Произошло то, от чего голова идет кругом. Никогда не думала, что способна совершить такое. Ты моя родная душа и мне все равно в чьем ты теле - мужском или женском. Тогда, в сентябре, прямо с вокзала мы поехали на такси к тебе доомой!. Аллилуйя! Очень удачно, что у тебя отдельная, хоть и крошечная квартирка. Ты принимала душ, а я села выпить зеленого чаю. Я грустила, я хотела уйти, пока ты в душе, я хотела остаться... Ты вышла, замотанная в полотенце, мокрые волосы прилипли к и лицу, ты стала похожа на птичку. Такая хрупкая, и мудрая, у тебя красивая кожа. Я много раз говорила тебе об этом.
- Ты грустишь, - ты констатируешь факт, - ничего, мы тебя восстановим.
Ты подходишь ко мне сзади и обнимаешь меня и медленно покачиваешься из стороны в сторону. Это такая техника в психотерапии, когда врач обнимает своего пациента и укачивает, как младенца. Ты делала это со мной летом, и всегда в твоих объятиях мне было спокойно. Но сейчас я дрожу. Я поворачиваюсь к тебе и не смею взглянуть в твои азиатские черные глаза. Я хочу твоих губ, трогать тебя, я хочу тебя всю, и целовать и гладить. И чтобы твои черные волосы перемешались с моими, белыми. И это счастье. Мне стыдно, ведь я полгода парила тебе мозг про свою неземную любовь. А теперь, оказывается, это не имеет значения. Я не знаю, как сказать тебе об этом, и не знаю, как скрыть от тебя., почти ведьмы, свои желания. Ты гладишь меня по голове. Я не в силах встать и уйти. И сердце стучит очень громко, кажется, даже на улице слышат этот ритмичный звук отчаяния.
Все выходные после этого вечера я прихожу в себя. 'Как ты могла?': думаю я . Как ты могла это сделать? Все было как во сне. Какие мужчины? 'Какая разница, какого пола твоя любовь?': думала я пораженно. Ты ответила мне, ты касалась меня, ты тоже этого хотела! Мне казалось, что я просто сошла с ума. Но, одновременно, я понимала, я хочу сделать это. И мы сделали это. Никогда не думала, что я могу настолько испортиться, настолько потерять стыд.
Одни ученые утверждают, что гомосексуализм является психическим отклонением. Другие говорят, что если женщина была лишена материнской ласки, то это может провоцировать сексуальное влечение к другим женщинам. Я была лишена материнской ласки. Моя мать мало обращала внимания на меня. Может, дело в этом? Стараясь анализировать произошедшее, я захожу в тупик. Я люблю Германа, это очевидно. Рана еще болит и кровоточит. Мне трудно думать о нем. Но ты, ты даешь мне успокоение, утешаешь мою боль. При чем здесь постель? Я не могу придумать, почему у нас с тобой должны быть настолько близкие отношения. Я не могу объяснить этого себе. Знаю наверняка одно, я не могу остаться сейчас одна. Ты нужна мне. Может, постараться забыть об этом инциденте? Как будто ничего не было? Принимать от тебя психологическую помощь и не спать с тобой?
В понедельник ты позвонила, и сказала, что хочешь меня видеть. Спросила, хочу ли я этого. Конечно, я хотела! Я хотела... Я вернулась в твою квартирку, из которой я выскочила сразу после...мм... окончания, после занятий любовью. Я торопилась так, что потратила последние деньги на такси. И всю дорогу подгоняла водителя.
Я вернулась к тебе.
***
Наверное, человек имеет возможность мобилизовать все свои силы, если нужно. Мне казалось, что на моей работе никто не замечает изменения в моем настроении. За прошедший год слишком много потрясений испытала я, но в рабочем коллективе старалась держать себя в руках. Когда меня ударил мой первый муж (впрочем, я уже решила, что он имел на это право), я взяла больничный. Во время больничного я устроила переезд. Хорошо, что моего синяка под глазом и отчаяния никто не увидел. Еще были одновременно и сладкие и мучительные встречи с Германом. Радость, потому что я очень его любила и, это было взаимно. Мучительно, так как он был женат. Было облегчение, от того, что мне больше не нужно спать со своим мужем. Потом наступило время лжи и многомесячного нервного напряжения. Потом была ты. Да, мне казалось, что я сошла с ума. Настолько необычен был объект моего нового вожделения! Я держалась на работе, как могла. Мне казалось, что у меня получается, что никто не замечает, насколько я стала эмоционально нестабильна и измотана. Однако, сегодня меня вызвал к себе директор.
- Мария Викторовна, что с вами происходит? - напрямую спросил он.
- Что вы имеете в виду? - я еще старалась делать вид, что я не понимаю, о чем идет речь.
- Я имею ввиду ваше эмоциональное состояние. Вы совершили несколько ошибок в последнем квартале. Раньше я этого за вами не замечал. Поэтому, я даю вам время, чтобы взять себя в руки и решить все свои сложности, - его голос был ровен, как всегда. Но глаза были холодными. Мой директор был приятелем Андрея, моего бывшего мужа. Думаю, что он имеет представление, что моя жизнь изменилась. Но он не представляет, насколько она стала непохожа на прежнюю жизнь.
- Я дам вам отпуск после проверки. Недели на две. Думаю, вам хватит этого времени, - он смотрел на меня полувопросительно.
- О какой проверке идет речь? - теперь я действительно не понимала, о чем он мне говорит.
- Мария Викторовна, во вторник у нас выездная налоговая проверка. Вы, как главный бухгалтер, не можете об этом не знать. А раз вы не готовитесь к ней, то уже не знаю, о чем мы с вами разговариваем. Проверка связана с вашими ошибками в квартальной отчетности, - голос стал холодным и неприятным.
У меня засосало под ложечкой.
Неужели и вправду проверка? И почему я не знаю об этом?
Следующую ночь я провела на работе. Выяснилось, что о проверке меня оповестили письмом, просто я ... забыла. Забыла! Я думала о тебе! Я думала о себе! Я пыталась разгадать чужие загадки: куда, к кому ушел Герман? Теперь до меня начало доходить, насколько странной я выглядела на работе. Ведь у меня нет отдельного кабинета. Со мной сидят несколько человек, мои подчиненные. Теперь они смотрели на меня с жалостью.
