Третий том образуют рассказы о разных житейских ситуациях не очень протяжённые и для удобства чтения объединённые в сборники по темам.
Оглавление:
Баян
Роковой полёт
История болезни
Поездка в город
Турне
Такова жизнь. Сборник рассказов
Мы все учились понемногу. Сборник рассказов
Ах рыбалка. Сборник рассказов
Месть. Приключенческая повесть
Баян
1. Долгие проводы - лишние слёзы.
Осенью, года так шестидесятого, пассажиры новосибирского вокзала могли наблюдать захватывающую картину. У одного из вагонов скорого Новосибирск - Москва прощалась колоритная парочка. На них оглядывались спешащие на посадку пассажиры, и откровенно глазели немногие провожающие. Он - молодой человек одетый в добротный гражданский костюм и приличные ботинки, внешность имел заурядную, рост невыдающийся и стыдился того, что вытворяла девица. Она - накрашенная вульгарно с пергидрольными волосами и одетая стильно, но на грани легкомыслия, вешалась молодому человеку на шею и ревела на весь перрон, перемежая вопли отборным матом. Посадка заканчивалась, и диктор давно уже объявил, что до отправления остаётся пять минут, но девица не слышала и ничего не хотела видеть вокруг. Только настоятельная просьба проводника и зелёный на светофоре наконец-то прервали затянувшееся прощание и вой девицы. Мужчина, подхватив новенькие чемодан и футляр с баяном, запрыгнул в тамбур. Поезд тронулся, и девица, снова взревев и матерясь, пошла за набиравшим ход вагоном, ничего не замечая вокруг, пока не кончилась посадочная платформа. Увидев, что дальше идти невозможно, она остановилась, многоэтажно выругалась и, проводив взглядом последний вагон, направилась в здание вокзала. На автопилоте нашла дверь привокзального ресторана и завалилась за столик, уже порядком заставленный закусками. Откуда-то, словно из под земли возник, официант и со словами:
- Распрощались наконец-то, - поставил перед девицей графин с коньяком и отдал ей паспорт. Девица выплеснула из стакана минералку, чуть не доверху налила в стакан коньяк и, грохнув его залпом, перестала подвывать, глаза её приобрели осмысленное выражение и, глядя на официанта, она зло выкрикнула:
- Всё таки бросил меня - гад! Скажи, брат, чего вам, кобелям, еще нужно? Как сыр в масле катался! Всё для него, сволочи. Нет, какая-то деревенская шлюха дороже ему меня? Меня, без пяти минут генеральши!
Официант пользуясь тем, что ресторан совсем опустел, присел за столик.
- Ты думаешь, Лиза, что-то зависит в любви от того - генеральша ты или доярка?
Девица попыталась что-то ответить, но коньяк на готовые дрожжи не дал этого сделать, она лицом въехала в стол и захрапела. Аккуратно взяв её подмышки, официант отвёл, или скорее, отнёс её в подсобку, уложил на обшарпанный диван и укрыл таким же видавшим виды одеялом. Очнувшись через несколько часов, девица привела себя в порядок и, купив билет на ближайший поезд, отправилась в противоположную, уехавшему молодому человеку, сторону.
2. Задолго до этого
Сашка родился и вырос в деревне. Отца не помнил. Мать хранила "похоронку". Мужиков в деревеньке осталось после войны по пальцам, и матери не отломилось семейного счастья. Молодая и сохранившая вопреки тяжёлой работе остатки девичьей красоты мать могла бы наверно сойтись с кем-нибудь из немногих вернувшихся в село мужиков. Но, но она или так сильно любила Сашкиного отца, или не захотела строить своё счастье на чужом горе. Многие мужики возвращались не в свои семьи после войны. Ей благом казалось, что есть сын. Души в нём не чаяла и баловала как могла.
Рос пацан не дураком, но и звёзд не хватал, закончил семилетку и подался в районный посёлок. Устроился на ремзавод и в ШРМ. Окончил десять классов, что по тем временам считалось солидным образованием. Не желая стать для матери обузой, из кожи вон лез, но выбился в люди, став к двадцати годам классным сварщиком. По здоровью со своим годом не попал в армию и решил сменить специальность. Захотел стать поваром и записался на вечерние курсы в училище тут же в посёлке. На следующей медкомиссии, к удивлению, его признали годным к службе, но умный военком "притормозил" призывника ещё на полгода, дав получить специальность и рассудив за парня здраво. Не дурак - сварщиком пойдёт в стройбат, а у повара возможностей больше. Сашка не возражал.
Перед армией вляпался в брак. Гульнул с парнями на вечеринке и поутру проснулся в постели с красивой девицей, да только молва о ней несильно хорошая шла среди заводских. Ну, случилось и случилось. Но девица оказалась прожжённой и заявила через пару месяцев, что беременна. Тогда, по такому случаю, регистрировали в три дня и Сашка, не долго раздумывая, расписался. Сказалось материно воспитание. Шалопай, а по сути безотцовщина и беспризорник, пацан тем не менее унаследовал несколько материных правил, которые она не нарушала никогда. Главное, наблудил - отвечай. Разговоров о любви молодые даже и не вели. Наступила осень и Сашку забрали в армию. Тогда ещё на три года. Отгуляв на проводах, толпа таких же как и он оказалась в известном областном призывном пункте "Красные казармы" и дожидалась "покупщиков". Ожидание запомнилось бесконечной дракой. Пластались городские одного городишки с соседними. Деревенские сбились в кучу в одном углу. Предводитель городских, пнув пару раз одного - другого, спросил:
- Вы откель, земели?
- Да из деревни, вот, - Сашка назвал райцентр.
- Бля! Это в нашей области, что ль? Ну ладно, сидите, кто тронет - скажите Коля Шахта не велел. Деревенских и правда не трогали, а на пятые сутки полуголодного сидения, оставшихся человек тридцать забрали полупьяные лейтенант и старшина. Сашку назначили старшим, да он и был старше остальных. Команда пешком отправилась на железнодорожный вокзал и скоро уже тряслась в общем вагоне, специально прицепленном к скорому Москва - Хабаровск. Пять суток впроголодь пацаны охраняли сон лейтенанта и старшины, просыпавшихся только в туалет и добавиться в вагоне-ресторане.
По прибытии в город армейские грузовики развезли новобранцев по учебкам Восточного военного округа. Сашка попал в школу армейских поваров, как и предполагалось ещё дома в военкомате. Приняв присягу и отучившись, оказался в мотострелковом полку, где и заменил в полковой столовой, ушедшего на дембель такого же рядового. Служба покатилась своим чередом, неконфликтный паренёк делал своё дело добросовестно. Из дому писала редко мать и ещё реже молодая жена. Несколько месяцев жена трындела в письмах о беременности, строя планы на окончание Сашкиной службы. Но мать отписала, что никакой беременности нет, и Сашку его зазноба просто развела на женитьбу. Но мать написала также, что в неблаговидном супруга не замечена. Сашка задумался и для себя решил вернуться к ней, если дождётся. Соблазнов в полку не было, и ничего не предвещало изменений в его судьбе армейского повара. Всё как по рельсам, пока в полку не сменился командир. Тут-то Сашку и закружило помимо его воли.
3. Незадолго до прощания
Новый командир - новая метла. Солдаты, как обычно, не очень впечатлились сменой начальства. Один умник сказал: армией командует - фельдфебель, а фельдфебели служат до пенсии или гибели в бою, а кто там над ними - солдату неинтересно. Так думал и Сашка, которому осталось дослужить два года. Новый полковник осмотрелся, кое-кого отправил на пенсию, провёл стрельбы, несколько ночных подъёмов по тревоге и ... успокоился. Часть хоть и не элитная, но не числилась и в плохих, и командир, правильно это поняв, решил не делать резких движений. Служаки недолго ломали голову над тем, как оказался здесь полковник из штаба округа? Пусть ему повысили звание, но все понимали, что на деле это ссылка, недалеко от города, но ссылка.
