"Округлый двор клиники был окруж╨н больничным балконом, от бассейна в центре отходили лучи аллей. Цветок двора с мелкими ж╨лтыми цветочками вокруг бассейна упирался лучами в белое тр╨хэтажное здание. Вместо балконов были затен╨нные галереи с видом на двор".
"Тебе это ничего не напоминает? - спросил он, когда обнаружил себя сидящим над библиотечной книгой, рядом со сморкающимся в большой носовой платок соседом, лысоватым, с зач╨санными назад остатками рыжих кудрявых волос. - Такой же двор и тр╨хэтажное здание больницы. Только в том дворе посредине был не бассейн, а беседка. Тоже круглая, и аллеи расходились от не╨ лучами. И я жил на втором этаже, как он".
Сосед закончил высмаркиваться, положил платок в карман, пров╨л ладонью по кудряшкам, приглаживая.
- Вы не знаете, скоро закроют?.. - поднял он на художника бесцветные водянистые глаза.
Тот пожал плечами и взглянул в серое дождливое окно. "Клиника в Арле: - повторил он про себя, запоминая. - И такие же ступени. Сколько же лет? Десять? Пятнадцать? Я хорошо помню тот весенний день, когда меня выписывали. Много зелени, дождь. Она приехала за мной , мы взяли бумаги и пошли к дороге ловить такси. "Застегни куртку", - сказала она. Я промолчал. Она сказала второй раз, третий. Когда я ударил е╨ по лицу, удивился, что оно мокрое. Не понял отчего - от сл╨з или от дождя. Она отвела мою руку и заплакала. Теперь я видел, что она плачет - сл╨зы катились по щекам как дождь, кривилось лицо, глаза, губы, обходя, избегая капель. "Маша, ты дура:" - эха не было, только дождь и машины, обдающие нас грязью. Вот тогда у не╨ из рук упал зонт. Обычный большой красный зонт в мелкий белый горошек. Зонт лежал посреди дороги как роза, большая роза в белых каплях краски, сорванная и брошенная в грязь. Машины почему-то объезжали его, этот зонт, а мы вс╨ стояли. Потом я увидел, как шевелятся е╨ губы: она молилась, сухие бесцветные губы подрагивали в такт дождю. Синий "москвич" притормозил, мы поехали:".
- Где здесь туалет, вы не знаете? - снова спросил его рыжеволосый с лысиной.
Он взглянул, не видя: - Н-не знаю:
"Посмотри, на что это похоже:" - вспоминал он, спускаясь по лестнице, глядя на серые трещины пятнами на ступенях. Так они спрашивали друг друга о бесформенных пятнах краски, разноцветных пятнах бензина в лужах, вечерами гуляя по улицам. И сравнивал е╨ ответы. "Нет, она угадывала чаще!" - сердился он, если ответы были разными, и тряс ч╨рной бородой. "По-твоему, ты всегда прав? - смеялась она, д╨ргая его за рукав. - А кто она, вс╨ та же?". Оба знали, что речь шла о его прошлой девушке, черноволосой, черноглазой. Девушка была больна, и он часто ходил к ней в больницу, иногда даже обедал там, съедал е╨ обед, потому что у не╨ не было аппетита, она болела туберкул╨зом.
Открыв дверь на улицу, глотая холодный октябрьский воздух, он думал об одной их поездке в деревню, вскоре после знакомства. Он предложил показать ей родные места - она удивилась, но поехала. "Вот видишь, на этой речке сражалось войско Суворова! - без умолку болтал он, что-то вспоминая или придумывая. - А вон: - он показал рукой на камышовые заросли в вечернем осеннем солнце. - Смотри: цвет фиолетовый или оранжевый?.. Как у него. Да, совсем как у:". И кто был он, она тоже знала - художник, на которого так хотел походить другой художник, тот, кто говорил с ней.
Потом он написал пейзаж, где вс╨ это было: оранжевое солнце в камышах, синее, пронзительно синее небо. Пейзаж он подарил ей. Два года он провисел на стене в их квартире, а уходя, художник оставил его на прежнем месте. Она подарила его кому-то уже после развода. "Он был женат?" - вспомнил он е╨ вопрос в музее, когда они рассматривали пейзаж "Ступени в саду". "Н-нет," - ответил он,
Не слыша е╨. "Почему?" - она посмотрела снизу вверх на ч╨рную бороду, потом в серое музейное окно. "Ему отказывали: - художник недовольно д╨рнул головой. - Вс╨ время отказывали". "А:" - сказала она и пошла к выходу из зала, как будто приходила, чтобы задать этот вопрос.