Да, я мобилизовала все свои силы. Я отбросила мысли о тебе, своей извращенной сексуальности, о Германе, о своей перманентной душевной боли. Я посмотрела на себя в зеркало. Оттуда на меня смотрела тридцатипятилетняя молодая запутавшаяся женщина, очень красивая. Я смогу. У меня есть несколько дней. Времени хватит на подготовку к проверке. Тем более опыт общения с налоговиками у меня был. От меня ушел мой мужчина, но у меня появилась женщина. Я позвонила тебя, чтобы предупредить о своем отсутствии.
- Мы не увидимся несколько дней, - решительно произношу я.
- В связи с чем? Ты что, считаешь меня извращенной?
Да, я считала тебя извращенной. Себя тоже. Но внутри у меня пустота, которую можешь заполнить только ты. Я рассказываю тебе о проверке.
- Это очень серьезно, - говорю я, - я не могу лишиться работы. Мне нужно платить по кредиту и как-то жить.Обещаю, двадцатого, после проверки, я приеду к тебе с шампанским. Мы все отпразднуем. Все будет хорошо.
- Нужна помощь? - ты живо интересуешься всем, что со мной связано. Но как медицинский работник может помочь финансисту?
- Нет, просто жди меня.
Иногда я становлюсь очень хладнокровной. Или мне только так кажется. Надо же, я своими собственными руками вложила тебе в руки оружие против себя. Я не знала, даже не подозревала об этом. Иногда я думаю, почему меня так легко обмануть? Потому что я сама крайне редко обманываю? Поэтому и не ожидаю обмана от других.
Вечером, девятнадцатого ноября, все у меня было готово. Подготовка документов закончена, бухгалтерия пахала весь день. Было решено не выводить на работу всех бухгалтеров. Я сама отвечу на все вопросы инспектора. Я боюсь, что мои подчиненные скажут что-то подозрительное. Проверка назначена на пятницу, и мои люди были довольны. Три выходных всегда лучше двух.
Я притащилась домой без сил. Нужно поспать. Завтра мне потребуется максимальная концентрация. Уже в десять вечера я лежала в постели.
Сквозь сон я слышу какие-то странные звуки. Я даже сразу не понимаю, что слышу крик. Да, кричит тетя Лена, соседка. Что же происходит? Слышу еще один незнакомый женский голос, повышенные тона, мат. Громкий стук в мою дверь. Я уже в халате, иду к двери и открываю...
- Сука! - слышу я женский крик, - что ты с ним сделала? Заговорила на импотента, да?
Чужая женщина врывается ко мне в комнату прямо в обуви. Черные волосы развиваются за спиной, черные глаза сверкают. Она вся в белом. Да, это та самая красотка, Степина мама. Рот, накрашенный ярко-красной помадой, изрыгает проклятья.
- Что ты натворила?! - кричит любимая моего любимого.
Я не нахожу слов. Я даже не испытываю злости. Настолько я поражена происходящим.
- Ты сейчас мне ответишь. Ты мне все расскажешь, тварь! - до сих пор голосит моя гостья.
Я молча смотрю на следы грязи на линолеуме. Она не удосужилась снять обувь. Но девчонка не стоит на месте, он подскакивает ко мне и хватает меня за шею.
- Что ты себе позволяешь, сука, с чужими мужиками спать?!
Я вижу длинные красные ногти. Молча сопротивляюсь. Девчонка пытается повалить меня на пол. Она высокая, намного выше меня, худая и изворотливая. От неожиданности я падаю на спину.
- Что тебе нужно? - кричу я, - он ушел от меня в сентябре! Уходи и ты!
- Что мне нужно? Чтобы ты сдохла, тварь! - кричит Степина мама, и я чувствую запах свежего алкоголя.
Забыла сказать. Я не умею драться. Совсем. Я никогда не дралась. Я всегда пыталась решить конфликт словами. Если кто-то пытается применить против меня физическую силу, это всегда парализует меня.
Я чувствую боль от ногтей, вцепившихся в мое лицо, и удары, которые сыпятся мне на голову.
Мне помогли соседи. Пьяный Димка прибежал на крик - мой или ее, уже не знаю. Димка достаточно высокий. Он оторвал от меня мою соперницу. Когда я поднялась с пола, ее уже выставили за дверь. Я чувствую боль, на моем лице в считанные секунды раздуваются жуткие синяки, лицо опухло от слез. Моя пьяная соперница еще некоторое время колотит ногами во входную дверь коммуналки, изрыгая проклятия и мат. Потом уходит. За что? Я не понимаю, за что мне это?
Только утром стал понятен масштаб нанесенного мне ущерба, в виде изуродованного лица. Под глазами синяки, щеки просто расцарапаны, все лицо распухло. Я выгляжу, как подравшаяся алкоголичка. Сегодня я могу конкурировать даже с 'певицей' Тамаркой. Ни лед, ни бодяга, не помогло ничего. Через час у меня налоговая проверка. Каждый раз, думая о произошедшем, я начинаю лить слезы, лицо еще больше опухает. Мои руки трясутся. Я не просто в плохом состоянии, я ошарашена. Пытаюсь дозвониться до трех своих сотрудников-подчиненных, но двое из них предусмотрительно не берут трубку. А третья девочка трубку берет, но сообщает, что уехала за город, так как я сама ее отпустила, и находится сейчас за городом. Она работает меньше всех, поняла я. Поэтому и ругаться со мной не хочет, и врет, что на даче. В ноябре!
Несмотря на внешний вид, мне придется явиться на работу. Я, конечно, опаздываю. Проверка уже началась. Два инспектора в кабинете бухгалтерии в присутствии директора просматривают папки...
Поучаствовать в проверке мне удалось, но не совсем удачно. Женщины - инспекторы брезгливо смотрят на меня и подозревают даже в том, что я вообще никогда не совершала. Даже в самых глупых и опасных ошибках, которые только может сделать бухгалтер!
Сегодня меня уволили с работы. Вернее, предложили написать заявление по собственному желанию. Без объяснений.
- Я знал, что опустишься без Андрея. Я видел тебя с твоей пассией в кино, - сообщил мне мой уже бывший шеф.
Да, мы ходили на модную новую мелодраму с тобой. Первый раз в жизни я занималась любовью в кинотеатре. Хотя это трудно назвать полноценным половым актом.
