Зарубин Михаил. Заговор

ЗАГОВОР

Через что приходится пробираться автобусу -- я разглядеть не могу: на все окна налипла толстая испарина от дыхания десятка глоток. Мои настойчивые потуги хоть как-то содрать эту пленку -- всегда кончались провалом, по причине обледенения пальцев. Поэтому это дело я забросил уже давно и теперь скучно рисую причудливые узоры на ледяном полотне. И плавлю стекло своим горячим дыханием каждый раз, когда машина подскакивает на дорожной кочке.

А путь мой лежит в старинную деревню по имени Святого, да такую древнюю, что про нее саму уже легенды складывают. Например, поговаривают, что живет там семейство староверов, чьи корни уходят глубоко в почву истории. С незапамятных времен их род отличался чистотой крови и невероятной преданностью своей религии. Но к чему такие сложности? Ответ прост: союз Меченых дает их детям гораздо больше силы, нежели потомкам от брака с обычным человеком, в котором отпрыски имеют слабовыраженный Дар, а порой и вовсе его теряют. И Арсен Натанович -- яркий тому пример. И если кому-то удалось пронести сквозь века свой Дар, то последний Меченый этого рода сейчас настолько силен, что запросто смог бы совершить теракт в храме одной лишь мыслью. Но опять: зачем? Желание подчинить слабого, присуще даже слабому.

Который час думы терзают меня, а автобус все едет и едет. В полнейшей скуке я обращаюсь по сторонам: пассажиры вокруг так же утомлены долгой поездкой и все-таки каждый развлекает себя, как может: кто музыку слушает, кто сном заморен, есть и те, что постарше, кто в газетах бесконечные кроссворды разгадывает. Но среди персонажей кукольного театра, я замечаю человека, чье незатейливое занятие сильно меня радует: женщина-кондуктор, еще не преклонного возраста, но уже с милым и приятным лицом бабушки, вяжет носочки розовыми нитками. Кажется, будто она -- хранитель жизни на этой серой планете, и в ее руках -- кусочек счастья. И, правда, хочется жить.

Мои любования вновь забрасывают меня в беспамятство. Такие моменты очень приятны: время чудится одним мигом: раз -- и я на месте. Створки дверей автобуса с протяжным стоном отъезжают в стороны, выпустив весь смрад, что привезли люди из города, наружу. Опьяненный духотой и не менее головокружительным глотком свежего воздуха, я выношу свое тело на зов природы. В глаза тут же врезается картина дикого и не подвластного разуму мира: бесконечные подъемы и спуски и маленькие деревянные домишки, что с трудом мостятся то на вершинах каменистых холмов, то в низинах меж великанов-елей. Но все это разом меркнет в тени великих гор тайги. И тянутся они так высоко, что заполняют собою полнеба, и солнце, не успев подняться, уже кроется за их мощами. И сейчас по небу -- слегка розоватому и яркому от редких дюн облаков -- носятся последние его лучи. А деревня уж во мраке.

Позади меня многотонная туша описывает круг, при этом рычит машина, как настоящий зверь, и уходит прочь по склону вверх -- назад к цивилизации, -- и очень скоро совсем пропадает из виду за горизонтом. Что же, еще увидимся.

Рядом с собой я вдруг замечаю девушку, шамкающую бесчисленными пакетами.

-- Вам помочь? -- деликатно обращаюсь я.

-- Ой, -- будто иголкой укололась, да только понять не успела, -- да, спасибо.

Испод воротника синего пальто вдруг выглядывает милейшее личико: оно слегка округло, губы и нос резки, зато глаза крупные и добрые. Они сразу заражают меня.

За взгляд ее, готов я на все.

Нам долго пришлось идти, впрочем, никто и не торопился. Мы говорили, смеялись и мир вокруг не замечали, и я забыл и смысл, и жизнь свою. Вот она -- судьба. Пока я не осознал значение ее слов:

-- Мой отец -- тиран: не позволяет мне ни с кем встречаться, говорит, что выйду я замуж, только за того, кого он посоветует.

Но почему она? Судьба познакомила меня с той, что искал я всю жизнь, и она тоже во мне нашла что-то и... в другое бы время. Но так не бывает. Проходил я уже это. Не буду больше мучить себя, надо смотреть правде в глаза: моя тяга к ней -- иллюзия, она сама мне это навязала. А все потому, что она Меченая, совсем молодая и неопытная -- заворожила меня одним лишь взглядом! -- чем себя и раскрыла. Но сила в ней, действительно, недюжинная: даже тот факт, что Шаман заговорил меня от Меченых, не помог защититься полностью.

Я был обманут -- так думает она. Теперь играть будем по моим правилам.

-- Слушай, -- робко начинаю я, -- мне негде переночевать... можно я останусь...

-- Да, конечно! -- поспешно отвечает она.

-- А как же папа: он не будет против?..

-- Нет! Он у меня отходчивый: поворчит и успокоится.

"Ага, ведь он слабее тебя" -- хочется добавить вслух, но сказать приходится другое:

-- Спасибо, я здесь впервые и ты первая, кого я повстречал.

-- Так мило, -- только и говорит она, налившись румянцем.

Дорога наша тянется широкой и ровной строкой. С одного его края, что ближе к тайге, на бугристых выступах врастают каменные сегменты коттеджей, а, напротив, за узкими заборчиками которых собаки днем и ночью сторожат обычные, чуть покосившиеся деревенские хаты, начинается степь. Это место, будто отделяет два мира -- оба смертельно-опасных для человека, -- или даже две аксиомы: бескрайность и бесконечность. Святого полностью оправдывает свое название.

