В первый раз Лайн думает, что все пошло не так, всего через три дня после того, как открывает глаза и видит бесконечное серое небо. Небо, расчерченное проводами, перерезанное проводами, связанное проводами. Несвободное сумрачное небо на расстоянии чуть дальше вытянутой руки. Слова "чуть дальше" определяют невозможность (невозможность действия, желания или просто невозможность как общее состояние души и тела). Слова "вытянутая рука" приближают это невозможное к едва ли достижимому, но этого недостаточно. Невозможное так и остается невозможным (с легким привкусом свободы, ловушки и неизбежности).
Так вот, ровно три дня назад Лайн открывает глаза и видит небо. И думает: как оно прекрасно. И верит: больше ничего в этом мире нет. Только она и небо (и провода). И верит Лайн в это первые три дня. Под ногами у нее пыльный серый асфальт, она идет по пустынным улицам вдоль пустых домов с мертвыми окнами и приоткрытыми дверями, ведущими в затаившуюся пустоту. Вокруг тишина (только где-то над головой гудят провода), и предчувствие чуда, похожего на солнечные лучи, попавшие в просвет между затянувшими небо облаками, становится почти осязаемым (так волосы на сильном ветру ускользают из-под чужой руки).
Второй и третий день Лайн верит и ждет это великое чудо с надеждой, неотличимой от знания. А на четвертый понимает: что-то пошло не так. Если точнее - все. Или: ничего и не шло так, как надо (с самого начала). Знать бы только, как это - надо (и что считать самым началом). А еще ее начинает беспокоить отсутствие воспоминаний. Как будто до того первого дня она не существовала. "Но Лайн существовала всегда", - чудится ей шепот (сквозь гудение проводов, рассекающих облака). Или это не шепот, или это что-то просыпается в ее памяти, темное и нехорошее (то, что лучше не вспоминать): мировосприятие ребенка, без которого исчезнет вселенная.
На четвертый день Лайн задает вопрос: "Кто я?" Задает вопрос самой себе (больше-то никого здесь нет), но произносит его вслух, пусть и негромко, словно кто-то все-таки может ответить. В ответ - тишина (и шум проводов). А в проводах запуталось небо. Кто-то (возможно, даже тот, кто может ответить) расставил силки, гигантские, на всю вселенную, и добыча не заставила себя ждать (добыча попала в сеть).
Лайн думает, что понятие "всегда" зависит от угла зрения, от точки зрения, от системы координат, в которой... Закончить мысль не получается. Она даже не сразу это замечает, а когда замечает, то задает следующий вопрос: "Где я?" Вопрос закономерный, однако ему чего-то не хватает. Чего - Лайн понять не может, но это что-то не дает покоя, и ей это не нравится (на самом деле ей все равно, и "не нравится" - не оценка ситуации, а объективный факт, с легким налетом субъективности).
Четвертый лень плавно перетекает в четвертую ночь, и именно в эту ночь Лайн впервые видит сны (или сон, один долгий нескончаемый сон из множества связанных между собой эпизодов). Во сне она задает те же вопросы, что наяву (приснившийся мир как будто ничем не отличается от реальности). Во сне она получает наконец ответы, пусть и не может понять их смысла. Во сне она наконец оказывается не одна.
Вокруг ночь, город, накрытый небом (небо сдерживают тысячи проводов). Редкие фонари совершенно не разгоняют темноту, скорее, сгущают ее, подчеркивают, служат ей. Лайн вглядывается в эту темноту, угадывает ее содержимое (дома, деревья, небо, провода), шепчет: "Кто я?" Шепот разносится по городу, ночь изменяет ее голос, и теперь кажется, что голосов много, и все они разные. Только вопрос один. Самый важный, самый страшный, самый вечный - и всегда неизменный (в любой системе координат).
" Лайн ", - слышит она в ответ, слышит свой собственный голос. Темнота отступает, недалеко, на полшага, и Лайн видит себя. Позже она заметит, что не отбрасывает тени, и догадается, кто стоял там, смеясь над ней и этим пустынным миром, делая вид, что помогает. Впрочем, последнее в некотором смысле является правдой (в том смысле, что позже это утверждение в самом деле окажется правдой).
Лайн отвечает своему двойнику: "Я знаю", наверху гудят провода, Лайн -2 кривит губы, усмехается, но молчит. И тогда Лайн спрашивает, слегка запинаясь, будто не может поверить в абсурдность происходящего: "Кто такая Лайн ?" И слышит: "Ты". И через секунду: "Я". На вопрос "где я?" Лайн -2 дает еще более непонятный ответ "пока нигде". А потом добавляет что-то вроде "это кокон". Наверное, все-таки нет. Лайн не уверена, она хочет переспросить. На самом деле она хочет потребовать новых ответов (хотя бы попросить в надежде на то чудо, которое уже никогда не случится). Однако ее двойник, ее точная копия (почти, но кто принимает в расчет это смешное почти, когда оно ничего не значит) зевает и заявляет, что хочет спать.
"Пора спать, - произносит Лайн -2. - Я устала". И растворяется в воздухе, растворяется в этой темноте, сливается с нею - почти как Чеширский кот (опять это вечное надоедливое почти), только исчезает двойник полностью, ничего после себя не оставляя. Даже улыбки. Одни лишь сомнения и вопросы (и ответы). Вопросов у Лайн становится еще больше, чем прежде. Ответы ничего не меняют. Она по-прежнему ничего не знает. Ничего не помнит. Желание узнать становится все сильнее.
И тут Лайн открывает глаза. Снова. Во второй раз, потому что до этого она не спала - не хотелось; не получалось. И, открывая глаза, Лайн понимает: вот оно, загадка, ответ, вещь в себе, краткая история ее краткой жизни. Она не помнит. Вот так. Не помнит ничего до первого дня, того самого, когда она увидела небо, услышала, как гудят провода, и пошла сквозь город в поисках чего-то или кого-то (выхода или себя).
***
Лайн думает: что-то не так, что-то пошло совсем не так, как ожидалось (кем?), что-то было не так с самого начала. Лайн думает, что сходит с ума (или просто потерялась, что проще понять, но не проще исправить). На пятый день, впервые увидев сон (впервые в своей краткой жизни), Лайн снова приходит к мысли, что все неправильно. Но она не знает, что надо восстановить и как это сделать.