- Я видел, что именно и с кем ты делала в кинотеатре. Я не спрашиваю, почему у тебя изуродованное лицо сейчас. Понятно, что это ваши лесбийские разборки. В мою фирму никто не будет тащить грязь. Вот твоя трудовая, счастливого пути.
Я молча ушла, как побитая собака. Побитая и униженная в прямом смысле этого слова. И уничтоженная.
***
Я так часто чувствовала себя голодранкой в детстве. Всегда быть в гостях трудно, если некуда вернуться, негде спрятаться. У бабушки я жила постоянно, но 'временно'. 'Пока мать не оклемается': говорила бабушка. Мне хотелось спросить, а если не оклемается? Но я молчала. Мать не оклемалась. Я жила в бабушкином доме в проходной комнате. Своей у меня не было. Дед иногда смотрел на меня укоризненно. И я понимала, почему. Когда мои бабушка и дедушка получали пенсию, то расписывали планируемые затраты. Дедушка следил за списком затрат, потому что когда-то работал бухгалтером. Их спор повторялся один раз в месяц - в день получения пенсии. Они закрывались на кухне и считали: сначала деньги, потом траты, потом делали список необходимых покупок. И каждый раз ругались потому, что продовольственную корзину они рассчитывали по количеству человек. Пенсию они получали вдвоем, и постоянно жили вдвоем. Значит, нужно рассчитывать на двоих. Но была я. Меня тоже нужно было кормить. Значит, на троих. Но мы все ждали, когда моя мать 'оклемается' и заберет меня домой. Ждали по-разному. Дедушка ждал больше всех. Каждый день. Бабушка иногда, когда вспоминала, что своих детей она уже воспитала и вырастила. Я не ждала вовсе. Я слышала, как они спорили и очень боялась. Вдруг скажут идти домой? Домой - значит к матери. Иногда они так говорили, и мне приходилось уходить. Они делали это не из вредности или злобы. И меня им было, конечно, очень жалко, иначе не терпели бы меня и не кормили столько лет. Они хотели, чтобы мать вспомнила, что у нее есть я. И начала нормальную жизнь. Бросила отца, устроилась на работу. Отец совсем не давал жить спокойно. Поэтому, в понимании бабушки и дедушки, чтобы жить нормально, нужно отца бросить. Когда меня выгоняли, я уходила не сразу, а через несколько дней. Надеялась, вдруг они забудут. Несколько раз получалось - они забывали. А иногда начинали напоминать каждый вечер. Я придумывала причины, почему не могу уйти сегодня, а обязательно пойду домой завтра. На следующий день опять играла в молчанку, снова надеялась. Все же я иной раз попадала 'домой'. И это был ужас. Отец все время был пьян. Вел себя он очень агрессивно. Я боялась его. Мать старалась не пить, когда я была дома. Она расстраивалась из-за этого, и проводила время в основном на кухне. Я превращалась в тень. Не дай бог отец увидит меня! Пристанет, мне придется выполнять его пьяные приказы: принеси поесть, подогрей, прикури сигарету, сядь на диван и сиди, вдруг я чего-то захочу, тебя не докричишься. И я сидела. Иногда сидела несколько часов подряд. А отец спал. Когда мне казалось, что он не услышит, если я встану, я пыталась выйти из комнаты. Иногда получалось, иногда он просыпался и понимал, что я хотела сбежать и орал на меня. Больше недели я не жила дома, не могла. Заходила из школы к бабушке и оставалась. Бабушка меня жалела и оставляла 'до -завтра'. Дедушка снова смотрел укоризненно.
Когда я была еще очень маленькой, я поняла - мне нужен дом. Свой собственный дом - пусть хоть комнатка, хоть маленькая каморка, но своя. Мне нужна была крепость, норка, убежище. Мой муж Андрей дал мне дом, но он не стал мне убежищем. Я жила в его квартире, пока я была его женой. Я развелась, и мне пришлось уйти. Я мечтала о доме, в который я буду приходить в любой момент независимо от того, чья я жена, кого люблю, кого ненавижу. Я собрала все свои сбережения и собралась с силами. Мне нужна ипотека. Но в Питере взять ипотеку на комнату практически невозможно, а на квартиру мне не хватало. Моя бывшая начальница из бухгалтерии помогла, познакомила с ипотечным брокером. Купить комнату мне удалось, правда, проценты были жестокими. Но я была рада! У меня есть свое жилье! И теперь мне нечем платить за кредит. Я обвожу взглядом свое жилье. Маленькая комнатка, два окна, в которые видно Смоленку - маленькую серую речку. Белые стены, развешенные в хаотичном порядке полки. На полках - сюрпризы. Когда у меня плохое настроение, или, наоборот, я особо довольна чем-то, я покупаю себе подарки. Маленькие сувениры. Статуэтки в виде ангелов и птиц, маленькие вазочки, подсвечники с ароматическими свечками. Эта обстановка и составляет мой дом и мое убежище. Куда я дену все это, когда мне станет нечем платить по кредиту? Что со мной будет?
Герман.
Через несколько месяцев я стал заводить ни к чему не обязывающие интрижки. Внезапно проявившееся сходство моей жены с матерью мучило меня. И разговаривать с ней, и ложиться с ней в одну постель, было для меня невыносимо. Но, привычно... Я много лет прожил под гнетом матери. Теперь я чувствовал то же самое от жены, и это состояние было обычным для меня. Мучительным, но обычным. Знакомая безысходность навалилась на меня, угрожая поглотить и сломить меня, как когда-то ломала меня мая мама. Я понимал, что мне нужно отвлечься, и многочисленные клиентки, молодые и не очень, помогали мне в этом. Моя представительная внешность, обаяние, солидный возраст и финансовая независимость привлекали ко мне женщин разных возрастов. Я выбирал среди них самую, на мой взгляд, интересную. Ухаживал красиво - цветы, ресторан. Ужин заканчивался гостиницей. Больше я ей не звонил. Оксана мне преподала хороший урок. Не трать на женщин свои деньги и свое время. Я стал спать с женщинами по одному разу. Особо привлекательные и ненавязчивые могли заслужить от меня повторение свидания. Но не больше. Я улыбался своими новыми керамическими белыми зубами, и глядя прямо в глаза очередной влюбленной самке, которой я показался легкой добычей, говорил, что не планирую продолжать эту связь дальше. На людях я вообще был веселым и обаятельным, шутил, говорил комплименты женщинам, обсуждал спорт и автомобили с мужчинами. Многие считали меня хорошим собеседником, и стремились заслужить мое внимание. Но стоило мне переступить порог моей квартиры и увидеть жалобно-презрительный взгляд жены - таким взглядом обычно смотрят на умственно неполноценных - наполненный собственным превосходством, как черная бездна презрения к себе захватывала меня, мучила меня и не давала покоя. Она была привычна мне, ведь я вырос с этой бездной в душе, и накатывая на меня черными тошнотворными волнами, она напоминала мне мое детство. Она парализовывала меня. На людях я был один, я играл роль успешного мужчины, а дома я был другой, настоящий, жалкий и беспомощный. Каждый день, придя домой, я вспоминал, кто я на самом деле. И это знание убивало и парализовало меня. Парализовало на столько, что я и подумать не смел чтобы что-то изменить.
