Ничего не предвещало. Мы жили в районном посёлке Пермского края. Жили легко, по-городски, в полублагоустроенной квартире. Посёлок, по сути, представлял собой большую деревню, и народ имел домашние хозяйства, бани, сараи, хлева со скотиной и прочие атрибуты сельской жизни. Но начальство хотело, чтоб посёлок когда-нибудь получил статус города, потому настроило несколько десятков двухэтажек и даже один трёхэтажный дом. Нам, как молодым специалистам, дали квартиру в одном таком муравейнике. Ни грядки, ни кусочка земли вокруг дома, где что-то могло бы произрастать, не водилось. По-городски дома выглядели лишь внешне, отопление дровами, вода из колодца во дворе. Из благ цивилизации - дырка в выгребную яму прямо из квартиры, в остальном от деревенских домов никаких отличий. На счастье, в этом же посёлке жили мои дядьки и тётки, и у одних из них имелась своя баня, в которую мы и ходили по субботам.
В одну из таких суббот, после баньки, мы с дядькой уже решили выпить по завещанию Суворова по сто, да не успели. Мне стало плохо. И не просто плохо, а очень плохо. Живот скрутила такая сильная боль, что я прилёг на диван и не мог пошевелиться. Тётка, поначалу, приняв явление следствием угара в бане, пыталась бороться с ним нашатырным спиртом, но вскоре поняла, что дело хуже. В доме был телефон и она вызвала скорую. Где-то через полчаса появился знакомый мне эскулап - хирург Гена. Я знал практически всех районных врачей. Мы частенько пересекались на разных мероприятиях районного масштаба и совместных пьянках после них.
Эскулап потыкал в меня пальцем и изрёк:
- Надо госпитализировать.
Я не противился, потому что от боли хотел уже влезть на стену. Госпитализация вылилась в проблему. Оказалось, врач пришкандыбал пешком от машины, которая завязла в грязи в двух сотнях метров от дома, дальше они не смогли проехать. Встать я не мог - терял сознание. Нести меня на носилках до машины не представлялось возможным. Врач едва не оставил сапоги в поселковой грязище. Тогда Гена залепил мне в зад лошадиную дозу обезболивающего анальгин-димедрола и подождал, пока начнёт действовать. Понаблюдав динамику процесса, он понял, что самочувствие моё не ухудшается катастрофически и решил оставить меня до утра. Но попросил бумагу и написал расписку, что я от госпитализации отказываюсь. С трудом, но эту бумагу я ему подписал. Обезболивающее подействовало, и я начал засыпать. Гена покинул дом, взяв клятвенное заверение, что завтра поутру я к нему на приём или приду, или буду доставлен?!
Наутро я чувствовал себя уже почти здоровым. Как и обещал, сходил к Гене, он дежурил сутки на скорой. Гена вызвал лаборанта, и мне сделали анализы. Ничего не обнаружив, мы дружно почесали репы, и врач предложил мне лечь на койку, от чего я отказался. Для страховки Гена написал в моей амбулаторной карте - пациент от госпитализации отказался и отпустил с миром домой. Отлежавшись воскресенье, я в понедельник вышел на работу. Что это было - я узнаю много позже.
Глава 2
Фильм ужасов
В тот день мы летали. Целый день. Я приехал на мотоцикле к другу в село недалеко от райцентра. Взяли дельтаплан, экипировку и выехали на холм за селом, с которого на много километров открывался прекрасный вид на окрестности. Погода стояла отличная: солнышко пригревало и дул ровный ветерок из под горы. Взлеталось хорошо, но не всегда получалось приземлиться в точке взлёта и иногда несколько сотен метров приходилось тащить дельтаплан на гору. Весит дельтаплан около двух пудов, но, благодаря попутному ветру, иногда его просто приходится придерживать, чтоб не утащил пилота. Порядком устав, но с незабываемыми впечатлениями, мы завершили полёты, когда солнце уже изрядно склонилось к горизонту. Разобрали дельтаплан и отправились домой к другу. Мы оба отдыхали в отпуске и друг хотел, чтоб я остался у него ночевать. У меня в коляске "Урала" валялась пара бутылок портвейна "три топора", неизвестно как приобретённых в эпоху горбачёвской борьбы за трезвость. Вроде, всё располагало. Но какое-то предчувствие вело меня, да и планы были другие. Я давно не ездил к родителям, а село друга находилось на полпути к ним. Отдав другу одну из бутылок и напутствовав его, чтоб выпил с устатку, я завёл мотоцикл, попрощался и не спеша покатил по дороге к дому.
