Этого не было, не было, не было!!! Я все придумала, мне все приснилось! Как тогда, когда он... И я не могу этого объяснить! Как же так, почему? Это все произошло не со мной, не со мной, не со мной!!! Я ничего не помню, я ничего не понимаю!
Тогда почему я в больнице? Почему моя челюсть сломана? Почему? За что? За что?!!!!
Я начинаю дико кричать, произнося нечленораздельные звуки, хотя любое движение доставляет мне боль. Боль в лице и ... там. Но лучше боль, чем воспоминания. Его лицо. Его страшные глаза, его чужие, жестокие руки, его кулаки! И его предательство...
Мои волосы, черные и кудрявые, разметались по белой больничной наволочке. В палате пахнет хлоркой, и, немного, дождем. Наверное, так пахнет горе. Вокруг густая липкая темнота. Я совершенно ничего не вижу. Но мне этого мало. Я хочу потерять сознание. Я хочу не помнить, я хочу не верить. Я слышу шаги в коридоре, в палату врывается ночная медсестра.
- Чего разоралась? - начинает она ругать меня из темноты.
- Вколите мне что-нибудь, - хнычу я жалобно. Я противна самой себе.
- Что, очень болит? - неожиданно сочувственно спрашивает ночная гостья, - обезболивающего чуток хочешь?
- Нет, убейте меня, - отвечаю я сиплым голосом, - я просто хочу умереть...
2.
Я снова, снова попала в историю. Я сама во всем виновата, сама. Так я повторяю себе каждое утро, просыпаясь в больнице. Вид слабых серых солнечных лучей, проникавших через пыльные окна палаты, заставляет меня снова и снова видеть себя. И это доставляет мне страдания. А что я еще хотела? Мою испорченность, мою порочность видно невооруженным глазом. Кого я хотела обмануть? Его? Или себя? Мне больше не удастся никого уличить в этом, мне больше никто никогда не поверит! Я уже пыталась свалить свою греховность на другого, близкого мне человека. Я уже придумывала обвинения, чтобы обелить себя... И мне никого не удалось провести. Я жалкая, похабная и бесстыжая... Так мне и надо!
Мой любимый! Надеюсь, его не нашли. Иначе бы он всем рассказал, какая я порочная, испорченная. Я слышу стук в дверь, но мне не хочется никого видеть. Я лежу на больничной койке, отвернувшись к стене и даже не плачу. И не сплю. Только слышу несчастные шаги своей матери, и зажмуриваюсь еще сильнее. Мне так стыдно, что я не могу посмотреть на нее.
- Кто это сделал, Танюша? - устало спрашивает она, - отец должен знать.
Я молчу, но дышу тяжело и прерывисто. Молча кусаю губы, чтобы не заорать. Я хочу, чтобы она ушла, и не смотрела на меня так сочувственно. Я лежу к ней спиной, но ее снисходительный взгляд, до омерзения привычный мне, просто невыносим. Он прожигает мне спину. Уйди! Уйди! Я кричу это мысленно, вслух не позволяя себе произнести ни звука. Только судорожно сжимаю пальцами простыню.
Все просто. Невыносимо просто. Я снова влипла в историю. И нет мне прощения. С такими, как я, всегда происходят грязные вещи! Нет выхода. Нет утешения. Есть только бесчестье и скорбь... Моя вина давит на меня железобетонной тяжестью. Я никогда не стану нормальной. Возможно, из-за меня снова пострадает другой человек. Как тогда...
3.
В общем, мою порочность не чем было объяснить, кроме наследственности. Ведь мать моего отца - позор семьи, падшая женщина. А я, будучи очень похожей на нее внешне, стала демонстрировать пошлое поведение с самого детства. Юбки я любила короткие, платья открытые. Интересовалась взрослой жизнью. Даже обсуждала с девчонками в классе, когда вырастает грудь, и как правильно целоваться! Отец следил за мной особенно тщательно. И мать следила тоже, заранее предупрежденная. Она знала мою бабушку по отцу лично!
"Потаскуха!" - говорил мой папа про нее. И я стыдилась своего сходства с разгульной бабкой. Родители мои, благородные и порядочные люди, старались, как могли, воспитать во мне сдержанность. Но гены взяли свое. Я забеременела в тринадцать! Было много слез, аборт, больница, сожаления и обвинения. И беседы! Ничего не помогало. Я не могла назвать отца ребенка. Я не могла ничего сказать. Ведь я даже не помню, как все произошло! Странный факт - половой акт остался вне моей памяти.
"Блядует по накатанной!" - сказал отец. Густые седые брови его приподнялись презрительно, ледяные глаза смотрели с отвращением. Он ждал этого и ни капли не удивился. Мать замаливала грехи. Ее церковный платок висел в прихожей на гвоздике. Она носила траурный черный платок, будто кого-то похоронила. Черный дешевый платок на гвоздике - вечное напоминание о моей одержимости.
А я резала вены. Желала погибнуть. Я не видела смысла в том, чтобы позволить жить своему испорченному телу. Потому, что целомудренная, читая девочка, уже умерла внутри меня. Но я, слабая и трусливая, ни разу не добилась полноценного кровотечения. Появлялась лишь тонкая полоса на белой коже, и пара жалких капель моей отравленной крови. Наверно, у падших женщин, особо сильный инстинкт самосохранения. Суицид не удался.
Я продолжала вставать каждый день по утрам, и жить, жить, жить мучительно... Скорбя и ненавидя себя. И временами жалея.
Стены в моей комнате были оклеены чудесными обоями - синими, с изображением целующихся серых голубей. Но, после того, как я совершила "это", отец замазал голубей белой краской. В углу, под самым потолком, остался фрагмент картинки. Только клюв и два глаза. Два птичьих глаза, смотревших на меня укоризненно. Ведь их похоронили под краской из-за меня!
После нескольких месяцев расспросов об отце моего абортированного ребенка, я сдалась. Мама упорствовала в этом. Но я не могла вспомнить ничего адекватного! Только одно знала я - то, что снилось мне в кошмарах. Отчего я не могла спать, есть, разговаривать. Это вводило меня в оцепенение. Это заставляло меня испытывать ужас днями и, особенно, ночами ... Это сводило меня с ума. И я рассказала маме. Оказалось, что я хуже, чем просто проститутка. Я тварь и лгунья...
