Fuck this shit!
 I'm sick of it!
 You're going down,
 This is the WAR!

     Slipknot "(sic)"


 - ВПЕРЁ-Ё-ЁД! - рев командира заглушает разрывы бомб и свист артиллерийских снарядов, 
- ВПЕРЁД, СУКИНЫ ДЕТИ! ПАШЁЛ!!! МАРШ! - я вижу, слюна летит из его рта вместе с этим 
страшным ором.
 Командир стреляет из пистолета в воздух. Если мы не пойдем, то следующая пуля полетит 
 в нас. Я не двигаюсь с места, стою, завороженный открывшейся мне картиной и 
парализованный кличем командира. Один солдат делает неуверенный шаг. Через секунду вся 
толпа людей трогается с места.
 - ПАШЛИ! НА ВРАГА! - орет командир, обернувшись.
 Кто-то, оббегая, задевает меня плечом. Удерживаю равновесие. Еще один толчок. И я 
начинаю бежать со всеми. Потому что я знаю, что через секунду меня собьют с ног. И 
растопчут. 
 Группа выбегает из подлеска. Спины загораживают мне поле битвы. Но я бегу, совершенно 
потерянный, бегу и стараюсь не споткнуться. Сапоги скользят по свежей вязкой грязи. 
Бегущий впереди, не издав ни звука, падает лицом вниз, прямо в грязь. Пробегаю по 
нему. Падает солдат слева от меня, точно также, как будто споткнувшись о камень. И 
вдруг я осознаю, что мы все здесь жертвы, пушечное мясо, обреченное на смерть. 
Выпущены из загона, бежим, а потом падаем. Позже нас обшманают. Если свои - может быть 
похоронят. Враги просто разденут и сложат трупы в яму. Все это проносится в сознании 
за мгновение. Страх и сумятица сменяются злостью. Злостью на судьбу, на тех, кто нас 
сюда послал, на тех, кто сидит сейчас у себя в доме и даже не думает умирать, на 
неприятеля по ту сторону баррикад, на весь мир. Злоба перерастает в гнев, а он 
сменяется бушующей яростью.
 Я резко останавливаюсь и снимаю с плеча винтовку. Вижу горящую искореженную технику 
посреди поля, вижу темные силуэты в небе, вижу людей - мертвых: похожих друг на друга, 
недвижимо лежащих на земле в неестественных позах, и живых: бегущих, беспорядочно 
палящих, высовывающих каски из окопов.
 Стреляю. Не по врагу - куда-то в сторону, где враг. Враг, которого я ненавижу всей 
душой, который стал единственным объектом моей бессильной злости. Ружье представляется 
мне чем-то недостаточным для выражения моей ненависти, бесполезной и бездейственной 
игрушкой. И я продолжаю бег. Я не один: какие-то безумцы, которым суждено умереть чуть 
позже, чем их товарищам, бегут рядом; бесцельно, беспорядочно - но бегут.
 Выделяю из грохота артиллерии и звуков выстрелов разрезающий воздух свист авиационной 
бомбы. И каким-то шестым чувством понимаю, что она предназначена мне.
 В следующее мгновение кто-то выдирает мне барабанные перепонки, начисто лишая слуха; 
грубо берет за корпус и с силой бросает о землю. Все тело наполняется чудовищной 
болью. Легкие вбирают черный маслянистый дым вместо воздуха. Я кашляю, перекатываюсь 
на спину, не чувствуя ни рук, ни ног.
 И встаю - назло всем. Правая нога невольно подкашивается в сторону: в бедре сидит 
осколок. Моя форма вся измазана грязью и кровью, порвана в нескольких местах.
 Боль настойчиво пульсирует в теле. Она хочет подавить мою волю к жизни, заставить 
меня лечь на землю и умереть. Но я шагаю. Не потому что я хочу жить - лишь потому, что 
я не хочу сломиться перед болью, позволить врагу так легко отправить себя на тот свет.
 Провожу рукой по лицу, размазывая по нему грязь, кровь и сажу. Наполняю легкие 
воздухом. Тошнит. Смотрю на свою кровоточащую ногу. Лезу пальцами прямо в рану, 