По пути, проехав ещё одно село, я почувствовал себя неважно. Списав это на упражнения с дельтапланом, остановился прислушаться к организму и размяться, езда на "Урале" не изобилует комфортом. Уже начинались сумерки, солнце село. Темнеть начало быстро, а мне нужно проехать ещё километров тридцать. Я оглянулся назад на село, которое только что миновал и от картины, что увидел, меня слегка затрясло. Над селом висела чёрная громадная туча, а дома заволокло каким-то то ли туманом, то ли пеленой дождя, который клубился и в нём летали: бетонные опоры, деревья, крыши, заборы, сено и ещё, непонятно что. Картинка разворачивалась в километре от меня и ощутимо быстро приближалась.
Забыв про дискомфорт и начинающуюся резь в животе, я завёл двигатель и поспешил убраться от приближающейся стихии. Гнал я так, как наверно до этого не ездил никогда. В зеркала я видел, что расстояние между мной и стеной клубящегося ливня неумолимо сокращается, оглянуться не хватало духу. Я выжимал из двигателя всё, на что тот был способен. Пролетев так километров десять, я въехал в лес и потерял границу стихии из виду. Поднявшись на пригорок, ещё через несколько километров я увидел, что ливень сменил направление и пошёл в сторону от дороги. Оставшиеся километров двадцать я проехал быстро, но уже спокойно, дождь так меня и не достал.
Загнав мотоцикл во двор с уже ощутимой болью в животе я поднялся в квартиру родителей. Мама оказалась дома одна. Взяв стакан я выпил залпом вина в надежде, что полегчает. Ничуть не бывало. Хоть я и проголодался, приготовленный мамой ужин я даже не попробовал. Мне стало совсем плохо. Я дополз до кровати и свернулся клубком, так вроде терпелось лучше. Мама, сама медик, не стала звонить в больницу, максимум мог придти на вызов такой же фельдшер, как она. Скорой больница не имела. Мама возилась со мной почти всю ночь, к утру мне стало легче. Погостил. Немного поспав, я отправился в райцентр, там всё таки была цивилизация и могли оказать помощь в больнице.
Позвонил другу. Из села родителей не получилось сообщить, что я доехал нормально, связь пропала. Друг рассказал, что после того как я уехал, в несколько минут собралась огромная туча, хлынул ливень и начался ураганный ветер, но их село почти не задело, зато дождь пошёл в сторону, куда поехал я и он переживал, что меня нагонит непогода. Я рассказал ему, что видел и о гонке с ураганом. Он сказал, что соседнее село сильно пострадало: нет ни света, ни связи, посрывало крыши, а вековые деревья вырывало с корнями, бетонные столбы ЛЭП ломало, как спички. Он съездил туда, люди всё ещё в шоке. На счастье, нет жертв.
Эта гонка иногда снится мне, как в позднее виденных мной фильмах ужасов, со стороны. Даже сам приступ отошёл на задний план, хоть я и озадачился тем, что он случился во второй раз. К полудню меня отпустило полностью, и я не пошёл в больницу, предположив, что точно также ничего не определят.
Глава 3
В городе
В областной столице я завис надолго. Не знаю что-то такое сквозило в моём облике или поведении, но однажды один мой друг-собутыльник, трудовик, сказал, когда после работы мы по обыкновению сидели с ним за бутылкой, снимая стресс от прожитого дня:
- Маленько оботрёшься тут и станешь директором.
- С чего вдруг такие поветрия? - полюбопытствовал я.
- Не знаю, но готов спорить, - было мне ответом.
Буквально через неделю после этого меня вызвал директор и протянул через стол бумагу. Я углубился в изучение, а он изрёк:
- Мне год до пенсии остался, выучишься. Никого кроме тебя я заменой себе не вижу.
