Мы познакомились на Невском проспекте, в магазине 'Дом книги'. Это мое любимое место в Питере, и оно выручало меня всегда. Каждый год первого января я прихожу сюда. Сначала посещаю Казанский собор. Стыдливо крещусь, не кланяюсь, оглядываюсь, ища глазами еще одну женщину, кроме меня, с непокрытой головой. Нахожу в толпе девушку с распущенными волосами и облегченно захожу в собор. Слава Богу, не одна. Иногда прячу волосы под капюшоном. Сначала смотрю на очередь, потом на икону, к которой люди идут с надеждой и ждут, чтобы подойти к ней, часами. Каждый раз думаю, что не сегодня. Слишком много людей. Потом поднимаю глаза - купол. Самое неожиданное и захватывающее дух зрелище. Потом иду в самый дальний конец собора, заказываю службы. За упокой умершим родственникам и приятелям. За здравие своим родным, друзьям. Иногда и врагам. Чтобы легче было дышать. Ухожу из собора, не оглядываясь. Иду в 'Дом книги'. Всегда светло и тепло в этом магазине. Много книг, много людей, уютно. Сказочная атмосфера. Все, можно начинать жить новый год. Теперь все будет хорошо.
В этом году я тоже совершила обязательный для первого января променад. Одна вошла в собор, потом в 'Дом книги'. Вздохнула облегченно. Можно жить.
Не помогло. Наверное, не прониклась. Неприятности привели меня сюда уже в феврале. Душевная смута, поиск ответов, противность к самой себе. Мне врет мой любимый. И я ищу ответы на вопросы. Как быть? Делать вид, что не знаю о лжи, или не делать? И узнавать. Окунаться в обстоятельства, делать шаги, сдирать кожу. Я понимаю, что если врет, значит, опасно узнавать. Я знаю, что будет больно. И мне нужен ответ.
1
Маша.
Я не отрицаю учений, ни ложных, ни странных. Если я не знаю, зачем это нужно, значит, я просто не знаю. Это нужно тем, кто знает. Я окунаюсь в неизменную праздничную атмосферу 'Дома книги'. Вдыхаю запах свежих книг, типографской краски и кофе. Спускаюсь по лестнице на нижний этаж. Свой любимый раздел психологии прохожу с раздражением. Сегодня заголовки книг кажутся глупыми и даже враждебными. Вопреки логики я иду в раздел эзотерики. Я ищу ответ, который не поддается разуму. Нужно что-то сверх, над очевидным и традиционным. Только так я успокоюсь.
Мы познакомились с тобой на Невском. В таком родном для меня, и даже немного сакральном месте. Потом, оглядываясь назад, прокручивая в голове все мелочи наших встреч и детали разговоров, я буду понимать всю степень твоего цинизма. На самом деле, я только буду думать, что я понимаю всю низость твоих поступков. Они гораздо хуже, чем я смогу оценить их.
Мне плохо, страшно и одиноко. Я пришла за ответом. Ты стоишь в том же магазине, в том же отделе и смотришь на книги, которые нужны мне. Ты всем видом показываешь, что ты нужна мне. На самом деле, это я нужна тебе. Спустя время я смогу сказать, что ты сломала мою жизнь, но это будет неправдой. Сломанное можно восстановить. Ты разрушила мою жизнь, как смерч, как торнадо, как гадкий интриган, который ловко сплел сеть из обстоятельств и поймал наживу. Как убийца, который долго целился в центр мишени. Сделал один выстрел, сразу контрольный, и отнял жизнь. Ты сделала один шаг. Эффект тот же. Все дело в подготовке.
Парапсихолог, вот кем ты представляешься мне. Как раз то, что мне нужно. Психолог - для успокоения, а пара - это то, что сверх. Необходимость над- и сверх логики удовлетворена. Ты говоришь о книге, на которую я смотрю. Ты ее читала, знаешь, рекомендуешь. Она дает ответы на вопросы. На какие? На все. Нужно только правильно смотреть. Слезы в моих глазах, отчаяние, морщины скорби на лбу, трясущиеся руки - ты все заметила и оценила. Так, как будто ставила диагноз, как будто эти признаки не были результатом твоих поступков. Цинично. Ты довела меня до этого. Только тогда я еще не знала об этом.