Мой друг Пашка всегда говорил, что бабы ездят на мне. Но, когда я стал спать с его дочерью, он изменил свое мнение. Его дочь стала моей любовницей случайно. Она была для меня очередным развлечением. Игорь взял себе новую секретаршу, и я решил, что нужно срочно переспать с ней. Она была молодой, длинноногой, черноглазой и длинноволосой. Когда она рассказывала о чем-то, что увлекало ее, глаза ее сверкали масляным черным блеском, она вскидывала периодически голову, и длинные волосы цвета вороного крыла, перекатывались за спиной, струились по белым плечам и рукам. Это придавало ей сходство с ведьмой. Конечно, я уложил ее в постель в первую неделю знакомства. Аня, так ее звали, заставила меня увлечся немного дольше, чем остальные мои пассии. Не один, не два раза, а целых два месяца мы встречались два раза в неделю. Стройная, белокожая, капризная и чрезвычайно сексуальная, моя новая любовница доставила мне много приятных моментов. Когда я решил оставить ее, я подарил ей подарок - золотые серьги с бриллиантами. Она заслужила.
- Аня, больше мы встречаться не будем. Ты должна понять, у меня семья. А ты слишком молода, у тебя все впереди, - скорбно произнес я привычную речь и протянул ей коробочку.
Аня молча смотрела на коробку.
- Это мне? - по-моему она не поняла даже, о чем я ей только что сообщил.
Анька открыла коробку, и грани камней засверкали неестетственным блеском.
- Спасибо, - она кинулась ко мне и крепко прижалась, подставляя губы для поцелуя.
- Аня, это прощальный подарок, - сказал я ровным голосом.
- Ты врешь. Ты любишь меня, - ответила она, и слезы полились по ее щекам. Она не всхлипывала, молча стояла и смотрела на меня своими полными слез ведьминскими глазами.
- Я не хочу расставаться с тобой, - сказала она и медленно стала сползать по моему телу. Она могла упасть, и я подхватил ее.
- Аня, тебе плохо?
- Мне хорошо, потому, что ты рядом. Ты не бросишь меня. Это нельзя, - она не кричала, но ровный ее тон заставил меня похолодеть. Боже, во что я опять вляпался?
- Аня, давай поговорим об этом завтра, хорошо? Тебе понравился мой подарок?
Она молча кивала. Объяснение с Аней я спланировал провести в приемной Игоря. И теперь понял, что сглупил. Я думал, Аня не позволит себе ничего лишнего, когда в любой момент могут войти другие люди. Но она как-будто забыла где мы находимся. Я медленно, боком, протиснулся к двери, не сводя с нее глаз, и быстро вышел в коридор. Она смотрела мне вслед и улыбалась! Мне стало жутко.
На следующий день когда я вышел из подъезда, намереваясь поехать на работу, я увидел Аню. Она сидела на лавочке и курила.
- Что ты здесь делаешь?
- Жду тебя. Мы вместе поедем на работу.
- Как ты узнала, где именно я живу? - спросил я тихим, звенящим от ярости голосом. Одновременно, я схватил ее за локоть и толкал впереди себя к своей машине. Она не ответила на вопрос. Но я и так знал ответ. Она работает секретарем у Игоря, у нее есть доступ к личным данным всех сотрудников. Я завел машину и резко выехал со двора. Еще не хватает, чтобы мои дети увидели меня в обществе Аньки. Моя дочь выходила вслед за мной обычно, она училась в институте. А сын работал, но график его был мне не известен. Мог ли он выйти или нет, я не знал.
Всю дорогу мы ехали молча. Припарковав машину возле офиса, я повернулся к своей недавней любовнице. Она сидела, поджав губы, в ушах сверкали подаренные вчера серьги. Я решил расставить точки над 'и'.
- Ты никогда больше не будешь вмешиваться в мою жизнь. Ты забудешь, что мы проводили время в неформальной обстановке и отстанешь от меня, - сказал я. Голос мой был ровным и резким, настойчивым.
- Нет, - просто сказала она и вышла из машины.
На следующий день она снова ждала меня у подъезда утром. Я отвез ее на работу, но не сказал ей ни слова. Вечером мне пришло от нее сообщение на мобильный телефон: 'Спокойной ночи, любимый'.
Я стал нервничать. Спустя неделю мне позвонила женщина, представилась мамой Ани, и стала меня стыдить и обвинять. 'Затащил девку в постель - женись' Так сказала она.
На следующий день я взял отгул и остался дома. Из окна я видел Аньку. Она сидела на лавочке у подъезда и ждала меня, поглядывая на часы. Телефон я предусмотрительно поставил на беззвучный режим. Танька в тот день тоже была дома, у нее был выходной. Мы вместе позавтракали. Она предложила съездить за продуктами, если я не болен и не иду на работу. Я выглянул в окно и не увидел Аньку. Наверное, уехала, подумал я. На работу, как ни странно, Аня не опаздывала. Решила, что не успеет и уехала. Мы с Татьяной поехали в супермаркет, в котором обычно покупали продукты на неделю.
Купили все по нашему обычном списку. Я погрузил сумки с продуктами на заднее сиденье машины и сел на место водителя.
- Форд надо бы поменять, ему сколько лет уже ? Семь? - спросила жена.