Бумага была путёвкой на факультет повышения педагогической квалификации в Пермь. Путёвка однако оказалась без имени и фамилии. Директор не торопил. Я прикинул себя на месте директора. Школа огромная, свыше тысячи учеников и девяносто человек коллектива. Мы недавно перешли в неё, и, как всякая новостройка, она ещё не пережила детские болезни, и дня не проходило, чтоб что-то не ломалось, не текло или не сыпалось. К тому же, я был довольно молод, и в коллективе наверняка нашлись бы желающие занять директорское кресло, поопытнее меня.
Изложив всё это директору, я получил краткую отповедь:
- Не боги горшки обжигают. Вернуться обратно всегда успеешь.
Сделав вид, что раздумываю, через пару минут я согласился. Директор вписал недостающее в путёвку и приложил к ней ещё и командировочное удостоверение.
И так я оказался в областной столице в ссылке на три месяца. Учёба была весьма интенсивной, поток набрался огромный - больше ста человек. Жить нас определили в одно из общежитий почему-то не нашего института. Студенческая жизнь ещё не забылась, я закончил вуз шесть лет назад, но омрачал её указ небезызвестного генсек-президента о борьбе за трезвость. Всё таки мы были великовозрастные студенты, вроде Ломоносова, а в такой массе народу поводы случаются крайне часто. Кроме этого в городе жила тёща моего младшего брата с обширной роднёй, и меня частенько заносило и к ним. Вечерняя жизнь в городе скучна неимоверно, и как только там люди живут?
В один из таких визитов тёща сообщила, что мы приглашены на празднование наступающего Нового года к снохе её брата. Стояло тридцатое декабря. Я не раздумывая согласился и мы отправились на другой конец города, по дороге прикупив подарки детям и торт.
Проблемы начались у меня за праздничным столом. Я немного поел и выпил, и тут начались знакомые уже боли. Я ушёл в соседнюю комнату и прилёг, боль нарастала. Меня вырвало. Подумав, что проблемы с желудком, я выпил литр подсолённой воды, чтоб промыть его. Действия не возымело. Тогда решили вызвать скорую, благо, телефон у снохи в квартире имелся.
Скорая приехала довольно быстро, и меня, практически уже без сознания, загрузили в неё. Остатками сознания я запомнил, что долго катали по всему городу. Почему не помню. Центральная станция скорой помощи на одной территории с областной больницей, но туда меня не взяли, и оказался я на отшибе в новой огромной больнице за два квартала от дома тёщи. Но, но сообщить о том, где я нахожусь, оказалось невозможно, телефона у тёщи не было.
Меня вытряхнули в санпропускнике больницы с носилок, и скорая отчалила на другой вызов. В пропускнике дежурили медсестра и санитарка. Я сполз с кушетки и, встав на четвереньки, нашёл положение, в котором боль можно было терпеть. Санитарка сказала медсестре:
- Ну, видишь как мучается человек, вколи ему обезболивающее.
- Нельзя, потом диагноз не установить, - ответила сестра.
Пришёл какой-то врач, видимо из дежурных, велел загрузить меня на каталку и медсестра с санитаркой начали катать меня по этажам больницы. Сделали анализы, рентген, ещё что-то, что я уже плохо помнил.
Очухался я абсолютно нагишом, привязанный к столу ремнями под лампой- бестенёвкой. Из одежды на мне оказались лишь наручные часы. Они показывали три часа утра. Через сорок минут в операционной появился врач-хирург моего примерно возраста. Боль к тому времени уже отступила. Врач сказал:
- Нет операционной сестры, один резать тебя не стану. Вызвал её, но сам понимаешь ночь, пока соберётся-доберётся.
- А что там у меня обнаружили?
- Не знаю, разрежем станет ясно. Приступ чего-то, но точно не смог определить, живот деревянный.
Мы ещё немного поговорили с ним. Врачу позвонили, что с сестрой какие-то проблемы. Тогда, оценив моё самочувствие, он вызвал медсестру из пропускника. Мне сказал:
- Похоже ты оклемался, давай отложим операцию на утро.
Появилась медсестра, они вдвоём ловко перегрузили меня на каталку и увезли в палату, где я оказался один-одинёшенек, одетый, читатель знает во что.