Загадка вскоре разрешилась. В один из погожих выходных дней свободным офицерам чуть ли не в приказном порядке пришлось выехать на Амур на...пикник. Полковник любил рыбалку и...выпить. В выходной день - это святое, и большинство обрадовалось, прихватив с собой и жён. Народ выехал на паре грузовиков и командирском газике к одному из живописных заливов. Сашку выдернули полусонного из казармы, смена не его, и он отсыпался. Повар, настолько необходимая в войске боевая единица, насколько и зависимая. Мужчины отправились на берег ловить рыбу, а Сашка оказался окружённый компанией женщин.
Об офицерских жёнах можно говорить бесконечно. Расхожее мнение, что в их среде неверность цветёт махровым цветом справедливо лишь отчасти, а что профессии их редко оказываются пригодными для военной службы - несомненно В военных городках очень плохо с работой по специальности, скажем балерине, художнику по костюмам ТЮЗа или музейному экскурсоводу. С таким экзотическим приданым почему-то и попадают дамы военным в жёны. Приданое сомнительное и, вскоре, большинство из некогда блиставших на народе звёзд, превращаются в заурядных домохозяек и стервенеют от вечного неустройства жизни и сутками отсутствующих мужей. Свежий человек поневоле привлекает внимание.
Женщины смотрели на Сашку с обожанием, как он ловко шинковал салаты и разделывал свежепойманную рыбу для ухи. Любой из их мужей кратно проигрывал его профессионализму, неплохо умея приготовить разве что яичницу. Сашке откровенно начали строить глазки, а приняв для премедикации понемножку коньячку из огромных запасов, женщины помоложе начали откровенно с ним заигрывать. Сашка, лишённый уже год женского внимания, поначалу растерялся, тем более, что женщина, которая приглянулась ему, не обращала на него никакого внимания. Вскоре компания мужей вернулась с огромным уловом. В Амуре в ту пору рыбу ловили чуть ли не руками. Уха к тому времени уже дошла на костре, и пикник покатился как по нотам.
Сашка втихаря смылся от компании к водителям, но те храпели в кабинах, и места, где доспать, ему не осталось. Он наломал лапок и завалился, постелив на них найденный в кузове брезент. Поспать долго ему однако не удалось. Понравившаяся ему молодая женщина бесцеремонно растолкала его, взяла за шиворот, прихватила с собой брезент, и, недалеко от гомонящей и поющей нестройным хором компании, деловито, без лишних слов овладела им. Сашка нашёлся лишь спросить:
- А муж-то, как на это посмотрит?
Девица ответила:
- Скоро сам увидишь и всё поймёшь.
Начинало темнеть, компания становилась все тише, и вскоре народ стих совсем. Женщина ещё несколько раз отдалась Сашке, да так, что тот, не избалованный сексом с женой, уже перестал и удивляться. Солдат даже толком и задуматься не успел: ни о последствиях, ни о том с кем свела судьба. Мелькнула лишь мысль, что нехорошо это, но напор девицы оказался таков, что много позже вспоминая этот день Сашка не мог ответить себе, могло ли случиться по-другому? Видимо нет, раз наверху кто-то решил свести их.
Но главное удивление ждало Сашку впереди, когда проспавшиеся отдыхающие потихоньку стали собираться и грузиться в машины. Лиза, так звали новую Сашкину знакомую, впорхнула в командирский газик и уселась рядом с водителем. Самого же комполка, так и не проснувшегося, загрузили в машину через открытый задний борт. Сашку прошиб холодный пот, когда он понял с кем связался. Всю неделю после выходного он ждал, что разверзнутся небеса и оттуда снизойдёт на него кара. Ничего так и не дождавшись, повар задумался, что же произошло? Каждую ночь ему снилась Лиза, начисто вытеснив из дотоле редких снов супругу Таньку. Наяву отношения завертелись с пестротой калейдоскопа. Лиза влюбилась - по настоящему, ей Сашка был нужен каждую минуту, и каких только ухищрений она не придумывала для этого. Сашка прекрасно понимал, что прокол неизбежен, но ничего не мог противопоставить бешеному темпераменту бывшей балерины областного театра оперы и балета. Прокол случился, когда Лиза зазвала Сашку в свой дом на окраине города. Ей давно хотелось всего помногу и по-настоящему, а не по собачьи, как она называла встречи где попало. Полковник уехал в командировку. Сашка первый раз в жизни пошёл в самоход. Ничего не предвещало беды, да Лиза перепутала время возвращения полковника, и он застал их в разгаре оргии. Но жена не открыла ему дверь, а истошно заорала:
- Насилуют! Убивают! - успев за несколько минут проводить любовника в окно, прибрать стол и исцарапать себе грудь.
Полковник бросился к ней расспрашивая: кто, что и как? Успели ли?
Незаурядная актриса, сыграла истерику, да ещё и сказала, что это солдат и она укусила его за палец.
Наутро полковник построил весь полк на плацу и лично осмотрел руки каждого. Двоих накануне случайно поранившихся солдат он с пристрастием допросил, и врачу пришлось подтвердить, что они получили травмы не от укуса, а от неумения пользоваться инструментом. Сыскной запал у полковника прошёл, и он с горя напился посреди недели, чего никогда не позволял себе ранее. Сашка и Лиза сделали оргвыводы. Вернее, сделал их один Сашка. Поняв, что играется с огнём, он решил прекратить отношения. Да, благие намерения иногда суждены нам...
4. После прощания
Сашка сидел в купе скорого и прокручивал в голове события последнего года, с трудом давя в себе желание выйти на первой же остановке и взять билет обратно, понимая умом, что это будет дорога в никуда. Тысячи раз уже обговоренное с Лизой это действо произойти не могло. Куда он мог вернуться? Воспитанный набожной матерью, что на чужом несчастье счастья не построить, Сашка прекрасно понимал, что даже вернувшись, он ничего не сможет изменить, в первую очередь, в себе. При внешней шалопаистости, разгильдяйстве и показном похренизме в его душе жил другой человек, трезво отдающий себе отчёт в своих действиях и поступках, и перешагнуть этого человека он не мог. Любил ли он Лизу? Да. Но понимал, что в таком раскладе он не сможет жить с ней. Он подставит полковника. Военный, от которого сбежала жена, может быть уверен - карьере конец. Это мало заботило Лизу, она не привыкла считаться ни с кем, воспитанная в артистической среде где предательство и подсиживание - норма. Сашка же не хотел выглядеть в своих глазах полным подлецом.
Невесёлые думы перекинулись на жену. Татьяна, по Сашкиным понятиям, ни в чем не виновата и, если уходить к другой женщине, нужно честно рассказать ей всё и развестись. Разговор обещал мало приятного. Такие мысли крутились в голове, перемежаясь с воспоминаниями. Он прекрасно понимал, что, что бы он не делал, выбросить Лизу просто так из своей жизни уже не удастся. Бледно выглядевшая на Лизином фоне Татьяна, не добавляла светлых ощущений. Сашка мучительно думал, как поступить с ней. Не рассказать о грехопадении невозможно. Она и сама моментально догадается, что он жил с другой. Как только они окажутся в постели - этого не скрыть. То чему научила Сашку Лиза - вылезет сразу же, ему просто не суметь по-другому, отвык.
