Мерный перестук колес и легкое покачивание вскоре усыпили меня. В чуткий сон временами врывались протяжные гудки и далекий металлический женский голос: "Скорый поезд гу-гу-гу отправляется гу-гу-гу пути". Толчок! И опять тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук-тук, тук-тук-тук...
И неожиданно рядом глухой стук. "Откройте, пожалуйста!" - тоже женский голос, только близко, приятный, мелодичный.
- Ой! Сейчас! - подскочила я с постели и, опустив ограничитель, стала оправдываться: - Я же была одна, вот и закрылась.
- Здравствуйте, - внося перед собой объемную сумку, шагнула в купе невысокая женщина. - Простите, что разбудила. Где можно свет включить?
Я зажгла верхний и вернулась в постель. Попутчица огляделась - ее лицо в ореоле светлых волос, с красивым рисунком чувственных губ и темными бархатными глазами, было бледным. Она спрятала багаж под полку, сняла короткий кожаный плащ и оказалась в узкой юбке до колен и светлом облегающем свитере. Я с завистью подивилась ее изящной фигуре и стройным ногам. Женщина продолжала сосредоточенно устраиваться: застелив постель, накинула легкий халатик, стащила юбку под ним. Наконец свет погас, и она улеглась напротив.
Спать вдруг расхотелось. Над дрожащими занавесками в темном прямоугольнике окна, нарастая, вспыхивал свет, ослепляя и завораживая, и незаметно исчезал во мраке. Пройдет эта ночь, и завтра я окажусь в городе моего детства. Там начнется новая жизнь: найду работу, обрету новых знакомых, научусь жить без него, далеко от него и от мучительных терзаний, как поступить. Предатель! Как он мог мне изменить! Никогда не прощу! Ни-ког-да! Такое нельзя простить! Правильно решилась, пока он в командировке, одним махом разрубить все путы. Вернется, а вместо меня письмо: "Тебе нет прощения! Меня не ищи!"
- Вы тоже не спите? - приподняла голову попутчица.
- Наверное, выспалась, - ответила я.
Она села, закутавшись в одеяло, оперлась о стену. Свет временами озарял ее тонкие черты, скользил по волнам светлых волос.
- Так тревожно на душе, - вздохнула она. - Домой еду - дочка вызвала, младшая. У старшей в гостях была, с внучкой знакомилась, - дрогнули губы в улыбке.
- У вас внучка? - удивилась я. - Вы такая молодая! Не верится!
- Многие не верят, - без кокетства сказала она, повернувшись ко мне. - Мне сорок четыре, старшей дочери двадцать четыре, а внучке два месяца. Так что все как у всех...
Женщина помолчала и снова заговорила, тихо, будто сама с собой:
- Всего две недели у Ани гостила, а тут у мужа инфаркт - вчера Светочка, младшенькая, позвонила. В больнице он. В реанимации. Врачи говорят: состояние средней тяжести, стабильное.
Она посмотрела вверх за окно, и ее точеный профиль в слабом свете луны на фоне темной стены напомнил мне мамину камею.
- Не пойму, почему это произошло, - зазвучал опять тихий голос. - Он ведь молодой. Еще нет сорока.
- Вы не волнуйтесь, он же под присмотром врачей. Все обойдется, - сказала я, тоже завернувшись в одеяло и прислонившись спиной к стене. - Может, вам снотворное дать? Отдохнете. Оно слабое, гомеопатическое.
- Да, пожалуй, - согласилась она.
Я дотянулась до бутылки с минералкой, налила в пластиковые стаканы воды и достала из сумочки таблетки. Мы приняли лекарство и остались сидеть почти в темноте, каждая думая о своем.
- Знаете, как мы с ним познакомились? - прервала она молчание.
Было скучно, и я предложила:
- Расскажите.