Когда ночь почти уж овладело всем вокруг, мы, наконец, доходим до имений старейшего рода Меченых. Их дом -- двухэтажный особняк, будто крепость -- стоит поодаль ото всех, в своеобразном островке внутри леса. У ворот нас встречает охранник:

-- Дарья, кто это? -- вместо приветствия, кажет он на меня фонариком, но в его голосе нет призрения или отвращения ко мне.

-- Он помог мне донести пакеты, а еще ему негде переночевать... Отец дома?

От холода или нетерпения, она слегка пританцовывает, но сторож стоит на своем и не спешит пускать внутрь, даже дочку своего хозяина.

-- Еще нет, -- отвечает он и вдруг никнет: -- эх... Даша, ну, нельзя же так.

-- Не волнуйтесь, все будет хорошо, -- весело подмигивает она, а после тихо добавляет: -- я знаю...

Вечер мы проводим без ее отца, он сильно задерживается на работе, однако скучать нам не приходится: Дарья озорно водит меня по дому с эдакой экскурсией, ведь посмотреть, действительно, есть на что: неподдельные картины, дорогие сервизы, персидские ковры. А она все смеется и с улыбкой глядит на все это, но когда говорит о какой-либо фамильной ценности, тут же принимает серьезный вид, но в конце рассказа, все равно, неймется и обязательно вспоминает смешную историю из детства, связанную с этой вещью.

И чем дольше я провожу с ней времени, тем сильнее начинаю сомневаться в том, что она или ее отец -- преступники. Нет, быть такого просто не может. Да, они Меченые, но это не дает мне права обвинять их в чем-либо, пусть даже и в мыслях, пока я не выясню всей правды. Хм, пожалуй, стереотипы управляют людьми гораздо в большей степени, нежели тот же гипнотизер. Но как же факты? Лишь намеки.

Поздно ночью я вдруг пробуждаюсь оттого, что этажом ниже кто-то уж слишком громко спорит. Один голос женский -- это Дарья, -- второй же мужской -- видимо, ее отец. Разговор на повышенных тонах проходит без настроя на скандал, и, все же, тревожное чувство не дает мне покоя: я лишний, хотя проблема вовсе и не во мне, а в самой ситуации. Завтра придется объясняться.

***

Бодрым и отдохнувшим я встречаю новый день. Постель моя мягка и уютна от моего тепла и не хочется ее покидать еще очень долго. Не помню уж, когда последний раз имел удовольствие так заночевать: из-за постоянных командировок и многодневных засад мне приходилось спать, где и как придется. Даже не верится, что до сих пор не привык к такому образу жизни. И комната моя -- точно пентхаус: интерьер идеален, видно, что строился дом с душой и пониманием, и хорошими вложениями -- даже застекленный балкон имеется с чудесным видом на лес. А за окном солнце светит, и легкий ветерок томно волнует кроны елей и носит серебряную пыль меж их стволами.

-- Тук-тук, можно войти?.. -- робко спрашивает Дарья и чуть выглядывает из-за двери.

Ее рыжие волосы коротки и неопрятны, но при этом так милы и привлекательны.

-- Ты еще не оделся? -- говорит она, подглядывая за мной краем глаза.

А на ней лишь белая рубашка и более ничего. Зажевав край воротника, она входит в комнату.

-- Вот бы меня так каждое утро будили, -- иронично подмечаю ее слишком откровенное приветствие.

-- Вообще-то! -- хмурит она лицо. -- Ты первый, кому я позволила здесь переночевать, так-то.

-- Почему? -- не отстаю я, совсем уж вольготно ведя себя в постели.

-- Потому что. Нравишься, -- стесненно отвечает она и прикусывает нижнюю губу.

-- И ты мне, -- тихо произношу я.

На завтрак к нам присоединяется сторож.

-- Хозяин рано утром уехал на работу, -- поясняет он и разбирает яичницу вилкой и ножом, как истинный интеллигент. -- А вы где работает? -- обращается он ко мне.

Этот человек весьма приятен в общении, да и внешне не вызывает раздражений: чуть староват, зато гладок и опрятен.

-- Если честно, в полиции.

Чего уж лгать?

-- Правда?! -- радостно восклицает Дарья. -- Мой папа тоже.

-- Это хорошо... -- одобрительно качает головой сторож. -- Значит, вы здесь по работе. Что ж, могу сразу подкинуть интересное дело.

-- Слушаю, -- готов я выслушать любые просьбы.

-- В общем, на местной ферме по ночам повадился кто-то свиней резать. Местные списывают все на волков, но я чую, что дело это рук человека, уж поверьте моему егерскому прошлому, я знаю, о чем говорю.

-- А что участковый думает?

Дарья внимательно следит за нашей беседой уже с вилкой во рту.

-- Этот алкаш и в ус не дует! Ведь вас же прислали заменить его, да?

-- Не совсем, но, уверен, если он такой, каким вы его описали, то я точно его заменю. Хорошо, сегодня же начну расследование.

-- Вот это дело! -- довольно молвит сторож.

Верно. Все склоняется к тому, что скоро я удачно вольюсь в эту семью. Но работа тут уже не причем. Понимаю, что в конце придется делать выбор и, все равно, надеюсь... что не придется лгать, предавать, глупо и бессмысленно оправдываться. Может, стоит ей рассказать? Или она уже все знает и лишь ждет, когда я сам признаюсь в этом? Но Шаман ведь заговорил меня со стопроцентной гарантией!