"Знаешь,. Мы не жили тогда тем, чем жили. Вот теперь, расставаясь, расставшись, мы будем проживать вс╨ это заново, набело, на чистый лист. Или холст?" - усмехнулась она в дверях загса и заплакала. Он стоял и смотрел, как бегут по лицу сл╨зы, как искривляется судорогой рот. Смотрел и запоминал, чтобы нарисовать потом. Сейчас, идя по улицам, отшвыривая ногой в сторону ж╨лтые и коричневые листья, он повторял про себя е╨ слова; "Мы будем проживать: Мы будем проживать: Ничего нового, только то, что вытащено оттуда, украдено, запомнено: Ничего нового". Вечерний свет вс╨ темнел перед его глазами, ч╨рные тени прохожих шли мимо. "Ничего:".
Солнечные пейзажи художника, которого он так любил за пронзительную ж╨лтую ноту, темнели постепенно, как вечереющий день. Бабочка, живущая один день, он успел, сумел сказать в этот день вс╨, на что был способен. "А я?.." - художник отфутболил мальчишке в красной шапке забрызганный грязью мяч. - "А я:".
На тротуаре вдоль дороги зажглись ж╨лтые фонари. Он ш╨л, вглядываясь в ж╨лтую ноту, и вспоминал одну поездку по городу на такси; тогда тоже горели ж╨лтые фонари, вечерний ч╨рный воздух был празднично ярким. Е╨ профиль на стекле машины тоже отсвечивал ж╨лтым, блики света обегали его вдоль. Отскакивая как мячи. "Я рисую, чтобы хоть немного облегчить людям жизнь", - вспомнил он слова того, с ж╨лтой нотой. - А зачем рисовал я?". Два портрета жены художник написал по памяти, уже после развода. Диван, на котором он спал, узкий серый диван с пот╨ртой обивкой стоял между ними - портреты висели на стене справа и слева над изголовьем, как факелы, в их свете художник рассматривал, изучал себя и окружающее. Идеей была она, его жена. А формой - краски, мазки, в которых идея обрела жизнь. "Зачем вс╨ это нужно?" - спрашивал портрет слева, сероглазая молодая женщина с копной волос цвета льна. Портрет справа молчал. Он рассматривал синие узоры занавески, рядом с которой сидела женщина. "Я люблю вас". - иногда говорил портретам художник, просыпаясь по утрам. Женщина на портрете слева сочувственно смотрела ему в глаза, а справа - отводила взгляд в сторону, не желая отвечать.
Старые сюжеты. Прежние линии и краски - вот то, чем жил, что делал художник. Он не знал, от чего не мог оторваться - от прошлого, от не╨, своей жены, от себя самого. Самоповторы, самогосебяповторы. Развитие, изменение, где они, их не было. Того, другого - женщины не любили никогда, чувствовали в н╨м чужака, инородное. Ему не надо было их бросать - они обходили его стороной, избегали. Тот, другой, любивший вс╨ земное, видящий в н╨м за формами и красками идеи, страдал от того, что не всего видимого мог коснуться рукой. Не рукой, но даже и кистью - он никогда не писал портреты женщин. Внешность двух проституток, его любовниц, было известно только по фотографиям. Он не знал плоти, не мог дотронуться до не╨ - обет целибата, принятый им в молодости, когда он готовился стать священником, так и остался на н╨м на всю жизнь; не вс╨ происходит по воли человека.
И теперь, думая иногда от том, чтоб вернуться к ней, он знал, что никогда не верн╨тся. Или верн╨тся как ибсеновский Пер Гюнт - усталым, опустош╨нным, вс╨ в своей жизни испробовавший. Она не узнала его такого, таким она его не видела, не знала. Он уш╨л от не╨ ради творчества, искусства - он исчерпал его быстрее, чем привык жить без не╨: е╨ уже не было, искусство закрылось пологом внимательной грусти. Такую грусть он видел однажды на репродукции одной из картин Лувра; лица склонившихся над снятым с креста Христом женщин, желтовато-коричневые на густом алом фоне выражали скорбное внимание и ожидание.
Она не была нужна ему, эта женщина, не была необходима. И почему райские врата закрылись для него после ухода, он не знал. Адам, изгнанный из рая за то, что посмел обвинить Еву, быть недовольным ею, перестать е╨ любить? Художник засмеялся от этой мысли и почувствовал на себе чей-то взгляд. Он обернулся.
