Аннотация: Не большой рассказ о том, как опасно гулять по ночам.
Ты хочешь знать, сколько крови на мне? Достаточно, что бы вечно гореть!
Закат. Ворота города осветили лучи цвета крови, словно пророча судьбу нескольким путешественникам, стоящим на дороге. А тут и в самом деле назревает кровопролитие, четверо окружили одного, руки красноречиво лежат на эфесах клинков, что скрыты в тени плащей. В центре полукруга стоит их соперник, в потертой одежде и с презрением на лице. У него в руках простой меч-полуторник с волнистым лезвием, заточенным до бритвенной остроты. Некоторое время враги разглядывают друг-друга, пока один из плащей не вздыхает: "ну что ж". И вечерняя благодать разлетается тысячью осколков.
Ночь. Луна сегодня как никогда светла. Яркий серебряный свет падает на пшеничное поле, раскинувшееся на невысоких холмах. Ничего не нарушает тишины кроме легкого ветерка, что слабо колышет высокие пшеничные стебли и рассеивает поднимающийся с земли слабый туман. Сейчас поле похоже на темное, с серебряными проблесками море, которое какой-то не известный пророк разделил надвое нешироким трактом, что выложен, булыжниками, что и в свете луны позволяли увидеть свой настоящий цвет, золотой, будто летний солнечный луч. Высоченная пшеница нависает над краями дороги, образуя темную, чуть колышущуюся стену.
По тракту не спеша движется поздний путник. Он немного прихрамывает на правую ногу, и на голени, под разорванной штаниной угадывается повязка. Его плащ, дранный и грязный, сапоги истрепались настолько, что ни один сапожник не возьмется их чинить. Когда то дорогая и белоснежная шелковая рубашка, от долгого путешествия превратилась в замызгано-серую, рукава, вероятно в прошлом украшенные пышными, расшитыми узором, манжетами, изорваны и еле прикрывают жилистые и мускулистые руки путника. Такие руки могли бы принадлежать наемнику из знаменитых отрядов Вольного союза, вот только все кто принадлежит к "вольному люду" имеют татуировки на предплечьях, указывающие принадлежность к отряду и ранг, а эти руки не украшены ничем кроме вздутых тёмно-синих вен. На поясе, по левому боку, полуторный меч с потертой рукоятью, никаких излишеств, драгоценностей, резьбы, простая крестообразная гарда, старые ножны. С другой стороны хлопает по бедру короткая дага, будто младший брат полуторника - невзрачный инструмент профессионала. Лицо путника, скрытое глубоким капюшоном, бледное и осунувшееся. И, его вещи, свидетельствует о долгом путешествии, к которым этому человеку пусть и не привыкать, но данное уж слишком затянулось.
Когда то, несомненно, этот мужчина покорял девичьи сердца одним лишь взглядом, но сейчас лицо его избороздили преждевременные морщины, а жутковатые шрамы да свалявшаяся и грязная борода делали больше похожим на работника ножа и топора, чем на аристократа. А впрочем наш поздний путник умело сочетал эти откровенно разные роли. Но даже так, даже сейчас, любой человек, вращающийся в высших слоях общества, мгновенно узнал бы в этом бродяге знаменитого Клауса де Беженье: великолепного мечника, ловкого царедворца, холоднокровного бретера, законченного донжуана, абсолютную скотину. Не смотря на все тяготы пути, всю запущенность внешнего вида, его выдавали холодные, бесстрастные глаза, всегда сияющие как далекие равнодушные звезды. Именно эти глаза, что смотрели на многих дворян Кхалахиса в их последний миг. Те самые глаза, что были свидетелями смерти всех кровных братьев нынешнего короля. Не исключая трехлетнего малыша Локиса, последнего прямого потомка династии великого короля-воина Эйзехрада. Руки Клауса были по плечи в крови, и далеко не всегда эта кровь была пролита честно.