Ближе к полудню я покидаю имения Меченых. По совету сторожа, решаю не идти по проселочной дороге в обход всей деревни, а сразу через лес -- напрямки к ферме. Однако узкая егерская тропа петляет и скачет так умело и сердито, что идея срезать, уже не кажется такой гениальной. Всюду снег и деревья, и птицы где-то заводят свою весеннюю песнь. Кажется, если остановлюсь, то уже не двинусь с места, а просто упаду в сугробы, да так и пролежу до лета.

Вскоре дорога редеет и выносит меня на чистый клочок земли -- пик самого высокого холма, с которого мне удается внимательно осмотреть окрестности: внизу теперь различается слабый контур реки, а поодаль от нее, почти в глуши тайги, виднеется еще один двухэтажный особняк. Дом чудится обветшалым и заброшенным, но свежая колея к нему тянется, и не похоже, чтобы вытоптал ее зверь. А моя тропа реется с начала к бетонным ребрам недостроенного ангара, а после круто сворачивает в сторону, непосредственно, фермы.

До искомой цели я добираюсь как раз после обеда. Рабочие снуют и носятся и совсем не замечают меня -- чужака. Один раз мне сигналят в спину и то лишь для того, чтобы трактор смог расчистить путь, по краям которой пунктиром выстроены, так называемые, дворы. Каждый двор -- длинный ангар, где и зимует весь скот. Да только об их безопасности здесь особо и не волнуются: любой может проникнуть в комплекс и порезать животину, чем я не пример?

Но, наконец, меня замечает местный управляющий и, по-соседски, издали приветствует:

-- Здрав будь, товарищ! Потерял что-то, или ищешь, может? -- востро косится он, прищурив левый глаз и сгорбив свое колобковое тело, точно, беглый зек. И по виду его можно об этом утверждать: грязные штаны, фуфайка и шапка не по размеру, а под ней кроется шершавое и изрезанное холодом лицо.

-- Полиция, -- коротко салютую я

-- Рад, что не забыли про нас, -- кривит он почерневшие зубы. -- Пожалуйте за мной!

Мы обходим несколько строений и забираемся в один из заброшенных ангаров. Провожатый тормозит возле самого отвратительного загона и говорит:

-- Вот, шестая по счету.

Внутри я замечаю застывший труп поросенка.

-- И так каждую ночь! Видите, на горле виднеются раны от клыков, похоже, волк постарался, -- его холеная пивная борода, будто литая, колом торчит из подбородка и опасно косится то мне в живот, то в сторону жертвы, -- но почему он тогда их не съел? Загадка.

И, правда, почерк характерен, но делать выводы без экспертного мнения не буду. Я делаю несколько снимков крупным планом и звоню в свой отдел:

-- Здравствуй, Андрей... сейчас я пришлю тебе фотографии, скажешь, что думаешь о них?.. Хорошо.

Отсылаю обещанное и спустя пару минут получаю ответ: "раны сделал Обращенный, совсем неопытный. Кажется, пытался обескровить животное". Намек ясен: Шаман работал чужими руками, при чем дело его не терпит ожидания, и он обратил первого попавшегося.

-- Что там? -- шепотом спрашивает управляющий.

-- Факты, -- утверждаю я. -- Ваших свиней режет человек. Кстати, где остальные... трупы? -- как непривычно произносить это слово в отношении животного.

-- Так, мужики утащили к могильной яме. Мало ли. А эта сегодня окочурилась. Не успели выбросить, -- добавляет он скороговоркой.

-- Труп найден здесь?

-- Нет. Идемте, я покажу.

Что бы дойти до нужного ангара, мы проникаем вглубь фермы еще сильнее, отчего начинает чудиться, будто я в том самом коридоре, что бывает, если поставить свечу меж двух зеркал. В свинарнике меня ждет разочарование: все улики затоптаны -- ведь никто не додумался оградить место преступления. Мне даже приходится попросить разогнать скотину, чтобы хоть как-то различить кровавые пятна и то в них толку мало. Но, разгребая палкой грязевое болото, мне вдруг попадается на глаза медный крестик на тоненькой цепочке. Мой трофей рабочими не признан, а значит, его мог оставить полуночный живодер.

Спросив у управляющего, как мне удобнее пробраться к имениям Меченых, я с удивлением узнаю, что с фермы до туда есть дорога, гораздо короче и прямее той, по которой мне пришлось идти. Получается, что сторож преднамеренно отправил меня плутать по местным горам и лесам. Только зачем? И кстати, кто такой этот сторож? Кроме того, что он был егерем, больше мне ничего неизвестно. Придется его допросить.

До дома я добираюсь, чуть ли не бегом, но на месте нахожу лишь Дарью.

-- Что случилось? -- спрашивает она.

Мы столкнулись в холе пред гостиной и сейчас изумленно глядим друг на друга: я впопыхах, она от неожиданности.

-- Сторож -- кто он? -- вопросом на вопрос, отвечаю я.

-- Друг семьи, -- неуверенно говорит она, будто не хочет сболтнуть лишнего. -- Десять лет назад, по глупости своей, я забрела в лес и заблудилась, и ушла так далеко от деревни, что наткнулась на волка-одиночку. И если бы не Петр Алексеевич, меня бы уже не было у живых... -- последние слова Дарья произносит с грустной ноткой в голосе, потупив взгляд на настенной фотографии, где она -- совсем маленькая -- стоит на фоне двухэтажной хижины, видимо, егерского дома. -- А потом мой отец нанял его, и с тех пор мы живем вместе.

