Мой обманщик ушел от меня, и мне очень больно. Я не выиграла, любовь ушла. Осталось одиночество и облегчение. Напряжение последних месяцев и вранье утомило меня.
Я терпела несколько месяцев. Я решила, что все, достаточно. Хватит. Я имею право знать правду. Я спрошу его прямо. Слишком красива эта мама Степы, слишком усиленно мой любимый участвует в его воспитании. Надо быть честной. Да, я считала, что осчастливила его собой. Тем, что я с ним. Ведь я младше его на пятнадцать лет! Но любовь победила. Мама Степы безусловно хороша и безусловно имеет отношение к моему мужчине.
Я не успеваю додумать, дожалеть себя. Я слышу шаги в коридоре. Сердце мое гулко заколотилось, в ушах зашумело. Открывается дверь в тамбур. Он напевает что-то под нос. Да, нам повезло. В отличие от наших соседей по коммуналке, у которых было просто по комнате в собственности, к нашей комнате прилегал кусок коридора таким образом, что, поставив перегородку, мы получили еще и тамбур или прихожую. Соседи сначала возмущались, потом привыкли. Почти не намекают на захват общей территории.
Я вижу, как открывается дверь и меня охватывает паника. Меня трясет и я начинаю жалеть о своем решении. Но поздно, мой любимый уже заметил мое состояние.
- Ты не больна?- его вопрос кажется мне издевкой. Но он смотрит на меня заинтересованно и тревожно.
- Я здорова. Но я хочу задать тебе один вопрос, - отвечаю я, жалея, что не смогла больше молчать. Ну ответит он, ну узнаю я правду, разрушиться вся моя жизнь. Ну и чего я добьюсь этой правдой? Зачем мне правда, если это ТАК больно?! Тем более, что я уже знаю правду!
- Ты готова услышать ответ на вопрос?, - как будто читая мои мысли, спрашивает он. Взгляд его становится холодным и напряженным.
- Герман, - я стараюсь не трястись. (Да, у моего любимого такое старое и редкое имя - Герман. Если бы мне 10 лет назад кто-то сказал, что я буду любить мужчину с именем Герман, я бы плюнула тому человеку в лицо).
- Я хочу знать, кто такой Степа?
- Можно, я промолчу? Я не слышу твой вопрос. Я не готов говорить об этом, - надо же, он даже побледнел. Глаза стали цвета стали. Вообще у него красивые синие глаза. Но когда он напряжен, глаза делаются стальными, опасными.
- Малыш, пойми, я тебя люблю. Я тебе обещаю, что ты все узнаешь. Но не сейчас, - он отворачивается от меня, показывая всем видом, что разговор закончен.
- Я хочу знать все прямо сейчас! - от страха я ору, как будто он оглох.
- Ты сейчас скажешь мне правду! Не смей унижать меня своим враньем!
Он как будто даже постарел, медленно опустился на кресло.
- Ты понимаешь, что мне придется уйти, если мы будем обсуждать это?
Но меня уже понесло, я не могла остановиться.
- Тебе в любом случае придется уйти!
- Хорошо, Степа - это мальчик, о котором я буду заботиться до его совершеннолетия.
- Это твой сын?
- Я не знаю, - устало говорит Герман, - ну вот и все.
Он закуривает прямо в комнате.
- Я сейчас уйду, - спокойно произносит мой любимый.
- А вещи? - беспомощно спрашиваю я.
- Вещи мне не нужны. Здесь только зимние. А весенние вещи я еще не забрал из дома.
Меня всегда обижает, когда он называет квартиру бывшей жены своим домом. 'Твой дом там, где я', - так я его исправляю. Но сейчас я говорю совершенно другие слова, хотя глупость их совсем не меньше, чем предыдущих.
- Ты спал с этой женщиной, его мамой? - спрашиваю я.
Он молчит, просто смотрит мне прямо в глаза.