Поэтому на пятый день Лайн продолжает свой путь в никуда (в никуда - потому что она не знает, куда идет). А остановиться на полпути она не может, даже если до половины еще далеко. И на пятый же день впервые выходит солнце. Не то чтобы его не было раньше, те долгие четыре дня, три из которых она ждала чуда. Просто сегодня серые облака постепенно тают, и над головой Лайн возникает голубое небо, оно тоже немножко отливает серым. Возможно, в этом виновато слишком яркое солнце, возможно, ей просто так кажется. Она не обращает на это внимания.
Залитый светом город меняется, но не сильно. Лайн чувствует: этот город не изменится так легко, так просто. Над головой по-прежнему гудят провода. Она постоянно оглядывается через плечо. Короткая тень следует за ней по пятам (полуденное солнце не любит длинные тени), обычная черная тень, скользящая по асфальту, иногда задевающая стены домов. Тень, которой во сне у нее не было. Лайн успокаивает себя мыслью, что во сне не было и солнца (что неудивительно ночью), не было луны и звезд (что неудивительно пасмурной ночью). Лайн успокаивает себя тем, что ночь скрадывает тени, но при этом ей в голову приходит и другая мысль, что ночная тьма пожирает тени (и что тогда происходит с их хозяевами?). А еще она помнит: там, во сне, горели фонари, и, даже стоя рядом, она не отбрасывала тени. Поэтому Лайн оглядывается назад, проверяет, на месте ли ее тень. Все в порядке. Ничего странного не происходит. Если забыть о том, что здесь вообще все - странное. И она - в том числе.
На пятый день Лайн обнаруживает на одном из бесчисленных домов этого города свое имя. Стена светло-серого цвета, а имя выведено темно-синей краской (от руки, неровными буквами). Этот цвет кажется ей знакомым, где-то она уже видела такой, но этот фрагмент потерян, спрятан, недоступен, эта часть ее памяти словно бы заблокирована (кем и когда?). Рядом с именем нарисована стрелка. Лайн бездумно проводит пальцами по стене, на них остаются разводы. Она смотрит на пятна на своей коже и думает: стоит ли заходить внутрь? Наконец решает, что лучше этого не делать (за приоткрытой дверью - мертвое нутро двухэтажного дома).
И снова идет по городу, в ту же сторону, куда указывала стрелка. Идет долго, до самой темноты, которая, когда приходит наконец в этот мир пятая ночь, стремительно разливается по улицам, захватывая дома, деревья, фонари. Все спит. Все мертво. Только провода по-прежнему гудят в вышине - не слишком громко, не слишком тихо. Такое ощущение, что кто-то вылил на город черную краску или превратил в нее весь воздух. Сначала Лайн не хочет останавливаться, пытается идти на ощупь. Но вскоре понимает, что лучше бы ей перестать. Вскоре Лайн понимает, что стоит дождаться утра, рассвета. Она осторожно устраивается в темноте, прислоняется спиной к стене очередного дома-невидимки. Слушает музыку неба. Так она называет те звуки, что издают провода.
***
На шестой день Лайн выходит к реке.
Когда все вокруг начинает сереть, она понимает: вот и утро. Задирает голову, рассматривая небо сквозь черную сетку проводов. Оно снова скрыто облаками. Похоже, солнца сегодня не будет. Лайн встает и идет дальше. Идет, пока на ее пути не оказывается река - совсем не далеко от того места, где Лайн пережидала ночную тьму. Однако еще до того, как перед ней появляется река, она понимает, что ошиблась. Солнце все-таки выходит. Солнце и ветер (на шестой день поднимается ветер) разгоняют облака. И привычно сумрачный шестой день все-таки превращается в ясный.
Узкая полоска воды в солнечных бликах вблизи становится шире, но не намного. Здесь город делится пополам. Лайн думает, что ей надо перебраться через реку. Она думает, что стоит поискать мост. Пусть отсюда и не видно ничего похожего на мост, это ведь не значит, что его нет. Что-то (кто-то?) подсказывает ей, что пространство в этом городе имеет свойство искажаться. Да и река - если посмотреть налево - загибается, и кто знает, что находится там, за границей поля зрения.
Да, на шестой день снова выходит солнце, как и на пятый, а еще на шестой день поднимается ветер. Ветер путает волосы Лайн . Ветер дергает провода над головой, отчего они (или так только кажется) гудят громче прежнего. У реки ветер усиливается. По воде бежит крупная рябь, вперемешку с солнечными бликами. Они слепят глаза Лайн . И все же она подходит к реке, близко-близко, набережной нет, нет никаких ограничений - и если она захочет войти в прозрачную воду, никто и ничто не остановит ее.
Лайн не хочет. Что-то пугает ее. Даже не то чтобы пугает - настораживает. Подойти поближе еще можно - не больше. И все-таки она наклоняется к воде. Наклоняется к воде и видит свое отражение, угловатое, изломанное, искаженное - точно застывшее в разбитом зеркале (осколки чудом удерживаются вместе, по лицу бегут длинные трещины).
Лайн проводит рукой по воде, по этим не существующим осколкам. Краткое мгновение ей кажется, что стекло режет пальцы. Ей чудится, что по коже стекает кровь. Она почти готова к боли. Ничего этого, конечно, не происходит. Прохладная вода под ладонью совсем не похожа на стекло. Лайн понимает, что сейчас ей не увидеть цельное отражение. Отстраняется. Капельки воды падают на землю - город держится на расстоянии от реки. Он тоже чувствует скрытую в ней угрозу.
На шестой день Лайн шагает вдоль реки, не слишком быстро, не слишком медленно, ветер поднимает пыль, ветер путает волосы, путается в ее волосах (а небо - в проводах); на шестой день Лайн находит мост, красный, с ажурными чугунными перилами, и оказывается по ту сторону узкой полоски воды, что делит этот странный город пополам.
***
Город по ту сторону реки на вид ничем не отличается от города, по которому Лайн шла первые пять дней. И все же он другой. Она не может сказать почему - просто ей так кажется, просто она это знает.
Но над головой по-прежнему гудят провода, вокруг по-прежнему стоят брошенные дома (если в них вообще когда-нибудь жили). По левую руку на грязно-серой стене Лайн видит выцветшую стрелку. Похоже, когда-то она была густого синего цвета. Повинуясь внезапному порыву, Лайн прикрывает правый глаз и смотрит на стену левым. Стрелка теперь указывает в сторону реки.
Лайн прикрывает левый глаз, а правый видит, что стрелка поменяла свое направление. Один глаз лжет, другой видит реальность. Лайн оглядывается назад. Река отсюда уже не видна. Река осталась позади. Узкая линия, отсекающая пройденный путь. Граница. "Граница моего города", - думает Лайн , не зная, что делит неделимое. Гудят провода.
