пришлось подождать полтора месяца, чтобы купить авиабилеты подешевле.
Всё это время я пытался понять, зачем я еду. И что я жду от этой поездки. Все мои друзья, зная, что я верующий человек, даже не сомневались, что мне уже давно пора туда и воспринимали все это восторженно. А меня считали посланцем и передавали записочки на Голгофу и в Стену Плача. А я даже и не пытался понять, что прошу от Бога. В принципе у меня все есть, что нужно для жизни. Постепенно приходило понимание, что сложные проблемы всё равно останутся, и решать их придется ни где-нибудь, а в Москве. Новую работу мне придется выбирать самому, если придётся выбирать, подругу тоже. С квартирой разбираться (разъезжаться с сыном) придётся тоже самому. Деньги для меня уже не так важны. То есть, конечно, деньги - это определенный комфорт и дополнительные возможности. Но чтобы копить на большую квартиру - убиваться не буду. А однокомнатная у меня и так в кармане. Дети не возражают. Машина, конечно, нужна. Но дорогая мне как-то до лампочки. А недорогую иномарку я и так скоро куплю. Словом, всё выходило, что Программа изменения моей жизни уже внесла такие коррективы, что мои желания совпадали с моими возможностями. Просить у Бога какую-то необыкновенную Елену Сергеевну. Увольте!!!. Вот тут уж мне приятно самому.
Когда я выбрался из Страшной катастрофы, которая продолжалась почти девять лет, а с кувырканиями и отдельными заходами и все 15, то шаги, которые я должен был сделать, для того, чтобы жить и жить интересно и радостно, были очевидны.
Первый - я признал своё бессилие перед прошлой жизнью и своей болезнью.
Второй - я обратился к силе, значительно превышающую любую человеческую.
А где он - мой Третий Шаг? Что я доверяю Богу, а что должен делать сам?
Мои товарищи привыкли говорить так: мы приняли решение препоручить нашу волю и нашу жизнь Богу, как мы его понимаем.
Я не понимаю, что такое Бог. И не хочу понимать. Но для меня очень важно, что значит для меня Вера. И единственный вывод, который я могу сделать - Веру понять умом невозможно. Это Вера. Это понимается только сердцем. Этот ответ я услышал на Святой Земле и от хранительницы ключей Храма Гроба Господня, и от разных людей в Иерусалиме.
Когда я собрался на Святую Землю, то понимал, что это я не пойму Там. Понимать мне придётся Здесь. Но зачем я еду, что же вдруг меня забрало и повело именно туда? Я ведь в России не все еще места объехал, где мне хотелось бы побывать. А уж про Европу и говорить нечего. На Восток меня явно не тянуло. Можно было спрятаться за Булгакова и с важным видом, надув щёки, сказать, ну, знаете, Булгаков, мол, Иешуа, Иерушалаим, ну и так далее. Типа, я вроде как булгаковед, терпеть не могу ....ведов и .... филов, ну, и ... следующая остановка - Иерусалим.
Нет, не то... Что-то было куда более важное.
Первое. Весь вопрос в Нём. Я ведь заразился от МА. Он-то и роман свой задумал в 1919, обидевшись на писателей журнала "Безбожник". Ладно бы Его отвергали, он Сам за себя постоит, но зачем же Спасителя трогать... Всё время пытался представить, читая и перечитывая Евангелия, как это было тогда. Я ведь и сейчас заново открываю всё новое и новое и в Его словах, и в Его поступках. Я просмотрел кучу фильмов, в том числе и знаменитый супер-боевик Мэла Гибсона, всматривался в картины на евангельские сюжеты. Прослушал много музыки. Перечитал много книг. И чего-то мне не хватало. Какого-то эффекта присутствия. Какого-то только для меня важного признака жизни. Надо было ехать туда, и своими глазами и бог его знает ещё чем, ощутить и понять... Теперь я понимаю, что ощущала Святая Елена перед поездкой в Палестину. Туда, и пусть Он решает, что должно произойти.
Второе. Вопрос в детстве. Ведь отец - еврей. Тихий такой, интеллигентный инженер, всю свою жизнь отдавший работе. Мы с сестрой у него поздние. На 45 лет у меня была разница. У сестры ещё больше. Я уже в возрасте, когда стал что-то понимать, застал его уже уставшим. Я не сомневаюсь, что он мечтал съездить в Израиль. Но это его мечта, а не моя. А двадцать пять лет назад в застойные годы некоторые мои друзья, не только евреи, уезжали, кто в Израиль, кто в Америку. У меня тоже были проблемы и с работой, и с квартирой... А на руках семья и двое детей. Очень тоже хотелось куда-нибудь уехать. Меня звали, но я сделал свой выбор осознанно. Я остался. Потом дали ещё при Брежневе квартиру. Началась перестройка. Я ушел в бизнес, в новые неизвестные еще в России технологии. Жизнь началась налаживаться. НО...Я начал спиваться. И это отдельная история.