Да, я поглупела от стресса. Если он не знает, его это сын или нет, значит, он спал с ней и не один раз. Степе 1,5-2 года. Минус девять месяцев беременности. То есть, мы с ним уже встречались. И, если он сомневается, его ли это сын, то он изменил мне уже тогда? Он спал не только с женой, но и с любовницей. А еще со мной. Может, он выбирал, к кому из нас уйти от жены? Ко мне и к той, которая еще моложе и родила ребенка? Но почему он выбрал меня? Ведь у нее ребенок, а у меня ребенка нет? Если это его ребенок! Тошнота наваливается на меня. Меня тошнит от этой грязи!
- Катись ко всем чертям! - ору я от полного бессилия.
Герман никогда не унижает себя выяснениями отношений. Не повышает голос, не произносит обидные слова. Он ругается взглядом. И сейчас его глаза смотрят на меня так, что сомневаться в его намерениях не приходится. Он уйдет. А я слишком горда, чтобы останавливать его. Я не узнала ничего нового. И я потеряла любимого мужчину. Ну вот и все.
Сегодня я еду к тебе домой. Ты мне назначила терапию. Терапия - это слово звучит таинственно и страшно. Психологическая терапия, как для ненормальных. Ты говоришь, что люди в стрессе часто пользуются, им это помогает.
- Ты осознаешь свою личную ценность, - сказала ты, - без привязки к мужчине. Ты есть сама по себе. Он - сам по себе. Ты можешь без него.
Могу ли я без него? Я стараюсь не думать о предательстве, которое он принес в мою жизнь.
Измена - такое простое слово, почему? Мне кажется, это понятие не имеет нужных определений. Все они кажутся нелепыми и неполными. Адюльтер? Смешно. Измена - режет слух, но не предполагает смертельной опасности. А моя ситуация смертельна. Я сделала все для него, я вжилась в него. Оторваться так трудно, слишком срослась.
Однажды, в период романтических ухаживаний моего первого мужа, еще до свадьбы, произошел случай. Андрей пригласил меня в поездку в глубинку в деревню, чтобы познакомить меня с родственниками. Деревня на самом деле оказалась маленьким городком с судостроительным заводом - градообразующем предприятием. Городок был разделен на частный сектор и сектор с этажными кирпичными домами. В отличие от других глубинок, в маленьком этом поселке люди жили не плохо. Половина местных жителей работали на заводе, а остальные в бюджетных учреждениях - в детских садах, школе, на почте, в милиции. В общем, люди жили степенно и размеренно. Но в этом месте было настолько спокойно. Я очень запомнила это ощущение покоя и достатка.
Андрей снял для нас дом в частном секторе на берегу речки. Каждый день мы ездили на лодке на пикник или жарили шашлыки во дворе дома, или принимали гостей. Однажды вечером мы с сестрой Андрея Настей - молодой, немного легкомысленной девушкой, собрались в магазин. Андрей выдал нам с собой фонарики. Улица вдоль нашего дома не освещалась, а на юге темнеет рано и стремительно. Мы взяли фонарики, деньги, список продуктов и пошли в магазин. На обратном пути мы решили фонарики не включать, подумали, что запомнили особую тропинку вдоль заборов. Настя прошла в том месте первой, и с ней ничего не случилось, я шла следом. Вдруг я упала. Но не просто упала, а зацепилась ногой за что-то, торчащее из земли, и упала всем телом плашмя на землю. В том месте, куда я приземлилась, тоже какое-то ребрышко торчало из земли, и я угодила прямо грудной клеткой на это ребрышко со всей силы. У меня сперло дыхание, я не могла вздохнуть, не могла вымолвить ни слова, только ползала растерянно по земле в темноте. Удар по дых был таким сильным, что я испугалась, что никогда не смогу ни вздохнуть, ни заговорить. Настя кружила вокруг меня, пытаясь меня поднять, но в тот момент я была тяжелее дома.
Говорить я смогла минуты через три после падения. Сначала только хриплые всхлипы исторгались из меня. Потом я пыталась сказать, но не получалось.
- Что? Что ты говоришь? - испуганно кричала Настя.
- Андрей, позови, - медленно грубым мужским голосом произнесла я с усилием. Настя побежала к нашему дому звать моего будущего мужа. Андрей пришел очень быстро и увидел меня, ползающую по земле. Он помог мне встать и потихоньку довел до дома.
