Затируха Алик : другие произведения.

Искатели приключений

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
   Четыре приключенческих романа с одними и теми же главными героями. Но каждый из романов - вполне самостоятельное произведение.
   Литература здоровая, что, по-моему, самое важное как для людей, так и для художественных произведений.
   Главные герои - хорошие парни.
   В своё время "Золотая полянка" и "Зеркало ума" (как дилогия; другие произведения ещё не были написаны) были отобраны в "Олме" для программы "Стань нашим автором". "Олма" зачахла, и упомянутая программа приказала долго жить.
   И с к а т е л и п р и к л ю ч е н и й
  
   Алик Затируха
  
   Дорогие читатели!
   Художественное произведение, как и человек, может быть здоровеньким и больным. Более того, заразными больными могут быть и полновесный телесериал, и роман разной степени упитанности, и самая тощенькая песенка. Да не упрекнете вы меня в том, что я без надлежащего старания поработал над здоровьем своего весьма скромного во всех других отношениях произведения.
   Сердечно благодарный за ваше к нему внимание - автор.
  
   ЗОЛОТАЯ ПОЛЯНКА
  
   Г л а в а I
   В СССР ТАК НЕ ШУТЯТ
  
   М о с к в а.
  
   С выстраданной готовностью повторю уже выстраданное нашими предками: не сложить буковки в музыку, призывней для русской души. И в стародавние времена это не удавалось, и теперь, в 1976 году, не получается, и в грядущие эпохи ничего не выйдет из такой затеи. Так и останется это Слово первой музыкой для российского уха.
  
   Время от времени профессиональные патриоты других населенных пунктов пытаются навязать обществу дискуссию на эту тему. Ну, да им, патриотам, такие потуги извинительны. Люди они, по определению, не совсем здоровые. И кроме всех прочих своих профессиональных недугов, они еще и тугоухостью маются. Порой и в какой-нибудь отставшей на пару веков от своего времени деревеньке отчаянный местный патриот вдруг возопит: "Подумаешь - Москва, Москва! А чем Мелкие Навозы хужей Москвы? Вон, хотя бы, сеновалы наши - в Москве таких днем с огнем не сыскать!.." Ему, тугоухому, не расслышать жарких шепотков на тех хваленых сеновалах:
  
   - А не обманешь, Петенька?
   - Не боссь, Любушка, не обману. Как чуть обустроюсь в Москве, так сразу и тебя постараюсь вытащить из Мелких Навозов.
   - А руки все равно убери! Вот когда вытащишь, тогда и будешь лапать.
   - По лимиту пропишут. В общежитии. Временно. В Москве так полагается... Уж и пощекотать тебя нигде нельзя...
  
   И вот прописанный в Москве по лимиту Петька вкалывает разнорабочим в одном из трестов орденоносного Главмосстроя, а Люба ждет от него письмеца заветного. В нем будет ласково прописано: ее возьмут на стройку подсобницей каменщика; носилки для кирпичей раза в два меньше тех, что на колхозной ферме - для навоза; зимой всем выдают валенки и ватные штаны; и Петруха - ну, удалец! - уже договорился с комендантом своего общежития: ее будут пускать туда каждое второе и четвертое воскресенье месяца с 19. 00 до 19. 15. А если и такой прорвы времени им будет не хватать, то в Москве девиц везде можно лапать. Даже на эскалаторе метро.
  
   Что, опять поговаривают, будто лимит вот-вот "закроют"? Люба может навсегда остаться в Мелких Навозах и так никогда и не прокатиться в крепких объятиях Петьки на эскалаторе московского метро? Не плачь, Люба, - враки это! А кто тогда возьмется за те носилки, которые уже сколотили для тебя в Главмосстрое? Вон тот атлетически сложенный юноша-москвич, поспешающий к стройплощадке? Как же, возьмется москвич за носилки. Этот юноша дойдет только до забора стройки. На нем, высунув от усердия язык, он напишет то, что пишут на заборах все московские юноши-физкультурники семидесятых годов XX века: "ЦСКА - кони. "Спартак" - чемпион!" Напишет и легкой спортивной походкой припустит к ближайшему гастроному. Учитывая хорошую физическую подготовку юноши, его обещали взять туда мясником, обеспечив, таким образом, ему одно из самых завидных положений в социалистическом обществе.
  
   Так что, если зовет и манит великий город, если невмоготу вам без него так, что и самые черные, жилонадрывные да грыженаживные работы нисколько не пугают, - в дорогу! Лимиту на временную прописку в столице таких добровольцев суждена... Впрочем, этот порядок могут назвать как-то и по-другому. Но как бы его не назвали, а суждена такому порядку столь же долгая жизнь, сколь и самим черным работам. А черным работам суждена вечность. Да и после вечности надо будет, наверное, убрать кое-какой оставшийся после неё мусорок.
  
   И моего приезда не заметила Москва. Да и не рассчитывал я, что уже на перроне Казанского вокзала будут выстроены ровной шеренгой все его носильщики в специально отутюженных по такому случаю фартуках, и как только я выйду из вагона, они одновременно сорвут со своих буйных головушек форменные картузы и выкрикнут хором сиплыми голосами: "С приездом Вас! Заждалися! Без Вас Москва - как без рук..." Понимал, что ни "Московская правда", ни "Вечерняя Москва" не наберут крупным шрифтом на своих первых полосах: "Вот и ещё один посланец Тмутаракани прибыл месить сапогами грязь в котловане обещающей стать крупнейшей в Европе Курьяновской овощной базы. Ура ему!.."
  
   Москва равнодушно оценила мой добровольческий порыв. И всё-таки...
  И всё-таки с этого момента уже неполна была она без меня. Ну а я без неё...
  
   Жизнь может вытащить нас из любых котлованов. И чего там лукавить - на то и рассчитывает всякий стремящийся в столицу провинциал. И ведь сбываются иногда надежды. Некоторым удается быстро и навсегда выбросить измазанные грязью сапоги в мусорный контейнер. А кое-кому и заблистать удается - на сцене, в эфире, на экране... Но куда бы ни занесли потом счастливца успехи, корысть и капризы, как ни прижимайся он поближе к Гринвичу и другим ухоженным меридианам, а без Москвы... А без Москвы он - инвалид сердечный.
  
   Не стало принявшее меня под свои скромные знамена СУ-203 треста Мосстрой-27 просить для выполнения этой работы каких-то матёрых монтажников-высотников. Доверило нашей бригаде. Бригаде Фёдора Павловича Архипова. И ничего - справляемся. Огромные железобетонные фермы перекрытия крыши будущего Дворца культуры Черемушкинского района уже поставлены на свои места. Сейчас они связываются поперечинами - длинными металлическими швеллерами.
  
   Теперь работаем на верхотуре споро, лихо, даже бесшабашно. Порой - без всякой страховки. Рискованная беготня по верхнему поясу фермы - тропинке шириной в ступню на высоте тридцати метров - уже не пугает. Как оказалось, днем сознание очень быстро можно сделать беспечным. Страх берёт свое по ночам. Это его время.
  
   Спускаемся с моим напарником в курилку. Витя Кудрявцев делится своими ощущениями от высоты.
  
   - Работаешь - никакого мандража не чувствуешь. А ночью, только закроешь глаза, - летишь вниз. В первые ночи раз по сто пролетал, пока засыпал.
  
   Я тоже не кокетничал:
  
   - Летишь, а внизу арматурина колом торчит...
  
   Я не курил, но на общие перекуры бригады ходить полагается всем.
  В этот раз тема разговора в курилке была задана бригадиром. Как всегда, хмурым и озабоченным:
  
   - В обеденный перерыв сюда приедет руководство из треста. Ценные подарки будут нам вручать.
  
   Фёдор Павлович сказал это таким тоном, будто руководство треста приедет сюда не подарки вручать, а зуботычины раздавать.
  
   Пытаюсь придать разговору более подходящую для курилки легковесность. Предполагаю - что будут собой представлять ценные подарки, приобретенные на скудные средства фонда материального поощрения треста Мосстрой-27:
  
   - Хлопушки для мух...
  
   Другие подхватили:
  
   - Расчёски... Носовые платки... Крем для обуви... Шнурки...
  
   Кое-кто заранее протестовал против такого хилого поощрения:
  
   - За такую опасную работу надо магнитофоны "Яуза" каждому давать!
   - И ордена величиной со сковородку!
  
   Я обязал власти к еще более решительным действиям в этом направлении:
  
   - И награждать не здесь, на стройплощадке, - а в Георгиевском зале Кремля. Как награждали Ваню Быкова...
  
   Интрига.
  
   - Ну-ка, расскажи-расскажи, Алик, нам про Ваню Быкова. Кто такой, чем прославился?
  
   - Когда я был мелким политическим провокатором в общаге на улице академика Варги...
  
   - Эх ты! - восторженно перебили меня. - Кто это тебе там политику "шил"?
  
   - Комендантша тамошняя. Раньше я на улице академика Варги обитал. Ну, так вот. Жил-был в том же общежитии Ваня Быков. Работать Ваня - зверь. Он и плотник, и каменщик, и сварщик, и монтажник, и стропаль... И на любом месте - за троих. Не раз по пьяной лавочке предлагал спор, что обязательно станет Героем соцтруда. Кроме такого откровенного восжелания Золотой Звезды, была у него еще одна отличительная особенность. Тёмен был Ваня, как никто. Сколько он темноты и невежества привез с собой в Москву из Мордовии, столько у него и осталось. Ничего из этого добра не растерял в столице. Никуда не ходил, ничего не смотрел, не слушал, не читал. А то, что читал, - почти по слогам. После работы только отлеживался, набирался сил для ещё более ударного труда...
  
   - Ну и правильно делал, что отлёживался... - буркнул всегда усталый Федор Павлович.
  
   - Позволю себе дерзко возразить вам, товарищ бригадир, - неправильно! Надо было как-то обратить внимание Вани Быкова на то, что эти геройские страдания и вопиющая дремучесть никак не красят советского лимитчика. Вот с такой педагогической целью мы в той общаге и состряпали ему приглашение в Георгиевский зал. Накупили грамот, дипломов, свадебных открыток. Отрезали одно, приклеили к другому, украсили третьим... Не приглашение получилось - картинка! И все, что надо, на этой картинке: Кремль, герб, флаг, шрифт... Вверху - исходящий номер церемониально-протокольного отдела Верховного Совета, а внизу - кучерявая подпись его заведующего, товарища Эрзац-Лимонадова. А какой конверт смастерили! Какими дивными сургучными печатями его запечатали! На конверте написали: "Ивану Быкову. Фельдъегерской связью. Строго конфиденциально!" "Фельдъегерем" попросили стать Володю Кузьпелева, которого Ваня никогда раньше не видел. Ни один швейцар ресторана не сможет напустить на себя столько спеси и важности, сколько Володя Кузьпелев. Он тоже творчески подошел к порученному делу. Учел предстоящую взволнованность и вызванную ею частичную слепоту клиента. На обратной стороне повязки дружинника написал: "Старший фельдъегерь. Проход - везде!" Попросил у соседа-погранца его дембельскую фуражку. Отыскал где-то и перекинул через плечо детскую портупею с кобурой и пистолетом. Вахтерша нашего подъезда только молча встала, когда Володя мимо нее проходил.
  
   - Круто! - одобрили мои слушатели амуницию Володи Кузьпелева. - Наших вахтерш не всякое землетрясение со стула поднимет.
  
   Продолжаю:
  
   - Визит "фельдъегеря" организовали так, чтобы в это время в квартире никого, кроме Вани, не было. Вручил Володя Ване пакет и заставил расписаться в его получении на каком-то клочке бумаги. Еще строго приговаривал при этом: "Только разборчивей, пожалуйста, товарищ Быков! Это вам не за валенки расписываться". Ваня все время норовил встать по стойке "Смирно!", а когда Володя уже собирался уходить, шепотом спросил: "Конфиденциально - это как?" Володя поднес к его носу кулак и тоже шепотом пригрозил: "Попробуй только проболтаться кому-нибудь!.."
  
   - Ну а что было написано в том вашем фальшивом приглашении? - поглядывая на часы, поторопил меня Федор Павлович. Ему, кавалеру нескольких трудовых наград, смешочки над самой главной из них казались неуместными.
  
   - А текст "Приглашения" был такой: "Уважаемый товарищ Быков Иван Федулович! В связи с присвоением Вам звания "Герой Социалистического Труда", Вы приглашаетесь в Георгиевский зал Кремля для торжественного вручения Вам Золотой Звезды и Почетной грамоты. Настоятельно рекомендуем постирать носки, выучить Гимн Советского Союза и постричься под "полубокс". Вход в Кремль - через Спасскую башню. Калоши сдать часовому. При встрече на территории Кремля с членами Политбюро следует представляться: "Новоиспеченный Герой Социалистического Труда - Быков. Прибыл для увенчивания лаврами".
  Прочитал Ваня приглашение - смотрим, что-то очень уж он засуетился. Часто и надолго из общежития стал отлучаться. Ну, думаем, или текст Гимна где-то в библиотеке зубрит, или самую лучшую парикмахерскую ищет. А ведь не говорит никому ничего - приказ фельдъегеря о соблюдении конфиденциальности выполняет. Но вот как-то приходит довольный и что-то завернутое в газетку под кроватку свою прячет. Подсмотрели. Калоши. Так и пошел в Кремль в назначенное время - с калошами подмышкой.
  
   Федор Павлович молча встает - сигнал, что перекур окончен. Историю наградного похода досказываю уже на ходу.
  
   - Что там было с Ваней Быковым у Спасской башни - тайна великая. А только домой он приплёлся глубокой ночью. Пьяный в дым и без калош. Вот после этой воспитательной акций комендантша мне и сказала: "Вы, Затируха, - мелкий политический провокатор. В СССР так не шутят!" Решила от меня избавиться и добилась моего перевода в бибиревскую общагу. Поближе к границам Москвы. Я, говорит, уверена, что ваш следующий переезд, гражданин Затируха, будет уже за 101-й километр.
  
   Общее мнение: после организации ещё одного подобного глумления над высочайшими правительственными наградами родина поступит со мной еще более жёстко.
  
   Выходим из курилки, снова взбираемся на фермы. Теперь - до обеда.
  В начале перерыва на обед бригаду собрали в вагончике начальника участка. Всем ее членам, победителям социалистического соревнования, посвященного ХХV съезду КПСС, были торжественно вручены одинаковые электробритвы, самые дешевенькие из производимых в стране. А также обещаны сегодня, в день получки, еще и скромные денежные премии.
  
   Прежде чем отпустить бригаду на обед, начальник участка спросил, кого Федор Павлович хочет оставить за бригадира на время своего отпуска.
  
   - Затируху... Или Ведяшкина. Пусть бригада голосует.
  
   - Беру самоотвод, - сразу сказал я. - Только два навыка, необходимых каждому советскому строителю, я развил в себе лучше, чем Коля Ведяшкин. Бегать на обед и проверять деньги, не отходя от кассы. Коля должен остаться за бригадира, тут и думать нечего.
  
   Из-за награждения с обедом припозднились. В столовой метродепо "Калужская" стояли уже не тамошние работяги в черных промасленных спецовках, а конторский народ депо. Их меньше, они привыкли к простору, неспешному выбору блюд.
  Витя Кудрявцев этого не учел и тут же получил увесистую оплеуху:
  
   - Ну, куда вы лезете! Не успеете что ли! - зло сказала ему стоявшая перед ним у стойки самообслуживания дама, когда он, потянувшись за стаканом кефира, осквернил нечаянным прикосновением своих брезентовых штанов ее юбку. - Лезет!.. Вас вообще не должны были пускать в столовую!
  
   С пролетариями, даже столичными, Витя всегда был готов к любому диспуту на привычном для сторон языке. Но вот свое владение нормативной лексикой оценивал очень скромно и перед конторскими служащими, своими и чужими, тушевался.
  
   Перевожу разговор на себя:
  
   - Должен вас поправить: пускать нас в столовую должны. Об этом у нашего треста есть письменная договоренность с вашим депо.
  
   Отповеди не получилось. Оказывается, она знала об этой договоренности не хуже моего. Не сама ли её составляла или печатала.
  
   - С двенадцати до двенадцати тридцати, - и еще раз брезгливо одернув свою юбку, будто про себя, но внятно добавила:
  
   - Лимита бестолковая!
  
   Даже вновь и вновь становясь победителями соцсоревнования, мы никогда не обижались на "лимитчиков". Да мы и сами себя так называли. Но вот ведь фонетические тонкости - "лимита" почему-то била хлыстом и болезненно задевала нас. Большой знаток родного языка придумал это убойное словцо.
  Злость дамы была явно несоразмерна нашим проступкам перед работниками метродепо "Калужская". Хотелось указать ей на это.
  
   Вежливо интересуюсь:
  
   - А вы, сударыня, надо думать, из самых знатных московских фамилий происходите? Не боярынькой ли какой-нибудь в тридцать третьем колене будете?
  
   Дама свой яд никакой показной вежливостью не разбавляла:
  
   - Боярынька не боярынька, а коренная москвичка. В столовую прихожу в свое время, на головы другим людям не лезу, идиотских острот не сочиняю!
  
   Взгляды и шепотки конторских красноречиво подтверждали: "Да, мы, коренные, все делаем как положено, а вот от бестолковой "лимиты" в Москве уже проходу не стало".
  
   - Коренная москвичка, ишь ты!.. - Витя, кажется, намерен был обострить противостояние "лимиты" и "коренных" у котла с рассольником, но я не дал разгореться пожару.
  
   - Не принимай, Витя, близко к сердцу эти нападки. Некоторые товарищи просто еще не знакомы с последними работами ведущих советских социологов. А их исследования убедительно показывают: лимитчики нигде и ни в чем не уступают коренным жителям. Более того, их отличает особая сметка, особая ловкость в работе, особая восприимчивость к историческим указаниям партии и правительства. Поэтому они намного чаще других трудящихся становятся победителями социалистического соревнования и награждаются пепельницами, мыльницами и другими ценными подарками.
  
   "Коренные" дружно хмыкнули. В запале я еще более повысил статус нашего брата:
  
   - Если хорошенько разобраться, Рюрик тоже был лимитчиком...
  
   С аппетитом уплетая жиденький деповский супец, Витя Кудрявцев суммировал свои столичные наблюдения:
  
   - Говорят: "Коренной москвич" - как грудь в орденах показывают.
  
   Я тоже категорически не принимал этого московского расизма:
  
   - Когда "коренной" гордо заявляет: "Я - коренной москвич!", он должен сразу добавлять: "А ты - саранча залетная, которая прилетела в Москву только для того, чтобы обжирать нас". Иначе пафос первой части просто непонятен.
  
   - Наверное, рассчитывают на сообразительность нашу, - предположил Витя. - Сами о второй части догадаемся.
  
   Оказалось, не всегда рассчитывают.
  
   - Рюрик педикулёзный... - негромко, но отчетливо сказала "боярынька", проходя мимо нашего стола на выход из столовой.
  
   Облизывая ложку, Витя сказал:
  
   - Ну, что такое Рюрик, - это я приблизительно знаю. А вот что такое "педикулёзный" Рюрик? Что-то венерическое?
  
   - Хуже, Витя, - огорчил я его. - Педикулёз - это вшивость.
  
   После обеда мы снова работали на ферме рядом.
  
   Пока краном подавали очередной швеллер, Витя спросил:
  
   - А чего ты, Алик, от бригадирства отказался? Большинство было бы за тебя...
  
   - Не хочу никого обманывать, Витя. Не блестящая строительная карьера - настоящая цель моего приезда в Москву. Меня влекут более возвышенные занятия. Например, работа ночным сторожем. Одна из древнейших и почетнейших профессий. Она очень стимулирует творческие способности. Оставляет досуг для глубоких философских размышлений и многогранной общественной деятельности. Если когда-нибудь получу постоянную московскую прописку - сразу уйду в ночные сторожа.
  
   - И с чего начнешь свою общественную деятельность?
  
   - Наметки, с чего начать, есть. Можно начать, например, с бескомпромиссной борьбы за превращение Садового кольца действительно в кольцо садов. А то - одно название. Приезжает человек в Москву, идет к Садовому кольцу полакомиться яблоками и грушами, а что вместо этого получается? Вместо этого, отравленный выхлопными газами, он становится жертвой дорожно-транспортного происшествия с многочисленными сотрясениями и переломами. И хорошо ещё, если это произойдёт рядом с Институтом Склифосовского... А Коля Ведяшкин будет хорошим бригадиром, вот увидишь, Витя. По моим наблюдениям, природа лепит лучших бригадиров по единому шаблону: нос - картошкой, ладонь - лопата и угрюмости в лице - на три похоронных команды. Нос и ладони у Коли - что надо. Угрюмости вот пока маловато, но это дело наживное...
  
   Переодевшись после работы в своей бытовке, всей бригадой вразвалочку отправляемся за получкой и премией. Контора СУ-203 рядом - на Старокалужском шоссе.
  
   - Дни получки чем-то сродни самой весне. Правда, Вася? - спрашиваю у Васи Волка, добродушного увальня, приехавшего в столицу из глухой белорусской деревушки. - Ожидания, томления. К кассе идешь как на свидание. Получка - это праздник души и сердца. А все виды искусств почему-то стыдливо обходят эту тему. Чему и чему только не посвящают свои песни поэты и композиторы, а вот дням получки - ни одной не посвятили. А им не песни, им крупные музыкальные формы надо посвящать. В связи с этим, решил я, Вася, замахнуться на оперу. Хочу посоветоваться с тобой, известным почитателем оперного искусства, - правильно ли я расставляю в ней акценты?
  
   - Давай-давай, Алик, сочиняй, - улыбаясь, одобрил мой замах Вася, заманить которого на оперу можно было только обещанием предоставить ему постоянную московскую прописку уже после ее увертюры.
  
   - Рабочее название оперы: "От получки до получки". Четыре части. Часть первая - "Долги". Жалобно посвистывают свирельки и флейты. За кулисами слышен унизительный звон пустой стеклотары, которую сдает главный герой. Выйдя на сцену, он надрывным тенором пересчитывает медяки на ладони и тут же пытается убедить героиню не уходить от него, впереди - лучшие времена. Она горько плачет колоратурным сопрано... Часть вторая - "Аванс". Оркестр становится многоголосым, музыка - жизнеутверждающей. Главный герой уже не в одних трусах, героиня уже не стремится каждый раз убежать от него на другой конец сцены... Часть третья, кульминация оперы - "Ура - получка!"
  
   - Правильно расставляешь акценты, Алик. Правильно! - одобрил Вася название кульминации оперы.
  
   - Разом ударяет вся оркестровая медь. Хор славит героя. Он сорит деньгами. Героиня, прижимая к пышной груди подаренную им зубную щетку, заливается счастливой соловушкой... Четвертая часть пока условно названа мной так: "Похмелье". Я понимаю, Вася, как это грубое слово режет слух такого тонкого ценителя бельканто, как ты. Но это, повторю, только рабочее название. Итак, четвертая часть. Жалобно стонет одинокая скрипка. Героиня, уходя к баритону, в своей душераздирающей заключительной арии прощает герою всё-всё, даже те три рубля, которые он занял у нее в первой части, да так и не вернул. Герой, беря самые верхние нотки, снимает с себя купленные в получку выходные штаны и несет их за сцену - продавать на барахолке Тишинского рынка... Вася, ты позволишь мне дать главному персонажу оперы твое звонкое имя? Тебя будут петь первые тенора страны. Представляешь афишу у Большого театра: "Действующие лица и исполнители: Вася Волк, сварщик четвертого разряда, - Народный артист СССР Иван Козловский". Согласен?
  
   Вася Волк не успел ответить.
  
   По Старокалужскому шоссе прокладывали коллектор. На дно земляного рва глубиной метра в три укладывали трубы самого главного подземного калибра, которые потом прикрывали железобетонными коробами такой же высоты. Получился тоннель, между стеной которого и стеной самого рва до его засыпки оставался метровый промежуток.
  
   Чего нам было делать крюк - тащиться до устроенного вдали временного деревянного перехода через коллектор. Прыгнуть с края рва на крышу тоннеля, пройти по ней несколько шагов, снова небольшой прыжок на другую сторону рва - и вот она, контора.
  
   Под Васей край рва обвалился. Коротко вскрикнув, он упал вниз. Землей его придавило к железобетонной стене по грудь.
  
   Спрыгиваю рядом и начинаю руками отгребать от него тяжелую сырую землю. Ребята побежали за лопатами.
  
   - Ну как ты? - спрашиваю у Васи, наполовину откопав его.
  
   - Согласен... - под смешки облегчения всех членов бригады ответил главный персонаж оперы "От получки до получки".
  
   Подсаживаю Васю снизу, когда его поднимали наверх.
  
   Меня поднять не успели. Потревоженная земля снова грузно обвалилась. Она повалила меня и накрыла с головой.
  
  
  
  
  
  
  
   Г л а в а II
   ВЕЗДЕ ЛЮДИ ЖИВУТ
  
   - ... Это хорошо, Алик. Эта прыть - верный признак того, что дела у тебя пошли на поправку, - снисходительно сказал Виталий Данилович при обходе. - Но все-таки волочиться за женщинами тебе еще рано. Вот когда сможешь на своих двоих дойти от койки до сортира... И в тот же день возвратиться обратно...
  
   Неужто ревнует доктор? "Волочиться"! Лежа на кровати, немощной рукой я пытался лишь слегка приласкать красавицу медсестру. Много ли делов наворочаешь в таком положении?
  
   Шлепающей дырявой тряпкой в нашей палате тете Зое я пообещал пригвоздить администрацию больницы к позорному столбу мирового общественного мнения - за такое черствое отношение к робким росткам больничной любви.
  
   - Первые строчки открытого письма на имя Генерального секретаря ООН у меня уже готовы. "Глубокоуважаемый господин Вальдхайм! Как неоднократно утверждалось с высокой трибуны Генеральной ассамблеи, ничто так не способствует правильному сращению сломанных ребер, как нежные чувства между больными и хорошенькими медсёстрами. А вот руководство больницы No 50 всячески препятствует проведению этих резолюций в жизнь. Позор!.." Надеюсь, Зоя Терентьевна, вы будете в числе первых подписанток этого обличительного документа. Заодно поставим перед Советом Безопасности назревший вопрос о новом ведре и тряпках для вас.
  
   Поставить любой вопрос в устной форме Зоя Терентьевна была готова не только перед господином Вальдхаймом, но даже перед самим товарищем Кругловым, завхозом больницы. Но подписывать никогда ничего не будет.
  
   - У нас что ни подпиши, обязательно или дураком, или предателем окажешься. Зять вон подписал письмо против директора их научного института и теперь не ученым-ихтиологом работает, а грузчиком в рыбном магазине. Днем работает, а вечерами письма пишет, справедливости везде ищет. Позавчера в "Спортивную рыбалку" отправил свою жалобу. Да чем, говорю, тебе эта "Спортивная рыбалка" поможет? Опарышей, что ли, пришлет?
  
   - Нет, не поможет ему наша печать, - согласился я. - Она на одни отписки горазда. Я в этом убедился еще в пятом классе. Решил я тогда отблагодарить родину за свое счастливое детство. И заодно показать - какое ей перепало сокровище в моем лице. Написал политико-фантастический роман, где родина оставляет от мира капитализма лишь груду дымящихся развалин. Роман как роман, не хуже многих. А убитых и раненых в нем было даже больше, чем во всей остальной советской литературе вместе взятой. Как и полагается прогрессивному писателю, отослал свое сочинение в "Новый мир". К моему великому удивлению, "Новый мир" отверг его. Но не сам факт отказа больно уязвил мое авторское самолюбие, а иронично-оскорбительная отписка: "Не рановато ли в двенадцать лет браться за решение таких глобальных проблем?.." Здрасьте! А когда же еще решать глобальные проблемы, как не в молодые годы? В девяносто? В девяносто у человека остаются только свои проблемы - какой у него сегодня будет стул, и не подорожали ли опять ритуальные услуги?
  
   - Да уж, проблем этих всегда слава богу... - в моей конфронтации с "Новым миром" Зоя Терентьевна трусовато не решается встать ни на одну сторону. Упорно добиваюсь от нее определенной гражданской позиции.
  
   - Вся наша печать подкаблучна и полна страхов. Вот поэтому, Зоя Терентьевна, нам с вами и нужна международная трибуна. Тогда наш голос аукнется по всей планете. Тогда наши справедливые требования уже нельзя будет игнорировать. Медсестра Лена будет часами сидеть на краешке моей кровати, а завхоз Круглов лично принесет вам из дома свое лучшее ведро, только бы перестали трепать его имя от Ванкувера до Куала-Лумпура.
  
   - Мне на виду нечего быть, - отмахивается от мировой известности тетя Зоя и, посягая на мое игривое настроение, говорит: - Тебе, Алик, рано еще озорничать. Только-только ведь косточки начинают заживать... А Ленку и без тебя есть кому приголубить.
  
   - Да ну?!.
  
   - Вот тебе и "Да ну!" - так уверенно сказала Зоя Терентьевна, будто не раз уже была свидетельницей воркования двух голубков в кабинете Виталия Даниловича.
  
   - Товарищи, тише, пожалуйста, - вежливо попросил другой пациент нашей четырехместной палаты.
  
   Вася, крупный телом, головой, чертами лица блондин, внимательно читал стенограмму ХХV съезда КПСС. Он был помоложе меня, лет двадцати четырех.
  
   И сейчас, когда все мы лежали в кроватях, было видно, что третий постоялец палаты будет только по плечо Васе. Худенький, осунувшийся, он все время сосредоточенно рисовал что-то в своем альбоме. Представлялся он всем так, будто предлагал какой-то тест: "Моисей Абрамович Рабинович".
  
   Возможно, Моисею Абрамовичу уже было девятнадцать лет, а возможно, и полных восемнадцати еще не было.
  
   Четвертый мужчина, по возрасту годящийся нам троим в отцы, все время лежал молча, сложив на животе руки и почти не открывая глаз. В разговорах он не участвовал. Комментировал только упоминание смерти. Пророчеством: "Все Т а м будем" или вопросом: "Эх, знать бы - что Т а м..."
  
   Были, похоже, у Михаила Карповича предчувствия задаваться таким вопросом. Не в потолок, казалось, с тоской смотрели его глаза, когда он изредка открывал их, - Туда они уже смотрели.
  
   Чаще всего приходили к Васе. Многочисленные Тихомировы были людьми интеллигентными и образованными. Они не уставали повторять, что кальций для костей - как цемент для бетона. Теперь все пациенты палаты No 28 знали, что лучше других продуктов питания аккумулируют в себе кальций петрушка, урюк, вишня, халва, шоколад, сыры... Вася, угощая нас, не принимал никаких отказов. Кальций делился на всех поровну.
  
   Ко мне приходили малосведущие в медицинской химии лимитчики. Взращенные неизбалованной деликатесами провинцией, они была уверены, что больше всего полезных для организма веществ содержится в копченой колбасе и вареной курице. Колбасы и курицы тоже в обязательном порядке шли в палате по рукам.
  
   К Моне изредка приходили два таких же юных, худых и таких же мрачных, как он, художника. Говорили они только шепотом.
  
   Приходила к Моне и его пожилая соседка по коммунальной квартире, Варвара Сергеевна. Приносила ему домашние пельмени, гладила по голове и тихо приговаривала: "Совсем худющий ты стал, Монечка. Так-то одному жить. Вот поехал бы вместе со всеми своими в Израиль, был бы цел и невредим..."
  
   К Михаилу Карповичу никто не приходил. "Не завел никого возле себя - вот никто и не приходит", - коротко и нехотя объяснял он свое одиночество.
  
   Узнав, что я - лимитчик, Вася добродушно спросил:
  
   - Олимпийские объекты приехал возводить, Алик?
  
   - Олимпиада и без меня обойдется, Вася. А вот прослышал я в своем далёком далеке, что есть в Москве Скотопрогонная улица, Первый и Второй Бабьегородские переулки, а также Хухриков, Малый Могильцевский и прочие пережитки топонимики. Да как же так?! Как могут быть в образцовом городе-герое улицы с такими названиями? Может человек, живущий в Староконюшенном переулке, думать о достойной встрече ХХV съезда родной КПСС? Дудки! Он должен думать о хомутах, овсах и попонах... Пора тебе, Затируха, в Москву, постановил я. Сами они никогда не догадаются исправить эти режущие слух строителя коммунизма названия. Мой доклад в Моссовете обещает быть очень конструктивным. В нем я не только обращу внимание отцов города на старорежимные названия, но и предложу диктуемые эпохой новые. Например, Сивцев Вражек хочу переименовать в переулок Постоянной временной прописки. Красиво и актуально, правда?
  
   - Зачем же его переименовывать? - улыбнувшись, сказал Вася. - Сивцев Вражек - очень милое название...
  
   - В переулке с таким названием совершенно невозможно строить коммунизм, - объясняю я свои топонимические наскоки. - В Сивцевом Вражке можно только гороховые кисели хлебать и воздыхать о благословенных временах матушки Елисаветы, когда некоторые местные старожилы еще помнили, что означает это диковинное название... Грустно, Вася, что ты не одобряешь мой предстоящий доклад в Моссовете.
  
   Не отрывая глаз от рисунка, Моня сухо говорит:
  
   - Вот если ты назовешь Сивцев Вражек улицей Продолжительных аплодисментов или проспектом Бурных оваций, тогда товарищ Василий одобрит твой доклад в Моссовете.
  
   - И тогда не одобрю, - спокойно сказал "товарищ Василий". - Коммунизм будет обязательно построен и в Сивцевом Вражке, и даже в Малом Могильцевском переулке.
  
   Не впервые в этой палате защищались от нападок продолжительные аплодисменты, бурные овации и причины, их порождающие. Терпя поражения в атаках на них, Моня переходил на личности. Он вновь и вновь обращал внимание присутствующих на то, как трудна и опасна работа крупных кадровых партработников. Сколько и сколько из них сверзилось со всяких возвышенностей, включая унитазы, любовно прилаживая в коридорах, кабинетах и клозетах своих контор транспаранты: "Решения исторического ХХV съезда КПСС - в жизнь!" Сколько и сколько переломало себе при этом все кости.
  
   И каждый раз Вася, великодушно прощая Монину горячность, спокойно доводил до сведения тех же присутствующих, что он - всего лишь заместитель секретаря небольшой парторганизации; транспарант вешал не в конторском клозете, а на козырьке ее подъезда; упал не с унитаза, а с высокой лестницы; не все кости переломал при этом падении, а только одну ногу.
  
   - Поверь, Моня, я тебе искренне сочувствую. Но корректно ли винить в избиении каждого художника органы, партию, государство? Разве не мог ты столкнуться с обыкновенной шпаной? Или психами, которые патологически не приемлют любой формализм в искусстве...
  
   Я уточнил:
  
   - То бишь, психами, которые патологически приемлют только социалистический реализм...
  
   Вася сразу встал на защиту соцреализма:
  
   - Надо ли, Алик, говорить о нем в столь уничижительном тоне? Я вот тоже никак не могу признать произведением искусства какую-нибудь композицию из помятого ночного горшка, облезлого веника и дохлой крысы...
  
   - Товарищ Василий признает произведением искусства только какую-нибудь композицию из ордена Ленина, голубя мира и полной стенограммы ХХV съезда родной КПСС, - ни на секунду не отрываясь от рисования, сказал Моня.
  
   - Ну вот, обиделся за формализм, - посетовал Вася...
  
   Моня и вправе был обидеться. Легкими путями в своей конфронтации с социалистическим реализмом он не шел и ночных горшков никогда не писал. Ночной горшок, да еще с облезлым веником и дохлой крысой впридачу, - тут сразу понятно, что это не просто отступление от социалистического реализма. Тут уже явной антисоветчиной попахивает. А вот сумей-ка ты привнести такой душок, например, в композицию, главным элементом которой служит кумачовый лозунг - "Вся власть Советам!" По мнению самых компетентных в изобразительном искусстве товарищей, Моне это удавалось. И компетентные товарищи все с большим нажимом ставили на вид эти удачи гражданину Рабиновичу. Гражданин Рабинович товарищеским замечаниям злостно не внимал...
  
   ...Никакой официальной рекламы - а немало народу собралось на выставку, самовольно устроенную кучкой художников прямо под открытым небом. Иностранцы были. Делали большие глаза и цокали языками, восхищенные смелостью авторов... Первый раз два подтянутых искусствоведа в штатском мимо Мони прошли - только взглядами обожгли. А после второго просмотра мягко покритиковали сквозь зубы: "Убери свое дерьмо, целее будешь..." Моня эту критику услышать не пожелал. Поздним вечером того же дня она была продолжена в подъезде с вывернутой лампочкой. После ее окончания подняться сам Моня уже не смог.
  
   - Не могу поверить, что такая жестокость была санкционирована властями, - недоумевал Вася. - Ну, порезвились полтора десятка фрондирующих художников перед иностранцами - что за ущерб для сверхдержавы?
  
   - Профилактика, - попытался я объяснить такие критические проработки в темных подъездах. - Всякую заразу в искусстве надо искоренять быстро и решительно. Иначе потом для борьбы с ней никаких искусствоведов не хватит.
  
   - Но ведь так и убить человека можно... - таких проработок в темных подъездах, если они действительно имеют место, Вася не одобрял.
  
   Как только дискуссия достигает предела жизни - Михаил Карпович тут же принимает в ней участие:
  
   - Эх, знать бы - что Т а м? - открывает он тусклые глаза.
  
   - Ничего там нет, Михаил Карпович, - Вася говорил уважительно, но так уверенно, будто этот тезис снова и снова находил подтверждение в прорабатываемых им материалах ХХV съезда.
  
   Михаил Карпович пытался перечить постановлениям съезда:
  
   - А ведь рассказывают же люди: сначала попадаешь в тоннель... В конце его - сияние... Потом тебя встречают твои родственники... Ранее усопшие...
  
   - Галлюцинации, - терпеливо объясняет Вася. - Милосердная природа таким образом скрашивает последние мгновения нашей жизни. Чтобы те, кто все-таки выкарабкался, могли обнадежить живущих вечностью... Гуманно, но не научно. Здесь, на Земле, все наше время. Какая-то память о нас или быстрое забвение. Кто что заслужил... Да зачем вам об этом думать, Михаил Карпович? Выздоравливайте и живите себе еще долго-долго! Скушали бы что-нибудь. Совсем в последние дни не едите...
  
   - Может быть, и галлюцинации, - слабым голосом возражает Михаил Карпович, - а может быть, и нет...
  
   Однажды я решил внести свежие элементы в эту унылую пикировку материализма с идеализмом.
  
   Будто решившись, наконец, нарушить какой-то обет молчания, негромко говорю:
  
   - Тоннель имеется, товарищи. Когда я был Т а м, - выразительно поднимаю палец вверх, - мне довелось проскочить им. Незабываемые ощущения!
  
   Михаил Карпович широко открыл глаза, с трудом повернулся на бок и весь подался ко мне. Моня, не переставая рисовать, улыбнулся уголком губ. Вася оторвался от стенограммы ХХV съезда и с легким сарказмом сказал:
  
   - Ну да, ведь ты, Алик, прошел через реанимацию. Похоже, при таких печальных обстоятельствах божественных откровений никак уж не избежать.
  
   Не обращая внимания на тон Васи, продолжаю:
  
   - Только вылетел из тоннеля, только перебросился парой слов с дядей Тимофеем, - как хвать меня какая-то силища и потащила куда-то. "Не дрейфь, Алексей, - крикнул мне на прощанье дядя Тимофей. - Тебе теперь в Карантин дорога". Так и есть: попадаю я в этот самый Карантин. В партсектор...
  
   - Ты же говорил Виталию Даниловичу, что являешься убежденным монархистом, - перебил меня Вася. - Как же тебя в партсектор угораздило попасть?
  
   - Тут, друзья, я опять должен возвратиться к своей бурной пионерской молодости. Приветствуя открытие районной партконференции, наш 4-й "А" песню о партии там распевал. Солировал я. Вот мне в Карантине это солирование и припомнили. Там тебе все припомнят. И во всем разберутся. Наносное, коросту, шлак - это добро, не поскупятся, в семи скипидарах смоют. А вот то, что и в таких ваннах не смывается, что намертво в душу въелось, - то уж действительно навек твоим останется. С ним тебя из Карантина и отправят к месту постоянной прописки - в Верхнее или Нижнее Хозяйство.
  
   - Как ты сказал? - вытянул морщинистую шею Михаил Карпович.
  
   - В Карантине, на тамошнем жаргоне, именно так обозначают два полюса потустороннего мира - Верхнее и Нижнее хозяйства. Верховенствующую суть Верхнего хозяйства величают Ясный Свет. А босса Нижнего в Карантине называют Хозяином. Шёпотом.
  
   - Нелегко, должно быть, приходится нашему брату-партийцу в Карантине? - улыбнувшись, предположил Вася. Он уже догадывался, что моя бурная пионерская молодость однопартийцами нас не сделала.
  
   - Каких-то особых придирок к рядовым членам я не заметил. Вот партактиву - тому да, несладко приходится. С освобожденными секретарями, маститыми внешнеполитическими обозревателями, политологами, главными редакторами крупнейших газет, заведующими кафедрами научного коммунизма, лекторами со стажем - с теми, кроме стандартных скипидарных ванн, проводят еще какие-то очистительные процедуры. За наглухо закрытыми дверями. Оттуда только стоны и покряхтывания слышатся - наподобие тех, что раздаются из парной, когда банщик с паром сильно переборщит. Но вышеперечисленным товарищам и спецпроцедуры не всегда помогают.
  
   - Значит, участь партактива в Карантине предопределена - там их задерживают только для проформы? - в голосе Васи уже звучит некоторая обида: из моей потусторонней сказки выходило, что основной контингент Нижнего хозяйства - это как раз партактив.
  
   - О предрасположенности можно говорить только для штатных идеологических работников. Да, те сразу отправляются в Нижнее хозяйство. Им в Карантине даже белье не меняют. Ну и с теми, кому никакие спецпроцедуры не помогают, - с ними что прикажете делать? Тогда Карантин становится для них местом последнего свидания с теми их родственниками, которые квартируют в Верхнем хозяйстве. В день отправки очередного этапа в Нижнее хозяйство те прилетают на КПП Карантина. Должен заметить, что большинство этапируемых держатся в такие минуты очень достойно. О снисхождении не просят, кассаций не подают. Да и родственники из Верхнего хозяйства успокаивают их как могут: везде, мол, люди живут... Конечно, как и всюду, и тут случаются порой проявления слабости. Иногда ветерок доносит крики от КПП. Это очередной ренегат клянется прибывшим за ним экспедиторам из Нижнего хозяйства, что у него по сей день на даче, в подвале, на дне кадушки с кислой капустой, в непромокаемом футляре маленький нательный крестик спрятан. Поэтому в Нижнем хозяйстве много мороки будет с его святостью. А служивые ему в ответ: "Не хулиганьте, товарищ. Не заставляйте себя ждать. Хозяин этого не любят. Поцелуйте дедушку - и айда!"
  
   - Пощади, Алик! - с напускной мольбой в голосе просит Вася. - Оставь партактиву хоть маленькую надежду на попадание из Карантина в райские кущи.
  
   Я внял просьбе:
  
   - Нет правил без исключений. По Карантину упорно ходит легенда, что однажды оттуда, после беспрецедентной санобработки, был направлен в Верхнее хозяйство ни кто-нибудь, а кандидат в члены Политбюро. Правда, вскоре после этого Гавриил нашел у себя под подушкой "Манифест коммунистической партии" с припиской: "Прочти и передай другому". Чьих рук это было дело?.. Эх, и большая чистка, говорят, была после этого в Верхнем хозяйстве!..
  
   Моня, окончательно убедившийся в том, что я уже никогда больше не буду петь песен о партии, благодарно улыбнулся мне.
  
   Вася беззлобно резюмировал:
  
   - Да, задиристая получилась карикатура. Правда, Михаил Карпович?
  
   С трудом переваривая услышанное, Михаил Карпович вдруг обиженно говорит:
  
   - Да, им там, в Верхнем хозяйстве, хорошо говорить, что везде люди живут...
  
   Бежали дни. Палата все больше наполнялась весенним солнцем. Все жизнерадостнее посвистывали за окнами преисполненные свадебных намерений птахи. Тетя Зоя, с замиранием сердца слушая мои мрачные саги о репрессиях в Нижнем хозяйстве, говорила: "Свят-свят!.." - и прибирала у нас все тщательнее.
  Моня закончил портреты в карандаше всех обитателей нашей палаты.
  
   Внимательно всмотревшись в свой, я не мог не сказать:
  
   - Вот теперь я точно знаю, каким хотел бы видеться окружающим. Вот таким. Если все видят меня так, как видишь ты, Моня, то мне нечего обижаться на матушку-природу. Раньше у меня были к ней кое-какие претензии.
  
   Вася тоже был доволен своим портретом. "Добрый парень", - убежденно сказал бы любой, только взглянув на него. Сразу было видно, что это славное открытое лицо не может быть злым. У него просто отсутствуют приводные мышцы этой гримасы.
  
   - Спасибо, Монечка! - растроганно сказал Вася. - Я буду хранить этот портрет всю жизнь.
  
   Даже на лице Михаила Карповича при взгляде на свой портрет впервые промелькнуло подобие улыбки.
  
   - Орел!..
  
   Угасал Михаил Карпович. Лучшие кусочки, которые мы ему подкладывали, оставались нетронутыми. К нему так и не пришел ни один человек.
  Тихо, безо всякого интереса к событиям и людям, лежал Михаил Карпович в своей кровати и только тогда, когда я настраивал принесенный мне лимитчиками ВЭФ-202 на "Немецкую волну", - вот тогда с ним что-то происходило. Не один раз переспросил он фамилию автора книги, которую несколько вечеров подряд читали в далеком Кельне.
  
   - За-рец-кий, - по слогам повторял я. - Что, заинтересовало? Увы, Михаил Карпович, своими впечатлениями об этой книге вам с ее автором уже никак не поделиться. Бывают такие нездоровые причуды у литераторов: корпят-корпят над сочинением, а обнародовать его велят только после своей смерти. Помнится, Марк Твен некоторые свои произведения завещал опубликовать только через сто лет после кончины. При всем уважении к Марку Твену, мы, советские читатели, таких завещаний одобрить никак не можем.
  
   Попытаться хоть чуть развлечь его - что еще могли мы сделать для Михаила Карповича.
  
   Просматривая газеты, говорю:
  
   - А вы не находите, товарищи, что наша медицина как-то очень кисло откликается на исторические предначертания ХХV съезда родной КПСС? Растут надои молока, увеличивается выплавка чугуна и стали, больше заготавливается хвойного кругляка и щетины, а медицина как бы отстранилась от всеобщего энтузиазма. Где сводки Информбюро о битвах с глистой и холерными вибрионами? Где послесъездовская сшибка мнений о путях борьбы с косолапостью и облысением советского человека?..
  
   - Где рапорты с мест об искоренении поноса на 120 процентов? - подхватывает Моня.
  
   - Где... - вращая глазами по сторонам и прищелкивая пальцами в поисках нужного слова, Вася тоже пытается вступить в заданную игру, но я, дабы не потерять вдохновения, эгоистически не дожидаюсь его прихода к другому:
  
   - Предлагаю написать и повесить в нашей образцовой палате лозунг дня: "Медик, кальций - не панацея. Шире внедряй в организм больного калийные и фосфатные удобрения! Крепи кость трансурановыми элементами!" Нарисует лозунг дня Моня, а повесит его на видном месте, конечно, Вася. С его огромным опытом по развешиванию транспарантов...
  
   В этот момент Михаил Карпович как-то очень нехорошо захрипел и отчаянно замотал головой.
  
   - Что такое, Карпыч? Что, старина, плохо тебе? - всполошились мы. - Позвать врача?
  
   - Никого не зовите. Слушайте меня внимательно и не перебивайте... Моня, приготовь бумагу и карандаш. Пусть хоть у вас останется память обо мне. Успеть бы только...
  
   Успел.
  
   Потом мы позвали медработников.
  
   До следующего дня старый шофер не дожил.
  
  
   Г л а в а III
   НА КОНТРОЛЕ ЦК
  
   - Разрешите, товарищ генерал?
  
   - Проходите, Владимир Кузьмич.
  
   В кабинет генерала КГБ Лунина входит майор Посин.
  
   - Садитесь, закуривайте... Как вы, наверное, догадываетесь, Владимир Кузьмич, вызвал я вас не для пожелания счастливого отпуска. Увы, все сюрпризы и неожиданности в графики наших отпусков не заложишь. Понимаю, что эта немудрёная сентенция будет слабым утешением для вашей супруга, но...
  
   Генерал Лунин развел руками, давая понять, что как раз эта немудреная сентенция и будет единственным утешением для супруги майора Посина.
  
   - Понимаю, товарищ генерал.
  
   - Владимир Кузьмич, что вы слышали о "Красном алмазе"?
  
   - Нечто похожее на мифы и легенды о Янтарной комнате доводилось слышать.
  
   - Верно, есть у Янтарной комнаты и сокровищ "Красного алмаза" общее. Это общее - тайна исчезновения. Но есть, как вы, должно быть, заметили, и существенное отличие. Мифы и легенды о Янтарной комнате сочиняются и муссируются всеми, кому ни лень. Догадкам, предположениям нет числа. Литература о ней - это, теперь, пожалуй, уже самостоятельный предмет для исследований.
  
   - Да, нетрудно заметить, Янтарная комната - не запретная тема.
  
   - И понятно, почему, Владимир Кузьмич, Янтарная комната - тема не запретная. Ее вывезли немцы. Они похитили наше национальное культурное достояние. Как ни поверни - грабеж. Поэтому естественно желание многих и многих энтузиастов у нас и за рубежом помочь нам в ее поисках - хотя бы еще одной порцией самых фантастических догадок и предположений. А вот к исчезновению сокровищ "Красного алмаза" иноземные завоеватели прямо не причастны. Но не только это заставляло никогда не афишировать их пропажу, да и само их существование в природе.
  
   - Что же они собой представляли, товарищ генерал?
  
   - Сокровища "Красного алмаза" представляли собой собрание уникальных по своей художественной ценности драгоценных ювелирных изделий, составной частью каждого из которых были крупные бриллианты... Вы, Владимир Кузьмич, конечно, понимаете, почему после революции возникла необходимость в создании такого отдела при ВЧК? - генерал Лунин пытливо посмотрел на майора Посина.
  
   Да, майор Посин понимал - почему тогда возникла такая необходимость.
  Каждой великой революции - свой великий грабеж. Кого грабить - революцией названы. Кому - тут первыми и самыми способными станут те, кому при любом режиме грабить - на роду написано. И вот уже у многих красных командиров и командирчиков завелись заветные шкатулки, а то и сундучки, в которых сверкают ласкающие глаз вещички. Верные ординарцы и во сне их из рук не выпускают. И в тылу узаконенная революцией экспроприация способствует появлению у многих ответственных за нее товарищей таких заветных кубышек. Вот тут паханам революции и пришлось показать - кто в разграбленном доме хозяин.
  "Сдать! Всё!" - строго отстучали телеграфы по всем направлениям революции. Пустить в показательный распыл дюжину-другую мелких красноштанных атаманов, не поспешающих выполнять приказ Центра и норовящих расховать содержимое своих кубышек по чердакам и подвалам. Все драгоценности ныне и впредь сдавать уполномоченным созданного при ВЧК отдела "Красный алмаз".
  
   ...- Вот и потекли отовсюду драгоценности в этот отдел, - продолжал генерал Лунин. - Там с ними работали высочайшие профессионалы. Они ни в чем не уступали своим коллегам из "Антиквариата", конторы, которая работала с ценностями Оружейной палата. Да и знал ли кто в этой почтенной конторе о возникновении тайной сокровищницы и масштабах работы в ней.
  
   - А в чем была суть этой работы, товарищ генерал? - спросил майор Посин.
  
   - Говоря попросту - в сортировке. Шедевры оставлялись в хранилище "Красного алмаза", а остальные драгоценности... Что происходило с остальными - это вопрос. Не исключено, что эти, менее ценные, бриллианты пошли в тридцатые годы на бурильные установки, когда государству остро не хватало промышленных алмазов. Возможно, часть из них была продана за границу. Для финансирования ускоренной индустриализации страны все средства были хороши.
  
   - А как в отделе поступали с теми изделиями, которые признавались шедеврами ювелирного искусства?
  
   - Никак - если можно так сказать. Со дня поступления и до таинственной пропажи все эти уникумы оставались в хранилище "Красного алмаза", в Фуркасовском переулке. Можно предположить, что за все время существования отдела наверху так и не было решено - что же делать со всем этим великолепием. И это затруднение, Владимир Кузьмич, понять можно. Как, действительно, следовало поступить с ними? Использовать уникальные бриллианты для промышленных целей? Распиливать и в таком виде продавать за границу? Но ведь все это - предметы огромной материальной, художественной, исторической ценности. Уродовать их было бы варварством.
  
   - А почему, товарищ генерал, нельзя было выставить их на зарубежные аукционы?
  
   - Этому, надо полагать, мешала революционная форма изъятия их у бывших владельцев. Многие из этих драгоценных шедевров, переходящих из поколения в поколение, значились в соответствующих каталогах. Каждому такому лоту могла сопутствовать истерика какой-нибудь экс-графинюшки, узнавшей фамильную реликвию. И мародерство большевиков опять стало бы главной темой буржуазной печати.
  
   - А почему тогда эти драгоценные изделия не экспонировались в наших музеях, уж коли так велика была их историческая и художественная ценность? - спросил майор Посин.
  
   - Число музеев, где могут экспонироваться такие уникумы, очень ограничено. А достойных экспонатов и без того достаточно. Например, в той же Оружейной палате даже не все яйца Фаберже выставляются. Некоторые эвакуированные туда из Петрограда еще в 1914 году драгоценные изделия из сокровищницы императора и по сей день остаются упакованными в ящики и сундуки.
  
   - Да, запасники наших главных музеев будут, наверное, побогаче их открытых экспозиций.
  
   - Ну, самое достойное, конечно, выставляется. Хотя бы в порядке очередности. Но вот как можно было выставлять вещички "Красного алмаза"? Сколько недоговоренности было бы в такой экспозиции. Чего скрывать, ведь порой с тел без суда и следствия казнённых людей снимались те вещички.
  
   - Возможно, товарищ генерал, наверху было решено выждать какое-то время, чтобы подзабылось происхождение этих драгоценностей? А уж потом как-то с пользой распорядиться ими.
  
   - Очень может быть, Владимир Кузьмич. Как говорят летчики-испытатели - когда не знаешь, что делать, не делай ничего. Со временем сокровища "Красного алмаза" только бы прибавили в цене. Так или иначе, а пролежали они без движения до самой войны.
  
   - Как я понимаю, товарищ генерал, в 1941 году их должны были эвакуировать из Москвы?
  
   - Вот мы, Владимир Кузьмич, и подходим к тайне их исчезновения. Да, "Красный алмаз" эвакуировал свои сокровища. Для удобства транспортировки было решено отправлять только одно, так сказать, место. По специальному заказу на заводе "Серп и молот" был срочно изготовлен из стальных листов ящик-сейф. К нему приварили восемь ручек. Только восемь достаточно крепких мужчин могли переносить этот стальной короб с упакованными в нем драгоценностями. 16 октября 1941 года его погрузили в автофургон, выкрашенный как санитарная машина, и вывезли из хранилища в Фуркасовском переулке. Только "старший" машины знал - куда ехать. Но до места назначения фургон не доехал. И вот уже тридцать пять лет о сокровищах "Красного алмаза" не было ни слуху, ни духу.
  
   - А куда должна была доехать машина?
  
   - Всего-то до Казанского вокзала. Там для необычного груза был приготовлен спецвагон, который должен был довезти его до Куйбышева, запасной столицы.
  
   - А люди, которые сопровождали груз, - что стало с ними?
  
   - В Фуркасовский переулок возвратилась и машина, и все люди, которые были на ней. Кроме одного человека. "Старшего" машины - капитана Климова. Заместителя начальника караульной службы "Красного алмаза".
  
   - А кто были остальные люди?
  
   - Сержант-водитель и восемь солдат из того же караула.
  
   - Их, конечно, допрашивали. И что они показали?
  
   - Все они показали одно и то же. Из Фуркасовского переулка выехали на улицу Кирова и поехали до Садового кольца. А вот здесь, вместо того, чтобы ехать прямо, к площади трех вокзалов, о чем, повторяю, знал только Климов, - вместо этого они свернули к Колхозной площади. Там повернули еще раз - и до Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. Чуть западнее ее находится улица Хованская. В то время там стояли заброшенные гаражи эвакуированной автобазы. Въехали туда. Климов распорядился снять с машины ящик с драгоценностями. Скоро туда же подъехала другая машина. Климов приказал своему водителю с солдатами возвращаться в Фуркасовский переулок. Маршрут следования туда назначил им такой, который требовал раза в три больше времени, чем прямой путь. Сам остался.
  
   - Климов, товарищ генерал, как-то объяснил подчиненным эти маневры?
  
   - Для солдат его объяснение прозвучало вполне убедительно. Они не должны знать пункта назначения драгоценного груза. А на следующем транспорте не будут знать, какой груз они везут.
  
   - Значит, сокровища "Красного алмаза" продолжили куда-то свой путь с улицы Хованской?
  
   - И путь не очень далекий, Владимир Кузьмич. Хоть и кружной дорогой возвращались солдаты Климова в Фуркасовский переулок, а все равно - не так уж много времени давал он себе на то, чтобы драгоценности были надлежащим образом спрятаны, пока их не хватятся.
  
   - Значит, по горячим следам не нашли ни пропажи, ни Климова?
  
   - Климова нашли через два дня.
  
   - Вот как!
  
   - В числе прочих под наблюдение сразу была взята некая Кира Тоцкая, актриса одного из театров, любовница Климова. Тоцкая привела наблюдение в Малый Екатерининский переулок. Там, в одной из квартир, ее ждал Климов. А вот тут сотрудники сработали топорно - он успел застрелить и ее, и себя.
  
   - Признал вину... А что за человек был Климов, товарищ генерал?
  
   - Проверенный, что называется. Ничего подозрительного в происхождении, характере, привычках.
  
   - Чем же тогда можно объяснить его поступок?
  
   - Владимир Кузьмич, а вы знаете, что это были за дни в Москве - середина октября сорок первого?
  
   - Ощущалась некоторая растерянность?
  
   - Чего уж тут иносказания употреблять. Была самая настоящая паника. И она охватила не только гражданское население. Многие, очень многие были уверены, что взятие Москвы немцами - это событие уже не дней, а ближайших часов.
  
   - И кое-кто не упускал случая подготовить себе безбедное существование при новом порядке, ловя рыбку в мутной воде?
  
   - Да, преступление Климова надо, вероятно, объяснить его пораженческим настроением и теми личными качествами, которые никакими анкетами и проверками не выявишь.
  
   - Товарищ генерал, но ведь к тому времени, когда вышли на Климова, драгоценности уже могли быть распределены между похитителями?
  
   - Такое поспешное растаскивание драгоценностей сильно бы увеличило шансы быстро обнаружить их и похитителей. У Климова и Тоцкой не нашли ни одной вещи из тех, что были в пропавшем ящике-сейфе. Сокровища надежно спрятать, а самим до прихода немцев затаиться - так должны были поступить похитители. Но даже не эти соображения заставляют думать, что сейф ни тогда, ни после не распотрошили. Тридцать пять лет прошло с тех пор, а ни один из тех предметов не выплыл ни у нас, ни за рубежом. Ни один из огромного их количества! Такие уникальные драгоценные изделия сразу были бы замечены... Можно с уверенностью говорить, Владимир Кузьмич, что все сокровища "Красного алмаза" до сегодняшнего дня находятся там, где и были схоронены в 1941 году. Все в том же ящике-сейфе, добросовестно сработанном на "Серпе и молоте".
  
   - Товарищ генерал, но ведь теоретически можно допустить, что тайна захоронения сокровищ "Красного алмаза" - это тайна одного капитана Климова. Люди на том, втором, транспорте действительно могли не знать, какой груз их подрядили подвезти. Они могли сделать это за какое-то приличное вознаграждение и вполне удовлетвориться этим. Возможно, у Климова не было ни одного сознательного помощника?
  
   - Да, Владимир Кузьмич, все эти тридцать пять лет не было никаких оснований предполагать что-то другое. Но, оказывается, сознательный помощник у Климова был. И это стало известно только теперь.
  
   - Эх ты! - с мальчишеским азартом воскликнул майор Посин. - И кто же это?
  
   - Зарецкий Виктор Семенович. В послевоенное время - гражданин ФРГ.
  
   - И как это стало известно?
  
   - Недавно на Западе вышла книга его воспоминаний. Трудное, голодное детство, репрессированные родственники, бездарные полководцы, плен - известный набор мемуаров всех перебежчиков. Но среди литературных лютиков-цветочков господина Зарецкого есть глава, которая сразу обратила на себя наше внимание. Она называется - "Кровавый алмаз". Есть в ней домыслы, догадки, заимствования, но в целом Зарецкий со знанием дела рассказывает об истории возникновения отдела, его целях и задачах. Встречаются детали, о которых автору мог поведать только работник "Красного алмаза". И вот в этой главе Зарецкий открытым текстом заявляет, что в 1941 году поспособствовал оставить большевиков с носом - укрыть от них насилием и мародерством добытые ими сокровища.
  
   - И как он это объясняет?
  
   - Разумеется, он участвовал в этой акции исключительно из высоких гуманных соображений. После поражения коммунистов все эти драгоценности должны быть возвращены их законным владельцам или их наследникам. В этой рискованной операции он участвовал с еще одним русским патриотом, работником отдела, который вскоре погиб, но не выдал тайны.
  
   - Еще один "патриот" - Климов. А как они снюхались?
  
   - Зарецкий - земляк и одногодок Климова. В одном классе учились. После школы их пути разошлись. Но вот в то время, о котором мы говорим, эти пути, как теперь можно понять, опять пересеклись. В октябре 1941 года автобат, в котором служил военинженер 2-го ранга Зарецкий, дислоцировался в Мытищах. Машины батальона каждый день ездили в Москву.
  
   - Да, товарищ генерал, вот это зацепка! Теперь нам известен второй участник похищения...
  
   - Известен Владимир Кузьмич, но уже недоступен. Книга издана посмертно. Такова была воля автора.
  
   - Вот те на! Опасался, что достанем?
  
   - Что ж, в его положении этого можно было ожидать. Теперь, из могилы господин Зарецкий злорадно утверждает, что большевикам эти сокровища никогда не достанутся.
  
   - И он, товарищ генерал, как будто не ошибается? Опять потеряны все следы?
  
   - И все-таки он, похоже, ошибается. Дал нам господин Зарецкий кое-какие следы пропавших сокровищ "Красного алмаза"... Давайте, Владимир Кузьмич, попробуем реконструировать те далекие события. У Климова - пораженческое настроение. Встреченный в Москве землячок вполне разделяет его. В послевоенной жизни лучше быть богатенькими. Судьба дает им такой шанс. Климов находит возможность сообщить Зарецкому о времени отправки сокровищ в эвакуацию. Договорились о месте перегрузки. Из заброшенных гаражей на Хованской улице драгоценности вывозит уже машина военинженера Зарецкого. С его же солдатами на ней.
  
   -... Которые не знают - что находится в этом стальном ящике...
  
   - Им, например, сказано, что в нем какие-то важные документы, которые в связи с угрозой захвата Москвы надо спрятать на время в надежном месте. Что могло быть подозрительного в этом, когда эвакуировали и прятали все, что не должно попасть в руки врага. Погрузили - поехали. Командиры знают - куда... Теперь Владимир Кузьмич, вы понимаете - почему откладывается ваш отпуск и что вам предстоит сделать?
  
   - Найти кого-нибудь из тех солдат Зарецкого?
  
   - Если даже Климов и Зарецкий сами участвовали в перетаскивании ящика, то и тогда им должны были помогать не меньше шести солдат. А, скорее всего, они не должны были обнаруживать личного интереса к сейфу, и солдат-грузчиков было больше.
  
   - А когда, товарищ генерал, Зарецкий попал или сдался в плен?
  
   - В ноябре, под Волоколамском.
  
   - Сразу в бега не ушел, чтобы не выдать себя?
  
   - Да, тогда в поисках связи между его исчезновением и последней поездкой в Москву быстро бы вышли на тех солдат... Трудно будет, Владимир Кузьмич, найти теперь кого-нибудь из них. Трудно. И все-таки, как ни велики были потери в войне, а такой шанс есть. Его надо использовать. И дело это никак нельзя откладывать в долгий ящик. Только что книгу Зарецкого закончила смаковать "Немецкая волна". Глава "Кровавый алмаз", лишний раз напоминающая о бесчеловечной жестокости большевиков, разумеется, шла в эфире без всяких сокращений. Не секрет, что эти передачи у нас слушают. Возникает, Владимир Кузьмич, щекотливый вопрос: как поступит человек, который поймет из нее - что он прятал со своим командиром Зарецким в 1941 году? Который сообразит, что эти несметные богатства могут до сих пор находиться в том самом месте. Обязательно ли он поспешит к нам?
  
   - А не темной ноченькой - к тому месту...
  
   - То-то и оно. Так что без лишней суеты, но поспешать нам надо. Если сокровищам "Красного алмаза" суждено быть найденными, то найдены они должны быть нами... Еще одно важное обстоятельство, Владимир Кузьмич. Книга Зарецкого, напоминая о происхождении драгоценностей, придает этому делу политический оттенок. Оно сразу поставлено на контроль ЦК...
  
  
   Г л а в а IV
   ШТАТНОЕ РАСПИСАНИЕ
  
   Концертный зал имени Чайковского предлагал почтенной публике классическую музыку. "Котлетная" на другой стороне улицы Горького - "биточки мясные".
  
   Первые же звуки великолепного оркестра убеждали гостя филармонии в самом высоком неземном происхождении душ - композитора, исполнителей да и его, такой простецкой с виду, рядовой слушательской души.
  
   Предвзято осматривая, осторожно обнюхивая, робко дегустируя биточек, клиент "Котлетной" с каждым мгновением становился все более свирепым атеистом, не верящим ни в какие высшие персоналии. А себя считал и вовсе никчемным существом, раз ему пытаются скормить такое блюдо.
  
   - Из чего они их делают? - с интересом спросил Вася, разглядывая кусочек на конце своей вилки.
  
   Из всей нашей компании я чаще других пользовался услугами общепита.
  
   - "Мясо" для котлет и биточков, как правило, готовят так: ингридиенты, каблуки списанных солдатских сапог и копыта крупного рогатого скота, прокручивают мощными электромясорубками, добавляют опилок, смачивают водой из-под крана, перемешивают - и получившуюся субстанцию подвешивают над котлом, в котором варится первосортная говядина для персонала. Через три-четыре минуты сырье для котлет и биточков готово.
  
   - "Мясо" для диетпитания над котлом только проносят, - добавил Моня. - Чтобы не стало слишком жирным...
  
   Ради конспирации мы встретились в "Котлетной" у метро "Маяковская".
  
   Я вытащил из кармана схему Москвы с ближайшими пригородами и разложил ее на столе.
  
   - Итак, друзья, наш приход сюда означает, что все мы по-прежнему согласны осуществить нашу экспедицию. Сомнений и шатаний нет?
  
   - Как товарищ Василий? - развел руками Моня. - Позволяет ли ему партийный устав участвовать в таком сомнительном мероприятии? Не должен ли он, как честный коммунист, прежде поставить в известность свою партячейку, горком и вообще все международное коммунистическое движение?
  
   - Не буду лукавить, - спокойно сказал Вася, - знай я, что где-то точно находится сундук с драгоценностями, я бы, пожалуй, поставил в известность упомянутые Моней организации. А так... Успокойся, Моня, я не пойду в горком. Выпей стакан холодного компота за мой счет.
  
   Я подвел черту под сомнениями и шатаниями:
  
   - Мы можем и должны поступить естественно и просто. Не станем информировать о нашей поисковой кампании ни широкую общественность, ни закрытое бюро горкома. А результаты, так сказать, вскрытия покажут - как нам дальше быть. Откроем наш совет в котлетных Филях...
  
   Мы склонились над схемой.
  
   - Вот она, деревня Челобитьево, - показал я. - От нее нам плясать. И Мытищи совсем недалеко, и мое Бибирево рядом. С одной стороны, праздношатающаяся публика станет, вероятно, докучать любопытством. С другой - всегда недолго будет слетать куда-нибудь за "Геркулесом" или "Килькой в томатном соусе"...
  
   Сверяясь с Мониным рисунком, я крестиком отметил на схеме место предстоящей нам работы.
  
   - Надо бы звездочкой, - заметил Моня. - Среди нас есть партийные...
  
   - Еще холодного компотику, Монечка, - похлопал по плечу маленького задиру невозмутимый Вася.
  
   ...Выяснилось, что прикупать имущество для экспедиции почти не придется. Основной вклад в ее оснащение - палатку, спальные мешки, примус "Шмель", даже 9-кратный бинокль - готов был сделать Вася, все поколения дружной семьи которого были заядлыми туристами.
  
   Я не преминул заметить:
  
   - Моня, не забудь напомнить: как только будет готова книга приказов по экспедиции, первым в ней должен стать приказ о каком-то серьезном моральном поощрении Васи.
  
   Обговорили все технические детали экспедиции.
  
   Моне было строго-настрого наказано взять с собой все его художнические причиндалы. Ему будет выделено время для творчества. Мы с Васей не позволим пылиться в бездействии одной из самых многообещающих кистей страны.
  
   Выступить решили после майских праздников. Я и Вася оформляем отпуска, а Моне, пока еще свободному во всех смыслах художнику, ничего оформлять не надо.
  
   Я рекомендовал:
  
   - Для родных и знакомых: экскурсия наша - сугубо оздоровительная. После долгой лежки в больничных кроватях соскучились по природе. Хотим припомнить - как поют дрозды, как там травка зеленеет и солнышко блестит...
  
   Мы вышли из "Котлетной" и прошлись по улице Горького. Как особенно хорош и светел мир после больницы! Как много обещает он. Судьба предлагает нам приключение? Что ж, мы не отвернемся от ее предложения.
  
   ... - Ну что - она? - хором спросили мы с Васей у Мони, когда ступили на полянку.
  
   - Она! - уверенно сказал Моня, в последний раз всматриваясь в план и пометки, сделанные им в больничной палате со слов Михаила Карповича.
  
   Мы огляделись.
  
   Славная была полянка. Уютная, полная тепла и света. Птичья мелюзга, перебивая друг друга, уже торопилась посплетничать о своих новых соседях.
  
   - Тогда разбиваем наш лагерь, друзья, - предложил я. - Прошу отметить в дневнике экспедиции день, час и минуты, когда мы ступили на эту многообещающую землю. Перелопатим ее - и любой из нас сможет стать достойной парой для дочурок Морганов, Ротшильдов и всех прочих рокфеллеров...
  
   Под тактичным руководством Васи разбили палатку. Не стали портить лесной воздух бензиновым "Шмелем", развели аккуратный костерок. Поставили греть в котелке принесенную с собой на первое время воду. Вытащили из рюкзаков пакетные супы и каши, наконец-то освоенные неповоротливой пищевой промышленностью СССР на радость всем странствующим.
  
   "ВЭФ-202" исправно поставлял информацию о кипучей трудовой жизни страны.
  
   - Замечаете, - говорю я, кроша лучок для супа, - здесь, на природе, даже известие о том, как откликнулись на исторические предначертания ХХV съезда курские свекловоды, воспринимается как-то особенно торжественно и серьезно. Хочется ликовать и аплодировать. Хочется тут же засеять всю нашу полянку свеклой.
  
   - А почему, Алик, это известие надо воспринимать иначе? - тут же встал на защиту предначертаний и внимающим им свекловодам Вася. - Люди искренне верят, что всесоюзные форумы коммунистов собираются не для того, чтобы переливать из пустого в порожнее. Верят, что его решения - это не чья-то блажь, а научно выверенная программа. И выполнить ее можно только добросовестным трудом всех и каждого.
  
   - Как говорит! Нет, вы только послушайте - как говорит!- восхитился Моня. - Вот она - школа закрытых партсобраний. Что ни тирада - брильянт чистейшей воды. Надо бы эту тираду о добросовестном труде увековечить в дневнике экспедиции. Сделать ее эпиграфом. Сразу под "Пролетариями всех стран, соединяйтесь!"
  
   Я тоже не удержался откомментировать Васину тираду:
  
   - По-моему, у форумов коммунистов сержантское представление о добросовестном труде. С повелительным наклонением применительно к труду эти форумы перебарщивают. А для пролетариев всех стран такое наклонение - как рыбий жир для здоровья: говорят, что полезно, а принимать не хочется.
  
   Несмотря на всё Васино великодушие, я не стал больше противопоставлять пролетариат и вызвавшуюся быть его единственным поводырем организацию. Для разрядки обстановки рассказал несколько анекдотов, в которых не было ни форумов, ни их исторических предначертаний, ни сыновьи внимающих этим предначертаниям масс. И только труд в той или иной форме неизменно присутствовал в каждом из анекдотов. Без труда, умственного и физического, и от любовницы своевременно не сиганёшь куда-нибудь, когда к ней муж неожиданно возвращается.
  
   ...Жидкий супчик аппетитно дымился в алюминиевых мисках. Простой черный хлеб приволья был намного вкуснее любого больничного пирога, даже с халвой вприкуску.
  
   - Для землекопов пакетные супы и каши будут пустоватым харчем, - обтирая изнутри миску кусочком хлеба, оценивал первый обед экспедиции Вася.
  
   Я ободрял коллектив:
  
   - Ничего-ничего! Когда совсем подведет животы, станем собирать съедобные коренья и личинки. Одна только что выкопанная личинка не уступит по калорийности ни одной общепитовской котлете. О свежести я уж и не говорю.
  
   Пообедали. Разделись. Кинули на траву-мураву захваченное мной со своего койко-места в общежитии покрывало и легли на него рядышком, с наслаждением подставив белые спины уже вовсю лупившему майскому солнцу.
  
   - А давайте заглянем вперед, - предложил я. - Предположим, нам подфартит - найдем мы эти драгоценности. Тогда перед нами встанет совсем непростой вопрос: а как поступить с ними?
  
   - Этот вопрос надо задавить в самом зародыше, - мрачно произнес Моня. - Иначе мы ничего не найдем.
  
   - Ты, Вася, тоже склонен к суевериям?
  
   - Вопрос этот давно имеет вполне цивилизованное, законное решение. Найдем - заявляем о кладе. Тому, кто нашел клад, по закону причитается двадцать пять процентов его стоимости. Выходит, каждому из нас - по восемь с хвостиком...
  
   - Держи карман! И хвостика никому не отдаст твоя родная KПCC. Bce хапнет! - не сомневался Моня. - Ее бы за грабеж давно судить надо, а не премировать целыми сундуками драгоценностей.
  
   - Началось... - Вася с неохотой вступал в очередную полемику с Моней. - Ну почему - грабеж? Драгоценности - это все-таки излишества. Они были изъяты у имущих слоев населения...
  
   - Для твоих коммуняк и единственная коза на десять человек может быть излишеством. Только и могут, что изымать!
  
   - Не надо, Моня, утрировать и преувеличивать.
  
   - Не надо, товарищ Василий, бандюганов-большевичков выгораживать!
  
   - Партия давно отмежевалась от всякого экстремизма...
  
   - Отмежевалась! - передразнил Моня. - Само выражение это плюгавое говорит, что ни фига не отмежевалась твоя партия!
  
   - Не надо придираться к выражениям. В партийных документах можно найти и другие. Все они убедительно доказывают: партия решительно и навсегда покончила со старым.
  
   Тут и я не удержался:
  
   - Ой ли, Вася? Убедительно - это по-другому. Это когда партия - босая, расхристанная, с непокрытой головой - будет лет сто без устали бродить по всей стране, заглядывать в самые дремучие ее уголки и, заметив там хоть одну живую душу, снова и снова падать на колени, рвать на себе волосы, царапать лицо и жалобно вопить: "Простите, люди добрые! Простите меня, окаянную! Попила я вашей кровушки, поизвела народу. Тридцать три чумы со всеми холерами впридачу столько не изведут..." Прав Моня: слабеньким языком кается партия перед своими подданными. Танцор за отдавленную даме ногу и то больше себя виноватит. Не отмежевывается от своей неуклюжести...
  
   Мои антипартийные высказывания Вася воспринимал более болезненно, поэтому я тут же добавил:
  
   - Однако, я твердо уверен, Моня, что партийная прослойка нашей экспедиции - это лучшая частица партии. Это ее надежда, ее реформаторское будущее. Прошу занести этот тезис в дневник экспедиции красной строкой!
  
   "Реформаторское будущее партии" криво улыбнулось.
  
   Лежа посередине, я обнял своих товарищей за плечи:
  
   - А давай, ребятки, истратим хотя бы по восемь с хвостиком процентов, а? Если господина Зарецкого не подводила память, то это будет величина, соразмерная бюджету какой-нибудь автономной республики. Ради такого куша и всю ту республику перекопать - не велик труд. Как распорядиться таким богатством? Такие задачки только на первый взгляд просты. Тут должен быть широкий кругозор... Как бы поступил со своей долей ты, Моня?
  
   Моня, по-прежнему, был против дележа шкуры неубитого медведя. Но упорно подстрекаемый мной к экстравагантным поступкам, широким жестам, мотовству и расточительству, он нашел-таки применение своему будущему богатству. Приобрел у государства часть его территории. Заброшенную, отдаленную, ни травинки на ней зеленой, ни былинки живой, и климат - не приведи господь. Плохонькую, бросовую территорию уступило государство Моне. Но в купчей на нее отдельным параграфом, самым крупным шрифтом и красным цветом было записано: теперь государству своими сапожищами на эту территорию - ни-ни! Вдоль высоких заборов и у шлагбаума КПП будут понатыканы предупреждения: "Вход государству строго запрещен! У караула - боевые патроны! Сторожевые волкодавы натасканы на партийные зады!.."
  
   - И превратишь эту территорию в заповедник воинствующего антикоммунизма? - невесело ухмыльнувшись, предположил Вася.
  
   - Да уж, не обессудьте. Если там у кого-нибудь под подушкой обнаружится "Манифест", то, будьте добры, - чтобы через полчаса и духа вашего не было на этой территории! И "Манифестик" не забудьте с собой прихватить.
  
   - И провонявшую им наволочку от подушки... - у Васи не возникло никаких симпатий к Мониной территории.
  
   - Иметь свою краюху землицы - хорошая задумка, - согласился я. - Инстинкт всего живого и здорового. Но вот ограждать ее колючей проволокой... В карауле моего уголка земли стоял бы народ нестроевой, добродушный. В берданках - соль да щетина. В заборах - дыры. Пропускной режим - одно название. А паролем для прохода стали бы такие слова: "Летать хочу, дяденьки".
  
   - Буквально? - поинтересовался содержанием пароля Вася.
  
   - Хочешь буквально - валяй, летай буквально. Но желание летать моему караулу будет наказано понимать куда шире. Эпиграфом "Памятки вахтеру" будет напоминание о том, как трудно отращиваются крылья у человека и как много желающих подрезать их ему как зоопарковскому фазану... Добро пожаловать любой, кто рвется в какие-то высоты, а его не пущают. Заходи всякий, кому хочется сказать что-то свое, а сказать не дают. Где угодно - в изобразительном искусстве, музицировании, скрещивании пород и сортов, да хоть бы и в дрессировке тарантулов... Представляете, друзья: вот подходит такой к шлагбауму - голодный, холодный, гол как сокол. И только подмышкой у него - бережно завернутая в последнюю рубаху картина, пьеса или портативный термоядерный реактор, всеми отвергаемые. Подходит, носом шмыгает, с ноги на ногу переминается, боится обременить собой, неудобным. Моим караульным дедам-морозам по инструкции будет положено первым делом погладить бедолагу по голове и ласково сказать: "Да ты не робей, милок, проходи. Здесь у нас все такие, битые-перебитые". Потом они наложат гостю полтазика блинов со сметаной, нальют ему полведерка сладкого какао, попросят принять ванну и проводят нового постояльца до его мягкой кроватки в одноместном номере со всеми удобствами.
  
   Вася улыбнулся:
  
   - Тогда, Алик, у тебя получится некая анархическая слободка, из которой ты сам скоро сбежишь.
  
   - Через дыры в заборе... - подсказал Моня самый удобный вариант бегства.
  
   - Зато в этой слободке "Посейдон" не сгорит! - назидательно сказал я.
  
   - Что такое "Посейдон"? Когда эта беда с ним приключилась? - участливо спросил Вася.
  
   - Это когда я был безответственным прожектером. В Н-ском порту работал, докером. Я тогда все время в море смотрел. Несколько нас, таких восторженных зрителей, подобралось там. На ближние горизонты насмотрелись - захотелось дальше заглянуть. Сколотили посудинку на совесть, оснастили её как полагается и назвали "Посейдоном". Наметили на земном шаре места для обязательного посещения. Первым делом - Мадагаскар... Ну а те, кому по долгу службы положено все замечать, заметили и наше несанкционированное заглядывание за горизонт. Вызывают нас в партком порта. "Ну и куда собрались плыть, товарищи?" - "Вокруг света". - "С таким-то экипажем?" - "А чем он плох? Все мы умеем плавать, пользоваться компасом и не пользоваться чужими слабостями". - "Но ведь среди вас даже кандидата в члены партии нет ни одного..." - "Магеллан даже комсомольцем не был". - "Магеллану не надо было представлять за морями-океанами первую в мире страну победившего социализма". - "Мы обязуемся заходить только в такие глухие места, где об этой победе еще ничего не знают..." Сожгли наш "Посейдон"... Неустановленные лица... А вообще-то ваши замечания, друзья, надо будет учесть. Пожалуй, я оставлю в своем автономном хуторе укромный уголок для избушки и пары грядок с картошкой. Туда без приглашения неприлично будет заходить даже умельцу, только что собравшему вечный двигатель. Пусть сначала бежит на испытательный полигон. Там для демонстрации таких диковинок будет все, что надо: укрытия и подзорные трубы для зрителей, йод, бинты и костыли - для изобретателей... А вот как ты, Вася, распорядишься своим достатком?
  
   - Не знаю... Многим хотелось бы помочь. Сколько вокруг малоимущих, обездоленных, инвалидов, надломленных жизнью людей... Или взять больницы. Если бы не их нищета и убогость, люди выздоравливали бы в три раза быстрей... Много еще нужды вокруг. А попросит не каждый. И такого найти, и такому помочь... А суверенной территории мне не надо. Добро везде можно делать...
  
   Вася вдруг покраснел, заподозрив, что его меморандум о распоряжении своим будущим богатством перегружен пафосом. Он опасливо покосился на Моню, ожидая, что это ему тут же аукнется. Но Моня тоже мог быть великодушным. Он только посмотрел на меня и улыбнулся.
  
   Согнав со своего плеча засидевшееся там насекомое, я сказал:
  
   - Вот так - непризнанные гении и малоимущие граждане уже выстраиваются в очередь к нам за признанием и пособием, а у нас еще даже штатное расписание не составлено. Давайте распределим должности. Надеюсь, мои более молодые товарищи не станут возражать, если я буду назначен старшим землекопом экспедиции? Уважьте мои почтенные годы. Да и знакомо мне это ремесло, как всякому лимитчику на стройке.
  
   - Твои более молодые товарищи не станут возражать, Алик, если ты займешь более подобающую твоему жизненному опыту должность - начальника нашей экспедиции, - подчеркнуто уважительно сказал Вася. - Правда, Моня? Надеемся, ты будешь снисходителен к нам, простым чернорабочим?
  
   Моня покорно склонил голову в знак согласия и смирения.
  
   - Горжусь, друзья, оказанным мне доверием! В таком случае я, по знакомству, устрою и вас на руководящие должности. Моня назначается художественным руководителем экспедиции. Обязанность - этюды, наброски, рисунки, отображающие слаженную работу коллектива. Чем больше зарисовок - тем лучше. Тем убедительней получится итоговое полотно, которое я уже вижу в Третьяковской галерее. Оно будет называться... Как Моня, будет называться итоговое полотно?
  
   - "Фиаско", - худрук экспедиции упорно считал все разговоры об итогах преждевременными.
  
   - Упаднический замысел категорически отвергается! Подумай. Вася утверждается комиссаром экспедиции. Твой удел, Вася, - политико-воспитательная работа. Внимательное прослушивание радиопередач с карандашом в руке. Выклянчивание у туристов газет и журналов. Регулярные политинформации. Ни в коем случае не допускать в коллективе упадка духа. Для поддержания его на должном уровне позволительны даже такие драконовские меры, как цитирование классиков марксизма-ленинизма... А теперь предлагаю посвятить оставшееся до отбоя время осмотру наших владений.
  
   ...Владения были хороши. Зелены, тенисты, душисты. Совсем неподалеку протекал чистенький ручей. В нем, после небольшого порожка, образовался водоем, который уже не всякая курица отважилась бы перейти вброд. Вода для экспедиции была.
  
   ...Журчал ручей, шелестел лист, умаявшаяся за день птаха проводила свою вечернюю перекличку. Звуки вокруг были только первобытные. Москва казалась где-то далеко-далеко.
  
   Перед тем, как лечь спать, покрутили ручку радиоприемника на коротких волнах - какие там заведомо ложные измышления передают сегодня состоящие на службе империализма западные радиоголоса?
  
   Дружно, мощно выли глушилки. Казалось, на Лондон, Кельн и Вашингтон разом обрушилась небывалая вьюга, и кто-то там, обреченный как радист "Титаника", передает в эфир свой последний привет.
  
   ...- Алик, а почему первым делом - именно Мадагаскар? - устраиваясь в спальном мешке, Вася вдруг вспомнил намеченный для беспартийной команды "Посейдона" маршрут.
  
   Я объяснил:
  
   - Основным курсом для "Посейдона" была выбрана тайна. Покрутив глобус, мы нашли единицу для ее измерения - Мадагаскар. Один "мадагаскар" тайны - очень большая величина. Так, например, выражаясь языком политинформаций, тайны в Англии, Франции и Западной Германии вместе взятых - всего три сотых "мадагаскара", или три "сантимадагаскара"... Спокойной ночи!
  
   - Спокойной ночи! - хором ответили худрук и комиссар.
  
  
   Г л а в а V
   ТРУДОВЫЕ БУДНИ
  
   Утром позавтракали и сразу взяли в руки лопаты.
  
   - Где прикажете начать копать, товарищ начальник экспедиции? - вытянувшись во весь свой гвардейский рост, спросил Вася.
  
   - Да, это вопрос, - почесал я затылок. - Михаил Карпович оставался в машине на дороге и не видел - где на полянке закапывают сокровища.
  
   - Начать следует с ближней к дороге стороны, - предложил Моня. - Чего ради им было тащиться на другую?
  
   - Давайте поступим так, - отстаивал я свой авторитет начальника. - Копнем в том самом месте, где мы ступили на эту полянку.
  
   - А потом? Где будут следующие контрольные ямы? - справедливо вопрошал Вася.
  
   - Да, нам необходимо выработать систему, - признал я. - Разведочные скважины должны быть пробурены так, чтобы и мимо драгоценного сундука не проскочить, и лишнего не копать. Задача на смекалку.
  
   - Надо было захватить с собой "Занимательную математику", - сказал Моня. - Там есть похожие задачки.
  
   - Размеры ящика в плане нам примерно известны - два метра на семьдесят сантиметров, - вслух прикидывал я. - Значит, одна контрольная яма должна отстоять от другой... Интересно, а кто должен был позаботиться о занимательной литературе, если не худрук экспедиции? Кстати, ты, Моня, и в школу последним из нас ходил. Вот и решай задачку - как нам копать? Справишься - тебе будет присвоено высокое звание: Главный Аналитик экспедиции.
  
   Пока Моня оправдывал оказанное ему доверие, мы с Васей еще раз осмотрели фронт работ.
  
   - Вон какую площадь нам придется часто-часто пробурить, прежде чем ударит фонтан драгоценностей, - обвел я рукой полянку от края до края.
  
   - Ты предполагаешь, что фонтан ударит только тогда, когда мы всю ее перекопаем?
  
   - Это было бы справедливо. Сокровища всех видов должны добываться в поте лица.
  
   - А на какую глубину будем копать? - Васю не пугали предстоящие трудности, и настроен он был по-деловому.
  
   - Метра, чтобы достать до верхней крышки, думаю, должно хватить. Закапывали ведь ненадолго... А вообще-то кабинету министров давно пора установить соответствующий ГОСТ: драгоценные сундуки такой-то вместимости закапываются на такую-то глубину. А то мне, как начальнику экспедиции, неловко перед вами - не завышаю ли я нормы земляных работ?
  
   Моня очень грамотно разметил центры наших первых разведочных ям.
  
   - Уродовать полянку не будем. Поэтому дерн каждый раз аккуратно откладываем в сторону, а после обратной засыпки ямы водворяем его на место, - инструктировал я. - Комиссару через определенные промежутки времени запевать песни о труде и весне. Коллективу - дружно подхватывать. Худруку оперативно отобразить в альбоме экспедиции первую мозоль. Ей должен быть посвящен недолгий митинг. За дело, друзья!
  
   С шутками-прибаутками, с подначиваниями, с анекдотами к месту и не очень, - мы в охотку, стараясь не отставать друг от друга, начали копать свои ямы.
  
   Первым отрапортовал Вася:
  
   - По-моему, у меня уже есть метр...
  
   Подойдя, мы с Моней ревниво смерили глазами глубину его ямы.
  
   - Здесь больше, - признал Моня и, пожалуй, впервые посмотрел на Васю почти уважительно.
  
   - Пусть эта глубина станет эталонной, - педагогично решил я. - Сделаем на черенках наших лопат соответствующие отметки. Потом, когда будет построен музей экспедиции, Васина лопата станет самым главным его экспонатом. Густо посыпанная бриллиантовой крошкой, она будет лежать в хрустальном футляре на самом видном месте. Здесь экскурсовод, утерев слезу умиления, будет переходить на особенно приподнятый тон: "Эта историческая лопата, товарищи, принадлежала комиссару экспедиции Василию Васильевичу Тихомирову. Беспределен перечень богоугодных деяний Василия Васильевича! Что, например, стало с патронируемыми им больницами - дворцы да и только! Дворцы, в которых даже "утки" являются подлинным произведением искусства. Дворцы, в которых больных с переломами кормят теперь швейцарским сыром, бельгийским шоколадом и отборным узбекским урюком..."
  
   - "Отборные красавицы-медсестры, - уточнял Моня. - С рук..."
  
   - "А взять наших инвалидов, - продолжил я хвалебную песнь экскурсовода. - Ведь теперь на пожертвования товарища Тихомирова каждому советскому безногому гражданину совершенно бесплатно вытачивается индивидуального размера нога из красного дерева..."
  
   - "А каждому советскому безголовому гражданину - стандартного размера голова из дубового дерева..." - продолжил перечень богоугодных Васиных деяний Моня.
  
   - Кстати, - вспомнил я важное обстоятельство. - Постно как-то приступать к богоугодным работам без соответствующего ритуала. Надо было хоть дьячка из ближайшей церквушки сюда пригласить, что ли. Походил бы он тут, кадилом помахал, святцы, посвященные кладоискательству, пропел...
  
   - Наш политрук не допустит сюда попа, - уверенно сказал Моня. - Ритуал должен быть коммунистическим. Товарищ Василий обязан был подготовить для закладки в первую яму капсулу с посланием потомкам: "Здесь, под бдительным политическим руководством комиссара кладоискательской экспедиции товарища Тихомирова..." Как-то так.
  
   Светское руководство экспедиции не оставило без внимания отсутствие исторического послания:
  
   - Во искупление этой промашки, давай-ка, Вася, сюда металлический рубль, - потребовал я. - Видел-видел я его у тебя.
  
   - Моего материального и финансового вклада в экспедицию все еще недостаточно?
  
   - Это, Вася, не вульгарный финансовый вклад. Это - бескровное ритуальное жертвоприношение. Ведь твои партийные принципы не позволят нам положить на этот алтарь барана, так ведь?
  
   - Эти комиссарские предрассудки не позволят нам даже курицу положить на этот алтарь, не то что барана. А он еще ворчит! - строго посмотрел на ворчуна Моня.
  
   - Ну, если это ритуальное жертвоприношение... - Вася уже с готовностью протягивал мне монету.
  
   - Итак, друзья, мы жертвуем этот полновесный рубль богам кладоискательства с пожеланиями... Какие пожелания будут тут уместны?
  
   Потерявший свой полновесный рубль Вася резонно предложил:
  
   - Вернись сторицей!
  
   - Штамп, ну да ладно, - согласился я. - Проверенный штамп лучше сомнительных экспромтов.
  
   - Вот только нулей у "сторицы" маловато, - тоже резонно заметил Моня. - Надо бы добавить пригоршню-другую.
  
   Рубль был торжественно зарыт в нашей первой контрольной яме.
  
   Следующие рылись и закапывались уже буднично, без всякой помпы. Работа, несмотря на ее цель, на удивление быстро становилась рутинной.
  
  
   ...Зевака. Любое мало-мальски живое дело властно притягивает его к себе. Дело непонятное - пуще всего.
  
   Зевака простоватый, непосредственный подойдет сразу. Зевака деликатный, стеснительный может несколько раз пройти мимо, борясь со своей природой. Но она свое все равно возьмет. И вот уже он тоже несмело подходит, откашливается, снимает шляпу и вежливо спрашивает: "Простите, а что это вы здесь делаете?"
  
   ...- Это уже третий человек, который нас спрашивает: "А чего это вы здесь копаете?" - подытожил я число туристов-зевак. - Экспромты даются все трудней. Нам надо определиться. Экспедиции нужен легальный статус. У нас должны быть высокие, не вызывающие никаких подозрений цели. Считаю, что работа по связям с общественностью должна быть организована комиссаром. Нам, Вася, выражаясь языком разведчиков, нужна "легенда".
  
   - Может быть, нам выдавать себя за археологов? - неуверенно предложил ответственный за работу с праздношатающейся общественностью.
  
   - И что мы ищем? Помпею? Геркуланум? - ехидно спросил я. - Что мы знаем об археологии? Формы раскопок там, вероятно, другие. Шанцевый инструмент более деликатный...
  
   - Ну, давайте тогда искать полезные ископаемые, - все также вяло готовил легенду Вася. - Бурый уголь, например. Он в Подмосковье встречается часто.
  
   - Или золото и бриллианты, - глумливо поддакнул Моня. - Они в Подмосковье встречаются редко.
  
   - Когда я был юннатом, - вспомнил я, - то больше всего хотел возиться со львами и носорогами. Но руководительница нашего кружка, Евдокия Семеновна несколько занятий подряд начинала одинаково: "Сегодня, ребята, мы продолжим наблюдать - как удивительно целесообразно устроила природа простого дождевого червя". В знак протеста против такого однообразия я покинул ряды юных червоведов. Но латинское прозвище дождевых червей помню до сих пор - "олигохеты". Может быть, поставить задачей экспедиции массовую заготовку подопытных олигохетов для всех юннатов Москвы и Подмосковья?
  
   Археологическое лобби экспедиции получило возможность уязвить начальника.
  
   - А зачем этим заниматься взрослым мужикам? Тем юннатам, которые еще не дезертировали из своих кружков, интереснее, наверное, самим добывать подопытный материал.
  
   Посовещавшись, решили поставить официальной задачей экспедиции изучение образа жизни мелких полевых зверюшек, чью налаженную жизнь в верхних слоях земли мы могли потревожить. Авось, общественность не будет очень строга к самозваным зоологам.
  
   Случай проверить убедительность легенды не заставил себя ждать.
  
   Зевака был из деликатных и долго маячил среди деревьев, будто бы сосредоточенный в каких-то своих изысканиях. Но Моня сразу раскусил его породу и даже предложил спор на одну выкопанную за него яму, что зевака все-таки подойдет. Ни я, ни комиссар не стали спорить с нашим глазастым худруком.
  
   ...- Скажите, пожалуйста, а что это вы здесь копаете? Смотрю - копаете и копаете...
  
   - Зоологическая партия. Полевые работы, - отвечал, как условились, Вася.
  
   - А-аа... Вон оно что... А я смотрю - копают и копают... Что-то изучаете?
  
   - Предметом зоологии является изучение животного мира... - Вася работал с общественностью вяло, без огонька.
  
   - Вон как... Млекопитающими интересуетесь или... Как их... Членистоногими? - хочет примазаться к зоологии зевака.
  
   - По преимуществу - млекопитающими... - комиссар оглядывается на нас с Моней, давая понять, что развернутая дискуссия с общественностью должна вестись совместно.
  
   Прихожу ему на помощь:
  
   - Если нам, товарищ, попадется под руку интересное членистоногое - мы им тоже не побрезгуем.
  
   - И его съедим, - негромко сказал свое слово в зоологии Моня.
  
   - Наука все переварит, - уточнил я. - Надеемся, мы не помешали вам собирать ваш гербарий?
  
   Видя, что он мешает полевым работам зоологов, зевака сначала задом, а потом боком стал отходить, приговаривая:
  
   - А я уж сколько времени за вами наблюдаю. Чего это, думаю, они все копают и копают?..
  
   - Не топайте, пожалуйста, так сильно, - просит его Моня. - А то вы нам тут всех олигохетов перепугаете.
  
   - И они откажутся размножаться. Евдокии Семеновне Курбатовой это может очень не понравиться! - подгонял я зеваку.
  
   Тот, напуганный возможными преследованиями со стороны таинственной Евдокии Семеновны Курбатовой, едва ли не на цыпочках, пошел прочь. Но долго еще можно было видеть его поодаль, среди деревьев, подглядывающего.
  
   - В свете новых обстоятельств, предлагаю вновь вернуться к штатному расписанию, - предложил я за обедом. - Каждому из нас придется взять на себя по совместительству новые обязанности. Надеюсь, молодая научная поросль не станет возражать против моего назначения на должность старшего зоолога экспедиции? Каждый из вас и в этом случае не останется без теплого местечка. Оба будете моими первыми заместителями. Один - по классу млекопитающих, другой - по членистоногим. В порядке ротации...
  
  
   Как начальник экспедиции, я одним из первых своих приказов установил послеобеденный "тихий час". Без такого отдыха трудно было после долгой больничной лежки копать землю целый день.
  
   После дремы приходилось взбадривать своих товарищей.
  
   - Ты не находишь, Моня, что в среде землекопов и зоологов очень слабо ощущается работа нашего парткома? До сих пор - ни одного политзанятия. Ни одной лекции о международном положении. У туристов изымается в основном бульварное чтиво и кроссворды. А это ли нам сейчас надо? Почему вдохновляющая идея экспедиции все еще не оформлена в боевой лозунг типа- "Выплавим!", "Вырастим!", "Надоим!"? Почему у нас отсутствуют всякие признаки социалистического предприятия? У нашей полянки, как у какого-нибудь подпольного цеха, до сих пор даже названия нет. Позор!
  
   Предложенные Васей названия - "Солнечная", "Зеленая", "Душистая" - были отклонены под возмущенные восклицания: "А время сейчас какое на дворе?!", "Парторг тоже называется!", "Бери пример с курских свекловодов!"
   Двумя голосами против одного, Васиного, который не позволял себе и в кулачок над святынями ухмыльнуться, - для полянки был одобрен официальный титул, предложенный Моней: "Поляна имени исторического ХХV съезда родной КПСС". В обиходе было позволено сокращать его до "полянки имени ХХV съезда".
  
   А вот согласовать боевой лозунг экспедиции никак не удавалось. Предложенные мной его начало и конец: "Засыпем в закрома родины не менее... ...драгоценных камней и металлов!" - этот хорошо зарекомендовавший себя штамп возражений ни у кого не вызывал. Но вот чем измерять засыпаемое в закрома родины - вёдрами, наперстками или отдельными, не самыми крупными молекулами, - вот тут и двух одинаковых мнений не было. Поэтому с написанием боевого транспаранта для будущего драгоценного обоза к закромам родины решено было не торопиться.
  
   ...Как-то перед сном Вася, реабилитируя себя за пущенную на самотек политико-воспитательную работу, предложил увеличить интенсивность поисковых работ. Раньше начинать, позже заканчивать, отменить "тихий час". Обещал поддержать по линии парткома все призывы к проведению особо ударных кладоискательских смен.
  Но у беспартийных масс экспедиции было очень прохладное отношение к потогонной системе труда. Парткому долго пришлось бы ждать от них ходоков с призывом к ударным сменам.
  
   - Как же проводить с вами политико-воспитательную работу, если вы даже ради сокровищ не желаете переработать? - то ли в шутку, то ли всерьез сетовал комиссар.
  
   - Любой труд должен быть в радость, а не в тягость, - объяснял я нашу с Моней антипартийную ленцу. - А со всякими призывами можно и в лужу сесть. Вот и со мной такое случалось. Я тогда даже умудрился стать посмешищем для всего советского народа...
  
   - Какой размах! - перебил меня обиженный неприятием своих начинаний и предложений Вася. - Конечно, уж если быть посмешищем - так сразу для всего советского народа!
  
   Я миролюбиво продолжал:
  
   - Грузчиком я тогда работал. На Н-ском рыбокомбинате. И вот как-то раз, набравши побольше воздуха в молодецкую грудь, громогласно выступил с почином - провести в честь дня рождения Владимира Ильича Ленина коммунистический субботник. И прошу, мол, считать мой почин не каким-нибудь местническим, а почином всесоюзного масштаба - со всеми вытекающими отсюда последствиями.
  
   - Ты что, выступил со своим почином еще до призыва "Москвы-Сортировочной"? - удивленно спросил Моня.
  
   - В том-то все и дело! По моим прикидкам, я опередил "Москву-Сортировочную" на месяц и поэтому требовал признать в этот раз инициатором всесоюзного почина меня, Затируху, а не знаменитое депо. Редактором многотиражки комбината была Наденька Малышева. Ах, Наденька!.. Ну да это уже другая песня. Так вот, Надя смело опубликовала мои притязания и даже сопроводила их своими сочувственными комментариями.
  
   Приглашает меня к себе парторг комбината. Как это понимать, товарищ Затируха? А так и понимать, товарищ парторг. В этом году я первым выступил с этой инициативой. Прошу распространить ее по всем партийным и государственным каналам. Уверен, что широкие массы трудящихся поддержат мой призыв. Парторг хмурится: мы, товарищ Затируха, не имеем такого права - выступать с инициативами всесоюзного масштаба. Мы можем лишь подхватывать их. И подхватывать у нас уже намечено кому. После того, как центральные газеты опубликуют призыв "Москвы-Сортировочной", - у нас на комбинате его призовет поддержать бригада Синцова из коптильного цеха. Я возражаю: инициатива, товарищ парторг, если она не липовая, может исходить только от конкретного человека. По определению. По какому такому, спрашивает, определению? По определению понятия, товарищ парторг. Инициатива - это, в первую очередь, мысль. А у мысли всегда есть автор. Она, как ребенок, не может быть рождена сразу всей бригадой Синцова, коптильным цехом и даже трижды орденоносным депо... Побился-побился парторг со мной и предлагает: ну, хорошо, товарищ Затируха, хотите, вы будете утверждены в числе подхватывающих вместе с бригадой Синцова? Формально переведем туда вас на это время... Спасибо, говорю, но я хочу быть утвержден как единственный законный автор почина. На следующий день за мной прямо на комбинат приезжают из райкома партии. Аккуратно доставляют туда, приветливо встречают, крепко жмут руку. Рады-рады, товарищ Затируха, что полку сознательных строителей коммунизма прибыло. Но вот ваша инициатива... Она никак не вписывается в давно утвержденный ритуал всесоюзного коммунистического субботника. Вы прекрасно знаете, что скоро с этим почином выступит депо "Москва-Сортировочная"... А я опять за свое: какой может быть ритуал, товарищи, у инициативы? Инициатива - это порыв! Как может быть закреплено право на него? Почему моему выстраданному почину ставят палки в колеса? Почему не дают ему большой всесоюзной дороги? Райкомовцы на меня подозрительно щурятся: да, говорят, такое и в голову до этого никому не приходило. Вы что, товарищ Затируха, хотите стать посмешищем для всего советского народа? Вы хоть представляете себе комизм положения, если в "Правде" вместо привычного мощного призыва "Москвы-Сортировочной" будет помещен ваш, извините за прямоту, жалкий писк? То-то повеселите народ... Прошу, говорю, прощения, товарищи, за дерзкие комментарии. Во-первых, "никому до этого не приходило в голову" - это не обязательно патология. Во-вторых, советский народ веселит, скорее, нынешнее положение дел с субботником. Как, если бы, например, на всех свадьбах кричать "Горько!" дозволено было только специально назначенным партией орденоносным товарищам. Инициатива не может быть привилегией кого-то. Вот поэтому считаю больше недопустимым поддерживать культ "Москвы-Сортировочной". Это может помешать ей правильно сортировать. Хочу знать мнение на этот счет Политбюро и лично Генерального секретаря. Готов начать общесоюзную дискуссию по этому вопросу на страницах "Правды". Тут уж райкомовцы смотрят на меня почти испуганно. Перешептываются между собой, потом говорят: у нас намечено, что в районном масштабе призыв "Москвы-Сортировочной" первыми подхватят колхоз имени Калинина и автобаза No 3. Хотя это и не принято, но, возможно, мы включим вас в этот список как представителя молодежи. Вы удовлетворены или по-прежнему будете шуметь и пытаться перебежать дорогу "Москве-Сортировочной"? Я твердо заявил о своем крайнем неудовлетворении. Тогда, говорят райкомовцы, придется прорабатывать ваш вопрос в следующей инстанции. Отгадайте, товарищи кладоискатели, что это оказалась за инстанция?
  
   - Обком, - не сомневался Вася.
  
   - Дурдом? - вопросом на вопрос ответил Моня.
  
   - Почти. Принесли мне под расписку повесточку к районному психиатру. Вежливый, обходительный, внимательно в глаза смотрит. Скажите, пожалуйста, товарищ Затируха, как давно у вас возникло это желание - покалякать о том, о сем с Генеральным секретарем нашей партии?.. В какое время суток это желание особенно обостряется?.. Приобретает ли оно порой характер наваждения?.. Бывает ли это наваждение настолько сильным, что приводит к бессоннице и потере аппетита?.. Мысленно дискутируя с кем-нибудь на страницах "Правды", начинаете иногда делать это вслух?.. Голос при этом повышаете?.. Материтесь?.. Хочется иногда тюкнуть утюжком или даже топориком по голове своих воображаемых оппонентов?..
  
   Э-ээ, думаю, влип ты, 3атируха! Наговорил во всех инстанциях. На параноидальную шизофрению едва ли хватит, а вот на манию средней упитанности наберется достаточно. Пора давать задний ход. Я торжественно заявил районному Фрейду, что ныне, присно и во веки веков не стану домогаться аудиенции Генерального секретаря и сейчас же по завершении психбеседы дам в орденоносное депо телеграмму: "Ваша взяла. Субботник уступаю. С коммунистическим приветом - Затируха".
  
   - Неужели отпустил? - спросил Моня.
  
   - С профессиональным сожалением. Как охотник, упустивший подранка... Так что, друзья, если захотите как-нибудь подискутировать с папой римским об абортах или с японским императором - о харакири, не советую. С небожителями лучше не связываться.
  
   ... - Прощу прощения, товарищи. Я вот смотрю-смотрю... Что это вы здесь делаете? Все копаете и копаете...
  
   - Зоологи мы. Полевые работы, - уже привычно переходил в контрнаступление против зеваки Вася.
  
   - Вот как! - оживился тот. - И в каком конкретно направлении вы работаете? Я вот, представьте себе, тоже зоолог. Очень рад знакомству!
  
   А вот мы были совсем не рады. Надо же - нарвались на "коллегу". Похоже, он навязывает нам профессиональный диспут. Какие цели он при этом преследует? Такие же каннибальские, как и в любом другом научном диспуте - когда по его завершении профессиональная элита восхищенно цокает языками: "Да, знатно отделал Геннадий Леонидович этого Петрухина! Теперь Петрухин в кристаллографии (паталогоанатомии, водолазном деле, кролиководстве) - пустое место..."
  
   - Основное направление нашей работы - мелкие млекопитающие, - героически продолжил профессиональный разговор парторг экспедиции.
  
   - Вероятно, вы исследуете местные популяции грызунов?
  
   Быстро краснеющий Вася воспользовался подсказкой:
  
   - Да, местные популяция грызунов - очень благодатный материал для исследовательской работы.
  
   Зевака-специалист загорался интересом:
  
   - Недавно возвратился из Калмыкии. Какой простор для научно-исследовательской работы! Увы, в противочумном отношении регион оставляет желать много лучшего. А что вы хотите - тушканчики, суслики, полевые мыши - полный набор переносчиков... А на каких грызунах акцентируете свое внимание вы?
  
   Вася сник.
  
   Я, как и положено старшему зоологу, первым припомнил зверюшку, не названную свалившимся на наши головы специалистом.
  
   - Основные объекты наших исследований - кроты.
  
   - Есть интересные наблюдения?
  
   - Подчас просто неожиданные. Собран уникальный материал для нашей совместной монографии: "Кроты ближнего Подмосковья - экстерьер, повадки, отличительные признаки".
  
   Сам бы я, пожалуй, насторожился, услышав про "экстерьер" и "повадки".
   Специалисту резануло слух другое:
  
   - Даже отличительные признаки! Я хорошо знаком с профессором Лобачевым. Он таких признаков никогда не находил. И вообще не считает Подмосковье перспективным в этом отношении исследовательским полигоном. А ведь профессор Лобачев - наш крупнейший специалист по кротам. Светило Московского университета!
  
   - И напрасно не считает, - не убоялся я университетского авторитета. - У нас есть все основания полагать, что младшим научным сотрудником товарищем Тихомировым открыт новый подвид кротов, который нигде больше на земном шаре не встречается.
  
   Услышав о своем открытии, "младший научный сотрудник" стал отходить в сторонку от разгорающейся профессиональной дискуссии.
  
   Наш оппонент сделал большие глаза:
  
   - Кроты-эндемики Подмосковья! Быть этого не может. Еще в одной из своих статей двадцатилетней давности профессор Лобачев, вы уж простите меня за прямоту, высмеивал дилетантские попытки отыскать таковых.
  
   - Мы никогда не разделяли столь категорического утверждения профессора Лобачева и, как оказалось, были правы.
  
   - У вас есть какие-то доказательства вашего открытия?
  
   - Да, у этого крота есть яркие отличительные признаки, которые дают нам все основания выделить его в новый подвид.
  
   - Какие же это признаки? - не унимался специалист.
  
   - Например, его удивительная агрессивность. Мы бы даже сказали - кровожадность, - я щедро наделял крота-эндемика Подмосковья своими сиюминутными чувствами. - Как только он замечает, что вдали показалась шайка полевых мышей...
  
   - Ваш удивительный крот так хорошо видит? - с сомнением прищурился "коллега", которого черти так некстати принесли из Калмыкии на полянку имени ХХV съезда. Он даже опасливо отошел от нас на один шаг.
  
   Я понял свою оплошность, но отступать было поздно.
  
   - Да-да, если этот крот видит, что к его ареалу подбираются полевые мыши, он приходит в ярость. Не поздоровится и более крупной дичи. На наших глазах один крот растерзал суслика в три раза крупнее его самого.
  
   - А потом - и всю его ближайшую родню, - пришел мне на помощь Моня.
  
   Хороший знакомый профессора Лобачева, прижимая руки почему-то к карманам, отступал все дальше.
  
   Я подстегнул его отступление:
  
   - Однажды мы наблюдали погоню одного молодого крота за тремя матерыми тушканчиками сразу.
  
   - Он догнал и сожрал всех трех, - подвёл итог той погони Моня.
  
   - Их обглоданные косточки и сейчас лежат на месте побоища. Хотите убедиться? - я был уверен, что после такого зоологического триллера "коллега" и шагу больше не рискнёт сделать по нашей полянке.
  
   ...Когда зоолог ретировался, мы проанализировали научную дискуссию. Вася чувствовал себя виноватым за бегство с нее. Моня находил, что дискуссия, несмотря на некоторые шероховатости, проведена достойно. Я оценивал ее как грубый шарж.
  
   - Серьезной научной конфронтации нам не выдержать. Профессора Лобачева наша монография не убедит.
  
   - Может, нам тогда лучше отступиться от зоологии? Давайте искать руду... Какие-нибудь редкоземельные элементы? - гнул свое Вася.
  
   - Если даже мы выберем для поисков самый редкий из всех редкоземельных элементов, нелегкая обязательно принесет сюда его крупного знатока, - не сомневался я теперь.
  
   - Или его хорошего знакомого, - согласился Моня. - Закон подлости.
  
   - Нам бы отыскать такую науку, - мечтательно произнес я, - в которой еще нет крупных специалистов, которая еще не обросла университетами, профессорами, монографиями... Очень молоденькой должна быть эта наука. Как география на ее ранней зорьке. Когда Земля полеживала себе на спинах китов, слонов да черепах, и не было еще ни одного дипломированного специалиста-географа, который мог бы грубо шугануть этих славных животных... Моня, ты, как худрук, должен объявить по экспедиции творческий конкурс. Конкурс на поиски такой науки - науки без догм и авторитетов, науки-младенца.
  
   - Объявляю! - тут же торжественно провозгласил худрук и, строго взглянув на комиссара, добавил: - Пусть некоторые товарищи не заблуждаются - общественно-политические науки жюри конкурса даже рассматривать не станет.
  
   - Ну, как же, как же, сегодня ты еще не ругал советскую власть, - проворчал Вася.
  
   Представляемые жюри конкурса предложения признавались малоудачными. В зоологических беседах с туристами по-прежнему приходилось бряцать очень сомнительной терминологией. Потом сами пытались в ней разобраться.
  
   - Вася, - спрашивал я "младшего научного сотрудника", - а что ты понимаешь под "ассимиляцией" открытых тобой кротов. Как проще объяснить это зевакам без университетского образования?
  
   Вася только молча разводил руками - мол, не он заварил всю эту зоологическую кашу, не ему ее и расхлебывать.
  
   Самое простое и понятное для зевак объяснение ассимиляции предложил Моня:
  
   - Наши кроты где только не шляются.
  
   На том и порешили.
  
   С зеваками - не зоологами мы расправлялись теперь довольно быстро. И все-таки хотелось отыскать такую науку, которую ни мы не могли бы опорочить, ни она нас скомпрометировать.
  
  
   Г л а в а VI
   ЭТО ВАМ НЕ "СВАДЬБА ФИГАРО"
  
   В театре можно с большим или меньшим успехом найти замену исполнителю любой роли - Чацкого, Хлестакова, Кабанихи, Синей птицы, Онегина, Буратино, Подколесина; всякого из многочисленной шайки царей, королей, их неверных жен и коварных придворных... Если хорошенько поскрести по театральным сусекам, то при нужде, и всем "трем толстякам" с "тремя сестрами" впридачу можно отыскать замену. Кстати говоря, в истории театра сколько угодно случаев, когда как раз авральные замены дарили привередливой театральной общественности новых кумиров.
  Сведет вдруг у престарелого Гамлета поясницу - ему не то, что гоголем по замку шастать, а не разогнуться, - ну и вводит режиссер в спектакль юного Н., загодя объясняя грядущий провал этой трагической необходимостью. А представление идет на "ура", юнца превозносят и критика, и театральная общественность, и не желают они отныне видеть на этой сцене в образе задиристого датского принца никого другого. У Гамлета-ветеранушки от ревнивого потрясения вместе с остеохондрозом начисто исчезают и остальные его семнадцать зарегистрированных в поликлинике болезней - ан нет, дослуживать в бессмертной трагедии ему теперь придется разве что тенью тятеньки главного героя.
  
   Любого можно заменить в театре. И только у исполнителя роли Владимира Ильича Ленина нет замены.
  
   Исполнители всесоюзного масштаба - наперечет. Их знает вся страна. Они и слава - неразделимые понятия. И в провинции актеры, играющие роль Ленина, не прозябают. Там они - на равной ноге с ее первыми лицами. Они пользуются правами и привилегиями высшей региональной номенклатуры. Симпатии и антипатии местных Ильичей в периферийных междоусобицах - не последний аргумент. Куда сподручней прижать к ногтю своих оппонентов, если можно заявить: "Ленин - с нами".
  
   Приближался юбилейный год. Год 60-летия Октября. Искусство все гуще сдабривалось революционной тематикой. Чтобы не допустить в трактовке образа вождя отсебятины, все провинциальные Ильичи были призваны на семинар в Москву.
  
   ... Генриетта Николаевна, работник отдела культуры ЦК КПСС, дело свое знала. У слушателей порой складывалось впечатление, что 60 лет назад Владимир Ильич лично попросил ее: "Генриетта Николаевна, голубушка, не сочтите за труд, расскажите обо мне грядущим поколениям. А то ведь другие так переврут..."
  
   -... Слабым он не был, не был и особенно сильным. Ходил быстро. При ходьбе не покачивался и руками особенно не размахивал. На ногах был очень тверд. Излюбленный жест - движение правой рукой во время речи вперед и вправо... Записали товарищи?
  
   - Скажите, пожалуйста, Генриетта Николаевна, - поднял руку один из Ильичей-семинаристов, - а как товарищ Ленин сердился?
  
   - Когда волновался - бледнел. Таких жестов, как битье кулаком по столу или грожение пальцем, никогда не было...
  
   Потом актеры попросили Генриетту Николаевну разъяснить - как на лице Владимира Ильича должна быть отражена работа мысли. Очень уж все режиссеры напирают на эту "работу мысли".
  
   - Да, преобладающим его состоянием была напряженная сосредоточенность, - терпеливо объясняла Генриетта Николаевна. - Но это вовсе не значит, что актеру надо из кожи вон лезть, чтобы добиться такой стабильности. Каждому конкретному эпизоду сцены надо уметь найти соответствующую внешнюю форму образа. Мимика и жестикуляция Владимира Ильича были очень выразительны. Умел хохотать до слез. Отбрасывался назад при хохоте... Не так известно, - понизила голос Генриетта Николаевна, будто решила поделиться тайной за семью печатями, - но ведь товарищ Ленин любил насвистывать и напевать. Репертуар: "Нас венчали не в церкви", "Замучен тяжелой неволей", "Смело, товарищи, в ногу", "День настал веселый мая"...
  
   - Простите, Генриетта Николаевна, а как пишется "в ногу" - вместе или раздельно?
  
   - Раздельно... Товарищи, а где опять Рогульский? - спросила Генриетта Николаевна, всматриваясь в группу своих слушателей.
  
   Все как один Ильичи опустили головы.
  
   - Вы ведь все вместе живете в гостинице "Москва". Что с ним, почему его опять нет?
  
   Никто не решался ответить.
  
   ...По улице Горького шел Ленин.
  
   Одет он был так же, как 25 мая 1919 года, когда с группой командиров обходил фронт войск Всевобуча на Красной площади, и когда фотографу удалось так верно передать динамику этой устремленной в будущее поступи. Только в этот раз он шел без пальто, да и галстук у него был как-то лихо перекинут через плечо. А во всем остальном - тот самый Ленин. Доведись кому-нибудь из тех командиров 19-го года приметить его сейчас, - тотчас бы признал командир своего вождя. Только чуток подивился бы: что-то очень уж заносит Ильича из стороны в сторону. "Умаялся, поди, день-деньской о мировой революции думая, - объяснил бы это для себя ветеран войск Всевобуча. - Да и годков уж сколько теперь набежало Владимиру Ильичу, вот и не держат его ноженьки..."
  
   Приветствуя прохожих, Владимир Ильич вежливо прикладывался рукой к козырьку своей кепчонки. Иногда он останавливался и, заложив большой палец за жилетку, спрашивал у кого-нибудь: "А что, товарищ, лошадь у вас есть?" Прохожие сконфуженно хихикали - Ильич недоумевал. Так ни разу не услышав ответа на свой простой вопрос, он дошел до памятника Юрию Долгорукому.
  
   Здесь большая группа гостей столицы попросила его сфотографироваться с ними. Он не чинился и занял место в центре компании. И здесь спрашивал про лошадь. И у мастера-фотографа, любезно согласившись на его предложение сняться отдельно.
  
   Некоторые уже сообразили, что этот странный гражданин раз за разом повторяет реплику Ленина из пьесы "Человек с ружьем", будто ожидая, что кто-то ответит ему за Шадрина. Но зачем это? Кто-то проверяет знание населением революционной драматургии, и все снимается скрытой камерой? Едва ли. Как бы ни была удалена эта камера, а на отснятом материале все равно будет хорошо видно, что Владимир Ильич пьян как сапожник.
  
   Заметив на середине улицы Горького, у ее поворота на улицу Станкевича, дежурящего там милиционера, Ленин нетвердой походкой направился к нему. Завизжали тормоза машин. Милиционер зло засвистел. Ильича это не остановило. Подойдя к офицеру, он все с тем же живейшим интересом, не забыв картинно заложить большой палец за жилетку, спросил: "А что, батенька, лошадь у вас есть?"
  
   Профессиональное обоняние гаишника было жестоко оскорблено. Наметанный глаз сразу определил, что гражданин не просто пьян в стельку, а едва ли ни в состоянии белой горячки пребывает. "А корова?" - норовя покрутить пуговицу капитанского мундира, допытывался неугомонный Ильич. Офицер-гаишник не поддержал пьяного разговора даже с вождем. Он исполнил свой долг: вызвал по рации спецмедслужбу. А до ее приезда толпа зевак могла видеть, как на самой середине главной улицы столицы товарищ Ленин чего-то настойчиво добивается от милиционера, а тот юлит и валяет ваньку.
  
   Через полчаса начальник вытрезвителя докладывал дежурному по городу:
  - Товарищ полковник, у нас тут... Не знаю прямо, как и сказать... К нам тут Ленин попал...
  
   - Кто к вам попал?! Нанюхался что ли от своей клиентуры?
  
   - А черт его знает, кто он на самом деле? Лыка не вяжет. Только про какую-то лошадь и корову все время спрашивает... Товарищ полковник, верите: ну Ленин и Ленин! Эх и похож! Вот это похож так похож! И подходить к нему боязно. Еле успокоили. Пришлось сказать, что лошади и коровы есть у каждого работника вытрезвителя.
  
   - Документы какие-нибудь при нем имеются?
  
   - Только визитка гостиницы "Москва"...
  
   Так печально - вытрезвителем и последующим выдворением к месту постоянной прописки в Барнаул - закончилось для актера Алтайского Краевого театра Драмы Ивана Емельяновича Рогульского его пребывание в столице. И не дано было ему выучить слова и мелодию песни "Нас венчали не в церкви". Так и не узнал он, как правильно пишется "в ногу".
  
   Впрочем, тут надо было думать не о том, что из репертуара вождя напевать и насвистывать на сцене, а о том, как бы вовсе с нее не поперли. Позорное времяпровождение в столице сделало очень проблематичным продолжение актерской карьеры Ивана Емельяновича. А ведь какой она могла быть!
  
   Природа по какой-то своей таинственной потребности (или проказы ради?) создает порой таких точных двойников известным лицам, что только диву даешься. Она, конечно, иногда и для простого человека вылепит некое его подобие - но уже не с таким тщанием, уже спустя рукава, уже как-то совсем по-человечески халтурно: "Ладно, и так сойдёт..."
  
   Вот идешь ты, чисто выбритый, в свежей белой сорочке, в библиотеку за "Опытами" Монтеня, и вдруг из стайки собравшихся у пивного ларька опухших, смрадных выпивох раздается радостный крик в твою сторону: "Ё моё - Ляка! Иди, иди-ка сюда, угости кента пивком..." Ты прибавляешь шагу, а непризнанный тобой кент говорит обиженно собутыльникам: "Зазнался гад! А ведь одну зону мы с ним топтали. У него это уже вторая ходка была. И снова - за совращение малолеток... Погоди, а может, и не Ляка это, а? У Ляки морда как будто пошире была..."
  
   Иван Емельянович Рогульский был, как говорится, вылитый Ленин.
  
   Выбери у каждого из тех московских Ильичей-семинаристов его самую убедительную ленинскую черту да вылепи из собранного добра нового актера, - так и ему было бы далеко до той похожести. Рост, стать, голос, строение черепа и черты лица - нигде не убавить, не прибавить. Даже потребность простирать руку во время оживленного разговора вперед и вправо Иван Емельянович унаследовал от маменьки с папенькой, а не режиссерской муштрой нажил.
  
   И все это богатство ушло в песок. Жена Ивана Емельяновича выражалась резче: "Другой бы с такой рожей уже сто раз Народным артистом был!.."
  
   Страна не знала актера Рогульского. Кинематограф сторонился его. Центральные театры не приглашали.
  
   Была-была на то веская причина.
  
   Как чудесно совпадали у вождя и актера внешние данные, так со временем все более усугублялось одно существенное отличие.
  
   Достоверно известно, что Владимир Ильич не отмечал известным российским макаром ни удачную охоту на зайцев в Шушенском, ни выход из печати "Детской болезни "левизны" в коммунизме", ни победу над бундовцами на Поронинской конференции. Даже самые злые языки нигде не найдут подтверждения тому, что Ильич после взятия Зимнего дворца на радостях крепко поддал и до утра пел с товарищами "День настал веселый мая".
  
   Иван Емельянович Рогульский не только все с большим жаром отмечал каждую следующую годовщину взятия Зимнего, но с нарастающей изобретательностью выискивал в календаре и жизни другие события, достойные доброй пьянки. А таких событий жизнь и календарь дарят предостаточно.
  
   Актер Алтайского Краевого театра Драмы Иван Емельянович Рогульский пил.
  
   ...В кабинете начальника краевого управления культуры атмосфера, близкая к траурной. Траур на лице самой Екатерины Андреевны Коркиной, горькая печаль в глазах трех краевых культработников рангом пониже. "На ковре" в кабинете Екатерины Андреевны - режиссер драмтеатра Борис Петрович Романюк. За дверью, в коридоре, сидят актеры театра Рогульский и Мальков.
  
   - Прославились, нечего сказать, - подытожила похождения Ивана Емельяновича в Москве Екатерина Андреевна. - Вот к чему приводит попустительство. Дай вовремя в театре этому Рогульскому от ворот поворот, не нажили бы такого позора. Алкоголик в роли Ленина - стыд и срам!
  
   "Стыд и срам!" - подтверждало красноречивое молчание свиты Екатерины Андреевны.
  
   - Раньше держался... - оправдывал свое попустительство Борис Петрович.
  
   - Не падал во время представления со сцены в зрительный зал - это вы называете "держался"? - хмыкнула Екатерина Андреевна. - Очень мило... Впрочем, ладно. Все мы виноваты. Все мы влипли в историю. И всем вместе надо теперь искать выход из нее.
  
   На лицах молчаливой культкоманды Екатерины Андреевны сразу отразилось виноватое: "Чего уж там - все мы вляпались в неприятную историю. Теперь надо всем засучить рукава и как-то выпутываться из нее".
  
   - Что будем делать, Борис Петрович? Что делать, если задача для нас с вами не меняется - в юбилейном году ленинской теме в репертуаре театра быть! И быть не суррогатной, не для галочки, а яркой и убедительной.
  
   Тут же три строгих взгляда исподлобья предупредили режиссера: "Смотри, прохвост, суррогата мы не потерпим!"
  
   - Придется теперь утверждать в крайкоме партии другого актера, - как о неизбежной канители сказал Борис Петрович.
  
   - Значит, вы теперь рекомендуете на роль Владимира Ильича Ленина Малькова?
  
   - Малькова. Больше некого.
  
   - Полагаете, что справится?
  
   - Мальков - крепкий актер.
  
   -И алиментщик впридачу... - показала свою осведомленность Екатерина Андреевна.
  
   - Кто без греха...
  
   - Ну, знаете, Борис Петрович! Опять вы за свое. Опять всепрощение, да? (Культсоратники Екатерины Андреевны насупились: "Ты что же это, сукин сын, - опять за старое!"). Не на роль какого-нибудь ловеласа рекомендуете человека. Неужели в труппе нельзя подобрать актера, в моральных качествах которого можно не сомневаться?
  
   - Можно. И не одного, - скучно согласился Борис Петрович. - Только тогда у нас с вами не живой Ленин получится, а ходячий манекен.
  
   - Уж вы теперь от своего выбора не отступитесь... Ну а этот Мальков, не к ночи будь сказано, - не злоупотребляет?
  
   - Он в этой области умеренных позиций придерживается.
  
   - Знаем мы ваши актерские "умеренные позиции", - горько усмехнулась Екатерина Андреевна. ("Знаем мы вас, алкашей, как облупленных!" - дружно скривились трое). - А развелся он почему?
  
   - Жена ему столько рогов понавесила, что не разводиться было бы уже совсем неприлично.
  
   - Вот как...
  
   Увешанный рогами актер почему-то сразу вызвал у Екатерины Андреевны сочувствие к нему. Она сама подошла к двери кабинета и пригласила Малькова войти.
  
   ...- Садитесь, пожалуйста. Нас, товарищ Мальков, ожидает не простой год. Год 60-летия Великого Октября. Вся страна готовится к этой знаменательной дате. Все, от мала до велика, стремятся встретить ее какими-то новыми достижениями - на производстве, в науке, искусстве... Есть, как вы знаете, и у вашего театра хорошая задумка: поставить к славному юбилею классику драматургической ленинианы - пьесу Погодина "Человек с ружьем". Вы, товарищ Мальков, конечно, понимаете, что краеугольным камнем успеха или провала спектакля станет исполнение роли Владимира Ильича Ленина. Как вы сами считаете - по плечу вам эта задача?
  
   Совсем плохо в искусстве с мерительным инструментом. Все успехи и провалы - на глазок. Скольким и скольким уполномоченным назначать эти успехи надо угодить. Оно и так тяжело, а с краеугольным камнем на шее...
  
   Мальков неуверенно пожал плечами.
  
   Нерешительность была истолкована как скромность, и Екатерина Андреевна участливо спросила:
  
   - Какую из своих прошлых актерских работ вы сами считаете наиболее удавшейся?
  
   - Фигаро, - ответил за артиста режиссер. - И публика не зевала, и рецензии были благожелательными.
  
   - Фигаро? - озабоченно переспросила Екатерина Андреевна.
  
   На какое-то время руководитель краевого управления культуры задумалась, и на лицах трех ее подчиненных появилось то растерянное выражение, которое появляется у ребенка, потерявшего вдруг из вида опекавшего его взрослого.
  
   - Надеюсь, Борис Петрович, вы понимаете, что "Человек с ружьем" - это не "Свадьба Фигаро"? - после паузы обратилась к режиссеру Екатерина Андреевна. - А то в своих режиссерских новациях вы порой очень смело смешиваете жанры. Хочется верить, что вы не превратите революционную пьесу в легкомысленный мюзикл со стриптизом, канканом и прочими низкопробными трюками. (Лица настроенных на нужную волну хористов тут же приобрели осмысленное выражение: "Смотри у нас, трюкач!")
  
   - Нет у меня нигде ни стриптиза, ни канкана, - надулся Борис Петрович.
  
   - А в четвертом акте "Горячего асфальта" что у вас было, если не самые настоящие стриптиз и канкан. Помнится, у автора пьесы и намека на них не было... - Екатерина Андреевна хорошо знала о многочисленных извращениях исходного драматургического материала режиссером Романюком.
  
   Уязвленный режиссер стал защищать свои извращения:
  
   - Понимаю, вы говорите про танец асфальтоукладчиц. А что мне было делать? В четвертом акте этой пьесы, которую нам так настойчиво рекомендовало управление культуры, текст был еще более убогий, чем в первых трех. Как без живого, веселого танца можно было передать радость женщин-тружениц по случаю досрочного окончания укладки асфальта на площади Парижской коммуны?
  
   Ехидную реплику режиссера Екатерина Андреевна приняла близко к сердцу. Получалось, что они тут, в управлении, чуть ли не сами сочиняют убогие тексты рекомендуемых театру пьес, а лично она - их самые бездарные четвертые акты. Да еще препятствует хоть какому-то их "оживляжу".
  
   - Даже самый убогий текст вовсе не обязывает ваших "тружениц" раздеваться до бюстгальтеров и так высоко задирать ноги... Вы уж, Борис Петрович сделайте одолжение, пойдите, пожалуйста, навстречу нашему косному управлению культуры: пусть зритель вашего театра увидит в Смольном штаб революции, а не ночной вертеп. Танцевать там не надо. Даже в шинелях...
  
   Екатерина Андреевна повернулась к Малькову:
  
   - Я, товарищ Мальков, вовсе не хочу сказать, что роль Фигаро как-то компрометирует актера. И в "Человеке с ружьем" от исполнителя главной роли тоже требуется недюжинная живость. Но это - живость совершенно другого рода. Там, - она показала рукой направо, туда, где резвились пустенькие комедии, водевили и мюзиклы, - там ужимки, розыгрыши, бытовое комикование. Здесь, - она показала налево, откуда сразу будто бы послышался чеканный шаг красногвардейского патруля по ночному Петрограду, - здесь кипучая энергия вождя революции! Там, - рука направо, - по большому счету, все слова на потребу жаждущей развлечения публике. Здесь, - рука налево, - каждое слово отзовется в истории всего человечества громким эхом. Там - насмешка над прошлым. Здесь - гимн будущему...
  
   Дисциплинированно провожающие каждый раз руку Екатерины Андреевны глаза ее молчаливого хора вначале дружно подтверждали: "Да-да, там насмешка, а здесь - гимн..." Но это энергичное интеллектуальное упражнение скоро вконец измотало хористов. На их лицах опять появилось беспомощное ребяческое выражение - то, которое появляется у воспитанных детишек, когда их спрашивают, кого они больше любят - маму или папу?
  
   И, действительно, странное дело: чем горячее Екатерина Андреевна убеждала присутствующих в том, что живость Фигаро и Ленина - материи из разных опер, тем более крепло у тех убеждение, что в мировой драматургии нет более близких по духу персонажей, чем севильский цирюльник и первый председатель Совнаркома. И не поимев успеха в исполнении роли первого, на роль второго нечего и замахиваться.
  
   Екатерина Андреевна почувствовала смятение умов у соратников и скомкала свой театроведческий экспромт. Но было еще немало многозначительных слов и взглядов, прежде чем она сказала:
  
   - Будем просить крайком партии утвердить вас на роль Владимира Ильича Ленина. Надеемся, товарищ Мальков, она станет самой заветной вехой вашего творческого пути.
  
   Вставая со своих мест, так и не проронившие ни единого слова культколлеги Екатерины Андреевны обменялись красноречивыми взглядами: "Эх, и наломали бы они без нас дров в искусстве!"
  
   Ивана Емельяновича Рогульского в кабинет так и не пригласили.
  
   ...Майор Посин вошел в зрительный зал театра. Шла репетиция. Он не стал мешать и до ее перерыва присел в кресло.
  
   Л е н и н. Лошадь есть?
  
   Ш а д р и н. Цела.
  
   Л е н и н. Корова?
  
   Ш а д р и н. Пала.
  
   "Не верю, - отмечал про себя Посин. - Шадрин рыхл и неубедителен. Зритель сразу заподозрит, что у солдатика, наверное, и коровёнка цела, да только не хочет он перед Ильичом кулачиной показаться... И Ленин какой-то... Верткий, суетливый. Уж так угодливо, так льстиво заглядывает в глаза собеседнику, будто это не вождь с простым мужиком беседует, а Хлестаков у Тяпкина-Ляпкина взаймы просит..."
  
   Л е н и н. Советская власть чужих земель захватывать не собирается, но если царские генералы захотят посадить в России помещиков и капиталистов, то... как вы думаете? Вы сами как думаете?
  
   Ш а д р и н. Тогда пойдем воевать.
  
   Режиссера такой Шадрин тоже не убеждает, и он кричит из-за своего стола перед сценой: "Шадрин, сделайте нажим на "пойдем". Уверенней, энергичней всю эту фразу. А то можно подумать, что Шадрин Ленину только зубы заговаривает, а сам уже решил дезертировать".
  
   Шадрин повторил свою реплику так, чтобы царские генералы и капиталисты не тешили себя пустой надеждой на его скорое дезертирство из рядов Красной армии.
  
   В перерыве репетиции выяснилось, что актеру Рогульскому дали-таки поворот от театральных ворот. Товарищу майору придется ехать к нему домой. Что тоже едва ли принесет быстрый положительный результат. Рогульский какой уж день пьет, отставку отмечает.
  
   ...Опухший, плотно окутанный алкогольными миазмами Иван Емельянович не понимал вопросов Посина. Вперившись в майора диким взглядом, он только бессмысленно мычал. Московскому гостю пришлось прибегнуть к специфическим медицинским услугам, чтобы вывести отставного актера из припадочного состояния.
  
   ...- Рогульский, товарищ генерал, горький пьяница, но человек бесхитростный, искренний. Военинженера Зарецкого как будто припоминает, но вот в той поездке с ним, которая нас интересует, он не участвовал.
  
   - Значит, по словам Рогульского, некоторые однополчане каждый год девятого мая встречаются в Москве? Жаль-жаль, что мы упустили такой выгодный момент. А сам он почему в этот раз не поехал?
  
   - В запое был.
  
   - Тогда, Владимир Кузьмич, попытаемся извлечь пользу из этих встреч хотя бы постфактум. У Рогульского имеются адреса тех его однополчан, которые участвуют в майских свиданиях?
  
   - Я их переписал, товарищ генерал.
  
   - Вот и надо нам в первую очередь поговорить с участниками этих ветеранских посиделок в Москве. Может быть, в компании, за стопочкой, кто-то что-то и припоминал...
  
  
   Г л а в а VII
   ЕСТЬ ТАКАЯ НАУКА
  
   Что за таинственный такой механизм у мыслительного процесса. Как чудесно и неожиданно прорастают брошенные в пытливый ум семена, о которых порой и сами сеятели уже изрядно подзабыли.
  
   ...Выкопав свою очередную яму, Моня, вместо уже привычного "и здесь пусто", вдруг сказал:
  
   - Есть!
  
   Мы с Васей уже порывались посмотреть, что он там откопал, но Моня продолжил:
  
   - Есть такая наука. Она называется уфология.
  
   УФО. Unidentified Flying Object. Неопознанные Летающие Объекты. Вот эти объекты и являются предметом молодой науки уфологии.
  
   Впрочем, за науку ее почитают пока немногие. А наука официальная вовсе не признает уфологию и со своих высоких академических трибун предает анафеме ее упрямых приверженцев. Уфологи утверждают, что им глубоко начхать на эту академическую анафему, но в душе, конечно, обижаются.
  
   "Это было оптическое явление, порожденное встречей двух атмосферных фронтов", - утверждает заведующий атмосферными фронтами, гордо выпячивая грудь, сплошь увешанную высшими метеорологическими наградами. "Как бы ни так! - с трудом складывает замерзшими пальцами фигу получивший сполна за время своих наблюдений от обоих фронтов местный уфолог. - Это было НЛО".
  
   Аксиома уфологии - наш брат во Вселенной не один. Она признается всеми уфологами. В остальном молодая наука - снежная целина, и каждый уфолог идет по ней туда и так далеко, как сам того пожелает.
  
   После непродолжительного обмена мнениями все мы согласились, что уфология - это как раз то, что нам нужно. Ни МГУ, ни Оксфорд, ни Гарвард не пестуют кадры этой науки. Поэтому среди широких масс зевак теперь не будет ни одного человека, от которого можно ожидать профессионального чванства и подвоха. А в уфологии мы и сами с усами.
  
   Несколько усомнился в этом только комиссар экспедиции.
  
   ...- Наверное, надо все-таки хоть что-то знать о процессах в атмосферной кухне?
  
   Я был убежден в обратном:
  
   - Напротив, такое принюхивание к атмосферной кухне может только исказить свежесть уфологического восприятия. Все непонятное в атмосфере настоящий уфолог должен смело истолковывать как НЛО и только как НЛО... Итак, друзья, отныне наша полянка облюбована неопознанными летающими объектами. А мы, уфологи-любители, в свою очередь пытаемся разобраться - что это за явление такое. Уфологический инструментарий у нас имеется? Имеется. В бинокль мы наблюдаем маневры НЛО, а лопаты у нас - для взятия проб грунта в местах их посадок. Надо будет в ближайшую городскую вылазку накупить полиэтиленовых пакетов. Будем укладывать туда "пробы грунта" и демонстрировать их любопытным.
  
   С этого дня экспедицию решено было считать уфологической.
  
   - Какое сегодня число? - спросил я. - 15 мая? Отныне и впредь широко отмечать этот день как День уфолога. Распоряжения о числе орудий и количестве залпов праздничного салюта будут даны дополнительно. Да здравствуют советские уфологи! Ура, товарищи!
  
   На полянке имени ХХV съезда КПСС впервые в истории великой страны прозвучала здравица в честь советских уфологов.
  
   ...Перед сном, когда устраивались в спальных мешках, я предложил более детально разработать нашу уфологическую легенду.
  
   - Создавать ее мы должны под девизом: "Наш неопознанный объект...
  
   - ... самый неопознанный в мире", - закончил девиз Моня.
  
   - Гм-м... Я-то хотел продолжить: "... нам его и познать", но твое предложение, Моня, пожалуй, лучше подойдет нам. Чем больше тумана - тем больше возможностей для маневра в уфологических беседах с гостями нашей полянки.
  Устроившись поудобней в своем спальном мешке, я начал творить легенду:
  
   - Однажды дивной майской ночью... Когда все стоящие на учете в Академии наук звезды заняли на небосклоне положенные им места... Когда тушканчики и полевые мыши по-соседски желали друг другу спокойной ночи и просили сусликов не так сильно храпеть...
  
   - Когда хищные кроты, открытые младшим научным сотрудникам товарищем Тихомировым, лязгая зубами, опять метнулись в соседний колхоз резать овец... - продолжил уфологическую поэму Моня.
  
   - Когда... - комиссар защелкал пальцами в поисках ответной оплеухи худруку, но поиски сильно затянулись, и продолжил опять я:
  
   - ... В небе вдруг появился ярко светящийся объект. Быстро увеличиваясь в размерах, он стремительно приближался к Поляне имени исторического ХХV съезда родной КПСС, как будто это место чем-то притягивало его...
  
   - Понятно - чем, - объяснил курс НЛО Моня. - Их парторг посеял где-то на Юпитере "Манифест коммунистической партии" и хотел одолжить его у нашего.
  
   - Не предвосхищай, Моня, - попросил я. - ... И тут мы начинаем понимать, что это - огромный летательный аппарат дискообразной формы... Внезапно, вопреки всем законам динамики, НЛО мгновенно останавливается и неподвижно зависает в полуметре над полянкой. Смутная тревога нарастает в душе комиссара экспедиции. Проглотив ставшую вдруг вязкой слюну, он тихо вопрошает: "Неужели это - ОНИ?"
  
   - Почему это, Алик, тревога возникает именно у меня? - добродушно ворчит Вася.
  
   - Потому что к этому, Вася, тебя обязывает твоё особое положение в экспедиции. Комиссару положено больше всех тревожиться за личный состав.
  
   - Не ропщи, товарищ Василий. В качестве пароля ты сразу начни читать им доклад об итогах ХХV съезда. Вдруг это действительно будут твои однопартийцы, и тогда никакого межпланетного конфликта не возникнет, - поучал комиссара Моня.
  
   Я продолжил сочинение нашей уфологической легенды:
  
   - Итак, комиссар с нарастающей тревогой шепчет: "Товарищи, да неужели это - ОНИ?" "ОНИ-ОНИ, - непроизвольно прижимаясь к широкой комиссарской груди, тихо отвечают остальные члены экспедиции. - ОНИ, комиссарушка, больше некому..." В этот момент в боку сверкающего всеми красками гиганта бесшумно раздвинулись двери, и в них показались... Внимание, товарищи! Исторический момент советской уфологии! Что мы видим? Какие ОНИ? Как себя ведут?
  
   - А я думаю, - зевнул Вася, - лучше, если наши НЛО полностью будут автоматами. Для простоты.
  
   - Тоже мне НЛО! - с ходу отверг я всякие автоматы. - НЛО - так с полным экипажем. Включая нескольких хорошеньких стюардесс.
  
   - Которые сразу начнут строить глазки нашему комиссару, - с удовольствием подхватил лирическую линию уфологической легенды Моня.
  
   - А почему бы им не строить глазки тебе? - вяло огрызнулся Вася.
  
   - Потому что ты у нас, Вася, - самый видный, - высказал я истинную правду.
  
   - А также самый идеологически правильный и морально устойчивый, - дополняет причины выбора стюардесс НЛО Моня. - Соблазнить одного парторга во всех мирах считается куда почетней, чем десяток беспартийных.
  
   - Может быть, Вася, ты думаешь, что барышни с НЛО будут похожи на ящериц или осьминогов? - успокаивал я комиссара. - Ничуть не бывало: все как одна - ясноглазые, веселые, загорелые, с прекрасными фигурами...
  
   - И все до одной - комсомолки, регулярно платящие членские взносы, - добавлял фигуристым барышням НЛО положительных качеств Моня.
  
   И все-таки в окончательной редакции уфологической легенды хорошенькие стюардессы НЛО оставались за кадром, не вводя в соблазн комиссара нашей экспедиции.
  
   Распределили новые обязанности. Коллеги великодушно даровали мне самый высокий титул - Главный Теоретик Уфологии. Выбившись в такие большие чины, я, как всегда, обещал пристроить на теплые уфологические должностишки и своих товарищей.
  
   Перемена экспедицией легенды прекрасно оправдывала себя. Как и следовало ожидать, среди туристов не было ни маститых университетских профессоров уфологии, ни робких студентов уфологических техникумов, ни их надоедливых знакомых. Прочь закостенелую зоологию! Никто не принесет теперь из МГУ заспиртованного крота и не станет с пеной у рта доказывать, что он ничем не отличается от крота-эндемика полянки имени ХХV съезда. Научная конфронтация нам теперь была не страшна. Поиск сокровищ прекрасно сочетался с уфологией: места для взятия "проб аномального грунта" в точности совпадали с кладоискательскими шурфами.
  
   ...- Я вот смотрю - вы все копаете и копаете...
  
   - Уфологическая экспедиция. Места посадок НЛО. Аномальная зона. Берем пробы грунта для последующего лабораторного сравнения местного и фонового излучения. Отступите, пожалуйста, подальше, товарищ! Вы можете нарушить энергетику зоны.
  
   И зевака покорно отступал, преисполненный уважения к аномальной зоне, уфологической экспедиции и пробам грунта.
  
   ...- Вот теперь я спокоен, - с аппетитом уплетал я горячий обеденный супчик. - Теперь нам, уфологам-любителям, никто серьезно не помешает. Теперь мы обязательно откопаем свои сокровища.
  
   - Если они есть... - по обыкновению охлаждал мой кладоискательский пыл Моня.
  
   Я по обыкновению игнорировал все сомнения в этом.
  
   -...Теперь мы откопаем свои сокровища, не отвлекаясь на всякие высоконаучные диспуты... Я считаю, товарищи, что пора уже набрасывать тезисы для торжественной дневниковой записи. Что, если начинаться она будет так: "День Х, час Y, разведъяма номер Z. Тихо звякнуло железо о железо. Раздался испуганный возглас: "Есть!" На Поляне имени исторического ХХV съезда родной КПСС стало оглушительно тихо. Еще не веря в свою удачу, члены экспедиции, обнявши друг друга за натруженные плечи, склонились над зияющим провалом ямы. Капельки горячего пота, падающие с их одухотворенных лиц, разъедали ржавчину на крышке драгоценного сундука..." Вася, Моня, ну-ка, включайтесь в творческий процесс! Какие еще живописные детали следует добавить в историческую дневниковую запись?
  
   - "Алчно сверкнули глаза комиссара..." - тут же добавил живописную деталь в грядущую дневниковую запись Моня.
  
   - Еще посмотрим - у кого они сверкнут более алчно... - Вася хоть и косвенным образом, но соглашался с тем, что день Х, час Y и разведъяма номер Z обязательно найдут свое место в истории советского кладоискательства.
  
   Тезисы для торжественной дневниковой записи были подготовлены. Оставалось только вставить туда Х, Y и Z.
  
   ...И в этот раз запахи скромного экспедиционного обеда привлекли внимание стаи бродячих псов, избравших эти места своей загородной резиденцией. Собаки улеглись у кромки леса, с жадностью принюхиваясь к простеньким ароматам пакетных харчишек. Это продолжалось недолго. Вожак, понимая, что такое времяпровождение только расслабляет подчиненных, поднял стаю и увел ее от миражей - праведными собачьими трудами хлеб свой насущный добывать.
  Но в этот раз убежали не все. Один пес остался. И остался, как оказалось, с очень серьезными намерениями.
  
   В начале своего пути к нашей палатке он только все сильней вилял хвостом. Потом виляние перешло на все его тело. Последние метры он прополз на брюхе. Выражение его морды было понятно любому: "Сами видели, в какую подозрительную компанию занесла меня судьба. А разве таково мое предназначение? Разве не достоин я лучшей доли?.. Всегда с большим интересом присматривался к вашей экспедиции. Вполне сочувствую ее высоким целям. Возьмите меня к себе, пожалуйста! Надеюсь оказаться полезным работником. Все задатки для этого у меня имеются..."
  
   Вожак еще раз оглянулся и призывно гавкнул. Не помогло. Видать, намерения дезертира были серьезными и продуманными.
  
   - В парне есть что-то от ризеншнауцера, а? - неуверенно оценивал я подозрительную породу гостя.
  
   - А, по-моему, в его сотворении больше замешана кавказская овчарка, - предположил Вася.
  
   - А, по-моему, в его сотворении больше всех замешан пьяный в дымину хирург-ветеринар, - присоединился к кинологическим исследованиям Моня. - Понапришивал друг к другу части от разных собак - вот и получилось черти что.
  
   - Не всегда разбойником был, ошейник вон есть, - я заметил в густой шерсти пса ремешок.
  
   - Выбрасывают хозяева собак на улицу, вот они и дичают, - сочувствуя гостю, сказал Вася.
  
   - Этот больше дичать не желает. Что будем делать? Поставим на довольствие? - задал я вопрос коллективу.
  
   - А геркулесовую кашу будешь есть? - ласково спросил Вася.
  
   Верно оценив благожелательные интонации, кобелек снова завилял всем телом и тихо заскулил. Это было расценено как согласие на все, и я вынес решение:
  
   - Записать в дневнике экспедиции: "Пришел пес. Рекомендации отсутствуют, но собеседование выдержал успешно. Зачислен в штат экспедиции уфологом-наблюдателем, по совместительству - ночным сторожем. Кличка..." Как назовем нашего нового товарища?
  
   Невыразительные Васины Джек и Полкан не получали поддержки коллектива. Но, учитывая его бурные идеологические протесты, Партизаном нового члена экспедиции решено было звать только временно - до того, как в уфологическом лексиконе подберем для него что-нибудь не так режущее комиссарский слух. Сам Партизан свою кличку принял безропотно и с первых минут стал откликаться на нее так, будто тоже прекрасно понимал: временное - это навсегда.
  
   ...Всего несколько дней прошло после учреждения Дня уфолога, а слухи об НЛО и аномальной зоне расползлись далеко окрест. На поляне имени ХХV съезда стали появляться люди, желающие выразить свои симпатии уфологии и свое искреннее почтение - уфологам. К нашему удивлению, пробами аномального грунта заинтересовалась даже мытищинская пресса.
  
   "Свои, Бобик, свои!" - солидным голосом уговаривал Партизана пропустить его в аномальную зону юный корреспондент "Мытищинского комсомольца". Он был вежлив, но напорист. Уходил с полянки не с пустыми руками.
  
   - А напечатаете? - спросил я, кивая на исписанные страницы в блокноте журналиста.
  
   - Вообще-то такие материалы - НЛО, экстрасенсы, аномалии - так же труднопроходимы, как всякие упоминания о катастрофах, проституции или массовом падеже скота на родных просторах. Но у нас же Уткин редактор! Слышали? - юнец-писака сказал об Уткине так, как сказал бы о своем полководце суворовский солдат. - Дуй, говорит, Витюха, посмотри, что там за Чудо-Юдо в лесу объявилось? Давненько мы цензуру-матушку не дразнили...
  
   Моня, как и было условлено еще в котлетных Филях, освобождался от зоологических, а потом уфологических работ раньше других.
  Официально причину такого освобождения я озвучивал так: "Откопаем или нет драгоценный сундук - это еще бабка надвое сказала. Но без нетленных ценностей мы отсюда не уйдем. У нас будет полотно Моисея Абрамовича Рабиновича".
  
   Моня, тоже понимая, что за Васей и мной, как землекопами, ему не угнаться, старался оправдать официальную версию освобождения.
  
   Вася, осторожно заглядывая через плечо Мони, с удовлетворением убеждался, что хоть это полотно не станет вызовом советской власти и потому не обяжет его в очередной раз выступить в ее защиту.
  