- Восемь, Таня. Он еле дышит уже, все время ремонтирую.
- Я откладывала со своей зарплаты четыре месяца. Ваське на учебу. Можешь эти деньги взять на машину. Если продать Форд и добавить мою заначку, можно что-то и получше купить, - сказала Танька, и я увидел ее затравленный взгляд. Что с ней, интересно? Из-за Васьки, что ли? Васька в смысле учебы у нас не удался, его к тому времени отчислили уже из двух институтов. Так что деньги, отложенные на его учебу, можно было смело тратить на другие цели. А Васька работал торговым агентом, для этого образование не нужно было. Мы с Таней уже махнули рукой на его образование. Мы решили, что Васька лет к тридцати одумается, и сам закончит какое-нибудь учебное заведение.
- Герман, у нас с тобой все в порядке? Изменений не предвидится?
- Таня, ты о чем? - спросил я, - будем жить как жили.
-Ну ладно, - облегченного сказала жена, - пойду куплю квас, мы его, по моему забыли.
Она вышла из машины и скрылась в супермаркете. Неприятная догадка взволновала меня. Я полез в Танькину сумку и вытащил ее телефон. Так и есть. Несколько вызовов со знакомыми номерами. Аньки и ее мамаши. Значит, прессовала Анька не только меня, но и мою супругу. Я посмотрел сообщения. Анька писала мне сообщения о любви, а моей жене - о ненависти. 'Старая сука. Оставь его в покое' - это самое невинное сообщение из всех, присланных Анькой. Всего их было пять. Вот почему жена спросила об изменениях. Поняла, что есть любовница. Думает, уйду ли я к ней или останусь в семье. Как я могу уйти от нее? У нас совместное имущество - машина, квартира. Двое детей. И главное - моя липкая черная бездна. Свидетельство моей ничножности связывает нас. И я так привык к этой бездне, что, кажется, жить без нее мне невозможно.
С этого дня я стал игнорировать Аньку. Но она не отставала. Ждала меня у подъезда каждое утро, я проходил мимо нее, как мимо статуи и уезжал на работу. Она писала мне сообщения и звонила, я не отвечал. Так прошло три недели, и рвения у нее поубавилось. Я стал ждать, что она устанет у успокоится, но не тут то было.
Однажды мне позвонил мой друг Паша.
- Герман, приезжай ко мне домой, - не терпящим возражения тоном сказал он мне.
Я удивился. Мы дружили с Пашей много лет, всю жизнь, но никогда он не приглашал меня к себе домой. Мы встречались на нейтральной территории. Я знал, что Пашка женился на женщине, у которой уже была дочь, и она родила еще одну дочь от Пашки. Он тоже знал о составе моей семьи и об отношениях в ней. Но мы не знакомили своих домочадцев друг с другом. Паша назвал мне адрес, и я приехал. И я увидел Аньку в его доме. Оказалось, она его дочь. Та самая его ненормальная дочь, с тяжелой детской травмой и тяжелой психикой. Господи! Если бы я только знал с самого начала, кто она! Никогда не стал бы с ней спать! Пашка не осуждал меня. Его дочь замучила его больше, чем меня. Меня она мучила несколько месяцев, а его всю свою жизнь, все двадцать лет. Анька наглоталась но-шпы в тот день. Решила покончить жизнь самоубийством. Какая-то седая женщина накинулась на меня с рыданиями. Она так рыдала, что, сквозь всхлипы, я с трудом мог разобрать, что она говорит мне. Я узнал ее голос, она звонила мне по телефону. Это Анина мать, жена Паши, понял я.
Сказать, что я был удивлен, это ничего не сказать. Чтобы Анька подпустила к себе врачей, нужно было пообещать ей, что я уйду от жены. Мать Аньки рыдала, Паша умоляюще смотрел на меня.
-Лонский, ты должен, - сказал он.
И я пообещал. Я ее еле уговорил. Паша поговорил с врачами со скорой, чтобы не забирали в психушку. Хотя, Аньке было там самое место. Я ей наврал, что смогу уйти к ней, когда мой сын поступит в институт. Она же не знала ни возраст, ни проблемы моего сына. Пока она сообразит, что ее обманывают, уже может что-то измениться. В ответ она обещала больше не беспокоить Таньку, мою жену, своими звонками. Она сдержала обещание, я проверял периодически мобильник своей жены. Звонков от Аньки или матери там не было, сообщений тоже.
Самое неприятное, мне пришлось раз в месяц примерно встречаться с Анькой и спать с ней. Ведьминские ее глаза и волосы уже не соблазняли меня. Мне было все равно - красивая она или уродливая. Для меня она была пиявка, которая влезла в мою жизнь, впилась в кожу. И содрать ее и выбросить у меня не было возможности. Я оттягивал встречи с ней, как мог, врал ей. Но раз в месяц все же ложился с ней в постель. Я боялся, что она опять начнет преследовать меня, звонить жене.
Еще я постоянно поддерживал связь с Пашей.
- Бабы из тебя всегда веревки вьют, - говорил он, - моя дочь, моя вина. Не уследил. Буду помогать выпутаться.
Потом я влюбился. Первый раз в жизни.
***
Денег, которые дала моя жена для того, чтобы поменять машину, мне не хватило. А зарплата была уже частично потрачена, а частично перераспределена. На удачу, мне предложили подработать. Халтура образовалась вовремя, и я отправился в ту фирму, в которой нужно было заключать договор. Фирма Амант, строительство зданий и сооружений, - такой текст я увидел на табличке. Меня проводили к директору, и мы на удивление быстро нашли общий язык. Мне нужно было внести корректировки в уже существующий проект. Работа показалась мне интересной, а оплата более чем устраивала. Директор пригласил своего главного бухгалтера, она должна была принести текст договора. Почему бухгалтера, а не юриста? Потому что юрист был в отпуске. И это я воспринял как судьбу. В кабинет директора вошла молодая и очень серьезная женщина. Это была моя любимая Маша, в последствии, конечно, а не сразу. Она была в сером костюме, прическа ее была строгой. 'Волосы не красит': подумал я. У нее был очень сосредоточенный взгляд. Вышли мы от директора вместе с Машей. Тогда еще Марией Викторовной, как мне представил ее директор. Мы отправились к ней в кабинет, она должна была выдать мне аванс. Маша была, конечно же, замужем. Но я пригласил ее на свидание, мне было все равно. Мне хотелось говорить с ней, трогать ее, быть с ней. Она от свидания отказалась. Меня это позабавило. Когда-нибудь я своего добьюсь. Я был в этом уверен. Я видел ее глаза. Серые, сверкающий сталью, страстные!