На следующий день мы пошли проверять, что это за ребрышки были на тропинке. Ребер было явно не менее двух, раз я об одно из них зацепилась ногой, а о другое ударилась грудью. Оказалось, что это действительно деревянные ребра, обитые металлическими планками. На них раньше стояла лавочка. Буквально за несколько дней до моего падения лавочку снесли.
Сегодня, именно сейчас, я впервые за несколько лет вспомнила об этой старой травме. У меня полное ощущение, что со мной произошло подобное снова. Зацепилась ногой - какая маленькая ошибка! И ударилась со всей силы, упала с высоты собственного роста, так, что не могу дышать. Все то же самое. Только позвать на помощь совершенно некого. Кроме тебя.
У тебя нет звонка над дверью, зато есть глазок. Ты распахиваешь мне дверь, как только я подхожу к ней.
- Я ждала, - улыбаешься ты.
- Скажи, многих ли ты вылечила от горя? Наверное, таких, как я - миллионы.
- Нет, дорогая, твой случай уникален, иди за стол.
Ты достаешь карты Таро.
- Сначала гадание. Не бойся, оно успокаивает, дает определенность. Чего ты не знаешь, то откроется тебе. Хочешь?
- Ну, если только как способ избавиться от сомнений. Ничего страшного мне не говори, - добавляю я торопливо.
Но гадание, как ни странно, обещает мне хорошее в будущем. И любовь, и деньги, и большие счастливые перемены.
Мне становиться легче. Таро - это и есть терапия?
- Нет, еще сегодня массаж. Сейчас выпьем лекарство.
Ты наливаешь в стакан простой чай. Я непонимающе смотрю на тебя. Ты что, хочешь вызвать эффект плацебо? Ты достаешь из холодильника небольшой флакончик, конечно, розового цвета, и начинаешь сосредоточенно отсчитывать капли, стекающие в мою чашку.
- Посмотри, - ты поворачиваешь флакончик этикеткой ко мне. На ней изображен бог Шива, многорукий, сидящий в середине розового цветка, - настойка из лотоса. Открывает чакры, дает красоту и сексуальность, еще уверенность в себе. Не бойся, пей, только не торопись.
Я нюхаю свою чашку. Действительно, пахнет цветами. Я не знаю, как пахнет лотос, но это запах мне нравиться.
- Выбирай масло для массажа.
Ты привычно выключаешь свет в своей единственной комнате, и зажигаешь ароматические свечи. Прошлые сеансы с покачиваниями (ты сказала, что это называется палсинг) меня успокоили. Я плакала у тебя на руках. Ты говоришь, что это правильно. Слезы выльются быстрее. Наступит радость. На маленьком трюмо у тебя стоят множество флакончиков с маслами, это я уже знаю. Я подхожу и начинаю нюхать: ваниль, жасми, иланг-иланг, роза, апельсин...
- Нет, неправильно, - говоришь ты, - выбирай масло из больших пузырьков, оно для массажа, а это эфирные масла, для свечей.
Я увидела баночки-скляночки и побольше - миндаль, жожоба, пшеница, персик. Пожалуй, возьму персик.
- Ну, раздевайся, ложись на кушетку, только пленку сверху расстели, в масле же вся будешь, - командуешь ты.
Мне делается жарко от твоих свечей, я чувствую слабость. Всю сегодняшнюю ночь я не спала, опять прокручивала в голове картики измены моего любимого, потом работала целый день. День тянулся долго, я еле дождалась вечера. Я действительно устала. И, наверное, голодна. Когда я нервничаю, то совсем не могу есть. Я пытаюсь вспомнить, когда ела в последний раз. Что-то не вспоминается.
- Ну что стоишь, копуша. Раздевайся, только волосы вверх забери, чтобы не испачкать маслом.
Я раздеваюсь до трусов и ложусь на кушетку на живот.
- Обратно поедешь в масляных трусах. Надо было принести сменку. Или эти сними.
- Я стесняюсь, - говорю я. На самом деле моя голова стала такой тяжелой, что мне лень даже пошевелиться.
- Снимай-снимай давай.
Я сверхусилием поднимаюсь, стягиваю белье и без сил опускаюсь на кушетку. Мне кажется, что я сейчас просто усну.