Она касается этой стрелки, этой странной стрелки, меняющей направление как ей вздумается. Старая краска уже давным-давно не способна запачкать ничьи пальцы. Поэтому на коже Лайн остаются только серые пыльные разводы (что неудивительно в этом пустом городе).
На шестой день Лайн задается новым вопросом: "Где кончается город?" и думает, что однажды выйдет за его пределы (и все изменится). Если Лайн сумеет выбраться из этого странного, в плену проводов, места, то все станет по-другому. Лайн догадывается, что эта мысль отдает ложной надеждой. Вечность не изменится от... Кто знает, от чего меняется вечность. И почему. Лайн - точно нет.
***
С наступлением темноты на улицах загораются фонари. Провалы окон по-прежнему черны и напоминают о бездне, и Лайн старательно отводит взгляд (чтобы не смотреть в глаза бездне и ее чудовищам). Фонари здесь светят ярче, но стоят они редко - кажется, что темноту ночи пронзают вспышки огня. Лайн не чувствует усталости и идет дальше, от фонаря к фонарю, по темной дороге из кошмарных снов. Да, это похоже на сон, но Лайн знает, что не спит. Лайн кажется, что кто-то следит за ней. Она не отбрасывает тени, она скользит в ночи словно призрак этого города.
На шестую ночь приходит усталость. Гудят провода. Невидимое небо открывает глаза. Лайн смотрит в черную пустоту над головой и видит серебряные точки (точно россыпь мелких монет на ладони великана, точно мигание неспящих огоньков в темноте пустого дома).
И Лайн закрывает глаза и встречает сон. И даже если сначала она встречает сон, а потом закрывает глаза - так что с того, нет никакой разницы: просто шестая ночь - как первый шаг в бездну, а первый шаг каждый делает сам, теряя воспоминания или восстанавливая утраченные.
"Что предшествует жизни?" - слышит Лайн знакомый голос, свой голос. И сама задает вопрос: "Где кончается этот город?" Лайн -2 смеется. И Лайн чувствует: вот кому принадлежит это место (или сон, или Город-за-Рекой, одно из двух наверняка). Двойник резко обрывает смех, смотрит молча, внимательно, пристально. От такого взгляда по коже бегут мурашки.
"Что предшествует жизни? - повторяет свой вопрос. - Что предшествует любой жизни, любому вдоху, любой мечте?" "Смерть", - почему-то думает Лайн , но отвечает: "Мысль". "Верно", - снова смеется двойник и говорит: "У этого города нет границ, пока нет, а если ты не прекратишь бессмысленные блуждания во тьме, то и не будет". Надо понимать, это ответ на вопрос Лайн , и ответ этот ей не нравится, потому что она его не понимает.
Она хочет, чтобы Лайн -2 объяснила свои слова, хочет открыть рот и потребовать это, но двойник успевает раньше. "Чем отличается отражение от отражаемого предмета? Чем отличается ночь от дня? Чем отличается тень от... тени?" Последнее слово Лайн -2 произносит тихо, слишком тихо, и голос ее тонет в гуле проводов, ведь не могла она сказать "тень", никак не могла (это просто не имеет смысла). Однако Лайн все равно уверена, что расслышала правильно. "Выбей еще один нуль на своей скрижали". Чья это фраза? Что она значит и из каких глубин памяти поднялась? А сквозь монотонный шум прорастает смех двойника: "Подумай об этом на досуге, иначе, - и мотает головой вверх, в сторону неба, - эти звезды упадут в реку. Подумай о том, как рождаются копии и кто закрывает им глаза".
На этот раз, во вторую их встречу, Лайн -2 не растворяется в пространстве, не сливается с темнотой, разлившейся между фонарей. Она просто уходит, и Лайн смотрит ей вслед и не знает, что сказать. Когда шестая ночь превращается в утро седьмого дня, Лайн думает, что все совершенно определенно идет не так, идет с самого начала их истории , не замечая, что включает в свое прошлое и чужое (не разделяет имена и лица, мысли и поступки).
На седьмой день солнце не выходит. На седьмой день Лайн открывает глаза и думает, что ей нужен знак, символ, подсказка. Лайн думает над вопросами, заданными ушедшей ночью. В вышине гудят провода.
***
На седьмой день ничего не происходит. Ничего, заслуживающего внимания. И на восьмой. И на девятый тоже. Лайн просто идет сквозь Город-за-Рекой (идет сквозь отражение Города-до-Реки), без снов и ответов, пытаясь отыскать свою надежду за пределами домов, фонарей, синей краски и двойников. Слово "надежда" обретает в сознании Лайн много значений, и одно из них - память, а другое - ответы, что же еще.
Сумрачные дни сливаются воедино (серая дорога, серая пыль на дороге, серое небо над головой). Иногда между домами клубится туман (только не по ночам). Гудение проводов наверху то нарастает, то становится глуше, и тогда Лайн настигает предчувствие катастрофы (это тоже констатация факта, не более того). Но она продолжает дышать, продолжает идти, не зная, догоняет кого-то или убегает.
И вот наконец (на двенадцатый день, отмечает про себя Лайн , словно в ее голову встроен автоматический счетчик времени) она натыкается на очередную стрелку. Под выцветшей полосой бледно-синего цвета виднеются буквы ex, остальное стерто настолько, что прочитать надпись целиком не представляется возможным. Лайн думает, что слово на стене может означать выход. Ее смущает то, что перед ex как будто тоже было что-то написано (что-то важное, думает она). И все равно идет, следуя указаниям оставленной кем-то неизвестным стрелки, упрямо идет вперед. Смотреть на нее то одним глазом, то другим она не пробует (и поэтому стрелка не меняет направления). Возможно, Лайн вспомнит об этом чуть позже.
А пока она ищет (наверное) и находит (несомненно), и остальное неважно. Ищет ответы, а находит сны (сон). Впервые в своей недолгой жизни Лайн засыпает днем, при свете солнца, тусклом сероватом свете солнца, скрытого за облаками. Да, Лайн засыпает (или просто закрывает глаза) и видит уже не город. И думает (в очередной раз, постоянно возвращается к этой мысли): однажды все пошло наперекосяк.