   Оказывается, кистью и красками Моня мог не только бодаться с государством. Сейчас он писал пейзаж. Простой и трогательный. Он писал нашу полянку.
  
   - Молодец, Моня! - атлет Вася бережно обнимал Моню за худенькие плечи. - Правда, Алик, хорошо получается?
  
   - Посмотрим, что получится в итоге, - я старался высказываться сдержанно, как заботливый педагог. - Восторга с мурашками по коже пока не чувствую. Восторг с мурашками по коже - вот реакция здорового организма на любое выдающееся произведение искусства.
  
   ...Перед отбоем уфолог-наблюдатель, он же ночной сторож, обегал вверенную ему аномальную территорию, пару раз гавкал на только ему известных злоумышленников, с чувством выполненного долга заходил в нашу палатку, ложился у входа и, казалось, тоже с большим интересом слушал на сон грядущий, что там передает "Би-Би-Си", - всегда готовый толково отозваться на вопрос: "А вот что на этот счет думаешь ты, Партизан?"
  
   Хилые зарубежные радиоволны, сталкиваясь с мощным заслоном отечественных глушилок, с жалобным воем откатывались обратно. "... Галич... Галичу..." - нелегко было разобрать, что пытаются рассказать своим русскоязычным слушателям работники старейшего питомника радиоуток.
  
   - Наши высшие литературные органы нигде не оставят поэта без намордника. Не цензура - так глушилки, - я высоко оценивал многогранную деятельность наших высших литературных органов.
  
   - Вот и зря! - убежденно сказал Вася. - Не будь такого к ним внимания, многих так называемых поэтов никто бы и не знал. Пусть себе выговариваются - и сразу всем станет ясно, какие они на самом деле поэты.
  
   - Как же можно выговариваться, если слово - влево, слово - вправо от магистральной линии - и ты прикрепляешься к органам как туберкулезник к тубдиспансеру...
  
   - Вот я и говорю: зачем глушилки, намордники и всякие там диспансеры? Ни к чему такая опека. Она-то и порождает дутые авторитеты. Рассердился на советскую власть в рифму - вот уже и поэт. А если это получается с пеной у рта - значит, великий. Не эти признаки определяют настоящего поэта. И не зарубежным радиоголосам решать, кто у нас поэт, а кто нет.
  
   - Это должны решать исторические пленумы ЦК КПСС по дальнейшему развитию хорея, анапеста и амфибрахия, - высказал догадку Моня.
  
   - Это должен решать народ, - спокойно сказал Вася. - Читатели.
  
   - Вот-вот, - сразу согласился я. - Народ - он разберется. Когда я был поэтом-отщепенцем...
  
   - О-оо! - хором воскликнули комиссар и худрук экспедиции.
  
   - Какое богатое и поучительное бытие у нашего уважаемого руководителя, да, Моня? - с почтением сказал Вася.
  
   - Что-то я не припоминаю такого поэта-отщепенца - Затируху, - подозрительно прищурился дока по отщепенцам всех мастей.
  
   - Я, друзья мои, был поэтом-отщепенцем очень невысокого полета. Моя сомнительная известность была городской, не более того. А город Н., в котором я тогда жил... Много ли известности можно нажить в городе Н.? Продолжу с вашего разрешения... Задумал я однажды поэму сотворить - "Сын горкома". Написал первую ее часть. Она называлась - "Детство Пети". И вот какие страсти-мордасти в ней происходили.
  
   Как-то раз на ступенях горкома партии находят младенца. Совсем голенький, он был завернут в переходящее Красное знамя, накануне украденное в роддоме. Никаких примет - чей он, откуда - при нем не было. И только маленькая записочка была приколота к знамени женской шпилькой для волос. В ней торопливым почерком, со множеством ошибок, было написано... Рифмы уже не помню, передам в изложении: "Цыганка нагадала, что Петька пойдет по стопам своего непутевого отца. Что станет он таким же прожженным вором и картежником. Не бывать этому! Оставляю его вам, товарищи, в уверенности, что он вырастет настоящим большевиком-ленинцем".
  
   Доложили о подкидыше первому секретарю горкома. Выслушал первый, смахнул со щеки скупую секретарскую слезу и твердо сказал: "Вырастим! Назло судьбе и предсказаниям вырастим Петьку настоящим советским человеком! Поставить найденыша на полное партийное довольствие".
  
   Вот и стал, таким образом, Петька сыном горкома. И началась с тех пор ежедневная борьба двух начал - судьбы-злодейки и партнакачки.
  
   - Супротив наследственности ни одной партнакачке не устоять, - заранее предсказывал результат этой борьбы Моня.
  
   - Ну, не скажи! - тут же встал на защиту партнакачки Вася. - Если правильно, тактично поставить воспитательную работу, если быть упорным и последовательным...
  
   Как обычно, ни один из них не уступил своей позиции. Продолжить изложение "Детства Пети" я смог только после очередной перебранки худрука и комиссара.
  
   - Не буду, друзья, утомлять вас всеми перипетиями моего творения. Упомяну только вот что: за время своего пребывания в детсаде Петька своровал и продал барыгам намного больше крупы и сахара, чем даже заведующая детсадовской столовой. А играть с ним в "свару" на деньги отказывался даже дворник детсада, потому что у сына горкома в горшке всегда был припрятан козырный туз...
  Сочинил я эту часть своей поэмки и призадумался: что делать? Выдерживать ее в столе, пока пишутся другие части? Так бы и надо поступить. Нет же, авторская гордыня и тщеславие нашептывают: "Выпусти-ка своего Петьку в народ. Как он примет твоего героя?" Поддался я этому искушению. Самиздатом напечатал десятка два экземпляров - и в народ их.
  
   Понятное дело, наступил день, когда меня вызывают "куда положено". Прихожу. Интеллигентный дяденька в штатском. В руках у него мое творение, на лице - печаль. "Неужели, товарищ Затируха, вы в самом деле считаете, что вирши, которые вышли из-под вашего бойкого пера, можно назвать настоящей поэзией?" "Вирши" он произнес таким тоном, каким врач говорит невежде-пациенту о мерзкой глисте, которую тот принимает за целительную пиявку. "Однако, моя поэмка читается и, насколько я знаю, даже находит отклик", - дерзко отвечаю я. "Сортирная писанина тоже читается и тоже находит отклик, - назидательно говорит он. - Вопрос: кем и у кого? Народ, гражданин Затируха, такую, с позволения сказать, поэзию, как ваша, и на дух не примет!"
  
   Теперь я понимаю, что это была наживка, и я клюнул на нее. Народ, говорю, у нас не дурак, он разберется. Дай только ему трибуну - он еще похлеще меня выскажется. "Пожалуйста, дадим. Устроить народное обсуждение вашей поэмы?" - спрашивает он меня. "Устройте! - заносчиво отвечаю я. - Вот только, прошу прощения за капризы, - народ этот будет от станка и орала или сплошь бойцы невидимого фронта?" - "Будет самая что ни на есть рабочая косточка", - заверяет он меня.
  
   - Какие либеральные нравы царили в городе Н, - завистливо сказал Моня. - Вместо закрытого военного трибунала - открытое народное обсуждение...
  
   - Далеко не каждый город Н. имеет своего поэта-отщепенца, - объяснял я этот либерализм. - Такую диковинку и поберечь можно до поры до времени. Чтобы при удобном случае на его примере показать, как невыгодно быть поэтом-отщепенцем в обществе развитого социализма...Ладно, готовлюсь к обсуждению Петьки моего. Горло полоскаю, руки потираю в предвкушении того, как полетят перья от литературоведов в штатском после нашего с народом натиска.
  
   Обсуждение моей поэмки состоялось на заводе резинотехнических изделий. В пересменку. Что это было за помещение - не разобрал. Помню только - за стеной что-то так сильно чавкало, будто вот-вот взорвется.
  
   Смотрю - передо мной простые утомленные лица. Ну, думаю, родненькие вы мои, я вас в обиду не дам. Пусть речи ваши будут корявенькие, пусть перед каждой фразой вы будете минут пять выковыривать из носа засохшую там резину, - ничего, вместе мы сдюжим. Вы мне только полмыслишки, полстрочки, полсловечка из себя выжмите, - а уж я их подхвачу и такой снежный ком литературных обличений из них накатаю - любо-дорого смотреть будет. Мы покажем кое-кому кузькину мать.
  
   Открывал обсуждение Роман Берковский. Член Союза писателей, руководитель городского литобъединения "Высота". В заварушках такого рода Роман был как Пересвет в Куликовской битве - страху напускал на литературных пигмеев и пачкунов... Отгремел Рома такую здравицу в мою честь - слово народу.
  
   Вот, смотрю, первая моя читательница тянет вверх натруженную руку. Мысленно я и сам перекрестился и ее осенил: "Смелей сестренка!"
  
   "Скажите, пожалуйста, гражданин поэт, а такие понятия, как мама, родной дом, отчизна - они имеют для вас хоть какую-то святость, или вы готовы все облить своими зловонными поэтическими помоями?"
  
   У меня дух перехватило от неожиданности. Слова сказать не могу. А меня уже другой спрашивает: "А можно поинтересоваться - за сколько мисок чечевичной похлебки вы смогли бы родину продать?"
  
   Да где же вы, товарищи дорогие, спрашиваю я их, обнаружили в моей поэмке хоть полвзгляда косого в сторону мамы и родины? Выньте из своих широких штанин мою книжицу, покажите - где эта строка, страница эта?..
  
   Девочка в беленьком фартучке, в пионерском галстуке тянет ручонку с первого ряда и с дрожью в голосе спрашивает: "Вы, кажется, задались целью посеять в душах нашего подрастающего поколения ядовитые семена неверия в основополагающий тезис нашей идеологии - "Народ и партия - едины"? Напрасные потуги!" И даже всплакнула от избытка чувств.
  
   Деточка, спрашиваю я страдалицу, а ты сама хоть одну буковку в стишках бяки-поэта прочитала? И сама, отвечает, не читала, и детям своим закажет, и внукам-правнукам... Здесь Роман с пионеркиной речью перемудрил. Слишком усложнил и ядовитых семян с потугами напрасно в нее подсыпал. Рано еще пионерке материться.
  
   Так, думаю, понятно. Это были забойщики, запевалы предвзятого обсуждения. Их науськивали. Таких не должно быть много. Где же единомышленники? Лихорадочно листают на коленях мою поэмку, чтобы точными цитатами из нее разогнать в зале злую предубежденность?..
  
   И вот, наконец, увидел я книжицу. И где - в самом президиуме читательница с нетерпением поднимает ее вверх, слова просит. Ну-тка, моя хорошая, заступись!
  
   "У меня в руках, товарищи, - звонко крикнула она, - материалы исторического Октябрьского пленума ЦК КПСС. Какие волнующие перспективы развертывают его решения перед нашим народным хозяйством в целом и резинотехнической отраслью - в частности! И как же прискорбно наблюдать в это судьбоносное время, что на здоровом теле нашего общества, нашего советского общества, нет-нет, да и вскочит прыщ, подобный фланирующему сейчас перед нами псевдопоэту Затирухе. Но пусть не надеются всякие затирухи и другие прихвостни чуждой нам идеологии, что у нашего народа не найдется дезинфицирующих средств для избавления от них. Еще как найдутся такие средства!"
  
   "Сударыня-сударыня! - протягивал я к ней руки, пока она не села. - А вы когда-нибудь читали?.." Она фыркнула так, будто я спросил, случались ли у нее венерические заболевания.
  
   Да, чувствую, умело подставили меня с этим народом. Что с ним? Может быть, завод не выполнил квартальный план по выпуску болотных сапог, их лишили премии и они срывают злость на ни в чем не повинном поэте? Откуда такая агрессивность? Какие выпады против народного хозяйства в целом и резинотехнической отрасли в частности обнаружили они в моей махонькой поэмке? Как они необъективны.
  
   А обстановка в пропахшей резиной аудитории все накалялась.
  
   "Тут пашешь-пашешь, разную дрянь нюхаешь-нюхаешь, а эти!.."
  
   "Ты попробуй-ка две смены подряд в конце месяца отмантурить - посмотрим, как тебе захочется после этого стишки писать!"
  
   "Вырядился как жених! Стань хоть на полчасика к вулканизатору в нашем третьем цехе. Увидишь, какого цвета станет твоя белая рубашечка!"
  
   "И рожа!.." - под дружный смех "рабочей косточки" добавил кто-то.
  
   Наконец случилось то, на что и рассчитывал мой литературный куратор в штатском. Раздался крик: "Сажать надо таких вредителей без суда и следствия, вот и все! Нечего с ними нянчиться!"
  
   И так дружно был подхвачен этот призыв, что, смотрю, и Берковскому стало неуютно. Тут ведь, под горячую руку, всем присутствующим литераторам могут накостылять по шее.
  
   "Товарищи! - крикнул я. - Братишки и сестренки! Уважаемые любители поэзии. Прошу полминуты внимания. Прежде чем меня без суда и следствия погонят туда, куда и Макар телят не гонял, дозвольте, по традиции, высказать последнее желание. Поднимите, пожалуйста, руки те, у кого есть родственники - пусть седьмая вода на киселе, - которые знакомы - пусть даже шапочно - с человеком, который видел - пусть хоть издалека - мои стишата..."
  
   Тут "рабочая косточка" снова зашикала, затопала ногами, снова потребовала для меня бессрочных каторжных работ...
  
   Я замолчал, опуская заключительную часть народного обсуждения "Детства Пети" и детали моего поспешного бегства от рабочего класса.
  
   - Ну и как, закончил ты потом свой пасквиль на советскую молодежь? - участливо спросил Моня.
  
   - Нет. Так и киснет во мне эта тема. Только, как говаривал коллега Пушкин, потянется рука к перу, перо - к бумаге, так сразу возникает опаска: а ну как опять будет назначено читательское обсуждение у мартеновской печи или в шахте? Успею ли я и оттуда унести ноги?.. Прав комиссар: народ не каждого поэтом назовет. Трудно ему угодить. Особенно, когда он уголёк, резину или стружку из носа и ушей выковыривает... Спокойной ночи, друзья!
  
  
   Г л а в а VIII
   "Р А 3 Н О Е"
  
   В кабинет редактора "Мытищинского комсомольца" решительно входит солидный мужчина, брезгливо бросает на редакторский стол недавний номер газеты и возмущенно спрашивает:
  
   - Что это, товарищ Уткин, вы себе позволяете?
  
   У редактора "Комсомольца" не впервые требуют сатисфакции. Он спокойно раскрывает газету и просматривает возмутивший посетителя материал.
  
   - И что же вас так задело, товарищ Колосов?
  
   - Вы что, сами не видите, что меня задело? "Не надо обладать каким-то обостренным обонянием, чтобы почувствовать: в хозяйстве товарища Колосова с некоторых пор попахивает неблаговидными делишками..." - наизусть цитирует задевший его пассаж товарищ Колосов. - Кто вам, товарищ Уткин, позволил нюхать - чем у меня в хозяйстве попахивает?
  
   - Работа у нас такая, товарищ Колосов, - принюхиваться, где чем попахивает.
  
   - Принюхивайтесь по комсомольской линии. А у меня комсомольской организации нет! - товарищ Колосов сказал это так, как будто он намеренно не заводил в своем хозяйстве комсомольскую организацию - чтобы шустрилы из "Мытищинского комсомольца" никогда к нему не заглядывали. - Вот и не суйте свои носы туда, куда вам не положено их совать. Чтобы не прищемили их вам.
  
   - Только туда и суем, куда еще можно, - заверил его Уткин. - Нам, товарищ Колосов, дороги наши носы. Ведь это - профессиональные органы журналистов.
  
   Товарищ Колосов и сам понимал, что его упреки в рискованном обращении с профессиональными органами в "Комсомольце" едва ли состоятельны. Его место под мытищинским солнцем в редакции знают, пожалуй, даже вернее его самого. Как и положение всех других сколько-нибудь заметных городских фигур. Да, журналисты "Комсомольца" частенько ходили по кромке дозволенного, но за нее старались не заступать; дразнили иногда тех, кого дразнить не принято, но только тех из них, кого еще все-таки можно подразнить; печатали порой то, за что по головке не погладят, но только то, за что из журналистики турнут едва ли.
  
   Пофыркав для приличия еще немного, товарищ Колосов уже не так сердито говорит:
  
   - Обнюхивайте, пожалуйста, тех, товарищ Уткин, кого положено обнюхивать комсомольской печати.
  
   - А вы, товарищ Колосов, пожалуйста, не пахните, и никто тогда вас не будет обнюхивать, - спокойно возражает Уткин, уверенный что за это несанкционированное обнюхивание товарища Колосова его никто серьезно не взгреет. Да и как иначе поддерживать репутацию возмутителей спокойствия, если время от времени не нарушать писанные и неписанные запреты.
  
   В это время требовательно зазвонил телефон. Редактора срочно вызывали на совещание в горком партии. Они вместе вышли из редакторского кабинета, на ходу завершая дискуссию о мере дозволенного комсомольской печати: "...Вы, пожалуйста, не нюхайте". - "А вы, пожалуйста, не пахните..."
  
   К приходу Уткина на совещание там уже перешли к "Разному". Свое выступление заканчивал городской санитарный врач.
  
   - ... В бассейнах Рейна и Миссисипи даже в их худшие времена техногенное загрязнение едва ли достигало наших сегодняшних значений. Так, содержание тяжелых солей металлов и мышьяковистых соединений превышает у нас предельно допустимые концентрации в десятки раз. И смог наш тоже погуще ихнего будет. К примеру, сернистого ангидрида в нашем, если его так можно назвать, воздухе...
  
   - Стоп-стоп, Валерий Петрович! Довольно твоих страшилок, - перебил санитарного врача секретарь горкома партии Захар Михайлович Курьянов. - Дай тебе волю - уж ты отыщешь всякой заразы...
  
   Секретарь говорил таким тоном, будто Валерий Петрович сам тайком подмешивал в мытищинские поверхностные воды мышьяковистые соединения, напускал ночами в городскую атмосферу сернистого ангидрида, а потом громче всех кричал: "Караул!"
  
   - ... И почему надо обязательно кивать на Рейн и Миссисипи? Почему не взять для сравнения Баргузин или Сырдарью?
  
   - Сведения об экологических проблемах Сырдарьи и Баргузина носят закрытый характер! - с вызовом ответил Валерий Петрович.
  
   - Я их не закрывал, - недовольно сказал Захар Михайлович. - Все, спасибо. Не будем раньше других противогазы надевать.
  
   Покончив с недолгим обсуждением экологических проблем, секретарь горкома снова заглянул в "Разное":
  
   - Так, следующий пункт - дело товарища Быстрых. Пожалуйста, кто у нас докладчик по этому вопросу.
  
   На трибуну поднялся начальник городского спорткомитета.
  
   - Дело, товарищи, вкратце, вот в чем. В Москве вдруг решили проверить, как сдавались у нас нормы ГТО на самом деле? Нет ли в нашей отчетности... э-ээ...
  
   - Вранья, - подсказал Захар Михайлович.
  
   -Вот-вот, - угодливо улыбнулся начальник спорткомитета. - Проверять будут протоколы Научно-исследовательского института искусственного волокна. Методом тыка выбрали в этих протоколах пять человек и строго предупредили нас, чтобы те не улизнули куда-нибудь во время проверки. Через неделю комиссия из центра на стадионе будет сличать их действительные результаты в беговых и прыжковых дисциплинах с протокольными... Четверо из них... Очень сомневаюсь, что и они подтвердят те результаты, которые им поставил в протоколах Уханов. Ну да это ладно, это еще можно будет как-то объяснять. Но вот результаты товарища Быстрых...
  
   - Что, с ними Уханов особенно переврал? - строго спросил Захар Михайлович. - А почему вы его не контролируете?
  
   - Сколько уж раз его предупреждал: "Уханов, не можешь приписывать - не берись!" - оправдывался и попутно объяснял, почему он занимает в спорте более высокое положение, чем Уханов, начальник городского спорткомитета. - Берет платежные ведомости предприятия или учреждения, переписывает оттуда фамилии и ставит напротив каждой результат, как говорится, от фонаря...
  
   Кто-то из присутствующих на совещании предложил:
  
   - А если товарища Быстрых на эту неделю освободить от работы, потренировать как следует, - может быть, он тогда и подтвердит свои протокольные результаты?
  
   - И тогда не подтвердит, - глухо и печально сказал начальник спорткомитета. - К сожалению, у товарища Быстрых... Тут такое дело - у товарища Быстрых нет одной нижней конечности. А вторую, как вы понимаете, тренируй - не тренируй... Уханов в прыжках в длину с разбега поставил ему в протоколе пять метров двадцать сантиметров. Тут и на двух-то ногах не каждый на такой результат разбежится...
  
   После общей молчаливой паузы соболезнования - то ли товарищу Быстрых, то ли Мытищам, которые он так подвел потерей одной из своих нижних конечностей, - кто-то из товарищей в президиуме, насупившись, спросил:
  
   - Ну и какими неприятностями грозит нам грядущее разоблачение?
  
   - Возможно аннулирование не только институтских протоколов, но и всей городской отчетности по ГТО, - с понятной грустью ответил начальник спорткомитета. - Оргвыводы. Наверное, и фельетон в центральной прессе не заставит себя ждать - вон какая благодатная тема для зубоскалов...
  
   По утомленному лицу Захара Михайловича можно было догадаться, что комплекс ГТО, как и многое-многое другое, придуман праздными умами только для того, чтобы прибавить седин с морщинами и без того перегруженным сверх всякой меры руководящим партийным работникам; что Уханов - ленивая свинья, пригревшаяся на тепленьком местечке; что начальник городского спорткомитета - трусливый прохиндей, готовый утопить любого, лишь бы самому остаться на плаву; что фельетон в центральной прессе куда неприятней аннулирования, потери, сожжения или утопления всей и за все времена городской спортотчетности, включая дырявые мишени первых "ворошиловских стрелков" Мытищ.
  
   - Заведующая горздравом здесь? - оглядел он присутствующих и, не найдя ее, наклонился к помощнику: "Надо обеспечить товарища Быстрых справкой о потере им ноги уже после сдачи норм ГТО".
  
   Проводив уходящего с трибуны начальника спорткомитета тяжелым взглядом, Захар Михайлович посмотрел в программку "Разного" и объявил:
  
   - А теперь перед нами выступит товарищ Тарасов. Вопрос, который он затрагивает, - вопрос очень и очень деликатный. Тем правильней поступает товарищ Тарасов, решив посоветоваться с нами. Человек он по-хорошему беспокойный, ищущий. Как принято говорить в таких случаях - генератор идей. Имеет несколько рационализаторских разработок. Товарищ Тарасов, какие из них получили наиболее широкую известность?
  
   - Пожалуй, наиболее широкую известность получила конструкция антивандального металлического забора для учебных заведений. Его чертежи были опубликованы в журнале "Моделист-конструктор".
  
   - Напомните нам - кем вы работаете?
  
   - Я преподаю в ПТУ слесарное дело и электродуговую сварку металлов.
  
   - Хорошо, мы внимательно слушаем вас, товарищ Тарасов.
  
   Генератор идей сразу перешёл к делу и показал рукой на двух ближе всех сидящих к нему участников совещания:
  
   - Вот, скажем, вы, товарищи: допустим, вы - узбек и вы - узбек. Но вот у вас, - он все так же доброжелательно указал на одного из них, - у вас все предки до седьмого колена - сплошь одни узбеки. А вот у вас... - он показал на второго с несколько сочувствующим тому видом. - У вас и мама, и папа - узбеки только частично. Спрашивается: одинаковые ли вы узбеки?
  
   Сделав паузу, чтобы аудитория и сами "узбеки" пришли к очевидному выводу, преподаватель слесарного дела продолжал:
  
   - А в какой степени разные? Можно ли подобрать объективный количественный показатель, характеризующий эту разность? Оказывается, можно. Я назвал этот показатель "коэффициентом полноты национальности". Формула для его определения следующая. Доля в процентах искомой национальности в крови одного супруга складывается с таковой же в крови другого, и сумма делится на два. Это и будет коэффициент полноты данной национальности для их детей. Вернемся к нашему примеру, - он уже по-хозяйски показал рукой на "узбека", у которого все предки блюли чистоту узбекской крови. - Коэффициент полноты узбекской национальности у вашей мамы, как мы уже знаем, - 100 процентов. У папы - тоже. Складываем сто и сто, делим на два - получаем, что и ваш коэффициент равен ста процентам... А вот у вас... - Тарасов с огорчением посмотрел на второго взятого им для примера товарища. - Пусть у вашей мамы коэффициент полноты узбекской национальности был 80 процентов, а у папы - 40. Что получим для вас? 80 плюс 40, делим на два - получаем только 60 процентов.
  
   Тарасов развел руками: ничего, мол, брат тут не попишешь - арифметика.
  
   Оба "узбека" прятали глаза и беспокойно ерзали на своих местах. Так бывает со зрителями, которых выбирают для своих проделок третьеразрядные эстрадные юмористы: несчастные не знают, то ли им вымученно смеяться, то ли поддаться более естественному чувству - снять с ноги ботинок и запустить им в глумливую физиономию обидчика.
  
   - А для чего нам нужны все эти цифры, спросите вы? - возвысил голос преподаватель электродуговой сварки металлов. - А вот для чего. Я предлагаю установить для паспортной графы "национальность" четыре категории - по мере убывания коэффициента национальной полноты. Первая категория - лица с полной заявленной национальностью. Необходимый коэффициент полноты для первой категории - свыше 90 процентов. Вторая категория - лица с неполной национальностью. Коэффициент - от 50 до 90. Третья - лица с сомнительной национальностью. Коэффициент - от 15 до 50. И, наконец, четвертая категория - лица с утраченной заявленной национальностью. Коэффициент ее полноты - менее 15 процентов. Прошу внимания, товарищи! - рационализатор перешел к основной части своего выступления. - В чем я вижу целесообразность такого нововведения? А вот в чем. Не секрет, что в силу различных причин отношение к разным национальностям в обществе разное. Поэтому понятно стремление некоторых родителей правдами и неправдами записать для своих детей в графе "национальность" более, если так можно сказать, престижную. Пусть даже в крови обоих супругов ее осталось всего ничего. Как быть? Отнять у людей такую возможность? Гуманно ли это будет? С другой стороны, и полный произвол в этом вопросе тоже, наверное, недопустим. Вот это противоречие, товарищи, я и пытаюсь снять своим предложением.
  
   Тарасов с жадностью отпил из стакана глоток воды и продолжил:
  - У вас, - он показал рукой на "неполноценного узбека", - у вас, как мы установили, коэффициент полноты узбекской национальности - 60 процентов. А вот, например, эстонской - только 20. Но, предположим, вашим родителям приспичило записать вас не узбеком, а эстонцем. Пожалуйста. Но тогда вместо "неполной" узбекской национальности, что соответствует второй категории, у вас будет "сомнительная" эстонская - третья категория... Сделаем ваш пример еще более показательным, - воткнул палец во все того же великомученика Тарасов. - Пусть узбекский коэффициент у вас - за 90, эстонский - всего полтора процента, а ваши родители с упрямством, достойным лучшего применения, желают записать вас все-таки эстонцем. Аллах с ними, пусть записывают. Но тогда, извините, вы уже будете проходить только по четвертой, последней категории - лицо с "утраченной" эстонской национальностью. Вместо того, чтобы быть "полным" узбеком.
  
   - Зачем же они тогда записывают его эстонцем? - участливо кивнул на "лицо с утраченной эстонской национальностью" секретарь горкома партии. - Это что же, и дети его, и внуки так и будут прозябать в последней категории?
  
   - Отнюдь не значит! Отнюдь! - радостный от того, что его рацпредложение не создает безвыходных ситуаций, отрапортовал горкому партии Тарасов. - Пусть у взятого нами для примера товарища будет только полтора эстонских процента. Положение для его потомства вовсе не безнадежное, как может показаться на первый взгляд. А что, если он женится на девушке, у которой эстонский коэффициент близок к 100 процентам? Вероятно, его родители и будут рассчитывать на это, - Тарасов уже совсем бесцеремонно копался в семейном белье мини-эстонца. - Тогда уже дети этой пары могут быть лицами "неполной" эстонской национальности. А если такая тенденция в подборе брачных партнеров сохранится в этой семье и дальше, то, как нетрудно подсчитать, в четвертом поколении некоторые ее члены будут состоять уже в первой категории национальной полноты - полной эстонской.
  
   Но даже этот счастливый прибыток у эстонской нации не вызвал у собравшихся симпатий к рацпредложению преподавателя слесарного дела. По неприязненным взглядам на него можно было догадаться, что с национальными коэффициентами у некоторых присутствующих была или полная неразбериха, или, какой бы из них они не выбрали, а выше "сомнительной" категории им не подняться.
  
   Раздались неодобрительные смешки и шикания. Взглянув на обоих "узбеков", можно было предположить, что они уже что-то злоумышляют против докладчика. Причем, как ни странно, больше кипятился как раз тот из них, кому генератор идей давал в своих примерах более полную узбекскую категорию.
  
   Захар Михайлович не мог не почувствовать настроение собравшихся.
  
   - М-да, предложение, конечно, интересное. Какие-то частные, я бы сказал, процедурные вопросы оно, возможно, и помогло бы решить. Но!.. - секретарь горкома многозначительно поднял палец в потолок. - Но сам национальный вопрос и эта формула, увы-увы, окончательно не снимет. Более того, это такой болезненный вопрос, который зачастую обостряется еще больше, когда его пытаются в очередной раз окончательно решить. Не думаю, что наша парторганизация вправе взять на себя такую ответственность... И все-таки давайте поблагодарим товарища Тарасова - за его беспокойное сердце настоящего партийца, за его пытливый ум! - Захар Михайлович первый хлопнул в ладоши.
  
   - Здесь мы намерены были с повесткой дня закругляться, - сказал он после жидких аплодисментов. - Но прочитал я тут... Редактор нашего бравого "Комсомольца" здесь? Уткин пришел?.. Вот и хорошо, поправите меня, товарищ Уткин, если какое-то мудреное словцо не смогу выговорить. Прошу, товарищи, задержаться еще минут на пять. Не могу устоять от соблазна прочитать вам вот этот опус. Называется он - "Таинственная зона". Автор - Виктор Смелый. Послушайте, пожалуйста: "... Ловлю себя на мысли, что сильно волнуюсь. А ведь ничего особенного, на первый взгляд, в этом месте нет. Полянка как полянка. И все-таки... И все-таки с первых шагов по ней не покидает ощущение, что какая-то таинственная аура плотно обволакивает меня, стреножит мысли, делает ватными чувства... Вот бежит навстречу мне пес. Что за фантастическая порода! Сразу вспоминается все ранее слышанное об аномальных зонах и мутантах, которые эти зоны порождают. А в смышленых глазах этой косматой бестии словно горит насмешка: "Что, боишься, как бы и у тебя здесь хвост не вырос?.."
   На поляне меня гостеприимно встретили члены любительской уфологической экспедиции под руководством т. А. Затирухи. Вот что они мне рассказали.
   Это всегда как удар, как потрясение! Вдруг как бы ниоткуда над полянкой появляется большой, ярко светящийся аппарат. По словам заведующего аналитическим сектором экспедиции т. М. Рабиновича, формой своей аппарат больше всего похож на сильно приплюснутую юлу. Неспешно покружив над полянкой, "юла" неподвижно зависает в полуметре над ее поверхностью. Члены экспедиции в один голос утверждают, что тогда внутри аппарата можно хорошо различить две сосредоточенно склоненные над каким-то пультом фигуры - мужскую и женскую.
   За день до моего прихода сюда, у контактера экспедиции т. В.Тихомирова (контактер - человек, наиболее предрасположенный к мысленному общению с подобного рода гостями нашей планеты) после нескольких неудач состоялся, наконец, непродолжительный сеанс общения с экипажем НЛО. Товарищ Тихомиров, как бы стесняясь своих уникальных способностей, по большей части отмалчивался и уходил от моих вопросов. "Утомился, - сочувственно похлопывал его по широкому плечу т. Рабинович и, обращаясь ко мне, объяснял: - Такие контакты далеко не безвредны для здоровья. Каждая попытка заканчивается для него продолжительным заиканием и куриной слепотой". А когда т. Рабинович назвал эти действия героическим самопожертвованием, т.Тихомиров, окончательно смутившись, вовсе ушел куда-то в лес. После моих слезных просьб и только для "Мытищинского комсомольца", расшифровку единственного пока контакта с "людьми" НЛО предоставил начальник экспедиции т. Затируха. Вот она, дорогой читатель:
   "Контактер: "Откуда вы?" О н и: "Мы - с Большой Гугули". Контактер: "Далеко от Земли до нее?" О н и: "Почти четыре с половиной мегагуга". Контактер: "Как вас зовут?" О н и: "Альгуг и Гугина". Контактер: "Что вы здесь делаете?" О н и: "По заданию Центрального Гугулятора собираем образцы флоры и фауны, делаем экспресс-анализы воды, воздуха, почвы..." Как предполагает т. Затируха, Центральный Гугулятор - это, вероятно, космический центр Большой Гугули. Члены уфологической экспедиции берут на таинственной поляне систематические пробы грунта в надежде при последующем их анализе хотя бы частично пролить свет на природу НЛО. И если скептиков не убедят расшифровки героических (и я настаиваю на этом) контактов т. Тихомирова, то от аномального грунта уже никому просто так не отмахнуться. Признаюсь, шел я туда, мало сомневаясь в том, что НЛО - чистой воды вымысел или добросовестное заблуждение. А уходил... А уходил я с этой светлой полянки, пристально вглядываясь в голубой небосвод. Вдруг как раз сейчас Альгуг и Гугина приветливо подмигнут мне разноцветными огоньками своей "юлы"... Скучно ведь жить без чудес, дорогой читатель!"
  
   - Я, товарищ Уткин, все правильно прочитал? С мегагугами не переврал? - обратился Захар Михайлович к редактору "Комсомольца" и, переходя с ироничного тона на серьезный, спросил: - Неужели в этом состоит задача комсомольской печати в наши дни - тиражировать басни каких-то перепившихся до заикания лесных бродяг? Знаю-знаю, что вы скажите, - перебил он желание Уткина объясниться. - Пришлось что-то срочно из номера выбрасывать, а другого готового материала у вас под рукой не оказалось. Но почему у вас под рукой в таких случаях всегда оказывается не опыт правофланговых социалистического соревнования или другой по-настоящему злободневный материал, а гугули разных величин? Ваши Виктор Смелый и Наташа Боевая из кожи вон лезут, чтобы оправдать свои псевдонимы. Вероятно, недалек тот день, когда у вас под рукой не окажется ничего, кроме интервью с Бабой-Ягой или Кощеем Бессмертным... Все! Спасибо, товарищи. До свидания. За работу!
  
  
   Г л а в а IX
   МОСКВА ЗАВСЕГДА СВОЁ ВОЗЬМЁТ
  
   Заметка в "Мытищинском комсомольце" нашла своего читателя не только в горкоме партии. К полянке имени ХХV съезда потянулся любознательный народец. Многих, оказывается, не удовлетворяло толкование мироустройства историческими решениями съездов и пленумов ЦК КПСС.
  
   Как-то на поляну пришел целый класс, под шумным натиском которого Партизан позорно ретировался.
  
   - У нас, в завершении учебного года, по программе - несколько часов краеведения, - молодая учительница озиралась по сторонам, будто опасаясь, не притаились ли за деревьями строгие инспектора РОНО. - Мы должны были пройти по некоторым местам трудовой славы поколений. Но ребята так просили, так просили! И мне самой очень интересно. Расскажите нам, пожалуйста, об НЛО, о своей работе. Ну, пожалуйста!
  
   - М-да... - задумался я. - У краеведения и уфологии так немного точек соприкосновения... Кроме того, мы, как все научные работники, люди изрядно суеверные и считаем, что преждевременное оглашение еще не проверенных результатов...
  
   - Понимаю-понимаю, - смутилась она. - Тогда мы поможем вам собирать аномальный грунт. Мальчики! Буянов, Шиян, Утяшев, возьмите лопаты!
  
   Как мы ни прижимали к груди свои лопаты, а училка от своих педагогических принципов не отступила: в сборе аномального грунта по очереди приняли участие все мальчики класса, а её любимчики - Буянов, Шиян и Утяшев - по нескольку раз. Глядя на их энтузиазм, нас тревожила одна и та же мысль: только бы не сработал один из вариантов закона подлости - находит тот, кто не ищет.
   Девочки в это время насели на меня с просьбой рассказать им хоть что-нибудь еще, кроме уже опубликованного в "Комсомольце". Тронутый обиженными девичьими мордашками, я обмяк и конфиденциально поделился с ними недавно полученной информацией. Контактеру нашей экспедиции удалось провести еще один удачный сеанс общения с экипажем НЛО. (Услышав лишь первые слова о своей новой удаче, Вася боком-боком стал отходить в сторону.) Предварительная его расшифровка принесла следующие результаты. Основной предмет в системе образования на Большой Гугуле - любовь. Способность любить своих сопланетников и талант вызывать у них такое же чувство к себе определяет положение гугулянина в обществе. Личностям с врожденным отсутствием таких способностей сразу присваивается первая группа инвалидности. В Гугинбурге-на-Гуге, райском уголке планеты, для них построен специальный санаторный комплекс. Над ними любовно попечительствует все общество. В результате такой заботы подавляющее большинство инвалидов полностью выздоравливает. Как выглядят эти "люди"? Пожалуй... Пожалуй, тонкими чертами своих одухотворенных лиц они больше всего похожи на самого юного члена нашей экспедиции, самую большую надежду советской уфологии - Монечку Рабиновича.
  
   Все девушки одновременно зыркнули на самую большую надежду советской уфологии большими, сияющими глазами. И уже до самого окончания урока краеведения не сводили их с него. И тут вдруг обнаружилось, что Моня, суровый Моня, этакий огрубевший душой и сердцем ветеран-политкаторжанин, лишь пару дней назад выпущенный из темницы, да и то только для того, чтобы убедиться, как по-прежнему сера, мрачна и безнадежна житейская суета, - что этот Моня может очень даже мило смущаться и густо краснеть. Уже закончился урок краеведения; уже не видно было девчачьих глаз, стремящихся снова и снова запечатлеть в памяти тонкие черты одухотворенного лица; уже и последнее яркое платьице исчезло за деревьями, а уши самого юного члена уфологической экспедиции продолжали оставаться пунцовыми.
  
   - Правильно, Алик. Почаще его так! - самому Васе никак не удавалось хоть чем-то смутить Моню.
  
   Меня заботило другое:
  
   - Еще пара таких уроков краеведения - и сундук с драгоценностями будут делить Буянов, Шиян, Утяшев и их одноклассники. А посему - приказ по экспедиции: краеведение, а также ботаника, геометрия и даже трудовое воспитание с физкультурой не имеют с уфологией ничего общего. Наши лопаты больше никому не давать ни под каким предлогом. А со своими лопатами и мотыгами, экскаваторами и бульдозерами вход туристам в аномальную зону строго запрещен!
  
   Турист без мотыги и экскаватора был хоть и не опасен, но зачастую невоспитан и очень назойлив. Большинство считало, что коли место научно-исследовательских работ не заминировано, и даже не огорожено, то нечего и церемониться - можно приходить сюда когда заблагорассудится, устраиваться где угодно и глазеть на происходящее хоть сутками напролет. Некоторые любопытные подходили совсем близко, бестолково не замечая, что как раз в это время уфологи работают там с грунтами наивысших значений аномальности: бережно извлекают их с различных глубин и осторожно, стараясь даже не дышать на них, упаковывают в двойные полиэтиленовые пакеты.
  
   ... Дядя был габаритов легендарного Гаргантюа. Он пришел утром, неся в одной руке раскладной стул, в другой - полную канистру пива. Устроился на краю полянки в тени деревьев и, посасывая пивцо, просидел там весь день, ожидая представления, которое по каким-то причинам все никак не начиналось.
   Вечером дядёк, под завязку накачанный пивом и преисполненный обманутыми ожиданиями, подошел к уфологам высказать свои претензии.
  
   - Ну, и где эти ваши НЛО? Что-то я ничего не видел...
  
   - Ваш сеанс наблюдения был таким непродолжительным, - попытался я объяснить его неудачу.
  
   - Что же мне тут теперь целый месяц торчать? - Гаргантюа, похоже, считал, что раз пресса прокукарекала про НЛО, то они обязаны прибывать по расписанию, как электрички.
  
   Я перешел в другую тональность:
  
   - ЮНЕСКО командировало вас засвидетельствовать достоверность опубликованных фактов? Кончаются суточные?
  
   Гаргантюа был слишком толстокож, чтобы почувствовать такие уколы.
  
   - Как интересное напишут - так обязательно враньё! - он, как видно, уже не раз убеждался в этом незыблемом правиле журналистики и был сам удивлен, как снова и снова попадается на удочку безответственных писак.
  
   Меня уже обижали усомнившиеся в существовании НЛО люди.
  
   - Ни одного микроба вы тоже, надо полагать, сами еще ни разу не видели. Так что же, значит, и про них все написанное - враньё?
  
   - Для микробов есть другие доказательства - прыщи, понос, гангрена...
  
   Твердолобым защитником уфологии становился и Моня:
  
   - Для НЛО тоже есть косвенные доказательства. Например, наш контактёр часто кричит во сне, что он категорически отказывается от приглашения лететь на Большую Гугулю в замороженном состоянии. Станет кто-нибудь ни с того-ни с сего кричать такое?
  
   Вася украдкой показал Моне кулак, а Гаргантюа махнул пудовой ручищей - куда, мол, даже самому беспокойному сну, как доказательству, против хорошенького поноса и гангрены. Тяжело пыхтя и переваливаясь с одной слоновьей ноги на другую, он пошел домой. Ему нечего будет рассказать жене, такой же страстной почитательнице рубрик "Пёстрые факты", "В мире интересного", "Вам - любознательные". И когда она, прочитав очередную заметку оттуда, восхищенно скажет ему: "Федь, ты только послушай: в Бангладеш тигр-людоед за одну неделю двадцать семь человек сожрал!..", - он проворчит: "Так уж прямо и двадцать семь! Небось, опять раздувают. Да и какие там, в Бангладеш, люди? Кожа да кости..."
  
   ...Он сразу выделился среди других туристов своей деликатностью. Остановился на краю полянки, дождался перерыва в нашей работе, громко попросил разрешения приблизиться к нашему бивуаку и только после получения оного снова нажал на педали.
  
   Вот это велосипед! Так сидят дома - в старом удобном кресле, откинувшись всем телом на его дружескую спинку. Сидят и думают: "Хорошо-то как, господи! Может ли быть что-то лучше вот такого времяпровождения?" Может! Если к этому креслу вот так умело приладить колеса и педали, да легонько нажимая на те педали, выехать в погожий денек из душной, темной комнаты и покатить по хорошо проветренной, залитой солнцем планете... Это будет уже не только удобное сидение в кресле и не просто езда на велосипеде - это будет счастливая песнь вольной души.
  
   А во вместительном багажнике этого необычного велосипеда виднелось нечто заботливо завернутое в материю. Своей формой и размерами это нечто напоминало миномет не самого малого калибра.
  
   Партизан пребывал в замешательстве - входит ли в его служебные обязанности облаивание столь непривычного глазу транспортного средства, или, до получения от начальства каких-то инструкций, достаточно, высунув от показного усердия язык, просто пробежаться рядом с ним, грозно посматривая на водителя.
  
   - Здравствуйте! Иванов я. Дима, - гость смущенно улыбался.
  
   - Да неужто самодельный?! - выразил я общее восхищение всей нашей экспедиции необычным велосипедом.
  
   - Все его детали - со свалок. Московские свалки - это Клондайк. Там любой материал можно найти.
  
   У Димы Иванова было улыбчивое, по-детски открытое лицо и большие, сильные руки.
  
   - Отдаем, Дима, должное вашему упорству. На любом Клондайке тоже еще надо покопаться, чтобы откопать нужное...
  
   Спохватываюсь, что полез в запретную тему и спрашиваю:
  
   - А вот какие чувства... Какие, хочется думать, высокие чувства привели вас к нам?
  
   Дима не стал завышать свои чувства.
  
   - Зависть, - широко улыбнулся он. - Ведь вы такое видели! Такое!..
  
   - Вы - подписчик уважаемого "Мытищинского комсомольца"?
  
   - Я выкупил номер с заметкой о вашей экспедиции у нашего наладчика Жигулина. За бутылку водки. Он - из Мытищ. Я на ЗИЛе работаю слесарем. Лимитчик...
  
   - Вы нисколько не прогадали, Дима. Жигулин еще будет кусать локти. Так дешево уступить этот исторический номер...
  
   - А я вам телескоп привез... - Дима распаковал уложенный в багажнике предмет.
  
   Было что-то общее в столь разных изделиях - велосипеде и телескопе. Сразу бросалась в глаза целесообразная красота того и другого.
  
   - Тоже самодельный? - с удивлением спросил Моня.
  
   - Нашел как-то приличные стекла... В ясную ночь много чего интересного можно увидеть. Возьмите, пожалуйста. Вам он больше пригодится.
  
   Мы переглянулись, не зная, как нам быть с Димой Ивановым и его щедрым даром.
  
   - Присаживайтесь, Дима, - собираясь с мыслями, я пригласил его в наш кружок. - Партизан, уймись, не ворчи, телескоп не опасен для твоей шкуры.
  
   - Хотите, Дима, приобщиться к уфологии? - вежливо поинтересовался Вася.
  
   - Если позволите, я бы иногда приезжал сюда. Это будет нечасто. Надеюсь, я не помешаю вам.
  
   - Трудно, наверное, самому такой телескоп сделать? - с почтением спросил комиссар экспедиции, на что ее худрук сразу нашел ответ:
  
   - Не легче, наверное, чем партвзносы с должников выколачивать...
  
   Отпуская друг другу шпильки, Вася с Моней давали нашему гостю время подобрать нужные слова.
  
   - Сделать можно все! - смущенной улыбкой как бы извиняясь за этот лозунг, но очень убежденно сказал Дима. - Для этого нужны обкатанная идея и подходящий материал.
  
   - Материал находите на свалках-клондайках, а идеи? - спросил я.
  
   - Любая конструкция несовершенна. Лю-ба-я! - был убеждён Дима. - Стоит это увидеть - и тут же появляются идеи. Порой и сам не рад этому конструкторскому зуду.
  
   Дима Иванов рассказал, как повинуясь своей природе, он вынужден совершенствовать все, что попадается на глаза, - транспорт, дороги, мосты, станки, одежду, обувь, инвалидные коляски, детские игрушки, дворницкий инструмент...
  
   -... Если на ночь прочитаю или услышу, что где-то, например, ледоколы со льдом не справляются, - все, хоть спать не ложись: до утра буду ворочаться, ледоколы конструировать. Пустое вроде бы занятие, а вот ничего не могу с собой поделать.
  
   Дима просил терпеть его в те редкие часы, которые он сможет урвать у работы на ЗИЛе и учебы на вечернем отделении института. Он так надеется хоть краешком глаза увидеть то, что видели мы.
  
   Как нам быть? Дима Иванов располагал к себе с первого взгляда. Гостем на полянке он обещает быть не частым. Телескоп значительно прибавил бы нашей экспедиции солидности. Где же тут набраться такой черствости, чтобы как-то отгородиться от этой увлеченной души?
  
   - Друзья! - торжественно обратился я к ветеранам экспедиции. - Поступило предложение - зачислить Диму Иванова в наш коллектив стажером-астроуфологом. Без испытательного срока - в знак благодарности за его вклад в нашу полевую научно-материальную базу.
  
   Вася с Моней бурными и продолжительными аплодисментами поддержали поступившее предложение.
  
   Обращаюсь к Диме:
  
   - Ваша основная обязанность, Дима, - довести астрономическую подготовку членов экспедиции до такого уровня, чтобы нам не стыдно было вызвать на соцсоревнование даже Бюроканскую обсерваторию...
  
   Специально ради Димы тут же был приготовлен свежий чай, и каждый член экспедиции посчитал своим долгом бросить в Димину кружку кусок-другой сахара от своей порции.
  
   Дима счастливо улыбался. Мы, ветераны-уфологи, были неистощимы на хохмочки и взаимные подначивания - показывали Диме себя и с радостью замечали, что он понимает и принимает наш стиль общения. Родство душ крепло с каждой минутой.
  
   Но был в нашей компании и тот, кто чувствовал себя не в своей тарелке.
  Положив голову на лапы, Партизан угрюмо и ревниво смотрел на то, как обхаживают в экспедиции какого-то стажера, как на глазах крепнет в ней его положение. Вот уже с ним и на "ты" все перешли. А ему, штатному уфологу-наблюдателю, начальник до сих пор иногда демонстративно выкает: "Ваше Партизанское Высочество! Вам придется довольствоваться одной самой тощей личинкой в день, если Вы не сократите поток экскурсантов на полянку хотя бы до десяти человек в смену".
  
   Были устроены катания на Димином велосипеде. Они сопровождались громкими призывами к руководителю экспедиции не злоупотреблять служебным положением.
  Затем Дима приступил к своим обязанностям. Все уфологи, включая Партизана, с большим интересом и вниманием прослушали наставления по обращению с телескопом.
  
   С полянки имени ХХV съезда Дима Иванов уезжал хорошим товарищем каждого члена нашей экспедиции. Партизан это прекрасно понял и не стал уподобляться тем своим недалеким собратьям, которые уверены, что любого гостя в его первый визит полезно облаять и на прощанье.
  
   Когда Дима уже скрылся из виду, Моня сказал мне:
  
   - Этому парню самое место в твоей будущей творческой резервации.
  
   - Да, Дима будет приглашен туда одним из первых. Прикажу приготовить для него роскошную свалку - из американских автомобилей, японской радиотехники и швейцарских часов. Пусть порадуется...
  
   Уже поужинали пакетными "макаронами по-флотски", уже настраивались на приятное ничегонеделание, перемежаемое политстычками у радиоприемника комиссара и худрука, когда Партизан, поглядывая в сторону леса, заволновался. "Экскурсии на ночь глядя - это уже ни в какие ворота не лезет!" - говорили его красноречивые взгляды на коллег. Но чтобы начальство опять не упрекнуло его в том, что работает он спустя рукава, Партизан все же нехотя потрусил побрехать на припозднившихся гостей.
  
   - Из добропорядочной полянки имени исторического съезда партии наша база становится Меккой и Мединой подозрительной науки, - констатировал я. - Надо избавляться от репутации душек-уфологов. Пора вносить в наши отношения с читателями "Мытищинского комсомольца" холодок отчуждения. Настало время присвоить нашим работам какой-то гриф секретности. А в качестве утешения и сувенира допускается раздача гостям по чайной ложечке аномального грунта.
  
   Из-за деревьев показались трое мужчин. Они опасливо оглядывались по сторонам, как бы признавая, что, связавшись с уфологией, затеяли нечто предосудительное. Не заметив ничего подозрительного, гости, сопровождаемые недовольным Партизаном, направились к экспедиционной палатке.
  
   На всех - строгие темные костюмы, застегнутые на все пуговицы, сорочки, галстуки, добротная обувь. Так одетыми ходят на светский прием, а не в темный лес.
  
   Один поздний гость был уже в годах, другой - помоложе, третий - совсем молодой.
  
   - Анатолий Васильевич, - представился старший.
  
   - Герман, - по-военному поддав подбородок вперед, доложил о себе второй.
  
   - Слава, - назвал себя самый молодой.
  
   Своим внешним видом они невольно вызывали уважение к себе. Можно было ожидать каких-то важных для нас сообщений, какой-то весьма конфиденциальной информации, которой лучше поделиться без свидетелей.
  
   Несмотря на поздний час и только что оглашенный приказ по экспедиции, даже у меня, его автора, язык не поворачивался, всучив гостям по чайной ложечке сувенирного грунта, попросить их тут же покинуть аномальную зону. Мы любезно предложили нашим интеллигентным гостям чай, но все они вежливо отказались, предпочтя сразу перейти к тому важному делу, которое привело их сюда.
  
   - Товарищи, - еще раз внимательно оглядевшись и убедившись, что поблизости нет посторонних ушей, тихо сказал Анатолий Васильевич. - Мы представляем московский оргкомитет по созданию единой уфологической организации страны и московское же бюро по подготовке учредительного съезда уфологов. Легальным, как вы понимаете, он быть не может.
  
   Герман и Слава кивками подтвердили высокий статус делегации.
  
   Вот те на! Мы никак не ожидали, что советская уфология уже выросла из своих коротких штанишек и даже примеривает к себе такие парадные мундиры солидных структур, как бюро, комитеты и съезды - пусть пока и нелегальные.
  
   Анатолий Васильевич, который, как видно, и в оргкомитете, и в бюро был за главного, стал говорить о наболевшем.
  
   - Становление отечественной уфологии, товарищи, проходит в труднейших условиях. Власти не признают ее. Действовать приходится в подполье. Тема НЛО для наших подкаблучных средств массовой информации - табу. Мы считаем каким-то казусом появление в "Мытищинском комсомольце" заметки о вашей экспедиции.
  
   - Да, это, вероятно, было грубым просмотром цензуры, - согласился я.
  
   - И вам позволяют здесь беспрепятственно работать?
  
   - До недавнего времени мы представлялись туристической публике зоологами. Теперь решили: будь что будет. Пора советской уфологии выходить из унижающего ее подполья.
  
   - Ой, не зря ли вы сняли ту зоологическую маскировку? - покачал головой Анатолий Васильевич. - Ведь открытое увлечение уфологией считается у нас чуть ли не уголовным правонарушением. Теперь ждите каких-нибудь окриков.
  
   - Мой участковый недавно вызвал меня и предупредил: "У меня на участке ни уфологов, ни других гангстеров никогда не будет!" - горько усмехнулся Слава.
  
   - Не подготовил собрание своей ячейки как подобает, не позаботился о скрытности и маскировке - вот участковый и пронюхал, - попенял Славе Герман.
  
   - Да, я не считаю нужным заводить в нашей среде фальшивые бороды, темные очки, пароли и другую шпионскую атрибутику, - обиделся на замечание Слава. - Мы не вооруженное восстание готовим.
  
   - Вот и засветишь всю нашу организацию. И сам из милиции вылазить не будешь, и других за собой потащишь.
  
   - И на первом же допросе расскажу, как вы, Герман, в каждом своем выступлении призываете поджечь Академию Наук... - криво усмехнувшись, сказал Слава.
  
   - Не надо утрировать мои выступления. Всю Академию поджигать я не призываю. Я лишь предлагаю набить урны у ее парадного подъезда той антиуфологической стряпней, которую инспирирует Академия, и поджечь эти урны. Это станет зримой формой нашего протеста. Других возможностей выразить его у нас пока нет...
  
   Обстановка в оргбюро накалялась. Я, как хозяин, попытался разрядить ее.
  
   - Надо думать, становление любой науки - это всегда болезненный процесс. Грустно, конечно, что роль инквизиции в этом случае взяла на себя достоуважаемая Академия Наук.
  
   - Академия - это бы еще ладно, - посетовал Анатолий Васильевич. - А вот власти на местах... Еще и не знают толком, что такое уфология, а уже науськаны против нее. Попадись им кто из нас в руки, того гляди, и впрямь как ведьму на костер поведут... Если бы вы знали, товарищи, как трудно создавать на местах наблюдательные пункты, проводить там опрос очевидцев, организовать сбор материала... Для того, чтобы прорваться в какую-нибудь перспективную аномальную зону, мы тоже вынуждены маскироваться. Выдаем себя за собирателей народных песен глубинки - представляемся фольклорной экспедицией "Светит месяц". А тут иной раз получается, что хрен редьки не слаще. Так насядут на тебя с этими песнями! Такой галиматьи наслушаешься!.. Вы никогда не распаляли какую-нибудь деревенскую старушенцию, чтобы она вам пропела всё то, что пелось на ее долгом веку? И не советую. В своих будущих мемуарах я напишу об этом так: "Когда я очнулся - она все еще пела и пела..."
  
   Анатолий Васильевич был готов рассказывать и рассказывать о том, как нелегко приходится пионерам советской уфологии. Отверженными - не принятыми официальной наукой и властями, не понятыми обществом - чувствовали они себя. Чужаками. Заговорщиками. В тылу неприятеля. Даже самую безобидную информацию им приходилось передавать так, как шёпотом передают новости на оккупированных территориях: "Слышали? Вчера над Кривыми Топорищами опять видели наш "ястребок"..."
  
   - Товарищи! - проникновенно перешел к существу дела Анатолий Васильевич. - Не всегда уфологии быть в загоне. Настанут, обязательно настанут для нее лучшие времена. К этому надо готовиться. Все более актуальной становится необходимость создания единой уфологической организации страны и ее центра. Идет активная подготовка учредительного съезда. Естественно, мы, - Анатолий Васильевич показал на себя и своих спутников, - приложим все силы к тому, чтобы и съезд проходил в Москве, и всесоюзным центром уфологии была признана тоже Москва.
  
   - Неужели кто-то выступает против такой позиции? - выразил я общее недоумение нашего коллектива.
  
   - Еще как выступают! В некоторых региональных организациях нас считают этакими самозваными чиновниками от уфологии и не упускают случая лишний раз ехидно спросить: видели ли в московском оргкомитете хоть одно НЛО? Сомнительная логика, не правда ли? Пушнину тоже ведь не в Измайловском парке добывают, а главк - в Москве... У нас есть уверенность, что на съезде Москву признают центром Северо-Запад, Прибалтика, Украина, Кавказ... То есть, за европейскую часть мы спокойны. Есть подвижки и в Средней Азии. Герман лично организовал уфологические ячейки в Нукусе и Талды-Кургане. Жаль, с Андижаном ничего не получилось. Славе так и не удалось создать там наш филиал.
  
   - Как же его там можно было создать, если ни от кого толком не добиться - НЛО он видел или черт знает что? - объяснял свою неудачу в Андижане Слава. - Ложным был сигнал оттуда.
  
   - Для тебя все сигналы с мест становятся ложными, - снова упрекнул Славу Герман. - В Нукусе и Талды-Кургане до моего приезда тоже была полная неразбериха с показаниями.
  
   - Я не занимаюсь выкручиванием рук. Если человек мне говорит: нет, ничего такого не видел, я так и считаю - не видел.
  
   - Мои методы вполне корректны, - отводил от себя подозрения в выколачивании нужной информации Герман. - Да, определенная настойчивость, я бы даже сказал - напор в работе с населением необходимы. Растормошить, расшевелить, не дать уйти в глухую молчанку. Свидетельства, Слава, добываются, а не выпрашиваются.
  
   - С вашим так называемым напором, Герман, вы везде за полчаса добудете очевидцев и свидетельства чего угодно. У вас и слепой увидит - хоть НЛО, хоть Змея Горыныча.
  
   - А с тобой и зрячие не станут делиться никакими свидетельствами. Да ты и не признаешь никаких свидетельств, пока они не будут заверены нотариусом.
  
   - Герман, Слава, прекратите! - приструнил спутников Анатолий Васильевич. - Бог с ним, с Андижаном, это ли наша головная боль? Вот Пермь и ее подголоски...
  
   При одном упоминании о Перми лица всех представителей московского оргкомитета омрачились.
  
   Пермь в уфологии держалась особняком. Пермская зона щеголяла своей насыщенностью всякими аномалиями. Во всем, что касалось аномалий, Пермь никого не признавала равной себе. Она свысока смотрела на Северо-запад, Прибалтику, Украину, Кавказ и откровенно издевалась над жалкими промосковскими группками в Средней Азии. Притязания самой белокаменной на роль уфологического центра страны Пермь резко отвергала.
  
   Анатолий Васильевич жаловался:
  
   - Бородулин, демагог, не устает повторять: "У нас в самой захудалой деревеньке за две недели видят больше НЛО, чем во всей Московской области - за две пятилетки. Поэтому пусть Москва не тянет на себя одеяло".
  
   - Бородулин - руководитель пермских уфологов? - догадался я.
  
   - Да, князек удельный. Он их там всех в ежовых рукавицах держит. Секретность - как у первых отделов в "почтовых ящиках". Москве, говорит, никакой информации не давать... Есть подозрения, что о нашем единственном визите в пермскую аномальную зону Бородулин лично поставил в известность все областные компетентные органы. Там на нас, как на волков, облаву устроили. Еле ноги оттуда унесли... К сожалению, надо признать, что Урал, Сибирь, Дальний Восток - почти сплошь бородулинские подпевалы. Там нас тоже не жалуют...
  
   Поздний вечер переходил в ночь. Я, уже догадываясь, куда нацелило разговор московское оргбюро, решил ускорить события.
  
   - Что конкретно могла бы сделать наша экспедиция, чтобы Москва утерла нос Перми?
  
   Анатолий Васильевич с трудно скрываемым вожделением ответил:
  
   - Вы очень помогли бы нам, предоставив в распоряжение оргкомитета ваши практические наработки и наблюдения. Хорошо бы и вам самим принять участие в работе съезда. Эх, вот если бы на нем хотя бы с кратким докладом выступил контактер вашей экспедиции...
  
   Как всегда бывало в тех случаях, когда уфологическая или иная общественность проявляла к нему повышенный интерес, Вася тут же боком-боком улизнул от нее. Анатолий Васильевич воспринял этот уход как намек на то, что московскому бюро, прежде чем клянчить что-то, следовало бы вначале выложить на стол переговоров свои козыри.
  
   - Товарищи, - обратился он к оставшимся членам экспедиции. - Мы обязательно предоставим вам статус автономной организации. Один из вас, по вашему выбору, будет выдвинут на пост вице-президента по научно-технической работе. Разумеется, за ним сразу будет зарезервировано место в президиуме с правом вето...
  
   Глава оргбюро твердо обещал, что никто из членов нашей экспедиции не останется в уфологическом обществе лишь рядовым плательщиком членских взносов. С первых же дней все мы займем прочное место среди самых его сливок.
  
   Мы с Моней попросили разрешения посовещаться. Вместе с отошедшим ранее Контактером тихо пошептались в сторонке. Сработавшемуся коллективу не понадобилось много времени для выработки общего решения. Предложив своему товарищу, у которого после последнего контакта все еще не проходили озноб и ломота в костях, прилечь в палатке отдохнуть, я и Моня вернулись к московскому оргкомитету.
  
   Согласованное мнение нашей экспедиции таково: зазнайку Пермь необходимо поставить на место. Уфологическим центром страны должна быть Москва и только Москва. Мы хотим поспособствовать этому. Но нас, заросших мхом полевиков-практиков, пугает политическая борьба. Нам трудно будет адаптироваться к затхлой атмосфере съездов, комитетов, бюро... Мы празднуем труса при одном лишь представлении о кулуарных интригах, фракционных стычках, спорах о кворуме и вотумах недоверия. Ни у кого из нас никогда не хватит духа воспользоваться своим правом вето. Мы поможем московскому оргкомитету другим. У нас есть чем развенчать уфологические лавры Перми. У нас есть то, что, выражаясь милицейским языком, можно назвать хорошеньким компроматом на пермскую аномальную зону.
  
   - Сразу хочу сказать, товарищи, о терминологии, - сделал я вступление к собственно компромату. - Вы, конечно, понимаете - работа нашего Контактера проходит на таких тонких уровнях сознания, подсознания и еще бог весть чего, что нелепо ожидать при этом каких-то точных стенограмм. Насколько адекватно импульсы, исходящие от экипажа НЛО, трансформируются у Контактера в мысленные образы? Как полно и точно аналитический сектор преобразует эти образы в речевую и письменную формы? Вопросы остаются. И, тем не менее, наша экспедиция берет на себя смелость и уполномочивает московское бюро обнародовать на учредительном съезде следующие факты... Я полагаю, товарищи, вам будет полезно записать кое-что...
  
   У членов нелегального комитета, подпольного бюро и фольклорной экспедиции "Светит месяц", обязанных быть всегда наготове чиркнуть записку в президиум, написать объяснительную участковому или записать частушку времен царя Гороха, были, разумеется, при себе и ручки, и блокнотики.
  
   Я надиктовывал:
  
   - В полетных картах НЛО все аномальные зоны Земли делятся на две категории - светлые и темные. Из перечисленных нам светлых зон мы пока расшифровали две - московская зона и Мадагаскар. А вот пермская зона относится к ярко выраженным темным аномалиям.
  
   Герман не мог скрыть радостного предвкушения:
  
   - А что это такое - темная аномалия?
  
   - Хаотическая энергетика сумбурных полей, - как можно более туманно определил я ущербность пермской аномалии. - Коэффициент искажения любых контактов достигает в пермской зоне семи единиц. На территории СССР этот коэффициент так же велик только еще в одном месте. На острове Барса-Кельмес в Аральском море. Кстати, название этого острова означает: "Пойдешь - не вернешься". Так что пермским контактерам не позавидуешь, товарищи.
  
   - Так и есть, - злорадно усмехнулся Герман, строча в своем блокноте. - Они там, бедняги, как ни пыжатся, а ничего, кроме треска в голове, не чувствуют.
  
   - Насколько мы понимаем, пилотируемым НЛО Центральный Гугулятор вовсе не рекомендует залетать в пермскую зону, - продолжал я развенчивать уфологические лавры Перми. - Да и станции-автоматы никогда не оставляются там больше, чем на два часа подряд. Быстро корродируют, и система ориентации выходит из строя. Ищи-свищи их потом. А ведь отправить такую станцию к Земле - это вам не по воробью из рогатки пульнуть. И у них экономика должна быть экономной...
  
   Моня кашлянул, давая понять, что я перехожу на слишком уж развязную тональность и привожу слишком уж подозрительные факты.
  
   Так и не реализованный до конца в "Сыне горкома" сочинительский потенциал иногда искал выхода. Порой - некстати. Вот и сейчас обрушившаяся на меня лавина вдохновения легко снесла хилую ограду осторожности.
  
   Через пару минут я был уже совсем на короткой ноге с Центральным Гугулятором, а в пермской аномальной зоне, используя на полную катушку все ее семь единиц коэффициента искажения, творил жуткие дела. Многих пропавших там без вести своих сынов лишилась Пермь в этот поздний час...
  
   Все это могло вот-вот насторожить "Светит месяц", с какой бы податливостью не воспринимали там компромат на Пермь. Заведующий аналитическим сектором экспедиции своим острым локтем несколько раз чувствительно вдарил Главному Теоретику уфологии в ребра, и я оставил наконец в покое догорающие руины пермской аномальной зоны.
  
   Члены московского оргкомитета удовлетворенно поглаживали свои блокнотики. В них теперь были не глупенькие припевки деревенских старушек, а бомба. Когда она в нужную минуту разорвется на учредительном съезде, то на том месте, где была в уфологии Пермь, останется лишь дурно пахнущее пятно, какое-то время еще искажающее вокруг себя любые контакты.
  
   - Пермь еще приползет к нам на коленях! - сверкнули в ночи глаза Германа.
  
   И столько было в этом возгласе убедительной силы, что всем сидящим в кружке уфологам зримо представилась дорога от Урала на Москву и ползущая по ней на коленях пермская депутация. Впереди, низко склонив к самой земле повинную голову, ловко перебирал согнутыми ногами Бородулин. Другие пермские сепаратисты, стараясь не отставать, сверлили гневными взглядами черные пятки своего предводителя и громко попрекали его: "Из-за тебя, строптивец, муки претерпеваем! Москва завсегда свое возьмет..."
  
   Уходили члены московского оргкомитета, весьма довольные результатами своего похода. Долго по очереди жали руки мне и Моне. Просили передать наилучшие пожелания занемогшему Контактеру экспедиции. Поделились слышанным о борьбе с куриной слепотой и заиканием.
  
   Уже отойдя на несколько шагов, Анатолий Васильевич вернулся и смущенно спросил у меня:
  
   - Извините, пожалуйста... Вы назвали в том ряду светлых зон Москву. Это действительно так, или вы это... из патриотических соображений?
  
   - Если быть точным, центром той зоны была названа Рязань, но в неё входила и вся московская область.
  
   Окончательно прощаясь, я попросил Анатолия Васильевича выступить на съезде от нашего имени с инициативой - установить День уфолога 15 мая. Мы полагаем, что наш вклад в советскую уфологию дает нам право на такую инициативу. Анатолий Васильевич заверил нас, что положительное решение этого вопроса станет для всего московского бюро делом чести.
  
   Оживленно переговариваясь, "Светит месяц" уходил в ночь.
  
   Перед сном я поделился с товарищами своими соображениями о предстоящих событиях в уфологии.
  
   - Если на съезде возьмут верх такие крутые ребята, как Герман и Бородулин, то стране в недалеком будущем не избежать революции. Она пройдет под лозунгом: "Вся власть - уфологам!" После ее победы вся государственная номенклатура будет состоять из ветеранов уфологического движения с дореволюционным стажем. Тот, кто откажется верить в НЛО, будет объявлен контриком. Их дела будет рассматривать уфологический трибунал. Ход показательных процессов над такими отщепенцами будет широко освещаться в "Уфологической правде". Приговоры будут очень суровыми...
  
   "Нет - уфологической диктатуре!" - единогласно решили на полянке имени ХХV съезда. Ни московскому главку, ни Перми не сделать нас своими марионетками. Мы и сами по себе представляем немалую ценность для советской уфологии. Какую именно? А вот дайте только откопать драгоценный сундук...
  
  
   Г л а в а Х
   "АВРОРА" УЖЕ НА ГУДЗОНЕ
  
   Человеческое сознание и так-то - всегда инвалид той или иной группы. И кто только не норовит поупражняться в увлекательном творческом процессе - ещё более усугубить эту инвалидность.
  
   Особенно охоча до таких упражнений родня. И чем она ближе - тем лучше удаются усугубления.
  
   Назначив себя ближайшей родственницей каждого советского человека, "родная" КПСС стала и главным пестуном его сознания. В результате ко всем прочим его врожденным и приобретенным повреждениям прибавилась еще и партинвалидность. Без крепеньких костылей, сколоченных из руководящих указаний ЦК, или хотя бы без кривой клюки - "Есть мнение, товарищи..." - сознание советского человека уже не ходок. Мятое-перемятое, битое-перебитое оно со временем становится слугой кого угодно, но только не своего хозяина.
  
   Совсем был бы швах человеку с его рабским сознанием, да есть у него, к счастью, вольное подсознание. И сколько пресмыкалось днем одно - столько ночью отбунтует другое.
  
   Бунтует во сне человек. И на ближайшую родню он там руку поднимает.
  
   "За границу едете, Игорь Михайлович, поздравляем!" - все чаще говорили при встрече мастеру 16-го цеха Тольяттинского электротехнического завода Игорю Михайловичу Подшивалову знакомые и сослуживцы. Он счастливо улыбался: "Да какая там заграница - Болгария". Или еще чаще: "Скажете тоже - заграница. Я ведь не в Америку еду..."
  
   Как и положено было всем будущим советским загрантуристам, Игорь Михайлович изучал Болгарию. Знал, как называется правящая партия страны, имена ее первых руководителей, запомнил даты ее главных национальных праздников; имел неоспоримые доказательства того, что Болгария - вернейший союзник СССР по Варшавскому договору и надежный партнер в СЭВ. Не раз заглядывал в атлас мира: территория Болгарии - три тысячи квадратных километров (ну разве сравнишь с нашими просторами); административное деление - 27 округов и один городской округ (не многовато ли для такой скромной площади); столица - София (посмотрим-посмотрим на столицу); важнейшие города - Пловдив, Варна, Бургас, Толбухин... (в некоторые из них тоже заглянем).
  
   Любил теперь Игорь Михайлович представить себе, как, откупавшись в Черном море, и вволюшку отлежавшись на Золотых песках, приходит он в уютное прибрежное кафе. Скромно садится за свободный столик. Но его приход не остается незамеченным. Посетители кафе начинают перешептываться и все с большим интересом посматривать в его сторону. Вот, посовещавшись, они делегируют к нему толстого, усатого, удивительно колоритного в своем национальном костюме дядьку. Он подходит к Игорю Михайловичу и вежливо спрашивает: "Русский?" "Русский!" - с гордостью отвечает Игорь Михайлович. И без того приветливое лицо болгарина расплывается в широченной улыбке. "Русский!" - оборачиваясь к землякам, кричит он. "Русский! Русский!" - громко и радостно подхватывают все посетители кафе. И что тут начинается!.. (Лишь мысленно представляя себе это всеобщее ликование, Игорь Михайлович поеживался от смущения). Его стол начинает ломиться от всего, чем богата щедрая болгарская земля и кухня гостеприимного кафе. "...А теперь - за вечную и нерушимую болгаро-советскую дружбу! - предлагают очередной тост болгарские друзья. - За вами, русскими братушками, мы - как за каменной стеной!" И как-то так стало получаться из многочисленных тостов его новых друзей, что и на Шипке туркам перцу подзадал тоже он, Подшивалов Игорь Михайлович.
  
   И он старался в долгу не оставаться: "А ваш-то Димитров - вон как звонко отхлестал фашистскую фемиду по мордасам!.. А еще хочу сказать, что погрузчики, изготовленные в одном из крупнейших городов Болгарии, Толбухине, - это самые надежные помощники и в нашем 16-м цехе, и на всем ТЭЗе. Так держать! Выше знамя социалистической интеграции! А теперь, товарищи, давайте споем "Алешу"..."
  
   И вот ведь какой феномен. Наяву представления о Болгарии давались Игорю Михайловичу легко, непринужденно, даже в охотку. А снилась только Америка.
  Ни Болгария, ни Черное море, ни кафе, где он пел "Алешу", не приснились ни разу. Он уже перестал в ответ на всякие заигрывания отвечать, что он-де не в Америку едет, а выковырнуть из подсознания этот американский пунктик никак не удавалось. Америка снилась и снилась.
  
   И ладно бы эти сны были с каким-нибудь безобидным туристическим уклоном - прогулки по Диснейленду и Голливуду, осмотр статуи Свободы, посещение ключевых матчей НХЛ и НБА. Нет. Во всех своих американских снах Игорь Михайлович раз за разом дискредитировал высокое звание советского человека.
  
   Вот и в этот раз.
  
   Уже в Нью-Йоркском аэропорту он развязно сказал обступившим его журналистам, что решения последнего съезда КПСС не могут не вызвать у него горькой усмешки. Уж сколько их было - этих "исторических" съездов, а воз и ныне там. Как была в Тольятти колбаса только по талонам, так и осталась; как было это одно название, а не колбаса, так и есть; как не было там в магазинах мяса, так и нет его; и чего там только еще, как говорится, нет...
  
   Оказавшемуся ближе других к нему корреспонденту ("Из "Нью-Йорк Таймс", - не сомневался Игорь Михайлович. - Они тут самые шустрые".) мастер ТЭЗа сказал, что он "всегда ставил "Нью-Йорк Таймс" в пример нашей серой, заскорузлой печати", и пообещал ему потом, как только он обустроится в "Уолдорф-Астории", "еще и не такое рассказать".
  
   Но, внимательно приглядевшись, он вдруг с испугом узнал в этом солидном человеке видного советского журналиста-международника Сорина. Сорин укоризненно сказал: "Я не сомневался, что мне придётся писать в "Правде" о вашем недостойном поведении в обществе так называемого всеобщего благоденствия. Но это уже не просто поведение. Как видно, придется еще более заострить акценты", - и зло застрочил в своем блокноте. Заглянув к нему через плечо, Игорь Михайлович разобрал лишь заголовок будущей статьи: "Доколе?!" и одну строку: "Он тут родину позорит, а на ее рудниках тачки некому возить..."
  "Товарищ Сорин, - Игорь Михайлович умоляюще протянул руки к собственному корреспонденту "Правды", - прощу вас - не заостряйте, пожалуйста, акценты. Позвольте мне искупить свою вину перед родиной прямо здесь, в обществе всеобщего благоденствия". "Так называемого - всеобщего благоденствия, - строго поправил его Сорин, но кляузу свою писать перестал и, подозрительно взглянув из-под очков на Игоря Михайловича, коротко бросил: - Хорошо, искупайте".
  
   Миг - и Подшивалов оказался среди мрачных полуразрушенных зданий. Большинство окон были разбиты. На тротуарах валялись ржавые остовы автомобилей, мятые банки из-под пива, дохлые кошки... Пахло загнивающим капитализмом. Преобладающим элементом настенных граффити было: "Отречёмся от старого мира!"
  
   "Гарлем..." - смекнул Игорь Михайлович. Посреди улицы стоял броневик. Перепоясанный пулеметными лентами матрос раздавал с него чернокожим американцам блестящие от смазки трехлинейки со штыками. Игоря Михайловича пропустили без очереди. Слышалось укоризненное: "А ведь чуть было не продался капиталу за полтора кило брауншвейгской колбасы. Хорошо, корреспондент "Правды", как всегда, начеку оказался".
  
   Подойдя за своей винтовкой, Игорь Михайлович узнал в матросе Сорина.
  "Значит, так, - сказал тот ему. - Как видите, мои разоблачительные статьи возымели действие. Революционные массы Америки берутся за оружие. Вооруженное восстание назначено на сейчас. "Аврора" уже на Гудзоне. Вам брать "Уолдорф-Асторию". Вашей героической гибели при ее штурме будет посвящен самый кассовый бродвейский мюзикл. Все билеты на него уже проданы. Подкрепитесь перед боем".
  
   "На хрена мне такой мюзикл!" - хотел было возразить Игорь Михайлович, но какая-то здоровенная черная бабища в кожаной куртке и с "маузером" на крутом бедре уже потащила его к ближайшему контейнеру с пищевыми отходами. Там, не замечая у будущей жертвы штурма "Уолдорф-Астории" никакого энтузиазма, она силой перегнула Игоря Михайловича через край контейнера и на чистом русском языке приказала: "Жри!" Через другой край уже заглядывал Сорин и требовал: "Не воротите рыло! Подкрепитесь тем, что употребляют в пищу обездоленные американцы. Я не раз писал об этом в "Правде".
  
   Игорю Михайловичу совсем не хотелось есть, тем более отбросы. Его и без того подташнивало. Сорин прошипел: "Не будьте привередливы, не позорьте в очередной раз родину! Вон в углу лежит кусок колбасы, возьмите сейчас же!"
  
   Как только Игорь Михайлович взял в руки эту позеленевшую колбасу, в нос ему ударило такое гнусное амбре, такие нехорошие позывы появились в желудке, что он забился в ручищах бабы-красногвардейца. Та, сплюнув сквозь зубы, сказала Сорину: "Доколе же он будет позорить вашу великую родину и все мировое революционное движение!" - и тюкнула Игоря Михайловича по затылку рукояткой своего "маузера". Он потерял сознание.
  
   ...Очнулся на окраине какого-то южного (кукуруза - до горизонта) американского городишки, крепко привязанным к большому деревянному кресту.
  Часть куклуксклановцев в своих островерхих колпаках молча водили вокруг него зловещий хоровод. Другие старательно обкладывали его ноги дровишками. Игорь Михайлович дернулся, но поднаторевшие в систематическом линчевании негритянского населения мракобесы умели обращаться с путами.
  
   "Думаем, нигер, что мы правильно угадали твое последнее желание?" - усмехнулся один клановец, поднося к его рту тошнотворный кусок колбасы. Игоря Михайловича чуть не вырвало. Тогда этот изверг плеснул на дрова ведро бензина, сунул в рот сигару, достал зажигалку, прикурил и, не гася огня, вопросительно посмотрел на клановца-бугра.
  
   Игорь Михайлович закричал: "Так я же белый, господа! Вы что, не видите - белый же я!.. Выше знамя расовой сегрегации! Америка - только для белых!.."
  
   Поджигатель молча поднес к его глазам зеркало - и Игорь Михайлович с ужасом увидел, что на него смотрит губастое негритянское лицо. Как же так, откуда оно у него взялось, такое? "С кем поведешься - от того и наберешься", - припомнил ему революционный гарлемский эпизод палач и снова выжидательно посмотрел на старшего расиста. Тот медленно подошел к привязанному Игорю Михайловичу и снял со своей головы колпак. Это был Сорин.
  
   "Так или иначе, а искупить свою вину перед родиной вам все равно придется. В сегодняшнем номере "Правды" уже опубликован мой комментарий по поводу вашей мученической смерти. Как вы понимаете, "Правда" не может выступать с опровержением своих материалов - это вам не какая-нибудь "Нью-Йорк Таймс". Поэтому понапрасну не верещите и пощады не просите... Приступайте, товарищ", - Сорин подал знак малому с зажигалкой.
  
   Тут уж Игорь Михайлович так забился, так задергался, что... Что, наконец, проснулся.
  
   Сильно подташнивало. Вероятно, полученная вчера по талону колбаса "Закусочная" опять содержала в себе малосъедобные ингредиенты.
  
   "Хорошо, что наши компетентные органы не имеют возможности сны проверять, - нашел в себе силы для кривой усмешки Игорь Михайлович. - Иначе и в Болгарию некого было бы выпускать - не то, что в Америку".
  
   И как будто толкнуло что-то в этот момент товарища, ведающего в компетентных органах сновидениями населения. Будто тут же распорядился он: "А принесите-ка мне записи снов за последний квартал гражданина Подшивалова Игоря Михайловича". Будто, посмотрев лишь первые страницы пухлого "Дела", он хватил кулаком по столу и с возмущением прорычал: "Да сколько же можно терпеть эту махровую антисоветчину!"
  
   Уже через полчаса после начала смены в цех No 16 пришла начальник отдела кадров Людмила Петровна и проводила Игоря Михайловича в свой кабинет. По дороге туда тихо и торжественно рассказала ему - из какого московского учреждения прибыл человек, желающий поговорить с ним.
  
   ... Майору Посину почти не приходилось задавать Подшивалову никаких вопросов. Потому что Игорь Михайлович сразу и добровольно стал давать признательные показания.
  
   - ... Да, я ищу еще одну коробку икры, об этом многие знают. Да, я имел намерения провезти в Болгарию для продажи часы "Ракета", две коробки икры и несколько бутылок "Столичной". Да, я понимаю, что такие поступки не красят советского человека. Но ведь так поступают все...
  
   - Ссылки на всех не являются оправданием - раз. И так поступают далеко не все - два. Продолжайте!
  
   Посин, учитывая податливую конституцию допрашиваемого, решил до поры до времени не мешать ему самому идти по дороге признаний.
  
   - В анкете для загранпоездки я не указал, что моя тетя, Сазонова Валентина Денисовна, до замужества - Федякина, с лета 1941 года по май 1943 проживала на временно оккупированной территории...
  
   Теперь продолжать Посин приказывал просто взглядом.
  
   - ...Дядя, Федякин Виктор Денисович, - тоже. Но полицаем он был только на бумаге, - глухо произнес Игорь Михайлович и тут же страстно добавил: - Но ведь я же не в Америку еду, товарищ майор!
  
   Как будто это обстоятельство было оправданием не только для него самого, но и для дяди с тетей. Как будто они заранее знали, что племяша дальше Болгарии все равно никуда не выпустят, а потому нечего им было драпать с насиженных мест.
  
   Заложив и себя, спекулянта, и всех своих родственников-коллаборационистов, Игорь Михайлович на время замолчал. Он с тоской смотрел на Посина.
  
   Тот тоже молчал. Но взгляд его красноречиво говорил: "Оба мы, гражданин Подшивалов, знаем: есть вам, что еще рассказать. Выкладывайте уж все начистоту - зачтется".
  
   - Разрешите закурить?
  
   - Курите.
  
   Игорь Михайлович несколько раз жадно и глубоко затянулся. Лицо его прояснилось. Взгляд становился открытым и чистым. Таким становится лицо у человека, который до этого долго и нудно перечислял, сколько сапожных будок и табачных киосков он взломал, а потом решается, наконец, сказать самое главное - центральную городскую сберкассу обчистил тоже он.
  
   Посин сразу почувствовал: Подшивалов вот-вот скажет что-то очень важное.
  
   - Да, так будет лучше! - тихо, но твердо произнес Игорь Михайлович. - Поехали!
  
   Когда они с Посиным шли по коридору заводоуправления, им повстречался только что возвратившийся из отпуска Шальнов, мастер соседнего участка. "Привет, Игорь Михайлович! Скоро в солнечную Болгарию? Верну-верну я тебе твою драгоценность, не беспокойся..."
  
   "Как же, в Болгарию, - грустно подумалось Игорю Михайловичу. - Теперь как бы действительно на какие-нибудь рудники родина путевку не выписала".
  
   До самого дома Подшивалова они доехали, не сказав друг другу ни слова. Молча вошли в квартиру. Зашли в гостиную. Решительным шагом Игорь Михайлович подошел к книжному шкафу. Открыл его, вытащил из первого ряда и положил на стол "Молодую гвардию", "Как закалялась сталь", "Повесть о настоящем человеке", "Мать"... Взял лежавшую за ними стопку толстых журналов и положил на стол перед Посиным:
  
   - Вот они...
  
   Это были журналы "Пентхауз" за 1974 год.
  
   Ни один мускул не дрогнул на лице майора Посина.
  
   - Это всё?
  
   - Один номер я дал на время его отпуска гражданину Шальнову, - не хотел больше юлить Игорь Михайлович. - Ранее у меня брали эти журналы следующие лица: Баженов, Ерохин, Зарембо, Иванцов, Комаров, Синица...
  
   Игорь Михайлович на мгновенье осекся. Посин внимательно, с интересом смотрел на него.
  
   - Товарищ Костюк тоже брал. Все номера до единого. Негативного отношения к просмотренному материалу я у него тоже не заметил.
  
   - Костюк - начальник вашего цеха?
  
   Игорь Михайлович кивнул повинной головой.
  
   Посин небрежно полистал верхний журнал.
  
   "Какая все-таки у них качественная полиграфия, - констатировал он про себя. - И все девицы - как на подбор. И такие радостные, такие веселые. Будто не срамоту свою всему миру демонстрируют, а похвальные грамоты - маме с папой... А Подшивалов-то: седина в бороду - бес в ребро..."
  
   Игорь Михайлович оценивал свои действия куда серьезней: "Что может быть позорнее - на порнухе попался. Уж лучше бы шпионаж..."
  
   ... - И кем этот человек представлялся ветеранам, Владимир Кузьмич?
  
   - Представлялся он как-то очень хитро и туманно. А в его документы пьяненькие ветераны даже и не заглядывали. Подшивалов понял так, что это - работник каких-то органов. Ищет следы пропавшего в 1941 году огромного сейфа. Его содержимое до сих пор является государственной тайной.
  
   - Кроме Подшивалова, он беседовал с другими участниками встречи однополчан?
  
   - Как говорит Подшивалов, он по очереди деликатно отводил каждого из них в сторонку и спрашивал все о том же - о массивном стальном ящике, который 16 октября 1941 года был перевезен куда-то с улицы Хованской. Куда - вот это и может знать кто-то из бывших однополчан Зарецкого.
  
   - Ну что - началось, Владимир Кузьмич? Сокровища "Красного алмаза" ищем не только мы?
  
   - И надо отдать должное этому человеку, товарищ генерал. Сообразительный. Догадался на ветеранскую встречу сходить, чтобы сразу многих опросить.
  
   - Этот человек не столько сообразительный, сколько хорошо информированный. Откуда, например, он узнал об этой ветеранской встрече?.. Как описывает его Подшивалов?
  
   - Солидный, серьезный мужчина примерно того же поколения - вот и все, что смог припомнить Подшивалов. 9 мая он уже с утра изрядно нализался.
  
   - М-да, свой старт тот человек взял не хуже нашего. Теперь Владимир Кузьмич, мы тем более обязаны с пристрастием опросить всех других участников последней встречи ветеранов в парке Горького. Что могли дать беседы с ними нашему конкуренту? Нам необходимо быстро вычислить его. Дорогу к сокровищам "Красного алмаза" он, похоже, знает не хуже нас? Мы должны успеть перекрыть ему эту дорогу.
  
   А Игорю Михайловичу Подшивалову - когда ему было позволено в тот же день возвратиться к рабочему месту; когда никто не сказал ему многозначительно: "3агляните к нам завтра и возьмите с собой смену белья"; когда не было даже изъято с соседями-понятыми ни одного номера "Пентхауза", - так стало хорошо в этот день Игорю Михайловичу, так отлегло от сердца, что вдруг впервые в жизни приснилась ему Болгария. Будто бродят они босиком с Лили Ивановой по Золотому Берегу, и Лили все поет ему и поет... И только под самое утро начались другие песни. Злой, как собака, бригадир-вольняшка урановых рудников пролаял на всю штольню: "А это чья тачка прямо на дороге валяется, мать вашу!" "Подшивалова, чья же еще", - хором ответили ему одетые в зековские бушлаты и ушанки Баженов, Ерохин, Зарембо, Иванцов, Комаров, Синица и Шальнов. А бывший начальник 16-го Цеха ТЭЗа Костюк, старательно накладывая в свою тачку руду, угрюмо добавил: "Опять порнуху свою где-нибудь прячет, вместо того, чтобы вину перед родиной искупать..."
  
  
   Г л а в а XI
   ТУРГЕНЕВСКИЕ ДЕВУШКИ И НЕГРЫ
  
   Немало аномального грунта было уже перелопачено, а драгоценный сундук все никак не откапывался.
  
   Чтобы разговорчики о ценности нашей экспедиции для советской уфологии не становились все более пораженческими, я, ее начальник, должен был изобретать для разговорчиков другие темы.
  
   - Комиссар, а где песня? - игриво спрашиваю, облокотившись на черенок своей лопаты. - Ты подобрал народную песню, в которой отражены вековые чаяния простых уфологов-кладоискателей? Запевай, а мы с Моней подхватим.
  
   - "Интернационал", например, - подсказал Васе народную песню Моня.
  
   Васе с утра нездоровилось, нашего с Моней игривого настроения он не поддержал.
  
   - Думаешь, уколол? С "Интернационалом" шли по жизни люди такого калибра, которым некоторые фальшивые завсекторами и в подметки не годятся!
  
   - Спой, Васенька! Спой, светик, не стыдись, - просил "фальшивый завсектором". - Или окромя названия ничего не помнишь?
  
   Живой разговор не должен был усугубить Васино недомогание. Развиваю песенную тему:
  
   - Мы понимаем, Вася, как нелегко тебе будет петь "Интернационал" вот здесь, в глуши, безо всякого музыкального сопровождения, без товарищеской поддержки других певцов-партийцев...
  
   - Без фонограммы... - напомнил Моня о самой главной поддержке всех партийных песнопений.
  
   - Да, Вася, - посочувствовал я, - "фанера" разлагает певцов даже самого крупного калибра. Так ты пропусти то, что подзабыл. Плюнь на рифмы, в них ли дело.
  
   - Можешь даже этот "Интернационал" своими словами пересказать. Прозой... - Моня был и вовсе снисходителен к партийной памяти комиссара. - Интересно будет потом сравнить с оригиналом...
  
   И тут - назло всем подозрениям в исключительно "фанерном" исполнении всеми партийцами своего гимна, несмотря на переувлажненный нос, хрипы и чихи, - Вася вдруг запел. Негромко, фальшивя на каждой ноте, но с чувством:
  
   - Это есть наш последний и решительный бой...
  
   Мы с Моней, взяв лопаты "на караул", подчеркнуто внимательно слушали.
  
   - ... Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем...
  
   - Моня, не мешай! - предупредил я Монино желание покритиковать Васино пение. - С комиссарскими вокальными данными петь гимны - это подвиг. А признавать и уважать надо даже подвиг политического противника.
  
   -... с Интернационалом воспрянет род людской... - мужественно боролся с тяжеловесной партмелодией Вася.
  
   - Нет, ты, Алик, как знаешь, а я иду доносить, - решительно сказал Моня. - В этом исполнении есть все признаки антисоветской деятельности. Статья 58-я.
  
   - Да, Вася, как это ни печально, а Моня прав, - покачал я головой. - Одно злостное сморкание после каждой строчки чего стоит. Если бы это исполнение слышали товарищи из отдела партпесен ЦК, тебе пришлось бы как минимум выложить на стол свой партийный билет.
  
   - Вы и так ничего не споете, - злостно высморкавшись, прохрипел Вася.
  
   - Да не обижайся ты. Моня, я уверен, раздумает и не донесет на тебя. Мы только сделаем запись в дневнике экспедиции: "Сегодня, будучи не в духе и не совсем здоровым телесно, Вася пел "Интернационал". Обещал больше никогда-никогда не глумиться над песней, с которой идут по жизни партийцы всех калибров..." Нужна, нужна нам, друзья, торжественная песнь! Как хорошо в минуты усталости и душевного упадка собраться в тесный кружок и спеть пару величественных куплетов... Товарищ худрук, объявите по экспедиции конкурс на "Гимн уфолога". Комиссар участвует только в его поэтической части. Музицирование - не его конек...
  
   К обеду стало ясно, что Васе не до конкурсов.
  
   - Чтобы какая-то жалкая простуда смогла одолеть нашего комиссара - не верю! - старался я умалить возникшую в экспедиции проблему. - Хотя, с другой стороны, давно замечено: атлеты - самый сопливый народ.
  
   - Это он с Большой Гугули при последнем контакте какую-то заразу подцепил, - по-своему хотел посмеяться над той же проблемой Моня. - Перед такой и большевику любого калибра не зазорно спасовать.
  
   Я должен был тут же отреагировать:
  
   - Приказ по экспедиции: "Контактера после каждого сеанса тщательно дезинфицировать и дезактивировать!"
  
   Вася и сам хорохорился:
  
   - После обеда я, ребята, с вашего разрешения полежу. А завтра с утра снова приступлю к исполнению всех своих обязанностей. Включая контактерские.
  
   - Моня, заседание комитета по чрезвычайным ситуациям объявляется открытым. На повестке дня один вопрос - как нам с тобой в самые короткие сроки выходить нашего комиссара?
  
   - Меня в таких случаях соседка, тетя Варя, всегда горячим молоком с медом поит. Потому только, наверное, и жив до сих пор.
  
   Я решил:
  
   - Надо идти в столицу нашей родины. Молоко - раз, мед - два...
  
   - Что-нибудь для дезинфекции и дезактивации - три, - продолжил Моня.
  
   - Не надо никуда идти, ребята, - просил Вася. - И так пройдет все...
  
   - Молчать, больной! А вдруг осложнения? Вдруг в результате их ты утеряешь способность контактировать? Советская уфология никогда не простит нам с Моней такого поворота событий... А если серьезно, то большой поход в Москву назрел. Кто знает, сколько нам еще тут копаться. Надо пополнить запас фуража. У Мони кончаются краски. Батарейки в приемнике садятся. Свежих газеток и журналов хочется почитать. Нужен бензин для "Шмеля". Партизану надо бы хоть запаха мясного привезти, побаловать парня. Большой поход в Москву необходим. Отпустишь, Вася, нас обоих?
  
   Вася посмотрел на Моню:
  
   - Не отстаивать каждые пять минут прогнившую коммунистическую идеологию? Тоска зеленая!
  
   - С тобой остается Партизан, - напомнил я. - Он тоже едва ли сочувствует идеям ВКПб. Верные служаки просто обязаны быть монархистами. Правда, Партизан?
  
   Партизан, смышленая бестия, так выразительно посмотрел на каждого из нас, будто упрекал в самой постановке такого вопроса: "Да как же вы могли усомниться в этом, господа?"
  
   - Ладно уж, забирай Моню с собой, - будто после долгой душевной борьбы согласился Вася. - Береги его. Следи, чтобы он переходил улицы только на зеленый свет светофора и не переедал мороженого.
  
   - Не волнуйся за него, комиссар. Он еще попортит тебе крови.
  
   ... Лес уже набрал полную летнюю силу. Ярко зеленели кроны деревьев. В них деловито перекликались разномастные пичуги. Корни могучих стволов темными набухшими венами тут и там пересекали тропинку, по которой мы шли.
  
   -... Завидую я тебе, Моня, светлой завистью! У тебя в Москве есть своя комната. Большая?
  
   - Девять с половиной квадратных метров, - небрежно махнул рукой Моня.
  
   - Мало? Да это же 950 квадратных дециметров!
  
   - Ты еще воскликни, что это 95000 квадратных сантиметров...
  
   - Нет, не воскликну. Квадратный сантиметр - никуда не пригодная жилплощадь. А вот квадратный дециметр - это уже кое-что. Став на цыпочки, убрав живот, перекосив плечи, можно и пожить какое-то время. Если, конечно, черти гостей не принесут... Эх, Моня! Добрая половина моих грез посвящена будущей комнате в какой-нибудь овеянной легендами московской коммуналке. Самое благоустроенное общежитие - все равно не дом.
  
   - Коммуналка - тоже не дом, - от убеждения в этом Моня даже скривился.
  
   - Ты избалован своими жилищными условиями. Ты просто пресыщен обладанием такой прорвы квадратных дециметров. Мне бы такие палаты. Пусть даже без квадратного полуметра... Моя коммуналка будет образцом добрососедства. Во всех ее уголках с утра до вечера будут слышны радостный смех и приглашения зайти в гости. А в одной из четырнадцати комнат нашей дружной квартиры будет проживать Она...
  
   Заметив, как улыбнулся Моня, я погрозил ему пальцем:
  
   - Ты, Моня, не иди в своих намеках сразу так далеко. Это будет тихая девушка с большими чистыми глазами и тугой косой до пояса. Очень добродетельная девушка. Встречаясь на кухне с мужчиной в трусах, она каждый раз падает в обморок. Это будет, так сказать, тургеневская девушка. Наши с ней целомудренные свидания будут проходить под общим электросчетчиком в коридоре. Однажды, осмелев, я тихо спрошу: "Вы помните эти чудесные строки: "И сердце бьется в упоенье, и для него воскресли вновь..."? А она, еще больше хорошея от смущения, нежным голосом спросит меня: "А вы помните...
  
   - ... что сегодня как раз ваша очередь мыть сортир?" - безжалостный Моня внес в поэтическое свидание под электросчетчиком грубую коммунальную прозу.
  
   - Ах, Моня! - укоризненно посмотрел я на него. - Тургеневские девушки и слов-то таких не знают. По определению. Они говорят о кружевах, цветах, картинах, восходах и закатах, новинках советской и зарубежной литературы, о смысле жизни... Мы с ней будем часто ходить в театр на Таганке и потом горячо обсуждать - в каких фрагментах спектакля труппе убедительней всего удалось показать властям кукиш в кармане.
  
   - Как бы ты из своей четырнадцатикомнатной коммуналки не попросился обратно в общежитие, - предсказывал Моня.
  
   - Вот еще! Туда я буду хаживать только для того, чтобы снова и снова рассказывать братьям-лимитчикам - насколько больше житейского счастья может уместиться на одном метре своей площади, чем на метре казенном...
  
   Так, рассуждая с разных позиций о коммунальном житье-бытье, мы дошли до городской окраины. Сели в автобус No 31 и доехали до ближайшей станции метро - "ВДНХ". Оттуда - в центр. Отовариваться решили там. Там и Моня жил.
  
   Столица. Мы уже несколько отвыкли от ее кипучей жизни. Вон сколько вокруг этой жизни! Ею переполняются глаза и уши, она мнет бока, наступает на ноги. Она неумолимо втягивает в свое могучее русло и - шевелись! Мало ли что ты отвык в своей уфологической берлоге от такого темпа. Приперся в Москву - поспешай как все. Не зевай, не путайся у других под ногами. Видишь, как торопятся все прожить это мгновение? Не заслоняй его своей неуклюжей фигурой!
  
   ...Проспект Калинина. В аптеке взяли лекарства для комиссара. Напротив, в "Юпитере", - батарейки для приемника. В гастрономе "Новоарбатский" накупили провианта для личного состава экспедиции. Раскошелились и на три пакета "мясного супового набора" для Партизана.
  
   - Отварим - запаху Партизану на неделю хватит, - оценивал я собранный из одних лишь подозрительных костей "суповой набор". - А мясо сторожам вредно - от него в сон клонит.
  
   От "Новоарбатского" до Мониного дома - рукой подать. Там он возьмет краски да и просто посмотрит - все ли в порядке на его квадратных дециметрах.
  
   Когда дошли, я взглянул на табличку с названием переулка и присвистнул:
  
   - Вот те на! Нижний Кисловский...
  
   - Ну и что? - спросил Моня.
  
   - Как что! В своем историческом докладе в Моссовете я, разумеется, должен буду требовать переименовать и этот переулок. Например, в Уфологический. А теперь не знаю, как и быть? Эти тротуары исхожены видным советским художником Моисеем Абрамовичем Рабиновичем. Здесь развернулся и мужал его талант... Мемориальные места - ничего не трогать, не менять... И в то же время - Нижний Кисловский. Фи! Хоть бы Верхним, что ли, был... Может, мне назвать его Верховным Кисловским? А, Моня? Или - Кисловско-Акварельным? А Уфологическим мы назовем вот этот, - я показал на соседний, Калашный переулок. - Не пропадать же хорошему названию.
  
   Мы подошли к подъезду, в котором жил Моня.
  
   Я внимательно огляделся.
  
   - В каких чудных московских палестинах ты живешь, Моня! У нас, в Бибиреве, и не пахнет такой вкусной архитектурой.
  
   - Зато у вас, в Бибиреве, все новое, с иголочки. А здесь все внутренности - труха.
  
   - Зато какой ядреный московский дух должен быть у этих внутренностей. Какие ушлые, гораздые на всякие проделки домовые должны здесь обитать... Моня, можно мне с тобой зайти? Так хочется посмотреть настоящую московскую коммуналку. Никогда еще в ней не бывал.
  
   Было заметно, что Моня предпочел бы забежать в свою квартиру один, но отказать мне он не смог.
  
   В лифте, реликте первых пятилеток, поднялись на четвертый этаж.
  
   Моня открыл входную дверь. Мы вошли в темную прихожую. Скрипнул под ногами древний паркет.
  
   Дверь одной из комнат сразу раскрылась. Показалась молодая женщина. Только тут, в дверях, она неторопливо застегнула свой халат на одну пуговицу, прикрывая виды на... Ну, смотреть там было особенно не на что. Виды были так себе.
  
   Увидев Моню, она громко воскликнула:
  
   - Сашка! Ты только посмотри - кто к нам пришел!
  
   - Кто? - раздался из глубины комнаты зычный мужской голос.
  
   - Кто-кто... Гражданин Рабинович - вот кто.
  
   Дверь комнаты распахнулась шире. Показался крупный мужчина самых цветущих лет. Без майки, в пузырящихся на коленях спортивных штанах.
  
   - А-а, - отрывая крепкими зубами кусок бутерброда, произнес он. - Изволили показаться. А то участковый уже интересуется: а где, говорит, пропадает прописанный здесь гражданин Рабинович?
  
   - А мы ему говорим: да откуда мы знаем - где он? - жена Сашки старалась точно воспроизвести то удивление, с которым они встретили вопрос участкового. - Он ведь у нас - лицо свободной профессии. Вольный казак...
  
   На слове "казак" она хихикнула, прикрывая рот ладошкой.
  
   Сашка, удовлетворенно жуя, толкает ее локтем - дай, мол, и мне сказать.
  
   - А участковый говорит: "Это еще надо разобраться, какое он у вас лицо. Может быть, он - тунеядец?.."
  
   Сашка, похоже, был изрядно навеселе. Да и женушка его хорошо зарумянилась.
  
   - А мы ему говорим, - она живо изображала в лицах тот незабываемый визит участкового:
  
   - Разбирайтесь-не разбирайтесь, товарищ капитан, а все останется у нас по-старому: как Моисей Абрамович - так обязательно лицо свободной профессии. А как Ванька с Манькой - так паши как негры!
  
   - Каждый божий день... С утра до ночи... На каком-нибудь самом вредном производстве... - пережевывая бутерброд, уточнял Сашка горькую участь негров Ванька и Маньки. - А Моисей Абрамович ничего тяжелее кисточки за всю свою жизнь не поднимет...
  
   У Мони задергалось лицо.
  
   - Ты, мразь толстомордая! Врезать тебе сковородкой по башке?
  
   Сашка довольно хохотнул. Вероятно, не впервые задавался ему здесь такой вопрос. Он как будто даже входил в азарт. Его веселило и заводило желание этого хилого пацана сцепиться с ним.
  
   Добротно, рельефно был вылеплен природой этот коммунальный Голиаф. Мощный торс его был заботливо укрыт густой шерстью. Такому можно по пьяни и в самый лютый мороз выскочить на улицу вот так - без майки, в одних тоненьких штанишках - и бродить там в беспамятстве до самого утра. А когда отыщется - стряхнуть веником сосульки с его шерсти, налить ему полный стакан водки - и снова можно голым на мороз выталкивать, ни одна сопля его не прошибет.
  
   ...- А может быть, говорим, он уже, как вся его родня, перебрался на эту... Как ее?.. На землю обетованную... - подмигнул жене мутным глазом Сашка. - Может быть, он там теперь целыми днями сидит у этой... Как её?.. У стены плача.. Сидит и все плачет и плачет...
  
   -... Вас, товарищ капитан, вспоминает! - соорудила дивный экспромт Сашкина жена, и оба они громко и радостно захрюкали.
  
   - Прощу прощения, граждане, - перебил я семейные торжества. - Не слишком ли близко к печени вы принимаете чужую личную жизнь. Это может ускорить и усугубить развитие цирроза. И похмельный синдром приобретает более острые формы...
  
   Негр Ванька от неожиданности не донес кусок до рта, потом резко отбросил его в комнату.
  
   - Я те щас, мать твою, покажу синдром! - шагнул он навстречу мне.
  
   Я тоже шагнул вперед. Много не хватало мне до Сашкиного роста и мясов.
  
   Чуть приоткрылась дверь соседней комнаты - робко выглянула и тут же спряталась обратно, как можно было догадаться, упоминаемая Моней на полянке Варвара Сергеевна.
  
   Широко распахнулась дверь дальней, четвертой в квартире комнаты, - из нее быстро вышел старик.
  
   - Дай ты ему в харю, молодой человек! - срывающимся от волнения голосом крикнул он. - Дай ты ему в морду! - его совсем седая голова тряслась.
  
   - Я те щас дам, старый козел! - замахнулся в его сторону Сашка.
  
   Секунды назад счастливое лицо Сашкиной жены вдруг сразу сделалось плаксивым.
  
   - Не надо, Сашка! Ну его! - она стала за локоть оттаскивать мужа от меня.
  
   - Нет, ты пусти меня! - будто бы вырывался от нее Сашка, хотя для этого ему не понадобилось бы и четвертушки его мощи. - Я его щас по стенке размажу!
  
   - Все, Сашка! Все, пошли! - тащила она его в комнату. - Прибьешь ещё кого-нибудь, потом отвечай за него...
  
   - И прибью! - таращил глаза Сашка, но уже шел за волокущей его женой.
  
   - Негодяй! - на секунду выглянула и снова спряталась в своей комнате Варвара Сергеевна.
  
   Сашкина жена плотно закрыла за собой дверь.
  
   Я кивнул старику.
  
   Ключ в дрожащей руке Мони не сразу попал в замочную скважину его двери. Я понимал, в чем сейчас самая большая горечь Мониного горюшка - отнюдь не домовые-затейники встретили здесь его гостя.
  
   - Ничего-ничего, Моня, все в порядке, - похлопал я его по плечу, когда мы вошли в комнату. - Моя экскурсия в коммуналку получилась очень познавательной. Пожалуй, внесу некоторые коррективы в свой жилищный прожект: четырнадцати комнат для построения коммунальной идиллии будет многовато. Хватит и десяти.
  
   В дверь постучали. Несмело вошла Варвара Сергеевна.
  
   - Монечка, вам приготовить что-нибудь покушать?
  
   - Спасибо, тетя Варя. Мы сейчас пойдем. Как вы тут с Петром Ивановичам? Здоровы?
  
   - Какое уж там может быть здоровье? - кивнула она в сторону соседей.
  
   В дверь снова постучали. Вошел Петр Иванович. Его голова все еще мелко дрожала.
  
   - Моня, может, тебе деньги нужны? Так ты не стесняйся...
  
   - Спасибо, Петр Иванович, не надо.
  
   - Ну чего там спасибо. Не разбогател ведь, наверное, еще на своих картинах? Ты только скажи...
  
   - Недолго приготовить покушать... - Варвара Сергеевна вопросительно смотрела на меня. - Сардельки у меня есть. Картошка хорошая...
  
   - И у меня что-нибудь съедобное найдется, - бодряческим тоном сказал Петр Иванович. - Да чего там! Зажигай плиту, Варвара Сергеевна.
  
   Грех было сопротивляться такому искреннему порыву гостеприимства.Мы тоже вытащили кое-что из купленного в "Новоарбатском". Открывали, чистили, мыли, резали - старались показать Варваре Сергеевне и Петру Ивановичу, что и мы рады разделить с ними хлеб-соль. Я рассказал несколько уфологических баек, не применяя при этом слишком больших коэффициентов искажения.
  
   Уже сидели за столом, когда из квартиры, сильно хлопнув дверью, вышли Сашка с женой. Это было хоть и временное, но отступление с поля боя.
  
   Повернувшаяся в ту сторону седая голова Петра Ивановича снова затряслась:
  
   - Ублюдки!
  
   - Они на Монечкину комнату зарятся, - высказала свое твердое убеждение Варвара Сергеевна. - И участкового они сами сюда зовут. Посмотрите, мол, товарищ капитан, по скольку времени жилец по месту прописки не живет - можно его выселять. Но мы с Петром Ивановичем всегда скажем, что Моня здесь живет. Никто не выселит. Вот так!
  
   - Давайте тяпнем, ребята, - предложил Петр Иванович.
  
   - Спасибо, - поблагодарил я. - Спасибо, но мы в экспедиции договорились на все время полевых работ соблюдать сухой закон.
  
   - Какие молодцы! - поощрительно закивала головой Варвара Сергеевна. - А я и так знаю: Моня никогда не свяжется с дурной компанией. Никогда!
  
   - Очень рад с вами познакомиться, Алексей! - Петр Иванович приподнял над столом свою рюмку.- И за Моню рад, что он с такими хорошими людьми дружит... Ну а мы с Варварой Сергеевной с вашего разрешения хлопнем по маленькой. За ваше и наше здоровье, за успех вашего дела!
  
   - Вы уж, Алик, заходите, пожалуйста, к нам сюда почаще, - просила Варвара Сергеевна и гладила Моню по голове.
  
   Узнав, что в экспедиции есть больной, она стала с таким жаром объяснять, как снять с него хворобу, что только от одного этого горячего участия дела у комиссара в тот же миг должны были пойти на поправку.
  
   -... С потом все и выйдет. Вы только укройте его потеплее.
  
   Захорошевший Петр Иванович откровенно высказал свое простое политическое кредо:
  
   - ...У меня с этим так: я всегда против Сталина и всегда за евреев. С кем бы они ни воевали - с немцами, русскими идиотами или арабами. Все наскоки на них - только из зависти.
  
   Потом он отошел в свою комнату и вернулся с полной сумкой в руках.
  
   - Так, в сумке, и несите. Я туда кое-что из своих стратегических запасов положил. Колбаска копченая, консервы, чаек индийский...
  
   Как мы с Моней не отказывались, Петр Иванович ни стратегические запасы свои, ни даже сумки обратно не взял. А Варвара Сергеевна положила в нее еще и баночку клубничного варенья.
  
   Грустны были при расставании чуть захмелевшие глаза стариков. Ненадолго даруется успокоение вином. Короток, хрупок покой в тесном мирке коммунальной квартиры. Вот и на закате дней жизнь в этом мирке обязывает к каждодневной борьбе. А здесь и редкие победы - это лишь отсрочки очередных поражений.
  
   - До свидания, ребята! Удачи вам!
  
   - Будьте, пожалуйста, здоровы и счастливы! - в свою очередь просили мы.
  
   Когда вышли на улицу, я оглянулся и стал подчеркнуто внимательно осматривать фасад дома.
  
   - Тургеневских девушек в окошках высматриваешь? - спросил Моня. - Они в Уфологическом переулке в очереди за портвейном стоят.
  
   Я как будто не слышал.
  
   - Смотрю, где здесь в свое время будет расположен памятный знак о самом знаменитом жильце этого дома... Думаю, во-о-он между теми двумя окнами на первом этаже. Скромная мраморная доска, и на ней золотом будет написано: "Здесь жил...
  
   - ...Монька Рабинович. Жид и тунеядец".
  
   - Ой, какой капризный! Не удалось ему человека сковородкой по голове огреть - он уже и обиделся на весь белый свет. Уродов беречь надо, а не сковородками бить. Ведь они у природы - штучный товар.
  
   - Этот штучный товар на каждом шагу в глаза лезет!
  
   - А что ты хочешь? Урод и должен быть хорошо виден. По определению. Чем он, бедняга, заметней и чем больше от него смердит, тем удачней получился он у матушки-природы.
  
   - Матушка-природа могла бы и обойтись без таких удач. Кому они нужны?
  
   - Да хоть бы и тебе. Для сравнения. Иначе ты проворонишь много человеческой красоты, которая будет рядом с тобой, - свободной рукой я обнял Моню за плечи. - Не отразишь ее в своих полотнах. Не станешь знаменитым. И не появится тогда здесь мемориальная доска с золотыми буковками: "Здесь жил и писал Красоту большой художник Земли русской - Моисей Абрамович Рабинович"... Не хандри! Что делать - бывают у Земли русской особо урожайные годы на таких уродов...
  
   - На таких уродов у Земли русской вообще не бывает неурожайных годов!
  
   - Опять двадцать пять! В "Большой советской энциклопедии" это обязательно будет отмечено: "...Но как все художественно одаренные натуры, Моисей Абрамович был подвержен приступам хандры и депрессии. В такие минуты он совершал нападки на исторические резолюции, компрометировал тургеневских девушек и с большой сковородкой в руках гонялся по Кисловско-Акварельному переулку за моральными уродами".
  
   Всю обратную дорогу Моня вел себя в соответствии с примечаниями в "Большой советской энциклопедии". Пресекая эти хандрозно-депрессивные настроения во вверенном мне коллективе, я от уговоров перешел к драконовским мерам: пригрозил по возвращении на полянку имени ХXV съезда приказом по экспедиции лишить Моню ласковых комиссарских похлопываний по плечу, приветственного облизывания Партизаном и вечерней пайки сахара.
  
   ... - Мерзавцы! - сказал Вася о неграх Ваньке и Маньке.
  
   Г л а в а XII
   НАС НЕ Я ОДИН ТАКОЙ
  
   Эх, как нахмурены лица всех действительных членов могучего ордена советских продавцов! Эх, и суров взращенный самым справедливым общественным строем работник прилавка. Везде он одинаково неулыбчив, какой участок торговли не поручи ему великая страна - ковры, селедку или самые распотешные игрушки. От Курил до Бреста, подходя к нему, покупатель втягивает голову в плечи, ожидая окрика: "Стой, кто идет!" Знает покупатель: неприятелем идет.
  "Отторгни его!" - вот девиз, который регламентирует отношения членов ордена с обитателями пустого и никчемного мира по ту сторону прилавка. Поэтому первые, а чаще всего и последние профессиональные навыки, которыми овладевает каждый советский продавец, - это три стадии отторжения: "Нет", "Откуда я знаю?" и "Чего вы ко мне пристали!" Высший профессионализм - так ошпарить взглядом подходящего покупателя, чтобы тот повернул оглобли еще до первой стадия отторжения.
  
   ...Горький. В книжный магазин на улице Свердлова входит, опираясь на палку, пожилой мужчина. Взгляд его маленьких глаз очень недобр. Будто он заранее понимает, что уйдет отсюда несолоно хлебавши.
  
   Заметив его, девушка-продавец сразу отвернулась так, как может отвернуться работник прилавка уже с каким-никаким опытом, - навсегда. Но старина не хотел замечать этих маневров.
  
   - А сегодня книги Иосифа Виссарионовича Сталина у вас есть?
  
   - И сегодня нет, - не поворачивая к нему головы, ответила барышня.
  
   - А почему у вас никогда не бывает трудов товарища Сталина? - глаза ветеранушки наливались все большей злобой.
  
   - Откуда я знаю?
  
   Девушка стала так внимательно рассматривать свои ногти, будто впервые обнаружила их существование на своих пальцах, - что и рекомендует делать устав ордена продавцов во второй стадии отторжения.
  
   Что ей труды товарища Сталина? Спроси у нее про труды товарищей Навуходоносора, Чингисхана или товарища Соловья-Разбойника, - и тогда даже малой искорки интереса не появится в ее глазах к этим трудам, к товарищам, их написавшим, и к покупателям, желающим их почитать.
  
   - А кто должен знать? - набычился старик. - Пушкин, что ли?
  
   - Чего вы ко мне пристали, гражданин! Я, что ли, книги печатаю?
  
   - Позовите тогда вашего завмага!
  
   - Она тоже их не печатает, - девушка пыталась самостоятельно отторгнуть назойливого старикашку.
  
   - Позовите сейчас же завмага, я вам говорю! - пристукнул клюкой об пол старик.
  
   Только после неудачи в третьей стадии отторжения устав ордена позволяет рядовому продавцу звать на помощь завмагов.
  
   ... - Зинаида Николаевна, там опять этот старый дуралей припёрся...
  
   - Опять нагрубила, Таня?
  
   - Ничего я не грубила. Рожу, что ли, я ему труды товарища Сталина?
  
   Зинаида Николаевна посмотрела на себя в зеркальце, поправила крашеный локон и вышла, в торговый зал с тем выражением лица, с каким выходят в подобных ситуациях все завмаги СССР: "Я буду строга, но справедлива к обеим сторонам конфликта".
  
   - В чем дело, гражданин?
  
   - Почему у вас в магазине никогда не бывает книг Иосифа Виссарионовича Сталина?
  
   Свой отпор Зинаида Николаевна начала смело:
  
   - А в других магазинах что - там бывают труды Иосифа Виссарионовича Сталина?.. Вы как будто с луны свалились. Не знаете, что со сталинизмом покончено?
  
   - Это кто с ним покончил? Вы, что ли, покончили со сталинизмом? - возмущенно спросил старик.
  
   - Партия и правительство, - строго сказала Зинаида Николаевна. - Вас интересует военная тематика? Возьмите книги других авторов. У нас - большой раздел книг о войне.
  
   - "Большой раздел"! - передразнил ее старик. - О какой войне ваш большой раздел? Не было никакой войны без великого Сталина! Пусть у вас ни одной книги больше о нем не появится, а народ все равно не забудет... Покончено! Посмотрим еще, с кем будет покончено, когда народ во всем разберется! - старина красноречиво посмотрел на заведующую.
  
   И так нехорошо стало Зинаиде Николаевне от этого многообещающего взгляда. Как знать, вдруг и вправду придется когда-нибудь держать ответ перед разобравшимся во всем народом и вот такими его предводителями.
  
   - Успокойтесь, пожалуйста, гражданин. Ну что вы от нас хотите? Разве мы определяем издательскую политику? Что печатают, то и продаем.
  
   - Печатать должны то, что народ требует! А вы замалчиваете!
  
   - Почему же замалчиваем? Возьмите "Книгу жалоб и предложений" и напишите ваши пожелания.
  
   - И напишу! Думаете, испугаюсь?
  
   - Пожалуйста, пишите что хотите.
  
   Зинаида Николаевна сама поднесла ему "Книгу жалоб и предложений". Пусть народ в судный день учтет, что она не замалчивала его требований.
  
   Старик совсем не ожидал, что ему с такой готовностью позволят вмешаться в издательскую политику партии и правительства. Мысли путались, никак не складываясь в убедительные слова.
  
   Тогда он прочитал последнюю запись в книге: "Наконец-то можно что-то противопоставить нашему вековому, поголовному и позорному сексуальному невежеству. "Введение в сексологию" доктора Коона - это, не побоюсь этого слова, драгоценный подарок каждому культурному человеку. Большое спасибо за него всему коллективу вашего магазина! Благодарный читатель".
  
   Эта удивительная запись там, где, как ему казалось, все должно пестреть народными требованиями возвратить товарища Сталина и его труды на подобающее им место, родила нечто вроде вдохновения. Шариковая ручка стала быстро выводить корявые буквы разной величины:
  
   "А немецким фрицам вы бы что противопоставили? С Именем Великого Сталина на устах, а не с "Введением в сексологию" подмышкой шли мы в бой! Тысячи лет без вашего вонючего подарка жили и еще тысячи проживем, а без Пламенного Слова Вождя и дня не хотим жить! Нас не я один такой!!!"
  
   Ему очень хотелось письменно выматерить и сексологию, и ее автора, и "благодарного читателя", и весь коллектив книжного магазина, но он не только удержался от этого, но, даже подумав, густо закрасил пастой слово "вонючего". Пусть все видят, что можно оставаться культурным человеком, и не читая "Введение в сексологию".
  
   "Нас не я один такой" еще больше встревожило впечатлительную Зинаиду Николаевну. Она с обидой спросила у старика, уже уходящего из магазина:
  
   - Мы, что ли, во всем виноваты, по-вашему?
  
   - Придет время - разберемся! - громко пообещал он, отпихивая здоровой ногой дверь на улицу.
  
   Постукивая палочкой по тротуару, выговаривая вполголоса все то, что по цензурным соображениям не вписал в "Книгу жалоб и предложений", старик пошел к троллейбусной остановке, где еще раз убедился, что без великого Сталина не стало в государстве хозяйского глаза.
  
   Ожидающих троллейбуса все прибывало. Молоденькая девушка с собакой на поводке робко жалась поближе к месту посадки. "Сидеть, Пушок! Веди себя хорошо. И в троллейбусе будь воспитанным мальчиком!" - за строгими наказами четвероногому товарищу она прятала свое смущение: вы уж простите нас, граждане, но нам с Пушком тоже очень-очень надо ехать.
  
   - Собак-паразитов развели - не пройти! - грозно посмотрел на Пушка старик. - Не успеют кустик где-нибудь посадить, а они со своими кобелями уже в очереди около него стоят - обгадить спешат!
  
   - Правильно говорите, мужчина, правильно! - обрадовано повернулась к нему пожилая женщина. - Собак становится все больше, а троллейбусов - все меньше.
  
   - При Сталине такого бардака не было, - продолжал испепелять взглядом Пушка старик. - При нем все было на своем месте - и человек, и собака, и троллейбус.
  
   - Правильно-правильно! При нем порядка куда больше было, чем сейчас.
  
   - На зоне или на границе - живи. Там от тебя польза есть для государства, - вразумлял дружелюбно виляющего хвостом молодого кобелька старина. - А в городе тебе нечего делать. Для чего нужны в городе твой лай и беготня? Какая от них польза? В городе ты только гадишь и народ обжираешь!
  
   - Правильно, мужчина! Правильно говорите! Тут людям местов не хватает, а они взяли моду еще и собак в общественном транспорте возить!
  
   Готовая заплакать девушка и дармоед Пушок отошли в сторонку, пропуская подходящий троллейбус.
  
   А старик все не унимался и тыкал палкой вслед увиливающему от службы на границе Пушку:
  
   - Попробовал бы он при Сталине наложить где не положено. Сразу бы на мыло!..
  
   - Правильно-правильно! - одобряла строгие меры женщина, помогая ему подняться в троллейбус, а гневным взглядом своим на девушку давала понять, что с хозяевами собак-тунеядцев тоже бы не мешало поступать вот так - "на мыло".
  
   В троллейбусе они сидели рядом. Он часто говорил: "Попробовали бы они при нем..." - она тут же согласно кивала головой: "Правильно говорите, правильно..."
  Расставались друзьями. Она поддержала его уверенность в том, что, руководи сейчас страной великий Сталин, то всем "благодарным читателям" "Введения в сексологию" не избежать Колымы, а ее автора хозяевам городских собак пришлось бы пропустить на мыловаренную фабрику без очереди... Он, в свою очередь, по-джентльменски согласился с ее предложением: всех пойманных в общественных местах и на транспорте девок в мини-юбках свозить на площадь Лядова к студенческим общежитием - рассадникам распущенности - и там, при всем честном народе, воспитывать их вожжами.
  
   ... В это время радиожурналист Рувинский уже звонил в дверь коммуналки, где проживал старик.
  
   "Поезжай, Саша, - сказал ему редактор. - Вдруг, Попка у этого дядечки действительно выдает что-то занятное... Помнится, года три тому назад мы уже рассказывали в эфире об одном домашнем попугае. Его коньком был прогноз погоды. Правда, всегда один и тот же: "Сегодня ожидается минус пятьдесят пять. Открыты все городские пляжи. Добро пожаловать!"
  
   Дверь в коммунальную квартиру Рувинскому открыла молодая женщина.
  
   Поздоровавшись и представившись, он спросил:
  
   - А Николай Егорович Голубев дома?
  
   - Сейчас возвратится, куда денется. Говорил, что ждет вас. Наверное, опять с кем-нибудь из-за своего Сталина сцепился... Проходите, посидите пока на кухне.
  
   - Что, Николай Егорович - большой почитатель Иосифа Виссарионовича? - спросил Рувинский у соседки Голубева, проходя на кухню.
  
   - Ещё какой почитатель!
  
   На стене кухни, рядом, висели два больших портрета Сталина. На первом он - в литом маршальском мундире, на втором - в простой шинели.
  
   На кухонном столике Голубева стоял бюстик генералиссимуса. Рядом валялась только что отлетавшая свой недолгий век муха.
  
   -...И мне уже несколько раз портреты дарил. Откуда он их только достает, вроде не продают их в магазинах... Один-то я взяла, а для других, говорю ему, места нет. И то целую нотацию прочитал: я Сталина не помню, поэтому не знаю, как при нем все хорошо было... Я с ним не связываюсь. Боюсь. Сразу начинает из себя выходить, если к Сталину равнодушие или неуважение проявишь... Соседу по лестничной площадке, Сергею Ивановичу, тоже пытался всучить портрет Сталина. А Сергей Иванович не взял. Говорит: "Второго такого душегуба, как товарищ Сталин, земля не скоро еще родит". Эх, и разорался тогда на весь дом Егорыч! Мой сынишка, Павлик, видел, как он потом Сергею Ивановичу газеты в почтовом ящике поджигал... Кажется, он до пенсии где-то на Севере в карауле служил.
  
   - Да, многим из поколения Николая Егоровича без вождя как-то сиротливо живется на белом свете, - сказал Рувинский, поглядывая на часы.
  
   На кухню с любопытством заглянул маленький Павлик.
  
   - Купила недавно ему орехов, - кивнула в сторону сына мать, - недосмотрела за ним, стал он их колоть вот этим, - она показала на монумент при павшей мухе. - Так Егорыч сначала напугал мальчика до слез: мол, при Сталине ему за такие дела вмиг впаяли бы лет пятнадцать строгача с полной конфискацией, и тут же говорит ребенку, что ни одна мамка на свете не любит своих детей так, как любил всех детей на планете Иосиф Виссарионович Сталин... Ну, скажите, разве не дурак?.. - молодая женщина не удержалась выразить, наконец, перед гостем свои искренние чувства к соседу.
  
   В это время стал слышен звук открываемой входной двери и недовольный голос: "Попробовали бы они при нем так насвинячить в подъезде!.."
  
   Рувинский вышел из кухни и бодро сказал:
  
   - Ну, здравствуйте, Николай Егорович, здравствуйте! Я - с городского радио. Александр Рувинский. Ваши настойчивые приглашения убедили нас...
  
   - Сколько уж раз просил приехать, - не очень гостеприимно ворчал Николай Егорович, снимая в передней обувь. - Везде сейчас невнимание к простому человеку.
  
   - Вы уж простите нас, Николай Егорович, но повод... Птица, пусть, даже что-то говорящая... Согласитесь, в наше время есть и более актуальные темы для радиопередач, - примиряюще сказал Рувинский.
  
   - Смотря, что она говорит, - возразил Николай Егорович. - Проходите ко мне в комнату.
  
   Первым чувством человека, впервые оказавшегося в комнате Николая Егоровича Голубева, было удивление - как много здесь Сталина! Вот так рачительный огородник не оставит на своем участке и клочка незасеянной землицы, как Николай Егорович не оставил на своих стенах и малой проплешины без изображения товарища Сталина.
  
   Товарищ Сталин в Кремле. На мавзолее. На крейсере. В Первой конной армии. На аэродроме... С Лениным. С Горьким. С Кировым. С Фрунзе. С Ворошиловым... С рабочими. С колхозниками. С женщинами Востока. С героями-летчиками. С папанинцами. С мичуринцами. Со стахановцами. С пионерами... В анфас. В профиль. В три четверти. В полный рост и по пояс. В сапогах и ботинках. С трубкой и без трубки. В военной форме и в цивильном...
  
   На столе стоял бюст Сталина такой величины и веса, которым уже не то что орехи колоть, а, привязавши вместо чугунной бабы к тросу, старые постройки можно крушить.
  
   Много было товарища Сталина в маленькой комнатенке ветерана.
  
   - Ну, показывайте свое сокровище, Николай Егорович, - приступил к делу журналист.
  
   На столе, рядом с бюстом, стояла большая птичья клетка, покрытая темным чехлом. Николай Егорович снял его. В клетке сидел крупный черный ворон.
  
   - Ого! - удивился Рувинский. - Не ожидал... Да, славный птах. Послушаем-послушаем. Ворон - птица мудрая, вздор всякий болтать, наверное, не станет, - радиожурналист приготовил микрофон и магнитофон.
  
   Николай Егорович взял в руки небольшой резиновый хлыстик, щелкнул им по столу и резко скомандовал:
  
   - Голос, Рекс!
  
   Птица по имени Рекс, похоже, не была расположена давать сегодня представление. Ворон молчал:
  
   Николай Егорович просунул хлыст в клетку:
  
   - Голос, Рекс! Голос, кому говорю!
  
   Рекс, увертываясь от плетки, вдруг внятно пролаял.
  
   Сдерживая улыбку, Рувинский заметил:
  
   - По кличке и песни у вашего Рекса. Надеюсь, это не весь его репертуар!
  
   Тон замечания и выражение лица журналиста задели хозяина ворона.
  
   - Не надо сразу придираться. И человек может невпопад сказать... Это он у Тайги нахватался. Я его с последнего места службы привез. Там он в одной клетке с караульной собакой жил, вот и не отвыкнет никак от лая. Иной раз так разгавкается, что соседка опять бежит жаловаться - мешает сыну уроки учить. А ему, учись не учись, по нему зона плачет... Рекс, скотина, другой голос!
  
   Рекс, потоптавшись по клетке, снова коротко гавкнул, но тут же издал какие-то другие звуки. Укротителя они удовлетворили. Голубев вопросительно посмотрел на журналиста.
  
   Рувинский пожал плечами:
  
   - Простите, Николай Егорович, но я ничего не разобрал. Уверен, что и радиослушатели не поймут. Давайте попробуем еще раз.
  
   Рекс, лениво погавкивая, снова некоторое время увертывался от карательных манипуляций своего хозяина, а потом... Конечно, это было что-то сильно отличное от собачьей брехни. Но что?
  
   Рувинский уже виновато смотрел на Голубева.
  
   - "У караула украли карабины"? - предположил он.
  
   Николай Егорович недовольно поморщился.
  
   - Тогда... Что-то про каракуль или Каракалпакию?
  
   - Он сказал: "Слава товарищу Сталину!" - отчеканил каждое слово Николай Егорович. В глазах его была обида.
  
   - Вот как...
  
   - Если бы он славил сегодняшних руководителей, вы бы сразу все расслышали.
  
   - Да право же, Николай Егорович, - ну ни слова не понял! Какие уж тут могут быть придирки к политическому содержанию?
  
   - Я понимаю, соседка понимает, а вы почему-то не понимаете...
  
   Рувинский не стал говорить, что в нелёгком коммунальном житье-бытье соседка Голубева, вероятно, придерживается упаднической позиции "непротивление злу". Он лишь коротко заметил:
  
   - Возможно, Рекс сегодня просто не в лучшей форме?
  
   - Даже если он научится произносить имя Иосифа Виссарионовича Сталина лучше всех ваших дикторов, вы все равно не дадите ничего сказать ему на вашем радио, - махнул рукой Николай Егорович.
  
   - И то верно, - не спорил с этим Рувинский. - Насколько я понимаю, установка на этот счет сейчас такая: лучше о Сталине вовсе ничего не говорить. Ну а когда от этого никуда не деться, то говорить без эмоций.
  
   - Подлая установка! - Николай Егорович что есть силы ударил воспитательным хлыстом по столу, и Рекс, подлой установке вопреки, тут же громко повторил свою здравицу.
  
   - Подлая! Народ любит Сталина, и никто не имеет права замалчивать эту всенародную любовь!
  
   - Народ - он разный, Николай Егорович. Миллионы и миллионы могут возразить вам.
  
   - Вот и плохо, что народ разным стал. Потому и гниль всякая в нем заводится. А при Сталине весь народ как монолит был! К такому ни одна зараза - ни своя, ни заморская, не пристанет. А кто хотел быть "разным" - марш на зону и скули там на нарах!
  
   - И все-таки согласитесь, Николай Егорович, - трудно с умилением вспоминать о деспотизме, давайте назовем вещи своими именами.
  
   - Нет, не давайте! Нет, не назовем!.. Деспотизм! Придумают словечко и давай им народ пугать. Вождь! Вождь он нам был! Был и останется великим вождем на все времена. И плевать мы хотели на все установки!..
  
   Голубев, прихрамывая, зашагал по комнате, громя подлые установки...
  
   Рувинский еще раз внимательно оглядел настенную сталиниану. Самым примечательным экспонатом в ней было большое халтурное полотно над кроваткой ветерана. На таких обычно чинно плавают в ухоженном городском пруду гуси-лебеди, или парочка влюбленных оленей в лесу прислушивается, не подкрадывается ли к ним браконьер.
  
   И здесь тоже был Сталин. В такой же скромной бурке, как и окружающие его чабаны. Ветерок с окрестных гор чуть отгибал ее полы, показывая хорошо начищенный сапог. Аксакал с мудрым морщинистым лицом, вытянув руку с посохом, показывал вождю нескончаемые отары овец, выращенных благодаря отеческой заботе самого великого в истории человечества чабана. Овцы шли правильным строем и ни одна не воротила морды от товарища Сталина. Он удовлетворенно пыхтел трубкой.
  При продолжительном вглядывании в картину начинало явственно слышаться молодецкое овечье "Ура-а-аа!", которое тут же подхватывали рабочие, колхозники, стахановцы, женщины Востока, Буденный с Ворошиловым и даже несколько смущенный своим участием в этом хоре Алексей Максимович Пешков.
  
   -...Нас не я один такой, не думайте! - закончил Николай Егорович свой горячий монолог, который Рувинский пропустил мимо ушей
  
   Ему пора было ретироваться. По взглядам на него хозяина можно было догадаться, что тот уже относит его к той испорченной без вождя части народа, которая уже и не народ вовсе, а лишь очередники в исправительную зону.
  
   - Так что продолжайте дрессировку, Николай Егорович. Лучше научите Рекса чему-нибудь политически нейтральному, курьезному... А птица у вас, что и говорить, - всем птицам птица! - подслащивал журналист горечь неудавшегося визита.
  
   - Всяких пижонов-попугаев держать никогда не стану! - сердито говорил ему вслед Николай Егорович. - И пока жив буду...
  
   Он так и не смог до ухода Рувинского из квартиры сформулировать свое кредо дрессировщика. Но и так было понятно, что до пустой болтовни о погоде они с Рексом никогда не опустятся. Ни хозяин, ни воспитанный в клетке сторожевой собаки ворон никогда не забудут лучшего друга караульных.
  
   ...Богатым на события выдался этот денек у Николая Егоровича Голубева. Не успел он закрыть дверь за Рувинским, как пришлось открывать ее новому гостю.
  Мать будущего каторжанина Павлика, как бы невзначай оказавшаяся в этот момент в прихожей, заметила, с каким необычным почтением встретил ее сосед мужчину, сразу показавшего ему какой-то документ. Но как она ни прислушивалась, а ничего из того, о чем говорили в комнате Голубева, не расслышала. Николай Егорович был тих как никогда. Провожая гостя, был взволнован и подобострастен. А на самом, пороге спросил его:
  
   - Скажите, пожалуйста, товарищ майор, а как сейчас к Иосифу Виссарионовичу Сталину в московских органах относятся?
  
   - Как положено, - сухо ответил московский гость.
  
   ... - Значит, о встрече ветеранов девятого мая тот человек узнал от Голубева?
  
   - Да, товарищ генерал. Незадолго до нее он звонил в Горький по межгороду. А когда Голубев сказал ему о предстоящем свидании однополчан в парке Горького, звонивший отложил все свои вопросы до нее.
  
   - Не простой у нас противник, правда, Владимир Кузьмич? Откуда, например, он знает, что Голубев - сослуживец Зарецкого? И как смог найти его координаты в другом городе?
  
   - Вот и я об этом думаю, товарищ генерал. Ведь для этого необходимо иметь какой-то доступ к соответствующему аппарату для таких поисков. Давние события, далекие города, не раз менявшие место жительства люди...
  
   - А еще лучше - самому находиться внутри этого аппарата... Кого еще, кроме нас, та передача "Немецкой волны" могла подтолкнуть к таким активным поискам сокровищ "Красного алмаза"? Кому еще книга Зарецкого могла послужить путеводителем в этих поисках?
  
   - Наверное, в первую очередь, - всем бывшим сослуживцам Зарецкого. И тем, кто вместе с ним прятал сейф, и тем, кто услышал о том давнем событии только сейчас.
  
   - Если слушателем этих передач был кто-то из солдат Зарецкого, перевозивших и прятавших сейф, то ему никого и ни о чем спрашивать не надо. А вот если этим слушателем был кто-то из других бывших сослуживцев Зарецкого... Сможет ли он так поставить вопросы, как ставил их тот человек в парке Горького? Заметьте, Владимир Кузьмич, в книге Зарецкого точной даты события нет. И нет там ни единого слова о том, в какой, так сказать, таре находились драгоценности. Бывший сослуживец Зарецкого, непосредственно не участвовавший в их утаивании, свои вопросы может поставить только так: "Где-то?" "Когда-то?", "В чем-то?" А вот наш таинственный незнакомец точно знает - когда и в чем прятали сокровища "Красного алмаза". Он, как и мы, не знает только - где? И, как и мы, ищет того, кто это знает... Значит, Голубев лишь повторил то, что мы уже знаем от Подшивалова?
  
   - Кроме этого, Голубев заметил, что самым продолжительным у того человека был разговор с Бесединым.
  
   - Ну, продолжительный и многообещающий - для нас это не обязательно синонимы. И все-таки... Где живет Беседин - выяснили?
  
   - В Саратове, товарищ генерал.
  
   - Тогда - в Саратов, Владимир Кузьмич. Что такого наговорил девятого мая нашему противнику в парке Горького товарищ Беседин?
  
  
   Г л а в а XIII
   НАШ ЧЕЛОВЕК
  
   ...Когда Партизан понял, что в большом полиэтиленовом пакете находится высшая форма проявления человеческой щедрости - мозговые кости с изрядными шмотками мяса на них, он тут же долгим, признательным взглядом дал понять Диме Иванову, что простой стажер никогда бы не додумался привезти ему такой гостинец, и отныне он, Партизан, еще до выхода соответствующего приказа по экспедиции, намерен считать Диму Иванова полноправным уфологом - со всеми полагающимися этому высокому званию почитанием и послушанием.
  
   Дима никогда не приезжал на полянку имени ХXV съезда без подарков для экспедиции. В этот раз, кроме щедрого угощения Партизану, подарками стали длинный-предлинный самодельный фонарь, мощным лучом которого можно было, пожалуй, шарить в воздушном пространстве сопредельных областей, и три килограмма свежайших пряников "Ночка".
  
   - Дима, ты нас балуешь, - сказал я. - На сладкое мы не заработали. Нам нечем похвастать. За время твоего отсутствия никаких уфологических происшествий на полянке не случилось.
  
   - Случилось астрономическое происшествие, - сообщил Моня. - Вася с помощью твоего телескопа обнаружил новую звездную туманность. Хочет по праву первооткрывателя дать ей имя Светлого Будущего. Как думаешь, Дима, астрономический сектор ЦК утвердит такое название? Как-то двусмысленно звучит - туманность Светлого Будущего. Правда?
  
   Вася тут же доложил Диме о другом астрономическом происшествии:
  
   - А Моня невооруженным глазом обнаружил новую черную дыру. По праву первооткрывателя намерен назвать ее дырой Антикоммунистического злопыхательства. Я думаю, что астрономический сектор ЦК утвердит это название без всяких проволочек. Никакой двусмысленности...
  
   Перед Димой нам было очень неловко наводить тень на плетень. В редкие часы его присутствия на полянке мы сворачивали работу с аномальным грунтом. С тем большей готовностью подхватывали тему разговора, чем дальше она была от уфологии. Нарочито усердно бодались со светлым будущим и антикоммунистическим злопыхательством. Склоняли Диму к рассказам о его новых конструкторских задумках и горячо обсуждали их. Хотели расширить свои астрономические познания. С радостью и подолгу катались на его чудо-велосипеде... Редкие приезды Димы на полянку мы старались превратить в приятные дружеские посиделки, не обремененные уфологическими проблемами.
  
   И в этот раз Дима был добродушен и улыбчив. Однако сразу стало заметно, что он чем-то обеспокоен. Каждый член экспедиции посчитал своим долгом поинтересоваться причиной его кручинушки.
  
   Я, предположив, что Дима не находит каких-то важных составных частей для задуманного им ледокола, подробно объяснил, как добраться до очень перспективной в этом отношении свалки на берегу речки Чермянки в Бибиреве. Там на целую флотилию материала хватит.
  
   Дима отшучивался.
  
   Когда собрался уезжать, потрепал загривок Партизана и сказал:
  
   - Если больше не приеду... Очень рад был, ребята, с вами познакомиться...
  
   Я положил руку ему на плечо и попросил:
  
   - Дима, да окажи ты нам доверие. Расскажи - что за неприятности у тебя приключились?
  
   Немного помявшись, Дима сказал:
  
   - Завтра меня будет судить товарищеский суд.
  
   Казалось, даже Партизан несказанно удивился, услышав, что у какого-то товарищества накопились такие серьезные претензии к Диме Иванову.
  
   Я спросил:
  
   - И кто его организует?
  
   - УЖКХ ЗИЛа - Управление жилищно-коммунального хозяйства. Бабин, его парторг, настоял.
  
   - Ты не давал товарищу Бабину кататься на своем велосипеде? - предположил Моня.
  
   Проступок Димы Иванова был другого рода.
  
   Дима не только хорошо чувствовал металл и конструкции из него, не только отменно владел ножовкой, молотком, напильником, дрелью, но умел обращаться и с более деликатными инструментами и материалами - плакатными и редис-перьями, тушью, гуашью, ватманом, кисточкой... Со всеми теми причиндалами, которые необходимы для создания так называемого наглядного материала, - того убранства красных уголков и ленинских комнат всех советских общежитий и казарм, без которого эти помещения выглядят так же неприлично, как в некоторых краях дама без паранджи.
  
   Мне, как давнему постояльцу многих общежитий, эти помещения и их убранство были хорошо знакомы.
  
   Стратегический наглядный материал развешивается по стенам красных уголков надолго. Большой портрет основателя правящей и единственной в стране партии. Собранные в плакат фотопортреты членов и кандидатов в члены Политбюро во главе с Генсеком. Генсек и члены - в цветущем сорокалетнем возрасте, кандидаты - чуть постарше. Лозунг аршинными буквами во всю стену - "Партия торжественно провозглашает: "Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!" Исполненный буквицами поменьше призыв: "Учиться, учиться и еще раз учиться!" Плакат, на котором стоящие плечом друг к другу здоровенные малый и девица целят кулаками кому-то невидимому в глаз и обещают: "Если партия прикажет - комсомол ответит: "Есть!"
  
   Много у партии лозунгов, призывов, приказов. Если бог давал здоровья Генсеку и членам Политбюро, все это хозяйство пятилетками можно было не трогать.
  
   Есть в красных уголках и оперативный наглядный материал. В нем отражены те знаменательные события отчетного периода, которые должны вызывать ликование приписанного к данному красному уголку контингента. Ликовать полагается по случаю очередных съездов, пленумов и других всенародных праздников. Рупором ликования чаще всего служит стенная газета.
  
   ...Делая к 1 Мая стенгазету для красного уголка своего общежития, Дима снова поспорил со своими соседями по комнате, что и в этот раз никто не заметит его редакторских вольностей. Поспорил, хотя знал, что УЖКХ ЗИЛа проведет смотр-конкурс первомайских газет всех своих подразделений.
  
   Некоторое время все праздничные стенгазеты висели в своих общежитиях, а потом были свезены в контору УЖКХ и развешаны на стенах ее длинного коридора.
  УЖКХ ЗИЛа к смотру-конкурсу отнеслось очень серьезно. Председателем жюри стал его парторг товарищ Бабин. Стенгазеты осматривались добросовестно, без дураков.
  Как и все, сделанное руками Димы Иванова, его стенгазета сразу притягивала взоры. Яркая, содержательная, она заставляла надолго остановиться около нее, удивиться краскам, задуматься, посмеяться. Дима не поленился даже сам составить ребус, который членам жюри вот так, на ходу, не поддался. А в обязательной по условиям конкурса парадной передовице, где были помещены первомайские призывы и здравицы ЦК КПСС, каждое заглавное "Да здравствует" и "Слава" были исполнены так многокрасочно, таким замысловатым шрифтом - глаз от них было не оторвать.
  Отходя от стенгазеты Димы, товарищ Бабин негромко предположил, что лучшей, пожалуй, при всем старании никому не сделать.
  
   Один из членов жюри, воспитательница конкурирующего общежития, не согласилась с тем, что победитель конкурса, таким образом, предопределен. Она дольше других задержалась около красавицы газеты, выискивая соринку в чужом глазу.
  
   Труды не пропали даром. Ее изумленный возглас заставил всех членов жюри снова поспешить к Диминой газете. Что такое? Нечто предосудительное зашифровано в ребусе?
  
   Нет, ребус был невинным во всех отношениях. Предосудительное обнаружилось в другом. И предосудительность эта была не какая-нибудь, а с явным политическим душком.
  
   Дима и раньше прятал в праздничных призывах и здравицах ЦК КПСС отдельные свои шалости. "Слава героям-строителям египетских пирамид!", "Да здравствуют волки - санитары леса!" и прочие. И всегда это сходило ему с рук. Никто не спрашивал у Димы, почему в годовщину Великой Октябрьской социалистической революции он вдруг славит немеркнущие в веках подвиги Конька-Горбунка? Потому что некому было спросить - праздничные сочинения ЦК КПСС никто не читал!
  
   В номере стенгазеты, представленной на смотр-конкурс, Дима, избалованный ранее выигранными у соседей спорами, пошел дальше. В этой стенгазете вообще не было ни одного призыва и здравицы, сочиненных в ЦК КПСС. Все призывы и здравицы сочинил Дима.
  
   "Слава неоднократным победителям капиталистического соревнования - автостроителям "Тойоты"! "Труженики колхозов и совхозов, равняйтесь на передовиков производства сельхозпродукции - фермеров Баварщины и Оклахомщины!" - этих и подобных им конструкций, где фигурировали строители, передовики полей и другие труженики, никто бы и не заметил. Но вот самую страшную Димину ересь ревнивый глаз все-таки обнаружил.
  
   "Слава банкирам Уолл-Стрита - надежному оплоту капитализма!" - такое святотатство отыскавшая его блюстительница нравов не решалась произнести даже шепотом. Она лишь дрожащим мизинцем показала другим членам жюри эту строку.
  
   Бабин побагровел. Создатель этой стенгазеты хорошо знал, что он будет смотреть ее. Значит, она и задумывалась как вызов ему, Бабину: "Ничего не заметишь, парторг, проморгаешь мое хулиганство. Ты, как дикий туземец, обратишь внимание только на яркую броскую обертку каждого призыва и здравицы, а их содержания не увидишь. Все вы, партийные чинуши, мастаки только по верхам глядеть..." И ведь удалось дерзкому шутнику посадить его в глубокую лужу. Вон сколько смущенных свидетелей этого...
  
   "... В Москве и без наших лимитчиков всякой инакомыслящей швали хватает!" - подвел итог своей короткой гневной речи около провинившейся стенгазеты товарищ Бабин.
  
   ... - И чем же, Дима, тебе грозит этот товарищеский суд? - спросил я. - Каким может быть приговор?
  
   Дима невесело усмехнулся:
  
   - Как уже сообщили информированные источники, меня лишат временной прописки в Москве и предложат немедленно возвратиться в бандустан постоянного проживания.
  
   Он сел на велосипед и, прощаясь, поднял руку.
  
   - Подожди, Дима, - остановил я его. - А присутствие представителей уфологической общественности на этом суде допускается?
  
   - Он будет проходить в красном уголке нашего общежития. Вход очень даже свободный. А моих ближайших соседей под расписку обязали прийти туда.
  
   - Ты не будешь возражать, если мы выделим на этот процесс группу моральной поддержки?
  
   Дима молча встал с велосипеда и крепко пожал руку каждому члену экспедиции.
  
   ...Утром в ней произошла злая перепалка между худруком и комиссаром. Оба считали себя обязанными войти в группу моральной поддержки. Некого было оставить на хозяйстве.
  
   ... - Распетушился, салабон! - впервые позволял себе такие резкие выражения Вася. - От тебя там, наверное, будет больше пользы? Тебе там, наверное, не придется хлопать ушами?.. Тоже мне аника-воин нашелся!
  
   - Моня, дружок, успокойся, - просил я. - Мероприятие - явно с политической окраской. Поэтому явка политруков на него - строго обязательна. Вот меня ты можешь заменить. Хочешь отозвать мою кандидатуру?
  
   На это Моня не посягал.
  
   - Все твои запасы моральной поддержки мы с Васей прихватим с собой. Тебе нельзя отвлекаться даже на самые громкие процессы. Твоя стратегическая жизненная задача - делать себе Имя в искусстве. Вот бери кисть и делай. Вася будет вести стенограмму суда и представит тебе ее с подробными комментариями...
  
   - Партизан, не увязывайся за нами, - пришлось приказать охраннику экспедиции, когда мы с Васей направились в Москву. - Таким подозрительным субъектам нечего делать в красных уголках. Вдруг облаешь там "Моральный кодекс строителя коммунизма" - и комиссару придется отвечать за тебя. Оставайся с Моней и будь беспощаден к любому, кто помешает его вдохновению.
  
   ... Народу на товарищеский суд, преимущественно проживающих в этом общежитии ЗИЛа лимитчиков, было мобилизовано много. Мы с Васей с трудом нашли себе места в переполненном красном уголке.
  
   Как повелось, председательствовал в суде какой-то работяга, здоровенный мужик с лицом, наскоро вырубленным в какой-то российской деревне одним топором. Он уважительно прислушивался к инструкциям сидящего рядом с ним товарища Бабина, согласно кивая головой.
  
   Диме было предложено сесть на стул, который специально был поставлен так, чтобы подчеркнуть оторванность подсудимого от сидящих сплоченными рядами товарищей. Встретив глазами группу моральной поддержки с полянки имени ХXV съезда, он благодарно улыбнулся.
  
   - Слово предоставляется парторгу УЖКХ товарищу Бабину Анатолию Александровичу, - пробасил председатель товарищеского суда.
  
   Бабин строго посмотрел на Диму Иванова и начал свое слово.
  
   - Товарищи! Напомню, почему мы сегодня вынуждены прибегнуть к такому серьезному средству советской воспитательной системы, как товарищеский суд. Идеологическая борьба двух миров, двух полярных мировоззрений не ослабевает. Теряющий с каждым днем свои позиции мир капитала не жалеет сил и затрат на пропагандистскую войну. Нет никаких сомнений в том, что он ее проиграет. Но жертвы этой войны с нашей стороны, увы, есть. Легковерные простаки еще находятся. Я им сочувствую. Но сочувствовать тому, кто подыгрывает нашим идеологическим противникам, я, как коммунист, не имею права!..
  
   Давая аудитории время прочувствовать преамбулу своей речи и быть готовыми вынести подсудимому самый суровый приговор, Анатолий Александрович отпил несколько глотков воды.
  
   - Иванов получил временную прописку в столице нашей родины городе-герое Москве. Получил возможность трудиться на одном из флагманов советской промышленности - орденоносном ЗИЛе. Получил место в его общежитии. Пожалуйста, оправдывай данный тебе аванс называться москвичом - работай, учись, в часы досуга посещай театры, музеи, выставки. А что делал в часы досуга Иванов? Откуда растут ноги его идеологического перерождения? Откуда почерпнул он славословия в честь угнетателей рабочего класса и крестьянской бедноты? Он почерпнул их из мутного фонтана, исторгаемого пресловутым "Голосом Америки" и подвизгивающими ему подголосками. Весь свой досуг Иванов, вероятно, и посвящает их холуйскому прослушиванию...
  
   Парторг УЖКХ ЗИЛа вволюшку поплевал в мутные фонтаны и снова посочувствовал тем работникам флагмана советской промышленности, которые не замечают зловонности этих источников информации. Но сочувствовать и потакать тому, кто способствует отравлению информационным ядом других, он не станет. Коммунист, коренной москвич, он, насколько позволяют ему служебные и партийные права, будет пресекать распространение в столице идеологической заразы.
  