Скорый, отбивая ритм на стыках и грохоча на стрелках полустанков, всё дальше уносил его к точке невозврата, да он и понимал, что точки возврата нет, нужно жить дальше, а как - он не знал. Сашка глянул на футляр с новеньким баяном, подаренным на память. Знала, как оставить занозу в душе, подумал Сашка. Баян. Для него так и осталось загадкой, откуда Лиза узнала о том, что он музыкант, поцелованный богом в макушку. Мать просто так, чтоб у парня на всякий случай был кусок хлеба, купила ему старенький баян в детстве, упросив школьного учителя пения позаниматься с пацаном. Учитель же и сказал о том, что у Сашки есть музыкальный слух. Петрович, так в деревне все звали учителя, в несколько лет, занимаясь с Сашкой пару раз в неделю всего за десятку в месяц, сделал из пацана непревзойдённого аккомпаниатора. Слух у Сашки оказался абсолютным и, подучив его музыкальной грамоте, Петрович к окончанию школы с удовлетворением сказал:
- Всё, Сашка, мне тебя больше учить нечему, дальше сам.
Сашка играл везде, где просили не отказывая никому. После войны хороший музыкант в деревне, а потом и в посёлке был редкостью, как редкостью были и просто мужики с целыми руками и ногами. Когда же он начал работать, пришлось брать баян реже, но расставаться с музыкой Сашка не помышлял. Играл он так: по радио передавали новую песню, а к концу её трансляции Сашка уже аккомпанировал артисту наравне с оркестром. Откуда же она всё таки узнала, думал он сейчас. Ему не пришло в голову, что Лиза посмотрела в канцелярии полка его личное дело. Ещё дома военком сделал в нём приписку, что призывник владеет музыкальным инструментом. Военком помнил, свою службу в средней Азии, как приходил на заставу из наряда, а с гимнастёрки сыпалась соль. В это время его друг из музвзвода, несильно отягощенный службой, пиликал в офицерском клубе. В маленьком посёлке Сашка с заводскими не раз участвовал в концертах, и ни от кого не скрывая умение играть, а о записи об этом в личном деле и не догадывался.
Всплыло это умение Сашки совершенно неожиданно для него. Решив, что хватит играть с огнём, он попросился из столовой, написав полковнику рапорт. Действия это не возымело:
- Кем я тебя заменю, что у меня повара в очередь что ли стоят? И чем ты недоволен? Тебе весь полк завидует, - сказал полковник, глянув на солдата так, что сердце у Сашки ушло в пятки.
Полк точно завидовал, но отнюдь не Сашкиному положению повара, а несколько иным его делам, которые не хотел видеть лишь комполка. Или видел?
Тогда Сашка использовал старый и проверенный армейский рецепт симуляции дизентерии. Выдул полный черпак растительного масла. Через пару дней непрерывной диареи Сашку отправили в медсанбат. Врач, который снимал пробу на кухне, мгновенно его раскусил, что никакая у него не дизентерия. Они вместе иногда выпивали медицинского спиртику под пробу ужина, и эскулап прекрасно знал о Сашкиной судьбине любовника. Сашка взмолился и, наученный врачом, как симулировать умно, отправился в Хабаровск, в краевой госпиталь. Из столовой его убрали по приезде через две недели. Он вздохнул с облегчением, месяц ни на какие пикники он не выезжал, и Лиза, пофыркав почти что отстала от него. Да только музыка играла недолго, и их любовь закрутилась ещё стремительнее. Чтоб держать любовника под руками, Лиза узнав из личного дела, что он музыкант, организовала в полковом клубе бурную самодеятельность. Балерина в прошлом, она сама с удовольствием танцевала, организовала хор и ансамбль из таких же офицерских жён. Хор скоро благополучно выдохся, а с ансамблем Сашка объездил весь Восточный военный округ. Тут уж Лиза пользовалась им на всю катушку. Плюнув на судьбу и поняв, что Лизиной энергии ничего не противопоставишь, он смирился с таким раскладом дел, ожидая худшего. Несколько раз Лиза заводила разговоры о том, что уйдёт от мужа. Сашка не знал, что ей ответить, но однажды, доведённый ею до отчаяния сказал:
- Лиза, я и так чувствую себя подлецом перед командиром. Ты хочешь ему карьеру сломать? Кто ты без него? И кто я? Гол как сокол.
Реакция оказалась непредсказуемой. Лиза разрыдалась и вывалила на Сашку все свои семейные проблемы. Полковник неизлечимо болен и импотент. Лиза по дурости сделала аборт ради карьеры балерины и родить не сможет, и... муж знает о её похождениях. У них договор, что она не станет портить ему карьеру, а он не пресекает её увлечения. Сашка, ни разу не видевший таких отношений, растерялся и, плюнув в досаде, решил оставить всё как есть, тем более дембель уже приближался. Если бы он знал, какой сюрприз ждёт его дома.
5. Дома
Поезд оставил Сашку в городишке недалеко от его райцентра. Скорые на таких полустанках не останавливались. На попутке он добрался до дому. Зашёл в военкомат, встать на учёт. Военком зазвал к себе. Поговорили за жизнь под коньяк, вынутый из сейфа и военком, как-то странно глянув на солдата, достал из стола бумажку с адресом:
- На, Александр! В Тюмени нефть нашли, мне пришла телеграмма с просьбой вербовать отслуживших с нужными там специальностями. Может, понадобится адресок конторы, - вручил он Сашке бумажку, грустно улыбнувшись.
Дом встретил Сашку заколоченными окнами, пустым огородом, двором, поросшим жухлой уже крапивой и ржавым замком на дверях. Сашка вышел из двора, обогнул палисадник и постучался к соседям во вторую половину барака. Подросшая за два года , прошедших с его побывки соседская девочка, вынесла ключ и вывалила на него новость, которая распирала детскую головку:
- Тётя Таня с папой уехали на стройку, мы с мамой одни живём.
Сашка не нашёлся, что ей сказать и поспешно ретировался домой. Дома царило многомесячное запустение. Нетопленная печь, пылища везде, жухлые занавески и такое же бельё на кровати. Сашка смахнул пыль с табуретки, достал бутылку и городскую снедь, припасённые на приезд, и, налив себе в пыльный стакан, обтёртый таким же пыльным полотенцем, собрался выпить. В дверь постучали.
- Погоди! Налей и мне, потом всё расскажу, - проговорила соседка от порога.
- Да дочка уже всё сказала, - ответил Сашка.
- Одно непонятно, на что она мне письма-то писала, что всё хорошо?
- Дак это не она вовсе, а твоя мать, договорилась с ней чтоб реденько присылала письма, а уж она отсюда и отправляла тебе. Так-то они давненько на строительство ГЭС на север области уехали с моим Вовкой. Снюхались-то раньше - я в ночную работала, а он тут ночевал. Да ты тоже хорош. Может, они до сих пор бы и блудили втихаря, так твоя генеральша написала про вас всё. Танька и порешила, что ничем не обязана, раз ты там подженился.
- Да ничего я не подженился, видишь приехал.
- Вижу, к разбитому корыту. Поезд то того... ту-ту! Налей-ка ещё. Да на вот, почитай, извини не утерпела я, прочла тоже. Танька бросила письмо-то тут на столе, а я присматривала за домом так и прибрала его. Да, возьми и фотку, красивая баба-то у тебя, только Танька попортила ей красу-то малость. Фигуристая шалашовка.
Сашка прочёл Лизины откровения. Да, она решила бороться за него до конца. Он подумал, что-то бы изменило это, знай он о происшедшем? И не смог себе ответить.
- А чего мать-то меня за дурака держала? - спросил у соседки.
- Так она же не знала, что ты заблудил тоже, и переживала сильно. Армия ведь - сунул бы башку куда-нибудь не туда по дурости. Порешила, что так-то лучше.
Сашка с соседкой допили водку, и она засобиралась домой, как-то несильно охотно. Потом всё таки решилась:
- Саш, я дочку уложу так это...договорим.
