Падре Себастьян знал, что фра Хулио Перес человек безупречной веры, что он именно тот, кто возглавил бы монастырь Успения, случись ему самому покинуть монастырь ввиду смерти или стечения обстоятельств. Однако ризничий церкви был порочен невинностью, проявляемой в излишней доверчивости. Падре Себастьян находил тревожным тот факт, что из шести вооруженных охранников, которых нанял фра Хулио, только три свинцовооких стража были ранее знакомы фра Хулио или ему лично.
Настоятель болезненно осознавал, что будущее монастыря, не говоря уже о его личном будущем, покоится в небольшой деревянной коробочке, спрятанной в церкви. Присутствие реликвии не только наполняло его признательностью и обновленным чувством чуда, но и усиливало тревогу, потому что хранить ее было как высокой честью, так и безумной ответственностью.
В Валенсии, едва лишь достигнув двенадцати, Себастьян Альварес увидел нечто на полированной поверхности черного керамического кувшина. Видение, потому что он знал, что это было именно видение, явилось ему посреди пугающей ночи, когда он проснулся в каморке, в которой спал с другими братьями, Огастином и Хуаном Антонио. Пристально глядя в черную керамику в освещенной луной комнате, он увидел Господа Нашего Иисуса на распятии. И фигура Господа, и крест были аморфными, и не имели деталей. Увидев это, он снова погрузился в теплый и приятный сон. Утром, когда он проснулся, видение исчезло, но воспоминание о нем осталось ясным и четким.
Он никогда и никому не признавался, что это его выбрал Бог, для того, чтобы дать видение. Его старшие братья высмеяли бы его, сказав, что это была луна осеннего полнолуния, отраженная в кувшине. Его отец, барон, который полагал, что его родословная и земли дают ему право быть тупым животным, побил бы его за глупость, а его мать была забитой женщиной, живущей в страхе перед мужем, и редко разговаривала с детьми.
Но после той ночи, когда ему было видение, Себастьян навсегда осознал свое место в жизни, и стал выказывать такое благочестие, что его семья с легкостью отправила его на служение Церкви.
Сразу после рукоположения он удовольствовался тем, что скромно выполнял несколько незаметных обязанностей. На шестом году после рукоположения ему помогла возрастающая известность его брата, Хуана Антонио. Их брат Огастен унаследовал титул и земли в Валенсии, но Хуан Антонио сделал блестящую партию в Толедо, и семья его жены, могущественные Борджиа, устроили Себастьяну назначение в толедскую епархию.
Себастьян стал капелланом в новом монастыре иеронимитов и помощником настоятеля, падре Херонимо Дега. Монастырь Успения был невообразимо беден, у него не было собственной земли, кроме того незначительного клочка, на котором стоял сам монастырь, но монастырь арендовал оливковую рощу, и в качестве акта милосердия Хуан Антонио позволял монахам выращивать виноград по углам и на узких полосках своей земли. Монастырь привлекал совсем незначительные денежные пожертвования от Хуана Антонио и некоторых других людей, и ничем не привлекал богатых послушников, пожелавших посвятить жизнь служению Богу.
Вскоре, после смерти падре Херонимо Дега, Себастьян Альварес поддался греху гордыни. Это случилось тогда, когда монахи избрали его настоятелем, и несмотря на то, что он, будучи братом Хуана Антонио, предполагал такую честь.
Первые пять лет управления монастырем вконец унизили его, иссушая его дух. Но, несмотря на мучительное убожество, настоятель дерзал мечтать. Ведь и гигантский орден цистерцианцев начался с кучки преданных и усердных людей, которых было меньше, чем его монахов, и которые были беднее их. Но как только число белых монахов в общине цистерцианцев дошло до шестидесяти, двенадцать из них были посланы основать новый монастырь, и таким образом они распространили свое влияние по Европе во имя Иисуса. Падре Себастьян говорил себе, что его скромный монастырь вполне мог бы сделать то же самое, если бы Бог указал путь.
В году 1488 от Господа отец Себастьян был взволнован, а религиозная община Кастилии воодушевлена визитером из Рима. Родриго, кардинал Ланколь, имел испанские корни. Будучи урожденным Родриго Борджиа, он родился неподалеку от Севильи. В юности он был усыновлен своим дядей, папой Каликсом Третьим, и сейчас получил огромное влияние в Церкви, внушая страх и почтение.