Меня хотели отдать в интернат. И это было ужасней самых чудовищных моих страхов и фантазий. Я не просто забыла, с кем спала, я еще и... Мне пришлось просить прощения на коленях, клясться, обещать, что вспомню. Ссадины на стертых коленях, от ползания и унижения, долго болели. Но я не вспомнила. Я не знаю, кто спал со мной! Может, их было несколько? Может, весь класс? А, может, и бомж из соседнего двора? То, что было в моей голове, нисколько не отвечало действительности.
Я подозревала всех, с кем общалась и виделась. В школе я перестала разговаривать с другими детьми. Ведь в каждом мальчишке мне виделся мой неудачливый любовник, а каждая девчонка казалась осведомленной о том, что произошло. Скоро надо мной начали смеяться - и за спиной, и в глаза.
Каждый день я пробиралась между деревянных парт к своей, самой дальней. Меня сопровождал гул насмешек, а презрительные издевательские лица одноклассников сливались в одну огромную ехидную ухмылку. Я не смела поднять глаза!
Сомнений не оставалось - все знают, кто переспал со мной. Все, кроме меня! Я плакала, ... и молчала. Я не могла себе позволить узнать. Правда могла быть чудовищной! Я все время была в напряжении, меня бил озноб. Зловещий холод разлился вокруг меня, внутри меня. Ледяная стена выросла между мной и реальностью. Она не давала мне дышать. Но... мне стало легче.
Скоро родители нашли выход. Меня запирали дома, чтобы ничего не случилось. И я постепенно успокаивалась. Моя комната казалась мне убежищем: белые стены, коричневый маленький стол, книжная полка, старый вытертый ковер... Ничего лишнего. Статуэтки, альбомы, игрушки были изгнаны, безжалостно выкинуты отцом. Ведь они меня развращали. Однажды, когда я делала уроки, старательно склонившись над учебником, я услышала воркование. Голубь прилетел на мой подоконник! Я заметалась по квартире. Принесла из кухни немного пшена и высыпала через форточку. Он не съел ни одного зерна. Потоптавшись немного, голубь улетел. Наверное, потому что я предатель...
А после девятого класса из школы я ушла. Я поступила в колледж и там, хоть и с трудом, я смогла заговорить со своими ровесниками. Но только с девочками. При моей порочности, разговор с парнями неизбежно должен был привести их в постель со мной. Поэтому я получила нелицеприятную кличку за отказ от общения с мужским полом. Нет, не Дева Мария, а просто Чурбан.
4.
Несколько лет одиночества не прошли для меня просто так. Они, конечно же, оставили глубокий след в душе. Я его ощущала, как невидимый шрам на коже, как некую неуловимую ущербность. Походка моя стала неуклюжей, как будто я с трудом передвигаю ноги. И во всем образе моем сквозила какая-то неловкость. Каждый день, каждую минуту я чувствовала огромную вину за свою одержимость, за предательство, за боль, которую доставила своим родителям. О своём не рождённом ребенке я не думала вовсе - это был тошнотворный плод, доказательство моего падения и моей испорченности.
К концу обучения в колледже я превратилась в изгоя, одиночку, неисправимый синий чулок. Мои серые одежды, старые кеды, уродливые очки, затянутые в тугую косу волосы, и вечно срывающийся извиняющийся голос не вызывали желания общаться со мной. Если бы они только знали, что творится у меня в душе, у меня в голове!
Мой страшный мир был внутри - отчаяние, безысходность, вина и беспомощность... Я извинялась за все: за то, что имею отдельную комнату, за то, что родители кормят и обеспечивают меня, и платят за обучение, и заботятся обо мне, и терпят меня. Я стыдилась себя и извинялась за то, что живу...
На выпускной вечер я не попала. Туда нельзя прийти в джинсах и кедах, а в платье я себя чувствовала просто голой. Мне казалось, все поймут, какая я низкая проститутка, если увидят меня в женственной одежде. Особенно, если я распущу свои густые волнистые волосы, сниму очки... Но мама настаивала, чтобы я получила диплом, как и все, на банкете. Платье мне купили глухое и черное, закрывавшее большую часть моего тела.
Я с интересом разглядывала себя в зеркало - крутой изгиб бедер, полная грудь, длинные прямые ноги ... Как красиво! Какой я могла быть счастливой, если бы не была моральным уродом! Какая жуткая ирония судьбы: будучи душевным инвалидом, испорченной порочной лгуньей внутри, снаружи я была красавицей... Я одела туфли на каблуках, распустила волосы, прошлась по коридору, копируя походку манекенщиц, круто развернулась и застыла перед зеркалом, уперев одну руку в бок, а другую закинув за голову.
- Репетируешь? - услышала я насмешливый голос отца. Он наблюдал за мной в приоткрытую дверь из родительской спальни. Мне стало стыдно за то, что рассматриваю себя.
- Папа, я ... - перед глазами у меня все плыло. Я не могла произнести ни слова от смущения и страха, а еще от отвращения к себе. Отец наблюдал за мной с интересом, пристально вглядывался в мое лицо, как будто выискивая там признаки и показатели "того самого", что он ненавидел.
Накануне выпускного вечера мне сделалось дурно. От страха меня трясло, я не могла ни есть, ни спать. К утру, после нервной бессонной ночи, я выглядела плохо. Лицо стало землистым, руки мои дрожали, и я перевернула чашку с утренним чаем.
- Так не пойдет, - сказал отец, - нужно вызывать скорую. Старый телефон стоял на тумбочке в прихожей. Пять шагов. До него было всего пять отцовских шагов... И он уже повернулся, намереваясь пройти к телефону.
- Не нужно, папа, пожалуйста! - попросила я, - я сейчас возьму себя в руки. Почему-то в этот момент попасть на выпускной вечер мне захотелось ценой собственной жизни. Может, потому, что в платье я выглядела изумительно, и мне хотелось после четырех лет унижений показать всем, что я НЕ ЧУРБАН! НЕ СИНИЙ ЧУЛОК! НЕ ТАКАЯ! Или, потому, что Вовка Кондратенко, тайный, почти неосознанный мной предмет робкой влюбленности, мог увидеть меня НОРМАЛЬНОЙ!