-- Ясно. А где он сейчас?

-- Обычно в это время он уходит в лес. А что случилось-то?! -- она грозно глядит на меня исподлобья.

-- Пока не знаю. Кстати, я нашел крестик, он тебе знаком?

Дарья брезгливо изучает его и говорит:

-- Нет, но тебе лучше спросить у местного попа: похоже, это его работа. Он для всей деревни их когда-то наделал.

-- У тебя тоже есть?

-- Нет. У нас другая вера.

Меченые верят во многое, хотя все стремится к одному: к таинственному культу -- великому Нептуну. Он был первым, который и дал начало всему роду. Однако на сегодняшний день можно смело констатировать, что большинство Меченых не верит в его истинное существование, они предпочитают ссылаться на свою избранность, мол, их пометил сам Бог. Хватает фанатизма. Но остались и те, кто верит в Нептуна, и продолжают следовать его идеалам чистой крови -- их и называют староверами.

С Дарьей я прощаюсь холодно. Ее настроение крайне изменчиво: то веселая, то грустная -- меня это пугает. Неужели, она не может контролировать свою силу? Но она Меченая в последнем поколении -- ей не суждено сойти с ума. Если только...

Церквушку я замечаю еще издали: старую и безмолвную. Стены ее сотканы из погнивших бревен неизвестного дерева, а купол вовсе из соломы собран, будто гнездо вороны. И стоит она на холмистой местности, на вершине, и с самых низов к ней тянется узкая тропа, петляя меж тесных хат и рядов ельника.

На ее пороге меня встречает поп, вышедший покурить.

-- День добрый, -- сообщает он и делает затяжку -- на черную бороду сыплется пепел. -- Чем могу помочь?

-- Я хотел бы узнать: это ваша работа?

Поп пускает сильную струю дыма себе под нос и судорожно кашляет. Я передаю ему крестик. Он осматривает его, примкнув глазом почти вплотную, и говорит:

-- Да, это я делал.

-- Кому?

-- А вам зачем? -- но по его равнодушному выражению лица видно, что спрашивает он только ради приличия, чтобы не быть абы кем.

-- Полиция. А это улика.

-- Там, -- поп сигаретой указывает на покосившийся домик у самого подножия реки, -- там живет хозяин этого крестика.

-- Спасибо... Хм, нравитесь вы мне -- церковные служители -- за помощь вашу безмерную: в прошлый раз мне отец Александр из Пропащих помог, теперь вы.

-- Мы братья, -- признается он, -- это у нас в крови.

Без стука я врываюсь в указанный дом. Внутри чувствую затхлый запах помойки и гарь от печи -- видимо, труба засорена. Скрипя полом, я ступаю вперед; справа замечаю кухню: стол осыпан крошками и бумагой и грязной посудой забита вся раковина, -- никого. Прохожу в конец коридора -- коврик на истертых дощечках пола нагло хватается за мои ботинки своей дырявостью, -- по сторонам две комнаты: одна заперта, другая нараспашку -- мало интересного: съеденный молью диван, старый телевизор и пустой шкаф без дверок, а по центру стоит стол и на нем несколько пластиковых пивных бутылок.

С одного удара я крошу внутренний замок и вместе с этим снимаю дверь с петель. Хозяин хаты с ужасом выныривает испод кровати и пытается заскочить на подоконник. Но, поскользнувшись на своих же объедках, с криком капитулирует на пол. И все равно этот обезумевший человек не сдается и пытается бежать, даже не смотря на то, что он нагишом. Я подхожу к нему ближе и загоняю его в угол, тогда он утыкается лицом в пол и жалобно скулит:

-- Не надо!.. Не хочу! Пожалуйста...

Это его обращали каждую ночь в волка и приказывали убивать свиней. Ради их крови. Для ритуала. От него я вряд ли что-либо теперь узнаю: парень без рассудка. Он так молод, лет восемнадцать, без семьи, без друзей. Одиночка. Таких легко сломать.

Шаманы, Меченые -- возомнили о себе слишком много, считают, что им дозволено больше, чем обычным людям, хотя мы все сошли с одного конвейера. Кто их этому научил?!

Солнце клонится к закату. Я возвращаюсь в имения Меченых. Дарья одиноко лежит на ковре напротив камина, словно эмбрион или брошенный всем миром человек.

-- Как успехи? -- хрипит она, не повернув ко мне лица.

Я сажусь на кресло, что чуть в стороне от нее и говорю:

-- Я раскрыл это дело, но осталось выяснить еще кое-что... Как тебя спасли?

-- Так важно? -- безучастно отвечает она.

-- Очень.

-- Петр Алексеевич прогнал волка.

-- Как именно?!

-- Я, не... я...

-- Ну!

-- Прогнал и все!

Она плачет. Горько. От бессилия. Это все происки Колдуна -- он убивает ее: медленно, мучительно. Но она не может противостоять ему: не знает, кто делает ей больно. Каждый день, на протяжении десяти лет. Жить ей осталось немного.

С улицы слышится скрип калитки и спустя несколько времени на пороге гостиной объявляется хозяин дома.

-- Николай Иванович?.. -- изумленно произношу я.