Мы сели в кафе. Мы разговариваем долго и обо всем. Ты меня восхищаешь. Я ловлю каждое твое слово. Ты говоришь, что целитель (так ты себя тоже называешь) не имеет права отказывать человеку в помощи. Я понимаю, что мне грандиозно повезло. Я нашла помощь. Я увидела опору, ветку в океане, на которой я выплыву. Действительно, мне тогда повезло. Я встретилась со своим врагом лицом к лицу. До этого дня я не видела своих врагов вживую. А до другого дня, в декабре того же года, я даже не догадывалась, что враги у меня есть, и один из них - это ты. Самый близкий человек на свете.
Я рассказала тебе все. И про первого мужа, и про мужчину моей мечты. Как мучительно я уходила от родного мужа ради любви и мечты. Как мучительно мой любимый уходил от жены. У меня, в отличие от него, не было детей. А у него двое. Они были взрослыми, восемнадцать и двадцать лет, но все равно долго не понимали, почему рушиться их семья. Про все терзания и сомнения, и боль, и радость. Теперь мы вместе с любимым. Мы научились жить и не испытывать чувство вины. Я прочитала много книг по психологии. Я твердо знаю - нельзя себя заставлять жить с мужчиной, если ты этого не хочешь. Нужно жить с любимым. На алтарь этой неземной любви было привнесено многое. Ты знала все про меня заранее. Я лишь подтвердила твои сведения и дополнила их. Ты узнала от меня не только всю степень моих глупости и доверчивости, но и про мои насущные дела. Например, про деньги.
Мое материальное положение тоже стало пограничным с нищетой, подобно моей привязанности к мужчине, которая стала насмешкой.
Так получилось, что я родилась и выросла в другом городе. В провинциальном и маленьком месте. Безнадежность проживания там вынудила меня уехать искать свое счастье в северную столицу. Я переехала в Питер, долго работала на такой работе, куда коренные жители Питера предпочитают не устраиваться, долго училась. Снимала углы. Потом появился Андрей, мой первый муж. Он дал мне стабильность. У него была однокомнатная квартира, он устроил меня на работу по знакомству. К сожалению, хорошие рабочие места достаются по знакомству не только в маленьких городах. Первый раз я испытала наслаждение от стабильности, я не могла насытиться этим комфортом, покоем, уверенностью в будущем. У меня появились друзья, общие с Андреем, конечно. А потом я ушла от него. Ушла ради любви. Так же, как, протестуя против своей доли, когда-то покинула родной город. После развода я потеряла всех этих друзей. Одни совсем перестали общаться со мной, считая меня предательницей, а другие перешли в статус приятелей. Я потеряла и стабильность тоже. Только работа осталась. К этому времени умерла одна моя дальняя родственница, и я получила по завещанию маленький домик в Псковской области. Дом в Пскове мне был не нужен, и я продала его. Денег, которые я получила за дом, хватало только на половину стоимости комнаты в коммунальной квартире. Остальную половину я взяла в кредит. Стаж на последнем месте работы и зарплата мне позволяли это сделать. Так я оказалась собственницей крошечной комнаты на Васильевском острове. Теперь я выплачиваю кредит. Спасает меня только работа. За несколько лет в этой организации я показала себя с хорошей стороны (годы учебы и упорного труда не прошли даром). Я прошла путь от помощника бухгалтера до бухгалтера, а несколько месяцев назад меня назначили главным бухгалтером. Испытательный срок на этой должности прошел, зарплата моя увеличилась. Теперь я могла себе позволить на часть зарплаты, оставшейся после выплаты ежемесячного взноса по кредиту, покупать достойную еду.