- Тогда ты выпьешь лекарство и ляжешь, может быть, к трем тебе станет лучше, - смилостивился отец и накапал мне в стакан смесь лекарств. Взгляд его был удивленным, а в голосе проскальзывала едва скрываемая ярость. Наверное, я его разозлила, когда выделывалась перед зеркалом! Я покорно выпила отвратительный раствор и улеглась в постель. Но на вечеринку я все равно не попала. Я так сильно волновалась, что к двенадцати дня меня начало тошнить и рвать, а к двум начался сильный понос.
Диплом об окончании колледжа забрала в деканате мама.
5.
А потом мне разрешили устроиться на работу.
Это был магазин, книжный. Я работала консультантом с графиком два через два. Это означало, что два дня подряд с девяти утра и до девяти вечера я работала, а потом - два выходных. Какое это было счастливое время! Наверное, самое счастливое в моей бесполезной никчемной жизни!
Атмосфера в магазине представлялась мне сказачной. Через огромные витражи в торговые залы проникал пыльный солнечный свет, и делал значительнее все предметы, на которые он попадал. И книги, и красные яркие стеллажи, и деревянные подиумы, и рекламные стойки. Мне чудилось, что я нахожусь в стеклянном домике. Ведь и солнце, и дождь и снег всегда танцевали рядом. Их отделял от меня тонкий прозрачный слой. Казалось, стоит протянуть руку, и ты почувствуешь теплые капли дождя или обжигающий холод снежинок на своей ладони! Но, одновременно, находясь рядом со стихией, я чувствовала тепло дома, запах типографской краски новых книг, слышала негромкие переговоры людей, влюбленных в литературу. Это был особый мир!
Я раскладывала книги по полкам, консультировала покупателей. Никто из них даже не догадывался о моем недостатке. В первый раз в жизни я смогла забыть о том, кто я на самом деле. Какая я тварь. Моя вина стала, как будто отдаляться от меня, становиться все меньше и меньше. Иногда мне удавалось по нескольку дней не вспоминать "об этом". Особенно, когда отец уезжал в командировку, и мы оставались дома вдвоем с мамой. Коллеги по работе тоже ничего обо мне не знали и считали меня немного стеснительной, но, в общем, нормальной девчонкой. Но самым главным были книги! Много книг! Можно выбирать любые и читать, читать, пока прочитанное не вытесняло из меня почти полностью мой изъян или воспоминания о нем.
Прошло два года, и память стала тускнеть. Болезненные воспоминания о моем диком поступке молодости стали отступать. Мне казалось, что все это было не со мной. События вспоминались мной расплывчато и отрывисто. Только ночные кошмары остро, но ненадолго вторгались в мое сознание. На работе меня повысили, я стала администратором торгового зала. В моем подчинении работали целых пять человек! Я удивлялась несколько месяцев этому повышению, а потом... поверила. Я поверила, что могу жить нормальной жизнью. Меня ценят! Меня уважают! На меня рассчитывают! И, спустя время, с трудом, преодолевая подозрения, я поверила тоже.
Но жизнь моя не стала менее горькой. Моя вечная вина, черная точка моей биографии, не давала покоя моим родителям. Господи, если бы не они, я навсегда бы забыла об этом. Вычеркнула из своей жизни, вырезала бы прогнивший кусок из нити своей судьбы, завязала здоровый узел и стала бы жить. Жить дальше! К черту прошлое жалкое существование! Но они - мать и отец - вечные порицающие свидетели "того самого", как они это называли, не давали горю померкнуть.
И я стала отдаляться от них. У меня даже появилась подруга! Ритка. Она была кассиром в нашей торговой точке. Рыжеволосая, теплая, искренняя, она заражала меня своей жаждой жизни, заставляя забыть "то самое", заставляя смеяться, учила радоваться мелочам! Но дома начались скандалы. Почти как тогда, когда я совершила "поступок". Отец считал, что мне нельзя читать любовные романы, но я больше всего любила именно этот жанр! И я научилась их скрывать. Книги пришлось прятать в тумбочке возле кровати. Когда у меня был выходной день, я, занимаясь домашними делами, с радостью предвкушала наполненный чтением вечер! Уже лежа в постели, я вытаскивала из тумбочки свою книгу, открывала и с упоением вдыхала запах недавно напечатанных страниц! А потом погружалась, полностью вживалась в перипетии жизни героини! Ведь если нет своей любви, можно жить чужой!
Но иногда, отец находил эти книги и безжалостно портил. Рвал и выбрасывал в мусорку.
- Проститутка! - орал он в ярости, - шалава, тварь!
А я молчала. Мне хотелось крикнуть в ответ, что я не проститутка. Но я не могла. Ведь он знал всю правду обо мне.
И еще, его возмущала косметика. Дома я не красилась, и на работу уходила без макияжа. Но утром в магазинной подсобке мы с Риткой наводили красоту по журналам. Я выучилась красить глаза, чтобы разрез их выглядел кошачьим, а на свои полные губы наносила блеск. Получалось красиво. Лицо мое приобретало этакую породистость, и я часто ловила заинтересованные взгляды молодых парней и взрослых мужчин. И мне это льстило. Тем более, что вызывало неизменное одобрение Ритки. Но однажды в наш магазин зашли мои родители. Они гуляли в парке и решили проведать меня. Появление их в моем полу выдуманном мире было странным и неестественным. Я чувствовала смутную угрозу от их присутствия, но объяснить, почему, не могла даже себе. Может, я стыдилась старомодного бежевого пальто моей матери, ее затравленного, как будто просящего, взгляда? Или, за неграмотной, но уверенной речи отца? Его поведения - оценивающего и властного и от того неуместного, как будто он что-то понимал в книготорговле? Я не знала.