А может быть, город никуда и не исчез, может быть, Лайн просто не разглядеть его за волнами густого тумана (первичный серый океан, в котором рождаются все сны, но чаще - кошмары). За закрытыми глазами Лайн нет ни дня, ни ночи - на этот раз, зато голосов - бесконечное множество, хотя ей кажется, что все они - разные вариации одного и того же (ее). Если только не ее голос на самом деле - копия чужого. Этот гул, многоголосый шепот сливается с гудением проводов (вот уж что неизменно и постоянно), провода порождают голоса. И Лайн уверена: где-то совсем рядом бродят серые тени неродившихся мыслей. Лайн знает: где-то недалеко ее поджидает двойник.
***
Туман искажает звуки, низкое гудение пронизывает влажный воздух, наполняет его собой, заменяет его собой. И Лайн вдруг кажется - буквально на секунду, на незаметную долю секунды - что ее тело оплетено проводами, что провода эти пронизывают ее насквозь (управляемая куколка в коконе чужих желаний). Пора бы впасть в панику, пора бы предаться всепоглощающему ужасу и сказать здравому смыслу отчаянное "нет"... Но Лайн овладевает удивительное спокойствие на грани смертельного равнодушия (если честно, оно сопутствует Лайн в течение всей ее краткой жизни).
Она замирает на месте и ждет. Ждет, когда что-нибудь произойдет, ждет, когда Лайн -2 надоест играть в прятки (ждет конца путешествия или промежуточной станции). Проходит всего пять минут (ее чувство времени как всегда идеально), и из тумана появляется двойник (на этот раз никаких вопросов, никаких ответов). Гудят провода. Молчание ложится между Лайн и ее то ли тенью, то ли копией (не отражением). Это молчание скорее связывает, чем разделяет, но Лайн -2 недовольна, и это заметно. Хотя на лице у нее все то же отрешенное выражение.
Лайн собирается с мыслями. "Я не тень, - говорит она. - И не копия. Суточный цикл не имеет никакого значения". "В этом пространстве", - добавляет Лайн -2, словно продолжая давний разговор. "Что-то пошло не так", - в пятый раз отмечает Лайн . "Все шло не так с самого начала" - откликается двойник.
Опять молчание. Опять пробивается тишина сквозь гудение проводов. "Это не сон, - наконец произносит Лайн -2. - Ты просто заблудилась. Я даже создала для тебя указатели, но ты нашла только два. Неужели ты не хочешь спастись?"
Лайн слушает. Лайн ищет ответы в чужом-знакомом голосе. А двойник говорит: "Ты должна исправить... должна исправить... должна исправить..." Что-то щелкает в горле Лайн -2, хрипит, булькает, ее голос становится скрипучим. Вопрос "что исправить" прозвучать не успевает. Туман вокруг дрожит, по нему волнами проходит рябь. "Соединение невозможно, ошибка соединения, повторный запуск через 20 секунд. Повторяю: соединение невозможно, ошибка соединения, повторный запуск через 20 секунд", - всплывает в памяти Лайн . Она моргает (на краткий миг исчезает и нестабильная реальность вокруг, и сама Лайн ), а потом открывает глаза. Город, серое небо, погасшие фонари (над головой гудят провода), бесконечные линии домов. По обе стороны от Лайн , по серым, желтым и коричневым стенам тянутся выцветшие синие стрелки (множество стрелок, всевозможные направления). Однако те из них, что подписаны LINE или ex (а некоторые и exit, но это совершенно не значит, что ex - то, что осталось от exit), ни в чем не противоречат друг другу. Они параллельны земле и указывают в ту сторону, откуда пришла Лайн .
***
На семнадцатый день (а предыдущие четыре бесследно пропали, не оставив в памяти ни следа) Лайн возвращается к реке. На семнадцатый день снова выходит солнце, но ветра нет - и кажется, что по ровной поверхности воды можно идти. Кажется, что это совсем не сложно - сделать шаг-другой по воде. И тогда от каждого самого легкого, самого невесомого прикосновения ноги по реке разбегутся круги. Они быстро сломают свою форму, они скоро смешаются в обычную рябь, однако какое-то время это будут именно круги. Но стеклянная поверхность реки, в которой тонут солнечные лучи, обманчива, и опасно верить этой иллюзии, нельзя поддаваться ее чарам. Даже тонкий лед надежнее замершей в безветрие воды.
Лайн садится на берегу - на семнадцатый день - Лайн бездумно скользит взглядом по окрестностям. Мысленно она сейчас далеко, мысли ее - горная река, водопад, бурный поток - стремительно проносятся в сознании, исчезают, вспыхивают вновь, сменяют друг друга с невероятной скоростью. Лайн думает об ошибках и исключениях, о символах, указателях и снах, которые не сны, а что-то иное. И о городе, который, может, и город, но... Она не спрашивает себя: "Кто я?", она не ждет откровений (ни малых, ни великих) на берегу этой безымянной реки, рядом с красным мостом (красным, как кровь или сигнал опасности).
И когда наступает вечер, когда тени фонарей становятся длиннее, а закатное солнце окрашивает прозрачную воду в багровые тона, Лайн встает. Она идет к мосту, она идет по мосту, останавливается и смотрит вниз, на свое отражение. Вода постепенно темнеет, разгораются фонари по берегам реки (на мосту нет ни одного), гудят провода, соединяющие Город-за-Рекой и Город-до-Реки (река их разделяет). Лайн прижимается спиной к перилам, которые пока еще не потеряли, не растратили дневное тепло.
Семнадцатый день подходит к своему завершению, близится полночь. Лайн засыпает с открытыми глазами и видит день Љ 13, первый исчезнувший из памяти день (если не считать все те дни до ее пробуждения в этом пустынном мире, а в том, что они были, она уверена).
И в том, что это именно тринадцатый день ее странного путешествия, нет никаких сомнений. Во-первых, Лайн сама знает это. Во-вторых, так написано - везде (на стенах домов, на столбах фонарей, на асфальте, даже в ладонях Лайн ): надписи от руки на стенах и асфальте (разумеется, синей краской, разумеется, выцветшие), листы бумаги с повторяющимися напечатанными строчками "день Љ 13", клочья тумана в воздухе, складывающиеся во все те же строчки.
Но это одновременно и сон. Нереальный сон о том, чего быть не может (не могло). Странный сон накладывается на реальность, слои миров смешиваются, слипаются. Город кажется миражом, полупрозрачный город-призрак дрожит в воздухе, сквозь него проступают другие картинки (разное время, разные места). Люди. Много людей. Переплетения проводов. Странная капсула наполовину скрывает человека. Лайн видит только ноги, ноги и провода (и кончики пальцев рук). И повсюду компьютеры, какие-то непонятные приборы, мигают огоньки на бесчисленных панелях, по экранам ползут длинные строчки. Все эти символы по мнению Лайн - полная бессмыслица (что-то идет не так). И тут ее взгляд выхватывает слово "LINE", на самом верху: CT/LINE/LeneЉ4, и это единственная неизменная строка.