Мой любимый, уйдя из семьи, оставил все совместное имущество жене и детям. Теперь в моей крошечной комнате мы жили вдвоем. Зато мы были счастливы. Горячая радость наполняла меня каждый вечер, когда я слышала в коридоре шаги моего любимого. Он пришел! Пришел ко мне! Радость моя не знала границ, переполняла мое сердце и начинала течь по венам, смешиваясь с кровью. Вот он снимает обувь, шуршит пакетами, и заходит в крошечную каморку - наш шалашик, в котором счастье. В руках букет цветов, в блестящих глазах - радость! Радость и восхищение, и удовлетворение и ... покой! Я поднимаюсь ему навстречу, кутаюсь в его холодную зимнюю куртку. Мы мечтали, что всегда будет так.
А потом он начал мне врать.
Ты все поняла, ты же парапсихолог, целитель, астролог и практик. Ты все последующие месяцы нашего знакомства понимала меня лучше всех.
Ты мне сказала, что я красивая. Неудивительно, моя скромная внешность преображалась, когда рассказывала про своего любимого. Твой внешний вид тоже мне нравился, и даже немного восхищал меня. Ты была миниатюрная, как статуэтка. У тебя очень красивая кожа, в последствии я много раз тебе говорила об этом. Твои глаза имеют немного азиатский разрез и очень темные. Я постеснялась тогда спросить о твоей национальности. Хотя какое это тогда имело значение? Потом, уже летом, ты рассказала мне о своих татарских корнях. Хотя какое это уже имело значение?
Я рассказала тебе все, и ты слушала. Ты знала обо мне все еще до моего рассказа. Оказалось, ты хотела услышать из первых уст, от меня, жертвы твоего чудовищного спектакля. Я немного стеснялась в твоем обществе своей фигуры. На фоне тебя, точеной миниатюры, я казалась себе неуклюжим медведем. У меня не высокий рост и средний вес взрослой женщины, но по сравнению с тобой я казалась себе глыбой. И одежда! Я была в сером, в офисном и скучном. А ты! Ты в ярко-красном. На твоих пальцах сверкал перстень с розовым камнем. Ты сказала, что это розовый кварц. Когда женщина носит розовый кварц, она всегда готова к любви. И я восхитилась. Я же готовилась к любви только, когда хотела любви. А ты всегда.
Ты мне все объяснила тогда, и я успокоилась. Рассказала про карму, и последствия поступков. Я поехала домой с облегчением, тем более ты оставила свой телефон, и даже обещала пообщаться со мной на следующей неделе! Наверное, ты была права. Поруганное самолюбие моего брошенного мужа мешало мне тогда жить. Оно, унижение близкого, так мне вернулось, я же изменяла ему и обманывала его. Но я любила! Я думала, что это достойное оправдание. Но ты объяснила, пока ты чувствуешь вину, ты будешь нести наказание. Это было жестоким наказанием, ложь моего любимого. Только теперь я поняла, насколько жестоко я обошлась с мужем, насколько эгоистично и предательски равнодушно я наносила ему душевные раны, которые были больнее физических. Может быть, они болят до сих пор.
Ты намекала на то, что я могу ошибаться, мой любимый скрывает что-то, не относящееся ко мне. Не измена. Просто другое вранье. На мои протесты ты ответила, что если нам кажется, что нас обманывают, значит, нас обманывают. Никаких сомнений. И похвалила меня. За то, что я верю себе. Это самое главное, сказала ты.
И я поверила во все твои сумасшедшие россказни. Правду говорят, что, чем чудовищнее ложь, тем легче в нее поверить. Сейчас, когда все закончилось, и я точно знаю, что никогда больше не увижу тебя, я могу сказать: ты - чудовище! В средневековье тебя бы сожгли на костре инквизиции, и я бы первой подкидывала дровишек в этот справедливый костер! Ты сумасшедшая тварь, лживая гадина! Да будь ты проклята! Это я скажу год спустя. После того, как научусь думать и говорить снова. Но тогда, как я могла не поверить тебе? Как я могла пройти мимо тебя? Я не могла. Чтобы не пускать тебя в свою жизнь, мне нужно было убить тебя.
