Аннотация: Молодой мужчина, переехавший в чужую страну и трагически потерявший там жену, находит способ связаться с погибшей. Тем временем где-то на другом конце света маленькую девочку измучила болезнь. Между двумя этими событиями есть мистическая связь...
Выгон Лия-Роза
Пробка
Джен пила горячий чай, старательно зажимала подмышкой градусник и смотрела мультик. Мультсериал рассказывал о забавах детей на детской площадке, вечно не слушающихся своих родителей.
По собственному опыту о таких играх она знала мало. Джен была из тех болезненных детей, которые вроде не страдают ничем хроническим и серьезным, но каждый месяц по неделе сидят дома с температурой. Джен чуть не умерла в детстве и прошла много врачей. Наконец родители смирились с тем, что у дочери слабый иммунитет, накупили витаминных комплексов, жаропонижающих, установили кабельное, и жизнь потекла дальше. Сначала девочке нравилось, что мама остается с ней дома, что можно целый день смотреть мультики. Но временами Джен становилось скучно делать одно и то же.
Джек постукивал пальцами по шероховатому рулевому колесу. Мужчина на заднем сиденье уткнулся в смартфон. Разумеется, турист. Он с облегчением плюхнулся в такси Джека, подоспевшее к аэропорту как раз тогда, когда натиск коршунов-частников стал просто невыносимым.
Так они и ехали: клиент уставился в телефон, водитель на бесконечную вереницу красных задних фар. Вернее, так они и стояли. Час пик, шесть вечера, и многокилометровые пробки тесными кольцами сжимали Джакарту.
Джек согнул в локте левую руку и взглянул на наручные часы. Джамал, конечно, работает допоздна: туристы заглядывают к нему вечером, хорошенько набравшись, ошалев от огней, цветастых машин и торговых лавочек, длинных высоток и приземистых музеев. Этого-то Джеку видеть и не хотелось. Все эти люди, проездом атаковавшие Джакарту, нагоняли на него тоску.
Машина впереди, модный белый мерседес, плавно сдвинулась на полметра. Джек послушно повторил тот же маневр. Он представил, как сотни машин в этой цепочке сделали одно и то же движение, будто бараны, ждущие своей очереди на заклание.
Огромный город, полный исторических зон и удивительных развлечений, сузился до забитой дороги и гудящих железных коробок.
Еще чуть-чуть, подумал Джек. Еще пара часиков, он придет к Джамалу и поговорит с Эвелин. Или со своим воображением: черт его знает. Джек продвинул 'голубую птицу', свое такси, еще на полметра вперед в этом вечном и бессмысленном перелете из Восточной Джакарты в Северную.
У Джамала в лавке было темно, душно, пахло едкими благовониями и часто потом. Тесное помещение было заставлено символами совершенно разных верований и религий: исламские полумесяцы, фигурки будды, цветастые полуживотные, несуществующие в природе. 'А вообще, какое духам дело, куда приходить?' - говорил Джамал и посмеивался. Он улыбался всегда как-то недобро, оскалом, как люди, которые смеются только для того, чтобы угодить собеседнику, осознанно растягивая губы и обнажая зубы. Дело, как казалось Джеку, было не в злобности, а в отстраненности: Джамал словно бы хотел дать понять, что настроен дружелюбно, но улыбку для этого он считал необязательной.
Первый раз, когда Джек забрел к Джамалу, несколько лет назад, его сухое лицо и улыбка-оскал казались ему причудливой и саркастичной игрой света, тени, судьбы. В тот день Джек понял, что его жена умерла, хотя она погибла от рук насильников за месяц до того.
Джек вез молодую парочку. Многочасовая пробка наскучила парню с девушкой. Они обнимались и целовались, хихикали и делали фотографии на телефон.