- Полежи пока, - говоришь ты и уходишь из комнаты.
Потом я слышу твои шаги снова, ты подходишь ко мне и тихо объясняешь: 'Одевала халат'. Негромко звенят какие-то твои скляночки. И вдруг горячая масленая струя начинает литься мне на спину. Ты нагреваешь масло перед массажем, скорее всего. Потом твои горячие руки начинают массировать меня, сначала плечи, руки, потом поясницу. Горячая струйка затекает между моими ягодицами. Ты уже массируешь мне ноги - сначала ступни - долго и умело, потом икры, затем совсем легкими движениями бедра. Мне очень хорошо, и хочется еще такого массажа. Меня охватывает легкое возбуждение.
- Переворачивайся, - говоришь ты.
Но как? Мне немного стыдно. От возбуждения я отреагировала, как положено, без сбоев - моя грудь напряглась и соски набухли. И еще это масло между ног. Капля скатилась прямо в интимное место. Наверное, там все блестит. И еще, мне не хочется двигаться. Даже переворачиваться.
Но ты хозяйским движением берешь меня за плечо, и начинаешь тянуть и переворачивать. Я кое-как переползаю с живота на спину и закрываю глаза - от стыда и от кайфа одновременно.
Ты легкими движениями начинаешь массировать мне голени и бедра, руки, потом живот немного круговыми движениями. Я начинаю подумывать попросить тебя остановиться, так как могу дыханием выдать себя - оно стало тяжелым и прерывистым. Глаза мои закрыты...
- Открой глаза, - говоришь ты, - когда у тебя в последний раз был оргазм?
Да, именно так ты и спрашиваешь - не половой контакт, не мужчина, не секс, а именно оргазм. Я непонимающе смотрю на тебя, перед глазами все плывет.
- Давно, еле выдавливаю я из себя. Я уже давно не сплю с любимым даже в одной кровати.
- Мастурбация, слышала такое слово? - спрашиваешь ты, - для женщины необходима так же, как медитация.
Твои руки уже трогают мою грудь. Я закрываю глаза. Только не соски, думаю я, а не то я закричу.
- Ты не поняла меня, смотри, - ты берешь мою руку и суешь ее мне между ног, - трогай себя, тебе нужно расслабиться. И я трогаю. От стыда я отворачиваю от тебя лицо, но не могу скрыть шумное дыхание.
- Так не пойдет, говоришь ты, - смотри как надо. Берешь мою руку и направляешь меня. Другой рукой ты трогаешь мою грудь. Я дышу громко, уже не стесняясь. Ноги мои бесстыдно расставлены.
- Все, ты готова, сейчас я тебе покажу, - обещаешь ты и показываешь. Отбрасываешь мою руку, трогаешь там сама и какими-то умелыми быстрыми движениями доводишь меня до пика. Я всхлипываю, отвернувшись в сторону, пока меня сотрясают спазмы рука твоя остается во мне.
Я добираюсь до дома глубокой ночью. Я опустошена. Я поражена. И обновлена. Смотрю на себя в зеркало. Глаза мои блестят, как будто мне опять двадцать. В ту ночь я снова испытала оргазм, во сне. Сон был эротический и очень чувственный. Мне снились полные темные сладкие губы. Я всегда любила целоваться. Думаю, это от долгого воздержания. Когда ты приедешь, я спрошу тебя об этом. Только я не буду говорить тебе, с кем я занималась любовью во сне. Потому, что это была ты.
Герман
К моим тридцати годам, и к Танькиным двадцати восьми, у нас уже было двое детей - Таня родила мне еще и дочку. Дочку я, безусловно, любил, она была похожа на меня. Я читал на ее лице растерянность и неустроенность. Наша девочка носила очки. Ее обижали в классе, как и меня когда-то. Иногда мне было стыдно за нее, такая она была неприспособленная. Танька ее воспитывала, внушала, объясняла.
- Нельзя быть такой, - говорила она. Металл все чаще стал звучать в ее голосе. Дочку тоже назвали Таня, и жена раздражалась.
- Все Тани умные, - говорила она, - а эта!