- Мне было тогда двадцать шесть лет, дочке Анечке шесть, - неторопливо начала она. - Жили мы втроем с мамой на Ставрополье, в маленьком городке. Мой муж (он был старше меня на шесть лет) отсидел уже два года из пяти. За драку. Нрава он был злобного, рука тяжелой. Раньше мне самой от него не раз доставалось за мелочи. Спросите, почему не ушла от него? Боялась, и не только за себя. Когда осудили его, для нас началась другая жизнь, без страха и унижений. Грешно говорить, но я радовалась спокойной и тихой жизни без мужа, даже нужда не очень беспокоила. В общем, жили мы бедно, но счастливо. Вот тогда подруга собралась везти цветы на север для продажи и меня уговорила. Мол, родственники пишут, что можно на этом хорошо заработать. Мы заняли деньги на билеты, срезали все хризантемы, астры и дубки в своих дворах, упаковали их, чтобы не повредить, и перед первым сентября полетели к тетке подруги.
Рассказчица потянулась к пластиковому стаканчику и допила воду. Поправив сползшее с плеча одеяло, она продолжила:
- По-моему, в первый же день вынесли цветы на рынок. Узнали им цену и стали продавать. Помню, вначале торговля шла хорошо, а потом ... никак, ни одного цветочка. Все проходят мимо. Мы решили: на первый раз достаточно, стали собираться. Не знаю, откуда появился паренек... Молоденький такой, небольшого роста, худенький - на девушку похож. Представляете, глаза синие-синие, светлые кудряшки, румянец на щеках... Я вас не утомила?
Я покачала головой, украдкой зевнув.
- Спрашивает, сколько стоит букет. Я ответила. Он купил цветы и мне протягивает. "Это вам", - говорит. Я растерялась и взяла. Вот так мы и познакомились. Славик помог нам донести сумки, узнал, где мы остановились. На следующий вечер он нашел нас на рынке и опять купил у меня букет, чтобы подарить мне. На третий вечер все повторилось. Подружка стала смеяться надо мной, что мальчишку в себя влюбила. Меня уже саму тревожило его внимание, и я стала его гнать. Он как-то по-детски сказал, что влюбился и не может без меня жить. Я рассмеялась и спрашиваю, закончил ли мальчик школу. А он не обиделся. Оказалось, ему двадцать два года, он уже отслужил и год работает на стройке. Помню, я тогда открыто издевалась над ним, смеялась над его нежной внешностью, ростом, наивностью - до сих пор стыдно. Я все-таки прогнала его, и он уходил как побитый. На следующий день мы с подругой должны были лететь домой. Но случилось так, что домой я вернулась через четыре месяца и только благодаря Славе.
- А что же случилось? - заинтересовалась я.
Грохот встречного поглотил слова женщины. Я раздвинула занавески: мимо пролетали темные окна, унося другие истории и чужие судьбы. Также внезапно наступила привычная тишина с сонным бормотаньем вагонных колес. Я повернулась к попутчице:
- Как звать вас? Я - Лена.
- Да, конечно, разговариваем, а не познакомились. Я Надя.
- Надежда и Слава. Очень символично. И почему вы не улетели в тот день домой?
- Сбила меня машина - вылетела на красный свет. За рулем был сынок какого-то высокого милицейского чина. И ничего ему не было. А я четыре месяца с тяжелыми переломами обеих ног провалялась в больнице, перенесла четыре операции. И все это время рядом со мной был Слава: отпуск взял, чтобы кормить меня с ложечки, утки выносить. Не давал отчаиваться. Потом, когда вышел на работу, прибегал по вечерам. Он мне был сиделкой, матерью, массажистом, другом. Врачи грозились, что я не смогу ходить, а он им не верил. Надо сказать, что вначале я его очень стеснялась, прогоняла, сопротивлялась, как могла, даже плакала. А он не обращал на мои капризы внимания, продолжал бережно ухаживать за мной. Понемногу я привыкла и полностью подчинилась ему. До сих пор удивляюсь его настойчивости и упорству, с которым он вытаскивал меня из того ужасного состояния. Врачи выполняли свою работу, но положительных прогнозов не давали. Мне светила жизнь инвалида вдали от матери и дочери. Я все больше отчаивалась, и Слава решил вернуть меня домой. Не буду рассказывать, чего ему это стоило и как я радовалась встрече с мамой и дочкой...