- Вам: вам плохо, у вас что-то случилось? - услышал он молодой женский голос. Девушка в ч╨рном, ч╨рном берете, ч╨рном кожаном пальто едва коснулась его локтя кончиками пальцев. "И ч╨рные волосы до плеч", - подумал он, прежде чем ответить.
- Нет, вс╨ нормально.
Волос не было видно под беретом, и вс╨ казалось странным в ж╨лтом свете: т╨мные глаза девушки, отсвечивавшие блеском фонаря, разговор, вызванный другой женщиной, мыслями о ней.
Девушка пожал плечами и отвернулась, чтобы уйти.
- Хотя: - окликнул е╨ он. - Я художник, мне нужна натурщица. Об этом я думал, когда вы заговорили со мной. Может быть, вы согласитесь, я хорошо заплачу.
Девушка снова обернулась к нему, подошла, посмотрела вопросительно ему в глаза, желая узнать правду.
- Может быть, - сказала она, отведя взгляд в сторону. - Вы в самом деле художник? Где выставляетесь? Я имею в виду: - хотела объяснить она.
- Сейчас нигде, - перебил е╨ он. - В своей квартире. Именно там собраны все мои картины.
Ж╨лтый свет светил ему в глаза, мешая говорить, мешая думать о том, что он говорит.
- И я могу их увидеть? - небрежно спросила девушка вздохнув, устав от разговора.
- Да, - сказал художник, боявшийся возвращаться в пустую квартиру, к той, чьи портреты смотрели со стен. - Хоть сейчас. Девушка засмеялась, поправила берет, шмыгнула носом.
- А: - заканчивая смеяться, отошла в сторону. - А я уж подумала, что вы и вправду.
- Как хотите, - равнодушно посмотрел в ж╨лтые фонари он. - Я уже смогу вас нарисовать, если захочу. Правда, это не будет портрет - просто набросок. Зарисовка.
- Ну ладно, я пойду, - скучно решила девушка, поправляя на плече ремень сумки. - Телефон у вас есть? Дайте или запишите мой.
- У меня нет телефона, - сказал он, чтобы не разговаривать с ней больше.
Она достала из сумки белый маленький прямоугольник, сунула ему в руку.
- Моя визитка. Позвоните как-нибудь. Он рассеяно кивнул, уже забыв о девушке, опустил кусочек картона в карман.
"А вот те деревья в цвету, на той картине были похожи на сахарную вату, что продавали в детстве на рынке. Очень похожи. Или зефир. Или сливочный крем на тортах, такой же белый и воздушный, парящий в воздухе, - думал он, идя по улице. - Его не любили ни одна женщина, всю любовь он переносил туда, на картины. Меня любила одна, и снова идти к ней".
Он уже давно боялся своего затворничества с портретами и не мог его разорвать, разрушить.
Сначала, после развода он пил, много пил и писал картины только во хмелю, под алкоголем, так, ему казалось, он сможет выразить себя, свою правду и боль, но из этого ничего не вышло: бездарные, пустые, лишние пятна, неточные линии, не те цвета. И он бросил пить.
Подходя к своему дому, он увидел, что окна квартиры светятся, и удивился. "Грабители, обыскивающие, ворующие при свете?..". Нажав на кнопку звонка, он понял, кого увидит.
- Прости меня, - сказала ему жена в открывшуюся дверь. - Я открыла своим ключом.
Он удивился, увидя перед собою картину портрет: - Ты забыла что-то из вещей?
Пока она думала, что ответить, он сравнивал портрет с оригиналом: немного постарела, обрезала волосы. Застывшее выражение готовности к новому удару было неожиданным, испугавшим его.
- Да: - ответила она, роясь в ящике письменного стола. - никак не найду ч╨рную записную, там один адрес, он мне нужен:
На пол падали обрывки бумаги, а он стоял и смотрел на них неподвижно, словно это была не бумага, а хлопья, хлопья снега, и остановить их падение было нельзя.
- Я не видел блокнота, - сказал он, глядя на е╨ правую руку, на согнутый локоть, обтянутый ч╨рным свитером, на мелькающие среди бумаг белые пальцы с тонким золотым кольцом на третьем пальце. Кольцо подарил ей он - незадолго до свадьбы они зашли в ювелирный магазин и она показала ему глазами на это кольцо.
- Как ты жив╨шь? - спросил он, потому что ему надоело стоять молча.
Она сразу задвинула ящик стола, подняла глаза так, словно ждала вопроса, и глаза опрокинулись на е╨ лицо.