   -... Наше общество, ваше, товарищи, рабочее общество вправе оградить себя от выкормышей западных радиодиверсантов. Сорную траву - с поля вон! - закончил товарищ Бабин свое выступление.
  
   Мы с Васей переглянулись. "Выкормыш западных радиодиверсантов" - это может стать основанием и более серьезных последствий для Димы, чем только лишение московской прописки и депортация в бандустан постоянного проживания.
  
   Выступили один за другим два проживающих в этом общежитии лимитчика, вероятно, ещё накануне проинструктированных в УЖКХ товарищем Бабиным. Но оба не столько обвиняли в чем-то Диму Иванова, сколько убеждали образцовый город в том, что за них-то он может быть спокоен. Всю информацию они черпают только из животворных источников программ "Маяк" и "Время", а о пресловутом "Голосе Америки" и по сей день ничего бы не знали, не ведали, не случись этот суд. Как можно было догадаться по ухмылкам сидящих в красном уголке их товарищей, образцовому городу не следовало принимать эти показания за чистую монету.
  
   Тихим и противоречивым стало короткое выступление коменданта общежития. Подчиненная УЖКХ по административной линии и товарища Бабина - по партийной, она в общем и целом поддерживала сегодняшнюю суровую акцию советской воспитательной системы. Однако где-то в сносках, скобках и примечаниях отметила, что Диме Иванову, вероятно, частенько приходилось отрываться от холуйского прослушивания "Голоса Америки" и что-то в общежитии прибивать, красить, клеить, переставлять, погружать-выгружать, выступать чуть ли не за все его спортивные команды...
  
   А воспитательница Нина заданного товарищем Бабиным обвинительного уклона вовсе не поддержала.
  
   ...- Дима Иванов - не просто хороший человек. Он - замечательный человек! - ее голосок дрожал от волнения. - Работящий! Безотказный!.. Кто у меня первый помощник? Дима Иванов - вот кто. Без него я - как без рук...
  
   - Не надо, Нина Ивановна, дифирамбы здесь петь Иванову, - перебил ее Бабин. - Это суд, а не церемония награждения.
  
   Нина как будто не услышала строгого замечания.
  
   - Дима - удивительно добрый человек. Его велосипед только на выставках показывать - а кому он хоть раз отказал дать на нем покататься?.. Малышня из соседних домов визжит от радости, когда видит его. Знают, пока всех их не покатает, не уедет...
  
   - Нина Ивановна! - снова недовольно прервал ее Бабин. - Вы упорно хотите превратить товарищеский суд в какую-то мелодраму. Не надо. Вы о деле скажите.
  
   - О деле... У меня такое мнение, товарищи. В этой истории со стенгазетой нельзя делать нажим на какой-то злой антисоветский умысел. Все-таки это, скорее, озорство, тест на внимание... К тому же... Может быть, автостроители "Тойоты" и фермеры Оклахомщины действительно хорошо работают и с них стоит взять пример...
  
   Бабин раздраженно остановил ее:
  
   - "Слава банкирам Уолл-Стрита - надежному оплоту капитализма!"- это, тоже, по-вашему, невинное озорство? С них советскому труженику тоже надо брать пример?
  
   Он ударил в незащищенное место. Нина сникла. У нее язык не поворачивался сказать хоть слово в защиту банкиров Уолл-Стрита.
  
   А у кого он повернется? Собкоры "Правды" на Уолл-Стрите и дружные Кукрыниксы - не последние люди в своих гильдиях. Пройди весь Советский Союз вдоль и поперек, а отыскать в нем человека, симпатизирующего оплоту капитализма, также не удастся, как среди банкиров Уолл-Стрита - хоть одного большевика.
  
   "Эх, Дима-Дима! - говорили большие влажные глаза Нины. - И угораздило же тебя с этими банкирами Уолл-Стрита связаться..."
  
   ...- Как хотите, а Дима Иванов - все равно очень хороший, очень порядочный и достойный человек! - твердо сказала она, закончив свое страстное выступление.
  
   В красном уголке установилась тревожная тишина. Суд за столом стал совещаться. По удовлетворенному лицу Бабина было видно, что на весах товарищеской Фемиды "выкормыш западных радиодиверсантов" перетягивает любимца окрестной малышни.
  
   В судах, в качестве одной из сторон, я еще ни разу не участвовал. Ну-ка, как-то сложится моя адвокатская премьера?
  
   Встаю, выкрикиваю: "Позвольте и мне два слова товарищи?" - и, не дожидаясь разрешения, иду к месту для выступления, в спешке отдавив не одну ногу сидящих в том же ряду слушателей.
  
   - А вы кто будете, товарищ? - глядя то на меня, то на Бабина, спросил председательствующий.
  
   - Затируха. Начальник астро-космо-уфологической экспедиции. Дмитрий Иванов работает у нас на общественных началах.
  
   "Уфологию лучше на передний план не выпячивать, - сразу решил я. - Вдруг она для товарища Бабина - тот же идеологический раздражитель, что и банкиры Уолл-стрита".
  
   - Какой экспедиции? - переспросил Бабин.
  
   - Астро-космо-уфологической. Астро-космо-уфология - это новое научное направление, недавно образовавшееся на стыке астрономии, космологии, философии и других естественных и общественных наук.
  
   "Так, ну а зачем я сюда ещё и философию с общественными науками втиснул? - запоздало подумал я. - Ну, да ладно. Едва ли товарищ Бабин устроит мне экзамен хоть по какой-то науке. Парторгу УЖКХ на незнакомом человеке и своё знание марксистско-ленинской философии не стоит проверять. А то как бы не пострадала эта философия от такой защиты ещё больше, чем от любого нападения".
  
   - Что-то я ничего не слышал о таком направлении, - недовольно сказал Бабин, который сразу почувствовал, что сейчас этот шустрый малый станет защищать примазавшегося к подозрительной науке Иванова.
  
   - Тематика нашей работы носит пока в основном закрытый характер, - доверительно объяснил я парторгу УЖКХ незаметность новой науки и, обращаясь уже ко всем присутствующим, торжественно сказал:
  
   - Я уверен, товарищи, что широкая известность астро-космо-уфологии - не за горами. Она - таран в тайны вселенной. За ней - будущее. Именно поэтому астро-космо-уфология - самый любимый предмет в отряде космонавтов...
  
   Я надеялся, что допуска в Звёздный городок у товарища Бабина нет и не будет, а черти никогда не занесут в УЖКХ ЗИЛа никого из космонавтов.
  
   -...Уверенность в этом и привела в нашу экспедицию товарища Иванова. Здесь уже говорилось о его пытливом уме и завидной работоспособности. Со всей ответственностью подтверждаю это. Своим бескорыстным трудом он очень способствует становлению молодой науки... Недавно товарищем Ивановым предложена и научным советом экспедиции одобрена конструкция прибора, который позволит фиксировать астро-космо-уфо-эффекты, в том числе остаточные, намного быстрей и точней всех существующих инструментов. Аналогов такому прибору в мировой практике пока нет...
  
   Адвокаты, как и нищие, сраму не имут. Я многословно и с вдохновением предвосхищал заслуги Димы Иванова перед человечеством, надеясь, что сам-то он не выступит с опровержением.
  
   -...Вся подвижническая деятельность Дмитрия в нашей экспедиций позволяет мне утверждать: товарищ Иванов - завидное приобретение для любого коллектива. А значит, и для любого города, будь он хоть суперобразцовый и трижды герой. Это может подтвердить и присутствующий здесь парторг экспедиции товарищ Тихомиров, - я показал рукой в сторону нашего комиссара.
  
   Вася, вероятно, предполагал, что если наша моральная поддержка и будет активной, то всю ее активную часть добровольно взвалит на свои плечи начальник экспедиции. От неожиданности он пригнулся и втянул голову в плечи. Гимн астро-космо-уфологии и её самоотверженным пионерам пришлось продолжать мне.
  
   Высокое мнение научной экспедиции о деловых качествах Иванова; не имеющий аналогов в мировой практике прибор, способный фиксировать даже загадочные остаточные астро-космо-уфо-эффекты; обостренная тяга к новой научной дисциплине в Звездном городке и прочие-прочие яркие фрагменты моих показаний могли повлиять на членов товарищеского суда. Чтобы предупредить в их рядах шатания, разноголосицу и мягкотелость при вынесении приговора, Бабин стрoго указал мне:
  
   - Советскому человеку недостаточно быть лишь дельным работником. Он должен быть... В первую очередь он должен быть советским человеком, - виртуозно определил приоритеты советского человека Бабин.
  
   Ну, на этом поле мы тоже умеем играть.
  
   - Вот-вот, товарищи! Вот на этом моменте мне и хотелось бы сделать акцент своего выступления. За весь период работы Дмитрия в нашей экспедиции мы не замечали в его словах и поступках ничего, что претило бы высокому званию советского человека. Напротив, как раз с его появлением у нас мы еще острее почувствовали, что живем и работаем в государстве с вполне определенными идеологическими ценностями. Так, например, уже в первый день пребывания в нашей экспедиции товарищ Иванов лично установил в центре полигона с аномальным грунтом стенд: "Все достижения астро-космо-уфологии - на благо строителей коммунизма!" Наш парторг часто советуется с Дмитрием о содержании политинформаций. Товарищ Иванов принимает самое активное участие в создании нашей стенгазеты - "Вестник астро-космо-уфолога". Его последняя статья "Наши корни" - с приведенными в ней провидческими предсказаниями Маркса, Энгельса и Ленина о неминуемом зарождении и расцвете астро-космо-уфологии - была отмечена товарищем Тихомировым на партсобрании экспедиции как одна из лучших концептуальных работ в нашей научной области.
  
   Я снова, в этот раз - требовательно, протянул руку в направлении парторга экспедиции.
  
   В этот раз Вася повел себя смелее. Он привстал и произвел те нехитрые телодвижения, которые производят поэты и композиторы, когда ведущие песенных конкурсов представляют их публике.
  
   Кто-то из лимитчиков даже захлопал в ладоши и восхищенно крикнул: "Ну ты, Димон, даешь!.. И когда только всё успеваешь?.."
  
   Бабин все с большим раздражением смотрел на незваных адвокатов. Он видел, как разлагающе действуют наши показания на членов товарищеского суда. Уж нет у них того прокурорского блеска в глазах, не так прямы спины, не так сжаты губы. Кое-кто уже и ногу на ногу норовит закинуть, с интересом слушая предводителя астро-космо-уфологической шайки.
  
   Бабин наклонился к председателю суда, предлагая тому посадить на место непрошенного защитника. Ну-ка, ну-ка, чья возьмет?
  
   Надо же - заартачился председатель. Ему, видимо, совсем не хотелось показаться свадебным генералом в глазах людей, таранную роль в науке которых провидчески предсказывали еще Маркс, Энгельс и Ленин. Он позволил мне доложить уважаемому суду все, что даровало мне вдохновение.
  
   А даровало оно мне в этот раз немало.
  
   Из моего выступления члены товарищеского суда и все присутствующие на нем должны были сделать следующие выводы: астро-космо-уфология - избранница среди наук; товарищ Иванов уже сейчас в ней - первостатейная фигура и то ли еще будет; его хобби в нашей экспедиции - вынюхивать малейшие проявления антисоветчины и тут же пресекать их.
  
   -...Запомнился и такой случай, - привел я еще один подобный пример. - Как-то вечером один из наших молодых сотрудников предложил послушать по транзисторному приемнику известный своим злопыхательством забугорный радиоголос. Дмитрий тут же возмущенно сказал: "Я бред сивой кобылы слушать не стану. И другим не советую".
  
   - Так вот прямо и сказал: "Бред сивой кобылы"? - подозрительно и зло смотрел на меня Бабин.
  
   - Да-да, так вот и сказал: "Бред сивой кобылы". Это хорошо слышала вся наша экспедиция, в том числе её парторг, который благодарно пожал Дмитрию руку и предложил хоть сейчас дать ему свою рекомендацию для приёма в КПСС, - и я жестом еще раз пригласил комиссара к участию в процессе.
  
   Несколько освоившись с ролью защитника, Вася встал, выпрямился во весь свой представительный рост и сказал коротко, но так, чтобы всем было слышно:
  
   - Дмитрий Иванов - наш человек, товарищи!
  
   Я извинился за свое несанкционированное участие в этом мероприятии УЖКХ ЗИЛа, поблагодарил всех за внимание и сел на место, осторожно обходя ноги лимитчиков.
  
   А все они зашевелились и зашептались. Кто-то крикнул: "Мы за тебя, Дима, держись!"
  
   Да и членам товарищеского суда не хотелось показаться куклами на веревочках.
  
   Бабин что-то сердито требовал от председателя. Тот закрывался от него могучей рукой и возражал. Другие члены суда тоже перечили парторгу УЖКХ. Можно было расслышать: "Так когда это было...", "Вон какой серьезный у них парторг - зря говорить не будет...", "Какой, оказывается, способный и работящий этот Иванов...", "И с космонавтами теперь на равной ноге..." "Пусть себе живет в Москве человек, раз исправился..."
  
   Главная наша надежда оправдалась - временной прописки и работы в образцовом городе-герое Дима Иванов лишен не был. А всякие строгие выговоры и предупреждения - так это чтобы суд совсем уж впустую не прошел, а товарищ Бабин совсем не потерял лица.
  
   ... На улице к нам троим подошла воспитатель Нина.
  
   - Я очень рада, что у Димочки такие друзья! - она с чувством пожала руки мне и Васе. - Защитив его, вы и меня защитили. Не так теперь попадет, я ведь тоже лимитчица. Тоже в Москве на птичьих правах.
  
   Мне эти права были хорошо знакомы.
  
   - Да, Нина, вашей сестре не позавидуешь. Воспитателю общежития по должности полагается раздвоение личности. Надеюсь, у вас этот процесс не зашел так далеко, как у нашей бибиревской воспитательницы Дианы Степановны. Порой, в приватных беседах, Диана Степановна - такая махровая антисоветчица, что и пресловутому "Голосу Америки" со всеми его подпевалами за ней не угнаться. Но вот в официальной работе с воспитуемым контингентом - ух, как строга! Тут рядом с ней сам товарищ Суслов диссидентом покажется.
  
   Дима проводил меня и Васю до метро.
  
   - Спасибо, Алик! Спасибо, Вася! Нечего скрывать - не хотелось быть депортированным из Москвы.
  
   - Приезжай к нам почаще, Дима, - приглашал Вася. - Всегда будем рады тебя видеть.
  
   - За тобой, Дима, стенгазета "Вестник астро-космо-уфолога", - напомнил я. - С концептуальной статьей - "Наши корни".
  
   ...На полянке я рассказал Моне, как достойно наш комиссар противостоял парторгу УЖКХ ЗИЛа.
  
   - Ай да Васек! - поощрительно хлопал по широкому комиссарскому плечу Моня и тут же нарочито тревожился:
  
   - А вдруг этот жилищно-коммунальный политрук настучит на нашего комиссара в научный отдел московского горкома партии? Вдруг предложит рассмотреть там вопрос: "Об идейной рыхлости комиссара Н-ской астро-космо-уфологической экспедиции товарища Тихомирова и о вытурении его со всех партийных постов"?
  
   - Жилищно-коммунальному политруку до нашего комиссара никогда не дотянуться - руки коротки, - убежденно сказал я. - Комиссары астро-космо-уфологических экспедиций - номенклатура Кремля. Их на всю страну - раз-два и обчелся. Тронь, попробуй, такого...
  
   Единогласно решено было не отвлекать Диму от институтской сессии, а вот сразу после нее рассказать ему правду - в чем кроется истинная аномальность Поляны имени исторического ХXV съезда родной КПСС.
  
  
   Г л а в а XIV
   ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНАЯ ПОМОЩЬ
  
   Горят полководческим азартом глаза маршалов и генералов, собравшихся в подземном бункере у огромной карты с толстыми направлениями главных ударов; матерятся полковники и майоры, налаживая взаимодействие своих поднятых по тревоге еще в предрассветные часы подразделений; усталые капитаны и лейтенанты время от времени командуют охрипшими голосами: "За-а-пе-вай!"; покрытые дорожной пылью солдаты топают и поют: "А для тебя, родная, есть почта па-а-левая..."
  
   Доблестные войска Московского военного округа в учебной схватке мяли бока агрессивному блоку НАТО.
  
   Рота капитана Сапожинского, совершая стремительный пеший маневр чуть южнее Ивантеевки, теснила блок на том участке, который условно считался важным плацдармом натовской военщины где-то в далеком Бенилюксе.
  
   Только-только военщина НАТО чуть перевела дух от могучих ударов роты, только смогла организовать хоть какой-то отпор ей, только стала подумывать о контрнаступлении - как пришлось всей огромной машине блока на целый час давать отбой. Заглохли дизели "Леопардов" и "Центурионов"; перестали стрижами носиться в воздухе "Фантомы" и "Миражи"; в реакторный отсек противостоящего роте с моря атомного авианосца "Саратога" поступила команда: "Стоп машина!" - и нижним чинам корабля было позволено целый час удить треску в океане... Когда какой-то не в меру распетушившийся бригадный генерал недоуменно спросил у своих коллег в штаб-квартире НАТО: "А почему, господа, мы должны давать роте капитана Сапожинского передышку, да еще на целый час?" - смущенный невежеством патрона адъютант укоризненно прошептал ему: "Тс-с, Ваше Превосходительство! Вы, вероятно, забыли, что сейчас по расписанию в роте капитана Сапожинского проводится политзанятие. Это же святое дело! Какие могут быть в это время боевые действия?.. Тема политзанятия - "Интернациональная взаимопомощь в Советской армии". Занятие проводит заместитель командира роты по политчасти старший лейтенант Миненок. Очень грамотный политработник. Нам бы в НАТО таких. Мы бы за полгода искоренили в наших казармах все отвратительные проявления расизма и неуставных отношений..."
  
   ... Походная ленинская комната была развернута на берегу речки-невелички.
  Основной ее частью были скрепленные дверными петлями и сложенные в походе гармошкой планшеты с плакатами. На правофланговых плакатах - моложавые военачальники Советской армии во главе с министром обороны. На плакатах, посвященных теме политзанятия, были изображены самые драматические моменты интернациональной взаимовыручки военнослужащих и давался краткий пояснительный текст. Солдаты и матросы разных национальностей вытаскивали друг друга из огня пожарищ, вместе задерживали вооруженных до зубов преступников, спасали однополчан от утопления...
  
   Планшеты раскрыли. Рота села на травку, лицом к военачальникам и героям. Полевое политзанятие началось.
  
   Вначале замполит Миненок рассказал личному составу о целях и задачах учения, в котором так успешно участвует их рота. Задачи и цели были масштабны и благородны.
  
   Как поняло большинство солдат, - их ждут. Ждут давно, ждут с нетерпением.
  Впереди ожидающих стоит, сложив на застиранном переднике высушенные годами и непосильным трудом руки, бедно, но опрятно одетая старушка. Стоит, смотрит вдаль, крестится... И какие радостные огоньки вспыхнут в её слезящихся глазах, как сразу разгладятся морщины на просветленном лице, когда на горизонте покажется авангард Советской армии, рота капитана Сапожинского. Старушка первой бросится обнимать замполита Миненка и запричитает на тайком от натовских ищеек выученном русском языке: "Ой, заждались вас, дитятки! Ой, заждались, соколики! Почитай, кажный божий день на околицу нашего Брюссельки выбегаем - не пахнет ли с востока красноармейской портяночкой? Ироды из Североатлантического альянса совсем житья не дают угнетенным народам Бенилюкса..."
  
   Затем старший лейтенант перешел к теме политзанятия. Он напомнил солдатам о том, что в их роте служат представители двенадцати братских народов СССР. Интернационализму в Советской армии была противопоставлена дикая межнациональная рознь в казармах НАТО. Существует ли хоть какая-то взаимопомощь у натовских вояк? Как же: например, вместе сподручней кур воровать в прилегающих к базам населенных пунктах или снять на двоих одну проститутку, чтобы еще и на кокаин сэкономить...
  
   Как всегда, хорошо усваивали материал политзанятия старослужащие солдаты, отличники боевой и политической подготовки - рядовой Меркулов и ефрейтор Литвиненко. Отвечали ясно, четко, без всяких там гражданских мычаний и почесываний в затылке. Хуже всего давалась тема молодому солдату, рядовому Байсалбаеву.
  
   - Как у вас плохо до сих пор с языком, рядовой Байсалбаев, - укорял его замполит. - Уж сколько раз слышали слово "интернационализм", а снова на каждой букве спотыкаетесь. Подтянитесь!
  
   Да ведь как тут было рядовому Байсалбаеву сладить с сучковатым "интернационализмом", когда даже в ласкающих слух словах "а для тебя, родная, есть почта полевая" в его исполнении ефрейтор Литвиненко находил тринадцать ошибок, а рядовой Меркулов - все пятнадцать. Это вызывало между двумя старослужащими солдатами трения и споры, для разрешения которых они, при свидетельстве других своих товарищей по призыву, заставляли Байсалбаева петь эту строку в уютных затемненных уголках казармы по семь-восемь раз подряд, но так и не приходили к единому мнению. Вина за это целиком и полностью ложилась на Байсалбаева.
  
   ...Дождавшись окончания политзанятия, разведка донесла: теснимый противник намерен пустить на роту танки и, заранее предвидя, что ее и танками не смять, решился пойти на злодеяние - презрев женевские и все прочие договоренности, применить против роты капитана Сапожинского отравляющие вещества.
  
   Плохо дело: местность открытая, речку эту и на самокате можно переехать - есть, где разгуляться танкам. А тут еще и ОВ.
  
   "Одеть противогазы! Приготовиться к обороне!"- отдали приказ командиры и склонились над картой.
  
   Вечное проклятие изобретателям иприта, зарина, бутана! Попробовали бы они сами рыть окопы в резиновых намордниках, когда в них уже через несколько минут лужица влаги подбирается к самым ноздрям.
  
   Трудно бойцам. Но и в такой предгрозовой обстановке старослужащие солдаты Меркулов и Литвиненко находили возможность помочь своему молодому сослуживцу Байсалбаеву сделать правильные выводы из недавнего политзанятия. Из виду его не упускали, чтобы вовремя поправить, предостеречь от ошибок.
  
   - Слышь, Литвиненко, - лежащий на траве Меркулов сладко потянулся и повернулся на другой бок. - А ведь, похоже, что рядовой Байсалбаев так и не понял, что такое интернациональная взаимопомощь. Смотри, он начал рыть окоп сначала для себя.
  
   - Как - сначала для себя? Не верю! - Литвиненко тоже лежит на травке без противогаза, подставив лицо солнцу. - Он разве не видит, что старослужащие солдаты уже нанюхались отравляющих веществ и нуждаются в помощи?
  
   - Еще как видит! Как можно не заметить такой беды. Он только притворяется, что не видит. Лишь бы свою шкуру спасти. Интернационалист называется... А у меня, Литвиненко, все сильней и сильней в ушах тошнит!
  
   - А у меня спина кружится - мочи нет!.. Неужели Байсалбаев, видя наши страдания, не изменит свою эгоистическую позицию? Неужели политзанятие прошло для него впустую? Неужели ему никогда не стать отличником политической подготовки?
  
   - Да, Литвиненко, похоже, зря распинался лейтенант Миненок. Рядовому Байсалбаеву глубоко наплевать на интернациональную взаимовыручку. Так и будем здесь с тобой лежать, пораженные отравляющими веществами. А скоро танки пойдут. Их стальные гусеницы безжалостно вомнут наши дембельские тела в землю...
  
   - ...И полевая почта принесет в наши дома скорбные извещения: "Ваш сын, брат и жених, брошенный в беспомощном состоянии рядовым Байсалбаевым, был в лепешку раздавлен превосходящими танками противника. Вечная слава павшим героям! Вечный позор рядовому Байсалбаеву!"
  
   Гуманная педагогика дембелей нужных им плодов не приносила.
  
   Тогда Литвиненко нехотя встал о земли, подошел к старательно роющему свой окоп Байсалбаеву, нагнулся, пережал рукой трубку его противогаза и прошипел:
  
   - Тебе, чурка, что - непонятно? Нам сначала рой, зелень пузатая!
  
   Байсалбаев, не снимая противогаза, выпрыгнул из окопа и резко замахнулся на Литвиненко своей саперной лопаткой. Отличник боевой и политической подготовки присел и закрыл голову руками. Байсалбаев подержал некоторое время лопатку на взлете, потом повесил ее на пояс, снял противогаз, плюнул в окоп и, бережком-бережком, прячась за чахлыми кустиками, пошел прочь от расположения роты.
   Занятые работой с картой командиры не сразу заметили потери бойца. В роте капитана Сапожинского одним братским народом стало меньше.
  
   ...- Какая духотища! - сказал Вася, засыпая очередную разведочную скважину и аккуратно укладывая на прежнее место дерн.
  
   - Приказом по экспедиции на сегодня назначается летняя гроза с ливнем, - распорядился я. - Будем надеяться, что осадки не надолго прервут нашу бурную уфологическую деятельность... Заведующий аналитическим сектором, доложите, какая часть работ уже проделана?
  
   - Бурим вторую половинку полянки, - доложил Моня.
  
   - Отлично! Со второй половиной должны справиться быстрее. Окрепли наши мускулы, затвердели мозоли, мы стали выносливее. Скоро свершится, товарищи! Скоро мы избавим полянку имени XXV съезда от ее аномальности. Стройные, загорелые, счастливые, мы войдем в Москву с мешками драгоценностей за натруженными плечами, и сутулый, бледный город будет завистливо смотреть на нас и просить помочь ему залатать дыры в бюджете...
  
   Партизан лениво гавкнул - из леса нерешительно вышел солдат. Остановился, всматриваясь в палатку, в полуголых парней с лопатами в руках. Потоптавшись на месте, решился подойти.
  
   - Ви синей?
  
   Мы переглянулись. Никто из нас не понял солдатика-мусульманина.
  
   - Ви синей? - старательно повторил пехотинец.
  
   Я спросил как можно участливей:
  
   - Дружище, ты отбился от могучей Красной армии? Потерялся?
  
   - Патирался? Нэт! - досадовал солдат, что его не понимают. - Я - красьний. Ви какой?
  
   ...Разобрались. Рядовой Байсалбаев искал "синих". Искал, чтобы сдаться им в плен. Своими, "красными", он был сыт по горло.
  
   Я вынужден был разочаровать его:
  
   - Нет, товарищ, мы не "синие". Мы вообще из другого министерства...
  
   В честь гостя развернули около палатки наш скромный экспедиционный дастархан.
  
   - Ешьте, пожалуйста, - радушно угощал бойца Вася.
  
   Кудайберген держал себя с достоинством. Ел очень мало, а вот от чая не отказывался.
  
   ... - Значит, "старики" замучили? - еще раз посочувствовал я ему.
  
   - Старик плохой. Злой. Носок стирай заставлять... Сам стирать, с-собак! - Кудайберген погрозил темным жилистым кулаком в сторону оставленных им расположений "красных".
  
   - Ты идеализируешь "синих". Этого добра сейчас везде - полные казармы... И есть ли на самом деле твои "синие"? Может быть, это только условный противник на картах ваших фельдмаршалов?
  
   А Кудайбергену так хотелось верить в реальность "синих". Как было бы хорошо найти их. Найти и на долгожданное "Стой, кто идет!" радостно ответить: "Своя идет. Плен идет..." Не может ведь быть служба у тех, кто воюет с "красными", таким же гнусным времяпровождением.
  
   - Вы давно служите? - вежливо спросил Вася.
  
   - Эта висна пришел.
  
   - Присягу уже приняли?
  
   - Ай! - Кудайберген лишь махнул рукой - как махнул бы рукой на вопрос: "А вы с Дарьей Митрофановной уже расписались?" мужчина, вынужденный жениться на Дарье Митрофановне "как честный человек".
  
   Мы просили гостя не стесняться, чувствовать себя среди нас своим человеком и все время иметь в виду, что чего-чего, а чая и сахара у нас вдосталь.
  
   Васе очень не понравилась тональность моих замечаний о нынешней армии. Везде и "полные казармы" дедовщины - с этим он категорически не хотел соглашаться.
  
   - А как ты, комиссар, можешь знать это? - спросил я. - Ты был студент. Военная подготовка у тебя была раз в неделю во дворе института. Все сослуживцы - твои однокурсники, вольный брат студент. Конечно, вольный вольному - всегда товарищ и брат. А солдатушки - это невольники. А где невольники, Вася, там неминуема борьба - кто из них больший, а кто меньший невольник.
  
   - Так уж и неминуема? - упорно возражал Вася, - Неужели нельзя при желании навести в казармах порядок. Для чего тогда существуют в армии политработники всех чинов и званий? - Вася с некоторым смущением упомянул о своих армейских коллегах.
  
   Я, проходивший службу не в институтском дворе, объяснил:
  
   - У политработников всех чинов и званий и так хлопот полон рот. А главных обязанностей две: готовить оптимистические доклады старшим по званию политработникам и строго следить за тем, чтобы окружной газеты доставлялось в каждую казарму ровно столько, сколько необходимо для солдатского сортира.
  
   - Только вот не надо, Алик, всех политработников недоумками выставлять! Есть же подразделения и целые части, где они навели должный порядок. Я иногда читаю "Красную звезду", там встречается материал про это...
  
   - В "Красной звезде", Вася, много чего потешного встречается. Там встречаются даже такие призывники, которые повизгивают от радостного нетерпения - когда же им, наконец, лоб забреют.
  
   - Какие теперь в армии комиссары? - с болью за армию сказал Моня. - Настоящие комиссары сейчас или драгоценные сундуки ищут, или с НЛО контактируют.
  
   Иногда я смягчал антикомиссарские выпады худрука.
  
   - Ты напрасно иронизируешь, Моня. Надо отдать должное Васе: он не допускает в нашей экспедиции неуставных отношений. Я уверен, поручи ему Красная армия даже самый запущенный стройбат, он бы и там быстро навел порядок.
  
   - Можете не сомневаться, - подтвердил такое предположение Вася. - Негодяям спуску бы не давал.
  
   - Тогда стройбат нашего комиссара можно будет показывать как НЛО, - снова не удержался Моня. - Издалека, конечно. Чтобы его ослепительное сияние глаз не обожгло.
  
   - Опять ты, Моня, задираешься, - пожурил я его. - Вместо этого тебе следует задумать полотно. Его рабочее название - "Народные лобзания". На заднем плане картины - тучные нивы, мартены, новостройки... Над каждой нивой, мартеном и новостройкой - транспарант: "Слава генерал-полковнику Тихомирову - неутомимому борцу с дедовщиной!" На переднем плане - лично генерал-полковник в парадном розовом мундире. Он плотно окружен молодыми и старослужащими солдатами, их верными девушками, матерями, представителями общественности, в том числе уфологической. Как прост и доступен он! Какие светлые, одухотворенные лица вокруг! Сколько улыбок! У всех матерей и девушек в руках большие букеты...
  
   -...шпицрутенов, - развивает тему задуманного полотна Моня. - Со светлыми, одухотворенными лицами они вовсю лупцуют проходящего сквозь их строй "деда". На его груди - бирка: "Он отказался вытереть нос молодому солдату".
  
   - Ну, началось, - флегматично сказал Вася. - Вас обоих хлебом не корми - дай только возможность любую тему до абсурда довести.
  
   Когда Кудайберген вдоволь напился чая, я сказал ему:
  
   - "Синие" могут опять сдать тебя "красным". Мужайся, будь к этому готов. В казарме у тебя не будет лопатки отмахиваться от "дедушек". Там с той же целью можно делать другое упражнение. Рассказать, как оно выполняется?
  
   - Рассказат.
  
   - У тебя ведь есть в казарме личная табуретка?
  
   - Ест.
  
   - Резко наклоняешься, берешь табуретку двумя руками за ножки, выкатываешь глаза на лоб и заносишь табуретку над головой того "деда", который приближается к тебе с дурными намерениями. И никаких разговорчиков при этом. Никаких! Тем более - о чести, совести, интернациональной солидарности. Ни на одном из языков братских народов СССР. Любые разговорчики резко снижают эффективность этого упражнения. Можно только мычать и материться. Мычать и материться следует на государственном языке. Можешь материться по-русски?
  
   Я еще не закончил вопроса, а Кудайберген уже доказал, что может. Он вскочил со своего места, намереваясь спрятаться за палаткой. Но было уже поздно.
  
   - Не прячьтесь, Байсалбаев, не прячьтесь! Видели мы вас...
  
   "Красные" обнаружили потерю бойца. К палатке быстрым шагом подходили офицер и сержант. На спине у сержанта висела полевая рация. Он уже что-то куда-то докладывал.
  
   - Лейтенант Миненок, - сняв фуражку и отдуваясь после погони, представился офицер.
  
   - И далеко путь держите, Байсалбаев? - спросил он у солдата. - А рота в это время отражает атаки превосходящих сил противника. Вы - дезертир рядовой Байсалбаев! Понятно?
  
   Стоящий по стойке "смирно" Кудайберген морщил лоб, припоминая, какой из уставных ответов здесь наиболее уместен.
  
   - Ест! - козырнул он.
  
   Лейтенант Миненок махнул на него рукой и распорядился:
  
   - Сержант Гуреев, до приезда за нами машины поработайте с Байсалбаевым. Пусть потренируется в приемах защиты от оружия массового поражения.
  
   Чтобы не смущать научных работников военной педагогикой, сержант Гуреев отвел беглеца в сторонку и стал помогать ему наверстывать упущенное в боевой подготовке.
  
   - Рядовой Байсалбаев!
  
   - Я... - понуро ответил так и не дошедший до благословенных позиций "синих" солдат.
  
   - Надеть защитный комплект!
  
   Плохо получалось у подавленного Кудайбергена в надевании прорезиненного балахона. Какие уж тут нормативы?
  
   Тринадцать раз подряд пришлось ему надевать и снимать защитный комплект, прежде чем Гуреев решил внести новый элемент в занятие. Кроме отравляющих веществ, он применил против салаги еще и атомную бомбу.
  
   - Рядовой Байсалбаев!
  
   - Я.
  
   - "Вспышка справа!"
  
   Бедняга Байсалбаев повалился на землю не в ту сторону, куда приказывают валиться наставления по боевой подготовке.
  
   - Встать! В каком направлении надо ложиться по этой команде?.. Ложиться надо, Байсалбаев, в направлении головой от вспышки. Пятками надо к ней ложиться, понял?
  
   - "Вспышка слева!" - дал Гуреев новую команду.
  
   Ясное дело, получив нагоняй за выполнение прежней команды, солдат заранее был готов плюхнуться на землю в направлении, обратном первому.
  
   - Эх, и дубинушка ты, Байсалбаев! Где у тебя пятки?.. Врезать бы тебе сейчас разочек в хобот - на лету будешь все схватывать...
  
   Натовская военщина едва ли накопила в своих арсеналах столько атомных бомб, сколько потратил их сержант Гуреев на рядового Байсалбаева за каких-то четверть часа.
  
   Мы в это время убеждали лейтенанта Миненка в том, что Кудайберген вовсе не намерен был дать деру в родную Кзыл-Ординскую область. Таким необычным способом он лишь хотел сменить место службы.
  
   Замполит роты сердечно поблагодарил всех членов экспедиции за чай.
  
   - Солдат неплохой. Работяга. С языком вот только беда. Попробуй-ка ему растолковать, что такое НАТО. А в аттестате у него по русскому языку - пять.
  
   - У меня в аттестате по немецкому языку - тоже пять, - припомнил я. - А я на нем не только про НАТО ничего не расскажу, а куска хлеба на неметчине не выпрошу.
  
   - А что ему будет за этот побег? - с беспокойством спросил Вася.
  
   - Да ничего ему не будет. Картошку на кухне неделю почистит после учений.
  
   - Неужели, товарищ лейтенант, у вас такие дикие порядки, что люди бегут?
  
   - Неуставные отношения, как говорится, имеют место, - лейтенант был откровенен с гостеприимными молодыми учеными. - При желании и для трибунала нетрудно собрать материал. Но кому это надо? Из гражданской-то избы не положено сор выносить, а уж из армейской... Вот и ждешь не дождешься, когда "деды"-издеватели демобилизуются. А потом будем ждать демобилизации Байсалбаева. Надеяться, что и ему удастся в последние полгода службы никого не покалечить. А то уж точно без трибунала не обойтись...
  
   ...- Желез... Сапсем лапат нэ идет! - Кудайберген уже второй раз сдернул с лица маску противогаза, чтобы еще громче доложить сержанту о помехе.
  
   Гуреев, пользуясь тем, что замполит увлекся беседой с уфологами, заставил Байсалбаева достойно "похоронить" его окурок.
  
   В этот момент над полянкой громыхнул первый удар назначенной на сегодня грозы. И в этот же самый миг меня молнией пронзила догадка - какой "желез" мешает Кудайбергену.
  
   - Не сачкуй! - прикрикнул сержант на салагу, но все же нехотя встал с земли и вразвалочку пошел к "могилке".
  
   Я бросился туда же.
  
   Гурееву было ближе. Когда я подбежал, сержант уже склонился над ямой и лениво ворошил в ней лопаткой рядового.
  
   - Да, здесь какая-то большая железяка...
  
   Я поспешно и грубо отстранил его от края ямы:
  
   - Большая железяка! Ты что - с ума сошел, сержант! Кто тебе разрешил здесь копать?
  
   - А что такое? - недоумевал Гуреев.
  
   - "Что такое!" - передразнил я его, давая себе хоть какое-то время на поиски нужного ответа. - Вы слышите, товарищи, - обращаюсь к подбежавшим Васе и Моне. - Он долбит лопатой катодный полюс нашего уфо-резонатора и еще спрашивает: а что здесь такого? А вдруг замкнет? Ты бы, сержант, еще на минном поле вздумал свой слюнявый бычок хоронить!
  
   - Кто же знал, что у вас здесь... полюс находится? - "стариковские" замашки сержанта вмиг улетучились при виде готовых накостылять ему за варварское отношение к научному прибору ученых. - Надо было знак какой-нибудь поставить...
  
   - Знак! - не прощал я его и за "уфо-резонатор", и за Кудайбергена. - И тогда любой олух уже точно бы знал - где копать и что ломать!
  
   И до этого момента всякий значительный избыток своих эмоций я диагностировал как стресс. Неправильный был диагноз. Оказывается, настоящий стресс - это такая лавина чувств, перед которой дай-то бог устоять бедному рассудку.
  
   Часть этой лавины я обратил в гневный нагоняй сержанту. У моих товарищей не было и такой отдушины.
  
   У Мони совсем по-детски полуоткрылся рот, глаза стали в пол-лица, он, как завороженный, не отрывал их от ямы.
  
   Вася, чтобы унять дрожание рук, сунул их подмышки и все приговаривал: "Хорошо еще, что не замкнуло..."
  
   Есть! Вот они - сокровища "Красного алмаза"!
  
   ...- Гуреев, не пререкайтесь, - распорядился лейтенант Миненок. - Аккуратно засыпьте с Байсалбаевым полюс резонатора... Машина за нами уже выехала?
  
   - Так точно, товарищ лейтенант.
  
   Сержант и рядовой быстро засыпали оголенный "полюс уфо-резонатора". Гуреев старательно притоптал землю.
  
   Небо уже плотно затянуло грозными черными тучами. Загуляли между ними и землей длиннущие молнии. Загромыхало так мощно, что, казалось, вся наша полянка каждый раз испуганно вздрагивает.
  
   Полило.
  
   Мы с военными укрылись в нашей палатке.
  
   Дождь лил как из ведра.
  
   Быстро темнело.
  
   Гроза не прекращалась.
  
   За деревьями сверкнули фары автомобиля.
  
   ... - И вам всего хорошего!
  
   Гром, молнии, ливень.
  
   Глубокая ночь.
  
   - Сладострастный осмотр и осязание драгоценного сундука придется отложить до завтра, - я лишь констатировал очевидный факт.
  
   От сильнейшего волнения заснуть смогли только под утро.
  
   Продолжу (медленно, неумеючи) форматировать текст.
  
   Г л а в а XV
   ВЕРИТЬ!
  
   Такое - переполняющее его до болезненности - возбуждение человеку доводится испытывать считанные разы за всю свою жизнь. Поэтому и просыпаться вот так - от макушки до пяток готовым к немедленным действиям - ему приходится те же считанные разы.
  
   Но не удалось нам сразу после подъема приступить к сладострастному осмотру и осязанию клада.
  
   Даже лицо самого хладнокровного из нас исказила гримаса раздражения.
  
   - Ну вот, этого нам теперь только не хватало! - пробурчал Вася.
  
   Моня в изумлении качал головой:
  
   - Это уже будет посильнее закона подлости. Это уже мистика какая-то!
  
   Она неумело ставила палатку рядом с местом вчерашнего происшествия и с опаской поглядывала в нашу сторону.
  
   Мы отвечали ей такими враждебными взглядами, на которые только были способны в тот момент. А в такие моменты враждебности ни у кого занимать не надо.
  
   - Какая бесцеремонность! - негодовал я. - А все наша беспечность. Уфологическая зона должна быть режимной территорией, а не проходным двором.
  
   Она все так же бросала в нашу сторону взгляды-извинения: да, она, конечно, признает суверенные права нашей экспедиции на эту полянку и просит прощения за то, что устраивается здесь незваной гостьей. Так получилось, что она тоже должна быть здесь и сейчас.
  
   Я подытожил невеселые наблюдения:
  
   - Похоже, надолго устраивается. А методика по выкуриванию с полянки нежелательных персон отработана у нас только для случайных зевак. Для этой дамы придется придумывать что-то на ходу.
  
   Перевел недовольный взгляд на Партизана:
  
   - Ты, бездельник косматый! Хочешь, чтобы мы тебя живодёрам на мыло сдали?
  
   Интонации начальника, осуждающие взгляды других первых лиц экспедиции принудили Партизана наверстывать упущения по службе. Он полетел к непрошенной гостье.
  
   Но если начинал атаку преисполненный самых решительных намерений вояка, то около девушки Партизан преобразился. Она встретила его такой приветливой улыбкой, так широко раскинула ему навстречу руки, будто только ради него, Партизана, красы и гордости этого уголка Подмосковья, и пришла сюда. А уж нашептала, наговорила ему, видать, такого... Так и завилял хвостом, так и запрыгал вокруг нее козликом. Вот уже она треплет его за ухо, а он млеет от восторга.
  
   - Предатель! - осудил поведение Партизана Вася.
  
   - И даже никакой чечевичной похлебки для этого не понадобилось, - горько усмехнулся Моня, глядя на идиллическую картину.
  
   Служебное положение обязывало меня положить конец этой идиллии.
  
   - Нас такими телячьими нежностями не возьмешь... Так не хочется в этот торжественный день употреблять сильные выражения, но никуда от этого не деться. В хорошем обществе не принято заглядывать через плечи тех, кто в поте лица вскрывает сундуки с драгоценностями. Резкого дипломатического демарша не избежать. Барышне должно быть предложено сматывать отсюда удочки.
  
   Она уже почувствовала неизбежность дипломатического демарша и предупредила его, сама направившись к нам.
  
   Партизан вьюном вился вокруг нее, а потом припустил к нам с радостной мордой: "Вы только посмотрите, кого я к вам веду! Правда, у меня губа не дура?"
  
   Она подошла, беззащитно улыбаясь.
  
   - Здравствуйте! Меня зовут Юля.
  
   Мы едва кивнули головами.
  
   - Вот видите, с некоторыми из вас я уже подружилась, - заискивающе сказала она, гладя загривок трущегося у ее ног Партизана.
  
   Мы молча хмурились.
  
   Она посерьезнела.
  
   - Я вас очень прошу, не прогоняйте меня, пожалуйста!
  
   - Девушка, сейчас эта поляна - научный полигон, и присутствие здесь посторонних лиц... Неужели вы сами этого не понимаете! - холодно сказал я.
  
   - Я пробуду здесь недолго. Всего несколько дней. Путаться у вас под ногами я не стану...
  
   Эге! Не до сегодняшнего вечера, а несколько дней она здесь, оказывается, намерена торчать. А нам за эти дни высохнуть от переживаний?
  
   - Сосредоточенной работе мешает одно лишь присутствие постороннего человека рядом, - я все добавлял холода в свой голос.
  
   - Я буду очень стараться, чтобы мое присутствие здесь было как можно менее ощутимым для вас. Вот увидите, я буду тиха и незаметна, как мышка-норушка.
  
   ...Ее жалкие потуги перейти на шутливый, свойский тон не нашли ответа. Процесс выкуривания продолжался. Мы молча, набычившись, смотрели на нее.
  
   - Я объясню мою настойчивость, - засуетилась она. - Я пишу книгу. Ее тема - аномалии. Аномалии, в происхождении которых можно предположить участие неизвестных нам разумных сил. Основная часть книги будет посвящена НЛО. Большой-большой вопрос, удастся ли когда-нибудь издать такую книгу, но написать ее я должна. Должна, понимаете!
  
   Она сделала решительный жест маленькой ладошкой, который, вероятно, уже не раз видели недоброжелатели аномалий, НЛО и ненаписанной еще книги.
  
   - Вот уже долгое время мы ничего интересного здесь не замечаем, - все так же нелюбезно сказал я.
  
   - Да-да, ни одного контакта, - подтвердил Вася.
  
   - Наверное, аномальный сезон уже закончился, - предположил Моня.
  
   - А вдруг?! - почти вскрикнула она. - Вдруг как раз сегодня, вот сейчас, здесь снова произойдет что-то чудесное?.. Я вас очень-очень прошу: разрешите мне побыть здесь какое-то время, а? Ну, пожалуйста!
  
   Вот уж злую шутку сыграет с нами судьба, если сейчас на полянке действительно случится какое-нибудь уфологическое происшествие. Вдохновленная им, эта дамочка застрянет здесь надолго. Привлеченные ее громкими, радостными причитаниями, сюда валом повалят почитатели и критики еще не сооруженного трактата. Около "мышки-норушки" начнутся такие гам и суета, что только держись. И пока она не наворочает тысчонку-другую страниц, столпотворение на полянке имени ХXV съезда не прекратится. Ну а ее и подавно калачом отсюда не выманишь.
  
   Нет уж, барышня! Мы ничего не имеем против аномалий, НЛО, книг, им посвященных, и даже против авторов этих книг - но только не тех, которые так неудачно выбирают место и время шастать в поисках материала для своих книг. Что это за манеры? В конце концов, на уфологические открытия тоже должны распространяться авторские права и этические нормы - все пенки и сливки с них снимают первооткрыватели, и только крайние тщеславие и невоспитанность могут позволить кому-то примазаться к этому творческому процессу.
  
   "Вам должно быть стыдно, барышня! И лучшее, что вы можете сейчас сделать, - это катиться отсюда колбаской до Малой Спасской!" - жестко говорили ей глаза всех трех уфологов.
  
   Кусая губы, девушка медленно пошла в сторону своей так и не поставленной палатки. Она сутулилась, ее хрупкая фигурка стала еще меньше.
  
   Мы удовлетворенно переглянулись: выкуривание, кажется, удалось.
  
   Но вдруг она выпрямилась, резко повернулась, снова подошла к нам и попросила меня отойти с ней в сторонку.
  
   ...Что могли наблюдать в это время Вася и Моня? Девушка говорила что-то начальнику экспедиции, все время глядя прямо ему в глаза. Сказав, с высоко поднятой головой пошла к своим вещам. Начальник, потоптавшись на месте, сначала медленно направился к ним. Потом остановился. Наверное, они не узнавали Главного Теоретика уфологии. Лицо человека, который, как будто, всегда был запанибрата с любой неожиданностью, должно было удивить их. Я и сам догадывался, что сейчас на нем отражено только одно чувство - беспомощность. Что же надо делать вот сейчас, в эту минуту?
  
   Не доходя до ребят, я резко повернулся и, убыстряя шаг, пошел за Юлей. Вася и Моня сразу направились за мной.
  
   - Позвольте, Юля, мы вам поможем, - и виновато, и в то же время не терпящим возражения тоном сказал я.
  
   - Буду вам очень признательна, - просто, без всяких многозначительных интонаций и взглядов, ответила Юля. - К стыду своему, для меня что палатку поставить, что чум или юрту возвести. Не пройденные науки. А туда же - за туманом... Во всём решила положиться на вашу милость...
  
   Вася и Моня участвовали в нехитром деле, не задавая никаких вопросов. Они не знали - что я им потом расскажу. Но оба заранее понимали: после моего рассказа и они уже никогда не смогут указать этой девушке на дверь нашей полянки.
  
   Все вместе быстро поставили маленькую Юлину палатку. Уложили в нужном порядке ее вещи.
  
   ... - Мы всегда к вашим услугам, - сказал я, оглядываясь - что бы еще полезного для нее сделать?
  
   - Благодарю вас! Какой, оказывается, красивой может быть правильно поставленная палатка. И каким основательным укрытием. Теперь некоторым взбалмошным бабёнкам сам черт не страшен, - Юля старалась весело улыбаться.
  
   Перемежая топтания с рассуждениями о местных погодах, мы еще некоторое время побыли рядом о ней, потом пошли к своей палатке.
  
   Зашли. Сели.
  
   По моему отрешенному взгляду ребята понимали, что едва ли кладоискательскому азарту править отныне бал настроений на полянке.
  
   Я передал друзьям слова девушки.
  
   Юля хотела успеть. А времени на то, чтобы успеть, ей, как она догадывалась, отведено совсем немного. Поэтому она отчаянно хотела успеть сказать то, во что свято верила. Жизни нет предела! Она - всегда. Она - везде. Она, добрая, умная, сильная, любопытная, веселая, наведывается к нам из других уголков и времен Вселенной. И то, что по неразумению своему мы считаем аномалиями, что коряво называем НЛО, - это тоже Она. Воспеть Ее, всепобеждающую, считала девушка своим призванием. Ею уже много собрано, продумано, прочувствовано. Есть, что сказать ей в своей книге. И как это сказать - она тоже знает. Но какой-то яркой, убедительной красочки этой работе может не хватить, если ребята не позволят ей побыть на этой чудесной полянке. Всего несколько дней. Она сердцем чувствует, как удесятерятся здесь ее силы. Она просит их быть великодушными. И тогда она обязательно допишет, доскажет, докричит - чтобы, оказавшись вплотную у таинственной черты своей земной жизни, благодарно прошептать: "Успела!"
  
   Как никогда тихо стало у нас.
  
   Напуганный нашей неподвижностью и молчанием, Партизан заскулил.
  
   Но тревожно скулить Партизану пришлось недолго. Растерянность в палатке скоро сменилась решительностью.
  
   В едином порыве был утвержден строжайший приказ по экспедиции: "Верить!"
  Верить в то, во что так верит Юля, что стало высоким смыслом ее жизни. Верить каждый миг, сверять с этой верой каждый свой шаг. Не только ни слова, но даже ни одного подозрительного прищура в сторону аномалий и НЛО.
  
   Я распорядился:
  
   - Вася, ты как самый крупный и солидный из нас, назначаешься Главным Инквизитором экспедиции. Твоя обязанность - безжалостно карать всех отступников от уфологической веры как среди личного состава, так и среди туристов. Пресекать на корню всякие сомнения в выдающихся аномальных свойствах нашей полянки. Особо упорствующим в своих заблуждениях еретикам поджаривать на примусе пятки. Бензина не жалеть!
  
   Главный Инквизитор экспедиции так поспешно и согласно кивнул головой, что можно было не сомневаться: скоро на полянке имени ХXV съезда КПСС запахнет жареным.
  
   Наша уфологическая легенда. Над ней надо срочно поработать. Поработать добросовестно. Убрать тяжелые несообразности, подозрительную пестроту и точность деталей, едва замаскированную усмешку. В своих рассказах мы больше не посмеем фамильярно приближаться к НЛО. Увидев его, мы остановимся, замрем и широко распахнутыми глазами будем смотреть на славных покорителей пространства и времени. Глаза будут обманывать: неопределенные размеры, меняющиеся формы, исчезающие краски... И только одинаково восторженно-приподнято будет в душе и на сердце у каждого.
  
   - Итак, друзья, руками НЛО больше не трогать, - просил я. - Обо всем конкретном - очень скупо. Жесточайшая самоцензура в пересказе подробностей. Зачем надо перевирать с болтами и заклепками? А вот уфологическим ожиданиям и надеждам, напротив, никакого укорота не давать. Фантазии никогда не врут. Это только в чужом для них времени они - всего лишь фантазии.
  
   - На те дни, которые Юля будет здесь, нам следует забыть про драгоценности, - приступил к исполнению своих инквизиторских обязанностей Вася.
  
   - Да, препогано получится, если она почувствует двойную игру, - сказал Моня.
  
   Я подхватил:
  
   - Про драгоценности забыть начисто! Выкинуть их из головы. Грош нам цена, если Юля хоть на мгновение заподозрит в наших словах и поступках двойную игру.
  Мы уфологи. Мы увлечены, мы больны НЛО. Мы влюблены в эту необычную полянку. И потому так ревниво встречаем здесь своих товарищей по цеху. Нас надо понять и простить. Мы очень надеемся, что вечером Юля не отклонит наше приглашение на совместное примиряющее чаепитие.
  
   Как никогда старательно и серьезно работали мы в этот день с аномальным грунтом.
  
   После работы вытащили на свет божий все свои церемониальные и неприкосновенные запасы: шоколад, варенье, пряники "Ночка", индийский чай...
  
   - Угощение будет, как говорится, не хуже, чем у людей, - резюмировал я. - Прошу команду привести себя в порядок.
  
   Мы пошли в лес, к ручью, смыть с себя аномальную пыль, побриться.
  
   - Моне пока брить нечего, - заметил я. - Может быть, поручим ему собрать букет полевых цветов? Дело ответственное. Как думаешь, комиссар, Моня уже знает толк в букетах? Ему уже приходилось томиться с ними под часами?
  
   Чуть помявшись, Вася сказал:
  
   - А что если этот букет соберу я? В семейных турпоходах с малых лет доводилось собирать цветы для мамы и бабушки. Сестренке даже венки сам плел...
  
   Мы с Моней переглянулись: вот как быстро определился на полянке первый человек, который будет готов где и сколько угодно томиться ради Юли.
  
   - Правильно, комиссар, - сказал я. - Тебе по протоколу вручать этот букет - тебе его и собирать.
  
   Приготовили чай.
  
   Причесались. Оглядели и сдули друг с друга видимые и невидимые соринки и былинки.
  
   ... - Шагом марш! - негромко скомандовал я, и все вместе мы пошли к Юлиной палатке.
  
   Вася все время был на полшага впереди нас с Моней. Но раньше всех около своей новой хорошей знакомой оказался Партизан. Он бесцеремонно заскочил к Юле в палатку.
  
   Она вышла наружу. Взгляд ее был насторожен.
  
   Мы подошли. Чинные, серьезные, еще не смеющие предупредительно улыбаться.
  
   - Позвольте, Юля, пригласить вас в нашу скромную резиденцию на чай, - Вася слегка поклонился и протянул девушке большой букет полевых цветов.
  
   - Ой! - ее глаза счастливо вспыхнули, и она так по-женски прихлопнула в ладошки.
  
   - Спасибо, ребята! - взяв букет в руки, Юля поднесла его к лицу. Русые волосы легли на лесное разноцветье.
  
   - С большим удовольствием принимаю ваше любезное предложение, - она не переставала счастливо улыбаться. - Я только на минутку заскочу в свой будуар, ладно?
  
   - Партизан, ты куда, бессовестный! - крикнул Моня уфологу-наблюдателю, когда тот снова, как к себе домой, забежал в Юлину палатку.
  
   - Партизанчик, дружок, ты ведь никому не скажешь, что у барышни нет для такого торжественного случая ни одного приличного вечернего платья, - громко, весело говорила Юля.
  
   ...Причесанная, слегка подкрашенная, она вышла из палатки, высоко поднимая над головой большую коробку конфет.
  
   - А-аа! Спорим, у вас таких нет?.. Когда брала, решила про себя: примете - сгодятся для представления. А прогоните - так сяду где-нибудь в лесу на пенечке и слопаю их с горя в один присест.
  
   Невысокая, худенькая девушка как будто действительно была счастлива в эти минуты. Но сквозь задор и веселость проглядывало иногда и другое выражение ее глаз - просьба о том, чтобы не только на полчаса хватило нас быть такими приветливыми.
  
   Уже вчетвером, не спеша, пошли к штаб-квартире экспедиции. Впереди радостно трусил Партизан.
  
   - Как вам, Юля, наша полянка имени ХXV съезда? - спросил я, завязывая беседу.
  
   - Поляна имени исторического ХXV съезда родной КПСС, - будто бы шепотом, будто бы тайком от Васи, поправил меня Моня. - Ты забыл - комиссар рядом...
  
   - Да-да, - поправился я. - Поляна имени исторического ХXV съезда родной КПСС. Наш комиссар не терпит никаких усекновений в ее титуле.
  
   - Очень, очень милая полянка! Мне здесь так нравится. У нее такой серьезный титул?
  
   - По настоятельной просьбе партийной прослойки нашей экспедиции, - задавал я обычный тон общения на полянке с таким громогласным титулом.
  
   - Тогда, надо думать, у вашей экспедиции - большая и авторитетная партийная прослойка, раз уваживаются такие необычные ее просьбы, - Юля с готовностью принимала такой тон.
  
   - Она у нас - больше всех, - Моня уважительно показал на Васю.
  
   - Но никогда никого не подавляет своей величиной и авторитетом, - так же уважительно сказал я. - Наш комиссар снисходителен к анархическим шараханиям беспартийных товарищей.
  
   - А вот я, Юля, - тут же заметил Вася, - к сожалению, не могу сказать о снисходительности ко мне беспартийных товарищей. Заклевали. Их двое, а я один.
  
   - Хотя у меня и не совсем прямое родство с КПСС, но из соображений справедливости я готова стать вашей союзницей, Вася. Если вы, конечно, примите меня под свои знамена. Надеюсь не стать обузой вашего партийного лагеря.
  
   - А какое такое у вас, Юля, родство с КПСС? - не удержался спросить я.
  
   - У меня мама с папой - коммунисты. Самые добрые на земле люди. Но вот когда бросишь в их коммунистический огородик хоть маленький камешек... О-оо, тогда только держись! Мне хорошо знакома их боевая аргументация. В ней встречаются очень остроумные и убедительные пассажи. Мы с вами, Вася, возьмем их на вооружение. Алику и Моне придется нелегко.
  
   - Спасибо, Юля! С радостью принимаю ваш союз, - Вася смотрел на девушку с чувством большим, чем простая благодарность. - Хотя нам и вдвоем трудно будет противостоять этим краснобаям...
  
   Уже первые минуты примиряющего чаепития должны были рассеять опасения Юли. Нет-нет, они больше никогда не обидят ее. Ни словом, ни бестактностью. Они сильнее своих слабостей.
  
   ... - Как завидую я вам! Вы видели их. Их! Сколько смелых мыслей и сильных чувств это рождает, правда? Они - посланцы нашей великой надежды. Они - привет нашего будущего. Как бережны они с нами: не напугать, не навредить, не нарушить естественный порядок вещей. Они приближаются к нам осторожно, как взрослые к люльке: видишь, малыш, какие могут быть крылья у Бессмертной Жизни. Вырастай и ты до своих высоких полетов... Как люблю я смотреть на небо! Смотрю - и порой отчетливо ощущаю какой-то зов оттуда. Сердце пронзает предчувствие: вот-вот, в следующее мгновение, широко и приветливо распахнется небо, и поманит меня туда чудесный знак! И закружится счастливо голова, и подхватит меня могучая и добрая полетная силам, и наполнится душа ожиданием Великой Красоты! И хотя чувствую - не из близких краев этот зов, и не вернуться мне потом обратно, - а не пугает, манит меня небо! Значит, нужна будет Т а м и моя малая толика. Значит, и без меня неполна будет Великая Жизнь...
  
   И мысли не возникало у нас перебить страстные слова девушки легковесным комментарием или ироничным замечанием. Мы внимали ей как проповеднице - неизвестной нам высокой и человечной религии.
  
   Юля улыбнулась:
  
   - Всех ребят с НЛО я называю про себя Старшими и люблю мысленно поболтать с ними о том, о сем. И нисколько не боюсь быть в этом общении глупенькой, смешной. Знаю: они все поймут. Ведь они - Старшие... Не понимаю тех везунчиков, которые с каким-то паническим ужасом вспоминают о встрече с инопланетянами. Да предложи мне эти ребята полетать на своих чудесных машинах - я бы ни секунды не колебалась. Я бы сама побежала к ним навстречу. Им бы меня потом долго еще пришлось уговаривать "освободить салон", - последние слова Юля попыталась произнести металлическим голосом вагоновожатого на конечной остановке трамвая.
  
   - Юля, не обижайте нас, угощайтесь, пожалуйста! - Вася настойчиво пододвигал к девушке все сладости и вкусности экспедиции.
  
   - А девичья талия?.. Ну, хорошо. Я приналягу на ваше замечательное варенье, а вы должны расправиться с моими конфетами. Съесть! Все без остатка! И запаха от них не оставить! Знаете, как я надуюсь, если вы этого не сделаете... А фирменный чаек экспедиции - вот это чай! - с наслаждением прихлебывала его Юля. - Это уже не просто чай. Это мифы и сказки Востока. Это - джунгли, слоны, магараджи... Моя особая признательность тому, кто заваривал... ой!.. Тому, кто творил этот напиток!
  
   - Мифы Востока, по его настойчивой просьбе, было доверено творить нашему комиссару, - доложил я.
  
   - Спасибо тебе, Вася, большущее! - благодарно взглянула Юля на польщенного комиссара. - Ублажил - так, кажется, говаривали в старину?
  
   Все теплей и уютней делался наш кружок. Мы не щадили друг друга, чтобы вызвать у Юли новую улыбку. Она была дружески внимательна ко всем нам и не скупилась на комплименты каждой нашей удаче.
  
   ... - Слушай приказ по экспедиции! - приосанился я. - В нашем штатном расписании учреждается новая должность - Главная Смотрительница неба. Мы копаемся в земле, а твои обязанности, Юля, - обозревать небеса. Инструмент для обозрения у нас имеется.
  
   - Слушаюсь и повинуюсь! С нетерпением жду счастливого момента вступления в должность. Обязуюсь обозревать небеса самым тщательным образом... Я уже говорила: смотреть в небушко - это для меня лучшее времяпровождение. А в телескоп! А в такой компании! Праздник!.. Как мне повезло, ребята, с вами. Спасибо вам огромное за вашу доброту!
  
   Юля вела себя так - как будто и не было недавних попыток выкуривания ее с полянки.
  
   - Это нам, Юля, повезло, что вы пришли к нам, - убежденно сказал Вася.
  
   Я был убежден в этом не меньше комиссара:
  
   - Теперь мы будем смотреть в небо твоими глазами, Юля. Оно уже никогда не будет для нас пустым. А для Старших ты станешь Чрезвычайным и Полномочным послом нашей экспедиции.
  
   - И мы своего посла в обиду не дадим, - вот и Моня принял Юлю как очень близкого человека.
  
   По какому-то молчаливому уговору только мне сразу было позволено называть Юлю на "ты". По тому же уговору ей было позволено всё.
  
   ...Мы проводили Юлю до ее брезентового домика. Еще старательней укрепили каждый колышек, натянули каждую веревочку, расправили каждую складочку. По очереди бегали в штаб-квартиру и приносили ей радиоприемник, фонарь-прожектор и, как мы его представили, - Заслуженный примус аномальной зоны "Шмель". Она улыбалась, качала головой и приговаривала: "Господи, ну что бы я без вас делала?"
  
   - Партизан! Тебе дорога твоя репутация? - строго спросил я.
  
   Партизан заелозил брюхом по земле, полагая, что таким вот образом лучше всего подтвердит свою безупречную репутацию.
  
   - Тогда бди! Ты назначаешься персональным телохранителем Юли с освобождением от всех других своих обязанностей. Если хоть один тушканчик прошмыгнет в ее палатку... Ох, не позавидую я тогда твоей партизанской шкуре!
  
   - Хороший будет у меня телохранитель, хороший. Вон какой богатырь! - поглаживала Партизана Юля, успокаивая чувствительного к строгостям начальства служаку.
  
   - Спокойной ночи, Юля!
  
   - Спокойной ночи, ребята! Спасибо вам огромное!
  
   Почему Бессмертная Жизнь не всегда покровительствует своей и без того недолгой земной частице? Почему она порой так рано призывает куда-то как раз тех, кто так много обещал на Земле? Это ее избранники? Её светоносный авангард? Их уже ждут другие времена и пространства? Они - уже Старшие?.. А здесь, среди нас, они только для примера? Чтобы искры высокого накала их короткой земной жизни долго еще воспламеняли наши сердца и души. Звали нас расти. Дарили нам самую великую надежду - МЫ ЕСТЬ ВСЕГДА!
  
   "Спокойной ночи, Юленька! - еще и еще раз шептал про себя каждый из нас. - Да будет непоколебима вера твоя! Да хватит нам ума и сердца не поранить ее холодом сомнения и насмешки. Спокойной ночи!"
  
  
   Г л а в а ХVI
   ПЛОТЬ ОТ ПЛОТИ
  
  Как барышня на выданье внимательно высматривает вокруг себя подходящего жениха - жить с кем? - так сознательный советский читатель высматривает в литературе положительного героя - равняться на кого? Капризна барышня на выданье. Взыскателен советский читатель. Нелегко угодить им женихам и литературным героям.
  
   Редок, ох как редок в литературе положительный герой. Не герой-однодневка, а тот, который приходит надолго, целым поколениям в назидание. Живой, а не списанный с того широкоплечего парня, который в специально выданном ему по такому случаю новом комбинезоне утверждает с тысяч плакатов: "Мы придем к победе коммунизма!" - и при этом так старательно тянет вверх свой партбилет, будто идти ему к этой победе все время прядется в каких-то нечистотах по самую шею.
  
   Создавать положительного героя во все времена было непростым делом. И у великой русской литературы с такими удачами не густо, и в мировой их - кот наплакал. Положительный герой и титанам часто оказывался не по зубам.
  Графа, в которой числятся убедительные положительные герои, - самая пустынная в литературных отчетах.
  
   Для улучшения статистики причислить к положительным героям все известные в литературе влюбленные парочки? Но в этой ли графе им место? Разве не в колонке извращений и психозов должна фигурировать в литературных гроссбухах любовь до беспамятства? Что от нее пользы государству, обществу, родственникам влюбленных? Как от козла молока. Тут всегда одна забота - подальше держать от них все острое, ядовитое, заряженное. Иначе они обязательно найдут повод применить такие находки во вред себе и другим.
  
   Посчитать положительными героями особо удачливых фронтовых рубак и стрелков? А можно ли признавать положительными деяниями кровопускательные упражнения с сабелькой, "Максимом" или 480-миллиметровой осадной мортирой? Надо ли торопиться называть примером для подражания виртуозов этих инструментов?
  А каковы они будут в мирной жизни? Не опостылеет ли она им уже через неделю после победного салюта? Не позовет ли властно привычное дело? Не потянет ли как-нибудь с той же сабелькой или мортирой на большую дорогу выйти - самому поразмяться, любимый инструмент в деле проверить?.. Кроме того, все военные подвиги только по одну сторону фронта отмечаются в наградных листах. По другую сторону память о них - в похоронках.
  
   Нет, выдергивать какого-нибудь обезумевшего удальца прямо из битвы - тоже не корректное решение задачи для беллетриста, вознамерившегося написать положительного героя. Герои битвы - это, как и буйновлюбленные, предмет и забота, прежде всего, психиатрии.
  
   Настоящий положительный герой - герой мирной созидательной жизни. Создать такого - верхняя планка писателя. Очень высокая планка. Большинство сочинителей и не пытаются взять ее. Знают, чувствуют: не их это высота. Берутся за то, что попроще. Глупцов, злодеев, повес, страдальцев всех разновидностей страданий - этих персонажей сообща наплодили на любой вкус. А уж проходимцев всех калибров...
  
   Вот кто царствует в литературе! Вот кто ее блеск и слава! Пройдохи удаются на всех языках, во все времена, во всех сословиях. Почти вся занимательность и остроумие мировой художественной литературы - это их проделки. Без них она была бы всего лишь огромной лужей слез, на берегах которой валяются принадлежности для смертоубийства и жертвы их удачного применения.
  
   Шельмеца писать - милое дело. Материал для него на любой мало-мальски наезженной дороге прямо под ногами валяется - подбирай, не ленись.. Ему окажутся полезными даже самые никчемные на первый взгляд предметишки - латанный-перелатанный сюртучок на три размера меньше нужного, две перчатки разного цвета на одну руку, часы без стрелок, просроченный билет хоть куда, ржавый ключ неизвестно от какого замка, пилюли неведомо от какой болезни... Ему все пригодится - даже дыра в кармане и вошь на аркане.
  
   А попробуй-ка собери материал для положительного героя. Сколько обойдешь, сколько осмотришь, сколько всего придирчиво отберешь и бережно уложишь в литературную торбу. А принесешь ее домой, вывалишь собранное на письменный стол, принюхаешься - и почти все это добро с каким-то душком.
  
   Честь и хвала тому, кто берется писать настоящего положительного героя! У таких начинаний - глубинные, выстраданные позывы.
  
  
   Леонид Андреевич Беседин чувствовал в себе такие позывы.
  
   Его последней вышедшей в свет книгой стал роман "Глубокая борозда". Монументальное художественное осмысление истории крестьянской семьи Гладышевых на крутых изломах века всеми признавалось большой, серьезной работой. Но даже очень большая и очень серьезная работа совсем не обязательно становится всеми признаваемой творческой удачей. Хуже того: честный автор порой и сам не признает ее бесспорной творческой удачей.
  
   Вот и Леониду Андреевичу "Глубокая борозда" не даровала того счастливого чувства, которое и должно венчать работу всякого художника: "А ведь хорошо получилось, черт побери! Не убавить, не прибавить!" Видел-видел он слабости своей книги. Не отворачивался брезгливо от ехидной рецензии одного из столичных журналов: "...Вот и здесь, рассказав на девяти страницах, как устроен чересседельник, подбрюшник и другие составляющие конской упряжи, автор спохватывается и вспоминает, что кроме мерина Сивки есть в семье Гладышевых и другие персонажи, пусть и не такие яркие. Снова ждешь характеров. И снова ожидания не сбываются. Но ведь Беседин, будем к нему справедливы, с первых страниц своего романа и не скрывает того, что внутренний мир героев для него - сторона десятая. Его долг - дать читателю полное представление о коневодстве, кладке русских печей, рытье колодцев, самогоноварении, тушении деревенских пожаров, заточке кос, засолке маслят, об устройстве мельниц, токов, телег, громоотводов, завалинок, плетней, сепараторов, рукомойников, ухватов, балалаек... И с этой своей задачей автор справляется. Здесь он убедителен. Здесь ему веришь. Отхожее место на огороде Гладышевых уже не спутаешь ни с каким другим..."
  
   Злой критический перехлест? Конечно. Но не мог Леонид Андреевич не разглядеть в этих словах и горькой правды. Да, роман оказался перенасыщен деталями, совсем не обязательными для художественного произведения. И прав, ох как прав злюка-критик: не было в книге фокуса для читательского глаза. Не оказалось в романе крупного, яркого, рельефно очерченного и стоящего несколько особняком от других персонажей героя - мерки, по которой советскому читателю захотелось бы выстраивать и свою судьбу.
  
   Должен, должен быть в крупном произведении и герой под стать ему. Как написать такого? Его не сочинишь, из пальца не высосешь. У него обязательно должен быть реальный прообраз. Правильный выбор его - половина успеха.
  
   И задумав свой следующий роман, Леонид Андреевич первым делом позаботился об этой половине успеха.
  
   "Большая плавка" будет компактным, не более 400 страниц, произведением. Иван Богатырев - стальным стержнем его. И не надо сочинять и конструировать Ивана. Такой человек должен быть где-то рядом. Его надо найти и взять таким, какой он есть, - плоть от плоти народной.
  
   В парткоме подшипникового завода к просьбе Леонида Андреевича отнеслись с пониманием. В повестке дня одного из его заседаний появился пункт: "Подбор прообраза положительного героя для нового романа члена Союза писателей т. Беседина Л. А."
  
   Выбор парткома пал на товарища Конопухина Степана Викторовича.
  
   ...Леонид Андреевич просил заводчан показать ему его героя так, чтобы тот не заметил этих смотрин. Он волновался. Основные внешние черты Ивана Богатырева были уже намечены, и он оставлял в парткоме завода нечто вроде шпаргалки. Но смогли ли товарищи в суете своих дел учесть все его пожелания?
  
   Из кабины мостового крана ему показали литейщика Степана Конопухина. На его рабочем месте, у печи. Присмотревшись к нему, Леонид Андреевич облегченно вздохнул, радостно улыбнулся и крепко пожал руку сопровождающего его товарища из парткома. Постарались партийцы. С душой подошли к его просьбе. Хорош Степан! Вот таким и виделся писателю молодой рабочий Иван Богатырев. Высок, статен, экономно нетороплив во всех своих движениях. Крупные, хорошо прорисованные черты лица. Уверенный взгляд хозяина своей жизни. Хорош!
  
   Леонида Андреевича и Степана представили друг другу. После окончания смены писатель сразу повез рабочего к себе.
  
   ... - Будьте, пожалуйста, как дома, Степан. Вам теперь часто придется сюда наведываться. Я вас буду эксплуатировать почище всякого капиталиста, - игриво потирал руки Леонид Андреевич. - Осматривайтесь, а я сейчас что-нибудь на стол соберу.
  
   Степан несмело осматривался, Леонид Андреевич собирал угощение и говорил то, что, по его мнению, должны говорить простые, бесхитростные люди, собираясь впервые посидеть вместе. В то же время он украдкой поглядывал на своего гостя, откладывая в памяти первые зарисовки:
  
   "Иван не знал, куда девать свои большие натруженные руки, и то нерешительно клал их на стол, то опять прятал на коленях. "Какая огромная библиотека художественной литературы у нашего главного инженера, а я-то всегда считал его сухим технарем, - с интересом и даже с некоторым испугом смотрел он на книжные шкафы в три стены. - И какой он все-таки тактичный человек: не стал сразу прощупывать мою начитанность и спрашивать, кого я ставлю выше - Гомера или Шекспира? А вот так, по-простому, - про футбол, про баньку, про рыбалку... Такому человеку можно довериться. С таким можно говорить по душам..."
  
   Леонид Андреевич старался как можно быстрей укоротить дистанцию между ним и Степаном. Понимал, что тот пока скован, боится лишним жестом или неудачным словом обмануть возлагаемые на него надежды.
  
   ... - Еще по рюмочке, Степан? За то, чтобы Иван Богатырев надолго вошел в советскую литературу!
  
   После каждой следующей рюмки Степан все тверже убеждался в том, что в литературном процессе нет ничего заумного, а его участие в нем не лишено приятных моментов. Он все смелее подключался к этому процессу. Он тоже был за то, чтобы "Большая плавка" стала крупным литературным событием. Он согласен, что полнокровный положительный герой - это не Буратино, его из полена и фанеры не сделаешь. Он тоже находит, что портретная галерея современных положительных героев грешит ходульностью и шаблонностью. Эти манекены никак не могут удовлетворить требовательного советского читателя. Он тоже уверен: в этом направлении необходим прорыв, необходим качественный рывок. Он готов поспособствовать этому. Он целиком пожертвует для Ивана Богатырева свою частицу народной плоти.
  
   Леонид Андреевич все глубже посвящал Степана в замысел книги.
  
   ... - Классический любовный треугольник в романе тоже будет. Без этого, Степан, в большом полотне никак не обойтись - проверено. Фамилия соперника и антипода Ивана Богатырева - Пилюгин. Читателю он больше запомнится до кличке Пиля, которую дали ему товарищи по работе. Злобное, завистливое существо. Пакостит Ивану на каждом шагу. Имеет виды на его девушку. К двадцать девятой главе у него появятся кое-какие надежды на взаимность. Это время острого душевного кризиса у Ивана. Он надломился - запил, загулял, связался с подозрительной компанией. И тогда, в попытке оторвать его от никчемных людишек и порока, девушка Ивана идет на отчаянный шаг. Она создает видимость того, что уступает домогательствам Пили - может быть, хоть ревность заставит Ивана взяться за ум?.. А у тебя, Степан, есть девушка? - Леонид Андреевич стал подкрадываться к самым заветным уголкам души прообраза своего героя.
  
   - Можно, я еще граммульку приму?
  
   - Пожалуйста, наливай.
  
   Степан выпил одну за другой две рюмки коньяка, крякнул и настежь распахнул свою душу перед писателем:
  
   - Есть!
  
   - Как зовут и кем она работает? Вот бы нам и ее тоже задействовать в романе!
  
   Леонид Андреевич лукавил. Написав в своей заявке парткому машзавода: "Еще неженатый, но уже определившийся в своем выборе", он сразу решил для себя: подружка прообраза станет прообразом подружки Ивана Богатырева. У книжной героини даже имя и профессия будут те же. И что бы ни ответил сейчас Степан, а Леонид Андреевич уже готов был радостно воскликнуть: "Какой добрый знак! Я условно уже давно называю девушку Ивана Богатырева именно Аней (Олей, Таней, Светой...). И хочешь - верь, Степан, хочешь - не верь, и с профессией угадал. Невесте Ивана тоже суждено быть учительницей начальных классов (портнихой, парикмахером, водителем троллейбуса...)".
  
   - Ираида Капитоновна, - ответил Степан уже изрядно заплетающимся языком.
  
   - Что это ты ее так официально? - удивился Леонид Андреевич.
  
   - Никак не отвыкну. Она постарше меня будет... На двадцать два года... И профессия у нее очень уважительная. Контролером в СИЗО работает...
  
   Как ни набрался уже Степан, а по унылому виду писателя он сразу почувствовал, что Ираида Капитоновна, задействуй тот и ее в качестве прообраза для романа, только помешает сделать его крупным литературным событием.
  
   Да, Иван Богатырев и Пиля никак не могли одновременно воспылать нежной страстью к контролеру СИЗО, годящейся им в мамани. А имя? Ираида Капитоновна - так, кроме контролеров СИЗО, могут звать только начальников крупных железнодорожных узлов, директоров мясокомбинатов, укротителей тигров, конструкторов ядерного щита родины... У простой рабочей девушки не может быть такого имени.
  
   Почтенные годы, конечно, не позволят Ираиде Капитоновне "ласточкой взлетать на свой пятый этаж". И "быстрый, звонкий смех колокольчиком по любому поводу" у нее уже никогда не случится. Ираиду Капитоновну, наверное, дай-то бог десятком самых ядреных казарменных анекдотов расшевелить.
  
   Нет, не пригодятся молодой героине "Большой плавки" изношенные телесные и душевные части контролера СИЗО. Не потребуется ей умение пользоваться наручниками, дубинкой и нервно-паралитическим газом "Черемуха". Не нужно ей будет регулярно чистить свой табельный ПМ.
  
   "Эх, Степан, Степан, - горько усмехнулся про себя Леонид Андреевич. - Вот удружил так удружил со своей "девушкой"!"
  
   Степан, почувствовав антипатию писателя к Ираиде Капитоновне, замолчал, загрустил, попросил разрешения еще выпить, обхватил голову руками и запел:
  
   - Раски-и-инулось море широ-о-око...
  
   У Леонида Андреевича никакое добро не пропадало. Он все пускал в дело: "Так и осталась у него с далекого босоногого детства эта неизбывная тяга к морю. Сядет иногда за стол, обхватит ладонями свою большую голову, да и запоет негромко о море, о чайке... Без голоса и слуха, но так проникновенно, с такой душой, что Ираида Капитоновна... тьфу ты! - что Аня зримо представляла себе и море, и чайку, и его, белобрысого мальчугана, который подпрыгивает на берегу, стараясь заглянуть, что же там - за горизонтом?"
  
   Степана совсем развезло. Он нахмурился и недружелюбно посмотрел на писателя:
  
   - Она мне не только как баба... Она мне как мать, понял?! - и он размазал по щеке пьяную слезу.
  
   И это не пропало: "И непрошенная слеза скатывалась по его щеке, когда он вспоминал ее, маму свою. "Вон какой гарный казак растет у меня!" - горделиво говорила она соседкам, ероша его непокорный чуб... Мама, милая! Как ты там, в своем далёком далеке?.."
  
   Степан, уже не спрашивая разрешения, выпил еще, помотал головой и тупо уставился на Леонида Андреевича, припоминая, кто это такой и что ему от него надо? Отчасти вспомнив, хватил кулаком по столу и решительно двинулся на писателя:
  
   - Я тебе сейчас покажу, какой я фанерный! Я тебе, хорек, покажу, как Буратино обижать!
  
   Сильно пожалел Леонид Андреевич, что, не убрав вовремя со стола коньяк, позволил гостю так сильно укоротить дистанцию между ними. Но и в этой драматической ситуации он не переставал творить и творить: "Иван, в гневе завязав узлом кочергу, пошел на Пилю: "Не смей изгаляться над святыми понятиями! Если для тебя лозунг "Больше металла родине!" - пустой звук, то для нас... Последний раз предупреждаю тебя, Пиля, - не смей!"
  
   Степан медведем наступал на писателя.
  
   - Да я тебе за Ираидку голову оторву, понял?! - замахнулся он на Леонида Андреевича.
  
   И это сразу пошло в дело: "И за Аню, за ее слезы ты мне, подонок, тоже ответишь!" - тяжелый кулак Ивана кувалдой поднялся над головой Пили".
  
   - Что с тобой, Степан! - выставил перед собой руки Леонид Андреевич и строго добавил: - Не забывай, я член Союза писателей!..
  
   "Ты что, Иван, сдурел, что ли?! - пятился Пиля. - Не забывай - я член заводского бюро комсомола!" - как будто это членство могло помочь ему избежать справедливого возмездия".
  
   - Ай!.. - присел у одного из книжных шкафов и закрыл голову руками Леонид Андреевич.
  
   "Ай!.." - трусливо упал перед Иваном на колени Пиля".
  
   Но тяжелые кулаки Ивана Богатырева и его прообраза не успели опуститься на головы их обидчиков. В дверь Беседина длинно, требовательно позвонили.
  
   ...Совместными усилиями Леонид Андреевич и майор Посин вышвырнули из писательской квартиры пьяную и агрессивную частицу народной плоти.
  
   Рекомендованный парткомом подшипникового завода прообраз положительного героя побушевал некоторое время за дверью, пообещал кое-кому еще попортить портретную галерею и, едва держась на ногах, направился к троллейбусной остановке. Пойди сейчас за ним писатель, Степан очень мог бы ему еще пригодиться. Но уже в качестве прообраза для другого персонажа.
  
   "Пиля ввалился в троллейбус, рыгнул и обвел поздних ночных пассажиров мутным, наглым взглядом. "Только бы этот пьяный громила подсел не ко мне", - молили их глаза. Аня читала любимого Баратынского и не сразу заметила Пилю. Только когда он навалился на нее плечом и обдал перегаром, она вздрогнула и прижала к груди раскрытую книгу. "Ну, вот мы и снова встретились, птичка моя..." - промычал он, гнусно причмокивая и норовя обнять ее. "Никакая я тебе, Пиля, не птичка!" - брезгливо оттолкнула от себя негодяя Аня..."
  
  
   ...- Беседин, товарищ генерал, тоже никаких сейфов в 1941 не прятал. Об этом он сразу сказал и нашему конкуренту.
  
   - Почему же они, по словам Голубева, так долго разговаривали? Чем Беседин заинтересовал этого человека?
  
   - Тут, скорее, была корысть самого Беседина. Он ведь писатель - хотел разжиться интересным материалом. Не удалось. Собеседник ссылался на секретность расследования.
  
   - Выходит, и нам не удалось ничем разжиться в городе Саратове, да?
  
   - Беседин, товарищ генерал, человек наблюдательный. Мы теперь имеем фоторобот нашего соперника.
  
   - Ну, искать человека только по фотороботу - все равно, что невесту только по ее тени выбирать... С кем из ветеранов полезнее всего будет провести вашу следующую встречу, Владимир Кузьмич?
  
   - Больше всего хотелось бы теперь побеседовать с тем человеком, отыскать которого будет, вероятно, труднее всего.
  
   - Что это за человек?
  
   - По словам Беседина, есть среди бывших однополчан один, так сказать, отверженный. Презирают они его и сторонятся. Головин Виктор Андреевич. БОМЖ.
  
   - Но на встречу 9 Мая в парк Горького Головин все-таки пришел?
  
   - Пришел. Но не как равный. Как собачонка, которую близко к себе не подпускают, но где-то поодаль терпят и бросают ей иногда куски со своего стола.
  
   - Наш соперник поговорил с этим БОМЖем?
  
   - А вот это, товарищ генерал, - вопрос. Беседин показал ему Головина. Но говорили ли те между собой - в суете и сутолоке праздника не заметил... Фоторобот Головина у нас теперь тоже есть.
  
   - М-да, темное пятно. БОМЖ - бродячее животное, найти его будет непросто... Что ж, вы правильно решили, Владимир Кузьмич. Правильно! В нашей профессии темные пятна как раз больше всего и обещают. Значит, в первую очередь ищем Головина. Будем надеяться, что он за это время не опухнет и не зарастет до неузнаваемости...
  
  
   Г л а в а ХVII
   СИЛЫ НЕЧИСТЫЕ
  
   - Эй вы, разбойники! Хватит землю рыть. Идите сюда - угощу вас кое-чем!
  
   Юля возвратилась на полянку из продуктового похода, едва передвигая ноги под тяжестью сумок.
  
   Поход был позволен ей только после того, как она пообещала в противном случае отлупить всю экспедицию. "Это я только с виду такая дохленькая..." - угрожала она нам в ответ на препятствия, которые мы ей чинили.
  
   Побросав лопаты, мы наперегонки побежали к ней.
  
   Бережно взяв в руки свою порцию угощения, я торжественно заявил:
  
   - Юлианушка! Даже в богатейшем арсенале поощрений нашей экспедиции нет достойного увенчать твой беспримерный научный подвиг. Как удалось тебе донести сюда в целости и сохранности мороженое? В жару! За тридевять земель!
  
   - Мне удалось это благодаря растущим симпатиям простого трудового народа к уфологии. Бибиревская мороженница даже сухого льда не пожалела на ее нужды, - рассказывала Юля, хватая ртом воздух. - А в Челобитьеве я купила картошку, соленую капусту, сало... Вам, землекопам, нужна солидная пища, а не пакетные супы. Смотрите, какое аппетитное сальцо! Светится, а-аа!
  
   Мы дружно изобразили радостное слюнотечение. В глаза Юле старались не смотреть, чтобы не выдать других своих чувств.
  
   Лицо ее сильно осунулось. Темные круги под глазами стали еще заметнее. Она часто покашливала, сама, похоже, не замечая этого.
  
   Как начальник экспедиции, я посчитал необходимым все-таки высказаться на этот счет.
  
   - Юля! Ты признаешь меня Верховным падишахом Поляны имени исторического ХXV съезда родной КПСС, вольным казнить и миловать?
  
   - Клянусь! - не столько торжественно, сколько настороженно ответила Юля, прижимая руку к груди.
  
   - Отныне приказом по экспедиции тебе категорически запрещаются забеги на такие дистанции!
  
   - Что - совсем плоха? - Юля, догадавшись о причине строгого приказа, обвела всех нас испуганным взглядом.
  
   Ребятки смотрели на меня почти враждебно.
  
   И я, сильно пожалев о своем приказе, таком поспешном и лобовом, стал тут же исправлять свою ошибку.
  
   - Не потому, Юлианушка. Ты для нас всегда как маков цвет. И как раз поэтому не должна отлынивать от своей первейшей общественной нагрузки в экспедиции - услаждать собой наши взоры. Без этого услаждения мы уже не работнички. Пробы грунта берутся с ленцой, бессистемно, по три раза на одном и том же месте. Без тебя на полянке царят тоска и уныние. Замолкают птицы. Вянут цветы. На глазах дичает Партизан. Без тебя все мы тут - дикари и сироты. Поэтому, если тебе дороги наши уфологические достижения и душевное спокойствие, ты не должна покидать нас ни на минуту. Ты обязана занимать на полянке такое местечко, чтобы каждый из нас мог в любой момент отдохнуть на тебе глазом.
  
   Вася с Моней взглядами, вздохами и восклицательными междометиями подтвердили, что ни минуты больше не хотят чувствовать себя дикарями и сиротами.
  
   Пряча повлажневшие глаза, Юля старалась помочь мне исправить мою нечаянную оплошность.
  
   - Я - дисциплинированный уфолог. Услаждать - так услаждать... Картошечку поджарю на сале, а вечером у нас будет напиток, часто упоминаемый нашим уважаемым руководителем в его мемуарах, - какао. Не возражаете?
  
   Такое мощное "Ура-а-аа!" не гремело над полянкой имени ХХV съезда даже в День уфолога. Члены экспедиции сопровождали крики подпрыгиваниями, бросанием в воздух различных предметов, радостными взаимными тычками, шлепками и пинками. Партизан - и тот попытался совершить несколько замысловатых танцевальных па и акробатических кульбитов.
  
   Ликовали так громко и так долго, пока не убедились, что глаза у Юли уже не так предательски блестят.
  
   За обедом не принимались во внимание никакие просьбы Юли не преувеличивать ее кулинарные достижения. Восхищенным причмокиваниям не было конца. Вот, оказывается, какую закуску можно приготовить из простой деревенской капусты. Стыдитесь, "Арагви" и ресторан Дома актёров! А картошечка на сале! Ни один из уфологов, как ни морщил свой лоб, так и не припоминал, чтобы ему хоть когда-нибудь приходилось едать такую вкусную картошку. Они всю жизнь готовы прожить на одной такой картошке. Да что там, все они с радостью жили бы на одних только очистках от картошки, если рядом с ними всегда будет усладительница их взоров.
  
   - Болтунишки, - по-матерински выговаривала нам Юля. - Правда, Партизанчик, болтунишки они у нас с тобой? Напишем об этом в нашей книге? Пусть им будет стыдно...
  
   Юля с вдохновением работала над своей книгой и время от времени счастливо выкрикивала:
  
   - Вот бы так всегда писалось, как на полянке имени ХXV съезда! Вот бы так везде жилось!
  
   Партизан в такие минуты с особым интересом присматривался к писательскому творчеству и, казалось, уже подумывал - а не настрочить ли ему на досуге "Записки уфолога-наблюдателя"? Да вот только где же ты этот досуг возьмешь, если в экспедиции ему за троих пахать приходится.
  
   Моня, как обычно, пораньше отпущенный с земляных работ, свою картину уже заканчивал.
  
   Улучив минутку, Юля, Вася и я осторожно подошли и встали за его спиной.
  
   ... - А вы чувствуете, что наша полянка на картине - живая? - тихо спросила Юля у нас с Васей. - И не просто живая, а со своим особым настроением. Я понимаю это настроение - как радостное ожидание. Нет на ней никого - последние мгновения. Она уже ощущает чье-то приближение и готова приветливо взмахнуть каждой своей веточкой, листочком, травинкой... Вот сейчас выйдет из-за деревьев Алик и сразу объявит какой-нибудь веселый приказ по экспедиции... Вася осторожно ступит на ее землю, стараясь не причинить вреда ни одной букашке... Монечка влетит взъерошенным воробышком... Приедет с идеями и подарками Дима Иванов... По-хозяйски забегает взад-вперед Партизанчик... Некая дама начнет строить всем глазки и путаться под ногами... Наша полянка ждет - готовая всех укрыть, согреть, повеселиться вместе со всеми... Художники, насколько я знаю, так и говорят: главное в работе - настроение. Пусть у Монечки во всех его работах всегда будет такое настроение.
  
   Моня оглянулся и благодарно улыбнулся Юле.
  
   - Ой! Мы мешаем, - приложила палец к губам Юля. - Давайте отойдем, ребята.
  
   - Удивляюсь, - сказал Вася. - Моня - такой задира и язва. Казалось бы, это обязательно должно отразиться в любой его работе. А вот смотришь на эту картину и ничего, кроме умиротворения, не испытываешь.
  
   - Когда Создателю понадобится подарочный альбом с иллюстрациями его творений, полянку имени ХXV съезда лучше Мони никто не изобразит, - не сомневался я.
  
   - Мальчик ведь еще совсем, - удивлялась Юля, - а как всегда сосредоточен в своей работе. Ни на секунду не отвлечется. Такое трудолюбие - это и счастье, и мука, правда?
  
   - Кумекаю я иногда на эту интересную тему, - заметил я, - и прихожу вот к какому выводу. Талант - это желание. И чем он больше, тем сильнее подавляет все другие желания. Гениям их способности зачастую и вовсе житья не дают... И еще один плод моих досужих размышлений: трудолюбия боженька отмеривает каждому точно по способностям. Ни на один размер больше или меньше нужного. У него глаз верный.
  
   - А Монечкины колючки - это самозащита, - была убеждена Юля. - В жизни он еще не встал крепко на ноги, привык ожидать от нее всякие удары, вот и находится в постоянной обороне. Но как бы там ни было, а вас обоих, ребята, он любит.
  
   - Ну, уж, Юля, не скажите... - начал было говорить комиссар о несколько специфической любви Мони к нему, но Юля его тут же перебила:
  
   - Нет, Васенька, ты не возражай, пожалуйста! Знаешь, какая я наблюдательная. У-уу! Я уже столько про всех вас знаю. Ваш мифический дневник экспедиции не вместил бы и половины моих наблюдений. Монечка очень любит вас обоих, вот так. И не спорь, я бываю такая упрямая коза!..
  
   Этим вечерком Юля опять приготовила какао. Я снова воспел свой любимый напиток и еще более витиевато - его старательного автора. Хорошенько порывшись в своем арсенале поощрений личного состава, нашел-таки нужное. "По совокупности всех ее многополезных, высоконравственных и богоугодных деяний" Юле было присвоено звание "Почетный уфолог СССР".
  
   И снова никакие смущения и отмахивания лауреата не уменьшили громкости и продолжительности ликования на полянке имени ХXV съезда. Экспедиция гордилась тем, что взрастила в своих рядах первого Почетного уфолога страны. Худруку было поручено призадуматься о форме и содержании соответствующего почетного знака. Знака No 1. Он должен быть достоин своей обладательницы.
  
   А Моня, смущенно поглядывая на Юлю, оказывается, призадумался о другом.
   Когда он шепнул мне на ухо о своем желании, я поощрительно хлопнул его по плечу и воскликнул:
  
   - Друзья! В худсовет экспедиции поступило предложение от Моисея Абрамовича Рабиновича, художника милостью божьей. Он просит доверить ему создание портрета одной замечательной девушки. Очень просит. Из этических соображений замечательные девушки в обсуждении этого вопроса права решающего голоса не имеют.
  
   Худсовет одобрил, поддержал, нашел очень своевременной задумку Моисея Абрамовича. Сам он рвался приступить к делу прямо сейчас.
  
   Я продолжал рулить худсоветом.
  
   - Объявляю конкурс на лучшее название для предстоящей работы. Предлагаю свое: "Звездочка наша ясная".
  
   - "Зоренька наша алая", - тут же выпалил Моня и широко улыбнулся Юле.
  
   Вася мучительно краснел. Хоть бы в этот раз он старался не отстать от нас в неожиданном творческом соревновании. Мысленно мы с Моней помогали ему: "Ну, давай же!" И Вася, незаметно для себя сломав в руках чайную ложку, все-таки справился:
  
   - А я предлагаю такое название: "Цветочек наш лазоревый".
  
   - Ой!.. Ой!.. Ой!.. - смеясь, каждый раз всплескивала руками Юля. - Лучше всего назовите эту работу - "Юлька", а, ребята? Честное уфологическое, нисколько не обижусь.
  
   К совещательным голосам худсовет мало прислушивался. В официальное название портрета решено было включить все поступавшие предложения. Неофициальным стало - "Юленька".
  
   - Манера письма - приподнято-реалистическая, - получал Моня ценные указания начальства. - Художественный уровень работы задается следующий. Начиная с самой первой экспозиции, портрет должны красть. Красть, красть и красть! Красть отовсюду, где бы его ни выставляли. Из Третьяковки, Прадо, Метрополитен-музея и даже из особо напичканной электронными средствами охраны Токийской картинной галереи. И если начальнику Интерпола когда-нибудь позвонят из Лувра и сообщат, что злоумышленники сперли оттуда "Мону Лизу", он должен будет в сердцах прорычать в трубку: "Мы тут "Юленьку" опять никак не можем отыскать, а вы ко мне с какой-то "Моной Лизой" лезете!"
  
   К созданию портрета, который доставит так много хлопот Интерполу, решено было приступить немедленно. Недолго ведь еще будет гостить на полянке Юля. Долго еще сегодня будет светло.
  
   Юля смирилась с решением худсовета.
  
   - Я буду позировать Монечке с превеликим удовольствием и послушанием. Я горда тем, что буду его натурой.
  
   - Художники часто влюбляются в свои натуры... - как-то не к месту хмуро и, похоже, неожиданно даже для самого себя высказался Вася.
  
   - Ты, Васенька, находишь, что натура стоит того? - игриво спросила Юля.
  
   За смущенного Васю ответил я:
  
   - Мы, Юля, находим, что всем нам суждено втрескаться в тебя по самые уши. Тебе не избежать трудного выбора.
  
   Юля счастливо засмеялась, откидывая назад головку. Потом достала из кармашка маленькое зеркальце, придирчиво посмотрелась в него и сказала:
  
   - Нет, в такую растрёпу никто не втрескается. Тем более, по самые уши. Пойду-ка я в свой будуар, приведу себя в надлежащий для позирования вид. Я, Монечка, недолго.
  
   Юля, сопровождаемая Партизаном, пошла в свою палатку. А мы с Моней, бросая на Васю лукавые взгляды, не таясь, рассуждали: то, что суждено каждому из нас, кое-кому суждено первому; кое у кого уже и признаки ревности налицо; кое-кого в такие минуты лучше обходить стороной; кое от кого вскоре и вызова на дуэль можно ожидать...
  
   Кое-кто убедительных опровержений этим заключениям не находил. Да и не очень-то старался искать их.
  
   В это время из леса, со стороны дороги не спеша, вышел мужчина. На туриста он не был похож. В костюме, при галстуке, в руках - кейс.
  
   - Никак, "Светит месяц" желает продолжить сотрудничество? - предположил Вася.
  
   - Возможно, в стране уже началась уфологическая революция? - высказал я свою догадку. - Может быть, нас позовут штурмовать оплот старого режима - Академию наук?
  
   - Если они тебе предложат должность губернатора московской уфологической зоны, не ломайся, соглашайся, - советовал мне Моня. - И сразу требуй для экспедиции усиленное питание. За вредность.
  
   Нет, едва ли это был эмиссар подпольного уфологического центра. Шел он безбоязненно, вразвалочку. Не направился сразу к штаб-квартире экспедиции, вначале побродил вокруг. Ходил уверенно, по-хозяйски, будто пришел проверить сохранность и правила эксплуатации полянки имени ХXV съезда, да вот только ее инвентарного номера что-то никак не находит.
  
   Прибежал к нам из Юлиной палатки Партизан, почуявший незваного гостя, и вопросительно посмотрел на нас: надо ли ему погоняться за его штаниной?
  
   - Не стоит осложнять обстановку, Партизан, - успокаивающе поглаживал я его. - Похоже, это серьезная персона. Товарища уполномочили на какие-то осмотры, ревизии, описи имущества... Сейчас он спросит, по какому праву ты здесь ошиваешься, есть ли у тебя намордник и сделаны ли тебе все положенные культурной собаке прививки. Что ты на это ответишь? То-то...
  
   После неспешного осмотра полянки ревизор подошел к нам, ожидающим у своей палатки Юлю.
  
   - Так! Ну и что тут у вас новенького?
  
   В протяжном "Та-а-ак" уже слышалось подозрение. А "Что новенького?" было советом подозреваемым добровольно рассказать о своих неблаговидных делишках.
  
   Еще не зная, как вести себя с этим человеком, я спросил:
  
   - Новенькое в каком роде занятий вас интересует, товарищ?
  
   - В уфологии, разумеется, - показал свою осведомленность гость и снисходительно уточнил: - с Альгугом и Гугиной продолжаете контактировать?
  
   Тон вопросов не обещал дружеской беседы.
  
   - А с кем имеем честь? - поинтересовался я.
  
   - Капитан Фролов. Из Комитета государственной безопасности. Слышали, возможно, о существовании такого?
  
   Вот это да! Вот кто заинтересовался нашей скромной уфологической деятельностью. "Светит месяц" был прав, предрекая, что нам не избежать окрика.
  
   - По долгу службы, товарищ капитан, или как? - мне все еще не верилось в профессиональный интерес к нам такой серьезной конторы.
  
   - Да, по долгу службы вожжаюсь со всякими нечистыми силами. Или, по вашей терминологии, - со всякими аномалиями.
  
   - Так далеко простирается компетенция представляемых вами органов, товарищ капитан? - вежливо полюбопытствовал я.
  
   - Не лукавьте, будто не знаете, что все, происходящее в стране, входит в сферу нашей компетенции.
  
   Вася в удивлении развел руками:
  
   - Но ведь аномалии - это уже несколько в стороне от реальной жизни страны.
  
   - Все трансцендентное тоже находится в поле наших интересов. Государству, увы, некому больше поручить это шкодливое хозяйство - НЛО, полтергейст, барабашек всяких... В наших сейфах, - капитан Фролов похлопал по своему кейсу, - персонажей из этой гоп-компании побольше, чем тараканов в иной коммунальной кухне. Ваши показания, напечатанные в "Мытищинском комсомольце", тоже здесь.
  
   Поднимаю брови:
  
   - Показания?
  
   - Для небылиц это должно звучать комплиментом.
  
   Моня задиристо спросил:
  
   - Стоит ли тогда присматривать за тем, чего нет?
  
   - За бредом и галлюцинациями, юноша, тоже ничего нет. А психиатрию государству приходится поддерживать на должном уровне.
  
   Пытаюсь перевести накаляющийся разговор в академическое русло:
  
   - У каждой новой науки, товарищ капитан, как у всякого явления, - свои девять месяцев вынашивания. Давайте подождем, что получится. Надо ли давить уфологию в зародыше?
  
   - Государство вовсе не обязано приветствовать и поддерживать всякую лжебеременность.
  
   - Пусть не поддерживает. Пусть только кислород не перекрывает. Уфологи государству ничего не стоят. На шее не висят, дармовые щи не хлебают...
  
   - В нашем социалистическом обществе не должно быть никаких сект. В какие бы одежки они ни рядились и чьи бы щи ни хлебали. Мне как раз поручено позаботиться о том, чтобы такие секты не произрастали на аномальных навозах, - голос капитана Фролова становился все более военным. - Что вам в свете этого надлежит сделать - надеюсь, понятно?
  
   После этого строгого вопроса-приказа следовало вытянуть руки по швам и отрапортовать: "Так точно, товарищ капитан, очень даже понятно: нам надлежит немедленно убраться отсюда подобру-поздорову и заняться каким-нибудь разрешенным государством общественно-полезным трудом".
  
   Я посчитал такой исход слишком легкой победой гонителей уфологии и продолжил пререкаться с куратором трансцендентных явлений:
  
   - Мы позволяем себе лишь негромко усомниться в том, что все аномалии - абсолютные небылицы. Усомниться - и только. Разве наше государство не разрешает своим гражданам такие маленькие слабости - в чем-то иногда усомневаться?
  
   Все прекрасно понимал капитан государственной безопасности - иронию, подтексты. Мог бы, наверное, огрызаясь, и рявкнуть, но не стал.
  
   - Мой вам совет: возвращайтесь каждый на занимаемую вами жилплощадь, плотно закройте за собой все двери, захлопните форточку, задерните на окнах шторы, обернитесь одеялом, а еще лучше - матрацем, залезьте в шифоньер, прикройте его - и вот там усомневайтесь в чем угодно.
  
   - Да и то, наверное, не очень долго? - попросил я уточнить ценный совет. - А то соседей насторожит продолжительная тишина на занимаемой мной жилплощади и они, как сознательные граждане, дадут вам знать: кажется, гражданин опять залез в свой шифоньер усомневаться...
  
   - Сигнал ваших сознательных соседей к сведению примем, но вытряхивать вас из шифоньера не станем...
  
   Из своей палатки вышла Юля, и они вместе с Партизаном вприпрыжку направились к штаб-квартире экспедиции.
  
   - Хорошо-хорошо, Партизанчик, - громко обещала Юля своему телохранителю, - мы как-нибудь попросим Монечку и тебя нарисовать. Портрет назовем: "Радость наша косматая". Не возражаешь?
  
   Увидев чужого, она насторожилась, а когда капитан Фролов повернул к ней голову, - остановилась как вкопанная.
  
   А он с удивлением воскликнул:
  
   - Ба! Вот так встреча! И вы здесь... Что, в аномальной зоне лучше сочиняется? А ведь, кажется, совсем недавно из больницы. Грустно. И себя не бережете, и нас обязываете возвращаться все к тем же баранам. Мы уже не раз предупреждали вас, чтобы вы не создавали ажиотажа вокруг задуманной вами книги.
  
   Юля едва сдерживалась, чтобы от резкой перемены настроения не заплакать.
  
   - Если человек ищет единомышленников - это уже преступный ажиотаж? А если находит - это уже секта, которую надо немедленно разогнать?
  
   - Как жалобно это у вас получается. Можно подумать, что вам конфетные фантики мешают собирать...
  
   - А что еще, кроме конфетных фантиков, дозволяется собирать советскому человеку? - спросил я.
  
   - Металлолом, макулатуру и кости крупного рогатого скота, - подсказал Моня.
  
   Только презрительным взглядом удостоил нас капитан Фролов и снова обратился к Юле.
  
   - Ваша книга обещает стать не просто набором слухов, домыслов и фантазий. С помощью пресловутой уфологии вы пытаетесь исподволь подкорректировать наше мировоззрение. Напоминаю: мой служебный долг в том и состоит, чтобы не дать осуществиться подобным замахам. Если вам неймётся - сочиняйте дома. Пишите, что называется, в стол. В самый дальний его ящик. Учитывая ваше нездоровье, такому развлечению мы препятствовать не станем.
  
   Юля сжала кулачки:
   - Эх, капитан-капитан! Сапожище вы государственное! Сколько же ростков нового, светлого, живого затоптано вами!
  
   Капитан Фролов умел находить адекватные ответы:
  
   - Ростки росткам - рознь. Да, мы вынуждены следить за тем, чтобы всякие сорняки не пошли в рост. Чтобы вы не квохтали вокруг каждой надуманной аномалии как у снесенного вами золотого яичка!..
  
   Вася встал и молча смерил нехорошим взглядом капитана Фролова с головы до ног.
  
   Тут же встали и мы с Моней, давая понять, что уфологическая секта выпроваживает с полянки своего куратора.
  
   Встал и капитан Фролов. Четко и жестко сказал:
  
   - Подведем итоги нашей, назовем ее пока профилактической, беседы. Вам, - он вытянул подбородок в сторону Юли, - я настоятельно рекомендую не прерывать вашего курса лечения такими экскурсиями. А вам... - в его взгляде на нас не осталось и тени первоначальной благодушной снисходительности. - На днях я наведаюсь сюда снова. Если ваша уфологическая "малина" все еще будет существовать, то прихлопывать ее придется уже с некоторыми неудобствами для вас!
  
   Капитан, не прощаясь, быстрым уверенным шагом пошел к дороге.
  
   ...Как всегда, первым не выдержал продолжительной тишины на полянке Партизан. Он тихо заскулил, предлагая начать хоть какой-то обмен мнениями.
  
   Начинать полагалось мне.
  
   - Да, строгая контора. Не позавидуешь барабашкам...
  
   Никто не откликнулся.
  
   Похвально исполнил свой служебный долг капитан Фролов. Когда теперь снова проклюнутся на аномальных навозах полянки имени ХXV съезда ростки приподнятого настроения?
  
   Мой служебный долг обязывал меня попытаться как-то ускорить этот процесс.
  
   - Слушай приказ: через пять минут всему личному составу экспедиции начисто забыть об уфологической ревизии!
  
   Прошло много больше пяти минут наших невеселых посиделок, а визит и рекомендации куратора нечистых сил не забывались.
  
   - Извини, Монечка, - Юля положила тонкую руку на плечо Мони, - сегодня я позировать тебе не буду, ладно? Надулась-накуксилась - какой уж тут "цветочек лазоревый"... Да и стемнеет скоро. Пойду, ребята, к себе. Спокойной ночи!
  
   ...Еще и ночь не совсем закончилась, когда Партизан прибежал из Юлиной палатки в нашу и стал призывно потявкивать. Мы поспешили к ней.
  
   Юля очень сильно сдала за бессонную ночь. Она беспрерывно кашляла, прятала от нас свое потемневшее лицо и недовольно говорила:
  
   - Телохранитель называется! Так просила не покидать меня, а ему обязательно надо было наябедничать, что бабёнка совсем расклеилась...
  
   Я тут же начал приказывать. Васе было велено окружить Юлю заботой и вниманием. Моне - раскочегарить примус и быстро приготовить горячий вкусный, высококалорийный завтрак.
  
   - Ну а сам я быстренько сбегаю в Москву. Ученые-диетологи очень рекомендуют после ревизий включать в меню мед и фрукты... Юлианушка, в аптеке надо будет что-нибудь взять?
  
   Юля крепко сжала мою руку:
  
   - Не надо, Алик, никуда бежать! Я сейчас пойду домой. Помогите мне, пожалуйста, собраться. Всем вам, ребята, тоже надо уйти отсюда. Капитан Фролов обязательно придет сюда.
  
   Юля попросила оставить ее на некоторое время одну, чтобы привести себя в порядок.
  
   А мы в это время быстро посовещались.
  
   Да, не стоит дразнить гусей. С полянки надо на время отступить. У худосочного трансцендентного отдела КГБ не хватит, наверное, сил и средств долго держать ее под колпаком. Главное - сохранить в тайне истинную аномальность полянки имени ХХ съезда. Не дать повода заинтересоваться ее содержимым сослуживцам капитана Фролова из отдела посеянных сокровищ. Иначе аномальной зоне будет устроена куда более серьезная ревизия. Из нее вытряхнут не только драгоценный сундук, но и всех кротов с олигохетами.
  
   Мы скоро вернемся сюда. Но среди нас уже едва ли останутся такие, кто по-прежнему готов будет засыпать драгоценности в закрома родины корытами. Правильно ли распорядятся кормчие родины этим даром? Не пойдет ли он весь на финансирование закрытых работ по созданию спецнафталина - чтобы щедро обработать им все те аномальные зоны государства, где кто-то в чем-то усомневается.
  
   А Юле мы и сейчас ни слова не скажем о сокровищах "Красного алмаза". Еще не время. Не они ее вдохновляют. Пусть свою книгу она дописывает, вспоминая о том, как была Главной Смотрительницей такого многообещающего неба.
  
   Собрали палатки. Сложили в рюкзаки вещи. Присели перед дорогой.
  
   Юля положила руку на голову Партизана и вдруг, не удержавшись, всхлипнула:
  
   - Господи! Как хорошо мне здесь было... Так хорошо мне никогда уже больше не будет...
  
   Вася всем телом подался к ней - готовый прикрыть, уберечь, согреть. Но только губы кусал и кулаки сжимал. Он Юлю и на "ты" так ни разу еще не назвал.
  
   Моня в бессилье рыл каблуком землю.
  
   Пришлось насупиться:
  
   - Я очень сожалею, Юлианушка, что своим последним приказом вынужден влепить тебе строгий выговор. Что за настроение у тебя такое? Ночь не поспала, и уже свет не мил... И вы, орлы, тоже хороши! Чего носы повесили? Прекратить признавать поражение! Полянку имени ХXV съезда покидать под лозунгом: "Уфологии и барабашкам - быть!"
  
   Нет, не получалось покидать полянку весело, под шапкозакидательскими лозунгами. Тоскливо смотрелась она без штаб-квартиры экспедиции, без яркой Юлиной палаточки. Бестолково бегал и зло облаивал окрестности Партизан, не понимая, что происходит. Почему они вдруг снимаются с насиженного места? Теперь куда? Зачем? Неужели бросят?
  
   Вставая, я успокоил его:
  
   - Ладно, Партизан, пошли. Свет не без добрых комендантов. Может быть, удастся тебя дружинником на вахту нашей общаги устроить.
  
   ...До самого Бибирева Вася, кроме части экспедиционной поклажи, нес вещи Юли. Когда мы с Моней порывались ему помочь, тихо говорил: "Не надо".
  
   Дошли до улицы Лескова, где уже ходил общественный транспорт.
  
   И здесь Юля твердо сказала:
  
   - Дальше я поеду одна.
  
   Я недоуменно хмыкнул:
  
   - Вот еще! Мы все обязательно проводим тебя до мамы с папой. Комиссар зачитает им благодарность парткома и профкома экспедиции за воспитание такой славной дочурки...
  
   Мы перестали узнавать Юлю. В ее глазах, всегда таких скорых откликнуться на всякое к ней внимание, появилась совсем не знакомая нам до этого отчужденность. Она едва ли слышала, что я сказал. Она лишь поняла, что ей возражают.
  
   - Нет, дальше я поеду одна!
  
   Что с ней происходит - догадаться было можно.
  
   Она не свяжет нас этими проводами. Не обяжет и впредь покровительствовать ей. Не упустит того момента, когда еще в силах отказать в прижизненных себе соболезнованиях. Пусть она останется в нашей памяти поблекшим, но еще живым полевым цветком. Пусть не увидим мы, как он совсем завянет.
  
   - Юля! Что это еще за выходки? - я был в растерянности. - Ну, пусть тогда хоть Вася проводит тебя до дома.
  
   - Юля, пожалуйста! - попросил Вася.
  
   - Нет! - и она взмахнула рукой проезжающему мимо такси.
  
   Перед тем как захлопнуть дверь, она обвела нас всех благодарным взглядом:
  
   - Как счастлива я была с вами! Спасибо, ребятушки мои хорошие!
  
   Партизан порывался впрыгнуть в еще незакрытую дверь. Пока мы видели машину, Юля махала нам рукой сквозь заднее стекло.
  
  
  
   Г л а в а XVIII
   ХИТРАЯ ШТУКА
  
   ...И в этот раз не сбылись мечты старого Будапешта. Вовка-моряк по-хозяйски подходил сюда, к своему обычному месту у церкви Успения пр. Богородицы на улице Володарского.
  
   А мечты у Будапешта всегда были одни и те же: день он здесь стоит, другой, неделю - а Вовки бы все нет и нет. Потом какая-нибудь старушенция, подавая ему полтинник, шепнет: "А нашего-то матросика - на Пролетарке, напротив сотого универмага, трамваем... Аккурат пополам сердешного... Кишочки его аж до самой Абельмановской колёсиками трамвайными размотало. Поди, и сейчас ещё собирают..."
  
   Нищего Вовку - тихого, опрятного малого, обладателя счастливой внешности измученного непосильным трудом и голодом страдальца, прихожане знали как морячка с затонувшей атомной подводной лодки. "...Теперь она на дне Баренцевого моря лежит. Заглушку взбесившегося реактора мы с ребятами успели намертво задраить - ни один карась там не пострадает. А вот сами не убереглись... Братишки уже почти все в сырой земле лежат. Я вот только, стронций ходячий, небо еще копчу. Недолго осталось..."
  
   ... - Опять, Будапешт, здесь торчишь! Сколько раз можно гонять тебя отсюда?
  
   Старик угрюмо молчал.
  
   - Ну, какие у тебя права на это место? - недовольно продолжал Вовка. - Только не надо снова третировать меня мемуарами о взятии города Будапешта. Все контрибуции и репарации за свое участие в этой кампании требуй у министерства обороны. А здесь МВД командует. Кто за это место платит сержанту - ты или я?
  
   - Я предлагал ему отстегивать столько же... - буркнул Будапешт.
  
   - Одноногий Мустафа обещал ему отстегивать еще больше. А сержант все равно гоняет его отсюда. И с ним, как с тобой, не хочет мараться. Потому что замызганные вы оба до неприличия. Не место вам обоим здесь.
  
   - Конечно, только таким вот болтунам, как ты, здесь место! - хоть и косвенным образом, но Будапешт признавал умение Вовки находить общий язык и с прихожанами, и с сержантом.
  
   - Сказать человеку пару уместных, пристойных слов - это не болтовня. А вот тыкать каждому в нос своим задрипанным Будапештом - это не по-христиански. Носишься с ним как с писаной торбой, а ведь не знаешь даже толком, в каком царстве-государстве он находится. Надо было тебе тогда, в Будапеште, попросить своего командира: "Расскажи, отец родной, хоть что-нибудь о взятом нами городе. Чтобы потом, когда я стану побираться, тебе не было стыдно за мою темноту и невежество".
  
   - Ты командиров наших не трожь! Они бы такую гниду, как ты, сразу в расход пустили!
  
   - Все воюешь, Будапешт? - почти с сочувствием сказал Вовка. - На самом пороге церкви в расход людишек пускаешь. И не стыдно? В наше время даже светское общество все сильнее протестует против всех форм попрания личности.
  
   - Личности! Ты, что ли, личность? Чем больше таких личностей к стенке поставить, тем меньше всяких прохвостов останется.
  
   - Ну вот, опять. Что за каннибализм у тебя такой навязчивый? Ты даже молишься с таким выражением лица, будто намерен вот-вот кого-нибудь шлепнуть.
  
   - У тебя, тунеядец, выражение!
  
   - У меня приличествующее месту - благочестивое. Не матерюсь, не плюю вокруг себя. С обрядами религиозными знаком. Праздники знаю и почитаю. Не спрошу церковнослужителя: "А ты, поп, брал Будапешт!" А вот вам с Мустафой никак нельзя около храма Господнего находиться. Злые вы оба, алчные. Мустафа - тот все так норовит ногу свою деревянную разложить на тротуаре, что не пройти, не споткнувшись об нее. Сержант у нас - человек культурный. Он понимает, что вокруг храма должна витать аура смирения, а не грубого вымогательства.
  
   Издевательская, нарочито насыщенная непонятными ему словами лексика Вовки еще больше бесила Будапешта.
  
   - Аура! Я что, паразит, мешаю твоей ауре?
  
   - Ты мешаешь нашему социалистическому обществу. Ты и Мустафа - его пятна. Нищета не должна быть такой заметной и такой грязной. У Мустафы даже чурка его засалена как свечка. А ты свои штаны как реквизировал у кого-то в Будапеште, так, наверное, с тех пор и не снимаешь... Да что мне тут перед тобой распинаться. Вон как раз идет сержант. У нас с ним консенсус по всем финансово-правовым вопросам. Даст он тебе сейчас пендаля под зад...
  
   Но, присмотревшись, оба они увидели, что это был не тот сержант, с которым у Вовки-моряка был консенсус по всем вопросам. В этот день власть на улице Володарского неожиданно переменилась. По ней неторопливо, внимательно оглядывая свои новые владения, шел другой сержант милиции.
  
   Для Вовки и Будапешта это событие было соразмерно явлению той же пр. Богородицы. Разве что знак пришествия оставался неизвестным. Сержанты милиции - это хоть и тоже существа высшего порядка, но вот только благодатей от них ждать не приходится. Сохранятся ли при новом хозяине территории заведенные на ней порядки? Кто будет приближен, а кто обделен его благорасположением? Новая власть - это везде и всегда такая волнующая интрига.
  
   Будапешт приободрился. Кто знает, как теперь все обернется. По выражению лица еще далекого, неспешно идущего милиционера он старался понять, что тот за человек? Может быть, они договорятся?..
  
   Будапешт на мгновение позволил себе представать такую сладостную картину их отношений: Пасха; сержант, снимая с головы фуражку, уважительно христосуется с ним, справляется о здоровье, тайком сует ему два крашеных яйца и чекушку водки; а он, будто невзначай, спрашивает у служивого: "Слышь, сынок, а где сейчас тот подводник херов, которого ты в первый же день турнул отсюда?" - и сержант ему ответит: "Спички в сибирской тайге под конвоем пилит, где же еще такому паразиту быть. Теперь тебя, отец, никто здесь не обидит..."
  
   Сержант приближался, а Вовка все никак не мог избавить подготавливаемый им меморандум от верноподданнического перехлеста: "Позвольте, Ваше Превосходительство, поздравить вас с инаугурацией! Благодаря всемилостивой опеке Вашего, произведенного, надо думать, в маршалы предшественника, в моих праведных доходах регулярно образуется некоторый излишек, которому я не могу найти более богоугодного применения, нежели положение его на алтарь Вашего многотрудного служения на благо..."
  
   И вдруг Вовка с Будапештом замечают, что на почтительном расстоянии от сержанта в их сторону, к церкви, медленно ковыляет Мустафа. Сторонний, не чуткий глаз никак не связал бы его с бравым сержантом. Но Вовка и Будапешт, присмотревшись, сразу почувствовали: эту парочку что-то объединяет. И по мере их приближения это "что-то" становилось все более очевидным - Мустафа идет к себе.
  
   Еще не доходя до Вовки с Будапештом, новый ангел-хранитель церковной паперти стал выразительно похлопывать концом дубинки по ладони свободной руки, каковой агрессивности бывший ангел никогда себе не позволял. Грозный вид его и жесты не оставляли сомнений: все прежние договоренности грубо денонсированы, новые уже заключены, и всякой шушере он настоятельно рекомендует навсегда покинуть вверенную его попечительству территорию.
  
   Наученному горьким опытом Будапешту такой демонстрации оказалось достаточно, и он, зло сплюнув, начал медленно отступать от церкви, не дожидаясь никаких заявлений и сопутствующих им действий сержанта. А вот "ходячий стронций" дождался.
  
   - Здравия желаю, товарищ сержант! Разрешите представиться?
  
   - Пошел вон отсюда! Еще раз здесь увижу!..
  
   Вовка грустно улыбнулся и взял под козырек:
  
   - Все понятно, Ваше Превосходительство. У вас будет другой контингент подопечных и другие тарифы...
  
   "Их Превосходительство" не позволил навязать ему дискуссию о тарифах. Вовка получил очень чувствительный тычок дубинкой в свой тощий зад.
  
   ... Догнав Будапешта, он сказал ему уже как товарищу по несчастью:
  
   - Придется сматываться отсюда. Этот сержант - из другой породы. Таких никакими мемуарами не разжалобить. Ты еще хоть сотню других столиц в придачу к Будапешту возьми - их этим не пронять. Бабки - вот их религия. А тут нам Мустафу с его деревяшкой не переплюнуть. Увечье всегда прибыльней... Или, может, эти двое - из одной религиозной конфессии? - анализировал Вовка причины свалившейся на Мустафу благодати. - Вот и будет теперь мусульманское полено шлагбаумом лежать на пути православных к богу...
  
   Общая беда сближала. Они вместе пошли в самую гущу светской жизни - на Таганскую площадь. Там взяли пару "бомб" самой дешевой бормотухи.
  
   Вино быстро сдружило недавних врагов. Будапешт перестал ворчать про зловредный консенсус, рассказал о былом, о тех славных временах, когда брались города и страны. Вовка дивился памяти опустившегося вояки на далекие события. После очередного стакана порылся в своей вместительной серенькой котомке и вытащил из ее глубин невесть как появившийся у него большой, яркий жетон - "Победителю Х-го смотра-конкурса молодых коневодов Тувы".
  
   - Возьми, Будапешт, на память. Где-нибудь в подземном переходе и за иностранный орден сойдет. Назови его, например, так: "За взятие Карфагена". Больше подадут. В Карфагене тоже жарко было.
  
   - Да, Вовка, вот так: все, что раньше было, - помню. А то, что случилось только вчера, сразу забываю... Как сейчас помню, где в 27-м году прятал украденную у отца пачку махорки. А вот куда засуну твой орден - через пять минут напрочь забуду. Во какая хитрая штука - память! Да?
  
   - Да, Будапешт, человек - большущая тайна, - философски обобщил обсуждаемую проблему Вовка. - Вся Вселенная будет истоптана вдоль и поперек, а человек все равно тайной останется. Значит, останется и религия. Она и стоит на этой тайне.
  
   - Зачем в карман полез - забываешь, - продолжал рассуждать о загадках памяти Будапешт. - А то, что было давным-давно, - помнишь для чего-то... Вот слушай. Подходит ко мне девятого мая в парке Горького один... Без формы, а глаза, похоже, ментовские, колючие у него глаза. Спрашивает: был у тебя в начале войны такой командир - Зарецкий? Был, говорю. Прятал ты с ним в октябре сорок первого какой-нибудь сейф? Было, говорю, такое. Помнишь, спрашивает, где? Вроде бы помню. Покажешь? Нальешь - покажу... До Бибирева мы с ним на тачке доехали. Дальше пешком пошли. Нашел я, Вовка, ту полянку. Вот те крест, нашел! Здоровенный железный ящик мы там осенью сорок первого закопали... Видишь - как: тридцать пять лет прошло, а не забыл. А вот как называется тот орден, что ты мне только что подарил, уже и не помню.
  
   - "За победу во второй Пунической войне". Давай еще по маленькой...
  
   - А что было в том ящике - не говорит. Гостайна... Не обидел, червонец дал.
  
   - Значит, действительно большая гостайна находится в том сейфе... А теперь куда двинешь, Будапешт?
  
   - Черт его знает. Отовсюду гоняют...
  
  
   Г л а в а XIX
   ЖИТЬ С ПОТУХШИМИ ГЛАЗАМИ
   СТРОГО ЗАПРЕЩАЕТСЯ!
  
   ... - Но если наш противник - это не обязательно кто-то из бывших сослуживцев Зарецкого, то кто же еще может им быть, товарищ генерал? - спросил майор Посин.
  
   - Если это не кто-то из бывших сослуживцев Зарецкого, то им может быть...
  
   Генерал Лунин на мгновение задумался, отбрасывая последние сомнения:
  
   - То им может быть кто-то из бывших сослуживцев Климова. Да-да, Владимир Кузьмич! Это кто-то из тех солдат, которые везли сейф до улицы Хованской, где его перегрузили на машину Зарецкого. Они знают - когда и что увозили с Фуркасовского переулка. Они знают - о чем надо спрашивать. Не знали только до этого, как и мы, - у кого? А вот сейчас, если кто-то из них - слушатель "Немецкой волны", то теперь он знает и это.
  
   - А наш конкурент, похоже, не рядовой слушатель "Немецкой волны". Он, как и мы, имеет возможность так же профессионально искать тех, кому надо задавать такие вопросы.
  
   - Да, есть очень большая вероятность того, что наш соперник работает в соответствующей структуре. В них и покопаемся... А как идут поиски Головина?
  
   - Нищего, по описаниям похожего на него, милиция в последнее время прогоняла с Белорусского вокзала, от церкви рядом с Таганской площадью, от южного входа на ВДНХ... Поиски не прекращаем ни на минуту, товарищ генерал...
  
  
   - Алло, Варвара Сергеевна? Здравствуйте!
  
   - Это ты, Алик? Здравствуй-здравствуй!
  
   - А чем, уважаемая Варвара Сергеевна, занимается сейчас гордость советского изобразительного искусства?
  
   - Монечка наш? От портрета не отходит. Сюрприз готовит той девушке, которая на нем. С вами в экспедиции, говорит, работала... Веришь, Алик, - как на иконке она у него получается. Так и светится вся. Сейчас я позову его к телефону...
  
   - Моисей Абрамович? Смирно! Слушай приказ по экспедиции: в субботу утром выступаем в аномальную зону.
  
   - Есть, товарищ начальник! Как комиссар?
  
   - Извещен. Поскуливает от нетерпеливого желания обнять и облобызать худрука уфологической секты. Обнимания с лобзаниями будут производиться в пятницу вечером у меня, в Бибиреве. Свободные койко-места будут обеспечены. Переночуем, а утром все вместе пойдем.
  
   - Диме Иванову все рассказал?
  
   - Тоже будет у меня в пятницу. Растроган. Горячо благодарит всех членов экспедиции за такое доверие... Ты решил Юлианушку по памяти писать? Получается?
  
   - Увидите...
  
  
   -...Вот, смотрите, Владимир Кузьмич: это - фоторобот нашего конкурента, составленный с помощью Беседина. А вот - его фотография.
  
   Майор Посин поразился сходству изображений:
  
   - Верный глаз у писателя... И этот Саенко Павел Викторович - бывший солдат Климова?
  
   - Да. А сейчас гражданин Саенко работает в Подольском Центральном военном архиве. Так что возможностями для поисков нужных людей очень даже располагает.
  
   - Можно задерживать?
  
   - А какие у нас для этого имеются серьезные основания? Показания пьяненьких ветеранов?.. Что новенького с Головиным?
  
   - Наступаем ему на пятки, товарищ генерал. Только вчера этого БОМЖа видели в саду "Эрмитаж"...
  
  
   ...- Ну и как наш Партизан службу несет, Валентина Петровна? - спросил я у дежурного вахтера общежития.
  
   - До чего смышленный! Иной человек не так быстро запомнит, кто здесь свой, а кто чужой. Защитник! - Валентина Петровна погладила Партизана, с тоской смотрящего на меня.
  
   - Лев! Тигра! Когда мы с ним загорали на полянке имени ХХV съезда, тамошние кроты... А тамошние кроты, Валентина Петровна, славятся своей особой свирепостью и кровожадностью. Так вот даже эти хищники не смели и носа высунуть на поверхность!
  
   Валентине Петровне уже была известна моя склонность к некоторым искажениям действительности, и зоологические феномены на полянке имени ХXV съезда она комментировать не стала. А сказала очень серьезно и как бы мне в укор:
  
   - А вот когда ты, Алик, уходишь из общежития и ничего ему не говоришь, он долго не может успокоиться. Все плачет, рвется за тобой.
  
   - Это он думает, что я ухожу уфологией заниматься без него. Обидно ему, он ведь тоже уфолог со стажем... Кстати, Валентина Петровна, сегодня вечером у меня в комнате состоится небольшой конгресс этой очень приличной во всех отношениях научной организации. Партизан тоже получил приглашение. Ему будет приятно потолкаться среди коллег.
  
   Валентина Петровна пообещала беспрепятственно пропустить всех приглашенных на конгресс.
  
  
   ... - Так что ситуация, Владимир Кузьмич, проясняется. И обостряется.
  
   - Все-таки - Саенко, товарищ генерал?
  
   - По графику отпуск у него - совсем в другое время. И путевочкой на юг был бы обеспечен. А тут вдруг срочно приспичило ему отдохнуть именно сейчас. И совсем в другом месте.
  
   - И где?
  
   - По словам его сослуживцев, где-то в Подмосковье. Дикарем.
  
   - Выходит, товарищ генерал, Саенко раньше нас нашел ответ на вопрос - "Где?" И место это показал ему Головин.
  
   - Если Саенко успеет перепрятать драгоценности, то... То нам придется ждать уже его посмертных мемуаров... Искать! Искать этого БОМЖа, Владимир Кузьмич!
  
  
   Партизан, как угорелый, бегал по моей комнате и по очереди прыгал на грудь каждого участника конгресса, норовя облизать его по второму и третьему разу. Ура, они снова вместе! Он готов был хоть сейчас пулей лететь на полянку имени ХXV съезда. Ему, столько вкусившему там от настоящей творческой работы, тупая служба на вахте опостылела. "Ну, когда же, друзья мои, мы снова приступим к уфологическим изысканиям?" - вопрошал его преданный взгляд.
  
   Дима Иванов был назначен "главным медвежатником" экспедиции и сразу приступил к исполнению своих обязанностей.
  
   - Доберемся до его замков и тогда посмотрим, какие инструменты и приемы нам понадобятся...
  
   Когда Партизан окончательно убедился, что все участники конгресса легли спать, только тогда и сам пристроился у моей кровати. Даже во сне он не переставал радостно повиливать хвостом и тихонько повизгивать.
  
  
   -Товарищ генерал, это майор Посин.
  
   - Где вы, Владимир Кузьмич?
  
   - В 10-м отделении милиции. Головин здесь.
  
   - Немедленно вместе с ним - в контору! Не теряйте ни минуты времени! Ни мыть, ни чистить его не надо. Сразу - ко мне, в кабинет.
  
  
   ...Мы вошли в лес.
  
   Я на ходу подводил итог дебатам о предназначении первого корыта драгоценностей.
  
   - Сделаем так. У Греции покупаем Эгейское море. Дима конструирует такую шикарную яхту, которая и Онасису не снилась. На палубу яхты ставим инкрустированный жемчугами и яхонтом шелковый шезлонг. На этом шезлонге с почестями устраиваем Юлианушку. Рядом посадим Васю. Он будет подавать ей очищенные от косточек персики и с неподдельным интересом выслушивать только что написанные ею строчки. Остальные члены экспедиции достают со дна Эгейского моря и складывают к ножкам Юленьки амфоры и статуэтки древней Эллады. Партизан ловит для камбуза омаров.
  
   - Не продадут греки Эгейское море. Те еще скряги! - в тон мне сказал Моня.
  
   - Хорошо заплатим! А не продадут - так возьмем в аренду на 99 лет. Так, кажется, принято в цивилизованном мире? В конце концов, греки должны еще помнить адмирала Ушакова. Кто им остров Корфу на блюдечке преподнес?..
  
   Пристыженный напоминаниями о заслугах перед Элладой Федора Федоровича Ушакова и его доблестной эскадры, греческий парламент пошел на попятную. Он позволил свободно кружить по Эгейскому морю не только экспедиционной яхте-красавице, но и белоснежному лайнеру таких размеров, рядом с которым и супертанкер показался бы утлой лодчонкой. Поиском пассажиров для суперлайнера занималась специальная служба. А кадры для этой службы подбирал лично комиссар экспедиции. Вышколенные им товарищи искали по всему СССР граждан с потухшими глазами. Их бережно размещали в комфортабельных каютах - и полный вперед к Эгейскому морю со всеми его целительными причиндалами. Тем из пассажиров, у кого глаза при посадке были особенно грустные, присваивалось звание Почетных гостей. Они обедали вместе с капитаном, каждый день их катали на дрессированных дельфинах, а на ночь боцман-весельчак рассказывал им забавные морские истории. И пока в глазах пассажира не появлялся тот устойчивый блеск, от которого враг бежит, а сердца представителей противоположного пола воспламеняются, - до этого момента въедливая медслужба круизов к месту постоянной прописки его не отпускала.
  
   ... - А как же Мадагаскар? - напомнил мне комиссар.
  
   - Ах да! - хлопнул я себя по лбу. - Дима, ты вот что. Приметишь как-нибудь на свалке хотя бы самую махонькую пушчонку - не побрезгуй, подбери. Поставим ее на баке нашей яхты. Мы еще дадим из нее салют дружественному народу Мадагаскара...
  
  
   ... - Значит, придётся и нам на той полянке покопаться, товарищ генерал. Вероятно, гражданин Саенко этим сейчас в поте лица и занимается...
  
   - Будем надеяться, что найти драгоценности он ещё не успел. Ну, а мы туда, конечно, не с лопатами поедем. У военных, Владимир Кузьмич, имеются специальные машины. Надо быстро договориться с ними...
  
  
   ...Остановились за деревьями так, чтобы с полянки нас видно не было.
   Присмотрелись.
  
   Озвучиваю два главных вопроса:
  
   - Чего это он тут копается и как долго намерен здесь торчать?
  
   На первый вопрос ответа не находил никто из нас. Ответ на второй и озвучивать не надо было. И так понятно, что в ближайшее время этот человек с полянки уходить не намерен - палатку на полчаса не ставят.
  
   Раньше других порывался выяснить отношения с захватчиком Партизан.
  
   - Ну что ж, попробуй, - благословил я его. - Если выдворение удастся, мы тебе, Партизан, потом золотые коронки на все зубы поставим.
  
   Выдворение не удалось. Вероятно, ещё на бегу пораскинув умишком, человека с лопатой Партизан принял за еще одного уфолога, честь первым познакомиться с которым и была доверена ему, первому среди равных. Доклад нашего разведчика был написан на его морде: "Пусть себе копается, аномального грунта на всех хватит. Ничего опасного для нас я не заметил".
  
   Пришлось констатировать: теперь в роли зевак-туристов придется выступать нам.
  
   - Вася, - попросил я. - Только тебе можно поручить эту миссию. Дима - наш главный технический специалист. Его мы должны уберечь от всех и всяких осложнений. Я и Моня... Ну, ты знаешь, мы с ним не всегда хорошие дипломаты. Можем перейти и на драчливые интонации. А у тебя это - и захочешь, не получится. Возьмешься представлять наши интересы? Наиглавнейший для нас вопрос - когда он отсюда уберется?
  
   Вася молча кивнул и пошел к чужаку.
  
   Насколько можно было понять издали, землекоп тоже оказался человеком воспитанным, сдержанным на эмоции. Угрожающих жестов себе не позволял, злобных гримас не строил, голоса не повышал.
  
   - Ну что? - хором спросили мы у Васи, когда он возвратился с переговоров.
  
   - Угорь! - почти восхищенно сказал Вася. - Любого профессионального дипломата за пояс заткнет. Так уметь уворачиваться от прямого ответа! Ничего не удалось мне узнать. Ровным счетом - ничего! Ни зачем он здесь землю копает, ни сколько времени еще намерен этим заниматься.
  
   Сели в кружок.
  
   Молча зачертили веточками по земле.
  
   В глазах у каждого все чаще проглядывался вопрос: "А вдруг и он?.."
  
   Через какое-то время пришлось высказать эту общую тревогу:
  
   - Если в его рытье есть какая-то система, то...
  
   Но уже через минуту пытаюсь успокоить и себя, и друзей:
  
   - А может, мы уже через пару часов вздохнем с облегчением. Наберет человек полный рюкзачок каких-нибудь целебных корешков - и уйдет, довольный, восвояси. Он, наверное, потому и таился перед Васей, что не хотел выдавать знахарские секреты всех предыдущих поколений своей семьи...
  
   В это время со стороны дороги стал раздаваться все более усиливающийся гул.
  
   Очень солидная оказалась колонна. В ней были даже бронетранспортер и траншеекопатель.
  
   - Никак, "синие" с "красными" опять что-то не поделили? - не нахожу другого объяснения этому военному набегу в наши драгоценные края.
  
   Остановилась колонна совсем недалеко от нас.
  
   Из черной "Волги" вышли генерал, майор и потрепанный мужичок.
  
   Все трое сразу пошли на полянку к "знахарю". За ними - два молодых крепыша из другой машины.
  
   Очень недолгим был разговор. Уводя землекопа с полянки, крепыши цепко держали его за локти.
  
   Заметив туристов, приехавшие товарищи попросили всех нас незамедлительно покинуть зону спецработ. Зона была быстро и надежно оцеплена солдатиками.
  
   Но мы, отойдя от зоны спецработ не очень далеко, терпеливо дожидались, когда колонна отправится в обратный путь.
  
   Дождались.
  
   Вернулись на полянку.
  
   Предположение - какие работы здесь будет производить траншеекопатель, и что увезут отсюда на бронетранспортере - подтвердилось.
  
  
   Г л а в а XX
   МЫ ЕСТЬ ВСЕГДА
  
  
   - Алик... Так вот ты какой... - Светлана Ивановна долго не отводила от меня внимательного взгляда.
  
   - Васенька... - она прильнула седеющей головой к широкой груди комиссара.
  
   - Дима... Не расставалась Юленька с ручкой, которую ты для нее сделал. Все говорила: "Это у меня память о моих ребятушках с полянки имени ХXV съезда". Из холодных пальчиков уже вынимали...
  
   - Не надо, Света... - Максим Николаевич бережно положил голову жены себе на плечо.
  
   Родители выбрали место на стене для портрета.
  
   - Спасибо, Монечка! Огромное тебе спасибо, мальчик наш хороший! - Светлана Ивановна взяла руки Мони в свои. - Тебе дано видеть больше других. Да, это наша доченька...
  
  
   ...По аллейкам кладбища медленно шли к выходу.
  
   - Не верим, ребята. До сих пор не верим! - отрицательно качала головой мать. - Иногда вдруг так пронзит... Что наша девочка есть... Что она где-то совсем рядом...
  
  
   ... - Ты чего так часто в небо смотришь? - спросил у меня Сережа Гладкочуб, лимитчик, приехавший в столицу из славного города Никополя.
  
   Мы вдвоем принимали на крыше будущего Дворца культуры Черемушкинского района подаваемые туда краном рулоны рубероида.
  
   - Когда я был губернатором аномальной зоны, это стало для меня служебной обязанностью. Я должен был раньше всех крикнуть: "Летят!" Иначе бы меня сразу разжаловали.
  
   - Кто это там к вам прилетал?
  
   - Знакомые ребята с Большой Гугули. Любили они вместе с нами пакетные "макароны по-флотски" на свежем воздухе порубать. На Большой Гугуле таких деликатесов еще не научились делать.
  
   - Ну-ну. А взгляд-то у тебя серьезный, когда в небо смотришь. Действительно веришь, что есть там какие-то другие ребята?
  
   - А совсем и не другие это ребята, Сережа. Это мы. Только старше...
  
   Не понял меня Сережа Гладкочуб. Не был он на золотой полянке. Не проникся там главной на Земле верой: МЫ ЕСТЬ ВСЕГДА.
  
   *
   Алик Затируха
  
  
   Дорогие читатели!
   Художественное произведение, как и человек, может быть здоровеньким и больным. Более того, заразными больными могут быть и полновесный телесериал, и роман разной степени упитанности, и самая тощенькая песенка. Да не упрекнете вы меня в том, что я без надлежащего старания поработал над здоровьем своего весьма скромного во всех других отношениях произведения.
   Сердечно благодарный за ваше к нему внимание - автор.
  
   З Е Р К А Л О У М А
  
   ***
   Г л а в а I
   ЭСТАФЕТУ ПРИНИМАЕМ
  
  
   - Добрый вечер, Вера Михайловна!
  
   - Добрый вечер, Алик! Задержался ты сегодня.
  
   - Сегодня после работы я удостоил своим посещением кинематограф.
  
   - И что смотрел?
  
   - Фильм называется - "Великолепный". А главную роль в нем играет народный артист Советского Союза - Жан-Поль Бельмондо.
  
   - А я уже приготовила хороший чаек.
  
   - А я прикупил к нему хороших конфет.
  
   - Жду тебя на кухне...
  
   Быстро переодеваюсь, умываюсь, спешу на кухню. Давно это замечено: высшая роскошь - роскошь человеческого общения.
  
   ... - Понравился, Алик, фильм?
  
   - Очень, Вера Михайловна! К тому же он ещё больше укрепляет меня в собственном намерении. А намерение мое таково. Как только я стану великим писателем земли русской, так первым делом дам здоровенного пинка любимому детищу нашей литературной классики - так называемому маленькому человеку. Эта ходячая скорбь занимает в литературе чужое место. А его место - в богадельне.
  
   - И чье же место, по-твоему, занимает в литературе "маленький человек"? - с интересом спросила бывшая преподавательница русского языка и литературы у будущего великого писателя земли русской.
  
   - Этот вечно хныкающий, помятый, серый дядек занимает место большого, красивого, сильного человека. В художественном произведении герой имеет право вышибать слезу у читателя и зрителя только на первых страницах книг, в первых сценах пьес и в первых кадрах фильмов. Дальше он обязан вырастать. Как вырастает герой Жан-Поля Бельмондо.
  
   - Не у всех людей, Алик, такая подходящая фактура для роста, как у великолепного Жан-Поля Бельмондо...
  
   - А искусство должно показывать и доказывать - что у всех! У меня даже Фирсы обязаны будут бегать по утрам, учиться летать на дельтаплане и не упускать ни одного случая сделать очередное нескромное предложение приглянувшимся им дамам и девицам.
  
   Чтобы моим Фирсам не надавали пощечин и не затаскали по судам, уточняю:
  
   - Разумеется, такие предложения должны делаться в самой пристойной форме, а все девицы должны быть совершеннолетними.
  
   Для Веры Михайловны мои Фирсы и с такими уточнениями остаются непозволительно прыткими для их скромной роли в искусстве. Она предпочитает классический образ верного лакея.
  
   - А если все-таки Фирсы - совсем старенькие и немощные?
  
   - И тогда литература не должна превращаться в историю болезни. Любое искусство должно быть эликсиром. Эликсиром, который делает человека здоровее, смелее, сильнее. Фильм "Великолепный" - великолепный образец такого искусства. Слава товарищу Бельмондо - воистину народному артисту Советского Союза!
  
   Вера Михайловна с готовностью поднимает заздравную чашку чая в честь народного артиста Советского Союза. Потом, улыбнувшись, спрашивает:
  
   - Алик, а как скоро ты решил стать великим писателем земли русской?
  
   - Лавровый венок великого писателя я, Вера Михайловна, давно ношу в своем литературном ранце. И после каждой удачной запятой с удовольствием примериваю его. Еще десяток-другой уместных восклицательных знаков - и я вовсе перестану снимать его с головы.
  
   - А если серьезно? Что тебе уже удалось напечатать?
  
   - Только то, что я вам показывал, - полуторастраничную юмореску "Котлован" в газете "Знамя строителя". Да будет прославлено в веках и народах имя ее!
  
   - Догадываюсь - что чувствовал ты, держа в руках этот номер газеты. Первая публикация - историческое событие.
  
   - Да уж, фанфары во мне где только не гремели. Но должен с грустью признать, Вера Михайловна, что историческим это событие стало только для меня. Знаменитым я не проснулся. Ни литературная общественность, ни Союз писателей не заметили моей юморески. Даже в нашей бригаде никто не прознал о моем дебюте. Вынужден был прибегнуть к низкопробному трюку. Во время обеда в бытовке подложил исторический номер "Знамени строителя" под нарезаемую на столе колбасу. Когда и это не помогло, пришлось пасть совсем низко. Пришлось самому сказать: "Смотрите-ка - а ведь это тот самый номер с моей литературной безделушкой..."
  
   - Оценили товарищи твою юмореску?
  
   - Даже и не пытались. Их интересовал только гонорар за нее. Пришлось, густо краснея, объяснять, что многотиражки - это не совсем полноценные газеты. Они не выплачивают гонораров своим авторам, ограничиваясь их моральным удовлетворением. И тогда неполноценная газетенка была с презрением выброшена вместе с кожурой от колбасы.
  
   - Не горюй, Алик. Я уверена, что когда-нибудь ты обязательно проснешься знаменитым. У тебя есть редчайшее и самое главное для этого качество - свой стиль. Ты еще напишешь свой гимн большим, красивым, сильным людям...
  
   ... - Вера Михайловна, я, как и положено писаке - очень наблюдательный тип. Я заметил, что вы съели всего полторы конфетки. А ведь среди них есть подлинные шедевры нашей кондитерской промышленности. Тот же "Мишка на севере", например. Не обижайте.
  
   - Хорошо-хорошо, Алик, съем еще полторы конфетки... А что ты пишешь сейчас? Если это не секрет, конечно.
  
   - От вас, Вера Михайловна, у меня не может быть никаких творческих секретов. Более того, я намерен подать вам челобитную с просьбой быть первым читателем и редактором всех моих следующих творений. Человек, который, как и я, самым лучшим спутником здорового детства считает "Ходжу Насреддина", такой человек - самая близкая мне литературная родня. И я не хочу упустить случай воспользоваться родственной помощью. А сочиняю я сейчас то, что по праву назовут грязным антисоветским пасквилем. Его рабочее название - "Как красоту в строй загоняли".
  
   - На самый справедливый и гуманный строй в мире руку поднимаешь?
  
   - Поднимаю, Вера Михайловна. Этому строю не нужны большие и красивые люди. Они выделяются в строю. А в строю выделяться не положено.
  
   - Ну а что ты хочешь, Алик? У строя и красота должна быть строевая, а не человеческая. Нет парадов красивей и величественней коммунистических.
  
   - Вот и я об этом. Большие, красивые люди вынуждены мельчать и сереть. Иначе их выкинут из строя и снимут с государственного довольствия. А ведь тут коммунизм против самой природы прёт. Все люди, по определению, должны отличаться друг от друга чем-то таким...
  
   Я пощелкал пальцами в поисках нужного слова...
  
   - "Лица необщим выраженьем", - подсказала бывшая учительница литературы.
  
   - Вот-вот! А как тут можно придать своему лицу необщее выраженье? Лучшее выражение лица в строю - это отсутствие всякого выражения. Свое выражение лица в строю - это уже вызов командирам строя. Со всеми вытекающими отсюда последствиями... Как вы считаете, Вера Михайловна, есть у меня основания для литературного злопыхательства?
  
   - Конечно, ты прав, Алик. Человеческая красота - принцесса и королева свободы. У несвободы она - всегда золушка и служанка. Ей бы туфельки хрустальные носить, а ее в кирзовые сапоги насильно обувают... Но разве можно будет опубликовать такое произведение? Хотя бы и в прославленном в веках и народах "Знамени строителя"?
  
   - В ближайшие двести лет - едва ли. Но ведь каждый советский писатель обязан писать что-то в стол. Иначе потомки уважать его не будут. А через двести лет мой скромный труд будет увенчан какой-нибудь солидной литературной премией. В своем завещании я распоряжусь - куда употребить ее немалое денежное содержание. Все оно пойдет на создание давно задуманного мной фонда. Назову его так: "Фонд возрождения цвета нации". Одобряете, Вера Михайловна, мое завещание?
  
   - Да, в строю это определение почти забылось. А ведь должна, обязательно должна каждая нация иметь свой цвет. Это - ее точка роста. Удали ее - и обмельчает, выродится нация... Очень хорошая у тебя задумка, Алик. И пусть такой фонд будет создан еще при твоей жизни.
  
   - И при вашей, Вера Михайловна...
  
  
   Московские да и все прочие кухни огромной страны - вот тот народный трибунал, где медленно, но верно выносится безжалостный приговор архитекторам всякой строевой монолитности. И мы с Верой Михайловной тоже надеялись, что оглашение этого приговора произойдет все-таки раньше, чем через двести лет.
  
  
   Как-то раз, на таких же кухонных посиделках, Вера Михайловна спросила:
  
   - А вот как ты, Алик, в уставе своего фонда определишь этот самый "цвет нации"? У тебя есть какие-то эталоны?
  
   - Да, с эталонами будет трудно. Реальный человек редко когда дотягивает до эталона.
  
   - А вот у меня есть такой эталон, - с гордостью сказала Вера Михайловна. - Папочка мой родненький!
  
   - Об этом нетрудно догадаться. Такую дочь, как вы, Вера Михайловна, мог воспитать только человек с большой буквы... Давно умер ваш отец?
  
   - Он не сам умер. Его умертвили. В 19З7 году...
  
   Вот и здесь 37-й. И для нашей семьи тот год стал годом-убийцей. И мой дедушка показался командирам строя слишком большим и красивым для него. Так и не смогли шесть его дочерей хоть раз в жизни надеть хрустальные башмачки. Так и не расцвели по-настоящему - как и миллионы других золушек коммунизма.
  
   ...Наверное, ничто так не облагораживает человеческое общение, как молчание в унисон. Много бы терялось от его роскоши без таких, одинаково понимаемых собеседниками, пауз.
  
   ...- Вера Михайловна, вы мне позволите иногда приглашать сюда моих друзей - для наших творческих посиделок? Народ, проверенный во всех отношениях...
  
   В плотно заселенном общежитие строителей юмореску, даже бессмертную по своим художественным достоинствам, написать еще можно было. А вот размахнуться на большее не позволяла обстановка. То и дело локоть будущего великого писателя земли русской бесцеремонно задевал кто-то из соседей-лимитчиков. Перо валилось из рук в буквальном смысле. Я давно подумывал о том, чтобы снять недорогую комнатенку. Хотя бы ненадолго. Для эксперимента хотя бы. Там было бы удобней и Васю с Моней принимать. Случай, как это и полагается добропорядочному случаю, представился неожиданно.
  
   С экскурсионной целью можно бывать внутри только одной из "сталинских" высоток. В гастрономе, расположенном по всему периметру первого этажа колосса на Красной Пресне.
  
   Освежив впечатления об интерьере, ассортименте, очередях, шумах и запахах знаменитого магазина, я часто заходил в его кафетерий - побаловаться пирожками, выпекаемыми одной из первых в Москве машин такого рода.
  
   Как-то раз у стойки этого кафетерия не сошлись мнениями о порядке торговли его увесистая телом, лицом и языком продавщица средних лет и сухонькая пожилая покупательница. Комментируя возникшие разногласия, хозяйка прилавка стала употреблять словеса, находящиеся на самой грани нормативной лексики. Выражение ее лица не оставляло сомнений: при мало-мальски достойном ответе она готова решительно перейти и эту границу. А достойный ответ ох как напрашивался. Я уже заранее готов был смутиться, услышав его.
  
   Дрожа от негодования, горестно покачивая головой, седая дама негромко сказала:
  
   - Как вы нелюбезны!
  