- О чём? - сделал вид, что не понял Сашка.
- Дак о жизни, о чём ишо-то.
- Ладно, приходи, - согласился он.
Проснувшись рано, он не обнаружил соседки под боком. Ушла на работу.
Сашка сидел и размышлял о превратностях судьбы. Остаться в посёлке и стать посмешищем? Жёнами поменялись, блин! Да если бы Танька просто сбежала - и то слава не самая лучшая. Вернуться к Лизе он не мог. Ну не мог, и всё тут! Если бы он знал, что она вытворила, он бы, возможно, вернулся, но узнает он об этом только через несколько лет. Он написал соседке записку и отнёс её с ключом дочке. Взял билет на ближайший поезд в Сибирь и вскоре уже варил нефтепроводы на Самотлоре.
Через пару лет он как-то по-тихому сошёлся с лаборанткой из НГДУ и удочерил её малолетнюю девчонку. Вскоре она родила ему ещё дочь. Только баян напоминал ему в редкие часы, когда он брал его в руки, играя дочуркам, о той любви, что случилась в его жизни.
Муж Лизы дослужился до генерала и сразу вышел в отставку. Лиза тут же бросила его и попыталась уверовать в Бога, оказавшись в одном из монастырей. Но её неуёмный темперамент не смогла победить никакая вера, и она решила разыскать Сашку. Зачем - она не ответила наверно бы и себе. Приехав в его посёлок, она не сумела найти Сашкиных следов и вернулась обратно в Хабаровск. Сашка отработал вредный стаж на северах и попытался вернуться на родину. Север держал цепко, а в одну из таких попыток его жена загуляла и бросила его. Но ему это уже было безразлично. Он понял к концу жизни, какую дурость совершил в молодости, оставив Лизу и, понял что любил по-настоящему только её. Но не судьба. Умер он совсем недавно, и я не написал бы эту историю, если бы не его похороны. По его просьбе дочь заказала гроб, в который вместе с покойником поместился и...баян. Наверное, Сашка веселит на той стороне земли ушедших от нас, а может и Самого.
Роковой полёт
Глава 1. Мечта
Какой мальчишка в детстве не мечтает о небе и полётах. От самого тихого тихушника, до сорвиголовы все иногда, глядя в небо задумываются о том, как бы полететь? Воображение рисует маленьких человечков и домики в спичечный коробок, проплывающие внизу. А ты управляешь послушной машиной, которая несёт тебя над ними. Но, но деревенские дети обделены возможностью летать. Нет поблизости: ни планерной школы, ни парашютного клуба, ни лётного отряда ДОСААФ. Даже то, что прямо за огородами есть аэродром, слабое утешение. Туда не пускают и можно лишь издали любоваться на взлетающие и заходящие на посадку Аннушки. А уж если на стадион в центре села приземляется вертолёт санавиации за больным, чтоб отвезти его в областной центр, мало кто из мальчишек может устоять и не прибежать хоть откуда, лишь бы посмотреть вблизи, как он взлетит.
Мальчишки пробуют летать всякими способами, в ход идут зонтики и самодельные парашюты из картона или утащенных из дому простыней и бельевых верёвок. Зимой можно прыгать с крыш в сугробы, на мгновение да ощущая вкус свободного полёта. Чтоб почувствовать себя летящим, строятся различные сооружения, имитирующие полёт: качели, карусели, тарзанки, иногда весьма опасные, но какой мальчишка думает об опасности, когда хочется полёта? Желание подогревают рассказы счастливчиков, кому удалось пролететь на настоящем самолёте в областную столицу, больше самолёт никуда не летает. И пусть счастливчик просидел весь час полёта, уткнувшись в гигиенический пакет, всё равно он летал. У большинства мальчишек мечты с возрастом проходят, но не у всех, далеко не у всех.
Невозможность полететь самому толкает на создание чего-нибудь летающего. Уже есть журнал Моделист-Конструктор, в котором печатают статьи, как самому изготовить летательные аппараты. Не беда, что это всего лишь модели. Они летают и их можно сделать самому. А там, а там! Подворачивается под руку журнал Уральский следопыт с Крапивинским Лётчиком для особых поручений, где Антошка Топольков просто приписал к числам на чертеже модели нули в размерах и старшие мальчишки сделали по этому чертежу самолёт, на котором он полетел. Мечта крепнет! Уже дом превращён в мастерскую, где в свободное время, что-то: пилится, клеится, красится, собирается и, о чудо, первая модель в руках. Собирается толпа и ... конфуз. Не летает! Под хохот зрителей все попытки кончаются неудачей. Вот он момент - остановись, брось! Да разве может неудача остановить мальчишку?
Некоторых отрезвляет, и эйфория проходит. Не всех, далеко не всех. И вот уже учитель физики взят в оборот и растолковывает азы аэродинамики и причины неудач. И однажды, однажды, планер, собранный по чертежам из журнала, взмывает в высь и парит там несколько секунд. Всё! С этой точки можно отсчитывать рождение человека, который заражён небом. Пока в небе всего лишь модель, воображение рисует мальчишку в кабине, управляющим этой моделью, которая, как у Лётчика для особых поручений, увеличилась до настоящего самолёта. А тут ещё в свежем номере журнала появляется снимок поляка Мелвина Рогалло, который летит неизвестно на чём, состоящем из шестов и тряпичной обшивки со звучным названием - Параглайдер. Вот она мечта - аппарат, который летает и прост, как правда. И мальчишка начинает искать материалы и все сведения о прекрасном летучем треугольнике. Теперь небо уже не отпустит.
Глава 2. Философия полёта
Что есть полёт? Почему человек стремится полететь? Чего не хватает ему на грешной земле? Что будет, если ты оторвёшься от неё? Множество вопросов возникает когда ты держишь в руках трепещущий летательный аппарат и вот вот оторвёшься от земли, и там уже будет не до раздумий.
Полёт! Почему человечество всегда завидовало птицам, почему множество людей во всей его истории пытались покорить небо? Удалось немногим, но кто хоть раз побывал в пустыне этой без дна и края никогда не забудет ни с чем несравнимое чувство. Чувство чего? Свободы! Человек всегда мечтал о свободе.
В наших генах есть отпечаток всемирного закона и никуда от этого не деться, закон неумолим, как любой закон и тем желаннее преодолеть его пусть ненадолго, но почувствовать себя неподвластным ему. Желание свободы и толкает на всяческие способы нарушить закон. Оказалось что способов этих ничтожно мало, а если быть беспристрастным всего один. Свободное парение. Чем ближе ты к свободному полёту тем большей свободой обладаешь. Увы человеку не дано парить совершенно свободно и чтоб летать он придумал себе множество приспособлений и каждое из них уносит частичку свободы полёта и обедняет ощущения от него. Замечательно подметил это великий романтик Александр Грин, вложив всю философию полёта в слова одного из персонажей новеллы "Состязания в Лиссе". Когда лётчики заспорили со странным пришельцем о том, как нужно летать.
"Тогда неизвестный, сидевший за столиком, неожиданно и громко сказал:
- Так вы летаете!
- Я хочу, - заговорил неизвестный, - очень хочу хотя немного
приблизить вас к полету в истинном смысле этого слова. Как хочется лететь?
Как надо летать? Попробуем вызвать не пережитое ощущение. Вы, допустим,
грустите в толпе, на людной площади. День ясен. Небо вздыхает с вами, и вы
хотите полететь, чтобы наконец засмеяться. Тот смех, о котором я говорю,
близок нежному аромату и беззвучен, как страстно беззвучна душа.