Сейчас в новой жизни, а Он подарил мне её, для меня важно было понять, дал для чего? У меня остались долги, недоделанные дела. Дети, это понятно, семья тоже, работа... Он дал мне сейчас то, о чём я даже не мечтал. Не хочу хвастаться. Как только я признался в том, что я плохой во всём, но признался честно, без актёрства... Горько, знаете, это сознавать... Так Он сразу начал восстанавливать моё самоуважение.
Вот, кстати, и часть ответа на вопрос. Работать и физически, и духовно пришлось самому, причём без оглядки на результат. Просто я делал то, что мог. И я не мог это не делать, просто потому, что только это я и могу хорошо делать. И самое главное, выясняется, не для этого меня Он отпустил... Было что-то более важное. Я с удивлением обнаружил, что начал писать. И у меня это начало получаться. Но не самообман ли это? Вот что надо было понять. И где взять силы, чтобы в 55 лет начать менять судьбу.
Где Его воля, и где моя???
И вот над Храмовой Горой разразился страшный шторм, и гром, и молния, и град.
"Бог гневается", сказала одинокая русская женщина рядом со мной.
А меня вдруг пронзило состояние собственного бессилия.
Моя болезнь, моя жизнь, всё это не подвластно мне. Это такая же могучая стихия, над которой я безвластен. На всю мощь моей болезни есть только одно противостояние, и эта мощь, мощь Силы Божьей, моей Высшей Силы, которая меня любит любого.
Вот так- то, мой оппонент, который очень хотел мной порулить, не удалось, я умер, Он, Спаситель, меня любит любым.
И я пошел вначале, потом потрусил побыстрее под навес, где уже сгрудилась вся группа и мусульмане. Мне пришлось подставлять свою широкую спину и укрывать всех остальных. Через несколько минут ко мне прибились, дрожа от холода и дождя, два палестинских паренька, которые на Горе торговали всякой всячиной. Так Он исполнил воочию и вживую моё стихотворение. Это было Высшее счастье. Это стало моим предназначением.
Сколько шло это безумие - час или около того, я не помню. Потом дождь стих и мы пошли потихоньку к Стене Плача. Солдаты уже стояли мокрые и спокойные, они улыбались.
Я подошёл к Стене Плача, засунул во все щели, которые нашел, записочки от многочисленных моих друзей и собрался молиться. Дождь ещё шёл, но он уже разогнал эту безумную толпу. У Стены было всего несколько мокрых пацанов - солдат и полицейских, они тоже молились, пользуясь тем, что гражданские выжидали под навесом. Я вспомнил отца, я его очень любил, он скончался практически у меня на руках (рак). Он мне очень много дал. И то, что я остался в живых, и то, что я остался в трудных ситуациях всё-таки человеком, в этом есть и его заслуга. Опять возникло очень напряженное молитвенное состояние.
И вдруг кто-то дергает за рукав, не даёт молиться. Смотрю, хасид. Долго не могу понять чего он хочет, потом смотрю второй за другую руку тянет, третий за ногу, четвертый, пятый... Опять решил, что Он хасидиков послал, ну потому, что я -то его Представитель. Что-то меня всегда тянет, чьи-то интересы представлять, только не свои. Чего надо говорю. Молиться за тебя хотим. Ну, ладно, молитесь. Как звать, кого, меня - Иосиф. Как отца звать - Абрам. Ни хрена себе - Иосиф сын Авраама, блин, и Стена Плача.
Библейская История, понимашь. Только очень быстро они кончили молиться и опять на английском залепетали. И тут я стал соображать, что они деньги требуют. "В очередь", заорал я, - "Первому дам, остальным фига". А они меня дергают, кто-то кричит, что он якобы не за деньги молился. И с криком "Чёрный ворон, чёрный ворон, что ж ты вьёшься надо мной..." я как в американском футболе с камерой обнимку погнал к своей группе. Не догнали. Но деньги первому всё-таки дал. За папу. " Ты добычи...не дождёшься...". А потом я со счастливыми еврейскими пацанами сфотографировался. Счастливыми, наверно, потому, что меня увидели. Чтобы они не плакали, я им обещал, что снова в гости приеду и научу окапываться сапёрной лопаткой.
А в автобусе, чтобы согреться, я накинул на плечи "арафатку". И вся наша еврейская группа как-то замолчала и как-то нехорошо отодвинулась от меня. Живы всё-таки предрассудки.
"Люди - глупые. PEOPLEAREFOOLISH". Метакардия Филия Дель Гардия - хранительница ключей от Храма Гроба Господня, палестинка, бенедектинка.