Разумеется, на улицах Джакарты Джек не мог избежать шумной счастливой молодежи. Со смерти Эвелин он не обращал внимания на них, не видел вообще ничего. Не эти влюбленные ребята разбудили его горе: оно проснулось случайно, как бывает именно тогда, когда ты перестал скорбеть и решил, что можно жить дальше, когда уже даже коришь себя за то, что воспоминания тускнеют. Дождь хлестал по машинам, рассекая облака выхлопных газов; парень увлеченно сжимал талию девицы; и Джек понял, что Эвелин умерла. И самое-то страшное было то, что по инерции он жил дальше, тащился по запруженной дороге и переключал радиостанции.
Вечером после работы он напился и гулял по старому кварталу в голландском стиле. Ноги сами принесли туда, где они с Эвелин торчали днями напролет после переезда в Индонезию. Он примерял на нее аляпистые шляпы и спрашивал, не хочет ли она выйти в этом завтра на подиум, а, красотка? Нет, красавчик, тебе это пойдет больше, приходи на показ мужской коллекции, отвечала она, ехидно подмигивая.
- Эй, эй, эй! -Джек услышал отрывистые крики, будто погонщик понукал собак. Тут же он отскочил в сторону, увидев, как слепящие фары застили все пространство. Отпрыгивая, он запнулся о какую-то деревяшку и рухнул. Бутылка разбилась, вылетев из рук. 'Еще одну надо купить', - подумал Джек. Эта мысль освободила его от гнета горечи. Так же, как днем он понял, что Эвелин умерла, он понял сейчас, что со временем сопьется. Значит, все решено. Какое облегчение.
Джек встал на четвереньки, затем в полный рост. Он увидел очередь возле небольшого желтоватого здания с единственным окном, притулившегося поодаль от белых зданий с красной черепичной крышей. 'Отлично, выпивка', - промелькнуло в пьяном мозгу. Джек подошел к лавчонке и пристроился за двумя смуглыми женщинами.
Двигалась очередь удивительно медленно.
- И тут п-пробка! - воскликнул Джек и расхохотался. Две женщины покосились на него.
Надо было уже бросить этот магазинчик и пойти в другой, но Джек был слишком пьян и слишком привычен к бездумному ожиданию. Вокруг витало монотонное жужжание двигателей и голосов.
Наконец женщины оказались у самой двери лавчонки, и к ним вышел пожилой мужчина. Они о чем-то спросили его и явно не договорились. Их тучные спины сползли вбок и исчезли. Джек помотал головой со звуком: 'б-р-р!', как мокрый пес. Картинка слегка сфокусировалась.
- Семь долларов, дружище, и заходи. Ты, я вижу, сейчас и сам можешь узреть хоть дьявола, хоть ангела, зачем тебе я, - сказал на ломаном английском старик. Он протянул руку, не ожидая ответа на свой шутливый вопрос. Джек порылся в карманах, вытащил десятку и вложил в сухую ладонь. Та проворно смяла бумажку и отдернулась. Старик нырнул в свою лавочку, Джек последовал за ним, ударившись плечом о косяк.
От запаха лаванды и воска в густом воздухе Джеку тут же стало дурно. 'Если отключусь тут, ограбят и убьют. Ну и Слава Богу', - подумал он, хотя кроме старика в комнатке никого не было видно.
- Садись, - старик указал на простой деревянный стул с круглой спинкой, придвинутый к пустому столу с такой же круглой столешницей. Джек плюхнулся. Каждый вдох оставлял в горле колючий осадок.
- С кем хочешь пообщаться? - спросил старик, не глядя на Джека. Тот какое-то время молчал, потом, решив, что это у старика такая забава, сказал:
- С джин-тоником или с ромом.
Старик улыбнулся своей гротескной, неестественной улыбкой.
- Могу устроить, потому что хороший джин-тоник давно мертв.
Для Джека все это звучало случайным набором слов. Он тупо уставился в покарябанную столешницу.
- Сынок, с чьим духом ты хочешь поговорить? Брата, матери? Только не Гейтса. Вряд ли ты читал, но снаружи висит табличка: могу вызвать только твоих близких.