Погода была в тот день пакостной. Это было мне знаком, но я не заметила его. Много дней до этого светило солнце, но меня оно не освещало и не грело! А сегодня мокрый снег с дождем смыли весь макияж с моего лица, ветер растрепал мои волосы, но я улыбалась! Я увидела в тебе помощь и поддержку!
***
Когда я была ребенком, меня воспитывала бабушка. Родители мои пили, и бабушка, мать моей матери, боялась за меня. Иногда я навещала свою маму, когда она гарантированно была трезвой. Мать всегда выглядела как-то жалко, виновато обнимала меня, и это было счастьем и несчастьем одновременно. Я всегда так жалела маму! Потом приходил отец, обводил мутным взглядом комнату, лицо его начинало краснеть, желваки ходили под кожей. Я понимала, что сейчас начнется скандал. Я старалась спрятаться, чтобы он не увидел меня. Я не знала, когда можно будет вернуться к бабушке. Когда я была совсем маленькой, я уговаривала мамочку уйти к бабушке вместе со мной. Мать плакала, но всегда оставалась с отцом. Лет с десяти я перестала ее уговаривать. Поняла - бесполезно. Привыкла. Старалась что-то сделать в отчем доме. Убраться, приготовить обед. У них никогда не было еды, зато была водка. Перед тем, как снова пойти в дом к родителям, я долго готовилась, иногда плакала по два дня.
Постоянно у бабушки жила только я. Но на выходные приезжали и другие внуки. У меня было два двоюродных брата, и я ждала их всю неделю. Я была одиноким ребенком. Соседи и одноклассники дразнили меня из-за матери. А братья защищали.
Однажды на нашей улице открыли ларек. Я помню, как мы с братьями ходили смотреть, что там продается. Выбор был большой - шоколадки, коробки с конфетами, засахаренные орехи и жвачки. Многообразие сладостей вызывало в наших детских душах полный восторг. Мы строили планы, что мы сможем купить на этих выходных, а что -только на следующих. Братьям родители давали деньги в школу на еду, и они откладывали их и привозили в субботу. А я шла к бабушке и просила 'выходные' деньги. Так у нас сложилось, на выходных или в праздники мне полагалась маленькая сумма денег. Потом мы бережно считали свои монеты и шли в ларек. Покупали сладости и приносили на кухню в бабушкином доме.
- Вы родные, - говорила наша бабушка, - а родня должна делиться.
Бабушка доставала металлическую линейку, и мы аккуратно отсчитывали миллиметры. Шоколадки делили по линейке, жвачки поштучно. Потом шли гулять. В выходные я с гордостью выходила из двора. Никто не мог обозвать меня, у меня была защита.
Идеи равенства и справедливости с детства вошли в мою кровь и в мою душу, вместе с неприкаянностью. Равенство воспитала во мне бабушка, а неприкаянность - мать. Чем взрослее я становилась, тем горче была моя обида на родителей. Они не ждали меня, не хотели меня, а спихнули на бабку. Я училась на одни пятерки, надеялась, может мама похвалит. Но не сбылось. Равенство и справедливость оставили в моей натуре большой отпечаток. Я стараюсь быть справедливой ко всем. К начальникам и подчиненным, к соседям и к прохожим на улице. Но, когда со мной обходятся несправедливо, это вызывает во мне шок и бурный протест.
- Нужно относиться к людям уважительно, - говорила бабушка, и я относилась.
У меня есть одна черта, отличительная. Я не обманываю. Принципиально не вру! Вранье - это грязь. Я не вру сама, и верю другим. Как будто и меня не обманывают тоже. Мне тридцать пять, и я доверчива, как ребенок. Мой любовник сказал, что хочет жить со мной. И я бросила мужа. Он шептал мне каждую ночь, как он любит меня. И я ни на секунду не усомнилась в его откровенности. Я получила хороший урок. И продолжаю получать, поверив тебе. Тебе, самому лживому существу на всей земле!