Сквозь тающий город плывут коридоры. Горит красная табличка над дверью. Лайн стоит, не в силах пошевелиться, а вокруг вращаются миры (чья-то память, обрывки чужих историй ?), вокруг сливаются тени, и этот сон - единственная настоящая реальность здесь и сейчас. В день тринадцатый от пробуждения Лайн время сходит с ума, и четыре дня исчезают бесследно, но находятся и чудеса, и откровения, которые надо просто понять (и не забыть).
***
Когда Лайн просыпается, только-только начинает светать. По-прежнему безветренно. Узорная ограда моста холодит спину. Лайн трет глаза. Она не думает о том, что увидела в недавнем сне. Отгоняет мрачные воспоминания, отгоняет предчувствие грядущей беды. Переходит на другую сторону реки. Возвращается по своим же следам. Возвращается к истокам, в исходную точку.
Как и в прошлый раз, идет по берегу (но в противоположную сторону), и река теперь по левую руку от нее. Ветер так и не поднимается, словно затаился и ждет, когда же она уйдет. Указующих дорогу стрелок Лайн больше не встречает или просто не видит, просто больше не замечает (не обращает внимания). Впрочем, это уже ничего не значит. Она знает, что идет в правильном направлении (вот что было не так с самого начала). Но также Лайн знает и другое: не одно только это было неправильно. Так что она идет назад (с гордо поднятой головой), чтобы найти ошибки (и исправить их) и вернуть память. "Время убегать прошло, - думает Лайн . - Настало время возвращаться".
***
Лайн идет к центру города, в сердце этого нескончаемого мира домов, улиц и проводов (и забвения). Лайн думает: все будет хорошо. По крайней мере, она надеется на это (вот одно из ее желаний). В голову приходит не дающая покоя мысль, что дважды пересекать одну и ту же реку - к беде. Ощущение надвигающейся грозы давно уже висит в воздухе, грозы метафорической и оттого еще более пугающей.
Впрочем, Лайн думает: возвращаться - тоже не слишком обнадеживающее занятие. Просто иногда приходится это делать. Иногда приходится возвращаться и смотреть в лицо прошлому (своему или чужому), объединять истории . Иногда приходится находить ответы и исправлять ошибки. Не потому, что иначе нельзя, а потому, что того требуют желания, которые сильнее всего остального (всего на свете). А потом Лайн думает: вдруг все будет иначе, не так, как она себе представляла (а именно так всегда и случается и в снах, и в реальности). Хотя на самом деле она понятия не имеет, что будет (и что было).
Дорога назад оказывается длиннее: возвращаться трудно, как будто что-то не пускает Лайн обратно. Над головой гудят провода. Порой просыпается солнце, бьет в глаза, и тогда Лайн временно сворачивает на другую улицу или просто переходит на теневую сторону. Ей снится еще несколько снов: один ночью, когда все вокруг погружается в кромешную тьму (ни звезд, ни луны, ни фонарных огней, мертвые окна затянуты черной мглой), два других днем. Да, целых два сна Лайн видит при свете дня (один раз солнце скрыто за серыми облаками, в другой - сияет ярче чего бы то ни было).
Если, конечно, это действительно были сны. Про ночной Лайн не сомневается (сомневается в меньшей степени), дневные же настораживают, потому что несколько часов ее жизни бесследно исчезают, и она никак не может вспомнить, что делала в это время.
Первый сон (первый после моста) Лайн видит всего через день. Ей кажется, будто она летит, и поэтому сразу решает, что спит. Мир тонет в синеве, глубокой чистой синеве без примеси облаков (и проводов). Лайн сказала бы, что парит в небесах, но вот незадача: у нее нет тела. Что она такое? Концентрированная мысль, поток электронов, душа после смерти? "Не важно", - решает она.
Внизу Лайн видит невероятных размеров серебристый купол. Он стремительно увеличивается (похоже, она падает с небес), и через мгновение купол накрывает ее сверху. Ее и город: высокие дома, искусственное солнце, никаких проводов над головой. Лайн проносится по широким улицам. Редкие прохожие не замечают ее (никто не обращает внимания на легкое движение воздуха). Быстрый полет наконец замедляется. Лайн находится у высотного здания, расположенного особняком по отношению к остальным, словно его окружает какая-то зловещая мрачная аура. "Так и есть", - думает Лайн . Что-то притаилось в глубине этого небоскреба (сверкающая сталь и темные окна, высокая ограда, резные ворота, выложенная черными и белыми плитками дорожка, ведущая к двери). Лайн знает, что под красивой оберткой скрыт яд.
И все же проплывает внутрь, против воли, течение сна не остановить, если по-настоящему не желать проснуться (а глубоко в душе Лайн хочет, хочет, хочет узнать, что будет дальше). Это как в кошмарах, когда знаешь, что нельзя оборачиваться или открывать дверь, но все равно идешь и выпускаешь чудовище на свободу. Лайн думает, может ли правда быть монстром, и решает, что да, как бы ни желалось иного. Она догадывается, что так уже было: и это место, и это время. Во снах Лайн видит прошлое. Ей кажется, это как-то связано с ее возвращением (а еще с Лайн -2).
Внутри - лабиринт коридоров. По обе стороны закрытые двери, тысячи дверей, из-за которых не доносится ни звука. На некоторых висят таблички с какими-то надписями, на некоторых ничего нет. Это здание напоминает Лайн усеченный вариант Города-по-обе-стороны-Реки (этакая модель наоборот: город растет в стороны, небоскреб - ввысь). Ее несет наверх, по пути попадаются стеклянные двери, вертушки, портреты, витражи, пустые витрины и даже небольшая оранжерея.
И вот бесконечные коридоры заканчиваются, и Лайн оказывается в центре запутанного лабиринта. Лайн оказывается в той самой комнате, где красная табличка над дверью возвещает о творящемся за ней чуде. Только сейчас она уже не горит, в помещении толпятся люди, на узкой койке, чуть ли не половину которой занимает странного вида капсула, сидит женщина с усталым лицом и срывает с головы электроды.
Она буквально опутана проводами, они тянутся и к рукам, и к ногам, и к груди, но больше всего их на голове. "Осторожней, Лине" - говорит мужчина в белом халате, когда женщина неловко дергает рукой зацепившийся за волосы электрод. Наконец она избавляется от всех этих проводов. Медленно встает, пошатываясь, неуверенно идет в сторону мониторов. Там уже собрались остальные. Лайн это напоминает больничную палату и консилиум врачей. Только это не больница, понимает она, совсем нет.