Вскоре пришло письмо из колонии от мужа, что его досрочно освобождают. Вы не представляете, как я испугалась! Маму с дочкой отправили к родственникам в Ставрополь, а сами, конечно, остались. Да и куда я без ног... Прошла примерно неделя. Помню, Слава меня учил передвигаться на костылях... Сначала показывал, как надо ходить. Да так смешно! Потом меня поставил и подпер костылями с двух сторон. Тут и явился Борис. Стоит огромный, черный, небритый, желваки на скулах ходят, колючими глазами нас буравит. Шагнул ко мне - я от страха отпрянула и грохнулась на спину вместе с костылями. Славик бросился меня поднимать, а он стоял и смотрел на нас, как на букашек, с презрением. Потом сплюнул на пол и ушел. Недели через две мы получили повестку в суд о разводе. Испугался Борис с инвалидкой жить! Вот так! А я была рада этому. Сколько раз голову ломала, как избавиться от Бориса. А оно вот как все разрешилось.
В конце концов я встала на ноги: помогли, наверное, и родные стены, и любовь и забота мамы и дочки, но, конечно, больше всего упорство и вера в меня моего Славика. Сейчас вспоминаю, как он мне до боли делал массаж, как я плакала, молила о пощаде, ненавидела его временами, а он с упорством и терпением ставил меня на ноги. И поставил все же!
Когда я впервые сама с палочкой вышла на крыльцо, я поняла, что началась новая, счастливая, жизнь. С того дня я стала смотреть на Славика другими глазами, наверное, уже влюбленными. Теперь я видела в нем мужчину. А он действительно повзрослел: скулы заострились, кожа на лице обветрилась, детский румянец исчез, в движениях появилась степенность, а во взгляде - решительность. И кудряшек больше не стало, он безжалостно их состригал. Слава давно работал на стройке и тянул на себе всю мою семью. Думаете, я его полюбила из благодарности?
Надежда на минуту задумалась.
- Нет! - решительно заявила она. - Знаете, он каждый день совершал такие поступки, за которые его невозможно было не любить. Я так была счастлива: все живы-здоровы, дочь пошла в первый класс, любимый мужчина рядом! Но Славик настоял на свадьбе. Потом у нас родились двойняшки: сынок Сережка, точная копия отца, и доченька Светочка. Сейчас мой Славик - владелец строительной компании, Сережа и Светочка оканчивают школу. У нас очень красивый большой дом.
- Простите, а ваша мама?
- Мама, конечно, с нами. До сих пор "нянчит" двойняшек, - улыбнулась Надя. - Знаете, я самая счастливая женщина. Говорят, чувства с годами проходят, остается одна привычка, а я так люблю Славу! Как подумаю, что ему там плохо, он страдает, сердце разрывается от боли. Я не смогу без него жить, не смогу... - закончила она почти шепотом.
В призрачном свете блеснули ее глаза.
- А как ваши ноги? - спросила я, задернув на окне занавески.
- Спасибо, хорошо. Все зажило, даже шрамов не видно - люблю в коротких юбках ходить.
Она помолчала, потом грустно вздохнула:
- Как там Славик?
- А вы позвоните детям, чтобы успокоиться, - посоветовала я.
- А если они спят? Нет, не буду их тревожить. Они вчера перенервничали, пусть отдохнут. Да еще меня рано встречать - в семь приходит поезд. Дождусь утра.
- И правда, ночь уже. Почти два часа. Давайте спать, - предложила я, устраиваясь на постели.