Но я забыла про макияж! И про облегающую блузку яркого цвета, которую мне одолжила подруга! Мать и отец сделали вид, что ничего не заметили, но вечером, когда я пришла домой, они не разговаривали со мной. Показывали мне свое порицание, свое осуждение, усиленно изображая, что меня не существует! Так продолжалось несколько дней. Я снова почувствовала себя маленькой и беспомощной. Интересно, они понимали, насколько жестоко ранят меня?
И мне пришлось просить прощения, совсем как "тогда", обещать, и даже поклясться, что я больше никогда не буду так выглядеть! Они простили меня спустя месяц. Отец даже не обозвал меня.
Моя ненависть к ним скручивалась в тугой жгучий ком у меня внутри. Но я молчала.
6.
Я много раз спрашивала свою совесть: так ли я виновата в своем "поступке" на самом деле? Мне исполнилось двадцать. Сомнения зародились и стали одолевать меня сначала робко, а потом более настойчиво. Я все еще не могла успокоиться. Давление отца стало невыносимым. Я просто возненавидела его. И маму заодно с ним. Зачем, зачем они так часто напоминают мне "об этом"? Прошло семь долгих тяжелых лет, и моя порочность больше не проявляла себя. Я хотела забыть, а они - нет... Вспышки ненависти к ним сменялись сожалениями. Мне все чаще и чаще хотелось сказать им: "Хватит! Хватит об этом! Ведь я была совсем ребенком!" Но я молчала, уверенная, что не буду услышана в своем отчаянии.
Наверное, нужно было кому-нибудь рассказать "об этом". Может быть, мне стало бы легче... Но я с трудом признавалась даже себе в том, что все это случилось со мной! Даже Ритке я не могла открыться, а больше у меня никого не было. Кого я могла призвать к себе в судьи?
А потом появился ОН. Костя выглядел совершенно несчастным, одиноким и добрым. В наш магазин пришла аудиторская проверка. Я тряслась и нервничала больше всех. Главный проверяющий - Костя, Константин Викторович - улыбался мне ласковой улыбкой, и...успокаивал. Уверял, что наши нарушения незначительны и выдал положительное заключение о проверке.
- Тань, ты ему просто понравилась, - сказала мне уверенно Ритка.
Я смущенно улыбалась, ведь мне он понравился тоже... Не то, чтобы он мне просто понравился. Я не могла думать вообще ни о чем и ни о ком, кроме него. Меня обжигала дикая влюбленность, наваждение, как в романах.
- Если бы он не был таким старым, можно было бы... - продолжила рассуждения подруга.
Костя родился раньше меня на двадцать лет. Но это обстоятельство чудесным образом еще больше привлекало меня. Он жил один! Снимал квартиру. Ведь свое жилье он отдал жене и детям, когда ему пришлось оставить их. И он маялся в одиночку, не понятый, преданный. Жена изменила ему. Это вызвало во мне изумление: как можно было изменить ему? Как мне хотелось его утешить!
- Мне так хорошо с тобой, - говорил он. И я гордилась. Я могу подарить ему радость! И он одобряет меня! Я могла отдать половину жизни за эти чудесные слова: Ты - моя радость, мое счастье. Я так люблю тебя!
Я снова стала пользоваться косметикой. Я должна, должна быть красивой для НЕГО! В глазах моих появился счастливый блеск, я беззаботно смеялась и часами разговаривала с ним по телефону. И еще, стала носить каблуки! И эти чудовищные изменения не укрылись от моих родителей. Я совсем, совсем забыла про них! Отец наблюдал за мной пристально, но молчал. А мать, казалось, радовалась моему хорошему настроению.
Вот только постель! Меня беспокоила близость с ним! Я так ее боялась! Почти так же сильно, как и хотела. Но, Костя - внимательный и неженый - показал мне, как нужно правильно все делать ... правильно. И я училась! Он был благодарен мне, и это давало мне ощущение безусловного счастья. Сначала я пыталась устраивать наши встречи в свои выходные дни, но потом нам стало этого мало. Мы все время хотели быть вместе! И он стал забирать меня с работы каждый вечер.
Однажды, я не пришла домой ночевать. Утром, немного волнуясь, я шла к родителям. Но, в сущности, нервозность моя имела скорее привычный характер перед встречей с ними. На самом деле мне было все равно! Если будет скандал, я соберу вещи и уйду. Уйду к Косте! Мне надоела вечная скорбь, вечная память, вечные слезы... как на могильном венке. Я хочу жить! Жить со своим любимым! В эту ночь он сделал мне предложение! Я выйду замуж, и мое счастье станет пожизненным. Документы на развод с женой Костя уже подал в ЗАГС. Осталось подождать совсем недолго. Два месяца.
В то утро отец и мать встретили меня гробовым молчанием. Они завтракали на кухне. Теплый ветер теребил кружевные занавески, пахло сдобой. Мать молча смотрела в окно, а отец стучал ложкой по блюдцу - угрожающе и монотонно. Но в меня как будто вселился чужой бунтующий зверь - теперь мне на все наплевать!. Меня больше не беспокоило их отношение. Я пошла в ванную и провалялась там целый час, читая в свое удовольствие любовный роман!
Когда я вышла - распаренная, белокожая, улыбающаяся, я наткнулась на ненавидящий ледяной взгляд отца. Мать выглядывала у него из-за спины - губы укоризненно поджаты. В руках отец держал ремень.
- Я буду сейчас тебя бить, пока не выбью всю дурь, шлюшка, - сказал он тихо, но голос его дрожал от ярости, - проститутка! Опять по старой дорожке пошла?
Внутри у меня что-то оборвалось. Руки затряслись, и книга упала на пол. Отец грубо откинул ее ногой. Мне стало страшно. Привычно, отчаянно страшно. Я застыла в оцепенении, силясь что-то сказать, но только хватала ртом воздух. И тогда он ударил меня. Сильно. Ремень просвистел в воздухе в сантиметре от моего лица и опустился на плечи, задев грудь и живот. Я видела его как в кино, когда прокручивают замедленную сцену, я смотрела на расширившиеся от страха глаза матери, открытый в беззвучной ярости рот отца. Я увидела себя сверху. Как будто я парила под потолком. Какая я, оказывается, маленькая! Маленькая и беззащитная! Мне стало жалко себя. Жалко изо всех сил моей усталой истерзанной души. И тогда я закричала. Первый раз в своей жизни я закричала на отца.