   Семиэтажная матерщина прозвучала бы в этой ситуации куда менее неожиданно, чем этот удивительный ответ. Оторопев от него, продавщица только рукой махнула. Продолжать ругаться с таким человеком - это все равно, что лаяться, например, с японцем, когда сам по-японски - ни бельмеса.
  
   "Как вы нелюбезны". Человек, считающий такой ответ адекватным штатной боевой лексике советских продавцов, которая, как известно, заимствована у идущих в штыковую атаку штрафбатов, - такой человек не может не привлечь внимания. Оставив недопитым кофе, на ходу заглатывая пирожок, я вышел из магазина вслед за оскорбленной дамой. Хотя бы немного понаблюдать за ней. Как ходит, как держит голову, куда и как смотрит? Из какого теста сделаны эти московские реликты настоящей воспитанности?
  
   От гастронома к улице Баррикадной надо спускаться по высокой лестнице. Не удержался, воспользовался удобным случаем навязать даме свое знакомство - предложил помочь ей нести сумку с продуктами. Помощь была великодушно принята.
   А вот как рождаются взаимные симпатии? Подступалась ли уже наука к этому таинству?
  
   Таинство свершилось. Сумка была донесена до двухкомнатной коммунальной квартиры на улице Зоологической, в одной из комнат которой и жила Вера Михайловна. С недавнего времени ее сосед постоянно проживал у своей пассии в другом районе Москвы и просил у Веры Михайловны разрешения сдать свою комнату какому-нибудь приличному человеку.
  
  ...- Будем писать книгу!- решительно хлопнул я по столу.
   В очередной раз мы обсуждали в моей комнате извечный российский вопрос - "что делать?"
   Вася удивлённо воскликнул:
   - Вот это замах!
   Моня вскинул бровь:
   - Ты уверен, что мы сможем написать настоящую книгу?
   - Нисколько в этом не сомневаюсь. У нас есть самое главное для создания полноценного литературного произведения. У нас есть свой стиль! Это показало как наше общение между собой, так и многочисленные творческие контакты с различными слоями прогрессивной общественности - археологической, зоологической, уфологической...
   О "Котловане" я не упоминал. Хотя в глубине души предполагал, что и эта махонькая юмореска как-то поспособствует созданию полноценного литературного произведения.
   - Не стилем единым жив наш капризный читатель...- предвидел читательские капризы Моня
   Вася поддакнул:
   - А содержание какое будет у нашей книги? Что писать-то будем?
  
   Я уже давно вывел свою формулу понимания искусства:
  
   - Главнейший вопрос при создании любого художественного произведения - "КАК?" "ЧТО?" - это дело десятое.
  
   После некоторой полемики с другими присутствующими ценителями искусства, я согласился переместить вопрос "ЧТО?" на более почетное место, но всё-таки далеко не на первое.
  
   - В художественном произведении "КАК?" - это, по большому счету, и есть - что сделано автором. Вот в научной, документальной, мемуарной литературе - там все наоборот. Там "ЧТО?" и есть - как написана автором его книга.
  
   - Много ли в ней вранья...- расшифровал Моня мой последний тезис.
  
   Вася никак не соглашался задвигать вопрос "ЧТО?" на задворки творческого процесса:
  
   - И все-таки - хоть какой-то сюжет должен быть у художественного произведения?
  
   - Вот именно - хоть какой-то!- наставительно поднял я вверх указательный палец.- Чехов собирался создать полноценное художественное произведение о калоше. Не успел...
  
   - Так неужели?..- Вася вопросительно и заранее осуждающе посмотрел на нас с Моней.
  
   - Нет-нет, воровать темы у великих - критиканы заклюют, - отверг я его предположение. - Ни о калоше, ни о валенке, ни о солдатском кирзовом сапоге мы писать не станем. Тут, как ни напиши, - они будут с пеной у рта утверждать, что у Чехова получилось бы куда лучше...
  
   Задумались - что в качестве сюжета можно выбрать для нашего бестселлера?
  
   ...- Кыш отсюда!- добряк Вася не стал лишать таракана живота, а лишь легким щелчком возвратил любопытного любителя литературы в его тараканий угол.- Не выводятся? - посочувствовал он нашей квартире.
  
   - А что ты хочешь: весь дом - одни коммуналки. Даже Пентагон и наше Минобороны не могут вывести у себя тараканов. А ведь их карательные ресурсы не сравнишь с жэковскими... Кстати!- обрадованно воскликнул я.- Вот вам и тема. Давайте напишем "Сагу о тараканах". В ней мы проследим историю тридцати трех поколений дружной тараканьей семьи. Все её драмы, трагедии и комедии. И докажем прогрессивной литературной общественности, что бестселлером может стать даже книга про тараканов.
  
   Заметив, как поморщился Вася, строго спрашиваю его:
  
   - Ты что, не веришь в наш могучий творческий потенциал?
  
   - Ну, если вашему с Моней могучему творческому потенциалу дать волю, то вы такого наворочаете! Представляю, какие научные открытия вы подарите прогрессивной общественности. Были прецеденты. Одна уфология чего стоит... Вы хоть знаете - к какому классу или виду относятся эти ваши тараканы? Земноводные они или... Или - парнокопытные?
  
   - Наши тараканы, Вася, наши,- мягко поправил я упирающегося соавтора.- И открытия подарим нашими совместными усилиями. Более того, я уже предчувствую, что как раз самые смелые научные прорывы в этой области будут сделаны тобой. Правда, Моня?
  
   - Так уж у нас повелось,- нисколько не сомневался в этом Моня.- Были прецеденты. Одна зоология чего стоит. Грядет-грядет великая революция в таракановедении!
  
   Моня кратко напомнил всем присутствующим и подразумеваемой прогрессивной литературной общественности перипетии аналогичной революции в кротоведении. Когда младший научный сотрудник пушного техникума Василий Тихомиров посрамил маститых зоологов МГУ. Это он открыл крота-кровопийцу, который безжалостно вырезал немалую часть и без того худосочного поголовья крупного рогатого скота СССР.
  
   Я с удовольствием подхватил Монины дифирамбы младшему научному сотруднику:
  
   - И вот новая удача в ряду открытий чудных! Теперь Василий Тихомиров докажет всему миру, что тараканы - это одни из самых высокоразвитых и организованных парнокопытных. У них имеются все общественные учреждения и структуры - свои детсады, школы, милиция...
  
   - Свои вытрезвители и кутузки...- продолжил Моня.
  
   - Как же в развитом обществе без кутузок, - согласился я.- И, разумеется, у тараканов есть даже своё Минобороны. Во время тараканьих войн проигрывающая сторона ставит под ружьё даже тараканов-зеков с пожизненным сроком. После боёв всем тараканам-героям тараканы-командиры, прямо перед строем сослуживцев, выдают бесплатные протезы на все оторванные противником ноги.
  
   - А всем тараканам-паникёрам тараканы-политруки прямо перед строем сослуживцев отрывают все оставшиеся у тех ноги,- опять настала очередь Мони плести интригу "Саги о тараканах".
  
   - Поберегли бы свою хваленую творческую фантазию для настоящего дела, а не для пустой болтовни,- Вася ворчливо отмахивался от грядущей научной славы.
  
   - Болтовня, Вася,- это тоже в каком-то роде художественное произведение,- глубокомысленно заявил я.- Кстати, здесь отчетливее всего виден приоритет "КАК?" над "ЧТО?" Самая приятная болтовня чаще всего и бывает "НИ О ЧЕМ".
  
   - Наш Василий обижается,- объяснил Моня Васино ворчание.- У него уже столько громких открытий, а он у нас все еще в младших научных сотрудниках ходит.
  
   - И то верно,- согласился я.- Пора исправлять эту вопиющую несправедливость. Тогда один из соавторов нашей тараканьей саги будет титулован так: "Василий Тихомиров - профессор, заведующий кафедрой "Клопы и тараканы России" Сиднейского университета".
  
   - Вот он - "неудержимый полет творческой фантазии"!- хмыкнул Вася.- Господи, ну почему кафедра "Клопы и тараканы России" находится в Сиднее?
  
   - А потому что - утечка мозгов!- сразу раскусил изюминку моей творческой фантазии Моня.- Разве светило таракановедения, профессор Тихомиров, станет работать за нынешние гроши у себя на родине?
  
   Еще раз сраженный изуверской спетостью своих соавторов, Вася только покачал головой.
  
   Я развивал идею книги.
  
   Наш главный герой должен быть, не побоюсь этого слова,- яркой личностью. Да-да, друзья, - личностью! Все мало-мальски известные литературные персонажи-животные были не просто занятными зверюшками. Они были наделены такими личностными качествами, которыми далеко не каждый человек может похвастать... Рики-Тики-Тави, Моби Дик, Белый Клык, Балу и Багира... Взять вот Томпсона. У него даже глупейшая на земле птица, голубь,- и тот вон какой умницей и душкой получился. Разве что кроссворды не разгадывает и нищим не подает... Ну а наши Мухтары, Волки, Лисы, Коты и Зайцы! Эти и вовсе почище иных генералов соображают. Вот и наш таракан должен быть...
  
   -...Должен быть карманником и шулером...- Вася категорически отторгал таракана как героя бестселлера.
  
   Да ведь и мы с Моней понимали, что "таракан" - это было сказано так, мимоходом, красного словца ради. Не может он стать главным героем бестселлера. Мелковат, вороват, трусоват и слишком быстро размножается. Выдающаяся плодовитость никогда не будет в чести у широких читательских масс. Герой-одиночка куда милей читательскому сердцу.
  
   Кто же тогда станет таким героем нашего произведения? Неужели его содержание в самом деле обречено стать всего лишь третьесортным сырьем для стилистической обработки. И сможет ли даже самая блестящая обработка заставить засверкать такой обрабатываемый материал?
  
   - А что вы хотите?- обобщал я проблематику.- В литературе реже редкого случаются чудеса, когда стиль и содержание достойны друг друга. Чаще всего книга берет чем-то одним.
  
   - Чаще всего книга не берет ни тем, ни другим,- сделал свой безжалостный приговор всей современной литературе Моня.
  
   - Тогда это уже не книга, а макулатура,- поставил свой диагноз такой литературе Вася.- Надеюсь, мы не станем приумножать её горы.
  
  
   ...Наконец был выбран фонарь для поиска и содержания, и главного героя нашей книги. Этот фонарь - новый, смелый взгляд вглубь веков.
  
   -...Очень актуальный метод,- напомнил я.- В свете этого фонаря многие исторические события и персонажи получают сейчас совершенно другое освещение. Вот и нам надо бы взглянуть на что-то или кого-то по-новому. Взглядом свежим, незамыленным. Например, отыскать в истории личность яркую, но незаслуженно порицаемую... Вася, ты у нас самый образованный. Поройся в своей памяти - кто достоин такого нового взгляда?
  
   - Сейчас Чингиз-Хан нарасхват. Кто только не обращает на него свой незамыленный взгляд.
  
   - Чингиз-Хана и прочую широко известную публику оставим профессиональным историкам. Тут мы им не соперники. Нам нужен такой исторический персонаж, о котором профессиональным историкам известно не больше нашего.
  
   Вася развел руками:
  
   - Ну, тогда лучше всего подойдет Кощей Бессмертный. О нем-то уж точно профессиональным историкам известно не больше нашего.
  
   Вася ухмыльнулся, не сомневаясь, что дикость такого предложения вызовет такие же ухмылки у нас с Моней.
  
   А мы, лишь только взглянув другу на друга, поняли, что думаем в унисон: так вот же!
  
   Действительно - Кощей Бессмертный. Какая личность! Какая глыбища! Какое трагическое одиночество!.. Вот на кого мы посмотрим новым взглядом. И пусть кто-нибудь попробует упрекнуть нас за какие-то фактологические ошибки в нашем сочинении. Ни в Московском, ни в Сиднейском и ни в каком другом университете нет кафедры кощееведения. А уж за художественную часть - будьте спокойны!
  
   ...- Наш Кощей Бессмертный будет таким положительным героем, каких еще поискать во всей мировой литературе!- загорался я идеей.- Мы присочиним ему такие славные деяния, против которых пресловутые подвиги Геракла покажутся возней карапуза в детской песочнице. Будет где развернуться нашему бойкому перу!
  
   - "Бойкому перу",- опять заворчал Вася. - Если вы с Моней дадите волю вашему бойкому перу... Всей мировой литературе не раз икнется! Такого вдвоем наворочаете...
  
   - Втроем наворочаем, Вася, втроем,- настойчиво обязывал я к сотрудничеству упирающегося соавтора.
  
   После продолжительного давления на него, Вася согласился принять посильное участие в написании задуманного бестселлера с условием, что ему будет предоставлено право попридерживать бег бойкого пера двух других соавторов.
  
   Моня уже был настроен по-деловому:
  
   - На сколько страниц размахнемся?
  
   - В приличном современном романе должно быть страниц двести пятьдесят-триста,- прикидывал я. - Намного меньше - какой же это роман? Больше - это уже надувание авторских щек.
  
   - Ну, хорошо,- нехотя приобщался к совместному творчеству Вася.- Кощей Бессмертный будет у нас, так сказать, "хорошим парнем". А кто же тогда будет "плохим парнем"? Кто у нас станет главным отрицательным героем? Кто будет противостоять Кощею?
  
   - Верное замечание, Вася! Ох, как верное!- задумался я.- В любой занимательной истории должен быть свой "плохой парень". Без него никак не обойтись... Вот и здесь тоже надо будет по-новому взглянуть на какой-нибудь персонаж из Кощеевых противников...
  
   Легко сказать - взглянуть по-новому. Против Кощея всегда стоят персонажи с репутацией, подмочить которую - нелегкая задача и для самого бойкого пера.
  
   ...- Красна-девица,- как бы про себя сказал вдруг Моня.
  
   - Что - Красна-девица? - не сразу понял я.
  
   - Пусть нашим "плохим парнем" станет Красна-девица, - уже увереннее предложил Моня.
  
   Нам с Васей парадоксальность мышления Мони была недоступна. Не сразу мы с ним оценили всю художественную красоту удивительного предложения. Ну а когда все-таки оценили - тут даже Вася поднял вверх большой палец и похлопал Моню по плечу.
  
   Не откладывая в долгий ящик, я начал развивать идею:
  
   - Да-да, пора развенчивать в глазах широких читательских масс этот персонаж русского фольклора. Кто в этом фольклоре главный интриган и провокатор? Кто там главная причина всех кровопролитий и смертоубийств? Она, голубушка, она... Конечно, такого увальня-тугодума, как Илья Муромец, легко своим подкаблучником сделать ...
  
   - Он до тридцати трех лет и девиц-то не видывал...- напомнил Моня о затянувшемся взрослении Ильюши.
  
   - Вот-вот! Знала Красна-девица - что бывает с мужиком от такого долгого воздержания. Тут за любой юбкой сломя голову побежишь... А вот когда с Кощеем Бессмертным у нее этот фокус не вышел, когда он сразу дал ей понять, что подкаблучником становиться не намерен,- вот тут сразу рёву на весь белый свет: "Спасайте, люди добрые! Режут!" А кто её резал? Да он ее на руках носил. Пылинки с неё сдувал. Он ее в шелка да жемчуга наряжал. Он ее на кисельных берегах рек молочных выгуливал...
  
   -...А какую культурную программу ради нее Кощей в своем дворце по субботам закатывал! - Моня уже намечал узловые моменты нашего бестселлера. - Не каждый День милиции может похвастать такими концертами...- Моня так укоризненно посмотрел на Васю, как будто это он, а не Красна-девица, зевал на тех концертах, устраиваемых по субботам Кощеем.
  
   Я продолжал компрометировать главную российскую фольклорную бабёнку:
  
   - И ладно бы этим истошным воем все её капризы и ограничивались. Так ведь нет. Смертушку Кощееву вынь да положь к ее ногам. За тридевять земель пошлет какого-нибудь подвернувшегося ей под руку дурня, чтобы тот отыскал меч-кладунец...
  
   -... И порубил им Кощея в лапшу...- Моня опять посмотрел на Васю так, как будто это он потащился за тридевять земель за тем тесаком.
  
   - Нет,- потирал я руки.- Теперь ей эта резня даром не пройдет. В нашей книге все её злодеяния будут названы своим именем.
  
   - Тогда, если руководствоваться такими парадоксами, доброй феей в нашем бестселлере придется стать Бабе-Яге,- с дежурной ухмылкой заключил Вася.
  
   - Бабу-Ягу мы тоже задействуем,- не стал я отвергать и такой парадокс.- Но не сейчас. Мы напишем целую серию книг. И назовем её так: "Оболганные титаны земли русской". Первый том - "Кощей Бессмертный". Потом - "Баба-Яга", "Змей-Горыныч"... Серия - это сейчас так модно и востребовано...
  
  
   Но не удалось нам даже начать задуманную серию бестселлеров. Однажды Вера Михайловна как-то особенно внимательно посмотрела на меня и тихо, но твердо сказала:
  
   - По-моему, я не обманываюсь. Наверное, ты, Алик, и послан судьбой, чтобы я могла открыться тебе...
  
   - ...Вопросы?
  
   У моих слушателей, Васи Тихомирова и Мони Рабиновича, вопросы были.
  
   - Они с отцом жили вдвоем? - спросил Вася.
  
   - Да. Матушка Веры Михайловны умерла очень рано.
  
   - А почему тот незнакомец пришел именно к ним? - поинтересовался Моня.
  
   - Школьный учитель Михаил Николаевич Манаков был для всех горожан Суральска высшим образцом порядочности.
  
   - Вера Михайловна видела - что передал ее отцу тот человек? - продолжал расспрашивать меня Моня.
  
   - Нет. А когда после его ухода она спросила - зачем он приходил, отец ласково сказал: "Наступил наш этап в этой эстафете, Верочка". Дочь не поняла: "В какой эстафете, папа?" - "В эстафете достойных нести её. Но пусть это будет пока тайной, доченька. Большой, настоящей тайной".
  
   - Его арест был как-то связан с визитом этого незнакомца? - спросил Вася.
  
   - Михаила Николаевича Манакова арестовали по другой причине. Как-то раз на уроке он сказал, что адмирал Колчак немало потрудился во славу России. За ним пришли уже на следующий день. Обнимая на прощанье дочь, он шепнул ей: "В нашем настенном зеркале - карта... Огромные ценности нашей родины!.. Только достойным людям..."
  
   - А когда и почему Вера Михайловна уехала из Суральска?
  
   - Она уехала оттуда не по своей воле. Слышали, что такое ЧСИР? Член семьи изменника родины. Попала в Карлаг. Там познакомилась со своим будущим мужем. После освобождения он повез ее к себе в Москву. По пути заехали в Суральск. В бывшей квартире Манаковых жили незнакомые люди. Зеркала у них не было. Чтобы не навлечь беды ни на себя, ни на других, Вера Михайловна никаких поисков не предпринимала.
  
   - Дети?
  
   - Не было. И муж недолго после лагеря прожил...
  
  
   Ну и что нам теперь делать?
  
   Достанься нам эта тайна случайно, как непосредственно нашей компании не предназначавшаяся, - что бы мы стали делать? Скорее всего - ничего. Нехорошо хапать чужие тайны. Наверняка есть у них какие-то неведомые нам хранители, готовые крепко дать по рукам и головам таким хапугам. Но эстафета обдуманно и сознательно передана именно нам. Нас посчитали достойными принять ее. И способными что-то предпринять.
  
   Отказаться нести бремя этой тайны? Признать, что кишка у нас тонка? А ведь до нас люди принимали эту эстафету, смертельно рискуя.
  
   Осторожно, еще и сам не уверенный - как поступить, начинаю движение в заданном нам направлении:
  
   - Да интересная, должно быть, карта. Что это за огромные ценности такие?
  
   - Может быть, это как раз клад адмирала Колчака? - предположил Вася. - Ходят же упорные слухи... Даже в открытой печати...
  
   Смелее других начинает трудную дорогу Моня:
  
   - Вот только бы то зеркало сохранилось. Сколько времени прошло. Могли и выбросить его сто раз...
  
   Я укрепляю и его, и свою решимость:
  
   - Ни разу не должны были его выбросить. Красоту не выбрасывают. Даже на старой семейной фотографии Манаковых видно, что это зеркало - настоящее произведение искусства...
  
   И мы уже не сошли с заданной нам дороги.
  
   Начинаю вслух рассуждать:
  
   - Выходит, нам придется заходить в каждый дом Суральска. И в каждом доме придется задавать один и тот же вопрос. Скоро молва будет бежать впереди нас: эти подозрительные типы интересуются зеркалом вот с такими приметами. Неспроста они за ним аж из самой Москвы прикатили. Есть, значит, в этом зеркале что-то такое... И не видать нам его тогда, как своих ушей. На молекулы разберут это зеркало его новые хозяева...
  
   Моня был согласен, что суральская экспедиция не станет для нас легкой прогулкой:
  
   - Еще раньше, чем с мирными гражданами, у нас могут начаться трения с органами. Они нами уже после третьего-четвертого дома очень заинтересуются. И хорошо, если только персонами нон грата объявят на территории Суральска...
  
   Сам собой ставился основной вопрос будущей экспедиции: как сделать так, чтобы наша изыскательская деятельность в Суральске не вызывала никаких подозрений ни у мирных граждан, ни у стоящих под ружьем органов? Принципиальный ответ на этот вопрос был только один - в этой деятельности должны будут напрочь отсутствовать даже едва различимые элементы личной корысти. Бескорыстие во всех его поступках и помыслах - вот основной признак добропорядочного советского человека.
  
   - Но как технически можно будет спрятать такую корысть? - усомнился в такой возможности Вася.
  
   Моня задумчиво сказал:
  
   - Если нам ходить по всем суральским домам, то корысти никак не спрятать. Надо как-то так поставить дело, чтобы суральцы сами ходили к нам.
  
   - Неужели и рядом с Суральском придется начинать уфологические маневры? - заранее не одобрял такого поворота событий Вася, для которого роль контактера в подмосковных уфологических маневрах так и не стала предметом его гордости.
  
   Я загодя отклонил такой вариант:
  
   - С уфологией ничего не выйдет. Она все еще в подполье. А пусть бы нам и не запретили такие маневры рядом с Суральском - ну и что? Кто к нам будет в гости ходить? Только суральцы уфологического вероисповедания. Да пусть даже все они валом повалят к нам за сувенирным аномальным грунтом. Как опять-таки подступиться к зеркалу, не возбуждая подозрений?..
  
   Таким образом, для нового кладоискательского сезона мы должны были состряпать новую "легенду". Требования к ней предъявлялись жесточайшие, порой взаимно исключающие друг друга: корысть нашей деятельности в Суральске не должна обнаруживаться ни гражданами, выискивающими таковую по велению души и сердца, ни органами, вынюхивающими ее по долгу службы; не мы должны будем идти к суральцам в гости, а им придется приходить к нам; род наших занятий в Суральске должен быть таким, чтобы визит к нам стал для горожан насущной необходимостью; во избежание всяких отвлекающих от дела профессиональных дискуссий, желательно, чтобы других специалистов такого профиля в Суральске не было; разговор о зеркале сами мы никогда не начинаем - такой разговор могут заводить только сами суральцы; только те из них заводят такой разговор, кому действительно есть что сказать о том зеркале, которое мы ищем.
  
   - Такую "легенду" не состряпать и мозговым центрам лучших разведок мира! - уверенно сказал Вася.
  
   Я ревниво спросил:
  
   - А кто сказал, что лучшие мозги - только в разведках? Нам, например, тоже есть чем гордиться. Наша уфологическая "легенда" была принята за чистую монету одной из лучших разведок мира.
  
   - Кстати, о мозгах... - вдруг очень обнадеживающе сказал Моня.
  
   И закипела дружная работа по созданию нашей суральской "легенды". "Легенды" - на зависть мозговым центрам лучших разведок мира.
  
   Ее теоретическая часть была готова быстро. А для материальной оснастки "легенды" необходимо было еще в Москве изготовить два предмета. Во-первых, по сохранившейся у Веры Михайловны комнатной семейной фотографии заказать в зеркальной мастерской точно такое же зеркало. Во-вторых, быстро сконструировать и воплотить в металл совершенно необходимый экспедиции прибор. Прибор необычный, заранее афишировать создание которого никак нельзя.
  
   Сделать такой можно было поручить только своему, доверенному человеку. Понятно, что таким человеком стал Дима Иванов, наш проверенный товарищ, мастер на все руки. Загруженный работой и учебой, Дима не сможет поехать с нами в Суральск. Он будет назначен московским представителем суральской экспедиции, если ей вдруг понадобится таковой.
  
   Зеркало было заказано и сделано. И Дима порученную ему работу выполнил с присущим ему блеском. Необходимый экспедиции прибор получился на славу.
  
   И, наконец, надо было запастись хотя бы самыми верхушечными сведениями об одном научно-исследовательском институте. Закрытом институте.
  
   - Пусть кто-нибудь в Суральске попробует достучаться туда хоть в прямом, хоть в переносном смысле... - заранее обрекал я такие попытки на неудачу.
  
  
   Г л а в а II
   "СЛУШАЛИ - ПОСТАНОВИЛИ"
  
   - Сегодня у нас на повестке дня - идеология, - начал собрание городского партактива первый секретарь суральского райкома КПСС Николай Федорович Тельнов. - Передний край партийной работы. Докладывай, товарищ Лепетухин, - что у нас на переднем крае делается.
  
   Заведующий идеологическим сектором райкома напомнил присутствующим о последнем руководящем указании ЦК.
  
   - ...Оно звучит так: "Принять меры по укреплению и расширению имеющейся материальной базы идеологической работы". У нас, товарищи, резервы для такого укрепления и расширения тоже имеются. В первую очередь будет обращено внимание на идеологическую оснастку здания райкома партии. Как вы знаете, ее основным элементом служит лозунг на крыше: "Вперед - к победе коммунизма!" Он будет подвержен заметной реконструкции. Линейные размеры составляющих лозунг букв предполагается увеличить в три раза. И если раньше они изготавливались из дерева и жести, то теперь это будут цельносварные стальные конструкции...
  
   Были намечены и другие меры по расширению и укреплению идеологической оснастки Суральска. И там, где раньше для соединения ее элементов применялись сапожные гвоздочки, бечевка и столярный клей, теперь предполагалось использовать 15-сантиметровые штыри, стальные тросы и сварку.
  
   - А вот тот щит на улице Гайдара, - напомнил первый секретарь. - Может быть, его совсем убрать к чертовой матери! Ведь от его первоначального содержания ничего не осталось. Извращено до неузнаваемости...
  
   На улице Гайдара влачил жалкое существование идеологический беспризорник города. На невысоком покосившемся столбе крепился щит - "Пионер - всем ребятам пример!" Его первоначальное содержание не было извращенным только один день в году - 19 мая, в день рождения пионерской организации. К этому дню мобилизованные идеологическим сектором райкома партии маляры закрашивали пионеру бороду, пионерке - усы и замалевывали все другие накопившиеся за год художественные и литературные опыты юных суральских дарований. Но уже 20 мая пионер опять был бородатый, пионерка - усатая, и матерились оба так, что никак не могли быть примером подрастающему поколению.
  
   - Полагаю, товарищи, что мы не имеем права допускать какие-то отступления в своей идеологической работе с населением, - отстаивал свое хозяйство главный идеолог города. - Иначе и стены райкома разукрасят всякой гадостью...
  
   Фанерного страдальца на улице Гайдара решено было поднять на недосягаемую для извращения его первоначального содержание высоту.
  
   О главном идеологическом бельме города в этот раз долго говорить не стали. Даже в своем нынешнем значении церковь скоро станет совсем не нужна. Часть ее служила конюшней для единственной лошади Суральска - старенькой Маруси. Маруся возила на телеге ассенизационную бочку. Правил столь еще необходимым для многих городских дворов экипажем Гриша Феотокис, пожилой грек, заброшенный из Крыма вместе с другими соплеменниками в суральскую ссылку за какую-то греческую провинность перед советской властью. Но скоро Суральск должен был обзавестись новенькой ассенизационной машиной.
  
   Вторая часть церкви была самым близким укромным местечком к единственному пивному ларьку города и потому самым естественным образом превратилась в отхожее место. Но и в этом своем полезном качестве церковь скоро тоже будет не нужна. Завершалось долгое строительство настоящего общественного туалета.
  
   ... - А как хоть она называлась? - спросил первый секретарь у Девяткина, своего помощника.
  
   - Она, Николай Федорович, называлась так - Храм Иконы Божией Матери "Утоли моя печали".
  
   Своей идеологической материальной базой суральским коммунистам если и гордиться не было особых оснований, то не было и никаких причин трепетать перед ЦК. Фанера щитов с "Моральным кодексом строителя коммунизма" была нисколько не тоньше, чем у других. И столбов с этими щитами было расставлено по городу не меньше, чем в других городах с таким же количеством жителей. А бывший храм мог теперь утолять только печали старой клячи да служить столь необходимым сортиром при пивнушке.
  
   - Ну а что наши массы? - поинтересовался первый секретарь. - Выдают какие-нибудь инициативы в идеологическом плане?
  
   - Очередную инициативу гражданина Ревягина мы, наверное, обсуждать не будем? - не сомневался заведующий идеологией.
  
   - Это тот дворник, который собирался переплыть Ла-Манш в корыте, чтобы попасть в "Книгу рекордов Гиннеса"?
  
   - Тот самый. Под лозунгом: "Если твоё комсомолец имя - имя крепи делами своими". В райкоме комсомола до сих пор вздрагивают от одного упоминания его имени. Долго пришлось убеждать его в том, что негоже приумножать славу комсомола с помощью корыта, да и вообще все подвиги советскому человеку рекомендуется совершать на родине.
  
   - А что на этот раз он задумал?
  
   - На этот раз в "Книгу рекордов Гиннеса" он собирается попасть, преодолев в том же корыте Северный морской путь. Но уже с Маней, такой же глухонемой, как и он. Ревягин всё-таки не совсем дурак - понимает, что на корыто надежда плохая, можно и в воде оказаться. Поэтому интересуется у наших городских "моржей" - сколько времени может человек просидеть в проруби и есть ли уже такой рекорд у Гиннеса?
  
   - А плавать-то эта парочка умеет?
  
   - Боюсь, Николай Федорович, они и сами об этом толком еще не знают.
  
   - Ревягин этот, он и свихнулся на этом Гиннесе?
  
   - Нет, это у него с детства. Патология небольшая, но, увы, - навсегда. У Мани с головой - ещё хуже. Она и вовсе нетрудоспособна.
  
   - А что у них за отношения?
  
   - Она, как собачонка, всегда около него вертится. А он защищает её как может. Мужчины к ней часто пристают. Чем-чем, а телом Маня удалась...
  
   Упорное желание слегка поврежденного на голову дворника попасть в "Книгу рекордов Гиннеса" не могло совсем уж не вызывать к нему никакого сочувствия.
  
   - Ну а что? - дружелюбно сказал Николай Федорович. - Может, не станем больше чинить препятствий гражданину Ревягину и его боевой подруге? Выдадим им корыто - и пусть себе плывут по Северному морскому пути. Доплывут - и Суральску что-нибудь перепадёт от их славы. Не доплывут... "Челюскин" вон тоже не доплыл, а все равно подвиг получился...
  
   Партактив дружно хохотнул, понимая, что первый изволил пошутить. Если странная парочка и переплывет в корыте весь Северный Ледовитый океан или хотя бы повторит подвиг "Челюскина", - Гиннес и тогда не включит их имена в свою книгу рекордов. Будет брюзжать, что Советы ради пропаганды не брезгуют использовать даже клинический фанатизм своих граждан.
  
   ... - Рекорды наших шахтеров-стахановцев его никогда не интересовали, - насупился первый секретарь. - Его интересует - кто больше устриц сожрёт за один присест.
  
   Партактив в охотку продолжил нападки на Гиннеса:
  
   - Или - кто дальше плюнет...
  
   - Или - кто громче храпит...
  
   - Или... Да это просто безобразие какое-то, а не рекорды!
  
   Крайне обидным для советского человека был выбор большинства рекордов для своей книги господином Гиннесом. Не то, чтобы стать участником таких соревнований, - советский человек не мог быть на них даже мало-мальски квалифицированным зрителем. Как правильно жрать устриц, да и что это вообще за фрукт, овощ или орех, - этого советский человек так и не узнавал до самого конца своей жизни. Ни один из них так и не прошептал на смертном одре: "Эх, устриц бы сейчас напоследок пожевать..."
  
   Кто-то из смельчаков предложил партактиву оправдать свое предназначение и стать инициатором идеологической схватки с Гиннесом, напомнив ему о рекордах стахановцев и сестёр Виноградовых. Однако, товарищ Лепетухин тактично дал понять, что победа суральским коммунистам в такой конфронтации отнюдь не гарантирована. Стоит ли тыкать в нос господину Гиннесу сомнительными рекордами первых пятилеток? А вдруг верны слухи, что товарищу Стаханову приписывался весь уголёк, нарубленный его бригадой?.. Гиннес, наверное, тоже не дурак - так ещё может огрызнуться. Вон какой тираж у его книг - едва ли не больше, чем у самого товарища Ленина.
  
   В осторожной резолюции по этому вопросу не упоминали ни гражданина Ревягина, ни господина Гиннеса. В протоколе собрания записали: "С л у ш а ли: о некоторых фактах неправильного самонацеливания трудящимися своей избыточной энергии. П о с т а н о в и л и: всю избыточную энергию трудящихся нацеливать на дальнейшее повышение производительности труда по месту их работы".
  
   - Ну а что-нибудь действительно перспективное в идеологическом плане наши массы рожают? - по-свойски спросил первый секретарь у заведующего идеологическим сектором.
  
   - Как раз сейчас мы рассматриваем инициативу члена партбюро школы имени Сухомлинского, преподавателя "Домоводства" товарища Епифановой. Она предлагает ввести такую норму в правописание: в словосочетании "родная КПСС" слово "Родная" писать с большой буквы вне зависимости от его места в предложении.
  
   - По месту работы ее инициатива находит поддержку?
  
   - Среди учителей школы ее инициатива должной поддержки не получила. А преподаватели русского языка и литературы устроили товарищу Епифановой подлинную обструкцию.
  
   - А сам-то ты как считаешь? - спросил первый у товарища Лепетухина. - Перспективная инициатива? Надо нам ее афишировать и проталкивать?
  
   - Это уже не просто правописание - это уже политика. А в политике с инициативами лучше не спешить, - осторожничал заведующий идеологическим сектором.
  
   - Не будем нарываться, - разделил осторожность товарища Лепетухина товарищ Тельнов. - Надо будет провести соответствующий зондаж в обкоме... Но как бы там ни было, а товарищу Епифановой надо оказать полную моральную поддержку. Ее обструкцию в школе немедленно прекратить. А учителям русского языка и литературы нечего выпендриваться! Прикажет партия, например, "цыпленка" через "и" писать - будут писать как миленькие!..
  
   Усомнившись вдруг - а как сейчас правильно пишется это хитрое слово, первый нагнулся за справкой к своему помощнику. Девяткин подтвердил, что в грядущем партийном приказе будет именно такое исправление, а не наоборот.
  
   Увлекшись моральной поддержкой товарища Епифановой, Николай Федорович дошел до самых тяжелых обвинений в адрес выпендривающихся словесников школы имени Сухомлинского. И если те немедленно не прекратят обструкцию инициативного преподавателя "Домоводства", их можно будет обвинить и в политическом инакомыслии.
  
   Чуть поостыв и заранее уверенный в благоприятном ответе, первый секретарь поинтересовался у товарища Лепетухина - а не заводится ли у них такая напасть в чистом виде?
  
   Заведующий идеологическим сектором помялся, прежде чем ответить. Что-то мешало ему бодро отрапортовать о совершенном отсутствии в Суральске такой заразы.
  
   - Политического инакомыслия в чистом виде у нас пока нет. Но вот почва для его возможного возникновения уже кое-кем рыхлится.
  
   - Да неужели! Это кому же у нас не живется спокойно?
  
   - Это некто Николай Горбунов. Студент-недоучка. С философского факультета МГУ его отчислили по настоянию кафедры научного коммунизма.
  
   - Поделом, значит, турнули из университета. Тоже, наверное, рыхлил там что-нибудь. А здесь он каким вредительством занимается?
  
   - Горбунов пишет книгу, которую он назвал так: "О происхождении обезьяны". В ней он оспаривает эволюционную теорию Дарвина. Доказывает, что это человекообразная обезьяна произошла от человека, а не наоборот. Охотно знакомит с основными тезисами своего сочинения друзей и знакомых. Собирается предложить выдержки из него в некоторые центральные периодические издания.
  
   Первый секретарь с озабоченным видом нагнулся к своему помощнику. Может быть, поглощенный текучкой, он проморгал начало широкой дискуссии о происхождении человека? Может быть, партия сама поставила перед наукой и обществом этот вопрос, и теперь все, кому не лень, могут рассусоливать на эту тему? Нет, Девяткин, как всегда, был в курсе: советской науке и обществу по-прежнему предписано твердо стоять на платформе эволюционной теории Дарвина.
  
   - А какие у этого Горбунова имеются доказательства его измышлений? - строго спросил Николай Федорович, как бы обвиняя и заведующего идеологическим отделом в том, что в Суральске могли возникнуть такие измышления. - Разве советские ученые... эти... - первый секретарь опять повернулся к помощнику: - Девяткин, как называются те ученые, которые старые кости из земли выкапывают?
  
   - Кости животных или человеческие, Николай Федорович?
  
   - Человечьи-человечьи!
  
   - Антропологи.
  
   - Разве советские антропологи не установили, что порядок залежа костей в недрах земли подтверждает правильность теории товарища Дарвина?
  
   Бдительный Девяткин тут же нагнулся к уху шефа - подсказать, что Чарльз Дарвин был чуть ли не современником динозавров и поэтому никак не мог стать партийным товарищем суральских коммунистов. Николай Федорович только отмахнулся от такого исторического пустяка.
  
   Товарищ Лепетухин ответил:
  
   - Как уверен Горбунов, доказательства правильности его теории спрятаны глубоко в земле. Очень глубоко. Антропологи до таких глубин еще не добрались. По Горбунову современное человечество пока лишь слегка царапнуло Землю...
  
   Тотчас возникший среди партактива Суральска живой обмен мнениями показал: да, ревизия давно решенного коммунистами вопроса о происхождении человека - далеко не безобидная затея. Вот так, исподволь, и рыхлится почва для политического инакомыслия: начнется с подозрений о решающей роли обезьяны в происхождении человека, а закончится отрицанием руководящей роли КПСС в жизни государства.
  
   - Где работает этот Горбунов? - спросил первый секретарь.
  
   - На кирпичном заводе. Простым формовщиком, - ответил товарищ Лепетухин.
  
   - А почетную обязанность каждого советского мужчины этот философ недоделанный уже исполнил?
  
   - Для призыва на действительную воинскую службу в мирное время гражданин Горбунов не пригоден. Близорукость у него больше допустимой...
  
   Начинать подходящую дли призыва Горбунова в армию войну - это было не в компетенции суральского райкома КПСС. А укорот ему надо давать немедленно. Иначе он так ославит Суральск на всю страну своей ревизионистской теорией!..
  
   - Что можно предпринять в этом направлении? - нахмурил брови первый секретарь.
  
   - Для начала, я думаю, следует хорошенько пропесочить его. По-рабочему пропесочить! При нашей поддержке, разумеется. А там посмотрим, пойдет ли урок впрок?
  
   Партактив согласился с таким гуманным предложением главного идеолога Суральска. Сразу расстреливать Горбунова - все-таки не те уже благословенные для партии времена на дворе. А "пропесочивание по-рабочему" при поддержке райкома - тут подсудимому тоже мало не покажется. А если покажется... Ну, тогда... Кроме расстрельных статей у партии для защиты своей линии всегда отыщется ещё что-нибудь тяжеловесное.
  
   В этом пункте протокола записали: "С л у ш а л и: о попытке извращения линии партии в вопросе о происхождении человека. П о с т а н о в и л и: человек произошел от обезьяны".
  
   - Ну а что наш главный проводник партийной идеологии - клуб "Кирпичник"? - спросил первый секретарь, загодя поощрительно улыбаясь. - Товарищ Губин, конечно, как всегда, на высоте?
  
   - Да, Николай Федорович, - с такой же ласковой улыбкой доложил товарищ Лепетухин. - Клуб кирпичного завода - по-прежнему, форпост нашей идеологической работы среди трудящихся масс. И завклубом товарищ Губин, как всегда, - один из активнейших проводников линии партии в жизнь. Наглядный материал в клубе никогда не покрывается пылью и не зарастает паутиной. Лекции, которые товарищ Губин большей частью сам готовит и читает, всегда наполнены самым актуальным содержанием. Библиотекари хоть взрослой, хоть детской библиотек клуба обязательно порекомендуют своим читателям литературу, способствующую формированию у них коммунистического мировоззрения. Кинопрокат навязывает нам свой репертуар, но и тут товарищ Губин находит возможность для маневра в пользу картин высокоидейного содержания. "Фанфану-тюльпану" и другим низкопробным поделкам западного кинематографа путь на экран "Кирпичника" надежно перекрыт...
  
   Резюме этой части выступления заведующего идеологическим сектором райкома было очевидным - ценнейший для партии работник товарищ Губин.
  
   Это в Суральске признавали все. В том числе и сам товарищ Губин. Поэтому очередную хвалу в свой адрес он слушал серьезно и молча, без каких-либо телодвижений и мимики, хоть сколько-нибудь умаляющих эту хвалу или призывающих прекратить ее. Ценнейший работник может позволить себе не кривляться и не улыбаться услужливо всякий раз, когда начальство обращает на него свое благосклонное внимание.
  
   - Товарищ Губин, - участливо спросил первый секретарь, - а как развиваются ваши отношения с Большим театром? Не отступаете? Говорят, вы получили новое письмо оттуда?
  
   Для ответа на этот всех интересующий вопрос товарищ Лепетухин пригласил на трибуну самого заведующего клубом "Кирпичник".
  
   Тоном, как всегда, торжественно-мрачным товарищ Губин доложил партактиву о своей идеологической конфронтации с Большим театром.
  
   - Товарищи! К сожалению, и это письмо я не могу расценить иначе, как очередную отписку руководства Большого театра. Цитирую: "Уважаемый товарищ Губин! Мы еще раз внимательно прочитали ваше либретто. Самым добросовестным образом ознакомились с очередной порцией ваших аргументаций в его пользу. Увы, по-прежнему, ничто не убеждает нас в необходимости постановки на сцене нашего театра предлагаемого вами балета. Весь дух "Большого опороса", и в его прямом, и в переносном значении, претит вековым традициям Большого театра. В нашей труппе едва ли найдется хоть одна балерина, которая согласится сыграть роль одного из главных персонажей "Большого опороса" - свиноматки Фроси. А необычные злоключения ваших человеческих персонажей! Да, если не затрагивать эстетических проблем, то "танец больного живота" еще можно как-то поставить. Но вот как скупыми хореографическими средствами изобразить наезд трактора на человека и его последствия?.. А ваше идеологическое противопоставление "Большого опороса" и "Лебединого озера" считаем просто некорректным..."
  
   - В общем, товарищ Григорович в очередной раз умывает руки, - закончил чтение письма товарищ Губин.
  
   Товарища Губина в Суральске не любили. Да и как можно любить человека, который для вожделенного просмотра "Фанфана-тюльпана" принуждает ехать тебя в соседние населенные пункты. Еще неизвестно, кто в городе был более жестким проводником идеологической линии партии в жизнь - райком или завклубом "Кирпичника"? И среди партактива мало кто сочувствовал автору "Большого опороса". Но и чистоплюйство товарища Григоровича задевало за живое. Почему социалистический свинарник и его обитатели не могут быть такими же сценой и персонажами балета, как не знамо чье озеро с неимеющей никакого народнохозяйственного значения водоплавающей птицей?
  
   Товарищ Лепетухин вежливо попросил:
  
   - Товарищ Губин, напомните нам, пожалуйста, какова фабула вашего либретто для предлагаемого Большому театру балета?
  
   - Фабула "Большого опороса" такова. Ударница коммунистического труда, свинарка колхоза "Рассвет" Вера Краснова предположила, что в партии корма для колхозных свиней, поступившей из одной западной страны в качестве безвозмездной помощи, содержатся отравляющие вещества...
  
   Кто-то из самых простоватых и непосредственных слушателей не удержался задать вопрос, который вертелся у всех на языке:
  
   - А почему Вера так предположила?
  
   Товарищ Губин посмотрел на вопрошающего почти презрительно:
  
   - Вы, наверное, забыли предостережение древних - "Бойтесь данайцев, дары приносящих..."
  
   Большинство присутствующих вообще ничего не слышали о коварных данайцах. Да и те, кто что-то слышал, тоже толком не знали - ни кому те дары предназначались, ни какими отравляющими веществами были приправлены. Положились на эрудицию товарища Губина: вероятно, данайцы тоже пытались отравить чьих-то хрюшек.
  
   - А вот Вера Краснова, - продолжал завклубом, - никогда не забывала - чем может обернуться капиталистический подарочек. И в колхозе "Рассвет" тоже нашлись благодушные ротозеи, шикающие на бдительную комсомолку. Как можно было доказать, что ее подозрения - небезосновательны? Рисковать жизнью колхозных свиней ударница коммунистического труда не имеет права. Она может рискнуть только своей жизнью. И Вера Краснова рискнула. Прежде, чем дать приготовленный корм свиньям, она попробовала его сама. Ее предположения оправдались. Сразу сильно схватило живот. Перед тем, как потерять сознание, Вера успевает сказать: "Вот видите, товарищи, а вы не мне верили..." Своей больницы и врача в колхозе нет, до ближайшего города - очень далеко. Операцию решили делать прямо на сцене сельского клуба, пригласив в зрительный зал для моральной поддержки всех сознательных колхозников. К сожалению, мастерства простого сельского ветеринара не хватило. Никита, заведующий клубом и жених Веры, с горя бросается под трактор ДТ-75. Зато уже на следующий день после прощания односельчан с Верой и Никитой, в свинарнике колхоза "Рассвет" происходит самый большой опорос за всю его историю...
  
   После непродолжительного молчаливого сочувствия Вере, Никите и ветеринару, все тот же простак не удержался от другого вопроса, также вертевшегося у всех на языке:
  
   - Товарищ Губин, а почему вы сочинили что-то для балета, а не... Не оперетту, например?
  
   В этот раз автор "Большого опороса" уже нисколько не скрывал своего презрения к невежественному товарищу по партии:
  
   - Большой театр, к вашему сведению, оперетт не ставит!
  
   Хоть и не любили в Суральске заведующего "Кирпичником", но земляк, который упрямо бодается с Большим театром, не может не вызывать уважения. Товарищ Григорович неправ: почему это жизнеутверждающий "танец маленьких поросят" не может стать такой же яркой визитной карточкой нового советского балета, каковой для балета русского был "танец маленьких лебедей"?
  
   Правильное идеологическое резюме обсуждаемого вопроса вывел, как это и было положено ему по должности, товарищ Лепетухин.
  
   - Большой театр, товарищи, - форпост нашей культуры. А привнес ли этот форпост хоть одну значимую победу в идеологическую борьбу двух систем?.. За роль лебедя Одетты его балерины волосы готовы драть на голове друг у друга. А вот от роли свиноматки Фроси они, видите ли, все отказываются. Извините, а разве линия партии проводится в жизнь только на добровольных началах? Разве в борьбе двух систем, как и во всякой другой борьбе, не приходится иногда жертвовать не только своими капризами, но даже и самой жизнью, как это делает в "Большом опоросе" Вера Краснова... Так мы можем потерять Большой театр. На старом багаже он далеко не уедет. Вера и Никита нужны советскому зрителю никак не меньше, чем Одетта и Зигфрид...
  
   И о запутанных отношениях Одетты с Зигфридом в суральском партактиве мало кто знал. Но все догадывались: если бы лебедка, наглотавшись в том озере какой-нибудь тухлятины, отдала богу душу, то Зигфрид едва ли бросился бы с горя под трактор.
  
   В резолюции по этому вопросу записали: "С л у ш а л и: о балете "Большой опорос". П о с т а н о в и л и: поддержать товарища Губина в его критике репертуарной политики Большого театра".
  
   - Кстати, товарищ Губин, - вспомнил вдруг первый секретарь. - Вчера в райком звонил из Москвы... Кто звонил, Девяткин?
  
   - Звонил профессор Водовозов, - доложил Девяткин. - Нейрофизиолог.
  
   - Да. Так вот этот профессор сообщил, что его институт присылает к нам несколько своих сотрудников. Хотят в Суральске какой-то научный эксперимент с населением проводить. Для представления себя народу и рассказа о своем задании им часика на полтора понадобится какое-нибудь просторное помещение. Наверное, ваш зрительный зал подойдет лучше всего. Возможно, и для их последующей работы у вас в клубе найдется какое-нибудь помещение.
  
   Товарищ Губин лишь молча кивнул головой, принимая к сведению просьбу профессора Водовозова.
  
  
   Г л а в а III
   С НАШЕЙ СТОРОНЫ УТЕЧКИ НЕ БУДЕТ
  
   С первых минут пребывания в Суральске приезжему становилось понятно: идеалом градостроительных форм и пропорций здесь служит кирпич. Его незатейливая геометрия доминировала в архитектуре зданий и в городской планировке.
  
   Вот и основной очаг культуры Суральска, клуб "Кирпичник", был выложен по образу и подобию предмета, давшему ему жизнь и название. Ничего округлого ни в целом, ни в деталях. Даже в начертании титульной буквы "Р" художник использовал только прямые углы. Вероятно он, как и другие трудящиеся, стоящие на довольствии у кирпичного завода, считал дурновкусием всякие округлости.
  
   Подходя к клубу, я делился своими наблюдениями с товарищами:
  
   - Военная планировка и архитектура. Город построен как солдаты на строевом плацу. Очень хорош для взыскательного генеральского ока. Совершенно не к чему придраться. Ура!
  
   - Какой материал - такая архитектура, - сказал Моня. - Кирпич - тот же солдат. Красив и силен только в строю.
  
   - Зато в Суральске никогда не заблудишься, - встал на защиту военной архитектуры и планировки Вася. - Улицы просматриваются насквозь. Нумерация домов логичная, понятная. Можно, никого не спрашивая, легко найти нужный.
  
   Я поморщился:
  
   - Город, в котором нельзя заблудиться, - скучный город. Вольный глаз эти исключительно прямые углы и линии угнетают. Ему хочется какой-то потешной кривизны улиц, каких-то весёлых архитектурных финтифлюшек и несуразностей... И что это за манеры - так ставить дома, что их можно отыскать, никого не опрашивая? Разве это гостеприимно? Это нарочитое обособление себя от приезжих. Турист и приезжает в незнакомый город для того, чтобы большую часть времени посвятить поиску нужных ему мест, а потом с восхищением вспоминать - сколько чудесных встреч с аборигенами подарили ему эти поиски... Нет, скучный городишко Суральск.
  
   - По-моему, весь город не может быть скучным, - предположил Вася.
  
   Моня сказал еще более уверенно:
  
   - По-моему, с нами ему скучать не придется.
  
  
   ...Как и договаривались, у "Кирпичника" нас встречал заведующий клубом товарищ Губин.
  
   Первое, что замечалось в товарище Губине, - его глубокая, скорбная серьезность. Потом мы убедились - это не игра в угоду кому-то или чему-то. Это - родовая черта. Ни один житель Суральска никогда не видел заведующего клубом смеющимся. Какое бы мероприятие ни проводилось в "Кирпичнике", хоть бы и самый разудалый детский утренник с визгом и смехом на полгорода, - а по лицу товарища Губина можно было предположить, что проводится там гражданская панихида. Самый свежий и забористый анекдот, который повалит с ног любого другого человека, так же веселил товарища Губина, как любого другого человека развеселит новый рецепт какой-нибудь гадости для борьбы с колорадским жуком.
  
   Для представления московских гостей народу оставалось еще время - и завклубом показал нам вверенный его печалям очаг культуры.
  
   На стенах фойе очага были развешаны поясные портреты знатных работников кирпичного завода. Каждый из этих тружеников, и мужчины, и женщины, были в одном и том же черном пиджаке. Должно быть, художник вместе с заданием получил от парткома кирпичного завода и этот идеологически правильный пиджак, только в котором советскому человеку-труженику и пристало позировать для нынешних и грядущих поколений. Кроме одного пиджака труженикам хватило и одного выражения лица на всех. Каждый из них смотрел на зрителя одинаково вопрошающе-строго: "Ну, а ты, лентяй и прогульщик, - ты когда одумаешься и тоже станешь знатным работником кирпичного завода?"
  
   Заглянули в еще пустой зрительный зал. На одной его боковой стене была изображена технологическая цепочка получения кирпича. Плечистые работники в отутюженных до стрелок спецовках внимательно управляли хитрым процессом. Заканчивалась фреска караваном груженных продукцией завода грузовиков. На борту переднего алел транспарант: "Получай, родина, наш кирпич!"
  
   Зашли в открытую детскую библиотеку. Я бережно взял с полки аппетитно потрепанную книгу и потянул носом.
  
   - Нет, уже не пахнет. А вот в детстве все книги пахнут. Я до сих пор помню, какой волнующий запах был у "Робинзона Крузо". А "Война и мир" ничем не пахла. Поэтому, наверное, и читал ее через пень-колоду.
  
   Оказывается, и все остальные присутствующие товарищи имели тот же грешок перед мировой культурой - "Войну и мир", в отличие от "Робинзона Крузо", одолевали без должного воодушевления, оставляя "на потом" большие пробелы. Но вот товарищ Губин искупил этот грех другим читательским подвигом.
  
   - ...Я полностью, от корки до корки, прочитал не меньшее по объему и значению произведение.
  
   - Это какое же? - с интересом спросил я.
  
   - Вы все равно не поверите, - обреченно махнул рукой товарищ Губин.
  
   - Да почему же не поверим? Поверим. Вот увидите - поверим. Мы очень доверчивые люди. Правда, товарищи?
  
   Вася и Моня согласно закивали головами.
  
   - Я прочитал от корки до корки весь "Капитал" Карла Маркса. Со всеми его предисловиями, примечаниями, комментариями, сносками, ссылками... Короче, со всем его справочным аппаратом.
  
   - Не верю! - тут же воскликнул я. - Одолеть весь "Капитал", да еще со всем его справочным аппаратом, - нет-нет, это выше человеческих сил!
  
   - Вот видите, я же говорил. Вот и у нас в Суральске почти никто не верит. Даже некоторые товарищи в райкоме партии. Хотя там прекрасно знают мою принципиальность. Этим недоверием они маскируют свою политическую безграмотность. Даже в райкоме полным-полно таких, которые не знают и азов коммунистического учения. Такие только из-под палки станут усваивать эти азы. А палка у партии сейчас уже не та, что раньше.
  
   Заметив, как поскучнели физиономии московских гостей, товарищ Губин строго спросил:
  
   - Вы, кажется, не разделяете моих убеждений?
  
   Я поднял руки вверх:
  
   - Нет-нет, товарищ Губин, мы вовсе ничего не имеем против коммунистического учения. Боже упаси! Мы и против любого другого учения ничего не имеем. Мы только против методов преподавания некоторых из них. Чтобы, например, не понимающим или не принимающим теорию относительности не преподавали ее в подвалах каких-нибудь силовых органов.
  
   - Палками и сапогами... - добавил Моня.
  
   Я продолжил:
  
   - Конечно, при такой педагогике любой скажет, что понимает теорию относительности лучше самого Альберта Эйнштейна.
  
   - Уже на первом уроке, - уточнил действенность подвальной педагогики Моня.
  
   Вася сильно поморщился, покачал своей большой головой и осуждающе посмотрел на нас.
  
   А у товарища Губина, как было заметно, перехватило дух.
  
   Слыхивал он, наверное, что столичные "физики" и "лирики" стараются нынче перещеголять друг друга во фронде, но чтобы вот так! Чтобы открытым текстом про педагогические подвалы органов! И это здесь, в незнакомом им городе, с человеком, открыто заявившим о своей партийной принципиальности. А что же тогда можно услышать в курилках их институтов и редакций?
  
   Нахмурился товарищ Губин. На этом он и прекратил бы наш турпоход по своему клубу, но мне так хотелось заглянуть еще в одно местечко. Упросил.
  
   Бильярдная. Маленькая комната, маленький стол, маленькие металлические шары и один короткий, кривой кий на всех суральских бильярдистов.
  
   - Да, короли бильярда не станут играть здесь ни за какие деньги. Инвентарь - ниже всякой критики, - дал я понять, что хорошо разбираюсь в этом предмете.
  
   Это заключение заставило заведующего "Кирпичником" нахмуриться еще больше.
  
   - А мы к себе никаких королей и не приглашаем. Наш инвентарь - для простого человека-труженика.
  
   Во избежание дальнейших осложнений я не стал оспаривать принципиальную установку товарища Губина - инвентарь для простого человека-труженика должен быть маленьким, убогим и кривым.
  
  
   ...Стук откидываемых деревянных сидений прекратился. Зал "Кирпичника" наполнился зрителями.
  
   На сцене были приготовлены стол с четырьмя стульями и трибуна с микрофоном.
  
   Из-за кулис вышел товарищ Губин, подошел к микрофону, строго постучал по нему, сказал: "Раз-два-три" - и, насупившись, обратился к собравшимся:
  
   - Товарищи! Наш город выбран местом научного эксперимента. Как предполагается, его результаты могут иметь большое народнохозяйственное значение. О сути этого эксперимента вам расскажут командированные в Суральск представители Института мозга. Они и будут его проводить...
  
   Человек, изрядно глуховатый, но внимательно следящий за выражением лица товарища Губина, предположил бы, что тот сказал следующее:
  
   - Товарищи! Клубу "Кирпичник" в очередной раз доверено провести гражданскую панихиду. Партийное руководство города надеется, что она, как всегда, пройдет на должном общественно-политическом уровне. Так оправдаем же это высокое доверие, товарищи. Внесите тело покойного на сцену...
  
   На сцену вышли мы. В белоснежных медицинских халатах. Кланяясь на ходу, быстро прошли к столу и сели.
  
   - Слово предоставляется руководителю научной группы, - сухо сказал заведующий клубом, даже не назвав мою скромную фамилию.
  
   Суральцы не заразились хмурой серьезностью товарища Губина. Они были польщены выбором ученых именно их города и от души похлопали подошедшему к микрофону руководителю научного эксперимента.
  
   - Товарищи! - солидно, как и подобает ученому, начал я. - Прежде чем перейти к сути эксперимента, позвольте мне вкратце рассказать о нашем институте, его истории, его месте в многоотраслевой советской науке.
  Институт мозга был основан в 1928 году. Его созданием советская власть устраняла вековую несправедливость. Буржуазное общество никогда не уделяло мозгам должного внимания. Оно и сейчас пляшет вокруг тех частей человеческого тела, на которых проще всего нажиться. Вот почему в мире чистогана бал правят стоматологи, косметологи и парикмахеры всех мастей. Еще бы! Ногтей у каждого человека - двадцать, зубов - тридцать два, а волос - и не сосчитать. Если назойливой рекламой принудить человека то и дело бегать к дантисту, то тридцать два зуба только одного пациента могут стать хорошенькой кормушкой для целой шайки стоматологов... На зубную пасту, лаки и шампуни там, - я показал в ту сторону, где расположен мир чистогана, - работают сотни лабораторий, научных учреждений, целые отрасли промышленности, миллионы людей. Еще неизвестно, на чем там сколочено больше капитала - на нефти или на перхоти?..
  
   Слушатели вместе со мной горячо одобряли политику нашей партии и правительства, которые никому не позволяли нажить сколько-нибудь заметный капиталец на перхоти советских людей.
  
   - Да, товарищи, - продолжал я свой наезд на буржуазное общество. - Из ногтя, зуба и волос можно сделать картинку. И тем более яркую, чем больше за нее уплачено. А вот с мозгами такой фокус не выйдет ни за какие деньги. Лосьоном их не очистишь, лаком не покроешь и протезом, даже золотым, не заменишь. Трудно на мозгах нажить капитал. Вот почему в мире наживы так мало охотников возиться с ними. Советская власть все расставила по своим местам. Класс-гегемон поставил на должную высоту орган-гегемон. Мозги получили свой институт. Его краеугольным камнем и в то же время предметом постоянного, глубокого изучения стала величайшая ценность всего прогрессивного человечества - мозги товарища Ленина.
  
   Прикосновение к святому - в зале сама собой установилась минута молчания.
  
   - Теперь - немного о самих мозгах, - продолжал я и, обособляя величайшую ценность всего прогрессивного человечества, уточнил: - Обычных человеческих мозгах. Говоря популярно, товарищи, мозги - это одна из частей сложного, но хорошо приспособленного к земному существованию человеческого тела. У каждой из этих частей - свои функции. И если, например, ноги служат человеку для хождения, то мозги предназначены для мышления. По внешнему виду ног, развитости их мускулатуры можно определить - какой ходок и бегун обладатель этих ног. А вот как определить интеллектуальные возможности человека? Мало того, что мозги скрыты в черепной коробке. Сверля, выпиливая или скалывая черепную кость, можно, конечно, добраться до них. А что толку от такого варварского метода? Внешний вид мозгов еще ни о чем не говорит. По отдельно взятому фрагменту мозговой субстанции затруднительно даже уверенно сказать - человеку или корове он принадлежит. Так что на глазок "мускулатуру" мозгов никак не определить... Надеюсь, товарищи, вам понятна проблематика вопроса?
  
   Мои надежды полностью оправдались. Проблематика вопроса слушателями была схвачена сразу. Ни один из них не взялся бы по отдельно взятому фрагменту мозговой субстанции определить - человеку или корове он принадлежит. И все поголовно протестовали против метода добычи этого фрагмента - посредством сверления, выпиливания или скалывания черепной кости. Тут и человек, и корова могут отбросить копыта еще до того, как горе-исследователь доберется до их мозговой субстанции.
  
   Я еще увереннее продолжал свою мозговедческую лекцию.
  
   - Всякие аттестаты, дипломы и рекомендации не могут быть бесспорными показателями умственных способностей человека. Аттестат можно подделать, диплом купить, рекомендации - выклянчить. И пока обнаружатся истинные возможности липового отличника, он успеет наломать немало дров. И, напротив, можно упустить способнейшего работника только потому, что он наплевательски относился ко всем бумагам, оценивающим его способности. Или оценщикам чем-то не угодил.
  Общество развитого социализма все острее испытывает необходимость в быстрой и объективной оценке интеллектуальных возможностей каждого своего члена. Как ничто другое, это поспособствует правильной расстановке кадров во всех отраслях народного хозяйства. Следовательно, это поспособствует еще более ускоренной поступи нашего общества к намеченной партией высокой цели - коммунизму...
  
   "Ускоренная поступь", "партия", "коммунизм" - эти слова действовали на заведующего клубом так же, как на обученную собаку команда: "Голос!" Но как только товарищ Губин порывался встать и зачать овацию, товарищ Рабинович просил его не прерывать выступление докладчика, ибо тот весьма чувствителен ко всяким помехам. Создавать помехи докладчику завклубом не стал, но еще более глубоко обиделся на московских ученых: прерогатив по собственному разумению зачинать аплодисменты в "Кирпичнике" его не смели лишать даже товарищи из райкома партии.
  
   Я продолжал свою речь без перерыва на аплодисменты "ускоренной поступи".
  
   - ...Каждый человек должен занимать в обществе свое место, а не дядино. Место, обусловленное его умственным потенциалом. Создать инструмент для быстрого, точного, дешевого измерения этого потенциала - вот какую задачу взялся решить Институт мозга. Эта работа заметно оздоровила обстановку в его разобщенном до той поры коллективе. Давняя междоусобица двух основных подразделений института постепенно сошла на "нет". И сектор правого, и сектор левого полушарий отмобилизовали на решение общей задачи свои лучшие силы. Эта мобилизация принесла свои плоды. В результате вдохновенной, слаженной работы под руководством профессора Водовозова в нашем Институте мозга был сконструирован, воплощен в металл и успешно испытан в лабораторных условиях прибор, аналогов которому нет ни в отечественной, ни в мировой нейрофизиологии. Рабочее название этого прибора - мозгометр. Вот он, товарищи!
  
   Я с гордым видом вытащил из портфеля и показал зрителям небольшой, напоминающий автомобильный спидометр прибор, проводки от которого тянулись к какому-то хитрому головному убору.
  
   - Вот это, - я бережно расправил головной убор, - мозгометрический колпак. Он надевается на голову пациента во время измерения его умственного потенциала. Колпак, товарищи, годится для головы любого размера... Вот здесь, за стеклышком, - я ткнул пальцем в стекло "спидометра", - видна мозгометрическая лента. Она вращается на двух катушках. Риска на стекле показывает результат замера... А вот это - блок питания. Прибор может с успехом работать как от электросети, так и от простых батареек для фонарика. Поэтому, выражаясь словами великого поэта, - тунгус и друг степей калмык могут пройти мозгометрию прямо в полевых условиях, а не тащиться за тридевять земель...
  
   Мои слушатели гордились новым достижением советской науки: вон, до какой симпатичной простоты, компактности и дешевизны довели ученые Института мозга столь необходимый родине инструмент. Искренне порадовались за обойденных многими другими дарами цивилизации тунгуса и калмыка. Вот и они смогут надеть на свои головы мозгометрический колпак прямо в своих юртах в чумах.
  
   И только товарищ Губин не радовался, а все больше мрачнел. В другое время он обязательно сказал бы в микрофон: "Слава советской науке, которая под руководством Коммунистической партии..." - и породил бы жиденькие аплодисменты в "Кирпичнике". Но неприятие московскими зазнайками таких инициатив делало его на сцене каким-то лишним элементом.
  
   Показав аудитории мозгометр, я перешел к персонам, которым Институт мозга доверил его.
  
   - Естественно, что операторы, работающие с этим инструментом, называются мозгометристы. Так что позвольте представиться. Затируха - старший мозгометрист. Мои коллеги: товарищ Тихомиров - мозгометрист-консультант по левому полушарию мозга... Товарищ Рабинович - консультант по правому полушарию...
  
   Мозгометристы-консультанты во время их представления суральской общественности привставали со стульев, одергивали халаты и кланялись залу.
  
   - До этого времени испытательная мозгометрия носила лабораторный и выборочный характер. Проверялось несколько человек какой-то профессии, потом еще несколько - определенного возраста или места проживания. И так далее - с бора по сосенке. И вот теперь решено провести мозгометрию целого города, всего его населения... Процедура, товарищи, совершенно безболезненная и, разумеется, бесплатная. Разглашать или нет результат своей мозгометрии - каждый решает сам. С нашей стороны утечки не будет. Мероприятие носит исключительно добровольный характер, но мы рассчитываем на массовость. Не за горами то время, когда мозгометрия станет таким же общегосударственным делом, как прививки, флюорография, перепись. Вам, дорогие товарищи, доверено совершить почин этого всенародного дела... Пожалуйста, у кого есть вопросы?
  
   Определять, в каком порядке любознательные суральцы должны задавать свои вопросы выступающим в клубе, - и этой исключительной прерогативой обладал в "Кирпичнике" только товарищ Губин. Но теперь он плюнул на все свои прерогативы. Пусть старший мозгометрист сам управляется с залом.
  
   Я не стал суетиться. Выдержал надлежащую паузу, внимательно оглядывая аудиторию. Тянущие вверх свои руки любознательные слушатели терпеливо ждали, кому будет адресован разрешающий жест.
  
   Счастливчик спросил:
  
   - Товарищи мозгометристы, а почему в Институте мозга возникла междоусобица между секторами левого и правого полушарий и в чем она проявлялась?
  
   Ну, конечно, скандалы интересовали суральцев, как и всех других обитателей скандальной планеты, прежде всего.
  
   - Причиной междоусобицы стали бесконечные споры о том, какое полушарие мозга важнее для человека. Функции левого и правого полушарий, товарищи, заметно разнятся. Популяризируя научные выводы, правое полушарие можно назвать художником, а левое - администратором. Они мирно сожительствуют в голове человека, дополняя и помогая друг другу. Художник что-то творит, администратор хлопочет - кому бы, извините, повыгоднее сбагрить это творение... А вот у двух секторов в Институте мозга такого мирного сожительства никак не получалось. Все было разделено на две части. Даже гардероб, буфет и туалеты. Особенно острые формы противостояние приобрело после опубликования в научной печати статьи - "Рудиментарный характер правого полушария и признаки эволюции мозга в сторону его полного атрофирования". Правый сектор тут же ответил докторской диссертацией - "Новые доказательства балластного значения левого полушария". Диссертация убедительно доказывала, что левое полушарие мозга вложено природой в черепную коробку человека только для того, чтобы его шею не перекосило вправо. Ну а потом начались пакости вовсе ненаучного характера. Дошло до того, что однажды ночью из сектора левого полушария украли подопытного барана Соломона. А днем в буфете другого сектора уже подавали свежий шашлык. Всю драматичность этого инцидента усугубляло вот какое обстоятельство. За долгие годы своей беспорочной службы во имя науки Соломон стал равноправным членом коллектива левого сектора. Наряду с другими его фотография украшала Доску почета, и его имя не раз вносилось в грамоты, которыми левый сектор награждался как победитель социалистического соревнования. Коллеги долго скорбели по Соломону... Мир науки, товарищи, тоже бывает жесток. Еще как, оказывается, совместны гений и злодейство. Кто знает, какие еще формы приобрела эта жестокость, если бы не совместная работа над мозгометром. Она сплотила коллектив Института мозга до такой степени, что прошлой осенью, впервые в своей истории, оба сектора поехали на уборку картофеля в один и тот же колхоз.
  
   Следующий вопрос:
  
   - А сколько весят человеческие мозги?
  
   - Средний вес мозга человека - полтора килограмма.
  
   Еще один любознательный развил предыдущий вопрос:
  
   - Скажите, пожалуйста, а наука уже установила, чьи мозги посильнее будут - мужские или женские?
  
   Хихикнул не один человек.
  
   - Мозги, дорогие мои товарищи, это вам не колбаса, которой чем больше досталось, тем крупнее повезло. Да, средний вес мужского мозга несколько больше женского. Но это не дает никаких оснований утверждать, что мужские мозги "будут посильнее" женских. Феномен мозгов, приводящий в замешательство ученых, заключается в том, что их количество совсем не обязательно переходит в качество. Так, например, у кого-то их может быть целых два кило, а он дурак дураком. А у другого мозгов и от рождения было всего-то с кулачок, потом в какой-то передряге ему еще половину из них вышибли, - а он все равно остается первым в любом деле, игре и драке... Что показывают эксперименты? Эксперименты показывают, что мужчина лучше мыслит аналитически. Зато у женщин сильнее развита интуиция. Несколько вульгаризируя вопрос, можно сказать, что женщина шевелит мозгами быстрее, а мужчина - основательнее. В паре получается идеал. Так что среди прочих обстоятельств, сводящих вместе мужчину и женщину, не последнее значение имеет и это - парой они лучше соображают.
  
   Упоминание этого обстоятельства несомненно должно было благотворно повлиять на укрепление семьи и брака в Суральске. Уже одним этим миссия московских ученых была полезна для города.
  
   Вопрос был задан самым почтительнейшим тоном:
  
   - Разрешите, пожалуйста, узнать - а сколько весит величайшая ценность всего прогрессивного человечества, мозги товарища Ленина?
  
   Тем же почтительнейшим тоном я ответил:
  
   - По решению партии и правительства вес мозгов товарища Ленина является государственной тайной.
  
   Слушатели зашушукались. Если бы в эту минуту был проведен блиц-опрос мнений на этот счет, то "средневзвешенная" величина гостайны составила никак не меньше трёх кило. И как бы искоса не смотрели ученые на количество мозгов, а куда там обычным полуторакилограммовым тягаться с такой громадой мозговой субстанции.
  
   Дождавшись тишины, я позволил задать следующий вопрос:
  
   - А почему для первой в мире массовой мозгометрии был выбран наш Суральск?
  
   - Такой выбор, товарищи, был сделан не случайно. Как всем вам хорошо известно, большая часть трудоспособного населения Суральска работает на флагмане районной индустрии - одном из крупнейших в регионе кирпичном заводе имени Дзержинского. Есть согласованное мнение отделов идеологии, науки и культуры ЦК КПСС, что как раз работа с кирпичом формирует тот устойчивый уровень интеллекта, который является типичным для советского человека-труженика. Таким образом, результаты мозгометрии в Суральске станут репрезентативными. Их можно будет экстраполировать на всю страну.
  
   Устойчивый уровень интеллекта, приобретаемый человеком-тружеником в процессе работы с кирпичом, не позволял ему разуметь такие термины, как "репрезентативный" и "экстраполировать". Но догадаться можно было: умственные способности саральцев станут некоей меркой, планкой, эталоном для всего СССР. С одной стороны, это льстило слушателям, а с другой... Что если мозгометрия выявит в Суральске такой низкий уровень интеллекта на душу населения, экстраполировать который на всю страну - это только дискредитировать ее в глазах всего прогрессивного человечества? Эта опаска поспособствовала рождению главного вопроса момента:
  
   - Товарищ Затируха, а какую, собственно, величину измеряет ваш мозгометр?
  
   Главный вопрос ожидался, ответ на него был хорошо отрепетирован.
  
   - Величину, которую измеряет мозгометр, мы назвали так: полный умственный коэффициент. Или, сокращенно, - ПУК. Выбирая единицу измерения этой величины, в Институте мозга припомнили народное определение высшей степени башковитости: "Ума палата". "Палата", по определению, - огромная величина. Поэтому мозгометрическая лента градуирована в "микропалатах" - от нуля до десяти тысяч. А для лучшего восприятия пациентами результатов своей мозгометрии разные отрезки шкалы ленты имеют еще и свои качественные определения. Так, например, ПУК в интервале 6100-6250 микропалат обозначается как "Незаурядный". А зафиксированный в интервале 125-150 микропалат - как "Малый". Области, лежащие за крайне правым и крайне левым значениями мозгометрической ленты, обозначаются соответственно как "гениальность" и "следы".
  
   Ну, про гениальность и на флагманах советской индустрии кое-что слыхивали. А вот что это за таинственная область расположена на другом конце мозгометрической ленты?
  
   - А "Следы" - это сколько?
  
   - "Следы", товарищи, - это, по сути, нисколько. Щадящая формулировка. Этикет мозгометрии... Но в Суральске такой диагноз очень маловероятен. Впрочем, как и гениальность. По прикидкам нашего института, тот и другой экстремумы будут встречаться не чаще одного случая на триста тысяч обследованных человек. А в Суральске - всего 27 тысяч жителей.
  
   - Товарищ Затируха, а ПУК - это константа или переменная величина?
  
   - ПУК, товарищи, - это константа, которую могут исказить только драматические, форс-мажорные обстоятельства - первая любовь, второй стакан водки, третий нокдаун...
  
   - А что всё-таки сильнее искажает ПУК человека - любовь или водка?
  
   - Или нокаут? - пора-пора было и пошутить в клубе.
  
   Я охотно поддержал такое настроение публики.
  
   - Бесчувственное тело мозгометр воспринимает как бревно. Ну а какой ПУК может быть у бревна?
  
   - А какая лысина - теменная или лобная - свидетельствует о большем ПУКе их обладателей?
  
   И пошло бы поехало в этом духе.
  
   Но товарищ Губин категорически не поддержал такого легкомысленного настроения публики. Руководитель "Кирпичника" даже не дал мне возможности рассказать заранее приготовленный анекдот о лысинах. Он встал, выпрямился, одернул пиджак, поправил галстук и таким тоном, и с тем выражением лица, с которым другие говорят: "А теперь позвольте и мне сказать несколько слов об усопшем..." - спросил:
  
   - От имени всех членов КПСС Суральска прощу вас ответить на такой вопрос: можно ли измерить коллективный гений партии?
  
   Начавшие было своевольничать слушатели замерли с вытянутыми лицами. Вася и Моня беспокойно заерзали на своих стульях.
  
   Репетируя предстоящую встречу с народом Суральска, мы предусмотрели, как нам казалось, вce острые и каверзные вопросы. Как из области мозговедения, так и из сопредельных областей. И вот надо же так оплошать с коллективным гением партии - завклубом попал в совершенно незащищенное место. А ведь не бог весть как далеко от поверхности запрятан вопрос.
  
   Смотрю на своих товарищей. Моня, конечно, уверен, что я как-то выкручусь. Да и Вася в этом едва ли сомневается. И все-таки он поглядывает на меня с некоторой тревогой. Знает: раздражение старшего мозгометриста, вызываемое "партийными" причинами, очень часто оборачивается нападками как на саму партию, так и на тех ее членов, которые оказываются у него под рукой.
  
   - Коллективный гений партии - это, скорее, политическая категория, нежели научно-медицинская, - начал я свой экспромт. - Поэтому ваш интересный вопрос, товарищ Губин, должен быть адресован Высшим партийным курсам или Институту марксизма-ленинизма, а не Институту мозга. И все-таки позволю себе поделиться некоторыми соображениями на этот счет.
  
   "Лучше бы ты вообще сейчас ничего себе не позволял!" - догадался я по напряженному лицу Васи.
  
   "Не позволяй себе слишком многого", - Моня тоже предостерегающе нахмурил брови.
  
   - Если коллективный гений партии нельзя измерить прямо, то можно попытаться сделать это косвенным образом. И вот каким... Как известно, основной продукт коллективного гения партии - это лозунг, резолюция, историческое решение. Вот давайте и будем плясать от этой печки.
  
   "Ну, конечно, от другой печки тебе никак не пляшется", - осуждающе посмотрел на меня Вася.
  
   "Не забудь вовремя остановиться", - Моня беспокоился не так сильно.
  
   - Итак, партия бросает в массы очередной лозунг. Чем откликаются на него массы? Массы откликаются на него многочисленными митингами и собраниями трудовых коллективов. Каждое из этих мероприятий заканчивается бурными, долго не смолкающими овациями и здравицами в честь родной КПСС и ее ленинского Политбюро. То есть, заканчивается большим шумом. А вот приборы для измерения шума давно существуют. Суммируя шумы всех митингов и собраний, мы получим некоторый итоговый шум. Его величина может служить хоть и косвенной, но вполне объективной и понятной массам оценкой того коллективного гения партии, который потребовался на создание данного исторического решения. Чем сильнее шум - тем больше гений.
  
   "Тебя уже заносит!" - испуганным взглядом сигнализировал мне Вася.
  
   "Если будешь продолжать хулиганить - то недолго", - советовал более спокойный взгляд Мони.
  
   Я продолжал:
  
   - Понятно, что мощный митинговый шум всегда будет громче шума какого-нибудь пылесоса и даже отбойного молотка. Поэтому децибелы для его измерения мелковаты будут. Возможно, когда-нибудь отчеты о проведении в жизнь очередного исторического решения родной КПСС будут сопровождаться примечанием - шумом во сколько мегабел аукнулось оно в массах... Интереснейший вопрос поставил товарищ Губин. Вернемся в Москву - обязательно провентилируем его там...
  
   "Как бы нас отсюда прямо на Лубянку не отправили - мозги нам там хорошенько провентилировать!" - совсем уже поедал меня глазами Вася.
  
   Да и Моня взглядом тоже призывал заканчивать вентилирование этого скользкого вопроса.
  
   Спохватился и сам: мы, наверное, и так уже нажили себе в Суральске врагов в лице местных парикмахеров и стоматологов. Не хватало теперь заиметь здесь недоброжелателей среди многочисленных членов партии, не согласных измерять ее коллективный гений так же, как грохот отбойного молотка.
  
   Закругляю вопрос:
  
   - Так что измерять коллективный гений партии мозгометром - это, товарищи, все равно, что мерить температуру Солнца градусником. Сгорит к чертовой матери и то, и другое!
   Но и такое эмоциональное сравнение интеллектуального колосса партии со звездой не прибавило нам очков в глазах самого активного и сознательного коммуниста Суральска. Пользуясь данной ему в "Кирпичнике" властью, товарищ Губин сухо и холодно прервал явление мозгометристов народу. Я успел еще только выразить свою твердую убежденность в том, что общегородская мозгометрия убедительно докажет - может, еще как может "своих платонов и быстрых разумом невтонов" земля Суральская рожать.
  
   Г л а в а IV
   ЕСТЬ УКАЗАНИЕ ПОБРАТАТЬСЯ
  
   - Органы у нас сегодня на повестке дня, - начал очередное собрание партактива Суральска первый секретарь райкома товарищ Тельнов. - Давай, товарищ Романов, сразу о нашей главной дыре, о кирпичном заводе.
  
   Начальник райотдела милиции доложил партактиву:
  
   - Товарищи, нынешний отчетный период характеризуется некоторым падением темпов роста общих объемов хищения социалистической собственности на кирпичном заводе.
  
   - Подожди-подожди! - прервал его Николай Федорович. - "Некоторое падение темпов роста" - это что? Меньше, что ли, стали воровать кирпича?
  
   - Общий объем хищений несколько увеличился. Но этот прирост почти на полтора процента меньше аналогичного прироста за прошлый отчетный период. Мы рассматриваем это как положительную тенденцию.
  
   - Да, интересная у тебя получается арифметика: и воровать стали больше, и положительная тенденция имеется. Ладно уж, продолжай, - махнул рукой Николай Федорович.
  
   Майор Романов, сразу уличенный в лакировке действительности, без воодушевления продолжал доклад о борьбе его ведомства с хищениями продукции кирпичного завода.
  
   Громких викторий в этой борьбе за милицией никогда не числилось. Положительных тенденций - и тех не за каждый отчетный период удавалось наскрести хотя бы на полтора процента.
  
   Решительных побед на этом фронте у милиции и быть не могло. Ни один другой вид собственности не имеет такой предрасположенности к похищениям, как социалистическая.
  
   Оставьте вы где-нибудь без присмотра несколько абсолютно одинаковых вещиц да набросьте на одну из них бирку - "Социалистическая собственность". Вот ее-то первой и свистнут. Оно, конечно, и всем другим оставленным без присмотра вещицам рано или поздно приделают ноги, но первой непременно стибрят именно соцсобственность.
  
   Да что там - "оставьте где-нибудь". Поместите вы социалистическую собственность за семью высокими заборами, напишите на ней аршинными буквами: "Заминирована! Радиоактивна! Обработана чумными вирусами!", - уволокут и эту. Быть похищаемой - это родовая черта социалистической собственности. А любую родовую черту, как давно известно, может исправить только одно - могила.
  Умыкание кирпича с флагмана Суральской промышленности было регулярным и масштабным.
  
   Первый секретарь нахмурил брови:
  
   - Что делается для пресечения хищений?
  
   Майор Романов суетливо доложил:
  
   - За отчетный период работниками райотдела милиции и мной лично на заводе проведено 8 профилактических бесед, формирующих у трудящихся негативное отношение к хищениям социалистической собственности. В ограждении вокруг завода заделано 17 проломов, пролазов и подкопов общей площадью 56 квадратных метров. Заменены разбитые лампы и стекла в 5-ти прожекторах. Поверх забора смонтировано 175 килограммов новой колючей проволоки взамен потерявшей свои защитные свойства. Произведена замена 4-х утративших штатную злобность сторожевых собак. За систематическое пособничество вывозу с территории завода крупных партий кирпича без надлежащим образом оформленной документации привлечен к уголовной ответственности начальник Проходной No 3 Котов.
  
   - Эх-ма! - воскликнул первый секретарь. - Опять у них начальник Проходной No 3 отличился. Что это они повадились один за другим привлекаться к уголовной ответственности?
  
   - Проходная No 3 - это проходная на Ореховку, - напомнил первому секретарю начальник милиции.
  
   Если кирпичный завод был главной дырой всего Суральска, через которую вытекала соцсобственность, то проходная на Ореховку была главной дырой кирпичного завода. В этом отношении ни самый большой пролом, подкоп и пролаз, ни даже их общая площадь в 56 квадратных метров и в подметки ей не годились. Растущий не по дням, а по часам дачный поселок строился главным образом из кирпича, вывозимого через Проходную No 3 без надлежащим образом оформленной документации. И все ее начальники способствовали этому.
  
   Разумеется, каждый из них, готовясь к вступлению в должность и зная горькую судьбинушку своих предшественников, заранее принимал неприступный вид, показывал кому-то воображаемому фигу и зло говорил: "Отыди! Не на того напали, ребята. Уж я-то устою от любого искушения. Никогда не стану пособничать провозу кирпича через вверенную мне родиной Проходную No 3 без надлежащим образом оформленной документации. Никогда!"
  
   Но и этот зря зарок давал. Быстрые разумом суральские платоны и невтоны могли не только избавлять колючую проволоку от ее защитных свойств, а сторожевых собак - от их штатной злобности. Они быстро и точно определяли тот размер искушения, который необходим новому начальнику Проходной No 3 для избавления его от дурной привычки показывать людям фигу. И скоро он входил в такой азарт пособничества незаконному вывозу кирпича через вверенную ему родиной проходную, что подчас оказывался в суральской каталажке еще до того, как заканчивался негромкий судебный процесс над его предшественником.
  
   Обитатели Ореховки должны были возвести монумент в честь безымянного начальника Проходной No 3. Согбенная фигура в лагерной робе, а на пьедестале - золотые буквы: "Да не обойдет тебя стороной первая же амнистия. Благодарная Ореховка".
  
   Многие из присутствующих на собрании партактива могли бы оказаться в первых рядах собравшихся на открытие того монумента. А сейчас, опустив головы, они внимательнейшим образом осматривали свою обувь, поворачивая ее и так и этак. И только тогда, когда Ореховка перестала упоминаться, окончательно убедились, что ни грязи, ни пыли на обуви нет.
  
   - Давай, Девяткин, резолюцию по этому вопросу, - сказал Николай Федорович своему помощнику.
  
   Девяткин говорил ровным, негромким голосом:
  
   - Резолюция, товарищи, предлагается такая: "Отметить некоторые положительные тенденции по усилению мер противодействия хищениям социалистической собственности на кирпичном заводе. Еще раз обратить внимание его администрации на слабую кадровую и воспитательную работу с персоналом Проходной No 3".
  
   Чтобы присутствующие в который уже раз не посчитали, что все резолюции в райкоме от первой до последней буквы сочиняет Девяткин, первый секретарь распорядился:
  
   - Ты еще что-нибудь насчет собак туда втисни. Пусть увеличат их поголовье, что ли. Все-таки сторожевая собака не так быстро начинает вилять хвостом, как охранник.
  
   Покончив с делами на кирпичном заводе, перешли к городским делишкам помельче.
  
   - Обстановка вокруг пивного ларька не оздоравливается? Там по-прежнему доминирует хулиганствующий элемент? Стекла бьют все так же? - спросил первый секретарь у начальника милиции.
  
   - Достоверной статистики насчет разбитых в пивном ларьке стекол нет...
  
   - А насчет разбитых рож?..
  
   Начальник милиции угодливо хохотнул вместе со всем партактивом.
  
   Кипучая жизнь в единственном пивном оазисе города привносила в милицейскую статистику большую часть препровождений в вытрезвитель, драк и даже телесных повреждений различной степени тяжести. А в общий процент разбиваемых в Суральске стекол маленькое оконце пивного ларька вносило львиную долю. Другие стекла в городе били от случая к случаю - зачастую без всякого умысла, по неосторожности. Стекла пивного ларька били исключительно по злому умыслу. Так жаждущие, но неплатежеспособные клиенты протестовали против заведенного "пивцом" Сашкой Барашковым порядка - пива в долг не наливать ни под какие клятвы. "А если завтра война? - говорил он жаждущему. - Разве станешь ты тогда отдавать свой долг?" - "Стану, Сашка, вот те крест стану! Как только объявят войну, я первым делом к тебе побегу, должок возвращать". - "Как же, побежишь ты ко мне. Ты сразу по мобпредписанию убежишь - только тебя и видели. А когда на тебя похоронка придет, тогда и вовсе плакали мои денежки". - "Ой, Сашка, смотри, как бы на тебя вперед похоронка не пришла!" - "На меня не придет. Отойди от окошка!"
  
   Обиженный не откладывал битья стекол до войны. Не очень будет удобно, мчась по мобпредписанию к месту сбора, делать еще и крюк к пивному ларьку.
  
   Но даже у пивного ларька за отчетный период не произошло ничего криминально-выдающегося. И самое главное: по милицейской линии из Суральска в иной мир никто не отбывал.
  
   - Ну а что с этой фашистской гадостью у нас творится? Почему не прекращаются эти художества на стенах? - спросил первый секретарь.
  
   - Свастика и другая нацистская символика - это, я думаю, по ведомству товарища Лепетухина. Эти художества - скорее, идеология, а не уголовщина, - а чуть подумав, майор решился добавить: - Возможно, товарищу Лепетухину стоит более внимательно присмотреться к этому делу и по другой причине...
  
   Это был уже явный намек: мало кто в городе сомневался в том, что многие паскудные делишки в Суральске совершаются под предводительством очень авторитетного среди городской "золотой молодежи" сынка главного суральского идеолога.
  
   Товарищ Лепетухин в долгу не остался:
  
   - Возможно, товарищу Романову тоже стоит к чему-то присмотреться поближе. Например, к тому, чьи хоромы в Ореховке и по сей день остаются непревзойденными по своей величине и роскоши. И соизмерить эту величину и роскошь со скромным майорским жалованьем...
  
   Назревающая схватка представителей двух влиятельных ведомств могла привести черт знает к чему. Первый секретарь тут же пресек ее. Он попросил высказаться представителя самого могущественного ведомства страны.
  
   - Олег Глебович, а как вы оцениваете в общем и целом общественно-политическую обстановку в городе?
  
   Подполковника КГБ Стрелкова в городе уважали и за орган, который он достойно представлял, и за личные качества. Молчун, аскет, трезвенник. Только одного человека в Суральске первый секретарь райкома называл так почтительно - по имени-отчеству.
  
   В нескольких словах подполковник успокоил партактив: как и во все прошлые отчетные периоды, общественно-политическая обстановка в городе в общем и целом была здоровой. Даже у пивного ларька никто не посягал на изменение существующего строя в стране и не отказывался в случае объявления войны тотчас бежать по мобпредписанию.
  
   - Скажите, Олег Глебович, а что наш главный городской анонимщик? Продолжает пописывать в Центр?
  
   Олег Глебович не стал вгонять в краску первого секретаря райкома отказом отвечать на такой деликатный вопрос при многочисленных свидетелях.
  
   - Да, анонимщик писать продолжает. И вся его корреспонденция имеет прежнюю направленность. В своём последнем письме в Москву автор настаивает на том, что человек с исконно русской фамилией Сидоров никогда не сможет стать выдающимся скрипачом, пианистом, виолончелистом... Потому что, как он объясняет, все музыкальные инструменты узурпировали лица известной национальности. Сидорову они оставили только барабан и балалайку...
  
   Никто из партактива не посмел спросить у подполковника КГБ: а откуда ему ведома "направленность" исходящей и входящей в Суральск корреспонденции? И каждый давал себе слово еще бдительней следить за "направленностью" своих писулек куда бы то ни было.
  
   ...- Это хорошо, что у наших анонимок в Центр такая безобидная направленность, - с удовлетворением сказал первый секретарь. - Виолончель, балалайка, барабан...
  
   Своим лаконичным выступлением подполковник Стрелков подвел Девяткина к совершенно очевидной резолюции: жители Суральска твердо стоят на партийной платформе даже тогда, когда на ногах уже совсем не стоят.
  
   Завершая обсуждение этого вопроса, первый секретарь сказал:
  
   - А того, кто норовит сойти с этой платформы... Этого, например... Как его фамилия, Девяткин?
  
   - Горбунов.
  
   - И фамилия ведь какая говорящая! Так вот этого Горбунова обязать пройти мозгометрию хоть под конвоем. Проверить, все ли у него с головой в порядке? Проверить, какой у него этот... Как называется этот коэффициент, Девяткин?
  
   - ПУК - полный умственный коэффициент.
  
   Но тут к затронутой лишь вскользь мозгометрии пришлось возвращаться еще раз. Оказалось, что ни добровольно, ни принудительно проходить ее саральцам будет негде. Завклубом отказал мозгометристам в помещении, и те просят у городских властей срочно подобрать им другое.
  
   - А что случилось, товарищ Губин? - уважительно и участливо спросил первый секретарь. - Почему вы не хотите, чтобы они работали в клубе?
  
   Если товарища Стрелкова первый секретарь уважал и обращался на "вы", видя в нем персонифицированную инквизицию партии, то товарищ Губин был для него ее воплощенной святостью.
  
   Только глубокая святость может подвигнуть скромного служителя хоть коммунистической, хоть любой другой религии на постижение содержания всех многомудрых писаний своего вероучения. Николай Федорович не раз зондировал в кулуарах различных областных совещаний - есть ли в их регионе хоть один еще человек, который от доски до доски осилил "Капитал"? Знатоки вопроса уверенно отвечали: нет больше в области такого человека. Шепотком в тех же кулуарах высказывалось подозрение - а есть ли сейчас хоть один такой человек во всем социалистическом лагере, не говоря уже обо всех прочих лагерях? Это обстоятельство еще более усиливало почитание первым секретарем суральского райкома КПСС скромного заведующего клубом - как некоего природного уникума общепланетарного масштаба. Другие члены партактива Суральска, постижение которыми "Капитала" завершалось тяжелыми вздохами не далее седьмой страницы, воспринимали товарища Губина хоть и не святым, но тоже инородным телом в своей среде.
  
   Без верноподданнической дрожи в голосе, не вытягиваясь по стойке "смирно", товарищ Губин сухо ответил первому:
  
   - В этом помещении будет организован постоянный лекторий. Тема лекций такая: "Капитал" Карла Маркса - как животворящая основа коллективного гения партии". Готовить и проводить лекции буду я. Приглашаю всех товарищей.
  
   К откровениям, которые даруются высшими силами святым людям, мир греховный должен относиться с благоговейным почтением. Если покрытому полувековой коростой отшельничества старцу было видение, что надо копать на некоем пепелище и откопается там иконка чудотворная, - то земляки того старца так немедленно и поступали (если иконка не откапывалась, святая короста оставалась вне подозрений - копали плохо). И если товарищ Губин был осеян свыше мыслью организовать в "Кирпичнике" лекторий по теме: "Капитал" - животворящая основа...", - то как можно воспрепятствовать такому начинанию? Как можно отмахнуться от приглашения на этот лекторий? Да со всеми чадами и домочадцами! Да не один раз! Да выучить те лекции наизусть и на музыку переложить!
  
   Ну а где тогда московским ученым проводить мозгометрию?
  
   Как всегда бывало в затруднительных положениях, Николай Федорович вопросительно посмотрел на Девяткина. Тот не заставил себя ждать, сразу нагнулся к уху первого. Слушал Николай Федорович сердито, но головой кивал согласно.
  
   - Тут, товарищи, такое поступило предложение. Выделить для мозгометрических опытов наш недостроенный общественный туалет. Само сооружение почти готово, а то, что сантехническое оборудование не все еще смонтировано, - так зачем оно им всё?
  
   Партактив поступившее предложение одобрил.
  
   Определенного отношения к предлагавшейся городу мозгометрии ни у кого в Суральске еще не выработалось. Но эта научная дисциплина уже воспринималась как нечто не совсем серьезное. Ясно было, что среди советских наук мозгометрия займет место скромное. Не только много ниже наук о расщеплении атома, порохах и броневом листе, но даже едва ли выше какой-нибудь социологии. У серьезных наук - свои полигоны, бункера, шахты. У самых серьезных - свои закрытые города. Им не надо искать и выпрашивать случайные помещения для своих опытов. Для мозгометрии и сортир сойдет. К тому же, без полного комплекта сантехнического оборудования, - это еще и не совсем даже сортир.
  
   Кто-то из участников собрания спросил:
  
   - Николай Федорович, а какая все-таки будет установка? Нацеливать массы на прохождение мозгометрии? Как вы сами относитесь к этому вопросу?
  
   Николай Федорович осмотрительно оставил вопрос открытым:
  
   - Мои мозгометристы вон где сидят! - он многозначительно указал пальцем вверх - на те партийные высоты, откуда товарищи из обкома внимательно следили за всеми его действиями.
  
   И вот же чудо - в это самое мгновение зазвонил телефон, напрямую соединяющий первого секретаря райкома с теми высотами, на которые он только что указывал. Подняв трубку, Николай Федорович встал.
  
   За короткое время разговора его лицо быстро меняло свое выражение - от горестного ожидания крупных неприятностей до с трудом сдерживаемого ликования.
  
   Выслушав вышестоящего товарища, первый секретарь вытянулся и отрапортовал: "Указание понял. Немедленно приступаем к его претворению в жизнь!"
  
   Почтительно положив трубку телефона на место, Николай Федорович уже не скрывал радости:
  
   - Товарищи, наша взяла! Есть указание побрататься с Альтенбургом.
  
   От эйфории кто угодно может наговорить всяких глупостей. В речениях первого секретаря райкома, если они не были заранее отредактированы Девяткиным, такие неприятности сплошь и рядом случались и без всяких эйфорий. От эйфории выступление Николая Федоровича могло пострадать ещё пуще. Поэтому он распорядился:
  
   - Ну-ка, Девяткин, расскажи предысторию вопроса. Не все товарищи в курсе.
  
   Девяткин был готов в любой момент хладнокровно выступить по любому вопросу - от его предыстории до резолюции по нему.
  
   - Товарищи! Полгода тому назад сектор Дружбы народов ЦК КПСС спустил в обком разнарядку - райцентрам Суральску и Турьеву побрататься с каким-нибудь из двух городов стран народной демократии. Один из этих городов - Альтенбург. Он находится в Германской Демократической Республике. Другой город - Баян-Хонгор. Он расположен в Монгольской Народной Республике...
  
   - В пустыне Гоби, - не удержался от реплики Николай Федорович. - В самом гиблом месте!
  
   Выждав, не продолжатся ли колкости по адресу пустыни Гоби, Девяткин продолжал:
  
   - Как распределить эти города между Суральском и Турьевым - этот вопрос доверено было решить обкому.
  
   - Тоже мне город! - хмыкнул Николай Федорович. - Небось, одни юрты в этом "городе". И в каждой - туча скорпионов! Только успевай от них увёртываться...
  
   Выдержав точную паузу, Девяткин продолжал:
  
   - В обкоме преобладало такое мнение: Альтенбург отдать Турьеву, а Баян-Хонгор - Суральску...
  
   - Всучить нам его хотели! - опять эмоционально прервал размеренную речь своего помощника первый секретарь. - Не на того напали!.. Продолжай Девяткин.
  
   - Николай Федорович такого мнения решительно не поддержал. Он обращал внимание товарищей в обкоме на тот факт, что во всем Баян-Хонгорском аймаке нет ни одного кирпичного завода, а в Суральске нет ни одного скорпиона. Где же у двух городов точки соприкосновения?
  
   - Что же мне теперь, говорю, своих скорпионов, что ли, разводить? - с удовольствием вспоминал свою остроумную находку Николай Федорович. - А потом предупреждать монгольских товарищей: "Вы, братишки, осторожней у нас тут по гостям шастайте. Наши скорпионы - не чета вашим заморышам. Наш скорпион - та еще гадюка!"
  
   Терпеливо переждав веселье партактива, Девяткин тем же ровным голосом продолжил историю борьбы двух райцентров за Альтенбург.
  
   Первый секретарь Турьевского райкома партии тоже не мальчиком для битья слыл в обкомовских кабинетах. У Турьева тоже не было с Баян-Хонгором никаких точек соприкосновения. Во всем Баян-Хонгорском аймаке не было ни одной чулочно-носочной фабрики, коей был славен город Турьев. А во всем Турьевском районе не было, например, ни одного верблюда. О чём будет толковать побратимам?
  
   Решительное отпихивание от себя Баян-Хонгора, судя по всему, давно пылящегося невостребованным в секторе Дружбы народов ЦК КПСС, обоими первыми секретарями аргументировались одинаково: абсолютно не на чем было завязывать с монгольскими товарищами неразрывные узы братства.
  
   И вот она - победа Суральска. Даже рядовые члены партактива догадывались - в чём же кроются причины этой великой победы. А для работников " органов" они были хорошо известны.
  
   Победа Суральска над Турьевым была обусловлена проигрышем чулок и носок как товара кирпичу. Много ли пар носок надо даже самому высокопоставленному человеку для счастья? А вот кирпича ему для строительства дачи надо много. Любой мало-мальски внимательный глаз мог бы заметить, как за ближайшим поворотом после парадного выезда с завода у многих машин спешно снимался с бортов транспарант: "Получай, родина, наш кирпич!" Старательно объезжая стройки родины, эти грузовики катили к дачным уголкам областного центра.
  
   Закончив предысторию вопроса, Девяткин вежливо спросил:
  
   - Николай Федорович, не желаете что-нибудь добавить?
  
   Много чего хотел бы сказать сейчас товарищ Тельнов. Но пока Девяткин не подготовил его развернутого выступления, построенного по всем правилам родной речи, высказался кратко:
  
   - Монголия нам тоже брат, но ГДР нам... лучше.
  
   Братание двух городов предполагало скорый обмен делегациями. И сразу стало понятно, что формирование делегации Суральска для поездки в Альтенбург будет происходить ох как не безболезненно. Товарищей, желающих на дармовщинку махнуть в Европу, будет куда как больше тех, кто предпочтёт слушать лекции товарища Губина о "Капитале" - животворящей силе.
  
  
   Г л а в а V
   ИНВАЛИД ПО РОЖДЕНИЮ
  
   Когда мы подошли к суральскому долгострою, я недовольно присвистнул:
  
   - Нет, город не проникся значением нашей исторической миссии. Его партактив руководствуется принципом всех скупердяев: "На тебе, Боже, что нам не гоже".
  
   - Туалет, да еще недостроенный... - Вася тоже не одобрял скупердяйство партактива.
  
   А вот Моня нашел слова в его защиту:
  
   - Осуществлять нашу историческую миссию в действующем сортире было бы еще неудобней.
  
   Волей-неволей пришлось смириться с подарочком городских властей. Хорошо еще, что нас вовсе не оставили на улице. Кто бы тогда к нам пошел?
  
   - Ничего-ничего, друзья, - я говорил уже ободряюще. - Для летней военной кампании сгодится и такая ставка. Вон, даже стекла кое-где уже есть. У первопроходцев всегда напряженка с помещениями. Все революционное делается на чердаках, в подвалах да курятниках...
  
   Мы, не спеша, осмотрели нашу ставку в Суральске. Я озвучивал экскурсионные выводы:
  
   - И этот сортир не обещает стать украшением города. И этот обещает стать убогим калекой. Почему так? Что за немощь такая сортирная? Во всем СССР всего пять приличных общественных туалетов. Два на Красной площади да три - на ВДНХ. Вася, ну скажи нам, пожалуйста, почему коммунизм так не любит общественные сортиры? Почему в стране - хронический сортирный дефицит? И почему сортиры у коммунизма всегда получаются инвалидами по рождению?
  
   Моня любезно позволил Васе собраться с мыслями, а в это время сам попытался объяснить нелюбовь коммунизма к общественным сортирам.
  
   - Все гражданские объекты у коммунизма обязательно должны иметь и свое второе назначение - оборонное. А вот оборонного назначения общественным сортирам коммунизм никак не находит. Потому и в пасынках они у него.
  
   - Вот-вот! - заострял я вопрос. - Отвечай, Вася, не увиливай! Почему коммунизм препятствует широкому внедрению общественных сортиров в массы? И почему патронов у него всегда на три войны заготовлено, а туалетной бумаги только на полчаса торговли хватает?
  
   Вася от ответа не увиливал.
  
   - А что, разве укрепление своей обороноспособности - это не первостепенная задача государства? Бюджет не резиновый. Должны быть какие-то приоритеты. Если государству приходится выбирать между производством ракеты и строительством общественного туалета, - что оно, по-вашему, должно выбрать?
  
   Вася, как ему казалось, задал риторический вопрос, но два других мозгометриста, не сговариваясь, хором ответили:
  
   - Конечно, туалет!
  
   Я объяснил ошибочность существующих государственных приоритетов:
  
   - Еще одна ракета - это всего лишь незначительное укрепление обороноспособности государства, которое, к тому же, останется невидимым для подавляющего числа населения. А еще один первоклассный общественный туалет - это существенное и наглядное, подчёркиваю - наглядное, укрепление политического строя государства. Потому что ничто, Вася, так не унижает человека, как отсутствие в пределах досягаемости туалета в критический для него момент. В такие моменты несчастный готов на что угодно. Многие антипатриотические поступки советских людей можно объяснить вопиющим недостатком в стране общественных туалетов. Три четверти диссидентов стали таковыми только потому, что не успели добежать до сортира.
  
   - Ну, конечно-конечно! - усомнился Вася в такой связи. - Понастрой на каждом углу туалеты - и даже диссиденты тут же станут патриотами.
  
   - Да-да, Вася, именно так и будет! - настаивал я. - Вот если тебе в момент острой, безотлагательной, полновесной нужды, приключившейся с тобой в незнакомом месте да еще на виду у людей, - вот если бы тебе в такой момент предложить выбор: продать родину и тут же получить чистый, теплый сортир с мягкой туалетной бумагой или...
  
   - "Или"! - не задумываясь, сделал свой выбор Вася, предпочтя обделаться на виду у людей, но родину не продавать.
  
   - Сортироведение - какая богатая дисциплина! - продолжал я разрабатывать тему. - Сколько интереснейших ассоциаций возникает... Пользуясь располагающей к этому обстановкой, нам, друзья, следует приступить к написанию актуальнейшего труда. Труда, не уступающего и по своему общественно-политическому весу, и по весу буквальному бессмертному "Капиталу". Общим названием для всех трех томов предлагаю сделать такое: "Общественный сортир - как зеркало коммунизма". Какая самая важная общая родовая черта у коммунизма и общественного сортира? Правильно - узкие места. Поэтому название первого тома напрашивается сразу - "Засор".
  
   Моня быстро включился в создание актуальнейшего труда:
  
   - Название второго тома тоже сразу напрашивается - "Опять засор".
  
   Я радостно продолжил:
  
   - Тогда название третьего тома напрашивается само собой - "Господи, неужели снова засор?!"
  
   - Запретят как религиозную литературу третий том, - предположил Моня.
  
   Я вздохнул:
  
   - Ну, запретят наш скорбный труд, положим, еще до третьего тома. Придется издавать на Западе... Вася, - обратился я к куратору левого полушария, не желавшему проводить никаких параллелей между сортиром и коммунизмом, - у тебя, случайно, нет там знакомых издателей антисоветской литературы? Пора наводить мосты...
  
   - Коммунизму от вашей болтовни не холодно, не жарко, - спокойно сказал Вася. - О деле надо думать, раз уж взялись за него, а не изощряться в словоблудии.
  
   - Верно-верно, Вася, - согласился я. - Давайте подумаем о деле. Что нам понадобится для меблировки нашего заведения? Простенький стол из разряда б/у - для канцелярского уголка. Несколько таких же стульев, можно и разнокалиберных... Будем клянчить. Клянчить лучше всего на предприятиях общественного питания. Там и народ сытый, а потому добрый, и там всегда отыщутся приговоренные "на дрова" столы и стулья. А взамен мы дарителям их ПУК без очереди замерим...
  
   На выклянчивание приговоренной "на дрова" мебели и другую подготовительную работу много времени не потребовалось. В "Пельменной" удалось даже разжиться вращающимся креслом, единственным недостатком которого было то, что оно не вращалось. Кресло было названо "мозгометрическим", и теперь оно предназначалось для усаживания в него пациентов во время таинства мозгометрии.
  
   Зашли в отдел канцтоваров единственного в Суральске книжного магазина. Первым делом купили самый толстый из имеющихся там гроссбухов.
  
   - Это будет "Мозгометрический журнал", - любовно поглаживал я покупку. - Пациенты не станут нас уважать, если мы не будем делать никаких записей.
  
   Почему-то в этом же отделе продавалась статуэтка "Мыслитель". Наша тема - взяли и "Мыслителя". Будет украшением канцелярского стола.
  
   Еще пришлось раскошелиться на несколько больших листов бумаги-"миллиметровки". Их чистая обратная сторона послужила для написания объявлений. Ими город оповещался о том, где и когда начнется обещанная мозгометрия населения. Сортир в объявлениях был назван "приземистым серым сооружением на улице Красных зорь".
  
   Из экономических и производственных соображений жить решили в этом же сооружении. Для пионеров научно-технического прогресса это норма: всем изобретателям революционных машин, механизмов и приборов приходилось неделями не вылазить из своих подвалов, курятников и тому подобных неказистых помещений, доводя там свои изобретения до ума, тихой поломки или оглушительного взрыва.
  
  
   Вечером, накануне первого приемного дня, я сел за стол, стукнул об него пару раз "Мыслителем" для привлечения к себе внимания, пододвинул поближе "Мозгометрический журнал" и торжественно сказал:
  
   - Завтра начинаем, друзья! Давайте еще раз представим предстоящую нам работу... Итак, пациент заходит, пугливо озирается и говорит: "Здрасьте! Вот решил, как все сознательные граждане, тоже пройти мозгометрию". Мы усаживаем его в мозгометрическое кресло, надеваем ему на голову мозгометрический колпак, просим смотреть в висящее перед ним мозгометрическое зеркало и включаем мозгометр. "А для чего, товарищи, надо смотреть в зеркало?" - последует естественный вопрос. "А для самоконтроля, - последует такой же естественный ответ. - У мозгов и физиономии, дорогой наш пациент, существует обратная связь. Осмысленное выражение лица поспособствует более полному проявлению интеллекта..." Пусть даже к нам никогда не придет сам владелец зеркала. Но ведь у него есть родственники, друзья-приятели, соседи, знакомые. Есть участковый милиционер и участковый врач. Есть, наконец, сантехники, электрики и прочий глазастый народ. Пусть хотя бы один из этих уважаемых граждан, проходя мозгометрию, однажды тихо скажет: "Постойте... А ведь я уже где-то видел точно такое же зеркало..." Мы тут же начинаем активно стимулировать его воспоминания: "Нет-нет, вероятно, вы видели похожее, но не такое. Мы не уверены, есть ли еще на всей планете хоть одно такое же зеркало..." Наконец, беспрестанно травимый нами пациент хлопает себя по лбу и восклицает: "Вспомнил! Точно такое же зеркало я видел у Веры Ефимовны Башибузуковой". Мы ненавязчиво уточняем: "Это не та ли гражданка Башибузукова, которая проживает на улице Юных пионеров, в доме No 1, в квартире No 1?" Пациент замашет руками: "Да что вы такое говорите! Вера Ефимовна Башибузукова проживает на улице Старых большевиков, в доме No 11 и в квартире No 11. Вот там, в спальне, над прикроватной тумбочкой, и висит точно такое же зеркало, как у вас. Абсолютно такое же!" Разумеется, мы не станем расспрашивать пациента о том, что он делал в спальне Веры Ефимовны Башибузуковой. И ей самой не станем задавать нетактичных вопросов. Мы только горячо попросим Веру Ефимовну пожертвовать ее зеркало мозгометрии. Или, на худой конец, уступить нам его за умеренную плату.
  
   - А зачем мозгометрии нужно два одинаковых зеркала? - поставил себя на место Веры Ефимовны Вася.
  
   Моня сразу нашел ему применение:
  
   - Для разминки физиономии. Пока один пациент проходит мозгометрию перед первым зеркалом, следующий корчит рожи перед вторым.
  
   После победоносного набега в спальню гражданки Башибузуковой, я перешел к арьергардным боям в нашей суральской кампании.
  
   - Через день-другой после этого в нашей команде произойдет какое-нибудь печальное событие, которое сделает совершенно невозможным продолжение нашей научной миссии. Например, ночью кто-то стащит у нас мозгометрический колпак.
  
   - Прямо с Васиной головы, - уточнил Моня.
  
   - И от такого нервного потрясения у него атрофируемся как раз то полушарие мозга, которое он курирует... - я сделал причину нашего немедленного отбытия из Суральска еще более печальной.
  
   Вася легонько огрызнулся:
  
   - Если вы и с "гражданкой Башибузуковой" будете разговаривать таким тоном, она сразу поймет, что имеет дело с пройдохами.
  
   - А мы с Моней вовсе не станем с ней разговаривать. Беседовать с Верой Ефимовной будешь ты и только ты, Вася. Так оно и по содержанию, и по тону будет вернее. Речи при выносах - хоть тел, хоть зеркал - такие речи лучше всего удаются партийным товарищам. Это мажор - не их стихия. А в миноре коммунисты чувствуют себя, как рыба в воде, - ведь им так часто приходится прощаться со своими павшими в роковой борьбе соратниками. Во время прощания гражданки Башибузуковой с ее зеркалом мы с Моней лишь скорбно обнажим головы.
  
   Роли при выносе зеркала из спальни "гражданки Башибузуковой" были распределены. Оставалось узнать - кто в городе скрывается под этим именем. Для этого и будет проводиться массовая мозгометрия жителей Суральска.
  
  
   Из суеверных соображений решили утром не выглядывать за входную дверь своего заведения вплоть до 9 часов - объявленного начала нашей работы.
  
   Задолго до открытия у входа стали слышаться отдельные слова и реплики. Они становились все громче, звучали все чаще. Выделялись настойчивые требования некоего гражданина предоставить ему какое-нибудь транспортное средство. Начинался этот ряд так: "Да вы мне только хороший гусеничный вездеход дайте!" Далее претензии вопиющего гражданина шли по нисходящей. Вездеход его устроил бы и колёсный, потом он просил дать ему хотя бы "Москвич", затем - "Запорожец", мотоцикл с коляской, мотоцикл без коляски... К 9 часам его запросы еще более уменьшились, зато сильно возросла их громкость: "Да хоть мопед мне дайте!.."
  
   Я радостно потирал руки:
  
   - Слышите? Пошел-пошел народ на мозгометрию. Вот только шум и конфликты в очереди надо немедленно пресечь. Наша очередь должна быть образцом культурного поведения. В нашей очереди граждане должны тихо и степенно говорить о галактиках, Спинозе, тригонометрических функциях... Моня, выйди, пожалуйста, в народ. Задай там правила поведения.
  
   Моня вышел наружу - навязывать очереди Спинозу и тригонометрические функции. Вернулся быстро.
  
   - Ну как, много народу? - догадываюсь, что от предстартового волнения у меня горят глаза.
  
   - Не сказал бы, что очень много... - будто все еще подсчитывая народ про себя, ответил Моня.
  
   - Хотя бы приблизительно?
  
   - Приблизительно - один человек, - закончил свои издевательские подсчеты Моня.
  
   - Как - один человек? А кто же это там так шумит?
  
   - Вот он и шумит.
  
   - Что, сам с собой разговаривает?..
  
   Неужели история мозгометрии начнется с какого-то клинического случая?
  
   Задумались - это еще что за предзнаменование такое?
  
   - Первый блин и должен быть комом, - успокаивал коллектив Вася.
  
   Подождали еще немного. "Народ" за дверью все больше закипал.
  
   Распоряжаюсь:
  
   - Открываем! На мозгометрической ленте найдется отметка для любой странности... Мы готовы?
  
   Оба мозгометриста-консультанта кивнули головами.
  
   Я вышел официально встретить и проводить к мозгометрическому креслу нашего первого пациента.
  
   У кресла наготове стоял Вася, держа в руках мозгометрический колпак. За столом в таком же белом халате сидел Моня. Он раскрыл "Мозгометрический журнал", готовясь сделать в нем первую запись.
  
   Первым пациентом оказался резво семенящий кривенькими ножками низенький мужичонка с удивительно быстрыми глазками и верткой шеей. Слегка приоткрыв рот, он восторженно осматривался вокруг, ожидая чуда.
  
   Мы бережно усадили его в кресло. Я с должным пафосом произнес краткую приветственную речь, в которой не скупился на щедрые авансы ПУКу нашего первого посетителя.
  
   Любезно спрашиваю:
  
   - Как желаете пройти мозгометрию - под своим настоящим именем или под псевдонимом?
  
   Пациент выбрал второе:
  
   - Можно, я буду Колумбом?
  
   - Можно. Товарищ Рабинович, запишите, пожалуйста.
  
   В первой строке нашего уважаемого гроссбуха Моня старательно записал: "Мозгометрический опус No1. "Колумб". Мужской..." В последней, четвертой, колонке оставалось проставить результат мозгометрии.
  
   Вася осторожно надел на вертлявую голову "Колумба" мозгометрический колпак, заботливо спросил: "Не жмет?" Потом попросил его придать своему лицу как можно более умное выражение, предложил для контроля этого выражения внимательно смотреть в зеркало - и включил мозгометр. Прибор ровно, солидно загудел.
  
   Когда в Москве я заказывал Диме Иванову нечто заведомо ни на что не пригодное, но обязанное своими внешними признаками не противоречить своему названию - "мозгометр", то основное требование к загадочному прибору сформулировал так: "Полезным может он не быть, но хорошо гудеть обязан". Дима справился с заданием: гудел прибор хорошо, как и подобает гудеть исправному моторчику электробритвы.
  
   Делать "умное" лицо и быть совершенно безмолвным пациента хватило секунд на пять.
  
   - Эх, и люблю я быть самым первым! Страсть как мне нравится всех опередить!
  
   - В мозгометрии это у вас получилось. Удавалось еще где-то становиться самым первым? - спросил я.
  
   - Здесь было просто. Никто под ногами не путался. А иногда, знаете, сколько конкурентов хотят вперед тебя проскочить. Вот когда у нас открывали баню No 2, то я у дверей в помывочный зал сразу с тремя мужиками подрался. Когда снимете с меня мозгометрический колпак, шрам под волосами покажу. Это мне шайкой по башке врезали. А все-таки я самый первый туда заскочил. Заскочил, самый первый открыл кран, прямо под ним ополоснул свою раненую башку, и только потом побежал в травмпункт... А вот на "зебре" мне не удалось стать первым.
  
   - На пешеходном переходе, что ли?
  
   - Ну да. Это когда у нас напротив клуба первую в городе "зебру" нарисовали. Знаем мы эту "зебру", сразу сказал я. Плевать будет на нее вся шоферня. На собственном примере докажу.
  
   - И вы решили стать там первым сбитым пешеходом? - удивленно спросил Вася.
  
   - Станешь тут первым. Пять с половиной часов на ней дежурил. Ни одному водиле дорогу не уступал. Туда-сюда прохаживался по ней, садился, ложился, лаялся с ними, как собака. И только на три минуты отошел по нужде, возвращаюсь - а там уже лежит один. В состоянии "средней тяжести". Вот сволочь!
  
   - Да, не повезло вам на "зебре", - посочувствовал я Колумбу.
  
   - А если бы и повезло, - махнул тот рукой. - Разве с этим в книгу Гиннеса попадешь? Правда, ведь?
  
   - Совершеннейшая правда, - должен был согласиться я. - С этим дай-то бог в городскую сводку происшествий попасть.
  
   - Ну а то, что я самым первым в мире пройду мозгометрию, - на это Гиннес клюнет? - с надеждой спросил Колумб.
  
   - Нет, Гиннес и на это не клюнет. Нет тут, скажет, вашей особой личной заслуги. Счастливый случай, везение... Гиннесу ведь подавай собственное рекордное деяние, которое прогремит на весь земной шар.
  
   При упоминании о земном шаре Колумб даже привстал с мозгометрического кресла и вновь обратился со своим давно выстраданным требованием к каким-то властным структурам:
  
   - Так вот я и говорю: "Вы мне хоть велосипед приличный, что ли, дайте - и я этот ваш земной шар хоть справа налево, хоть слева направо объеду!"
  
   Я охладил его пыл:
  
   - Увы, дорогой товарищ Колумб, не станете вы здесь первым, не попадете в "Книгу рекордов Гиннеса". Путешествия вокруг земного шара на любом виде транспорта давно стали рутинным мероприятием. Его объезжали на машинах и тракторах, на грейдерах и свеклоуборочных комбайнах, на мотоциклах и велосипедах, на самокатах и роликовых коньках... Даже в инвалидных колясках. Как справа налево, так и в обратном направлении.
  
   Товарищ Колумб, похоже, был просто ошарашен этой информацией. Врожденные недуги головы, усугубленные приобретенными на различных премьерах черепными травмами, и так не позволяли ему придать своему лицу рекомендованное мозгометристами выражение. Теперь же на нем и вовсе одна только детская растерянность осталась. Но и страстное желание попасть в книгу Гиннеса не пропало.
  
   - Ну а если я пешочком пойду? Без халтуры. Безо всяких там "автостопов"?
  
   - И пешком Земля исхожена вдоль и поперек. По многим параллелям и меридианам уже глубокие тропки протоптаны.
  
   Оправдывая свой псевдоним, Колумб не сдавался.
  
   - А если я пойду в необычной обуви?.. Например, в домашних шлепанцах, лаптях, валенках?..
  
   - А чего тут будет необычного? Нет уже такой обуви, которую бы не использовали ваши предшественники.
  
   После секундного замешательства неугомонный пациент отчаянно машет рукой:
  
   - А-аа! Где наша не пропадала - босиком пойду!
  
   - И непременно повстречаетесь с десятками других босых путешественников.
  
   "Везде сволочи!" - читалось на обескураженном, совершенно не контролируемом посредством мозгометрического зеркала лице Колумба. И босяки его обскакали.
  
   - А если я боком пойду... Или задом наперед? - уже почти никакой надежды не осталось в его голосе.
  
   - Было-было, - подтвердил я его худшие предположения. - Бoком ходили вокруг земного шара, задом наперед, на четвереньках и даже на руках...
  
   Совсем закручинился наш первый пациент, так хотевший попасть в "Книгу рекордов Гиннеса". До мозгометрии ему не было никакого дела. И сам он ей ничего не обещал. Хватит с него почета и внимания. Может быть, за дверьми уже нетерпеливо переминаются с ноги на ногу следующие пациенты?
  
   Но не хотелось оставлять несчастного Колумба совсем без надежды - хотя бы призрачной и курьезной.
  
   Говорил я как хорошо сведущий в этом вопросе человек, как чуть ли не доверенное лицо самого Гиннеса.
  
   - Вот какой способ путешествия вокруг земного шара еще ни разу не использовался. Нагишом, ползком, со связанными за спиной руками, в полуметре от идущего следом асфальтового катка...
  
   - ... Которым управляет абсолютно глухой водитель, - добавил путешествию остроты Моня.
  
   - И никаких слуховых аппаратов, - согласился я с добавкой. - Тщательное обыскивание водителя перед каждым отрезком маршрута... Вот такое рискованное путешествие не набрался смелости совершить еще ни один человек в мире. Имя героя Гиннес лично впишет золотыми буквами в свою книгу рекордов!
  
   Ни через секунду не хихикнул Колумб, ни через минуту. Всерьез задумался.
  
   Еще бы не задуматься: ведь даже самого отчаянного вопля: "Стой, глухая тетеря, - выдохся я совсем!" - и его не услышит крепко подпорченный на уши водила асфальтового катка.
  
   В этой глубокой задумчивости Колумб внимательно смотрел в зеркало. Выражение его лица стало на удивление осмысленным. Он тихо сказал:
  
   - Кстати, я где-то уже видел точно такое же зеркало.
  
   Не может быть!
  
   Вот так, сразу, - это не по правилам.
  
   Никакой труд не должен так быстро приносить свои плоды.
  
   Стараясь не выдавать волнения, спрашиваю:
  
   - Как вы сказали? Нам не послышалось - вы где-то видели точно такое же зеркало?
  
   Но Колумб думал уже только о том, как на практике осуществить заманчивое предложение.
  
   - Как же мне подавать ему знак на остановку? - вслух раздумывал он. - Крика он не услышит, а руки у меня за спиной будут связаны...
  
   Направляю его мысли в нужное русло:
  
   - Нет, что вы! Точно такого же зеркала в Суральске быть никак не может. Это зеркало - уникум!
  
   Нет мании маниакальней, чем мания попасть в "Книгу рекордов Гиннеса". Какие еще тут зеркала!
  
   - Может быть, так с ним условиться: стукну пятками одна об другую - стой, дефективный!
  
   - Не получится. Водителю с его места только голова ваша будет видна... Удивительно, что наше зеркало показалось вам похожим на какое-то другое. Мы уверены, что оно - единственное в своем роде...
  
   - Голова, говорите, будет видна... А если так: когда помотаю головой из стороны в сторону - глуши мотор, дурень глухой! А?
  
   - А если это комар или муха сели вам на нос? Где-нибудь в Индии ваш нос всегда будет усижен насекомыми. Все время придется головой мотать... Среди антикваров второе такое же зеркало произвело бы сенсацию не меньшую, чем найденная вдруг Атлантида - среди географов. Правда, товарищи?
  
   Мои коллеги высказали сомнение в том, что найденная вдруг Атлантида смогла бы произвести в мире такой же переполох, как второе такое зеркало.
  
   Но зря мы изощрялись. Колумб не заглатывал самые хитроумные наживки. Ему про зеркало и его уникальность, а он уже ползет в чем мать родила по земному шару, озабоченный только одним - как наладить сигнализацию с некондиционным водителем асфальтового катка.
  
   Первый пациент мозгометрии не смог больше неподвижно сидеть в кресле. Его беспокойная, живая натура требовала движения. Теперь у этого движения появилась ясно обозначенная цель.
  
   Колумб рассеянно снял с головы колпак, поднялся с кресла и пошел к выходу, нисколько не интересуясь результатом научного эксперимента.
  
   Я, семеня рядом с ним, наводил тень на плетень:
  
   - Вероятно, вы болезненно припоминаете, где же видели такое же зеркало? Воспоминания не относятся к высшим проявлениям мозговой деятельности. Воспоминания никогда не дадут настоящего ПУКа. Давайте договоримся так: когда вспомните - приходите к нам еще раз. Избавившись от этого бремени, вы покажите свой истинный интеллектуальный потенциал. А пока... Нам бы очень не хотелось, чтобы у Колумба мозгометрии был зафиксирован ПУК самых ничтожных значений. Обязательно приходите к нам еще раз. Обязательно! Будем ждать. Примем без очереди.
  
   Колумб мозгометрии уходил, ничего не слыша. Теперь у него была одна забота - как найти общий язык с доставшимся ему бракованным водителем асфальтового катка?
  
   Когда мы с ним вышли за дверь нашего заведения - сюда как раз подбежала какая-то девушка. Невдалеке с угасающими похотливыми ухмылками поглядывали в нашу сторону трое каких-то молодчиков. Не успели догнать? Только покуражиться хотели или...
  
   Запыхавшаяся девушка бросается на грудь Колумбу. В глазах - слёзы. Глухонемая. Знаками и страдальческим выражением лица она умоляла своего избранника не оставлять её так надолго одну. А уж она... Впишет Гиннес какой-нибудь его подвиг в свою книгу рекордов или нет, а она готова следовать за ним и на край света - хоть босиком, хоть ползком...
  
   Колумб пальцем вытирал слёзы своей верной подружки и грозил кулаком её обидчикам.
  
  
   Итак, оно в Суральске есть...
  
   Какой теперь знак ставить нам в конце такого коротенького, но такого содержательного предложения? Уже можно ставить восклицательный? Или - чтобы не спугнуть удачу - из трех стоявших до этого вопросительных знаков оставить только один?
  
   ... Больше ни одного желающего пройти мозгометрию всё не было и не было.
  
   А вдруг нам никто больше и не понадобится? Колумб вспомнит и придет... А что если не вспомнит?.. Что если обиженному природой человеку все зеркала - на одно лицо?
  
   Нет, на Колумба надежда плохая. Мозгометрию надо продолжать.
  
   Но - так и ни единого человека! Даже из "Пельменной" никто не приходил, хоть и были обещаны ее работникам всяческие поблажки.
  
   Результат первого дня массовой мозгометрии населения Суральска стал плачевным. "Массовость" - один человек.
  
   Вечером я попытался объяснить отсутствие клиентуры так:
  
   - А кто, скажите на милость, с охотой пойдет в сортир? У нас даже приличной вывески нет.
  
   - Давайте сделаем такую вывеску - "Мозгометрический кабинет", - предложил Вася.
  
   - "Кабинет" - это махровая казенщина! - отверг я предложение. - В кабинеты, как и в сортиры, люди ходят только по крайней необходимости.
  
   - "Мозгометрическая лаборатория"? - будто сам себя спросил Моня.
  
   Я отрицательно покачал головой:
  
   - Нет, Моня, нет. Наукообразно, скучно. Клиент в лаборатории будет чувствовать себя неуклюжим чужаком. Всё будет опасаться колбу с какой-нибудь гадостью разбить... А давайте-ка, друзья, присобачим к нашей сортирной ставке такую вывеску - "Мозгометрический салон"? "Салон" - это ласково, задушевно, призывно. "Салону" и "Добро пожаловать!" не нужно. Как?
  
   Мозгометристы-консультанты согласились со своим руководителем. "Мозгометрический салон" - это куда лучше "приземистого серого сооружения". Хорошо бы имя собственное для нашего салона придумать, чтобы еще больше обособиться от всяких там парикмахерских "Локонов".
  
   Предложение Васи - "Мозгометрический салон имени Ивана Павлова" - было отклонено. Масштабность не соблюдена. Таким именем должно осенять крупные научные подразделения. Для нашего салона такой чин великоват будет.
  
   - "Приют вольнодумца"? - но я тут же отверг собственное предложение. Такое название не подходило по идеологическим соображениям. Его ведь можно понять и как прозрачный намек - вольная мысль в родимом отечестве возможна только в сортире.
  
   - Эврика! - сказал Моня.
  
   - Ну, давай, выкладывай, что ты нашел?
  
   - "Эврика" - название нашего мозгометрического салона.
  
   - Ай да Моня, ай да сукин сын! - я тут же вскинул вверх сжатый кулак правой руки.- Ну, конечно, - "Эврика!" "Эврика!" - это же квинтэссенция мозговой деятельности, это ее победный клич. Звучно, коротко, понятно! И никаких оснований для идеологических придирок. "Эврика!" и только "Эврика!" Моня, когда будешь писать вывеску, не забудь поставить жирный восклицательный знак. "Эврика!" без восклицательного знака - что праздник без салюта.
  
   Утром следующего дня над входом в серое приземистое сооружение на улице Красных зорь уже красовалась вывеска:
  
   Мозгометрический салон
   "ЭВРИКА!"
  
   Г л а в а VI
   ВОЗЬМЕМ ТЕПЕРЬ НАУКУ
  
   "Здравствуй, Таня! Сообщаю тебе, что письмо про дядю Егора получила. Я давно знала, что он дурак. А кто из нашей родни не знал этого? Пока была жива тетя Паша, он жил ее умом, потому что свой давно пропил. Ну, надо же, такой домина и так задешево хочет продать его. Да там один сад больше стоит, чем Коноводовы ему за все-про все дают. Если бы дядя Егор жил у нас, в Суральске, мы бы ему быстро доказали, что он дурак. Доказали бы не руганьем, а научным способом. У нас теперь можно измерить свой пук. Этот пук - не тот, про который ты, Таня, подумала. Тот, про который ты подумала, - тот пук у дяди Егора как раз будь здоров. А пук, про который я тебе говорю, - это показатель ума. У нас в городе открылся мозгометрический салон. Я, правда, не знаю, будут ли там принимать иногородних... Нет, ну надо же - каков жук! Все деньги пропьет, промотает, а что останется от этого дома нам? А ведь мы тете Паше тоже не чужие были... Ты, Таня, вот что. Делай там, в Липках, что хочешь, а уговори дядю Егора приехать к нам в Суральск. Дорогу мы ему оплатим. Ты только дай ему побольше меду. Угостим мозгометристов и упросим их проверить пук дяди Егора. Как нашего близкого родственника. Справку, что он дурак набитый, покажем и нотариусам всяким, и прокурорам, и адвокатам. Не видать Коноводовым этого дома... Таня, ты только вот что. Ты в тот мед, который дашь дяде Егору, по привычке сахар и манку не вали. Этот мед не на рынок поедет. Вдруг у этих ученых есть приборы для анализа? Осерчают и тогда назло нам таким умником сделают дядю Егора..."
   "Мозгометристы напрасно наскакивали на дантистов. Сами они, похоже, тоже нищенствовать не будут. Мероприятием, богатейшим на махинации и способствующие им подношения, может стать массовая мозгометрия советских граждан", - подумал подполковник Стрелков.
   "Уважаемый товарищ Горбунов! Редакция журнала "Наука и религия" внимательно ознакомилась с присланным вами материалом. Достаточно глубоким и содержательным он нам не показался ни с научной, ни с религиозной точек зрения. А главное - вопиющее расхождение ваших умозрительных заключений с многократно проверенной временем и научной практикой теорией Чарльза Дарвина. Дальнейшую переписку считаем нецелесообразной..."
   "Так-так! Вот гражданин Горбунов и начал широкую пропаганду своих революционных антропологических идей. Если и такой ледяной прием в органах печати его не остановит... Впрочем, сначала с ним, кажется, хотел поработать идеологический сектор нашего райкома".
  
   "...Я еще раз внимательно проанализировал весь репертуар Большого театра. Результат поразительный: среди персонажей ваших балетных спектаклей нет ни одного коммуниста или хотя бы комсомольца. Интересно, а партком в Большом театре есть? А если есть, то почему он танцует под дудку товарища Григоровича? Хореографических средств для изображения легкомысленных сборщиц винограда в "Жизели" у него хватает, а для изображения свинарок-комсомолок в "Большом опоросе" они сразу становятся "скупыми". И не надо, товарищи, в свое оправдание все время ссылаться на "Спартака". При всем моем к нему уважении, партбилета у Спартака все-таки не было..."
   "А ведь так и протолкнет товарищ Губин свой "Большой опорос" на балетную сцену, - усмехнулся про себя Олег Глебович. - Введет свиноматку Фросю в партбюро колхоза "Рассвет" - и тогда уж парткому Большого театра точно придется надавить на товарища Григоровича".
  
   " М о ё в ы с т р а д а н н о е
   О Б Р А Щ Е Н И Е
  
   В Отдел науки ЦК КПСС,
   Копии:
   в Министерство науки,
   в редакцию журнала "Наука и жизнь",
   в редакцию моей любимой газеты "Советская Россия".
  
  
   Уважаемые товарищи!
  
   В своих прошлых письмах в центральные органы власти и печати я уже показывал с цифрами в руках неестественно высокое представительство лиц известной национальности в некоторых областях жизни нашей великой родины.
   Напомню вывод из последней серии таких писем: у человека с простой русской фамилией Сидоров практически нет шансов стать выдающимся деятелем "нашей" культуры. Потому что узурпировавшие "нашу" культуру лица известной национальности никогда не допустят его в свою сплоченную касту. Весь Олимп "нашей" культуры оккупирован лицами известной национальности.
   При современной политической обстановке я не рассчитываю на гласное и широкое обсуждение моих писем. Тем более отрадным фактом для меня стала опубликованная в "Советской России" заметка под красноречивым названием - "А Сидоров где?" В ней редакция, пусть и в иносказательной форме, соглашается с моей позицией. Огромное спасибо, дорогие товарищи, за эту моральную поддержку!
  
   Возьмем теперь науку.
  
   Передо мной - "Большая советская энциклопедия". Выберем в ней какую-нибудь науку. Начнем с буквы "А". Астрономию, например. Вот фамилии первых лиц нашей астрономии...
  
   Но вначале напомню данные переписи населения. Численность населения всего СССР - 241 720 000 человек. Из них лиц известной национальности - 2 151 000 человек. В процентном отношении это составляет - 0, 89%. Пусть -0,9%. Пусть даже один процент. Сколько же их в астрономии?
  
   Киппер, Шайн, Мустель, Гершберг, Гинзбург, Зельдович, Пикельнер, Фридман, Шкловский, Виткевич - и так далее, и тому подобное. Встречаются в астрономии фамилии лиц других национальностей? Да, встречаются. Если, конечно, Мирзоян и Чеботарев - это на самом деле не Майер и Гурфинкель. Но и в этом случае другие национальности погоды в астрономии не делают. Доля лиц известной национальности в ней не просто заметно превышает один процент, который к тому же, напомню, натянут мной в их пользу, а превышает долю лиц всех других национальностей вместе взятых! Олимп астрономии тоже оккупирован.
  
   А где в астрономии человек с простой русской фамилией Сидоров? А Сидоров на астрономический Олимп телескопы и другое тяжелое оборудование таскает. На своем горбу. Вместо яка. Потому что як занесен в "Красную книгу", а Сидоров - нет.
  
   Возьмем теперь какую-нибудь флагманскую науку. Откроем в БСЭ статью "Химия". Кто у нас первые химики? Вот кто у нас первые химики: Гольданский, Волькенштейн, Ройтер, Фрумкин, Ребиндер, Шатенштейн, Усанович, Берсукер, Меерсон, Ратнер, Крот, Гельман, Вольфкович, Брицке, Кульберг, Эйфус, Фрейдлин - ну и так далее. Делаем смелое предположение, что Гольдфарб-Косолапов - больше Косолапов, чем Гольдфарб. Но и тогда представительство лиц известной национальности в химии нельзя назвать иначе, как засильем... Что делает в химии Сидоров? Сидоров мешки с суперфосфатом на пузе носит.
  
   Хуже, чем в химии, не может быть положения в науке? Не торопитесь с выводами, товарищи.
  
   Физика. Ее выдающиеся персоналии: Витман, Френкель, Пинскер, Тамм, Пинес, Лифшиц, Вальтер, Шузе, Каган, Бровман, Гросс, Вул, Тучкевич, Дорфман, Мандельштам, Фок, Брумберг, Линник, Франк, Фриш, Зельдович, Арцимович, Векслер, Линц, Будер, Гуревич, Хайкин, Гринберг, Фейнберг...
  
   Поберегу руку, а то отвалится от усталости, выписывая этот бесконечный ряд родственных фамилий. Вывод и так ясен.
  
   Где в этой науке Сидоров? А Сидоров на урановых рудниках вкалывает. В астрономии он заработал горб, в химии - грыжу, в физике он зарабатывает белокровие.
  
   Возьмем теперь самую передовую науку - кибернетику. Кто они - наши первые кибернетики? Вот они: Неймарк, Витт, Фельдбаум, Ванцвайг, Губерман, Цимбалистый, Трахтенброт, Пийль, Либерман...
  
   Здесь, товарищи, я отложу БСЭ в сторону и несколько изменю намеченный план моего письма. Изменю ради самого свежего факта, красноречиво подтверждающего выводы из моего письма, из моего экскурса в науку.
  
   В нашем городе произошло знаменательное событие. Институт мозга прислал в Суральск группу своих ученых, которые будут проводить у нас первую в мировой истории массовую мозгометрию населения.
  
   Институт мозга - флагман, столп, легенда науки. Естественно, у меня в голове сразу возник вопрос: а каково представительство лиц известной национальности в этом флагмане науки? В БСЭ сведения об Институте мозга, закрытом учреждении, очень скупые. Но возьму на себя смелость предположить о подавляющей доле лиц известной национальности в Институте мозга, отталкиваясь вот от какого занимательного факта.
  
   В Институте мозга долгое время жил подопытный баран. Баран исключительных умственных способностей. Как можно было понять из вступительной лекции ученых, баран этот чуть ли не состоял в штате сотрудников института. И как же они назвали своего коллегу? Они назвали умницу барана Соломоном. Давайте, товарищи, проанализируем этот любопытнейший факт.
  
   Когда в семье, во дворе, в подсобке магазина появляется собака или кошка, всегда возникает вопрос: как назвать животное? И всегда этот вопрос решается пусть и не формальным голосованием, но вполне объективным учетом и подсчетом разных мнений и окончательным выбором той клички, на которой настаивает большинство. Несомненно, такой вопрос - как назвать выдающегося барана - возник в свое время и в Институте мозга. И там должен был произойти, если и не формальный (а очень даже возможно, что и формальный) подсчет мнений по этому вопросу. В результате баран стал Соломоном.
  
   Если бы в Институте мозга представительство лиц известной национальности составляло 1% ( их доля в составе всего населения СССР) или хотя бы 10, 20, 30, хотя бы даже 49%, то разве назвали бы умного барана Соломоном? Нет, ему бы тогда дали имя выдающегося русского ученого, мыслителя, просветителя. Поэтому принципиальный ответ на вопрос - какой процент в составе сотрудников Института мозга составляют соплеменники того Соломона, имя которого получил баран-феномен, - этот ответ очевиден: их там подавляющее большинство. Конечно! Если они у нас и в какой-нибудь геологии самые умные, то в науке о мозге рядом с ними и вовсе некого поставить.
  
   Какое же место в науке о мозге уготовано Сидорову, если он, конечно, наберется храбрости сунуться в нее? Можно быть уверенным - такое же незавидное, как и во всех других науках. Скорее всего, его именем назовут какую-нибудь мозговую патологию...
  
   И опять прерываю ход собственных мыслей. Опять фиксирую архилюбопытнейший факт, иллюстрирующий мои наблюдения. Только что по радио передали заметку о работе еще одного флагмана советской науки - о новых разработках Института космической медицины. Там для испытаний скафандров и кресел космонавтов используется манекен. Как назвали этот манекен? Соломоном? Абрамом Израиловичем? Нет - его назвали Иван Иванычем. Почему? Понятно, почему. Все потому же: значит, и в Институте космической медицины абсолютное большинство его сотрудников - лица все той же известной национальности. Этим и только этим можно объяснить результаты всех подобных "крещений": умный - Соломон, истукан - Иван Иваныч.
  
   Опускаю анализ положения дел в других науках, который был намечен по плану моего письма. Для возникновения тревожного вопроса достаточно и приведенных примеров. А вопрос этот такой: наши ли на самом деле "наша" астрономия, "наша" химия, "наша" физика и другие "наши" науки при таком засилье в них лиц известной национальности? Кто дергает за веревочки в такой расстановке кадров? Будет ли мое предположение, что за веревочки дергает небезызвестный МОССАД, слишком смелым?
  
   Ладно, на происки МОССАД в кинематографе или на эстраде, на которые я уже обращал ранее внимание, можно благодушно закрыть глаза. Наука - другое дело. Наука - фундамент государственной безопасности. Благодушие здесь граничит с преступлением. Вот и подошел я, товарищи, к главному моменту, главной боли моего письма.
  
   Нетрудно понять, что так называемый "ядерный чемоданчик" и его "красная кнопка" - это средоточие высших научных и технических достижений страны. Так можно ли с уверенностью говорить, что наш "ядерный чемоданчик" - действительно наш, если программу для него готовил математик Гельфанд, электроникой его напичкивал кибернетик Брук, спутниковой связью оснащал связист Гурфинкель и т.п.? Куда полетят "наши" ракеты, когда приспичит нажать "нашу" "красную кнопку"? Не полетят ли они хищной стаей прямо к сердцу нашей (без кавычек) родины - Москве и другим центрам страны?
  
   "Русская работа", - с ухмылкой скажут потом недруги о "нашем" "ядерном чемоданчике" и "наших" ракетах на обугленных развалинах нашей великой родины. Так не пора ли прислушаться к выстраданному мнению патриотов, которые уже сейчас предупреждают: "Это не русская работа. Это работа МОССАД!" Не пора ли провести решительную ревизию или даже, не побоюсь этого слова, - основательную чистку нашего научного Олимпа, на котором МОССАД чувствует себя как дома?
  
   Настоящего имени своего и адреса, товарищи, по-прежнему не называю. МОССАД не раз доказывал, что может выкрасть неугодного ему человека прямо из его постели. А я думаю, что настоящие русские патриоты еще ох как пригодятся нашей отчизне. Уверен, что придет время, когда и в нашем Суральске можно будет спросить во весь голос: "Гражданин Кошкин, а какая все-таки у вас настоящая фамилия? В глаза, в глаза мне смотрите!.. Кацман?!" Сейчас такие вопросы приходится задавать как бы шутя. И то подчас такое злобное шипение можно в ответ услышать. Причем и от многих недальновидных лиц русской национальности.
  
   До свидания, товарищи! Как всегда, подписываюсь простой русской фамилией - Сидоров".
  
   "Как сказал бы наш первый секретарь, содержание этой анонимки тоже можно посчитать вполне безобидным - астрономия, химия, грыжа, бараны и манекены...", - еще раз улыбнулся про себя подполковник Стрелков.
  
   Г л а в а VII
   У ВАС ПРЕКРАСНАЯ ФОРМА ЧЕРЕПА
  
   Мы сидели на скамеечке у входа в "Эврику", дожидаясь клиентов. Клиентов не было.
  
   Рожденная в творческих муках вывеска не помогала. Народ не пошел и в мозгометрический салон. За два дня "Эврику" посетило всего несколько человек. Причем, одна дама, уже сев в мозгометрическое кресло, вдруг хихикнула, закрыла лицо руками, прощебетала: "Ой, мне так неудобно!" - вскочила и убежала.
  
   ... - Можно гулять, - сказал Моня, позевывая. - Всем.
  
   - Кому-то придется остаться, - зевнул и Вася. - Замков-то у нас нет.
  
   Я быстро нашёл благовидную причину отсутствия у нас замков:
  
   - Для ученых-бессребреников заводить в своем хозяйстве замки - дурной тон. Надо только на всякий случай набросить на мозгометр картонку: "Не тронь - прибьет!"
  
   От скуки каждому хотелось хоть как-то продолжить дискуссию. Вася поправил меня:
  
   - Надо писать: "Убьет!", а не "Прибьет!" Электрики так везде и пишут.
  
   От скуки можно было и обострить дискуссию. Я сразу воспользовался такой возможностью.
  
   - Вот поэтому и не надо писать так, как пишут везде. "Убьет!" - намылило людям глаза. Нет к нему прежнего доверия. Да и слово какое-то грубое, бюрократическое. А вот "Прибьет!" - слово доверительное, я бы даже сказал - задушевное. И летальности в нем поменьше.
  
   - Без летальности обязательно что-нибудь своруют, - настала Монина очередь ещё раз зевнуть и высказаться.
  
   - Значит, таким образом судьба сжалится над нами, - заключил я. - Значит, ей будет ведомо, что никто больше в "Эврику" не придет, и, стало быть, нечего нам гробить в Суральске свои молодые жизни... Ну-ка, Моня, прикинь, сколько времени понадобится для полной мозгометрии его населения при достигнутых нами темпах?
  
   Подсчеты были несложными.
  
   - Сорока лет должно хватить, - доложил Моня. - Если, конечно, в это время рождаемость в Суральске будет близка к нулю.
  
   - Да, черта с два уговоришь их повременить с рождаемостью хотя бы лет сорок. А то бы успели... Вася, какой возраст родная КПСС постановила считать средней продолжительностью жизни в СССР?
  
   - Не постановила считать, а этот возраст реально достигнут - 70 лет.
  
   - Да, успели бы. Вынос драгоценного зеркала из Суральска произошел бы все-таки раньше, чем вынос наших дряхлых тел из "Эврики"... Но - шутки в сторону! Так дело не пойдет. На повестке дня - очень серьезный вопрос: как заманить к себе народ?
  
   Понимая, что сильно запоздал со своим предложением, Вася со вздохом сказал:
  
   - Эх, не догадались. Для приманки клиентов надо было заготовить какие-нибудь московские сувениры. Дешевенькие, простенькие, но с подтекстом соответствующим. Пусть и не всем посетителям их вручать, а хотя бы каждому десятому, двадцатому...
  
   - А почему бы и не каждому, - подхватил я сувенирную тему. - Например, сувенирный волос какого-нибудь московского гения можно было торжественно вручать каждому посетителю "Эврики". Простенький сувенир - а какой у него подтекст! Правда, возникли бы некоторые сложности со сбором гениальных волос. Гении - капризный народ. Да и волос у них, как правило, кот наплакал - сплошные лысины...
  
   - Один мой знакомый парень уборщиком в зоопарке работает, - вспомнил Моня. - Лошадь Пржевальского обслуживает. Из ее хвоста можно было настричь сколько угодно сувенирных волос. Даже самая гениальная лошадь не станет возражать против этого...
  
   Все мы понимали несерьёзность, суетность таких разговоров. Сувениры это так - сбоку припека. Стать участником мозгометрического процесса человека должна побуждать более веская причина.
  
   - Эх, закона еще нет о всеобщей мозгометрии населения, - снова вздохнул Вася. - Закон дал бы хорошую явку.
  
   - Эвон, как ты, Вася, вошел в роль мозгометриста! - удивился я. - Забыл, что дурим людей.
  
   - Закон можно заменить слухом, - сказал Моня. - Хороший слух может дать даже большую явку, чем плохой закон.
  
   Меня это сразу заинтересовало:
  
   - Ну-ка, ну-ка, Моня, развивай свою идею!
  
   Развивали идею вместе...
  
   Кроме закона, а во многих случаях вернее закона, стать участником какого-то мероприятия человека может побудить непосредственный личный интерес, выгода, извлекаемая из участия в этом мероприятии. Вот и нужно распустить по Суральску слух, что хороший ПУК является совершенно необходимой предпосылкой для получения скорой и весьма ощутимой выгоды.
  
   Грамотно распустить слух - не такое простое дело, как может кому-то показаться. Слух - тот же товар. На него должен быть хоть какой-то спрос. Если в российском райцентре, в самом его многолюдном месте, через киловаттные динамики многократно распустить слух о том, что завтра португальский эскудо будет девальвирован в тысячу раз, - слух этот не получит никакого развития и сразу умрет. Потому что в загашниках всей Российской Федерации едва ли отыщется хоть один многострадальный эскудо, который надо срочно бежать менять на другую валюту ввиду надвигающейся на него очередной катастрофы. А вот если в том же райцентре хотя бы одному человеку, хотя бы шепотком, хотя бы даже на португальском наречии дать знать, что муки на городских базах нет и не предвидится, то через полчаса слух об этом охватит весь город. В следующие полчаса вся мука из магазинов будет начисто выметена, и те, кому она не досталась, начнут создавать стоголовые ночные очереди, старательно исписывая свои ладони большими чернильными номерами.
  
   Слух народу не навяжешь. Услышит он только то, на что настроено его чуткое ухо.
  
   Так какой же слух, связанный с мозгометрией, будет услышан даже глухим, как пень, саральцем? Какую скорую и ощутимую выгоду может получить клиент "Эврики" с хорошим ПУКом?
  
   Начать провокационные закупки соли, мыла, спичек и распустить слух, что отныне все это добро будет складироваться исключительно в мозгометрическом салоне и отпускаться только тем его клиентам, у которых ПУК окажется не ниже "Крепкого" - 5500 микропалат?
  
   Я отверг такой вариант:
  
   - Так низко мы никогда не падем. Слух, вызывающий потребительскую панику, ученым не к лицу. Нам нужен добропорядочный, интеллигентный слух.
  
   Из тех нескольких человек, которые отважились посетить "Эврику", трое в разговоре с нами упомянули о знаменательном для города событии: Суральск братается с Альтенбургом. Для поездки в немецкий город-побратим будет сформирована представительная делегация. Принципы ее формирования - тайна великая.
  
   За неимением другой закваски для приличного слуха, решили использовать это братание: при формировании делегации одним из решающих факторов станет величина ПУКа претендента на место в ней. Чтобы слух не исказили и не извратили, ему придали как можно более простую и доходчивую форму: "Дурак в Европу не поедет". Из чего вытекало: для того чтобы неопровержимо доказать, что ты не дурак, необходимо быстренько-быстренько пройти мозгометрию. Самым умным билет в Альтенбург обеспечен.
  
   Первым же агентом распространения слуха стал очередной житель Суральска, отважившийся стать посетителем "Эврики".
  
   Мы, авторы слуха, волновались, как авторы любого художественного произведения, - примет или не примет его народ?
  
   И народ слух принял. Столпотворения у дверей "Эврики" не наблюдалось, но желающих за казённый счёт прокатиться в Европу было достаточно для того, чтобы мозгометрическое кресло почти не пустовало. Дело пошло веселей.
  
   ...Снова пришла та женщина, которая в свое первое посещение "Эврики" в смущении убежала из нее.
  
   - Ой, мне все ещё так боязно, так страшно! - она и в этот раз закрывала лицо руками. - Это не повлияет отрицательно на мой ПУК?
  
   Я успокаивал ее:
  
   - Умеренный страх - самое созидательное чувство. Человек и создал среду своего обитания только из страха остаться голодным и холодным. Умеренный, контролируемый страх - прекрасный тонус для мыслительной работы. Внимательно смотрите в зеркало и думайте.
  
   - О чем мне лучше всего думать?
  
   - Это не имеет большого значения. Тут можно сказать вслед за поэтом: когда б вы знали, из какого сора рождается ваш ПУК, не ведая стыда... Если думать о чем-то высоком, то могут набежать несколько дополнительных микропалат.
  
   - Тогда я буду думать о выходе человека в открытое космическое пространство, хорошо? - пациентка понимала высоту только буквально.
  
   - Пожалуйста. Только не удаляйтесь далеко от корабля. И при любой ситуации не впадайте в панику. Если контролируемый страх - созидатель, то паника - разрушитель.
  