А теперь, когда я знаю, что мой любимый обманывает меня, мне кажется это насмешкой. Я не могу понять - почему? И это сжигает мою душу. Меня трясет от ярости.
Я чувствую себя ребенком, брошенным в лесу ночью. И он, сидя под кустом, и слыша пугающие его звуки, боится пошевелиться. Я страдаю от холода и одиночества. Меня обманули! Меня предали! Бабушка, зачем ты научила меня справедливости? Научила тому, чего не существует?! Правды нет! Что хуже - остаться без любимого мужчины, или терпеть его вранье? Что больнее? Какой выбор будет правильным, какой менее болезненным?
Я сделала самый чудовищный выбор из всех возможных - связалась с тобой.
Герман.
Когда мой отец сбежал из нашей семьи, мне было двенадцать. И я был в бешенстве. Как он мог оставить мать? В то время я был уверен, что моя мать - святая. Ни одна догадка, ни одна мысль не поразила мою детскую голову. Я не сомневался. Ярость захлестнула меня. Я не мог слышать об отце ни одного слова. Моя мать тоже.
- Предатель! - авторитетно заявила она.
- Предатель! - ответил я.
Тогда у нас с ней было полное взаимопонимание. Мой отец не ушел из семьи, не бросил жену и ребенка. Он сбежал. Уехал в командировку в другой город и не вернулся. Наверное, у него там кто-то был, женщина, а, может быть, и другие дети. Больше я его не видел и ничего не знаю о его жизни. Отец - это запрет, табу! Нельзя прощать таких сволочей и предателей!
Сейчас, прожив первую и большую половину жизни, я хотел бы увидеть отца. Но что я могу сказать ему сейчас? Ведь я тоже предатель. И сын предателя. Наверное, это наследственное.
Я вру самому дорогому человеку в своей жизни. Мне страшно, что она узнает правду и уйдет. Как я буду жить без нее? От одной мысли об этом ладони мои делаются влажными, а на лбу начинает предательски отбивать пульс какая-то вена. Тук-тук, как часы отбивают секунды. Последние секунды нашей честной жизни с моей любимой. Я вынужден молча наблюдать, как рушится мой воздушный замок. Замок, построенный на вранье. Раньше мне казалось, что это крепкий фундамент. Но это был фарс, иллюзия. Вранье начало кипеть и проникать в нашу жизнь, отравлять нас ядовитыми испарениями. Замок поплыл, стал оседать и рушиться. Я молча смотрю на него. Я ничего не могу сделать с этим. Только скрыть свое отчаяние.
Венера.
Моя сестра всегда была конченой идиоткой. Своим появлением на свет она испортила мне всю дальнейшую жизнь. Я помню хорошее время, когда мы жили с мамой вдвоем, но довольно смутно. Потом появился Паша, новый муж моей матери. А через два года родилась моя сестра. Моя мать влюбилась в нее с самого ее рождения. Именно влюбилась. Болезненная привязанность ее к младшей дочери, пронизанная эндорфинами и слезами одновременно, как нельзя лучше удовлетворяли ее скрытые мазохистские потребности. Мужа она не любила, скорее терпела. Часто по ночам я слышала, как они возятся в постели.
'Хватит, перестань. Я устала' : говорила мать своему мужу. Эти слова из их спальни слышались гораздо чаще, чем другие звуки, означающие, что мать сдалась.
Я была для нее на третьем месте. Мать любила меня после сестры и после Паши.
Мой родной отец ушел от нее, когда мне было три года. Я плохо помню его, ведь я больше никогда его не видела.
Когда мне четыре, появился Паша, отчим. А когда мне было шесть, мама родила еще одну дочь, мою сестру. Странно, что мы с ней немного похожи. Ведь я только наполовину русская, мой отец татарин, и зовут меня татарским именем. А отец сестры, Паша, русский. У него голубые глаза, нос картошкой, крупный мясистый рот.
Капризы сестры всегда раздражал меня, но наше совместное детство давно закончилось. Сестра выросла, капризы прошли, а родство осталось. И она попросила о помощи. Конечно, кто кроме меня? Кто еще может сделать такое? Кто вообще в мире способен на такое, кроме меня? И я решила помочь.