- Не смей меня бить, придурок! Оставьте меня в покое! Оставьте меня! Я НЕ ПРОСТИТУТКА! Я выхожу замуж!
Отец отпрянул от неожиданности. Мать подбежала ко мне и обняла. Первый раз с тех пор, как произошло "это". Оказалось, что я сползла вниз по стене на пол и плачу. Больше я не могла кричать, только громкие судорожные рыдания вырывались из меня в пространство. Тело мое под старым халатом тряслось крупной дрожью.
- Хватит, Дима, - резко сказала мать, - слышал? Она уходит.
7.
Какой я была глупой! Я думала, отец так просто отпустит меня жить с моим любимым! Нет, он не привык сдаваться так быстро. Костя посягнул на его собственность - меня. И папа обещал рассказать ему все. Про мою склонность, порочность и одержимость. Про аборт в тринадцать лет. И про мою чудовищную ложь.
Я просила не говорить, я даже его умоляла. И мама приняла мою сторону! Вдвоем с ней нам удалось уговорить папу. Он обещал ничего не говорить Косте. Но в день, когда Костя должен был прийти к нам знакомиться, отец брал свои слова назад несколько раз. И мне становилось жутко. Вдруг, Костя откажется от меня, когда узнает всю правду? Но мама поддерживала меня. Мне казалось, она сумеет выправить ситуацию. Несколько раз я звонила Ритке, от волнения.
- Танюха, нормально все будет, - подбадривала подруга, - такой старый хрыч, как твой Костян, должен тебя на руках носить. Ты ж его младше на двадцатку!
Она пыталась успокоить меня, не зная про самый главный изъян и стыд моей жизни.
В два часа дня Костя позвонил в нашу квартиру. Мама открыла, я увидела его счастливые любящие глаза и неожиданно успокоилась. Все будет хорошо. Я с гордостью представила маме и папе своего жениха! Ведь он такой респектабельный, умный и красивый! Сели за стол. Выпили. Отец долго рассказывал, что он сделал для семьи и для меня. Обеспечил, дал образование. И я расслабилась.
Стол накрыли в гостиной. Спустя час, мы с мамой ушли на кухню, чтобы поменять тарелки, и подать сладкое. Вернувшись с пирогами, мы увидели пустой стол.
- Курят, - диагностировала мама. И меня опять затрясло. А вдруг отец расскажет? Я побежала в спальню родителей, из которой был выход на балкон, но остановилась перед окном, закрытая занавеской. Я пыталась подслушать их разговор, но улавливала лишь обрывки фраз.
- Аборт в тринадцать, гнилое яблочко, - говорил отец, гадко ухмыляясь, - держать надо, а то по рукам пойдет... Мне стало трудно дышать. Все-таки он рассказал. Ведь я же просила! Сквозь слезы я вгляделась в лицо моего любимого и с ужасом увидела на нем отвращение. Я была ему отвратительна!
Костя прошел мимо меня, не поднимая глаз. Он не сказал мне ни слова. Как будто не хочет больше меня знать! Он молча обулся и вышел вон из квартиры. А я так и стояла в спальне родителей пристыженная, пригвожденная к полу своим внезапным огромным горем.
- Ну что, проститутка, получила? - спросил отец, и голос его был самодовольным. Как будто мы с ним соревновались, и он меня обыграл.
Костя не отвечал на звонки целых пять дней. И на sms тоже. Я взяла больничный и лежала в своей комнате лицом к стене. Мне казалось, что жизнь моя кончилась, так и не начавшись. Я не отвечала на жестокие насмешки отца, на сожалеющие слова матери, на Риткины звонки... Я застыла в позе эмбриона на кровати и удивительным образом видела себя снова сверху. Как тогда, когда отец ударил меня.
8.
Мама опасалась за мое здоровье. Ведь я не спала и не ела. Она разговаривала со мной и успокаивала меня. Так же, как тогда, в далеком детстве, пока не произошло "это". Но ничего не помогало. Я не реагировала. Смотрела на нее невидящими глазами. И тогда она стала кричать.
- За мужика надо бороться! Я за твоего отца любой все волосы выдерну! А ты! Распустила нюни! Ты же знаешь, где он живет! Пойди к нему и покайся! Если любит, простит.
И я пошла. Долго звонила в звонок. Но Костя не открывал. Мне казалось, что я слышу какие-то звуки там, внутри, в недавнем прошлом нашем любовном гнездышке. Я подергала за ручку двери, и она открылась. Квартира была не заперта. Я осторожно вошла в темную прихожую и услышала голоса на кухне. Один незнакомый, а другой принадлежал Косте. Ноги мои подгибались. Я шла по коридору к нему, на его голос, и, одновременно, боялась показаться ему на глаза. Но отчаяние терзало сильнее страха. Я распахнула дверь на кухню и увидела Костю. Незнакомый голос принадлежал диктору. Костя просто слушал радио и комментировал новости. Он сидел за грязным, заставленным пустыми бутылками и заветренными тарелками столом, в одних трусах.
- Ой, моя родная пришла! - завопил он. Костя был сильно, безобразно пьян. Но мне было все равно. Я услышала слово "родная", и тепло залило мое сердце. Только сейчас я поняла, какая пустота зияла у меня внутри все это время.
- Прости меня, прости! - закричала я и кинулась к нему на колени.
- Танька, оставайся навсегда, - сказал мне любимый.
И я осталась. За вещами к моим родителям я попросила съездить Ритку. Ритка появилась вечером в моем новом доме. Костя, разомлевший после ванной, сидел на кухне и пил пиво. Руки его дрожали. Он пил все дни, что мы не виделись с ним. От обиды, от моего предательства. Я хотела давать ему только радость, но невольно принесла горе!
- Мне сложно это пережить, - сказал он мне, - но я попробую.
- Ну и на хрена оно тебе надо?! - заорала Ритка, увидев моего жениха, - он же алкаш!
- Рита, ты не понимаешь, - успокаивала я ее. Как я могла ей объяснить все? Она не знала, что я сама во всем виновата.