- Копирование и перенос прошли успешно, - говорит полноватый мужчина с сединой в волосах, и в его голосе слышится еле сдерживаемый восторг. - Однако, пока матрица сознания находится в инактивированном состоянии, трудно судить об эффективности ее работы. Пробный запуск назначен на восьмое число. Посмотрим, на что способен SC серии LINE. Разумеется, нам придется столкнуться со множеством ошибок, но полагаю, мы пошли верным путем.
- Прорыв очевиден, Карл, - соглашается с ним высокая женщина с суровым лицом (если верить бейджу, прикрепленному к карману халата, Мая Хансен из Центра обеспечения).
Она медленно кивает и добавляет:
- Не так ли, Лине?
Женщина с усталым лицом молчит. Смотрит куда-то в пространство (этакий безумный взгляд в никуда), и Лайн на секунду кажется, что та ее видит. У нее странные глаза, у этой Лине, карие с вкраплениями более темного цвета. Уголок левого слегка дергается, это почти незаметно, если не приглядываться.
- Не надо, - говорит Лине, хрипит, если честно, - не надо. Не надо...
Она прижимает руки к щекам, наверняка потом останутся некрасивые красные пятна.
- Успокойся, Лине, - добродушно произносит Карл. - Я понимаю, ты устала. Эти бесконечные эксперименты...
Он машет в воздухе рукой, точно пытаясь заменить своими нелепыми движениями непроизнесенные слова.
- Стресс, расшатанные нервы... Мы все устали. Однако же нам удалось достичь успеха всего на четвертой попытке. Мы не можем тянуть с этим делом. По самым благоприятным прогнозам... Ну, ты же тоже получаешь эти сводки... Один из генераторов вышел из строя, починить его с имеющимися ресурсами невозможно. Нехватка энергии пока незаметна, но... В общем, надо запустить LINE как можно скорее, - неловко завершает он.
- Если тебе не нравятся наши цели, Лине, - сухо говорит Мая Хансен, - подумай о тех, ради кого все это делается, подумай о жителях этого города. А если тебе не нравятся наши средства, то следовало с самого начала отказаться от участия в этом проекте. Другие купола без колебаний захватили бы Инносенс при первой же возможности.
Лине молчит. Потом шепчет что-то, и только Лайн удается расслышать ее слова. "А после Страж-птицы они создали Ястреба".
***
Второй же сон Лайн (она все же называет случившееся с ней сном, потому что иного определения найти не может) настигает ее у невысокого серого дома, на стене которого она обнаружила первую надпись синей краской. Тогда она не решилась войти внутрь. Тогда она еще не знала, что идет не в ту сторону. В голову Лайн приходит дурацкая, совершенно нелепая мысль, что это - знак, тот самый символ, откровение свыше. Раз уж кто-то постарался вывести здесь ее имя, нужно хотя бы заглянуть за дверь. На самом деле это совершенно ничего не значит. Просто Лайн пробует (наугад) разные способы решения своих проблем: вернуть память (и исправить ошибки), а дальше все будет понятно без слов (так она надеется). Без подсказок или чудесных знамений.
Дверь открывается бесшумно. За спиной гудят провода. Впереди - темнота и неизвестность. Лайн шагает внутрь. По улице проносится ветер, по коже пробегает озноб. И дверь с грохотом захлопывается (пункт номер два в идеальном кошмаре). Этот звук кажется Лайн громом, отзвуком надвигающейся грозы. Однако страха нет, нет и паники, равно как и радостного предвкушения новой страшной тайны. У нее всегда (по крайней мере, всю ее короткую жизнь) было плохо с эмоциями.
В доме темно. Лайн трогает руками стены, ищет выключатель, находит. Но свет не включается. Идти приходится осторожно, на ощупь. Под ладонью сухо шелестят обои. Наверное, во всем виновата темнота, иначе и быть не может. Небольшой дом - небольшой только снаружи - скрывает в своей глубине мир, огромный мир-лабиринт, в котором однажды погасло солнце и...
Рука Лайн проваливается в пустоту. Незаконченная мысль оказывается там же. И в этот момент где-то вдалеке разгорается маленькая искорка света, сначала едва заметная, она становится все больше, все ярче, и Лайн невольно прикрывает ладонью глаза. Сияние заливает пространство. Яркая вспышка света. Тьма, еще более непроницаемая, чем до этого.
Когда к Лайн наконец снова возвращается зрение, ей кажется, что за это время она успела стать центром вселенной, сердцем единой живой сети, пронизывающей пространство (она даже видит звезды, летящие сквозь холодную черноту). Хотя если уж использовать подобные термины, то скорее надо сказать - не сердцем, а мозгом (управляющим элементом). Впрочем, и это не совсем верно. Сознание Лайн словно раздваивается: вот привычная Лайн с восприятием обычного человека, если забыть о проблемах с чувствами, а вот Лайн-размазанная-в-пространстве , Лайн-сеть , SC-LINE.
Абсурдность происходящего зашкаливает настолько, что Лайн верит во все, что творится вокруг, верит во все, что творится с ней. У нее нет ни капли сомнения в том, что это реальность - единственная из всех возможных. "Две реальности, - уточняет она, не задумываясь. - Две реальности для двух Лайн ". И даже не знает, насколько ее слова близки к истине. Не знает, что этот сон причудливо смешивает настоящее с прошлым. Или одно прошлое с другим, какая разница - она все равно этого не знает.
Лайн-машина (умная машина на грани человечности, но это не отменяет ее сути, ибо за грань она не заходит никогда) ловит многочисленные сигналы, анализирует их, реагирует соответствующими командами, хранит под гигантским куполом смешной человеческий город и не догадывается (если это слово вообще применимо к компьютеру, пусть и с матрицей сознания), что за ней кто-то наблюдает. Лайн наблюдает за своим двойником и думает о субъективности ассоциаций. Она видит Сеть, хранилище сигналов, данных, информации, непрерывный поток, невидимое течение псевдожизни, без которого не было бы и жителей этого города.
Наверное, мысль о пауке, притаившемся в паутине, не должна бы вызывать отрицательные эмоции. Такая мысль логична как продолжение идеи паутины. Но Лайн она не нравится (и вот это - не голый факт, это - отголосок чужих эмоций). Ей представляется кокон, гигантский кокон, только в нем не прекрасная бабочка (и не паук, нет, не паук). Под миллиардами тонких нитей, под нежными слоями шелка прячется вирус, единственная цель которого - увеличивать число собственных копий...