Надежда осторожно опустила голову на подушку, свернулась калачиком, затихла. Я закрыла глаза и, слушая колыбельную колес, изо всех сил старалась уснуть. Сон, однако, не шел, зато перед глазами появился изменник муж, правда, еще совсем молодой, с лучистыми глазами и потрясающей улыбкой, от которой мне всегда не хватало воздуха и я готова была на все. Я задохнулась от восторга и открыла глаза. Куда все делось? Почему давно нет ощущения полета рядом с ним? Почему он смог мне изменить? Так больно...
Вагон качнуло на повороте, я повернулась к стене, растирая левую сторону груди. Что ж так ноет сердце?! Неужели мне жаль уезжать? Только вчера было легко и спокойно, а сейчас как будто ушло из жизни что-то неизмеримо важное.
Поезд замедлил ход, мимо поплыли фонари, с любопытством заглядывая в темное купе, плыли все медленнее, пока один не остановился перед окном. Послышались голоса, шаги в коридоре и глухой стук ограничителя.
- Проводник! Здесь закрыто! - пророкотал низкий голос.
- Ну, громче постучите! Там две пассажирки, - это уже голос проводницы.
Мне пришлось снова открывать дверь. В купе ввалились двое: крупный мужчина и высокий паренек. Они закинули багаж на верхние полки и через пару минут уже посапывали там же.
Я не заметила, как уснула, очнулась от шороха в купе - поезд стоял. Напротив горел ночник, попутчица надевала плащ и обернулась:
- Вы проснулись? Спасибо вам за внимание, сочувствие, - сказала она и, подняв тяжелую сумку, добавила: - Удачи вам.
- Вам удачи и всего хорошего! - я села и опустила вниз ноги, нащупывая туфли.
Надежда благодарно кивнула и вышла в коридор. Я прильнула к стеклу, надеясь увидеть ее родных. Под окном прошли, переговариваясь, двое пожилых людей, наверное, супружеская пара. Я прижалась щекой к прохладному стеклу: перед входом в вагон юноша со светлыми взъерошенными волосами и молоденькая тоненькая девушка с черным шарфом на голове обнимали мать. Все трое слились в едином горе, соприкасаясь лбами, руки их переплелись.
У меня защипало в глазах, и я отшатнулась от окна. Значит, не обошлось. Как она теперь без него?
Под вагоном лязгнуло, и он медленно тронулся в путь. Через четыре часа и я буду на месте... Далеко от ставшего мне родным города, где я встретила первую любовь, где остались мой дом и мои друзья. Как теперь жить без всего этого? Зачем жить? Ради чего? Без его голоса, нежных рук, улыбки?! Без его запаха, милых привычек и ласковых слов?! Один раз оступился, а я не простила! Но он же ЖИВ! ЖИВ! И это главное! Все остальное - ерунда. Что я наделала!?
Руки судорожно заметались по карманам плаща, телефон оказался на дне сумки.
- Лиля! Лилечка! - после нескольких гудков лихорадочно зашептала я в трубку и выскочила в коридор. - Слышишь меня? Прости, что разбудила, но очень надо! Очень тебя прошу, сходи к нам! Там на журнальном столике я оставила прощальное письмо - ты должна забрать его, выбросить, уничтожить! Понимаешь? Володя не должен его увидеть!
- Что-что? - долетел до меня сонный голос подруги. - Ты его простила? Ты возвращаешься?
- Да! Простила! Я не могу без него! Сходи сейчас к нам, пока он не вернулся из командировки! - молила я.
- Все! Поняла! Не переживай! Уже иду! - радостно заверила Лиля и отключилась.
Я набрала еще один номер.
- Лена? - послышался взволнованный голос мужа. - Что случилось?
- Ничего. Ты сейчас где?
- Уже подъезжаю. Через час буду дома. С тобой действительно все хорошо?
У меня отлегло от сердца.
- Не волнуйся, все нормально! Сейчас я в поезде, еду к маме. Хозяйничай без меня, дней через пять вернусь!
В трубке повисло молчание, только слышалось неровное дыхание.