   В открытом космосе думалось на всю катушку, и дама поинтересовалась:
  
   - Товарищи ученые, а сколько времени можно думать изо всех сил без вреда для здоровья?
  
   - Это время очень индивидуально, - объяснял я. - Кому-то непосильно напряженно думать и полторы минуты. А кто-то безо всякой одышки может продумать изо всех сил целых полтора часа. Тут важен самоконтроль. Как только ваши мысли подходят к началу всех начал, как только захотелось подумать о бесконечности времени и пространства, - так сразу необходимо прекращать думать. Немедленно прекращать такие раздумья! Раздумья о вечности и начале всех начал - самое опасное упражнение для мозга. Немало умов свихнулось на этом... Вот вам никогда не хотелось докопаться до истины, что же все-таки было вначале - курица или яйцо?
  
   - Ой, да что вы! - замахала руками пациентка. - Я вообще изо всех сил почти никогда не думаю. А то и правда свихнешься. Но вот несильно я все время о чем-нибудь думаю. Все время. Только проснусь - и сразу начинаю думать. А потом уже весь день без остановки понемногу думаю. Это не опасно - все время о чем-нибудь понемногу думать?
  
   Я обнадежил даму-космонавта:
  
   - Понемногу думать о том, о сем - это защитная реакция мозгов. В противном случае может возникнуть пренеприятнейший "эффект пустой головы".
  
   - Как это? - с тревогой спросила пациентка.
  
   - Если в голове присутствуют хоть какие-то мыслишки, то следующей их порции приходится как бы просачиваться в нее - постепенно и безболезненно. Если же голова совершенно пуста, то неожиданно возникшие мысли поступают в нее обвалом, лавиной. Голова просто не успевает их переваривать. Запросто может случиться заворот мозгов...
  
   Мои коллеги встретили рождение нового понятия в нейрофизиологии кривыми ухмылками.
  
   Заворот мозгов нашей пациентке, слава богу, не грозил. Она всегда отчетливо чувствовала, что даже самой тощенькой мыслишке приходится протискиваться в ее голову с немалым напряжением.
  
   Волнующее пребывание в открытом космическом пространстве поспособствовало полному раскрытию интеллектуального потенциала дамы. Снимая с ее головы мозгометрический колпак, Вася сказал:
  
   - Товарищ Рабинович, запишите, пожалуйста: 5875 микропалат.
  
   В колонке "ПУК" Моня аккуратно записал: "5875". И через тире - "Достойный".
  
   - Наверное, о таком хорошем ПУКе не грех будет и людям рассказать, - она кокетливо повела бровью.
  
   - Разумеется, - согласился я. - "Достойный" ПУК заметно обогащает общественную ауру человека. Он сразу становится центром внимания окружающих. Таиться тут нечего...
  
   Вскоре для стимуляции мысли и оживления всего мозгометрического процесса мы стали предлагать своим пациентам различные кроссворды, ребусы, шарады и прочие упражнения для ума. А Моня в свою скучную канцелярскую работу привнес художественный элемент - он стал рисовать шаржи. Теперь каждый мозгометрический "Опус" был иллюстрирован.
  
   Провинившийся перед советской властью своим греческим происхождением суральский ассенизатор дядя Гриша Феотокис, во искупление этой вины, посчитал своей гражданской обязанностью проходить мозгометрию каждый день. Мы не противились его странному желанию, и каждый день дядя Гриша был встречаем с неизменным радушием. И каждый день для стимуляции мозговой деятельности ему предлагалась одна и та же загадка: "Нужен - выбрасывают. Не нужен - поднимают". Угрюмо, молча, неподвижно смотрел дядя Гриша в зеркало. До тех пор, пока Вася, ласково похлопав его по плечу, не говорил: "Ну, на сегодня хватит, дядя Гриша..."
  Старый грек ни у кого не спрашивал подсказки, и его честность вознаграждалась скромным, но неуклонным возрастанием ПУКа:
  
   ...- Ну вот, - обрадовано говорил Вася, глядя на шкалу мозгометра, - сегодня у вас, дядя Гриша, уже 6005 микропалат. Товарищ Рабинович, какое качественное определение у такого ПУКа?
  
   Моня тоже не скупился:
  
   - "Генеральский".
  
   Самого дядю Гришу такое производство в генералы нисколько не радовало. Загадка не давалась. Из "Эврики" он уходил хмурым.
  
   Хорошо зарекомендовал себя еще один новый элемент в ритуале мозгометрической процедуры. Мы ввели его для того, чтобы психологически приободрить каждого своего клиента.
  
   ... Вот и в этот раз, как только очередной посетитель был усажен в мозгометрическое кресло, я негромко, будто бы тайком от него, сказал:
  
   - Обратите внимание, коллеги, - какая хорошая форма черепа!
  
   - Какая благородная! - поддакнул Вася.
  
   - Какая многообещающая! - еще больше обнадежил пациента Моня.
  
   Все другие посетители "Эврики" в такой момент делали вид, будто так погружены в свои мысли, что не услышали бы сейчас и трубы иерихонские, - и только их покрасневшие уши показывали, что такие комплименты они и через три стены расслышат.
  
   Этот клиент не стал строить из себя глуховатого скромника. Он вяло махнул рукой и сказал:
  
   - И сам знаю, что не дурак. А что толку?
  
   Я несколько удивился:
  
   - Быть умным - разве в этом мало толку?
  
   - Да, быть только умным - в одном этом толку очень мало, - убежденно сказал печальный пациент. - Ум должен быть работником. А вот тут я несостоятелен. У меня - ум-лежебока.
  
   Пациент оказался эрудированным, широко и глубоко начитанным человеком. Он был хорошо знаком с последними достижениями науки и техники. Внимательно следил за новинками культурной жизни страны. Мог дельно, метко порассуждать о любом виде искусства, о заскоках и взбрыках его корифеев. Разносторонних знаний накопил огромные запасы. Но и только. Каким-то образом обратить накопленное богатство во благо обществу или хотя бы в свою личную пользу, - на это у него не было никакого желания.
  
   - Я давно смирился с этим, - сказал он, играючи расправляясь с кроссвордом.
   - Понял: я - человек-аккумулятор. Мой жизненный удел - копить в себе всякую всячину. Разрядка произойдет в следующих поколениях.
  
   - А почему бы вам самому не попробовать разрядиться? - спросил проводящий мозгометрию Вася.
  
   - Пробовал. Не получается. Все из рук валится. Настоящее дело - не для меня. Мое предназначение - накапливать материал. Он достанется какому-то моему потомку, избраннику природы. Вот у него будет потребность к настоящему делу. И даваться оно ему будет легко и просто. За что бы он ни взялся - все у него будет спориться, все будет получаться. Для любого дела у него будут таланты и способности. А навозом для взращивания его способностей послужит материал, накопленный десятками поколений до него. В том числе и мной, лентяем грешным.
  
   - Ревнуете к его будущей славе? - понимал я пациента.
  
   - А разве это справедливо? Сколько и сколько поколений горбатятся на гения, а весь почет и слава - ему одному. А в чем его заслуга, если разобраться? На нем разрядился аккумулятор. Это не заслуга. Это везение.
  
   - Это судьба, - вежливо высказал я свое мнение на этот счет. - Уж так устроена природа: для того чтобы сверкнула молния, много всякого добра должно накопиться в небе.
  
   - В том-то и печаль. На природу некому пожаловаться...
  
   Увы-увы, нет у судьбы и природы приемной или органа печати, куда можно прийти поскандалить или хотя бы тиснуть туда анонимку с жалобой. Сколько поколений горбатились на Моцарта, чтобы вдохновенное музицирование давалось ему уже с младых ногтей. Безвестность - удел тех поколений. Вся слава - Моцарту.
  
   Было от чего загрустить человеку, который, прислушиваясь к себе, догадывался: аккумулятор поколений близок к разрядке. Но понимал и другое: не на нем она произойдет.
  
   "Похвальным" оказался ПУК у человека-аккумулятора. Однако, и это едва ли подвигнет его, засучив рукава, взяться за какое-нибудь настоящее дело. Знает, чувствует: все равно не стать ему в своем роду Суворовым, Эйнштейном или Чаплиным.
  
   ...- Здравствуйте! Проходите, пожалуйста! Садитесь поудобнее в мозгометрическое кресло, - гостеприимно встретил я очередного посетители "Эврики".
  
   Далее воспоследовало ритуальное восхищение формой черепа клиента.
  Но этому клиенту слащавый гимн его черепу не показался надежной гарантией нужного ему результата. Когда Вася приготовился надеть ему на голову мозгометрический колпак, пациент сначала демонстративно показал, а потом сунул в карман его халата какой-то конверт.
  
   - Что это? - с недоумением спросил Вася.
  
   Открыто и безбоязненно глядя ему в глаза, клиент негромко, но отчетливо сказал:
  
   - Мне нужен хороший ПУК.
  
   - Как? - не сразу понял Вася.
  
   Громче, отделяя друг от друга каждое слово, пациент повторил:
  
   - Мне нужен хороший ПУК.
  
   Вася вынул из кармана конверт и в растерянности посмотрел на остальных мозгометристов.
  
   Я, извинившись перед пациентом, пригласил Васю к столу, за которым сидел Моня.
  
   Конверт был не запечатан. В нем лежали деньги. Неплохие деньги.
  
   Такой вариант мозгометрического сеанса нами предусмотрен не был. Отношение к первой в истории мозгометрии взятке заранее не готовилось.
  
   У стола состоялся научный консилиум. Брать или не брать - не было вопросом. Заря мозгометрии не должна быть запачкана грязью. Вопрос стоял по-другому - КАК не брать?
  
   Консилиум получился недолгим и не оправдал надежд пациента.
  
   - Возьмите, пожалуйста, - вежливо возвратил клиенту конверт с деньгами Вася.
  
   - Мало? - криво ухмыльнулся тот, презрительно оглядывая всех мозгометристов.
  
   - Рано, - доверительно, безо всякого видимого осуждения сказал я. - Мозгометрия еще не взрастила необходимые для таких взаимовыгодных отношений кадры. Мы еще не приобрели необходимых для этого навыков. А что вы ходите? ГАИ вон десятилетиями пестует свои кадры, и то, поговаривают, что там до сих пор встречаются пижоны, которые упорно отказываются брать. А нам от роду всего ничего. Вы уж, пожалуйста, извините нас, неумёх. Позвольте поэтому зафиксировать то, чем вы на самом деле располагаете. Приступайте, товарищ Тихомиров!
  
   Такая язвительная тирада, конечно, не обещала нашему щедрому клиенту хорошего ПУКа.
  
   Так и получилось. Как ни старались ученые выявить и учесть каждый мельчайший квант интеллекта в голове пациента, а мозгометрическая лента так и не раскручивалась до сколько-нибудь приличного результата.
  
   - Запишите, товарищ Рабинович, - удрученно обратился к Моне Вася, снимая с головы клиента мозгометрический колпак. - Всего 321 микропалаты.
  
   - "Экзотический", - дал для справки качественное определение ПУКу в З21 микропалаты Моня.
  
   - Что это еще значит - "Экзотический"? - враждебно спросил пациент, вставая с кресла.
  
   Мною в самых разлюбезных выражениях до клиента был доведен удручающий смысл хитрого определения: "экзотическим" всегда называют то, над чем по каким-то соображениям нельзя посмеяться более откровенно, - блюдо, прическу, покрой штанов... А вот теперь - и ПУК.
  
   Обладатель "Экзотического" ПУКа так хлопнул дверью, что следующий посетитель "Эврики" долго не решался войти в салон, понимая, что предыдущий мозгометрический сеанс проходил с некоторыми осложнениями, отойти от которых надо и ученым.
  
   Из всех "опусных" иллюстраций у Мони на этот раз получилась самая злая карикатура.
  
   И все-таки многообещающая форма черепа, как правило, не обманывала. Чаще всего ПУК саральцев был "Примерным", "Завидным", "Достойным"...
  
   ... - А как отражаются на величине ПУКа регулярные занятия физкультурой и спортом? - спросил очередной клиент "Эврики". - Верно ли обывательское представление, что активные физкультурники и спортсмены не могут быть интеллектуалами?
  
   - Ничего подобного! - отмел я обывательские представления. - Это злые домыслы желтых, немощных людей, которым надо как-то оправдать свою желтизну и немощь. Занятия физкультурой и спортом очень благотворно влияют на интеллектуальные способности человека. В здоровом теле - здоровый ПУК.
  
   - А вот вы сами, товарищи мозгометристы, дружите с физкультурой?
  
   - Еще как дружим! - по-физкультурному бодро ответил я. - Жирком стараемся не обрастать. А товарищ Тихомиров - один из столпов институтской секции "моржей"...
  
   Чьи это странные, мистические подсказки даруются нам иной раз? Кто, что заставило меня упомянуть "моржей", которые есть ли еще в Институте мозга, - а не волейболистов или теннисистов, которых там, наверное, полным-полно?
  
   Куратор левого полушария натужно раскашлялся, требуя, чтобы я немедленно вытащил его из проруби. Но тему неожиданно подхватывает наш пациент.
  
   - Я ведь тоже одно время пытался "моржеванием" заняться. Пошел в нашу городскую секцию. Руководит ею Зинаида Ивановна Меринова. Ох, и крутая дама! Фельдмаршал в юбке. Ты для нее подчиненный не только в проруби. Она тебя оттуда и домой отпускает, как отпускают солдатика в краткосрочное городское увольнение, после которого он должен доложить командиру обо всех происшествиях с ним. Не принял я такого деспотизма. Чужой приказ, хоть в духовной культуре, хоть в физической, режет слух. Кстати, в избушке наших "моржей" висит точно такое же зеркало, как у вас...
  
   Г л а в а VIII
   ЕСЛИ ЗАВТРА ВОЙНА
  
   Кого-то и малюсенький фурункул может привести в смятение и надолго выбить из колеи, если человек этот был совершенно не готов к этому, если никогда не утруждал себя простеньким психологическим настроем: "А ведь когда-нибудь вот такой же здоровенный фурункул, который я видел на плакате в поликлинике, может выскочить и у меня. Так встречу же эту напасть достойно, не поддамся унынию, не позволю отрицательно повлиять этой заразе на исполнение мною гражданского долга, супружеских обязанностей и на производительность моего труда..."
  
   А кого-то и мировая война не заставит паниковать, если этот человек всегда говорил себе: "Когда-нибудь мировая война обязательно грянет. Так подготовлюсь же я к ней так, чтобы не стать одной из тупоголовых жертв ее..."
  
   Семья Барашковых готовилась встретить третью мировую войну на своей даче в Ореховке. Их квартира в Суральске для этого не годилась. Эта квартира не от всякой непогоды могла надежно защитить, не то что от оружия массового поражения.
  
   Александр Николаевич Барашков, "пивец", повелитель единственного пивного оазиса Суральска, понимал, что примитивная щель или яма для третьей мировой войны не годятся. Убежище должно быть капитальным, удобным для продолжительного пребывания в нем.
  
   Шабашник на "Беларуси" вырыл во дворе дачи большой котлован. Другие шабашники планировали его и бетонировали. Третьи перекрывали. Четвертые утепляли и обшивали бетонные стены "вагонкой". Пятые монтировали вентиляцию. Был установлен в убежище большой бак для воды и емкие, надежные аккумуляторы...
  При всех затратах хозяина и мастеровитости шабашников, убежище Барашковых все равно уступало подземным командным пунктам первых лиц ядерных супердержав. Но ведь никто и не будет целить в заведующего пивным ларьком такими же мощными боеголовками и с такой же точностью, как в президентов и генеральных секретарей.
  
   Третья мировая война, по прикидкам Александра Николаевича, никак не могла продлиться столько же, сколько две ее предшественницы. Способность военной машины перемалывать человечину стала такой, что долгих лет для этого не понадобится. Месяца через три-четыре человечки, которые позволили втянуть себя в третью мировую войну, должны будут закончиться. Сам Александр Николаевич категорически не желал быть втянутым в эту вселенскую мясорубку. Жена поддерживала намерение мужа переждать войну в человеческих, а не в тех скотских условиях, которые будут в городских бомбоубежищах.
  
   Едва ли скупые нормы гражданской обороны предусматривают в типовом городском бомбоубежище больше одного квадратного метра площади на человека. В бомбоубежище Барашковых на каждого члена семьи - самого Александра Николаевича, его жену Лиду, их сына Вовку и мордатого эрдельтерьера Фокса - приходилось по четыре квадратных метра жилой площади. Тоже не разгуляешься, но во время третьей мировой войны не до гулянок будет.
  
   Но и киснуть да зарастать мхом во время пребывания в убежище семья не собиралась. Там будет радио, библиотечка, магнитофонные записи любимых мелодий и мастеров разговорного жанра, проектор со слайдами. Упор в слайдах делался на видах дикой природы, которых будет так недоставать во время отсиживания под землей. Ласкать глаз должны будут и уже развешанные по стенам убежища репродукции самых известных картин: "Утро в сосновом лесу", "Девятый вал", "Грачи прилетели"... В изобразительном и во всех других видах искусства, представленных в убежище Барашковых, напрочь отсутствовала военная тематика. Во время третьей мировой войны военного и так будет предостаточно.
  
   Теперь в часы, отведенные на подготовку к войне, чета Барашковых была занята грамотным накоплением продуктов питания. Чтобы во время сидения в убежище не обнаружилось вдруг, что горчицы запасли слишком много, а пряники уже через неделю все умяли.
  
   - ...Калории обеспечить проще всего, - говорил Александр Николаевич, склонившись с карандашом в руках над "Книгой о вкусной и здоровой пище". - Все калории один сахар может дать. А вот белков и жиров в нем совсем нет.
  
   - Ты крупы, крупы смотри, - подсказывала Лида. - В них все есть, даже жиры.
  
   Александр Николаевич нашел соответствующий раздел.
  
   - Так - "Пшено"... Содержит: белков - 12 процентов, жиров - 2,9 процента, углеводов - 69,3 процента, в том числе дисахаридов - 1,7 процента. Что такое ди-са-ха-ри-ды?
  
   - А черт их знает! Сахара они нам не заменят.
  
   - Так... Энергетическая ценность пшена - 334 килокалории. Часто будем пшенную кашу на сале готовить?
  
   - Раз в неделю. Хватит. Вовка больше рисовую молочную любит.
  
   - Любит-не любит! Будет есть все, что дадут. Не любит! Что нам теперь - корову в убежище держать?
  
   - Корову какую-то дурацкую придумал! Есть же сухое молоко...
  
   - ... Да, великое изобретение - каши!- причмокнул Александр. - На кашах можно хоть сто лет прожить... Вот только витаминов в них маловато. А тут еще солнца совсем не будет. Без солнца и витаминов все зубы и волосы еще до окончания войны вылезут.
  
   - Аптечные надо брать.
  
   - С аптечными витаминами не все чисто. У медицины тоже бывает семь пятниц на неделе. Сегодня она какой-то витамин пригоршнями рекомендует глотать, а завтра и полгорошинки его не моги употребить без консультации с врачом. Витамины надо лопать живьем. Тогда больше, чем требуется, их в тебя не влезет.
  
   - В соленой капусте много витамина "С", - вспомнила Лида.
  
   - Сколько нам соленой капусты понадобится?
  
   - Бочки должно хватить на всю войну.
  
   Солить капусту был еще не сезон, а пока основательно взялись за крупы. Решено было иметь в продуктовом ассортименте бомбоубежища все виды круп, кроме перловки. Перловку семья Барашковых отказывалась есть даже во время мировой войны. После службы в армии глава семьи испытывал стойкую нелюбовь к главному блюду солдатского меню.
  
   Когда перешли к овсянке, Лида, будто очнувшись от какого-то наваждения, вдруг сказала:
  
   - А что если третьей мировой войны не будет?
  
   - Что значит - не будет третьей мировой войны? - удивленно посмотрел на нее муж. - А что же тогда вместо нее будет?
  
   - Дурацкий вопрос! Тогда вместо нее будет мир - что же еще?
  
   - Ну, хорошо, сегодня будет мир, завтра будет мир, а послезавтра?
  
   - И послезавтра будет мир.
  
   - А послепослезавтра?
  
   В такие глубины будущего Лида заглядывать не решалась. А если бы даже и далекое "послепослезавтра" она предложила считать все еще мирным днем, то Александр назначил бы третью мировую войну на следующий - против чего крыть было уже совершенно нечем.
  
   - Ну, сколько можно! Ведь были уже две мировые войны! - тем тоном, каким жильцы первых этажей осуждают кого-то за систематическое хлопанье дверью подъезда, воскликнула Лида. - И кому только это надо?
  
   - А военно-промышленный комплекс для чего, по-твоему, 24 часа в сутки работает? Для галочки?
  
   - Галочку теперь какую-то дурацкую придумал! Должен ведь быть какой-то повод для войны.
  
   - Когда военно-промышленный комплекс доложит о полной готовности к войне - повод сразу найдется. Перешла чужая курица границу - вот тебе в повод...
  
   И в этот раз спокойная и твердая убежденность мужа в неизбежности третьей мировой войны передалась жене. Она даже не стала придираться к дурацкой курице, ставшей ее непосредственной причиной.
  
   - Как подумаешь, что несколько месяцев придется торчать в убежище... С ума можно сойти! Вот бы уже через пару недель все закончилось...
  
   - Атомные заряды еще раньше могут закончиться. А выходить из убежища все равно нельзя будет. Ударная волна, световое излучение, проникающая радиация - это все цветочки. Радиоактивное заражение местности - вот самые ядовитые ягодки атомной войны. От этой заразы быстро не избавиться.
  
   - И когда же будем выходить?
  
   - Когда закончится дезактивация местности. Тогда же, наверное, и формирование новой гражданской администрации начнется...
  
   Супруги не говорили открытым текстом - кто будет формировать новую гражданскую администрацию Суральска. Но подразумевалось обоими одинаково - формировать ее будут уже другие власти. Оккупационные. Это был заговор. Он сближал супругов, располагал их к нежности.
  
   - Саша, признайся, ты ведь хочешь попасть в такую администрацию? - Лида прижалась щекой к мясистому плечу мужа.
  
   Александр Николаевич поднял брови и слегка развел руками: если он будет востребован, то почему бы и не уважить просьбу оккупационных властей?
  
   - Ой, Саша, боюсь! Ведь все эти подпольщики, партизаны, народные мстители нам тогда житья не дадут...
  
   - Все подпольщики будут быстро выкурены из своих подвалов и нейтрализованы.
  
   - Да, нейтрализуешь ты их быстро! Они иногда и через десятки лет после войны не переводятся. Вон палестинцы...
  
   - Палестинцы-палестинцы! Палестинцы атомной бомбы еще не нюхали, - пренебрежительно отмахнулся от народных мстителей Александр Николаевич и снова заглянул в поваренную книгу: - "Геркулес" обойдется подороже цельной крупы, зато на его варку меньше энергии уйдет. Сколько будем брать "Геркулеса"?..
  
   Не застигнет врасплох семью Барашковых третья мировая война. Заухают наверху атомные и водородные заряды, а они будут уписывать за обе щеки пшенную кашу на сале, заедать ее богатой витамином "С" соленой капустой, а после обеда, сидя в обнимку на уже поставленном в их семейном бомбоубежище диване, умиленно слушать "Времена года" Чайковского, почёсывая за ухом верного Фокса.
  
   Но семейная идиллия в подготовке к третьей мировой войне всегда продолжалась только до постановки главного нерешённого вопроса, связанного с ней.
  
   Заранее отодвигаясь от мужа и насупив брови, Лида строго спрашивает:
  
   - Ты не раздумал о своем жестоком решении?
  
   - О чем это ты? - для оттяжки времени, как это принято на любых трудных переговорах, спрашивает Александр Николаевич, хотя по тону жены прекрасно понимает, о чем пойдет речь.
  
   - Маму в убежище возьмем?
  
   - Нет, Даздраперму Ивановну в наше убежище мы не возьмем! - твердо говорит Александр Николаевич.
  
   - Почему? - еще строже сдвигает брови Лида.
  
   - Потому что запасы воды и продовольствия рассчитаны только на членов семьи.
  
   - Выходит, Фокс - член нашей семья, а моя мама - нет? Разве нельзя увеличить запасы воды и продуктов?
  
   - Ну, хорошо, сухарей можно заготовить больше. А как быть с психологической обстановкой? Или мне, или Даздрадерме Ивановне придется выйти из убежища задолго до окончания войны.
  
   - Да уж, выйдешь, конечно, не ты!
  
   Тяжелым молчанием Александр Николаевич подтвердил, что едва ли выйдет из своего кровного бомбоубежища до тех пор, пока не будет востребован оккупационными властями.
  
   - Значит, мама должна будет гнить в общественном бомбоубежище? И тебе не стыдно?
  
   - Назвалась Даздрапермой - полезай в общий кузов... - пробурчал Александр Николаевич.
  
   - Кузов еще какой-то дурацкий теперь придумал! И сколько раз тебя просить: называй мою маму, как все люди, Зинаидой Ивановной, если у тебя язык не поворачивается называть ее мамой.
  
   - Как звать ее на самом деле, так и зову. Что общего между Даздрапермой и Зинаидой? - Александр Николаевич никогда не отказывал себе в удовольствии лишний раз посмаковать дивное имечко своей тещеньки. - Нечего самозванством заниматься.
  
   - Господи! Ну не сама же себя она так назвала. Ну, была, была такая дурацкая мода на имена. ДА ЗДРАвствует ПЕРвое МАя. Она, что ли, в этом виновата? А если бы тебя назвали Днепрогэсом или Турксибом?
  
   - Я бы так и называл себя - Днепрогэсом Барашковым, а не Александром Македонским.
  
   - Не называл бы ты себя так!
  
   - Только так и называл бы.
  
   Последнее слово и здесь осталось за более хладнокровным мужем. Он бы с гордостью называл себя и Днепрогэсом Турксибовичем, если бы так было записано в его паспорте.
  
   То, что теща занималась самозванством, было только верхушечной частью претензий к ней зятя. Многочисленными и полновесными претензиями отвечала зятю и теща. Собственно, отношения Александра Николаевича и Даздрапермы Ивановны и состояли исключительно из претензий друг к другу.
  
   Каким основным требованиям должны отвечать мужчина и женщина - вот где зять и теща разошлись сразу и навсегда.
  
   Александр Николаевич придерживался классической формулировки: сила женщины - в ее слабости. Даздраперма Ивановна не отвечала такому стандарту. Она была женщиной очень крупной, сильной и очень энергичной. Ее мощность Александр Николаевич определял в "тридцать три кобылы". И со всей этой энергией первых советских тракторов Даздраперма Ивановна навязывала окружающим и в первую очередь своему зятю три основных требования к настоящему мужчине.
  
   Первое: мужчина должен иметь хорошую профессию. Второе: он обязан придерживаться здорового образа жизни. Третье и главное: мужчина должен быть готов в тяжелую для родины годину грудью встать на ее защиту.
  
   Зять слабо защищался только по первому пункту.
  
   - У меня есть профессия. Я - торговый работник.
  
   - Торговый работник у нас - это такая же профессия, как домушник или карманник, - громко, уверенно говорила в таких случаях Даздраперма Ивановна.
  
   - Мама! - укоризненно смотрела на нее Лида.
  
   Александр Николаевич пытался шутить:
  
   - Торговец, - это даже три профессии: математик, дипломат и психолог.
  
   Теща шутить отказывалась:
  
   - Домушник и карманник тоже не без ума и расчета воруют.
  
   Не признавала Даздраперма Ивановна такой профессии - торговый работник. Прилавок не может быть местом приложения сил и способностей приличного человека. Заметная часть гневных писаний в жалобных книгах всего Суральска была делом ее рук. Громы и молнии бушевали там, где ее хоть чуть обвешивали или обмеривали. Подойдя к любому прилавку за товаром, она строгим взглядом говорила продавцу: "Попробуй только надуть меня!" Математик, дипломат и психолог в одном лице тут же отвечал ей покорными бараньими глазами: "Вас? Да боже упаси! Лучше свое отдам!"
  
   По второму пункту обвинения зятю и вовсе нечего было возразить. По утрам он не бегал. Физзарядку не делал. Вегетарианцем не становился. Для избавления организма от накопившихся в нем шлаков не голодал хотя бы раз в месяц. А "моржом" и в страшных снах себя не видел.
  
   А вот теща регулярно бегала по утрам, делала гимнастические упражнения для развития всех групп мышц, совсем не ела мяса, голодала по субботам и была бессменным вождем Суральского клуба "моржей" - "Купель здоровья". Через газету "Советский спорт" Даздраперма Ивановна состояла в переписке с такими же фанатиками здорового образа жизни. Только СССР для ее энергичной натуры было мало. Среди ее корреспондентов были и зарубежные. Она писала в город-порт Хайфон: "...А в прорубь, товарищ Нгуен, страшно лезть только в первый раз. Потом вас будет неудержимо тянуть туда..." Деликатнейший товарищ Нгуен никак не решался уведомить свою советскую подругу-физкультурницу об отсутствии во Вьетнаме, даже Северном, самой завалященькой проруби.
  
   ...- Еще совсем молодой человек - а какой безобразный живот нагулял! - стыдила Даздраперма Ивановна зятя во время своих редких визитов в семью дочери. - Еще бы - по ведру пива каждые день выдувать. Какой пример показываешь Вовке? Кто будет учить его делать зарядку по утрам? Пушкин?
  
   - Пушкин не делал зарядку и пил будь здоров.
  
   - Откуда ты знаешь?
  
   - Он сам писал: "Где же кружка - сердцу будет веселей!" Пушкин не писал: "Где же прорубь?.."
  
   - А не увлекался бы излишествами - дольше прожил.
  
   - Мама! - встревала в разговор непримиримых противников Лида. - Ведь Пушкина - Дантес... На дуэли...
  
   - Вот спасибо - не знала! - с сарказмом благодарила дочь Даздраперма Ивановна. - Если бы Пушкин занимался физкультурой и спортом, то и дуэли той могло не быть. Он бы этого Дантеса отмутузил в первый же раз, как тот облизнулся на его жену. А если у тебя в руках все время кружки вместо гантелей, то, конечно, - какой из тебя драчун.
  
   Даздраперма Ивановна и великих не оправдывала за нездоровый образ жизни.
  
   - Вовка, ну-ка иди сюда! - подзывала она внука. - Буду учить тебя делать "шпагат". Родители тебя этому не научат.
  
   - Мама! - хватала Вовку за рукав Лида. - Рано еще ему "шпагат" делать.
  
   - Когда у него будет такое же пузо, как у его отца, тогда будет поздно. С таким пузом и присесть три раза подряд опасно для жизни. Тут же инфаркт или инсульт могут случиться...
  
   Очень может быть, что Александр Николаевич, как все нормальные люди, раз в год решался бы с ближайшего понедельника начать вести здоровый образ жизни - вплоть до утренних пробежек и обливаний холодной водой. Но тут даже ежедневные приседания по три раза подряд стали бы частичной капитуляцией перед тещей, а природа семейных отношений не допускала никаких отступлений без потери лица.
  
   - ...Нет уж, пусть у меня будут шлаки в печени и соли в суставах, а физкультурником и вегетарианцем я становиться не буду. Лучше погибнуть от обжорства, чем околеть после марафона, - говорил он, поглаживая один из самых знатных животов в Суральске.
  
   Не отвечал зятек и третьему, основному требованию тещи к настоящему мужчине, - готовности грудью встать на защиту родины в тяжелую для нее годину. В зяте такой готовности ни на понюх не ощущалось.
  
   ....Вот и в этот свой приезд на дачу к дочери и ее мужу Даздраперма Ивановна еще с порога спросила своим звонким физкультурным голосом:
  
   - Ну что, погреб для дезертирства у вас уже готов?
  
   - Мама, ну что ты на всю Ореховку кричишь? - недовольно зашипела Лида. - Почему обязательно дезертирство? Разве запрещается строить индивидуальные бомбоубежища?
  
   - Не знаю, запрещается или нет строить индивидуальные бомбоубежища, а вот отсиживаться в них военнообязанным во время войны - запрещается. Это я точно знаю.
  
   - Мама! Ну, скажи, пожалуйста, зачем во время третьей мировой войны нужны будут какие-то дурацкие военнообязанные? - недоумевала Лида. - Ракетами же будут воевать...
  
   - А если враг все-таки ступит на родную землю? Кто будет гнать его обратно? Кто будет добивать врага в его логове? Кто будет водружать Знамя Победы над поверженной столицей агрессора?
  
   - Не волнуйся, мама, - надула губы Лида. - Если мы очень понадобимся родине, то встанем в строй ее защитников тоже.
  
   - Да, вы встанете! Случись наше временное отступление, первыми кого увидит здесь неприятель, будете как раз вы. Твой муженек выкатит им бочку дармового пива, а тебя заставит надеть праздничный сарафан и преподнести им хлеб-соль... Вовка, ну-ка иди к бабушке. Будем учить с тобой песню: "Если завтра война, если завтра в поход..." Твои родители не знают таких песен.
  
   Лида обиделась:
  
   - Рано еще ему такие песни учить...
  
   Александр Николаевич и в этот раз хладнокровно выслушал самые хлесткие предположения тещи о формах его будущего сотрудничества с оккупантами. Разумеется, это сотрудничество не ограничится угощением агрессоров дармовым пивом. Он первым побежит закладывать врагу коммунистов и комсомольцев Суральска. Первым запишется в его пособники и быстро дослужится и до какого-нибудь высшего холуйского звания.
  
   Александр Николаевич не вышел из себя даже тогда, когда теща предположила, что он станет первым, кто вызовется самолично пытать схваченных карателями активных подпольщиков. Он спокойно сказал: "Некоторых - пожалуй, возьмусь", - и при этом так выразительно посмотрел на Даздраперму Ивановну, что Лида вскрикнула: "Как тебе не стыдно!"
  
   Разумеется, будущему обер-полицаю и активной подпольщице итоги третьей мировой войны виделись очень по-разному.
  
   Даздраперма Ивановна не сомневалась, что развязанная вопреки всем мирным инициативам СССР третья мировая война станет громкими похоронами прогнившего до основания мира капитализма. После ядерного побоища население планеты, как ни в чем другом, будет нуждаться в оздоровлении. По рекомендации единственных оставшихся на Земле румяных людей - членов клуба "Купель здоровья" - ООН назначит Даздраперму Ивановну Меринову Главным Оздоровителем планеты - с правом законодательной инициативы. И самой первой ее инициативой станет предложение ввести в новые конституции всех стран Статью No 1: "Мы, народ (название государства), обязуемся регулярно делать физическую зарядку и обливаться холодной водой..." Бургомистры и градоначальники должны будут не менее 15 раз подтягиваться на перекладине. Губернаторы - свободно делать "шпагат" и пробегать марафонскую дистанцию. А высшие чины государства в придачу ко всему этому обязаны быть еще вегетарианцами и "моржами". Человек с пузом приговаривается к исправительным работам такой продолжительности и интенсивности, каковые понадобятся для стойкого прилипания его живота к спине...
  
   Положительными должны были стать итоги третьей мировой войны и для близких Даздраперме Ивановне людей. Лида второй раз выходит замуж - за героя войны, лично водрузившего Знамя Победы над столицей поверженного врага. Вовке она, занятая оздоровлением всей планеты, передаст "Купель здоровья". Зять... С ним трибунал разберется...
  
   Зятю итоги третьей мировой войны виделись иначе.
  
   Вот уже радио передало, что наверху практически завершена дезактивация местности. Но Александр Николаевич никак не решается выйти из своего убежища. Что с тещей? Эта неизвестность пугает его куда больше остаточной радиации... Вот, наконец "Би-Би-Си" передало интервью с одним из бывших сидельцев Суральского общественного бомбоубежища. Его контингент во время войны наотрез отказался делать под руководством Даздрапермы Ивановны не только физические упражнения на развитие всех групп мышц, но даже одни только простенькие наклоны головы и повороты туловища. Противостояние выросло в дилемму: кому выйти вон из бомбоубежища? Понеся немалые потери в живой силе, контингент убежища вытолкнул-таки из него главную физкультурницу Суральска. Пользуясь случаем, она сразу побежала трусцой по городу. А тут как раз мегатонная боеголовка. Даздраперма Ивановна оказалась в самом эпицентре взрыва...
  
   Только после этого сообщения Александр Николаевич, проникновенно глядя на картину "Девятый вал", неумело перекрестится и облегченно скажет: "Ну вот, слава богу, теперь можно и выходить. "Би-Би-Си" врать не станет. Это вам не Совинформбюро..."
  
   Еще потрескивает кое-где стронций-90, еще попахивает местами ипритом и зарином, а уже проклюнулись на поверхности Земли и первые признаки мирной жизни. Даже мандарины появились невесть откуда на импровизированном рынке у развалин универмага. На подгоревших картонных коробках - крупные буквы: "Радеация сапсем нэт!".
  
   Александр Николаевич, Лида и Вовка неспешно прогуливаются, жмурятся от яркого солнца, чихают, смеются. Фокс полон намерений заявить о своих интересах у каждого уцелевшего дерева и фонарного столба. Но нисколько не потерявшие совести во время третьей мировой войны Барашковы позволяют ему осуществить свои намерения только у тех деревьев и столбов, на которых не покачиваются уже нейтрализованные оккупационными властями народные мстители... Ура! Долгожданный мир пришел на планету!
  
   Но... Но в растерянности пребывают все ее народы и племена. Владыки довоенного времени полностью дискредитировали себя. И на кой черт нужна их такая прорва? Хватит и одного на всю планету. Тогда и войн больше никогда не будет. Не с кем будет единственному владыке Земли воевать.
  
   Жадно оглядываются вокруг себя уцелевшие от ядерного пожарища люди в поисках общемирового вождя. Нет такого колосса. Одна похудевшая и пожелтевшая от долгого сидения в общественных бомбоубежищах мелкота - с выпавшими зубами и вылезшими волосами.
  
   Но вот народы и племена замечают Александра Николаевича Барашкова. Его живот еще больше, чем до войны. Его пышущее здоровьем лицо лоснится еще пуще. Рекламным блеском сверкают его темные волосы и белоснежные зубы, все до единого сохранившиеся благодаря высокому содержанию витамина "С" в квашеной капусте.
  
   "Так вот же тот, кто нам нужен! - счастливо воскликнут племена и народы. - Смотрите, как похож!.. Как две капли воды!.. Это же реинкарнация!.. Слава второму пришествию Александра Македонского! Трон Александру Великому!.."
  
   С низкими поклонами поднося главе семьи Барашковых невесть откуда взявшиеся трон, корону и скипетр, высокая депутация племен и народов взмолится: "Не обижай, отец родной. Соблаговоли принять чин Императора всея планеты". Лида зашепчет ему в ухо: "Соблаговоли, не ломайся. Лучше заведовать всей планетой, чем одним дурацким пивным ларьком".
  
   "Верноподданные! - громоподобным рыком, от которого покосится последнее уцелевшее в третьей мировой войне здание Суральска - крепенький, как скала, вытрезвитель, - обратится к племенам и народам Император всея планеты. - Оглашаю Декрет No 1: "Пива в долг никому не наливать!" Опыт третьей мировой войны должен научить нас чему-нибудь. Где они, должники? Специально норовили как можно быстрее оказаться в зоне действия ударной волны, светового излучения и проникающей радиации - только бы не пришлось возвращать долги..."
  
   Вдруг, еще в момент оглашения Императором Декрета No 1, из-за спин его верноподданных бодрой трусцой выбежала Даздраперма Ивановна и сразу закричала еще звончее прежнего: "Да никакой это не Александр Македонский, товарищи! Это Днепрогэс Турксибович Барашков. Торгаш, обжора, дезертир!.."
  
   От неожиданности выронив из рук скипетр, Император с удивлением спросил у заглядывающего ему в рот корреспондента "Би-Би-Си": "А как же, любезный, прикажете понимать ваше давешнее сообщение - "...оказалась в самом эпицентре мегатонного взрыва..."? Тоже врать научились?" - "Так ить "морж" она, Ваше Величество, - кивнул в сторону Даздрапермы Ивановны журналист. - Шкура - как у носорога. Что ей будет с одной мегатонны? Щекотка-с..."
  
   Император поманил к себе своего визиря по особым поручениям: "А если тогда по старинке попробовать ее нейтрализовать? Есть же еще свободные деревья и фонарные столбы..."
  
   Два отборных легиона гвардейцев Императора бросились выполнять его указание. Все как один уцелевшие сидельцы Суральского общественного бомбоубежища кинулись подсоблять им, объясняя свой гражданский порыв криками: "Знаем мы, как она брыкается!.." Народы и племена дружно аплодировали происходящему. Но, зная живучесть тещи, Император всея планеты свернул ликование: "Подведение итогов третьей мировой войны откладывается. Я не могу считать войну оконченной до той поры, пока моя теща не будет фигурировать в списках ее безвозвратных потерь..."
  
   Недолго могли быть рядом зять и теща.
  
   Не удивительно было, что Фокс хорошо чувствовал неприязнь Александра Николаевича к Даздраперме Ивановне. Удивительным было то, что он точно чувствовал время, которое глава семьи согласен был терпеть присутствие тещи. После истечения этого времени Фокс начинал выпроваживать Даздраперму Ивановну за порог. Короткие недружелюбные взгляды с каким-то безадресным потявкиванием постепенно переходили в нешуточный и очень даже адресный лай. А когда Даздраперма Ивановна оказывалась за порогом, Фокс лаял вслед ей уже с такой злобой, будто самолично видел, как она стащила из их бомбоубежища изрядный шмот сала.
  
   ...И в этот раз полноправные члены семьи Барашковых провожали Даздраперму Ивановну, стоя на крыльце своей дачи. Александр Николаевич удерживал на поводке Фокса и что-то дружелюбно говорил ему. Лида страдальчески улыбалась и махала маме рукой. Вовка пытался сделать "шпагат". Как только Даздраперма Ивановна оказалась за калиткой, Фокс был спущен с поводка - дать волю своим чувствам.
  В этот раз свои кровожадные помыслы ему пришлось делить между уходящей с дачи Даздрапермой Ивановной и как раз подходящим к ней молодым человеком.
  
   ...Вася решительно отказался играть не только роль одного из руководителей секции зимнего плавания Института мозга, но даже роль рядового "моржа", сославшись на полное отсутствие у него актерских данных. Моня не подходил для таких ролей по причине природной щуплости. Даже рядовым "моржам" пристало состоять в более-менее авторитетных весовых категориях.
  
   У меня весовая категория тоже была не бог весть какая, но для "моржа", иссушенного многолетним изучением мозга, и моей скромной комплекции хватало. Поэтому активным членом институтской секции "Будь здоров!" - аналога Суральской "Купели здоровья" - пришлось стать мне.
  
   ... - Ладно. Бросить меня для испытания в прорубь они сейчас не смогут. Летом о "моржевании" можно рассуждать только литературно. Рубрику "Здоровый образ жизни" в "Советском спорте" я тоже почитываю. Так что литературно предмет мне знаком. Литературно они меня в проруби не утопят.
  
   Мозгометристы-консультанты тоже не сомневались, что при температуре воды плюс двадцать градусов быстрого разоблачения их руководителю можно не опасаться.
  
   Я набросал перед товарищами план своих действий.
  
   - Знакомлюсь. "Мы уже наслышаны, уважаемая Зинаида Ивановна, о ваших новаторских приемах в подготовке суральских "моржей". Вы не поделитесь с нами своим драгоценным опытом? Правда, что каждого нового члена "Купели здоровья" вы сразу бросаете в прорубь, даже если у него полон нос соплей? А какова у вас методика летней подготовки? Какие используете спортивные снаряды и тренажеры? Кажется, у вашего клуба есть любовно обустроенное помещение? Вот бы взглянуть на него изнутри - оснащение, освещение, отопление... Ах, как здесь хорошо и уютно!.. Ой, да у вас точно такое же зеркало, как у нас в "Эврике"... И, не откладывая в долгий ящик, сразу приступаю к отчуждению зеркала суральских "моржей" в пользу московских мозгометристов.
  
   ...- И псина ваша тоже будет лизать сапоги оккупантам! - бросала гневные взгляды в сторону крыльца Даздраперма Ивановна.
  
   Она стала искать на земле подходящий камень, чтобы огреть им зашедшегося у калитки злобным лаем Фокса.
  
   - Вы - Зинаида Ивановна Меринова, руководитель "Купели здоровья"? - я оказался невольным свидетелем тяжелой семейной сцены.
  
   - Да, - разочарованно сказала Зинаида Ивановна, не попав камнем в будущего четвероногого прихвостня оккупантов.
  
   - Уф, насилу нашел вас! Сначала весь Суральск обегал, пока добрые люди не надоумили меня в Ореховку заглянуть.
  
   - А вы, кажется, старший мозгометрист "Эврики"?
  
   - А также активный член секции "моржей" Института мозга, которая называется "Будь здоров!" Физкульт-привет, уважаемая Зинаида Ивановна! - сразу взял я бодрый физкультурный тон.
  
   Далее пошли в ход припасенные дифирамбы авторитету, опыту и новаторским приемам в подготовке суральских "моржей" вождя "Купели здоровья".
  
   Чувствую, дифирамбы совсем не воспринимаются. Для такого восприятия человек должен находиться если не в благодушном, то хотя бы в спокойном состоянии. А Зинаида Ивановна еще не отошла от гнева. Сейчас она ни перед кем не была расположена распахивать свою душу и любовно обустроенное ею помещение "Купели здоровья".
  
   Сказано мне было очень прохладно:
  
   - Ближайшее занятие у нас - в субботу.
  
   - Ой, как же долго ждать - почти целую неделю!
  
   Мне так не терпелось приступить к отчуждению зеркала, что сожаление мое получилось очень искренним, с надрывом, чуть ли не со слезой на глазах.
  
   - Хорошо. Завтра в моем распорядке дня будет небольшое окно. Подходите к нашей базе в 11 часов. Знаете, где она находится?
  
   Еще бы не знать.
  
   Г л а в а IX
   БЛАГАЯ ВЕСТЬ
  
   Завтра!
  
   Уже завтра, если я не обману ожиданий всех советских мозгометристов, драгоценное зеркало может оказаться у нас в руках.
  
   Чтобы оправдать эти ожидания, я готовился к решающей встрече с Зинаидой Ивановной Мериновой как к серьезному творческому экзамену. Высшим баллом за него стало бы искреннее желание самой руководительницы "Купели здоровья" подарить свое зеркало мозгометристам. Я как раз и примеривался к высшей творческой планке. После семнадцатой по счету просьбы Зинаиды Ивановны я с превеликим смущением соглашусь принять подарок суральских "моржей". Зеркало, как они и хотят, послужит науке. Оно будет повешено снаружи на входных дверях "Эврики" - чтобы очередной ее клиент мог придать своему лицу глубокомысленное выражение еще до надевания на его голову мозгометрического колпака.
  
   Товарищи не сомневались, что высокая творческая планка покорится мне. Гражданка Башибузукова... то есть гражданка Меринова будет счастлива подарить нам свое зеркало.
  
   - Ты только не очень увлекайся в разговорах, - просил меня Вася. - Когда ты увлекаешься, то часто отступаешь от основной темы. И заносит тебя почему-то всегда к антикоммунизму. А тут не все еще обязательно являются твоими единомышленниками.
  
   - И не бери с собой никаких картонок, клеёнок, тряпочек, веревочек для упаковки зеркала, - предостерегал Моня. - Заранее приготовленная для отчуждаемых ценностей тара - плохая примета.
  
   Я принял к сведению замечания товарищей. Нападок на родную КПСС, коими оборачивалось большинство моих отступлений от основных тем, я, скрепя зубы, буду избегать. И еще более подниму творческую планку своей миссии в "Купель здоровья" - подходящую тару для отчуждаемого в пользу мозгометрии зеркала найдет лично вождь Суральских "моржей".
  
   Сильные чувства испытывает человек, который вот-вот схватит за хвост жар-птицу. Это уже человек не совсем здоровый физически и психически. Он уже не может нормально есть, спать, заниматься обычными делами. Он уже горит.
  
   Почти не ужинали в этот вечер.
  
   Почти не спали в эту ночь.
  
   Но утром, как обычно, готовились к открытию "Эврики!".
  
   Мягко распоряжаюсь:
  
   - Приготовиться, друзья. Вытряхнуть из мозгометрического колпака вчерашние опилки. Проверить правильность гудения мозгометра и натяжение мозгометрической ленты. Открыть "Мозгометрический журнал". Через пять минут открываем наш салон. Как знать, быть может, в последний раз. Я работаю до половины одиннадцатого.
  
   ... Он какое-то время постоял в проеме открытой двери, любезно давая возможность стоящим за ним в очереди возразить ему.
  
   Кто-то крикнул:
  
   - Ну, это вы сгущаете краски! До такой глуши, как наш Суральск, МОССАД не дотянется.
  
   Еще кто-то предположил:
  
   - Может быть, у МОССАД в Суральске вообще нет никакой пятой колонны?
  
   С печалью оглянулся наш очередной пациент на своих благодушных земляков:
  
   - МОССАД хоть куда дотянется, товарищи. У МОССАД везде есть пятая колонна...
  
   Встречаю его, приглашаю сесть в кресло.
  
   - Пока товарищ Тихомиров надевает вам на голову мозгометрический колпак, соблюдем наши маленькие формальности. Писанины у нас совсем немного. Как желаете представиться? Хотите - назовите свое настоящее имя, хотите - псевдоним.
  
   - Я возьму себе такой псевдоним - Сидоров.
  
   - Не возражаете, если мы так и будем к вам обращаться - товарищ Сидоров?
  
   - Сочту за честь хотя бы временно носить эту исконно русскую фамилию.
  
   Надев на голову пациента с исконно русской фамилией мозгометрический колпак, Вася любезно спросил:
  
   - Какое выберите упражнение для ума - ребусы, загадки, кроссворды?..
  
   - Я бы предпочел решить какую-нибудь шахматную композицию.
  
   - Играете в шахматы?
  
   - Недавно товарищ Сахно, первый игрок нашего города, давал в "Кирпичнике" сеанс одновременной игры на 16 досках. Проиграл я ему только в эндшпиле. На "вилку" попался... Правда, поговаривают, что настоящая фамилия товарища Сахно - Розенбаум, - намекнул Сидоров на глубинную причину своего проигрыша.
  
   Удовлетворяю желание пациента:
  
   - Вот вам доска, фигуры, журнал "Наука и жизнь" с шахматными композициями - попробуйте решить... ну хотя бы вот эту. Решая ее, периодически посматривайте в зеркало, корректируйте выражение своего лица. Ни в коем случае не позволяйте ему принимать рассеянный, растерянный и, тем более, пораженческий вид... Расставили фигуры? Товарищ Тихомиров, начинаем процедуру.
  
   Вася включил мозгометр. Приборчик послушно загудел.
  
   Композиция не давалась. Зеркало отражало рассеянное, а потом и растерянное выражение лица Сидорова. Чтобы оттянуть наступление последней стадии в этом ряду, он переключился на другую мысль.
  
   - Товарищи мозгометристы, скажите, пожалуйста, а может ли человек с простой русской фамилией Сидоров стать гроссмейстером?
  
   Смотрю на часы, снимаю с себя халат, чтобы идти на встречу с Зинаидой Ивановной Мериновой, и удивленно спрашиваю:
  
   - А почему бы и нет? На Сидоровых, как и на всех других граждан, распространяется основной принцип права: "Разрешено все, что не запрещено". Поэтому никому из Сидоровых не возбраняется становиться гроссмейстером.
  
   - А почему же тогда нет ни одного гроссмейстера Сидорова?
  
   Было над чем призадуматься московским ученым. Действительно - почему? Почему при такой распространенности этой простой русской фамилии нет ни одного гроссмейстера Сидорова?
  
   Вешая свой халат на свой гвоздик, пытаюсь отделаться шуткой:
  
   - Быть может, Сидоровы сами не желают становиться гроссмейстерами?.. Или у всех Сидоровых существует какой-то ветхозаветный запрет на такое желание? Наверное, каждый Сидоров-отец обязан в свое время сказать: "Сынок, ты можешь стать кем угодно - капельмейстером, церемониймейстером и даже шпрехшталмейстером. Но только не гроссмейстером. Не сидоровское это дело, сынок". И каждый Сидоров-сын, встав на колени, должен ответствовать: "Клянусь тебе, папа, я не нарушу священного табу всех Сидоровых - я никогда не стану гроссмейстером!"
  
   Сидоров-пациент криво ухмыльнулся:
  
   - Не-е-ет, товарищи! Не потому не становятся Сидоровы гроссмейстерами, что сами не хотят. А потому, что другие не дают им стать гроссмейстерами.
  
   Наводя лоск на туфли, спрашиваю:
  
   - Кто же это, позвольте узнать?
  
   - Как кто! Лица известной национальности - кто же еще. Чьей вотчиной является Олимп любого интеллектуального занятия? Их это всегда вотчина. В том числе и шахматный Олимп. Сидорова они туда и на пушечный выстрел не подпустят. Сидоров дотянул в шахматах до третьего разряда - ну и хватит с него. Пусть теперь переходит на гиревой спорт. Развитая мускулатура поможет ему носить на себе ящики, бочки, мешки... Лица известной национальности гиревым спортом заниматься не желают. Им развитая мускулатура ни к чему. Туру и двумя пальцами можно поднять...
  
   И здесь был помянут всемогущий МОССАД. Вот и шахматный Олимп СССР стал вотчиной его пятой колонны. Время от времени какой-нибудь отчаянный третьеразрядник Сидоров, с шахматной доской под мышкой, начинает упорно карабкаться на легендарную гору - но куда там! Прочно обосновавшиеся на ее вершине лица известной национальности, оторвавшись от дебютов, миттельшпилей и даже эндшпилей, дружно хватаются за каменья, норовя тюкнуть ими Сидорова точно по голове. И при этом издевательски скандируют адрес ближайшей секции гиревого спорта...
  
   Если мне не изменяет память - по статистике в СССР проживают представители более 100 наций и народностей. Но, по большому, по народному счету, национальностей в СССР всего семь: русские, татары, прибалты, лица кавказской национальности, лица известной национальности, "чукча какой-то" и "черт его знает, какой он вообще национальности".
  
   У той или иной части общества всегда есть претензии к представителям той или иной национальности. Меньше всего претензий к лицам последней из вышеперечисленных. Больше всего - к лицам известной национальности.
  Если бы предъявление претензий к лицам известной национальности позволено было сделать официальной профессией, то образовавшаяся гильдия вскоре перешибла бы числом и шумливостью все прочие профессиональные сословия. Увы, становиться таким наскокам всеми признаваемой и уважаемой профессией государство дозволяет только от случая к случаю. Поэтому чаще всего распирающая человека духовная потребность реализуется в самодеятельных формах, становится хобби. И уж, конечно, не таким скоротечным, каким, например, становится филателия для третьеклассника. Уж если завелись в душе настоящего русского патриота претензии к лицам известной национальности, то они не пропадут и с последним его дыханием. И когда душа покойного, ловко подхваченная с двух сторон прибывшими за ней ангелами-экспедиторами, голосом еще слабым от предсмертной агонии первым делом поинтересуется: "А что, робяты, лица известной национальности тоже, поди, там, у вас, на самых тепленьких местах пристроились?" - то белобрысенькие, курносые ангелочки тут же успокоят озабоченную душеньку: "Как можно-с и подумать такое, папаша! Их к нам и на порог не пущают. У нас, чай, рай, а не какая-нибудь земля обетованная".
  
   ... - Ой, да вы только посмотрите! - поделился с мозгометристами своей радостной находкой Сидоров. - Оказывается, автор этой композиции - Шпильман. Ну, надо же! И здесь поспел наш пострел...
  
   Радость разделена не была. Мозгометристы насупились. ПУК пациента с простой русской фамилией приобретал зловонный характер.
  
   Снова надеваю свой белый халат.
  
   - Вы опоздаете на запланированную встречу, товарищ Затируха, - сказал Моня, вставая из-за стола. - Идите, а я помогу товарищу Тихомирову закончить процедуру.
  
   Но теперь я считал, что этот мозгометрический сеанс никак не мог завершиться без самого моего деятельного участия в нем.
  
   Моня был снова усажен за стол, и я с кровожадной ласковостью спросил у пациента:
  
   - Что, никак не получается?
  
   Пациент не столько бился над шахматной композицией, сколько прикидывал в уме примерный процент лиц известной национальности на шахматном Олимпе.
  
   - Если бы не Карпов... Удивляюсь, как ему удалось там оказаться?
  
   - А чего тут удивительного? - лил я воду на мельницу Сидорова. - Ведь настоящая фамилия Карпова - Шапиро-Цукертор.
  
   И прозревший через десятилетия полной слепоты не обрадовался бы так, как обрадовался Сидоров.
  
   - Так вон оно что! - воскликнул он. - Ну надо же! Вот теперь все понятно. А то ведь места себе не нахожу, все думаю и думаю: как же так - Карпов какой-то, а они позволили ему так высоко взобраться... Шапиро-Цукертор! Ага-а!..
  
   Обрадованный разрешением давно мучившей его загадки, пациент не замечал обмена многозначительными взглядами и таинственными жестикуляциями между старшим мозгометристом и куратором левого полушария. После недолгого немого заговора Вася, взглянув на шкалу мозгометра, тихо сказал:
  
   - Не может быть!.. Товарищ Затируха, подойдите сюда, пожалуйста.
  
   Я подошел, внимательно посмотрел на результат и сказал:
  
   - По закону вероятностей в Суральске этого никак не может произойти. Проведите замер еще раз, товарищ Тихомиров.
  
   Вася тщательно проверил плотность прилегания мозгометрического колпака к черепной коробке пациента и попросил его продолжить вычисление процента лиц известной национальности на шахматном Олимпе. Естественно, сбросив оттуда Карпова и вознеся Шапиро-Цукертора.
  
   Сидоров, глядя в зеркало, зашевелил губами, а ученые впились глазами в шкалу мозгометра.
  
   - Лента как будто шелохнулась... - тихо сказал Вася.
  
   - Лупу! - потребовал я.
   - Она находится в нагрудном кармане вашего халата, товарищ Затируха, - подобострастно произнес Вася.
  
   В такие минуты рассеянность извинительна для ученого. Я рывком вытащил из своего кармана лупу и долго смотрел через нее на шкалу мозгометра.
  
   - Вам показалось, товарищ Тихомиров, убедитесь сами.
  
   Куратор левого полушария, глядя в лупу и убедившись в моей правоте, восхищенно сказал:
  
   - Невероятно! Такой ПУК бывает только у человека, который одной ногой уже ТАМ.
   - Ошибаетесь, коллега, - возразил я. - Даже у человека, который ТАМ уже двумя ногами, но еще тепленький, - даже у такого несколько микропалат всегда набегает. А тут!..
  
   "А тут!" было произнесено с таким значением, что Сидоров, оставив на время увлекательнейшую арифметику, спросил:
  
   - Товарищи, кажется, мой ПУК чем-то особенно заинтересовал вас?
  
   - Еще чуточку терпения, товарищ Сидоров, - попросил я его. - Боимся поверить в этакую удачу. Проверим еще раз...
  
   Снова тщательная возня с колпаком и мозгометром; обмен приглушенными репликами: "Вольтаж нормальный" - "Натяжение ленты - штатное" - "Контакт мозгометрического колпака с черепом - абсолютный" - и просьба к пациенту решать задачку с положением дел на шахматном Олимпе до тех долей процента, до которых только позволит добраться вся его интеллектуальная мощь.
  
   Шевеление губами - лупа - и все тот же ошеломляющий результат.
  
   - Неужели мы можем сказать: "Эврика!", - осторожно, боясь спугнуть удачу, спросил куратор левого полушария у старшего мозгометриста.
  
   - Да, товарищ Тихомиров, - уверенно сказал я. - Вот теперь мы имеем полное право крикнуть на всю планету: "Эврика!"
  
   Мы крепко обнялись, похлопывая друг друга по плечу. Потом подошли к сидящему за столом куратору правого полушария. Вначале скупыми научными терминами ввели его в курс дела, а потом, не скупясь на слова и чувства, горячо поздравили еще раз друг друга с только что полученным сенсационным результатом. Теперь и Моня был заключен в дружеские объятия и закружен в корявеньком, но радостном танце.
  
   Только через некоторое время мы осознали, что главный персонаж в состоявшейся сенсации - это все-таки наш пациент.
  
   Смущенные своим эгоизмом, мы с Васей подошли ко всё еще сидящему в мозгометрическом кресле с колпаком на голове Сидорову.
  
   Я долго тряс ему руку:
  
   - Поздравляем! Горячо поздравляем, товарищ Сидоров! Ну, кто бы мог подумать? Суральск - всего-то неполных три десятка тысяч жителей - и такая находка. Да всю Москву перелопатить - и то совсем необязательно откопаешь такое сокровище. Искренне поздравляем!
  
   Товарищ Тихомиров говорил менее пылко, но тоже с воодушевлением:
  
   - Спасибо, товарищ Сидоров! Ценнейший вклад в историю мозгометрии. Никак не ожидали. Приятнейший сюрприз!
  
   Сидоров пожимал в ответ руки ученым, улыбался и несколько раз смущенно сказал: "Да чего уж там особенного... Хотя приятно, конечно, осознавать свою причастность..."
  
   Но пора было поинтересоваться и конкретным результатом своей мозгометрии - чего это так всполошились работники "Эврики"?
  
   - И сколько же у меня набежало?
  
   Посмотрев для контроля в зеркало - должной ли торжественности выражение моего лица - я раскрыл суть только что состоявшейся научной сенсации:
  
   - Нисколько. У вас, товарищ Сидоров, - "Следы", - и я еще раз крепко пожал руку пациента.
  
   Все еще по инерции улыбаясь, Сидоров переспросил:
  
   - Как вы сказали?
  
   - Я сказал: у вас - "Следы", - отчетливо повторил я.
  
   Некоторое время пациент молча и сосредоточенно смотрел в зеркало. Улыбка постепенно сходила с его лица, на лбу появились глубокие морщины.
  
   - Как - "Следы"?
  
   Будто бы превратно истолковывая его недоумение, я стал успокаивать пациента:
  
   - Да вы не сомневайтесь, товарищ Сидоров. Никакой ошибки. Вы сами прекрасно видели, как тщательно замеряли мы ваш ПУК. Однозначно: у вас - "Следы".
  
   Затем я обратился к Васе:
  
   - Товарищ Тихомиров, куда будем давать телеграммы в первую очередь?
  
   В первую очередь товарищ Тихомиров назвал родной Институт мозга, Академию наук, крупнейшие научные журналы, нескольких светил нейрофизиологии.
  
   - А как вы считаете, надо ли нам дать телеграмму лично Генеральному секретарю ЦК КПСС?
  
   - Я полагаю, что этичней это было бы сделать самому товарищу Сидорову. Нам следует лишь помочь ему в составлении текста этой телеграммы.
  
   - Ах, как верно! Я думаю, текст этой исторической телеграммы должен начинаться так: "Дорогой Леонид Ильич! Премного счастлив отрапортовать ленинскому Политбюро ЦК КПСС и лично Вам о том, что в результате тщательно проведенного учеными Института мозга замера моего ПУКа..." - ну, это мы отредактируем прямо на телеграфе. Товарищ Сидоров, телеграф в Суральске, кажется, находится на улице Герцена? Вы должны пойти туда вместе с нами. В телеграмме Генеральному секретарю ЦК КПСС потребуется ваша личная подпись. Таков порядок.
  
   - Да подождите вы с телеграммами, товарищи! - озабоченно потирал лоб Сидоров. - Это что же выходит? Выходит, что у меня - самый маленький ПУК из всех возможных? Так что ли?
  
   - Да что вы, товарищ Сидоров! Что вы! - замахал я на него руками. - Самый маленький ПУК - это ПУК "Мизерный". Не такая уж и редкость. Стали бы мы шуметь из-за этого. А у вас - "Следы". Это качественно другое состояние мозгов. Строго говоря, это уже и не совсем даже мозги... Эх, шампанского у нас нет! А не послать ли нам гонца за ним, коллеги?
  
   - Товарищи-товарищи! - уже обиженно воскликнул Сидоров, жестом останавливая возможного гонца за шампанским. - Дайте же разобраться... Что же это получается? Получается, что ПУК у меня, как таковой, вообще отсутствует?
  
   - Получается-получается! - радостно подтвердил я. - ПУК, как таковой, у вас отсутствует.
  
   - Не сомневайтесь, - подтвердил Вася. - Вы нам, товарищ Сидоров, не кум и не сват, чтобы мы вам приписывали такой феномен.
  
   - Извините, товарищи... Фу, прямо ералаш какой-то в голове... Вы вот радуетесь, а я не совсем понимаю знака этой научной сенсации. С "плюсом" она или с "минусом"?
  
   Все так же солидно Вася сказал:
  
   - У научной сенсации, товарищ Сидоров, может быть только один знак - "плюс", - за что немедленно был поощрен восхищенными взглядами двух других мозгометристов.
  
   - Но мне-то от этого "плюса" какая радость? - недовольно спросил пациент, снимая с головы мозгометрический колпак и отпихивая от себя шахматную доску с так и не решённой композицией.
  
   Я укоризненно покачал головой:
  
   - Как вам не стыдно, товарищ Сидоров! Вам ли не радоваться в первую очередь? Ваши "Следы" - это теперь следы во всей мировой истории. Вы теперь такое же ее достояние, как, например, Наполеон или Шекспир. Но Наполеону для этого пришлось полмира отмутузить, а Шекспиру - и вовсе весь мир сделать своим театром. Вам же пришлось всего лишь мозгометрический колпак на голову надеть. Так легко и безболезненно заполучить мировую славу - а вы ворчите... Думается мне, товарищ Сидоров, что вы просто еще не осознали в полной мере размера свалившейся на вашу голову удачи. Не прочувствовали грандиозности события. Это осознание еще обязательно придет к вам. А пока выйдем-ка, товарищи, к людям. Перво-наперво мы должны поделиться нашей радостью с ними. Это будет так справедливо...
  
   Мы с Васей крепко подхватили под руки несколько упирающегося виновника научного торжества и вышли к стоящей у дверей "Эврики" очереди.
  
   С просветленным, счастливым выражением лица, не забывая при этом цепко придерживать Сидорова за локоть со своей стороны, я обратился к суральской общественности:
  
   - Дорогие товарищи! Только что в нашем салоне произошло событие, эхо которого долго еще будет раскатываться по всей планете. Произошло событие, вероятность которого была исчезающе мала. А проще говоря, произошло невероятное событие. Этим событием стал результат, который дала мозгометрия вашего земляка и нашего дорогого пациента, который представился как человек с исконно русской фамилией Сидоров. И основной, и два контрольных замера интеллектуального потенциала товарища Сидорова принесли один и тот же результат. И результат этот - "Следы"! Первые научно подтвержденные "Следы" в истории человечества! Значит, верными были предположения советских ученых. Значит, опростоволосились те западные злопыхатели, которые с пеной у рта утверждали, что таких "Следов" вовсе не существует в природе. Снова посрамленный отечественной наукой, Запад наверняка в очередной раз попытается проделать давно взятый им на вооружение низкопробный трюк. Он обязательно попытается лишить нашу родину ее законного приоритета. Он из кожи вон вылезет для того, чтобы отнять у товарища Сидорова по праву принадлежащие ему первые "Следы" в истории мозгометрии и приписать их какому-нибудь Смиту. На этом трюке Запад давно и хорошо набил себе руку. Вспомним хотя бы паровую машину, самолет, электролампочку, радио... Довольно! Хватит обворовывать Россию! Руки прочь от "Следов" товарища Сидорова! Покажем Западу большую фигy!..
  
   Вероятно, я так заразительно показал Западу фигу, что все присутствующие с большим удовольствием проделали то же самое. Все - кроме Сидорова. Он хоть сейчас был готов уступить Смиту свой законный приоритет.
  
   Я тут же наметил меры, которые необходимо было противопоставить воровским проискам Запада.
  
   - Противопоставим этому широкую гласность. Мы, со своей стороны, незамедлительно поставим в известность научную общественность. Вы же, товарищи, несите благую весть в массы. Не сочтите за труд лишний раз поделиться ею с родными, друзьями, знакомыми, сослуживцами. Не будет дурным тоном снова и снова указать на товарища Сидорова пальцем. Дурным тоном будет не указать. Чем известней станет товарищ Сидоров, тем меньше будет охоты у Запада посягать на его "Следы".
  
   Известность товарища Сидорова в Суральске обещала быстро перегнать известность здесь Наполеона и Шекспира вместе взятых. В очереди уже стали перешептываться: "Везет же людям!" - и с разной степенью такта интересоваться у везунчика подробностями его мозгометрии. Но хоть бы его спрашивали об этом и с учтивостью придворной фрейлины, товарищ Сидоров отвечал всем одинаково коротко и зло: "Не муссируйте мой ПУК!"
  
   От своего ответного слова, посвященного историческому событию, товарищ Сидоров отказался. Предложение прямо сейчас бежать на телеграф подписывать телеграмму-рапорт Генеральному секретарю ЦК КПСС он тоже категорически отверг. Выпущенный наконец из рук мозгометристов, товарищ Сидоров самым быстрым шагом удалился от "Эврики".
  
   "Не терпится ему похвастаться перед всем городом своим необычным ПУКом", - прокомментировали в очереди столь резвый аллюр товарища Сидорова его завистливые земляки.
  
   ...Скинув с плеч халат, почти бегом двинул от "Эврики" к избушке "моржей".
  Я опоздал на полчаса. Зинаиды Ивановны Мериновой на месте условленной встречи уже не было. Бросился на ее поиски. Нашел. Выслушал наставление о точности - как вежливости людей дела. Склонил повинную голову. Просил снисхождения. Учитывая уникальность научного события в "Эврике", был прощен. Чтобы моя безоглядная увлеченность мозгометрией не помешала встрече и завтра, она была назначена на 8 часов утра, еще до открытия "Эврики".
  
   ...Когда назавтра я подошел к избушке "моржей", она была уже нараспашку. Лейтенант милиции вертел в руках искореженный замок.
  
   На крыльце сидела, опустив голову и вздрагивая всем телом, Маня. Подол её платья был разорван. Подняла лицо, посмотрела на меня. Сколько буду жить - не забуду этого взгляда. Как будто и я был среди тех ублюдков.
  
   - Не пожалели, сволочи, сироту убогую! Затащили сюда, попользовались... - гладила её по голове Зинаида Ивановна Меринова.
  
   Внутри избушки - следы пьяного, грязного кутежа.
  
   ...- Затируха, старший мозгометрист.
  
   - Лейтенант Воробьев.
  
   Стены, и внутри, и снаружи, не только были исписаны злобной, бессмысленной матерщиной, но и щедро измалёваны огромными свастиками.
  
   Из "Купели" утащили приемник "Альпинист", электрочайник, зеркало, банку с вареньем...
  
   - Хулиганье свои подвалы обустраивает, - сразу понял предназначение украденного милиционер.
  
   "Хулиганье" мне показалось мягковатым определением для погостивших в "Купели здоровья" отморозков. С надеждой спрашиваю:
  
   - У вас уже есть какая-то версия, товарищ лейтенант? Вы знаете - кто эта фашизоидная мразь?
  
   Из той словесной каши, которую милиционер, то и дело оглядываясь по сторонам, сотворил на скорую руку, я понял, что версия у него есть, есть и главный подозреваемый. Но официально выдвинуть против него обвинение милиции не будет дозволено без санкции райкома партии. А такой санкции не бывать до тех пор, пока папаня подозреваемого занимает там одно из самых высоких положений.
  
   К избушке "моржей" подбежал Колумб мозгометрии. Уткнулся лицом в колени своей верной подружки. Зарыдал...
  
   Когда все пошли в милицию, он бережно держал ее за руку. Сколько пугливой надежды было в её глазах, когда она оборачивалась к нему. И сколько жертвенного обещания всё понять и принять - в его.
  
   Меня в отделение не пустили. Как брали показания у глухонемой, живущей не совсем в ладу с окружающим миром девушки - не знаю.
  
  
   Г л а в а Х
   ЧЕЛОВЕК - ЭТО ВЕЧНО
  
   Жар-птицу не удалось даже увидеть, а не то, что схватить за хвост. Только на полчаса опоздали, и жизнь наказала нас за нарушение ее строгого закона - "Не опаздывай, свое бери сразу!"
  
   Но поспеши мы схватить за хвост свою жар-птицу, патриот с простой русской фамилией Сидоров мог бы остаться без таких им заслуженных первых в мире мозгометрических "Следов", уступив их какому-нибудь Смиту. Наказав за одно, жизнь наградила нас другим - мы стали первооткрывателями, мы навсегда закрепили за родиной её законный приоритет. Каковой научный подвиг нашей мозгометрической бригады родина, будем надеяться, никогда не забудет.
  
   Таков еще более строгий закон жизни - нет у нее наказания без награды и наоборот. Выберешь награду - не миновать когда-нибудь наказания за нее, а наказание не останется без награды. Что выбирать, если такой выбор есть? Поспешающие жить всегда выбирают награду. Мудрецы сразу выбирают наказание - отшельничеством, голодом, холодом, другим истязанием плоти. Но порой и преисполненному мудрости самой высокой пробы мудрецу не уразуметь, что есть у жизни награда, а что - наказание.
  
   ...Побивание неугомонного Горбунова каменьями общественного негодования назначено было провести в клубе "Кирпичник". Об этом извещали развешанные по городу афиши. Текст их был составлен так туманно, что непосвященному никак было не понять - какой линии в темной истории о происхождении человека придерживается Горбунов, а какую надлежит отстаивать суральской общественности.
  
   Эта неопределенность еще более увеличила аудиторию "Кирпичника".
  
   И без этой прибавки зал клуба не пустовал бы. Своих делегатов и докладчиков велено было отрядить туда едва ли не всем предприятиям, учреждениям, учебным заведениям города. По долгу службы на собрании присутствовали многие ключевые фигуры городского партактива, возглавляемые главным районным идеологом товарищем Лепетухиным. Собрание почтил бы своим присутствием и первый секретарь райкома товарищ Тельнов, но он был вызван в обком для утряски некоторых вопросов, связанных с предстоящим братанием Суральска с Альтенбургом.
  
   Не могли отказаться от настойчивого приглашения и мы. Гостям Суральска не пристало игнорировать столь значимые общегородские мероприятия. Кроме того, на этом собрании можно было как бы случайно встретиться с кем-нибудь из милицейских чинов и как бы к слову полюбопытствовать - ищут ли вещички, украденные у "моржей", или с такой мелочевкой суральская милиция и связываться не будет?
  
   На ловца и зверь бежит. Перед началом собрания ко мне на правах старого знакомого подошел в фойе клуба лейтенант Воробьев.
  
   Вначале поговорили о том, о сём, потом лейтенант задал ученому научный вопрос: нет ли в арсенале Института мозга методов, позволяющих определять степень искренности человека? Такие методы очень помогли бы быстрее раскалывать подозреваемых.
  
   Отвечая на вопрос милиционера, можно было как раз и поинтересоваться - есть ли уже подозреваемые по делу о происшествии в "Купели здоровья", которых надо раскалывать?
  
   Вася и Моня к началу собрания зашли в зал, а мы с лейтенантом Воробьевым, увлеченно беседуя, остались сидеть рядышком в фойе.
  
   Как начиналось и развивалось мероприятие в "Кирпичнике" - это я узнал от товарищей только потом.
  
   Собрание, как обычно, открывал заведующий клубом товарищ Губин. И, как обычно, интонации для своих слов он сумел подобрать самые минорные. Даже его предложение избрать Почетный президиум собрания в составе Политбюро во главе с Генеральным секретарем ЦК КПСС прозвучало как предложение утвердить состав похоронной команды. О происхождении человека товарищ Губин говорил таким тоном, каким говорят о катастрофе с многочисленными жертвами. О Горбунове - как о злодее, непосредственно причастном к этому ужасному происшествию. Затем он предоставил слово первому оратору от общественности Суральска, представителю его рабочего класса, знатному труженику кирпичного завода, члену бюро райкома партии, товарищу Мохначеву Федору Пантелеевичу.
  
   Федор Пантелеевич только что возвратился в Суральск с очередного слета передовиков производства. Во время вступительной речи товарища Губина он вполголоса давал интервью об этой поездке своим соседям по президиуму и не слышал ни единого слова заведующего клубом. Вызванный к микрофону, товарищ Мохначев привычно подошел к нему, позвякивая многочисленными орденами и медалями на парадном черном пиджаке.
  
   ...Своих штатных трибунов имеют многие предприятия и отрасли народного хозяйства. Все эти люди когда-то были простыми рабочими. Однажды, от скуки или, напротив, от бог весть откуда навалившегося задора, выступили с каким-нибудь идеологически безвредным почином. Если безвредность почина была так очевидна, что с ним можно было ознакомить широкие массы трудящихся, - инициатор почина получал трибуну для его обнародования. Сначала эта трибуна - нечто маленькое, неказистое, импровизированное - чуть ли не заляпанные краской и раствором "козлы" на родной стройплощадке. Затем трибуны становятся все добротнее, все выше, все удаленнее от родного завода, фабрики, поля. Так человек становится штатным оратором своего предприятия. Некоторые вырастают до звания трибуна всей отрасли. И тогда едва ли уже кому-нибудь, кроме Валентины Голубевой, позволят выступить в первых залах страны от имени всех советских ткачих.
  
   Товарищ Мохначев уже продолжительное время был штатным оратором Суральского кирпичного завода, и дело шло к тому, что он мог стать трибуном всех производителей кирпича в стране.
  
   Вот и в "Кирпичник" Федор Пантелеевич попал с корабля на бал - только что возвратился из Оренбурга, с форума знатных тружеников отрасли. Едва успел дома смахнуть с себя дорожную пыль, как за ним на райкомовской машине заехал товарищ Лепетухин. По дороге в клуб он вкратце проинформировал знатного труженика кирпичного завода о теме предстоящего собрания. Интеллектуально опустошенный совещанием передовиков производства, уставший с дороги, Федор Пантелеевич слушал плохо. Он лишь понял, что основной задачей предстоящего собрания является отстаивание линии партии. Но ведь, по большому счету, - это задача всех собраний в СССР. Еще его несколько удивил вопрос товарища Лепетухина - не понадобится ли ему какая-нибудь дополнительная информация для предстоящего выступления? А зачем? В кармане у него лежал тот самый доклад, который он читал в Оренбурге. Цифры и тезисы этого доклада нисколько не утратили своей актуальности. Доклад этот еще читать и читать.
  
   Этот доклад и начал читать штатный оратор Суральского рабочего класса на собрании, посвященном вопросу о происхождении человека.
  
   - Товарищи! Выполняя исторические решения ХXV съезда родной КПСС, труженики нашего кирпичного завода, как и весь советский народ...
  
   Федор Пантелеевич, несмотря на усталость, с выражением читал знакомое "Слово о кирпиче". Порой он доходил до таких высот вдохновения, что мог отчеканить пару предложений, не заглядывая в бумажку.
  
   Доклад был хорош. Но вот по отношению к заявленной теме собрания - плохо сбалансирован. В нем было слишком много о кирпиче и ничего - о происхождении человека.
  
   - ...Теперь - "кирпич лицевой фигурный цветной". Что мешает наращиванию его производства? Наращиванию его производства мешает хроническая слабость шпинделя формовочной машины...
  
   Когда "Слово о кирпиче" затянулось до неприличия, товарищ Лепетухин, выражая общее мнение президиума, попросил:
  
   - Федор Пантелеевич, про кирпич достаточно. Давайте перейдем к происхождению человека. Какое у вас мнение по этому вопросу?
  
   Вопрос для Федора Пантелеевича прозвучал совершенно неожиданно. Только теперь он стал припоминать, что в райкомовской машине товарищ Лепетухин тоже говорил что-то о происхождении человека. Тогда он посчитал это за анекдот, которым чуткий партийный руководитель хочет снять с него дорожную усталость, и даже через силу рассмеялся. Вот тебе и анекдот! Выходит, как раз вопрос о происхождении человека, а не новаторские приемы в производстве кирпича стали причиной затеянного в "Кирпичнике" сыр-бора.
  
   Такой поворот событий товарищ Мохначев расценил как грубое нарушение правил игры. У штатного оратора - своя и только своя специфика, своя тема. Ткачиха говорит о погонных метрах ткани, строитель - о квадратных метрах жилья, работник кирпичного завода - о кубометрах кирпича. О происхождении человека должен говорить специальный докладчик, который на этом вопросе собаку съел. Да и как еще понимать этот вопрос? Товарищ Лепетухин спрашивает о происхождении каждого конкретного человека или просит обобщить этот процесс? После продолжительного кашля, питья воды и поправления узла галстука Федор Пантелеевич рискнул высказать свое мнение по первой трактовке заданного ему вопроса.
  
   - Человек происходит... в результате такого... согласованного... взаимодействия граждан... двух противоположных полов... конечным результатом которого и является происхождение человека...
  
   Но, оказывается, товарищ Лепетухин ставил вопрос как раз самым неудобным для товарища Мохначева образом:
  
   - Нет-нет, Федор Пантелеевич! С тем, что детей не в капусте находят, с этим никто не спорит. Скажите нам, пожалуйста, как вы относитесь к теории Дарвина?
  
   Федор Пантелеевич мог побожиться, что не раз и не два слышал такую фамилию. Уже не с такой уверенностью, но взялся бы утверждать, что хроническую слабость шпинделя формовочной машины теория Дарвина объяснить не сможет. Больше о Дарвине и его теории знатный труженик кирпичного завода ничего толкового не смог бы сказать. Он обиженно посмотрел на товарища Лепетухина. Выброшенный им из обжитого океана кирпича на сушу каких-то непонятных проблем, Федор Пантелеевич чувствовал себя абсолютно беспомощным.
  
   Поняв это, товарищ Лепетухин подсказал:
  
   - Как вы считаете, товарищ Мохначев, от кого произошел человек?
  
   Если бы этот вопрос был задан не в такой обстановке, то Федор Пантелеевич, пожалуй, рискнул ответить на него сразу. Но суета вокруг любого вопроса, неожиданная постановка его на повестку дня поневоле заставляет насторожиться: а так ли очевиден, как раньше, ответ на этот вопрос? Какого ответа ждет от него партия?
  
   Новый приступ кашля, жажды, возни с туалетом - и товарищ Лепетухин снова приходит на помощь.
  
   - Федор Пантелеевич, вы согласны с одобренной партией эволюционной теорией Дарвина: человек произошел от обезьяны?
  
   Федор Пантелеевич облегчённо вздохнул. Темное дело о происхождении человека прояснилось. Теперь ему ясно, какова линия партии в этом вопросе.
  
   Косноязычно, но очень горячо знатный труженик кирпичного завода стал убеждать собрание в том, что рабочий класс всегда и во всем был, есть и будет оплотом партии, и если очередной ее исторический съезд примет резолюцию о происхождении человека от черта лысого - оплот партии единодушно поддержит и такую линию. На то он и оплот.
  
   Встав на проторенную дорожку всемерной поддержки и одобрения линии родной КПСС, Федор Пантелеевич даже позволил себе маленькую художественную вольность:
  
   - ... Мы говорим партия, подразумеваем - Дарвин!
  
   Если в "Слове о кирпиче" все художественные отступления были апробированы и одобрены партией, то в сляпанном на скорую руку "Слове о Дарвине" могли произойти конфузы. Во избежание этого товарищ Лепетухин поспешно перевел разговор на другую персону из повестки дня собрания.
  
   - Что в таком случае, Федор Пантелеевич, вы можете сказать о "новом слове" в вопросе о происхождении человека, сказанном Горбуновым?
  
   А вот тут Федор Пантелеевич мог поклясться и перед богом, и перед партией: о Горбунове и его "новом слове" в вопросе о происхождении человека он и под пыткой ничего не сможет сказать. Сильно пожалел, что так невнимательно слушал по дороге в клуб информацию товарища Лепетухина и вступительное слово товарища Губина.
  
   Сердито потеть ему в этот раз пришлось совсем недолго. Товарищ Лепетухин быстро протянул руку помощи:
  
   - Федор Пантелеевич, вы согласны с тем, что долг каждого настоящего советского человека - заклеймить позором Горбунова за его попытки ревизовать линию партии в вопросе о происхождении человека?
  
   Вот теперь его роль на этом представительном собрании стала для товарища Мохначева окончательно ясна и понятна.
  
   Кроме исполнения "Слов" о кирпиче, свекле и минтае, в обязанности штатных трибунов всех предприятий и отраслей народного хозяйства входит и обязанность клеймить позором провинившихся перед партией сограждан. Кое-кто из этих сограждан, нет-нет, да и пытается сказать свое "новое слово" в литературе, музыке, театре, науке...
  
   Немало людей на своем ораторском веку заклеймил позором и знатный труженик кирпичного завода. Писателей, художников, композиторов, режиссеров - о самом существовании которых он зачастую узнавал только из подготовленной для него идеологическими работниками речей.
  
   Клеймить позором было делом нетрудным. Тут - никаких цифр и новаторских приемов. А ударные, узловые моменты клеймения легко запоминаются с первого раза.
  
   ...Свои узловые моменты есть у каждой ораторской специальности. Например, в спортивном репортаже их три:
  
   1. "Прогнозы - вещь неблагодарная";
  
   2. "И опять сильно, но неточно";
  
   3. "Судья уже посматривает на секундомер".
  
   В клеймение позором тоже три узловых момента:
  
   1. "Я, конечно, не читал (не видел, не слышал и вообще - ни сном ни духом, ни ухом ни рылом)";
  
   2. "...Тем самым льет воду на мельницу буржуазной пропаганды (религиозного мракобесия, дремучего национализма, воинствующего реваншизма...)";
  
   3. Заключительный момент клеймения позором, как и в спортивном репортаже, тоже посвящен судейству. Здесь возможны варианты - от простого, из самого сердца идущего: "Расстреливать надо таких негодяев без суда и следствия!" - до утонченного, хорошо отредактированного: "Остается надеяться, что активное участие нашего бывшего товарища в освоении природных богатств Крайнего Севера в течении определенного ему приговором срока самым благотворным образом скажется в дальнейшем на характере его творчества..."
  
   Клеймить позором Горбунова Федор Пантелеевич смог и без специально заготовленной для этого бумажки. Начать было совсем легко: "Я, конечно, не читал..." А там - по трафарету прошлых клеймений. Помянув во втором узловом моменте мельницу "оголтелого ревизионизма", товарищ Мохначев, почти не спотыкаясь, добрел до заключительного пункта о судействе. Будучи мужиком не кровожадным, Федор Пантелеевич выбрал один из самых мягких вариантов:
  
   - Весь поголовно рабочий класс гневно осуждает грязный пасквиль Горбунова на одобренную партией теорию Дарвина!
  
   Довольный тем, что с заданием партии все-таки справился, Федор Пантелеевич рискнул сделать еще одну художественную вставку:
  
   - Рабочий класс лил, льет, и всегда будет лить воду только на мельницу родной КПСС и её ленинского Политбюро! - после чего в авральном порядке был освобожден от своих ораторских обязанностей.
  
   Вторым докладчиком по вопросу о происхождении человека стала секретарь комсомольской организации профессионально-технического училища при кирпичном заводе - Елена Чухонцева.
  
   Елена обещала стать достойным трибуном суральской молодежи. Но пока рассчитывать на то, что она сможет, как товарищ Мохначев, хоть и с подсказками, выехать на собственном ораторском опыте, не приходилось. Поэтому вся ее речь, от первой до последней буковки была написана в отделе товарища Лепетухина.
  
   Прологом ее, как и положено, стало "Слово о молодежи".
  
   - Товарищи! Вся молодежь нашего Суральска, воодушевленная, как и весь советский народ, историческими решениями ХХV съезда родной КПСС...
  
   Ничто так не воодушевляло молодежь Суральска, как исторические решения пленумов и съездов родной КПСС. Прибежав на свидание с Ваней, Таня стряхивала его быструю руку со своей... ну, скажем, со своей талии, вытаскивала из сумочки бережно сложенную "Правду", осторожно разворачивала ее и с воодушевлением говорила Ване: "3десь напечатано историческое постановление ЦК КПСС от 12 октября 1976 года. Вот, смотри: "Следует изучать проблемы и нужды молодежи, помогать ей проявлять свои дарования..." Тотчас воодушевленный историческим постановлением Ваня возвращает свою руку на исходную позицию и жарко шепчет в розовое ушко подружки: "Вот поэтому, Таня, нам с тобой необходим как можно более плотный контакт. Только так мы сможем быстрее и полнее проявить все свои дарования..." - и Ваня еще плотнее прижимает свою руку к какому-нибудь из самых выпуклых дарований Тани.
  
   В ПТУ Горбунова не читали, поэтому Елена с чистой совестью проговорила чужое как свое:
  
   - ...В нашем ПТУ нет и никогда не будет апологетов псевдоучения этого философа-недоучки!..
  
   Что такое "апологет" - Елена не знала. Но, будучи девушкой смекалистой (она уже проверила свой ПУК, он оказался "Многообещающим"), догадывалась: апологеты - это наиболее рьяные водоносы на антисоветские мельницы.
  
   Докладчица очень досадовала, что из ВЛКСМ Горбунова как-то очень тихо турнули еще в университете, лишив тем самым суральскую комсомолию возможности сделать это вытурение более запоминающимся для вытуряемой и вытуряющей сторон. Но Горбунов не должен рассчитывать, что, вышвырнутый из комсомола, он получил свободу для своих измышлений.
  
   - ...Молодежь Суральска надеется, что это собрание поставит Горбунова на место. А если он и после этого не угомонится, то у нашего советского общества найдутся и другие средства угомонить его.
  
   На этом речь, подготовленная для докладчицы в райкоме партии, заканчивалась. А ей вдруг так захотелось сказать что-то свое, не штампованное, ни у кого не заимствованное, убедительно подтверждающее ее "Многообещающий" ПУК. И Елена сказала свое слово:
  
   - В нашем ПТУ, конечно, философию не учат. Зато у нас и апологетов никогда не будет!..
  
   Товарищ Лепетухин поморщился, но потом пришел к заключению, что этот самодельный пассаж сделал выступление комсомолки более живым и искренним.
  
   Преподаватель естествознания, ботаники, зоологии, биологии и анатомии человека школы имени Сухомлинского товарищ Бажанова линию партии в вопросе о происхождении человека отстаивала не только речами, но и убедительным наглядным материалом. На сцене были развешаны школьные плакаты, иллюстрирующие эволюционную теорию Дарвина. Особенно убеждал в правоте теории тот, на котором были изображены шагающие друг за другом обезьяна, питекантроп, неандерталец, кроманьонец, гомо сапиенс. Дать бы каждому из них в руки по ведру с водой, которые они дружно понесут на мельницу партии, - не сыскать бы тогда лучших апологетов ее учению о происхождении человека...
  
   А мы с лейтенантом Воробьевым в это время беседовала в фойе клуба.
  
   Лейтенант Воробьев был из числа тех прогрессивных милиционеров, которые считают, что от любого преступления остаются следы не только на месте его совершения, но и в самом преступнике. И было бы очень заманчиво иметь техническую возможность обнаруживать не только первый, но и второй род этих следов.
  
   ... - Товарищ Затируха, а в Советском Союзе делают детекторы лжи?
  
   - Нет, товарищ Воробьев, в Советском Союзе детекторы лжи не производятся.
  
   - А можно в качестве детектора лжи использовать ваш мозгометр?
  
   - Теоретически можно, - я в который уже раз за эту беседу надул щеки. - Нужна только специальная насадка к нему.
  
   - Советские ученые уже создали такую насадку?
  
   - Пока только в чертежах. Команды на создание действующего образца еще не поступало. Политбюро считает несвоевременным использование в советской следственной практике детекторов лжи.
  
   - А почему? - опасливо оглянувшись по сторонам, удивился лейтенант Воробьев. - Как было бы хорошо: только, например, где-то курица пропала - сразу пропускаешь всех живущих рядом с этим курятником через детектор лжи. "Твоя работа?" - вот он, голубчик, и попался. По-моему, - лейтенант огляделся еще более внимательно, - по-моему, Политбюро напрасно не дает ходу спецнасадке к мозгометру.
  
   - Никак не могу с вами согласиться, товарищ Воробьев. По-моему, Политбюро, как всегда, поступает очень взвешенно и мудро. Ну, доведете вы вашего "голубчика" до суда. Что предъявите в качестве доказательства его вины? Только мозгометрическую ленту со спецдиаграммой? Для суда это, извините, филькина грамота. "А где курица?" - спросит он. Или хотя ее останки... Суду, товарищ Воробьев, подавай улики и признание обвиняемого. Только спецдиаграммой его не возьмешь.
  
   - Тогда спецдиаграмма может послужить дополнительным доказательством его вины.
  
   - А если она не дополняет, а наоборот, опровергает улики и признание обвиняемого? Если спецдиаграмма показывает, что его признание вины - ложь, самооговор, что не совершал обвиняемый этого преступления. Какой вывод должен будет сделать суд о его признании и вещдоках?
  
   Что вещдоки в этом случае обвиняемому были подброшены, а его признание вины - выбито, этого лейтенант Воробьев произнести не мог.
  
   Я пришел на помощь милиционеру.
  
   - Скажем так: в этом случае его признание вины было получено посредством специальных методов следствия. Как тогда должен будет поступить суд? Каким показаниям он должен будет отдать предпочтение - машинным или человеческим? Правильно ли, своевременно ли ставить наш самый справедливый в мире суд перед такой альтернативой?
  
   Тут и спорить было нечего: у самого справедливого в мире суда не должно быть никакой альтернативы - только прекрасно зарекомендовавшие себя признание обвиняемого и вещдоки.
  
   Проникнувшись доверием друг к другу и условившись о сугубой конфиденциальности нашей беседы, мы с лейтенантом Воробьевым завели неспешный разговор о прошлом, настоящем и перспективах специальных методов следствия.
  
   В это время в зале клуба линию партии в вопросе о происхождении человека отстаивал последний представитель суральской общественности - заведующий санэпидстанцией товарищ Блохин. Регламент у товарища Блохина был самый жесткий. Едва начавшись, "Слово о таракане" закончилось убиением главного героя во славу исторических решений ХХV съезда родной КПСС. Далее скороговоркой последовали ударные моменты клеймения позором: "Не читал...", "Льет воду на мельницу религии...", "Бороться с такими, как Горбунов, общество должно так же решительно, как наша санэпидстанция борется с вредными насекомыми и грызунами..."
  
   Редактор "Суральской правды", готовя материал о собрании, записал в своем блокноте: "Получив гневную отповедь рабочего класса, молодежи и трудовой интеллигенции, Горбунов сидел как в воду опущенный. Куда только подевались тот апломб и самоуверенность, с которыми он, надо полагать, читал свои псевдонаучные измышления тем, кого товарищ Блохин справедливо назвал запечными тараканами нашего общества. Среди трудового народа не нашлось ни одного человека, сочувствующего кухонным бредням философа-недоучки. Презрением и возмущением переполнены направленные на него взгляды. У некоторых представителей рабочего класса непроизвольно сжимаются тяжелые кулаки. Поделом запечному "хфилософу"!
  
   Выступления представителей городской общественности подытоживал руководитель идеологического отдела райкома партии товарищ Лепетухин..."
  
   - Товарищи! - в общем и целом удовлетворенный ходом собрания, подытоживал его главный городской идеолог. - В условиях развитого социализма более чем когда-либо актуально ленинское положение о том, что государство сильно сознательностью масс, оно сильно тогда, когда массы все знают, обо всем судят сознательно. В этом и состоит основная задача нашего собрания - судить надо сознательно. При поверхностном подходе к вопросу о происхождении человека некоторые товарищи могут сказать: "Ну что может быть антисоветского в утверждении, что человек произошел не от обезьяны?" Но стоит копнуть чуть глубже - и махровая антисоветчина явственно выпирает из этого утверждения.
  Как верно заметило большинство выступающих, упраздняя роль обезьяны в происхождении человека, Горбунов вольно или невольно... Нет-нет, разумеется, он вполне сознательно льет воду на замшелую мельницу религии. В своем сочинении Горбунов не говорит прямо, что человека создал бог. Он прячет такой вывод за утверждением, что человек-де вечен. Но это только уловка. Человек должен от кого-то произойти. Или от обезьяны, или от бога. Партия давно сделала свой выбор. Было бы очень печально, если наш Суральск станет очагом ревизионизма. Ревизионизма не только и не столько научного, сколько идеологического, а, следовательно, и политического. Наш с вами долг, товарищи, не допустить этого. Пусть наше собрание станет последним строгим предупреждением Горбунову.
  
   Голосованием этого предложения собрание можно было и завершить. В отработанном ритуале клеймения позором активное участие заклейменного так же не предусматривается, как активное участие покойного в посвященном ему похоронном обряде. Свои, суральцы, получив кое-какое представление о теории Дарвина, смирятся с тем, что по-прежнему практически ничего не знают об измышлениях Горбунова. Но вот московские ученые... Они могут и поморщиться от того, что нарушено ленинское положение, обязывающее информировать массы без столь заметных купюр. Очень не хотелось заведующему идеологическим отделом райкома КПСС, чтобы столичные гости Суральска почувствовали хоть самую малую ущербность в организованном им мероприятии. Ну что такое жалкий голос Горбунова против слаженного хора общественности?..
  
   Это уже потом Вася и Моня постарались передать мне все интонации и накал выступления Коли Горбунова.
  
   Смело подойдя к микрофону и открыто глядя в зал, он начал свою пламенную речь так:
  
   - В начале был человек! И всегда был и будет человек!..
  
   Коля был глубоко уверен, что жизнь вообще и человек разумный во Вселенной так же вечны, как сама материя. Вопросы "как возникла жизнь" и "от кого произошел человек" могут ставить только ограниченные умы. И жизнь, и человек всегда были и всегда будут. Борьба человека разумного с материей и есть форма существования Вселенной. Всё более крупные победы человека на каких-то фронтах этой борьбы неминуемо готовят его все более катастрофические поражения... И на Земле эта борьба раз за разом повторяет один и тот же цикл. Завершается он тем, что человек создает такое оружие или такую энергетику, которые однажды уничтожают цивилизацию и всю ее материальную компоненту. Но какое-то количество людей в разных местах планеты всегда выживает. Самые малочисленные и обособленные колонии деградируют до животного состояния и превращаются в обезьян. Степень деградации других человеческих островков - это функция от числа уцелевших на них людей. Где-то человек опускается до неандертальца, где-то - только до кроманьонца. Обитатели самых многочисленных колоний менее всего теряют от интеллектуальных способностей. За тысячелетия они упорным трудом снова возрождают материальную компоненту цивилизации. И снова вершинным деянием человечества становится общепланетарная катастрофа. И каждая очередная катастрофа порождает своих обезьян и тех, кому опять приходится создавать колеса, паровые машины, ракеты, компьютеры... От каждого такого цикла в теле планеты остается свой пласт. Когда-нибудь люди нынешней земной цивилизации доберутся до пластов всех прошлых ее циклов. И в каждом из таких пластов обязательно отыщутся свои обезьяны и неандертальцы, свои люди разумные. Хотя могут и не успеть добраться - если завершающая катастрофа нынешнего цикла наступит раньше.
  
   - ... Дарвин догадался о связи человека с обезьяной. Но ошибся с ее направленностью. Обезьяна никогда не сможет стать человеком. Она даже питекантропом никогда не будет. У деградации нет обратного хода. Расти может только человек разумный. И нет границ для его роста!
  
   Так закончил свое вдохновенное "Слово о человеке" Коля Горбунов.
  
   Если бы сразу после его выступления в "Кирпичнике" было проведено тайное голосование: у какого учения о происхождении человека - партии или Горбунова - больше апологетов, то в числе ревизионистов вполне могли бы оказаться и некоторые предыдущие докладчики. Живое, яркое слово проповедника берет человека за душу куда сильнее, чем любая резолюция. Так уж она устроена - душа человеческая. И хитрое устройство это едва ли унаследовано от обезьяны.
  
   Заклейменный каяться не стал. Все предыдущие выступления пошли насмарку. Речь Горбунова прозвучала убедительней: обезьяны - не будущие, а бывшие люди.
  
   ...К этому времени мы с лейтенантом Воробьевым, заговорщицки улыбаясь, выносили в фойе клуба окончательное резюме из своего конфиденциального разговора: детектор лжи для самого справедливого в мире правосудия - это палки в его колеса. А вот без специальных методов следствия ему никак не обойтись. Пока для суда главное - улики и признание обвиняемого, - трепещи идеологический, политический, классовый вражина. Нет такого человека, из которого невозможно выбить любые показания. Нет такого человека, которому невозможно подбросить любые вещдоки. А значит, и нет такого человека, которому невозможно влепить любой, загодя назначенный партией, приговор.
  
   - Надо бы зайти, отметиться, - предложил лейтенант Воробьев. - Наверное, будет какое-то голосование.
  
   Мы тихо вошли в зал.
  
   В это время товарищ Лепетухии пытался нейтрализовать выступление Горбунова. Не получалось. Как их не компонуй - а ни ума, ни сердца не прибавлялось резолюциям и постановлениям партии.
  
   Тогда главный суральский идеолог решил прибегнуть к помощи московских ученых. Он предложил кому-нибудь из нас выступить по обсуждаемому вопросу. Отказываться было некрасиво - кому как не ученым закрывать вопрос о спорном учении.
  
   На этот момент штатным оратором всех советских мозгометристов считался я. Мне и пришлось выйти к микрофону.
  
   Ни одного выступления на этом собрании я не слышал. Только из афиши да из заключительных слов товарища Лепетухина догадывался, что в Суральске обозначилась какая-то оппозиция Дарвину. Собираясь с мыслями, к вопросу подходил осторожно.
  
   - Товарищи! Если разобраться, то наука и существует только для того, чтобы время от времени опровергать свои собственные законы и теории. Поэтому мы, ученые, как никто другой, предрасположены критически оценивать все постулаты прошлого. И все-таки есть среди них такие, опровергнуть которые, как я полагаю, нельзя будет никогда. Дважды два - четыре; дизентерия - болезнь немытых рук; а... а гусь свинье - не товарищ. Смею предполагать, что эволюционную теорию Дарвина также никогда не удастся опровергнуть.
  
   Да, возможно, многие из нас предпочли бы происходить не от обезьяны, а от какого-нибудь другого животного. Романтики - от орла. Граждане более приземленные - от льва или тигра. Не исключено, что самые практичные видят самый большой потенциал для происхождения и развития человека у верблюда или черепахи. Но стал ли бы в этих случаях человек совершеннее? Сомневаюсь. Все равно в нем остались бы рудименты животного, с которым и четыре высших образования ничего не смогут поделать. И внешность у такого человека могла получиться очень экзотической.
  
   Конечно, легко придраться к обезьяне. Но предков, товарищи, не выбирают. Их надлежит принимать такими, какие они есть. И если нет к ним любви и обожания, то отношение должно быть как минимум почтительное...
  
   Я на ходу сочинял "Слово об обезьяне". Начав с минимума - с почтительного к ней отношения, я так разошелся, что решил довести это отношение у слушателей до обожания и даже любви.
  
   Обезьяна превращалась у меня в некую немощную старушку, которая вскормив-вспоив целую прорву сынов-дочерей и внуков-правнуков, осталась одна-одинешенька в покосившейся избенке, стоящей посреди дремучего леса. С мольбой и надеждой всматривается она в заросшую бурьяном тропинку - вдруг вспомнит кто-то о ней, карге старой. Навестит, блеснет умом и красотой, кулечек хоть самой дешевенькой карамельки или другой какой простенький гостинец привезет, дровец на зиму наколет... Вот!.. Вот показался кто-то на тропинке!.. Нет, то не добрый молодец и не красна девица спешат проведать свою бабушку, то опять серый волк к ней подкрадывается. Он давно на нее зубы точит. И некому отпугнуть разбойника. Некому защитить ее, убогую. Забыта. Всеми. Навсегда!..
  
   Думаю, и Радж Капур, имея в своем распоряжении всего лишь одну обезьяну, не смог бы состряпать мелодраму слезоточивей той, что была состряпана мной. Женская половина аудитории все чаще стала прикладывать платочки к глазам. Догадываюсь, что и мужская половина давала себе слово сразу после собрания купить своим матерям и бабушкам по целому кило самих дорогих шоколадных конфет.
  Когда волк стал скрести когтями по хилой двери избушки прародительницы рода человеческого, и та мысленно уже прощалась с жизнью - проняло даже партактив. Если бы сейчас в "Кирпичнике" каким-то чудом появилась обезьяна - ее, не сомневаюсь, тут же избрали почетным членом президиума. Может быть, чуть менее почетным, чем Генеральный секретарь ЦК КПСС, но зато куда более обожаемым и любимым.
  
   - ...На ее косточках стоим в буквальном и переносном смысле. Так не будем же, товарищи, Иванами, родства не помнящими. Не станем отрекаться от обезьяны - праматери нашей. Помянем ее добрым словом. Поклонимся светлой памяти нашей прародительницы!..
  
   Давно, вероятно, не слыхивали в "Кирпичнике" таких аплодисментов, какие прогремели после моего выступления. Те впечатлительные натуры, которые после вдохновенной речи Горбунова переметнулись было в лагерь ревизионистов, снова стали решительными апологетами учения Дарвина и партии.
  
   Заведующий городской идеологией тут же решил воспользоваться этим:
  
   - Товарищи, кто за то, что человек произошел от обезьяны?.. Так, предложение принимается единогласно.
  
   Таким образом, общественность Суральска, благодаря своевременной поддержке московских ученых, справилась-таки с возложенной на нее задачей - заклеймила Горбунова позором и строго предупредила: в случае дальнейших попыток распространять свои измышления пусть пеняет на себя.
  
   - ...Вот она - сила науки, - товарищ Лепетухин лично выразил мне благодарность от имени партактива города, хотя в моём объемистом "Слове об обезьяне" настоящей науки было не больше, чем в прозвучавших ранее скоротечных "Словах" о райпотребкооперации и городском водопроводе.
  
   Это мало кто заметил, но товарищ Лепетухин малость передёрнул: голосование в "Кирпичнике" в поддержку Дарвина и партии было не совсем единодушным. Кроме матери и парочки закоренелых апологетов учения Горбунова, своей руки не поднял и один из московских ученых.
  
   После собрания, уже в "Эврике", он резко комментировал поведение на нем своих коллег.
  
   Я искал смягчающие обстоятельства своему поведению на собрании:
  
   ... - Моня, ну чего ты так разошелся? Ведь меня не было в зале, и я не знал, что там происходило. И ни единого худого слова я не сказал о Горбунове.
  
   - Да ты навредил ему больше, чем все остальные штатные суральские говоруны вместе взятые! - Моня отказывался учитывать такие смягчающие обстоятельства.
  
   У Васи и вовсе никаких не было.
  
   - А ты, товарищ Василий, чего так старательно свою руку вверх тянул? - укорял его Моня.
  
   Вася оправдывался совсем вяло:
  
   - Действительно, выступление Горбунова прозвучало очень убедительно. Интересна его теория... Но, смотрю, Алик голосует за обезьяну... Ну и я... Из солидарности...
  
   - За обезьяну! Вы проголосовали за то, чтобы можно было расправиться с Горбуновым при первом удобном случае. По настоятельной просьбе суральской общественности и научной поддержке московских ученых...
  
   Первым признал свою вину я. Потом и Вася. Скорее, опять из солидарности. Чтобы не остаться в "Эврике" в одиночестве.
  
   Вот тогда ребята, в основном Моня, и рассказали пропущенное мной в "Кирпичнике".
  
   И в таком изложении "Слово о Человеке" захватывало дух. Сам не маленьким человеком должен быть этот необычный житель Суральска. И есть теперь у московских мозгометристов большой-большой грех перед ним.
  
   Г л а в а XI
   ЗАКРЫТАЯ МОЗГОМЕТРИЯ
  
   Первый секретарь Суральского райкома партии Николай Федорович Тельнов возвратился из областного центра, где в числе прочих утрясал вопросы предстоящего братания с Альтенбургом.
  
   Первым, с кем он поделился областными новостями и сплетнями, стал его верный помощник.
  
   - Сдается мне, Девяткин, что в обкоме вызревает вот какое решение: использовать мозгометрию при формировании нашей делегации в Альтенбург. Слабоумных в Европу не выпускать, страну не дискредитировать.
  
   - Этот слух, Николай Федорович, уже и до Суральска дошел. Работники райкома тоже обязаны будут пройти мозгометрию?
  
   - Думаю, не миновать нам этой участи. Обкомовским товарищам, наверное, интересно на нашем примере прощупать ПУК ответственных партийных работников.
  
   - Тогда, Николай Федорович, нам полезно будет сыграть на опережение, - кротко подсказал Девяткин.
  
   - Дураку понятно. Но ведь темное это дело - мозгометрия. Черт его знает, какой ПУК ЦК постановит считать партминимумом? Вдруг не дотяну? А потом выяснится, что во избежание дискредитации партии первым секретарям всех уровней вовсе не рекомендуется проходить мозгометрию...
  
   И все-таки, посовещавшись, Николай Федорович и Девяткин пришли к выводу, что или ЦК КПСС, или обком обязательно попытаются на их примере прощупать ПУК ответственных партийных работников. Поэтому будет очень правильно и дальновидно самим сыграть на опережение - всем суральским райкомом партии во главе с первым секретарем по собственной инициативе пройти мозгометрию. Но это деликатное мероприятие не должно быть непредсказуемым по своим результатам.
  
   ...- Так что ты, Девяткин, бросай все другие дела и готовь наш визит в "Эврику", - распорядился товарищ Тельнов.
  
   Визиты высокопоставленных особ - вершины общественно-политической жизни на любом уровне. В основании их - подготовка этих визитов. Вот эта мало для кого заметная работа и определяет конечный успех или неудачу высокого визита. В хорошо подготовленном и организованном визите высокопоставленной особы самой особе остается только производить протокольные телодвижения да более-менее внятно озвучивать протокольные пошлости - вроде "открывающихся новых перспектив в дальнейшем взаимовыгодном сотрудничестве высоких договаривающихся сторон".
  
   Не было аналогов предстоящему событию в общественно-политической жизни Суральска. Как должны будут соотноситься стороны во время визита райкомовских работников в "Эврику"?
  
   Будь мозгометристы свои, городские, они бы сами привезли в райком заказанные им результаты и долго бы ещё потом вспоминали этот счастливый для себя день, когда они без очереди и спешки смогли так славно отовариться в райкомовском буфете. А вот с учеными столичного Института мозга так не побалуешь.
  
   Что бы там ни говорили, а синдром "старшего брата" в той или иной степени наблюдается при всех человеческих контактах - от возни карапузов до саммита президентов. Одна из задач протокольных служб состоит в том, чтобы этим синдромом не очень шибало в нос.
  
   Вот и у Девяткина первой по порядку стала задача в максимально возможной степени уравнять стороны во время предстоящего визита. Чтобы желание одной из них стать хозяином положения не привело к непредсказуемым результатам мозгометрии ответственных партийных товарищей Суральска. Эта предсказуемость и была основной задачей хождения Девяткина в "Эврику".
  
  
   ...Помощник первого секретаря суральского райкома партии понравился нам. Сразу было видно, что парень образованный и толковый. Но - себе на уме. Безусловно, много чего интересного мог бы рассказать о закулисной партжизни города. И аудитория для партсплетен самая благодарная - свободомыслящие московские ученые. Но Девяткин не по годам сдержан и уравновешен. Уметь не сказать лишнего - это и в быту немалое достоинство, а в политике ему и вовсе цены нет. Уже с одним только этим достоинством можно сделать неплохую карьеру. Шефом Девяткин, конечно, никогда не станет. Помощники по природе своей не могут быть шефами. А вот становиться помощником все более крупных шефов он, вне всякого сомнения, сможет. И станет, наконец, помощником такого шефа, что и сам сможет держать под ногтем многих шефов менее крупного калибра.
  
   Мы с готовностью согласились на полное равенство сторон во время высокой встречи. Роль старших братьев и хозяев положения претит советским ученым. Благожелательно были приняты нами и все другие взвешенные предложения Девяткина, способствующие предсказуемости результатов предстоящего высокого визита.
  
   Расставались ученые и помощник первого секретаря весьма удовлетворенные понятливостью друг друга. Прогнозируемые результаты мозгометрии первых лиц города обещали открыть новые перспективы в дальнейшем взаимовыгодном сотрудничестве высоких договаривающихся сторон.
  
   Накануне визита райкомовцев в "Эврику" я попросил Моню изготовить табличку - "Санитарный день". Завтра с утра она будет вывешена на дверях мозгометрического салона.
  
   - А почему - "Санитарный день"? - с недоумением спросил Вася. - Что в нем такого санитарного будет?
  
   - Завтра мы выведем на чистую воду всех властных партдураков Суральска, - кровожадно сказал Моня.
  
   Но это, конечно, была только шутка. Таких радикальных санитарных мероприятий мы не могли себе позволить. "Санитарный день" в таком его значении стал бы для нас последним днем в Суральске.
  
   - Надо, чтобы завтрашняя закрытая мозгометрия прошла без видимой дискриминации прочего населения, - объяснял я. - "Санитарный день" - это протокольный этикет закрытых советских мероприятий.
  
   ...Несмотря на плодотворную подготовительную работу Девяткина, не всем работникам райкома спалось спокойно накануне визита в "Эврику". Вот и первому секретарю под утро приснился неприятный сон.
  
   Будто подошел он в очередной свой приезд в областной центр к столу первого секретаря обкома и сразу увидел лежащую на нем депешу величиной с наволочку для подушки. Депеша была из Центра. Весь ее текст сразу было не разобрать, а вот два выделенных большими красными буквами предложения бросались в глаза. Вверху депеши - "СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО", а внизу основного текста, как вывод из него, - "ПУК ТОВАРИЩА ТЕЛЬНОВА ДИСКРЕДИТИРУЕТ ПАРТИЮ".
  
   Первый секретарь обкома, показывая на секретный циркуляр, говорит: "Ничего не могу поделать, Николай. Придется гнать тебя из партии". - "Да как же так, Вадим Ермилович! Ведь сколько лет не покладая рук, не жалея ног, на партию горбатился..." - "А ты читай, читай приказ-то. Видишь: руки и ноги теперь рудиментами считаются. Теперь везде голова на первом месте... Да не убивайся ты так, Николай. Мы тебя трудоустроим куда-нибудь".
  
   Партия действительно не бросила Николая Федоровича на произвол судьбы и направила его заведовать первым городским обшественным туалетом. Но пока там копались московские учёные, он поступил под их начало. Мозгометристы встретили его приветливо, но вменили странную трудовую обязанность. Он должен был весь свой рабочий день прохаживаться около "Эврики" и всем идущим мимо нее гражданам любезно предлагать: "Оправиться и заодно пройти мозгометрию не желаете?.. А ваша дама?.." Приглашаемые били его. Дамы били тоже. И тоже большей частью - по голове. Приговаривая при этом: "Теперь везде голова на первом месте".
  
   Проснулся Николай Федорович с побаливающей головой, но с уверенностью, что этот дурной сон - предвестник хорошей яви. Была у него со школьных лет такая примета: если снилось, что на предстоящем экзамене он получал неуд, то на самом деле он получал что угодно, только не пару.
  
   Мозгометрию райкомовцы проходили строго по рангу. Первым к "Эврике" подъехал первый секретарь.
  
   Встречен он был без подобострастия, как равный равными. Услышав сигнал его "Волги", не весь коллектив мозгометрического салона выбежал наружу и стал навытяжку у дверей, а степенно вышел только старший мозгометрист. Товарищ Тельнов - от своей машины, и я - от дверей своего салона сделали одинаковое количество шагов навстречу друг другу.
  
   - Еду мимо - дай, думаю, заскочу в "Эврику". Как там наши московские гости себя чувствуют? - товарищ Тельнов, как и полагалось по согласованному протоколу встречи, изображал ее спонтанность.
  
   По протоколу действовал и я.
  
   - Какое удачное совпадение! У нас сегодня как раз "Санитарный день", и мы как раз практически закончили всю свою нехитрую санитарию. Так что, товарищ Тельнов, если вам в охотку будет пройти мозгометрию - милости просим.
  
   - А что? - обернулся Николай Федорович к Девяткину. - Пройти, что ли, и мне мозгометрию? Как, по-твоему, воспримут горожане такой поступок?
  
   - Они воспримут его как пример для подражания, Николай Федорович.
  
   - Ну, если как пример для подражания, то надо зайти.
  
   Несмотря на предполагаемую интимность процедуры, внутрь мозгометрического салона первый секретарь вошел вместе с Девяткиным. Интимность - интимностью, а должен быть верный человек под рукой на случай всяких околонаучных конфузов.
  
   - Небогато живете, - оценил аскетическую обстановку "Эврики" первый секретарь райкома.
  
   - Экспериментальной науке лишняя мебель только мешает, - объяснил я этот аскетизм.
  
   - Это хорошо! - одобрил непритязательность экспериментальной науки товарищ Тельнов. - Ну, куда мне тут садиться или ложиться?
  
   Я любезным жестом показал первому секретарю на мозгометрическое кресло и спросил Васю:
  
   - Товарищ Тихомиров, мозгометрический колпак уже окончательно продезинфицирован?
  
   Да, мозгометрический колпак был тщательно продезинфицирован. И вообще все мозгометрическое хозяйство никогда еще не было в таком образцовом порядке.
  
   Играя на опережение всех указаний и рекомендаций вышестоящих инстанций, первый секретарь Суральского райкома КПСС снял с головы шляпу, отдал ее своему помощнику и сел в мозгометрическое кресло.
  
   Ритуальные комплименты черепам своих пациентов мы давно уже произносили без премьерного воодушевления - с ленцой и прохладцей. Порой мы и вовсе забывали о своей дежурной реплике. Но тут даже верховный судия актерской игры г-н Станиславский не смог бы не воскликнуть: "Как играют, черти! Верю! Еще как верю!"
  
   Лишь только взглянув на лысую голову первого секретаря, все мы замерли и как бы лишились дара речи от безмерного восхищения увиденным. Потом с горящими глазами сошлись в кружок и "зашептались":
  
   - Ах, какая чудесная форма черепа!
  
   - Какая благородная!
  
   - Какая многообещающая!
  
   Не показывая вида, что слышит, Николай Федорович счастливо заерзал в кресле.
  
   Отпев хвалебную песнь главному партчерепу Суральска, мы принялись определять качество его содержимого.
  
   По согласованному протоколу встречи процедура измерения ПУКа товарища Тельнова проходила в обычном порядке. Как всегда, непосредственно проводил ее товарищ Тихомиров. Мы с Девяткиным встали с двух сторон от пациента. Товарищ Рабинович, как обычно, сел за стол, раскрыл "Мозгометрический журнал" и записал: "Опус No 203. Первый секретарь райкома КПСС - т. Тельнов Н. Ф." Подумав, Моня в скобках дописал: "...Лично".
  
   Перед началом сеанса товарищ Тельнов попросил у товарища Тихомирова разрешения поближе рассмотреть мозгометрический колпак. Восхищенный такой простой с виду, но такой хитрой по начинке придумкой советских ученых, он поцокал языком и собственноручно надел колпак на голову. Товарищ Тихомиров поправил его и попросил пациента во время сеанса как можно напряженней думать, посматривая для контроля в зеркало.
  
   Протоколом мозгометрии первого секретаря райкома КПСС ему, для должного напряжения мысли, предлагалась загадка. Чтобы злые языки не могли утверждать, что протокол вовсе освобождает его от всяких затруднений, товарищ Тельнов не знал заранее - какая это будет загадка. Но чтобы результаты мозгометрии были предсказуемыми - ответ на нее он знал заранее. Интеллектуальные затруднения для высоких договаривающихся сторон тут были вполне преодолимыми: мозгометристы должны были не переврать с протокольной загадкой, а первый секретарь райкома - не забыть уже доложенный ему Девяткиным ответ на нее.
  
   Мозгометристы не переврали.
  
   - "Сидит Арина, рот разиня", - загадал протокольную загадку Вася и включил мозгометр.
  
   Протокол ни в коем случае не рекомендовал давать ответ сразу. Он рекомендовал определенное, опять-таки заранее обговоренное время перемежать немую интеллектуальную работу общением с московскими учеными на темы, способствующие еще большему раскрытию умственного потенциала товарища Тельнова.
  Первый секретарь самостоятельно нашел такую тему:
  
   - А радиация в мозгометре применяется?
  
   - Крупица "Цезия-134", - не убоялся я сделать нашу профессию еще более таинственной. - Для парирования вредного влияния паразитических черепных токов.
  
   - А на чем они паразитируют? - захотелось прикоснуться к тайне черепных токов первому секретарю.
  
   - Как раз на ПУКе. Искажают его истинную величину.
  
   - А этот цезий не опасен для мозгов?
  
   - Ну что вы! Титан-бериллиевая защита. Капсула не разбивается даже при падении с десятикилометровой высоты на стальную плиту.
  
   - Эх-ма! - восхитился упаковке "Цезия-134" Николай Федорович. - Да, без радиации теперь никуда...
  
   - Да уж, на дровах и солярке высокие технологии не заработают...
  
   Позабывшись, я витиеватым слогом стал читать товарищу Тельнову лекцию о мозгометрии, как высочайшей вершине современных технологий. Вот-вот среди присутствующих мог оказаться "старший брат".
  
   Вася предостерегающе кашлянул, я спохватился и, не успев наврать слишком много, тактично передал ход другой стороне.
  
   - А вот вам, товарищ Тельнов, каким-то образом и без всяких высоких технологий удается давать родине такой замечательный кирпич.
  
   Теперь уже первому секретарю захотелось потянуть одеяло на себя и закатить речь часа на полтора - о том, как удается не только без "Цезия-134", но порой на последних каплях солярки давать родине соответствующий всем параметрам ГОСТа кирпич.
  
   Тут уж Девяткину пришлось предостеречь шефа от чрезмерного надувания щек. Слово опять было предоставлено ученым. Николай Федорович поинтересовался:
  
   - А какой у нас, в Суральске, получается средний ПУК на душу населения?
  
   Я доложил:
  
   - Окончательные итоги мы будем подводить после завершения нашей работы. Но уже теперь можно определенно утверждать, что средний ПУК на душу населения в Суральске будет никак не меньше "Внушительного".
  
   - "Внушительный" ПУК - это сколько?
  
   - Товарищ Рабинович, - обратился я за справкой к заведующему канцелярией "Эврики". - Напомните, пожалуйста, в каком интервале лежит "Внушительный" ПУК?
  
   - Нижняя граница - 4950 микропалат, верхняя - 5100, - доложил Моня.
  
   Хотя протокол визита твердо обещал товарищу Тельнову ПУК никак не ниже среднедушевого суральского, - его "внушительное" значение показалось первому секретарю столь высоким, что он забеспокоился, заворочался в кресле и с трудом дождался кивка головы посматривающего на часы Девяткина.
  
   - Справился я уже, кажется, с вашей загадкой, товарищи ученые.
  
   - Так быстро! - в точном соответствии с протоколом удивился я. - Ну-ка, ну-ка?
  
   - "Сидит Арина, рот разиня" - это печная труба.
  
   В этот момент внимательно всматривающийся в шкалу мозгометра товарищ Тихомиров совсем не по-научному вскрикнул:
  
   - Ой!
  
   Зная, что только чрезвычайные обстоятельства могут вызвать у товарища Тихомирова такие эмоции, мы с товарищем Рабиновичем метнулись к нему поближе. И тоже были ошеломлены результатом мозгометрии товарища Тельнова.
  
   - Невероятно! - сказал я.
  
   - Трудно поверить, - согласился консультант по правому полушарию.
  
   - Ну что там у меня, товарищи? - несколько напуганный столь эмоциональной реакцией ученых, спросил Николай Федорович.
  
   - Одну минутку, товарищ Тельнов, - попросил я его не торопить нас с окончательными выводами.
  
   Мы быстро разобрали мозгометр, убедились, что все его детали, в том числе и титан-бериллиевая капсула с "Цезием-134" - в полном порядке, снова собрали прибор и тщательно настроили.
  
   Я вежливо, но решительно сказал:
  
   - Товарищ Тельнов, обстоятельства вынуждают нас провести повторный замер вашего ПУКа.
  
   Девяткин насторожился и вопросительно посмотрел на меня. Протоколом повторный замер интеллектуального потенциала первого секретаря райкома не предусматривался.
  
   Взглянув на помощника и, заметив его озабоченность, Николай Федорович занервничал. А вдруг это чьи-то козни? Кто-то копает под него, и уже переманил на свою сторону мозгометристов? Хотят дискредитировать его позорным результатом мозгометрии, дважды подтвержденным? Сбывается дурной сон? Следующее место его работы - у какой-нибудь общественной параши?
  
   Для повторного теста Вася предложил первому секретарю другую загадку:
  
   - "Два конца, два кольца, посредине - гвоздик". Что это такое? - и включил проверенный мозгометр.
  
   Сбитый с толку Николай Федорович даже не расслышал загадку и не без раздражения переспросил:
  
   - Как вы сказали?
  
   Вася, не торопясь, повторил загадку.
  
   Донельзя обиженный нарушением согласованного протокола встречи, обуреваемый всякими подозрениями, Николай Федорович и в этот раз толком не расслышал ее. Он вопрошающе посмотрел на Девяткина - что делать? Может быть, пора показать, кто в этом мозгометрическом сортире настоящий хозяин?
  
   Девяткин смог лишь старательно повторить тестовую загадку:
   - У них, Николай Федорович, - два конца. И два кольца. А посредине - гвоздик. Скорее, это даже не гвоздик, а заклепка.
  
   На голос помощника у первого секретаря был особый слух. Он понял, наконец, содержание загадки и сразу вспомнил отгадку:
  
   - Так ведь это же ножницы!
  
   И снова эмоциональная сцена у мозгометра. И опять господин Станиславский мог бы сказать случившемуся рядом господину Немировичу-Данченко: "Ах, как играют, стервецы этакие! Как играют! И это, заметьте, Владимир Иванович, совершенно не зная моей системы".
  
   Да что там Станиславский и Немирович-Данченко - тут даже Девяткин уверовал, что мозгометрия шефа принесла какой-то совершенно неожиданный результат.
  
   - Ну что? - с тревожным нетерпением спросил пациент.
  
   И тут впервые в поведении мозгометристов появились признаки того, что они не по каким-то протокольным соображениям, а вполне сознательно и добровольно становятся "младшими братьями" встречи. Все мы смотрели на товарища Тельнова с глубоким, искренним почитанием. И было понятно, что почитание это адресовано не его высокому чину.
  
   Торжественно-приподнятым тоном я объявил:
  
   - Уважаемый Николай Федорович! Не будем лукавить, мы загодя были уверены, что ваш ПУК окажется выше среднего по Суральску. Но чтобы такой!.. Рады доложить вам, - я окончательно перешел на терминологию "младшего брата", - что у вас - "Выдающийся" ПУК. "Выдающийся"! Поздравляем!
  
   Девяткин заготовил для шефа несколько протокольных фраз на тот случай, когда ПУК первого секретаря оказался бы просто несколько выше среднего по городу. Но от нечаянной радости все они вылетели у Николая Федоровича из головы. Он только смог приглушенно выдавить из себя:
  
   - Сколько же это?
  
   - Первый замер - 9698 микропалат. Второй - 9703.
  
   - Ого! - счастливо улыбнулся Николай Федорович. - Сам не ожидал такого хорошего ПУКа у себя.
  
   - Такого, признаться, и мы никак не ожидали.
  
   - Еще у кого-нибудь в Суральске был уже "Выдающийся" ПУК?
  
   - "Выдающегося" не было ни у кого. Был один "Великолепный". До вашего ему далековато - только 8905 микропалат.
  
   Превзошедший самые смелые ожидания результат мозгометрии первого секретаря райкома перечеркнул протокольные намерения сохранять равенство сторон на протяжении всей встречи. Но это никого не огорчало. "Младшие братья" уже нисколько не стеснялись вести себя соответствующим образом. "Старший брат" уже пытался укрепить свое старшинство благодеяниями.
  
   Товарищ Тельнов стал предлагать ученым для их работы более респектабельные помещения, вплоть до лучших кабинетов в самом райкоме. Но те уже привыкли к "Эврике". Тогда, может быть, им выделить хотя бы приличную мебель и большое новое зеркало? Нет-нет, спасибо, им дорога согретая их теплом скромная обстановка мозгометрического салона.
  
   ...Кому захочется быстро покинуть место увенчания себя заслуженными лаврами? Николай Федорович никак не хотел выходиќть из мозгометрического кресла и даже снимать с головы мозгометрический колпак. У него возникла острая потребность рассуждать. Вслух. Долго. Глубоко. И все рассуждения сводились к выводу: никакие высокие технологии никогда не заменят головастых партийных руководителей. Тем паче тех, чей ПУК достигает таких вот выдающихся значений.
  
   От имени всего ученого мира я согласился с таким блистательным выводом и подумал, что хорошо бы увенчать этот мозгометрический сеанс каким-нибудь достойным его апофеозом.
  
   И тут мой взгляд остановился на "Мыслителе", украшавшем наш канцелярский стол.
  
   Взяв его в руки и услужливо согнувшись в пояснице, я поднес "Мыслителя" поближе к сидящему в кресле товарищу Тельнову и заискивающе попросил:
  
   - Николай Федорович, примите, пожалуйста, вот такое же положение.
  
   Только еще привыкающий к роли "старшего брата" первый секретарь райкома снизошел до просьбы ученых - принял позу "Мыслителя".
  
   Переводя взгляды со статуэтки на первого секретаря и обратно, оба мозгометриста-консультанта в очередной раз убедились в исключительной наблюдательности своего руководителя. И все мы поражались удивительному сходству.
  
   - Ах, как похоже!
  
   - Та же олицетворенная мысль!..
  
   - В мозгометрическом колпаке получается даже убедительней!..
  
   - Вы не находите, коллеги, что у модели Родена не было такой яркой печати интеллекта на лице?
  
   - А что вы хотите - модели с "Выдающимся" ПУКом на дороге не валяются...
  
   Товарищ Тельнов молча млел.
  
   ... При расставании стороны вели себя уже сообразно новому статусу. Рядовые мозгометристы стояли навытяжку у дверей "Эврики", а их утерявший всю свою научную спесь руководитель семенил рядом с товарищем Тельновым. Досеменив до черной "Волги", я с почтительным полупоклоном открыл ее дверцу.
  
   Перед тем, как сесть в машину, товарищ Тельнов самостоятельно вынес резолюцию из своего посещения мозгометрического салона.
  
   - Это хорошо, что теперь можно раскусить любые человечьи мозги. Чую: рано или поздно поступит указание об их повсеместной и полной инвентаризации. Проявим здоровую инициативу: от имени райкома будем рекомендовать прохождение мозгометрии коллективам всех наших городских предприятий и учреждений.
  
   Девяткин, при свидетелях, не посмел указать Николаю Федоровичу на заметный фонетический душок в "инвентаризации человечьих мозгов". Помощник все еще пребывал в недоумении от результатов мозгометрии своего шефа. Единственное приходящее ему на ум объяснение было весьма сомнительным, но другого он не находил: только что продезинфицированный мозгометрический колпак заметно завышает ПУК пациента.
  
   В машине первый секретарь, как бы между прочим, бросил своему помощнику:
  
   - Девяткин, ты вот что... Ты похлопочи о резонансе...
  
   После товарища Тельнова мозгометрию проходил товарищ Лепетухин. Ко всеобщему удовлетворению, был зафиксирован второй "Великолепный" ПУК города - 8915 микропалат.
  
   Все райкомовцы проходили мозгометрию согласно партийной табели о рангах. Согласно ей же менялись числа в "Опусах" "Мозгометрического журнала". Каждый следующий ПУК был меньше предыдущего, оставаясь вместе с тем очень лестным для его обладателя - "Завидным", "Примерным", "Похвальным"...
  
   "Санитарный день" в мозгометрическом салоне "Эврика" самым благотворным образом повлиял на общественно-политическую жизнь Суральска. Наукой было доказано, что каждый из его руководящих товарищей занимает свое место. На много времени вперед это избавило партийную жизнь города от подковерных баталий, чреватых разного рода увечьями. А нижние чины Суральска убедились в том, что на его капитанском мостике - удивительно гармонично подобранный командный состав во главе со своим бесспорным капитаном - товарищем Тельновым Николаем Федоровичем.
  
   ...Девяткин добросовестно похлопотал о резонансе. Слух о "Выдающемся" ПУКе первого секретаря райкома быстро пересек городские границы. Но по мере удаления от Суральска слух этот, как и положено любому другому слуху, несколько искажался. Скоро в кулуарах обкома он прочно занял место одного из самых употребительных анекдотов: у первого секретаря суральского райкома - настолько выдающийся по своим поражающим факторам пук, что он зачастую использует его там у себя в качестве высшей меры партийного наказания. Жертвы такого наказания становятся как шелковые.
  
   Полностью были удовлетворены "Санитарным днем" и мы. "Будем рекомендовать прохождение мозгометрии коллективам всех предприятий и учреждений" - это приказ по городу. Он обеспечит нам такой наплыв пациентов, о котором мы и мечтать не смели. Хорошо, что я догадался в последний момент попросить у первого секретаря найти для нас хотя бы временно приходящую в "Эврику" уборщицу. Плохо, что устыдился потребовать у города бесплатное дополнительное питание - за "радиацию".
  
   Из всех простых граждан Суральска исключение в "Санитарный день" было сделано только для одного человека - ассенизатора дяди Гриши. И в этот раз ему не удалось отгадать загадку про нужное, которое выбрасывают. И в этот раз он ушел из "Эврики" мрачнее тучи, хотя его умственный коэффициент подрос еще на три микропалаты.
  
   Перед сном я, довольный итогами "Санитарного дня", позволил себе помечтать о счастливом будущем мозгометрических салонов.
  
   - ... Их мощная аура не позволит возникнуть в голове человека ни одной низкой мысли. Ни одна рука не поднимется написать на стене мозгометрического салона какую-нибудь непристойность. Их стены будут исписаны научными формулами, стихами и афоризмами великих мыслителей.
  
   - Нашей "Эврике" аура не помогла, - вздохнул Вася. - На ее стенах уже появились непристойности. Видели?
  
   - В данном конкретном случае это не простая матерщина, - возразил я. - Это матерщина со значением. Это матерщина-протест. Таким образом прогрессивная общественность Суральска выражает свое категорическое несогласие с тем, что первый в мире мозгометрический салон ютится в недостроенном сортире... О-оо! Я уже вижу, друзья, их другое будущее. Блестящее будущее! Это будут великолепные сооружения необычной, даже загадочной архитектуры!..
  
   - Скажем, в форме загадочного черепа, - сделал архитектуру будущих мозгометрических салонов ещё более загадочной Моня. - Кто из клиентов сразу догадается, череп какого это существа - тому сразу присваивается "Внушительный" ПУК.
  
   - ... Да уж, вы такого с архитектурой мозгометрических салонов напридумываете, что клиенты эти черепа за три версты будут обходить, - как всегда критиковал прожекты двух своих коллег Вася.
  
   - Ну, хорошо-хорошо, Вася! - не отвергал я критику. - Мы, ветераны мозгометрии, не будем лоббировать на архитектурном конкурсе никакую форму. Нам важно, чтобы во всех мозгометрических салонах будущего бал правила высокая мысль... Эх, сейчас бы с полкило ливерной колбасы умять! Да с "бородинским" хлебушком! - проглотил я голодную слюну.
  
   - А потом - еще кило... - сразу поддержал поворот темы Моня.
  
   - А потом - еще два... - внес Вася и свой вклад в бал "высоких мыслей".
  
   Денег в кассе мозгометрической экспедиции не то что на сорок лет, а на неделю сытой жизни едва ли хватило бы. Приходилось экономить. Экономить можно было только на пище. Поэтому и во сне, и наяву нам все чаще представлялись ее наиболее соблазнительные составляющие.
   Г л а в а XII
   РОДСТВЕННИК С НАШЕЙ СТОРОНЫ
  
   Как и всему другому на белом свете, познаваться Суральску и Альтенбургу предстояло в сравнении. В сравнении городов и людей их населяющих.
  
   Перед грядущей поездкой в город-побратим представительной официальной делегации Суральска там с краткой разведывательной миссией побывал заместитель председателя горисполкома товарищ Лихоглядов. На собрании партактива он докладывал о своих наблюдениях.
  
   - ...А вообще-то такие же люди, как и мы. Немцы только. К предстоящему братанию относятся с интересом. Готовят для встречи свою делегацию. Украшением ее наши немецкие друзья намерены сделать самых колоритных граждан Альтенбурга. Надо бы и нам, товарищи, подыскать для нашей выездной делегации таких же интересных людей. Чтобы не ударить в грязь лицом.
  
   - Ну и кто же там, у них, самые-самые колоритные? - спросил товарищ Тельнов.
  
   - Пожалуй, на сегодняшний день самым колоритным и почитаемым гражданином Алътенбурга является Эльза Рейхель. Ей уже 96 лет, но это еще очень живая, преисполненная оптимизма старушка. Своим презрением к годам она подает пример землякам, и те отвечают ей всеобщей любовью. Эльза Рейхель до сих пор поет в городском фольклорном хоре, а песню "Майн либер Августин" исполняет соло. Иногда ее еще и на "бис" хватает. Во время проведения традиционного альтенбургского полумарафона она обязательно становится на его стартовую линию. По той же традиции первые двести метров дистанции никто из остальных сотен бегунов не обгоняет фрау Рейхель. А после этих двухсот метров она может остановиться в любой момент и все равно быть рядом с победителями на пьедестале почета...
  
   Кого мог противопоставить Суральск не по годам голосистой и шустрой фрау Рейхель?
  
   Первый секретарь спросил:
  
   - Кто у нас самый старый житель?
  
   Городских старожилов курировал райсобес - справку дал его начальник:
  
   - Самый старый житель Суральска на сегодня- Матрена Егоровна Малютина. Ей 92 года.
  
   - Не дотягивает она, значит, до немки по годам. Жаль-жаль. Ну а в какой она находится кондиции? Сможет спеть что-нибудь? Пробежать хоть десяток-другой метров?
  
   Начальник райсобеса вынужден был еще более разочаровать первого секретаря райкома:
  
   - Да какая там кондиция, Николай Федорович! Кряхтит только и с печи уже почти не слазит...
  
   И все другие старожилы Суральска, близкие по возрасту фрау Рейхель, как сговорившись, сделали своим любимым времяпровождением лежание на печи, а основной формой самовыражения - кряхтение. Ни бог, ни царь и ни герой, и даже ни правящая партия не смогли бы уже вытащить их на сцену и беговую дорожку. Некого было выставить Суральску против немки-долгожительницы,
  
   Кто-то из партактива предложил:
  
   - Товарищи, а что если нам пригласить к себе на жительство какого-нибудь аксакала с Кавказа? Они там до 120 лет лезгинку танцуют...
  
   У предложения сразу появилась многочисленная оппозиция:
  
   - Вот именно - там. У нас аксакал танцевать не будет...
  
   Обмен мнениями показал, что оппозиция права: затея с приглашением в Суральск аксакала обернется пшиком. Аксакалы Кавказа - капризный народ. Воздух им подавай только горный. Воду - только родниковую. Мясо - убиенного прямо на их глазах молодого барашка. От выдаваемого в Суральске по талонам изрядно пованивающего "рагу", производимого из костей и жил павшего от бескормицы, болезней и преклонного возраста крупного рогатого скота, - от такой пищи они будут воротить носы почище кошек. В Суральске не то что 120-летний аксакал, а 80-летний джигит уже через неделю после переезда перестанет танцевать лезгинку, а через две залезет на печку. Но и там недолго прокряхтит.
  
   Один-ноль в пользу города-побратима.
  
   - Кто еще считается украшением Альтенбурга? - обиженно спросил первый секретарь.
  
   - Еще там живет очень известный в Европе яхтсмен - Юрген Боснак. Прославился дальними одиночными плаваниями. Участник и неоднократный победитель самых престижных парусных регат...
  
   Кого везти в город-побратим на равных покалякать с Юргеном о "ревущих сороковых"? Отчаянного дворника Ревягина? Тот, конечно, сразу предложит геноссе Боснаку наперегонки пересечь какой-нибудь океан в корытах или тазах. Никак не поврежденный на голову Юрген, разумеется, благоразумно откажется от такой затеи. Тогда суральский герой обязательно обвинит в трусости не только Юргена и всех жителей Альтенбурга, но и вообще всю хлипкую немецкую нацию. Припомнит ей Сталинград, поверженный рейхстаг - и вместо братания выйдет громкий скандал на весь социалистический лагерь...
  
   И путешественнику Юргену Боснаку не нашлось в Суральске равновеликой фигуры.
  
   Скребли-скребли по всем городским сусекам - и ни одной колоритной личности. Ни одной!
  
   А в Альтенбурге, оказывается, не только в старших и средних поколениях водились яркие персонажи.
  
   ...- А еще там живет Гуго Виденмайер. Он - вундеркинд, - продолжал сыпать соль на раны партактива товарищ Лихоглядов.
  
   - Этого нам только не хватало, - недовольно пробурчал первый секретарь райкома. - И по какой линии этот Гуго является вундеркиндом?
  
   - Он является вундеркиндом по линии языков. В свои 16 лет Гуго Виденмайер знает 23 языка и на этом не останавливается.
  
   Кого Суральск выставит в своей делегации против юного немецкого полиглота?
  
   - У нас имеются в наличии свои вундеркинды? - строго спросил первый секретарь у заврайоно.
  
   Та испуганно доложила:
  
   - Товарищи, сейчас в старших классах наших школ обучаются 12 круглых отличников. Многие из них имеют очень хорошие перспективы получить вместе с аттестатом зрелости и медаль...
  
   Первый секретарь досадливо отмахнулся от этой информации. Круглые отличники - это еще не вундеркинды. Вундеркинды - это что-то другое. Вундеркинд совсем не обязан быть примерным учеником. Ньютон, говорят, был двоечником по физике.
  
   Кто-то из заднескамеечников партактива, не слыша других предложений, набрался смелости напомнить о себе:
  
   - У сантехника Степана Гвардейцева есть сын Борька. Ему сейчас - 4 года. Так вот этот Борька может с завязанными глазами налить в стакан точно 100 грамм водки. Тютелька в тютельку. По булькам. Даже сам Степан не может с завязанными глазами разлить пол-литра с такой точностью. Обязательно ошибется на несколько капель.
  
   Да, по годам Борька Гвардейцев - вундеркинд что надо. Вот только специфический талант его едва ли так же высоко котируется в разобщенном европейском обществе, как в дружной семье советских сантехников.
  
   Вундеркинд, обещавший годам к десяти стать законченным алкашом; путешественник, у которого официально "не все дома"; ни одного доморощенного аксакала, который после исполнения Эльзой Рейхель древнего немецкого шлягера "Майн либер Августин", мог бы лихо отплясать русский народный танец. Некем было Суральску утереть нос Альтенбургу. По колоритным персонажам родственник с нашей стороны начисто проигрывал своему немецкому городу-побратиму.
  
   Одно утешение - интеллектуальный уровень суральской делегации. ПУК каждого ее члена будет таким, с каким не стыдно было бы брататься и с Оксфордом.
  Первый секретарь еще раз напомнил, что прохождение мозгометрии будет обязательным требованием к каждому претенденту на место в суральской делегации - независимо от ранга и былых заслуг.
  
   - Все шагом марш в "Эврику"! - ставил точку в этом вопросе товарищ Тельнов.
  
   - Николай Федорович, а какой конкретно ПУК будет проходным для поездки? - поинтересовался кто-то из партактива.
  
   Посовещавшись, партийцы сделали проходным для включения в делегацию ПУК "Солидный". Как раз такой был зафиксирован у последнего по рангу райкомовца в "Санитарный день".
  
   Ладно, граждане Суральска будут представлены в Альтенбурге все-таки неплохо - самой своей интеллектуальной маковкой. А вот как показать побратимам свой город? Что показывать, когда придет время?
  
   В таких случаях принято дарить новым друзьям значки, буклеты, вымпелы, открытки, на которых изображены характерные городские элементы, его достопримечательности. И вот тут со всей печальной очевидностью выявилось, что у Суральска нет достопримечательностей. У города не было ничего характерного. Не было у него своего лица. Нечего было изображать на значках и вымпелах, нечего было фотографировать для открыток и буклетов.
  
   А как с этим в Альтенбурге?
  
   Товарищ Лихоглядов продолжил свой отчет о поездке.
  
   - В Альтенбурге, товарищи, имеется в наличии достопримечательность всеевропейского масштаба. Городская кирха. Церковь - по-нашему. Она была построена еще в 1548 году. Поддерживается городскими властями в образцовом порядке. Весьма почитаема туристами, в том числе зарубежными.
  
   Участникам партактива были розданы чудесные цветные открытки с изображением альтенбургской кирхи. Жалкие останки суральского храма Иконы Божьей Матери "Утоли моя печали" проигрывали ей еще больше, чем Матрена Егоровна Малютина - Эльзе Рейхель.
  
   Были в городе-побратиме и другие достопримечательности. Но самое главное - у Альтенбурга был свой герб. Было что изображать немцам на своих значках, брелках, вымпелах.
  
   - А какой у них герб? - спросил у суральского разведчика первый секретарь райкома.
  
   - Две скрещенные селедки над кружкой пива.
  
   - А у Суральска был когда-нибудь свой герб?
  
   Этого не знал никто. Даже Девяткин, который знал все. Был, наверное, до революции. А революции, как известно, большие любительницы разбрасываться стариной. А уж самые великие из них... Где-то на свалке истории, должно быть, и валяется отвергнутый Великой Октябрьской социалистической революцией герб Суральска.
  
   Хоть резолюцию выноси: "Немец ничего не потеряет, русский ничего не сохранит".
  
   Но такое мощное сосредоточение городского интеллектуального потенциала не могло не разрядиться позитивным решением. В партактиве началась живая дискуссия - а не учредить ли Суральску свой герб в пику альтенбургскому? Ведь не бог весть какой он у города-побратима. Подумаешь, селёдки. Вот прямо сейчас придумать и выйти с этим предложением в вышестоящие инстанции. Инстанции, учитывая ситуацию, обязаны будут пойти навстречу. Суральск должен иметь свое лицо - хотя бы в образе герба.
  
   Начался мозговой штурм - какая рыба лучше всего подойдет для герба города.
  Когда худосочный рыбный косяк речки Суры полностью исчерпал свои геральдические возможности, партактив смело запустил руку в рыбные богатства всей России. Какая рыба - самая презентабельная? Какая - самая русская?
  
   - Стерлядь. Стерляжья уха - один из символов России
  
   - Осетр, товарищи! Осетровая икра - еще более известный символ России.
  
   - А белуга, товарищи, еще лучше. Белуга еще представительней осетра. Я читал, что белуга достигает веса в 400 килограммов. Не рыба, а целая корова!
  
   Хороша была рыба белуга для герба. Хорош был умственный коэфициент автора этого предложения, но в зале были и повыше.
  
   - Рыба-кит - вот самая лучшая рыба для герба! - выкрикнул какой-то интеллектуальный богатырь.
  
   Да, чего уж лучше? И презентабельности у рыбы-кита - как у целого стада коров, а уж "русская" она - дальше некуда. И "Русские народные сказки", и успехи китобойной флотилии "Слава" убедительно подтверждали этот факт.
  Рыба-кит и в единственном экземпляре затмит собой обоих чахоточных селедок Альтенбурга. А вместо ихней допотопной кружки с пивом можно будет пристегнуть к рыбе-киту и емкость соответствующую. Например, железнодорожную цистерну с надписью на боку - "Пиво жигулевское".
  
   Но тут против рыбы-кита выступил главный идеолог Суральска товарищ Лепетухин.
  
   - Товарищи. Как это ни печально, но я уверен, что рыбу-кит вышестоящие инстанции не утвердят. Скажут, не по чину берем.
  
   По зрелому размышлению партактив должен был согласиться с товарищем Лепетухиным. Да, не отдаст ЦК Суральску рыбу-кита. Прибережет ее для какого-нибудь города-миллионника. А Суральску порекомендует пескарика. Или, того хуже, - лягушку. И не отвертеться будет потом от вышестоящей рекомендации.
  
   Во избежание такого поворота событий, решено было вовсе отказаться от "рыбного" герба. И почему на гербе обязательно должна присутствовать какая-то живность? Вон на гербе великого Советского Союза - никаких осетров и медведей. А какой герб!.. Кстати, а что изображено на гербе ГДР?
  
   Товарищ Лепетухин дал справку:
  
   - На государственном гербе Германской Демократической Республики изображены циркуль и шестеренка.
  
   - Ага! - сказал первый секретарь. - Тоже никакого зоопарка. Вот и нам надо подобрать для своего герба что-то из того же ряда - молотки, зубила, болты и гайки... Чтобы всем было понятно, что Суральск - город-труженик, а не пивбар какой-нибудь.
  
   Так Николай Федорович тонко намекнул на идеологическую слабость герба города-побратима.
  
   Наступила присущая наивысшему интеллектуальному напряжению тишина. Партактив сочинял идеологически неуязвимый герб Суральска. И без всякого мозгометра было понятно, что в зале запахло нешуточными ПУКами.
  
   И вот кто-то опасливо и едва слышно произнес:
  
   - Кирпич...
  
   Вначале это робкое предложение как бы никто и не услышал. А потом... А потом его обсуждали по известной формуле обсуждения всех ярчайших интеллектуальных находок: это чепуха - в этом что-то есть - да кто же против этого?
  
   Действительно, чем плох кирпич в качестве герба города? Почему он не может быть его символом, его лицом? Разве не красив по-своему кирпич, полностью соответствующий требованиям ГОСТа? Чем хуже он пованивающих от древности селедок Альтенбурга?
  
   - Товарищи, а не будет ли еще лучше, если рядом с кирпичом изобразить еще и кучку свежеприготовленного раствора?
  
   Нет - решили товарищи. Так лучше не будет. Кто его разберет - кучка это свежеприготовленного раствора или кучка чего-нибудь другого изображена на гербе? Один стандартный красный кирпич - это будет просто и красиво. Надо только подобрать для этого кирпича подходящий ракурс - чтобы автомобилисты не принимали герб Суральска за дорожный знак. И тогда старорежимный герб Альтенбурга будет по всем статьям проигрывать современному гербу Суральска.
  
   Очень благожелательно было встречено всеми присутствующими и следующее остроумнейшее предложение:
  
   - Товарищи! А ведь герб Суральска может существовать не только на бумаге или значках. По-моему, полезно будет соорудить его и в натуре.
  
   Еще как полезно! Герб в натуре убивал второго зайца - у города появится достопримечательность.
  
   Чтобы герб-монумент притягивал глаз, чтобы стал он достопримечательностью равновеликой кирхе Альтенбурга, у него должны быть соответствующие размеры. И собственное имя под стать этим размерам должно быть у герба-монумента.
  
   Каждому партактивисту хотелось бы стать автором имени собственного для проектируемой достопримечательности Суральска. В название монумента все старались втиснуть восхищение его предполагаемыми размерами.
  
   - Большой Кирпич!
  
   - Кирпич-Великан!
  
   - Гросс-Кирпич - чтобы побратимы лучше понимали.
  
   - Биг-Кирпич - чтобы понимали во всем мире.
  
   По-актерски выдержав нужную паузу после весьма недурственного последнего предложения, первый секретарь райкома партии доказал, что свой "Выдающийся" ПУК он в "Эврике" не по блату получил.
  
   - Царь-Кирпич! - вот как надо будет назвать наш герб-монумент.
  
   Ну конечно! Конечно - Царь-Кирпич и только Царь-Кирпич! Как хорошо это звучит. Как весомо. Как по-русски. Вот это будет достопримечательность, которая не только заткнет за пояс альтенбургскую кирху, но и вполне может стать ровней первым достопримечательностям мира. И тогда к ней потянутся любопытные со всего света. Так рождаются туристические мекки планеты.
  
   ГОСТов на такие диковины не существовало. Каких размеров должен быть Царь-Кирпич, чтобы оправдывать свое царственное имя? На что равняться?
  
   Первый секретарь спросил у помощника:
  
   - Девяткин, какие размеры у самой большой египетской пирамиды?
  
   На удивление всем, Девяткин опростоволосился второй раз за день. Он не знал точных размеров пирамиды Хеопса. Велено было узнать и доложить.
  
   Ориентир для суральского Царь-Кирпича был обозначен.
  
   Нехорошо икнуться должно было в этот момент власть предержащим в Каире. У главной тамошней достопримечательности появится достойнейший конкурент. Поток туристов к потрепанным пирамидам фараонов может заметно обмельчать. Труднее станет зашибать легкую деньгу в египетскую казну. Уже можно было представить себе разговоры по всему миру накануне грядущих отпускных сезонов.
  