Через несколько месяцев она сдалась. Работу, которую мне поручили в Аманте, я выполнил за два месяца, но все равно продолжал приезжать к бизнес центу, где располагалась эта фирма два раза в неделю. Я ждал Машу. Сначала она отказывалась даже поговорить со мной. Потом разрешила мне подвозить ее до метро. Мне повезло, у нее сломалась машина тогда. Спустя несколько месяцев, я сидел в машине возле офиса Аманта и ждал Машу. Она вышла позже остальных сотрудников. Как всегда подтянутая, серьезная, в сером офисном пиджаке и скучных туфлях. Она стала вертеть головой в разные стороны. Я понял: она ищет взглядом меня! Я позвонил ей на мобильник.
- Ресторан или сразу гостиница? - спросил я.
- Гостиница, - просто ответила она.
Как все просто! Я был на двадцать седьмом небе от счастья! Гостиница! Мы даже ни разу не поцеловались с ней за несколько месяцев! Я был уверен, что нам будет хорошо вдвоем.
Но я ошибся. Нам было божественно! Мы стали встречаться. С ней мне было так легко, вся жизнь моя, каждое мое действие стало иметь смысл. Черная бездна отступила и стала казаться мне смешной. И страх перед ней больше не наплывал на меня черными тошнотворными волнами. Я просто забыл о нем.
Первые несколько недель мы встречались постоянно, выкраивая время и в обеденных перерывах, и вечером, и даже иногда утром. Я так привык к ней, к этому чуду, что я не мог уже от нее отказаться.
Конечно, я забыл о пиявке, омрачавшей мою жизнь вот уже многие месяцы. Она звонила, но я не брал трубку столько, сколько это было возможно. Я уже достаточно изучил эту капризную девочку и знал грань, после которой она будет действовать жестко. За все последующие месяцы я встретился с ней всего два раза. Мы приходили в гостиницу, я мылся и ложился на кровать на спину. Анька садилась сверху, обнимала меня, целовала, долго ползала по мне, вымучивая из меня оргазм. После нее я мылся в два раза дольше. Она уходила, не дождавшись пока я выйду из душа.
В дальнейшем, Аня стала меня беспокоить значительно реже. В некоторые дни я даже стал забывать о ее существовании. Зато стала звонить ее мать и стыдить меня. Я перестал брать трубку. Я надеялся, что Анька поймет, что ее обманули и отступит.
Однажды позвонил Паша.
- Аня беременна, - сказал он.
- О, Господи! Паша, пусть делает аборт. Паша, ну подумай, ну кого она родит!
- Гера, Анина травма приобретенная. Врожденных или наследственных патологий у нее нет. Она вполне может родить здорового ребенка. Дело не в этом. Аня будет рожать. Она так хочет сама. Говорит, рожу, но Гера ребеночка никогда не увидит. Она так хочет тебе отомстить.
- То есть, она отказалась от меня?
- Гера, она отказалась. Пусть рожает. Пусть начнет заботится о ком-нибудь, кроме себя. Я надеюсь, материнство пойдет ей на пользу. Я звоню, чтобы предупредить. Ты не должен претендовать на ребенка ни в коем случае. Это наше семейное дело. Считай, что ты пожертвовал сперматозоид.
И я успокоился. Пашка не осуждает меня. Ане я не нужен, у нее будет ребеночек, а я не нужен! Какое облегчение! В тот момент я даже не задумывался, что этот будущий ребенок, сын или дочь, живой человек, плоть от плоти моей, кровь от крови! Мне было все равно! Меня оставили в покое! Конечно, я буду узнавать о ребенке от Паши. Паша не осуждал меня, что я спал с его дочкой и сделал ей ребенка. Потому что сам он уже давно спал с дочерью своей жены, со своей падчерицей. И я знал об этом. Я был единственным человеком, кто об этом знал. Еще я знал, что именно позволяет себе вытворять в постели эта его приемная дочь. Она делала такое, что в голове не укладывалось. Я видел ее несколько раз. В принципе, симпатичная молодая женщина. Хрупкая фигура, маленький рост, раскосые черные живые глаза, крупный рот. Еще у нее была такая прическа, как у куклы. Среднее каре выглядело как парик. Волосок к волоску. Но, зная об ее извращенности, я не мог к ней относиться нормально. Она могла одновременно обслуживать в постели несколько мужчин, спала с женщинами. Казалось, для этой милой улыбчивой женщины не было ничего невозможного в сексе. Это нравилось Паше, а меня от этого просто тошнило. Впрочем, я с удовольствие забыл и о Паше и о его дочерях, и родной и приемной. Я был счастлив со своей Машуней и не думал о завтрашнем дне.
Венера.
Когда я пришла к тебе на работу, ты старалась держать себя в руках, как могла.
- Маша, что с тобой? - спросила я, - ты нервно выглядишь, ты пьешь лекарства?
- Я пью только твое лекарство, мне помогает, но окончательно со всем справиться так нелегко, - ты растеряна. Врать не умеешь, а правду сказать не хочешь.
Тебе плохо. Уже очень давно тебе очень плохо. Ты то впадаешь в состояние полного ступора, то начинаешь суетится, то выходишь из себя. Даже твои коллеги с опаской посматривают на тебя. А в разговоре со мной ты смущаешься и выглядишь полной дурой, на щеках красные пятна, зрачки расширены, слова ты произносишь с придыханием.
- Маш, давай в кино сходим?
- Что? - не понимаешь ты, - а, да, конечно, сходим. Когда?
- Сегодня и сходим. Я тебя встречу с работы.
Ты соглашаешься, провожаешь меня до лифта.
- До вечера, - говорю я и запускаю руку тебе под юбку. В коридоре никого нет, но отскакиваешь от меня так, как будто я прокаженная.
- Хватит дергаться, - говорю я, - Маша, тебе нужно взять себя в руки, ложиться спать во время, сходи к врачу, возьми отпуск.
- Я не могу сейчас идти в отпуск, ты чуть не плачешь, - у меня отчеты.