Началась другая жизнь - трудная, но счастливая. Раньше, испытывая трудности, я не понимала, за что мне это. А теперь трудности проявили свой смысл - ради любви. А ради своего мужчины, ради нежности, страсти, ради того, чтобы ему было хорошо, я могла вынести многое. И я выносила.
Меня снова повысили на работе. На этот раз я стала управляющей магазином, самой главной в своем стеклянном доме. В моем подчинении уже трудилось двадцать человек. Я стала более серьезной, более ответственной, более мудрой. Увеличилась и моя зарплата. И это было кстати. Потому, что у Кости с работой все разладилось. Он давно мне рассказывал, что его посиживает один подчиненный. Подчиненный имел связи и родственника - директора сети наших магазинов. Но Костя обладал огромным опытом! После горестной истории со знакомством с моими родителями, Костя, задавленный ужасом, не мог ходить на работу. И его уволили. Несправедливо, незаслуженно! Просто выкинули на улицу! И я не могла ничем ему помочь...
Жизнь моя наполнилась заботой о Косте. Я готовила еду, которую ему можно есть - он болел гастритом. Я водила его к врачам и целителям - от той несправедливости, с которой с ним обошлись на работе, у него случился стресс, и он стал часто выпивать. Я стирала его старую и покупала ему новую одежду, чтобы он хорошо выглядел. Я искала ему работу и договаривалась о собеседованиях. Только он не всегда мог на них ходить. Несколько раз я не успевала предупредить его о назначенных встречах с работодателями, и он выпивал именно тогда, когда нужно быть трезвым. После этого я стала строить ему план на неделю, чтобы избежать таких ситуаций. Теперь он пил в пятницу и субботу, а в другие дни только тогда, когда не нужно было ни с кем встречаться. Я старалась. Работала с особыми усилиями - за увеличение продаж нам выписывали премии. Деньги стали острым вопросом, ведь большую часть зарплаты пришлось отдавать за аренду жилья...
Но с работой у Кости долго не получалось, ему не везло. На большие должности его не брали. Ведь туда можно устроиться только по - знакомству. А на более низкооплачиваемую работу с его образованием и опытом идти не хотелось - стыдно. Но мы справлялись, держались, выживали. Главное, мы были вместе. Иногда он начинал просить прощения за то, что якобы не оправдывает моих надежд.
- Малыш, ты устала. Я знаю, как тебе тяжело. Если в этом месяце мне не предложат должность зама генерального, пойду простым рабочим, ладно. Месяц ты еще потерпишь? - спрашивал мой любимый неуверенно.
Как он мог работать простым рабочим? Все возмущалось во мне! С его образованием, с его практикой! Ведь он, только он научил меня всему! Только благодаря его советам я стала управляющей! Я потерплю не только месяц, а столько, сколько будет нужно, чтобы он мог получить нормальную должность! У него все получится!
В ответ я видела его светящийся благодарный взгляд! Ведь я верила в него, я давала ему надежду! Я никогда, ни за что не предам его, не то, что его жена! Я никогда не изменю ему! Никогда не упрекну его ни в чем!
- Я благодарю Бога, что встретил тебя, любовь моя! - эти слова были лучше любой награды.
Я была счастлива и слепа целых два года.
И еще, мне пришлось поссориться с Риткой. Она лезла в мои с отношения с Костей. Говорила, что он должен делать, а чего не должен. Я понимаю, она многого не знала, но мне все это надоело. Но я приструнила ее. И наше общение свелось к двум фразам в день. Здравствуйте и до свидания.
9.
Я не могу точно сказать, когда я стала понимать, какой большой груз я несу на своих маленьких плечах - себя и взрослого здорового мужчину, и полную ответственность за всю его и свою жизнь, и за съемную квартиру. Сначала я пыталась не замечать эти мысли - мы вместе, вот что самое главное. Я никогда не брошу его. Я не могу предать его. Я не могу не оправдать его надежд. Надежд на что? На то, что всегда буду ему мамой? Буду водить его за ручку? Покупать ему пиво? Слушать, как с ним несправедливо обходятся все, кому не лень? И закрывать глаза на то, как несправедливо обходится со мной он?
Прозрение долго и болезненно созревало во мне. Привычный стыд одолевал меня. Я снова не справилась. Я не выдержала. И моя любовь стала таять, исчезать с пугающей скоростью. И превратилась в отвращение. А виновата в этом была снова только я. Я смотрела на своего Костю - на его седые старомодные усы, отвисший живот, кривые ноги, семейные трусы. И видела все это, как будто в первый раз. Я слышала его глупые пошлые шутки, его гадкие слова обо всех окружающих людях. Я наблюдала за его самодовольством и распущенностью, за его умением переложить всю ответственность на меня. И поражалась! Этот человек паразитировал на мне столько месяцев, а я упивалась счастьем, и радостью, и благодарностью к нему!
Бежать! От него нужно бежать! Куда? Но я не имела даже временного убежища. В логово моих родителей? На это я больше не соглашалась. И только понимающий взгляд Ритки давал мне поддержку. Я делала вид, что не замечаю, что она понимает - последствия моей безумной влюбленности наступили. Но все равно я испытывала к ней благодарность. Ведь больше у меня никого не было. Только Костя, который из единственного друга превратился в личного врага.
Я познакомилась с Андреем в ресторане. После работы, не в силах идти домой, я решила посидеть с бокалом вина в красивом месте. Последнее время Костя пил все чаще и чаще. И его непонимающий дикий взгляд вызывал во мне гадливость. Границы в отношениях с ним, которые я не очертила вовремя, восстановить было уже нельзя. Он на это не соглашался. Мои попытки объяснить ему, что я ему ничего не должна, вызывали в нем ярость. Он не хотел понимать, что я взяла на себя эти обязанности временно, только чтобы поддержать его. И в своей ненависти он обижал и оскорблял меня самыми унизительными словами.
- Шлюха! - орал он мне, хотя я ни разу ему не изменила даже в мыслях, - ведь отец твой меня предупреждал! Тварь! Я из-за тебя не вернулся к жене, потерял семью, детей! Это из-за тебя я остался без работы!