Я защищал младшую Таню от старшей. Иногда защищал Таню старшую, разделял ее брезгливую жалость к дочери. Жить тогда стало трудно. Девяностые задали всем жару. Я остался без работы. Сидел несколько месяцев дома. Чтобы прокормить своих домашних, я таксовал по вечерам. Хорошо, что у меня была машина. Вопрос с квартирой тоже решился, когда родилась Таня младшая. Мы сумели выкупить у наших соседей их комнату. Теперь мы безраздельно владели двухкомнатной квартирой, и это было счастье.
Таня старшая ушла с работы, когда ей перестали платить зарплату совсем. Когда она увольнялась, у ЖЭКа перед ней оставалась большая задолженность по зарплате. Таня ушла в риелторы: сдать комнату, квартиру, продать, купить. В то время у людей или совсем не было денег, или денег было очень много. Спрос был. И моя жена преуспела.
- Устраивайся к нам тоже, - предложила она, - вместе будем зарабатывать.
Я уклонялся от риелторства, как мог. Я не умею продавать, настаивать и обманывать. После нескольких попыток уговорить меня, Таня отстала. Смирилась. Стала кормить семью единолично. Я водил детей в детский сад и в школу, по вечерам и ночам таксовал по городу. Танька билась в агенстве. Заработки наши стали не соизмеримы. Я не виноват, что не умею. Не умею унижаться. Предлагать, значит, унижаться. Ставить клиента выше себя. В таких ситуациях у меня краснеет лицо, и заплетается язык, от стыда. Танька стала чужой. Стала звонить мне по вечерам с работы и раздавать указания: встреть меня у метро, купи в магазине хлеб, проверь уроки у сына. Я терпел. Я не мог ей ничем помочь.
- Помоги мне как-нибудь, - иногда говорил она, и глаза ее были грустными. Я не мог. Я делал вид, что не слышу. Не я виноват в том, что наше государство поломало людей, и такие, как Танька, которая кроме романов в жизни ничего не читала, могут устроиться, вбиться в жизнь и выбить из жизни.
- Ты же ничего не можешь! - стала говорить мне жена спустя пару лет, - только катаешься, тебе ни до чего дела нет!
Я молчал. Что я мог сделать?
- Помоги мне, - снова говорила она, - дай мне отдохнуть. Займи детей.
Я в своей растерянности от наступления новой жизни, и перерождения старой Таньки в новую Таньку, не заметил, что она осталась жить в нашей общей спальне, а я остался на кухне. На кухне был диван, и я на нем спал. Не хотел мешать семье. Мой график был не похож на график обычного человека.
Танька перестала спать со мной, она не хотела меня. Несколько моих неудачных попыток снова соблазнить ее разбились о стену. Стену изо льда.
- Я устала! - орала Танька, - тебе же ничего не нужно! Я все одна! Все сама!
Я уходил на кухню.
- Я с тобой разведусь, - однажды пригрозил я.
- Не разведешься, - сказала спокойно жена, - не сможешь. Ты же ничего не можешь!
Я увидел на ее лице знакомую усмешку. Жалость и презрение лились из ее глаз и отравляли меня ядом. В голове стало мутно.
На следующий день я начал обзванивать своих бывших знакомых. У всех было плохо и с работой и с деньгами. У Паши, моего друга детства, относительно хорошо. Он продавал больничные листы. Спрос был. Хорошо было только у Игоря, он открыл архитектурное бюро.
- Приходи, поговорим, - сказал он и назвал адрес. Я пришел к нему утром на следующий день.
- Нужна работа, - сказал я.
- У меня хватает людей, но будет новый заказ. Проект загородного коттеджа для очень хорошего человека.
- Игорь,- я проектирую промышленные здания, - сказал я.
- Гера, спустись на землю. Кто сейчас строит заводы? Проект бассейна, бани и зимнего сада - это максимум для наших новых русских. Больше они для своих загородных замков придумать не могут.
Когда я услышал сумму, которую Игорь готов заплатить за работу, я растерялся. Это было больше, чем зарабатывала жена. И я согласился.