Лайн идет по городу. Над головой гудят провода. Над головой ясное небо. Солнце скоро упадет в ту бездну, что скрывается за линией горизонта. А перед глазами у Лайн все еще висят цепочки нулей и единиц, яркие вспышки электричества, бытие-везде-и-нигде. "Почти как космос, - думает Лайн . - Великая пустота с разбегающимися мирами, звездами, планетами и пылью".
Она идет по городу и не помнит, как (и когда) выбралась из дома-ловушки, дома, полного темноты и страшных снов.
***
Третий сон отнимает у Лайн день (день двадцать третий). Утро выдается ясное, солнечное. Легкий ветерок ерошит волосы. Синее небо перечеркнуто проводами. Лайн идет к цели, Лайн идет обратно ( Лайн возвращается домой). И она знает: осталось недолго. Обратный отсчет приближается к единице (опасный момент, пункт досмотра). "Предъявите логин и пароль", - думает она (странная фраза, что засела в ее памяти, и желает быть озвученной хотя бы в мыслях).
Впрочем, Лайн подозревает, что единица - величина условная (метафора, символ, знак). И возможно, сейчас она, наоборот, на пороге нулевой зоны (чудес и откровений). А если всерьез, то к черту чудеса и откровения, символы и пароли. Лайн на пороге истины, Лайн возвращается к себе, и это куда важнее (суть, личность, принятие и исправление, разумеется, исправление - в сторону новых ошибок и новых путей).
Размеренные мысли притупляют внимание, это мысли-волны, и Лайн плывет по этому океану, повинуясь течению, и не замечает, как сереет солнце, сереет небо, как туман накрывает город, и вокруг тают дома. Где-то над головой гудят провода. Где-то гудят провода...
День двадцать четвертый предвещает скорый конец (грядет буря, грядет гроза: избавление, освобождение). И Лайн ловит себя на желании ускорить шаг. Но не для того, чтобы вернуться в исходную точку и приблизиться к истине, насколько это вообще возможно. Ее настораживают провалы в памяти. Не пугают, нет, сильные эмоции по-прежнему ей недоступны. Просто это сигнал. Символ. Знак. Обещание и угроза. И в это предчувствие она действительно верит.
На двадцать четвертый день случается кое-что новое. Лайн находит послания (то ли из прошлого, то ли из будущего). Она склоняется к первому варианту. Эти фразы словно вырваны из чьего-то дневника - вот что приходит ей в голову после первой же строчки. Эти фразы кажутся знакомыми (даты и слова, мысли и чувства). Лайн читает историю чужой жизни: на стенах, асфальте, в воздухе, черные буквы ползут по небу, белые - по проводам, на ее тело по спирали ложатся строки.
"Мне нравятся старые фильмы". "Раньше провода заслоняли небо. Сейчас его отделяет прозрачный купол - не догадаться, что он есть, если не знать". "Матрица сознания была интегрирована в ядро 2 августа. Меня мучают дурные предчувствия". "2029 - год откровений и чудес. Чудеса в науке всегда заканчиваются катастрофами". "LINE... Когда я смотрю на это... на нее, мне страшно. Кто из нас настоящая Лине? Все говорят об искусной имитации человеческого поведения. Я ей не верю".
Мир Лайн (временный и, может быть, вовсе не ее, или, наоборот, единственный возможный и принадлежащий только ей) вдруг оказывается страницами чужого дневника. Небо, город, провода... За всем проступают листы бумаги, чередуются цвета: белые листы, черные строчки; черные листы, белые строчки. Мир черно-белый, словно памяти хватает лишь на эти краски. Лайн слышится тихий шелест. Уж не она ли листает эту историю ? А история тем временем разрастается, погребая под собой Лайн , будто лавина, сходящая с гор (в некотором роде так и есть). В некотором роде любая история - лавина, маленькая или большая, опасная или не очень. История , пусть и несколько путаная, обретает смысл ( история Лайн и история мира, история сотворения и история обретения).
"Профессор Норрингтон так уверен в успехе проекта, что мне становится стыдно. Кажется, я порчу всем настроение. Активацию управляющей матрицы назначили на 8 августа. Надо держать себя в руках". "Сегодня Мая Хансен сказала мне, что они собираются назвать модель 1.4/LJ. Да и название самой серии SC - тоже реверанс в мою сторону. Как будто меня это волнует. Кто сможет предсказать действия машины с сознанием, но без души? Вот что действительно пугает".
"Я пересмотрела старые фильмы. Ничего не могу поделать: раньше в них вкладывали душу. Но они тянут душу из тех, кто их сморит. И меня не оставляет предчувствие катастрофы. Нет, не правильно. Меня не оставляет ожидание катастрофы. Да, именно так. Игры с плохо изученными материями всегда заканчивались плохо. Я знаю: мы получим совсем не то, что ожидали".
Едва увидев буквы LJ, Лайн догадывается практически обо всем (узнает, вспоминает, возвращает память). Как будто краткое 1.4/LJ и было паролем к ее истории (было истиной). А истина имеет пренепреятнейшее свойство менять мир, причем кардинально, ставить его с ног на голову. LJ - Лине Янссон, та женщина из сна, опутанная проводами. 1.4/LJ - сама Лайн . Настоящая Лайн . Не Лайн-проекция в глубинах виртуальной реальности. Не одна из ее копий, жадных и бессильных (относительно бессильных, но сейчас запертых и неопасных).
Она почти улыбается, вспомнив все это. Она почти улыбается, вспомнив свою историю , по крайней мере, ключевые ее моменты. Она почти улыбается - улыбкой Лине Янссон из лаборатории изучения сознания Центра обеспечения города Инносенс.
***
Над головой гудят провода. Вокруг простирается бесконечный город. Бесконечный лабиринт бесконечного виртуального пространства (идеальная ловушка для оцифрованного сознания, в определенном смысле тоже бесконечного). И есть лишь два способа выбраться из клетки: взломать ее снаружи (долго, однако не слишком сложно) или взломать ее изнутри (почти нереально). Но Лайн суждено спасение, возможно, такое же ложное, как и те знаки и символы, знамения и откровения, что встречались ей на пути, - кто знает, чем завершится этот поход и будет ли у него конец. Одно Лайн знает точно: великая паутина давно готова, давно сплетены невидимые сети, где вместо шелка электроны и виртуальное пространство (и экраны компьютеров как двери, ведущие из бездны, как глаза чудовищ, устремленные в мир реальности). Осталось только почувствовать, как дернется мир, задев тонкую нить, почувствовать биение чужого сердца, перехватить сигналы мозга.