Род Альварес с давних пор доказал свою преданность роду Борджиа в качестве друзей и союзников, а после брака Элинор Борджиа с Хуаном Антонио связь между Альваресами и Борджиа стала еще крепче.
Теперь же, благодаря родству с Борджиа, Хуан Антонио стал видной фигурой в судебных кругах, и, как говорили, фаворитом королевы. Элинор была двоюродной сестрой кардинала Ланколя.
Он ненавидел просить невестку, которую не выносил из-за ее тщеславия, неискренности и раздражительности по отношению к просящим.
- Какую-нибудь реликвию мученика за веру или малоизвестного святого. Если бы его преосвященство помог монастырю обрести такую реликвию, это помогло бы нам подняться. Я уверен, что он придет нам на помощь, если ты просто попросишь его об этом.
- Но я не смогу, - протестовала Элинор.
Но по мере приближения визита Ланколя Себастьян усиливал свою смиренную настойчивость, и она смягчилась. Чтобы в конце концов избавить себя от его занудства, а также ради своего мужа, она пообещала брату Хуана Антонио, что сделает все, что в человеческих силах, во благо его дела.
Было известно, что кардинал будет принят в Куэнсе, владении Гарси Борджиа Хунеса, брата ее отца.
- Я поговорю с дядей и попрошу его сделать это, - пообещала она Себастьяну.
Перед тем как покинуть Испанию, кардинал Ланколь отслужил мессу в соборе Толедо, где присутствовали все священники, все настоятели и все прелаты округи. После службы Ланколь стоял окруженный доброжелателями, на голове его была кардинальская митра, в руке большой пастырский посох епископа, а на шее паллий - мантия врученная самим папой. Себастьян видел его издали, и словно переживал еще одно видение. Он не делал попыток приблизиться к Ланколю. Элинор доложила ему, что Гарси Борджиа Хунес уже попросил кардинала о помощи. Дядя указал кардиналу на то, что рыцари и солдаты всех стран Европы, проходя Испанию после каждого из больших крестовых походов, перед тем, как вернуться домой, очищали страну от ее священных реликвий, выкапывая кости святых и мучеников за веру, без стеснения отбирая реликвии из любой церкви или собора на своем пути. Дядя мягко намекнул Ланколю, что если тот только сможет прислать какую-либо реликвию испанскому настоятелю, который является их свойственником, то это добудет кардиналу признательность всей Кастилии.
Себастьян знал, что сейчас последнее слово осталось только за Богом и его признанными слугами в Риме.
Его дни проходили медленно. Сначала он дерзал представлять получение реликвии, которая будет иметь силу исполнять молитвы христиан и мягко и милосердно излечивать больных. Такая реликвия должна будет привлечь как молящихся, так и пожертвования из далеких краев. Маленький монастырь станет большим и процветающим, а настоятель станет...
Когда дни обернулись неделями и месяцами, он заставил себя отставить мечту в сторону, и уже почти оставил всякую надежду, когда его призвали в канцелярию толедской епархии. Только что прибыла почта из Рима, которая приходила в Толедо дважды в год, и среди прочего там находилось запечатанное послание для отца Себастьяна Альвареса из монастыря Успения.
То, что скромный настоятель получает запечатанный пакет от Святого Престола, было до крайности необычным. Помощник епископа Гуилермо Рамиро, который вручал пакет Себастьяну, чувствовал зуд любопытства, и ожидал, что настоятель вскроет пакет и расскажет о его содержании, как и должен сделать смиренный настоятель. Он впал в неистовство, когда радре Альварес просто принял пакет и поспешил прочь.
И только очутившись в монастыре, в полном одиночестве, Себастьян дрожащими пальцами взломал восковую печать.
В пакете был документ, озаглавленный Translatio Sanctae Annae (описание святой Анны), а когда падре Себастьян погрузился в кресло и начал в изумлении читать, то понял, что это была история останков матери Пречистой Девы.