   "Фру Герта, а вы с мужем куда собираетесь поехать этим летом?" - "Оле мечтает посмотреть на египетские пирамиды. Да и меня с детских лет манят к себе эти рукотворные колоссы". - "Египетские пирамиды - колоссы?.. Милая фру Герта, после того, как трудящиеся Суральска под руководством районного комитета коммунистической партии Советского Союза воздвигли в своем городе Царь-Кирпич, - после этого называть египетские пирамиды колоссами могут только кормящиеся с них каирские чиновники и воры. Теперь первым рукотворным колоссом мира по праву считается суральский гигант. В прошлый свой отпуск мы с мужем так и не успели осмотреть его полностью. В этом году обязательно поедем досматривать. Горячо рекомендуем и вам познакомиться с этим новым чудом света. Не пожалеете!.."
  
   Ну а для Суральска Царь-Кирпич и вовсе станет средоточием всех самых важных личных и общественных городских событий.
  
   "...Дорогие наши юбиляры Елена Даниловна и Петр Сергеевич Канючкины! Горячо поздравляем вас с вашей серебряной свадьбой, до которой вам удалось дожить вместе, вопреки всем предсказаниям и пожеланиям ваших родных и близких. Позвольте от имени партактива города вручить вам этот подарок - Посеребренный кирпич. Суральск не поскупится и на позолоченный сувенир, если вам, Елена Даниловна и Петр Сергеевич, опять-таки вопреки прогнозам всех ваших дорогих родственников, удастся вместе доскрипеть и до вашей золотой свадьбы. И ее мы отметим здесь же, у дорогого сердцу каждого суральца Царь-Кирпича. Горько, товарищи!"
  
   "Товарищи! Обе еще здравствующие вдовы! А также дети от всех браков и случайных связей покойного! Провожая в последний путь Захара Бенедиктовича Рудых-Патрикеева, вспомним, что именно здесь, на ударном строительстве Царь-Кирпича, ему на голову с высоты 250 метров упал сложенный из кирпичей восклицательный знак лозунга "Выше знамя социалистического соревнования!", после чего ПУК Захара Бенедиктовича опустился до "Хилого" - 120 микропалат. Но это не помешало ему до конца своих дней оставаться бессменным парторгом администрации герба-монумента и быть его горячим патриотом. Вот и последним его земным деянием стало решительное противодействие попыткам группы западных туристов на верхней смотровой площадке Царь-Кирпича умалить его место в ряду других самых известных достопримечательностей планеты. И толкаться первым Захар Бенедиктович начал только от избытка патриотических чувств... По согласованию партактива с родственниками покойного, эпитафией нашему скоропостижно упавшему с вершины Царь-Кирпича товарищу станут его последние, выкрикнутые уже на лету слова: "В гробу я видел ваши небоскребы!"
  
   Очень не хотелось товарищу Лепетухину омрачать ликование по поводу удачно найденного лица города, но должность обязывала указать собравшимся на некоторую идеологическую хромоту предложенного названия для герба-монумента Суральска.
  
   - Товарищи! Спору нет, предложенный Николаем Федоровичем образ очень удачен. Надо только добавить к его названию какую-то координату нашей эпохи. Иначе вышестоящие инстанции сочтут название Царь-Кирпич архаичным и недостаточно политически корректным.
  
   Верное было замечание, что и говорить. К исконно русскому названию необходимо было пристегнуть примету эпохи. Лучше всего - отразить в ней руководящую роль партии в затее с Царь-Кирпичом.
  
   Согласился с дельным замечанием товарища Лепетухина и товарищ Тельнов, так как оно не посягало на предложенную им корневую часть названия для будущей достопримечательности Советского Союза.
  
   - Царь-Кирпич имени XXV съезда КПСС, - поспешно выпалил кто-то.
  
   Но сказано это было так - только для демонстрации собственной активности. Имена съездов КПСС пристало давать колхозам, заводам, фабрикам, теплоходам... Единственное в своем роде чудо света и название должно иметь отличное от всех. Если оно будет носить чье-то имя, то имя это должно быть не затасканным.
  
   Нелегко думать не по шаблону.
  
   Но вот, наконец, кто-то громко и радостно выкрикнул:
  
   - Царь-Кирпич имени товарища Тельнова! Находке - имя автора. Вспомним, товарищи, палочки Коха...
  
   В зале стало тихо-тихо. Все внимательно смотрели на первого секретаря.
  
   А его поведение было похоже на поведение барышни, которой сделали очень нескромное, но очень желанное предложение. В душе-то она сразу сказала "Да", но дурацкие правила общественной морали рекомендуют в таких ситуациях хотя бы некоторое время поломаться.
  
   Николай Федорович внимательно заглянул во все карманы своего пиджака; испытал на бумаге - не кончилась ли паста в его авторучке; посмотрел - в порядке ли ногти; вытащил и тщательно обнюхал свой носовой платок; сердито проследил за полетом мухи и даже сделал ей какой-то строгий выговор...
  
   Николай Федорович, отдавая дань приличиям, ломался.
  
   Скорее всего, обсуждение лихого предложения шло бы все по той же формуле и закончилось единодушным одобрением сумасбродной на первый взгляд идеи.
  
   Но тут со своего места встал завклубом товарищ Губин и, будто бы ничего не слышав о параллелях между товарищем Тельновым и господином Кохом, мрачно сказал:
  
   - Я предлагаю такое полное название для нашего будущего герба-монумента: "Царь-Кирпич имени Коллективного гения партии".
  
   Многое может позволить себе человек, от корки до корки прочитавший "Капитал". Мало у кого наберется смелости дискутировать с ним.
  Да и как можно было оспаривать предложение товарища Губина? Умное, политически грамотное. Части предложенного им названия соразмерны друг другу куда в большей степени, чем в названии, увековечивающем имя изобретателя Царь-Кирпича. Товарищ Тельнов хоть и заметная величина, но до Коллективного гения партии, конечно, не дотягивает. Кроме того, величина эта переменная. Сегодня он царь района, а завтра может стать заведующим самой загнивающей плодоовощной базы. А то и вовсе никем. Таких низложений в истории партии куда больше, чем в истории всех царствующих домов мира. Вот и переименовывай потом Царь-Кирпич. Это сразу бросит на него тень и вызовет обратный переток туристов в сторону облупленных египетских пирамид - с соответствующими разнознаковыми последствиями для суральской и каирской казны.
  
   Даже завистникам и недоброжелателям знатока "Капитала" - а других товарищей в партактиве никогда и не было - даже им нечего было возразить против его предложения. Царь-Кирпич имени Коллективного гения партии - самое удачное из всех возможных названий для проектируемой достопримечательности Суральска и всего СССР. И русский колорит в нем полностью сохранен, и костыль идеологический к этому колориту приставлен - пальчики оближешь.
  
   Товарищу Тельнову пришлось мудро сыграть на опережение общего решения - самому поставить предложение товарища Губина на голосование и первым поднять за него руку.
  
   Каким образом сооружать Царь-Кирпич имени Коллективного гения партии? А на субботниках и воскресниках. Найти идеологический повод приумножить их число. Материал? А некондиционный кирпич, брак по-простому. Его, тьфу-тьфу, не сглазить, не на одно чудо света хватит. Где возводить суральский герб-монумент? А на месте храма Иконы Божией Матери "Утоли моя печали". Надо как-то с наименьшими затратами снести к чертовой матери этот обломок старого мира. Больше он городу не понадобится. Общественный туалет скоро будет достроен, а вместо вонючей бочки ссыльного грека на товарной станции уже выгружен новенький ассенизационный автомобиль.
  
  
  
   Г л а в а XIII
   У ЖИЗНИ, ТОВАРИЩ, НАЙДЕТСЯ ДЫРА...
  
   Мобилизованный партийным приказом народ потянулся в "Эврику". Мозгометрия населения Суральска набирала завидные темпы. Некоторые граждане, не совсем удовлетворенные своим результатом, приходили повторно. Первый раз такой клиент мог представиться Петром Петровичем, а второй - "Аристотелем".
  
   - Моня, - просил я, - ты, как самый глазастый из нас, должен узнавать таких хитрованов под любым псевдонимом. Изобличать их мы не станем. Пусть сколько угодно раз смотрят в зеркало. А вот ПУК у них мы должны фиксировать всегда один и тот же. Чтобы не дискредитировать нашу службу.
  
   ...- Где-то что-то горит, - озабоченно сказал Вася, прислушиваясь к нарастающему вою сирены пожарной машины.
  
   Но, оказывается, пожарники мчались не на пожар. По приказу своего начальства они приехали в "Эврику".
  
   - Товарищи учёные, пожарный расчет в составе 6 человек прибыл для прохождения мозгометрии. Командир расчета - младший лейтенант Куц.
  
   - Вольно, товарищи! - скомандовал я пожарному расчету.
  
   Чтобы не оставлять надолго город без службы "01", мозгометрия огнеборцев была проведена в пожарном порядке. Из вежливости московские ученые немного поговорили лишь с их командиром, который последним сел в мозгометрическое кресло.
  
   - Героическая у вас профессия, товарищ Куц, - с уважением сказал я.
   - Так-то оно так, - бесхитростно согласился младший лейтенант, - но такая профессия накладывает на человека свой отпечаток. Систематические угорания не проходят бесследно. ПУК у пожарника, наверное, уже не тот, что у людей менее героических профессий.
  
   Я стал успокаивать командира пожарного расчета:
  
   - Для людей героических профессий величина интеллекта не является определяющим профессиональным фактором. Более того, слишком большой ПУК может оказаться балластом при выполнении героических обязанностей. Большой ПУК обязывает его обладателя всё время размышлять. А всякие размышления для героического поступка - это то же самое, что аборт для плода. Сколько и сколько героических поступков, убитых размышлениями, так и не родилось.
  
   - Тем более, если героическое деяние должно совершить целое военизированное подразделение, - соглашался начальник пожарного расчёта. - Как тут можно идти на поводу у своего отдельного ПУКа?
  
   - Верно-верно! Что же это тогда получится? Сколько ПУКов - столько мнений? А как тогда тушить пожар, заделывать в борту пробоину, брать "языка"? Пора сдаваться в плен или пострелять ещё немного?.. Вот потому и родилось одно из самых гениальных изобретений человечества - приказ. Приказ повелевает людям героических профессий ни в коем случае не идти на поводу у своего ПУКа. На службе должно напрочь забывать о нём. Всё внимание - на ПУК командира. А приспичит поразмышлять - размышляй на досуге...
  
   Прибывшие в "Эврику" в приказном порядке, опасливо садящиеся в мозгометрическое кресло пожарники покидали салон весьма довольными. Теперь всякие смешочки в их адрес можно парировать выводом науки: мозги - это не только не самый главный орган для людей героических профессий, но в некоторых случаях даже обуза для них.
  
   ПУК у командира пожарного расчета оказался "Заметным" - 3950 микропалат. Такой, конечно, не мог стать интеллектуальным украшением Суральска, но зато и не мог оказаться обузой при выполнении младшим лейтенантом его героических обязанностей.
  
   ...- Какая хорошая форма черепа... - начал, было, я дежурный комплимент черепу очередного клиента, но так и не смог завершить его.
  
   А Вася и Моня свои заздравные куплеты этому черепу даже начать не смогли.
  
   Форма у этого черепа была... Это была уже форма не черепа, а какого-то другого геометрического тела. Округлости у этого черепа невооруженным глазом обнаружить было очень затруднительно. Очень необычной и очень угловатой была форма черепа у этого большеголового клиента "Эврики". Всякие комплименты этой форме фальшивили бы от первого до последнего звука.
  
   - Ну что, товарищи ученые, сильно восхитила вас форма моей головы? - дружелюбно и весело спросил пациент.
  
   - Экзотическая, надо признать, форма, - не нашел для нее лучшего определения Вася. - Надеемся, она не помешает вам полностью самореализоваться в жизни.
  
   - Не помешает, - твердо сказал уверенный в своих силах пациент. - У жизни всегда найдется дыра как раз такой формы, чтобы заткнуть ее своей головой. Надо только отыскать такую дыру. Правда, товарищи мозгометристы?
  
   - Сущая правда! - с готовностью согласился я. - Вы не будете возражать, если высказанную вами мысль мозгометрия возьмет на свое вооружение. Она ляжет в основу нашего профессионального слогана. Такого, например: "У жизни, товарищ, найдется дыра... Чтоб ейной затычкой... Твоя голова...". Тут надо будет немного подредактировать.
  
   Пациент с черепом экзотической формы оказался не только веселым, дружелюбным парнем, но и большой умницей. Он играючи выполнял все упражнения для ума и обнаружил один из самых высоких в Суральске ПУКов - "Блистательный".
  
   ... - Товарищи мозгометристы, а на Западе могут измерить интеллектуальный потенциал человека? - спросил очередной клиент "Эврики".
  
   - Пытаются, - с профессиональным сочувствием к нашим западным коллегам доложил я. - Но у них это плохо получается. По сравнению с нашей мозгометрией их процедура измерения интеллектуального потенциала человека - топорная работа.
  
   - Не могут так же точно измерить ПУК?
  
   - У них это называется Айкью - коэффициент интеллекта.
  
   - Пресловутый, - вставил Моня.
  
   - Пресловутый, - я тоже согласился с биркой, навешенной на Айкью советскими журналистами-международниками. - Определяется с помощью различных тестов. Ничего подобного нашему мозгометру на Западе пока нет.
  
   - И не предвидится, - Васе иногда тоже хотелось внести свою скромную лепту в художественную болтовню товарищей.
  
   - И не предвидится, - я всегда поощрял такие попытки. - А измерять умственные способности человека одними тестами - это все равно, что определять качество блюда одним лишь его обнюхиванием. Многие ингредиенты того и другого остаются в таком случае не только не оценёнными, но даже не обнаруженными. А вот мозгометр не оставляет в голове пациента белых пятен. Поэтому полный умственный коэффициент, которым теперь могут оперировать советские ученые, намного богаче по своему внутреннему содержанию, чем пресловутый Айкью...
  
   - Который весь ученый мир по существу игнорирует...- брезгливо поморщился Вася.
  
   - А вот от нашего ПУКа ученому миру уже не отвернуть свои носы, - Моня делал наш ПУК всё более авторитетным.
  
   Горд был пациент за советскую науку. Да и за себя тоже. От его ПУКа никому не удастся так же брезгливо отвернуть свой нос, как от Айкью. Пресловутого.
  
   ...- Хочу жениться... - подняв раскосые глаза на Васю, тихо и доверчиво сказал во время прохождения мозгометрии невысокий, щупленький человек, похожий на японца.
  
  - Как вы сказали? - удивленный необычным признанием, переспросил Вася у пациента.
  
   - Жениться хочу... - совсем смущенно повторил тот.
  
   - Ну так... А в чем же дело? - недоумевал Вася. - Женитесь себе на здоровье... А если вам нужна какая-то справка с печатями о ваших умственных способностях - для родственников невесты, то мы, извините, таких справок не даем.
  
   Пациенту не нужна была справка для тещи, не желающей заполучить зятя-дурака. Его и невесту беспокоил другой вопрос.
  
   - Я - кореец, она - русская. Такие разные народы. Даже расы разные. Как это может сказаться на наших детях? Не будут ли они во всем проигрывать своим ровесникам и подвергаться дискриминации? Особенно это беспокоит Любу.
  
   Услышав, что пациент - кореец, я подошел поближе к мозгометрическому креслу и с уважением спросил:
  
   - Как вас зовут?
  
   - Николай.
  
   - Николай, вы с Любой любите друг друга?
  
   - Да! - твердо ответил маленький кореец.
  
   - Тогда вам с невестой совершенно не о чем беспокоиться. Женитесь и заводите столько детишек, сколько вам захочется. Ни в чем они не будут проигрывать своим ровесникам. Скорее всего, они во многом будут выигрывать у них.
  
   - Наука это подтверждает?
  
   - У науки накопился вполне достоверный статистический материал: межрасовые браки - лучшая предпосылка для рождения одаренных, красивых, физически совершенных людей. А у меня есть и личные наблюдения, подтверждающие научные выводы. Было время, когда жил-поживал я в городке, который товарищ Джугашвили сделал таким же ссыльным Вавилоном, как Суральск. Каких только национальностей там не было! Были и корейцы. Очень, очень даровитый и трудолюбивый народ. Кореец сотворит чудо-огород даже на такой земле, которую другой народ назовет пустыней и плюнет на нее... Да простят меня другие нации, но среди ссыльных народов самый большой вес имеют как раз корейцы. Ну, разве ещё немцы. Они - лакомый кусочек для любого брачного союза. А их дети - умницы и очень симпатичные ребята. Смело женитесь на Любе, Николай! Наука и мои личные наблюдения гарантируют: ровесники будут завидовать способностям ваших детей, учителя - ставить их в пример, тренеры различных спортивных секций - переманивать их друг у друга. Ваши дети будут гордостью и украшением Суральска!
  После этого пророчества Николай готов был, не дожидаясь окончания мозгометрического сеанса, выскочить из "Эврики", бежать за Любой, а с ней - мчаться в ЗАГС, пока ее не переманил у него кто-нибудь из семьи сосланных в Суральск отцом народов немцев.
  
   ... И футболисты "Красного кирпича" напрасно трусили. К огромной радости игроков наука категорически отметала замшелый житейский предрассудок: будто среди двух десятков людей, которые как угорелые в течение 90 минут бегают за одним мячом, ломая кости себе и другим, - будто среди этих людей не может быть ни одного мало-мальски умного человека. Умные-де на трибуне сидят; сидят, пивцо посасывают, над футболистами издеваются.
  
   У вcex футболистов, даже у тех, кто годами сидел на скамейке запасных, ПУК оказался совсем недурственным.
  
   - В конечном счете, любая спортивная игра - это игра головой, - объяснил я такой результат. - Безголового футболиста, баскетболиста, ватерполиста забракует первый же тренер.
  
   Тренер "Красного кирпича" глубокомысленно закивал головой, а потом спросил:
  
   - Скажите, пожалуйста, товарищи ученые, а какая спортивная игра - самая умная?
  
   - Самая умная игра - бильярд, - не задумываясь, ответил я. - Бильярд сразу отторгает дураков. Великая игра!
  
   - А как же шахматы? - напомнил тренер футболистов еще об одном житейском предрассудке.
  
   - А шахматы - это не игра. Шахматы - это бухгалтерия...
  
   Вечером этого же дня Вася спросил у меня:
  
   - Ты что, играл когда-нибудь в бильярд? Так неравнодушен к нему...
  
   - Еще как играл, Васенька! С младых ногтей неравнодушен к этой великой игре. Почти забросил школу - в бильярдной пропадал. Из примерного, запланированного на медаль отличника превратился в презираемого всеми учителями "хорошиста". Зато уже к девятому классу был на равной ноге со всеми нашими городскими королями бильярда. А некоторые из них, опасаясь растерять все свое величие, стали под любыми предлогами отказываться играть со мной.
  
   - "На интерес" играл? - спросил Моня.
  
   - А по-другому короли бильярда играют только с дамами. Впрочем, и тогда они преследуют какой-то свой интерес, - тут я не проследил за своими интонациями и меморандум получился слишком напыщенным.
  
   Моня и Вася улыбнулись. Понимаю: представили старшего мозгометриста тем девятиклассником, который под завистливый зубовный скрежет других игроков соблазняет у бильярдного стола неких таинственных дам.
  
   - Чего же ты забросил эту великую игру? - с ехидцей спросил Вася.
  
   Не поскупился на ответную желчь и я:
  
   - Тут, Вася, приходится опять помянуть партию, членом которой тебя, к немалому удивлению всех других отечественных мозгометристов, угораздило стать. Партия трудового народа не признает тружениками профессиональных игроков. Она загоняет их в подполье. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вот и убоялся я: справлюсь ли с последствиями существования в подполье?
  
   - "Угораздило!" - не прощал нападок на партию трудового народа Вася. - Неужели ты думаешь, я выйду теперь из партии только потому, что она запрещает зашибать деньгу кием?
  
   Это было с его стороны очень неосторожно, очень опрометчиво. Всякая защита в "Эврике" партии трудового народа немедленно оборачивалась еще большими нападками на нее и ее членов всех беспартийных мозгометристов. Вот и в этот раз ядовитые нападки продолжались вплоть до отбоя. И в этот раз Вася смог противопоставить им лишь демонстративное похрапывание. И в этот раз был немедленно разоблачен и принужден испить свою горькую чашу до самого дна...
  
   Как и всякие другие массовые мероприятия, поголовная мозгометрия Суральска не обходилась без эксцессов.
  
   ...Снаружи, у дверей "Эврики", возник какой-то шум. Я вышел посмотреть, что там происходит.
  
   Нетрезвое, небритое, с помятой физиономией и одеждой лицо мужского пола зло материло стоящих в очереди людей и омерзительно харкалось.
  
   Увидев руководителя мозгометрического салона, граждане стали громко выражать свое возмущение.
  
   - Без очереди, нахал, лезет! Прямо отпихивает всех!
  
   - Чуть руку мне не оторвал, негодяй!
  
   - Кроме матерщины, никаких других слов не знает!
  
   - Как верблюд харкается... Вот, смотрите, опять!..
  
   Я строго посмотрел на "лицо":
  
   - Нехорошо материться. Нехорошо харкаться. Нехорошо лезть без очереди. Разве мама с папой не пытались привить вам эти азбучные истины?
  
   Небритая физиономия расплылась в пьяной ухмылке:
  
   - Мой папа, товарищ ученый, харкался и матерился еще похлеще меня. В этом деле он уступал только одному человеку... моей маме... - "лицо" громко и счастливо заржало.
  
   - Ах, вон как! - сочувственно сказал я. - Тяжелая наследственность. Тогда вам, гражданин, не надо проходить мозгометрию. С вами и так все ясно. Еще при выборочных испытаниях было неопровержимо доказано: человек, прилюдно харкающийся и матерящийся, не может иметь ПУК больше "Ничтожного". Хотите, мы сразу поставим вам в "Мозгометрическом журнале" его максимальное значение - 75 микропалат? Из гуманных соображений. Учитывая вашу тяжелую наследственность.
  
   Гражданин с тяжелой наследственностью издёвку расслышал. Он зло прищурил заплывшие глаза и пустил в ход самые выдающиеся перлы из семейной лексики.
  
   - Стоп-стоп! - повелительно сказал я и взял матерщинника за рукав. - Давайте-ка мы поменяем дискуссионную площадку.
  
   Из салона вышли Вася и Моня. В качестве новой дискуссионной площадки гражданину с тяжелой наследственностью было предложено безлюдное местечко за тыльной стеной "Эврики". Просьба пройти туда сопровождалась неожиданным со стороны научной интеллигенции сюрпризом - нарастающим физическим воздействием.
  Там, в тихом, удобном для педагогических мероприятий месте с гражданином, отвергающим гуманное обхождение, была проведена воспитательная акция. К воспитуемому обращались не иначе как "Ваше Ничтожество". Итоговым документом акции стал манифест: если Их Ничтожество не будут отныне обходить "Эврику" за семь верст, то могут случиться такие форс-мажорные обстоятельства, которые еще более увеличат помятость его физиономии и платья. Разумеется, не только слово "форс-мажорные", но и все прочие слова итогового документа были переведены на язык, понятный людям с тяжелой наследственностью. И если в начале воспитательной акции воспитуемый брыкался, то по ее окончании уже так согласно кивал головой, будто основные положения этого педагогического манифеста еще мама с папой кочергой в него вколотили.
  
   ...- Вам, москвичам, хорошо, - у пациента, видать, так наболело, что о наболевшем он сказал ни к селу, ни к городу, совершенно не заботясь, как это скажется на его ПУКе. - Конечно, в Москве счастливая житуха!
  
   - И в чем же, по-вашему, заключается счастье московской житухи? - спросил проводящий мозгометрию Вася.
  
   Пациент погрозил ему пальцем - не прикидывайтесь, мол, простачком, товарищ ученый.
  
   - А колбаса и Третьяковка - у кого?
  
   - Вы находите, что это и есть счастье?
  
   - Все это находят. Кроме москвичей. Нажрался колбасы, сходил в Третьяковку - что еще нужно для счастья? А москвичам все мало.
  
   Я, как человек, тоже считающий себя уже москвичом, не мог не принять участия в таком интересном разговоре.
  
   - Дорогой наш пациент! Позвольте искренне, от всей души поздравить вас! Вам удалось решить интеллектуальную задачу, с которой не удавалось справиться лучшим умам всех времен и народов. Вам удалось дать определение счастью. И пока на Земле существуют колбаса и Третьяковка, ваше определение, не сомневаюсь, будет эталонным. Позвольте мне повторить его: "Счастье - это нажраться колбасы и сходить в Третьяковку". Правильно я вас цитирую?
  
   - Правильно-правильно.
  
   - То есть порядок у составных частей счастья именно такой - сначала нажраться колбасы, а потом идти в Третьяковку?
  
   - Да какая разница? Можно сначала сходить в Третьяковку, а потом нажраться колбасы.
  
   - Э-э, батенька! - категорически не согласился я с такой позицией. - Эта неопределенность - бомба замедленного действия. Бомба страшной разрушительной силы! Вы еще не знаете, как следует, москвичей. Это такие привереды и капризники! Узнав о вашем определении счастья, они обязательно начнут копаться - какой порядок должен быть у его составных частей, чтобы это счастье было максимальным? Москва быстро расколется на два лагеря. Одни станут утверждать, что сначала надо идти в Третьяковку. Иначе, нажравшись колбасы еще до посещения галереи, ты будешь ходить по ней сонной мухой и ни черта не разглядишь. Другие с пеной у рта будут доказывать, что сначала надо нажраться колбасы. Иначе в Третьяковке ты будешь не на картины смотреть, а только и думать о том, не сожрет ли кто-нибудь в это время твою колбасу. Через полгода после того как ваше неопределенное определение счастья дойдет до Москвы, на Красной Пресне появятся первые баррикады. Они разделят столицу СССР на две готовые сцепиться не на жизнь, а на смерть силы. А там столичная смута обязательно перекинется на всю страну. И пошло-поехало!.. Вот такие дела, дорогой товарищ! Здесь гражданской войной пахнет, а вы говорите - какая разница? Нельзя так легкомысленно относиться к определению счастья...
  
   Вася с Моней - и те порой не сразу понимали, когда их научный руководитель говорит всерьез, а когда просто резвится. А наш клиент и предположить не посмел, что о баррикадах можно слагать не только трагедии, но и анекдоты. Он изрядно струхнул. Вот так-то связываться с москвичами. Да еще из секретного института. Сначала провоцируют, а потом политику ему "шьют"... И черт его дернул встрять в тихий, спокойный процесс измерения своего ПУКа с этим злосчастным определением счастья. Им все равно не угодишь. Они там, в Москве, будут спорить - жрать сначала колбасу или ходить в Третьяковку, а воевать придется провинции. В столице быстро все баррикады разберут. Баррикады трамваям мешают.Таков гнусный закон любой гражданской войны: начинает и управляет ею столица, а кровью умывается провинция. Ну а непосредственному зачинщику гражданской войны и вовсе не поздоровится: не "третьяковцы", так "колбасники" в распыл его пустят при всём честном народе.
  
   - Да я это так... К слову я это сказал... Если хорошенько разобраться, человек везде одинаковый. Много ли ему надо для счастья? Нажрал... Извиняюсь. Скушал чего-нибудь, сбегал в киношку...
  
   Сказав это, пациент осекся и заметно побледнел. Ему ударила в голову мысль, что капризные москвичи обязательно начнут копаться и в этом, донельзя приземленном определении счастья - каков порядок у "скушать чего-нибудь" и киношки? Опять замаячил впереди призрак гражданской войны и показательное лишение живота его зачинщика.
  
   Тогда наш пациент сбивчиво понес уже такую ересь, из которой выходило, что высшее счастье - это вообще ничего не жрать и никуда не ходить.
  
   Запоздалое раскаяние в наскоках на москвичей не помогло нашему пациенту. Автор неудачного определения счастья заслужил у нас всего лишь "Легковесный" ПУК - 670 микропалат. С таким нечего было и думать на дармовщинку прокатиться в Европу. С таким ПУКом и в суральском приличном обществе лучше было не появляться.
  
   ...Уже засыпая после этого трудового дня, Вася недовольно проворчал:
  
   - И почему все так не любят москвичей?
  
   - Потому что все любят колбасу, - объяснил Моня. - Это зависть, Вася.
  
   А у меня был свой ответ на этот вопрос:
  
   - Потому что все любят Москву. Это ревность, Вася. Ревность к тем, кто обладает этой красавицей. По себе знаю - сам был таким ревнивцем...
  
   ...Елки-бодалки - к нам пришел товарищ Губин! При всей своей неприязни к московским зазнайкам, и он не смог отмахнуться от партийного приказа - "Шагом марш в "Эврику"!"
  
   Мы, советские мозгометристы, люди не кровожадные, всегда готовые к примирению. Начальника "Кирпичника" встретили ласково, предрасположенные всячески потакать его прихотям и капризам.
  
   Но товарищ Губин наших миролюбивых заигрываний не замечал. Был неприветлив и холоден. На просьбу Васи выбрать какое-нибудь упражнение для ума, сухо сказал:
  
   - Я буду читать фрагмент первой главы второго тома "Капитала". Вслух.
  
   Последнее обстоятельство несколько охладило и наше стремление к быстрому примирению.
  
   Раскрыв на нужной странице второй том "Капитала", завклубом кивком головы отдал Васе распоряжение включить мозгометр и приступил к чтению:
  
   - "...Товар становится товарным капиталом как вышедшая непосредственно из самого процесса производства функциональная форма существования уже возросшей капитальной стоимости. Если бы товарное производство во всем его общественном размере велось капиталистически, то всякий товар с самого начала был бы элементом товарного капитала, состоит ли этот товар из чугуна или брюссельских кружев, серной кислоты или сигар..."
  
   Так серьезно читать "Капитал" с мозгометрическим колпаком на голове... Уверен, что и Карл Маркс не удержался бы от язвительного замечания, взглянув сейчас на товарища Губина. Как мало кто другой, подмечал он комичные ситуации хоть на лондонской кухне соседа-буржуа, хоть на политической кухне всей Европы.
  
   Каких-либо позывов прочитать "Капитал" я в себе никогда не ощущал. А вот переписку Маркса и Энгельса читывал с огромным удовольствием. Что и говорить, это были ребята с ПУКом намного превышающим "Внушительный" среднесуральский. А в издевательском остроумие им и вовсе не было равных.
  
   - "...Там авансированные деньги функционируют как денежќный капитал, потому что при посредстве обращения они превраќщаются в товары специфической потребительной стоимости..."
  
   Да, на таком тяжелом литературном фоне трудно было строить примирение. Дождавшись, когда товарищ Губин чуть запнулся, спрашиваю:
  
   - А правду говорят, что вы сочинили балет, который предлагаете Большому театру?
  
   Вот это был верный ход. Как сочувственно спросить у матери о её трудно выношенном, болезненном, но таком дорогом сердцу ребенке.
  
   Тоже готовый теперь к примирению, товарищ Губин закрыл "Капитал" и положил его на колени.
  
   - Да, я давно предлагаю Большому театру либретто балета "Большой опорос".
  
   - Расскажите нам, пожалуйста, о нем.
  
   Согретый нашим вниманием к его творчеству, автор "Большого опороса" передал нам его содержание. И в этом изложении было куда больше чувства, чем при чтении фрагмента "Капитала".
  
   Никаких смешков и сомнений в жизнеспособности балета - боже упаси! Смысл и тон наших восхищенных восклицаний сводился в итоговое резюме: "Большому опоросу" - большое плавание!"
  
   И все было бы хорошо. И ПУК у товарища Губина был бы никак не меньше выездного, и расстались бы мы уже не врагами, а приятелями. Да вот угораздило меня совершить непростительную для мало-мальски образованного человека ошибку.
  
   Как диабетику нельзя предлагать и крупицы сахара - не перерабатывает сахар его организм, так человеку, совершенно лишенному чувства юмора, нельзя пытаться скормить даже самую махонькую шуточку. Ну не переваривает его организм шуток, заболевает.
  
   Прося не принимать близко к сердцу черствое отношение Большого театра к его балету, я предложил:
  
   - Если у вас, товарищ Губин, окончательно ничего не выгорит с Большим театром - не беда. Либретто балета "Большой опорос" всегда можно переработать в драму "Малый падеж" и предложить ее Малому театру. Изменится только форма художественного произведения, а его содержание и высокий гражданский пафос нисколько не пострадают. И рукопись носить недалеко: Большой и Малый - соседи...
  
   Товарищ Губин молча сорвал с головы мозгометрический колпак и с "Капиталом" подмышкой навсегда покинул "Эврику".
  
   Инцидент не мог остаться без комментариев других мозгометристов.
  
   - Ну чего вот зря обидел человека! - укорял меня Вася. - Пусть бы себе жил с великой надеждой когда-нибудь увидеть "Большой опорос" на сцене Большого театра...
  
   Моня не стал сыпать мне соль на раны.
  
   - Нечего так капризничать товарищу Губину. Мог бы жить и с другой великой надеждой - когда-нибудь увидеть "Малый падеж" на сцене Малого театра.
  
   А раны у меня после этого инцидента действительно были. Виноватым себя чувствовал. Есть что-то трогательное в этой коммунистической упертости. Какой-никакой характер. Отвага даже...
  
   ...Работник военкомата капитан Петренко привел в "Эврику" группу суральских допризывников.
  
   В СССР на допризывников, призывников и солдат интимность медицинских процедур не распространяется. Если полк надо проверить "на дизентерию", весь его личный состав одновременно дислоцируется у вырытой по такому случаю траншеи, снимает по команде штаны и под строгими командирскими взглядами выдавливает из себя материал для анализа.
  
   Вот и капитан Петренко завел в мозгометрический салон сразу всю ватагу будущих солдатушек. Чтобы никто из них не остался без командирского пригляда.
  
   ПУК допризывников не внушал опасений. Ни у кого из них он не опускался ниже "Строевого" - 3580 микропалат.
  
   Убедившись, что страна не получит из Суральска тупоголовых солдат, ученые и капитан Петренко могли позволить себе немного поговорить. Когда очередной сидящий в мозгометрическом кресле допризывник решал предложенный ему несложный кроссворд, я спросил:
  
   - Товарищ капитан, позвольте полюбопытствовать - а какая у нас сейчас военная доктрина?
  
   Польщенный постановкой перед ним такого серьезного вопроса, капитан Петренко подтянулся, одернул китель, выгнул грудь и доложил:
  
   - Я, товарищи, понимаю нашу военную доктрину так - оборона по всем азимутам.
  
   - А хватит у страны силенок держать оборону по всем азимутам?
  
   - Я полагаю, что раз существует доктрина - значит, имеются и силенки для ее выполнения.
  
   Я выразил сомнение в том, что родина всегда располагает силенками для выполнения доктрин правящей партии.
  
   - Взять вот, к примеру, почившую доктрину о построении коммунизма к 80-му году...
  
   Пример был выбран очень неудачно - парторг "Эврики" зашелся в таком душераздирающем кашле, что я благоразумно возвратился к военной доктрине. Даже не стал отказывать ей в праве на существование.
  
   -... Впрочем, я уверен, что если Андорра, Уругвай и Папуа-Новая Гвинея одновременно нападут на СССР, то наша военная доктрина с честью выдержит эту проверку боем. Как вы полагаете, коллеги?
  
   Коллега Тихомиров полагал, что коллега Затируха и в обсуждении военной доктрины сворачивает на привычную ему дорожку антисоветизма, о чем сигнализировал мне осуждающими взглядами.
  
   Коллега Рабинович ужесточил проверку военной доктрины СССР на прочность:
  
   - А если и Ватикан еще насядет?
  
   - Да-да! - тут же поддержал я тревогу товарища Рабиновича. - С Ватиканом у нас всегда напряженка. Папа римский не преминет примкнуть к любой агрессивной оси. Вот тогда держись!.. Сколько у папы швейцарских гвардейцев под ружьем?
  
   Ни капитан Петренко, ни коллеги-мозгометристы не смогли оценить величину швейцарской орды Папы Римского. Донельзя обеспокоенный военной мощью вновь образованной оси - Андорра-Уругвай-Папуа-Новая Гвинея-Ватикан, я обратился за справкой к уборщице, которую город выделил мозгометрическому салону в качестве благодарности за блестяще проведенный "Санитарный день".
  
   - Людмила Павловна, миленькая, а вы, случаем, не знаете, - сколько штыков у Ватикана?
  
   Военные и все прочие доктрины нисколько не интересовали Людмилу Павловну. Ее интересовало, сколько раздавленных крепкими каблуками окурков придется ей соскребать с пола после набега в "Эврику" орды суральских допризывников. Она строго грозила им тряпкой и веником, видя, как они тайком курят.
  
   Присоединение Ватикана к агрессивной оси выявило разную оценку присутствующими военной доктрина СССР. Товарищи Петренко и Тихомиров были уверены, что в таком случае Знамя Победы будет водружено и над собором Святого Петра. Товарищи Затируха и Рабинович оставляли вопрос открытым - до выяснения сведений о количестве штыков у папы римского.
  
   ... - Мишка, смотри - точь-в-точь такое же зеркало! - удивленно сказал очередной допризывник, севший в мозгометрическое кресло.
  
   Сказал и тут же осекся, настороженно озираясь, - кто еще, кроме Мишки, слышал его опрометчивое заявление?
  
   Кроме Мишки его услышали все мозгометристы.
  
   Военная и все прочие доктрины были тут же забыты. ПУК допризывника, надевшего мозгометрический колпак, заинтересовал ученых как никакой другой.
  
   Но нам попался удивительно крепкий орешек. О зеркале он больше ни слова не сказал, продемонстрировав удивительную для своих лет изворотливость. От него мы так и не узнали - где же находится тот подвал?
  
   Тогда в мозгометрическое кресло был усажен Мишка.
  
   У Мишки не было того таланта - отвечать не на поставленный ему вопрос, а на его троюродного родственника. Но боженька ни одно свое творение не оставляет хоть без какой-то способности. Мишка умел тупо молчать. Каждый адресованный ему вопрос о зеркале он встречал таким убедительным по тупости молчанием, перед которым бессильны любые гуманные методы дознания.
  
  Ни Мишке, ни его предшественнику в мозгометрическом кресле мы не могли уделить намного больше времени, чей другим допризывникам. Не могли использовать весь свой арсенал по развязыванию языков. Да и не было в этом арсенале самого подходящего сейчас средства - оглобли.
  
   Горечь своего поражения московские ученые подсластили мелкой местью: умение Мишки все время сохранять на своей физиономии тупейшее из всех доступных ей выражений было отмечено соответствующим образом. Он заработал ПУК "Слабый" - 1310 микропалат, сразу бросивший тень на всю допризывную молодежь Суральска.
  
   Когда будущие солдаты и капитан Петренко ушли из "Эврики", и Людмила Павловна с недовольным ворчанием протирала за ними пол, я спросил у нее про допризывника, проговорившегося про зеркало:
  
   - Вячеслав Лепетухин - не сын ли это заведующего отделом агитации и пропаганды райкома партии товарища Лепетухина?
  
   - Он самый, - подтвердила уборщица. - Первый хулиган и бандит в городе. И все ему сходит с рук... Пойдет он служить в армию, как же!
  
   Вечером у нас состоялся военный совет - что же делать теперь? Стучать на подозреваемых в органы? Необязательно - прямо и грубо. Стук можно сделать тонким, косвенным, через третьи руки.
  
   Нет! Стук в любой форме быстро и единогласно был отвергнут. Да и будет ли он еще услышан, если этому предводителю суральской шпаны все сходит с рук. Мы продолжим поиски зеркала своими силами. Методы в этих поисках по-прежнему будем использовать только научные, но более действенные.
  
   План: вновь заманить кого-нибудь из подозреваемых в "Эврику"; времени ему уделить столько, сколько понадобится для его чистосердечного признания; если потребуется - использовать для получения этого признания более сильные средства, чем те, которые уже имеются в арсенале мозгометрии; подготовить эти средства.
  
   Самый слабый пункт этого плана - как заманить? Но коллектив, не раз уже доказывавший свой немалый интеллектуальный потенциал, должен был справиться и с этой задачей. Зеркало мы должны найти раньше, чем его отыщет суральская милиция. Много странного может происходить в расследовании преступлений там, где есть неприкасаемые.
  
   Г л а в а ХIV
   О ЧЁМ ЭТА МУЗЫКА
  
   "...А московские ученые, Таня, и без всякого меда согласились проверить дядю Егора. А он, хитрец, вот что придумал. Для мозгометрического журнала выбрал себе такой псевдоним - Ломоносов. Конечно, кто же посмеет Ломоносова обижать, дураком сделать. Мы отругали дядю Егора за такое хулиганство и заставили его прямо на следующий день пройти мозгометрию под своим настоящим именем. А ученым я шепнула, что покойница тетя Паша однажды так огрела дядю Егора поленом по голове, что он три дня своих не узнавал.
  
   И что ты, Таня, думаешь? Тютелька в тютельку тот же самый результат: пук значительный - 5345 микропалат (пук в микропалатах измеряется). У меня и то меньше. Старший мозгометрист объяснил мне, что, в отличии от многократного, однократное ударное воздействие поленьев, молотков, утюгов и других тяжелых предметов на черепную коробку гомо сапиенс (это он так выражается) совсем не обязательно приводит к стойкому помутнению его мозгов. Иногда, наоборот, наступает их просветление. Поэтому наука не может однозначно утверждать, стал ли уважаемый Егор Лукич умнее или глупее в результате неосторожного обращения с поленом его многоуважаемой супруги - да будут снисходительны к ее мелким прегрешениям те высокие инстанции, перед которыми она сейчас держит ответ (повторю, Таня, это старший мозгометрист так выражается). Наука может лишь однозначно констатировать, что на сегодняшний день пук вашего родственника - значительный. С чем и поздравляем.
  
   Хорошенькое поздравление! Все, пропал для нас дом тети Паши. Дядя Егор может теперь хоть за одну бутылку продать его сволочам Коноводовым, и ни одному суду не докажешь, что человек со значительным пуком может быть недееспособным..."
  
   Подполковник Стрелков знакомился с очередной порцией суральского эпистолярия.
  
   "...Возьмем теперь песню.
  
   Кто же первые лица нашей песни? Кто вольготно расположился на Олимпе этого популярнейшего музыкального жанра?
  
   Называю по памяти, не заглядывая в энциклопедии и справочники: Фельцман, Колкер, Френкель, Эшпай, Фрадкин, Блантер, Шаинский, Флярковский... А на самом верху кто? Правильно - Дунаевский.
  
   Так наши ли, товарищи, "наши" песни при таком засилье в этом жанре лиц известной национальности? О чем в них поется? Взять хотя бы безобидные, на первый взгляд, песни о природе. Но это - только на первый взгляд. Надо еще разобраться - о каких морях и реках, горах и долинах поется в песнях, созданных нашими "олимпийцами".
  
   Граждане, смотрящие по верхам, могут сказать: "Если в песне поется о русском поле - разве не ясно, о чем эта песня?" Нет, извините, не ясно. Главное в любой песне не слова, а музыка. О чем эта музыка - вот главный вопрос для человека с обостренным чувством патриотизма. Поэтому как не задуматься русскому патриоту, подбирая песню для своего репертуара? Слова в ней могут быть о Валдае, а музыка - о пустыне Негов.
  
   К песне, товарищи, я еще вернусь. А сейчас не могу не сказать вот о чем. Не только песню для своего репертуара трудно подобрать настоящему русскому патриоту. Ему вообще нелегко живется в нашей стране, где слово "нашей", того гляди, придется тоже брать в кавычки.
  
   Добровольно взятая на себя гражданином обязанность быть патриотом своей родины - это каждодневный труд. Этот труд накладывает определенный отпечаток на умственную деятельность. У человека, который денно и нощно думает о родине, направленность и ход мыслей другие, чем у людей, настроенных менее патриотично. По складу своего ума патриот не может надолго сосредоточиться на решении прикладных, насущных, сиюминутных задач.
  
   Вот этого обстоятельства почему-то совершенно не учли ученые Института мозга, когда разрабатывали шкалу полных умственных коэффициентов. Не учли, что и в мозгометрическом кресле настоящий патриот руководствуется девизом: "Прежде думай о родине, а о ПУКе - потом". А разве не долг советской науки поспособствовать тому, чтобы советский патриот мог с гордостью носить это звание?
  
   Что следует сделать для этого? Следует категорически запретить пользоваться при качественном определении интеллектуальных способностей патриотов такими понятиями, как ПУК "Махонький", "Малюсенький", "Мизерный" и тем более таким вот позорным словечком - "Следы". Все наиболее характерные для патриотов величины полных умственных коэффициентов следует объединить таким понятием - ПУК "Патриотический". Это позволит патриоту ходить с высоко поднятой головой, а не отбиваться от насмешек пятой колонны МОССАД.
  
   В связи с вышеизложенным, считаю своей гражданской обязанностью подвергнуть резкой критике основной принцип формирования делегации Суральска для поездки в город-побратим Альтенбург. Проходным для включения в нее сделан ПУК "Солидный". Разве это, товарищи, не крупная политическая ошибка?
  
   Да, Альтенбург находится в ГДР. Но ведь совсем рядом - Западный Берлин, ФРГ, другие капиталистические страны. Всякие там джеймсы бонды и маты хари, как мухи на сладкое, слетятся в Альтенбург на такую концентрацию "Солидных" ПУКов. Уж они-то умеют обрабатывать своих подопечных. Да и у самих подопечных может возникнуть соблазн - а не продать ли свои мозги какому-нибудь богатенькому западному дядюшке? Этот обоюдный интерес будет приводить к большим потерям в контингентах наших международных делегаций, формируемых по такому политически неверному принципу. Боюсь, что и делегация Суральска может недосчитаться некоторых своих членов после возвращения из-за границы. Кое-кто предпочтет переправиться в автомобильных багажниках своих покупателей на землю "всеобщего благоденствия".
  
   И, напротив, ни одного человека не потеряет делегация Суральска и все прочие, если в них будут включаться только граждане с "Патриотическим" ПУКом. Такой ПУК сразу отпугнет шныряющих около наших людей агентов западных разведок и прочих охотников до чужих мозгов. Сразу почувствуют рыцари плаща и кинжала - тут им нечем будет поживиться. Человек с "Патриотическим" ПУКом никогда не продаст родину.
  
   Вернемся теперь к песне. А где в "нашей" песне Сидоров?.."
  
   В дверь кабинета подполковника Стрелкова робко постучали.
  
   - Войдите... Здравствуйте-здравствуйте, Людмила Павловна! Проходите, пожалуйста, садитесь... Поудобней садитесь, не волнуйтесь... Ну как вам работается в мозгометрическом салоне?
  
   - Хорошо работается.
  
   - Ученые вами не помыкают? Не обижают они вас?
  
   - Что вы! Все они такие добрые и внимательные люди. Никогда не позволят мне самой полное ведро с водой перетаскивать. Никогда!
  
   - Это хорошо. В такой обстановке вам, наверное, легко справляться с нашими необременительными заданиями.
  
   - Ой, как я волнуюсь все время, господи! - уборщица "Эврики" прижала руки к груди. - Ну, какой из меня шпион?
  
   - Вы, Людмила Павловна, не шпион, - мягко поправил ее Олег Глебович. - Вы - сексот. Секретный сотрудник органов. Очень необходимая и почетная гражданская обязанность.
  
   - А кто тогда ученые "Эврики"?
  
   - В данном случае они - фигуранты агентурного сообщения.
  
   - А почему они... фигуранты?
  
   Подполковник Стрелков не стал объяснять своему сексоту, что быть фигурантом агентурного сообщения - это неотъемлемое право каждого советского человека. Органы лишь определяют момент, когда человеку пришло время воспользоваться этим правом.
  
   ...- Людмила Павловна, а вы присутствовали в "Эврике", когда мозгометрию проходил Николай Чен?
  
   - Кореец, часовой мастер? Присутствовала.
  
   - Он жаловался на что-нибудь московским ученым?
  
   - Нет, он ни на что не жаловался. Он просил у них совета насчет своей женитьбы.
  
   - О политике - внутренней или внешней - говорили?
  
   - О политике они совсем не говорили. Говорили о Вавилоне. Товарищ Затируха рассказал Николаю, как один грузин сделал из одного города настоящий Вавилон.
  
   - Какой грузин и какой город - запомнили?
  
   - Какой грузин и какой город - не запомнила.
  
   - Следующий раз старайтесь запоминать такие факты... А капитан Петренко из райвоенкомата говорил о чем-нибудь с мозгометристами?
  
   - Они говорили... Говорили о военной... Ой, забыла я это слово... Оно еще на слово "доктор" похоже...
  
   - О военной доктрине?
  
   - Вот-вот!
  
   - А почему вдруг возник такой разговор?
  
   - Потому что московских ученых очень беспокоят агрессивные намерения... дай бог памяти...агрессивные намерения Уругвая и Ватикана. Они даже у меня интересовались - сколько у Папы Римского пушек и пулеметов?
  
   - Как вы можете охарактеризовать поведение капитана Петренко во время обсуждения военной доктрины?
  
   - Характеризую его как настоящее советское поведение. Капитан Петренко сказал, что в случае агрессии Ватикана против СССР мы этот Ватикан одними шапками закидаем.
  
   - А что вы, Людмила Павловна, можете сказать об идейном и моральном облике самих мозгометристов?
  
   - Могу сказать только хорошее. Это очень порядочные люди. Не пьют, не курят. Не только матерного, но даже ни одного грубого слова я никогда от них не слышала. Всегда предложат мне лучший кусочек со своего стола. А ведь сами не доедают.
  
   - Клиенты "Эврики" предлагают им взятки за хороший ПУК?
  
   - Предлагают.
  
   - Берут?
  
   - Не берут.
  
   - Какая атмосфера внутри коллектива ученых? Старший мозгометрист товарищ Затируха придерживается демократического или авторитарного стиля руководства?
  
   - Какого стиля?
  
   - Товарищ Затируха приказывает своим подчиненным или советуется с ними?
  
   - Товарищ Затируха всегда советуется с товарищами Тихомировым и Рабиновичем. Всегда! Как только у них возникает какой-то вопрос, он обязательно проводит собрание для его обсуждения.
  
   - Например?
  
   - Например, недавно, в обеденный перерыв, товарищ Затируха подсчитал остаток их командировочных средств и сказал: "Кошелек нам скоро не понадобится". Тогда товарищ Тихомиров сказал: "Надо переходить на режим строжайшей экономии. Придется на время стать вегетарианцами". А товарищ Рабинович сказал: "Вегетарианцев прокормить - тоже недёшево. Придется стать людоедами". Тогда товарищ Затируха сказал: "Позвольте, друзья, не откладывая в долгий ящик, прямо сейчас провести собрание, посвященное этому злободневному вопросу". Я слово в слово записала резолюцию этого собрания. Вот: "Слушали: о порядке поедания членов мозгометрической бригады в случае окончательного подведения животов. Постановили: первым съесть комиссара".
  
   - А кто в "Эврике" комиссар?
  
   - Комиссар в "Эврике" - товарищ Тихомиров. Консультант по левому полушарию.
  
   - И что, товарищ Тихомиров не возражал против такой резолюќции?
  
   - Против самой резолюции товарищ Тихомиров не возражал. Он стал возражать против дополнения к ней.
  
   - Что еще за дополнение?
  
   - Товарищ Затируха предложил в будущем отмечать день начала поедания товарища Тихомирова как "Всесоюзный постный день". В этот день рекомендовано будет на всей территории СССР питаться одними макаронами.
  
   - А в чем заключалось возражение товарища Тихомирова?
  
   - Товарищ Тихомиров хотел, чтобы "Постными днями" были объявлены все дни его поедания. На что товарищ Рабинович сказал: "Много о себе возомнили, товарищ Василий! Еще неизвестно, хватит ли вас больше, чем на один день, при такой голодухе". Они еще немного поспорили, но просьбу товарища Тихомирова все-таки уважили. Они очень уважают друг друга.
  
   - А вы сами, Людмила Павловна, уже замерили свой ПУК? - Олег Глебович внимательно смотрел на уборщицу "Эврики".
  
   - Ученые каждый день приглашают меня сесть в мозгометрическое кресло, но я пока стесняюсь... А что, надо замерить?
  
   В это время на столе подполковника Стрелкова зазвонил телефон. Звонил первый секретарь райкома партии товарищ Тельнов.
  
   - Можно к вам подъехать, Олег Глебович?
  
   - Прямо сейчас, Николай Федорович?
  
   - Да, вопрос безотлагательный. Надо посоветоваться.
  
   - Конечно, подъезжайте, Николай Федорович. Всегда рад вас видеть.
  
   Сексотов органов даже первым секретарям райкомов видеть совсем необязательно.
  
   - Людмила Павловна, вот небольшой списочек интересующих нас лиц. Выпишите, пожалуйста, из "Мозгометрического журнала" величины их ПУКов. Прислушивайтесь - что интересного говорят пациенты "Эврики". Большое спасибо вам за помощь! Ваша работа - это незаметная, но очень полезная служба Родине.
  
   - А никто не узнает... о моей незаметной службе Родине?
  
   - Никто. А родина ее никогда не забудет.
  
   Через пять минут после ухода уборщицы мозгометрического салона на незаметную службу родине к подполковнику КГБ подъехал первый секретарь райкома партии.
  
   - Олег Глебович, у меня только что состоялся телефонный разговор с обкомом, - сказал он, отдуваясь, с порога.
  
   - Судя по вашему виду, Николай Фёдорович, разговор был не из лёгких.
  
   - Очень тяжелый получился разговор, Олег Глебович, очень! Два пункта обвинения. И оба с политическим оттенком. Первое обвинение - как мы допустили у себя, в Суральске, покушение на одобренное партией учение о происхождении человека? Второе - кто верховодит нашим фашистствующим хулиганьём и почему он до сих пор гуляет на свободе?
  
   - Разве вам, Николай Федорович, не известны оба виновника ваших неприятностей? - прямо глядя в глаза первому секретарю, спросил подполковник.
  
   - Известны-то они оба, но... К одному с "Уголовным кодексом" трудно подобраться, а к другому... Тут не только от нашего идеологического сектора пух и перья полетят - тут весь райком могут разогнать к чертовой матери!
  
   - Согласен, Николай Федорович. Нельзя трепать такое имя. Надо полагать, товарищ Лепетухин все-таки сам отыщет средства для вразумления своего сына.
  
   - Грозится отправить его в военное училище. Но это когда ещё будет. А вот как нам быть сейчас? Как нам, Олег Глебович, с умом замять это скандальное дело в избушке "моржей"? И кражу, и сексуальные издевательства над этой дурочкой Манькой городская молва упорно приписывает сынку товарища Лепетухина и его компании...
  
   Чуть подумав, подполковник Стрелков сказал:
  
   - Городская молва - это ещё не законный судебный приговор. Почему бы нам, Николай Фёдорович, не пойти вот по какому пути: почему бы фигурантом по обоим пунктам обкомовских обвинений не сделать одного человека? Вещички, украденные у "моржей", уже нашли?
  
   - Только что. Милиция ждет указаний - как правильно распорядиться ими.
  
   - Вот и надо ей подсказать, как правильно распорядиться ими, - улыбнулся Олег Глебович.
  
   Уже догадываясь о задуманной умницей-чекистом комбинации, товарищ Тельнов тоже стал расплываться в улыбке:
  
   - А найдут их у него по сигналу бдительных граждан?..
  
   Олег Глебович только досадливо поморщился: ну чего, мол, говорить о совершенно очевидных вещах. Разумеется, как только гражданская бдительность будет востребована родиной - она будет проявлена в нужное время, в нужном месте, нужными людьми. Органы ведь не зря заботливо пестуют кадры, состоящие на такой вот незаметной службе родине.
  
   - А показания этой дурочки не будут противоречить найденным у него вещдокам?
  
   Олег Глебович с улыбкой погрозил пальцем собеседнику - ой-де, лукавишь, Николай Фёдорович. Задавать такой вопрос представителю тех славных органов, которые накопили богатейший опыт по творческой работе с любыми показаниями! Самые светлые умы родины и её самые сильные характеры в конце концов всегда соглашались, что их подписанные показания, которые с первоначальными и близко не лежали, в данный политический момент родине нужней. А уж глухонемой дурочке помочь ткнуть пальцем в того, кто посягает на святые учения родины...
  
   Цель визита партийного начальника района к начальнику районного КГБ была достигнута: политически очень грамотно был назначен главный преступник Суральска.
  
   На прощанье Николая Федоровича очень подмывало поинтересоваться содержанием суральского эпистолярия, но у него хватило такта спросить только о той его части, которая непосредственно касалась его персоны.
  
   - А что, Олег Глебович, народ обо мне пишет? Сильно критикуют?
  
   - Народ с пониманием относится к вашей ответственной работе, Николай Федорович. Превалируют положительные отзывы.
  
   "Врет", - ласково улыбнулся Николай Федорович, направляясь к двери.
  
   "Подумал, что вру, - с такой же ласковой улыбкой провожал первого секретаря Олег Глебович. - Правильно подумал..."
  
  
   ...В дверь кабинета снова кто-то тихо постучал.
  
   Подполковник Стрелков принял еще одного своего секретного сотрудника. Того, который сейчас и был нужен родине больше других...
  
   Г л а в а ХV
   РУКИ ПРОЧЬ ОТ ЦВЕТА НАЦИИ!
  
   - Прекратить бурчать голодными животами! - требовал я. - Нашли развлечение в храме науки. Если не спится, думайте о том, как заманить в "Эврику" Лепетухина-младшего?
  
   Голодные животы приказам не подчинялись. Они продолжали требовательно бурчать, не давая нам ни заснуть, ни сосредоточиться на полезных размышлениях.
  
   - А вот какой-то итальянец однажды целый год прожил на одних макаронах, - утешал нас всех Вася.
  
   Моня забраковал утешение:
  
   - Подумаешь! Любой человек проживет столько, если макарон у него - множественное число. А вот сколько бы протянул твой итальянец, если бы ему только по одной макаронине в день доставалось.
  
   Я призывал не драматизировать наше положение:
  
   - Не надо, Моня, преувеличивать наши гастрономические страдания. У нас макарон пока тоже множественное число. Сегодня каждому досталось по семь полновесных макаронин. Я пересчитывал. Так еще долго можно протянуть.
  
   - Макаронам, - уточнил Моня.
  
   Должность обязывала меня крепиться дольше других.
  
   - Сколько надо - столько и протянем! Мы обязательно найдем зеркало... Но пусть даже мы падем от бескормицы раньше, чем отыщем его. В любом случае наш труд в Суральске не пропадет даром. Мы стали пионерами многообещающей медицинской дисциплины. Мы открыли первый в мире мозгометрический салон. В конце концов, мы подарили человеку разумному его важнейшую интеллектуальную характеристику - ПУК. Прогрессивная мировая общественность никогда не забудет нашего научного подвига.
  
   Пока голодные животы не позволяли заснуть, можно было и помечтать - как именно прогрессивная мировая общественность отметит заслуги пионеров мозгометрии перед человечеством.
  
   Первым делом прогрессивная мировая общественность превратит "Эврику" в клуб умнейших, даровитейших, талантливейших людей планеты. Первый в мире мозгометрический салон станет излюбленным местом их непринужденных встреч и бесед. Как много обещают человечеству эти посиделки титанов разума! Как часто будет слышаться в "Эврике" вдохновенное, сулящее очередной прорыв в будущее восклицание: "Эврика!" Могущество земной цивилизации станет прирастать гораздо быстрее, чем прежде. Многие светила мировой науки и литературы неделями и месяцами не станут покидать "Эврики", купаясь в роскоши общения с равными. Светила будут подпитывать друг друга идеями, обмениваться анекдотами и с присущей интеллигенции гуманностью соглашаться с тем, что пельмени в суральской "Пельменной" - мясное блюдо.
  
   И вот однажды, когда какого-то светоча разума пригласят в Стокгольм на вручение ему там Нобелевской премии, светоч недоуменно скажет: "А какого, извините, черта я попрусь в этот Стокгольм? "Эврика" - вот лучшее место для вручения Нобелевских премий. Пусть шведский король сам приезжает в Суральск..." Клубные завсегдатаи "Эврики", сами все сплошь лауреаты высочайших мировых премий, единодушно поддержат коллегу и поставят вопрос ребром: либо шведский король отныне вручает Нобелевские премии в "Эврике", либо под давлением мирового общественного мнения эта почетная миссия будет перепоручена другому монарху. Желающие найдутся.
  
   - Я думаю, присутствующие здесь товарищи согласятся с тем, что первым ученым, кому Нобелевская премия будет вручена в овеянных немеркнущей славой стенах "Эврики", должен стать крупнейший в мире знаток левого полушария человеческого мозга - господин Тихомиров, - сказал я. - Позволю себе высказать предположение, что по такому случаю шведскому королю придется прихватить с собой в Суральск и всю свою августейшую фамилию.
  
   - Еще как придется! - сразу согласился с предположением один из присутствующих в "Эврике" товарищей. - Никакие бюллетени не помогут королевской семейке отвертеться от такой поездки. Крупнейший в мире знаток левого полушария человеческого мозга - это вам не какой-нибудь потрошитель лягушек.
  
   - Да, личность такого масштаба не могут позволить себе проигнорировать и короли, - продолжал я лестные для крупнейшего в мире знатока левого полушария человеческого мозга рассуждения. - Еще неизвестно, для кого такая встреча будет большей честью. Но уже сейчас понятно, что вся королевская семья будет сразу и навсегда покорена душевным обаянием и могучим интеллектом самого молодого в истории Нобелевского триумфатора. Торжественная процедура пройдет очень мило. Её устроители уже никогда больше не будут смешить народ прежними дурацкими головными уборами лауреатов. Под гром рукоплесканий мирового научного сообщества король Швеции водрузит на голову господина Тихомирова Нобелевский Колпак - точную копию нашего мозгометрического колпака. Его собственноручно свяжет шведская королева.
  
   - А шведская принцесса собственноручно сварит для господина Тихомирова целую кастрюлю макарон, - еще больше радовал будущего Нобелевского лауреата Моня.
  
   - Макароны, надо полагать, получатся изрядно недоваренными, - не сомневался я. - Ведь принцесса будет так торопиться сказать о своих чувствах. Впервые в жизни собственноручно сваренные макароны станут ее первым робким признанием.
  
   Не слыша никаких возражений Васи, мы с Моней продолжали заглушать бурчание своих голодных животов.
  
   - Надеюсь, присутствующие здесь товарищи не сомневаются в том, что шведская принцесса с первого взгляда и по самые ушки втюрится в обладателя Нобелевского Колпака No 1?
  
   Все тот же "присутствующий здесь товарищ" сразу подтвердил отсутствие у него всяких сомнений на этот счет:
  
   - А куда она денется? Кто из принцесс откажется выскочить замуж за обладателя Нобелевского Колпака No 1?
  
   - Но какая же трудная это будет любовь! Какая может получиться драма - правда, Моня?
  
   - Еще бы! "Комиссар и принцесса". Это будет посильнее, чем "Ромео и Джульетта".
  
   - Король с королевой, конечно, не позволят дочери остаться в красной России. Придется Васе ехать в Швецию. Вот тут-то и может сказаться разный политический менталитет влюбленных. Чья у них возьмет? Останется ли Швеция королевством, чьим королем будет Василий I, или государство станет Шведской Социалистической Республикой во главе с Генеральным секретарем Шведской коммунистической партии геноссе Тихомировым?
  
   - Для шведского народа будет лучше, если Васек станет королем, - выразил свое мнение Моня. - Даже самого прожорливого короля любой стране прокормить легче, чем самого дохлого Генерального секретаря компартии.
  
   - Ой, не устоит, Моня, наш товарищ перед своей коммунистической природой. Обязательно попытается двинуть Швецию семимильными шагами в светлое будущее.
  
   - Это уж как пить дать, - подтвердил природу своего товарища Моня.
  
   - Как думаешь, насколько далеко пойдет за ним шведский народ?
  
   - Недалеко пойдет. Остановится, как только из продажи исчезнет туалетная бумага. И попятится назад теми же семимильными шагами, когда в Швеции эпидемия засоров поразит все общественные сортиры.
  
   - Верно, Моня. Избаловались шведы за века монархии. Вынь да положь им чистый, тёплый сортир с настоящей туалетной бумагой, а не с газетой "Правда" вместо неё... Ой, плохо все это закончится для товарища Тихомирова.
  
   - Ой, плохо! - согласился Моня.
  
   - Пресекут шведы его бурную политическую деятельность.
  
   - Еще как пресекут.
  
   - Попросят товарища Тихомирова выйти вон из Швеции.
  
   - Обязательно попросят.
  
   - А ну как товарищ Тихомиров, несмотря на настойчивые просьбы, не пожелает выходить вон из Швеции? - предположил я.
  
   - Тогда шведы его выдворят, - предсказал естественный ход событий Моня. - В наручниках и под усиленным конвоем.
  
   - Как-то не по-шведски это получится, Моня. Вон как они кичатся своей демократией и соблюдением прав человека. Надо бы шведам избавиться от товарища Тихомирова более гуманно. Без конвоя и наручников.
  
   Тогда Моня предложил самое гуманное и демократическое выдворение по-шведски:
  
   - Шведы проведут всенародную акцию. Бережно передавая геноссе Тихомирова из рук в руки, они донесут его до ближайшего пограничного столба с Россией и там...
  
   - ... и там, бережно раскачав, перебросят его на историческую родину, - закончил я бесславное пребывание товарища Тихомирова на негостеприимной шведской земле.
  
   Только эта, чрезвычайно обидная для него, всенародная акция шведов заставила Васю впервые прокомментировать драму "Комиссар и принцесса".
  
   - Эх вы, невежды! У Швеции и СССР нет сухопутной границы.
  
   - Тем хуже для тебя, - сказал Моня. - Тогда шведский народ бросит тебя в Балтийское море. Это сколько же придется махать руками до родных берегов!
  
   Неделями махать руками в холодной воде тоже было обидно.
  
   - Пустобрёхи! Болтуны! Краснобаи! А еще классик сказал: "Не говори красиво..."
  
   А вот мне всегда не нравилась эта нападка классика на красивую речь.
  
   - Тот классик с тяжелого похмелья не смог подобрать нужного слова. Он должен был сказать: "Не говори манерно..." А нападки некоторых выдворенных из Швеции товарищей на красивую речь объясняются их дурным литературным вкусом. У человека, воспитанного на фразеологии партийных речей и документов, нормальный литературный слух атрофирован...
  
   Что бы там ни говорили с похмелья или на трезвую голову классики, а красивой речи можно противопоставить только такую же красивую. Или красивую паузу. У Васи молчание всегда получалось лучше. Получилось и сейчас. Мы с Моней по достоинству оценили эту красоту и больше не докучали своими нападками ни Васе, ни правящей в СССР компартии.
  
   - Самая полезная пауза в жизни - это сон, - зевнув, сказал я. - Спокойной ночи, друзья!
  
   ...- Припозднились вы сегодня, дядя Гриша. Мы уж тут волновались, не случилось ли чего с вами или Марусенькой, - выразил общие чувства ученых товарищ Тихомиров. - Ну, садитесь.
  
   Штатный суральский ассенизатор привычно сел в мозгометрическое кресло. Загадка ему предлагалась все та же: "Нужен - выбрасывают, не нужен - поднимают".
  
   Как всегда, выпуклые черные глаза дяди Гриши стали лихорадочно рыскать по сторонам, как бы выискивая валяющуюся где-то неподалеку отгадку.
  
   Заметив в руках старшего мозгометриста незнакомый предмет он спросил:
  
   - Это что?
  
   - По-научному, дядя Гриша, это - стимулятор мозговой деятельности. А в просторечии - "Няня".
  
   Я сделал "Няню" из отслужившей свое кухонной скалки, принесенной в "Эврику" по нашей просьбе уборщицей Людмилой Павловной. Старательно обернул деревянную колотушку толстым слоем ваты, вату обмотал марлей и сейчас прихватывал марлю лейкопластырем. Аптечные расходы еще более уменьшили количество макарон в наших тарелках, зато было приготовлено самое сильное средство для повторной мозгометрии Лепетухина-младшего, которую мы надеялись все-таки провести.
  
   - Как работает? - стимулятор мозговой деятельности заинтересовал дядю Гришу.
  
   Я любезно рассказал постоянному клиенту "Эврики" о стимулирующих свойствах "Няни".
  
   - В медицине, дядя Гриша, в некоторых случаях применяется так называемая шоковая терапия. Последнее средство - когда все другие уже не помогают пациенту. Например, остановившееся сердце иногда удается оживить сильным разрядом электротока. Вот таким средством шоковой терапии станет и наш стимулятор мозговой деятельности. Что, если думать человеку мешает какой-нибудь тромб в его мозговой субстанции? Тюкнешь "Няней" по темечку - глядишь, и прояснится голова.
  
   - Кому-нибудь "Няня" уже помогла? - кажется, дядя Гриша сразу стал возлагать на новое средство шоковой мозгометрии большие надежды.
  
   - На пациентах мы ее работу еще не проверяли. Только что закончили испытания. Добровольцем стал...
  
   Рядовые мозгометристы с интересом и ухмылками смотрели на своего руководителя - кого из них он назначит "добровольцем" в мифических испытаниях "Няни"? Вася, который предполагал, что это назначение едва ли обойдет его стороной, показал мне кулак - и назначение было немедленно произведено.
  
   - Добровольцем, как всегда, стал наш героический комиссар. Результат удивительный! Уже после первичной стимуляции его мозговой деятельности "Няней" товарищ Тихомиров стал ясновидящим. Да-да, дядя Гриша! Например, товарищ Тихомиров предсказал, что после исторического XXV съезда родной КПСС однажды случится не менее исторический ХХVI съезд. Даже год и место этого происшествия приблизительно обозначил!
  
   - Кассандра! - выразил Моня свое восхищение удивительным провидением комиссара.
  
   - Нострадамус! - множил восхищения я.
  
   - Баба Ванга! - ещё более приумножал их Моня.
  
   Своему производству в ясновидящие Вася только усмехнулся. Это что? Вот когда он на Поляне имени исторического XXV съезда родной КПСС выступал в роли Контактера с внеземными цивилизациями! Профессиональные обязанности ясновидящего проще. И заиканием да куриной слепотой ясновидящий страдать не обязан.
  
   - С шоковой мозгометрией главное - не переусердствовать, - я бережно поглаживал "Няню". - Стоит только чуть переборщить - и вместо просветления мозгов можно запросто заполучить их глубокую и стойкую дефективность.
  
   Дядя Гриша внимательно посмотрел на первого испытателя "Няни". Признаков дефективности на его лице заметно не было.
  
   - Бей! - скомандовал он мне.
  
   - Дядя Гриша, но испытания еще не закончились...
  
   - Бей! - дядя Гриша проникся к "Няне" полным доверием.
  
   - Думаете, это поможет вам наконец-то найти ответ на загадку?.. Ну что же, давайте рискнем. Вы станете первым в мире пациентом, на котором будет проверена эффективность стимулятора мозговой деятельности.
  
   Сначала я положил кисть своей левой руки на голову дяди Гриши и постучал по ней "Няней", выбирая необходимую силу удара. Чтобы клиент и шоковую мозгометрию прочувствовал и стойкой дефективности мозгов не заполучил.
  
   - Приготовиться! Смотреть прямо перед собой! Убрать язык! Даешь правильный ответ на загадку! - и я произвел весьма чувствительный контакт "Няни" с кучерявой головой пациента.
  
   - Зеркало... - сразу сказал дядя Гриша.
  
   - Неправильно, - разочарованно констатировал я. - И эта отгадка неверна, дядя Гриша. Первый блин, как водится, комом. Что, попробуем еще разок?
  
   - Точно такое же зеркало... - темным, кривым пальцем дядя Гриша показал на главный предмет в мозгометрическом салоне.
  
   Ай да "Няня"!
  
   Теперь надо действовать осторожно. Очень осторожно. Очень-очень осторожно. Нельзя сразу пытаться схватить жар-птицу жадными, нетерпеливыми руками. Жар-птицы, как барышни, не любят жадных и нетерпеливых. Они любят обходительных. А еще больше они любят тех, кому лучше других удается изобразить холодное безразличие ко всем на свете барышням и жар-птицам. К таким барышни и жар-птицы сами в руки идут.
  
   - Какие, однако, стойкие духоты установились нынче на дворе, - обращаясь к своим коллегам, посетовал я на погоду. - Несомненно, это сказывается на состоянии мозговой субстанции наших уважаемых клиентов. Она разжижается и становится менее плотной. Тем самым гасится эффект стимуляция. Потому таким странным получился результат применения "Няни". Кажется, наш пациент сказал, что видел где-то точно такое же зеркало, как наше. Хотя по нашим сведениям таких зеркал, по крайней мере, в нашей галактике, нет больше ни одного.
  
   Вася, чтобы поддержать меня, даже на самооговор пошёл:
  
   - Нашему уважаемому пациенту показалось. При шоковой мозгометрии могут случиться всякие галлюцинации. По себе знаю. И у меня, если не галлюцинации, то что-то похожее было во время испытания.
  
   Посочувствовал уважаемому пациенту и Моня:
  
   - Вы, коллега Затируха, еще не набили как следует руку. Вероятно, переборщили со стимуляцией. Не все черепа такой крепости, как комиссарские.
  
   - У меня оно... - дядя Гриша отмел все подозрения в крепости своего черепа.
  
   И опять - не вспугнуть, не напирать, не наваливаться на человека. Не в лоб, а исподволь выяснить, что означает - "у меня"?
  
   Если отбросить все наши многословные рассуждения о дядьке в Киеве, бузине в огороде и прочих интереснейших, но далеких от основной темы предметах, то соль дальнейших разговоров с пациентом получилась такой:
  
   - Так где же сейчас находится зеркало?
  
   - В конюшне.
  
   - А почему оно оказалось у вас?
  
   - Бросить я его должен.
  
   - Когда?
  
   - Завтра утром.
  
   - Куда?
  
   - Знаю - куда...
  
   Последний ответ показал, что мы были с дядей Гришей еще не на такой короткой ноге, как нам казалось. И что это значит - "бросить"?
  
   - Отдайте зеркало нам, дядя Гриша.
  
   - Гриша Феотокис - честный человек. Сказал - брошу, значит - брошу.
  
   Mы не сомневались в безупречной честности нашего пациента, который до сих пор так и не попросил ни у кого подсказки на свою загадку. Тогда я попытался подобраться к жар-птице с другого бока.
  
   - А обменять можно, дядя Гриша? Мы вам отдадим свое зеркало, а вы нам то, которое сейчас находится у вас.
  
   - Зачем? Они ведь одинаковые.
  
   Пришлось опять дать волю языку.
  
   - Зеркала, дядя Гриша, - это самое таинственное произведение человеческих рук. Да и только ли человеческих? Они и так преисполнены всяких загадок, а со временем с ними происходят и вовсе непонятные метаморфозы и пертурбации. Степень этих метаморфоз и пертурбаций находится в прямой связи с количеством смотрящихся в зеркала. Чем больше смотрящихся - тем быстрее зеркало исчерпывает свой отражательный ресурс и начинает вытворять всякие фокусы...
  
   Экспромтом находя подходящие псевдонаучные словеса, я выжал из них все возможное. "Метаморфозы", усугубленные "пертурбациями", очень действуют на разжиженные духотами мозги ассенизаторов с начальным образованием.
  
   -... Штатное зеркало "Эврики" вот-вот полностью исчерпает свой отражательный ресурс и начнет выделывать всякие искажающие мозгометрию фортели. Нашему зеркалу пора на покой. Бросьте его, дядя Гриша. А то, которое у вас, отдайте нам. Советская мозгометрия никогда не забудет вашего подарка.
  
   Научная аргументация и то обстоятельство что обмен не помешает ему сдержать данное кому-то слово, убедили дядю Гришу.
  
   - Обменять можно.
  
   - Когда?
  
   - Хоть сейчас.
  
   "Хоть сейчас"! В такие моменты человеческий организм испытывается на прочность. Сердцебиение, давление, лихорадка мыслей - все на пределе. В такие моменты человека колотит.
  
   Подавляя нервную дрожь, прошу:
  
   - Моня, взгляни, пожалуйста, есть ли у нас еще клиенты?
  
   Моня метеором слетал за дверь "Эврики" и обратно.
  
   - Есть еще несколько человек.
  
   - Вася, что показывает мозгометр у дяди Гриши?
  
   - Сразу на десять микропалат больше, чем в прошлый раз.
  
   - "Няня"! - уважительно покосился на стимулятор мозговой деятельности старый грек, снимая со своей головы мозгометрический колпак.
  
   - Поступим так, - распоряжался я. - Вы, коллеги, остаетесь здесь и проводите последние процедуры перед старым мозгометрическим зеркалом. А я иду с дядей Гришей. Приношу сюда то зеркало, а наше сразу отнесу на конюшню. Чтобы завтра утром дядя Гриша мог сдержать слово.
  
   Вася с Моней, тоже трепеща от волнения, остались в "Эврике" проверять последних клиентов этого рабочего дня, а мы с дядей Гришей направились к неблизким останкам церкви, последние дни дослуживавшей безбожникам в качестве общественного сортира и конюшни.
  
   - Какие чудные погоды установились нынче на дворе! - счастливо сказал я на ходу, но тут же вспомнил, что это заявление в корне противоречит моему суждению о тех же погодах десятиминутной давности.
  
   Пряча смущение, недоуменно спрашиваю:
  
   - И все-таки никак не пойму - зачем его надо выбрасывать?
  
   - Его надо бросить, - упорно настаивал на своем странном глаголе дядя Гриша.
  
   Неспроста это было. Я стал аккуратно выяснять - в чем же тут дело?
  
   А дело оказалось в том, что в лексиконе старого грека отсутствовал глагол "подбросить". А именно этим глаголом точно описывалось то действие, которое завтра утром ему предстояло совершить. Зеркало он должен был подбросить.
  
   - И куда же? - без особой надежды на ответ спросил я.
  
   Щедрая прибавка сразу в десять микропалат интеллекта укрепила товарищеские отношения между московскими мозгометристами и суральским ассенизатором. Это располагало и к большей откровенности. Дядя Гриша только поинтересовался:
  
   - А вы тоже честные люди?
  
   Нелегко серьезно ответить на такой вопрос, но я, кажется, нашел нужные слова:
  
   - Мы вам никогда не навредим, дядя Гриша. Честное слово!
  
   - Я должен бросить зеркало в сарай.
  
   - В какой сарай?
  
   - В сарай Горбуновых.
  
   Я сразу остановился и попридержал за локоть своего спутника:
  
   - Подожди, дядя Гриша, подожди!
  
   Погоды на дворе снова резко ухудшились.
  
   - Скажите, дядя Гриша, а должны вы вместе с зеркалом подбросить в сарай Горбуновых еще и радиоприемник, электрочайник?..
  
   - А ты откуда знаешь? - удивился дядя Гриша, тем самым утвердительно ответив на поставленный вопрос.
  
   Он терпеливо ждал - чем закончатся мои невеселые размышления.
  
   "... Завтра Коле Горбунову будут подброшены вещдоки - и представители органов с понятыми их тут же "найдут". Помешать участию в этой акции честного грека мы никак не сможем. Акцию должны отменить сами ее вдохновители и организаторы. Отменить уже сегодня. А мы должны действовать прямо сейчас, иначе будет поздно..."
  
   Утвердившись в своем решении, я, как бы между прочим, спросил у дяди Гриши:
  
   - Горбуновы, кажется, живут на улице Чехова, в доме No 17, в квартире No 18?
  
   - На улице Ленина, в доме No 13, в квартире No 2. Там, во дворе, всего четыре квартиры... О чем ты думал?
  
   - А думал я вот о чем, дядя Гриша. Уходя из "Эврики", забыл припрятать "Няню" подальше от глаз пациентов. Мои коллеги еще не могут обращаться с ней надлежащим образом. Как бы беды не вышло, если они пойдут навстречу просьбам пациентов о стимуляции их мозговой деятельности. Тут дело может закончиться не одними галлюцинациями. Надо бежать обратно... Чтобы сегодня вас, дядя Гриша, больше не задерживать, давайте договоримся так. Обмен зеркалами совершим завтра ранним утром - еще до вашего выезда на работу и до открытия "Эврики". Я сразу принесу на конюшню наше зеркало и заберу то, которое сейчас находится у вас. Можно будет так сделать?
  
   - Можно. Для меня много ваты в "Няню" больше не клади.
  
   - Спасибо, дядя Гриша! - и я побежал.
  
   Но побежал я не в "Эврику", а на улицу Ленина, к дому No 13.
  
   На бегу продумывал методику уговаривания Коли Горбунова немедленно пройти мозгометрию. Уговоры надо было построить так, чтобы сдержать только что данное честное слово - никак не навредить слепому исполнителю грязного дела. Да и само это дело лучше всего оставить за скобками. Если мой план исполнится - Коля никогда и не узнает о нем. А если сбудутся планы организаторов грязного дела...
  
   Нет, не сбудутся. Руки прочь от цвета нации!
  
   Первое, что я увидел, когда открылась дверь квартиры No 2, - были глаза матери Коли...
  
   Верую: когда-нибудь всем нам придется держать ответ за свою земную жизнь. Вот уж где повинные слезы и сопли ручьями потекут. И так ли уж просто будет выносить свое решение Верховному судие всего и вся? Так ли ограничен его выбор приговора для всех нас - один из двух полюсов потустороннего мира? Не верны ли постулаты некоторых религий - каждой новой дарованной нам жизнью Вседержитель побуждает (или принуждает) нас искупать грехи прошлой? Тогда, возможно, в последнем слове на Его суде позволено будет нам что-то пропищать о своих пожеланиях. Я в своем последнем слове, наверное, попрошу: "Готов стать кем угодно, только не матерью. Не потяну я, Ваше Всемогущество, эту ношу". - "Тогда в следующей своей жизни быть тебе волом. И всю свою воловью жизнь будешь ты тянуть тяжелый обоз".
  
   Будет возможность - поторгуюсь. Не будет - честно отмотаю свой "воловий" срок и, быть может, в награду за это в следующей своей жизни стану дельфином, композитором или альбатросом.
  
   Она, вероятно, уже чувствовала, как сгущаются тучи над головой ее сына. Чего я гонец? Чего предвестник? Или уже исполнитель?
  
   Страшно смотреть в глаза матерей, которым страшно за своих детей.
  
   ...Глубокое раскаяние московского ученого за свое неосознанное соучастие в нападках на учение "Человек - это звучит вечно" Коля принял с большим смущением. Растущее понимание этого учения всеми мозгометристами - с искренней радостью. А вот предложение прямо сейчас пройти мозгометрию понимание нашло далеко не сразу. Мне пришлось крепко постараться. Как все добрые люди, Коля был покорен не столько аргументами уговаривающего, сколько его старанием уговорить.
  
   Когда мы с Колей подошли к "Эврике", из нее как раз выходил последний клиент этого дня.
  
   Недоуменными взглядами встретили остававшиеся "на хозяйстве" мозгометристы своего шефа. Почему моей добычей стало не зеркало, а Коля Горбунов?
  
   Проинформировать их о своем неожиданном маневре мне хватило того времени, пока Коля осматривался и усаживался в мозгометрическое кресло. Коллеги уже давно понимали меня с полуслова, с полувзгляда.
  
   Легкой, непринужденной, веселой атмосфера мозгометрического сеанса оставалась до того момента, как ученые взглянули на итоговое показание мозгометра.
  
   Эх, как тут все они всполошились! Профессиональный интерес сразу оттеснил на задний план всякие разговорчики о том, о сем. Был забыт и сам пациент.
  
   Перешептываясь, мы сгрудились вокруг прибора.
  
   Результат проверялся трижды. Проверки сопровождались такими терминологическими нововведениями в нейрофизиологию старшего мозгометриста, которые не только Вася, но даже Моня опасался как-то комментировать.
  
   Все три замера интеллектуального потенциала Коли Горбунова дали один и тот же результат.
  
   Донельзя смущенного этим результатом Колю с почетом провожали из "Эврики" всем коллективом ученых. А я дошел с ним до самого дома No 13 по улице Ленина и сдал из рук в руки его счастливой матери.
  
   В "Эврику" возвращался бегом - немного у нас оставалось времени.
  
   Еще не отдышавшись, поставил перед товарищами главный вопрос момента:
  
   - Теперь - как быстро, очень быстро, как еще сегодня сделать этот результат мозгометрии достоянием суральской общественности? И в первую очередь - достоянием городских властей?
  
   - Эх, а у нас даже пациентов больше нет, - вздохнул Вася. - Не через кого распустить слух...
  
   - Слух в данном случае не годится! - отрезал я. - Слух не так уж и поворотлив, к тому же чреват искажениями. А нам необходимо, чтобы информация дошла до первых персон Суральска в ближайшие часы, даже минуты. И дошла абсолютно точной.
  
   - Тогда давайте позвоним в райком партии или райисполком, - предложил Вася.
  
   - Если не придумаем ничего лучшего, придется так и сделать, - согласился я. - Но такое всучивание информации - это всё-таки грубоватая работа. У ее получателя сразу возникнет вопрос: а зачем мне ее всучивают?.. Идеальный вариант вот какой: эта информация как бы скрывается от городской власти, доходит до нее окольным путем и доходит... нет, молнией до нее долетает!
  
   - Ну-у! - протянул штатный скептик мозгометрической бригады, не веря в существование такого идеального варианта.
  
   А вот Моня задумался. И не напрасными его раздумья оказались.
  
   - Молнией, говоришь... Тогда нам нужно сделать вот что...
  
   Когда Моня сказал - что же нам надо сейчас предпринять, - стены "Эврики" потрясло громовое "Ура-а-а!"
  
   Полминуты на ликование - и я скомандовал:
  
   - Поздравления и поощрения - потом. А сейчас летим на телеграф. Летим все. Этим будет подкреплена значимость события.
  
   Мы устремились к почтовому отделению на улице Герцена.
  
   Стоя у окошка приемщицы телеграмм, громко обсуждали, где сейчас может находиться трудоголик профессор Иванов, - все еще в своей лаборатории в Институте мозга или уже дома? Постановили, что правильнее будет дать ему телеграмму на оба адреса.
  
   Адрес койко-места Димы Иванова нам был известен. Мы были уверены, что Дима не станет возвращать на почту полученную от нас телеграмму даже в том случае, если содержание этой телеграммы будет для него китайской грамотой. Поймет - так надо.
  
   Как отнесутся к нашей телеграмме в Институте мозга? Надо думать, в его канцелярии сидит народ с таким же ПУКом, какой присущ сидельцам всех прочих канцелярий. Эти титаны разума не станут ломать голову, постигая смысл телеграммы из Суральска. Они сразу выбросят ее в мусорную корзину. Да не дрогнет их рука!
  
   - Девушка, - внимательно оглядевшись вокруг и понизив голос, обратился я к приемщице, подавая ей заполненные бланки телеграмм-молний. - Содержание этих экстренных депеш - сугубо конфиденциальное. Надеемся, в вашем почтовом отделении соблюдается закон о тайне переписки?
  
   - Надеемся, он всегда соблюдается? - строго спросил Вася.
  
   - И соблюдается всем коллективом! - Моня уже не столько спрашивал, сколько приказывал исполнять закон.
  
   Дама за окошком и без того была не очень приветлива, как все служивые "девушки" страны. Дерзкое напоминание о тайне переписки сделало отношения между ней и подателями экстренных депеш в Москву и вовсе ледяными.
  
   - Как-нибудь разберемся в своих законах! - прокурорским голосом пресекла она все дальнейшие разговорчики на эту тему и, насупив брови, стала подсчитывать количество слов в телеграмме-молнии:
  
  С У Р А Л Ь С К Е О Б Н А Р У Ж Е Н Г Е Н И Й
  Г О Р Б У Н О В Н И К О Л А Й Ю Р Ь Е В И Ч
  
   С чувством глубокого удовлетворения ощущали мы всю великую неприязнь к себе со стороны скромной служительницы суральского телеграфа. Достижение вершин этой неприязни тоже входило в план наших действий.
  
   А весь план спасения Коли Горбунова от нависшей над ним беды строился на твердой уверенности в том, что закон о тайне переписки на территории суральского почтового отделения нарушается столь же неукоснительно, как и на всей остальной территории СССР.
  
   В неукоснительности нарушения можно было не сомневаться. Вопрос, и главный сейчас вопрос, заключался в том - как быстро оно произойдет. Пикировка с приемщицей телеграмм тоже работала на ускорение процесса нарушения закона о тайне переписки.
  
   Наш план сработал блестяще. Если бы Книга Гиннеса фиксировала рекорды скорости нарушения закона о тайне переписки... Увы, не фиксирует она таких рекордов. Гиннес, выкормыш Запада, вынужден стоять на страже его интересов и поэтому злостно замалчивает многие рекордные достижения СССР.
  
   Курьер из райкома партии и какой-то сержант милиции одновременно прибежали к нам в "Эврику" уже через четверть часа после подачи телеграмм. Мы подтвердили их содержание.
  
   Теперь можно было не сомневаться в том, каким будет содержание экстренных переговоров на капитанском мостике Суральска. И резюме этих переговоров, переговоров людей с очень солидными ПУКами, может быть только таким: "Гении чайники не воруют". А с гением, известным теперь и Москве, местным властям лучше вообще не связываться. Гений, будь он хоть верноподданный, хоть инакомыслящий, - это уже номенклатура Центра.
  
   Но не учли мы, как товарищи с ПУКами от "Солидного" и выше, могут теперь очень толково поступить с вещичками, украденными у "моржей" шайкой сынишки главного городского идеолога.
  
   Представлялся удобный случай вместе с никому теперь не нужными вещдоками быстро и дешево избавиться и от другого городского барахлишка. Не нужны будут больше Суральску ни стихийно возникший в бывшем храме нужник, ни конюшня, ни доживающая в ней свой век старая кляча. Настоящий общественный туалет вот-вот будет открыт, а новенькая ассенизационная машина с ее молоденьким водителем-оператором тоже готовы были заменить на многотрудной службе своих дряхлеющих предшественников. Чтобы от предшественников не было потеряно ничего полезного, водитель ассенизационной машины уже был подготовлен подполковником Стрелковым и к незаметной службе родине.
  
   Когда на следующий день рано утром дядя Гриша подошел к церкви, высушенное многими десятилетиями дерево уже вовсю полыхало. Старый грек обломал все ногти на пальцах, пытаясь открыть крепко заколоченные поджигателями ворота конюшни. Слабеньким старческим ржанием прощалась с ним Марусенька.
  
   ...Когда туда с зеркалом из "Эврики" подмышкой подошел я, пожарный расчет лейтенанта Куца старательно заливал бесформенную кучу головешек. Немного сил и средств потребуется городу, чтобы убрать их и воздвигнуть на этом месте Царь-Кирпич имени Коллективного гения партии.
  
   Три раза зашкаливавший на замерах интеллектуального потенциала гения мозгометр стал после этого вытворять черт знает что. Даже радиоактивный цезий полностью исчерпал на этих замерах весь свой радиоактивный ресурс.
  
   Починить напичканный достижениями самых высоких технологий прибор в Суральске не представлялось возможным. Требовался капитальный ремонт в Институте мозга. Раздосадованные ученые вынуждены были возвращаться в Москву.
  
   ...Отставной суральский ассенизатор еще раз напомнил нам о себе. Мы были растроганы чуть ли не до слез, когда и он пришел на вокзал проводить нас. И даже здесь честный грек отказался от подсказки на так и не разгаданную им мозгометрическую загадку.
  
   И еще одна неожиданность.
  
   Перед самым отходом поезда раздался крик: "Придумал! Я придумал!"
  
   К открытому окну нашего купе подлетел "Колумб", первый клиент "Эврики".
  
   - Я согласен! - радостно выпалил он.
  
   "Колумбу" пришлось напомнить недоумевающим московским ученым о их собственном варианте рекордного путешествия для Книги Гиннеса: проползти вокруг земного шара нагишом, со связанными за спиной руками, в полуметре от идущего следом асфальтового катка, которым управляет совершенно глухой водитель.
  
   Подбежала и запыхавшаяся Маня, сразу повиснув на руке своего рыцаря и уткнувшись лицом в его плечо.
  
   - Я придумал сигнализацию! Буду шевелить ушами. Как начну шевелить ушами - стой, глухой дурак! Вот, смотрите...
  
   "Колумб" закатил глаза на лоб и стал шевелить ушами. Шевеление получалось неважнецким. У водителя асфальтового катка наверняка будут претензия к такой сигнализации.
  
   - Так что я согласен, товарищи ученые. Вы там, в Москве, скажите, чтобы больше никого не назначали на это путешествие. Хорошо?
  
   Я пообещал:
  
   - Обязательно скажем. Да и кого назначат? Сигнализация ушами - это такое ноу-хау, до которого никто другой вовек не додумается. Вы только больше тренируйтесь. Амплитуда шевеления еще недостаточная.
  
   - А я и так каждый день тренируюсь перед зеркалом... Кстати, я вспомнил, где видел точно такое же зеркало, как у вас. У "моржей" я его видел. Я тогда интересовался у них, сколько времени надо просидеть в проруби, чтобы попасть в Книгу Гиннеса...
  
   Эх, "Колумб"-"Колумб"! Вот если бы ты вспомнил об этом в тот первый час работы "Эврики". А теперь цвету нации придется дожидаться других спонсоров.
  
   На крохи оставшихся денег мы ещё успели купить в станционном буфете шоколадку для Мани.
  
   Быстро пропал из виду небольшой город. Поезд мчал нас в Москву.
  
   ...Мужчина из соседнего купе нашего плацкартного вагона вежливо попросил разрешения посидеть некоторое время у нас. Немедленно получив его, деликатно присел на самый краешек нижней полки. В Суральске в его купе сели две дамы.
  
   - Что, ваши соседки уже принялись терзать дорожную курицу? - дружелюбно спросил я. - Не хотите мешать?
  
   Деликатный мужчина, приложив палец к губам, тихо сказал:
  
   - Нет, они разговаривают.
  
   - Ax вон как. Какие-то женские секреты?
  
   - Наоборот. По-моему, они очень хотят, чтобы их и другие слышали. Но... Вы меня извините, они все время такое говорят... Уши вянут!
  
   - Неужели сквернословят? А такие приличные с виду дамы...
  
   - Едут в Москву покупать музыкальные инструменты. Нет-нет, они не матерятся. Но, вы меня еще раз извините... мне, право, так неудобно об этом говорить...
  
   - Валяйте, чего уж там, - подбодрил я его. - Мы хорошо знакомы со всеми богатствами нашего великого и могучего.
  
   - Они все время говорят о пуке. И не только о пуке своих многочисленных знакомых, но даже о своем собственном. Причем говорят с какой-то гордостью: завидный, похвальный, внушительный...
  
   Мы посчитали необходимым ввести своего деликатного попутчика в курс дела. А не то ему так бы и пришлось до самой Москвы прятаться от языкастых музыкантш по тамбурам, туалетам и соседним купе.
  
   Потом я с гордостью сказал своим товарищам:
  
   - ПУК поехал по стране. Будет чем поразвлечься цвету нации.
   *
   А л и к З а т и р у х а
  
   Художественное произведение, как и человек, может быть здоровеньким и больным. Более того, заразными больными могут быть и полновесный телесериал, и роман разной степени упитанности, и самая тощенькая песенка. Да не упрекнете вы меня в том, что я без надлежащего старания поработал над здоровьем своего весьма скромного во всех других отношениях произведения.
   Сердечно благодарный за ваше к нему внимание - автор.
  
   И З Б И Е Н И Е М Л А Д Е Н Ц Е В
  
  
   Г л а в а I
  
   НЕБЛАГОПОЛУЧНЫЕ НАЦИИ
  
  Мы встретились с ним у следователя.
  До этого мне не приходилось его видывать. И читывать не довелось ничего из того, что он наворочал в литературе. Хотя пафос его основного труда, трехтомного эпоса "Золотая яранга", из рецензий был мне известен. В нем человечеству предписывалось уверовать в то, что цивилизация на планете зародилась не в какой-то там Месопотамии, а в тех краях, единственным известным украшением которых является пока только он,- но еще откопаются, непременно откопаются под вечной мерзлотой великие пирамиды и висячие сады тех краев.
  - Вы сочинили этот анекдот?- устало и равнодушно обращается ко мне следователь, отчеркивая ногтем несколько строчек на последней полосе газеты, тоже благоволящей пока к юмористическим писаниям.- Зачитываю: "Сидит чукча на дереве и пилит сук, на котором сидит. Мимо идет русский и говорит: "Смотри - упадешь ведь!" Чукча пилит дальше. Сук падает и чукча вместе с ним. Встает и говорит вслед уходящему русскому: "Шаман, однако!"
  - Он-он это написал, товарищ следователь!- гневно сверкнул на меня темными раскосыми глазами автор "Золотой яранги".- Он - один из шайки таких вот мелких пакостников. Он давно специализируется на этих гнусных анекдотах о моем народе. И я требую оценить его литературные мерзости по всей строгости закона! Конституция дает все основания определить содержание таких анекдотов как разжигание межнациональной розни, как шовинизм чистейшей воды!
  Следователь вопросительно посмотрел на меня: чем, мол, литературный пакостник, будешь крыть эти обвинения?
  Ладно, возьму эти обвинения на себя. Если на все есть высший суд, то и это мне когда-нибудь зачтется.
  - Да где вы здесь шовинизм обнаружили, господа?- обращаюсь я к ним обоим.- И в помине нет тут никаких намерений с конституцией бодаться.
  - А почему тогда во всех ваших анекдотах этот пресловутый сук всегда пилит чукча?- еще больше повышает на меня голос защитник своего обиженного народа.- Почему бы вам не поменять персонажи местами?
  - Ну, хорошо, давайте поменяем местами персонажи этого анекдота. И как тогда будет звучать финальная фраза? "Русский говорит: "Шаман, однако!"? Но у русского мужика нет в лексиконе таких выражений...
  - У мужика-чукчи тоже нет в лексиконе тех дурацких выражений, которые вы ему предписываете произносить. Как нет врожденной потребности сразу начинать пилить тот сук, на который его посадит какой-нибудь писака. Идиотом может быть представитель любой национальности, в том числе и русский.
  Эх, как он, болезный, разошелся.
  - У русского - своя ниша в анекдотах. И тоже - не самая завидная,- попытался я успокоить его.- Например, он часто противопоставляется американцу, немцу, французу. И даже выигрыши его в таких анекдотах - это, скорее, проигрыши. Или водку хлещет за троих. Или какие-то патологические сексуальные подвиги совершает. Или медным лбом своим такую стену прошибает, которая для какого-нибудь немецкого лба означала бы верный капут. Русские в анекдоте - тоже далеко не самая благополучная нация, господа.
  - Но только до того момента, пока вы не противопоставляете его чукче,- продолжал компрометировать меня перед конституцией чукча-беллетрист.- В ваших расистских нишах чукче вы отводите место какой-то дикой обезьяны!
  - Да полно вам! Слово "чукча" выбрано только потому, что в нем уже есть что-то озорное, веселое, обещающее. Это так необходимо для запевки анекдота. Ведь анекдот, кроме всего прочего, должен еще и правильно звучать. Так что такой выбор обусловлен только, так сказать, фонетическими соображениями.
  - И фонетически ваш анекдот нисколько не проиграет, если на дереве посидит представитель любой другой национальности.
  - Не скажите, не скажите! Для человека, имеющего литературный слух, проигрыш будет очевиден. Тут важен каждый звук. Почему в анекдотах на детские темы фигурирует Вовочка? Потому что уже начало такого анекдота - "Как-то Вовочка не пришел в школу..." - подготавливает читателя и слушателя к чему-то потешному. А начните вы тот же анекдот, например, так: "Однажды Ростислав не пришел в школу..." Да тут не к смеху надо готовиться, а к какой-то драме. Скорее всего, Ростислав, гордость семьи и школы, заступился за кого-нибудь перед хулиганами, и те так накостыляли ему, что ни вздохнуть Ростиславу, ни охнуть... Вовочек, господа, в анекдотах еще больше, чем чукчей, но не бегают же по судам родители всех детей с такими именами.
  - Ваш шалопай и пройдоха Вовочка, по которому давно спецшкола плачет,- все, что угодно, но только не дурак. Дурак - это, по-вашему, родовой признак каждого чукчи. Нет в ваших анекдотах персонажа более тупого, чем он. И я требую,- это он уже к следователю обращается,- чтобы этому оболганию был положен конец! Об интеллектуальных способностях и душевных качествах моего народа читатель может узнать не только из такой вот сортирной писанины!
  Как же, как же! Ведь теперь у читателя есть "Золотая яранга". Там, надо полагать, похвальных слов об этих способностях и качествах поболе, чем гнуса в летней тундре...
  А может быть, и вправду юмористам надо оставить в покое этот маленький, гордый народ? Ему, вероятно, и так несладко живется: климат - не приведи господь, ягель не уродился, олешек обмельчал, волк обнаглел, "вертушка" с "огненной водой" и новыми записями Кола-Бельды давно не прилетала... И так нелегко живется чукче на белом свете, а тут еще эта шовинистическая сортирная писанина. Как тут не вступиться взращенной в ярангах интеллигенции за свой оболганный народ? Как не добиваться для него более достойной ниши в литературе?
  А кого бы тогда еще, кроме кроткого чукчи, можно было загнать на то дерево? Белоруса? Литовца? Башкира? Нет, не звучит. Лицо кавказской национальности? "Сидит лицо кавказской национальности на дереве и пилит сук, на котором сидит..." Да кто же в этакое поверит?
  Автор трехтомного эпоса настойчиво требовал от следователя состряпать на меня дельце для показательного и поучительного процесса.
  Было заметно, что у перегруженного более прозаическими делами следователя нет пока своей позиции по этому вопросу. Начало 90-х - и для него все еще в диковинку были такие претензии в наших широтах. Он только несколько раз глубокомысленно заметил: "Да, сейчас из-за чего только не судятся. И здесь мы теперь копируем Запад..."
  А почему бы мне самому не перейти в наступление?
  Сурово сдвинув брови, я уведомил присутствующих, что готов тут же подать встречный иск о защите чести и достоинства всех своих собратьев по перу, чьи труды автор "Золотой яранги" так опрометчиво назвал "сортирной писаниной". А уж наш брат-юморист, не сомневаюсь, сможет сделать такой показательный процесс запоминающимся прецедентом.
  На следователя, по-моему, подействовало. Иметь дело еще и с целой шайкой мелких, но зловредных писак ему не хотелось. Всякое его неловкое движение и слово комментировались бы ими самым ядовитым образом.
  ...Так и не взяв в нашей пикировке с чукчей-беллетристом чью-либо сторону, следователь предложил нам сделать шаги к примирению. Мне и моим собратьям по перу было мягко рекомендовано задействовать для своих анекдотов представителей более благополучных наций. Благополучные - хоть конкретные граждане, хоть целые народы - не так обидчивы.
  Я тут же проделал свою часть пути к примирению.
  - Хорошо, в следующий раз этот анекдот будет опубликован в такой редакции: "На придорожном дереве неподалеку от Женевы сидит швейцарец. Одной рукой он ковыряется в носу, а другой пилит сук, на котором сидит. Мимо него, по дороге в Давос, председательствовать там на международном финансовом форуме, проезжает в своем "кадиллаке" чукча. "Что же это вы, батенька, делаете?- говорит он швейцарцу на немецком, а потом на итальянском и французском языках.- Упадете ведь! Как пить дать упадете!" Швейцарец презрительно сморкается в его сторону и пилит дальше. Шлёпается на землю и, вправляя вывихнутую ногу, восхищенно говорит вслед удаляющемуся "кадиллаку": "Шаман, однако!.."
  Вместе со следователем внимательно смотрим на автора "Золотой яранги" - достаточна ли сатисфакция?
  - Усугубляете ваши издевательства, да!- вскочил тот со стула.- Я требую вообще убрать представителей моего народа из... из такого рода литературы!
  Ага, испугался! Не называешь больше "такого рода" литературу сортирной писаниной.
   Следователь развел руками: требовать от конституции и правоохранительных органов запретить сочинителям анекдотов отправлять на "кадиллаке" чукчу рулить международным форумом в Швейцарии - это уже слишком.
  Автор "Золотой яранги" ушел, зло хлопнув дверью и уведомив остающихся, что есть и другие инстанции, куда можно пожаловаться.
  Я уходил из кабинета следователя, поинтересовавшись, есть ли у нашей родины договор со Швейцарией о выдаче преступников, посягнувших на честь и достоинство населяющих ее народов?
  Следователь только хмыкнул: да, многие бы сейчас воспользовались такой возможностью - покайфовать в комфортабельных условиях швейцарского острога, пока житуха на родине не сравняется хотя бы с условиями в его карцере. Он порекомендовал мне остерегаться другого - каких-либо экскурсий в тундру. А то ведь кроткие чукчи, разуверившись в конституции, могут и волкам скормить своего заклятого врага.
  
  Шутки-шутками, а литературная мелочишка в эти ломающие всё и вся годы не обещала не только сытной, но даже спокойной жизни.
  
  ...- И всё-таки мы будем писать книгу! - напомнил я друзьям наш лозунг, который был свёрнут из-за командировки в Суральск. - Сейчас все пишут...
  В очередной раз мы обсуждали в моей комнате извечный российский вопрос - "что делать?"
  - Так уж прямо и все?- усомнился Вася.
  - Все, кто может, разумеется,- пояснил я.- А мы - сможем. Мы, я уверен, сможем осилить задуманную серию - "Оболганные титаны Земли русской". Напомню соавторам, что первый том этой серии мы решили посвятить Кощею Бессмертному. Потом - "Змей Горыныч" и "Баба-Яга".
  Моня вспомнил один из этапов своей пестрой трудовой биографии:
  - Работал как-то курьером. Видел на стене одного издательского кабинета такую сентенцию: "Каждый может написать книгу, но, к счастью, не каждый может издать её".
  Я забраковал это издательское остроумие:
  - Это - сентенция советских времен. Она безнадежно устарела. Сейчас на стенах всех издательств должна висеть такая: "Каждый, у кого есть бабки, может издать свою книгу. Но, к счастью, не каждый может написать её".
  - Ну, хорошо, пусть даже мы сможем написать нашу книгу. А где отыщем эти самые бабки на её издание?- спросил Вася.
  Я перед собой такого вопроса не ставил.
  - Мы не должны будем искать деньги. Все эти издательские нравоучения адресованы бездарностям и графоманам. А настоящие бестселлеры во все времена издаются за издательский счет.
  Моня поощрительной улыбкой побуждал меня и дальше безбоязненно надувать авторские щёки.
  - Рано нам еще о серии думать,- опять заворчал Вася.- "Кощея Бессмертного" бы осилить. Вот если его будут хорошо брать...
  Я категорически не согласился с такими опасениями.
  - Что значит - "если будут брать"? Да эта книга вызовет всеобщий читательский ажиотаж! "Дом книги", "Библио-глобус", "Москва" и "Молодая гвардия" будут оспаривать друг у друга право первыми начать торговлю нашим бестселлером...
  - Крепите двери, господа книготорговцы!- Моня тоже обязывал ажиотажному читательскому интересу к нашему будущему сочинению быть.
  В нашем авторском коллективе роль "плохого парня" упорно продолжал играть Вася.
  - А вот я за целостность дверей книжных магазинов нисколько не опасаюсь. Сейчас на их полках свободно лежат какие угодно произведения. В том числе и про Кощея Бессмертного с Красной Девицей.
  - Здравствуйте - я ваша тетя!- горячился я.- А почему лежат? Да потому и лежат, что такие Кощей Бессмертный и Красная Девица давно набили читателю оскомину. Ему хочется чего-то новенького. Потому что новое - это самый лучший витамин роста как для отдельного человека, так и для всего человечества в целом. Вот мы и наполним до самых краев наше произведение таким долгожданным для читателя витамином.
  Моня, как всегда, был конструктивен:
  - Хорошо, допустим, мы напишем нашего "Кощея". Куда понесем издавать его?
  - Лучшие книги должны издаваться в лучших издательствах,- не сомневался я.- Кто тут сейчас у нас на первом месте?
  Поделились своими познаниями на этот счет. По всему выходило, что сейчас на первом месте - издательство "ЭКСМЭ".
  Как зачинатель литературной серии "Оболганные титаны Земли русской", я повелел:
  - Вот туда и понесем свою книгу...
  Из темы решили выжать все. Чтобы другим писакам мысль поживиться на ней и в голову не приходила.
  - Поэтому - работать и работать!- уже командовал я своим авторским коллективом.- Это у поэтов девизом может быть такой: "Пишу только тогда, когда приходит вдохновение". У прозаиков девиз более прозаический: "Только когда пишу - приходит вдохновение"...
  
  Не сомневаюсь: всё самое удачное в искусстве делается легко и достаточно быстро. Без натуги делается. Шедевров вымученных - кот наплакал. Да и там - не столько шедевры эти вымучивались, сколько жизнь утюжила их создателей.
  -...Пером, резцом или кистью тут водят не столько их авторы, сколько высшие силы!- менторским тоном объяснял я своим товарищам все выдающиеся творческие удачи.- А у этих сил нет ни отпусков, ни выходных. Рискну предположить, что у них даже перекуров нет. Если уж доверился и отдался этим силам, то держись! Ну а если и сам выдержишь без выходных и перекуров - то и получай в награду свою творческую удачу...
  Некурящие ли высшие силы водили нашим пером, или обошлись только своими, а "Сказание о славном рыцаре Кощее Бессмертном и вздорной бабенке Красной Девице" удавалось на славу. Порой получалось так, что сами мурлыкали от удовольствия.
  Узлы нашего сочинения намечали вместе. Парадоксальные повороты сюжета придумывал, как правило, Моня. Черновая писанина была за мной. Вася вовремя давал укорот буйной творческой фантазии двух других соавторов, так и не позволив, например, Красной Девице сколотить подпольную комсомольскую ячейку в Кощеевом царстве-государстве.
  Старательно выписывались не только два главных героя книги. Впервые в отечественной литературе даже упыри, ведьмы и лешаки были показаны не какой-то безликой злобной бандой, а каждый со своим именем и нравом. У иных из них характер был и вовсе ангельский. И если бы не внешность... Например, леший дядя Сысой одних только выпавших из гнезда птенцов порой по сто штук на дню возвращал на место. А что знал про это народ, который шёл в лес по грибы да ягоды? Тут редкий кто не отдавал богу душу при одном только виде дяди Сысоя. Вот она - трагедия! С иной внешностью даже самый ангельский характер приходится прятать в дебрях да болоте. А кто до нашей книги посочувствовал бы такому вот дяде Сысою?
  Ну а Кощей Бессмертный получился таким колоссом, каким мы его и задумывали. Геракл у такого денщиком посчитал бы за честь служить. Наш титан был непререкаемым авторитетом для сил и чистых, и нечистых. Ну а бессильные его и вовсе боготворили, потому как в нужный момент он бескорыстно становился их силой.
  Удалась и Красная Девица. Даже самый "плохой парень" Голливуда - и тот рядом с ней смотрелся бы всего лишь шалунишкой в коротеньких штанишках, размахивающим игрушечным пистолетиком.
  Печатали рукопись на машинке "Москва". Её я приобрел в магазине "Пионер" на улице Горького в те времена, когда была еще улица Горького, были пионеры, а приобретение гражданами пишущих машинок заведомо рассматривалось присматривающими за этими гражданами органами как подготовка к антисоветской агитации и пропаганде. Правда, пишущую машинку "Москва" регистрировать в органах не надо было. Её выдающаяся допотопность, не позволяющая вести сколь-нибудь существенную антисоветскую деятельность, признавалась даже органами.
  По очереди несколько раз перечитывали уже напечатанную рукопись. И здесь все еще исправляли, уточняли, убирали лишнее. Все решалось квалифицированным большинством - двумя третями голосов авторского коллектива.
  ...- А славную таки книжицу мы написали!- я бережно прижал к груди окончательный вариант рукописи.- И какую толстенькую! Пожалуй, из типографии как раз страниц триста и выйдет.
  - Никак не думал, что сможем вот так написать,- признался Моня.
   Вася хмыкнул:
  - "Вот так сможем". Да я вообще был уверен, что мы и первую главу не осилим. А тут...Черт возьми, а ведь и правда - без всякой натуги, чуть ли не играючи...
  Теперь и Вася был уверен, что наш авторский коллектив сможет поднять всю задуманную серию - "Оболганные титаны Земли русской".
  Бережно переплели рукопись, из приличной папки сделали аккуратную обложку. Присели на дорожку - и я понес "Сказание о славном рыцаре Кощее Бессмертном и вздорной бабёнке Красной Девице" в издательство "ЭКСМЭ".
  
   Г л а в а II
   БЫЛА ЛИ ДЕВОЧКА
  
  Ах, сколько чувств порождает такой поход! В какие высоты устремляются дух и мысли! И так они там буйствуют, что к издательскому порогу ты подходишь, как минимум, номинантом на одну из высших литературных премий.
  Барышня, сидящая за первым после первого издательского порога столом, не глядя ни на меня, ни на рукопись, небрежно сказала: "Хорошо, оставьте. Через месяц-полтора позвоните нам..."
  Авторский коллектив "Сказания о Кощее" рассчитывал на куда более внимательный и теплый прием и своего представителя, и своего сочинения. Но и к такому был готов. Что взять с дежурных барышень в издательских прихожих. А вот как только наша рукопись попадет в руки настоящему профессионалу...
  Я вовсе не исключал, что взволнованный главный редактор "ЭКСМЭ" может позвонить нам уже на утро следующего дня.
  -...Бывали-бывали, друзья, такие прецеденты в мировой литературе. Вот и он позвонит нам и скажет: "Всю ночь напролет читал вашу рукопись. Боже ж ты мой - какая это прелесть! Какой свежий взгляд на затасканный веками сюжет! Какое гармоничное сочетание интереснейшего содержания и блестящего стиля! Великолепно! Рядом некого поставить!.. Некого-некого, даже не возражайте...Гоголь, Гашек и О"Генри, говорите... Ну, не знаю, не знаю...Когда вам приезжать в издательство для заключения договора? Я в любое удобное для вас время приеду за вами на своей машине... Да какие там неудобства - это честь для меня...Еще и еще раз поздравляю вас, себя и всех российских читателей! Ваше произведение убедительно доказывает - нет, не умерла еще великая русская литература... Простите, не могу сдержать слез восхищения..."
  Моня полагал, что в прогнозируемом мной телефонном разговоре главный редактор "ЭКСМЭ" слишком уж благоволит к нам. Да и хотя бы одного суеверия ради он посчитал полезным несколько умерить наши тщеславные ожидания. Моня позволил главному редактору "ЭКСМЭ" сдержать слезы восхищения и порекомендовал не принуждать его приезжать за нами уже утром следующего дня.
  - Пусть хоть выспится человек после такого запойного чтения...
  А Вася в своей снисходительности и вовсе дошел до того, что для заключения договора готов был хоть пёхом тащиться в издательство.
  - Все-таки, это только первая наша книга...- оправдывал он такие уступки.
  - Нечего-нечего их баловать!- отвергал я такое поведение.- Будем держать фасон. Пусть сразу привыкают к нашему статусу. Мы не станем опускаться до обычного в таких случаях авторского лукавства: "Ой, а мы даже и не надеялись...", "Ой, а мы, признаться, и не верили в такой шумный успех...", "Писали, скорее, так - для себя, близких родственников да кошки Муськи..." Знаем мы эти слюнявые "Ой, а мы и не надеялись..." Ещё как все надеются! Нормальный, со здоровым честолюбием автор сразу должен набрасывать и черновичок тех речей, которые он будет произносить в ответ на комплименты своему сочинению.
  - Экспромтом, якобы, произносить, - Моня был уверен, что без некоторого лукавства автору в общении с издателями и читательской общественностью всё равно не обойтись.
  - Одной только первой книгой звездный статус не заработать,- как и положено ему было в нашем авторском коллективе, осторожничал Вася.
  - Было-было такое! - отбрасывал я всякие сомнения.- Итак, наша благодарность "ЭКСМЭ" должна быть искренней, но сдержанной. Даже скупой должна быть наша благодарность. Чтобы никто потом не посмел спекулировать на ней, утверждая, что это они-де создали нам ИМЯ. Кивнули разок головой - и сразу к делу, к составлению "Договора". Бумага - только офсетная, шрифт - только удобочитаемый, обложка - только твердая... Тираж? Начать можно и с малого - хоть с пятидесяти тысяч. Наш "Кощей" потом все равно доберет свое.
  Чуть поспорили: так ли уж мал по нынешним временам тираж в пятьдесят тысяч? А если "ЭКСМЭ" заартачится и для начала предложит жалкие двадцать, а то и вовсе десять тысяч? Сразу рвать с ним всякие отношения?
  - Нет, не пойдет "ЭКСМЭ" на это,- был уверен я.- Так можно проворонить перспективный авторский коллектив, способный одной только своей серией "Оболганные титаны Земли русской" озолотить любое издательство.
  Квалифицированное большинство авторского коллектива, я и Вася, постановило, что иллюстрации, равновеликие нашему литературному произведению, может сотворить только один современный художник - Моисей Абрамович Рабинович. Ко всем другим предложениям "ЭКСМЭ" мы будем просто глухи. И к возможному протестному кокетству Моисея Абрамовича - тоже. Моня кокетничать не стал.
  
  ... На утро следующего дня восторженных всхлипываний по телефону главного редактора "ЭКСМЭ" мы не услышали. Вечером - тоже...
  - А теперь он проверяет читабельность нашей книги на своих ближайших родственниках,- объяснял я эту заминку.- Книжные редакторы страсть как обожают такие эксперименты. И почему-то чаще всего они задействуют для этого своих дочерей-подростков...
  Уж кому-кому, а девочке-подростку наша книга должна была понравиться. Не какой-то забитой и несчастной теткой, только и способной целыми днями тоскливо смотреть в окошко, а ночами реветь в подушку,- не такой была задумана и не такой была сотворена наша героиня. Противник у титана был достойный. Даже её неудавшиеся попытки навесить рога своему патрону были преисполнены такой красивой изобретательности и отчаянной смелости, что иной читатель обязательно хлопнет в сердцах ладонью по странице: "А жаль, черт возьми, что Кощей и в этот раз все пронюхал..." Мы не сомневались, что нашей Красной Девице, как и любому другому добросовестно и не шаблонно сделанному "плохому парню", тоже перепадет некоторая толика читательских симпатий. Особенно - симпатий подрастающего поколения красных девиц.
  Это обстоятельство вызывало некоторые опасения у стоящего на страже моральных устоев общества Васи.
  - Не станет ли примером для юных читательниц наш "плохой парень"?
  - Это уже будет заботой семьи и школы,- отпихивал я такие заботы от нашего авторского коллектива.- Пусть они объясняют отрокам - что такое хорошо и что такое плохо.
  - Зубы себе на этом обломают и семья, и школа,- не сомневался Моня.
  - Пожалуй, да,- согласился я с тем, что ставлю семье и школе непосильную задачу.- И так-то всегда неизвестно, кому больше будет подражать иной юный читатель и зритель - "хорошим" или "плохим" парням. А как только этот выбор кто-то стремится ему навязать... Противная юность ох как не любит, когда ей что-то навязывают.
  Стали припоминать: а есть ли в нашей хваленной классической литературе яркие примеры для нынешней поросли красных девиц - примеры для подражания?.. Нетути таких примеров. У наших классиков бал правят не здоровые, преисполненные страстей и желаний девушки, а какие-то чахоточные библиотекарши, предел желаний которых - заманить в свою библиотеку такого же чахоточного читателя, чтобы вместе с ним проливать тихие слезы умиления над раскрытым томиком какого-нибудь чахоточного поэта.
  ...Никто из "ЭКСМЭ" не позвонил нам ни через три дня, ни через неделю. Мои объяснения этому были уже не столь самоуверенными.
  - Может быть, весь коллектив издательства выстроился в сварливую очередь - читать нашего "Кощея". А их там... К тому же, старушка-уборщица читает только по слогам...
  У Васи и Мони надежды на интерес к нашему сочинению не только старушки-уборщицы "ЭКСМЭ", но хоть кого-то из его многочисленного творческого коллектива оставалось все меньше.
  Ровно через месяц я позвонил в издательство.
  "Можете уже забрать вашу рукопись",- ответили на другом конце телефонного провода.
  Захотелось полукавить с собственным сознанием. Хотелось не понимать: что это значит - "Можете уже забрать". Рукопись можно забрать потому, что она уже размножена и поэтому больше не нужна? Или надо все-таки готовиться к худшему?
  Вот так позвонишь, например, в больницу справиться о здоровье родственника, а тебе таким деревянным голосом ответят: "Можете уже забрать..." И так захочется еще какое-то время в неведение побыть: а что придется забирать из той больницы - уже здоровенького человека или...
  Вот и нам надежду на то, что забирать придется все же не "тело", хотелось сохранить как можно дольше. Поэтому по телефону я ничего выяснять не стал. Интересно, что скажет нам главный редактор? Хорошо, пусть даже и не самый главный.
  ...В прихожей "ЭКСМЭ" - все та же самая барышня. Но она сразу повела меня не к главному редактору, а в издательский "морг". В углу небольшой, темноватой комнаты было сложено несколько высоких стопок отвергнутых рукописей. Я быстро узнал нашу и сам вытащил её из-под гнета других.
  Еще при встрече барышня добросовестно исполнила свою первую и самую главную должностную обязанность. Она сделала торжественное заявление о своей полной, безоговорочной и не подлежащей никакому обжалованию некомпетентности. Во всем материальном, идеальном и трансцендентном. И особенно - в причинах отклонения издательством "ЭКСМЭ" предлагаемых ему произведений. Кто может объяснить эти причины? По её предположениям, все компетентные в этих вопросах лица находятся в этот момент где-то не ближе Куала-Лумпура.
  Второй и последней обязанностью барышни, сопровождающей автора на его печальном пути, было вытолкать его из "ЭКСМЭ" как можно быстрее.
  Валяющая ваньку девица не на того напала. Не самыми гуманными методами я принудил её проводить меня к госпоже Молевой, одному из редакторов издательства. К явному неудовольствию последней. Госпожа Молева очень красноречиво взглянула на барышню: "У тебя, милочка, такие простенькие обязанности - встретить да выпроводить. Но даже их ты не можешь исполнить должным образом. Нужны ли нам такие работники?" Ответный взгляд был не менее красноречив: "Да - простенькие! А вы сами попробуйте-ка отвязаться от такого. Если получится - я тут же напишу заявление "по собственному желанию".
  Писать заявление об увольнении несправедливо обиженной девушке не пришлось. Сразу отвязаться от меня госпоже Молевой тоже не удалось.
  ...- Уважаемая Инна Константиновна! "Познакомилась" - это такая расплывчатая формулировка. А в какой степени вы познакомились с нашим сочинением? Вы прочитали его до конца?
  - Я знакомлюсь со всеми рукописями в той степени, каковая необходима для составления ясного впечатления - может она нам пригодиться или нет.
  - Какой же основной критерий непригодности?
  - Перефразируя классика, можно сказать: каждое не пригодившееся нам произведение не годится по-своему. Если же вам нужен протокол какого-то бурного заседания худсовета, посвященного вашей рукописи, то такого протокола нет. Больше никто ваше сочинение у нас читать не будет.
  Ой, как холодно! Уже выпроваживаете, сударыня? Сразу понимать и принимать предложение ретироваться не хотелось.
  - Так всё же - какой основной брачок обнаружили вы в нашем произведении? Ну, пожалуйста, Инна Константиновна! Я и два моих соавтора будем благодарны вам до конца наших литературных дней.
  Боязнь иметь потом дело еще и с двумя другими настырными соавторами отвергнутой рукописи заставила Инну Константиновну уважить настойчивую просьбу хотя бы одного из них.
  - Дайте-ка мне вашу рукопись,- протянула она руку.
  Опытный редактор "ЭКСМЭ" быстро, "по диагонали", просмотрела первые её страницы, восстанавливая в памяти содержание.
  - Ну вот, разве это экшн: первая серьёзная сшибка героев у вас - только на седьмой странице. Кощей Бессмертный просит Красную Девицу выучить таблицу умножения, иначе он превратит её в кочергу. Да, это может вызвать улыбку у читателя. Но так, господин Затируха, современная приключенческая литература не делается. Почитайте её. Почитайте хотя бы книги нашего издательства, уж коли вы пришли к нам. К седьмой странице у читателя не легкая улыбка на лице должна блуждать, а, извините за прямоту и некоторое утрирование,- волосы на голове должны дыбом стоять. Наша литература, господин Затируха, как и сама наша жизнь, становится все более темповой и жесткой. Никакой раскачки - сколь бы стилистически привлекательной она не казалась.
  - Ну а если наш Кощей Бессмертный еще на второй странице предпримет уже пятую попытку изнасиловать Красную Девицу? С извращениями, разумеется. Это будут хорошие темп и жёсткость?
  - Напрасно иронизируете. Кощей, мучитель Красных Девиц и потрошитель её заступников, куда скорее найдет своего читателя, чем ваш Кощей-Пигмалион...
  В противопоставлении главных литературных вопросов вопросу "ЧТО?" издательство "ЭКСМЭ" тоже, пожалуй, отводило не первое место. Но вот на вопрос "КАК?" первое издательство страны отвечало иначе, чем безвестные пока творцы Кощея-Пигмалиона.
  "КАК?" - это с первых страниц напугать читателя так, чтобы он сразу вжал голову в плечи и поминутно озирался - не подкрадывается ли кто-нибудь и к нему, чтобы тюкнуть топором по голове. Если ужас отпускает его хотя бы на полторы страницы - это явный признак брачка в авторской и редакторской работе. Значит, недоглядели - потеряны надлежащий темп и жесткость повествования. Значит, или мучитель, или его жертва слишком долго тянут одеяло читательского внимания на себя. А мучить и "раскалываться" персонажи тоже должны исходя из требований современной темповой литературы, а не из одной только авторской прихоти. Иному автору дай волю - он и самое простенькое мордобитие в подворотне страниц на десять растянет.
  ...- Выходит, уважаемая Инна Константиновна, "ЧТО?" в современной литературе - это утюг на брюхе пытаемого персонажа, а "КАК?" - это насколько быстро он нагревается?
  - По форме ваше определение, конечно, драчливо, а по существу - верно.
  И это - творческие императивы первого издательства страны. Или оно потому и в лидерах, что первым взяло на вооружение такие творческие установки?
  - А как же эти милые российскому читательскому глазу душевные смятения героев, их любовные страдания, сердечные томления? Как же чувства более тонкие и возвышенные, чем те, которые персонажи испытывают под раскаленным утюгом и с удавкой на шее? Неужели теперь ночные прогулки под луной возможны только с верным "ТТ" подмышкой? Неужели теперь одной короткой очереди из "АКМ" уготован куда больший литературный успех, чем длинному ряду самых блестящих острот?..
  По-моему, экспромт про громкие литературные успехи "ТТ" и "АКМ" получился у меня прямо-таки душераздирающим. Сам готов был прослезиться, если кто поддержит.
  Никто не поддержал. Редактор "ЭКСМЭ" не позволила мне затянуть литературную дискуссию. Она жестко напомнила - кто тут заказывает музыку.
  - Вот когда у вас, господин Затируха, будет собственное издательство, тогда вы будете судить - чему уготован больший литературный успех. Вот тогда и сравним. Вы напечатаете книгу, где провинившийся персонаж всего лишь стращают превратить в кочергу, а мы - книгу, в которой к той же седьмой странице...
  -...Провинившийся персонаж уже и через мясорубку пару раз пропустят!
  Видя, что человек, которому нечем крыть по существу, вновь и вновь злоупотребляет иронией, редактор "ЭКСМЭ" была вынуждена прибегнуть к самой откровенной форме выпроваживания:
  - Извините, господин Затируха, но у меня еще очень много работы...
  В моем лице авторский коллектив "Сказания о славном рыцаре Кощее Бессмертном и вздорной бабёнке Красной Девице" выпроваживался из "ЭКСМЭ" без всякой надежды на дальнейшее плодотворное сотрудничество.
  А где же та девочка-подросток, которая должна бы сейчас вбежать сюда с отчаянным криком: "Тетя Инна, как вы смеете прогонять его! Ведь мой папуля клятвенно обещал издать эту замечательную книгу уже ко дню моего рождения..."
  И надо же - дверь действительно открывается нараспашку! И в ней действительно появляется крайне возмущенный человек. Но, увы, это не наша девочка-заступница.
   В дверном проеме появляется пожилой, бородатый дядя в очках и в том берете, который когда-то был форменным головным убором советских писателей и других работников искусства.
  Давняя принадлежность к профессиональной касте не помогла пожилому беллетристу. В одной руке он держал отвергнутую издательством рукопись, за рукав другой его попридерживала провожающая его из "морга" барышня. Оставаясь в дверном проеме, он, задыхаясь от возмущения, выкрикнул:
  - Не позавидуешь вашей работёнке, госпожа Молева! Опять, наверное, разбросанную там-сям расчленёнку приходится собирать в более компактную кучку!..
  Уж не принял ли ты меня, дружище, за удачливого творца той расчленёнки?
  Хорошо, что этот взгляд редактора "ЭКСМЭ" достался не мне. Такой уничтожающий взгляд не забыть до конца своих литературных дней. Тогда и мне нечего больше на него нарываться.
  Я хлопать дверью не стал. Недосказанное редактору пришлось досказывать выпроваживающей меня за порог издательства барышне.
  -... А кишками в распоротых животах пусть хирургия занимается, а не литература! Нечего у других хлеб отнимать.
  - Да-да, желаем вам творческих успехов!
  Ну, конечно, рада-радёшенька, что выпроводила меня, наконец.
  
  И вот это унижение называется - "предложить свою книгу издательству"?
  И в какое нам нести рукопись теперь? Кто там еще в первом ряду?
  ...В "Багриусе" рукопись отправили в издательский "морг", не дойдя, вероятно, даже до седьмой страницы. Потому как в разговоре господина Рабиновича с редактором издательства, которого господин Рабинович принудил говорить с собой далеко не с первой попытки, - в этом непродолжительном разговоре даже эпизод с угрозой превращения отлынивающей от знакомства с таблицей умножения бабёнки в кочергу,- даже он не был поставлен в заслугу нашему авторскому коллективу.
  А господин Тихомиров ушел из "АССТ" и вовсе не солоно хлебавши. Он был сделан из другого теста, нежели два других сочинителя отвергаемого бестселлера. Вася сразу поверил в безоговорочную темноту и невежество сопровождающей его в издательский "морг" барышни и попросил страдалицу не утруждать себя поисками её вышестоящих коллег, про которых она забыла все - как зовут, кто чем занимается и кто где сейчас находится. Просьба была охотно удовлетворена.
  Ну что, хватит с нас? Стоит ли нести свое выстраданное произведение в издательства второго или двадцать второго ряда? Нет, пусть туда ходят авторы из того же ряда.
  А, может быть, надо как-то изменить методику предложения своей книги? Неделями и месяцами дожидаться решения очередного издательства - это когда же дождешься положительного?
  Была-не была: уж если надувать щеки - так надувать их безбоязненно.
  Сочинили, отредактировали и поместили в "Книжном обозрении" платное объявление: "Ищем издателя, работающего под девизом: "Дайте мне настоящий бестселлер - и я заставлю читать его всю Россию".
   Поняли, что настаивать и на десяти тысячах тиража уже не хватит духа. Сколько предложат - с тем и смиримся.
   Ни одного звонка! Наше отчаянное объявление так и не нашло такого же отчаянного издателя.
  Ну и что нам делать теперь? Отхлестать себя по преждевременно надутым мордасам?
  Нет, самобичеванием мы заниматься не станем. Пусть наша рукопись пока вылеживается в столе. Знатоки литературного дела в один голос утверждают, что это всегда полезно. Отдохнувший от текста глаз всегда найдет в нем то, мимо чего десятки раз пробегал уставшим.
  Но кардинально переделывать своего "Кощея" мы не будем. Не станем растворять в кислоте, разделывать различными режущими инструментами и закатывать в асфальт даже самых провинившихся его персонажей. Ни за какие тиражи. Ни за какие награды и премии. Пусть наш Кощей остается Пигмалионом, а не Потрошителем.
  Был показан большой авторский кукиш всем тем учредителям литературных наград и премий, которые способствуют и потакают расцвету кровопускательной литературы. Не вечно же будет продолжаться этот и так затянувшийся на их людоедской улице праздник.
  Ну а пока несколько ошалевшие от свободы издатели и читатели ищут в литературе не собственно литературу, а что-то другое, нам придется подыскивать себе на современном рынке труда более приземлённое занятие.
  - Сейчас почти весь потерявшийся народец или в мелкую торговлишку, или в охрану подался,- подытожил я положение на этом рынке.
  - Или - в нищие,- дополнил Моня.
  - В нищие идет только народ принципиальный, с твердым характером. Народ, категорически не принимающий новые порядки. А просто растерявшиеся пошли в торговлю и охрану. Бывшие университетские преподаватели социалистической экономики не чураются торговать в Лужниках капиталистическими колготками. А потоптаться хотя бы рядовым охранником в богатеньком казино считают за великую удачу даже отставные армейские политработники самых высоких чинов.
  Нет, все, что угодно, но только не топтание с дубинкой в дверях какого-нибудь игорного заведения или супермаркета. Не сопровождать там каждого человека враждебным взглядом: "Что, в других местах тебе ничего стырить не удалось - так ты к нам приперся! И на что глаз положил? На плавленый сырок "Дружба"? А я, по-твоему, на что тут торчу?.."
  - Да, не зря пугал человечество эпохами коренных перемен дядюшка Конфуций. Интересно, а куда он сам подался в свою переломную эпоху?- вспомнил я великого китайца.- Кому нужны в такое время мудрецы-философы? А пенсий в Китае тогда, надо думать, еще не было...
  - Пенсий в Китае и сейчас нет,- проинформировал соавторов Вася.
  - Ему, бедолаге, тоже, наверное, пришлось чем-нибудь приторговывать?- охранником или нищим я Конфуция не представлял.
  - Шашлыком из собачатины,- предположил Моня.- Первое лакомство в тех краях. И тоже жульничать, наверное, пришлось?
  Да, жизнь не раз доказывала, что во времена лихолетья никакой честной торговли быть не может. Ни в древнем Китае, ни в современной России. И как нынешние отечественные шашлыки и пирожки изготавливаются из бог весть каких ингредиентов, так и дядюшка Конфуций наверняка жульничал и вместо дефицитной собачатины использовал какую-нибудь презренную крольчатину.
  Нет, ни за барахлишком в Турцию мы не поедем, ни чебуреками торговать не станем.
  Но какое-то дело нам сейчас необходимо найти. И желательно - дело живое и без всякого там сомнительного запашка.
  
  
   Г л а в а III
   ХУДОЖЕСТВЕННАЯ НАГРУЗКА
  
  "...И в этом травмпункте господина Дозорова встретили как старого знакомого. В этот раз обошлось без переломов. Обширные гематомы покрывали в основном правую часть его тела. Наверное, тех, кто пинал его с этой стороны, было больше..."
  В эти лихие годы мало кто другой так поспособствовал признанию журналистики одной из самых опасных профессий, как Александр Дозоров. И ладно бы он из многочисленных фронтовых окопов с треском разваливающейся империи не вылезал. Нет, Александр всего лишь вторгался в беспокойную личную жизнь звезд нарождающегося шоу-бизнеса России. Зато вторгался так смело и бесцеремонно, как никто другой.
   Вот и аукались самоотверженному пионеру российской жёлтой прессы эти смелость и бесцеремонность. Далеко не каждый журналист, командируемый в "горячую точку", рисковал так, как рисковал Александр, отправляясь на какую-нибудь светскую тусовку. На любом театре военных действий до журналистов нет особого дела ни у одной из сторон конфликта. На шальную бы пулю только не нарывался сорви-голова да на минные поля не выбегал. А вот на любой светской тусовке свой интерес к господину Дозорову имели почти все её самые заметные персоны. И зачастую формой этого интереса становилось рукоприкладство. Рукоприкладство во всех его многочисленных видах - от одиночных и немощных дамских пощечин до тяжелых побоев, совершенных группой лиц мужского пола.
  Но и после самых продолжительных пребываний в травмпунктах и на больничной койке Александр Дозоров не прекращал своей подвижнической деятельности. "Всё ещё не понимают болваны-совки, что один хорошенький скандал прибавляет человеку куда больше популярности, чем десяток походов в детские дома и больницы с собственноручной раздачей там манной каши и вытиранием соплей",- не уставал повторять он свое творческое кредо. А "болваны-совки" считали, что такого рода скандалезные материалы прибавляют известности и востребованности только их автору. И он-де порой высасывает их даже не из пальца, а добывает из таких мест, покопаться в которых решится разве что самый отчаянный проктолог. Мало еще кто из светских персон новой России соглашался с тем, что устойчивая пованиваемость тоже может быть ингредиентом популярности, особенно когда с другими ингредиентами недобор. Понимание того, что хорошенький скандал придает популярности ту перчинку, с которой она намного выигрывает у пресноватой популярности, заработанной собственноручной раздачей манной каши и подтиранием соплей - это понимание было еще впереди.
  "Еще как прав Александр!- всегда симпатизировал своему битому-перебитому столичному коллеге молодой провинциальный журналист Аркадий Лазарев, читая очередной бюллетень о состоянии здоровья господина Дозорова.- Еще наперегонки побегут светские львы и львицы к журналистам заказывать громкие скандалы со своим участием. И как только начнет затухать очередной - тут же учинять следующий. Скандальная репутация, как и все прочие кормушки, требует своевременного пополнения".
  Ну, так это в Москве журналисту можно кормиться самому и кормить других из такой кормушки. Там, куда ни плюнь,- обязательно попадешь в какую-нибудь знаменитость. А в Мусольске - плюй, не плюй... В городе Мусольске не может быть знаменитостей. А как можно заработать репутацию скандального журналиста на всякой человеческой мелочишке? В Москву, в Москву!
  Их газета все еще называлась "Мусольская правда". Её редактор, хоть и остался без присмотра приказавшего долго жить райкома КПСС, уже до скончания своих дней не смог бы избавиться от жесточайшей самоцензуры. Аркадий Лазарев считал, что коли серенькие персонажи города Мусольска не позволяли газете хоть сколько-нибудь пожелтеть, то следовало хотя бы смелее внедрять на её страницы ещё одну примету нового времени - бойкую, со всякими художественными прибамбасами рекламу. Нет, и рекламу редактор все еще по привычке считал таким же гнусным порождением Запада, как реваншизм, милитаризм и линчевание чернокожих. "Мусольская правда" обещала уже в недалеком будущем умереть так же бесславно, как сотни других городских, районных и областных "правд".
  Редактор выбрал свой вариант спасательного круга и очень гордился этой находкой.
  В эту пору народ в городе Мусольске, впрочем, как и народ по всей остальной России, особенно народ мужеского пола, мёр на удивление дружно. Желающих побаловать себя или своих близких такой невидалью в советские времена, как некрологи, было достаточно. Заказы, позволяющие "Мусольской правде" худо-бедно удерживаться на плаву, были.
  - И все равно, без рекламы нам не обойтись, не выжить, - между редактором и Аркашей Лазаревым искрило всё больше.- Такой массовый падёж населения - явление преходящее. Да и негоже превращать газету всего лишь в информбюро городского морга.
  - Боюсь, непривычна будет для нашего читателя реклама,- чесал затылок редактор.- Нашему читателю, читателю серьезному, вдумчивому, читателю, воспитанному на лучших образцах советской журналистики, должно будет претить такое открытое навязывание ему ведер, веников и простокваши.
  "Ну да, теперь твоего "вдумчивого читателя" хлебом не корми - дай посидеть с "Мусольской правдой" в руках на кладбищенской скамейке",- издевался про себя над старым консерватором Аркадий, а вслух говорил:
  -ќќ Реклама может быть и в скрытой форме. Курит, например, герой какого-то фильма или книги сигареты определенной марки - и вот уже продажа таких сигарет возрастает в разы. Продуманно спрятанная реклама даже эффективней навязываемой в лоб.
  - Ну, фильм или книга - это объёмные художественные произведения. Там все, что хочешь, можно припрятать. А где спрятать рекламу у нас? Разве что прогноз погоды, хе-хе, тоже посчитать художественным произведением?
  - При желании рекламу можно припрятать и в прогноз погоды, - не посчитал предложение редактора всего лишь шуткой Аркадий.
  - Ну, если вы берётесь хоть где припрятать рекламу... Я, как вы знаете, завтра еду на региональный семинар журналистов - "Свобода печати в свободной России - назревшие вопросы". Надо будет прозондировать, что позволяют себе и в этом отношении наши коллеги на местах. Можете поэкспериментировать с вашей идеей во время моего отсутствия. Но только очень вас прошу: никакого интима и шарлатанов! Только самые обычные товары и услуги.
  - Да боже упаси!- с готовностью принял правила игры Аркадий.- Только проверенные всеми советскими пятилетками товары и услуги...
  
  ...С поезда, сразу после приезда с журналистского форума, редактор направился в свой кабинет.
  Его ждали.
  Секретарь шепнула ему, что эти несколько человек приходят каждый день, ожидая возвращения главного начальника "Мусольской правды".
  
  ...- Галина Федоровна я... От имени всех родственников покойного гражданина Коробкина... Двоюродная сестра я ему буду...
  Первой редактором была принята простоватая дама. Принята она была очень любезно, и поэтому немного успокоилась.
  ...- Как же он обрадовался, когда увидел, что вы некрологи стали печатать. С постели стал подниматься. Один раз даже на балкон вышел - вылить кастрюлю кипятка на соседскую собаку, которая завела моду как раз под их балконом гадить. Вот, говорит, и сбылась, наконец, вековая мечта простого человека. Вот и на него можно теперь заказать некролог. И не какой-нибудь куцый огрызок, а хоть какой величины. Ты, мать, просил он жену, можешь похоронить меня безо всяких там поповских причитаний, а вот некролог в "Мусольской правде" закажи. Поповские причитания - дым: сказаны - и нет их больше в природе. А некролог в газете - тот на века останется. Его и грядущие поколения смогут почитать... Совсем прямо оживал человек, когда о некрологе на себя мечтал. Поэтому когда он умер, жена не поскупилась, мы, родственники, помогли, вот и заказали в вашей газете большой некролог. Товарищ Лазарев, ваш заместитель, заверял: "Лично выложусь на полную катушку!" Сколько денег пришлось заплатить - а что с ним сделали, с этим некрологом!
  Давая время редактору подготовиться к угрызениям совести, Галина Федоровна приложила платочек к глазам.
  А редактор даже мельком не успел еще просмотреть ни одного номера "Мусольской правды", выпущенной за время его отсутствия.
  - И что же такого с ним сделали? Напутали с именем, возрастом, датами, названиями орденов и медалей?
  - Нет, тут я ничего не скажу. Тут как раз все правильно...- проверяя себя, она разворачивает принесенную с собой газету на полосе с некрологом.- Имя правильное - Антон Митрофанович Коробкин. Возраст - "на восемьдесят третьем году жизни" - так и есть. Награды его: почетный знак - "40 лет службы на охраняемых железнодорожных переездах" и портсигар от начальника дороги. Это тоже правильно написали. А вот книги никакой в гробе не было!
  - Что там еще за книга?- удивлённо поднял брови редактор.
  Она старательно читает: "...А каким страстным любителем и тонким ценителем поэзии был Антон Митрофанович! Смерть застала его с раскрытой на середине книгой "Грезы Востока", выпущенной недавно нашим издательством "Буква". Так, раскрытым на этой самой странице, близкие и положили этот сборник ему на грудь в его последний путь. Как трогательно и красиво это получилось! Казалось, Антон Митрофанович прикрыл глаза только для того, чтобы еще раз насладиться про себя волшебными рубаи незабвенного Абу-Убейда-аль-Хасима-ибн-Саляма:
   "Лепестка цветочного нежней,
   И халвы фисташковой вкусней,
   Губки приоткрытые её.
   О, Гюльджан, сокровище моё!"
  - Да что вы!- Галина Федоровна замахала на редактора руками так, будто "Мусольская правда" приписала покойному Антону Митрофановичу Коробкину какую-то крупную диверсию на железной дороге.- Какой там любитель поэзии! У них в доме всю жизнь только одна вот эта книга и была...
  Галина Федоровна протянула редактору тонюсенькую брошюрку - "Правила проезда транспорта и прохода скота через охраняемые железнодорожные переезды".
  - Уж если и брать какую-то книгу на тот свет, так он бы эту взял. Да только даже она зачем ему на том свете?
  Зачем могут понадобиться на том свете "Правила проезда транспорта и прохода скота через железнодорожные переезды" - этого редактор тоже не знал. А вот зачем нужен громкий скандал журналисту скромной провинциальной газеты - это было понятно. Давно тот косит глазами в сторону столицы. А там такие умельцы ох как сейчас востребованы.
   Редактор вызвал секретаршу:
  - Где Лазарев?
  - Зная о вашем приезде сегодня, он взял отгулы.
  Пришлось редактору самому объяснять жалобщице, почему автор некролога всунул в гроб скромного смотрителя железнодорожных переездов волшебные рубаи незабвенного Абу-Убейда-аль-Хасима-ибн-Саляма.
  - Некролог, уважаемая Галина Федоровна, это, в некотором роде, художественное произведение. А в художественном произведении, ради достижения его задач, допустимы не только некоторое ретуширование и преломление действительности, но даже и отдельные расхождения с ней. Нашей с вами задачей было показать Антона Митрофановича не только добросовестным работником, но и человеком развитым, начитанным. Человеком, который посчитал своим гражданским долгом даже из гроба сеять вокруг себя благотворные семена культуры...
  "Господи, что я несу! - сокрушался редактор. - Но как ещё оправдать перед этой тёткой содержание некролога на её двоюродного брата".
  -... Прочитают его наши читатели, и очень интересно им станет - что же это за книга такая замечательная, которую человек даже в могилу с собой взял? Как ни приобрести такую. Вот и прибудет в полку любителей поэзии. Вот и больше станет в нашем городе культурных людей. Согласитесь, что "Правила прохода скота через переезды" не могут сравниться в этом отношении с высокой поэзией.
  Необъяснимы выкрутасы женской логики:
  - А кем она ему приходилась?
  - Кто? Кому?
  - Гюльджан. Этому...Незабвенному...
  Теперь редактор, всплеснув руками, обратился за поддержкой к вышестоящим силам уже вслух:
  - О, господи! Да хоть и никем она ему не приходилась. Может быть, так - мимолетное виденье. Цветами или халвой на каком-нибудь восточном базаре торговала, да и попалась ему на глаза в минуту вдохновенья. Поэты ведь на мир по-особому смотрят, не как все обычные люди.
  - Пить надо меньше - тогда и на мир будешь смотреть как все нормальные люди!- не сомневалась в природе всех творческих вдохновений Галина Федоровна.
  Посмертное участие двоюродного брата в окультуривании земляков как будто примирило её с торговкой халвой, охмуряющей пьяненьких поэтов. Поворчав ещё немного, Галина Федоровна уходила из редакции, уверенная, что грядущие поколения, как и надеялся Антон Митрофанович Коробкин, всегда смогут найти некролог на него в библиотеках. И не где-нибудь, а в разделе "художественная литература".
  Второй посетитель, старичок со сморщенным злым лицом, сразу вошёл с развёрнутой газетой и стал читать ещё с порога:
  "Не безвольно скрещенными на груди лежали его натруженные руки. В одной он крепко держал ручку складного спиннинга, а в другой - походный котелок. "Смотрите-ка, - сказал кто-то в толпе провожающих, - и туристический примус, служивший ему верой и правдой, покойный тоже прихватил с собой". "А что это за тюбик такой красивый лежит возле его уха?" - "А то - мазь против комаров. Тоже в "Дыши озоном" продается. Чего и чего там только нет - богатейший ассортимент! Настоятельно рекомендую вам заглянуть туда сразу после поминок..."
  Старичок выжидательно посмотрел на редактора - выпрыгнет ли тот сразу с диким криком в окно с третьего этажа или сначала оставит предсмертную записку, в которой, как порядочный человек, возьмёт на себя все преступления своих сотрудников?
  Оглушённый услышанным, редактор медлил. Старик зло спросил:
  - Ну, и какого чёрта? Ни спиннингов, ни примусов в гробе и в помине не было. Люди прочитают и подумают: рехнулись что ли совсем эти Агаповы? Как в турпоход своего покойника снарядили...
  Редактор не мог не согласиться про себя: люди подумают правильно. Что и говорить, тут и одной мази против комаров хватит, чтобы читатели заодно подумали - а не спятила ли целиком и вся редакция "Мусольской правды"?
  Прощание с нашкодившим журналистом, бросившим такую густую тень на его творческую придумку с некрологами, обещало быть очень недолгим, но очень эмоциональным. А пока редактору приходилось отчаянно отбиваться.
  -...Кроме всего прочего, полезно было показать Никиту Петровича Агапова и большим любителем природы. Так ведь? Поэтому даже такая, на первый взгляд, необычная гипербола, как тот же примус, несет очень полезную художественную нагрузку. У читателей сразу возникает такой ассоциативный ряд: походный примус - лес на дрова не рубил - природу после себя оставил не калекой - значит, положительный, достойный светлой памяти человек...
  Далее этот ассоциативный ряд был щедро дополнен многочисленными садами, рощами и дубравами, посаженными покупателями туристических примусов сразу после выхода из магазина "Дыши озоном".
  Что возразить против таких лестных для покойника ассоциаций - старина не нашёлся. По инерции еще немного поворчав, он успокоился. А ещё за один элемент "художественной нагрузки" обсуждаемого некролога - аудиоплейер с записями хора имени Пятницкого - старик и вовсе похвалил редакцию "Мусольской правды". Да, все Агаповы отдавали предпочтение понятным родным напевам, а не психопатической западной тарабарщине.
  В это время редактор, обхватив голову ладонями, качал ею из стороны в сторону и скрежетал зубами.
  
  Третью посетительницу, старушку с удивлённым на всю оставшуюся жизнь выражением лица, уже вошедший в тему редактор быстро примирил со всякой мелочёвкой в гробу её родственника. И только один пассаж некролога всё ещё вызывал у неё стойкое недопонимание. Её скрюченный годами палец вновь и вновь останавливался на нем. Уже стесняясь своей темноты и невежества, она просит редактора:
  - Вы мне, пожалуйста, напоследок вот это растолкуйте: "...А как понял, что конец его совсем близок, попросил близких валенки для его последнего пути купить. А где ты их в городе нынче да еще летом найдешь? Туда-сюда кинулись родственники - нашли, наконец, подходящее объявление где-то на стене, купили валенки с рук. Старенькие, прожженные в нескольких местах, не совсем его размера, но Николай Владимирович не стал капризничать, в них и велел похоронить себя. Безутешная вдова сквозь слезы объясняла провожающим эту последнюю волю покойного: "Не абы как одевался-обувался всю жизнь. Очень внимательно за модой следил. И как только прознал, что с недавних пор все сливки Беверли-Хилз в русских валенках себя хоронят, так сразу и сказал: " Мы тут тоже не лыком шитые!.."
  Когда редактор затравленно поднял на неё глаза, старушка недоуменно спросила:
  - Что такое это "Беверли-Хилз"? А сливки ихние?.. Что вы! Зачем ему на том свете валенки, да еще ношенные? В новеньких полуботинках мы его похоронили...
  Она с надеждой смотрит на редактора.
  Да, посмертная экипировка Николая Владимировича и без валенок получилась бы на зависть даже выпендривающимся сливкам Беверли-Хилз. Зонтов, гантели и шампунь против перхоти те в последний путь не брали.
   Должно быть, спущенный с поводка на время редакторского отсутствия Аркаша Лазарев каждый раз радостно повизгивал от творческого экстаза, добавляя в эту экипировку всё новые живописные детали.
  Редактор чуть слышно зарычал. Потенциальных рекламодателей, производящих валенки или торгующих ими, в городе не было. Зачем же тогда распоясавшийся журналист приплел в некролог еще и их?
  Редактор уже не мог хоть на ком-нибудь не сорвать свою злость:
  - Ну а новые полуботинки зачем ему на том свете? Танцевать он там в них будет, что ли? Не всё ли равно, в какой обуви туда отправляться?
  Они поспорили о предполагаемом времяпровождении обитателей того света.
  Старушка была совсем не прочь представить его огромной танцплощадкой в преисполненном благоуханий и соловьиных трелей саду, где в вечном вальсе беззаботно кружатся прекрасные юноши и девушки, прерывая его только для того, чтобы снова до блеска начистить свою обувь.
  Редактор же полагал, что большинство покойников, оказавшись на том свете, сразу этапируются на лесоповал в такие суровые края, где не то, что соловьи,- сопли на лету замерзают. Долго ли там в полуботиночках протянешь. Вот погрязшие в грехах миллионеры Беверли-Хилз, видать, и смекнули - как лучше всего обуваться в последний поход.
  Уступили друг другу. Редактор исключил покойного Николая Владимировича из списков этапа на лесоповал, а старушка, стараясь запомнить режущее слух слово "гротеск", согласилась и валенки считать допустимой художественной нагрузкой некролога. Редактор же очень сожалел, что это всего лишь гротеск. Не то бы он искренне позлорадствовал: в такой обувке родственничка надоевшей ему бабы никто бы и не пустил на ту райскую танцплощадку. Так бы и пришлось ему, тоскливо переминаясь с одного прожженного валенка на другой, всю вечность за ее оградой проторчать...
   Потом кто-то из подчиненных объяснил редактору причину появления в этом некрологе его самой выдающейся "художественной нагрузки":
  - Теща Аркаши откопала у себя на антресолях старые валенки и собиралась их выкинуть. Но он поспорил с ней и со всеми нами, что сможет так их разрекламировать, что эти валенки у нее с руками оторвут. Пусть только она сразу после выхода этого номера газеты простенькое объявление о продаже своих валенок где-нибудь на стене или заборе приляпает. И спор выиграл. Покупательница доверительно шепнула теще: "А то теперь наш старый стиляга без них и помирать раздумал..."
  