Тот самый капитан полиции. Я встречался с ним пару дней назад, хотел потолковать с его свидетелем по делу о храме, в котором проводил спецоперацию Николай Иванович. Но его начальство продалось и главного обвиняемого отпустили, а я опоздал буквально на пару минут.

-- Что вы здесь делаете?! -- грозно спрашивает капитан.

Он Меченый. Как ему удавалось скрыть свой Дар?! В отделе по борьбе с ШиМ его фамилия никогда не фигурировала. Но...

-- Нужно поговорить.

Мы проходим в его кабинет, оставив Дарью в гостиной.

-- Вы догадались, -- с вздохом утверждает Николай Иванович, сев за стол. -- Почему вы здесь?

-- Мне нужно знать, кто стоит за терактом в храме. И, кстати, в деревне Колдун, и я подозреваю, что это ваш сторож.

Мой собеседник бледнеет на глазах. Он вынимает сигарету из внутреннего кармана, но, не сумев зажечь спичку, со злостью крошит табак на пол.

-- Я почти уверен, -- наконец говорит он, -- что теракт в храме был исполнен моим братом.

-- Зачем?

-- Алексей больной на всю голову. Чертов сектант! -- в сердцах он бьет кулаком по столу. -- Ему нужно было отвлечь внимание: мое, ваше, всей страны. Он задумал нечто большое... не могу понять, но он забрал Марка.

-- Постойте! -- торможу его, чувствуя, как накаляется ситуация. -- А в чем его предназначение?

-- Я пытался его защитить... -- оправдывается он вместо ответа. -- У моего брата есть дочь и ей нужен жених чистой крови, и Марк, похоже, идеально подходит для этой роли. Да! -- вдруг осеняет его гениальная идея. -- Это точно мой брат. Он и Колдуна прислал, чтобы следить за мной, ведь я никогда не разделял его веры и мог ему поме...

-- Вы не правы, -- спокойно обрываю его на полуслове. В голове моей вертится какая-то правильная мысль -- прихлопнуть бы ее, да только боюсь, что все равно от нее не избавиться. -- Да, вы можете ему помешать, но только Дарье подвластно остановить это безумие, поэтому ваш дальновидный брат отправил Колдуна, дабы он ослабил ее. И пока вы будете заниматься своей дочерью, он завершит начатое.

Нет, она не умрет, не сейчас, иначе мстить за нее отправится Николай Иванович, и сделает он все, чтобы изжить своего брата. Воистину, обезумевшего отца не остановит ни смерть, ни война.

-- Один из Меченых сказал, что были посланы письма, почему ни вы, ни Марк не прочли их? -- вот, что не дает мне покоя.

-- Он зашифровал их кодом Нептуна. Он нашел обелиск.

-- Что?! -- я просто в бешенстве: значит, легенда -- правда. -- Почему вы не сообщили нам?

-- Я не мог рассекретить себя. И с начала я должен был выяснить местонахождения обелиска.

-- Егерский особняк в лесу, -- предполагаю я.

-- Да, -- соглашается Николай Иванович и обхватывает руками голову, вцепившись пальцами в волосы.

-- Вот, -- я протягиваю листочек, прежде начертав на нем адрес. -- Скажите, что от меня. Он вылечит Дарью. Отправляйтесь сейчас же, а я наведаюсь к вашему брату.

***

Над деревней небо еще светлеет, но на дне, у самого порога тайги -- уже кромешная тьма. В моих глазах мелькают сотни образов: они скачут, прячутся, а порой нагло лезут в лицо. Руками я отгоняю их, но голова кружится и меня воротит в сугробы. В мозг бьет адреналин и вновь поднимает мое неуклюжее тело, несмотря на клейкость и вязкость снегов, и нестерпимый холод.

"Еще чуть-чуть... чуть-чуть", -- запыхается внутренний голос.

И, наконец, по ту сторону леса, начинает различаться темный силуэт особняка. Отдышавшись, я ступаю к нему. Обхожу со всех сторон -- окна заколочены, -- по егерским следам отыскиваю дверь и вхожу внутрь. И тут же попадаю в гостиную, что совсем недавно была обжита: в камине еще трещат дрова, и свечки на полах догорают свой фитиль. Я прохожу вглубь дома, со стен на меня глядят окоченевшие головы волков и оленей, и под ногами шкуры медведей недовольно стонут. Иду, почти без шума, и тут этот скрип -- совсем рядом со мной, краем глаза замечаю открывшуюся дверцу шкафа, и взгляд оттуда -- из тени, из мрака: злой и расчетливый.

Трудно поверить, но я все еще жив: очередного оборотня в хижине нет, но вот их предводитель Шаман -- недавний знакомый сторож -- здесь. Он знал, что я иду за ним, с самого начала и теперь ждал, когда я отвлекусь и допущу ошибку. Какая досада: одно неловкое движение и его охотничье лежбище рассекречено. Он кидается всем телом на меня.

Шаг влево, руки на его плечах -- удар коленом в живот, -- и жесткий бросок на пол с переворотом через ось. Противник полностью в моей власти. Вести допрос по ходу дела -- не в моих правилах, но, черт возьми, в последнее время это начинает входить в привычку.

-- Так вот, кто плодит волков в округе! -- схватив сторожа за воротник, победно иронизирую я. -- Где твой хозяин?

-- Отвали, -- огрызается он ответ, -- я сам по себе.