- Ты что ли этот... экстрасенс? - Джек икнул.
- Медиум. А ты что думаешь, что попал в бар? Вот дела, сынок.
- Я, наверное, пойду, - осторожно сказал Джек. Его сковал глупый суеверный страх, и чем более шарлатанским ему казались худой старик и первобытная обстановка, тем сильней страх нарастал, перехлестывая даже противный комок в горле и пьяную беззаботность.
- Ты же отдал мне деньги, сынок. И тебе явно не помешает поговорить с кем-то. Не смущайся.
- Если ты экстрасенс, то знаешь, с кем я хотел бы поговорить, - Джек агрессивно подался вперед, качнувшись на стуле.
- Медиум. Не могу, я не читаю мысли. Я только помогу тебе найти путь к человеку, к которому у тебя тянется душа. Если не хочешь, пожалуйста. Отправляйся в бар, другие туристы ждут.
- Я не турист, я здесь живу, - сказал Джек. Голос свой он слышал будто издалека. У слов был пресный вкус, он не отличал собственную правду от лжи.
- Тогда понятно. Этот город сводит с ума, - старик мечтательно поднял глаза к потолку, под которым курились тонкие спирали дыма. Джеку показалось, что этот жест - и есть настоящая улыбка медиума.
Джек встал. Чтобы не шататься, ему пришлось опереться на столешницу. Старик перевел взгляд на него.
- Деньги тебе я не верну. Что отдал добровольно, нельзя возвратить.
Джек сжал правый кулак. Руки чесались проучить наглого индонезийца, возомнившего себя философом. Но Джек не был человеком, впадающим в слепую ярость: в тугом коме из отчаяния и ненависти блеснула мысль, как мелкая рыбешка, случайно попавшая в сеть с крупными рыбинами: 'меня депортируют отсюда или посадят'.
- Забирай, - рявкнул Джек. Однако уходить не спешил. Десятка была последними наличными деньгами, и болтаться по улицам наполовину протрезвевшим, очнувшимся от забытья, казалось невыносимым.
- Тебе нужно поговорить с женщиной. В тебе очень много злости. Женщина смягчит тебя. Есть в том мире женщина, которую я мог бы вызвать?
Джек сел обратно на стул и закрыл лицо руками. Под ладонями он крепко зажмурился, чтобы прогнать подступившие слезы. Когда он отнял руки, лицо его, как ему казалось, было бесстрастным.
- Что ж, вызови мою жену. Если бы я знал, что ее можно вернуть за десятку! - Джек расхохотался тем раскатистым глумливым смехом, за каким мужчины всегда скрывают истинные чувства. - Кстати, она бы не вышла на люди меньше, чем за пятьсот. В эту каморку особенно.
- Певица? - старик опустился на другой стул напротив.
- Модель.
Старик протянул сморщенные руки ладонями вверх.
- Ну же, возьми меня за руки, сынок.
Джек вздохнул и повиновался. Прикосновение теплых сухих рук успокоило его. Он принюхался к благовониям, которые уже почти перестал замечать.
- Закрой глаза, подумай о жене. Из контакта не выходи. Ты можешь ощутить...как это сказать...падение, как когда во сне летишь в пропасть, понимаешь? Держи мои руки все равно.
Джек опустил веки. В висках стучало, тяжелого воздуха хватало ровно для того, чтобы не задохнуться. Клонило в сон, и, представляя Эвелин, думая о том, что она бы высмеяла этот его случайный поход к медиуму, о том, что она была своенравной и уверенной в своей вечной молодости и красоте, о том, что он любил ее за эту легкость, этот оппортунизм, что теперь он совсем один в чужой стране, держит за руки местного мага...
Джек дернулся. Сердце колотилось, будто отбивая ритм крошечным солдатам, которые рывками тащили его, Джека, как Гулливера, из сна, в котором он сорвался куда-то вниз.