Мать Пречистой, Ханна Еврейка, жена Иоахима умерла в Назарете, и была погребена в тамошнем склепе. Христиане почитали ее еще с самых ранних дней своей истории. Вскоре после ее смерти двое из ее двоюродных сестер, обеих звали Мариями, и дальний родственник, по имени Максимин, оставили Святую Землю, чтобы проповедовать Евангелие Иисуса в дальних краях. Их пастырская миссия была отмечена даром в виде деревянного кофра, внутри которого содержались несколько реликвий матери Святой Марии. Все трое пересекли Средиземное море и высадились в Марселе. Обе женщины поселились в ближайших рыбацких деревнях, пытаясь обращать людей в свою веру. Но поскольку прибрежная местнось подвергалась частым набегам завоевателей, то Максимину было доверено доставить священные кости в безопасное место, и он продолжил свой путь в город Апт, где и поместил их в святилище.
Кости лежали в Апте сотни лет. Пока в восьмом веке их не посетил человек, которого его солдаты называли Каролюс Магнус, Карл Великий, король франков. Король был ошеломлен, прочитав надпись на святилище: "Здесь покоятся останки Святой Анны, матери Прославленной Непорочной Девы Марии".
Воинственный король освободил кости от намотанных на них истлевших тряпок и, почувствовав присутствие самого Бога, поразился тому, что держит в руках физическую связь с Христом.
Он подарил несколько реликвий своим ближайшим друзьям, а часть взял себе, послав их в Ахен. Он также приказал провести инвентаризацию костей, и передал ее копию папе, а оставшиеся реликвии оставил в распоряжении епископа Апта и тех, кто придет ему на смену. В восьмисотом году, когда десятилетия его воинского гения подчинили ему Западную Европу, и когда Каролюса Магнуса короновали как Шарлемана, императора Римского, на его коронационных одеждах ясно была видна вышитая фигура Святой Анны.
Остатки священной реликвии были извлечены из склепа в Назарете. Часть из них была помещена в святилища в церквях разных стран. Оставшиеся три кости были отданы на хранение Пресвятому Отцу, и более сотни лет лежали в римских катакомбах. В году 830-ом похититель реликвий по имени Дусдона, дьякон Римской Церкви, украл из катакомб огромное количество реликвий, чтобы, передав их двум германским монастырям, в Фульде и в Мюльхейме. Среди прочих он продал туда останки Святых Себастьяна, Фабиана, Александра, Эммеретина, Фелицаты, Фелиссимуса и Урбана, но грабя реликвии, он почему-то просмотрел кости Святой Анны. Когда церковные власти обнаружили произведенное опустошение, они переместили кости Святой Анны в хранилище, где те столетиями собирали пыль, находясь в безопасности. Настоящим отец Себастьян извещался, что одна из трех драгоценных реликвий будет послана ему.
Он провел двадцать четыре часа на коленях в часовне, благодаря Бога. Он отстоял так от одной утренней молитвы до следующей, без еды и питья. Когда он попытался подняться, то не чувствовал своих коленей, и был доставлен в свою келью встревоженными монахами. Но наконец Бог вернул ему силы, и он показал Translatio Хуану Антонио и Гарси Борджиа. Поблагоговев соответственно случаю, они согласились подписать обязательства по оплате реликвиария, в котором будет храниться фрагмент Святой Анны, до тех пор пока не будет выстроено подходящее святилище. Вместе они перебирали имена известных мастеров-ювелиров, которым можно доверить такую работы, и это Хуан Антонио предложил Себастьяну нанять для создания реликвиария Хелькиаса Толедано, еврейского серебрянных дел мастера, который был известен, как своими оригинальными эскизами, так и их изящным воплощением.
Мастер и Себастьян обсудили внешний вид реликвиария, обговорили цену, и пришли к соглашению. А еще настоятелю подумалось, как приятно бы было, если бы он, благодаря работе, выполнение которой Господь сделал необходимым, завоюет для Христа душу этого еврея.
Рисунки, выполненные Хелькиасом, показали, что художником он был таким же отменным, каким был и ювелиром. Внутренняя чаша, квадратное основание и крышка должны были быть сделаны из гладкого полированного и массивного серебра. Еще Хелькиас предложил изобразить из серебрянной канители фигуры двух женщин. Видны будут только их спины, грациозные и ясно женственные - слева мать, а справа - дочь, еще не оформившаяся до конца женщина, но отмеченная нимбом вокруг ее головы. По всему балдахину Хелькиас разместит в изобилии плоды земли, с которыми Ханна хорошо знакома: виноград и оливы, гранаты и финики, фиги и пшеницу, ячмень и полбу. С противоположной стороны чаши изображение далекого будущего, изображение, находящееся так же далеко от женщин, как и само это будущее. Из массивного серебра Хелькиас предложил изваять тот крест, который станет символом новой религии намного позже тех дней, когда жила Ханна. У основания креста будет сидеть младенец из золота.