  Во время расставания с Аркашей Лазаревым редактор иронически сказал:
  - Уж и не знаем, как мы теперь без вас будем поддерживать скандальную репутацию "Мусольской правды", созданную вами с таким успехом?
  Никакого раскаяния:
  - Ну, резервы для ее поддержания всегда можно найти. Время от времени подкладывайте усопшим в гробы будильники, ночные горшки, туалетную бумагу... Покойники едва ли обидятся, а тираж каждый раз будет увеличиваться в разы.
  "Вон!" было встречено презрительной усмешкой.
  
   Г л а в а IV
   МЕСТО ПОД СОЛНЦЕМ
  
  ...- Уважаемые дамы и господа! Товарищи! Друзья! Если разобраться, любое произведение искусства - это музыка. Литературное произведение - тоже. Поэтому и оно может быть не менее гармоничным, чем хорошее музыкальное произведение, а может быть такой какофонией - хоть уши затыкай. Правильная расстановка слов в каждой фразе, в каждом предложении имеет такое же значение, как расстановка нот в музыкальном сочинении. Если слова стоят не в должном порядке - чуткое ухо сразу заметит дисгармонию. Поэтому автор литературного произведения должен проговаривать и проговаривать написанное им. И если у него есть литературный слух - он, в конце концов, расставит все слова в должном порядке, а не разбросает их как попало, лишь бы донести до читателя смысл написанного. Помните: кроме содержательного смысла у каждой фразы и каждого предложения есть и своё музыкальное звучание.
   - Пример, пожалуйста!- потребовали у меня слушатели.
  - Пример?.. Возьмем такую известную всем нам с малых лет поговорку: "Когда рак на горе свистнет". При классической, веками обкатанной расстановке слов эта фраза убедительна по смыслу и музыкальна по звучанию. Если мы станем менять в ней слова местами, то смысл поговорки, конечно, не изменится. "Рак когда на горе свистнет" - содержание то же, а вот музыкальная гармония явно утеряна. "На горе свистнет рак когда" - фраза звучит еще корявее. И, пожалуй, самый худший в этом ряду вариант: "Свистнет на горе рак когда..."
  Выжав из свистящего на горе рака все педагогические ресурсы, я попросил присутствующих самим предложить для подобного разбора какой-нибудь пример.
  Предложение было из той же оперы:
  - "С мира по нитке - голому рубашка".
  Я старался честно отрабатывать свои лекторские часы:
  - Позвольте ради ещё большего количества вариантов переиначить эту поговорку таким образом: "С мира по нитке - голому веревка удавиться". Вот давайте вместе с вами и поиздеваемся над её музыкальным строем. Как вам такой вариант: "По нитке с мира - удавиться веревка голому"?
  Недовольный гул: литературный слух был у всех присутствующих - предложенный вариант был единодушно отвергнут.
  Дальнейшее жонглирование словами показало, что благодарить мир за подаренную ему веревку голому правильней всего будет по варианту, предложенному лектором.
  
  ...Отмирала целая эпоха. У её смертного ложа многим хотелось сказать что-то свое, наболевшее. Сограждане засели за мемуары. Большинство из них последний раз пытались что-то сочинить и более-менее грамотно изложить это на бумаге в школе на выпускных экзаменах и потому явственно ощущали в себе потребность воскресить утерянные навыки.
  Почувствовать эту потребность и обратить её в свою пользу заставила меня собственная потребность хотя бы иногда отменять постные дни и разговляться хотя бы самой малюсенькой и тощей селедкой. Скромнейшие гонорары за там-сям ещё печатаемую юмористическую мелочишку никак не позволяли с уверенностью смотреть в завтрашний день. А он, завтрашний день, обещал еще более постный рацион.
  
  Пожилой директор дома культуры "Дружба" в Бирюлёво-Западном, как и многие другие руководители его поколения и его масштаба, еще не решался по собственной инициативе отстегнуть часть своих площадей под массажный салон или парикмахерскую, мужественно стараясь сохранить за вверенным ему учреждением его изначальное культурно-просветительское значение. Он позволил мне организовать платный лекторий - "Если пишешь мемуары". Часть собранных денег перепадала мне. Перепадали ли какие-то крохи и государственной казне - не знаю. Я бы на месте директора "Дружбы" посчитал эти крохи оскорбительными даже для самой тощей государственной казны и не стал оскорблять государство.
  Нельзя сказать, что народ валом повалил на эти лекции. Но, к моей великой гордости, затея и не провалилась. И в Бирюлёве оказалось немало тех, кому хотелось бы через пережитое помянуть нравы, комедии и трагедии уходящей эпохи. Благо, теперь это можно было сделать, не опасаясь, что органы, оберегающие родную речь и печатное слово от всяких тлетворных влияний и вредоносных соблазнов, могут лишить тебя свободы и даже живота. И где ещё, как не в мемуарах, можно отомстить всем своим обидчикам. Это юных стихотворцев питают надежды, а писательский зуд седовласых мемуаристов лучше всего подпитывают накопившиеся за долгие годы обиды.
  - ...А чтобы меня потом не затаскали по судам, буду писать свои мемуары исключительно эзоповым языком,- делился со мной будущий автор своими творческими планами.
  - А читатели вас поймут?
  - Тот, кому будет адресована моя книга, прекрасно все поймет!- злорадно улыбался мститель.
  - А стоит ли писать книгу, у которой будет только один по-настоящему заинтересованный читатель?
  - Хоть один экземпляр, но напечатаю! Пошлю ему. Пусть станет его настольной книгой. Пусть каждый раз повертится, сволочь, полночи, прежде чем заснуть...
  Вот он, тот примерный автор, который руководствуется девизом: "Пиши только тогда, когда не можешь не писать". Девизом, который менее требовательные к себе сочинители игнорируют сплошь и рядом.
  Как издавать задуманные сочинения? Ну, кто из авторов мемуаров сомневается в том, что издатели готовы будут пойти на любые ухищрения и даже подлости по отношению к своим коллегам, лишь бы первыми заполучить эту долгожданную рукопись. Не в моих интересах было предупреждать своих слушателей, что издатели будут готовы на любые хитрости и пакости, только бы не пустить их даже на порог своих издательств...
  
  ...И на пляже Кузьминского пруда я защищал наступившую эпоху.
  - Интересная она - вот что главное. Все меняется, не только власть и формы собственности. Фильмы, песни, анекдоты - и те другими становятся!
  - Ну, не знаю, как там фильмы и песни, а вот анекдоты по сравнению с советскими явно помельчали,- поморщился Моня, укладываясь на покрывало загорать.
  Укладываясь с другой стороны от меня, сказал своё "Фи!" и Вася:
  - Фильмы и песни тоже помельчали. Скоро единственным их содержанием станет воспевание уголовщины и половой распущенности.
  - Зато как растут люди, которым теперь не запрещается расти,- продолжал я петь осанну наступившей эпохе.- Какие крупные, яркие, колоритные личности рождает наше время! Общество стало, наконец, уважать и деловых, предприимчивых людей, а не только орденоносных шахтёров и доярок. Вот теперь действительно - всякий труд у нас в почёте. Проституткам - и тем вот-вот станут трудовые книжки выдавать... И чего это дядюшка Конфуций пугал нас переломными временами? Когда же еще и реализовываться способным, энергичным людям?
  Вася горько усмехнулся:
  - Ну-ну, куда как интересная эпоха. Пожалуй, скоро и высшие свои ордена общество станет давать не шахтёрам и дояркам, а самым энергичным проституткам.
  - Обидно ему,- кивнул Моня на Васю.- Так и не смогла его родная КПСС извести древнейшую профессию. Даже во времена строительства коммунизма хорошенькие барышни предпочитали становиться простыми проститутками, а не орденоносными доярками.
  - Заладили - "родная, родная". Я приостановил свое членство в КПСС,- напомнил Вася о своих нынешних взаимоотношениях с коммунизмом.
  - Нет, вы только посмотрите - какой герой!- восхитился Моня, обращаясь как бы ко всему пляжному сообществу.- "Приостановил своё членство"! Теперь, поди, и носа из подполья не высунуть?
  Я не удержался поддержать Монино злопыхательство:
  - Тесновато теперь, надо думать, в том героическом подполье. Интересно, сколько из девятнадцати миллионов уже "приостановили свое членство"?
   - Самые стойкие выжидают, - не сомневался Моня. - Не воскреснет ли покойница. Вот тогда они сполна возьмут свое из партийной кормушки. С жирным приварком за стойкость...
  Что еще, расслабившись, делать на пляже, как не промывать чьи-то косточки. Мы с Моней в охотку промывали их товарищам, "приостановившим свое членство" во вчера ещё родной для них КПСС. Беспокоились за стойких. Если болезная, не к ночи будь сказано, встанет со смертного одра да наберётся прежней силушки, то те же миллионы "приостановивших" такой мощной лавиной вновь хлынут к партийной кормушке, что враз оттеснят от нее, а то и вовсе растопчут тех партийных стоиков, которые ни на минуту не поступались своими принципами.
  ...- Разумеется, обидный ярлык "прощелыга" ни на кого из присутствующих товарищей не распространяется,- смягчил я нападки на "присутствующих товарищей".
  - Да и где же набрать миллионы таких ярлыков? - сокрушался Моня.
  - Обличители хреновы!- восстал Вася.- Пусть даже КПСС руководила страной плохо. Ну а кто сейчас правит вашим государством? Они что - делают это лучше?
  - Нашим, Вася, государством, нашим!- смог я сделать маленькую поправку, но по существу возразить было трудно.
  Обмен мнениями показал, что управляют сейчас нашим государственным кораблем люди по большей части случайные и неумелые. Шустростью и горлом берут. Быстрее всех на опустевший капитанский мостик взобрались. Наверное, это закон: шустрые и горластые - вот капитаны всякого безвременья. Ни руля надежного у такого государственного корабля, ни ветрил. Вот и мечутся его пассажиры по трюмам и палубам в поисках безопасного места. А кто-то и за борт сигает. В надежде доплыть до какой-то своей земли обетованной. Вот этим-то, наверное, дядюшка Конфуций и стращал потомков - тонущий корабль и в пучину за собой может засосать.
  Мы за борт нашего неустойчивого корабля сигать не собирались. Но и места своего пока на нем не находили. Вася с Моней, как и я, пробавлялись чем-то случайным, ненадежным, недолговечным.
  За отсутствием, по уважительным причинам, рядом с нами на пляжном покрывале дядюшки Конфуция, философствовать попытался я:
  - Существует три места приложения человеческих сил и способностей. Это - работники, власть и паразиты. Кем нам быть? Быть надолго. Возможно, на всю оставшуюся жизнь.
  Вася удивился:
  - Странный вопрос для человека, который пытается занять какое-то место в сатирической литературе. Разумеется - работниками.
  А вот мы с Моней находили, что ответ на вопрос "Кем быть в переломную эпоху?" далеко не так очевиден. Неправильный ответ чреват разочарованиями, драмами, а то и трагедиями.
  -Например, у паразитизма, и в природе, и в человеческом сообществе, есть разные формы,- рассуждал я.
  - И не всегда - отталкивающие...- уточнил Моня.
  - А порой - даже симпатичные,- развивал я эту интересную тему.- Что скажете насчет "паразитов паразитов"? Кто такой, например, Остап Ибрагимович Бендер-бей...
  Вася стоял насмерть: как "паразиты паразитов", так и паразиты еще более высоких степеней,- это, все-таки, в первую очередь - паразиты, какими бы симпатягами они не казались. О нынешней крупной и мелкой шушере с больших и малых дорог России и говорить нечего. Ко всей этой публике не должно быть никакого сочувствия. Уж если ты испытываешь на живых людях своё умение обращаться с ножичком или паяльной лампой,- то не ропщи, когда и тебя побалуют чем-нибудь остреньким или горяченьким.
  Примазаться к власти? В такие времена неуютно быть рядом с властью. Обязательно рано или поздно придётся быть если не обвиняемым то свидетелем.
  Хорошо, будем работниками. Но тогда очень и очень желательно найти для себя дело интересное, дело творческое. Такое, где можно будет на полную катушку задействовать недюжинные способности дружного коллектива. Коллектива, уже проверенного другими, не без творческих элементов, делами.
  
  Если вся наша жизнь - театр, то пляж - одна из сцен этого театра.
  На других сценах жизни её актеры играют властью, богатством, умом, добродетелями... Разумеется, с не меньшим успехом можно играть и отсутствием какого-либо из этих врожденных, унаследованных или нажитых приобретений. А то - и всех сразу.
  На пляже люди играют телами. И чем совершеннее тело, тем более заметным персонажем будет его обладатель на пляжной сцене.
  Стоит ли насмешливо и высокомерно относиться к тем загорелым "качкам", которые считают пляж основной сценой жизни? Ведь за ее порогом обвинение с них будет снято хотя бы по одному пункту их длинного перечня. Тело - это инструмент земной жизни человека. И каждому из нас рано или поздно придется отчитываться за него перед Верховным Инструментальщиком. Многие ли смогут похвастать, что содержали этот инструмент в должном порядке?
  ...Она расположилась недалеко от нас.
  Восхищённые мужские взгляды стали бурными и продолжительными аплодисментами, сопровождающими её выход на пляжную сцену. И даже самые завистливые и язвительные пляжные дамы должны были согласиться: эти аплодисменты - заслуженные.
  Ну и как, барышня, - будете теперь каждые полминуты переворачиваться со спинки на животик и обратно, чтобы каждой фазой этих грациозных движений ещё и ещё раз демонстрировать восхитительные линии своей фигуры?
  Нет - никаких избыточных демонстраций. И неужели книга действительно так интересна, что вы совсем не будете смотреть по сторонам? Неужели ни разу не зыркнете хотя бы в нашу, не последних персонажей на пляжной сцене, сторону? Или это исполняется сценка - "ах, как я поглощена этой замечательной книгой", где вместо книги мог быть и кирпич?
  У такой яркой и одинокой звезды пляжной сцены быстро должны были появиться свои горячие поклонники.
  Интересно, это закон природы, что в таких ситуациях быстрее всех проявляет себя быдло?
  ...Уже за одну только такую пляжную экипировку в цивилизованном обществе должны упекать в кутузку.
  Он подходил к девушке в длинных, полинялых сатиновых "семейных" трусах, которые, вероятно, донашивал последним в своей прижимистой семейке. А туфли седьмого срока носки на босу ногу для какого шика надел? А походка? Нарочито неспешная, вразвалочку. Если бы сценой был не солнечный пляж, а темная улица или подворотня, то такой выход на неё, выход "крабом", предварял бы классическое "Дай закурить!" с последующими действиями, которые в милицейских протоколах обозначаются как "хулиганские".
  Нет, тут были романтические намерения. В руке у него - презент, почти полная бутылка вина. Сейчас барышне будет сделано заманчивое предложение - украсить отдых совместным распитием дешёвенького портвейна.
  Предложение было отвергнуто. Без резких слов и телодвижений, но решительно, без всякого обнадеживающего кривляния.
  Но пьяненькое мурло настоящим женским сопротивлением, вероятно, даже плевки в рожу еще не считал и всё норовил как бы невзначай прикоснуться к девушке.
  ...Сначала на выручку пошел Вася. Рано или поздно и его одного хватило бы, но для ускорения процесса подошли и мы с Моней. И наши речи не стали образцом изящной словесности. Трое против одного - отвергнутый кавалер мог отступить с честью, матерясь и харкаясь без особого пыла и жара.
  Этикет происшествия обязывал пригласить барышню в наш круг. Тот же этикет, как будто, предписывал ей хотя бы минутку-другую попричитать: "Господи! А я уж не знала, как от него отвязаться! Что бы я без вас делала..." Никаких причитаний. Даже "Спасибо!" - я не расслышал, или его и вовсе не было? Похоже, своё место под солнцем, в том числе пляжным, готова отстаивать и сама.
  Вон как - оказывается, не Донцову или Маринину читает, а Конфуция! Тоже - на каком-то жизненном распутье?
   Не только не требовала казнить то назойливое существо, но даже просила не очень порицать его.
  -... И каковы последствия любого поступка - этого человека, моего, вашего - ближайшие и отдаленные? По-моему, у мироустройства есть железный закон: плюсы любого настоящего события рано или поздно неизбежно превращаются в минусы событий, порожденных им. И наоборот. А в итоге всё обнуляется и - в Лету.
  Действительно - "по-моему", или Конфуция начиталась? Не рано ли в такие юные годы постигать такие унылые законы мироустройства?
  Ну, хорошо, давайте из вежливости подыграю вам, барышня:
  - Да, случаются такие перемены знака. Тюкнули тебя ломиком по голове - и ты стал ясновидящим. Или обратный пример: выиграл ты в казино миллион - пошел, счастливый, домой...
  -... И тебя тюкнули ломиком по голове сразу после выхода из казино, - Моня не позволил счастливчику даже до дома дойти.
  -...Вот и ещё одним ясновидящим станет больше,- снова поменял знак события на плюс Вася.
  - Вот-вот! Так стоит ли изводить себя, задумываясь о знаке поступков - своих, чужих? Всё равно в итоге все знаки обратятся в ноль, и все поступки канут в Лету.
  Ух ты! Это она серьёзно - стоит ли вообще задумываться о знаках своих и чужих поступков, если окончательная цена им ноль, а место - в Лете? Хочется поспорить с такой установкой. Надо ли безропотно подставлять свою и без того многострадальную голову под утюги и ломики в надежде стать когда-нибудь ясновидящим? И другим проламывать черепа с той же целью как-то... как-то не эстетично, по крайней мере. Не лучше ли приобретать это качество каким-то другим макаром - пусть даже такое ясновидение будет в чём-то уступать тому, которое приобретается с помощью бейсбольной биты.
  - Есть, обязательно должен быть где-то архив всех наших помыслов и деяний. И когда-нибудь придётся давать за них отчёт, - не сомневался я.
  - Елозя на горячей сковороде, - предсказывал Моня самую вероятную позицию для таких отчётов.
  - Поэтому человеку, чтобы не оказаться на той сковородке, полезно всё-таки задумываться о знаке своих поступков, - соглашался я с предсказаниями Мони. - Иначе, даже дождевой червяк - куда более совершенное создание, чем человек. Например, он никогда не шарит по чужим карманам, не страдает алкоголизмом, и родину никогда не продаст за тридцать серебренников...
  Васе не терпелось поставить дождевого червя в пример человеку и по другим параметрам. Особенно - в пример нашему человеку.
  - "Семейные" трусы на пляже - это еще что. Общая культура нации и на лицах отражается,- сетовал он.- Да-да, ещё как отражается! Вот поставь рядом десять наугад выбранных европейцев, пусть даже и в таких вот позорных трусах, а в другом ряду - десять наших соотечественников, так даже первоклассник сразу определит своих.
  - Смотря, чей это будет первоклассник,- уточнил Моня.- Их первоклассник такое мурло, может быть, и не видел ни разу в жизни. Он может предположить, что во втором десятке - тоже свои. Только специально отобранные: эти или хотят что-то своровать, или уже успели что-то стащить. Иначе, чего это они так настороженно, так исподлобья смотрят?
  - Вот-вот!- одобрил я наблюдательность западного первоклассника.- Человеческая порода, выращенная в клетке, всегда будет смотреть на мир вот так - исподлобья и затравленно. Во взглядах друг на друга людей, выдрессированных коммунизмом, еще долго будет читаться вопрос: "Ну что, товарищ,- донесешь?"
  - На который тут же будет читаться ответ: "От такого же товарища слышу", - добавил товарищам взаимопонимания Моня.
  - В жизни всегда есть место трусости,- со вздохом констатировал Вася. Он считал коммунизм общественным строем, не более других способствующим культивированию трусости как основной мотивации в человеческих отношениях.
  - Особенно - в коммунистической жизни,- никак не соглашался с такой уравниловкой Моня.
   Нас с Моней, махровых антикоммунистов, Вася давно уже не пытался переубедить. Он искательно заглянул в глаза Насте. Увы, и она не стала его политической союзницей.
  - Власть, напихавшая людей в бараки и коммуналки,- это уже бесчеловечная власть.
  Вон как - "напихавшая"! Да, более молодое поколение строже относится к власти, чем прошлые. Для прошлых и после десятилетнего ожидания быть "запихнутым" в десятиметровую комнату в десятикомнатной столичной коммуналке зачастую было синонимом счастья. А ведь она совсем недавно приехала в Москву из своего уральского далёка. Я, человек более старшего поколения столичных лимитчиков, которому своя комнатушка в Москве досталась куда с большим трудом, не мог скрыть завистливого удивления:
  - Теперь вагоновожатые-лимитчики так быстро получают комнаты?
  - Управляющий нашим трамвайным депо был ко мне неравнодушен...
  Как просто и доверительно это сказано. И как мастерски спрятаны всякие интонации. Стала ли эта комната авансом, стимулирующим возбуждение её ответных чувств к управляющему депо? Или уже расчетом за них? Если это был аванс, то ответных чувств управляющий не дождался. Она ушла из трамвайного депо чуть ли не на следующий день после получения комнаты. И снова поступала в театральное училище. И снова не поступила.
  ...- Не горюйте, Настя,- утешал я её.- Вашими предшественниками на этом тернистом пути доказано: пару-тройку раз с треском провалиться на экзаменах во ВГИК или театральное училище - это самое многообещающее начало актерской карьеры. Ну а если еще и родители категорически против - тогда грядущий громкий успех обеспечен еще надежнее... А в какой стадии находится сейчас ваше коммунальное житье-бытье? По моим наблюдениям, оно имеет вот какие семь фаз: идиллия, недопонимание, молчаливое осуждение, тихое фыркание, громкое фыркание, скандал без рукоприкладства и драка.
  У Мони - более простое представление о коммунальном житье-бытье:
  - Что-то многовато у тебя этих фаз. По-моему, их всего две - без драки и с дракой.
  - Не скажи, Моня, не скажи. Уж не знаю, сила ли это или слабость нашей коммуналки, но никто из нас так и не решается пока перешагнуть стадию тихого фыркания.
  - Наша идиллия уже закончилась,- без каких-либо интонаций ответила на мой вопрос Настя.
  Что, и в своей коммуналке ей приходится отстаивать свое скромное место? Или её соседи считают, что барышня вознамерилась отхватить себе слишком много места? В устоявшемся быте любой коммуналки надо быть очень и очень осторожным со всякими телодвижениями. Там каждая тряпка не на своем месте - это объявление войны соседям. Со всеми вытекающими отсюда ответными военными действиями и жертвами.
  
  ... Насколько можно понять, самой главной обязанностью работников всех отечественных спасательных станций является недопущение отдыхающих к воде. Методика недопущения может быть разной. В Кузьминских прудах они специально для этого десятилетиями разводят кишечную палочку. Об успехах в этом разведении регулярно докладывает громогласная радиоточка местной спасательной станции. Не будь такой заботы о ней, вся кишечная палочка давно бы передохла. От тоски. Ведь она так привыкла быть здесь центром всеобщего внимания.
  Кишечные страшилки не пугали. Народ безбоязненно лез в воду.
  ...Да, тело Насти - это не только форма. Как замечательно она плавает! И кролем, и брассом, и даже баттерфляем... Я мог кое-как угнаться за ней только на очень короткой дистанции, а потом с помощью всяческих ухищрений прекращал состязание, давая себе время отдышаться. А ведь очень недурным пловцов считаюсь.
  Отдуваясь на берегу, шаблонно объясняю плавательные успехи нашей новой знакомой:
  - Вы, Настя, находитесь в таком счастливом, таком спортивном возрасте. Тем более, по сравнению с нами, уже изрядно потрепанными дяденьками...
  Настя не стала с такой же шаблонной улыбкой доказывать, что, на её взгляд, "потрепанные дяденьки" - еще "ого-го!". Она задумчиво и серьезно спросила:
  - Счастливый возраст - что это? Каков он? Как не упустить его?
  Интересно-интересно, что значит, по-вашему, барышня, это "не упустить"? Не горевать потом о недополученных подарках этого возраста? Или у вас более высокие помыслы - не сетовать на закате жизни о том, как мало было отдано другим в то время, когда отдавать было так легко?
  - Счастливый возраст - это возраст, когда твои желания и возможности находятся в полной гармонии,- Васю вполне устраивал проверенный штамп.
  - Каков счастливый возраст - не знаю,- сказал Моня.- А вот что это за состояние такое - можно предположить. Это когда тебе нет никакого дела до твоего возраста.
  - Тогда, наверное, этот возраст всегда осознается задним числом?- с грустью предположила Настя.
  - А что в нашей грешной жизни осознается иначе?- не мог я развеять эту грусть.- Мудрецы, конечно, обнадежат: скажут, что счастливым всегда можно сделать тот возраст, в котором ты сейчас пребываешь.
  - А если не мудрить?- добивалась своего Настя от несколько уже потрёпанных, а потому и несколько уже умудрённых жизнью дяденек, которым пора бы уже иметь какое-то конкретное представление о возрасте счастья.
  Я сделал лестное для всех потрепанных дяденек и тетенек предположение:
  - Вероятно, счастливый возраст для женщины - это обласканные фольклором 45 лет. Тогда для мужчины - лет 50.
  Настя с великодушным фольклором не соглашалась:
  - Не знаю, как для мужчины 50, а вот 45 лет для женщины - это уже, пожалуй, многовато для счастья.
  Усреднив все мнения нашей пляжной компании, постановили самым счастливым возрастом для женщины считать 36 лет, а для мужчины - 48. Даже для самой потрепанной части компании такой возраст еще не стал прошедшим временем.
  
  ...Вволюшку поплавав и позагорав, все вместе пошли через парк, к станции метро "Люблино".
  Кузьминские пруды - это их каскад. Между главным водоемом с его пляжем и верхней частью прудов - небольшой мост. Здесь детвора, под заботливое сюсюкание старших, отучает местную популяцию уток самим добывать хлеб свой насущный. Удивительно, как эти прожорливые птицы, способные за один присест умять несколько солдатских паек, еще не разучились летать. Впрочем, такие никчемные развлечения каждое их следующее поколение позволяет себе все реже.
  Собирать дань с желающих побаловать детвору и уток пока никто не решался. Но потесниться тем и другим все равно пришлось.
  Многовековым опытом самой смекалистой части российского народа (да и других народов - тоже) проверено и доказано: зашибить легкую деньгу на человеческой алчности проще, чем на всех других чувствах вместе взятых.
  Когда спасательная станция прекращала громогласно вещать об очередном прибытке кишечной заразы во вверенном ей водоеме, свесившиеся через перила моста юнцы громко комментировали происходящее здесь.
  ...- Какой-то богач-иностранец тоже кидал хлеб уткам, и у него слетели с руки часы.
  - Не иностранец это был. Это был близкий родственник бывшего хозяина Кузьминского парка, князя Голицына Сергея Михайловича. Эмигрант... То ли в четвёртом, то ли в пятом поколении...
   - К родным...этим ... Как их?
  - К родным пенатам его потянуло...
  - Эх, и дорогущие те часы! Одних брильянтов на них, говорят, на миллион баксов...
  - Награду соответствующую назначил тому, кто их найдет...
  - Сто лет можно припеваючи жить на такие деньги...
  Юнцы со своими комментариями были подозрительно настырны. Они требовательно смотрели на всех проходящих по мосту: "Слышали? Тогда снимайте штаны и сигайте в воду!"
  Специальный уполномоченный богатенького раззявы взимал плату с желающих понырять за драгоценными часами. Физиономия "уполномоченного" тоже не внушала доверия. И уж совсем определенными становились физиономии всей этой команды, когда ребятки проводили разъяснительные мероприятия с желающими понырять за драгоценными часами на дармовщинку.
  Мало бы кто из проходящих по мосту сквозь эти требовательные взгляды стал сигать в воду. Но какая-то светлая голова в этой гоп-компании нашла очень тонкий и верный психологический ход. Предполагаемое место падения драгоценной семейной реликвии князей Голицыных было окружено маленькими буйками с красными флажками. Этот совершенно незначительный по форме и материальным затратам элемент придавал поисковому участку удивительное правдоподобие. Желающие понырять были. Отупевшие на дармовых хлебах утки, не хотевшие примиряться с тем, что весь этот сыр-бор затеян не ради них, недовольно крякали, когда очередной ныряльщик плюхался в воду.
  - Не хочешь попробовать, Вася?- подзадоривал я.- Найдешь часы - так не только ты сам, но и мы с Моней весь остаток жизни будем благоденствовать. Сто обещанных лет делим на три - так и получается. Тогда и вопрос "Что делать?" снимается с повестки дня.
  - А вдруг наш Василий сам еще сто лет прожить собирается?- встревожился Моня.- Для себя он вопрос "Что делать?" снимет, а нас бросит на произвол судьбы.
  - А что, не без выдумки ведь дурилка у этих ребят,- Настя отдавала должное юным предпринимателям.- Может быть, это будущие капитаны российского бизнеса?
  - Это - будущие зеки!- не сомневался Вася.
  - Одно не исключает другого,- вставил Моня.
  Я с ним согласился:
  - Да, тут, пожалуй, вопрос только в очередности: сначала - капитаны бизнеса, потом - зеки, или наоборот?
  Вася поморщился:
  - Вот она, ваша интересная эпоха! Вот она, ваша раскрепощенная деловая мысль! С младых ногтей - надуть, обмануть! Разве такой должна быть цель жизни у человека?
  Настя очень серьёзно спросила:
   - А какой должна быть цель жизни?
  Василий, торопясь выразить свои искренние чувства, частенько перебирал с морализаторством:
  - Цель жизни должна быть большой!
  Моня не упускал случая указать ему на это:
  - Одурачить как можно больше людей - тоже большая цель.
  - А не позволить их одурачить - еще большая цель,- вступился я за мораль.
  
  Когда расставались, Настя попросила:
  - Может быть, пригожусь я вам для каких-то ваших дел. Позвоните в нашу коммуналку - Максимова моя фамилия...
  Да, меняются знаки событий: не потяни на подвиги то пьяненькое существо - не было бы этой встречи. Не было бы в нашей жизни Насти Максимовой.
  
  
   Г л а в а V
   КТО СТРЕЛЯЛ ПЕРВЫМ
   Любому животному-самцу, в том числе и мужчине, для полноценной жизни необходимы три её компонента - добыча, самки и враги.
  Для чего самцам нужны добыча и самки - это и так понятно. А враги? А враги всякому самцу нужны для поддержания формы. Иначе не достанутся ему ни самки, ни добыча.
  Если у мужчины долгое время нет никаких врагов - он начинает страдать и маяться. Инстинкт подсказывает: в его жизни что-то не так. Ей не хватает чего-то очень важного. И тогда он начинает совершать такие поступки, которые обеспечат его хотя бы одним надежным, верным врагом.
  И это заведено природой: любому самцу легче и быстрее всего заполучить верного и надежного врага - это положить глаз на чью-то самку или чью-то добычу. Так поступают и мужчины. И чаще всего мужчины кладут глаз на жён и добычу своих друзей-приятелей. Вероятно, по причине неискоренимой мужской лени. Тащиться за своим счастьем куда-то за тридевять земель, да еще и сражаться там за него они готовы только в сказках. Поэтому грешно мужчинам саркастически говорить о женской дружбе, подразумевая, что настоящая дружба - это такое же исконно мужское достоинство, как большой кадык или лысина. Чем старше мужчина - тем безнадежнее будут попытки отыскать у него хоть одного настоящего друга. Вот почему всегда с таким умилением вспоминаются друзья далекого детства. Ну, какая там еще добыча? Какие там еще самки?
  
  О нарастающих успехах Арсения Фомина на брачном ложе своего друга Володи Голикова сам Володя ничего не подозревал. А тут как-то возвратился домой как раз в такое время, когда удовлетворенный товарищ только что слез с того опозоренного ложа и едва-едва успел натянуть на себя портки.
  - А что это ты тут делаешь?- удивленно спросил Володя у Арсения.
  Чем лучше всего задобрить самца, уже вздыбившего шерсть и оскалившего зубы? И тут действует простой и надежный закон природы: надо поделиться с ним добычей.
  - Узнал я, Володя, об одном очень интересном творческом конкурсе. Вот и рванул сразу к тебе. Надеюсь, порадую...
  Любящие глаза жены с невинностью первоклассницы подтверждали: да-да, милый, твой друг пришел к нам исключительно для того, чтобы порадовать тебя; он так спешил это сделать, что даже подзабыл твой распорядок дня и поэтому первой порадовал меня.
  Когда дело касается измен, то даже самый уверенный в себе мужчина никогда не сможет соврать так убедительно, как даже пребывающая в крайней растерянности женщина. Только этот её врожденный талант как-то ещё и поддерживает на плаву трещащий по всем швам институт брака.
  ...- Конкурс не афишируется, но у меня есть туда ходы. И сам буду в нём участвовать, ну и тебе, как другу, хочу дать шанс...
  Теплый взгляд жены Володи говорил: "Я, конечно, ничего не могу сказать о том конкурсе, но какой у тебя друг! Какой верный и заботливый! Ведь свои шансы на победу уменьшает... Нет, вот у нас, баб, такой бескорыстной дружбы быть не может..."
  
  И Арсений Фомин, и Владимир Голиков сотрудничали в московских журналах, девизом которых в это переломное время стало - "Дай-то бог выжить!.." Всё более ненадёжным становилось это сотрудничество, всё чаще приходилось смотреть по сторонам - куда бежать, если что?
  ... - Конкурс на должность нового пресс-секретаря генерала Солдатенко. Прежний не оправдал ожиданий. Сейчас этот отставной генерал и на политической арене заметен, и первое лицо в ОАО "Великая Московская пирамида".
   - "Великая Московская пирамида" - это те ребята, которые гигантскую пирамиду-некрополь, видную с Марса, обещают соорудить? - припоминал Володя. - А каков состав жюри этого конкурса?
   - Жюри - один человек. Его жена. Вот она и будет отбирать нового пресс-секретаря для муженька среди всех претендентов. Злые языки говорят, что генерал без её рекомендации и шнурков не рискнёт выбрать.
  
  Для публичной персоны одним из следствий нарастающего общественного веса становится докучливая необходимость быть все время на виду у этой общественности. Персоне приходится объяснять настырным журналистам не только каждый свой публичный выпад в сторону Думы, кабинета министров или НАТО, но и значение всякого неосторожного шага, словца или жеста, сделанных хотя бы даже в бане или парикмахерской. Тяжкая обязанность - и политический этикет выработал спасительную норму: начиная с определенного ранга общественно-политический деятель может переложить грызню с журналистами на другого человечка. Высокий, дюжий генерал Солдатенко достиг такого положения. В президиум партии, не из последних, был призван, где с достоинством, без подхалимской суеты нижних партийных чинов хлопал в ладоши в нужных местах и строго хмурил густые брови при упоминании персон и деяний других партий. Завидные габариты генерала и виртуозное владение бровями были замечены и деловыми людьми: генерал был приглашён стать первым лицом многообещающего проекта - "Великая Московская пирамида".
  - А сможем ли мы с тобой, Арсений, быть пресс-секретарями? Ведь тут, поди, на каждом шагу изворачиваться и врать придется...
  - Разумеется, придётся. Так ведь и для нас, простых журналюг, голый факт никогда не был догмой...
  Володя был согласен с тем, что голый факт и в обычной журналистике никогда не был догмой, а теперь и подавно. Теперь он - лишь пластичный материал для создания любых других фактов, хотя бы даже и таких, которые рядом с родоначальником и близко не лежали. Володя лишь посетовал, что его журнал ещё не так смело, как лидеры, шёл по этому пути, поэтому его навыков может не хватить.
  ...- Тот, кто станет его пресс-секретарём, быстро получит такую закалку. Дяденька он боевой, гораздый на всякие взбрыки в речах и поступках. А материал для дебюта нового пресс-секретаря генерала уже имеется. Материал для глубокой, очень глубокой творческой переработки,- лукаво улыбнулся Арсений.
  - Ты имеешь в виду тот инцидент с генералом Солдатенко в заповедном лесу?
  - Вот-вот! Самый подходящий повод для боевого крещения пресс-секретаря генерала.
  В этот раз для душевного и телесного отдохновения генерал Солдатенко выбрал заповедный лес. Отправился туда в обнимку с верным карабином - ну кто из генералов старой формации всерьез воспринимает такие потешные цивильные придумки, как сезон охоты или лицензия на отстрел?
  Принял генерал на грудь изрядную долю какого-то крепкого генеральского напитка - стал палить во все, что двигается. Матерого сохатого сильно задел.
  На выстрелы кинулся какой-то идейный егерь. В хмельном кураже генерал и в его сторону стрельнул. Егерь назад не повернул, свое ружьишко с плеча снял. И не для блезиру. Тогда деру из того заповедного леса пришлось давать генералу Солдатенко. Уйти-то от егеря он всё же ушел, но, как поговаривают, несколько дробин из его мощного зада врачам пришлось-таки выковыривать, и сейчас генерал прячется подальше от любопытных глаз и вопросов. Кто-то очень авторитетный заставил спрятаться и егеря. Спрятаться и держать язык на привязи.
  -...Общественность уже пронюхала про этот инцидент, жаждет объяснений. Самый подходящий момент вводить в бой его новоиспеченного пресс-секретаря. Вот жена генерала и выберет этого бойца из всех претендентов. Не будем, Володя, упускать такой шанс.
  Добыча самцу-мужу в качестве отступного за всякие нехорошие подозрения была предложена весьма достойная для самцов его ранга. Состоять при кухне, хоть общепитовской, хоть общественно-политической, - куда интересней и почетней, чем довольствоваться объедками и отбросами в её помойной яме, коей всегда являлась журналистика.
  
  ...Творческий конкурс проходил на генеральской даче. Его супруга по очереди беседовала с приглашёнными конкурсантами.
  ...- Так-так, ну и что тут у вас получилось? - взяла в руки заготовки журналиста Владимира Голикова Нинель Александровна.- "Чу! Вот и наступают эти волшебные минуты - утро в лесу. Плеснул в озерце озорной карась, призывно свистнул своей подружке зяблик, озабоченно пискнула в траве-мураве мышка-норушка - и вот уже весь зелёный лес наполнился жизнеутверждающими звуками нового дня..."
  - Не многовато ли в вашем вступительном слове лирики?- подняла подведённую бровь боевая подруга генерала. - "...Чуткий кабан...Шмель-хлопотун..." Ага, вот, наконец: "Жадно вдохнув полной грудью живительный воздух, генерал Солдатенко подумал: "Хорошо-то как, господи! Благодать-то какая вокруг..." Но что это? Неужели в заповеднике кто-то стреляет?.. Так и есть - второй выстрел раздался совсем неподалеку. Мимо генерала, истекая кровью, пробежал, тяжело дыша, могучий предводитель лосиной семьи заповедника. "Кто же это тебя так, милый ты мой?" - с щемящим от боли сердцем подумал генерал Солдатенко... А вот стал слышен треск сучьев под ногами тех, кто преследовал раненое животное. И тогда, совершенно безоружный, он решительно встал на пути браконьеров. Те, еще из-за кустов увидев известного всей стране своим личным мужеством человека, струсили и пустились наутек. "Стойте, мерзавцы!" - грозно крикнул на весь лес генерал Солдатенко и бросился в погоню. Когда негодяи поняли, что просто так им не уйти, они стали стрелять в него..."
  Володя внимательно следил за выражением лица Нинель Александровны и вслушивался в интонации её голоса. Эти тонкие материи были первой оценкой его профпригодности для команды генерала. Правильно ли он понимает основную задачу толкового пресс-секретаря? С максимальной ли выгодой для генерала Солдатенко переработал голые факты того "досадного инцидента" в заповедном лесу?
  ... - Ну и что это у вас получается? Стихи в прозе? Зяблик и карась запоминаются, а вот противники генерала Солдатенко показаны очень расплывчато. Их и не видно из-за кустов. Кто они? Может быть, это всего лишь деревенские пацанята с прадедовскими берданками? Может быть, от одного только генеральского окрика они на всю оставшуюся жизнь заиками останутся? Конечно, для худосочного гражданского поступка сошли бы и малолетние браконьеры. Но пресс-конференции, господин Голиков, по такому пустячному поводу не собираются. Для неё нам необходимо из того инцидента в лесу подвиг соорудить. Да-да, подвиг и никак не меньше. Иначе, чего ради шуметь?
  "Ишь чего захотела! - зло подумал Володя. - Ему очень даже поделом влепили дробью в задницу - а ты подвиг из этого сооруди".
  ...- И еще. То, что вы приготовили для пресс-конференции,- это монолог для вступительного слова. Ну а потом? На вопросы вы готовы отвечать? Как шахматист или полководец вы должны были и за противника поиграть. Предусмотреть все его возможные выпады и ловушки. Есть у вас такие заготовки - "вопрос-ответ"?
  Не было у Володи таких заготовок, экспромтами надеялся отбиваться.
  - А ведь вас не юннаты про утро в лесу будут расспрашивать. Вас кровожадные людоеды станут терзать. Что вы им противопоставите? Жалкий писк мышки-норушки? Извините, вы нам не подойдёте...
  А вот Арсений Фомин вызвал у жюри конкурса больший интерес. Познакомившись с его планом проведения предстоящей пресс-конференции, Нинель Александровна встала со стула и, раздумывая, некоторое время молча ходила по комнате, иногда внимательно посматривая на Арсения.
  Этот план предусматривал столкнуть генерала в лесу с персонажами, куда более зловещими, чем трусоватые деревенские браконьеры. Ему предстояло схватиться с беглыми зеками, которые, прежде чем завалить на закусь заповедного зверя, грабят окрестные сельмаги, таща из них в свою вонючую берлогу все спиртосодержащие вещества и молоденьких продавщиц.
  ...- Да, интересно-интересно... Но всё-таки и вам, господин Фомин, я должна сказать "нет". Увы-увы, но не могло быть такой случайной стычки. О беглых зеках знала бы вся страна, этот лес дивизиями бы обложили, никого туда не пуская...
  
   Все, не прошедшие конкурс, были приглашены на пресс-конференцию - посмотреть, как её проведёт победитель.
  
  Слаб человечишко на всякие кровопускательные зрелища. А уж на те, на которых кровожадные людоеды будут терзать его противника или конкурента,- на те он и без всякого приглашения прорвется.
  ...Плотненько был набит зал народом. Кому-то пришлось усаживаться на полу, перед столом с микрофонами.
  А вот и он, новоиспечённый пресс-секретарь генерала Солдатенко.
  Хорош - свеж, деловит, никакой нервозности перед премьерой. Говорит так уверенно, как будто каждый приведенный им факт проверен и перепроверен всеми компетентными органами.
  ... - Во дает! - переглянувшись, одновременно воскликнули Арсений и Володя - то ли от возмущения, то ли от восхищения.
  Трудно было предположить, что можно найти ещё более залихватский сюжет для генеральского подвига, чем столкнуть его в лесу с беглыми зеками. А вот пресс-секретарь нашёл. В его компактном вступительном слове генералу противостоял еще более колоритный персонаж. И он, и его кровожадные помыслы были обрисованы слушателям четко, коротко, без отвлечения их внимания на любовные шашни зяблика и хозяйственную суету мышки-норушки.
   ...А вот он и на вопросы готов отвечать.
  - Господин пресс-секретарь, давайте вернемся к началу всей этой истории. Что же все-таки делал в заповедном лесу в тот день генерал Солдатенко? Говорят, он там незаконно охотился?
  - Да, можно сказать, что генерал Солдатенко в тот день действительно охотился. Сбор грибов у нас часто называют "тихой охотой".
  - А зачем был нужен для "тихой охоты" карабин?
  - Как давно известно, злые языки страшнее карабина. Это они превратили фоторужье генерала Солдатенко в нечто смертоносное...
  И Володя, и Арсений презрительно усмехнулись: этим выкрутасам цена была небольшая. В их заготовках тоже фигурировали и "тихая охота", и фоторужье. Но вот лейтмотив той басни, которую сочинил господин Лазарев,- это да! Это оригинально и смело.
  ...- Как генералу удалось заметить этот ДЗОТ, и почему его раньше никто не обнаружил?
  - Пытаясь запечатлеть на пленку великолепный экземпляр бабочки Перламутровки, он забрел в самую труднодоступную часть заповедника, куда, как говорится, давно не ступала нога человека.
  Володя ревниво прикусил губу, а Арсений шепнул ему:
  - Ишь, каналья, как старательно поиграл в "вопрос-ответ" - даже название бабочки заготовил.
  - А как генерал догадался, что в ДЗОТе кто-то есть?
  - Ему подсказал об этом исходящий оттуда тошнотворный запах шнапса. Как известно, генерал Солдатенко нетерпим к алкоголю...
  Хмыкнули не только Володя и Арсений. Поговаривали, что генерал Солдатенко и до генерала-то дослужился, благодаря выдающейся способности ходить примерным строевым шагом даже после такой дозы алкоголя, после которой его менее приспособленные к тяготам воинской службы сослуживцы уже вовсе на ногах не стояли.
  - Выходит, этому немцу шнапса хватило почти на пятьдесят лет?
  - При отступлении фашисты оставляли своему обреченному арьегарду чуть ли не цистерны шнапса...
   В зале становилось шумновато.
   - "Прикованный к пулемёту" - это мне послышалось? - нагнулся к уху Арсения Володя.
  - Я тоже не понял.
  - А как же он за это время с голоду не помер в своем ДЗОТе? - наседали с вопросами на господина Лазарева.
  - Лесные звери и птицы часто оказывались у самой амбразуры. Ну а патронов и гранат у него - целый арсенал...
  Володя Голиков поймал себя на том, что по-детски раскрыл рот. Такого оглушительного вранья ему слышать еще не приходилось.
  ...- А как там, в лесу, оказалась в это время девочка Маша?
  - Маша искала своего котенка Барсика, убежавшего из дома.
  - А зачем это домашний котенок побежал вдруг в лес, да еще в самую дремучую его часть?
  - Поиграть в догонялки с бабочкой Перламутровкой...- наконец-то наградила первой оплеухой пресс-секретаря генерала Солдатенко журналистка Ирина Арутюнян, за что тут же была поощрена науськивающими взглядами коллег: "Давай-давай, Ира! Надавай этому шустрому малому еще затрещин!.."
  Госпожа Арутюнян не заставила себя ждать:
  - Фашист уже успел сожрать Барсика, или он дожидался, пока к амбразуре подойдет сама Маша?
  На всех громких пресс-конференциях госпожа Арутюнян слыла штатным забиякой. Чтобы быть более заметной в таких перепалках, она специально надевала яркую розовую кофточку. Обижаемые ею персонажи, дабы не произносить ненавистное имя, так и называли её: "Розовая кофточка".
  Аркадий Лазарев даже бровью не повел. Он только очень внимательно посмотрел на "розовую кофточку".
  - Здесь, дамы и господа, куда уместнее будет восхищение, а не глумливая усмешка. Маленькая девочка не побоялась одна пойти в дремучий лес выручать своего пушистого дружка...
  - Ой, как трогательно!- скривился Володя.
  Арсений добавил:
  - Юннаты тут, пожалуй, распустили бы слезы и сопли. Хищники пера, надо думать, не впадут в детство.
  Хищники наседали.
  - В тот момент, когда генерал Солдатенко заметил девочку Машу, на каком расстоянии от ДЗОТа она находилась?
  - Она была уже совсем недалеко от амбразуры.
  - Парню, который сидел в ДЗОТе, должно быть уже лет 70-75. Видел ли он еще что-нибудь дальше своего носа?
  - Жизнь на природе позволила ему остаться практически здоровым. У этого недобитого фрица врачи потом даже кариеса не обнаружили ...
  Володя Голиков все больше убеждался, как он еще далек от настоящего понимания кухни современного пресс-секретаря. Бабочка Перламутровка, ДЗОТ, недобитый фриц, неразлучные Маша и Барсик... Это уже не просто "соответствующим образом поработать с фактами". Исходные факты для такой работы нужны так же мало, как топор для одноименной каши.
  Да, это вам не какие-нибудь малолетние браконьеры, наложившие полные штаны от одного только грозного генеральского рыка. Это вам не худосочный гражданский поступок. Тут, в дремучем лесу, на подступах к фашистскому ДЗОТу, дело шло к настоящему подвигу. Отъевший на свежем воздухе харю, накачанный шнапсом фриц уже наводил свой пулемет на маленькую хозяйку Барсика. Но генерал Солдатенко был начеку.
  Этот момент особенно интересовал журналистов. Свой ехиднейший вопрос они, как всегда, препоручили задать "розовой кофточке".
  ...- Господин пресс-секретарь, в своем ярком вступительном слове вы сказали, цитирую: "...Молниеносно оценив обстановку, генерал Солдатенко бросился к амбразуре и плотно закрыл её своим телом..." Позвольте уточнить? Все военные хрестоматии дружно свидетельствуют о том, что герои всегда закрывают амбразуры грудью. А как нам удалось узнать, врачи штопали не грудь генерала, а ту часть его драгоценного тела, на которой в мирной обстановке сидят, а в боевой обращают к противнику при бегстве от него. Как вы это объясните?
  Как и все присутствующие, Арсений и Володя раздули ноздри в предвкушении запаха свежей крови: "Ну-ка, ну-ка, орел, как ты объяснишь это вопиющее отступление своего героя от предписаний военных хрестоматий?"
  Кровь пролилась. Но не с той стороны.
  Подчеркнуто кротким тоном, как бы великодушно прощая даму за безграмотный вопрос, господин Лазарев ответил:
  - Разве в такие драматические моменты думают о каких-то хрестоматийных примерах? Тут надо было исходить сугубо из практических соображений - как плотнее и надежнее всего закрыть фашистскую амбразуру... Вот если бы, например, человек с вашим, милочка, телосложением оказался в тот момент на месте генерала Солдатенко, какой частью своего тела он должен был закрыть ту амбразуру? Уверен, что все наши с вами коллеги в один голос подскажут: только той же самой. И такой выбор послужил бы еще более веским поводом для пересмотра некоторых догматических предписаний военных хрестоматий.
  Сделав красивую, точную по времени паузу, господин Лазарев добавил:
  - Или - более весомым, если заострять внимание на буквальной величине обсуждаемого предмета...
  Ничто не вызывает на всех пресс-конференциях мира такой восторг и гогот, как грубые солдафонские приколы. Жесткий регламент этих мероприятий не позволяет переваривать что-то более изысканное.
  Коллеги тут же простили господину Лазареву "милочку" и дружно заострили свое внимание именно на величине обсуждаемого предмета у задиристой дамы. Да, трудно было бы найти более весомый аргумент для пересмотра устаревших рекомендаций героям. Все журналисты, восхищенно косясь на выдающиеся габариты подразумеваемой жертвенной части у госпожи Арутюнян, находили, что ни в одной военной хрестоматии не отыскать достойной ей амбразуры.
  "Розовая кофточка" дымилась от возмущения, порываясь сочинить равноубийственное оскорбление. Но коллеги, как все хоть сколько-нибудь воспитанные люди, теперь как бы не замечали её, чтобы своим вниманием не усугублять раны проигравшей стороны. Все восторженные взгляды были адресованы новоиспеченному пресс-секретарю генерала Солдатенко.
  ...Фашист понял, что пулемёт против такой затычки амбразуры бесполезен и попытался избавиться от неё с помощью штыков. Не помогало.
  ... Чего было дожидаться триумфального окончания чужой премьеры. Ясно: даже с истыканной штыками задницей генерал Солдатенко найдет в себе силы вынести из леса на руках Машу с Барсиком и вывести оттуда для сдачи компетентным органам недобитого фрица, подведя этим своим подвигом окончательную черту под итогами второй мировой войной.
  Свою ревность к чужому успеху Арсений с Володей спрятали за дешёвенькой солидарностью, выйдя из помещения вслед за взбешенной журналисткой.
  - Интересно, а где этот господин Лазарев до этого пописывал?- спросил Арсений у пострадавшей.
  - Где-то в Тмутаракани такого насочинял, что его именем там сейчас детей пугают...
  Володя, скорее завистливо, чем возмущённо, воскликнул:
  - Но ведь от первого до последнего слова - такое вранье, что дух захватывает! Оглушительное, дичайшее! Таких размеров, что ни в какие ворота не пролезет!
  - Вот потому его и выбрали, - объяснила госпожа Арутюнян. - Только такие и могут стать хорошими пресс-секретарями. Они всегда надежно прикроют своего хозяина. И если тот как-нибудь по пьяной лавочке пристрелит в заповедном лесу последнего зайчишку, то хороший пресс-секретарь и здесь обязан вывернуться: заяц у него первым стрелять начнет...
  Вот теперь и Володя, и Арсений окончательно поняли - как отстали от своего времени и они, и их журналы. На страницах этих изданий заяц, спасая свою шкуру, не то что отстреливаться не станет, но даже едва ли за ножичек или бейсбольную биту возьмется.
  
   Г л а в а VI
   А ТЫ УЖЕ?
  
  Без "вдруг" здесь никак не обойтись. Это предложение было сделано нам именно вдруг, совершенно неожиданно.
  Судьба-проказница выделывает иногда такие фортели: ждёшь-пождёшь от неё, казалось бы, давно заслуженного подарка - и черта с два дождешься. И вдруг - подарок, причины награждения тебя которым могут обнаружиться очень не скоро. А то и вовсе навсегда останутся непонятными.
  
  ... - Вон как - на Новом Арбате, оказывается, офис у господина Клёнова! Прописавшиеся в тамошних офисах ребята, надо полагать, не пучки укропа с петрушкой пересчитывают, - положив телефонную трубку, проинформировал я друзей. - Как, откликнемся на предложение?
   - Сходи, сходи к нему, - благословили меня Вася и Моня на предлагаемую встречу. - По крайней мере, по Новому Арбату прошвырнёшься, посмотришь, что там новенького, нам потом расскажешь...
   Пошёл.
  ...Вот и ЗАО "Щит". Что, кого защищаем? Если обосновались на таком престижном местечке, то, надо полагать, - больших людей и большие дела. А как защищаем? Не только юридически, но и физически? Все документы на дубинки и стволы - в порядке? Личный состав - не сплошь "плохие парни" с тёмным прошлым? А то ведь мы откажемся и от самых выгодных предложений. "Плохими парнями" мы и сами решили не становиться, и прислуживать им не станем. Замечу хоть парочку пройдошистых физиономий - тут же поверну отсюда вспять.
  Нет, сотрудники "Щита" глаз не прячут. Нет и другой причины для настороженности: суетливого стремления создать у посетителя впечатление - как же ему подфартило, что он пришёл сюда. Никто до назначенного времени приёма вьюном вокруг тебя не вьётся, чтобы ты стал сговорчивее.
  ...- Павел Сергеевич примет вас через пять минут.
  Знаем мы эти секретарские "пять минут". К дамскому времени я всегда применяю увеличивающий коэффициент три, и эта арифметика почти никогда не подводит.
  Через четыре минуты:
  - Заходите, пожалуйста, Павел Сергеевич ждёт вас.
  Когда, например, в наших, не избалованных обязательностью, краях, возьмут у вас в долг на три дня, и вы будете почти уверены, что долг этот и через месяц не вернут, а вернут его уже через два дня, - уже только поэтому это событие врежется вам в память на всю оставшуюся жизнь.
  ...Седина - не возрастная. К его возрасту такую седину не нажить без активного участия в каких-то драматических или даже трагических передрягах...
  И, самое главное для первого впечатления, - то, что для меня зачастую было первым оценочным пунктом в том ряду, что обобщенно называется "манерами",- это умение слушать. Редчайшее, по сравнению с умением говорить, умение.
  Природа нашего знакомства и первоначальных отношений позволяла ему быть жёстким модератором нашей беседы. Нет, никаких намеков - сколько стоит каждая его драгоценная минута, даже если вместо вполне достаточных для выражения какой-то мысли десятка слов я не укладывался и в двадцать.
  ...- Но наша литературная деятельность, Павел Сергеевич, так малозаметна и так мало востребована. Наш стиль далеко не всем ласкает глаз...
  - А вот у меня, Алексей Алексеевич, устойчивая привязанность как раз к такому литературному стилю.
  - Позвольте тогда спросить, а от кого вам стало известно о наших скромных персонах?
  - Поговорить с вами мне порекомендовала госпожа Молева.
  - Неужто редактор издательства "ЭКСМЭ"?
  - Она.
  Да, никогда не угадать отдаленных последствий некоторых поступков и событий. Видать, права Настя Максимова - рано или поздно они обязательно меняют свой знак.
  Ведь до этой минуты я был уверен, что остался в памяти Инны Константиновны не только совершенно бесталанным писакой, но и задиристым хамом, мстящим своим хамством за отвергнутое сочинение. Сдается мне, что на закате жизни всякому человеку, вспоминая её, многогрешную, только и приходится, что, потупив взгляд, горячо шептать: "Прости!.."; "И ты меня прости, пожалуйста!.."; "И ты!.."
  -...Вот поэтому я хочу просить вас, Алексей Алексеевич, и ваших друзей-соавторов стать творческим костяком этого издания.
  - И какие же, Павел Сергеевич, задачи будут у этого издания?
  - Я думаю, вы согласитесь со мной, что наш человек - младенец в мире рынка. И то, что сейчас зачастую происходит в этом мире, вполне можно назвать избиением младенцев...
  Если я правильно понимаю значение слова "харизма", то в господине Клёнове этой харизмы...Чем её измеряют? Ну, пусть будут пресловутые сто пудов. Есть-есть такие люди: вроде бы и неуютно рядом с ними должно быть человеку, мнящему себя свободным, - ан нет, эти сто пудов не подавляют, а, скорее, гипнотизируют: вот позови он сейчас за собой - и пойдешь, даже не спрашивая, а куда он зовет - защищать какую-то веру или поджаривать на костре пятки её пророкам и проповедникам. А уж если такой человек предлагает стать плечом к плечу с ним в защите слабых...
  - Хотите печатным словом уберечь младенцев от этого избиения? Не помешает вашей основной деятельности?
  Не клюнул на мою наживку Павел Сергеевич, не стал распространяться об основной деятельности "Щита".
  - "Предупрежден - значит, вооружен". Пусть содержанием такого издания будут примеры одурачивания наших младенцев.
  - То есть, подразумеваемым эпиграфом здесь может быть такой: "А ты уже записался в дураки?"
  - Ну что же, такой эпиграф, в какой-то более мягкой форме, можно обозначить и открытым текстом. Полезно сразу показать читателю, что не со спортивных полей будут репортажи в этом печатном издании...
  Итак, нам предлагается вести репортажи с полей дураков родины, где лисы алисы и коты базилио нашей плодовитой на таких зверюшек эпохи предлагают доверчивым согражданам закопать свои кровные червонцы. Что и говорить, интересной работы будет - край непочатый. Теперь поля дураков на просторах нашей родины устраивались везде, где мог притулиться хотя бы один наперсточник. А эти ребята шустрили даже на тротуарах того же Нового Арбата - на стыд и срам хозяевам столицы.
  ...Поговорили о приземленной стороне затеваемого издания. Его организационная и финансовая составляющие уже были досконально продуманы Павлом Сергеевичем. Было подобрано и помещение для редакции - в здании полупустующего теперь института-"почтового ящика" на улице Угрешской. Должным образом будут учтены и материальные интересы маленького творческого коллектива.
  ...- А какой вам, Павел Сергеевич, видится форма этого издания?
  - Думаю, некая хроника текущих событий. Своеобразный бюллетень о степени доверчивости наших сограждан. С конкретными примерами их одурачивания - кто, где, каким образом?
  - А название?
  - Вот пусть его название, Алексей Алексеевич, и станет первой творческой удачей вашего коллектива.
  - Роль "Щита" в создании этого органа печати надо будет как-то обозначить?
  - Не на самом видном месте, не самым броским шрифтом.
  Почти не сомневался в ответе и все-таки решил спросить, а как у нас будет с цензурой:
  - Вам о наших намерениях надо будет докладывать?
  - Я буду очень стараться никогда не вмешиваться в вашу редакционную политику...
  
  Заседание нашего творческого коллектива было недолгим - беремся!
  Посудачили - что же побудило Павла Сергеевича учредить и спонсировать такое издание.
  Вася предположил:
  - Кто-то из мудрецов твоего, Моня, великого народа однажды сказал: "Бог помнит все то, что мы забываем. И забывает то, что помним". Возможно, и сам господин Клёнов - не без греха и начинал свою деловую жизнь как раз с избиения младенцев? Вот и выбрал такую форму памяти.
  Моня предположил другое:
  - Скорее, господин Клёнов - один из тех немногих, кто никогда и не позволит избить себя.
   Задумались: а кто сейчас обладает такими возможностями - никому не позволить избить себя?
  - Наверное, милиционеры этот "Щит" организовали? - предположил Вася.
  - Не думаю, что он милиционер, - сомневался я. - Нет в нём ничего от ментовской развязности и вульгарности. И весь народ в "Щите" какой-то... нет, тамошний коллектив создан из людей другой породы...
  Сошлись на том, что от нынешней милиции, в которой и порядочных людей не осталось, никаких полезных начинаний ожидать народу не стоит. Хуже того - растерянный народ всё чаще задаётся вопросом: кто более опасен сейчас для него - бандит или мент? У кого дешевле и менее унизительно просить защиты? "Щит", скорее всего, сколочен теми бывшими сотрудниками КГБ или других секретных советских служб, которым невмоготу видеть это позорное прессование сограждан - бандитами в малиновых пиджаках с одной стороны и бандитами в форме - с другой. Как же не сделать всё от нас зависящее, чтобы оправдать доверие таких людей.
  
  ...- Хроника - так хроника. Давайте назовем наш информационный бюллетень так: "ХВОРЬ" - "Хроника Великого Одурачивания России",- предложил я.
  - А мягкий знак тогда для чего?- Вася сразу взял на себя уже знакомую ему по "Сказанию о Кощее" роль дотошного вопрошателя и критика.
  - А для смягчения диагноза,- сразу нашелся Моня.- Обнадежим россиян, что не смертельна для нас эта зараза, очухаемся.
  Эпиграф - "А ты уже записался в дураки?" - как и предлагал Павел Сергеевич, сделаем более мягким по форме: "А ты уже?.." Не дурак и так поймет. А законченного дурака ни тоненькая "Хроника", ни толстенная "Большая энциклопедия одурачивания" не удержит от ошибок.
  Наш стиль, ради которого нас и выбрали, обозначим с первой же страницы первого номера "ХВОРИ".
  В память о предостережениях великого китайца, мы назвали это свое наставление так: "Конституция дядюшки Конфуция".
  И сразу же стали навязывать прогрессивной общественности отношение к ней.
  - Она станет первой в мире конституцией, все положения которой действительно будут неукоснительно выполняться,- начал делать подсказки прогрессивной общественности я.
  Моня продолжил:
  - Она будет первой конституцией, которая дарует человеку только права, избавляя его от всяких обязанностей.
  Вася тоже гордился нашим совместным сочинением:
  - Это будет первая и последняя абсолютно честная конституция в истории всего человечества.
  Вот все положения немногословной "Конституции дядюшки Конфуция":
  С т а т ь я п е р в а я: "Каждый гражданин имеет священное, данное ему от рождения, право быть одураченным".
  С т а т ь я в т о р а я: "Каждый гражданин имеет право быть одураченным неограниченное количество раз".
  С т а т ь я т р е т ь я: "Каждый гражданин имеет право быть одураченным неограниченное количество раз как одним и тем же способом, так и разными".
  С т а т ь я ч е т в е р т а я: "Каждый одураченный гражданин имеет право роптать".
  С т а т ь я п я т а я: "Каждый гражданин, желающий воспользоваться своим священным правом быть одураченным, имеет право не обращать никакого внимания на ропот граждан, уже воспользовавшихся своим священным правом".
  "Конституция дядюшки Конфуция" будет передовицей каждого номера "ХВОРИ".
  
  ...- Ну-с, и с чего начнем наши "Вести с полей"?- потирал я руки. - Кто там первыми стали избивать наших младенцев?
  Верую: есть-есть люди, которым дарованы контакты с другими мирами, временами, сущностями. Но немного, очень немного таких людей должно приходиться на каждое поколение. Наперечёт должны быть люди с такими "связями". И не горемыки ли те, кому выпадают такие способности, - попробуй-ка достойно нести штатное бремя богов, будучи всего лишь человеком.
  Анализ истории отечества последних лет и периодической печати свидетельствовал о скачкообразном приплоде желающих уподобиться богам. Приплоде, который доброкачественными причинами объяснить было никак невозможно. Пионерами-зазывалами на поля дураков родины стали невесть из каких катакомб повылазившие чародеи, целители, прорицатели и прочие одаренные специфическими талантами обитатели коммунистического подполья. Причем, всегда оказывалось, что каждый из них был далеко не первым волшебником в длинной череде поколений своих семеек. Чем занимались во времена строительства светлого будущего их даровитые предки, как они добывали в подполье хлеб свой насущный - задаваться такими вопросами считалось дурным тоном. Вероятно, предлагалось подразумевать, что как раз благодаря целенаправленным козням тех поколений упомянутое строительство так и не задалось.
  ...- Вы только посмотрите!- воскликнул Вася, просматривая столбцы объявлений в очередной газете. - Это звучит прямо в унисон нашему эпиграфу: "А вы уже позаботились о хорошей реинкарнации?.."
  - Вот и надо кому-то из нас сходить к этой...как её? - приготовился я сделать пометку в нашем календарике действий.
  - Тётушка Гизелла, - прочитал Вася.
  - И тут хорошо бы позаботиться об одинаковой реинкарнации для всех нас, - заметил Моня. - Вдруг не успеем ещё в этой жизни закончить нашу грандиозную серию - "Оболганные титаны Земли русской". Продолжим в следующей.
  Даже граждане, истово поклоняющиеся "Конституции дядюшки Конфуция", едва ли валом валят к тётушке Гизелле. Многие ли до сих пор вообще понимают, что это такое - реинкарнация; а те, кто понимает - верят ли в неё. Надо найти на страницах газет и такое объявление, которое не претендовало бы на особую оригинальность и крутизну.
  Нашли: "Матушка Матрена, академик оккультных наук, прорицательница и ясновидящая высшей категории, одна из немногих посвященных в высшую церемониальную магию..."
  Решили не загружать матушку Матрену всеми доступными ясновидящей высшей категории проблемами. Достаточно будет и одной только любовной, на которой даже чародеи самых низших категорий должны собаку съесть.
  Учли и другое - к магам ходят в основном дамы. Это их, подобные драгоценным арфам, души чаще всего нуждаются в успокоении и тонкой настройке. Мужским душам такие процедуры ни к чему. Если и мужскую душу тоже сравнивать с инструментом, то это, скорее, рашпиль. А рашпиль не надо настраивать. Его надо держать на почтительном расстоянии от драгоценной арфы, чтобы он неосторожным движением не повредил или, упаси бог, не порвал её нежные струны.
  На этот момент все мы были холостыми.
  Я в это время, после некоторого охлаждения в наших отношениях, опять не скрывал нежных чувств к своей соседушке по коммунальной квартире. Она снова отвечала мне полной взаимностью.
  Мы говорили не только о любви. Не обходили своим вниманием и насущные житейские вопросы.
  - Елена Михайловна,- спрашивал я её с порога, у которого, заслышав звякание ключей в замке, она, выпорхнув из своей комнаты, уже ждала меня.- Надеюсь, вы, голубушка, уже слышали, насколько низко пал рубль в очередной раз? Что же нам делать с нашими тающими капиталами? Куда их вложить? Не пора ли организовать небольшую панику на Уолл-стрите, прикупив там пару мешков акций "Дженерал-моторс" или "Бритиш-петролеум"?
  Елена Михайловна тяжело охала и укоризненно смотрела на меня - ну как можно сейчас думать о таких пустяках, как паника на Уолл-стрите, когда у её любимой куклы Марины до сих пор нет приличного вечернего платья.
  Когда я недавно расстался со своей взрослой подружкой, Елена Михайловна удовлетворенно потирала свои маленькие ручки. Она была уверена, что основной движущей силой этого расставания стало её категорическое неприятие соперницы. И опять стала частенько называть меня "миленький ты мой", как и я её. А ведь до этого, терзаемая муками ревности, она, даже сидя на моих коленях, обзывала меня порой такими гнусными словами, что я диву давался - откуда нахваталась их пятилетняя дочка моих приличных соседей. И не было теперь для нее большего огорчения, чем мои обещания-дразнилки вот-вот привести к себе её новую соперницу. И не будет большего для меня, если она отнесется к этому равнодушно и уже никогда не поделится со мной всеми несчастьями и капризами Марины.
  Любовные отношения Мони для нас с Васей всегда были покрыты лёгким туманцем. Сейчас рядом с ним была Ася. Насколько близко была - кажется, как раз в это время и определялось.
   Если судить себя без себя же, адвоката, то это я едва ли в полной мере был достоин своей подружки, с которой мы расстались. У Васи - наоборот.
  Диву порой даешься, как некоторые дамы, проигрывая, казалось бы, своим партнёрам по всем статьям, умудряются не только лидировать в своих парах, но зачастую и помыкать тем, кто рядом. Кроткая всепрощающая улыбка озаряет лица этих дам на людях: "Вы же прекрасно видите, что я достойна лучшего. Но, по врождённому благородству души, я никогда не стану отторгать от себя и того, кого всучила мне судьба". Добряком Васей его крайняя дама, может быть, и не помыкала, но, по нашему с Моней твердому убеждению, сосуществовал он с ней под очень непрактичным девизом: "Делай, моя милая, все, что хочешь,- я все стерплю и все истолкую в твою пользу". Такое однобокое толкование всех сложных моментов совместного житья-бытья быстро привело к тому, что в запущенной стадии диагностируется как "совсем баба от рук отбилась". Вот только тогда бабёнке была дана вольная, и любвеобильное Васино сердце снова было нараспашку.
   Вася и предложил пригласить Настю Максимову для похода к матушке Матрёне. А там, как знать, своя актриса на полях дураков может нам ещё не раз пригодиться.
  Насколько он опередил с этим предложением меня? Секунды на полторы? И я бы обосновал его так же. И я бы не договаривал.
  Насте в этом походе понадобится спутник. Зачем? А вот понадобится - и всё!
   Вслух - "А почему это к матушке Матрёне с ней пойдёшь ты?" - вслух этого произнесено не было, но обиду невозможно было не почувствовать. Что там у тебя, Васенька, на душе? На территории "ХВОРИ" уже обозначается пресловутый треугольник? У Насти на пляже никаких предпочтений замечено не было, так что угрызений совести ты от меня не дождёшься. Но надо бы всё-таки придумать хоть какое-то объяснение своему... как такое решение называется? Волюнтаристское?
  -... Никто лучше тебя не найдёт общий язык с тётушкой Гизеллой. Ты человек спокойный, мягкий - должен понравиться ей, и сможешь выхлопотать у неё что-нибудь приличное. Почитай соответствующую литературу: что это такое - реинкарнация? Наметь для всех нас перевоплощения, подходящие для совместной творческой работы в следующей жизни.
  Васе надо было как-то выплеснуть своё раздражение:
  - Ага - выхлопотать! Ты говоришь о реинкарнации, как о каком-то дефицитном товаре!
  - А то?! - удивился Моня этому возражению. - Сейчас, Василий, всё товар. Например, какая реинкарнация должна обходиться клиенту дороже - возродиться в образе египетского фараона или в образе первого секретаря ЦК коммунистической партии одной из южных республик СССР?
  - Ну, вот тогда ты и топай к тётушке Гизелле, и хлопочи о реинкарнации для нас, - упёрся Вася.
  - Ладно, пусть тогда Вася идёт к астрологу, - скорректировал я задания друзьям. - Интересно, что обещает творцам "ХВОРИ" расположение звезд. А к тётушке Гизелле пойдёт Моня. Но ни коммунистическими, ни беспартийными фараонами в следующей жизни нам быть не стоит. Как тут можно будет творческий коллектив создать? Да и дорогущие, наверное, заказы на такие реинкарнации...
  
  ...- А если она сразу почувствует, что ты, Алик, вовсе не муж мне? - спрашивает меня Настя перед входом в обитель матушки Матрены.
  Послышалось? Захотелось расслышать какое-то сожаление? Даже в таком контексте слово зацепило, приблизило, почти породнило...
  - Вот пусть это и станет тестом на профпригодность матушки Матрены. Если она это сразу почувствует - мы торжественно признаем её ясновидящей и будем горячо рекомендовать её услуги родным, близким и всему прогрессивному человечеству.
  Конечно-конечно, академику оккультных наук положено иметь в прихожей своего святилища вышколенного... Кто этот добрый молодец со взглядом-рентгеном - помощник по оккультному хозяйству, секретарь, лучший ученик, вышибала, сердечный друг?
  Фейс-контроль в прихожей прошли, приглашены в святилище. Я почтительно кланяюсь, опасливо оглядываясь вокруг. Рот приоткрыть? Как полагается вести себя простым смертным на приеме у божка?
  Показалось или действительно попахивает чем-то спиртосодержащим? Снадобье для протирания вон того волшебного стеклянного шара?
   Настя начинает играть свою роль:
  - Здравствуйте, матушка Матрёна! Как мы рады, что попали именно к вам! - глядя в газету, Настя перечисляет все грани профессионального мастерства академика оккультных наук.
   "Больше чувства, Настя! - хочется подсказать мне. - Не к портнихе или в парикмахерскую пришла. Голосу пристало бы здесь дрожать от волнения - всё-таки с ясновидящей высшей категории общаешься".
  Академик всё с большим подозрением смотрит на меня.
  - А это зачем?- кивнула она в сторону моей согбенной фигуры.
  Я даже огляделся вокруг себя в поисках предмета, который заинтересовал матушку Матрёну. Неужели "Это" - это обо мне? Хорошо ещё, если здесь предметами считаются все существа мужского пола. Хуже, если моя человеческая никчемность как-то особенно бросилась в глаза академику-душеведу?
  - Муж это мой, матушка Матрёна. Может быть, он вам тоже пригодится. Да и одного его нельзя оставлять даже на минуту.
  Ах, какой цепкий взгляд у академика. Наверное, моя пригодность для грядущего таинства вызывает у матушки Матрёны большие сомнения. Но и явной опасности для оккультных изысканий такая тряпка тоже, как будто, не представляет. Мне было предложено посидеть в сторонке от стола, за который была приглашена Настя.
  - А почему вы, голубушка, пришли именно ко мне? - матушка Матрёна внимательно рассматривает клиентку; интересно, что тут оценивается в первую очередь - человеческие качества или платежеспособность?
  - Потому что вы - не какая-нибудь начинающая ясновидящая, а уже академик оккультных наук...
  "Пожалуй, слишком слащавенько и льстиво получается. Кстати, а есть ли в этой науке такие ступени - абитуриент, студент, бакалавр, доцент? - припоминал я рекламные объявления. - Похоже, в оккультизме есть только два чина - или ты там никто, или сразу академик".
   - ...Это высокое звание, наверное, даётся не так просто, как академикам по физике или химии?
  Ох, Настя, давай без шпилек. Так ли толстокожа академик, как ты предполагаешь?
  Матушка Матрёна, время от времени искоса поглядывая на меня, не стала отрицать, что, по большому счёту, физикам и химикам тягаться с экстрасенсами - кишка тонка. Да и как иначе: те с примитивными силами притяжения и отталкивания вожжаются. А тут приходится иметь дело с потусторонними, совладать с которыми могут только посвященные в самую высшую магию.
  Тупейшими из всех доступных мне выражений лица я показываю, что к наукам никакого отношения не имею, по всем естественным в школе был двоечником и потому физиков и химиков защищать не намерен.
   ...- Давайте, голуба моя, к делу, - один закон мироздания действителен как для академиков естественных, так и оккультных наук: время - деньги. - Вы с чем ко мне пожаловали? Пристрастие мужа к азартным играм или алкоголю?- она пренебрежительно кивнула на меня.
  - Да, матушка Матрёна,- именно пристрастие у него. Только не к азартным играм и алкоголю. Пристрастие у него, извините... - Настя подбирала что-нибудь деликатное для названия моего порока.
  - К бабам? - не собиралась миндальничать со мной матушка Матрёна.
   Настя молча кивнула.
  - Снюхался с любовницей? - недоброжелательно посмотрела на меня матушка Матрена.
  - Снюхался, матушка...
  Я склонил повинную голову.
  - "Устранение соперницы" хотите заказать? - не впервой, конечно, сталкивалась матушка Матрёна с извечной женской проблемой.
  Тут Настя была более убедительна. Прижав руки к груди, она воскликнула:
  - Ясновидящая! Вот те крест - ясновидящая вы, матушка Матрена! Именно с этим заказом я к вам и пришла. Вот только... Как правильно это понимать - "устранение соперницы"? Так хочется...- Настя смущенно опускает глаза. - Ну, вы догадываетесь, как хочется это понимать...
  - Хочется понимать это буквально?
   Одними глазами Настя подтвердила это предположение.
  Ого! Вон ты какая, Настя! Это абстрактно-театральное пожелание или уже хоть самой тонюсенькой ниточкой с моей персоной связанное? Но не перехлест ли - такой заказ для ясновидящей? А ну как матушка Матрёна решится и на такие оккультные подвиги, к которым ещё не готова? Не надорвётся ли прямо на наших глазах?
  - Кому же этого, дорогуша, не хочется. Но, увы. Буквально устраняет человека другой специалист. Да и запрещает магический ритуал идти так далеко. В нашем случае "устранение соперницы" надо понимать следующим образом: радикальная рассора между бывшими любовниками, отворот вашего мужа от любовницы вплоть до физического отвращения, полное восстановление семейного покоя...
  - Ах, как жаль, что не буквально...- будто бы про себя сетовала Настя.- Ну да ладно. Лишь бы эти рассора и отворот были бесповоротными. Чтобы рецидива у них, матушка Матрена, не произошло.
  Матушка Матрёна уведомила клиентку, что это у физиков и химиков могут быть неудачные эксперименты, у магов положительный результат гарантирован.
   Поглаживая волшебный шар и отрешившись от всего реального, академик оккультных наук приступила к рассоре, отвороту и полному восстановлению. Надо думать, в первую очередь убытие в астрал требовалось для консультаций с душами тех её предков, кто лучше других проявил себя в этом деле.
  Я и Настя с религиозным почтением наблюдали за этим свиданием.
  Но возвратиться в реальный мир матушку Матрёну заставило не окончание её визита в астральные выси, а визит к ней участкового. Бесцеремонное вторжение милиционера в святилище прямо во время магического сеанса подсказывало, что это рандеву будет происходить всё-таки не совсем между равновеликими фигурами, хотя, по представлениям простых смертных, небожители - оба. Участковый, которого, судя по исходящим от него ароматам, служба тоже обязывала иметь контакты с какими-то спиртосодержащими веществами, не стесняясь других присутствующих лиц, с порога предъявил промышляющему на его территории академику магии какие-то финансовые претензии.
  Простым смертным не пристало обременять своим присутствием такие высокие встречи. Мы с Настей тихо вышли из святилища.
  Будь я в приёмных комиссиях "Щепки" или "Щуки", тоже нашёл бы немало оснований придраться к игре Насти. Или "простушка" - это просто не её амплуа? Но мне ли сетовать на строгость тех комиссий. Не тех ли требовательных или предвзятых дяденек и тётенек должен я горячо благодарить за нашу с ней встречу.
  - Неплохо играешь, Настя!
  - Ты - тоже.
  - Ну, мою роль и пустая табуретка сыграла бы.
  - А пустую роль, Алик, как раз и труднее всего играть.
  
  ...- Я провожу тебя до твоего дома?
  - Проводи.
   Вот оно, воспетое - "слегка соприкоснувшись рукавами".
  Ещё вчера я мог бы поклясться в том, что "С тобой я готов идти хоть на край света..." - что такой слащавый вздор я никогда не смогу произнести. Теперь я остерегусь давать такие клятвы.
  ...- Но к экстрасенсам и гадалкам мы с тобой больше никогда не пойдём, хорошо? Тревожно заглядывать в будущее.
   Добавить: "В наше будущее"? Нет, рано.
  - А как же я буду избавляться от соперниц?
   Может-может Настя играть: из десятков возможных интонаций и улыбок невозможно было бы отобрать более верные и красивые вот для этой ситуации, вот для этого начала нашего пути рядом друг с другом.
  - У тебя их никогда не будет, - по-моему, я тоже правильно подобрал интонации и мимику.
  Да, пожалуй, даже и такую, вчера ещё запредельную для меня благоглупость, как "А хочешь, я для тебя звёздочку с неба достану..." - пожалуй, и такое я когда-нибудь произнесу, как бы не брыкался.
  - Настя, мы попросим нашего босса включить тебя в штат "ХВОРИ".
  - Спасибо, Алик. Мне так хочется быть со всеми вами рядом.
  "Правильно, Настенька, правильно, - одобрял я её про себя. - "Со всеми" - так и надо было сказать"...
  Морально падёт ниже некуда, кассу какую-нибудь обчистит, родину предаст, а всё равно теперь я точно знаю: вот она - главная женщина моей жизни!
  
  ...- Ну, что, Моня, какую реинкарнацию заказал ты для нас у тётушки Гизеллы? - спрашиваю я. - Кем мы станем в следующей жизни, чтобы оставаться и творческими работниками, и коллективом не разлей вода?
  - Фальшивомонетчиками.
  - Я так и знал, что Моня что-нибудь отчебучит! - осуждающе воскликнул Вася. - А ты нас с Аликом спросил, хотим ли мы стать фальшивомонетчиками?
  - Моня, неужели это правда? Неужели тётушка Гизелла - такая же хулиганка, как и ты?
  Нет, Моня, конечно, пошутил. Васю, как обычно, хотел завести. Тётушка Гизелла такие экстравагантные заказы, да ещё с гарантией, что нашу плодовитую банду фальшивомонетчиков никогда не повяжут, - такие заказы она не принимала. Всю работу со своими клиентами вела только в индивидуальном порядке. Что, надо признать, не только из каких-то высших, но даже из самых низменных материальных соображений было совершенно разумно. Каждый клиент тётушки Гизеллы должен был четко представлять себе - кем он хочет возродиться. Тётушке недосуг было перебирать миллионы вариантов. Ты сам выбери нужный - а уж она поспособствует именно такому твоему перевоплощению. И когда прибудешь ТУДА - будешь избавлен от всякой волокиты: в ТАМОШНЕМ отделе кадров уже будет лежать направление, выхлопотанное для тебя тётушкой Гизеллой.
  ...- А что, Моня, по-твоему, самое привлекательное из таких перевоплощений в арсенале тётушки Гизеллы? - поинтересовался я.
  - Я могу сказать, что в этом арсенале сейчас самое дорогое для, так сказать, "физиков" и "лириков". Для первых - стать в следующей жизни начальником таможни. Для вторых - выдающимся тенором, кумиром властей и миллионов слушателей, покорителем женских сердец, на девяносто девятом году жизни снова тихо отошедшим ТУДА во сне после бурной ночи с очередной юной девой...
  Самым удачным из наших первых заданий стал визит Васи к астрологу. "ХВОРИ", по дате и обстоятельствам её рождения, было обещано громкое литературное начало и долгие успешные лета на этом поприще.
  - Даже более долгие, чем её творцам, - добавил Вася.
   - Как это? - попросил я разъяснить этот пункт предсказания. - Все мы по древности уже отойдём в другой мир, а "ХВОРЬ" всё ещё будет издаваться?
  - Не по древности мы отойдём в другой мир, а грохнут нас уже после первого номера, - не исключал Моня и такое толкование астрологического прогноза.
  Туманны предсказания астрологов. Не смог развеять Вася этот туман.
  
  Павел Сергеевич без всяких проволочек позволил включить Анастасию Максимову в штат "ХВОРИ".
  
  Г л а в а VII
   ДРУГИМ ТОЖЕ ХОЧЕТСЯ
  
  То, что с девушками делает весна, с барахолками делает эпоха дядюшки Конфуция. Весной расцветают девушки, в эпоху дядюшки Конфуция - барахолки.
  Тишинка так быстро расползлась за свои прежние пределы, а потом, по рельсам да шпалам, так лихо двинула к нашим западным границам, что Европа опять не на шутку струхнула. С грехом пополам устояв перед натиском русских коммунистов, устоит ли она теперь перед напором русских барахольщиков? Как всегда, особенно нервничала Польша. Правые в сейме уже не раз предлагали объявить Варшаву на осадном положении, и впускать туда россиян только после конфискации у них даже того, что издавна заменяет им горсть родной земли, - последней бутылки водки.
  Ну а Москва своим сдалась без боя. Стихийные барахолки заполонили её. Они появились даже рядом с главными торговыми святынями столицы. Что значительно поубавило у тех былой святости.
  
  ... Вдоль всего ЦУМа текла людская река, потом тянулась вдоль всего фасада Малого театра... Казалось, у бронзового Островского голова поникла ещё больше. Не за билетами на его пьесы стоял здесь народ. Не до театров ему стало. Порой и поиздержавшиеся актёры того же Малого театра, пряча лица, предлагали здесь какое-то барахлишко. Как же в такой многолюдности не опробовать какое-нибудь новое изобретение эпохи дядюшки Конфуция.
  
  ...По долгу нашей теперешней службы мы с Моней остановились у одного из подъездов ЦУМа, чтобы присмотреться к очередному такому изобретению.
  У подъезда стоит небольшой раскладной столик. На нем - простенький монитор, клавиатура. Управляет этой нехитрой аппаратурой вертлявая барышня с крашенными в фиолетовый цвет волосами.
  Кроме вертлявости и вызывающего цвета волос, она привлекает к себе внимание громкой скороговоркой чрезвычайно обремененного многими другими обязанностями человека и гражданина. И всеми ими она пожертвовала, чтобы провести вот эту увлекательнейшую игру.
  - А что тут происходит?- нетерпеливо спрашивают только что подошедшие к столику.
  - Какие-то "таблетки удачи" продают,- объясняют те, кто уже расслышал фиолетовую барышню.
  Объясняют, всем своим видом показывая, что и сами не верят в эту чепуху и другим не советуют, но от столика при этом далеко не отходят.
  Опытным взглядом оценив накопившуюся людскую массу и решив, что пора приступать непосредственно к делу, барышня на примере показывает чудодейственность предлагаемого ею товара.
  - Вот вы, гражданин!- наметанным глазом выбирает она мужичка с полуоткрытым ртом.- Подойдите поближе... Ближе-ближе! Нажмите на одну из клавиш - попробуйте выиграть.
  - На любую можно нажать?
  - На любую.
  Расточая направо и налево глуповатые улыбки и картинно, как студент над экзаменационными билетами, поводя рукой над клавиатурой, гражданин с чувством жмет на выбранную клавишу. На экране монитора тут же появляется строка: "К сожалению, вы проиграли".
  - А теперь купите хотя бы одну "таблетку удачи".
  Чуть помявшись и улыбаясь уже не так охотно, подопытный гражданин совершает предложенную покупку. Из темного полиэтиленового мешка, какие в редакции "ХВОРИ" да и в других офисах используются для мусора, барышня достаёт коробочку, на которой написано - "Скрепки канцелярские". Из коробочки бережно вынимается одна "таблетка удачи".
   - Не торопитесь,- отвела она уже протянутую руку.- Вначале я должна активировать таблетку.
  По нашему с Моней разумению, "активатором" "таблетки удачи" служил обычный маленький фонарик. Для этого ему надо было лишь мигнуть на мгновение.
  - Ну и что мне теперь с ней делать? - соблазненный покупатель опасливо взял в руки активированную таблетку.
  - Как что - глотайте!
  - А запивать чем?
  - Ничем запивать не надо. Так рассосется.
  Под ободряющие возгласы собравшейся толпы "таблетка удачи" была проглочена. Никакого времени на её рассасывание и усвоение организмом выделено не было. Вероятно, при правильной активации таблетки этот процесс происходил моментально.
  - Играйте!- приказала фиолетовая барышня.- Смелее! Я уверена, в этот раз вам обязательно повезет.
  Мы с Моней тоже были уверены в этом. А вот разглядеть, какие фокусы проделывает со своей аппаратурой её повелительница, нам не удалось. Что, конечно, вовсе не означало, что игровая аппаратура эпохи дядюшки Конфуция способна работать надлежащим образом безо всяких фокусов.
  Обнадёженный гражданин смело жмет на клавишу. На экране - ликующее: "ПОЗДРАВЛЯЕМ ВАС С ВЫИГРЫШЕМ - ТРИ ТАБЛЕТКИ УДАЧИ ПО ЛЬГОТНОЙ ЦЕНЕ!"
  Протягивая игроку его выигрыш, барышня ласково сказала: "Теперь каждая из этих таблеток обойдется вам значительно дешевле первой".
  Игрок и зрители удивились. Счастливец хотел даже отдернуть уже протянутую за выигрышем руку.
  - Берите-берите!- не дает ему этого сделать барышня.- Вот увидите - в следующий раз вам повезет еще больше!
  - А какова вероятность выигрыша после приёма "таблетки удачи"?
  - Многочисленные эксперименты в наших лабораториях показали: вероятность выигрыша в любой игре после приёма "таблетки удачи" - 93,8 процента.
  От такого процента, с такой точностью выверенного в таинственных лабораториях, просто так уже не убежишь. Покладистый гражданин, предполагая, что холодильник или телевизор выпадают не с первого раза, решает отработать свою роль подопытного кролика до конца. Он покупает со значительной скидкой эти три таблетки, барышня активирует одну из них, игрок её быстро глотает, жмет на клавишу - экран славит его еще более крупным шрифтом: "ПОЗДРАВЛЯЕМ С ОЧЕРЕДНЫМ ВЫИГРЫШЕМ!"
  Но и в этот раз ему не удалось заполучить хотя бы авторучку. И в этот раз он выиграл все те же "таблетки удачи". Теперь - целую коробку, которая вся целиком стоила не намного дороже первых четырех таблеток.
  Светясь от радости за удачливого игрока, фиолетовая барышня достает выигрыш из заветного мусорного мешка.
  - Вот такими мешками и этикетками маскируем наш товар,- озираясь по сторонам, поясняет барышня.- Когда мы этого не делали, на экспедиторов с "таблетками удачи" нередко устраивались вооруженные налеты.
  Но даже такие криминальные страсти вокруг "таблеток удачи" не воодушевили собравшихся вокруг столика на их массовые закупки. Покладистый до этого игрок не торопился даже по дешевке приобретать свой очередной выигрыш. Он недоуменно спросил:
  - Так это что же получается? У вас только вот эти "таблетки удачи" и можно выиграть?
  - Да, здесь разыгрываются только "таблетки удачи". Но ведь вы вполне можете использовать их замечательные свойства и в других игровых ситуациях. Везде, где требуются удача, фарт, везение...
  Этому заявлению требовалось доказательство. Немедленное! Весомое! Убедительное! Иначе, уже через пару минут рядом с фиолетовой барышней не останется ни одного человека, и первым убежит раздосадованный подопытный кролик.
  И такое доказательство тут же последовало. И опять нам с Моней не удалось заметить каких-то сигнальных манипуляций барышни.
  Он закричал еще издалека:
  - Выиграл! Дамы, господа, товарищи мои дорогие! Я выиграл!
  К игровому столику он подбежал запыхавшийся, держа в руках толстенькую пачку денег:
  - Вот смотрите!.. И все они, "таблетки удачи"!- объяснял он окружающим привалившее ему счастье.- А ведь, если честно признаться, не был до конца уверен в их эффективности. Сами знаете, сейчас вокруг - так много всякого надувательства...
  Он с полупоклоном протянул фиолетовой барышне большую коробку очень дорогих конфет в подарок. Она смотрела на него с той горделивой улыбкой, с какой смотрит на сына мать, поставившая его на верную жизненную дорогу. Дорогу, с которой в родной дом он возвратился триумфатором.
  "Сынок", захлебываясь от восторга, продолжал славить материнский товар.
  - Ах, как действует! Как действует! Подхожу к любому игровому автомату, глотаю очередную "таблетку удачи"... Можно сказать, обчистил я это заведение. Закрыли они его "по техническим причинам"... Девушка, я готов купить все, что у вас осталось. Вместе с активатором, разумеется.
  И тут же подопытный игрок, еще минуту назад собиравшийся делать отсюда ноги, грудью закрыл столик и аппаратуру:
  - Вы что, ослепли от радости? Не видите, что сейчас я первым здесь стою... Девушка, мне, пожалуйста...- он стал доставать из кошелька деньги.- Да вот, на все. Я даже не стану больше задерживать своей игрой других граждан...
  Задержать других граждан ему удалось только на то время, которое понадобилось для активации двух оставшихся у него таблеток. Ему даже не позволили выкупить уже выигранную им коробку. На "раз-два" он был грубо оттиснут далеко от игрового столика.
   Какое интересное это явление - толпа. Надо будет почитать что-нибудь о её законах и беззакониях. Но и без всякой науки понятно: что-нибудь путное толпа никогда не родит, а вот для полного помешательства ей порой и одного слова достаточно.
  ...- Хватит с тебя удачи на сегодня!
  - Девушка, по три таблетки в одни руки, не больше!
  - По одной!- требовали те, кому до столика было дальше всех.
  "Кролик", уже вытесненный на самую периферию толпы, прокричал:
  - Девушка! А каков срок годности ваших таблеток?
  - После активации срок действия "таблеток удачи" - сорок пять минут.
   Лихорадочно припоминая, где тут ближайшее игровое заведение, он со всех ног припустил туда.
  Оставшимся покупателям барышня объяснила, почему её товар - такой скоропортящийся.
  - Самые главные компоненты в "таблетках удачи", которые после активации и придают им необыкновенные свойства,- это очень высоколетучие вещества. Их рецептура и технология закрепления в составе таблеток - это ноу-хау специалистов нашей фирмы. За этим ноу-хау охотятся немало промышленных шпионов, в том числе зарубежных.
  Происки зарубежных шпионов привнесли в торговлю еще больший ажиотаж. "Таблетки удачи" разлетались на-ура.
  Вновь подошедшие даже не спрашивали - что дают. Они сразу начинали кричать:
  - Не задерживайте там!..
  - Другим тоже хочется!..
  - Девушка, а нам останется?..
  Кто-то, еще сохранивший какое-то хладнокровие, спросил:
  - А за эти сорок пять минут эффективность "таблеток удачи" не уменьшается? На сорок пятой минуте после активации они действуют так же, как на первой? Вероятность выигрыша не уменьшается? Процент остаётся тем же?
  - Да, и на сорок пятой минуте после активации вероятность выигрыша после приёма "таблетки удачи" нисколько не уменьшается. Надо только внимательно следить за своим пульсом, частотой дыхания и потоотделением. Все по той же причине высокой летучести основных компонентов "таблеток удачи". При значительном повышении названных параметров эти компоненты теряют свои свойства намного быстрее.
  Мы с Моней переглянулись: так вот где собака зарыта! Вот где настоящее ноу-хау продавцов "таблеток удачи". Вот как будут отклоняться претензии наглотавшихся их игроков. Конечно, все они, помня всего о сорока пяти минутах их чудодействия, так помчатся к игровому клубу, казино или на скачки и там будут так волноваться, что о нормальном пульсе и дыхании с потоотделением нечего и думать.
  ...Ага, легок на помине. Вот и она - первая за время нашего здесь стояния претензия. Интересно-интересно!
  - Ну и где она, ваша удача?- он демонстративно потряс своим пустым кошельком.- Только вот не надо мне ваших баек про летучие вещества. Я уже более двадцати лет занимаюсь йогой и могу прекрасно контролировать свои пульс, дыхание и потоотделение. Если в ваших "таблетках удачи" действительно присутствуют рекламируемые вами компоненты, то в моем случае улетучиться они никак не могли!
  Пустой кошелек йога насторожил покупателей. Никто больше не лез в драку за своей порцией "таблеток удачи".
  Ну-ка, ну-ка, милая, как ты отобьёшься от этого йога? Сможешь сохранить в норме свои пульс, дыхание и потоотделение? Или на сцене пора появиться штатным бойцам твоей команды? Наверняка ведь дислоцированы где-то неподалеку и внимательно следят за происходящим.
  Мы недооценили бойцовских качеств самой фиолетовой барышни.
  - Вы считаете, что выиграли мало?- напористо спросила она у йога.
  - А я ничего не выиграл. Ни копейки! - Он ещё раз потряс над головой пустым кошельком.
  - Справку о том, что вы ничего не выиграли,- принесли?
  - Вы что - серьезно?
  - А вы что, серьезно считаете, что мы обязаны верить вам на слово?
  - Ну а если я принесу вам такую справку? Со всеми подписями и печатями. Заверенную нотариусом. Если приведу кучу свидетелей. Что тогда? Тогда вы возместите мне мой проигрыш?
  А ведь дядя действительно прекрасно владеет собой. Ни тени раздражения - только снисходительная улыбка. Но и фиолетовая барышня не теряла хладнокровия. Поэтому, вероятно, и занимала эту доходную, но чреватую всякими осложнениями должность.
  - Тогда мы, может быть, возместим вам стоимость наших "таблеток удачи". Да и то только из гуманных соображений. Чтобы вам было на что купить каких-нибудь успокоительных капель...
   Для йога такие шпильки - что для слона дробина.
  Они довольно долго демонстрировали друг другу и публике своё умение "держать удар". И всё-таки она его добила:
   - Ворьё всегда первым делом показывает свои пустые карманы.
   Сорвался йог не так, как срываются обычные люди. Обычные люди срываются постепенно, проходя определенные стадии срыва. А вот йог сорвался сразу, без всякой раскачки. Он просто взорвался. Только что казался образцом владения собой - и на тебе, такая истерика. Какое искажённое лицо, какие тяжёлые словеса. Не то что йогу с двадцатилетним стажем, а и простому человеку не к лицу было бы так таращить глаза, так картинно воздевать руки к небу и чуть не вырывать у себя на голове волосы.
  Это происшествие еще раз доказывало всю тщетность человеческих намерений изменить свою природу посредством каких-то упражнений. И хоть ты сто лет занимайся йогой, а в критический момент она, твоя изначальная природа, все равно возьмет свое. Да еще и сполна отыграется за долгие годы воздержания. И тогда психанешь ты еще позорнее, чем если бы до этого момента вовсе никакой йогой не занимался.
  ...Хоть и не проиграла фиолетовая барышня в этой стычке, а все-таки происшедшее бросило тень на безупречную еще пять минут тому назад репутацию "таблеток удачи".
  И опять нам с Моней не удалось уловить, какая тут сработала сигнализация.
  Старушка шла к игровому столику так, как только что обретший истинную веру человек идет к храму божию. На вытянутых вперед руках она несла какой-то узелок. Её чистые голубенькие глаза светились неземным светом. Народ невольно расступался перед ней.
   Подойдя к барышне, она развернула свернутую в узелок косынку, вытащила оттуда несколько пачек денег и с поклоном протянула их режиссеру спектакля.
  - Возьми столько, сколько сама пожелаешь. Хоть все возьми. Они по праву принадлежат тебе. А я такую кучу деньжищ и в руках боюсь держать...
  Ах, ну что за молодчина все-таки, эта фиолетовая барышня! Вот так должна вести себя королева, только что наградившая своего подданного увесистым кошельком с золотом, а тот, тронувшийся от неожиданно привалившего счастья своим и без того небогатым умишком, вознамерился поделиться с нею частью содержимого этого самого кошелька.
   Она не стала ни гневаться, ни фыркать от возмущения, ни даже хмурить брови. Она вела себя с истинным благородством высокорожденной дамы, которая прекрасно понимает чувства этой бедняжки.
  - Ну что вы, сударыня!- царственным движением руки остановила она порыв старушки.- Мне чужого не надо. Вы лучше пожертвуйте кому-нибудь часть своего выигрыша - детям-сиротам, инвалидам, другим обездоленным, церкви...
  Окружающие советовали то же. Сценарий действа не позволял старушке ломаться слишком долго, задерживая торговлю. Она согласилась:
  - Хорошо, так и сделаю, милая, так и сделаю, как ты говоришь. И в детский дом схожу, и в церковь, и в дом престарелых обязательно что-нибудь пожертвую. А уж мимо нищего никогда теперь просто так не пройду...
  Чтобы и у самых бестолковых в толпе не осталось сомнений в происхождении её невиданного богатства, она, аккуратно завязывая деньги обратно в узелок, объясняла:
  - Все у меня наперекосяк в жизни пошло. На кой она мне тогда, думаю, такая жизнь? Вот и потащилась я к Москве-реке. К Большому Москворецкому мосту. Там решила утопиться. На миру, как говорится, и смерть красна. А чтобы этим дуракам ничего после меня не осталось, решила и все свои небольшие сбережения на дно вместе с собой унести...
  Для пущей интриги старушенция не стала объяснять - кто же такие "эти дураки".
  ...- Вот бреду я, значит, бреду... Да, пешком, аж из самого Лианозова. Последний раз на белый свет решила посмотреть. Спозаранку встала, когда все эти изверги еще спали. Плюнула на всех них по очереди и пошла. Думаю, аккурат к вечерку и дотащусь до моста. Там вечерком и народу будет побольше. Иностранцы могут быть среди них. Пусть тоже полюбуются, до чего нынешняя рассейская жизнь бабку довела... А здесь я остановилась только передохнуть. И тут эта вот девушка, дай ей бог здоровья и большого личного счастья... Эта вот самая девушка как раз рассказывает про "таблетки удачи". И так заразительно рассказывает, так искренне, так сердечно, что вдруг захотелось мне снова жить. Да, жить! Жить назло всем этим дуракам!.. Сразу на все свои скромные сбережения накупила я этих таблеток - и вот, пожалуйста!..
  Лианозовская великомученница, которой так и не удалось поразвлечь туристов на Большом Москворецком мосту своим утоплением, высоко подняла для всеобщего обозрения свой увесистый узелок с деньгами. Потом, умильно взглянув на свою благодетельницу, снова взмолилась:
  - Ну, возьми хоть что-нибудь, внученька! Я ведь, благодаря тебе, не просто деньги выиграла. Я веру в порядочность человеческую снова обрела. Ты, моя красавица, возвратила мне её!..
  И снова царственный жест, и снова отрепетированный монолог фиолетовой барышни, призывающий всех игроков жертвовать часть своих будущих выигрышей обездоленным соотечественникам. А ей достаточно будет чувствовать себя сопричастной к таким богоугодным деяниям.
  Народ снова так дружно ломанулся к столику с "таблетками удачи", что едва не затоптал только что обретшую веру в человека бабку...
  Мы с Моней уже решили было уходить, уверенные, что просмотрели полный цикл подобных уличных спектаклей эпохи дядюшки Конфуция. Но тут на сцене появился ещё один персонаж представления.
  Подойдя к толпе, он ехиднейшим тоном сказал:
  - Позвольте мне, дамы и господа, поделиться с вами одним любопытным наблюдением. Вернее будет сказать, даже двумя. А наблюдения свои я сделал вон оттуда,- он показал на огромное окно второго этажа ЦУМа, из которого было хорошо видно все происходящее у игрового столика.- И, боюсь, эти наблюдения никак не прибавят популярности "таблеткам удачи".
  Сразу стало заметно, как напряглась фиолетовая барышня.
  - А наблюдения мои вот какие. С выигрышем... Или, точнее будет сказать, якобы, с выигрышем сюда подходят каждый раз одни и те же люди. Среди них - мужчина, который был до этого, и вот эта самая пожилая женщина!
  Как свидетель на опознании, он уверенно ткнул пальцем в старушенцию.
  Эх, как изменилась фиолетовая барышня! Недавно еще расточающие елей взгляды бескорыстной благодетельницы превратились в жесткий взгляд безжалостного палача.
  ...Да, мы с Моней правильно угадали бойцов этой команды. Уж слишком неприметными и незаинтересованными во всем происходящем хотели они казаться до этого, слоняясь поблизости.
  Или физического насилия применять вовсе не понадобилось, или мастера такой обработки сумели провести её незаметно для окружающих. И недолгими были эти указания гражданину на его ошибки. Гражданин оказался не только наблюдательным, но и очень понятливым. Он сразу, заискивающе улыбаясь, так вытянул перед собой руки, как всегда вытягивает их человек, полностью и безоговорочно признающий себя проигравшей стороной, а потому призывающий сторону выигравшую ограничиться только своей моральной победой.
  Но отрицательный эффект его наблюдений сразу было не изжить. Народ, громко возмущаясь, отваливал от столика с "таблетками удачи". И вот ведь удивительное дело: большая часть возмущений вылилась почему-то не на голову рулившей всей дуриловкой фиолетовой барышни, а на подставную бабусю.
  - Как не стыдно! Пожилой человек - и в таких недостойных играх играете!
  - Смотреть на тебя, старая кошелка, противно. Тьфу!
  - И чего было тащиться к Большому Москворецкому мосту? Вон - фонтан у Большого театра, в двух шагах. И глубины там хватит, если помочь человеку. И туристов там не меньше...
  Некоторые предлагали ей хоть сейчас подсобить в этом деле. И камешек подходящий на шею привязать, и туристов, в том числе иностранных, кликнуть к фонтану...
  Вот теперь мы с Моней просмотрели полный цикл типичной уличной игры эпохи дядюшки Конфуция: заманивание - подставные персонажи - помехи - их устранение. Можно было и уходить. Повторное представление будет уже не так интересно, хоть бы даже какому-нибудь правдолюбцу и накостыляют по шее.
  
  Пройтись с Настей "слегка соприкоснувшись рукавами" - это ещё не давало мне права быть её единственным партнёром во всех наших журналистских играх. Я себе не давал такого права. В то время, когда мы с Моней смотрели представление около ЦУМа, Настя с Васей отправились в зоопарк. Надо было проверить: неужели правило "теперь всё продаётся и покупается" становится правилом даже для первого зоопарка страны?
  Они выдавали себя за супружескую пару "новых русских". Муж в очередной раз ублажал свою сумасбродную женушку, главной потребностью жизни которой стало желание вновь и вновь удивлять своих таких же сумасбродных соседок по Рублевке.
  Их любезно проводили в один из первых кабинетов зоопарка. Принимал высоких гостей благообразный старичок профессорского вида. Сама "рублёвская дамочка" не произнесла ни единого слова, но хозяин кабинета должен был сразу согласиться про себя: женщина с такой внешностью имеет право диктовать свои прихоти одними только взглядами. А Вася показал себя в этой встрече настоящим мачо, готовым пойти навстречу любым капризам своей дамы. Мы с Моней и не догадывались до этого, что наш товарищ в общении с кем-то может позволить себе такие требовательные, жёсткие и даже нахальные интонации.
   Вот как дальнейшее было изложено в "ХВОРИ":
  "...- Что интересного вы нам можете предложить?
  - Самый богатый выбор, разумеется, среди насекомых. Имеются очень хорошие экземпляры бабочек с Цейлона и жуков из амазонской сельвы... Можно, конечно подобрать что-нибудь среди амфибий, рептилий и даже в отряде рукокрылых. Но это, как вы понимаете, обойдется уже значительно дороже.
  - Дело не в цене. Как мы можем быть уверены, что это будет действительно амфибия из Амазонки, а не какая-нибудь лягушка из грязной подмосковной лужи?
   - Разумеется, мы выпишем вам соответствующий сертификат.
  - Знаем мы цену этим нынешним сертификатам... А что-нибудь более крупное можете предложить? Из отряда слоноподобных или семейства бегемотообразных?
  - Что вы! У нас - единичные экземпляры этих животных. Их пропажа сразу будет обнаружена. С самыми печальными последствиями для руководства зоопарка и в первую очередь - для меня.
  - Так, ну и что?
  - Простите, что значит - "Ну и что?"
  - Во сколько эти печальные последствия для вас обойдутся мне?
  - Какая, однако, у вас хватка!.. Но разве вы не понимаете, что для меня после такой сделки сразу начнётся такая, прости господи, детективщина... Вместе со слоном или бегемотом из зоопарка должен буду сразу исчезнуть и я. Поменять место жительства, сменить фамилию...
  - Ну! Так сколько будет стоить вся эта канитель?
  - Право, затрудняюсь...Я пока не готов к такому торгу...
  - Ну, хорошо. Если прикупить у вас слона или бегемота никак нельзя, то давайте подберем что-нибудь помельче. Можете, например, продать нам крокодила? Кстати, на крокодила и никакого сертификата подлинности не потребуется. Крокодил - он и на Рублевке крокодил.
  - Вы что же, хотите держать крокодила в своем бассейне на Рублевке?
  - Ну да, так хочется, чтобы там плескалась какая-нибудь занятная зверюшка...
  - Но ведь эта, как вы изволили выразиться, "занятная зверюшка" будет очень опасна для вас и ваших гостей...
  - А нашим гостям это будет самый драйв - крокодила за хвост потаскать. Все другие развлечения давно вызывают у них одну зевоту... А еще лучше, чтобы этот крокодил был специально на людей натаскан.
  - Ну, на это крокодилов и натаскивать не надо. Они к людоедству по своей природе предрасположены...Прошу прощения, а зачем вам крокодил-людоед?
  - А вы можете ручаться, что птица, свинина и баранина в один прекрасный день не пропадут из магазина? Чем тогда прикажете его кормить? Только и останется, что бомжами...
   Тут "профессор", сославшись на какие-то срочные дела, прервал торг и дал дёру от "новых русских". Не все ещё их шутки старшее поколение советских людей соглашается принимать за шутки.
  Так что слухи о том, что в зоопарке сейчас, как везде, "всё продаётся и покупается", - эти слухи сильно преувеличены. Не получится там купить ни слона, ни бегемота, ни даже крокодила. Разве что какого-нибудь заморского вампира из отряда рукокрылых предложат. Да и тут глаз да глаз нужен: а то ведь и полудохлую летучую мышь с какого-нибудь древнего пресненского чердака могут подсунуть..."
  
  Что это, Вася, с тобой? Этот поход в зоопарк стал для вас с Настей событием куда большим, чем простое служебное задание? Ты как будто стал смущаться меня и прятать глаза. Как будто испытываешь чувство вины передо мной. Как будто теперь точно знаешь: между Настей и тобой уже есть что-то такое, чего мне никогда не достигнуть, и ты можешь только вот так, молча, посочувствовать мне...
  
  
   Г л а в а VIII
   ТУЗЕМЦЫ ТОЖЕ ПРЕДУСМОТРЕНЫ
  
  ...- Мы оплатим операцию и будем материально помогать вам, Лидия Яковлевна, до полного выздоровления вашей доченьки. Мужества вам!
  - А я до конца своих дней буду молиться за вас, Надежда Борисовна!..
  Расставались две женщины близкими подругами, у обеих глаза были заплаканными.
  - Пригласите, пожалуйста, следующего посетителя, - приведя лицо в порядок, попросила секретаря Надежда Борисовна Воронцова.
  И сегодня не обошлось без ходоков от прогрессивной общественности.
  Прогрессивная общественность тем и отличается от общественности обычной, что всегда преисполнена различными прожектами. И есть у многих авторов этих прожектов милый предрассудок: финансировать их прогрессивные начинания должен кто угодно, но только не они сами. Более того, спонсор должен посчитать за великую честь и чертовское везение то, что право раскошелиться на реализацию своей многообещающей задумки автор дарует именно ему.
  Кто-то из руководителей потенциально пригодных для спонсирования структур отгораживается от прогрессивной общественности железным занавесом. А кто-то и выкраивает в своем плотном распорядке толику времени для приема этой категории соотечественников. Особого вреда человечеству их идеи нанести, как правило, не обещают, поэтому репутации делового человека такие гуманные сношения с прогрессивной общественностью навредить никак не могут.
  Бодрой рысцой, с широкой улыбкой на широком лице, в кабинет входит моложавый, хорошо упитанный господин средних лет. В дверях он подкручивает длинный рыжий ус и всей пятерней взъерошивает чуб того же огненного колера.
  - Иван Петрович Мошкин,- представился он.- Руководитель фольклорного ансамбля "Ах вы, сени!" Играем на саратовских гармошках, поем. Излагая свои предложения, буду предельно краток...
  Надежда Борисовна насторожилась. Как правило, меморандум о предельной краткости предшествовал самым злостным и беспощадным рассусоливаниям. Опаснее "предельной краткости" были только обещания уложиться "буквально в два слова". Тут, если сразу не проявить предельной жесткости, можно было смело вычеркивать из жизни пару полновесных часов.
  Предчувствие не обмануло. Господин Мошкин вознамерился подробно рассказать историю возникновения и становления "Сеней", а также выпукло отобразить роль своей незаурядной личности в этой истории.
  -...А родители настаивали, чтобы я стал физиком-теоретиком. Но я еще в самом раннем детстве твердо решил: буду гармонистом. Как одноногий дядя Сережа, который у нашей пивной наяривал на гармошке. Буду - и никаких гвоздей! Поддерживала меня в этом конфликте только бабушка, царство ей небесное. Физик-теоретик - это, говорит, арестант в каком-нибудь "почтовом ящике". А гармонист - вольный казак. Если станешь, Ванюшка, хорошим гармонистом, то не пропадешь. Везде будешь нарасхват, и все девки твои будут...
  Нескольких руководителей музыкальных ансамблей Надежда Борисовна до этого уже принимала. Уже знала, что даже у самого головастого физика-теоретика никогда не будет столько девок, сколько даже у начинающего гитариста или гармониста. Поэтому она не очень любезно прервала изложение очередного конфликта отцов и детей:
  - Итак, Иван Петрович, возглавляемые вами "Ах вы, сени!" состоялись как творческое явление. Чем можем быть полезны друг другу?
  - Европа еще очень плохо знает саратовскую гармошку,- господин Мошкин укоризненно погрозил пальцем той стороне, где, по его предположениям, находилась Европа.- Вот мы и хотим дать ей полное представление о возможностях этого замечательного инструмента. В нашем репертуаре одних только частушек и припевок...
  - Рим, Париж, Лондон?- Надежда Борисовна опять безжалостно пресекает наметившееся лирическое отступление.
  - Мы хотим обосноваться в музыкальной мекке Европы, в городе Вене.
  Надежда Борисовна даже брови чуть приподняла - вон какой замах у "Сеней"! Не робкий хадж в музыкальную мекку Европы совершить желают - обосноваться там намерены. Бабушка господина Мошкина, царство ей небесное, поди, и не ожидала от Ванюшки такой прыти.
  - Не опасаетесь, Иван Петрович, что избалованная лучшими оркестрами и голосами Вена отторгнет частушки и припевки под саратовскую гармошку?
  Руководитель "Сеней" молодцевато тряхнул своим фольклорным чубом:
  - Смелость города берет!
  Надежда Борисовна едва заметно улыбнулась. Вот она, формула успеха всех подобных предприятий: смелость - от их окрыленных идеями, легких на подъем зачинателей, а финансовое обеспечение - от трусоватых толстозадых банкиров и прочих буржуинов, которые, сидючи на мешках с золотом, не знают - как с толком распорядиться им. А вот же он, толк, - взять Вену саратовской гармошкой, Лиссабон - виртуозным жонглированием утюгами, Женеву - дрессированными медведями... Сейчас ей будет предоставлена счастливая возможность оплатить победоносный музпоход на Вену, за что её юридической фирме будет даровано право поместить свой логотип на каждой гармошке и "русской" рубашке, на каждом лихом картузе и хромовом сапоге из фольклорной амуниции "Сеней".
  Надежда Борисовна предупреждает этот волнующий акт.
  Ложь и ухищрения для этого не понадобились. Готовясь обосноваться в городе Вене, "Сени" исходили из неверного посыла - "Европа еще очень плохо знает русскую гармошку". И такое неведение являлось общей бедой всех желающих показаться Европе российских менестрелей, плясунов, канатоходцев, фокусников и т.п. - они не знали положения на рынке труда. В своем служебном компьютере Надежде Борисовне приходилось держать и такую информацию.
  - Боюсь, Иван Петрович, что ваши "Сени" несколько припозднились со своей образовательной поездкой. Вот какие ансамбли гармонистов и баянистов уже имеются на сегодня в городе Вене. Перечисляю в порядке их прибытия туда: "Коробейники", "Удалые кнопочки" и "Комара женить мы будем". Правда, последний из них - смешанный: они музицируют не только на гармошках, но еще на деревянных ложках и колоколах. Так вот: когда "Удалые кнопочки" появились в Вене, тамошний старожил, "Коробейники", так намял им бока, что весь состав "Кнопочек" долгое время был совершенно нетрудоспособен. А когда в город Вену прибыли "Комара женить мы будем", тогда "Коробейники" и "Удалые кнопочки" уже объединенными усилиями избили эту команду во время самого первого её выступления. Избили прямо у дворца Бельведер, на глазах многочисленной туристической публики. Во время этой показательной экзекуции они переломали о лбы личного состава "Комаров" все их драгоценные ложки, а самым большим колоколом проломили череп руководителя "Комаров", Заслуженного артиста РСФСР господина Мусина. Можно предположить, Иван Петрович, что "Сени" в городе Вене ожидает еще более прохладный прием...
  Пораженный концентрацией гармонистов в музыкальной мекке Европы, а еще пуще - их нравами, руководитель "Сеней" вначале лишь удивленно смотрит на госпожу Воронцову и на её всезнающий компьютер. Потом старательно приглаживает ладонью свой чуб, чтобы он не был таким крикливо пышным. Затем начинает энергично потирать рукой шею, будто освобождая её от чего-то давящего. Возможно, он уже представлял, как "Коробейники", "Удалые кнопочки" и "Комара женить мы будем" все вместе ведут его, со связанными за спиной руками, на крутой бережок голубого Дуная. Там, особенно жаждущий после известных событий у дворца Бельведер крови, Заслуженный артист РСФСР Мусин, пыхтя от натуги, вешает ему на шею тот самый колокол - и...
  Но уходить с пустыми руками не хотелось, и Иван Петрович припоминает, что кроме Европы на планете есть и другие цивилизованные континенты.
  - А в Канаде как с этим обстоят дела, не знаете?
  - Знаю, - уверенно ответила Надежда Борисовна. - Так же безотрадно для "Сеней". Теснота и озлобленность. Все самые оживленные улицы и площади Канады давно поделены между диаспорами. У русскоязычной и так неважнецкие места, поэтому её канадские старожилы начинают бить прилетающих из России конкурентов прямо в аэропорту. А потом заставляют их собственноручно сжигать свои гармони, балалайки, гусли, сопелки и свистелки...Полиция Монреаля смотрит на все это сквозь пальцы. Она даже неофициально выделила для таких кострищ специальное место неподалеку от аэропорта и с издевкой называет это место - "русское поле".
  - Надо же - "русское поле"... А что в Лос-Анжелесе?
  - Туда соваться еще опаснее. Жуткий беспредел. По три банды на каждом перекрестке. Там не только инструменты поломают, но и руки-ноги могут повыдергивать...
  Потом отпали Буэнос-Айрес, Бангкок и даже далекий Веллингтон.
  Куда же податься "Сеням", чтобы не потерять в этих гастролях все свои инструменты и зубы? А то ведь и линчевать могут на каком-нибудь крышуемом продажной полицией "русском поле".
  Последняя надежда:
  - Ну а как с Африкой в этом отношении, не знаете?
  - Вот как в этом отношении с Африкой, не знаю. Но не советую, ох не советую, Иван Петрович! А ну, как и там уже промышляет какая-нибудь "Калинка-малинка"? Они ведь могут не только избить своих конкурентов. Там вас и скормить кому-нибудь могут. Африка все-таки!..
  Мировая гастрольная география была исчерпана. Гармонист сник.
  - Пожалуй, Иван Петрович, мы могли бы поспособствовать вот каким гастролям "Сеней". Но сразу повторю вслед за классиком - та еще глушь. Там о саратовской гармошке - одни мифы, легенды, домыслы. Удастся ли вам завоевать сердца и души тамошних слушателей?
  - Так-так,- господин Мошкин снова взъерошил свой кудрявый чуб.- Это куда же надо будет нам ехать?
  - А в Саратовскую губернию. Уверена, что нынешние поколения саратовчан никогда еще не слышали частушек и припевок под чарующие звуки одноименной гармошки...
  Руководитель "Сеней" даже дверью хотел хлопнуть на прощанье. Но вовремя одумался. Буржуинскими дверями хлопать не рекомендуется. Буржуинские охранники, может быть, никому тебя и не скормят, но ребра посчитать могут так еще.
  
  -...Смею предполагать, Надежда Борисовна, что мой скромный опыт мог бы вам пригодиться,- быстро перешел к делу очередной представитель прогрессивной общественности - солидный мужчина пенсионного возраста.
  "Мой скромный опыт" - это посетитель произнес так, что было понятно: цены нет этому опыту.
  - Вы, Николай Николаевич, уже предлагали кому-то поделиться этим своим опытом?
  - Я был у генерала Солдатенко, руководителя ОАО "Великая Московская пирамида". Он с большим интересом отнёсся к моему предложению, но как-то заговорщицки порекомендовал мне поговорить еще и с вами.
  Госпожу Воронцову таинственные рекомендации генерала Солдатенко, похоже, нисколько не удивили.
  - А в какой, позвольте узнать, отрасли народного хозяйства вы трудились раньше?
  - Для многих наших соотечественников одно лишь название этой структуры звучит сейчас как самый страшный компромат на её бывших работников.
  - Смелее, Николай Николаевич! Все мы прошлым мазаны. И если кто-то был, например, комсомольским работником, так ведь главное - каким он работником был.
  - Вы почти угадали. Много лет я был партийным работником. Да не где-нибудь, а в ЦК КПСС.
  - Да что вы говорите! На легендарной Старой площади? И чем занимались?
  - Кадрами. Наш отдел занимался их выдвижением, смещением, перемещением... И даже... И даже вопросами погребения скончавшихся партийных или государственных деятелей. Кто какого кладбища достоин.
  - Вон как! - почти весело воскликнула Надежда Борисовна. - Интересно-интересно! Значит, кого из усопших товарищей отправить на Новодевичье или Ваганьковское кладбище, а кого - всего лишь на Троекуровское, - этот окончательный вердикт - "Так постановил ЦК" - подготавливался в вашем отделе. А как? Как вообще вам удавалось держать в поле зрения весь корпус ответственных кадров в стране? Ведь имя им - легион...
  - О, это была, не побоюсь этого слова, настоящая научная, творческая работа. Огромная работа! Представляете, какой гигантский объем информации приходилось собирать, систематизировать, анализировать работникам нашего отдела! А ведь компьютера тогда еще не было. Энциклопедического ума люди у нас работали. Эрудиты, каких поискать. Спроси такого среди ночи: "А что такого предосудительного сказал однажды в городе А. очень перспективный товарищ Б. на юбилее у такого же перспективного товарища В.?" И наш сотрудник без запинки расскажет тот самый антисоветский анекдот.
  - После того анекдота товарищу Б., наверное, уже не светили никакие перспективы?
  Дальнейший обмен мнениями показал, что если тот анекдот получал широкий резонанс в городе А., то у вовремя не проинформировавшего органы об антипартийном поступке товарища Б. товарища В. перспектив тоже поубавилось бы.
  - ...Так-так. Значит, в былые времена вы, Николай Николаевич, способствовали правильной расстановке партийных кадров как при их жизни, так и на погостах. Теперь вы хотите помочь правильно распределить места в Великой Московской пирамиде?
  - Такой вопрос, Надежда Борисовна, обязательно возникнет.
  - Так ведь её клиентами могут быть не только видные партийные и советские работники. В местечке там, насколько я знаю, не будет отказано самому разномастному и разночинному народу.
  - Помяните мое слово, Надежда Борисовна, проблемы возникнут. Генералу Солдатенко не позавидуешь: как предовратить превращение каждого местечка в этом циклопическом некрополе в яблоко раздора?
  Матерый цековский волк понимал, что следующее его замечание, несмотря на учтивость формы и вкрадчивые интонации, не станет образцом тактичности. И все-таки решился. Если замечание не будет встречено в штыки, то это может поспособствовать более быстрому сближению собеседников.
  ...- Хотя, как я теперь понимаю, не за ним в этом проекте последнее слово.
  Рискованное замечание не было встречено ни в штыки, ни поощрительной улыбкой. Оно было просто проигнорировано. Но так как разговор продолжился, то это уже было достаточным поощрением.
  - А если эти места в пирамиде будут одинаковыми для всех?
  - Да никогда они не будут одинаковыми для всех! Даже на самых обычных провинциальных городских кладбищах всегда есть места более и менее престижные. А в пирамиде, уже по определению, заложены всякие отличия - по высоте, ширине, сторонам света и тому подобное. А, значит, неизбежны претензии - кто из клиентов "Великой Московской пирамиды" достоин занять в этой гигантской усыпальнице более престижное место.
  - И вы, Николай Николаевич, беретесь сделать процесс распределения мест в этой пирамиде предельно объективным?
  Николай Николаевич бережно достал из своего потертого цековского портфеля какие-то бумаги.
  - Вот. Над этим вопросом я начал ломать голову еще на Старой площади. Но решить его без компьютера было совершенно невозможно. Не было их тогда еще у нас. И вот теперь, будучи некоторое время не у дел, я, наконец, освоил этот инструмент. Пользуясь его техническими возможностями и опытом своей работы, вывел я одну очень интересную величину. Назвать эту величину можно так - "Коэффициент гражданской значимости". Итоговая квинтэссенция всей человеческой жизни. Очень точная величина. Двух одинаковых быть не может - так много исходных параметров закладывается для её окончательного выведения.
  - Ну, например?
  - Возьмем, для примера, двух братьев. Пусть даже они будут близнецами. В одно время родились, учились, в одинаковых условиях взрослели, матерели... Пусть и делом одним и тем же занимались - всю свою жизнь прослужили в одном и том же театре, играя в одном и том же амплуа. Пусть, наконец, в один и тот же день одновременно умрут прямо на сцене. Так кому из них следует предоставить более престижное место в Великой Московской пирамиде? - хитро прищурился Николай Николаевич.
  Надежда Борисовна развела руками.
  - Вот видите, только этих исходных данных может и не хватить для справедливого решения. Для выведения "коэффициента гражданской значимости" их понадобится значительно больше. Решающим может оказаться такой, например, момент. Один из актеров-близнецов всю свою театральную жизнь играл Бобчинского, а второй - Добчинского. Поэтому коэффициент первого хоть на малую толику, но будет больше, чем у первого.
  - Это почему же?
  - В роли Бобчинского на сорок восемь слов больше, чем в роли Добчинского.
  Надежда Борисовна уважительно посмотрел на пенсионера-новатора - едва ли и сам Николай Васильевич Гоголь знал, насколько Пётр Иванович Бобчинский получился у него говорливее Петра Ивановича Добчинского.
  Да, такие люди всю свою жизнь остаются работниками. И к новому работодателю они приходят, сразу засучив рукава.
  - Интересно-интересно, Николай Николаевич. Конечно, открытый и точный "коэффициент гражданской значимости" - это куда более убедительный аргумент, чем закулисное "Так решили в ЦК". Но ведь, если хорошенько разобраться, то мерило гражданской значимости человека существует давным-давно.
  Николай Николаевич удивленно посмотрел на бизнес-леди:
  - Это какое же такое мерило? Что-то не слышал...
  - Слышали-слышали! Деньги - вот как называется это мерило.
  - Да как же так, Надежда Борисовна! Разве общество согласится измерять гражданскую значимость человека деньгами?
  - Общество и раньше с этим соглашалось, соглашается сейчас, и всегда будет соглашаться. Ну, если под "всегда", ради осторожности, будем понимать только ближайшую парочку миллионов лет. Кстати, партийные тузы КПСС тоже ведь неплохо зарабатывали.
  - Так ведь они сначала становились партийными тузами. Улучшение их материального положения было следствием этого...
  - А кто спорит. Так вот пусть и тот, кто своим трудом, потом и кровью стал процветающим хозяином бензоколонок, сети ресторанов или пивных заводов - пусть теперь и такой человек не будет проигрывать в своей гражданской значимости какому-нибудь крупному партийному деятелю, лётчику-испытателю или шахтёру-стахановцу...
  Бывший работник ЦК никогда бы уже не смог согласиться с тем, что гражданская значимость владельца пивных заводов или ресторанов может быть не меньшей, чем гражданская значимость первого секретаря обкома КПСС, космонавта или с головы до ног обвешанного наградами родины шахтёра.
  В это время секретарь доложила: "Надежда Борисовна, пришёл господин Евсеев".
  А очередному ходоку от прогрессивной общественности было высказано сожаление: деловые структуры, ориентированные на проверенное тысячелетиями мерило человеческой ценности, едва ли примут совсем необкатанный ещё "коэффициент гражданской значимости". Вот всегда привередливой, злой и мстительной театральной общественности он может пригодиться: тогда не одним только горлом, заказными статейками и анонимками эта общественность сможет возводить на пьедестал своих кумиров и свергать оттуда чужих. Играешь в театре Бобчинского - стало быть, тебе и цветов с аплодисментами больше положено, и на любом погосте ты должен занять более тёпленькое местечко, чем тот, который Добчинского изображает.
  
  ...- Садитесь, Геннадий Михайлович, - сухо сказала Надежда Борисовна.
  Господин Евсеев к ходокам от преисполненной фантастическими идеями и прочими недугами общественности не принадлежал, показное радушие ему не полагалось.
  - Клиентам "Острова Счастья", одного из проектов нашего консалтинга, который вы и курируете, пора бы уже показывать на карте что-то конкретное. Присмотрели что-нибудь?
  - Будем показывать один из островов в архипелаге Гилберта.
  - Кому принадлежит архипелаг?
  - Республике Кирибати.
  - Значит, ваши клиенты должны быть сразу поставлены в известность, что успешные переговоры с республикой Кирибати практически завершены, остались мелкие технические вопросы, - распорядилась г-жа Воронцова.
  - Что, такие переговоры действительно придётся вести?
  Надежда Борисовна так посмотрела на куратора проекта "Остров Счастья", что и посторонний свидетель этого взгляда сразу бы понял, что история мировой дипломатии так никогда и не обогатится перипетиями непростых переговоров поддерживаемых российским МИДом рулевых ОАО с правительством республики Кирибати о приобретении одного из островов архипелага Гилберта для реализации там своего многообещающего проекта. Забота господина Евсеева - сделать всё для того, чтобы многочисленные клиенты этого ОАО нисколько не сомневались в успешном завершении этих переговоров.
  - Что будете им обещать?
  - Разумеется, первым делом - всю атрибутику южных морей: голубые лагуны, золотистые пляжи, кокосовые пальмы, ласковое солнце круглый год...
  - Правильно, на волшебные слова скупиться не стоит. Никакого негатива. Акулы там должны быть такой же невидалью, как белые медведи... А каким-то аборигенам найдётся место на острове Счастья?
  - Да, Надежда Борисовна, туземцы в нашем рекламном проспекте тоже предусмотрены. Для экзотики. Полагаю, их не должно быть очень много, чтобы только наши клиенты чувствовали себя истинными хозяевами острова Счастья. Какое-то скопление дикарей в одном месте будет допускаться только в дни почитания их божков, что станет ещё одним зрелищем для наших клиентов.
  - Верно - разукрашенные физиономии, устрашающие татуировки, серьги в носу, гирлянды цветов на полуобнажённых телах, песни и пляски у костров, какой-нибудь древний обряд - вызволение солнца из пасти морского дракона или что-нибудь подобное. Для пущей экзотики можно даже назвать их людоедами, но только в прошлом. Сейчас это приветливые, очень расположенные к вашим клиентам люди... И вот ещё что. Очень будет полезно для дела, кроме природных красот и чудес, оснастить этот остров каким-нибудь историческим элементом, объясняющим, почему именно наших соотечественников его аборигены считают чуть ли не богоподобными существами.
  - Да, такой исторический элемент сейчас подробно разрабатывается. В легенде острова Счастья будет глава о пребывании на нём Миклухи-Маклая. Актом патриотизма для каждого нашего клиента станет посещение шалашика, в котором он жил.
  - Что, Миклухо-Маклай действительно бывал на этом острове?
  А вот теперь уже господин Евсеев позволил себе укоризненно посмотреть на госпожу Воронцову: неужели ему надо было вслух добавлять "якобы" к пребыванию Миклухи-Маклая на острове счастья?
  - Профессору Уханову из Института этнографии Академии наук заказана большая статья, подтверждающая этот факт.
   Надежда Борисовна не стала интересоваться у Геннадия Михайловича, за какой гонорар профессор Уханов заставит Миклуху-Маклая посетить архипелаг Гилберта и стать богом тамошних туземцев. Прошлые сношения с научным сообществом показали, что в эти суровые для этого сословия времена и куда большие географические, этнографические и прочие научные преступления оплачиваются очень скромно.
  - Я считаю, что слоган вашего проекта - "Просто, весело и беззаботно!" - можно утвердить. Такой и должна быть жизнь на острове Счастья...
  Секретарь доложила, что пришёл господин Лазарев.
  Госпожа Воронцова ещё раз убедилась в том, что непосредственно рулить проектом "Остров Счастья" господин Евсеев вполне достоин. В меру инициативен, и в мелочной опеке не нуждается. Сам способен продумать детали, способствующие тому, чтобы очередь желающих в будущем месяцами и годами жить и беззаботно загорать рядом с шалашиком Миклухи-Маклая растянулась на три квартала от дверей офиса ОАО "Остров Счастья". Разумеется, ордер на такую счастливую жизнь будет выдаваться только со 100-процентной предоплатой. А вот когда эта жизнь начнётся - это в "Договорах" должно быть указано где-то сто девяносто девятым пунктом, самым маленьким шрифтом и таким изуверским канцелярским стилем, что тут даже самый пытливый читатель такого договора, будь он хоть с четырьмя высшими образованиями, чертыхнувшись, признает своё поражение и попросит: "Ну, где мне тут расписаться?"
  
  ...- Проходите, Аркадий Макарович, садитесь!
  Несмотря на то, что по своему статусу пресс-секретарь генерала Солдатенко был ниже господина Евсеева, Надежда Борисовна встретила его с большим радушием, чем куратора проекта "Остров Счастья".
  - Вам удалось нейтрализовать уже не один конфуз, приключившийся с вашим гораздым на всякие конфузы шефом. Вы, я думаю, уже догадываетесь о его роли в проекте "Великая Московская пирамида"?
  - Вначале мне стало понятно, что генерал Солдатенко никак не может быть самостоятельным руководителем чего бы то ни было. Ему обязательно нужен командир. Хотя бы - жена. Ну а потом стал догадываться, что его обязанности в этом проекте - бренчать медальками и сверкать лампасами в нужное время, в нужных местах.
   Аркадий Макарович вопросительно посмотрел на Надежду Борисовну - а позволено ли уже ему вот так открыто и грубо иронизировать над своим шефом?
  - Да, местоблюстителем этого проекта генерал Солдатенко был поставлен нами. О чем, увы, с каждым днем сожалеем все больше и больше...
  Бренчать медальками и сверкать лампасами генералу вменялось в обязанность для ускорения переговоров с нужными для продвижения проекта "Великая Московская пирамида" людьми. Ускорения получались слабенькими, а то и вовсе не задавались. Отчитываясь за такие провалы, генерал Солдатенко каждый раз сетовал, что для него лучше война, чем иметь дело со всякими прохиндеями. А госпожа Воронцова снова и снова напоминала ему, что в настоящий момент не может организовать для него даже самую завалященькую войну. Что его обязанности в проекте "Великая Московская пирамида" - представительские. А тут требуется не желание задираться и шашкой махать, а, напротив, умение быстро находить общий язык со своими визави. Материальными средствами для нахождения такого языка он обеспечивается в полной мере. От него требуется лишь в надлежащей форме предложить их.
  Вот этого-то у генерала Солдатенко как раз и не получалось. Не находил он нужной формы. Как только подходил удобный момент предложить своему визави выделенные для установления с ним взаимовыгодных отношений средства, так Виктор Ильич начинал выходить из себя. Предложение поэтому зачастую походило на грубый приказ: "Бери, продажная душонка, не ломайся!" А душа человеческая, страшно протестующая вообще против любых приказов, в таких щекотливых делах особенно ранима.
  Настораживал и пугал своих визави генерал Солдатенко. А ведь хоть и всегда предрасположен к установлению взаимовыгодных отношений российский чиновник, но по большей части осторожен и даже робок. Напугать его легко, а вот возродить потом в полной мере упомянутую предрасположенность уже ох как не просто. Все труднее становилось подчищать за генералом Солдатенко все его огрехи.
  ...- Хотя бы слоган подходящий он уже придумал?
  - Пока у него все получается с военным уклоном, в повелительном наклонении. Образцы для подражания - советские, безальтернативные: "Летайте самолетами Аэрофлота!" и "Храните деньги в сберегательной кассе!". Покойникам он тоже намерен приказывать - строевым и с песней дружно направляться к погребальным камерам Великой Московской пирамиды.
   - А ведь тут могут быть и капризы, - вспомнила Надежда Борисовна свой только что состоявшийся разговор с одним из представителей прогрессивной общественности. - В сооружении такой геометрии можно увидеть более и менее предпочтительные местечки.
  - Вот он и носится сейчас с каким-то "коэффициентом гражданской значимости", от которого надо плясать при выборе местечка для наших клиентов.
  Надежда Борисовна не свернула на обсуждение уже забракованного мерила гражданской значимости:
  - По-моему, любые капризы правильнее всего оплачивать - вот и всё.
  - Я тоже считаю, что только так. А вот генерал намерен располагать покойников в пирамиде в зависимости от их заслуг перед обществом. И "Всенародную скорбь", которой должно будет сопровождаться погребение, он намерен разбить по степеням - от четвертой до первой.
  - Ещё один военный элемент?
  - Да, генеральская логика подводит. Не понимает, что это только орден может быть четвертой степени, побуждая награждаемого совершать все новые подвиги. А для иного капризного нашего клиента "Всенародная скорбь" четвертой степени будет еще большим оскорблением, чем для клиента ресторана пресловутая осетрина второй свежести.
  - Да уж, полным кавалером "Всенародной скорби" никому не стать... А как вам, Аркадий Макарович, и это название для прощального ритуала - "Всенародная скорбь"? Не многовато ли тут заведомо невыполнимых обещаний? Как можно будет обеспечить всех клиентов "Великой Московской пирамиды" "Всенародной скорбью", пусть даже и четвертой только степени?
  - Тогда всему нашему и без того многострадальному народу только и останется, что скорбеть с утра до ночи, - с готовностью забраковал "Всенародную скорбь" всех степеней господин Лазарев.
   Тон всех замечаний пресс-секретаря генерала Солдатенко показывал, что он прекрасно понимает - зачем приглашён к настоящим хозяевам проекта. Понимает, что те, все больше убеждаясь, как неудачно был выбран нынешний местоблюститель "Великой Московской пирамиды", внимательно присматриваются к другим кандидатам.
  - А как бы вы, Аркадий Макарович, назвали ритуал прощания?
  - Назвать его надо естественно и просто - "Последний путь". Но так наглядно и так достойно показать нашим будущим клиентам, как он будет смотреться, чтобы ничего другого они уже не захотели.
  - И что понадобится для такой демонстрации "Последнего пути"?
  - В первую очередь - актёры.
  - Ну, этого бесхозного добра сейчас - в любом подземном переходе...
  Некоторое время хозяйка кабинета внимательно и молча смотрела на собеседника, как бы спрашивая: а понимает ли он, что Великая Московская пирамида должна быть до последней молекулы выкуплена клиентами ещё до того, как первая молекула будет уложена в её фундамент. А сроки закладки этой молекулы в "Договорах" должны стать неразрешимой загадкой и для самых прожжённых юристов.
  Аркадий Макарович своего взгляда не отводил, посчитав полезным и вслух подтвердить свою сообразительность, ещё раз противопоставляя себя нынешнему местоблюстителю проекта в этой способности:
  - Если генерала Солдатенко поставить на продажу приусадебных участков на Юпитере - он, пожалуй, и сам купит там несколько гектаров, пока не поймет, что очень еще не скоро посадит там лучок и картошку.
  Вслух Надежда Борисовна такую сообразительность приветствовать не стала. Но остроумную привязку друг к другу сроков начала возведения Великой Московской пирамиды и начало сельхозработ на Юпитере следовало поощрить хотя бы мимикой.
  Понять, что они улыбнулись друг другу, смог бы далеко не каждый. Успеешь ли разглядеть такое едва заметное движение уголками ртов. Так улыбаются друг другу люди, которые не столько желают отдать дань чему-то остроумному, сколько хотят удостоверить свою принадлежность к одному кругу.
   - Ну, что же, будем действовать в предложенном вами направлении. Мы порекомендуем генералу Солдатенко поручить именно вам готовить представление "Последний путь" для клиентов "Великой Московской пирамиды". Набирайте актёрскую труппу. А ему рано или поздно придется уйти. Не по Сеньке оказалась шапка. И, наверное, правильней да и удобней всего будет, если это вы, Аркадий Макарович, пребывая пока в статусе пресс-секретаря генерала, поможете ему самому принять такое решение. Подумайте над формой такой помощи.
  Они ещё раз внимательно посмотрели друг на друга. Один как бы спрашивал: "Любую ли форму такой помощи я могу использовать?" Вторая отвечала: "Для нас важен результат".
  
  
   Г л а в а IX
   ВСЁ ЗАВИСИТ ОТ КОНТЕКСТА
  
  ...Первая статья некоего Гоши Фонарева была посвящена детству генерала. Оказывается, его нездоровые наклонности стали отчетливо проявляться уже в начальных классах.
  "...К столетию гордости школьного зооуголка, черепахи Дуни, каждый из ребят должен был нарисовать свой портрет юбилярши. Получившийся у Вити Солдатенко гибрид тазика со связкой сарделек под единодушный смех всех других конкурсантов был признан самой крупной творческой неудачей. Тогда в отместку за собственную несостоятельность он решил жестоко наказать не кого-нибудь, а совершенно безвинную божью тварь. Ночью, разбив окно, пробрался в зооуголок. На шум туда приплелся престарелый школьный сторож, дед Аким. Схватив Дуню, будущий генерал трахнул ею деда по голове. Тот упал без сознания. Потом Витя, не спеша, сломал Дуне все ноги, выколол ей один глаз, а на панцире большими буквами нацарапал гвоздем то нехорошее слово, которое все другие ребята начинают вырезать и царапать только где-то классе в пятом-шестом, а те, кто несколько отстает в своем развитии,- и того позже. На омраченных торжествах оскверненный панцирь закованной в гипс Дуни пришлось перевязать пионерским галстуком. Из её единственного теперь глаза, не переставая, текли слезы. Вся школа рыдала..."
  Полупарализованного деда Акима юный садист не навестил ни разу. Не навестил он его, будучи уже и курсантом, и лейтенантом... "Ужо погоняют Витьку черти на том свете вилами по горячей сковороде!" - были последние слова бывшего школьного сторожа. И многие на малой родине генерала тоже были уверены, что именно эти воспитательные мероприятия с их самым знаменитым Витькой станут в своё время любимым развлечением чертей.
  "Ах ты, сволочь чернильная!- грозил генерал Солдатенко огромным кулаком неведомому Гоше Фонареву.- Какая еще Дуня! Мухи с тараканами - других животных в нашей деревенской школе никогда не водилось. Это я тебе, мерзавец, все руки-ноги переломаю, когда найду!.."
  В другой статье того же автора высмеивались командирские способности генерала Солдатенко. Якобы, как-то на больших учениях, он, плохо разбираясь в карте, утопил в каком-то болоте половину своих танков, полевую кухню с уже готовой кашей и "уазик" со знаменем части. Знамя и танки пришлось доставать с помощью водолазов, а каша так навсегда и осталась в болоте. Уже тогда ему были сделаны первые предложения застрелиться...
  "Ну как же мне достать эту гадину, этого Гошу Фонарева!- скрежетал зубами Виктор Ильич.- Я всю жизнь в пехоте прослужил, у меня никогда ни одного танка не было... Попадется - утоплю эту тварь газетную! В параше какой-нибудь, чтобы водолазов не пришлось вызывать!.."
  А будущий утопленник не унимался. В следующих его статьях генерал Солдатенко активно разбазаривал воинское имущество. Даже солдатскими портянками не брезговал приторговывать... Его жена, жестокая салтычиха, довела до самоубийства нескольких солдатиков, прислуживающих в генеральском доме в качестве рабов. Прибывающим со всех концов страны за их телами матерям она даже воды не давала напиться...Дочь генерала, сызмальства сидящая на игле, чтобы заработать на очередную дозу, частенько устраивала стриптиз в общежитиях молодых офицеров, вызывая восхищенный рев изголодавшихся самцов...
  Генерал уже понял, что хватать каждого встречного за рукав и с пеной у рта убеждать его, что у него и дочери-то никогда не было,- бесполезно. Ну, сколько их всего - этих встречных. Да и не каждый ли из них истолкует такое страстное опровержение сообразно гнилой человеческой природе: "Э-ээ, да здесь наверняка что-то есть, раз он так из себя выходит..."
  В одной из следующих статей падшая дочурка генерала объяснила вошедшему к ней в полное доверие журналисту, почему она никак не могла бы стать отличницей и примерной девочкой. "Уже в колыбельке он стал воспитывать меня с помощью рукоятки пистолета. Вот, пощупайте мою голову. Щупайте, щупайте! Чувствуете - это металлическая пластина. Дырку в моем черепе прикрывает... Когда я в отчаянии убегала из дома, он объявлял в части боевую тревогу. На мне натаскивали караульных собак..."
  Этот номер газеты генерал Солдатенко стал повсюду носить с собой. "Как только узнаю, кто такой этот "Гоша Фонарев",- сначала обмакну эту газету в дерьмо, заставлю его съесть её до последней молекулы, потом переломаю ему все кости, а уж потом казню какой-нибудь самой лютой казнью!"
  Правдой во всех этих статьях было только то, что какое-то время генерал Солдатенко действительно служил в Забайкальском военном округе. Некоторые собеседники генерала, у которых язык чесался поинтересоваться, что же в статьях Гоши Фонарева правда, а что вымысел,- для начала всего лишь деликатно интересовались, служил ли Виктор Ильич в Забайкальком военном округе. Генерал, понимая, куда клонит собеседник, сразу приходил в ярость. Что только укрепляло у того сочувствия к девушке с проломленной отцовским пистолетом головой и ногами, изуродованными караульными собаками.
  И вот ведь загадки человеческой природы: чем ниже опускался в своих измышлениях "Гоша Фонарев", тем выше в своих мстительных помыслах становился генерал Солдатенко.
  Нет, не жестокой расправой исподтишка где-нибудь в темной подворотне должно стать наказание этому ублюдку. Генерал не уронит своей офицерской чести.
  Пресс-секретарю было поручено, кровь из носа, найти Гошу Фонарёва и передать ему генеральский вызов на дуэль.
  Аркаша выполнил поручение на удивление быстро и доложил, что вызов принят.
  - Ну!- грозно прищурился генерал.- Какое оружие он выбрал?
  Что такое? Почему Аркаша медлит с ответом, пряча от него глаза?
  - Чем-то удивить, что ли, меня не решаешься? Говори! Я готов хоть стреляться, хоть рубиться, хоть дубинами махаться. А на кулаках желает драться - можно и на кулаках.
  - Он выбрал очень необычное оружие, товарищ генерал...- все так же не решался отвечать на поставленный вопрос верный пресс-секретарь.- Очень необычное!..
  - Да что ты мнешься! Какое?
  - Публичные оскорбления.
  - Как?- Виктор Ильич подумал, что ослышался.
  - Оружием дуэли ваш противник выбрал именно такое - публичные оскорбления. Дуэльный кодекс оставляет право выбора за ним.
  - И где? Что это будет за публика?
  - Зал и публику подберёт ваш противник...
  Вначале генерал Солдатенко просто растерялся, медленно переваривая доложенное ему пресс-секретарем.
  Он представил себе эту странную картину.
  Огромный, битком набитый зал. На сцене они с этим журналюгой по очереди оскорбляют друг друга. Публика дружно аплодирует особенно удачным выпадам дуэлянтов и стонет от кровожадного восторга, когда кто-то из них прогибается под тяжестью нанесенных ему оскорблений...
  Но потом Виктор Ильич стал приходить в себя. Ну, так и что? Неужели он слабее какого-то жалкого газетного червя по части оскорблений? Неужели еще в Забайкальском военном округе он не овладел этим оружием так, что даже не вылазившие с "губы" "деды"-стройбатовцы вжимали головы в плечи, как только раздавались его первые залпы.
  - Ну, это он маху дал!- удовлетворенно потер руки Виктор Ильич.- Я ведь тоже так еще могу обложить. Лишь бы публика не разбежалась.
  Пресс-секретарь не разделял удовлетворения шефа. Он все еще как-то мялся, все еще чего-то не договаривал.
  - Ну что? Что еще?- недоумевал генерал.- На дуэль надо прийти во фраке, цилиндре и белых перчатках? Найдем и фрак, и цилиндр, и белые перчатки...
  - Тут вот какое дело, Виктор Ильич. Все оскорбления должны формулироваться нормативной лексикой.
  - Какой-какой лексикой?
  - Нормативной, товарищ генерал. Только литературным русским языком.
  Вот только тут до генерала Солдатенко стал доходить весь изуверский замысел его противника. Виктору Ильичу не надо было долго рыться в памяти, чтобы припомнить, сколько он знает стоящих оскорблений, выражаемых нормативным русским языком. Ни одного! Ни в Забайкальском военном округе, ни в других местах его службы такие оскорбления не имели бы ни малейшего воспитательного значения. А в самых запущенных гарнизонах скорее был бы понятен язык древних ассирийцев, чем нормативная родная речь.
  Вот так сильный и решительно настроенный на поединок индеец-дикарь останется совершенно безоружным перед тщедушным, трусоватым бледнолицым, если тот, вместо привычного сыну прерий оружия, выберет для дуэли счетверенный зенитный пулемет, к которому виртуоз томагавка не знает даже, с какой стороны подступиться.
  
  Дуэлянту, не умеющему стрелять, придется идти в тир. Не умеющему держать в руках шпагу, придется брать уроки фехтования. Не владеющему нормативным русским языком, приходится брать его уроки.
  