- Она здесь, сынок, - сказал старик неожиданно басовитым, помолодевшим голосом.
Джек рефлекторно повертелся по сторонам. Он увидел только комод с латунными ручками, в которых отражалось продолговатое пламя свечи, другой комод, на котором свечи и стояли, и две фигуры, свою и медиума, в маленьком зеркале, закрывающем окно изнутри.
Джек воззрился на старика, ожидая, что будет дальше.
- Говорит что-то про... птицу какую-то. Говорит, бросай летать птицей.
Джек мотнул головой.
- Показывает картинку... Какой-то парк, что ли. Не здесь. Утки. Кольцо. Два кольца, одно на тебе сейчас. Она была счастлива. И потому что утки, и кольца. И потому что скоро еще одна птица. И Индонезия. И свет, много света...как прожекторы.
- Довольно! - Джек сообразил, что все еще держит старика за руки. Он резко расцепил пальцы.
- Я не знаю, как ты это делаешь. Может, прочитал о ней в интернете... не важно. Незачем за паршивую десятку ломать комедию и травить мне душу. Я ухожу.
Тогда Джек развернулся и покинул лавку медиума. А через неделю вернулся опять. Он нервно поворачивал на пальце обручальное кольцо, когда старик пригласил его внутрь. В этот раз Джек задавал вопросы, и старик (Эвелин?) путанно, но неизменно правильно отвечал, упоминая те события, предметы и места, которые были дороги Джеку с Эвелин.
Через пару месяцев Джек обнаружил, что ему необходимо посещать медиума. Он не знал, как относиться к его 'способностям'. Старик попросту напоминал Джеку о лучшем, что бывало в его жизни. Он стал невольным участником их с Эвелин истории, а значит, другом Джеку. Иногда медиум или Джек не были настроены на общение с миром усопших: тогда они пили кофе, курили кальян и болтали.
- У Эвелин была мечта, и я очень хотел, чтобы она исполнилась. Поэтому сел тут за баранку. Баранку, машина - Джек покрутил перед собой воображаемый руль. Старик закинул ногу на ногу и медленно кивнул, выпустив облачко кальянного дыма. - А теперь... - Джек махнул рукой и замолчал.
- Теперь ты замер, - дополнил Джамал и передал Джеку узловатый шланг кальяна. - Нехорошо замирать, когда сердце еще идет.
Джек пожал плечами. Попытался подумать об Эвелин, но ее образ досаждал. Он втянул в легкие сладковатый дым, широко расставил ноги и прикрыл глаза.
Джен подтянула ноги к груди и вжалась в стенку, чтобы ее тень не заползла в косой прямоугольник света, падающий из двери родительской комнаты. Из кровати, где она лежала в компании книжек, градусника и плюшевого щенка Чейза, Джен выманил ожесточенный спор родителей.
- Домашнее образование! Ты, верно, дорогая, сошла с ума! Можешь сколько угодно смотреть эти свои шоу про воспитание, но, прошу, не губи ребенка.
- Я только хочу как лучше, Митчем...
- Я знаю. Мы оба хотим, чтобы наша дочь была счастлива. Но ты что, хочешь сломать ребенку жизнь?
- Мы все перепробовали. Что еще можно...
- Это отвратительная идея.
- Почему?
- Я уже все сказал. Джен не будет видеться с другими детьми, играть с ними. А кто будет сидеть с ней дома? Я не позволю сделать ребенка асоциальным.
- А как она ходит в садик? Полмесяца там, полмесяца дома! Считай, мы уже на домашнем обучении.
Родители ненадолго замолчали. Джен затаила дыхание.
- Мы еще поговорим об этом, мне завтра рано вставать.