Падре Себастьян боялся, что оба благотворителя будут тянуть утверждение внешнего вида, требуя, чтобы были учтены их собственные идеи и пожелания, но к его удовольствию и Хуан Антонио, и Гарси Борджиа выглядели необычайно впечатленными теми рисунками, которые сделал Хелькиас. А вот в течение всего нескольких недель настоятелю стало ясно, что приближающаяся удача монастыря перестала быть секретом. Кто-то, Хуан Антонио ли, Гарси Борджиа или еврей, похвастал реликвией. А может кто-то в Риме проговорился по-глупому, ведь иногда Церковь была просто большой деревней.
Люди из религиозной общины Толедо, которые никогда не замечали настоятеля, теперь провожали его взглядами. И он видел, что взгляды эти были враждебными. Помощник епископа, Гуилермо Рамиро прибыл в монастырь и проверил там часовню, кухню и монашьи кельи.
- Евхаристия (святое причастие) - это тело Христа, - говорил он Себастьяну, - какая реликвия может сравниться с ним по силе?
- Никакая, ваше превосходительство, - сказал Себастьян смиренно.
- И если уж реликвия Святого Семейства попала в Толедо, то она должна принадлежать епархии, а не одному из подчиненных ей учреждений, - продолжил епископ.
На этот раз Себастьян не ответил, но встретил взгляд Рамиро прямо - все его смирение ушло из него, и епископ фыркнув, увел свою свиту за собой.
До того как падре Себастьян смог решиться разделить последние новости с фра Хулио, ризничьий узнал их от кузена, который состоял священником епархиальной Канцелярии Веры. Вскоре Себастьян убедился, что новость известна всем, включая его собственных монахов и послушников.
Кузен фра Хулио рассказал, что имеются сведения о том, что различные монашеские ордена готовятся к самым решительным действиям. Францисканцы, как и бенедиктинцы, послали в Рим решительные ноты протеста. Цистерцианцы, чей орден покоится на поклонении Деве, взбешены тем, что реликвия, связанная с Ее матерью, ушла в монастырь иеронимитов, они наняли адвоката представлять их претензию в Риме. Даже внутри ордена иеронимитов намекали на то, что негоже реликвии принадлежать скромному монастырю.
Падре Себастьяну и фра Хулио было ясно, что если что-либо задержит доставку реликвии, то монастырь окажется в чрезвычайно сомнительном положении, и настоятель с ризничьим проводили долгие часы, стоя коленопреклоненными в совместной молитве.
Но наконец теплым летним днем в монастыре Успения объявился большой бородатый мужлан, одетый в бедную одежду крестьянина. Он прибыл прямо к раздаче бобовой похлебки, которую воспринял так же пылко, как и другие голодные нищие. А когда он проглотил последнюю каплю жидкого бульона, то окликнул падре Себастьяна по имени, и, оставшись с ним наедине, представился как падре Туллио Бри от Святого Престола в Риме и передал благословения его святейшества Родриго, кардинала Ланколя. Из своей рваной сумки он достал маленькую деревянную коробочку. Открыв ее, падре Себастьян нашел там душистый сверток шелка цвета крови, внутри которого находился кусок кости, проделавший столь длинный путь.
Итальянский священник остался только на вечерню, самую ликующую и признательную из вечерен, когда-либо проходивших в монастыре Успения. Но как только вечерняя молитва закончилась, падре Туллио исчез в ночи так же ненавязчиво, как и появился. После его ухода падре Себастьян некоторое время в задумчивости размышлял, как это беззаботно должно быть служить Богу, скитаясь переодетым по миру. Он восхищался мудростью тех, кто послал столь драгоценную награду с одиноким и незаметным гонцом, и он послал слово еврею Хелькиасу, предложив ему, что по завершении реликвиария, тот должен быть доставлен одиноким гонцом после наступления темноты. Хелькиас согласился, послав своего сына, как это однажды сделал Бог, и результат этой миссии был таким же. Юноша Меир был евреем, и поэтому никогда не сможет попасть в рай, но падре Себастьян молился и за его душу.
Убийство и ограбление показали ему, как осаждены со всех сторон силы, защищающие реликвию, поэтому он молился и за успех врача, которого он послал исполнять Божий промысел.