Такие оскорбления он считал чем-то обыденным. Он извинялся только, если ударит меня. Да, он позволял себе даже рукоприкладство. Понимая, что теряет свою власть надо мной, в бессилии удержать. Даже сейчас, синяк под моим глазом, тщательно замаскированный тональным кремом, саднил невыносимо. И очень хотелось плакать.
Андрей подсел ко мне за столик в ресторане, грустной и отчаявшейся, и я не возражала. В нем было одно преимущество перед Костей - молодость..
- Что для тебя главное в отношениях? - спросила я, когда мы уже перешли на ты.
- Честность, - ответил он.
Я не могла ему сказать, что дома у меня живет монстр - Костя. Я соврала, что одинока. Чтобы получить приглашение на свидание. Мне стало окончательно наплевать на Костю, как когда-то на родителей. Я приходила в нашу общую квартиру только переночевать. Я не отвечала на его звонки, на его устные расспросы и претензии, не давала ему больше денег. Это вызвало новый виток оскорблений и подозрений в мою сторону. Но его отношение ко мне больше не трогало меня.
Зато Андрей, чудесный, юный, ухаживал за мной и дарил мне подарки. Не я, а он покупал продукты для романтического ужина у него дома. Он сказал, что главное для него в отношениях - правда! Подтверждала это и его фамилия - Правдин. Он дал мне ключ от своего дома, чтобы я могла приходить в любое время. Он был внимателен, нежен, честен и справедлив. Он старался сделать мне хорошо и приятно. Не принимал с благодарностью или без нее мои усилия, а предпринимал их сам. Он был влюблен, немного наивен, и отчаянно боялся потерять меня.
А потом он меня изнасиловал.
10.
Это планировалось, как обычный пикник на природе. Летний ветер, теплый и упругий, развевал мои волосы. Андрей приехал за мной на машине - своей собственной!
- Зайка, познакомься, это Степа, - показал мне Андрюша на молодого человека, который сидел на заднем сиденье.
- Очень приятно, Таня, - ответила я с улыбкой.
Степа, давний друг Андрея, только что вернулся из длинной заграничной поездки. И Андрей пригласил его поехать с нами. Я, немного разочарованная - присутствие чужого человека исключало романтику - села в машину. Я еще не вступала в близкие отношения с Андреем, но мы обсудили это. И решили заняться любовью на природе, в уединенном уютном месте. Именно сегодня. Но улыбка Степана была такой доброй и искренней, что я передумала расстраиваться. В конце концов, после пикника мы можем поехать прямо к Андрею и совершить задуманное. Будет даже еще и лучше! Но лучше не получилось.
Мы приехали на берег реки, Андрей расстелил одеяло на траве, чтобы я могла позагорать в купальнике. И я прилегла с книжкой, наслаждаясь солнцем и летним ветром. Мальчики делали шашлыки. А потом я задремала.
Проснулась я от негромких стуков шампуров друг о друга. Оказывается, Андрей со Степой уже приготовили шашлык, и усаживались на одеяле, одновременно раскладывая тарелки с нарезанными овощами. Я потянулась и улыбнулась Андрею. Но не увидела улыбки в ответ. Он не смотрел мне в глаза, а Степа, судя по координации его движений, уже много выпил. Я села и стала одевать сарафан. Я расстроилась - неприятно, что пьяный чужой человек так откровенно разглядывает меня.
- Эй, Андрюха, что-то твоя цыпочка меня не привечает! - пьяно закричал Степа и громко засмеялся, - ты ее научи, как надо с твоими друзьями себя вести!
- Надо будет, научу, - зло огрызнулся Андрей.
Шашлык ели в полном молчании. Мне было неспокойно. Я хотела домой. Степа начал говорить странные вещи.
- Ну что, пора исполнять? - спросил он Андрея.
- Пора, - ответил мой любимый и поднялся. Посмотрел на меня сверху, покачиваясь с носков на пятки. Мне стало не по себе. Я хотела спросить, в чем дело, возмутиться и потребовать отвезти меня домой. Но не успела. Андрей поднял руку и со всего размаха ударил меня по щеке. Я упала, из носа брызнула кровь, нижняя губа сильно пульсировала. Я даже не успела спросить, за что? Я увидела свой хлопковый сарафан в руках у Степы, Андрей четкими движениями снимал с меня купальник.
- Я первый! - пьяно крикнул Степан.
- Нет, я, - ответил Правдин, - я месяц ее обхаживал, - руки держи ей. Андрей уверенными движениями залез на меня сверху и стал расстегивать брюки. Я пыталась кричать, но получалось только мычание. Больше ни разу Правдин не посмотрел мне в глаза. Ни пока ерзал на мне, насилуя, ни пока предлагал Степе залить мне в рот водки и умыть лицо от крови, ни пока держал мои руки, когда его друг совершал надругательство. Он не кричал на меня, не разговаривал со мной и не смотрел на меня. Только один раз пнул ногой в живот, когда я, воя и сплевывая кровь на землю, пыталась отползти подальше.
- Она не поняла, - сказал Правдин, - давай еще раз. И Степа снова приблизился ко мне...
Что я должна понять? За что? Я не знала. Мне было больно, страшно, мерзко, противно... Я не знала, сколько это продолжалось. Помню только, что нижняя губа моя занемела, и мне стало холодно. У меня дрожали руки и ноги, зубы стучали. Хотя жара, казалось, расплавила даже воздух вокруг. Деревья, пыльные, поникшие от зноя, стояли равнодушно, так же, как и до... Как и всегда. Вода в реке переливалась бликами. Природа жила своей природной жизнью, как будто ничего страшного не происходило сейчас на берегу. И это было чудовищно, что мир не перевернулся, не взорвался, и не стал оседать пепельными дымными клочками. Увидев, что трясусь, Степа попытался влить в меня водки, но меня вырвало. Голова моя закружилась. Его кроссовки, испачканные моей рвотой - последнее, что смогла увидеть. Недолго эта картинка прыгала и вздрагивала. А потом я провалилась черный тоннель.
11.