Когда я ехал домой, поджилки мои тряслись от страха. А вдруг я не смогу? Страшно было рассказать Таньке. Вдруг не одобрит? Я подписал договор на выполнение проекта. В договоре предусмотрена неустойка. А что, если не мне заплатят, а я сам должен буду платить?
Танька, сказала, что это хорошо. Одобрила!
- Как ты думаешь, - я попытался зайти с другого угла. - Если у меня не будет получаться, то...
Танька не дала мне договорить.
- У тебя получиться, Гера. Не может не получиться. Это твой последний шанс перестать быть ничтожеством. А сейчас оставь меня, я устала.
И у меня получилось. Я стал работать у Игоря постоянно. Приносить домой деньги. Танька оценила, стала позволять мне любить ее иногда, когда она не слишком уставала. Через год я вернулся в общую спальную. Жена не возражала. Сначала радовался, готовился к ночи, купил ее любимое сухое белое.
- Таня, ты не очень устала? - спросил я ее, когда она вышла из ванной, завернутая в старый халат.
- Что, возвращение блудного мужа праздновать будем? - она смешно уперла руки в бока и раскачивалась туда - сюда в своем балахонистом одеянии.
- Куда возвращение? Я никуда не уходил.
- Уходил. В себя. Ну давай, попробуем, посмотрим, как у тебя получится.
У меня ничего не получилось в ну ночь. Я пытался, но тщетно. Я обнимал свою любимую жену, которая подарила мне двоих детей, кормила меня несколько лет, ждала, когда я приду в себя. Но ничего. Я не испытывал возбуждения. Как будто я обнимал не Таньку, а ватную куклу. Я мучил ее часа три. Думал, что сейчас получиться, нужно еще немного постараться. Танька не выдержала.
- Отпусти меня!
- Таня, подожди. Я не знаю, как это у меня не получается. Раньше же все было хорошо. Первый раз такое случилось. Давай последний раз попробуем, - униженно просил я.
- Ты унижаешь меня этим, неужели ты не понимаешь?! - закричала моя жена.
Таня вышла из комнаты, хлопнув дверью. В ту ночь мы стали с ней совсем чужими. Порвалась последняя связь, привязывавшая нас друг к другу.
Через неделю Танька сама прыгнула в постель и стала приставать ко мне. Я испугался, а вдруг опять ничего не выйдет. Но она разрушила мой страх, сделала все сама. Доказала мне, что я все могу, а себе, что все еще желанная женщина. Но я понял окончательно: я не люблю свою жену. Раньше любил, а сейчас не люблю.
На следующий день я оглядел себя в зеркале в ванной. Я немного расплылся за последние годы. Но выгляжу все еще привлекательно. На темных волосах стала проглядывать седина, но это ничего. Наоборот, благородно. Серые темные глаза блестят. Морщин мало. А те, что есть, добавляют мне эффектность. Крупный нос стал не таким орлиным. Лицо поправилось. Главное, я сейчас совсем свободен. У меня есть дом, профессия, деньги, и я не люблю свою жену. Я ничего ей не должен. Я могу что-нибудь придумать.
С первой своей любовницей я познакомился в кафе, в которое Пашка пригласил меня. Она оказалась у меня в постели той же ночью. Мне все понравилось. Другое, не Танькино, тело было белым и мягким. Ее звали Оксана.
Когда я заявился домой под утро, Таня даже не проснулась . И на следующий день она ничего не сказала мне. Ей удобно: внезапно догадался я. Она ничего не скажет, ей так жить удобно. Я увидел на ее лице и понимание, и облегчение, и покой. В тот день я понял, что Танька тоже перестала любить меня.
Тогда для меня это не было трагедией. Я с легкостью встречался с разными женщинами.
А сегодня мне пришлось оставить мою единственную любовь. Я не посмел возразить ей, я не защищался, не спорил, не оправдывался. Я мог пойти по проторенной дорожке, завести себе другую женщину. Молодую или опытную, красивую или просто эффектную, любого возраста, любого уровня интеллекта. Но мне не был нужен никто, кроме Маши, которую я сегодня потерял из-за своей трусости. Я буду ждать сколько угодно, месяцы или годы. Но я дождусь, когда Маша примет меня обратно. Кроме нее я ни с кем не буду счастлив. Черт, я же ни в чем не виноват! Почему мне так трудно все рассказать ей! Руки снова вспотели, и я достал носовой платок. Тошнота накатила на меня волной. Я снова виновен, я сделал все не так. Господи, сделай так, чтобы виновата во всем была Маша! Она может просить прощения. Она сильнее меня! Я бы ее обязательно простил, без сожалений!