Тогда человек делает то, что задумал: слегка топнув ногой, он
устремляется вверх и плывет в таинственной вышине то тихо, то быстро, как
хочет, то останавливается на месте, чтобы рассмотреть внизу город, еще
большой, но уже видимый в целом, - более план, чем город, и более рисунок,
чем план; горизонт поднялся чашей; он все время на высоте глаз. В летящем
все сдвинуто, потрясено, вихрь в теле, звон в сердце, но это не страх, не
восторг, а новая чистота - нет тяжести и точек опоры. Нет страха и
утомления, сердцебиение похоже на то, каким сопровождается сладостный
поцелуй.
Это купание без воды, плавание без усилий, шуточное падение с высоты
тысяч метров, а затем остановка над шпицем собора, недосягаемо тянувшемся к
вам из недр земли, - в то время как ветер струнит в ушах, а даль огромна,
как океан, вставший стеной, - эти ощущения подобны гениальному оркестру,
озаряющему душу ясным волнением. Вы повернулись к земле спиной; небо легло
внизу, под вами, и вы падаете к нему, замирая от чистоты, счастья и
прозрачности увлекающего пространства. Но никогда не упадете на облака, они
станут туманом.
Хорошо лететь в сумерках над грустящим пахучим лугом, не касаясь
травы, лететь тихо, как ход шагом, к недалекому лесу; над его черной
громадой лежит красная половина уходящего солнца. Поднявшись выше, вы
увидите весь солнечный круг, а в лесу гаснет алая ткань последних лучей.
Между тем тщательно охраняемое под крышей непрочное, безобразное
сооружение, насквозь пропитанное потными испарениями мозга, сочинившими его
подозрительную конструкцию, выкатывается рабочими на траву. Его крылья
мертвы. Это - материя, распятая в воздухе; на нее садится человек с мыслями
о бензине, треске винта, прочности гаек и проволоки и, еще не взлетев,
думает, что упал. Перед ним целая кухня, в которой, на уже упомянутом
бензине, готовится жаркое из пространства и неба. На глазах очки, на ушах -
клапаны; в руках железные палки и - вот - в клетке из проволоки, с холщовой
крышей над головой, подымается с разбега в пятнадцать сажен птичка божия,
ощупывая бока".
Конечно это мечта человека о небе пока ещё мы не научились летать так. Стремление летать пошло не тем путём, чем совершеннее становятся летательные аппараты тем сложнее становится управлять ими и чувство полёта улетучивается оставляя взамен беспокойство о машине, ответственность за пассажиров, выполнение обязательных правил и условностей. Настоящий полёт ничего общего не имеет с перемещением тела по воздуху из точки А в точку Б. Ближе всего человек становится к небу используя минимальные средства, но и они накладывают рамки на свободу и это уже не полная свобода ограниченная необходимостью: контролировать состояние аппарата и его положение в воздухе, и думать о своих действиях каждую секунду полёта. И тем не менее это свобода настоящего полёта. Дельтаплан первый аппарат способный дать эту свободу и ощущения близкие к тем, что описал незнакомец Грина. Много позднее появится параплан, который гораздо безопаснее и предоставит большую свободу, но пока в те, далёкие уже годы, дельтаплан был единственным средством ощутить себя, свободно парящим в небе.
Глава 3. Путь в небо.
Мечты мечтами, но моя деятельная натура не могла сидеть спокойно, зная, что где-то уже выпускают аппараты, и люди летают на них. На дворе стоял конец эпохи развитого социализма. Оказалось, что купить дельтаплан практически нереально даже при моей на тот момент уже приличной зарплате директора школы. Да, и даже если бы средства и нашлись, они не продавались, а поставлялись централизованно с завода в Украине по аэроклубам страны. Выход напрашивался сам собой - сделать дельтаплан своими руками. Я работал директором школы. Чтобы не жаль было пропавшие уроки, которые частенько приходилось пропускать, выезжая на разные совещания и заседания, а иногда и в соседние районы по обмену опытом, и в командировки в областную столицу, я взял себе уроки технологии. В школе предмет считался второстепенным. Если я уезжал, обычно ставились другие уроки. Взамен это давало возможность мастерить в свободное время, что угодно в школьной мастерской и с ребятишками, и самому. Мастерская, моими стараниями, за год стала лучшей в районе, и я спокойно в ней мог бы сделать, скажем, автомат Калашникова. Имелись все станки и инструменты для этого, в материалах тоже мы никогда не испытывали нужды. Своя рука владыка. Но, но проанализировав, что понадобится для изготовления копии французского 'Атласа', (именно на него мне удалось раздобыть чертежи), я не то чтобы приуныл, но понял - можно достать все материалы и оснастку, но это займёт очень много времени. Этот путь не годился. Масла в огонь подлил ещё и слёт дельтапланеристов области, который мы сумели организовать в нашем районе. До директорства работал в самой большой школе в райцентре, обучая старшеклассников автоделу и черчению, и попутно ещё в двух организациях. Одна из них напрямую работала по нужному профилю - это ДОСААФ. Тогда это общество имело колоссальные возможности по развитию любого технического вида спорта, а им в районе руководил мой друг. Слёт дельтапланеристов состоялся, и его участники остались очень довольны и организацией и, главное - полётами. Нужно ли говорить, что все три дня я дневал и ночевал в лагере дельтапланеристов, помогая решать возникающие по ходу вопросы. Но самое главное - это общение с людьми заражёнными небом и... полёты. Перезнакомившись со всеми участниками, я укрепился в мысли, что делать дельтаплан - задача трудно решаемая. Тут ребята из одного городка на севере области предложили взять у них самодельный дельтаплан, пусть и старый, но с невыработанным ресурсом и изготовленный в заводских условиях. Плату они назначили чисто символическую. Нас к тому времени уже набралось несколько человек. Наконец-то мы - обладатели своего аппарата, на котором летали на наших глазах. Летать самому на слёте не довелось, всё - таки это были областные соревнования, и в них участвовали подготовленные спортсмены. Но как летают они, я прекрасно рассмотрел, а теоретически уже давно всё изучил. Дело оставалось за малым - начать летать самому.
Глава 4. Последний полёт
Летать поначалу не очень понравилось. Такое чувство испытывают пожалуй все кто решил покорить небо. Хорошо об этом сказал Леонид Быков в своём замечательном фильме "В бой идут одни старики". Когда комэск Титаренко спрашивает новичка Ромео, что он видел в первом поёте? Оказывается ничего, всё внимание отдано машине и тому, чтоб не "наломать дров". То же самое и с полётами на дельтаплане, нужно контролировать многое, а полёт длится секунды, поэтому аппарат и управление им занимают всё внимание. Но это длится недолго. Вскоре уже начинаешь замечать окружающее и уже можешь поделиться впечатлением от нескольких минут в воздухе. С каждым полётом нарабатывается опыт. Опыт этот зачастую и приводит к успокоению и потере элементарного чувства самосохранения. Такое происходит с каждым пилотом, хорошо если без потерь. Мне не повезло. Вернее на везение тут уповать нет смысла. Воздух опасная среда, чуждая человеку и нужно всегда быть начеку. Малейшее панибратство наказывается мгновенно. Один из полётов и стал для меня роковым.
Накануне в школе встреча с воинами-интернационалистами. Мои ученики украшают класс. Делают газету, накропав о каждом афганце, их всего пятеро, статью и нарыв где-то фотографий. Натягивают по периметру класса невесть, где приобретённые, китайские гирлянды, которые мигают в разных режимах. Красиво. Назавтра у меня договорённость о полётах, и афганцы немало изумляются, что я на банкете в их честь ни грамма не пью. Но не обижаются.