- Тогда увеличь дозу лекарств. Тебе нужно успокоиться.
Я спускаюсь на лифте и представляю себе, какое сегодня на тебе белье. Ты имела страсть к бабским лифчикам и удобным трусам, совсем не красивым. Как и все тетки с большими размерами. Впрочем, какая разница, какие сегодня на тебе трусы. Я сниму их с тебя в зале кинотеатра, когда еще будут показывать титры. Надо же, ты даже не спросила, на какой фильм мы идем.
***
Сегодня был день моей мигрени. Каждый раз, когда я вспоминаю о том давнем событии, дикая головная боль поражает меня. Иногда она длится один день, иногда два или три дня. Конечно, я стараюсь не вспоминать, но не всегда получается. Все-таки это было мое падение, моральное. Я не уследила за ней тогда, и это стоило человеку жизни. Мне не жалко было никчемную жизнь, даже страдания и крики ее матери не смутили меня. Я думала о другом. Я прокололась, я не проконтролировала, не предполагала даже, насколько серьезно для нее все. Больше за все годы проколов не было, и я решила списать тот случай на производственный брак и погрешность. В конце концов, даже в кукольном театре иногда ломаются куклы, в самый неподходящий момент. Только куклы - не люди. Хотя и отличаются друг от друга незначительно. Куклами управляют актеры, куклы - не живые, а подобия человека. Людьми управляют такие, как я. Но они - живые, чувствующие, думающие и болеющие. Только в головах такая же пустота, как у кукол. Та девочка прыгнула из окна. Не я довела ее до этого. Она сама. Она была моей однокурсницей, мы жили на одном этаже в общежитии. Юля - так ее звали. У Юли был парень Рустам, казах. Огромный двухметровый спортсмен. Невооруженным глазом было видно, что Рустам изменяет ей. Во-первых, он приходил к ней всего два раза в месяц, во-вторых, она не спала с ним, ждала свадьбы. Молодой, девятнадцатилетний, нормальный парень терпел вынужденное воздержание? Никогда не поверю. А Юлька верила, она вообще во все верила. Я начала ее обрабатывать, вселять в нее сомнения в его верности. Иногда она просто смеялась мне в лицо, иногда начинала плакать, просила сказать, что я пошутила. Тогда я увлеклась астрологией, и на полном серьезе рассматривала гороскопы людей и делала прогнозы. Астрологом я оказалась хорошим, мои прогнозы сбывались. Я решила ей доказать свою правоту. Только никто из наших соседок не понимал, зачем мне это было нужно. Их глупость разжигала во мне азарт. Мне нужно это, потому что я так хочу. Я хотела, чтобы глупая девственница увидела жизнь своими глазами! Она должна была понять! Я познакомила Рустама с другой девочкой. Я выбрала момент, когда он пришел к Юльке в гости, но она была в душе. Комната, в которой она жила, естественно, была закрыта. Я пригласила его к себе, чтобы он не ждал Юльку в коридоре. У меня в гостях тогда была Анька. Анька - это безошибочный вариант. Яркая, красивая, она сразу нравилась почти всем парням. А ее неразборчивость в связях играла мне на руку. Анька жила надеждой, что каждый переспавший с ней молодой человек женится на ней. Анька могла разочаровываться сотни раз, но ее вера в прекрасного принца не угасала. Она была легкой добычей, а после секса навязывалась парням сама. Голодный до женского тела спортсмен Рустам клюнул. В тот день он не стал ждать Юльку, а пошел провожать Аньку домой. Они стали встречаться. Анька и Рустам ходили за ручку, и трахались везде, где только могли уединиться. Они подходили друг другу. Эффектный накачанный брюнет азиатской внешности и белокурая большегрудая губастая Анька. Скромная Юлькина внешность и ее целомудренность не могли соперничать с такими соблазнительными формами и настроениями. Юлька стала худеть и чахнуть. Она тоже видела своего Рустама в компании Аньки. Молодость и влюбленность этой парочки стала известна на весь институт. Юлька увидела их целующимися на пороге общежития, и опустив голову, молча прошла мимо. Тогда она пришла ко мне. Вид был у нее неприятный - в глазах блестела решимость, черные круги под глазами, болезненная худоба. Теперь она была готовенькой. Я могла внушить ей все что угодно. Только я еще не решила, что мне от нее нужно. Ну, ударилась она мордой о реальность, что дальше? Так и она спросила: что дальше? Лучшее средство для успокоения молодых женских душ - это гадание. Мы гадали на картах, я ей наобещала много радостей в будущем. Но радости ее не интересовали. У Юльки был один контрольный вопрос: вернется ли к ней Рустам. Я разозлилась. Сказала, что нет. Юлька расплакалась в голос, вышла из моей комнаты, громко хлопнув дверью.
- Это ты во всем виновата! Будь ты проклята! - прокричала она мне. Это были последние слова, которые я слышала от нее.
Утром я узнала, что Юлька умерла. Оказалось, что ночью, когда все нормальные студенты уже спали, Юлька пошла в комнату, в которой не прекращалось пьянство. В каждом студенческом общежитие есть такая комната, и даже не одна. Жители ее постоянно находились в разных стадиях опьянения. К ним в гости приходили все, кто хотел выпить в компании, только нужно было принести с собой побольше дешевой водки. Я часто пользовалась этой компанией, когда моя потенциальная жертва туда попадала. Человек, попавший туда, трезвым оттуда не выходил. Творил пьяные глупости прямо там, в той же комнате. Я фотографировала разных людей в разной степени опьянения. Девчонок, попавших с пьяных глаз в чью-то постель, или раздевшихся до гола на спор, или отличниц и девственниц, 'блюющих' под стол. Но в ту ночь я рано легла, и не знала, что Юлька попрется в гоп-компанию. Потом мне рассказали, что она напилась до поросячьего визга. Никто ее не осуждал, все знали о ее горе. Даже парни, которые обычно старались воспользоваться пьяными на все готовыми молодыми телами, ее не трогали. Юлька напилась, и стала орать на всю комнату, обвинять всех в своем позоре. Она забралась на окно, пьяная, ничего не понимающая. Парни кинулись к ней, пытались стащить ее с подоконника. Но все были пьяны. А их намерение спасти ее вызвало в ней злость и решимость.