Я шарю по его карманам и нахожу карту, точнее набросок, нарисованный от руки карандашом на тетрадном листе. Дрожащие линии идут с разных сторон строго по клеткам и в итоге встречаются в одной жирной точке. И никаких пояснений, географических меток. Ясно, что путей всего два, и они были многократно откорректированы.

-- Как сюда попасть? -- трясу над его лицом этой бумажкой.

-- Был бы ты одним из нас -- сказал бы, а так... тьфу, -- он имитирует харканье. И на том, спасибо, что не в меня.

-- А я ведь найду, -- честно заверяю я.

Обвязав сторожа его же рубахой, первым делом я лезу в шкаф -- маленький со стороны и невероятно огромный изнутри: столько сюда одежд вмещается, хоть ателье открывай. Недаром Шаман там прятаться решил. С десяток шуб сразу летит на пол, а легкий трикотаж разносится по вешалкам. Света сюда проникает совсем немного, а тащить свечку внутрь я не решаюсь, поэтому мои руки -- нынче главный ориентир. Только нащупать, кроме гладких и запыленных стенок, мне ничего не удается. Но судьба -- штука капризная: помучает-помучает, да в итоге, все равно, помилует.

Нужный лаз я нахожу в полу шкафа. Открыв его, из непроглядной тьмы на меня тут же нападает легкий холодок, что жаждется жарким летним днем, и так приятно освежает руки и лицо, отчего дрожь по телу вдруг пробегает. Недолго думая, я беру сторожа под уздцы и в качестве проводника первым бросаю в яму. Сам же запасаюсь свечами и вслед за ним спускаюсь в смертельно-опасный лабиринт, в котором все и свершится.

Я раскрою преступление века!

Карта, найденная у Петра Алексеевича, охотно ведает мне о расположении всех тайных путей. Теперь мне ясно, почему она начертана на тетрадном листе: каждая клетка -- сектор, огромный, с множеством ходов. Без эдакой подсказки лабиринт пройти нельзя. И даже с ней можно заплутать во тьме. Свечки быстро тают в моих руках, и свет от них тонет в странном тумане, что всюду кажется мне, словно пленка на глаза надета и при этом слой постоянно нарастает. Но сторож ведет себя должным образом: спокойно и даже покорно. Не нравится мне это.

Я собираюсь в очередной раз обновить пламень, но в ногу вдруг врезается камень, и я теряю единственный источник света. Он еще немного вспыхивает и цыкает напоследок, захлебнувшись в рвотной слизи пещеры. Шаман! Его работа: заговорил меня. В темноте я нахожу его безмолвное тело и пару раз бью в живот и в лицо. Перестарался. Или не туда попал, но мой проводник, без чувств, глухо падает наземь. И поделом ему!

В нерешительности сдвинуться с места, я провожу некоторое время. Может, просто жду, когда очнется сторож -- ведь он единственный, кто знает эти пещеры, -- а может, мне просто страшно. Сердце тихо бьется у меня в груди: тук, тук-тук, тук, тук-тук... Замирает. Впереди нежданно сверкает клочок света. Я осторожно следую за ним, он спешит подальше от меня. Иллюзия? Мой мозг играет со мной? Точнее, утешает. Дохожу до поворота и краем глаза выглядываю из-за него.

Старик. Он мягко ступает по гладким камням, держа в руках полуистлевшую свечу. Он мне не кажется немощным, нет, напротив -- его внешний вид вызывает чувство уважения и почитания -- так он похож на мудреца, что часто мелькает в книгах: одежда простая, как и манер, но взгляд прямой и рассудительный.

-- Ты Избранный, безусловно, -- говорит старик кому-то.

Его собеседник что-то отвечает, но слов его не разобрать -- стены лабиринта мгновенно гасят в себе любые звуки. Диалог гостей подземелье продолжается: они о чем-то спорят, продвигаясь в глубь -- хотя куда еще глубже? -- пещеры. Я делаю несколько шагов к ним и, наконец, слышу:

-- Иди за мной!

Ко мне! Я быстро ухожу назад, стараясь не поскользнуться и случайно наступить на бывшего провожатого. Вот выходит старик и уходит прочь от меня дальше, а за ним ступает Марк. На его плечах болтается ряса, на голове волосы грубо скошены в сторону, -- неужели, он среди них? Так легко сдался. Что ж, в таком случае мне придется задержать их всех. Теперь, когда сильнейшие Меченые в одном месте, я смогу разрешить тысячелетнюю войну и дам начало новой эре: господства Человека.

Обождав немного, пока их свет совсем не скрылся во тьме, я решаю двигаться за ними. Спустя мгновения они завершают свое следование: старик пропускает Марка внутрь огромного зала, а сам остается в ее входной кишке. Мне же приходится возвратиться обратно и выискивать параллельный тоннель к центру лабиринта, но уже с другого края. Подсветив телефоном карту, я вдруг замечаю, что линии на ней... перестроились. И теперь показывают другой путь -- тот, что мне и нужен. Впервые вижу подобное, но в деле столетней давности, мой коллега писал точно о таком же случае. Он говорил, что как-то они поймали отшельника-Шамана, жившего глубоко в лесах тайги. У него была изъята карта. Он нарисовал ее на бересте и сумел заговорить так, что линии дорог изменялись вместе с тропами леса. Только Колдуну, высшему выродку среди людей, под силу такое сотворить.