И вот сейчас, когда Клаус взошел на очередной пригорок, эти примечательные глаза тревожно осматривали раскинувшееся перед ним пшеничное поле. Царящая здесь тишина пугала этого храбреца, что без колебаний один бросался в драку с десятерыми, в открытую перечил магам и королям. Ни зверя, ни птицы. Да и пшеница, какая то странная - в рост человека. Поговаривали, что она растет на человеческой крови и костях, ведь народ здесь пропадает и довольно часто. В окрестных лесах инквизиторы не раз вылавливали чернокнижников и прочую нечисть, и что характерно, ни один не попытался скрыться в тени громадной пшеницы, предпочтя мучения в церковных застенках. А карательный отряд инквизиции, посланный разобраться со странным полем, пропал. Не ясно, отчего после этого поле не сожгли, а оставили в покое, не выставив даже стражу, но факт остается фактом, люди продолжают пропадать, а пшеница растет все также бодро, достигая нереальных размеров, бросая на путников мрачную тень. Только на невысоких пригорках, коих вокруг было множество, можно было нормально осмотреться, и это нервировало. Льдистые глаза опять скользнули по полю... И Клаус вздрогнул - в далеке виднелась фигура пугала. Казалось бы обычное дело, на поле то. Но еще мгновение назад его там не было. Человек зажмурился на секунду, тряхнул головой, вновь поглядел на поле и... пугала как не бывало! Де Беженье огляделся еще раз, и, ничего не заметив, пробормотал короткую молитву, удивив самого себя, потому как раньше не был приверженцем ни одного из обликов Бога, да и вообще не увлекался всей этой метафизической ерундой. Да и достойно ли рыцарю и, что намного более важно и о чем не знал практически никто, одному из лучших убийц школы Влокхиар боятся чего либо. А потому вслед за молитвой Клаус буркнул в адрес всей чертовщины, и этих гребаных полей в частности, короткое ругательство и поспешил вниз с холма. Спустившись, он оглянулся, и в животе внутренности свернулись в тугой холодный комок, а по коже пробежали мерзкие мурашки.
Его взору предстала чудесная картина - на холме где он не так давно стоял, сейчас торчали шесты с пугалами. Пугалами из живых людей, когда то живых. Это были трупы, некоторые еще сочились кровью, будто только сдохли, а некоторые вздулись от гниения и над ними летали жирные слепни(ночью!), кожа была покрыта язвами, некоторые были подвешены к шесту за одежду, или привязаны собственным позвоночником, кое- где их примотали внутренностями, кое-кто распят или посажен на кол. Лица трупов, чья кожа не была снята или не сгнила, были искажены в ужасной муке. Некоторые трупы были сшиты, но небрежно, как то неестественно, а кое-кто был специально исковеркан - руки вместо ног, части тел от разных людей сшитые вместе. На жутких пугалах восседали здоровенные вороны, с пугающей сосредоточенностью пялящихся в одну точку
Клаус сглотнул комок в горле и медленно-медленно потащил кинжал из ножен, что были скрыты плащом. Видел он много отвратительных зрелищ и это только что заняло место в первой десятке. Путник приметил один экспонат этой выставки, что сильно отличался от остальных. Он стоял в стороне, был полностью одет, цел... да и вообще был обычным пугалом. "Хоть что-то нормальное. И это настораживает еще больше". Оно стояло ближе всех, и в лунном свете можно было разглядеть его порваный в некоторых местах кожаный плащ, старый и такой же рваный солдатский мундир, изношенные кавалерийские сапоги. Он вгляделся в лицо пугала, скрытое широкой соломенной шляпой, но видно было только широкую, ненормально широкую ухмылку, явно намекающую на нездоровый разум. Еще одна только что замеченная деталь, Клаусу не понравилась до жути - у пугала был серп, большой, напоминающий боевой еще времен Старых Богов, весь в разводах ржавчины или чего-то похожего очень на нее похожего.
И тут пугало подняло голову, и луна осветила его рот, будто бы в начале прорезанный неведомым создателем сначала, а потом зашитый несколькими неаккуратными стежками. Глаза были треугольными, в них виднелись пляшущие огоньки, совсем как те что заводят глупцов в трясину. Оно сняло шляпу и приветливо, но с некоторой долей иронии помахало ею Клаусу.
Не сводя с пугала глаз, Клаус перехватил обратным хватом кинжал, при этом по лезвию заплясали мелкие разряды, и потянул из ножен еще и меч. Пугало водрузило шляпу на место и скорбно, осуждающе покачало головой. Поднялся жуткий ветер, воронья стая с громким карканьем снялась с трупов, пшеничное море всколыхнулось, и мелкая пыль на какое то мгновение запорошила глаза Клауса. Так же внезапно, как и появился, ветер стих, и холм оказался вновь пустым. Путник облизал пересохшие от волнения губы и повел по сторонам взглядом. Пусто. Он молниеносно развернулся, одновременно прочерчивая кинжалом сверкающую дугу. Тоже ничего, только вновь поднявшийся легкий ветерок теребит волосы да шевелит пшеничные колосья. Выждав еще на секунду, Клаус рванул по дороге. Ему остались всего лишь полторы мили и он, тьма их раздери, выберется с этих траханых богами полей.
