Максим Горький посмотрел на свое недавно изданное Собрание сочинений. "О ком я только не писал!"
"Все говорят, что я писал о бродягах! Но бродяги - это антиобщественные элементы. Да, я о них писал. Но разве я не писал о тех, кто заботился о безопасности государства? Например, о жандармах? В моих произведениях много упоминаний о жандармах. И я бы не сказал, что эти упоминания отрицательные. В моем условном обобщенном облике жандарма присутствует и стремление обдумывать ситуацию, и наличие разносторонних интересов..." "Что если написать какой-нибудь рассказ о жандармах?"
Горький пододвинул к себе лист бумаги и задумался. "Надо сделать изложение по возможности обобщенным. В России все зависело от царя, от Императора". "Так... Император..." "А еще кто?" "Император один действовать не может. Об этом еще Лев Толстой написал. Значит, добавляем министров, занимающихся внутренними делами". "И что получиться?"
Горький стал делать литературный набросок.
Император размышляет о безопасности государства. Он вспоминает о событиях 14 декабря 1825 года. Сколько офицеров в этих событиях участвовало?! Не мало! Люди военные, привыкшие держать в руках оружие, командовать и подчиняться...
Пушкин... Зачем он написал "Бориса Годунова"? Намекал на потенциальную временность династии?...
Император прошел к книжной полке. Взял наугад книгу. Оказалось, что эта книга - о Крымской войне (1853-1856). Неприятные эпизоды. Адмирал Нахимов неуважительно отнесся к переданному через адъютанта царскому поцелую. Говорил в странной тональности. От ренты отказался. И даже погиб как-то вызывающе, демонстративно. Неприятно... Император поставил книгу о Крымской войне обратно на полку. Вот книга Троцкого. Её откроем. Опять какой-то странный эпизод. Троцкий бежит из ссылки. На одной из станций на него в упор смотрят жандармы и словно не видят Троцкого. Тот уезжает за границу по поддельным документам.
Император отошел от книжных полок и продолжил размышления. Как вел себя Великий Князь Николай Николаевич в период революции 1905 года? Он вынул револьвер и угрожал застрелиться, если не будут начаты реформы. Те самые реформы, на которых настаивал Витте!
Пришлось издать Манифест! Но после Манифеста избирались в Думу такие депутаты, что слушать их было не приятно.
Пришлось в нарушение закона изменить выборное законодательство. Есть мнение, что эти действия отрицательно повлияли на людей, принявших присягу. Якобы, что-то сломалось в их чувстве долга.
Допустим, жандармы. Это же люди, принявшие присягу. У них оружие имеются. И что ими движет? Чем они мотивированы? Мотивов, конечно, много. Но в числе главных - чувство долга. Так или иначе, но присутствует приверженность Отечеству. И никак без таких понятий как "присяга", "долг", "Отечество" не обойдешься. По объективным причинам. Иначе люди с оружием и погонами превратятся в примитивную банду. А от этого никому хорошо не будет. Члены банды могут на курок нажимать в неподходящие моменты...
Но вся эта история с реформами, которая тянется с 1825 года, она заставляет воспринимать понятия "долг" и "Отечество" в не совсем стандартном ключе. Даже понятие "присяга" в этой связи оказывается рассматриваемым с разных сторон, обсуждаемым.
Как быть? Есть люди, которые мотивируются не присягой, не долгом, не Отечеством, а более простыми и понятными вещами. Например, деньгами, материальными благами, ситуативной властью, каким-то повышением социального статуса... Над этим нужно поразмышлять.
Император вызвал наиболее ответственных людей, занимавшихся вопросами обеспечения безопасности государства. Не пришел лишь один Петр Дурново. "Он заболел, но напишет записку, то есть, меморандум",
Одни ответственные люди - это бывшие министры, другие - будущие министры.
Есть и действующий. Действующий сообщает, что работа ведется очень эффективная. В глазах общественности формируется положительная репутация. Пришло письмо от анонима. Он желает служить общественным целям. Работа наша поставлена очень хорошо. По образцам почерка выяснили, кто это такой. Кличка - Азеф.
Император уточняет насчет отношения Азефа к размерам установленной оплаты негласных сотрудников. Вроде бы, в этом вопросе все хорошо. При необходимости можно и повысить оплату.
Что-то императора беспокоит. "Хотелось бы Петра Дурново выслушать". Но нет, не хочет Пётр Дурново присоединяться к приглашенным. Намерен он ограничиться Запиской.
"Что же это Пётр Николаевич не желает к нам присоединиться?" - сердится про себя Император.
Для бюджета сотрудничество Азефа проблемы не составляет. И Витте, и Коковцов о бюджете позаботились...
Принять Азефа!
Вспомнил Император офицеров, участвовавших в событиях 14 декабря 1825 года, Пушкина с его "Борисом Годуновым", адмирала Нахимова, жандармов из воспоминаний Троцкого... Ни с того, ни с сего адмирал Макаров, погибший в Русско-Японскую войну, пришел в память...
Вот Азеф: он прост и ясен. Ему - оплата, он в обмен - информационные и организационные услуги. Получил деньги из бюджета... Выполнил порученное. И голова ни у кого не болит.
Император завершил совещание, отпустил ответственных лиц и пошел пройтись, свежим воздухом подышать".
Горький остановился и задал себе вопрос: "О чём я пишу?" "Я же хотел написать о жандармах, а получился текст на какую-то неопределенную тему".
Рядом лежали изданные дневники Императора. Горький открыл наугад: "Кругом измена и трусость и обман!"
"Нет, не созрел я еще для этой темы, для написания рассказа о жандармах!" - решил Горький. - "Буду писать о Беломорканале! Тем более, собирается хороший авторский коллектив!".
Горький снял очки, закурил и отложил от себя ручку.