Путеводитель в точности исполняет мое желание: попасть в цент лабиринта и при этом остаться незамеченным. Тень преданно укрывает меня в себе и позволяет мне узреть обелиск Нептуна, что поистине является идолом, древним артефактом: каменный монумент, пирамида, павшая конусом в землю. На тыльной ее стороне высечен знак, смутно знакомый по древней истории Меченых: буква "I", с отсеченной нижней правой ступней, и слева к ней примыкает, лишь центральной шпалой, маленькая буква "E", поместившись меж членами. Вокруг обелиска звездой стоят пять жертвенников; на них почуют мои похищенные девушки. Их бледные фигуры, укрытые одними простынями, освещены лунным светом, что исходит неясно откуда.

-- Татьяна?! -- нежданно говорит Марк и этим пробуждает меня.

Все в этом мире связано, все едино, и человек лишь испытывает эту связь на прочность. Зачем -- не ясно. И череда событий каждый раз приходит к своему логическому окончанию. Когда любая мелочь является звеном огромного механизма, но стоит ее извлечь, как в миги машина остановится, заржавеет и канет в небытие. Так истребляется ненужность, а, может, несвоевременность из-за боязни или по глупости. Иначе придет анархия, развал общества и человек будет писаться с маленькой буквы. Именно поэтому я выступаю из тени с оружием наготове.

-- Отдел по борьбе с ШиМ. Вы арестованы! -- мои слова громко разносятся по залу.

Девушки одновременно вздыхают и с протяжным стоном утихают; старик с начала идет мне на встречу, но потом тормозит и, округлив глаза, изумленно поглядывает на мой пистолет. Марка же совершенно не волнует окружающие его распри: он совсем не движется и смотрит куда-то в пустоту. Его пассии я не наблюдаю. Кого же он тогда обозвал ее именем? Похоже, он уже сходит с ума. Я предполагал такой финал его жизни, но не так скоро.

Да только рано я выводы строю: то, что чудилось мне ничем, в одном движение обретает форму и тело Татьяны.

-- Что за бред? -- только и произношу я.

-- Хоть в чем-то ты, наконец, прав, -- властно говорит она, медленно поворачиваясь ко мне.

И я узнаю ее...

***

Одним летом все это случалось.

Когда были детьми, мы жили в деревне. Беззаботные дни: солнце светит жарко, теснясь почти в зените, и ветер предосенний горячо освежает июльскую удаль. Поля горят подсолнечником и рожью, и дети носятся по пыльным дорогам туда. Так оно мне запомнилось. А еще я помню девочку, что задирали все мальчишки и девчонки. Было забавно, все смеялись, не зная почему, и придумывали ей прозвища за ее странные повадки.

-- Меченая, Меченая! -- кричали ей в след.

И все из-за ее неловкого пересказа родительских слов, подслушанных случайно. Она мало, что поняла, но после утверждала, что она помечена Богом. Она страстно верила, что Всевышний избрал ее и наделил даром, о котором она еще не подозревает. И она пыталась всем это доказать, но ей никто не верил и более того называли ее зазнайкой и вруньей. Пока однажды ей не удалось сотворить то, что в мыслях лишь может значиться. Многих это удивило и даже испугало, но верить никто не хотел.

"Ты этого не можешь. Совпадение!" -- говорили все, не переставая ее дразнить.

Детская жесткость заставила ее отступиться и признаться в своей излишней фантазии. Только это ее не спасло, - с тех пор за ней было прозвище Меченой, и все отвернулись от нее. Но был у нее брат -- такой же чудак, -- ни с кем не общался, постоянно гулял по лесам и был для всех чужим. Он решил отомстить за свою сестру. Он сделал так, что все обидчики разом забыли свои жизни.

Я был среди тех, кто забыл свое детство. Шок -- мягко сказано, нечеловеческий ужас -- вот, что меня постигло, когда я очнулся спустя годы забытья. Мой главный страх вдруг воплотился в реальность: я не помню прошлого, я не знаю своего настоящего. Но мне повезло: меня нашли. Я попал в первый состав отдела по борьбе с ШиМ. Он отличался от последующих составов тем, что все мы пострадали от действий Шамана или Меченого, -- в нас горел огонь мщения.

Нас обучили, дали работу и, главное, Цель. Я желал найти своих обидчиков, и перечеркнуть уже их жизни. Но узнав правду, спустя столько лет...

***

Мы -- дети -- разозлили сильнейших Меченых и подтолкнули их начать войну, но Человек уже был готов к этому: первое же наступление было сломлено на корню. Все революционеры либо уничтожены, либо попрятаны в тюрьмы. И все-таки, я виноват в том, что мы нарушили тот вечный мир из-за детского "хочу".

Татьяна... так вот, как тебя звали. Мы не ошиблись: ты и вправду оказалась Меченой. Но почему твой брат Шаман? Ведь только он мог заговорить всех нас.

-- Я усыновил его после смерти родителей, -- отвечает старик. Мои мысли больше не тайна ни для кого в этом зале. -- А ведь это вы убили их! -- сквозь зубы шипит он.

-- Что вы задумали? -- не дрогнув в голосе, спрашиваю я. -- Хотите отомстить?

Мой пистолет направлен точно ему в голову: там их вся сила. Старик оборонительно выступает одной ногой вперед и замирает. С его лица не спадает выражение задумчивости и легкого презрения. Всем своим видом он отождествляет себя от меня -- обычного человека, без какого-либо Дара. Его дочь, Татьяна, молча наблюдает за нами, но в частности смотрит только в мои глаза -- пытается загипнотизировать. Ей удалось извлечь из моей памяти сокрытые воспоминания, но взять меня под контроль -- заговор Шамана не позволяет. А Марк стоит все так же неподвижно и мертво, словно статуя, глядит пред собой, завязнув в своих мыслях.