Венера.
Астрономы говорят, что температура по поверхности планеты Венера достигает 480 градусов, а ее атмосфера состоит из углекислого газа, который создает парниковый эффект на поверхности планеты. Но самое интересное, что под слоем атмосферы происходят вулканические процессы. Венера бурлит, на ней извергаются вулканы, разливается лава. Да, горячая штучка эта Венера. Совсем как я. Недаром я ношу ее имя. Или она - мое.
Сегодня я кое-что применила по отношению к тебе. Ты даже понравилась мне. Хотя, ты немного полновата. Но кожа белая, вся покрытая еле заметными веснушками. Видела бы ты свои глаза, когда ты пришла в себя после 'сексотерапии'. Ты прямо расцвела на глазах.
- Медицина, голая медицина, - сказала я тебе, - так многие делают. Это ничего не значит. Просто 'релакс'.
Естественно, ты хотела бежать из моей квартиры и никогда не возвращаться.
- Успокойся. Ты что, всякие истории про гинекологов не слышала? Как они пациенток успокаивают - и мужчины, и женщины? Некоторые даже рожать на оргазме умудряются.
Но тебя немного потряхивало. Ты не верила мне. Да уж, с такими девушками, как ты, трудно особо. Логики, практики, аналитики, блин. Но дольше уже тянуть было нельзя. Тебе нельзя давать уходить в свой негатив, нужно держать на поверхности. И тогда я стану единственной, кто значит что-то для тебя в этой жизни. Я вижу, что тебе стыдно, но понравилось. Ты отмываешься в душе так, как будто хочешь снять кожу. Или повторить, уже сделанное.
- Я налила тебе успокоительных, чтобы спать хорошо, - кричу я из кухни, когда заметила тебя в прихожей абсолютно одетой. Ты нерешительно смотришь на входную дверь. Сомневаешься, уйти молча или попрощаться.
Ты заглядываешь в кухню.
- Сядь, выпей и успокойся.
- Что это? - спрашиваешь ты.
- Говорю же, успокоительное хорошее на травах, чтобы спать хорошо было. Тебе нужно держать себя в руках, а то истеричкой станешь. То, которое я тебе давала, ты выпила уже?
Ты молча выпиваешь все содержимое чашки. Поднимаешь на меня смущенные глаза.
- Давно уже выпила все. С собой дашь?
- Что дам? - не понимаю я.
- Успокоительное.
- Ой, ну конечно дам. Я даже тебе запишу, как принимать.
- Скажи, как называется, я куплю себе.
- Ты не купишь. Я через своих достаю, у нас в аптеке такое стоит бешеных денег. Мне привозят, - я протягиваю тебе листок с показаниями к применению, написанный собственноручно, и пузырек с каплями.
Теперь все получилось. Я проделала большую работу, изучая твою скучную обычную личность. Я приручила тебя. После сегодняшнего вечера, я знаю о тебе даже интимное.
Несколько дней спустя я приглашаю тебя снова. Сначала ты мнешься и увиливаешь, потом соглашаешься. Ловушка захлопнулась.
Ученые установили, что человек приобретает привычку в течение пятидесяти дней. Теперь ты приезжаешь ко мне два раза в неделю. Мои слова успокаивают тебя, а руки дают тебе удовлетворение. Скоро ты обретешь новую личность. Она будет лучше настоящей. Хотя, я еще ни разу тебя не поцеловала, но знаю, что когда я начну, ты не будешь против.
***
Когда я окончила школу, я твердо решила стать психиатром. И поступила в медицинский, сама.
- Я переезжаю в общежитие, - объявила я в августе.
- Какое общежитие, о чем ты? - это выступала мать.
- Я поступила в институт и мне дали место в общежитии.