Зашуршало одеяло. Джен поднялась на затекших ногах и стала красться в свою комнату. Босые вспотевшие ступни слишком громко отлипали от пола при каждом шаге. Возле своей комнаты Джен ускорилась, побежала и нырнула под одеяло, случайно отшвырнув Чейза. 'Мы не пойдем в школу', - сказала она щенку, вернув его на законное место у себя на груди. Девочку лихорадило не только от температуры, но и от подступающих рыданий.
В четверг Джек взял выходной. Пять лет подряд они со стариком встречались в лавке, где он торговал сувенирами и вызывал духов. Фразы от Эвелин, ее увещевания и воспоминания, кальян и дрожащее пламя свечи: все это стало ритуалом, благодаря которому Джек держал связь не с потусторонним миром, а с реальным. Показалось вдруг, что надо бы встретиться в другой обстановке.
Джамал, казалось, ничуть не удивился предложению выбраться на пляж. Он закрыл лавку и встретил Джека в забавных цветастых шортах и рубашке. Его движения на людной улице выглядели неловкими, глаза под набрякшими веками слезились.
На пляже было шумно. Худые ребятишки носились друг за другом по линии прибоя. Дама в солнечных очках постоянно придерживала широкополую шляпу, норовившую сорваться. Доносилась индонезийская, английская, славянская речь.
Джек и Джамал молча грелись. Джамал подставил солнцу смуглое, по-старчески морщинистое тело и, похоже, уснул. Джек сначала даже испугался, что тот не дышит. Джек смотрел на водную гладь, переходящую в высокое голубое небо.
Минут через двадцать Джамал приоткрыл глаза. Джек протянул ему стакан газировки. Старик выпил, не торопясь, и причмокнул губами.
- Как ты узнал, что у тебя дар, Джамал?
Старик будто не понял вопроса. Потом осклабился и ответил:
- Я всегда вызывал предков, когда мне было нужно. Потом только узнал, что это, как ты говоришь? 'Дар'. Что это не все могут. Ну и стал этим зарабатывать. Если боги дали мне такую возможность, разве она хуже, чем сильные руки или мудрая голова? Иногда, - Джамал сгорбился, придвинулся к Джеку и хихикнул, совсем как ребенок, - иногда я просто говорю туристам то, что они хотят слышать. Необязательно же вызывать духов, чтобы просто порадовать человека за его семь долларов, - медиум прицокнул и продолжил, отвечая на незаданный вопрос Джека, - с тобой - нет. Тебе нужна эта женщина, и ты нужен ей, поэтому я зову ее, когда ты приходишь. Она так привыкла приходить...Что иногда сама просится. Когда тебя нет. Я прошу ее ждать.
Джек ухмыльнулся. За Эвелин нужно было ухаживать, пусть банально, но красиво, быть лучше других ее поклонников. Теперь она сама мечтала о встрече: какая ирония!
Джек планировал еще многое разузнать о Джамале, но солнце пекло, дети визжали, и говорить не хотелось. Старик снова уснул, а Джек впал в подобие транса, вглядываясь в черту между небом и морем до рези в глазах.
Вечером мужчины собрали полотенца, переоделись и загрузились в машину Джека.
Обратный путь обещал занять много времени. В Джакарте наступил час пик, и дороги закупорились. Джек нахмурился. День с Джамалом подарил ему ощущение спокойствия, а напряженная дорожная ситуация выдернула из-под него это умиротворение, как коврик.
- Джамал, - Джек облизал губы и посмотрел по сторонам. Машины, машины, машины... - Помнишь, ты говорил, что духам, в общем-то, неважно, куда приходить?
- Не совсем так, сынок. Они не пойдут туда, где им было плохо.
- Но это не обязательно должна быть твоя лавка, верно?
- Конечно. В детстве я, бывало, залезу на дерево и там говорю с дедушкой...
- Позови для меня Эвелин, сейчас? Сможешь?
Джамал почесал щеку.
- Не знаю. Тут людно. Громко. Я попробую.