Наутро в палате образовалась ватага молодёжи со старичком профессором дореволюционного образца во главе. Первым потыкал мой живот старичок, а потом уступил место студентам. Оказалось, больница - базовая у мединститута, и студенты тут набираются опыта. Меня попросили встать, ну я и встал во всей красе, вывалившись из простыни, одетый в одни часы. Девицы засмущались, на что старичок одёрнул их:
- Перед вами не мужчина, а пациент.
Постукав меня по спине по очереди и комментируя свои действия, студенты удалились так и оставив меня в неведении относительно диагноза. Пришла санитарка и накормила меня жиденькой овсянкой с таким же жиденьким чаем. На вопрос, где моя одежда, она неопределённо хмыкнула, мол заступила утром и не знает, но скорее всего в санпропускнике ещё. Потом принесла мне пижаму и сказала, что сейчас отдаст мне мою карту, чтоб я перешёл на этаж ниже, в реанимации мне делать нечего.
Взяв карту я пошёл, листая её, вниз. В карте находился и листок-опись моих шмоток. Чувствовал я себя уже вполне сносно, наступило тридцать первое декабря, и встречать Новый год в больнице мне не улыбалось. Тем более ни дома, ни на учёбе никто не знал, где я. Звонить оказалось некуда.
Я выдрал опись из карты и спустился в пропускник. Там всё ещё дежурила санитарка, принимавшая меня ночью. Мешок с моей одеждой валялся рядом с кушеткой. Я обрисовал ей картину, отдал листок и сделал вид, что меня отпустили. Она помогла мне одеться, и я выкатился на улицу, оставив карту на столе. Вдогонку она спросила:
- Ты вернёшься?
На что я ответил честно:
- Скорее всего - нет.
- Ну и хорошо. С Новым годом! Лучше не попадай к нам.
Через несколько дней я рассказал о приключении своей сестре, студентке мединститута, которая подрабатывала в этой самой больнице.
- А бывает, я иногда неделю-две температуру таким отмечаю да ем за них, -
ответила она.
Мы посмеялись над ушлостью студентов. Но я так опять и остался в неведении, что вызвало приступ.
Глава 4
Последний
Директор не дождался замены. Не захотел я работать в своей школе и образовался в другой за полсотни километров от райцентра. Свободы побольше и меньше проблем. Хотя школа была сдана в тот же год, что наша в райцентре и валилось в ней всё не хуже. Это не пугало, энтузиазма немеряно, а выход ему куда-то нужен. Директор, впрочем, несильно на меня обижался. Свято место пусто не бывает, и в мою старую школу пришёл мой одноклассник из комсомола. В общем, всё устаканилось. Работа кипела, и года два я не вспоминал о том, что со мной случались какие-то приключения в области медицины. В больницу я, правда, попал один раз и весьма надолго, и серьёзно.
Разбился на очередных полётах. Мои друзья, хирурги Гена с Андрюхой, при посредстве анестезиолога из соседнего городишки, собрали меня за четыре часа, как новенького. Подержав четыре месяца в гипсе, выпустили обратно на волю. Болезный живот, видя такое дело, коварно притаился, а может и нет, но за пару следующих лет я не помню, чтоб досаждал.
Всё началось как всегда неожиданно и, как всегда, выбрало отвратную погоду. Ровно через год, когда я разбился, летая в метель, тоже в феврале. Мне поутру стало нездоровится и довольно быстро, настолько, что я уже не мог передвигаться. Но тут мне несказанно повезло. Вызванная из ФАПа фельдшер, не сильно церемонясь, ткнула пару раз пальцем в мой живот и изрекла:
- У меня ещё один вызов, если минут через сорок поднимется температура, звони мне и собирай манатки, поедешь в район на операцию - это аппендицит. Это на, поешь, станет легче, - и оставила мне упаковку обезболивающего - "Спазмолгон".
Заев пару таблеток, я приготовился к замеру температуры. Где-то через полчаса я уже горел синим пламенем, градусник показал - сорок. Еле ворочая языком, я позвонил в ФАП и доложился. Ответили коротко: - Жди!