Утро. Погода отвратительная - метель. Но уговор дороже денег. Ватага наша в сборе, и на двух машинах мы отправляемся в другое село к другу. Дорогу заметает. Наш "Москвич" несколько раз глохнет. Снег, попав в двигатель, приводит к его остановке. Ничего, мы бывалые ребята, протираем провода и едем дальше.
Прибываем на место. Погода не улучшается, дым из трубы котельной образует цветок, то есть определить направление ветра невозможно - летать нельзя. Но разве русского сорвиголову может что-то остановить? Берём дельтапланы и едем на гору, с которой обычно и стартуем. Сборка занимает около получаса, Погода не меняется. Я делаю несколько подлётов по десять пятнадцать метров. Новички и наши жёны смотрят заворожено и аплодируют. Привыкаю к новому "Славутичу". Дым из трубы по-прежнему не даёт возможности определить направление ветра, а
"колдун" вращается вокруг шеста. Я решаюсь. Поднимаюсь с аппаратом на гору. Два шага, трапеция от себя, и мгновенно вся команда на земле становится лилипутами. Прохожу несколько раз над ними, машут. И ветер, вроде, дует ровно, нужно садиться. Чёрта с два! Попадаю в подветренный ротор у подножия. Меня с аппаратом стремительно начинает разворачивать по ветру. Понимаю, это конец и пытаюсь развернуться против ветра, куда там, да и где это "против"? Но главное, не вижу земли: метель сыграла злую шутку, не могу оценить расстояние. Положено сгруппироваться, потому что о землю будет удар. А когда? Борюсь с ветром до последней секунды. Удар! Теряю сознание. Очнувшись, замечаю, что правая рука смотрит в сторону под углом, которого не может быть в принципе, понимаю - перелом. Аккуратно поправляю её левой, как должна быть, хруст костей друг о друга, но боли нет - шок. Отцепляю левой подвеску и вылезаю из под крыла. Правая консоль сломана. Кричу, или показалось, что кричу, зрителям на горе, а у самого горят в глазах, мигая, китайские гирлянды на стене класса. Замечаю, что народ с вершины устремляется ко мне, и снова проваливаюсь в темноту. Далее все обычные процедуры. Шина, укол обезболивающего в казённик и дорога в райцентр. Сложный оскольчатый перелом со смещением, четырёхчасовая операция и четыре месяца в гипсе. Но это уже другая история. А небо? Небо по-прежнему продолжает манить.
История болезни
Глава 1
Первый раз
Ничего не предвещало. Мы жили в районном посёлке Пермского края. Жили легко, по-городски, в полублагоустроенной квартире. Посёлок, по сути, представлял собой большую деревню, и народ имел домашние хозяйства, бани, сараи, хлева со скотиной и прочие атрибуты сельской жизни. Но начальство хотело, чтоб посёлок когда-нибудь получил статус города, потому настроило несколько десятков двухэтажек и даже один трёхэтажный дом. Нам, как молодым специалистам, дали квартиру в одном таком муравейнике. Ни грядки, ни кусочка земли вокруг дома, где что-то могло бы произрастать, не водилось. По-городски дома выглядели лишь внешне, отопление дровами, вода из колодца во дворе. Из благ цивилизации - дырка в выгребную яму прямо из квартиры, в остальном от деревенских домов никаких отличий. На счастье, в этом же посёлке жили мои дядьки и тётки, и у одних из них имелась своя баня, в которую мы и ходили по субботам.
В одну из таких суббот, после баньки, мы с дядькой уже решили выпить по завещанию Суворова по сто, да не успели. Мне стало плохо. И не просто плохо, а очень плохо. Живот скрутила такая сильная боль, что я прилёг на диван и не мог пошевелиться. Тётка, поначалу, приняв явление следствием угара в бане, пыталась бороться с ним нашатырным спиртом, но вскоре поняла, что дело хуже. В доме был телефон и она вызвала скорую. Где-то через полчаса появился знакомый мне эскулап - хирург Гена. Я знал практически всех районных врачей. Мы частенько пересекались на разных мероприятиях районного масштаба и совместных пьянках после них.
Эскулап потыкал в меня пальцем и изрёк:
- Надо госпитализировать.
Я не противился, потому что от боли хотел уже влезть на стену. Госпитализация вылилась в проблему. Оказалось, врач пришкандыбал пешком от машины, которая завязла в грязи в двух сотнях метров от дома, дальше они не смогли проехать. Встать я не мог - терял сознание. Нести меня на носилках до машины не представлялось возможным. Врач едва не оставил сапоги в поселковой грязище. Тогда Гена залепил мне в зад лошадиную дозу обезболивающего анальгин-димедрола и подождал, пока начнёт действовать. Понаблюдав динамику процесса, он понял, что самочувствие моё не ухудшается катастрофически и решил оставить меня до утра. Но попросил бумагу и написал расписку, что я от госпитализации отказываюсь. С трудом, но эту бумагу я ему подписал. Обезболивающее подействовало, и я начал засыпать. Гена покинул дом, взяв клятвенное заверение, что завтра поутру я к нему на приём или приду, или буду доставлен?!
Наутро я чувствовал себя уже почти здоровым. Как и обещал, сходил к Гене, он дежурил сутки на скорой. Гена вызвал лаборанта, и мне сделали анализы. Ничего не обнаружив, мы дружно почесали репы, и врач предложил мне лечь на койку, от чего я отказался. Для страховки Гена написал в моей амбулаторной карте - пациент от госпитализации отказался и отпустил с миром домой. Отлежавшись воскресенье, я в понедельник вышел на работу. Что это было - я узнаю много позже.
Глава 2
Фильм ужасов
В тот день мы летали. Целый день. Я приехал на мотоцикле к другу в село недалеко от райцентра. Взяли дельтаплан, экипировку и выехали на холм за селом, с которого на много километров открывался прекрасный вид на окрестности. Погода стояла отличная: солнышко пригревало и дул ровный ветерок из под горы. Взлеталось хорошо, но не всегда получалось приземлиться в точке взлёта и иногда несколько сотен метров приходилось тащить дельтаплан на гору. Весит дельтаплан около двух пудов, но, благодаря попутному ветру, иногда его просто приходится придерживать, чтоб не утащил пилота. Порядком устав, но с незабываемыми впечатлениями, мы завершили полёты, когда солнце уже изрядно склонилось к горизонту. Разобрали дельтаплан и отправились домой к другу. Мы оба отдыхали в отпуске и друг хотел, чтоб я остался у него ночевать. У меня в коляске "Урала" валялась пара бутылок портвейна "три топора", неизвестно как приобретённых в эпоху горбачёвской борьбы за трезвость. Вроде, всё располагало. Но какое-то предчувствие вело меня, да и планы были другие. Я давно не ездил к родителям, а село друга находилось на полпути к ним. Отдав другу одну из бутылок и напутствовав его, чтоб выпил с устатку, я завёл мотоцикл, попрощался и не спеша покатил по дороге к дому.
По пути, проехав ещё одно село, я почувствовал себя неважно. Списав это на упражнения с дельтапланом, остановился прислушаться к организму и размяться, езда на "Урале" не изобилует комфортом. Уже начинались сумерки, солнце село. Темнеть начало быстро, а мне нужно проехать ещё километров тридцать. Я оглянулся назад на село, которое только что миновал и от картины, что увидел, меня слегка затрясло. Над селом висела чёрная громадная туча, а дома заволокло каким-то то ли туманом, то ли пеленой дождя, который клубился и в нём летали: бетонные опоры, деревья, крыши, заборы, сено и ещё, непонятно что. Картинка разворачивалась в километре от меня и ощутимо быстро приближалась.