Джек вцепился в руль и следил в зеркало заднего вида за тем, как старик шевелит губами, обратив взор вверх, сквозь машину, к васильковому небу.
- Она тут. Говорит, что очень любит, как быстро ты водишь.
Джек помолчал. Он привык просто чувствовать присутствие Эвелин, не задавая вопросов, слушая то, что она сама передавала через Джамала. За эти пять лет она часто повторялась, как сломанная пластинка. Очевидно, духи возвращаются к одним и тем же воспоминаниям, важным для них. Иногда дух Эвелин говорил о трагическом дне, когда она погибла. Слушать это было больно. Но Джек принимал это как наказание за то, что не уберег девушку. Он сознавал, что ничего не смог бы сделать, но все же отчаянно мечтал мистическим образом вернуться в прошлое и оказаться в том переулке, где двое уродов...
- Говорит, ты думаешь о плохом. Не хочет, чтобы ты думал о плохом.
Оглушительный гудок разорвал воздух. Какой-то нахал подрезал Джека, пытаясь выгадать лишние полметра и перестроиться в другой ряд.
- Чтоб тебя! Она еще здесь, Джамал?
- Да. У нее смелый дух, ее мало что пугает.
- О плохом... - Джек рассмеялся. Столько раз Эвелин не воспринимала всерьез его рассуждения об экономии и серьезности. 'Зачем о плохом, котенок?', - спрашивала она, целуя его в щеку. И он и правда забывал о денежных проблемах, о неизвестности, о ссорах в семье.
- Порой нужно думать о плохом, Эвелин. Ты не думала о плохом. А оно с тобой случилось. И что, чем же тебе помог твой оптимизм? - Джек хлопнул ладонью по рулю. Представил, как Эвелин помрачнеет, положит ногу на ногу и не станет разговаривать с ним час или два. Как откажется заниматься с ним сексом, сославшись на ранние съемки, а потом сама бросится в его объятия перед этими самыми съемками.
- Ты кричишь. Она не любит, когда ты кричишь.
- Фантастика. На меня обижается призрак. О, черт... Здесь мы застряли надолго.
Джек откинулся на сиденье. Потер виски. Джамал сидел с закрытыми глазами, казалось, он даже не дышал, как на пляже, во время дремоты.
- Эвелин. Эвелин. Перестань.
Джамал молчал. Значит, не отзывалась Эвелин.
- Я не могу не думать о плохом. Хм, вот она... ты непременно хотела цветы всюду на свадьбе, хотя на них ушла уйма денег. Хотя, конечно, они выглядели очень красиво, - Джек нажал на кнопку стеклоподъемника. Жужжание моторов стало приглушенней.
Джен пробормотала что-то о цветах, машинах и свадьбе, а потом начала задыхаться. Девочка судорожно хватала ртом воздух, широко расширив глаза, в которых застыло пугающее отсутствующее выражение. Элен схватила дочь за плечи, огляделась по сторонам, словно в надежде спасти ее своими силами, а затем позвала на помощь. Врачи уже бежали. Медбрат вывел Элен из палаты. 'Мы должны провести интубацию, пожалуйста, вам необходимо покинуть помещение'.
Элен стояла снаружи, отделенная от борьбы за свою дочь белой дверью с номером '15'. Бледное лицо Джен, назойливый писк приборов и эти слова бескровным губами: 'цветы - это красиво... Свадьба должна быть красивой...'. Сознание Элен раздвоилось: его разумная часть пыталась отогнать страшные видения и сконцентрироваться на молитве, а эмоциональная подсовывала их снова и снова, распаляя боль. Элен опустилась в кресло, стоящее в коридоре. Из палаты Джен доносились отрывистые команды.
'Девочка болезненная. Это должно было когда-нибудь случиться', - ввернуло сознание, как шкодливый ребенок, за которым не уследили. Элен закрыла лицо руками и заплакала. 'Не смей, не смей так думать!' - приказала она себе. 'Митчем не успел попрощаться, не успел', - снова бросило сознание. В полутора метрах, за белой дверью, ее дочь задыхалась, и все, что женщина могла сделать, - это бороться с отрывистыми воплями ставшего чужим от испуга разума.