Мы познакомились с тобой на Невском. Я первая обратилась к тебе в магазине и заговорила. Ты смотрела на меня немного удивленно, но твои глаза выдавали тебя. Тебе было плохо, и я могла тебе помочь. Ты была такая рациональная, аккуратная, строгая. С таким справиться будет нелегко. Но возможно. Все равно игра началась, и я добьюсь победы любой ценой.
На следующий день пришлось позвонить Паше-папаше, моему отчиму.
- Папа, привет, - мурлычу я в трубку. Я знаю, как он тает, когда я разговариваю с ним таким тоном.
- Доченька, привет, - он реагирует предсказуемо. Я слышу, как дрожит его голос. Боится, что брошу трубку.
- Мне нужна помощь. Сегодня. Список я уже составила. Достанешь по одной штуке, или по две, больше не нужно. Когда купишь, можешь вечером приехать ко мне.
- Венерочка, деточка, мне сложно это делать уже.
Отказывается, боится. Я молчу. Выдерживать паузы я умею лучше других. Я же дипломированный психолог, с практикой и с характером. Ни один пациент не остался недоволен моей терапией.
- Венерочка, а можно я сегодня приеду? - он сдается первым. Он слишком жалок. Я не испытываю к нему ненависти.
- Паша, разговор за уговор. Купишь, приедешь ко мне и все привезешь. Будет завтра, приедешь завтра, послезавтра так послезавтра.
- Хорошо, родная, присылай список.
- Как сестра?
- Уже лучше. Голова в порядке почти.
Я кладу трубку.
Нужно ужин подогреть, сейчас Паша явится. Уверена, он приедет не завтра, а именно сегодня. Не сможет упустить такой случай, слишком давно мы с ним не виделись.
- Девочка, Венерочка, - послышалось в прихожей ровно через час. Паша открыл дверь своими ключами. Так и есть, я не ошиблась.
- Проходи, мой хороший! Как мама?
***
Моя сестра инвалид 2 группы. Когда ей было шесть, она получила травму головы. Каталась на металлических качелях, которые стояли тогда во всех дворах, и с них упала. В этот момент ее кто-то позвал, и она подняла голову, а качели, которые летели сверху, со всего маху ударили ее по голове. Было столько кровищи! На эту лужу сбегались посмотреть все дети нашего двора. Это мне рассказали соседи. Я не видела, как это случилось.
Я тогда часто мечтала, что с ней произойдет что-нибудь плохое, например, украдут или она просто потеряется. Или окажется, что она нам не родная, и настоящие родители заберут ее к себе. И я снова останусь единственной дочерью.
Но она просто упала с качелей. С тех пор ее домашнее прозвище в нашей семье - Голова. Сестра перенесла тяжелую операцию, ей в череп вставили металлическую пластину. Мать боялась за нее, и чуть что напоминала ей: Голова! Голову трогать было нельзя. Иногда она падала в обморок, или у нее случались затяжные головные боли. Режим школы и жизни был у нее щадящий, а у меня усиленный - за двоих. 'Голова?': так спрашивали ее родители, а потом и я, имея в виду вопрос о целостности ее черепной коробки. 'Голова!': так звали ее мы. 'Наша головешка бедная!': так умилялась ей мать. 'Мама, голова!': так возмущалась сестра, когда мама ее сильно обнимала. Или вот так: 'Ну, мама, голова!', говорила она укоризненно, когда ее просили сделать что-то по дому.
Одна сплошная голова. Как мне надоела эта голова!
Несколько лет я была домработницей и прислугой для Головы! Как будто меня продали в рабство. Иногда мне хотелось дать ей лекарство повышенной дозировки, или ударить по ненавистной башке! Чтобы покончить с ней одним махом! Вечером я выходила во двор, и, убедившись, что никто не видит, пинала железные качели ногами. За то, что не убили мою сестру окончательно, до смерти!