Никогда безжалостному убийце не было так страшно, даже когда за ним гнались мертвые стражи одной гробницы в Старом Гархараде, а ведь он тогда был лишь сопливым юнцом. Сейчас он чувствовал, как его запятнанная душа дрожит от невыразимого ужаса, ведь в той гробницы он мог лишиться всего лишь жизни. А сейчас он рисковал много большим
Клаус бежал, как никогда не бегал раньше. Даже когда за ним гнались инквизиторы, после того, как он унес у них из под носа один довольно таки еретический артефакт. Хотя... Нет. Он бежал так же быстро как тогда. Что это жуткое пугало, что инквизиторы, одного поля ягоды, сразу чувствуется. Не успел убийца удивится этим странным, лишним в данный момент мыслям, как за его плечом раздался хриплый гортанный и немного обиженный голос: "Ну, знаешь ли!! Ты меня с этими сволочами не ровняй! Я все понимаю, страшно и так далее, но так обижать...!"
Совершив немыслимый пируэт в сторону, да еще и успев вслепую отмахнутся клинками, Клаус еще раз крутнулся, выискивая противника, а после встал в стойку, направив оружие на врага, но на дороге лишь лежал почти разрубленный пополам ворон. Тем временем птица с трудом оперлась на крыло, пытаясь приподняться, тяжело открыла клюв, щелкнула им "ну вот что ты за живодер, взял птичку зарубил! И что за молодежь пошла нынче ты с ними поговорить хочешь, а они тебя железяками! Вот и пытайся после такого быть милым и гостеприимным!" укоризненно произнес ворон, конвульсивно дернулся и уже на последнем вздохе прохрипел: "птичку жалкоооо....!"
Но Клаус его уже не слышал, он снова бежал, да так что оставил на месте старта пылевую завесу. Пыль осела, на дорогу сел еще один ворон, как и первый, ворон был из тех, что сидели на трупах. Он склонил голову на бок и укоризненно глядя в след Клаусу и пробормотал: "Люди... вечно вы куда то торопитесь. И ведь даже не дослушал". А потом вновь поднялся в небо.
"Прыгай!" В этот раз никаких голосов кроме внутреннего не прозвучало. Клаус доверяя не раз спасавшей его интуиции, прыгнул вперед и перекатился, едва не на поровшись на собственный меч, а на там где он только что был рассек воздух короткий клинок с крюком на конце. Не вставая с колен человек выбросил перед собой кинжал и тот отразил еще одно кривое лезвие. Ответный взмах меча и этот с глухим стуком вонзается в противника. Странно, но времени на размышление нет и Клаус уже пляшет свой любимый танец, танец клинков, отбиваясь от множества не понятно откуда взявшихся врагов. Луна не задерживаясь скользит по ним не давая разглядеть. Единственное ясно, это не люди, бритвенно-острые клинки Клауса с трудом оставляют отметины на них, а кровь не сочится из разрезов. Выпад, финт, уход, взмах... чудесный танец во славу леди Смерть. Но вот пауза, Клаус вырвался из кольца врагов и застыл в боевой стойке. Они замерли напротив странные фигуры, будто пародии на него. Теперь ясно видно деревянные манекены, одинаково одетые во фраки. Их лица... Клауса вновь, уже который раз за ночь пробирает дрожь. Их лица это копии его самого разной степени мастерства, кое-где скорее злостный шарж, а где-то идеальная копия. Чуть более сильный порыв ветра и становятся заметны тонкие нити серебряного цвета идущие к яркой луне. Периферийным зрением воин замечает какое-то движение в поле, пару шагов назад и вбок что бы не выпустить из поля зрения манекены, и Клаус видит старого знакомца Пугала, теперь тот балансирует одной ногой на шесте, а из его острых пальцев к луне срываются яркие лучи того же серебряного цвета. Шутовской поклон всем телом, лишь руки неподвижны у Пугала. Легкий поклон Клауса в ответ, он уже оценил мастерство соперника, а так же его предпочтения к решению проблем методов острой стали. Человек приглашающе разводит оружие, на что Пугало только качает головой, одновременно поводя пальцами и вот уже деревянные куклы на дорого склоняются в поклоне. Еще миг в холодном свете луны и все взрывается движением. Теперь Клаус работает четко и без лишней суеты, меч отражает выпады, магический кинжал режет нити. Куклы становятся все неуклюжее, и вот последняя фигура падает без движения. Пугало, только что безумно размахивавший руками, будто дирижёр огромного оркестра, замирает, а потом разражается короткими и громкими аплодисментами. Приглашающий жест в сторону дороги и Клаус, которому не надо повторять дважды, снова бежит.