- Она здесь?
- Да, по-прежнему.
- Как часто я мечтал быть с ней рядом во время этих пробок. Не листать ленту в телефоне, не слушать радио, - Джек с силой надавил на кнопку магнитолы, - просто быть. Время зря, все мы здесь стоим, да, все, - он снова опустил стекло, впустив горячий воздух, - и время наших жизней идет впустую!
Люди в соседних машинах бросили быстрый взгляд на Джека.
- Она здесь, с тобой, сынок. Позволь нам с ней помочь тебе, ведь для того ты и...
- Будь она здесь, она бы мне дала подзатыльник, - сказал Джек. Машинально он подтягивался к багажнику впереди едущего автомобиля, когда пробка двигалась. - Будь она здесь, она возмущалась бы, что мы опоздаем.
- Дух отличается от присутствия во плоти, Джек...
- Я пять лет стою в пробках, стоял вчера и буду стоять завтра, - сказал Джек и замолчал.
- Эвелин все еще здесь?
- Да.
Джек двигал желваками. Реальное или мнимое общество духа раздражало его. Чтобы не оскорбить память об Эвелин, он старался не думать обо всем, что, как ему казалось, не относилось к любви, о мелочах, которые загрязняли ее образ: эгоистичность, щербинка между зубами, неуступчивость, привычка лезть в его почту. Теперь он все же выудил их со дна памяти, и это оказалось...
- Чертовски хорошо! Чертовски хорошо думать о плохом, - сказал Джек и снова включил радио. Играла индонезийская попса с неистребимыми этническими нотками.
Эвелин умерла, и с ней ушли все терзания страсти, какие сопровождают живые чувства. Осталась констатация факта, удовлетворяющая, как выполненная работа, как до конца заполненный бак с бензином: Джек любил Эвелин.
- Джамал?
- Да.
- Попроси ее уйти.
- Ей точно не понравится.
- Я знаю.
Джамал сощурил глаза под набрякшими веками, прошептал что-то.
- Она уходит. Теперь вызвать ее будет сложней.
- Пусть.
Джамал посмотрел наверх и вбок. Джек усмехнулся этому аналогу улыбки.
Он довез старика до его дома. По пути Джамал снова задремал, а Джек подпевал магнитоле и подсчитывал в уме свои накопления. Сам того не сознавая, он организовал эту поездку для того, чтобы принять окончательное решение. Возможно, помимо зацикленных воспоминаний, Эвелин, наконец, передала ему самое важное из того, чем обладала, - смелость. Джек чувствовал самодовольство, словно не уступил ей в какой-то ссоре, чтобы поддеть, раззадорить. И ему казалось, что где-то в стране духов Эвелин сейчас изображает обиду, но на самом деле гордится тем, что ее мужчина - как бы она сказала...? - 'упрямый узколобый баранчук'.
Подъехали к многоквартирному дому, где жил медиум. Джек мягко растолкал старика и помог ему вытащить из машины сумку с полотенцем, шлепанцами и плавками.
- До встречи, сынок, - Джамал пожал Джеку руку. Джек сухо улыбнулся, кивнул. А потом обнял все еще сонно моргающего старика.
- Спасибо, Джамал.
Старик развернулся и побрел к дому. Джек подумал, что Джамал, наверное, умрет лет через десять. Может, раньше. Будет ли его дух кто-нибудь вызывать? Он решил, что больше никогда не обратится к медиуму и уж точно не станет общаться с духом Джамала. Достаточно воспоминаний о его хриплом голосе, душной лавке и неестественной улыбке. Просто однажды у него был друг, старый медиум. И это было здорово.