-- Нет. Я хочу изменить этот мир, -- спокойно говорит он. Спустя молчание констатирует: -- Предполагают неуверенные в себе люди, а располагают такие, как я. Я сумею...

-- Какая высокомерная наглость! Не много ли на себя берете? Возомнили себя Иисусом! А вы подумали, чем это чревато для других?! Что вы принесете людям: хаос, смерть? Не забывайте, кто вы есть на самом деле.

Второй рукой я покрепче обхватываю пистолет и более настойчиво целюсь в старика. Всем телом ощущаю, как что-то внутри оружия начинает скрипеть, а курок медленно прогибаться. Во мне борются две крайности: убить сейчас или выяснить планы Меченых, а потом произвести расстрел. И все-таки следовать лишь чувству мщению я не могу. Все это пустое, давно забытое. Но один мой выстрел может изменить ход истории. Только, кому от этого станет лучше?

-- Я избран, чтобы исправить недочеты человечества: у власти сидят ничтожные лжецы и лицемеры. Они гробят все насущное обычному человеку, истребляя его, как вездесущего таракана.

-- Вы стольких убили ради спокойного мира. И чем же вы отличаетесь от нашей власти? И эти девушки тоже умирают во благо?.. -- даже сейчас ирония так и льется из меня. Я на нервах, одно непростительное движение моих оппонентов и...

-- Бескровной революции не бывает. Я освобожу Силу Нептуна, и тогда наступит новая эра.

-- Я не позволю вам, -- говорю я, точно намереваясь выстрелить. Холодная дрожь неприятно прокатывается по спине.

-- Ошибаетесь, -- равнодушно парирует старик и делает несколько шагов спиной назад, не переставая глядеть мне в глаза.

Переворот -- вот цель чокнутого Меченого. Но есть в его словах доля истины. И вправду: нами управляют трупы, что цепляются за жизнь всеми доступными способами. Эти алчные монстры создают "Камеры Смерти" везде, где только живет человек. Ослабший духом, да и просто не смельчак, пропадет там. Для чего они созданы?

"Камера Смерти" -- названный в народе отдел по учету и распределению населения по классам. Каждый гражданин обязан посетить это место по достижении совершеннолетия.

А если старик прав?

Нет, мне это не внушили. Правду невозможно внушить. Но я верен клятве, я не боюсь перемен, но я знаю, что в голове у каждого Меченого.

-- Стой! -- вдруг испугавшись чего-то, говорит старик.

Я вновь просыпаюсь от транса. Какая же сильная здесь аура. Нептун, действительно, нечто больше, чем кусок реликтового камня. Я мельком оглядываюсь: Татьяна, тоже чуть оробев, жмется к тени, а Марк все еще в анабиотическом сне. В научных журналах описывают этот случай именно так; он случается, когда Меченый переживает сильнейший эмоциональный шок. Сейчас мозг Марка, попросту, перезагружается. Скоро он очнется и не будет помнить целый час своей жизни.

-- Поздно, -- коротко отвечаю я, и... сил не хватает, чтобы нажать на курок. Невероятная усталость нападет на меня: кости ломит, мышцы вытягиваются в струны и тут же вянут. Напасть со мной приключается. Надо было сразу его убить...

Мой недавний знакомый, сторож-Шаман, преспокойно очухался и вслепую нашел путь к центру лабиринта, а, в довесок, еще подкрался ко мне со спины. Старик, видимо, ему крикнул "стой", ведь я мог выстрелить, услышав его, или просто от неожиданности, а глаз у меня востер и цель давно уже на мушке.

-- Глупо, -- с трудом проговариваю я, и усмехаюсь.

Они могут сделать со мной все, что угодно, но свою миссию я выполнил: перед тем, как отправится в хижину, я известил отдел по борьбе с ШиМ о своих планах. С того самого момента группа захвата мчалась за мной на всех парах. Так же я обмундировался портативной камерой и микрофоном -- встроил в воротник. Вся информация, в режиме реального времени, до сих пор поступает на сервер главного компьютера -- ей не пропасть. Жаль, что для меня все кончено.

Неуловимый маньяк, перекачивавший в легенды. Старик. Кто бы мог подумать, что это он. После встречи с ним, люди сходили с ума и, в конце концов, убивали себя. И, похоже, скоро я присоединюсь к тем несчастным...

Запомните меня таким: тридцать лет отроду, высокий, средней чуть худощавой комплекции, всегда выбрит, прическа делового характера, образован и неординарен, лицо ни гения, ни актера, мысли простолюдина и Бога.

Оставить комментарий © Copyright Зарубин Михаил (zarubin.mixail@mail.ru) Размещен: 23/03/2015, изменен: 23/03/2015. 42k. Статистика. Глава: Приключения, Мистика На ночь глядя Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Правда - крайне ненадежная штука: поверить в нее, все равно, что добровольно шагнуть в пропасть. Но если иного варианта нет? Бездействие - враг любого. Бояться, значит, доверять инстинктам. И, все-таки, если выбор - уйти или довериться. Каждый ли рискнет? Михаил Нестеренко готов отправиться, хоть на край света, чтобы узнать правду. Но как тяжело ему будет ее принять...

Зарубин Михаил : другие произведения.

Заговор