Через пять минут прибыл школьный грузовик, и два ухмыляющихся паренька - шофёр и военрук - затолкали меня в его кабину. Ну, да мне и лучше было, скрючившись. У ФАПа шофёр притормозил, и к нам присоединились два бензовоза, один занял место спереди, другой сзади. Эскорт свернул на перекрёстке не на дорогу в райцентр, а в село, где я жил раньше, там тоже работала больница. Школьный шофёр пояснил:
- В райцентр дороги нет. "Кировец" ушёл пробиваться, но ещё не вернулся, в твоей деревне есть хирург, операцию сделает. Дай бог втроём процарапаться, больше машин нет. Терпи.
И мы двинулись. Если садился передний, вдвоём выдирали его тросами назад и наоборот. Двадцать километров ехали больше часа.
Так на трёх машинах мы пробились ко мне на родину. Машины, оставив меня, немедленно ушли обратно, пока дорогу окончательно не замело. Но тут ожидал главный сюрприз. Хирург уехал в район, причём на единственном вездеходе. Это объяснила мне терапевт, моя одноклашка, Ольга. Чтоб я не мучился сильно, она собственноручно вколола мне в зад дозу обезболивающего и вызвала водителя. Для сопровождения успел за это время прийти из дома мой отец. И мы отправились в райцентр на "Москвиче". Выбора всё равно не оставалось. Дорогу я помню очень смутно. Помню что несколько раз сидели в снегу, но везло, нас вытаскивали машины попроходимей, встречные или попутные. Километров за десять до посёлка мы засели основательно. Вытащил нас хирург, возвращавшийся домой. Обсудили что делать, ехать в райцентр, или вернуться. Хирург, Анатолий Фёдорович, в прошлом мой сосед, сказал:
- Я из района, там приехал областной хирург, для учёбы остальных хирургов, ты как нельзя кстати. Они там тебя сообща и прооперируют. Тут дорога получше, да и ехать осталось всего ничего, возвращаться дальше. На том и порешили.
За это всего ничего мы сели ещё дважды, но я это уже видел плохо. Но мы выехали на асфальт, и нас дважды выдрал из сугробов трактор-бульдозер, что чистил дорогу. С такими приключениями я наконец-то попал в районную больницу кружным путём. В пропускнике меня встретил Гена и с присущим медикам цинизмом пошутил: -
- Давай, готовься, Андрюха уже точит ножи. Наш медик поставил всех на уши.
В спешке меня забыли побрить и привязали к столу. Пермский врач возмутился и пошёл курить, а эти два балбеса нашли практикантку лет шестнадцати и заставили её делать не очень привычное дело. Как она ничего не отрезала - удивляюсь. Руки у неё тряслись, а глаза, по-моему, она зажмурила. На моё счастье её хватилась наставница и, отматерив скалящихся хирургов, сама быстренько обкарнала мои гениталии в таком темпе, что я сильно запереживал за их сохранность, невзирая на боль.
Но тут вернулся пермский хирург, и всё покатилось как по нотам. Андрюха с Геной летали как мальчики в трактире и всё дело заняло пятнадцать минут, которые я вёл со всей троицей неспешную беседу, пока они там чего-то не натянули так, что я мгновенно покрылся испариной и заткнулся. В никелированную лампу-бестенёвку я видел, как они надо мной надругаются. Андрюха сунул мне чуть не в нос вырезанное у меня лишнее и посетовал:
- Не надо было от нас бегать три года в зад тому, видишь сколько спаек, это всё ты терпел, каждая - приступ.
Он что-то хотел добавить ещё, но главный рявкнул:
- Шейте! - звякнул скальпелем и снова пошёл курить.
Через шесть дней, прошедших почти без приключений, если не считать шишки от укола одноклассницы во весь зад, на котором пришлось лежать почти сутки, меня выписали.
Я вернулся к родителям и погостил у них недельку, в моей деревне не было электрофореза, который мне назначили для ускорения процесса заживления. Тут я приобрёл себе по собственной инициативе пожизненное заболевание, спросив у жены Анатолия Фёдоровича, которая заведовала физкабинетом:
- Что происходит в организме с утратой червеобразного отростка?
- Да ничего страшного, иммунитет ослабляется. Береги себя, будешь простывать почаще чем обычно, - ответила она.
Предсказание сбылось. На последующие тридцать лет главным моим заболеванием стал насморк, появляющийся именно тогда, когда я себя старался беречь.