"Быстрее. Еще быстрее. Он выводил кукол два раза. Эти полторы мили тянутся бесконечно. Видно эта сволочь умеет растягивать пространство. Выйду ли я вообще?"
Клаус почти выбрался с поля, он поднажал, видя границу, за которой начинался густой лес. Человек напряжен и предельно внимателен. Такие ублюдки, как пугало, ужасно любят обламывать перед самим финишем. И вот еще чуть-чуть, шаг другой... все!!! он выбрался!!!! Но нельзя останавливаться, надо продолжать бежать, а то кто знает, может еще дотянется, хотя, насколько знал Клаус, такие существа не могли выходить за границы своих владений, но у того, кто призвал этот кошмар, наверняка найдется еще что ни-будь в запасе. А то, что этот некто существует, Клаус не сомневался, ведь иначе кто говорил? Твари на подобии пугала не отличаются особым умом, уж говорить они точно не умеют.
Остановиться Клаус решился только пробежав еще с пол мили, глубоко забравшись в лес. Он перевел дыхание, и решил немного отдохнуть от пережитого ужаса. Клаус уселся на поваленное дерево, что лежало не далеко от тропы, не смотря на желание расслабится он внимательно прислушивался к ночным звукам. Все тихо. Не так, когда давящая тишина падает на лес, когда по ней крадется очередной ужас ночи. Нет. Это был тихий шум нормального леса. Поскрипывают деревья, где-то не далеко шелестит крыльями ночная птаха. И тут его за плечо кто то тронул. Клаус вскочил как ужаленный, выхватывая нож, но это было не Пугало. Маленький, почти карликовый старичок, снисходительно глядел на него снизу вверх. "Ты чагой это, милок?" спросил он низким трескучим голосом. "А?..." только и смог ответить Клаус, старичок пожал плечами, и сказал: "я тебя поздравить пришёл, а ты на меня с железяками кидаешься". "Поздравить?" сумел выдавить из себя, судорожно переводящий дух, Клаус. "Ну да, ты ж вырвался то от супостата. От пугала этого окаянного". странный старик схватил руку Де Беженье и энергично потряс ее. А потом, больше не говоря ни слова, развернулся и потопал обратно в лес. У человека возникла мысль ударить в спину, но по здравому размышлению он отказался от опасной затеи.
Клаус решил больше не оставаться здесь, а то всякие старички посреди ночи в лесу ходят, не к добру это. И он отправился дальше. Через не которое время покой леса снова начал убаюкивать его. Все дышало каким то неземным спокойствием. Де Беженье задумался о том, как все-таки суетен этот мир, и что вся эта суета тщетна, и мешает разглядеть истинную красоту жизни. Мимо Клауса пролетела ночная бабочка, взмахивая узорными крыльями. Провожая ее взглядом, он обернулся. Лес позади сверкал тысячью красок, ярко сияли огоньки лесных духов, спешащих по своим делам, в глубине леса отсвечивали рыжим костры дивного народца. И все благостные мысли исчезли под могучим потоком страха, окатившим его тело. За его спиной всего в двух шагах радостно скалилось пугало, прежде чем он успел это осознать, ржавый серп прочертил огненную полосу боли по его телу. Клаус издал странный всхлип, опустил глаза, его взгляд наткнулся на внутренности, что с неторопливостью истинного аристократа вываливались из его живота. А сквозь рассечённые ребра можно было разглядеть отчаянно бьющееся сердце, словно птица что рвется из клетки. Клаус покачнулся, тем временем пугало обошло его и, внимательно осмотрев плащ, удовлетворенно кивнуло, аккуратно придержало Клауса, и также осторожно сняло с него плащ. А потом отпустило позволяя упасть на спину. Его звездные, но уже гаснущие глаза, уставились на настоящие звезды. А пугало покачивая головой в такт лишь ему слышимой музыки отправилось обратно по дороге. Из лесу послышался тихий смешок, ужасно напоминающий шелест листвы, а может это и были листья. Услышав это пугало остановилось, склонив голову на бок, поразмышляло о чем то, а потом, вдруг хлопнуло себя по лбу и вернулось к трупу. Еще поразглядевав, вырвало уже остановившееся сердце, внимательно осмотрело его, довольно кивнуло и вновь удалилось, перед этим сделав широкий жест руками словно говорящий: все остальное твое. И снова ушло подбрасывая в руке сердце знаменитого Клауса де Беженье. А тело его захлестнули гибкие корни и поволокли в чащобу.