Мы отправились с ним на рыбалку, расставили все снасти, оставалось ждать. Он спросил:
- Хочешь, расскажу о войне, делать нечего. Я старый уже, а поделиться этим не с кем, но надо, чтоб эти вещи и знали, и помнили о них.
- Конечно хочу, о чём речь? - ответил я.
Закурив очередную Беломорину, Вечного огня, как он их называл, от предыдущей папиросы, он неспеша стал рассказывать. Наверно, к концу рассказа моё лицо напоминало лошадиную морду. Я максимально точно постараюсь передать рассказ.
"Мы стояли в резерве в тихом городишке, до которого не докатилась война. Потрёпанная в боях часть пополнялась и переформировывалась. Занять нас было нечем и мы с утра до вечера маршировали по пыльному плацу, матерясь в душе из - за ненужности этого в окопах. Проводились политзанятия и изучение матчасти, которая в сорок втором была проста: трёхлинейка Мосина и пулемёт "Максим". У командира части во взводе охраны была пара автоматов Дегтярёва - ППД, в последствии Шпагин на его базе создаст знаменитый ППШ. Эти автоматы никто и не думал нам давать для изучения.
Комвзвода у нас был молодой младший лейтенант, не нюхавший ещё пороху, а поэтому с огромным рвением он гонял нас днём и ночью, но всё же по ночам мы спали или втихаря ходили в город. Чтоб мы совсем не закисли от бескультурья, наши предшественники вырыли землянку, в которой установили кинопередвижку и крутили довоенные фильмы и хронику. Каждый вечер одно и то же. Ленты старые, замусоленные, и куда там космонавтам с "Белым солнцем пустыни", мы знали в фильмах не только сюжет и слова, но и каждый дрыжок от склейки. Старые плёнки постоянно рвались. Изнывая в духоте мы были обречены сидеть в землянке и не выходить, пока не кончится сеанс.
Однажды, ожидая когда фильм склеят в очередной раз, мы с другом хохлом, заметив, что взводного на сеансе нет, решили выйти покурить. Мы уже вдоволь повоевали и ничего особо не боялись. Свернув по козьей ноге, мы двинулись наверх через дыру в потолке по глиняным ступеням. Взводный курил у выхода. Это особенно разозлило и, вместо того, чтоб шмыгнуть обратно незамеченными, мы нагло вылезли, надеясь всё же покурить. Но взводный поставил нас по стойке "смирно" и объявил по два наряда вне очереди. Покурить не удалось.
Возникла трудность, как нас наказать? Мы были нарядам рады, потому что они освобождали от муштры и изучения матчасти. Кухня прекрасно обходилась своим штатом, сварить кашу большого ума не надо и лишних рук тоже. А наказать примерно взводному очень хотелось, чтоб знали, кто командир. И его осенило. На территории остался огромный пень от спиленной до нас на дрова сосны. Он никому не мешал, наоборот, на нём любили погреться и побалагурить. Взводный приказал пень выкорчевать, и пока мы это не сделаем, наряды не будут считаться отработанными.
Матерясь на весь свет и проклиная взводного, мы приступили и корчевали пень трое суток. Хохол сперва матерился во всю мочь, но вскоре притих, сосредоточенно копая землю и однажды тихо сказал:
- Я его, гада, убью.
- Ну и дурак! Загремишь в штрафную роту или ещё похуже.
- Всё равно убью.
За такой разговор он спокойно мог отправится куда я сказал, но мы с ним были в одном пулемётном расчёте и не раз спали на земле, накрывшись одной шинелью и подстелив другую. Он был уверен, что я не побегу доносить.
Мы выкорчевали пень, и вскоре нас бросили в самое пекло, как свеженьких, затыкать прорыв. Мы продержались сутки. Немец в начале войны был силён и не считался с потерями. На вторые сутки мы поняли, что нам не удержаться. Отбив атаку и посчитав убитых и патроны, приготовились к худшему. Оно ждать не заставило - немцы полезли снова. Командир взвода сидел впереди нас, в окопчике, и бессмысленно орал:
- Огонь, огонь!!! - как будто мы без него не знали, что делать.
Серо - зелёная цепь приближалась, в ленте осталось несколько десятков патронов и тут хохол скосил пулеметной очередью напополам высунувшегося из окопчика командира. Я не успел даже раскрыть рта.
- Вот тебе за пень! - крикнул он, и эти слова стали его последними.
Дав несколько очередей, мы остановили немцев буквально в сотне шагов от нас и приготовились отойти, патроны кончились. Немцы, в ответ на захлебнувшуюся атаку, вызверились по нам из миномётов и последнее, что я увидел в этом бою - это развороченный "Максим" в облаке пара и куски тела украинца, закрывшие небо и меня от осколков мины.
На мне не оказалось ни царапины, но сильно контузило. Оказалось, мы отошли, и все погибшие остались на отбитой у нас земле. Меня вытащили свои в минуты затишья, пока кончился обстрел и немцы не поднялись вновь.
Я много думал об этом и уже решился написать рапорт, но снова начались бои, а потом я видел и более страшные вещи. Имена и фамилии лейтенанта и хохла не забылись за годы войны. Я хотел попасть в те места и поставить памятник, но жизнь так закружила, что так ни разу этого и не случилось. Жаль. Вот рассказал тебе об этом и можно помереть со спокойной совестью. Может, когда-то заговорят и об этом.
- Да, страшные ты вещи рассказал! - заметил я.
- Да это ещё что, было и хужее. Вот, думаешь, у немцев были герои?
- Не знаю, не встречал ничего об этом.
- Были, и ещё какие! Сейчас проверим жерлицы, и я тебе ещё кое о чём расскажу. Пошли.