Забыв про дискомфорт и начинающуюся резь в животе, я завёл двигатель и поспешил убраться от приближающейся стихии. Гнал я так, как наверно до этого не ездил никогда. В зеркала я видел, что расстояние между мной и стеной клубящегося ливня неумолимо сокращается, оглянуться не хватало духу. Я выжимал из двигателя всё, на что тот был способен. Пролетев так километров десять, я въехал в лес и потерял границу стихии из виду. Поднявшись на пригорок, ещё через несколько километров я увидел, что ливень сменил направление и пошёл в сторону от дороги. Оставшиеся километров двадцать я проехал быстро, но уже спокойно, дождь так меня и не достал.
Загнав мотоцикл во двор с уже ощутимой болью в животе я поднялся в квартиру родителей. Мама оказалась дома одна. Взяв стакан я выпил залпом вина в надежде, что полегчает. Ничуть не бывало. Хоть я и проголодался, приготовленный мамой ужин я даже не попробовал. Мне стало совсем плохо. Я дополз до кровати и свернулся клубком, так вроде терпелось лучше. Мама, сама медик, не стала звонить в больницу, максимум мог придти на вызов такой же фельдшер, как она. Скорой больница не имела. Мама возилась со мной почти всю ночь, к утру мне стало легче. Погостил. Немного поспав, я отправился в райцентр, там всё таки была цивилизация и могли оказать помощь в больнице.
Позвонил другу. Из села родителей не получилось сообщить, что я доехал нормально, связь пропала. Друг рассказал, что после того как я уехал, в несколько минут собралась огромная туча, хлынул ливень и начался ураганный ветер, но их село почти не задело, зато дождь пошёл в сторону, куда поехал я и он переживал, что меня нагонит непогода. Я рассказал ему, что видел и о гонке с ураганом. Он сказал, что соседнее село сильно пострадало: нет ни света, ни связи, посрывало крыши, а вековые деревья вырывало с корнями, бетонные столбы ЛЭП ломало, как спички. Он съездил туда, люди всё ещё в шоке. На счастье, нет жертв.
Эта гонка иногда снится мне, как в позднее виденных мной фильмах ужасов, со стороны. Даже сам приступ отошёл на задний план, хоть я и озадачился тем, что он случился во второй раз. К полудню меня отпустило полностью, и я не пошёл в больницу, предположив, что точно также ничего не определят.
Глава 3
В городе
В областной столице я завис надолго. Не знаю что-то такое сквозило в моём облике или поведении, но однажды один мой друг-собутыльник, трудовик, сказал, когда после работы мы по обыкновению сидели с ним за бутылкой, снимая стресс от прожитого дня:
- Маленько оботрёшься тут и станешь директором.
- С чего вдруг такие поветрия? - полюбопытствовал я.
- Не знаю, но готов спорить, - было мне ответом.
Буквально через неделю после этого меня вызвал директор и протянул через стол бумагу. Я углубился в изучение, а он изрёк:
- Мне год до пенсии остался, выучишься. Никого кроме тебя я заменой себе не вижу.
Бумага была путёвкой на факультет повышения педагогической квалификации в Пермь. Путёвка однако оказалась без имени и фамилии. Директор не торопил. Я прикинул себя на месте директора. Школа огромная, свыше тысячи учеников и девяносто человек коллектива. Мы недавно перешли в неё, и, как всякая новостройка, она ещё не пережила детские болезни, и дня не проходило, чтоб что-то не ломалось, не текло или не сыпалось. К тому же, я был довольно молод, и в коллективе наверняка нашлись бы желающие занять директорское кресло, поопытнее меня.
Изложив всё это директору, я получил краткую отповедь:
- Не боги горшки обжигают. Вернуться обратно всегда успеешь.
Сделав вид, что раздумываю, через пару минут я согласился. Директор вписал недостающее в путёвку и приложил к ней ещё и командировочное удостоверение.
И так я оказался в областной столице в ссылке на три месяца. Учёба была весьма интенсивной, поток набрался огромный - больше ста человек. Жить нас определили в одно из общежитий почему-то не нашего института. Студенческая жизнь ещё не забылась, я закончил вуз шесть лет назад, но омрачал её указ небезызвестного генсек-президента о борьбе за трезвость. Всё таки мы были великовозрастные студенты, вроде Ломоносова, а в такой массе народу поводы случаются крайне часто. Кроме этого в городе жила тёща моего младшего брата с обширной роднёй, и меня частенько заносило и к ним. Вечерняя жизнь в городе скучна неимоверно, и как только там люди живут?
В один из таких визитов тёща сообщила, что мы приглашены на празднование наступающего Нового года к снохе её брата. Стояло тридцатое декабря. Я не раздумывая согласился и мы отправились на другой конец города, по дороге прикупив подарки детям и торт.
Проблемы начались у меня за праздничным столом. Я немного поел и выпил, и тут начались знакомые уже боли. Я ушёл в соседнюю комнату и прилёг, боль нарастала. Меня вырвало. Подумав, что проблемы с желудком, я выпил литр подсолённой воды, чтоб промыть его. Действия не возымело. Тогда решили вызвать скорую, благо, телефон у снохи в квартире имелся.
Скорая приехала довольно быстро, и меня, практически уже без сознания, загрузили в неё. Остатками сознания я запомнил, что долго катали по всему городу. Почему не помню. Центральная станция скорой помощи на одной территории с областной больницей, но туда меня не взяли, и оказался я на отшибе в новой огромной больнице за два квартала от дома тёщи. Но, но сообщить о том, где я нахожусь, оказалось невозможно, телефона у тёщи не было.
Меня вытряхнули в санпропускнике больницы с носилок, и скорая отчалила на другой вызов. В пропускнике дежурили медсестра и санитарка. Я сполз с кушетки и, встав на четвереньки, нашёл положение, в котором боль можно было терпеть. Санитарка сказала медсестре:
- Ну, видишь как мучается человек, вколи ему обезболивающее.
- Нельзя, потом диагноз не установить, - ответила сестра.
Пришёл какой-то врач, видимо из дежурных, велел загрузить меня на каталку и медсестра с санитаркой начали катать меня по этажам больницы. Сделали анализы, рентген, ещё что-то, что я уже плохо помнил.
Очухался я абсолютно нагишом, привязанный к столу ремнями под лампой- бестенёвкой. Из одежды на мне оказались лишь наручные часы. Они показывали три часа утра. Через сорок минут в операционной появился врач-хирург моего примерно возраста. Боль к тому времени уже отступила. Врач сказал:
- Нет операционной сестры, один резать тебя не стану. Вызвал её, но сам понимаешь ночь, пока соберётся-доберётся.
- А что там у меня обнаружили?
- Не знаю, разрежем станет ясно. Приступ чего-то, но точно не смог определить, живот деревянный.
Мы ещё немного поговорили с ним. Врачу позвонили, что с сестрой какие-то проблемы. Тогда, оценив моё самочувствие, он вызвал медсестру из пропускника. Мне сказал:
- Похоже ты оклемался, давай отложим операцию на утро.
Появилась медсестра, они вдвоём ловко перегрузили меня на каталку и увезли в палату, где я оказался один-одинёшенек, одетый, читатель знает во что.
Наутро в палате образовалась ватага молодёжи со старичком профессором дореволюционного образца во главе. Первым потыкал мой живот старичок, а потом уступил место студентам. Оказалось, больница - базовая у мединститута, и студенты тут набираются опыта. Меня попросили встать, ну я и встал во всей красе, вывалившись из простыни, одетый в одни часы. Девицы засмущались, на что старичок одёрнул их:
- Перед вами не мужчина, а пациент.
Постукав меня по спине по очереди и комментируя свои действия, студенты удалились так и оставив меня в неведении относительно диагноза. Пришла санитарка и накормила меня жиденькой овсянкой с таким же жиденьким чаем. На вопрос, где моя одежда, она неопределённо хмыкнула, мол заступила утром и не знает, но скорее всего в санпропускнике ещё. Потом принесла мне пижаму и сказала, что сейчас отдаст мне мою карту, чтоб я перешёл на этаж ниже, в реанимации мне делать нечего.