- Когда ты переезжаешь? - спросил Паша. Он даже не отговаривал меня. Знал, что бесполезно. Он знал меня лучше всех.
- Я переезжаю завтра, пойду соберу вещи.
- Конечно, деточка, завтра я отвезу тебя, - голос его оставался ровен.
В тот вечер мы даже сели за стол, отметили и мое поступление, и начало моей новой взрослой жизни.
- Почему именно в медицинский? - спросила мать.
Она была библиотекарем, и разделывание трупов или копание в человеческой плоти было чрезвычайно грубым занятием для ее возвышенной натуры. Чтобы быть медиком, надо уметь признавать правду. Если же ты библиотекарь, ты вполне законно можешь прятаться от любой реальности за корешками книг, за чужими историями о высоких отношениях. Возможность не видеть правду, или видеть ее, но не пускать из подсознания в сознательную сферу, казалась ей даром и великой привилегией.
- В медицинский потому, что я хочу стать психиатром. Я хочу уметь копаться в человеческих мозгах и в человеческой психике, - ответила я, - мне это интересно.
Паша в тот вечер немного перебрал. Переживает : поняла я. За ним обычно этого не водилось.
На следующий день я стала совсем взрослой, переезжала в новую жизнь. Мать и Голова остались дома, а Паша меня повез в общежитие. В то утро он проснулся на десять лет старше.
Сначала я сбежала в институт и жила в студенческой общаге. Трезвые и пьяные, веселые и грустные, спокойные и истеричные студенческие особи - это было интересно для меня. Мне было, где развернуться! У стольких девчонок я ухажеров отбила! Мой отчим научил меня быть привлекательной! В отличие от других студенток, вчерашних наивных школьниц, я была опытна и упорна! Меня даже бояться стали. Интереснее для психиатра занятия нет, чем столкнуть двух людей между собой в конфликте. Я филигранно научилась разбивать влюбленные пары! Интриги, сплетни - я пользовалась любым способом. Все будут делать то, чо хочу я! Об этом я мечтала. И мечта моя начала сбываться ! И они, птички, думали, что сами это все придумали, и мысли думают свои! На самом деле они думали мысли, которые им в голову вложила я! Интересно, как в сериале! Самое большое удовольствие! Я люблю снимать сливки! А сливки для меня - страдания человеческие! Самая закрученная интрига когда-нибудь заканчивается. И это самое острое удовольствие! Удивленные глаза, слезки, дрожащий подбородочек. И выбитая на несколько месяцев из жизни очередная курица. А иногда и петух. Однажды я на спор соблазнила девушку. Я поспорила с ее женихом. Он не верил, что его любимая может предаться лесбийской любви. Конечно, она же была целомудренна. На ее ценной девственности я ее и поймала. Девушке хотелось секса. И хотелось дико! Но спать с женихом ей мама не разрешала. Грозилась отвести к гинекологу при любом подозрении. Если нельзя с мужчиной, значит, можно с женщиной. Правда, я не очень понимала, что там с ней правильно нужно делать. Доверилась интуиции. Он проспорил, а я выиграла. Люблю выигрывать. Девушка же решила, что у нас с ней любовь! Жалкая шлюшка. Иногда она звонит мне. Номер своего сотового я меняю часто, но она все равно каждый раз узнает его. Узнает и звонит. И молчит в трубку.
Но главным преимуществом моего ухода из дома было то, что в общаге не было Головы. Потом квартиру пришлось, конечно, снимать. Но недавно Паша-папаша хорошо посчитал и понял, что квартиру мне лучше купить один раз и навсегда, чем платить каждый месяц аренду, да еще и выслушивать жалобы от квартирных хозяек, ведь мой марафон с любовниками не закончился. Был такой жаркий месяц в моей жизни, когда в моей съемной квартире вместе со мной жили два прекрасных спортивных молодых мальчика. И они не были голубыми. Паша совсем перестал приезжать ко мне тогда. Ему невыносимо было видеть нас счастливых и голых, разгуливающих целыми днями по квартире.
Потом у меня и клиенты появились, я стала консультировать, и толпы гостей совсем не радовали собственников съемных квартир.