раздвигая живую плоть, хватаюсь за осколок, с ненавистью выдергиваю его и бросаю в 
сторону. Я кричу от боли, но не слышу собственного крика: контузило.
 Начинаю бежать, утопая сапогами в рыхлой почве. Каждый шаг дается с неимоверным 
усилием. Я задыхаюсь, грудная клетка судорожно поднимается и опускается, требуя 
воздуха, но я не сбавляю темп.
 Поднимаю глаза и вижу цель. На пригорке - два человека в черной форме, суетящихся 
вокруг миномета. Это придает мне силы. Я приказываю боли утихнуть и она, наконец, 
капитулирует перед моей волей - уходит вместе с осязанием. Взбегаю на холм. Они 
оборачиваются и видят меня, но ничего не делают. Потому что на них бежит человек, 
который по логике должен сейчас лежать мертвым.
 На бегу срываю с голени нож. Когда до них остается меньше трех метров, стоящий ближе 
ко мне пытается защитится. Бесполезно. Тупо врезаюсь в него и валю на землю. Бью в 
грудь. Вытаскиваю и бью еще, вгоняя лезвие по самую рукоятку. Высоко заношу руку для 
следующего удара; с острия падает несколько капель почти черной крови.
 Второй подбегает к нам, и моя голова встречает размашистый пинок армейского ботинка. 
Сваливаюсь в сторону. Нож вылетает из руки и, проскользив по грязи несколько метров, 
останавливается. Череп трещит по швам, во рту скрипят осколки выбитых зубов, входят в 
десны. Я вскакиваю на ноги. Человек с силой пинает меня в пах. Ха-ха! Ему потребуется 
сделать нечто большее, чтобы остановить меня! Он тянется за пистолетом. Я с животной 
неукротимой яростью набрасываюсь на него. Валимся в грязь. Катимся по земле. Когда мы 
останавливаемся, он оказывается сверху. Вцепляется мне в горло обеими руками. Бью его 
в грудь и по ребрам, пытаюсь дотянуться до головы. Тщетно. И я, оттягивая его руки, 
кричу. Хриплый рев проходит сквозь сдавленную трахею и вырывается наружу. Я чувствую, 
как его хватка слабеет, что его хватил паралич. Оттесняю его руку локтем и, 
привставая, бью в челюсть. Сбрасываю его с себя и сам оказываюсь сверху. Бегло 
осматриваюсь и поднимаю камень, как нарочно лежащий рядом. Булыжник неровный и 
угловатый, ложится в руку неудобно и упирается острым краем в ладонь. Плевать.
 Удар обрушивается на лицо врага. Еще один и еще один. Камень сдирает и рвет кожу на 
лице, дробит и ломает кости. Я набираю темп. Бью остервенело, безостановочно. 
Постепенно моя рука наливается свинцовой тяжестью, красный липкий шар вываливается из 
нее и катится с горы, оставляя за собой след.
 И я смотрю на бесформенное кровавое месиво, мозги, смешавшиеся с костями и плотью. На 
свою работу. И меня выворачивает прямо на него. Спазмы в животе выдавливают из меня 
желудочный сок и полупереваренную пищу. Судорога продолжается уже после того, как 
желудок пуст и блевать нечем. Я поднимаю голову вверх и кричу. Потеряв всякий 
человеческий облик и уничтожив в себе все человеческие чувства, оставив лишь животные 
инстинкты и доминирующее надо всем желание жить и сражаться, я исторгаю столь свирепый 
рев, что, любой, увидевший меня, пришел бы в неописуемый ужас...
.

 Рывком снимаю наушники и бросаю их на кресло. Выхожу на балкон. Легкий весенний 
ветерок ласково обдувает лицо, игриво треплет волосы. Заходящее солнце посылает 
озорных зайчиков прямо в глаза. Я вдыхаю теплый свежий воздух. Смотрю на идущих по 
улице людей, улыбаюсь им. Ах, что за чудесный денек! Пойду выйду на улицу - грех ведь 
не погулять!