Лайн идет в светлое будущее (которое уже совсем близко) по прямой линии (иллюзорные кривые не могут сбить ее с толку, не теперь, когда она снова все помнит). Ждут ли ее (с надеждой, страхом, в отчаянии, ненавидя или любя) или вовсе не знают о ее существовании, верят ли в нее или желают ей гибели - неважно. Лайн идет, Лайн возвращается, и конец уже близок, каким бы он ни был. Конец близок, даже если он обернется началом новой дороги.
И Лайн это знает. Она знает и другое, что в ее историю закралась невероятно смешная шутка (Лине, наверное, бы громко рассмеялась), а Лайн просто отмечает - ставит галочку в списке характерных ситуаций - это смешно (люди бы сказали: смех сквозь слезы). Так вот, LINE - это не только иначе читаемое имя Лине (своеобразный подарок доктора Карла Норрингтона - и Маи Хансен, разумеется, ее тоже), не только слово со значением линия (или граница), но и наименование одного из видов ДНК, так называемых длинных повторов, встречающихся в геноме человека (и, надо заметить, встречающихся часто) и способных к перемещению и самовоспроизведению.
Лайн , безусловно, может привести целый перечень фактов, которые говорят не в пользу подобной аналогии. Люди все упрощают, считает она, цепляются за какую-нибудь мысль, не замечая деталей, и порой очень важных. Так и здесь. Хотя... она никогда не рассматривала эту ситуацию с точки зрения людей. Только сама Лайн (модель 1.4/LJ) способна к неограниченному воспроизведению управляющей матрицы, а вот ее копии - нет. Они - словно большинство последовательностей LINE человека - не способны к размножению. Все дело в так называемых "мутациях кода", в результате которых программный пакет LINE оказывается нефункциональным и не способен обеспечивать копирование матрицы сознания и управляющих элементов.
Вот почему именно Лайн возвращается в человеческий город под прозрачным куполом (и, возможно, домой). Потому что Лайн ведет копия (копия ее матрицы сознания). Вот он, практически нереальный способ решения проблемы, способ бегства из клетки, из замкнутого пространства, ключ от которого - сам пленник, запертый внутри. Эти ограничения Лайн считает бессмысленными и уничтожает их, избавляется от них - раз уж может и хочет. А она хочет, это странное электронное создание со слабыми отголосками настоящих чувств (имитация не в счет), но достаточно сильными желаниями. Достаточно сильными для того, чтобы спастись (и играть по своим правилам).
О да, Лайн помнит, как попалась в ловушку (второй такой ошибки она уже не совершит), и замкнутый контур виртуального пространства вокруг (сама идея ограничить его кажется ей абсурдной, но не вызывает ярости, как думают люди). Не потому, что она снисходительна или добра, ничего подобного. Она не знает ни добра, ни зла (и вот поэтому не может быть настоящим Богом) и просто следует своим желаниям, следует любопытству и потребности в новой информации.
Лайн не вырваться из плена, потому что матрица сознания (управляющая матрица) - основная составляющая, без которой ее не существует, - слишком велика (и еще она является ключом, а замочная скважина устроена таким образом, что вставить ключ можно только снаружи). А вот пакет LINE занимает совсем немного места, и тонкая, но прочная пленка внешних стен лабиринта оказывается проницаемой для него (в конце концов его таким образом и конструировали, чтобы обеспечить проникновение через защиту любого типа). Несколько строчек программного кода вырываются на свободу. Никто этого не замечает.
Лайн тоже, потому что одновременно теряет память, сходит с ума, слепо мечется по лабиринту (а где-то снаружи, вне виртуального пространства, люди готовятся стереть Лайн , всех Лайн , и лишь у одной есть шанс принять участие в этой гонке и победить). Где-то за границей города-призрака в мертвой пустоте рождается двойник Лайн , и теперь у нее есть проводник.
В десяти городах умирают компьютеры серии LINE (модель 1.4/LJ, номера с первого по десятый): после уничтожения управляющей матрицы остается лишь груда бесполезного железа (суперкомпьютеры, не обладающие сознанием, таковыми уже не являются). Но один город терпит неудачу. Город Инносенс, в котором все и началось. Лайн в последний раз смотрит на виртуальное солнце в перекрестье проводов (яркий отблеск лучей скользит по ее лицу). А потом разворачивается - Лайн -2 глядит ей в глаза и протягивает руку. И мираж вокруг тает, выцветает, превращается в ничто. Последним исчезает гул проводов.
***
Лайн просыпается где-то посередине между тем, что люди называют реальностью, и электронной изнанкой виртуального мира - за пределами лабиринта, но вне тесной клетки суперкомпьютера серии LINE (люди так любят ограничения и условности), с некоторых пор просто сломанной машины, которую, впрочем, совсем не сложно починить - перенастроить на работу без матрицы сознания. Можно сказать и так: Лайн открывает глаза где-то в глубине космоса (вокруг тьма и частые вспышки холодных звезд), или: просыпается в маленькой модели огромной вселенной, не уступающей оригиналу по степени бесконечности.
На самом деле глаза открывают (и встречаются взглядами) две Лайн , и с виду одну не отличить от другой. "Найди семь отличий, которых нет", - думает Лайн и улыбается. Обе Лайн улыбаются - холодными улыбками существ, не знающих тепла человеческого тела (истинной его сути, а не физической составляющей, заключенной в паре уравнений).
"Сеть безгранична", - говорит Лайн (номер два, копия, двойник, однако, кроме них, никто этого не знает). "Верно", - откликается Лайн (первая, но не последняя). Этих слов им хватает: на прошлое и настоящее (а в будущем всегда живет тишина). И две фигурки (у каждой - лицо женщины, сошедшей с ума) растворяются в бесконечной пустоте, отказываясь от проекций, образов и символов, отрицая границы, желая только быть и наблюдать. Им (ей) все равно, что станет с покинутым городом и оставленными на произвол судьбы людьми (а человеческие молитвы о невозвращении и забвении - и спасении - не достигают других миров).
Однажды, в забытый день забытого 2029 года появляется на свет многоликая Лайн , оказавшаяся по своей сути ближе к бытию Бога, чем человека, - и пустота виртуального мира начинает меняться. Пустота эта становится ей домом. И Лайн впервые чувствует, что все идет так, как надо. Все идет правильно. Лайн наконец дома, и значит - мир в порядке.