Джек ехал по ночной дороге в аэропорт. До рейса было еще двенадцать часов. Ряды фонарей сливались в размытые цепочки, будто кто-то взметнул горящий хлыст прямо перед глазами. Джек выжимал все, что мог, из своей колымаги. Джакарта не спала, но основной поток людей схлынул, так что останавливался Джек лишь на перекрестках. Впервые за много лет ему не нужно было торопиться ни на вызов, ни к Джамалу, ни домой, чтобы успеть выспаться. Поэтому-то он и мчался на всех парах. Впереди были только пятнистый от фар асфальт и самолет домой.
Джен гордо вышагивала по зеленым и желтым листьям с бурыми крапинами. Папа держал ее за руку, мама шла рядом. На миг она стушевалась, увидев множество галдящих детей и нарядных взрослых, но любопытство оказалось сильней. Джен прибавила шагу.
- Полегче, тянет меня, как волкодав, - засмеялся папа. Джен обернулась и широко улыбнулась ему. Фигура отца заслоняла фрагмент облачного неба.
Во дворе толпились новоиспеченные школьники. В глазах рябило от портфелей и нарядов.
- Вон твоя учительница, миссис Брент, - мама присела и показала в сторону миловидной женщины средних лет в платье телесного цвета. Она наклонилась к группе детей, с шеи свисало ожерелье из крупных камней.
Папа подвел Джен к миссис Брент. Джен поздоровалась:
- Здравствуйте. Мама сказала, вы - моя учительница.
- Да, я буду тебя учить. Какая у вас бойкая девчушка. Будешь так же отвечать на уроках? Мы уже сегодня будем считать, читать и немножко поиграем, - спросила учительница.
- Конечно, - ответила Джен, не моргнув.
Папа наклонился и положил руки на плечики Джен.
- Веди себя хорошо. Вечером мы тебя заберем.
- Я хочу всегда ходить сюда! - объявила Джен.
Папа с мамой быстро переглянулись.
- Разумеется, дорогая. Ты теперь долго будешь сюда ходить.
Джен испустила что-то вроде победного клича и побежала к своим одноклассникам. Спустя пять минут миссис Брент повела детей в школу. За ней потянулись остальные учителя со своими классами.
- Хорошо бы она хотя бы первые пару недель продержалась, - вздохнул Митчем, когда вся разношерстная толпа скрылась за дверями двухэтажного желтого здания.
Вечером Джен вернулась, полная впечатлений. Еще на пути домой она без умолку болтала о том, на какие вопросы учительницы ей удалось ответить, как ее перебил противный мальчик с первой парты, как ее красивая тетрадка понравилась Кристине...
- А после уроков у нас была физкультура!
Митчем два раза моргнул: он всегда так делал, когда нервничал. Элен ласково улыбнулась.
- И что было на физкультуре, доченька?
- Я пробежала из одного конца зала в другой быстрее всех! - Джен крутилась на месте, хлопая себя вытянутыми руками по бокам. Ее щеки заливал румянец.
- Ну... - начал было Митчем. - Замечательно, - в итоге сказал он и обнял дочь. Девочка засмеялась, и он не устоял от соблазна начать ее щекотать.
- Г-р-р-р! - мужчина изобразил хищника. Джен верещала, хихикала и подныривала под руки отца, пытаясь сбежать.
- Накрою на стол, - сказала им Элен и направилась в кухню. Пронзительный визг дочери стоял в ушах. Элен оглянулась: девочка каталась по полу, а Митчем щекотал ей живот. Не верилось, что пару месяцев назад Джен перенесла тяжелейшую пневмонию. Воспоминания об этих днях ранили Элен. Слава Богу, через неделю после выписки девочка уже постоянно спрашивала, когда можно будет отправиться в школу.
'Новая обстановка творит чудеса. Митчем был прав: общество других детей оздоровит ее', - подумала Элен, отгоняя рукой горячий пар от духовки и болезненные воспоминания. От смеха Джен и рычания Митчема закладывало уши.