- Да пошли вы все! - крикнула пьяная Юлька. Неловко повернулась, зажмурила глаза и прыгнула. Умерла она в больнице к утру.
Потом приехали ее родители, чтобы забрать ее вещи и выяснить, что же произошло. Отца я не запомнила, но ее мать... Крики и проклятия несчастной матери стоят у меня в голове даже спустя годы. Юлькина мать была очень похоже на Юльку. Невзрачная, некрасивая, порядочная, глупая. Теперь я поняла, почему Юлька выросла такой. Наверно, ее мама тоже была девственницей, когда вышла замуж за Юлькиного папу. Идиотка. Она попортила мне нервы своими отчаянными криками. Она орала так, как будто ее тело постоянно жгли огнем, как будто она ежесекундно испытывает неимоверную невыносимую боль.
Я не выдержала и сорвалась тогда. Из-за Юлькиной матери. Когда милиция всех опрашивала, я еще держалась. Но после ухода участкового, я спустилась на вахту и позвонила Паше.
Когда Паша приехал, я ждала его с сумкой на пороге общежития.
- Ты плохо выглядишь, - обеспокоенно сказал он мне.
- Паша, я убийца, - произнесла я еле слышно. Я начала плакать!
- Быстро в машину, - сказал мне мой отчим.
В машине я рыдала и билась в истерике. Мой несвязный рассказ дал Паше представление о случившемся. Он задал несколько уточняющих вопросов.
- Увези меня куда-нибудь, - попросила я.
- Только не домой? - уточнил он.
Я отрицательно покачала головой в ответ.
- Плач, девочка, - разрешил мне мой любовник. Мы поехали за город. Паша привез меня на чью-то дачу. На небольшом участке стоял старенький деревянный домик. Отчим вытащил из под крыльца ключи.
- Дача моего друга, - объяснил он, - тут нет телефона, телевизора, интернета. Красота. Как раз то, что нужно.
Я была благодарна ему за то, что он меня понимал. Мой грех не ужасал его. Он сам утонул в грехах и проступках. Хотя бы то, что он возился со мной, тоже было грехом. Мы провели в этом домике две недели.
- У тебя невроз, - сказал он мне, - я тебя успокою.
У меня была сессия, но я не в силах была покинуть свое убежище. Я заигралась. Я виновата. Я все время крутила людьми как хотела. Я соблазняла парней, с которыми встречались мои подруги. Я подстраивала все так, чтобы меня в постели с парнем увидела его девушка. Я подсыпала людям возбудитель в чай и смотрела, что они вытворяли потом. Я их фотографировала. И передавала снимки родителям и преподавателям. Наверное, они меня ненавидят. Меня ненавидят. Я - само зло. Однажды я решила соблазнить парня моей соседки по комнате. Но парень этот ей и так изменял постоянно. И она прощала ему измены. Я решила, что просто переспать с ним будет недостаточно. Я пригласила еще двоих парней. Тогда моя соседка застала меня, своего парня, и еще двух спортивных жеребцов в одной постели. Это была групповуха. Ее парень был самым активным ее участником, не обижал вниманием ни меня, ни остальных двух парней - би сексуалов. То, что увидела моя глупая соседка, вызвало у нее шок. После такого она не смогла спать со своим любимым. Отвращение - великая вещь. Тогда, в деревне, все мои поступки казались гадкими и бессмысленными. Паша каждый день уезжал на работу. Я каждый день прогуливала экзамены. Я думала. По вечерам мы гуляли по заснеженным улицам и разговаривали. Обо мне. Имею ли я право на то, что делаю.
Через две недели я вернулась в Питер. Глаза мои были сухими, а сердце спокойным. Я имею на это право. Я все поняла. Это - мое дело. Вертеть людьми. Я больше не искала оправданий. Меня отчислили из института, но я не хотела восстанавливаться. Меня больше не пугали ни отсутствие профессии, ни ненависть людей. Ненависть - это энергия. Я ей питаюсь. Она необходима мне для жизни. Меня должны ненавидеть. Ненавидеть и бояться.
Говорят, что Санкт-Петербург - это центр русской эзотерики. Я решила начать с курсов экстрасенсов. Нет, в колдовство я не верила и не верю до сих пор. Но в местах, где собираются люди, верящие в чудо, очень легко найти подопытных кроликов. Полгода я училась, впитывала в себя знания нетрадиционных учений, изучала обстановку. Потом у меня появились клиенты. Сначала я их поддерживала. Я могла найти выход из любых ситуаций. Как правило, люди обращаются к нетрадиционным учениям, когда все остальное не дало никаких результатов. Так прошел год. Я задыхалась без людской ненависти, без страха этих беспомощных жалких людишек. Потом я решила, что время пришло. Я растоптала морально всех своих клиентов. Они привыкли получать поддержку и успокоение от меня. Поэтому, когда я стала обходится с ними жестоко, они испытывали ужас. Это удовольствие ни с чем нельзя сравнить.
Я говорю с людьми об их проблемах, даю им надежду. Гадаю, составляю гороскопы, говорю о карме и о прошлых жизнях. Я показываю им причины их сегодняшних проблем. Я говорю, что можно все решить, я решаю. Они привыкают ко мне, и делаются беспомощными со мной, как дети. Когда зависимость становится очевидной, я использую это. Как? Каждый раз по разному. Смотря что можно взять от конкретного человека. Деньги, драгоценности, рабская привязанность. Я могу заставить жену уйти от мужа, если этого требует очищение кармы. Или мать бросить детей. Или сына сдать престарелую мать в инвалидный дом. Смотря, что мне захочется. Выгода не имеет для меня значения. Главное, что все эти человечки делают то, что хочу я. Это самое главное. Мой главный результат, мой показатель - это упоительное чувство всесилия, власть. Это возбуждает меня больше мужского тела, это нужно мне больше денег, это восхищает меня больше, чем все мировые шедевры живописи вместе!
Я редко об этом вспоминаю о том давнем самоубийстве. Сегодня боль и пульсация в моей голове снова взорвали мою память, и образ умершей невинной Юльки встал передо мной. Я даже не знаю, где она похоронена. Может, сходить на ее могилу, покаяться, попросить прощения? А, с другой стороны, за что? Она сама решила не жить. Я не могу контролировать жизни. Или могу?