Взяв карту я пошёл, листая её, вниз. В карте находился и листок-опись моих шмоток. Чувствовал я себя уже вполне сносно, наступило тридцать первое декабря, и встречать Новый год в больнице мне не улыбалось. Тем более ни дома, ни на учёбе никто не знал, где я. Звонить оказалось некуда.
Я выдрал опись из карты и спустился в пропускник. Там всё ещё дежурила санитарка, принимавшая меня ночью. Мешок с моей одеждой валялся рядом с кушеткой. Я обрисовал ей картину, отдал листок и сделал вид, что меня отпустили. Она помогла мне одеться, и я выкатился на улицу, оставив карту на столе. Вдогонку она спросила:
- Ты вернёшься?
На что я ответил честно:
- Скорее всего - нет.
- Ну и хорошо. С Новым годом! Лучше не попадай к нам.
Через несколько дней я рассказал о приключении своей сестре, студентке мединститута, которая подрабатывала в этой самой больнице.
- А бывает, я иногда неделю-две температуру таким отмечаю да ем за них, -
ответила она.
Мы посмеялись над ушлостью студентов. Но я так опять и остался в неведении, что вызвало приступ.
Глава 4
Последний
Директор не дождался замены. Не захотел я работать в своей школе и образовался в другой за полсотни километров от райцентра. Свободы побольше и меньше проблем. Хотя школа была сдана в тот же год, что наша в райцентре и валилось в ней всё не хуже. Это не пугало, энтузиазма немеряно, а выход ему куда-то нужен. Директор, впрочем, несильно на меня обижался. Свято место пусто не бывает, и в мою старую школу пришёл мой одноклассник из комсомола. В общем, всё устаканилось. Работа кипела, и года два я не вспоминал о том, что со мной случались какие-то приключения в области медицины. В больницу я, правда, попал один раз и весьма надолго, и серьёзно.
Разбился на очередных полётах. Мои друзья, хирурги Гена с Андрюхой, при посредстве анестезиолога из соседнего городишки, собрали меня за четыре часа, как новенького. Подержав четыре месяца в гипсе, выпустили обратно на волю. Болезный живот, видя такое дело, коварно притаился, а может и нет, но за пару следующих лет я не помню, чтоб досаждал.
Всё началось как всегда неожиданно и, как всегда, выбрало отвратную погоду. Ровно через год, когда я разбился, летая в метель, тоже в феврале. Мне поутру стало нездоровится и довольно быстро, настолько, что я уже не мог передвигаться. Но тут мне несказанно повезло. Вызванная из ФАПа фельдшер, не сильно церемонясь, ткнула пару раз пальцем в мой живот и изрекла:
- У меня ещё один вызов, если минут через сорок поднимется температура, звони мне и собирай манатки, поедешь в район на операцию - это аппендицит. Это на, поешь, станет легче, - и оставила мне упаковку обезболивающего - "Спазмолгон".
Заев пару таблеток, я приготовился к замеру температуры. Где-то через полчаса я уже горел синим пламенем, градусник показал - сорок. Еле ворочая языком, я позвонил в ФАП и доложился. Ответили коротко: - Жди!
Через пять минут прибыл школьный грузовик, и два ухмыляющихся паренька - шофёр и военрук - затолкали меня в его кабину. Ну, да мне и лучше было, скрючившись. У ФАПа шофёр притормозил, и к нам присоединились два бензовоза, один занял место спереди, другой сзади. Эскорт свернул на перекрёстке не на дорогу в райцентр, а в село, где я жил раньше, там тоже работала больница. Школьный шофёр пояснил:
- В райцентр дороги нет. "Кировец" ушёл пробиваться, но ещё не вернулся, в твоей деревне есть хирург, операцию сделает. Дай бог втроём процарапаться, больше машин нет. Терпи.
И мы двинулись. Если садился передний, вдвоём выдирали его тросами назад и наоборот. Двадцать километров ехали больше часа.
Так на трёх машинах мы пробились ко мне на родину. Машины, оставив меня, немедленно ушли обратно, пока дорогу окончательно не замело. Но тут ожидал главный сюрприз. Хирург уехал в район, причём на единственном вездеходе. Это объяснила мне терапевт, моя одноклашка, Ольга. Чтоб я не мучился сильно, она собственноручно вколола мне в зад дозу обезболивающего и вызвала водителя. Для сопровождения успел за это время прийти из дома мой отец. И мы отправились в райцентр на "Москвиче". Выбора всё равно не оставалось. Дорогу я помню очень смутно. Помню что несколько раз сидели в снегу, но везло, нас вытаскивали машины попроходимей, встречные или попутные. Километров за десять до посёлка мы засели основательно. Вытащил нас хирург, возвращавшийся домой. Обсудили что делать, ехать в райцентр, или вернуться. Хирург, Анатолий Фёдорович, в прошлом мой сосед, сказал:
- Я из района, там приехал областной хирург, для учёбы остальных хирургов, ты как нельзя кстати. Они там тебя сообща и прооперируют. Тут дорога получше, да и ехать осталось всего ничего, возвращаться дальше. На том и порешили.
За это всего ничего мы сели ещё дважды, но я это уже видел плохо. Но мы выехали на асфальт, и нас дважды выдрал из сугробов трактор-бульдозер, что чистил дорогу. С такими приключениями я наконец-то попал в районную больницу кружным путём. В пропускнике меня встретил Гена и с присущим медикам цинизмом пошутил: -
- Давай, готовься, Андрюха уже точит ножи. Наш медик поставил всех на уши.
В спешке меня забыли побрить и привязали к столу. Пермский врач возмутился и пошёл курить, а эти два балбеса нашли практикантку лет шестнадцати и заставили её делать не очень привычное дело. Как она ничего не отрезала - удивляюсь. Руки у неё тряслись, а глаза, по-моему, она зажмурила. На моё счастье её хватилась наставница и, отматерив скалящихся хирургов, сама быстренько обкарнала мои гениталии в таком темпе, что я сильно запереживал за их сохранность, невзирая на боль.
Но тут вернулся пермский хирург, и всё покатилось как по нотам. Андрюха с Геной летали как мальчики в трактире и всё дело заняло пятнадцать минут, которые я вёл со всей троицей неспешную беседу, пока они там чего-то не натянули так, что я мгновенно покрылся испариной и заткнулся. В никелированную лампу-бестенёвку я видел, как они надо мной надругаются. Андрюха сунул мне чуть не в нос вырезанное у меня лишнее и посетовал:
- Не надо было от нас бегать три года в зад тому, видишь сколько спаек, это всё ты терпел, каждая - приступ.
Он что-то хотел добавить ещё, но главный рявкнул:
- Шейте! - звякнул скальпелем и снова пошёл курить.
Через шесть дней, прошедших почти без приключений, если не считать шишки от укола одноклассницы во весь зад, на котором пришлось лежать почти сутки, меня выписали.
Я вернулся к родителям и погостил у них недельку, в моей деревне не было электрофореза, который мне назначили для ускорения процесса заживления. Тут я приобрёл себе по собственной инициативе пожизненное заболевание, спросив у жены Анатолия Фёдоровича, которая заведовала физкабинетом:
- Что происходит в организме с утратой червеобразного отростка?
- Да ничего страшного, иммунитет ослабляется. Береги себя, будешь простывать почаще чем обычно, - ответила она.
Предсказание сбылось. На последующие тридцать лет главным моим заболеванием стал насморк, появляющийся именно тогда, когда я себя старался беречь.