- Я живу: нор-маль-но, - по слогам выговорила она со сжатым отчаянием и выпрямилась, словно ожидая удар. - В последние время: я много думаю о н╨м, - с усилием, сделав его над собою, сказал он. - Ты помнишь: его? Ну того, с пронзительной ж╨лтой нотой. А знаешь, двор лечебницы, где он был, точь-в точь похож на двор больницы, ис которой ты забирала меня в дождь. Ну помнишь, розовый зонт в луже на дороге:
Она молча смотрела на него, не отвечая.
- Я знал, что ты прид╨шь, когда увидел двор лечебницы в Арле. И ты пришла.
Художник говорил тихо, заставляя себя, без интонаций, женщина стояла и слушала, понимая, стараясь понять то, что он говорит.
- Почему ты не убрал мои портреты? - спросила она и запнулась, пожалев о вопросе.
Он взглянул ей в глаза: - Ты нашла блокнот?
Она опустила глаза и пошла к выходу. Шла она медленно, неторопливо, словно ждала, что он окликнет. Он смотрел, как она прошла мимо него, как открыла дверь в коридор. Вдруг она обернулась, бросила ручку двери, за которую уже взялась.
- Ты вс╨ вр╨шь! - крикнула с ненавистью. - Ты не он, ты никогда им не был и не будешь! Даже сделав то же, что и тот его друг, с которым они жили в Арле, ты не станешь ими, ни тем, ни другим! Ты всегда будешь только ты, другой недоступен для тебя, ты не сможешь до него дотянуться! В него вырасти: - закончила она устало и осела наземь, как воздушный шарик, из которого выпустили воздух.
Она лежала на полу, прикрыв глаза, а он стоял над ней и ждал, что будет дальше. Вдруг она очнулась, увидела его, комнату, вспомнила.
- Помоги мне встать, - грубо сказала она и приподнялась, опираясь на правую руку.
Он подош╨л, подхватил е╨, поднял. "Те же духи, - вспомнил он, невольно вдохнув запах волос. - Вс╨ другое, а духи те же:".
- Хочешь забрать свои портреты? - спросил он, когда она взялась за ручку двери. Женщина взглянула вопросительно, не понимая.
- Какие: портреты? Ах, эти: Они ещ╨ у тебя: Да нет, делай с ними что хочешь.
Он протянул руку к е╨ ладони, слегка прикоснулся:
- Я устал от них, - сказал он, и она отд╨рнула руку, как от боли, ожога и посмотрела на него.
- Я же сказала: делай с ними что хочешь, - повторила она. - Выброси, продай.
Он достал из кармана визитную карточку, протянул ей:
- Вот, моя будущая натурщица:
Она поднесла карточку близко к глазам, прочитала. Удивилась:
- А ты ничего не перепутал? - усмехнулась, возвращая кусочек картона.
- Что? - не понимая, он подн╨с его к глазам и тоже усмехнулся, прочитав. - Ого, она может быть только заказчицей, а не моделью. А я ей:
- А ты ей пытался впарить. Как мне когда-то, - она наконец вышла в коридор, стала надевать плащ.
- Не приходи сюда больше, - сдержанно попросил е╨ он у входной двери. - Или приходи, чтоб остаться.
Она взглянула мельком ему в лицо:
- Ты же сам в это не веришь. И не хочешь.
- Хорошо, я отдам их на продажу, - сказал он о портретах, открывая дверь.
Она молча посмотрела на него и вышла в темень подъезда.
- "И снова здесь, на том же самом месте:" - бормотал он про себя, закрывая дверь на два ключа.
Закрыв, он пош╨л в комнату, к е╨ портретам. Аккуратно снял их со стены один за другим, потом вернулся в коридор, наш╨л в коричневой тумбочке большой нож с зел╨ной рукояткой, вернулся в комнату, где портреты стояли один к одному, прислон╨нные к стене, и разрезал их оба крест-накрест, слушая, как трещит под ножом холст, глядя, как распадается на части изображение. Потом он собрал остатки картин, деревянные планки разломанных рамок и пон╨с в коридор к двери. Сложив вс╨ это на т╨мной лестничной площадке возле своей двери, он вернулся, пош╨л на кухню и достал с пола начатую бутылку водки. Звонок среди ночи долго не мог разбудить его. Когда он вс╨ же взял трубку, голос жены сказал:
- Это я. Я приду завтра. Чтоб остаться. Почему ты молчишь? - дрожал е╨ голос.