Уже неделю я нахожусь в больнице. У меня болит все - руки, ноги, спина, живот. Нижняя челюсть моя сломана. А еще сломана я сама. То, что внутри меня. Сама основа. Как будто я была стеклянной и вдруг разбилась. Я вижу все осколки в отдельности, но как собрать их в целую вещь, не знаю. Меня нашли на обочине дороги. Видимо, мои мучители выкинули меня из машины.
Я лежу на кровати, лицом к стене. И вижу себя по привычке сверху. Ко мне приходила мама. И еще приходила полиция. Они задавали мне один и тот же невыносимый вопрос: кто это сделал?
Мама хотела доложить правду отцу, а полиция - поймать преступников. Но я молчала. Как я могла объяснить им, что главный преступник - я сама? Я просто забыла, кто я. И оказалась в беде.
Я знаю кое-что про эту палату: кто-то все время сидит на соседней кровати. Но я не хочу смотреть. Мне все равно. Главное, что это не мои отец или мать, и не Костя. Никого из моих врагов, это точно. Я слышу ровное дыхание за спиной и чувствую взгляд. Но он не прожигает мне спину, а согревает ровным теплом.
Спустя несколько дней родители пришли ко мне вдвоем. Я вздрагиваю, услышав голос отца. Ведь кошмары из моего детства снова мучают меня уже сколько-то ночей. Глаза мои опухли от слез. Я полностью опустошена.
- Татьяна, посмотри на меня! - приказывает отец. И я не в силах сопротивляться. Я медленно поворачиваюсь и вижу родителей. Отец смотрит на меня немигающим взглядом, с сознанием своего превосходства, на лице его отпечаталось его право, присужденное ему им самим - быть моим судьей и собственником. Мать смотрит в пол.
- Ну что, будем признаваться, кто тебя имел? - с насмешкой спрашивает папа, - или опять наговорим, что спал с тобой я, твой отец?!
Я вижу перед глазами вспышки, как будто взрываются петарды, и слышу ровный гул в голове. Он! Это он! Чудовище из моих кошмаров! Я не знала, кто... в тринадцать лет! И, одновременно, я знала! Знала! Это был он! Только мне никто, никто не поверил! И я перестала верить себе сама!
- Это был ты! - в ужасе кричу я, - Ты! Ты! Ты! Ты!
Отец подскакивает ко мне, зажимает мне рот рукой.
- Теперь ты поняла, шлюшка бесстыжая, что должна вернуться домой?! Я твой хозяин! Я!
Я вижу в глазах его безумие, одержимость, опасный неестественный блеск. Это его соревнование, его война, которую он должен выиграть любой ценой. Это он - порочным, похотливым и грешным. Такой же, как его мать! Он, а не я! Я срываю его руку со своего рта, челюсть мою свело болью, но я выкрикиваю снова и снова: "Это был ты! Ты! Ты! Ты!"
Эта правда, вырвавшись из меня в первый раз, как саднящая многолетняя заноза, звенела на всю палату.
Сначала я услышала хлопок, а только потом поняла, что получила пощечину. Мама ударила меня.
- Какая же ты тварь! Заткнись! Отец всегда прав! Всегда прав! - прокричала мама и заплакала.
- Это был ты, - уже спокойно говорю я, - я все прекрасно помню. Я знаю правду!
Конечно, я помню. Ведь я годами просыпалась от кошмаров, видя во сне ЕГО лицо. Эта адская, но такая нужная мне правда догнала меня поздно, в двадцать четыре года. Теперь я его не боялась. Я стала сильнее его!
- Интересно, кого мы абортировали, мам? - спросила я, - его сына или его внука?
Мама упала в обморок.
- Ах ты, мразь, - отец снова приблизился ко мне и схватил меня за предплечья, - Правдин тебе показал твою правду! Ты жалкая шлюшка, и вернешься домой! Теперь ты поняла, кто твой хозяин? Я! Я твой хозяин!
Он все тряс и тряс меня изо всех сил, и орал, брызгая слюной мне в лицо.
- Твое приключение стоило мне всего двести долларов! - орал он. Глаза его выпучились, и, мне казалось, они сейчас выскочат из орбит, - двести долларов! И так будет каждый раз, когда ты свяжешься с очередным мужиком!
Правдина нанял мой отец. Все просто. Очень просто. ОЧЕНЬ ПРОСТО!
-Хватит! - услышала я звонкий молодой знакомый голос.
Отец меня отпустил, как-то обмяк и отступил от кровати. И я увидела в палате людей, много людей... Полиция, медсестры, врачи. А также обладатель того спасающего голоса - Ритка. Ритка! Это она сидела на соседней кровати несколько ночей подряд, поняла я! Ритка! Увидев ее, я смогла заплакать. Я закрыла руками лицо и плакала, а моя подруга обнимала меня и гладила по плечам.
- Ты ни в чем не виновата! Ты ни в чем не виновата! Девочка моя! - повторяла и повторяла она. И эти слова звучали, как музыка, - это они! Это все они! Они плохие, а ты хорошая!
Потом она вытянула мою руку, чтобы медсестра могла сделать укол. И в этот момент стена вокруг меня, не дающая мне дышать, рухнула. И я поняла, что мне есть зачем жить.
12.
Моего отца не посадили в тюрьму. У него случился инсульт. Он не выдержал допросов и откровенного презрения полицейских. А еще он проиграл. Он хотел забрать мою жизнь, и лишился своей...
Я позвонила маме.
- Мама, я могу чем-то помочь?
- Не звони сюда больше. Теперь ты не сможешь его отобрать у меня! - закричала она, - надо было тебе влить не слабительное, а яд! Все из-за тебя!
Я положила трубку. Видимо, она говорила о моем неудавшемся выпускном вечере.
Временно я живу у Ритки. Многолетняя скорбь покинула меня, и осталась пустота. Огромная дыра внутри моей души. Теперь мне нужно ее заполнить. И я стараюсь. Я учусь заново дышать, ходить, разговаривать и мечтать. Когда-нибудь я встречу своего мужчину, теперь я это точно знаю. Когда-нибудь потом, когда научусь снова верить людям. Когда пустота наполниться новой мной и любовью.