  ...Тимофей Тимофеевич Киреев был из тех преподавателей русского языка и литературы старой формации, которые особенно болезненно воспринимали каждое очередное отступление родного языка перед англицизмами. И даже с человеком еще совсем ему незнакомым он первым делом делился этой болью.
  - ...Это уже не схватка равных противников. Это уже избиение...Господи, скоро даже на заборах и стенах ни одного русского слова не останется. Вы только посмотрите на граффити! Последний двоечник - и тот стремится свою гадость обязательно на английском намалевать...
  - Ну, одно-то родное словцо никогда не пропадет с наших стен и заборов,- не сомневался генерал Солдатенко.
  - Как знать, как знать?- не разделял этой уверенности Тимофей Тимофеевич.- Да и один в поле не воин. И он когда-нибудь, как говорят у вас военных, может пасть под натиском превосходящих сил противника. А уж поминки по нему точно на английском будут справлять...
  Английский язык перед генералом Солдатенко пока ничем не провинился, и он подталкивал консультанта перейти ближе к делу:
  ...- А вот, допустим, "сам дурак" - это как будет? Литературное это выражение? Нормативное?
  - И литературные слова, уважаемый Виктор Ильич, тоже могут быть ненормативными. Тут все зависит от контекста. Вообще говоря, слово "дурак" - литературное слово. Например, в прямой речи персонажей художественной литературы оно может быть вполне уместным. Но разве можно себе представить, чтобы слово "дурак" употреблялось, к примеру... к примеру - в дипломатической переписке. Это не допускается даже в самой резкой ноте. Даже в случае объявления войны... Вам-то, Виктор Ильич, для чего потребуются сильные выражения?
  - Эх, профессор! Да если бы для войны - я бы и сам легко подобрал нужные слова. А сейчас сильные выражения потребуются мне для публичной... для публичного выступления.
  - Это будет приличная публика или казарма?- спросил и тут же виновато осекся Тимофей Тимофеевич, осознав, как может быть обидно генералу это противопоставление.
  И как тут, действительно, было не обидеться. Конечно, как кровь за родину проливать, так армия - самая почитаемая часть общества. А как только эта родина раны залечила, чуть-чуть жирком обросла, немного приоделась да опрыскала себя каким-нибудь дешевеньким одеколонцем,- так общество сразу начинает брезгливо принюхиваться к солдатским портянкам.
  Эх, какой была бы дуэль оскорблений, если бы не эти ограничения по нормативности! Виктор Ильич представил себе такой поединок.
  Нормативными в его выступлении были бы только короткие паузы. Да и тут от одного только грозного вида генерала кое-кто из публики мог бы надолго остаться заикой...Безжалостную словесную экзекуцию Гоши Фонарева он завершил бы только тогда, когда секунданты ему шепнули: "Готово, товарищ генерал! Наложил полные штаны и просит пощады". "Штаны не стирать, и сейчас же курьером отправить их в редакцию той паршивой газетенки!- приказал бы он.- И записочку к ним приколоть: "Кто следующий?"
  ...Но приходилось возвращаться к реальности:
  - Публикой будут назначены преимущественно гражданские лица. Возможно - сплошь одна интеллигенция...
  По генеральской интонации Тимофей Тимофеевич догадался, что "интеллигенция" для того - это что-то вроде чопорных барышень-институток, да еще не из отечественных подобных заведений, а из каких-нибудь японских, которые и по-русски-то - ни бельмеса.
  - Ну, если одна интеллигенция, тогда даже "дурака", Виктор Ильич, из своего выступления вам придется решительно исключить...
   А ведь это беззубое "сам дурак" или "от дурака слышу" стало бы самым мягким из тех выражений, которые генерал Солдатенко готов был применить на предстоящей дуэли. Так - только для пристрелки.
  Набравшись духа, он спросил у Тимофея Тимофеевича:
  - Выходит, такие слова, как, например, "задница" на букву "ж" - и вовсе непригодны?
  - Ну что вы, что вы!- протестующее замахал руками преподаватель словесности.- Для публичного выступления это словцо непригодно хоть в каком виде. Его обязательно надо будет заменить эвфемизмом.
  Генерал встрепенулся:
  - Значит, в случае чего можно будет сказать какому-нибудь гаденышу: "Эвфемизм свой подотри! Развонялся тут!"
  Тимофей Тимофеевич грустно улыбнулся. Конечно, ни в боевых уставах, ни в наставлениях по гарнизонной и караульной службе слово "эвфемизм" не употребляется. Возможно, генерал Солдатенко вообще стал первым военачальником советской выучки, услышавшим это совершенно неудобоваримое даже для гражданского, даже для интеллигентского уха словечко.
  - "Эвфемизм", Виктор Ильич, это слово или выражение, равноценное по смыслу и содержанию ненормативному, но более благозвучное. Так, вашему ядреному словечку можно подобрать такой, например, эвфемизм: "Место, которое находится чуть пониже спины".
  Хмыкнув, генерал Солдатенко не удержался от литературной дискуссии:
  - Ну как же так! Неужели "место, которое находится чуть пониже спины" может быть равноценным "заднице"? Тем более - "заднице" на букву "ж"?
  - В иных случаях, Виктор Ильич, эвфемизм может прозвучать даже сильнее. Еще раз напомню: нормативность того или иного слова зачастую зависит не столько от его собственного содержания, сколько от контекста. Вот и уместность или неуместность "задницы" определяется контекстом, в который вставляется это слово...
  Страшно претило генералу Солдатенко это вертлявое поведение "задницы" в зависимости от некоего контекста, в котором та оказывалась. В воинских уставах и наставлениях такое понятие, как "контекст", тоже не фигурирует. Команда: "Стой! Личному составу сойти с дороги и оправиться!" - должна всегда и везде пониматься однозначно. Даже если "контекстом" будут густые заросли крапивы и полчища комаров-кровопийц. Согласно присяге, солдатская задница, хоть на букву "з", хоть на "ж", должна стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы.
   Пора было разобраться с этим словечком.
  - Скажите, а как это понимать - "от контекста"?
  - Ну, одно дело, когда парочка любовников в постели так и называют упомянутую часть тела друг друга - на букву "ж". Да еще с соответствующими интонациями, ласкательными суффиксами и окончаниями. Порой это может звучать очень даже мило. А представим себе неудачно протекающие переговоры первых лиц супердержав. И, в сердцах, один руководитель государства рекомендует другому, я извиняюсь, не искать приключений на обсуждаемую нами часть тела. Хоть с буквой "з" в её начале, хоть с буквой "ж". Разумеется, без всяких уменьшительно-ласкательных суффиксов. Второй отвечает в том же духе. А у каждого из этих руководителей под рукой - "ядерный чемоданчик"...
  Когда знаток изящной словесности довел переговоры на том проваленном саммите до мировой термоядерной катастрофы, Виктор Ильич совсем пал духом. С подходящими для дуэли контекстами и эвфемизмами ему было никак не сладить, а выходить на неё с одним только кисельным "местом, которое находится чуть пониже спины" будет равносильно самоубийству.
  И ведь что было обидней всего. Виктор Ильич нисколько не сомневался, что сам-то он прекрасно поймет и прочувствует все нормативные оскорбления своего противника. Поймет не хуже специально отобранной тем публики, какой бы накрахмаленной она не была. Вот так бывает с человеком, который долго живет в другой стране, но все недосуг ему было, как следует, приналечь на язык титульной нации той страны. Он понимает почти все, что они говорят, но вот сам изъясняться на том языке так и не научился.
  В родном отечестве такой иноязычной средой для иных генералов всегда была интеллигенция. Пользуясь случаем, генерал Солдатенко решил прояснить для себя и этот вопрос.
  - А что это такое - интеллигенция?- спросил он таким тоном, каким все та же барышня из института благородных девиц спросила бы про тифозную вошь, с которой она никогда не сталкивалась, но при одном упоминании о которой её всю передергивает.
  Если бы перед ним сидел интеллигентный человек, Тимофей Тимофеевич никогда не рискнул бы дать даже краткого определения интеллигенции. Потому как зубов сломано в таких попытках - не счесть. Но тут был слушатель, который в предмете совсем не разбирался, возразить ничего не мог, перебивать не станет - и консультант выдал проникновенную получасовую лекцию.
  Мартышкин труд. Генерал Солдатенко вынес из этой лекции только одно: интеллигенция - это та высоко мнящая о себе часть общества, которая обособляется от остального народа, и в первую очередь - от военнослужащих, специально изобретенными ею для такого обособления вычурными нормами поведения и вычурным языком. И в качестве своеобразного пароля для узнавания друг друга в инородной среде они выбрали такой: говорить "Фи!", а их бабам ещё и густо краснеть при этом, как только "место, которое находится чуть пониже спины" заменяется его казарменным эквивалентом - хоть на букву "з", хоть на букву "ж".
  ...Консультация по нормативной лексике не сделала генерала Солдатенко более подготовленным к дуэли. Она была проиграна, даже не начавшись.
  А тут еще один удар.
  Гоше Фонареву, ставшему для неё почти родным человеком, дочурка генерала раскрыла самую страшную семейную тайну: "...Начиная с пятого класса папа все чаще и чаще проделывал ЭТО со мной, приговаривая: "Учись лучше, дура, а то в казарму, солдатне на потеху, отдам!.."
  И вот тогда Виктор Ильич запил. Запил страшно. После таких запоев человек уже не спрашивает - может ли он еще пригодиться на прежней работе. Протрезвев и заранее готовясь к худшему, такой человек первым делом интересуется - сколько он совершил поджогов и убийств.
  
  ...- Про инцест - это вы, пожалуй, уже слишком. Так ведь и кондрашка может старину хватить, - слегка попеняла потом Аркадию Макаровичу Лазареву Надежда Борисовна Воронцова. - Теперь вы - руководитель проекта "Великая Московская пирамида". Как идет набор актеров для демонстрации "Последнего пути"?
  - Весело идёт...
  
   Г л а в а X
   ДЫМЫ БЫЛИ ХОРОШИЕ
  Выжившие в советские времена деловые люди выходили из подполья. Стремительно нарождалась их новая плеяда. А вот недавно еще всемогущий ВПК, напротив, хирел на глазах и освобождался от излишков своих людей и площадей. И скоро в Москве почти не осталось "почтовых ящиков", которые не сдавали бы излишки этих площадей своим предприимчивым соотечественникам.
  Офис редакции "ХВОРИ" как раз и находился в одном из таких захиревающих "почтовых ящиков" на Угрешской улице.
  Кроме нашей редакции, на этом же этаже располагались офисы и склады недавно организованной структуры, торгующей медикаментами, разнообразными аптекарскими товарами, химическими реактивами и другими загадочными снадобьями и веществами, без которых современному человеку уже никак не прожить. Эту структуру создали те, не желающие помирать с голоду сотрудники "почтового ящика", кто и до того, как его прихлопнули, имел дело со всякими загадочными веществами.
   Дела в молодой фирме быстро шли в гору. Их секретарша Лена сидела перед входом в наш длинный общий коридор.
   Лена впервые и шепнула нам это слово: "Наезжают..."
  Не услышать про беду соседей мы не имели права хотя бы по долгу нашей нынешней службы.
  "Да, обещали скоро еще раз прийти..." - подтвердили руководители этой фирмы.
  План действий продумывали вместе. Мне, как инициатору, было доверено руководить его претворением в жизнь.
  
  ...Из окон было видно, как их БМВ подкатил к нашему подъезду. Из машины вышли трое. Все - в малиновых пиджаках, профессиональной униформе самых авторитетных людей этой эпохи, уполномоченных предъявлять своим согражданам любые претензии, вершить скорый суд и сразу приводить свой приговор в исполнение.
  Лену на её посту заменила Настя.
  Ещё раз подхожу к ней:
  - Ну как?
  - Всё в порядке.
  - Помнишь свои действия?
  - Помню. Не волнуйся за меня.
   Не волноваться за тебя, моя звёздочка, я уже никогда не смогу. Если с твоей головки хоть один волосок упадёт... Надеюсь, всё пойдёт по плану, и мне сегодня не придётся проламывать чьи-то бошки.
  На всякий случай я напомнил Насте её обязанности:
  - С глупейшим выражением лица не устаёшь раз за разом спрашивать у этих визитеров о цели их прихода. "А вы по какому вопросу, господа?"; "Кто и на какое время назначил вам встречу?"; "Почему же вы не предупредили?"; "А как мне вас представить?"; "Не желаете ли чашечку кофе, пока я выясню, кто может вас сейчас принять..." Ты должна упорно не понимать, что означают униформа и специфический язык этих господ. Упрямо не разуметь - что это за публика и для чего они пришли. Не разуметь даже в том случае, если они положат ноги на стол прямо перед тобой и выльют предложенный тобой кофе в горшок с цветами. Твоя основная задача - добиться того, чтобы они пошли напролом. Предвестником такой атаки станут выражения типа: "И где только они нашли такую тупую тёлку!.."
  С ролью тупой тёлки Настя справилась. Крутые визитеры плюнули на неё, и пошли напролом. Пошли, невзирая на горящее над входом в коридор световое табло: "ВНИМАНИЕ! Идут испытания. Проход без сопровождающего строго воспрещен!"
  Как раз в это время какой-то лаборант в белом халате осторожно катил по коридору навстречу им высокий столик на колёсиках. На нём плотными рядами стояли колбы, мензурки, пробирки разных калибров и одна большая бутыль. Вся химпосуда была наполнена разноцветной жидкостью.
  Вроде бы и коридор был не очень узок, и "малиновые пиджаки" не стремились непременно пихнуть столик. Скорее, это лаборант, удивленный присутствием здесь посторонних людей, от неожиданности как-то очень уж суетливо и бестолково стал заворачивать столик то в одну, то в другую сторону.
  Столкновения избежать не удалось. И таким сильным оно получилось, что столик опрокинулся. Колбы, мензурки и пробирки полетели на пол и разбились. Жидкая субстанция, которая образовалась на полу в результате многочисленных химических реакций, тут же задымилась и стала источать все нарастающее зловоние.
  Лаборант своей вины в столкновении не признал. Истошно крикнув: "Что же вы наделали, идиоты!", он выхватил из висевшей у него на боку сумки противогаз, дрожащими руками натянул его себе на голову и бросился бежать прочь от места происшествия.
  Вероятно, газо- и дымообразования подействовали на какие-то скрытые от посторонних глаз контрольные датчики. Те исправно сработали. Взвыла сирена. Под потолком ярким синим светом замелькали сигнальные фонари. По внутренней радиотрансляции загремело: "Тревога No1! Тревога No1! Всем сотрудникам, находящимся в коридоре, немедленно надеть противогазы! Заблокировать все двери! В рабочих помещениях включить системы избыточного давления... Тревога No1!.."
  Дым в коридоре быстро сгущался, зловоние все усиливалось.
  "Малиновые пиджаки" кинулись к первой попавшейся им на глаза двери - она была закрыта. На стук никто не отвечал. Другая - так же. Тогда они бегом припустили к той двери, через которую вошли в коридор. Основательная стальная конструкция "почтового ящика" тоже была уже наглухо заблокирована. В такую не голой рукой, кувалдой надо стучать - да и то, достучишься ли.
  Сквозь густой дым трудно было уже что-то разглядеть, а зловоние становилось невыносимым до тошноты.
  Вероятно, малодушно сбежавший с места происшествия лаборант доложил своему руководству о его обстоятельствах. Уверенный мужской металл давно записанной на пленку "Тревоги No1" оборвался на полуслове. Женщина, которую перед этим наверняка просили говорить как можно спокойнее, чтобы не усугублять драму в коридоре, все равно с большим трудом не срывалась на истеричный крик:
  "Внимание-внимание! Обращаемся к гражданам, заблокированным в коридоре. Постарайтесь не паниковать и немедленно выполняйте следующие рекомендации. Обильно помочитесь в свои носовые платки, плотно прижмите их к лицу и дышите только через них. Затем лягте на пол и ползите к помещению No 13 в самом конце коридора. Не поднимайте ноздри выше двух-трех сантиметров от пола. Кровохаркание осуществляйте, повернувшись на тот бок, в котором не чувствуете острых резей. Не чешите отслаивающиеся фрагменты кожного покрова и места интенсивного выпадения волос. Тела погибших оставляйте на месте. Ни в коем случае не прикасайтесь к трупам!.. Внимание-внимание! Обращаемся к гражданам, заблокированным в коридоре..."
   После таких рекомендаций очень затруднительно хладнокровно расстегнуть штаны и обильно помочиться. Плюнув пару раз на свои носовые платки и дрожащими руками прижав их к лицу, "малиновые пиджаки" бухнулись на пол и поползли к спасительному помещению No 13, совершенно не видимому в дыму. Не поднимать ноздри выше двух-трех рекомендованных сантиметров от пола оказалось очень и очень непросто. Ведь приходилось ползком форсировать химическое месиво на полу, почти окуная в него носы. Компоненты месива все еще бурно реагировали между собой, под завязку наполняя коридор дымом и зловонием. Как тут заметить - не началось ли уже у тебя отслаивание гноящихся фрагментов кожного покрова и выпадение волос, или еще можно почесаться?
  Вслепую ползущий впереди других главный "пиджак" вдруг прикоснулся рукой к чему-то такому, что заставило его с ужасом отдернуть её и произнести слово, очень похожее своим звучанием и значением на слово "Капец!" "Что-то" оказалось дохлой кошкой.
  Все трое, задержав дыхание, вскочили на ноги и бегом бросились в конец коридора.
  Там их уже ждали. Дверь помещения No 13 на мгновение распахнулась - они влетели внутрь. "Погибшие есть?" - "Нет", - и дверь тут же была снова заблокирована. Избыточное давление не позволило проникнуть в помещение сколько-нибудь значимым дозам губительной коридорной отравы.
  Сразу начались энергичные спасательные манипуляции.
  - Быстро раздевайтесь - и залезайте в ванну! Окунаться с головой!..
  Из каких-то медицинских соображений вода в ванне была только холодная. Было приказано нырять с максимальной задержкой дыхания, что необходимо для "первичной декомпрессии".
  Экстремальное омовение спасаемых продолжалось до их стойкого посинения. После этого приступили к следующей оздоравливающей процедуре. Процедура была ещё более неприятная, но её альтернатива - отсюда прямиком в ближайший лепрозорий. Выбор всеми "малиновыми пиджаками" был сделан не в пользу лепрозория.
  В прологе процедуры всех пострадавших постригли наголо. После грубого, болезненного острижения, их от макушек до пяток обмазали препаратом, который они, по своему глубокому невежеству, назвали бы мерзопакостной смесью хлорки, йода, зеленки и скипидара, которая и самого толстокожего носорога проймет до самых печенок. В кратких же репликах ученых этот препарат, способы и цели его применения назывались так заковыристо, что без специального образования понять этот язык было совершенно невозможно. Но по интонациям можно было догадаться - избежать трагического конца можно только так.
  Всю недешёвую одежду и обувь пострадавших уложили в большие полиэтиленовые мешки - для последующего сжигания в специальной печи. В качестве временного гардероба каждому из "пиджаков" было выдано по одному полотенцу и по одной булавке - для создания набедренной повязки.
  В ходе следующей спасательной процедуры каждого пострадавшего принудили выпить литра по два какой-то горькой микстуры.
  Вот после этого у всех "пиджаков" сразу возникла острая нужда помочиться. Нужду категорически не разрешено было справлять вплоть до особого распоряжения.
  - Мы не можем себе позволить сразу сбрасывать в канализацию такие редкие и дорогостоящие препараты. Придется вам потерпеть, господа, до полной их абсорбции кишечником и стойкого прекращения его защитной перистальтики...
  Я искоса посмотрел на своих соседей по этажу, стоящих рядом в таких же белых халатах. Молодцы - они не только не поморщились от моей разухабистой терминологии, но даже так согласно закивали головами, как будто в помещение No 13 не было для них большего научного авторитета, чем я.
  "Пиджакам" оставалось только надеяться, что "полная абсорбция" и "стойкое прекращение перистальтики" произойдут раньше, чем лопнут их мочевые пузыри.
  Но все это для них оказалось только цветочками. Оказывается, оздоровительные процедуры будут носить отнюдь не разовый характер. Оказывается, им теперь придется регулярно наведываться сюда. Как долго может продолжаться весь цикл оздоровления? А так долго, пока для пострадавших окончательно не исчезнет угроза быть депортированными в лепрозорий. Понятно, что полное исчезновение такой угрозы - не ближайших недель дело. Йодо-скипидарные помазания и увлекательнейшие соревнования между таинственной "абсорбцией" и крепостью мочевого пузыря будут продолжаться еще долго.
  - Сами виноваты, господа,- журили мы пострадавших.- Нельзя же вот так - напролом. Слава богу, хоть без трупов обошлось...
  Главный "малиновый пиджак", гордый тем, что руководимая им бригада не понесла в коридорном инциденте никаких потерь, доложил:
  - Там только кошкин труп лежит.
   - Как же вы его разглядели в таком дыму?
  - Так чуть ли не носом наткнулся, когда полз. Пришлось отодвинуть...
  - Как это - отодвинуть!- вскрикнул я.- Вы что - прикоснулись к этому трупу кошки ничем не защищенной рукой?!
  Вскрикнули и все другие люди в белых халатах, находящиеся в помещение No 13. Некоторые кинулись к дверям - готовые бежать отсюда. Ко всем паникерам пришлось применить самые строгие меры воздействия - вплоть до угрозы увольнения по самой компрометирующей статье.
  ...- Всем надеть защитные повязки и резиновые перчатки!- скомандовал я.- Микроскоп!
  На стол быстро поставили микроскоп. Надев резиновые перчатки, я осторожно положил кисть руки пострадавшего под объектив - и уже через две секунды оторвался от окуляра, боясь встретиться взглядом с потерпевшим.
  - Тех двоих снова в ванну!- распорядился я.- В первой помывке они были с ним в близком контакте. Повысить концентрацию дезинфицирующего раствора до значения "девять же"...
  "Или "девять же" - это из какой-то другой науки?" - виновато посмотрел я на фармацевтов-химиков. Их ободряющие взгляды по-прежнему предоставляли мне карт-бланш на любые преступления в научной терминологии.
  Два рядовых "пиджака" были обратно брошены в ванну с холодной водой. Концентрация дезинфицирующих веществ в "девять же" заставила их кряхтеть и даже время от времени повизгивать.
  Я отошел в сторонку, к "коллегам". Мы "зашептались" между собой так, чтобы обострённый страхом слух главного "малинового пиджака" надёжно улавливал самое интересное для него в наших переговорах.
  ...- Все первые фаланги пальцев пораженной руки уже "в процессе",- доложил я о своих наблюдениях в микроскоп.
  - Что, если немедленно ампутировать ему кисть?- тут же последовало предложение.
  Контрпредложение не заставило себя ждать:
  - Этим мы "процесс" остановить уже не успеем. Вот если сразу отрезать ему руку по локтевой сустав...
  - Да бросьте вы, коллеги!- прекратил я эти сюсюкания.- Даже немедленная ампутация всей руки до самого плеча отсрочит летальный исход не более, чем на три дня!
  - Не более, чем на два дня, - поправил меня кто-то.- Наш клиент уже может бежать занимать очередь к патологоанатому...
  Этот совет "малиновый пиджак" хорошо расслышал.
  "Понятия" обязывали его проявлять стойкость перед ударами судьбы.
  - Ну, мужики, у вас и шуточки - летальный исход, патологоанатом...
  А меня наш план обязывал проявлять максимальную жесткость.
  - А у нас, любезный, совсем даже не шуточки. У нас - диагноз. Вышеупомянутый специалист примет ваши останки безо всякой очереди. Ему этот случай будет очень интересен с профессиональной точки зрения. Ведь вы станете первой человеческой жертвой "икс-эпсилон-процесса". До этого от него погибали только подопытные животные...
  Даже для самого крутого "малинового пиджака" перспектива уже через пару дней быть без очереди принятым сгорающим от профессионального любопытства патологоанатомом - что обухом по голове.
  В этот момент два других "пиджака" почувствовали себя почти счастливыми. Пусть и их диагноз - не какой-нибудь рядовой триппер, но скорую встречу с патологоанатомом эти "лепилы" им все-таки не обещают. А вот с этим "икс-эпсилон-процессом" их бригадира, видать, и до ближайшего лепрозория не успеют довезти. Даже если перед этим все руки-ноги ему поотрубают.
  Начисто подавив все другие его потребности, у "пиджака"-бригадира осталась одна-единственная - бухнуться перед учеными на колени и умолять их о спасении. Жить - пусть остриженным наголо, пусть всегда обмазанным с головы до пяток йодом и зеленкой, пусть с горящей от скипидара задницей - но жить! Ведь, по сути дела, они еще и не успели "наехать" на эту контору. По сути, в упрек им можно поставить пока одну только бесцеремонность. Ведь давали же, наверное, гады, клятву Гиппократа...
  - Проказа, что ли, какая-то особенная у меня началась?
  - Увы, увы! Даже "какая-то особенная проказа" против того, что началось у вас, будет так же слабовата, как, например, порез пальца против четвертования. Причем тяжесть процесса усугубляется его скоротечностью.
  - И какой прогноз?
  Ах, каким ты стал кротким! И заговорил чуть ли не фальцетом. Куда только подевались бригадирские хрипотца и басовитость в голосе? Как быстро только что уверенный в успешной охоте волк превратился в трусоватого зайца.
  - Прогноз такой: интенсивное отслаивание кожного покрова в виде крупных струпьев неправильной формы начнется у вас уже к сегодняшнему вечеру. Ночью выпадут все волосы. Завтра утром отвалятся уши. Вечером - нос. Окончательное догнивание всего тела завершится денька через два-три...
  Говорить я старался так спокойно и отстраненно, как будто прогноз давался не присутствующему здесь человеку, а некоему отсутствующему третьему лицу, психика которого никак не пострадает от такой беспощадной терминологии.
  - Выходит, мне - кранты?
  Опровержения не последовало.
  - Ну а что вы хотите? "Холодная война" не позволяла советским ученым-оборонщикам, извините за каламбур, прохлаждаться. 100-процентная летальность - таковой всегда была планка для разработчиков химического, биологического и бактериологического оружия. Планка, которая ставилась перед нами не только партией и правительством, но и собственной профессиональной гордостью. Или даже, не побоюсь этого слова,- профессиональным тщеславием. И, как правило, эта высокая планка рано или поздно обязательно бралась...
  Успехи советских ученых-оборонщиков так сильно подействовали на двух "малиновых пиджаков", сидящих в холодной ванне с дезинфицирующим раствором в "девять же", что они не только кряхтеть и повизгивать прекратили, но и вообще боялись издавать хоть какие звуки. Только время от времени с шумом втягивали обратно в нос сопли.
  -... Из десяти тысяч подопытных верблюдов, которые подверглись воздействию возбудителей "икс-эпсилон-процесса" на нашем полигоне в Астраханской области, не выжил ни один. Представляете - ни один из десяти тысяч!..
  Так не врач с обреченным больным говорит. Так разработчики химического, биологического и бактериологического оружия с гордостью докладывают партии и правительству: и в этот раз заданная им высокая планка будет с блеском взята. Уж коли всем десяти тысячам подопытным верблюдам в Астраханской области были кранты, то этот наглый рэкетир и вовсе недолго подёргается.
  А потом мы с "коллегами" и вовсе отстранились от приговоренного загнивать "малинового пиджака". Обращаясь к ним, восхищенно говорю:
  - Кстати говоря, каким удивительно благотворным для всех советских ученых-оборонщиков был этот период - "холодная война"! Не так ли, товарищи? Какое финансирование! Какое материальное обеспечение! Какое внимание партии и правительства к людям, посвятившим себя этому нелегкому и опасному делу!..
  Начисто позабыв про клятву Гиппократа, ученые гады стали с умилением вспоминать благословенную эпоху "холодной войны". Да, тогда рядовой народец, конечно, уже напрочь подзабыл, что мясо бывает не только на картинках в "Книге о вкусной и здоровой пище". Но зато на многочисленных полигонах родины никогда не было недостатка в мелком и крупном подопытном скоте. При таком внимании партии и правительства, при таком финансировании и материальном обеспечении, советским создателям оружия массового поражения грех было не добиваться 100-процентной летальности.
  ...- А он еще спрашивает - какой прогноз?- не удержалась хихикнуть одна из молодых сотрудниц.
  Открыто посмеиваться над человеком, у которого уже завтра отвалятся уши и нос, было верхом бестактности. Как-то нейтрализовать её можно было только выражением хотя бы казенного сострадания к обреченному.
  - Мужайтесь! Мы постараемся облегчить ваши страдания. Мы также сделаем все от нас зависящее, чтобы все затраты на ритуальные услуги были в полной мере возмещены вашей семье государством. Даже подопытные верблюды хоронились за счет казны, а уж первая человеческая жертва...
  Такое сострадание только подтверждало приговор. Первая человеческая жертва "икс-эпсилон-процесса" затравленно выискивала в помещении No 13 хоть один сочувствующий взгляд. Травля продолжалась без всякого сочувствия. Учёные громко заспорили - больше ли выделит казна средств на погребение человека, чем на захоронение верблюда.
  Один из двух сидящих в ванне мучеников, счастливый уже тем, что не его затронул губительный процесс, заискивающе спросил нас:
  - Неужели нет никакого лекарства? Ведь ученые всегда вместе с изобретением нового яда или вируса сразу придумывают и вакцины с противоядиями...
  - Э-ээ, да вы, батенька, оказывается, не такой дремучий питекантроп, как могло показаться, - сделал я комплимент лязгающему зубами в холодном дезинфицирующем рассоле "пиджаку".- Верно-верно: так всегда и было - к любой заразе сразу готовилась и вакцина против неё.
  - Ну, так значит, и против возбудителей "икс-эпсилон-процесса" готовилась такая вакцина?- "питекантроп" и не думал обижаться.
  - Готовилась,- спокойно сказал я.- И, как всегда, была изготовлена в запланированное время и в требуемых объемах.
   Главный "малиновый пиджак" возопил:
  - Так что же вы молчали, товарищи?! Где можно купить эту вакцину?
  - А нигде нельзя её купить...
  Вон как - "товарищи"! Скоро "братьями-сестрами" и "отцами родными" нас назовешь. Не околеть бы тебе, "товарищ", от разрыва сердца, которое может не выдержать таких чередований смертельных приговоров и неожиданной их отмены.
  Его увильнувший от смертельного приговора подельник продолжал проявлять чудеса сообразительности для рядового бандюгана:
  - Но ведь если вакцина производилась, значит, должны где-то находиться её запасы?
  Тяжелое молчание было ему ответом.
  Но тут все та же молодая болтушка не удержалась еще раз показать свою близость к секретам родины:
  - Основная часть этих запасов содержится в хранилищах Госрезерва. У нас тут - всего несколько доз...
  Все остальные сотрудники посмотрели на неё с таким осуждением, что она, покраснев до ушей, пролепетала: "Ой, простите меня, пожалуйста!.." - и, закрыв лицо руками, отбежала к окну. Её приглушенные всхлипывания там никого не тронули - секрет родины был услышан.
  Да, удивительно, какими умилительно кроткими могут становиться перед лицом следователя или чрезвычайных обстоятельств недавно еще вызывающе наглые рожи.
  ...- Товарищи! Любые деньги! Любые! Задаток - прямо сейчас!.. Ну что мы вам такого сделали? Да, дураки были, не понимали - куда ломанулись... Пальцем вас теперь никто не тронет. Любого на куски порвем!..Сколько доз надо, чтобы...Чтобы к паталогоанатому очередь не занимать?
  Я был жесток:
  - То, что находится у нас, любезный, - это тоже часть Госрезерва. Кто нам позволит запускать туда руки? Он потому и называется Госрезервом, что распечатывать его можно только в случае чрезвычайных обстоятельств. А что такого чрезвычайного в том, что одним наглым рэкетиром станет меньше...
  Уже полчаса находящийся в губительном "икс-эпсилон-процессе" "малиновый пиджак" проглотил бы и не такие оскорбления. Ученые гады ноги могли бы сейчас об него вытирать.
  - Оплату всех потерь Госрезерва мы полностью берем на себя. Хоть с какими процентами, бонусами, премиальными...
  - А если эти несанкционированные изъятия из Госрезерва обнаружатся? Кто с Кремлем будет лаяться?
  Тут же были обещаны еще более щедрые премиальные тем, кому придется лаяться с Кремлем.
  Все тот же смекалистый "пиджак", отмачиваемый в дезинфицирующем растворе, отважился на еще одно справедливое замечание. Он упрекнул нас в хилости нашей пропускной системы, против чего не смогли устоять их восприимчивые ко всяким искушениям натуры.
  Справедливое было замечание: пропускная система на объект, где до сих пор хранится часть Госрезерва родины, показала свою полную деградацию. Впрочем, после окончания благословенной для всех пропускных систем родины "холодной войны" это стало общей для них бедой.
  Ученые отошли в сторонку от "пиджаков" - обсудить моральные и материальные аспекты сложившейся ситуации.
  Большинство оказалось гуманистами - главному "малиновому пиджаку" была дарована жизнь. Но эта жизнь теперь будет полностью подконтрольна тем, на кого пыталась "наехать" его бригада.
  ...- Самое главное - не болтать! Нас за эти проделки с Госрезервом только уволят. А вот кое-кому из вас после этого точно будут "кранты"! - предостерегал я.
   Хранить тайну все "малиновые пиджаки" клялись почти одним только выпучиванием глаз и биением себя в грудь. Но ничего искренней нельзя было и придумать.
  ...- Что можно сказать о восстановительном периоде. Заранее предсказать продолжительность купирования "икс-эпсилон-процесса" невозможно. ("Или "купирование" только к собачьим хвостам привязывается?" - запоздало подумал я.) У всех подопытных верблюдов это происходило по-разному. Рецидивы по своей остроте могут нисколько не уступать первоначальной стадии заболевания... График визитов сюда для уколов и других процедур мы вам составим...
  Жизнь двоих менее пострадавших "пиджаков" будет не столь насыщена оздоровительными визитами сюда и не столь богата разнообразными медицинскими процедурами, как у их главаря. Но им тоже придется хоть раз в неделю подставлять свои задницы под самые длинные иглы, которые отыщутся в здешнем аптекарском арсенале. И для них оздоровление влетит в немалую копеечку.
  Уходили "малиновые пиджаки" от нас в одних только заляпанных зелёной гадостью старых медицинских халатах, остриженные наголо, с горящими от крепкого педагогического раствора задницами и другими частями тела, но почти что счастливые - ни к патологоанатому, ни даже в лепрозорий они теперь не попадут...
  
  "Разбор полетов" был недолгим. Своего мы добились: "малиновые пиджаки" пошли по шерсть, а вернулись стриженными.
  -... Дымы были хорошие! - похвалил я наших соседей по этажу, которые блестяще обеспечили всю материальную составляющую этой оборонительной операции, включая малоаппетитные поиски дохлой кошки.
  А все они, наши однополчане в этой схватке, после проникновенной благодарственной речи их седовласого руководителя, в едином порыве встали и долго аплодировали маленькой актёрской труппе "ХВОРИ": Насте - героической "секретарше"; Моне - безответственному "лаборанту"; Васе - "санитару", глухому ко всем просьбам "пиджаков" понизить концентрацию оздоровительного раствора хотя бы на одно "же"; ну и мне, вдохновенному певцу "холодной войны", одним махом уничтожившему почти всё поголовье верблюдов СССР.
  
  ...День рождения Аси, подруги Мони.
  Всё ещё открываю для себя Настю. Оказывается, и высшие формы актёрской игры ей доступны - это когда игры вовсе не видно. Тут - мастерская игра в неприметность. Это ли не женский подвиг - с такой внешностью так тактично "спрятать" себя в компании, чтобы ничем не затмить других барышень и, тем более, виновницу торжества.
  А Вася... Другим стал Вася. Другим. Раньше в любых "кто кого?" он отступал передо мной. А тут - упрямство бойца: "Мы ещё посмотрим, кто в этом треугольнике - лишний..." Но каким бы ты, Вася, не был бойцом, а я никогда уже не уступлю тебе Настю. Я не смогу этого сделать, даже если ты как-нибудь, жертвуя собой, спасёшь меня от смерти. Что толку быть спасённым за такую плату. Я всё равно уже не смогу жить без неё.
  ... А вот и выбор:
   - Пойдём ко мне, - почти приказала Настя после окончания торжества.
  Наша первая ночь...
  
  ... - Что же вы так, Алексей Алексеевич? Через третьи руки узнаю...
   - Да мы тут, Павел Сергеевич, с нашими соседями по этажу, обошлись своими силами. И, как будто, неплохо получилось.
  - Зря вы так. Опасная бравада. Если будут ещё какие-то наезды, сразу дайте знать. У нас есть опыт работы с такой публикой...
  
  
   Г л а в а XI
   ВСЁ БУДЕТ ВЕРТЕТЬСЯ ВОКРУГ ВАС
  
  - Вот тебе и одна дорога. Вот тебе и жалкий расклейщик объявлений...- прямо с порога негромко сказал то ли себе под нос, то ли жене Михаил Гаврилович Осокин.
  Сказал он это с таким выражением лица и с такой интонацией, что ни один человек на свете не почувствовал бы эмоциональной окраски этих слов. Потому что не было ни интонации, ни выражения лица.
  Говорят, что образцом невозмутимости могут служить представители некоторых азиатских народов или индейских племен. Но для тех, кто хоть раз видел Михаила Гавриловича Осокина, никто другой таким образцом быть уже не мог.
  Сравнивать по невозмутимости лицо Михаила Гавриловича с чем-то одушевленным было бы некорректно. Вот разве что с пяткой или коленом. Да и тут иное колено будет повыразительней.
   Но жена - это уже не просто сторонний наблюдатель. Она - часть единого супружеского целого. Валентина Николаевна сразу поняла настроение Михаила Гавриловича: муж наконец-то снова востребован в своей профессии и он ликует.
  Но обрывать человека на полуслове, показывая, что ты разгадываешь все его скудные мысли куда быстрее, чем он может их формулировать,- это признак недостаточной воспитанности. Человеку так же надо давать возможность высказаться, как возможность выспаться, выплакаться, как любую другую возможность излить свои чувства или удовлетворить другие свои потребности. Иначе он заболеет.
  Вот и Валентина Николаевна, женщина добрая и воспитанная, не стала понукать мужа: "Господи! Да говори уж, наконец, в какой театр тебя взяли?" Оставляя инициативу в его руках, она лишь мягко заметила:
  - Только не надо привирать, Миша. Я говорила, что у тебя теперь не одна дорога, а три - стать расклейщиком самых лживых рекламных объявлений, дежурным в самом обшарпанном подъезде или попрошайкой в самом заплеванном подземном переходе. Потому что все приличные подъезды и переходы уже заняты, а правдивых рекламных объявлений в природе вообще не бывает.
  Разумеется, Валентина Николаевна, как и сам Михаил Гаврилович, прекрасно понимали, что и расклейка даже самых правдивых объявлений, и дежурство даже в самых приличных подъездах, и попрошайничество даже в самых респектабельных подземных переходах стало бы для него не дорогой, а тупиком. Жизненным тупиком для актера, оставшегося не у дел.
  - Уже завтра состоится распределение ролей...
  И опять ни один человек, кроме жены, не разглядел бы тут не то, что ликования, но хоть малой толики хоть какого-то чувства.
  - Ну, завтра, Миша, ты можешь не торопиться. Пока-то там еще дойдут до ролей официантов, лакеев и прочей мебели...
  Не удержалась-таки Валентина Николаевна от обидной шпильки. В откровенно язвительной форме была высказана горькая правда. Актер Михаил Осокин реже редкого бывал задействован в ролях более заметных, чем перечисленные его женой. А порой ему доставался и вовсе такой персонаж, сравнение которого с мебелью еще неизвестно, в чью пользу будет. Иной комод бывает на сцене куда заметнее иного "гостя".
  Но в этот раз Валентина Николаевна оказалась не права.
  - Я буду не простым статистом. Мне уже доверительно шепнули: "Там все будет вертеться вокруг вас..."
  Этот высочайший аванс, выданный её супругу каким-то неведомым благодетелем, так поразил Валентину Николаевну, что она уже никак не смогла удержаться от вопроса в лоб:
   - Господи! Это куда же тебя, наконец, взяли, Миша?
  - Актеров набирает ОАО " Великая Московская пирамида".
  - А зачем "Великой Московской пирамиде" нужны актеры? Что вы будете там играть?
  - Надо думать, не водевильчики мы там будем играть...
  
  ...Никто из приглашенных актеров на первый сбор труппы не опоздал. Да и как тут было опаздывать, когда для большинства из них это приглашение могло оказаться последним шансом не оказаться в одном из жизненных тупиков. Например, стать-таки расклейщиками объявлений, презираемыми не только всеми добропорядочными гражданами, но и, что куда опасней, всеми милиционерами, дворниками и собаками. Кто спорит, и милиционеры, и дворники, и даже большая часть собак - это тоже, пусть и с некоторой натяжкой, существа добропорядочные. Но если все прочие городские обитатели испытывают к расклейщикам объявлений лишь молчаливое презрение, то у милиционеров, дворников и у примкнувших к ним в этом чувстве собак появление в их поле зрения любого расклейщика объявлений вызывает жажду немедленной расправы.
  Почти все актеры и актрисы были из тех же рядов служителей Мельпомены, что и Михаил Гаврилович Осокин, - из последних. В это время, на ранней зорьке эпохи дядюшки Конфуция, их коллеги из впереди стоящих рядов еще считали дурным тоном для себя светиться в каких-то рекламных проектах. "Никогда!" - гордо говорили они о допустимости для себя прославлять стиральный порошок, пиво или чудодейственные пилюли. Еще не пришло то время, когда засветиться в любом рекламном проекте будут рады-радёшеньки и Народные с Заслуженными. Тогда и они перестанут брезгливо принюхиваться к товарам и сценариям рекламных роликов. Хороший гонорар вдохновляет на соучастие в любом художественном преступлении. А очень хороший оправдывает и согласие стать главным преступником.
   Но не в последних ли рядах этой самой несправедливо устроенной профессии и теряются подчас её истинные гении. Невостребованность - какая еще профессия так жестока к своим верным служителям? Равнодушный случай и предвзятый режиссер - вот вершители их судеб. Попробуй-ка подвернуться под руку одному и угодить другому.
  Проводил первое собрание труппы господин Лазарев, ставший теперь новым местоблюстителем "Великой Московской пирамиды". О генерале Солдатенко говорили разное: то ли он застрелился, то ли в монастырь ушёл, то ли поселился отшельником в далёкой тайге рядом с Агафьей Лыковой, но и с ней с первых же дней не поладил, и они уже стреляли друг в друга.
  ...- Задача любой усыпальницы - профессионально хоронить. Более того, хоронить можно и должно, не побоюсь этого слова,- красиво. Для "Великой Московской пирамиды" такая красота должна стать нормой. Надеюсь, дамы и господа, вы согласитесь с такой постановкой вопроса?
  Когда тебе некуда деться, ты и так согласишься с любой постановкой вопроса. А тут и ломать себя для этого не приходилось - почему же не похоронить человека красиво?
  -...Но это только матушке-природе красота дается без всякого видимого труда. А вот человеку для создания любой красоты приходится потрудиться. И потрудиться тем больше, чем большей красоты он желает достигнуть. В этом и заключается величайший смысл и оправдание любому человеческому труду...
  И гимн труду актеры приняли очень хорошо. А самые проницательные из них уже стали догадываться - какую красоту им придется лепить. Господин Лазарев подводил к такому осознанию менее догадливых.
  - Вот и вам, дамы и господа, придется немало потрудиться, чтобы продукт вашего труда был достоин Великой Московской пирамиды. Чтобы он стал настоящим произведением искусства. Ведь что такое похоронный обряд? Похоронный обряд - это тот же спектакль. Со своей сценой, декорациями, зрителями. И, давайте говорить начистоту,- со своими актерами. Ну, вдовами, вдовцами и другими родственниками усопшие, надо полагать, обеспечат себя сами. Но оправдает ли этот немногочисленный контингент все ожидания нашего клиента? Смогут ли его родственники придать похоронам усопшего характер и размах, достойные Великой Московской пирамиды?..
  Собравшиеся были единодушны: только на своих родственников усопшему полагаться никак не стоит. Не придадут они его похоронам размаха, достойного Великой Московской пирамиды. На её величественном фоне их жалкая кучка будет смотреться просто карикатурно.
  -...Вот поэтому все наши клиенты наверняка захотят иметь гарантии того, что их последний путь во всех своих деталях будет достоин Великой Московской пирамиды. И такой гарантией, друзья мои, станете как раз вы!..
  Вот тут-то уже все призванные под сценические знамена ОАО "Великая Московская пирамида" актеры поняли, в каком представлении им придется играть. В спектакле - "Последний путь". Играть без дураков, играть с полной отдачей, чтобы этот спектакль был признан произведением искусства даже самыми строгими его судьями.
  -...Ибо клиентами "Великой Московской пирамиды", и в этом можно не сомневаться, будут люди амбициозные и даже капризные. "А вы нам покажите!- потребуют они.- Вы нам заранее наглядно покажите - как он будет выглядеть, этот ваш хваленый "Последний путь". И мы покажем...
  Актеры согласились, что придираться к своему "Последнему пути" клиенту ОАО "Великая Московская пирамида" разумнее будет еще до того, как он сам займет в этом представлении центральное место.
  -...Уважаемые дамы и господа! Приступим к распределению ролей...
  Распределение ролей - какое ещё событие может быть более волнительным для актеров. Как тут не пошушукаться, делясь с коллегами по цеху своими надеждами, страхами, предположениями.
  - Тише, пожалуйста, тише! Уж если вы приглашены сюда, значит, без ролей никто не останется.
  Актеры успокоились.
  - Итак, человек приглашён на похороны. Какой вопрос возникает там для него прежде всего? Первый вопрос для него - а кто все эти остальные люди? Ну, вот эти - родственники, этих трёх-четырёх он тоже когда-то видывал. А остальные кем приходятся усопшему? Насколько они были ему близки, и как, в зависимости от этого, вести себя с ними? Вот и конфузятся гости. Вот и жмутся они по углам. Вот и думает каждый только об одном: господи, хоть бы поскорее заканчивалась вся эта, простите за откровенность, тягомотина...
  Актеры согласно закивали головами: да, порой, первейшее желание любого гостя на похоронах - скорее бы вся эта канитель заканчивалась.
  -...Поэтому нам, прежде всего, необходимо подобрать такого человека, который сможет сплотить провожающих. Который сможет сделать их, не побоимся этого слова, дружным коллективом. Коллективом, объединенным общей задачей. Задачей - достойно проводить нашего клиента в его последний путь. Женщине такие тонкие маневры по объединению гостей всегда удаются лучше. Давайте, в рабочем порядке, назовем этот персонаж так - Первая Дама "Последнего пути"...
  Все приглашенные актрисы затаили дыхание. Любая из них с радостью согласилась бы стать Первой Дамой в любом представлении - даже если её уже в самой первой сцене хорошенько оттаскают за волосы, во всех остальных будут безжалостно драть плетьми, а в последней поведут на эшафот. А ведь Первую Даму "Последнего пути" как будто и поколачивать будет не за что.
  -... Создать внутри коллектива провожающих уютную домашнюю обстановку - вот её основная задача. А для начала хотя бы объяснить каждому гостю - кто тут есть кто...
  - А кто тут есть и вовсе никто!- сразу подбросил работёнку Первой Даме "Последнего пути" один из её будущих партнеров по сцене.- Пусть она не постесняется ткнуть пальцем и в того, кто притащился на похороны только для того, чтобы пожрать да напиться на дармовщинку!
  Актеры дружно закивали головами в знак согласия. Да, одной из главных задач Первой Дамы "Последнего пути" должна стать именно эта - сразу распознавать среди гостей чужаков-халявщиков и с позором выпроваживать их из дружного коллектива провожающих.
  На роль Первой Дамы "Последнего пути" была назначена пожилая актриса Пуховикова. У неё было такое открытое, такое приветливое, сразу располагающее к ней лицо, что любой гость тотчас выделит его из скопища хмурых физиономий и поспешит к этой симпатичной даме со своим заявлением: уж он-то прибыл сюда не для того, чтобы на дармовщинку нажраться да напиться, даже не поинтересовавшись - а кто тут есть кто.
  -...Итак, тактичными, но твердыми усилиями Первой Дамы "Последнего пути" вокруг усопшего создана уютная, располагающая к душевному общению обстановка. О чем более всего пристало говорить в такие моменты? Разумеется, в такие моменты уместнее всего будет вспомнить многочисленные добрые дела покойного. Дирижировать этим тонким процессом будет тоже Первая Дама "Последнего пути". Ей надо будет проследить, чтобы величина добрых дел нашего клиента шла по нарастающей, а не наоборот...
  - А если там и нарастать будет нечему?- уже злорадствовала какая-то из актрис, предвидя возможные затруднения своей более удачливой соперницы.
  - Верное замечание, - согласился Аркадий Макарович.- Далеко не всем людям удается совершить в своей жизни столько добрых дел, чтобы можно было составить их внушительный ряд. Увы, но у некоторых этот ряд и начинать будет не с чего. Поэтому для многих клиентов "Великой Московской пирамиды" этот ряд их добрых прижизненных дел придется целиком выстраивать вашему актерскому ансамблю. Каждое такое воспоминание должно стать своеобразным мини-спектаклем в общем представлении "Последнего пути"...
  Господин Лазарев рассказал актерской труппе, что для сочинения сценариев "Последнего пути" ОАО "Великая Московская пирамида" уже привлекла господина Поварчука, одного из самых плодовитых творцов первых российских "мыльных опер". А режиссера подыскивают среди тех известных своим здоровым консерватизмом мастеров этого цеха, которые начисто исключат всякие новомодные постановочные фортели, совершенно неприемлемые для "Последнего пути".
  Несколько мини-спектаклей для "Последнего пути" сценаристом-трудоголиком были уже вчерне набросаны. Аркадий Макарович кратко пересказал их содержание.
  Когда собравшаяся на панихиду публика вот-вот вознамерится начать позевывать, Первая Дама "Последнего пути" должна будет вывести на авансцену представления Того Самого Мальчика. С просветленным лицом она возьмет его за руку и мягким, но хорошо слышным всем присутствующим голосом скажет: "А вот и тот самый мальчик. Тот самый мальчик, которого покойный Николай Андреевич (Андрей Тимофеевич, Автандил Вахтангович...) спас от верной гибели..."
  По сценарию Тот Самый Мальчик должен будет броситься на грудь усопшего и зареветь там взахлеб. В нужный момент Первая Дама "Последнего пути", бережно обняв его за узенькие плечи, заботливо скажет: "Ну, будет, будет тебе, Петя (Сережа, Вова, Жорик...), так убиваться. Тимофея Пантелеевича уже не вернешь. Ты лучше расскажи нам эту историю".
  Все еще всхлипывая и размазывая рукой слезы по щекам, Тот Самый Мальчик расскажет присутствующим на панихиде историю своего спасения. Господин Поварчук заготовил несколько вариантов этого спасения. На первых репетициях Тот Самый Мальчик будет спасаем от неминуемого утопления. Погнавшись за своей улетающей авиамоделью (щенком, воздушным шариком...), он неосторожно выбежит на еще неокрепший лед пруда (озера, реки...) Его последней мыслью будет такая: "Милая мамочка, прости меня за то, что я, вопреки твоим мольбам, все-таки пошел к этому пруду. Вот и поделом мне, неслуху..." Но в этот момент чья-то сильная рука выдернет его из воды...
  Первым исполнителем роли Того Самого Мальчика была назначена актриса, которая и на прошлых своих сценах тоже была травести. Была уже столько лет и все её последние "мальчики" так заметно хрипели, что порой даже самые доверчивые юные зрители позволяли себе первые в своей жизни саркастические ухмылки.
  Ну да мальчику, побывавшему подо льдом, позволительна будет некоторая осиплость в голосе. Да и опыт в этом амплуа - великое дело. Настоящий мальчик едва ли сможет так убедительно реветь, как поднаторевшая на этом актриса.
  Одного только рёва Того Самого Мальчика для создания должной траурной атмосферы вокруг усопшего, разумеется, будет недостаточно. Поэтому большей части приглашенных актрис суждено было стать "плакальщицами". Нескольким самым голосистым из них - запевалами в этом хоре.
  -...Роли, на первый взгляд,- незавидные,- ободрял будущих "плакальщиц" господин Лазарев.- Тексты тут, как вы понимаете, будут скуповатые. "Ой, да на кого ты нас оставил!.." - и тому подобное. Но не мне вам объяснять: чем короче текст роли, тем больше чувства требуется вложить актеру в эти немногие слова. Как говорится: "Нет маленьких ролей, а есть маленькие актеры..." Общая энергетика хора "плакальщиц" должна быть такой, чтобы у присутствующих на панихиде хотя бы иногда возникала потребность поголосить вместе с ними...
  Всех актрис, отобранных на роль "плакальщиц", актерская судьба и до этого не баловала большими текстами. Некоторые из тех текстов были едва ли больше, чем "Ой, да на кого ж ты нас оставил!.." И чувств там никаких не требовалось. Скорее, требовалось как раз обратное - никоим образом не переключать внимание зрителей от главной героини на свой ничтожный персонаж. Невидно и неслышно выйти на сцену, деревянным голосом спросить: "Прикажете, барыня, сейчас кофий подавать или опосля?" - и, после презрительной отмашки холеной ручки "барыни", такой же серой мышкой навсегда исчезнуть со сцены и из памяти зрителей.
  А здесь от них впервые потребуется настоящая актерская игра, игра проникновенная, с чувством. И не одноразовая, а после каждой мизансцены в "Последнем пути". Это вдохновляло, и все "плакальщицы" с интересом ожидали первой прикидки.
  Отголосив своё в очередной раз, "плакальщицы" должны будут уступить место на сцене следующему персонажу "Последнего пути". Например, Несчастной Старушке.
  Несчастной старушка становилась в силу различных обстоятельств. Она могла быть или погорелицей, или дочиста обворованной, или быть брошенной своими непутевыми детьми... Да мало ли на белом свете уважительных причин для старушки стать несчастной.
  - "...И вот сижу я в своей обугленной квартирке одна-одинёшенька и думаю: "В самый бы раз мне теперича удавиться". Всё сгорело! Всё! Даже "гробовые" деньги, которые за батареей лежали... А как тут удавишься, когда и веревки все мои тоже сгорели. Делать нечего, остаётся только прыгать с балкона, с пятого этажа. Ещё лучше для верности и под машину какую-нибудь сразу подгадать. А то ведь пятый этаж только, хоть и "сталинский" дом. По первому разу с пятого этажа можно так неудачно прыгнуть, что только ногу вывихнешь, вот и придётся потом снова на свой балкон ковылять с вывихнутой ногой. Приметила я подходящую машину, проезжающую под балконом, перекрестилась да и сиганула вниз. Долететь ещё не успела, а он из своей машины выскакивает и ловит меня на руки. Вот так мы с покойным Николаем Андреевичем и встретились. А пока он мне за свой счет евроремонт в моей квартирке организовал, я у него в доме жила. Да что там - жила! Я у него как сыр в маслице каталась. И никаких тебе забот и хлопот. Только когда мастера опять придут к нему за инструкциями, Николай Андреевич меня снова просит: "Вы бы, Дарья Митрофановна, утвердили всё-таки дизайн вашей квартиры..." А я ему все время говорила: "Вы уж, Николай Андреевич, сами все решайте, я ведь в этом дизайне - ни бельмеса. Да и джакузи мне такая огромная ни к чему. Бассейн целый! Хоть баттерфляй на старости лет осваивай в нём..." А в конце ремонта за ту же батарею гробовые мне отложил. Да такие щедрые... Вот такой был человек Николай Андреевич - царствие ему небесное! Никогда мимо чужого горя не пройдет, хоть ты ему нет никто..."
  "Ну, тут наш сценарист, пожалуй, лишку хватил,- подумал про себя руководитель "Великой Московской пирамиды", читая эту сцену. - Хватит Несчастной Старушке и третьего этажа, чтобы сигануть прямо на руки "Николаю Андреевичу", а не ковылять потом обратно на свой балкон с вывихнутой ногой. Да и расщедрился он что-то слишком. И с дизайном нечего мудрить, и без джакузи бабка обойдётся. Хватит с неё и щедрых гробовых".
  После Несчастной Старушки в дело снова вступит хор "плакальщиц". Отыграв свое, они уступят место следующему персонажу сериала "Добрые дела покойного".
  Бывший БОМЖ - холеный, прекрасно одетый мужчина цветущего вида. Мог бы, пожалуй, и в амплуа "первого любовника" выступать. "С арктического побережья прилетел. Нефтеносный шельф осваиваю там сейчас на пару с "Бритиш петролеум". Погодка, скажу я вам, такая, что ветром мой самолёт чуть ли не обратно в океан сносило,- объяснит он Первой Даме "Последнего пути" причину своего небольшого опоздания.- Только что парочку очень перспективных скважин там пробурили. Суточный дебит каждой - не меньше двадцати тонн..."
  Слушатели так и не должны были получить ответ на вопрос, кто же в этой деловой паре весомей - фирма, которой заправляет Бывший Бомж, или "Бритиш петролеум".
  После полагающегося такой персоне выстаивания в почетном карауле у гроба, Бывший БОМЖ расскажет присутствующим свою историю взаимоотношения с покойным.
  "...Ну, кто я ему в то время был? Я и для себя-то, честно признаться, был уже никем. А вот он не прошел мимо, остановился. Из плена подвального меня вызволил. Из рубищ зловонных вытащил. Напоил-накормил, а там и с первоначальным капитальцем подсобил да к большим делам на пользу родине приохотил... По его заветам живу. Сразу после похорон еду открывать художественную студию для особо одаренных БОМЖей. Твоим именем, дорогой ты мой человек, будет названа эта новая кузница российских талантов..."
  После Бывшего БОМЖа был утвержден актер на роль Такого же Заядлого Рыбака.
  Такой же Заядлый Рыбак придет на панихиду в болотных сапогах и с тремя удочками в руках. "Вы уж, пожалуйста, извините меня, что я вот так, прямо с плотвой и окуньками завалился сюда,- успокоит он "удивленную" такой необычной для похорон экипировкой Первую Даму "Последнего пути".- Только что узнал о постигшем нас великом горе. Никак не мог пройти мимо... Сколько зорек мы с ним вместе встретили... Ну, он-то, конечно, всегда поудачливее меня был. Но я никогда не завидовал. Разве такому человеку можно было завидовать. Сама доброта! Только отвернусь - он опять перекинет в мой садок из своего несколько самых крупных рыбин..."
  Назначили Дорожную Роженицу. Перебегая Каширское шоссе в неустановленном месте на девятом месяце беременности, она поймет, что рожать придется вот прямо сейчас, здесь, на проезжей части... Покойный едва-едва успеет поставить свою машину между её животом и несущимся прямо на него грузовиком, управляемым пьяным вдрызг водилой. Роды, рядом со своей разбитой машиной, придется принимать тоже ему. Все обойдется. Мальчика назвали в честь спасителя...
  Аркадий Макарович решил, что и тут сценарист сильно перевирает против правды жизни. Каширское шоссе мало кто из дам и на первых-то месяцах беременности рискнет перебегать. Пусть пьяного водилу на грузовике занесёт в какой-нибудь тихий переулок. Там и роды принять будет не в пример легче, чем на Каширском шоссе.
  Для прекрасной половины клиентуры "Великой Московской пирамиды" Такой же Заядлый Рыбак и некоторые другие подобные фигуры едва ли подойдут. Для них будут предусмотрены свои персонажи. Например, Лучшая Школьная Подруга. Рыдая, она будет припоминать, что уже с первого класса покойница выделялась такими добродетелями, которые, вне всякого сомнения, и в раю обеспечат ей самое привилегированное положение...
  Если большей части приглашенных актрис досталась роль "плакальщиц", то основная часть приглашенных актеров-мужчин должна будет стать "группой товарищей".
  - ...Еще лучше, если они будут восприниматься гостями, как группа боевых товарищей покойного,- пояснял господин Лазарев. - Ведь, наверное, каждому нашему клиенту-мужчине будет приятно осознавать, что среди провожающих его в последний путь будет и такой престижный контингент...
  Если у "плакальщиц" было хоть одно выразительное средство - плач, то у "группы товарищей" и того не было. Они вовсе не должны будут издавать ни одного звука. Но это молчание должно быть со значением. С очень большим значением! Много чего должно будет угадываться за суровой немотой "боевых товарищей" покойного. Здесь потребуется актерская игра очень высокой пробы. У всех присутствующих на панихиде должно возникнуть твердое убеждение: "Эх, должно быть, и делов наворочали эти ребята в свое время! Эх, и послужили во славу родины! А покойный, надо думать, первым у них во всякую заварушку бросался - вон как все они уважительно на него смотрят..."
  И только одному человеку из всей "группы товарищей" и только один раз за все время прощания с покойным будет позволена одна-единственная реплика.
  -...Давайте, опять-таки в рабочем порядке, как-нибудь назовем этот персонаж,- предложил господин Лазарев.- Ну, хотя бы вот так - Никодимыч. Когда таинственное молчание "группы товарищей" окончательно заинтригует всех провожающих, Никодимыч, прихрамывая и позванивая многочисленными орденами и медалями, подойдет... А еще лучше, пусть он подъедет к гробу в инвалидной коляске. Подъедет и скажет... Сказать он опять-таки должен что-то таинственное, что-то понятное только их узкому кругу. Например, так: "А помнишь, товарищ, как брали Кейптаун..." Скажет и смахнет с лица скупую мужскую слезу. Одну слезу на всех "боевых товарищей" покойного...
  Кто-то из политически подкованных актеров тут же заметил:
  - Простите, а когда это наши брали Кейптаун?
  - Вот-вот!- хитро прищурился Аркадий Макарович.- Здесь и будет прятаться тайна. А попытки разгадать её уже никому из гостей не позволят зевать от скуки...
  Да, будет над чем поломать головы участникам панихиды. Как понимать эту короткую реплику? Тут шифром попахивает. Что подразумевают под "Кейптауном" Никодимыч и "группа товарищей"? "Кейптаун" может быть условным обозначением чего угодно. Чем непонятнее, тем лучше... А почему бы, кстати, и буквально этот Кейптаун не понимать? Можно ли ручаться, что группа "Альфа" или другой цвет наших спецслужб совсем уж непричастны к триумфу Нельсона Манделы? Тогда даже ближайшие родственники покойного могут призадуматься: "Мы вот все ломали головы - где он однажды целых полторы недели шлялся? А он, может быть, как раз в это время помогал Манделе крепостные стены Кейптауна штурмовать..."
  Актеры с рассуждениями господина Лазарева полностью согласились. Короткая, но преисполненная таинственности фраза Никодимыча: "А помнишь, товарищ, как брали Кейптаун..." - это таинственное изречение поработает на светлую память об усопшем клиенте "Великой Московской пирамиды" куда лучше иных многословных по форме, но пустых по сути речей.
  ...Немало других колоритных персонажей будут провожать клиента "Великой Московской пирамиды" в его последний путь. И для всех них нашлись свои подходящие исполнители.
  А вот роли для Михаила Гавриловича Осокина все никак не находилось. И, наконец, из всех приглашенных актеров незадействованным остался лишь он один.
  ...- Ну, вот, кажется, и все,- подвел итог распределению ролей господин Лазарев. - Театральная труппа ОАО "Великая Московская пирамида" сформирована. Можно опробовать, на что она способна.
  "Даже в "группу товарищей" не попал...",- печально констатировал про себя Михаил Гаврилович.
  Он повернулся и пошел к выходу.
  - Да куда же вы, Михаил Гаврилович!- удивленным выкриком остановил его местоблюститель "Великой Московской пирамиды".- Неужто обидеться поспешили? Ай-яй-яй! Как вам не совестно! Неужели вы думаете, что мы забыли о данном вам обещании. Подойдите сюда, пожалуйста...
  Такое резкое изменение настроения - какая богатая гамма чувств должна бы в этот момент отразиться на лице обычного человека. Но и тут выражение лица Михаила Гавриловича Осокина осталось прежним - без всякого выражения. И господин Лазарев еще раз убедился в правильности своего выбора.
  По-дружески приобняв подошедшего к нему Михаила Гавриловича за плечи, Аркадий Макарович обратился ко всем другим актерам:
  - Уважаемые дамы и господа! Что, по-вашему, будет интересовать клиентов "Великой Московской пирамиды" в представлении "Последний путь" в самую первую очередь? О чем он спросит прежде всего?
  - Первым делом клиент спросит: "А музыка будет?" - то ли в шутку, то ли всерьез предположил кто-то из актеров.
  - Ну что вы, друзья! Музыка, разумеется, будет. Причем, в живом исполнении. Переговоры с лучшими оркестрами и дирижерами идут полным ходом... Но не только музыка будет у нас в живом исполнении. Не только. У нас все будет в живом исполнении. Даже...
  Тут господин Лазарев лукаво улыбнулся, еще крепче прижал к себе Михаила Гавриловича и сам ответил на поставленный вопрос:
  - Перво-наперво наш клиент спросит: "А где в этом представлении мое место? Как я буду смотреться? Вы меня покажите!.." И мы, друзья мои, покажем. Достойно покажем!.. Давайте назовем этот персонаж... Да-да, персонаж! Назовем его так - Демонстрационное Тело. Или проще, без всяких затей, - Тело.
  Ласково улыбаясь, Аркадий Макарович легонько вытолкнул Михаила Гавриловича перед собой.
  Вот тут-то актер Осокин понял, наконец, что означало данное ему обещание: "Всё будет вертеться вокруг вас..."
  В глазах всех остальных актеров репутация "Великой Московской пирамиды" и его руководства в этот момент подросла скачкообразно. Даже Демонстрационным Телом в спектакле "Последний путь" будет не какой-нибудь пластмассовый манекен или муляж, набитый опилками.
  ... "Плакальщицы" могли хотя бы плакать и причитать. "Группа товарищей" - и те имели возможность хотя бы многозначительно шевелить бровями. У Тела выразительных средств не было никаких. Совсем никаких!
  Пока Михаил Гаврилович собирался с мыслями - как же отреагировать на сделанное ему предложение, все другие актеры придирчиво оценивали коллегу. Не согласных с выбором господина Лазарева не было. Да, вот только с такой, ничего не выражающей даже при назначении на такую необычную роль, - только с такой вот деревянной физиономией и можно сыграть Тело.
  Чувства самого Михаила Гавриловича были какими-то неопределенными. Да, с одной стороны, действительно - "Всё будет вертеться вокруг вас". Но с другой... Вокруг чего вертеться-то будет? Что это за странная роль такая?
  Он робко спросил у господина Лазарева:
  - Скажите, пожалуйста, а как же можно сыграть Тело? Ведь Тело - это уже не совсем... Вернее, это уже совсем не живой человек. Что же тут играть?
  - Что и говорить, Михаил Гаврилович,- трудная, очень трудная роль. Но тем больше будет вам и чести, если справитесь с ней.
  - Да... Но я никак не могу избавиться от ощущения, что Демонстрационное Тело - что это... что это, скорее, атрибут "Последнего пути", нежели его персонаж...
  Господин Лазарев еще раз ободряюще похлопал Михаила Гавриловича по плечу:
  - Ну-ну! В ином исполнении и Гамлет может показаться на сцене всего лишь атрибутом. Вот от вашей игры и будет зависеть - чем станет в представлении "Последний путь" Тело - неприметным атрибутом или самым заметным персонажем. Да-да, Михаил Гаврилович, для клиентов "Великой Московской пирамиды", которые пожелают стать зрителями "Последнего пути", вы должны стать самым заметным его персонажем. Поверьте, все задатки для образцового исполнения этой роли у вас имеются. Со стороны виднее...
  Вчерне прикинули - как будет смотреться "Последний путь" в исполнении только что сформированной театральной труппы "Великой Московской пирамиды".
  Михаила Гавриловича бережно уложили на стол, голову его положили на "дипломат" господина Лазарева. И еще раз все убедились - только он! Ни одному муляжу с опилками не удастся придать такого бесчувственного и такого бессмысленного выражения лица.
  Другие актеры пока не выкладывались. Разве что Первая Дама "Последнего пути" чрезмерно суетилась, оправдывая свое назначение. Да еще некоторые "плакальщицы" расстарались, претендуя на роль запевал.
  Глядя на эту репетицию, клиент ОАО " Великая Московская пирамида" заметил бы про себя: "Ну, чего-чего, а бабского воя на моих похоронах, кажется, будет достаточно".
  
   Г л а в а XII
   НАС НА МЯКИНЕ НЕ ПРОВЕДЁШЬ
  
  
  ...Ну, а что там у нас, в глубинке, творится? Как там наша "ситцевая" Русь живет-поживает в эпоху дядюшки Конфуция? Чай, тоже не оставлена без заботливого попечения прохиндеев всех мастей?
  Да, и глубинку дурили будь здоров. И "ситцевая" Русь тоже присылала в "ХВОРЬ" письма-сигналы.
  "Здравствуйте, уважаемые журналисты журнала "ХВОРЬ". У нас к вам вот какой вопрос. К нам, в Филоновку, приезжали учёные из Москвы. Они рассказали, что в скором времени рядом с Землёй будет пролетать огромный астероид Апофис. Самая нижняя точка его траектории будет находиться как раз над Филоновкой. Он сделает здесь как бы нырок. В это время на территории деревни действие закона всемирного тяготения почти полностью прекратится, и не только вся техника, скотина и птица, но и люди могут улететь туда, куда Макар телят не гонял. Чтобы этого не случилось, учёные предложили всем жителям скинуться и заказать у них генератор искусственной гравитации, который надо будет включить во время пролёта астероида, и который будет действовать на территории всей деревни. Нас на мякине не проведёшь, и в нашей Филоновке есть грамотные люди, которые не только в навозе, но и в астероидах разбираются. Проверили: да, всё правильно, действительно к Земле летит астероид Апофис, и он действительно может натворить много бед. Но вот правда ли, что в перигее его пролёта действие закона всемирного тяготения прекращается? Не хотелось бы переплачивать за генератор гравитации, уж больно дорогой агрегат. Нельзя ли обойтись подручными средствами? Например, на время пролёта Апофиса над Филоновкой привязать технику к надёжно вбитым в землю сваям, а людям и скотине укрыться в наглухо закрытых помещениях?.."
   - Если "ХВОРЬ" почему-то прикажет долго жить, и нам снова придётся думать о куске хлеба, мы тоже устроим научный чёс по глубинке, - сделал я вывод после прочтения сигналов оттуда. - Тоже будем страховать какой-нибудь физический закон. Жаль, что закон всемирного тяготения уже застолбили. Да и репутация у него такая надёжная, что вон даже в Филоновке усомнились в его нарушении. Тогда мы будем...
  - Тогда мы будем страховать закон Бойля-Мариотта, - сразу нашёлся Моня. - У него в деревне вообще нет никакой репутации.
  - Отличная идея! - сразу согласился я. - А для пущей убедительности один из нас станет Бойлем, другой - Мариоттом, и на пару будем стращать народ последствиями неисполнения нашего закона. Вася, ты кем предпочитаешь стать - Бойлем или Мариоттом?
   Вася, покрутив пальцем у виска, молча отмахнулся.
   - Хорошо, мы с Моней ими станем. Тогда тебе придётся стать страховым агентом. Бойль и Мариотт будут нагонять страху на клиентов, а ты только успевай подписывать договора.
  Вася, даже оставшись без куска хлеба, страховать закон Бойля-Мариотта категорически отказывался и строго призывал коллег ответить авторам коллективного письма из Филоновки по существу.
  И в нашем письме в Филоновку, и в журнальной статье была дана настоятельная рекомендация всем согражданам с порога отметать любые корыстные посягательства на закон всемирного тяготения, Бойля-Мариотта, Гей-Люссака и даже на закон Бугера-Ламберта-Бера, о котором не то что в деревне, а и в университетских кругах не все слышали, а потому могли не устоять перед втюхиванием им какого-нибудь агрегата, страхующего выполнение этого закона при любых погодных условиях.
  
  Какой-то аноним приглашал нас в определённый день приехать в Большие Козюльки. "Без интересного материала не останетесь", - обещал он.
  Мы и анонимками не брезгуем. Мы даже сочувствуем их авторам. Да и как не посочувствовать гражданам, прожившим большую часть своей жизни в такой стране, в которой проявлять гражданскую активность даже в такой форме - и то немалая отвага была нужна. А уж гражданам, живущим в населённом пункте с таким названием, мы вдвойне сочувствуем.
  Итак, втроём - я, Вася и Настя - едем в Большие Козюльки.
  Моня остаётся на хозяйстве, в редакции "ХВОРИ". Это - официально. А неофициально... Ну, Ася же, Ася! Пусть подольше побудут рядом друг с другом.
  
  ...Что-то вроде колосится на полях - но не так, чтобы очень дружно и густо. Что-то вроде где-то мычит и блеет - но не так, чтобы очень жизнерадостно. Заброшенной, ржавеющей техники видится, пожалуй, поболе, чем остающейся в строю.
  А вот общественная жизнь в Больших Козюльках, как и сообщал аноним, ключом кипит.
  У сельского клуба висит афиша: "Сегодня состоится общее собрание всех сознательных членов колхоза "Красная борозда". С собой принести бумагу, ручку, а также фанерку или картонку, чтобы было на чем писать, а не на спинах впередисидящих".
  Нас, столичных штучек, посадили в первом ряду. По некоторым признакам можно было догадаться, что тут же сидят еще несколько гостей Больших Козюлек.
  Мы уже знали - что станет одним из пунктов повестки дня этого собрания.
  Один из богатеньких и дальновидных городских воротил - некто гражданин Прошкин, сумел уговорить колхозников продать ему принадлежащие им земельные паи "Красной борозды". Уговаривал умело, деньги, по деревенским меркам тех дней, отвалил хорошие, все сопутствующие сделкам документы были оформлены должным образом.
  Скоро обнаружилось, что деньги те для завтрашнего и тем более послезавтрашнего дня - смехотворны. Да и куда деревенским без земли? И вот теперь одумавшиеся колхозники "Красной борозды" пытаются вернуть свою кормилицу. Да только судам не запоздалые слезы нужны, а убедительные бумажные аргументы.
  На сцене - стол, несколько стульев и два человека: председатель колхоза Егор Иванович Ступак и парторг "Красной борозды", товарищ Дулин. Стало быть, очень уважаемый в Больших Козюльках человек, раз они до сих пор парторга кормят.
  - Значит, так, товарищи!- без долгих рассусоливаний начал собрание председатель.- Мы тут посовещались,- он кивнул на парторга,- и решили, что противодействовать хищническим проискам гражданина Прошкина мы можем одним-единственным способом. А способ этот вот какой. Приготовьте бумагу и ручки. Каждый из вас прямо сейчас напишет заявление в суд. Приготовились?.. Диктую: "Я, имярек, перед лицом российского правосудия, торжественно заявляю: я есть дурак!.."
  - Не так быстро, Егор Иваныч, не успеваем ведь!- взмолился кто-то из колхозников.
  - Вылакать за это время полведра самогонки, ты, Пашка, наверное, успел бы, а вот одно коротенькое предложение написать не успеваешь.
  Парторг попенял председателю:
  - Егор Иванович, ну зачем нужно это "торжественно"? Только дополнительное унижение... И построение фразы какое-то... какое-то немецкое: "...я есть дурак".
  - А дурак, товарищ Дулин, и должен унижаться!- рубанул рукой воздух председатель.- И построение фразы у него должно быть самое дурацкое. Так ему быстрее поверят, что он - настоящий дурак, а не возводит на себя напраслину.
  - Егор Иваныч, а в "имереке" этом какая буква после "м" идёт?- спросил сидевший за нами парень.
  - После "м", Андрюха, обычно идет буква "у": "Мудак"! Ты что, так и пишешь: "Имярек"?
  - Так вы же сами так продиктовали, Егор Иваныч!- оглядываясь по сторонам, Андрюха искал в зале сочувствия.
  Судя по опущенным глазам многих из собравшихся в клубе, он оказался не единственным, кто оконфузился на "имяреке".
  - "Имярек" - это значит: фамилия, имя, отчество... - начал было просвещать колхозников их руководитель.
  Но тут парторг предложил:
  - Если уж в таком заявлении всё должно быть дурацким, то лучше и этот "имярек" оставить со всеми другими ошибками.
  - А что, правильно!- тут же согласился председатель и внес коррективы в свой диктант:
  - Значит, так, пишите: "Я, имярек..." Чем больше наврёте в этом слове - тем лучше. Потом - фамилия, имя, отчество. А вот фамилию, имя и отчество - правильно и разборчиво. Чтобы потом, на суде, не пришлось доказывать, кто писал это заявление - сам "имярек" своей рукой или это чья-то подделка.
  - А какие знаки препинания здесь надо ставить, Егор Иваныч?- похоже, Андрюха хотел показаться гостям Больших Козюлек самым сознательным членом колхоза "Красная борозда".
  Председателя гости не смущали.
  - Никаких! Дуракам знаки препинания знать не положено.
  И то правильно. Суду достаточно будет убедиться в том, что данное заявление писал сам "имярек". А вот каждый лишний знак препинания заставит судью предположить, что "имярек" - не такой уж дурак, каким хочет показаться российскому правосудию.
  Я не удержался, оглянулся. Андрюха пошёл мне навстречу и повернул написанное так, чтобы мне было удобно читать написанное им: "Я имерек Брагин Андрей Андреевич перед лицом российского правасудия таржествено заевляю я есть дурак. Прашу высокий суд принять ва внимание это печальное обстоятельство при вынисение справедливого решения по иску членов колхоза красная баразда к гражданину Прошкину..."
  Но и дуракам понятно, что другая сторона тоже будет давить на судью. Раздался законный вопрос:
  - Послушай-ка, Егор Иваныч, а вдруг его адвокат на суде скажет: "А чё это у них одни дураки собрались? Умные в "Красной борозде" не выживают, что ли?" Они, эти адвокаты, большие мастаки такие ехидные вопросы задавать...
  Председатель такого ехидства со стороны адвоката гражданина Прошкина не предусмотрел. Он с надеждой посмотрел на парторга. Тот нашелся быстро. Вероятно, за каковую находчивость в затруднительных положениях и был до сих пор почитаем в Больших Козюльках.
  - Не беспокойтесь, товарищи,- сказал он, не вставая со своего места.- Нашему адвокату тоже, наверное, не первый раз выкручиваться придется. Найдёт нужную линию защиты. Скажет, например, что основная причина такого поголовного тупоумия - близкородственные браки.
  - Вот-вот!- заранее согласился председатель с такой линией защиты.- На суде всем насмерть стоять на такой позиции: браки у нас, в Больших Козюльках, исключительно близкородственные...
  Чуть подумав, Егор Иванович добавил:
  - Внебрачные связи - тоже.
  Колхозники единодушно пообещали и под пытками не отступать на суде от такой позиции. Только такой вот сплоченностью и можно будет противостоять ехидству и коварству адвокатов гражданина Прошкина.
  Все заявления были собраны и положены на стол перед парторгом для цензуры - не нацарапал ли какой-нибудь имярек такой отсебятины, которая заставит суд усомниться в его врожденном идиотизме.
  ...Вероятно, согласовывая повестку дня сегодняшнего собрания, председатель и парторг решили, что правильнее будет начать с негатива, а продолжить позитивом. Так колхозникам легче будет всю повестку переварить.
  Председатель объявил:
  - А теперь перед нами выступит товарищ Прыгунов. А зовут его...- он еще раз посмотрел в шпаргалку: - Зовут его - Гелий Леонардович. Композитор из Москвы. У него есть к нам интересное предложение. Пожалуйста, товарищ Прыгунов, можете начать своё выступление.
  Давая время деревенской публике обсудить между собой происхождение такого диковинного имени, Гелий Леонардович не спеша поднялся на сцену.
  - Товарищи, позволю себе поправить уважаемого Егора Ивановича. Настоящим большим композитором я называть себя пока не смею. Хотя у меня уже и есть несколько собственных небольших сочинений для фагота. В недавнем прошлом я сам играл на этом инструменте в одном довольно известном коллективе...
  В столичном музыканте подкупала скромность, не позволяющая ему называться большим композитором и терпеливая кротость, с которой он объяснял деревенским слушателям основные отличия фагота от коромысла.
  ...- Дорогие товарищи! Нелегко живется сейчас всему российскому народу. И пролетариям, и крестьянам, и трудовой интеллигенции, и нам, работникам искусства. Вот и наш оркестр доконали невостребованность и безденежье. Некоторые из моих бывших коллег подались, как говорится, за бугор. Некоторые ударились в какие-то сомнительные предпринимательские делишки. И то, и другое я посчитал унизительным для российского музыканта. Для музыканта-патриота, вы уж простите меня, товарищи, за пафос. Он и в такие тяжелые времена обязан найти свое место на родине. У нас, в России, - непаханные поля для его подвижнической деятельности...
  Колхозники "Красной борозды" нашли, что пафос здесь вполне уместен. Подвижнической деятельности музыканта-патриота, не рванувшего в отличие от пронырливых коллег за бугор, были устроены дружные аплодисменты. Осталось узнать - в чем же она заключается. Ни фагота, ни другого музыкального инструмента подмышкой у товарища Прыгунова не было.
  -...Первыми на это обратили внимание дошлые фермеры Аризоны. Они заприметили, что их коровы очень даже чувствительны к музыке. Причем, музыка классическая выход молока увеличивает. А вот легковесная всех оттенков неумолимо гнет кривую надоев вниз. И попробуйте вы теперь, будучи в сельской местности той же Аризоны, врубить там, к примеру, тяжелый рок. Да ещё и во время дойки!
  Музыкант обвел всех присутствующих вопросительным взглядом - ну, кто из вас решился бы на такой эксперимент?
  Решиться признать себя дураком во благо общего дела - это ещё куда ни шло. Но кто же решится на самоубийственный поступок. Все понимали, что теперь в Аризоне за такие выходки запросто и линчевать могут.
  Гелий Леонардович рассказал, что и в других забугорных краях охотно подхватили опыт передовиков сельского хозяйства Аризоны.
  -...Как видите, товарищи, классическая музыка ещё раз убедительно доказала свою животворящую силу. И оборачивается эта сила не только духовными приобретениями, но и такими вот вполне материальными прибытками, как увеличение надоев. Так почему же наша родная российская деревня должна плестись в хвосте мирового прогресса?
  Дружный гул собравшихся убедительно доказывал, что российская деревня и рада бы не плестись в хвосте мирового прогресса, да ведь не каждый день посещают её такие яркие его проводники.
  - Как здесь у вас, товарищи, с общей музыкальной культурой?
  В любой деревне всегда отыщется её штатный удалец, которого хлебом не корми, - дай только возможность повыкаблучиваться перед гостями.
  - У людей или у коров?
  - М-да,- скорбно, но все также кротко покачал головой Гелий Леонардович.- Но ничего-ничего, товарищи. Я уверен, что за очень короткое время мы сможем должным образом подкорректировать здешнюю музыкальную среду. Я привез с собой кассеты с записями классической музыки как наших, так и зарубежных композиторов. Посмотрим-посмотрим, какая больше понравится буренкам "Красной борозды"...
  Гелий Леонардович стал заигрывать с колхозниками, как Дед Мороз, принесший долгожданные подарки малым детям.
  Но не все в Больших Козюльках были уверены, что классическая музыка станет достойной заменой другой животворящей силе.
  - Им корма в первую очередь нужны!- крикнул кто-то.- А там пусть хоть поросячий визг весь день слушают!
  - Цыц!- прикрикнул председатель.- Ему про музыку, а он про свинство!
   Битый-перебитый на непаханых культурой полях России музыкант, не обращая внимания на шпильки, дружелюбно спросил:
  - Голоса на ферме есть?
  - Тебя спрашивают, Верка!- не позволил долго отмалчиваться заведующей фермой председатель.
  - Поём иногда...- неуверенно, будто заранее чувствуя себя виноватой в чем-то, ответила та.
  - Шлягеры, наверное, низкопробные?- по-доброму улыбнулся Гелий Леонардович.
  - А кто их знает?- совсем потупила взор Вера.- Может, шлягеры, а может, и приличные это песни...
  - Вот отсюда и недополученные граммы, литры и центнеры молока!- наставительно поднял вверх палец музыкант-патриот.
  Неугомонная оппозиция продолжала ставить палки в колеса прогресса.
  - Без кормов ты их хоть каждый день в Большой театр води...
  - И на самые лучшие места там сажай...
  - И самые животворящие арии пой для них без передыху из какого-нибудь "Бахчисарайского фонтана"...
  - "Какой-нибудь "Бахчисарайский фонтан", дорогие товарищи, не поют, а танцуют,- мягко, по-отечески поправил Гелий Леонардович.
  А вот председатель был беспощаден к "дорогим товарищам".
  - Ни черта ведь в музыке не понимаете, а лезете со своими советами!- и, приложив руки к груди, попросил снисхождения у столичного музыканта:
  - Вы уж, товарищ Прыгунов, простите их, пожалуйста. В опере и балете не больше коров понимают...
  Некоторых обидело это огульное обвинение в дремучести. Кое-кому из собравшихся захотелось показать, что и в деревне встречаются музыкально подкованные люди. Зал мгновенно притих, когда прозвучал вопрос:
  - А "Полёт валькирий" Вагнера у вас будет?
  Так в недоумении притихли бы первоклассники, когда кто-то из них уже на первом уроке спросил: "Марь Ивана, а "Критика чистого разума" Иммануила Канта у нас по программе будет?"
  - Ну что вы, товарищи!- поморщился Гелий Леонардович и так демонстративно заткнул уши, как будто кто-то предложил увеличить надои с помощью отбойного молотка.
  Интересно, чем это так обидел Вагнер товарища Прыгунова? Не создал ни одного произведения для фагота? Или тут что-то политическое? Воинствующий тевтонец ставил сверхзадачей своего творчества нанесение максимального урона сельскому хозяйству России? И каждый раз, заканчивая очередное свое музыкальное произведение, не мог удержаться от злорадной ухмылки: "Как только оно попадет в Россию - то если и не массовый падеж крупного рогатого скота там произойдет, то уж катастрофическое уменьшение надоев гарантировано"?
  Да, тут - скорее, политика. "Полету Валькирий" была найдена убедительная аналогия - налёт на мирно пасущееся стадо буренок пары десятков пикирующих "Юнкерсов" с включенными сиренами. Конечно, после такого сравнения никто из колхозников не хотел бы оказаться на пути коров, выскочивших из правительственных лож Большого театра после прослушивания там сочинений Вагнера.
  Председатель почтительно спросил:
  - Товарищ Прыгунов, а музыкальную среду в нашем колхозе вы будете корректировать только на ферме или на личных подворьях тоже?
  - Для личных подворий у меня тоже есть замечательные записи. Это попурри из самых известных классических произведений в исполнении самых знаменитых оркестров. Желающие могут приобрести любое количество кассет. А вот для колхозного стада кое-что можно исполнять и вживую. Специально для этого я сочинил хорал "Реки молочные". Надеюсь, состав и сила голосов на ферме позволят исполнять его на должном уровне...
  Из оживленных реплик в разных концах зала можно было заключить, что состав и сила голосов на ферме находятся в прямой зависимости от степени опьянения её работников. Последним в строю всегда остается мощный голос скотника Матвея. Но в его исполнении любое музыкальное произведение обязательно становится самым низкопробным шлягером. Не миновать этого и хоралу "Реки молочные".
  Но Гелий Леонардович великодушно не списывал со своих музыкальных счетов даже Матвея.
  -...Я уверен, что и он найдет свое достойное место в этом хоре. "Реки молочные", товарищи, рекомендуется исполнять во время дойки. В другое время, а также на выпасе можно использовать записи на кассетах...
  В общем и целом предложение подкорректировать музыкальную среду в колхозе "Красная борозда" было встречено благосклонно. Вот только Матвей все что-то недовольно бурчал и делал какие-то странные телодвижения. Будто бы вилами тыкал в сторону Аризоны. Да с такой силой, что доведись ему дотянуться до неё - долгонько бы пришлось выдергивать те вилы из Аризоны.
  ...- А теперь... Я даже не знаю, как правильно назвать этот пункт нашей повестки, чтобы не наврать чего...
  Председатель взглядом обратился за помощью к парторгу, но тот демонстративно отвернулся, давая понять, что будь его воля, он бы этот пункт вообще исключил из повестки дня.
  - Тогда, товарищи, может быть, вы сами его обозначите?- предложил председатель трем гостям Больших Козюлек, сидящим рядом с нами в первом ряду.
  На сцену поднялись двое мужчин и одна женщина.
  Дородный жгучий брюнет в зрелых уже годах и молодая дама сели за стол, а тощенький блондин неопределенного возраста сразу подошел к трибуне.
  - Как вас представить?- спросил у него председатель.
  Похлопав председателя по плечу, штатный оратор команды по-приятельски сказал:
  - Ничего-ничего, Егор Иванович, я сам представлюсь,- и, дождавшись, пока руководитель колхоза займет свое место за столом, начал свою речь:
  - Уважаемые дамы и господа!..
  В истории Больших Козюлек это было первое подобное обращение к её жителям. Вкупе с наимоднейшей прической - длинными волосами, собранными на затылке в хвостик,- это обещало ожидать от выступающего самых прогрессивных и соблазнительных предложений.
  -...Вот тут только что говорилось о большой беде Больших Козюлек и других деревень российской глубинки. О близкородственных браках, грозящих селянам повальной умственной отсталостью. А почему так происходило? Да потому, что колхозник в СССР был самым настоящим рабом, не смеющим и шагу ступить за околицу...
  Обладатель прогрессивного хвоста смело взглянул на колхозного парторга - ну-ка, мол, коммуняка, попробуй опровергнуть основную причину умственной отсталости селян. Парторг демонстративно отодвинул свой стул еще на полметра от севших рядом с ним гостей "Красной борозды".
  -...Все, железный занавес пал! Для жителей Больших Козюлек, как и для всех других граждан нашей многострадальной родины, открыты теперь все дороги. Какую из них выбрать - каждый решает сам. Наша фирма, которая называется "Светлый путь", имеет своей высокой задачей помочь выбрать правильную дорогу тем, кто как раз больше других нуждается в такой помощи. Надеемся, что такая, не побоюсь этого слова, высокая миссия не будет высокомерно отвергнута с порога...
  Оратор еще раз укоризненно посмотрел на парторга "Красной борозды".
  Собравшиеся тоже находили, что парторг напрасно ведет себя так подчёркнуто высокомерно. Как можно отвергать с порога миссионеров, даже не разобравшись толком, что за веру проповедуют они в своем "Светлом пути".
  -...Молодым людям мужского пола, конечно, проще найти свое место в широко открывшемся для них мире. Мужчина в первую очередь ищет дело. И какое-нибудь дело для него всегда найдется. А вот девушкам куда сложнее. Женщина во все времена в первую очередь ищет своего мужчину. И не какого-нибудь мужчину, а мужчину-опору, мужчину-надёжу, мужчину-верное плечо! Как тут не прогадать, как не наделать печальных и непоправимых ошибок?..
  Докладчик сделал хорошую актерскую паузу, давая время и самим девушкам на выданье, и всей их обеспокоенной родне проникнуться важностью поставленного вопроса.
  И действительно - есть ли вопрос важнее этого? Пусть твоя кровиночка и получилась в результате опрометчивых близкородственных сношений. Пусть и умишка у неё поэтому с воробьиный коготок. А ведь все равно хочется отдать её в надежные руки. А то, коли это теперь не запрещается, сосватаешь девицу чёрт знает кому да за тридевять земель, а она потом прибежит обратно зарёванная и с приплодом в подоле. И пусть уже умственная отсталость не так будет грозить этому дитяти, а приятного все равно мало. После такого неудачного вояжа удастся ли уже хотя бы близкородственный брак устроить для той девицы в Больших Козюльках?
  -... И вот именно им, девушкам на выданье, "Светлый путь" помогает найти свое женское счастье. И вам, конечно, не терпится спросить,- заговорщицки подмигнул залу оратор,- так кому же все-таки собираемся мы посватать первых красавиц Больших Козюлек?
   Тут даже и мы приоткрыли рты.
  - Только очень прошу вас, дамы и господа, не делать скоропалительных выводов. Хорошо?
  Дамы и господа вразнобой, но искренне и громко пообещали с выводами не торопиться.
  - Все вы, разумеется, не раз слышали, что состоятельные люди на Востоке издавна содержат гаремы. Раньше это были шахи, ханы, магараджи, султаны... А вот знаете ли вы, кто самые состоятельные люди на современном Востоке?
  Не дождавшись ответа, докладчик озвучил его сам:
  - Правильно, самые состоятельные люди на современном Востоке - это нефтяные шейхи...
  Была кратко изложена история стран Аравийского полуострова, источники и движущая сила их невиданного процветания, место ОПЭК в современной мировой экономике и даже проанализирована динамика стоимости барреля черного золота на крупнейших товарных биржах мира.
  -...Вот поэтому нефтяной шейх может позволить себе иметь многочисленных жен самых различных рас и национальностей. И всегда девушки европейской наружности занимают в его гареме самое почетное место. Но даже среди них красавицы из нашей российской глубинки - первые из первых. Именно они чаще всего становятся любимыми женами нефтяных шейхов...
  Далее воспоследовал пышный дифирамб девушкам российской глубинки - эталону душевной чистоты и телесной красоты.
  Вот теперь всем в клубе стало понятно, чем конкретно занимается фирма "Светлый путь" - поиском любимых жен для нефтяных шейхов.
  - Разрешите теперь представить присутствующих здесь представителей нашей фирмы. Моя фамилия - Светлов,- кивнул головой оратор и, чуть подумав, как-то скороговоркой добавил:
  - Но это, скорее, мой рабочий псевдоним...
  Мы переглянулись. "Скорее, рабочий псевдоним" - это что-то новенькое в представлении. Это, скорее: "... он же - Семицветов, он же - Кникер-Разгуляев, он же - Паша Шулерман..."
  - Почётный гость нашей фирмы, Его Превосходительство господин Гассан Абу Азиз...- с почтительным полупоклоном указал Светлов на второго мужчину.- Господин Гассан Абу Азиз - визирь двора Его Высочества шейха Джамиля Аль-Валида бен Талал Альсауда. А Его Высочество - это одна из самых влиятельных фигур Аравийского полуострова.
  Вероятно, памятуя по своим прошлым выступлениям в российской глубинке, что вопрос неизбежен, "Он же Светлов" сразу разъяснил:
  - На Востоке, дамы и господа, визирь - это что-то вроде министра. Основной обязанностью Его Превосходительства как раз и являются вопросы комплектования и обслуживания гарема Его Высочества. Эта должность, как вы понимаете, предполагает особую приближенность Его Превосходительства к Его Высочеству...
  Селяне с уважением разглядывали особу, столь приближенную к одной из самых влиятельных фигур Аравийского полуострова.
  Его Превосходительство был чертовски представителен: зело богат животом и прочими мясами, черным волосом... С надменно полуприкрытыми глазами, со сложенными на брюхе руками, пальцы которых были унизаны многочисленными перстнями,- господин с рабочим псевдонимом "Его Превосходительство Гассан Абу Азиз" монументально восседал на стуле как на троне.
  Большинство собравшихся в клубе первый и последний раз видели представительниц восточного гарема в кинокартине "Белое солнце пустыни". Не позавидовать было пленницам скорого на расправу Абдуллы.
  Посыпались вопросы:
  - А как сейчас им живется в этих гаремах?
  - У каждой - своя комната или только койко-место, как в общаге?
  - А как у них там с кормежкой? Сколько килокалорий в день им полагается?
  - А как там с дисциплиной? Паранджу и в гареме надо носить?
  - За ноги их к кроватям не привязывают, чтобы не сбежали? Тут и за одной глаз да глаз порой нужен...
  - Даже нефтяному шейху нелегко, наверное, такую ораву нахлебниц прокормить?..
  Вопросов об устройстве современных гаремов и условиях содержания в них многочисленных жен нефтяных шейхов было много. Вот тут и пришло время представить публике женскую часть команды.
  ...- Это - Алмагуль,- "Он же Светлов" как-то очень небрежно махнул рукой в сторону молодой дамы, даже не глядя на неё.- Но это теперь у неё такое имя. Раньше её звали Авдотья, и она проживала вот в такой же забытой богом и властями российской деревне. А сейчас Алмагуль - любимая жена одного из многочисленных братьев Его Высочества. Братьев у него много, поэтому молодые красавицы Больших Козюлек, при нашем содействии, разумеется, тоже могут стать их любимыми женами. Расскажите, Алмагуль, как вам сейчас живется?
  В этом предложении нетрудно было уловить те же интонации, с которыми укротитель в цирке дает команду своей зверюшке на выполнении очередного прыжка, кувырка или другого отрепетированного трюка: попробуй, мол, только своевольничать у меня - тут же получишь плеткой промеж ушей!
  - Спрашиваешь!- хриплым прокуренным голосом ответила любимая жена одного из братьев Его Высочества.
  Вероятно, неудачный опыт её прошлых выступлений и последовавшие за этим санкции укротителя заставляли Авдотью-Алмагуль этим восклицанием и ограничить свой восторг житухой в гареме.
  Нам любимая жена одного из братьев Его Высочества Джамиля Аль-Валида бен Талала Альсауда выражением своего лица, своими манерами, своим "прикидом" очень напоминала тех безотказных на любовь барышень, которые в эту эпоху большими и малыми стайками выпорхнули на большие и малые панели родины. Она все время беспокойно ерзала на стуле, озираясь по сторонам, как будто в поисках очередного клиента, или опасаясь очередной милицейской облавы. Ей, конечно, очень хотелось закурить, пожевать жвачку, поплевать прямо на сцену, с чувством обматерить кого-нибудь,- но бдительный "визирь", каким-то боковым зрением сразу улавливая такие поползновения, тут же широко открывал глаза и горячим взором готового на все джигита предупреждал: "Попробуй только показать себя во всей красе!.."
  Докладчик дополнил выдающееся по краткости выступление Алмагуль:
  - Ну что вы! Какие там привязывания к кроватям и придирки евнухов. Вы не представляете, дамы и господа, как далеко шагнула цивилизация на сочящемся нефтью Аравийском полуострове. Как благотворно отразилось это на всей жизни бывших кочевников, в том числе и на благоустройстве гаремов. Условия содержания в них жен нефтяных шейхов можно без всякого преувеличения назвать сказочными...
  В этой восторженной, претендующей на восточную цветистость речи были упомянуты самые ходовые атрибуты восточных сказок. Но почему-то больше всего "Он же Светлов" напирал на устройство водопроводной системы и канализации дворцовых помещений. Золотым унитазам и роскошным ваннам, инкрустированным бриллиантами, было уделено куда больше внимания, чем финикам, шелкам, павлинам, арабским скакунам, шербету...Возможно, этот малый до того, как стать ответственным работником "Светлого пути", служил сантехником в таком ЖЭКе, где на обслуживаемые им унитазы и трубы страшно было смотреть.
   Тяготы былой службы докладчика отразились и на распорядке дня любимых жен нефтяных шейхов. Послушать его, так они не столько нежились на самых высоких в подлунном мире перинах или предавались каким-то утехам, сколько внимательнейшим образом осматривали все свои сорок ванных и туалетных комнат - не прохудилась ли, упаси Аллах, прокладка в каком-нибудь драгоценном кране?
  Такое сантехническое хобби любимых жен нефтяных шейхов жители Больших Козюлек работой не посчитали.
   - А какие у них существуют обязанности?
  Безусловно, штатный оратор "Светлого пути" знал ответ на этот вопрос. Но правила игры в команде обязывали его ставить важнейшие из них перед вышестоящим руководителем.
  На каком языке передал он этот вопрос господину Гассану Абу Азизу - этого не смог бы определить ни один полиглот в мире. Однако, "визирь" его сразу понял и важно прошамкал что-то в ответ.
  - Его Превосходительство сказал следующее: "Основная обязанность любимой жены шейха - услаждать взор господина совершенством своих форм, а его слух - сладкозвучием своей речи".
  Жертвам близкородственных браков не сразу удалось понять сказанное таким удивительным слогом. А когда они все-таки разобрались, то очень подивились, что обязанности замужней женщины могут исчерпываться одной лишь болтовней да вилянием задом.
  - Ну, хоть какая-то работёнка по дому, по саду-огороду будет у любимой жены? Тем же павлинам пшенца подсыпать, или фиников с пальмы нарвать?..
  - Другие жены шейха не станут попрекать её на каждом шагу: ты что же это, милка, так и будешь день-деньской на перинах валяться да персики лопать, а как верблюдов доить - все мы да мы!..
  Эти и подобные им вопросы были переведены на таинственный язык работников "Светлого пути".
  В этот раз "визирь" отвечал с таким чувством, что даже руки к небу воздевал. Перевод этого вопля души был незамедлительно доложен залу:
  - Его Превосходительство авторитетно заверяет досточтимую общественность Больших Козюлек в том, что его повелитель тут же прикажет содрать с него кожу и натянуть её на дворцовый барабан, если во вверенном ему хозяйстве отыщется хоть один нечестивый язык, посмевший хоть в чем-то упрекнуть любимую жену Его Высочества. Разумеется, обладателя нечестивого языка ожидает ещё более страшная кара...
  Досточтимая общественность Больших Козюлек тут же признала должность господина Гассана Абу Азиза расстрельной. Попробуй-ка уследи в огромном дворцовом хозяйстве за всеми нечестивыми языками. Рано или поздно Его Высочество обязательно повелит содрать шкуру с Его Превосходительства.
  В зале раздались сочувственные выкрики:
  - Да как же он, болезный, согласился на такую работу?
  - Тоже мне цивилизация - с живого человека кожу сдирать!..
  - Действительно! Пусть хоть удавят его вначале, что ли. Не все ли равно - какую кожу потом на дворцовый барабан натягивать...
  С другой стороны, строгие нравы Востока как будто гарантировали клиенткам "Светлого пути" прочное положение на дворцовых перинах. Но как долго? Только до той поры, пока они будут паиньками?
  - Ну а если любимая жена поведет себя как-то не так? По сторонам начнёт зыркать. Чего-то новенького ей захочется...
  - Вы имеете в виду какие-то маленькие женские слабости - к одежде, драгоценностям, развлечениям? - попросил уточнить вопрос "Он же Светлов".
  Нет, оказывается, вопрос подразумевал как раз самые большие женские слабости. Кто-то, в простоте сердечной, так откровенно назвал одну из этих слабостей, что даже Авдотья-Алмагуль хихикнула и, кажется, впервые почувствовала себя здесь в своей тарелке.
  ...- Не бросят её за это на съедение львам?
  - А зиндан, подземная тюрьма, существует еще там?
  - А вот я слышал, что для неверных жен там практикуется побивание камнями. Специально всем под расписку эти камни раздают. И попробуй только не кинь в неё - самого забросают...
  Эта озабоченность общественности Больших Козюлек была незамедлительно передана Его Превосходительству.
  Господин Гассан Абу Азиз был абсолютно уверен в целомудренности невест Больших Козюлек. За каждую из них он готов будет поручиться перед Его Высочеством и его высокорожденными братьями. А если, не приведи Аллах, какая-нибудь из них тёмной ноченькой, влекомая неистребимой женской слабостью, отошлёт дежурного евнуха куда-нибудь за птичьим молоком да выпорхнет из гарема в поисках новых ощущений,- тогда он сам и в зиндане попарится, и побивание камнями покорно претерпит, и, если после всех этих мытарств силы еще не окончательно покинут его, то он ещё собственноручно и на том барабане сыграет, на который будет натянута его шкура...
  В зале начались бурные прения - как отнестись к предложению "Светлого пути". Своя позиция отстаивалась порой чуть ли не в рукопашной. Прения обещали затянуться.
  ...Мы замечали, как всё более продолжительными становились горячие взоры господина Гассана Абу Азиза в нашу сторону. Понимали - на кого именно они были направлены. Догадывались, что он уже заметил и отсутствие обручального кольца на руке Насти.
   ...Да, в этой компании Его Превосходительство был главным не только по титулу. "Он же Светлов" тут же повиновался указующему персту.
   Пока дипломат "Светлого пути" с каким-то заманчивым предложением спускался со сцены и подходил к нам, я старался избавить свою отповедь от прямых и грубых обвинений этой конторы в совсем уж неблаговидных делишках. Предположу, что барышням свои подъемные придется отрабатывать в сравнительно чистых саунах где-нибудь на Среднерусской возвышенности, а не в самых грязных стамбульских или каирских банях.
   Не пришлось мне делать никаких заявлений. "Он же Светлов" и слова не успел сказать.
  Как только он подошёл - между ним и Настей молча встал во весь свой рост Вася. Скорее всего, посланцу Его Превосходительства уже приходилось бывать в таких ситуациях. И скорее всего, воспоминания о них были не самые приятные. Поэтому он не стал их множить. Дружелюбно улыбнулся, примирительно похлопал Васю по плечу и повернул обратно на сцену. Господин Гассан Абу Азиз презрительно скривил губы и прикрыл глаза.
  Пожалуй, я быстрее и стилистически более привлекательно, чем Вася, смогу сформулировать какую-то мысль. Он быстрее действует. При защите чести и достоинства хоть своего, хоть другого человека такое умение стоит куда дороже, чем умение сочинять кучерявые ноты протеста. Но... Но если за Настю надо будет умереть, то и Вася едва ли опередит меня в этом.
  
  ...Несколько девиц со своими родственниками пошли куда-то за сцену оформлять договора со "Светлым путём".
  
  ...Из Больших Козюлек до райцентра автобус ходил только один раз в день. Чтобы не опоздать на него, мы прослушали только вступительную часть речи еще одного гостя колхоза "Красная борозда".
  Он говорил о неисчислимых бедах, которыми грозит нашей планете глобальное потепление. И так виртуозно и мастерски было построено это выступление, что основная вина за грядущую катастрофу ложилась на жителей Больших Козюлек, до сих пор практикующих печное отопление. Во искупление этой вины перед человечеством, им предлагалось в массовом порядке приобретать специальные насадки для своих печных труб. Фильтры для этих насадок создаются по конверсионной программе на одном из предприятий оборонной промышленности, называть которое он не имеет право. Самих насадок у представителя секретного предприятия не было. У него была лишь толстая пачка квитанций для выдачи их клиентам, сделавшим стопроцентную предоплату...
  Собираясь уходить из клуба, мы шепнули сидящему рядом с нами музыканту:
  - Гелий Леонардович, вы тоже поедете на этом автобусе? Или надеетесь, что кассеты будут брать?
  - Останусь. Здесь всё-таки жителей побольше, чем в Малых Козюльках. Там только председатель и приобрел одну кассету прямо на собрании. Да и ту пытался обратно мне всучить при отъезде...
  А ведь в нем действительно было что-то подвижническое. Исполнение какого-нибудь шлягера на фаготе в московском подземном переходе, наверное, позволило бы ему зашибить деньгу и большую, и легче.
  
  Трясясь в автобусе, пришли к выводу, что пока мы гоняемся за мелкими зверюшками. Пора бы замахнуться и на крупную дичь.
  Вася, и здесь, в автобусе, внимательно просматривающий рекламные объявления, показывает на одно из них:
  - А вот - ОАО "Великая Московская пирамида". Учредители обещают, что эта усыпальница станет таким колоссом, который и в театральный бинокль можно будет с Марса разглядеть. Актёров зачем-то набирают...
  - Вот и отправьте меня туда, - предложила Настя.
  Понимаем тебя, Настенька, понимаем. Тебе хочется, наконец, очутиться на сцене. Ну, а если способности, обстоятельства и удача поспособствуют этому - так и блистать на ней. Как мы можем препятствовать такому стремлению. Да и как проще всего будет проникнуть внутрь этой структуры.
  Решено: командируем Настю в актёрскую труппу "Великой Московской пирамиды". Пусть разведает - не слабоват ли будет театральный бинокль, чтобы разглядеть с Марса этот колосс.
  
   Г л а в а XIII
   СЕЙЧАС ВСЁ ПЛОХО ЛЕЖИТ
  
  ...- На олигарха ты не тянешь,- критически оценивал мои поползновения выдавать себя за олигарха Вася.- Нет в тебе чего-то такого...Важности что ли олигархической не чувствуется...
  - Ну, важность на себя напустить - дело нехитрое. На полчасика меня должно хватить,- был уверен я.
  Моня был конкретней:
  - И как ты без охраны там покажешься? А на чем поедешь? На трамвае? Олигархи на трамваях не ездят...
   Охрана и подходящая машина - это да, это действительно проблема. Без этих атрибутов трудно будет наводить тень на плетень.
  Проблему с охраной решили просто. Моей "охраной" будут Вася и Моня. А машину на пару часов решили попросить у господина Клёнова. Павел Сергеевич без лишних расспросов выделил нам свой "Мерседес" вместе с водителем Артемом.
  Поехали.
  Как и все его коллеги, Артем был не прочь пофилософствовать за баранкой.
  -...Да, сейчас для обозначения своего положения в обществе все имеет значение. Где живешь, на чем ездишь, как одеваешься и обуваешься, какие носишь часы, с кем водишься, а с кем - нет... Любую мелочь приходится учитывать...
  Моя "охрана", входя в роль, приучалась держать рот на замке, ну а я решил не торопиться напускать на себя олигархическую важность и отгораживаться от простого люда.
  Лучший способ вдохновить собеседника - мягко противоречить ему время от времени.
  - А разве все это и раньше не имело такого же значения?
  - Не скажите, не скажите! Строитель коммунизма мог в одних и тех же портках три пятилетки подряд отгулять - и никто бы в него не ткнул укоризненно пальцем. А сейчас бизнесмен впопыхах не тот галстук к деловой встрече наденет - и уже не тот вес у него на переговорах...
  В результате обмена мнениями я согласился: строителю коммунизма, с одними портками на три пятилетки, было не в пример проще держать себя в обществе, чем бизнесмену - с двумя десятками одних только галстуков.
  Ну а мы, в "ХВОРИ", решили познакомиться с еще одним новомодным способом укрепления своего положения в обществе. Туда, где этот способ, по слухам, освоили с наибольшим успехом, мы и подъехали.
  Фирма называлась - "Кто был никем". Надо думать, это название - ответная пощечина классу-гегемону последних десятилетий. "Кто был никем" опять расставляла сословия по своим исконным историческим местам.
  "Мерседес" и охрана, как мы и надеялись, были оценены по достоинству, и меня сразу пригласили к господину Мур-Корсакову, основателю и руководителю фирмы "Кто был никем".
  Альберт Арнольдович встретил меня у самого порога своего кабинета и, взяв под локоток, любезно проводил до кресла, на котором мне предстояло восседать.
  Два уважаемых человека с положением в обществе никогда не начнут беседу сразу с наболевшего - как две кухарки, которые, еще издалека завидев друг друга, во весь голос торопятся поделиться последними сплетнями их узкого, погрязшего в мелких дрязгах мирка.
  Мы с Альбертом Арнольдовичем, не спеша, прошлись по узловым пунктам внутреннего и международного положения, оставляя собеседнику как можно больше свободы для трактовки своих слов. Чем деликатные люди и отличаются от тех самых кухарок, у которых каждое их суждение - это истина в последней инстанции, отстаивая которую, они в любой момент готовы выдрать изрядный клок волос из бестолковой головы собеседницы. (Потому-то, наверное, у воинственных кухарок, вопреки предсказаниям их вождей, так и не получилось править государством).
  Постепенно переходя к нужной теме, мы с господином Мур-Корсаковым с удовлетворением обнаружили, что здесь никаких дипломатических ухищрений нам не понадобится - позиция сторон по этому вопросу совершенно одинакова.
  ...- Да, теперь такое происхождение можно уже не прятать!- горячо формулировал эту позицию Альберт Арнольдович.- Теперь за такое происхождение никто не лишит тебя имущественных и гражданских прав и не пошлет рыть под конвоем какой-нибудь канал. Теперь таким происхождением можно открыто гордиться! Теперь оно - такой же весомый показатель положения человека в обществе, как дом на Рублевке и океанская яхта. А, может быть,- даже и более весомый...
  Он запнулся, пытливо глядя на меня: а соглашусь ли я с таким примечанием? Не дороже ли для меня материальные блага нашего века, чем даже самое высокое происхождение?
  Прихожу к нему на помощь:
  - Целиком и полностью с вами согласен, Альберт Арнольдович. Происхождение - это порода. А порода - эта весомость самого человека, а не его кошелька. Орангутанга хоть в "Ролс-ройс" посади - он и там будет в носу ковыряться и блох на себе давить.
  Благодарно улыбнувшись и окончательно уверовав, что я в носу ковыряться не стану, господин Мур-Корсаков перешел к делу:
  - У вас, Алексей Алексеевич, имеются какие-то основания претендовать на дворянское происхождение, на титулы? Или изыскивать их придется нам?
  Мы, в "ХВОРИ", сразу решили, что задачу фирме "Кто был никем" усложним до последнего предела.
  - Боюсь, Альберт Арнольдович, что мой случай будет очень тяжелым. Целиком уповаю на ваши, как вы их назвали, изыскания.
  - И правильно поступаете,- сразу обнадежил меня Альберт Арнольдович.- Мы обязательно найдем какое-нибудь решение вашей проблемы. Давайте-ка начнем с вашей материнской линии. Что там у вас?
  - По материнской линии у меня - хоть плачь: сплошь путиловские рабочие, ивановские ткачихи и тому подобный революционный авангард. Кого-то из них даже в штурме Зимнего угораздило участвовать. До сих пор где-то на антресолях пылится семейная реликвия - бутылка из его винных подвалов. Порожняя...
  "Мою" материнскую линию разобрали по косточкам. Безнадега. Кроме порожней бутылки из винных подвалов Зимнего, среди семейных реликвий - пожелтевшие листовки РСДРП; погон, оторванный у жандарма; простреленная "буденовка"; серебряный портсигар, реквизированный у кулака...
  Господин Мур-Корсаков стал выстукивать пальцами по столу, припоминая хоть одного человечка по "моей" материнской линии, которого можно было втиснуть хоть в самую захудалую дворянскую фамилию. Дудки - ивановские ткачихи и путиловские рабочие возвели на поисках этого пути непреодолимые баррикады.
  ...- М-да, редчайший случай - абсолютно не за что зацепиться! - похоже, у Альберта Арнольдовича даже возникло уважение к "моей" материнской линии, в которой всегда так блюли чистоту пролетарской крови.
  Ну а человеку, претендующему на дворянское происхождение, остается только горько подшучивать над такими своими предками:
  - С такой родословной только в КПРФ вступать. Сразу в президиум посадят.
  - Да-да...- сочувственно покачал головой Альберт Арнольдович, но рук не опускал:
  - Ну, а как у вас с этим делом по отцовской линии?
  - Увы-увы. Предполагаю, что и тут трудно будет за что-то зацепиться. Серенькое чиновничество, мелкое духовенство, неприметные купчишки, лавочники средней руки...
  Нельзя сказать, чтобы у господина Мур-Корсакова загорелись глаза, но какая-то надежда в них все-таки появилась.
  - Купчишки и духовенство - это уже не ивановские ткачихи и путиловские рабочие. Здесь можно попытаться и нарыть что-то...
  "Мартышкин труд",- заранее посочувствовал я про себя господину Мур-Корсакову. И купчишек с духовенством мы, в "ХВОРИ", подбирали так, что даже ЧК и ОГПУ не учуяло бы в их среде дворянского духа.
  Так и вышло. Альберту Арнольдовичу и "моей" отцовской линии пришлось поставить тот же диагноз - безнадега.
  Вот тут-то для творческого коллектива "ХВОРИ" и начиналось самое интересное - как фирма "Кто был никем" выходит из такого тяжелейшего положения? Правда ли, что даже таким безнадежным клиентам, как я, ей как-то удается нарыть дворянское происхождение?
  - Ну что же, будем копать всё глубже и шире,- обнадежил меня господин Мур-Корсаков.
  - А если и там ничего не накопаете?- я не сомневался, что и самое тщательное копание в моем худородном прошлом ничего не обещает.
  Никакого замешательства:
  - Даже и тогда дворянское происхождение вам, Алексей Алексеевич, гарантировано.
  В не усеченном варианте это должно было бы прозвучать, вероятно, так: "Мы не упустим клиента. Мы что-нибудь нароем даже в том случае, если все его предки не вылезали из президиумов съездов и пленумов рабоче-крестьянской партии..."
  И все-таки, на всякий случай - настороженный взгляд-вопрос: "Мы ведь не будем чинить друг другу помех на этом пути?" Мой взгляд-ответ был открытым и твердым: "Полный вперед!"
  А вслух спрашиваю:
  - И какие же доказательства такого происхождения вы предоставляете, Альберт Арнольдович?
  - В ежеквартальном "Генеалогическом вестнике российских дворянских фамилий", который мы издаём, будет опубликован подробный материал о вашем происхождении. Также вам будет выдана соответствующая грамота. Если понадобятся свидетельские показания - ими мы вас тоже обеспечим. Вот, полюбуйтесь на грамоту...
   Он бережно вытащил из ящика своего стола красивый футляр с прозрачной крышкой. В нем находился образец грамоты, свидетельствующей о дворянском происхождении её обладателя. Эта грамота была истинным произведением полиграфического искусства - прекрасная бумага, яркие краски, золотое тиснение, замысловатый шрифт...
  - На Госзнаке заказываем!- с гордостью демонстрировал дворянскую грамоту господин Мур-Корсаков.- Есть там у нас свой человек. Пришлось за эти услуги произвести его в бароны. Тоже, кстати, не за что было зацепиться в его родословной. Прачки, кочегары, передовики-колхозники...- оглянувшись зачем-то по сторонам, Альберт Арнольдович добавил: - И даже один фальшивомонетчик...
  "Стало быть, этот "барон" из Госзнака в каком-то роде фамильную профессиональную династию продолжил",- усмехнулся я про себя.
  Бережно подержав в руках драгоценный футляр с грамотой и восхищенно поцокав языком, я спросил:
  - Ну а свидетельские показания какие?
  - Сейчас мы вам их продемонстрируем...
  Господин Мур-Корсаков нажал на кнопку аппарата связи и распорядился:
  - Пригласите, пожалуйста, к нам Фаустину Леопольдовну!
  Мне он пояснил:
  - Княгиня Мязинцева...
  "Эх-ма, какие свидетели имеются в арсенале фирмы "Кто был никем"!- восхитился я про себя.- Или?.. Ладно, уж коли мы заключили молчаливое джентльменское соглашение обходить все острые углы, я не буду задавать вопроса - не с помощью ли все того же барона из Госзнака госпожа Мязинцева стала княгиней?"
  Очень почтенного возраста и очень солидной комплекции дама почти вбегает в кабинет. Одежда, перчатки и шляпка на ней - это, должно быть, последний писк моды 30-х годов. Ностальгия по тем, далеким уже временам, когда такое резвое появление госпожи Мязинцевой в обществе еще не должно было сопровождаться таким тяжелым топотом и одышкой?
  Драгоценности на ней... Мне, как и любому другому человеку, взращенному советской властью, было почти что преступно разбираться в драгоценностях. Возможно, на княгине Мязинцевой какие-то из них были и настоящие...
  На лице у Фаустины Леопольдовны - ожидание близкого счастья: "Ну, покажите, покажите же мне его!.."
  Лишь только взглянув на меня, она всплескивает руками и бросается мне на шею. Повисев там немалое время и щедро облобызав мое лицо ярко накрашенными губами, она снова умиленно смотрит на меня:
  - Ну, вылитый, вылитый...
  Княгиня Мязинцева бросает укоризненный взгляд на господина Мур-Корсакова. Тот признает свою оплошность:
  - Предположим, перед вами - потомок... Предположим, потомок графа Бобринского ...
  Фаустина Леопольдовна продолжила топтаться вокруг меня и умиляться моему сходству с назначенным мне для примера прародителем:
  - Ну, вылитый граф Бобринский! Вылитый! Те же глазки, те же ушки, те же щечки...
  Вероятно, незадолго до этого княгиня Мязинцева свидетельствовала о дворянском происхождении какого-то юнца. Но, даже хорошо разглядев, что перед ней - взрослый дяденька, Фаустина Леопольдовна не переставала сюсюкать. Игриво схватив меня за нос, она стала очень даже чувствительно дергать его из стороны в сторону:
  - Вот и носик точно такой же, как у дедушки... Светлая ему память...
  Поминание моего дедушки обязывало Фаустину Леопольдовну оставить, наконец, в покое мой нос и взять в руки крепко надушенный платочек для ритуального прикладывания к увлажнившимся глазам. Я немедленно решил воспользоваться предоставленной мне передышкой и проверить надежность показаний штатных свидетелей фирмы "Кто был никем".
  - Сударыня! А где и при каких обстоятельствах вам довелось встретиться с моим дедушкой - светлая ему память.
  - Известно где - в Париже...
  Заметив, что донельзя замусоренный такими сказками Париж заставил меня поморщиться, Альберт Арнольдович прервал княгиню:
  - Нет-нет, Фаустина Леопольдовна! Давайте разнообразим эту эмигрантскую географию. Пусть ваша встреча с графом Бобринским произошла... Ну, скажем, в Харбине.
  - А что я знаю про этот Харбин? - набившая руку на парижских воспоминаниях свидетельница была недовольна этой географической новацией.- И по-китайски я - ни бельмеса...
  Хозяин фирмы "Кто был никем" наградил княгиню Мязинцеву таким холодным взглядом, что было понятно: её знание Парижа и французского языка оцениваются здесь едва ли выше, чем знание Харбина и китайского. И потому в своих свидетельских показаниях ей нечего каждый раз цепляться за Париж. И в это ремесло полезно вносить какие-то свежие творческие элементы.
  Можно было только порадоваться за состояние дисциплины в этой конторе - она восстанавливалась одними только взглядами руководителя.
  - Да-да! Вспомнила: впервые я увидела вашего дедушку именно в Харбине, на одном из балов у тамошнего предводителя дворянства. Как сейчас стоят эти великолепные балы перед моими глазами. Ах, как блистал на них ваш дедушка - граф Бобринский! Гусар! Гулёна! А какой танцор!.. Не скрою, господа,- потупила она взор,- и я поддалась его чарам... Нет-нет, что вы!- тут же предупредила она возможные подозрения в легкомысленности.- Только до известных пределов. Да и маменька моя все время была рядом...
  Княгиня Мязинцева рассказывала о тех незабываемых балах в Харбине, всё более распаляясь и всё более расширяя пределы легкомыслия. И только героические усилия маменьки рассказчицы не позволили ей пуститься во все тяжкие и стать-таки моей бабушкой.
  И опять одним только взглядом господин Мур-Корсаков прервал легкомысленные бальные воспоминания княгини. В отместку за это Фаустина Леопольдовна снова потянулась потрепать мой нос, но я успел отстраниться и мщение не удалось.
  ...Прямой свидетельницей моего рождения княгине Мязинцевой быть не посчастливилось. Но вот моего папеньку, который тогда, в Харбине, был ещё совсем юным отроком, она прекрасно помнит и хорошо понимает, почему ему в совдепии пришлось поменять известную всей России фамилию Бобринский на не известную ни одному справочнику фамилию - Затируха.
  ...Нет, не тянула госпожа Мязинцева на столбовую дворянку. Да и сама эта замыленная паркетная история... Я бы предпочел, чтобы мой придуманный дед не на балах юным девицам головы кружил и состояние проматывал, а занялся одним из тех дел, которыми и должны заниматься благородные люди, отвергаемые руководимым красными горлопанами обществом. Например, стал бы известным контрабандистом валюты и драгоценностей, подтачивающим финансовую систему большевиков. Но не стану ломать сценарий господина Мур-Корсакова.
  Будто бы прочитав мои скептические мысли, он предложил:
  - Мы можем предоставить и другие свидетельские показания.
  Другие соавторы "ХВОРИ" и её читатели только похвалят меня за богатый материал - и я согласно кивнул головой.
  Альберт Арнольдович распорядился в микрофон:
  - Пригласите Пантелеймона Харитоновича!
  Когда вызванный свидетель прибыл в кабинет - участникам предстоящей сценки сразу были расписаны их роли:
  - Харитоныч - бывший слуга графа Бобринского. Алексей Алексеевич - его прямой потомок...
  Бывший слуга графа Бобринского быстро сориентировался в обстановке. Смахнув со рта крошки чего-то недоеденного, он бухнулся на колени и с удивительной для своих преклонных лет живостью пополз ко мне, причитая на ходу:
  - Ну, вот и встретились мы с тобой, отец родной! Вот и свиделись, кормилец! А то ведь думал, что навсегда осиротел без хозяев своих. Что некому будет пригреть горемыку на старости лет...
  Это что же - разновидность гонорара здесь такая для свидетелей из простолюдинов? Для них клиент обязан стать "отцом родным" и кормильцем?
  Добравшись до цели, Харитоныч обхватил меня за ноги:
  - Всегда верой и правдой служил графу Бобринскому. Вот и княгиня Мязинцева подтвердит. А он мне наказывал: "Смотри, Харитоныч, будь верным не только мне, но и всем моим потомкам. Не за страх, а на совесть им служи. А то ведь я тебя и на том свете потом найду да так высеку!.."
  Теперь, когда Харитоныча можно было обонять, стало понятно, почему пребывать на коленях ему было удобней - на ногах он мог и не устоять. Княгиня Мязинцева, отгоняя снятой с руки перчаткой исходящие от верного слуги графов Бобринских ароматы, испепеляла его презрительным взглядом: "Уже успел нализаться, скотина!"
  ...- Да разве я не готов служить? Завсегда готов!- продолжая одной рукой цепко держать меня за ноги, Харитоныч другой стал размазывать по небритой щеке пьяные слезы.- Как только вернулся из Парижа в Россию, так первым делом и стал выяснять - а где они, потомки графа Бобринского? Неужто все изведены нечестивой властью? Неужто ни старых, ни малых людоеды краснопузые не пожалели?
  - Из Харбина ты вернулся, дубина стоеросовая!- зло прошипела Фаустина Леопольдовна.
  А вот этот упрек был явно незаслуженным - никаких инструкций по географии своих скитаний на чужбине Харитоныч еще не получал. Но субординация в "Кто был никем" была правильная, лакею не положено было обижаться на княгиню и он продолжил рассказ о поиске хоть кого-нибудь из "отцов родных".
  ... - Попробуй-ка, подойди к справочному бюро да спроси: а где нынче потомки графа Бобринского проживают? НКВД враз тебя заметёт. И не в Париж... то есть, не в Харбин тебя обратно отправят, а прямиком в такие лютые края, которые назовешь только - и то сразу мороз по коже. Органы специально для этого и устроили все справочные бюро...
  В ловушки, расставленные НКВД, Харитоныч не попался. А как ещё можно было самому отыскать кормильцев в огромной стране? Эх, сколько и сколько невзгод и притеснений претерпел он в этих поисках. И вот - такая удача: "отец родной" сам нашел его!
  Харитоныч поднял на меня преисполненные благодарности хмельные глаза, но тут же снова опустил тяжелую голову и, чтобы совсем не уронить её на пол, прислонил к моим коленям, намереваясь, вероятно, хоть там немного вздремнуть.
  Фаустина Леопольдовна не позволила осуществиться этим намерениям. Не переставая любезно улыбаться мне, она чувствительно пнула ногой в тощий зад Харитоныча. Как и полагается человеку более низкого сословия, тот безропотно стерпел и такое обращение. Он поднял голову с моих колен, но нить свидетельских показаний была уже потеряна. Пришлось снова возвращаться к остроумному детищу НКВД - справочным бюро:
  - ...Только отойдёшь оттуда - а тебя уже "воронок" дожидается: "Это про каких таких Бобринских вы, гражданин, интересовались? Уж не про известных ли классовых врагов советской власти?.."
  Почувствовав нарастание моего скептического отношения к этой части производства в дворянский чин, господин Мур-Корсаков дал отмашку свидетелям.
  Даже вновь получив увесистый пинок от княгини, Харитоныч предпочел не подниматься на ноги и уползал из кабинета на коленях, сопровождаемый злобным шипением Фаустины Леопольдовны. А сразу за дверью послышались звуки какой-то энергичной возни. Учитывая комплекцию госпожи Мязинцевой и состояние Харитоныча, возня эта должна была закончиться полным поражением верного слуги графов Бобринских.
  Эта парочка не могла не бросить тень на все российское дворянство, и Альберт Арнольдович спросил меня:
  - Может быть, Алексей Алексеевич, вас больше заинтересует иностранное дворянское происхождение?
  - Вот как! И такое возможно? Что, в любой части света можно отыскать подходящих родственников?
  - "Кто был никем" предпочитает иметь дело только с европейской знатью. Да, пробовали работать и по азиатскому направлению, но это совершенно невозможно. Тут все хотят быть только потомками Чингиз-хана.
  - А зачем европейской знати нужны родственники из наших подозрительных краев?
  Господин Мур-Корсаков развел руками:
  - Общая беда многих тамошних родовитых фамилий: хозяйства огромные - замки, парки, конюшни - а содержать их в должном порядке они не в состоянии. Потому и готовы поделиться титулом с любым состоятельным человеком...
  И тут не обошлось бы без липовых грамот и на все готовых свидетелей. Но и без того мой отказ содержать породистых европейских жеребцов и кобылиц за российский счет был, по-моему, вполне естественным. Однако, хотелось запомниться руководителю фирмы "Кто был никем" не только квасным патриотизмом. И хотелось бы запомниться навсегда.
  - Альберт Арнольдович, позвольте начистоту: а почем будут царские корни?
  Уже начинающий терять ко мне первоначальный интерес господин Мур-Корсаков выпрямил спину, широко открыл глаза и некоторое время как-то виновато смотрел на меня. Как человек, который, к стыду своему, только сейчас разглядел, насколько важная персона сидит перед ним, и не пристало ли сейчас же засвидетельствовать ей своё особое почтение.
  Я сделал такой порыв неизбежным:
  - Осмелюсь быть еще более откровенным: а если и на престол замахнуться - во что обойдется такая затея?
  Альберт Арнольдович молча обошел стол и подошел ко мне. Чтобы ему было удобней обнять меня и расцеловать, я тоже встал.
  - Никто еще из наших клиентов на это не решался! Никто не осмеливался!.. Да, хватка у вас - будь здоров! Должно быть, и делами ворочаете соответствующих масштабов?
  Скромничать я не стал. Уж если замахнулся на царский трон, так не семечками же на рынке торговать.
  - Занимаюсь всем, что плохо лежит. А плохо сейчас лежит все. Сдается мне, то же самое можно сказать сейчас и про царский престол.
  - Так-то оно так. Но потому и возня вокруг него нешуточная. Претендентов - пруд пруди. А чтобы воспрепятствовать чужаку - все враждующие кланы Романовых объединятся против него...
  Господин Мур-Корсаков стал в раздумье ходить взад-вперед по своему кабинету. Неужели и впрямь готов сцепиться со всеми объединенными кланами Романовых?
  Нет, тут барон из Госзнака никак не поможет.
  - А, может быть, Алексей Алексеевич, вам достаточно будет все-таки графского или княжеского титула? Из самых что ни на есть столбовых дворян подберем вам родню. Такое генеалогическое дерево вырастим - комар носа не подточит...
  Снижать заданную планку - потерять лицо. Самое последнее дело для благородного человека.
  ...Провожать меня вышел весь коллектив фирмы "Кто был никем". Даже Харитоныч выполз на крыльцо. Обе стороны понимали, что это - наша первая и последняя встреча. Не отбить нам у Романовых царский трон.
  
  - Ура! Настя пришла! - Моне, в отличие от нас с Васей, можно в таких случаях громко выражать свои искренние чувства.
   Стараюсь удерживаться в рамках делового тона:
  - Какое у тебя положение в театральной труппе?
  - Пока - очень скромное. Но уже могу предполагать, что с Марса Великую Московскую пирамиду в театральный бинокль разглядеть не получится. По-моему, её и на Земле никогда никому не увидеть.
  - Что можешь сказать о господине Лазареве?
  - Господин Лазарев... Нет, это не созидатель чего-то настоящего. А вот творец блефов он - талантливый.
   - Мы считаем, что приходить тебе в редакцию "Хвори" надо как можно реже. Накапливай материал в глубокой конспирации. Господин Лазарев не должен пронюхать, что ты - агент "ХВОРИ"...
  ... Что такое? Почему последнее время Вася и Настя стараются переглядываться так, чтобы я этого не замечал. А если видят, что замечаю, смущаются. Что-то в их отношениях проходит мимо меня?
  
  
   Г л а в а XIV
   КОСОПУЗОВЫ ТОЖЕ РАЗНЫЕ БЫВАЮТ
  
  У каждого человека порой случается "не его день".
  Так как в любом коллективе такой день не может быть сразу у всех его членов, то коллектив с этой бедой всегда худо-бедно справляется.
  Случится, например, в очередном игровом туре "не его день" у правого защитника футбольной команды, которого тренер по индивидуальной программе готовил именно к этой игре. Если команда сплоченная, если её игроки не зря едят свой хлеб, тогда тренерскую установку выполнит левый защитник - и уже на второй минуте встречи в самоотверженном подкате сзади вырубит самого опасного форварда противника. И разве кто-нибудь поставит ему в вину то, что вырубил он того форварда не на весь оставшийся сезон, а только недели на три. Ведь и готов он был к этому не так, как правый защитник, - еще не успел так кровожадно настроиться, не был так костоломно натренирован...
  Вот и в любой театральной труппе её актеры обязательно доиграют за потерявшего на время былую форму собрата. Доскажут, допляшут, допоют, допереживают - и вытянут представление на приемлемый уровень.
  Но бывает, увы, и так, что коллектив начинает упрямиться и не желает взваливать на себя чужую работу. А бывает еще хуже: своим поведением, своим отношением к делу коллектив сознательно усугубляет издержки "не его дня" у коллеги. И тогда тому приходится делать грустный вывод: коллектив отторгает его.
  С первой же репетиции театральная труппа "Великой Московской пирамиды" стала отторгать госпожу Пуховикову - Первую Даму "Последнего пути". Вечная история - лидер назначенный, формальный на роль лидера неформального, настоящего явно не тянул.
  А тут у Первой Дамы ещё и "не её день" случился. Вместо того, чтобы сиять приветливостью, она была мрачнее тучи. От такой распорядительницы любой гость похорон будет шарахаться, а не стремиться к ней с животрепещущим вопросом: "С кем тут вы порекомендуете мне завести знакомство, а от кого лучше держать карманы подальше?"
  Вся труппа как будто только этого и ждала.
  ...Тот Самый Мальчик, вместо того, чтобы рыдая броситься на грудь усопшего, благодаря его за спасение от утопления, погрозил в его сторону пальцем и рассказал, как тот, пьяненький вдрызг и пребывая, должно быть, под влиянием какого-то глюка, чуть не утопил его, насильно вытаскивая на берег оттуда, где и воды было только по колено.
  - Пьяный-пьяный, а такой цепкий, насилу отбился от него...
  Плакальщицы отметили хулиганство Мальчика своим: "На кого ж ты нас оставил" прозвучало как "туда такому и дорога..."
  ... Уязвлённая и растерявшаяся Первая Дама "Последнего пути" стала путать порядок сцен и дала отмашку Такому же Заядлому Рыбаку, забыв, что уже давала ему слово. В первый раз вдохновение на "рыбака" не снизошло, зато теперь он отыгрался. Он хвастал перед покойником и публикой такими рыбинами, которых было не отыскать ни в "Красной книге", ни в "Книге Гиннесса". Другим актерам приходилось отступать от него все дальше и дальше - так он размахивал руками и брызгал слюнями.
  Актёры стали нести откровенную отсебятину.
  ...Дорожная Роженица в своих мемуарах бодренькой рысью перебежала несколько оживлённых улиц Москвы, но так и не смогла выбрать, где же ей броситься под машину, чтобы наконец-то родить. Осуждающее шипение Первой Дамы "Последнего пути" не только не помогло, но и усугубило ситуацию - Дорожная Роженица метнулась на Тверскую во время прохождения там парадной танковой колонны. Этот неожиданный и смелый поворот сюжета вызвал огромный интерес у актёрской труппы, но так сильно затянул парад и роды, что Первая Дама "Последнего пути" грубо прервала воспоминания Дорожной Роженицы о том происшествии на главной улице столицы.
  Дальше хулиганские выходки пошли косяком.
  Ставший, благодаря опёке и наставлениям усопшего, миллионером Бывший Бомж, вместо того, чтобы открывать художественную студию для особо одарённых бомжей, вознамерился теперь открыть для них первый в Москве легальный публичный дом, и спрашивал совета у других актёров, как лучше всего его организовать.
  Советы не заставили себя ждать.
  - Главное - мадам правильно подобрать. Тут нужна будет женщина с характером...
  - Опытную надзирательницу колонии особого режима на эту должность надо будет пригласить.
  - Укротительницу тигров, с хорошенькой плёткой...
  - А ещё лучше - укротителя. Мужика, с хорошенькой дубиной...
  - Когда будете набирать барышень, я могу порекомендовать двух девочек. Такие активные и коммуникабельные симпатяшки! Очень помогут мадам в сплочении трудового коллектива. И в школе были пионервожатыми, и в райкоме комсомола воспитанием подрастающего поколения занимались. Культурные, воспитанные девушки. Сейчас у них - жизненные метания, поиски достойного места для себя в новой эпохе. Пробуют найти и отстоять такое место на московских панелях. А там, сами знаете, какие культура и воспитание...
  Вот и тут Первая Дама грубо прервала жизненные метания бывших комсомолок и передала слово Несчастной Старушке. Ну а та продолжила актерские шалости. Вместо того, чтобы сигануть с балкона, старушка-погорелица стала рассказывать о задуманном в тот злосчастный день отравлении.
  Ничто не играется с таким вдохновением, как вольные импровизации. Несчастная Старушка выжимала из предложенного ею самой сценария все, что могла, стремясь хоть сейчас реализовать всё то нереализованное, что накопилось в её исстрадавшейся душе за долгие годы актерского воздержания. А грубо обрывать каждого расшалившегося актера было невозможно - вовсе сорвешь спектакль.
  Сначала старушка с горестными причитаниями долго "копалась" на пепелище своей квартирки, выискивая там хоть что-нибудь пригодное для самоубийственного отравления. Откопав аптечку, вывалила на ладонь все таблетки, которые там имелись, да и махнула их залпом. "Ну, не берет и все тут! Наверное, от стресса..."
  И тут актёры-заводилы тоже с удовольствием включились в игру:
  - Разве таблетки из домашней аптечки при хорошем стрессе возьмут? При хорошем стрессе и крысиный яд слабоват будет...
  Другие с азартом игру продолжили:
  - Да что там крысиный яд! Тут одна надежда - на цианистый калий. Цианистый калий никогда не подведет!
  Несчастная старушка тут же "побежала" к соседям за цианистым калием.
  -...Знаю, что он у них не переводится. В баночке, прямо на кухонном столе и стоит всегда наготове. Не каждого ведь гостя одними пирогами хочется угощать...Так ведь те еще куркули! "Больше одной чайной ложечки дать тебе не сможем, Митрофановна, даже и не проси. Самим может вот-вот понадобиться. Косопузовы, дальняя жёнина родня, дальше некуда, седьмая вода на киселе, а туда же - каждый год повадились гостевать у нас. Вот и теперь всей своей оравой грозятся на целый месяц приехать к нам". Я этим куркулям говорю: "Да вы войдите в мое положение - что мне будет в таком состоянии от чайной ложечки? Изжога одна..." Не дают, ироды,- и все тут! "Этих Косопузовых,- говорят,- человек тринадцать к нам припрётся - вот и посчитай сама. Вот если на них всех хватит, тогда и приходи..."
  Обнаглевшие актеры вступили в перепалку - хватило бы или нет баночки цианистого калия не только на то, чтобы всю ораву Косопузовых надёжно уложить, но чтобы и Митрофановне одной только изжогой не маяться.
  - Баночки тоже разные бывают...
  - И Косопузовы тоже бывают разные. Кого и одна чайная ложечка цианистого калия может с ног свалить, а другой один полбанки сожрёт, а все равно добивать его уже утюгом или сковородкой придется...
  Первой Даме "Последнего пути" с большим трудом удалось вклиниться в эту интереснейшую полемику - насколько поредеет косопузовская орава после такого гостевания.
  - И вот тогда, не найдя никакой возможности отравиться, вам не оставалось ничего другого, как с горя броситься со своего балкона под проезжающую внизу машину? - с раздражением подводила она Несчастную Старушку к запланированной по сценарию встрече с усопшим.
  Нет, та не собиралась теперь менять способ смертоубийства, и другие актёры её горячо поддержали:
   - Правильно, Митрофановна, травиться так травиться!
  - Плюнула я на всех и пошла в лес. Набрала там бледных поганок, поджарила их немного на каком-то пеньке, помолилась в последний раз, поднесла первый грибок ко рту - а тут как раз и он мимо идет,- Несчастная Старушка кивнула в сторону Тела.- Это у вас, спрашивает, бабушка, так аппетитно жареными грибочками пахнет? А то я так проголодался, так проголодался, а самому ни одного гриба не удалось найти... Ну, как, скажите, люди добрые, я могла ему отказать? Не поверит ведь, что это поганки...
  - Конечно, не поверил бы,- одобрили вдохновенную игру Несчастной Старушки коллеги.- Подумал бы, что ты такая же жадина, как та косопузовская родня ...
  - Вот-вот! Поэтому я и всю свою долю ему уступила... А как только у него пена изо рта пошла и начались корчи, так куда, вы думаете, он первым делом позвонил по своему мобильнику? Нет, не в "скорую" он позвонил. Он позвонил своему нотариусу. Ты, велит он тому, исправь мое завещание вот так-то и так-то. И все - в мою пользу. Даже конюшню мне отписал. Остальная его родня может теперь только навозом там распоряжаться...
  После того, как Несчастная Старушка получила в наследство все движимое и недвижимое имущество отравленного ею бледными поганками благодетеля, а его родне оставила один только навоз, все попытки "плакальщиц" приступить к своим обязанностям оборачивались каким-то конфузливым фырканием.
  ...Труппу понесло. Даже "группа товарищей" напоминала собой не спецотряд, помогавший в свое время Нельсону Манделе брать Кейптаун, а ватагу изрядно подгулявших собутыльников. Самые скабрезные анекдоты умышленно рассказывались ими так, чтобы их мог бы расслышать и глухой.
  Жирную точку в издевательствах над Первой Дамой "Последнего пути" поставил Никодимыч. Развязной походкой бывалого урки подойдя к гробу, он картинно вытащил изо рта зубочистку и внятно сказал: "А помнишь, товарищ, как брали сберкассу..."
  По сценарию "Последнего пути" сразу после реплики Никодимыча "плакальщицы" должны были выдать рев особенно страшной слезоточивой силы. А тут ни у кого из них даже всхлипнуть не получилось. Тут надо было прятать лица, искаженные гримасой с трудом подавляемого ржания. Пытаться в таком состоянии причитать: "Ой, да на кого ж ты нас оставил..."- это окончательно превратить сегодняшнее представление "Последнего пути" в непристойную комедию...
  Первая Дама "Последнего пути" впала в ступор.
  ...И только один актер из всей распоясавшейся театральной труппы "Великой Московской пирамиды" не позволял себе никаких вольностей, никаких отступлений от сценария "Последнего пути".
  Нет в мире ни одного, даже самого выдающегося актера, способности которого безоговорочно признают все другие служители Мельпомены, хоть бы эти выдающиеся способности были подтверждены всеми театральными премиями и почетными званиями. Всё равно, не только в центре, но даже в каком-нибудь забытом всеми богами и музами захудалом театришке обязательно найдется обойдённый ласками Мельпомены ревнивец, который, глядя на игру баловня судьбы, проворчит что-нибудь очень обидное и для того баловня, и для тех, кто ставит того на первое место, не видя его, обойдённого, игры.
  В театральной труппе "Великой Московской пирамиды" как раз и собрались такие ревнивцы. Но ни один из них, как бы ревниво и предвзято ни смотрел он на Тело, не смог бы, положа руку на сердце, сказать: "Ну, так-то и я смогу сыграть..." Нет, никто не смог бы удержаться в образе, после того, как "группа товарищей" предложила ему вспомнить, как они вместе "брали сберкассу".
  Пытаться состязаться с такой игрой мог только действительно отошедший в иной мир. Да и тут еще как сказать. Порой, глядя на иного покойника, тоже можно поворчать про себя: "Нет, брат, переигрываешь!" А тут абсолютно не к чему придраться. Превзойти такую игру было уже никак невозможно. Выдающиеся способности Михаила Гавриловича Осокина не подвергались ни малейшему сомнению даже самыми злыми языками. В этом амплуа равных ему быть не могло.
  Но... Но один в поле не воин и на театральной сцене. Даже самое вдохновенное исполнение роли Тела не могло в этот раз вытянуть весь "Последний путь". Скоро представление надо будет показывать первым клиентам "Великой Московской пирамиды", а нынешняя его репетиция была провалена. Провалена умышленно. Провалена для того, чтобы показать руководителю проекта возможности трудового коллектива противостоять ему? В этот раз топили назначенную на роль им, но неугодную труппе актрису. И топили её на глазах не только господина Лазарева. Пожалуй, все актеры, кроме замордованной ведущей "Последнего пути", заметили, как он и какая-то представительная дама тихо вошли в зал уже после начала репетиции и, стоя у дверей, смотрели, как она проходит. Заметно было и как внимательно Аркадий Макарович прислушивается к словам этой дамы, которую, как расслышали ближе всех стоящие к этой паре актёры, звали Надежда Борисовна. Так прислушиваются не к советам и замечаниям равного тебе в каком-то деле. Так внимают своему патрону. Так вот она какая, закулисная хозяйка этого проекта, о существовании которой в труппе "Великой Московской пирамиды" давно ходили слухи.
  ...Выйдя на середину сцены, Аркадий Макарович молча, внимательно, строго оглядел всю труппу. Как вся труппа и надеялась, самый продолжительный и самый многообещающий взгляд её хозяина остановился на Первой Даме. Да, он уже знал о том, что коллектив не принимает её. Но чтобы до такой степени не принимал...
  Спасая себя, надо не за пресловутую соломинку хвататься, а руководствоваться проверенным законом Архимеда - топить что-то равновеликое собственной персоне.
  Первая Дама "Последнего Пути" быстро подошла к господину Лазареву и горячо зашептала ему что-то на ухо.
  - Вот как!- поднял брови местоблюститель "Великой Московской пирамиды".
  Еще раз недружелюбно оглядев всех актеров, Аркадий Макарович, не спеша, подошел к гробу.
  Михаил Гаврилович Осокин был все еще в образе, лежа там со скрещенными на груди руками и не открывая глаз.
  "Начнет с очередной похвалы единственному заслужившему её, а уж потом устроит разнос Первой Даме и всем остальным",- не сомневался никто из актеров труппы.
  Но вопрос господина Лазарева был произнесен таким холодным тоном, каким не произносят и самую скупую на чувства похвалу.
  - Господин Осокин, скажите нам, пожалуйста,- что за костюм сейчас на вас одет?
  Михаил Гаврилович, не открывая глаз, переспросил:
  - Костюм?
  - Да-да, костюм. Это тот самый костюм, который был выдан вам для исполнения роли Тела, или это какой-то другой костюм?
  Вот теперь все догадались, что нашептывала на ухо господину Лазареву Первая Дама "Последнего Пути". Спасая себя, она заложила лучшего актера труппы.
  Да, не в специально выданном ему дорогом импортном костюме играл Михаил Гаврилович Осокин свою роль, а в изрядно потертом, полинялом и кособоком ветеране советского швейпрома.
  - Да, Аркадий Макарович, это другой костюм,- открыл глаза и признал правоту доноса Михаил Гаврилович.
  - А почему на вас другой костюм, а не тот, в котором вы обязаны играть свою роль?- напирал руководитель "Великой Московской пирамиды".
  Гением актер Осокин был только тогда, когда играл недвижимость. Жалким был его лепет оправдания.
  - Этот костюм жена тоже почистила, погладила...Пуговицы теперь все на своем месте... А то, что подкладка в некоторых местах порвана, - так ведь её и не видно...
  - А вот если, например, офицеру почетного караула жена почистит и погладит его видавшую виды ночную пижаму, значит ли это, что он может притырить свой парадный мундир и встать в строй в этой пижаме?
  "Ладно, не все коту масленица, на этот раз обойдусь и без благодарности",- смирился про себя Михаил Гаврилович.
  Но случилось то, чего не ожидал никто. Даже заложившая актера Первая Дама.
  - Вы уволены!- сухо сказал господин Лазарев и отошел от гроба, показывая, что никакие просьбы, апелляции и ходатайства не изменят его решения.
  Сначала вся труппа просто ахнула от удивления. Потом все стали понимать: вот как умница-хозяин преподал вздумавшим вдруг своевольничать актерам самый лучший урок. Уж если бесспорно лучшего из них решительно вышвыривают из коллектива за нарушение дисциплины, то другим тем более нечего будет впредь рассчитывать на какое-то снисхождение. Отныне в театральной труппе "Великой Московской пирамиды" будет строго соблюдаться первейший закон любой команды - дисциплина в ней ставится выше любого таланта. И можно было не сомневаться, что после такого показательного вышвыривания из "Последнего пути" её самой яркой звезды дисциплинке в актерском коллективе "Великой Московской пирамиды" позавидует и самая вышколенная рота почетного караула.
  ... Но и Первой Даме "Последнего Пути" донос не помог удержаться на своем месте. Она была задвинута в массовку. А на её место назначили Анастасию Юрьевну Максимову.
  Госпожа Максимова только-только вошла в состав труппы, и такой стремительный её карьерный рост трудно было объяснить только какими-то особенными актерскими способностями, которые у неё проявились в роли Любимой Медсестры покойного. Зоркий руководитель "Великой Московской пирамиды" раньше других разглядел в Анастасии Юрьевне какие-то другие скрытые доселе таланты?
   Надежда Борисовна одобрила решительные действия местоблюстителя "Великой Московской пирамиды".
  
  ...А предсказание жены Михаила Гавриловича Осокина все-таки сбылось - так и пришлось ему расклеивать объявления в своем Марьино. Да еще самые лживые объявления этой богатейшей на ложь всех сортов эпохи: "Сдаю квартиру без посредников. Дешево. Мебель, телефон, телевизор, холодильник..." Заляпавшие всю Москву объявления специально писались корявым почерком, якобы рукой самого хозяина квартиры, чтобы нуждающиеся в крыше над головой бедолаги наперегонки бежали звонить по указанному телефону, гарантировать чистоту, порядок, своевременную оплату и, самое главное, - свою образцовую порядочность... Звонили, приходили в указанное место; с некоторым удивлением узнавали, что здесь за приличную сумму можно получить только адрес сдаваемой квартиры; потоптавшись немного в нерешительности, всё-таки приобретали его - но так никогда и не узнавали ответа на прелюбопытнейший вопрос: оставляют ли хозяева своим квартирантам холодильник, под завязку набитый продуктами и напитками, или там - шаром покати? Не открывались двери тех квартир, хоть кувалдой по ним стучи. Не узнавали бедолаги ответа и на вопрос - кто же их надул: авторы заполонивших столицу объявлений или подававшие им свои заявки хозяева квартир? Не подступиться было ни к тем, ни к другим.
  ...Ни милиционеры, ни дворники, ни собаки Михаила Гавриловича Осокина не обижали. Даже самые кровожадные питбульеры понимали: нападать на человека с таким выражением лица - все равно, что с деревянной колодой цапаться. Никакого интереса. А без интереса - чего зря зубы скалить?
  .......................
  Вася последним из нас встречался с Настей.
  - ... А ещё она предполагает, что настоящей хозяйкой проекта "Великая Московская пирамида" является некая госпожа Воронцова.
  Что ты, Вася, так мнёшься, чего с ноги на ногу переминаешься, чего такими виноватыми глазами смотришь на меня.
  Ну вот, решился:
  - Алик, я считаю обязанным сказать тебе об этом.
  - Говори-говори!
  - Этой ночью мы с Настей... Мы сделали взаимные признания...
  
  
  
   Г л а в а XV
   ЗА КАДРЫ НЕ БЕСПОКОЙТЕСЬ
  
   Теперь уже и господин Лазарев, новый местоблюститель "Великой Московской пирамиды" принимал порой ходоков от прогрессивной общественности.
  
   ...- Злые языки будут нападать на вас по разным поводам?
  - Обязательно будут,- с готовностью согласился Аркадий Макарович.
  - Как-то защищаться от таких нападок вам ведь придется?
  - С большим вниманием готов выслушать ваши соображения на этот счет.
  - Вначале - небольшая преамбула. Давно и верно замечено: лучшая защита - это нападение. Мой авторский метод развивает и дополняет это правило. Заключается он в следующем: лучшая защита от нападок кого бы то ни было на себя - это нападение на себя первым.
  - Совсем уж оригинальным этот метод едва ли можно назвать. Например, "посмейся первым над собой" - оружие из того же арсенала.
  Ходок снисходительно улыбнулся: шуточки хоть над другими, хоть над собой - разве в суровом деловом мире это можно считать настоящим нападением?
  - Буду с вами предельно честным и откровенным - основополагающую идею своего метода я позаимствовал у медицины. Там он используется давно и успешно. А называется этот метод - "вакцинация" или "прививка".
  - Так-так!
  - Что есть медицинская прививка? Прививка и есть нападение на свой организм. Но это нападение осуществляется специально ослабленными вирусами. Организм легко расправляется с ними и приобретает стойкий иммунитет против соответствующего заболевания...
  - ...А нападая на себя первым с какими-то конкретными обвинениями, можно приобрести иммунитет против таких же обвинений со стороны? Интересно-интересно! Что-нибудь для примера можете привести?
  - Допустим, вы предполагаете...Обоснованно или нет - это мы оставим за скобками. Итак, вы предполагаете, что рано или поздно руководство "Великой Московской пирамиды" обвинят в том, что пирамиду оно никогда и не думало возводить, и теперь дружно пакует чемоданы, чтобы с деньгами своих обманутых клиентов дать деру за границу. Тогда вы сами, ещё на начальном этапе проекта, вбрасываете в средства массовой информации это обвинение...
  - С помощью подставного лица? Персонажа незначительного, противника заведомо слабенького...- Аркадий Макарович уже догадался, кто готов стать тем обвинителем.
  - Разумеется,- не преувеличивал своего истинного веса в серьёзных судебных разбирательствах автор защитной идеи.- А потом в суде с блеском доказываете, что всем руководителям "Великой Московской пирамиды" и их ближайшим родственникам вовсе запрещается иметь и приобретать чемоданы. После такого урока этому обвинителю едва ли когда-нибудь найдутся охотники потерпеть такое же фиаско.
  - А что же будет с тем обвинителем?
  - А тот обвинитель становится ответчиком и получает по заслугам.
  - Надо думать, получает по заслугам не только от суда, но и от нанимателя его специфических услуг?
  Продавец идеи молча развел руками: понятно, что оплата нанимателем его специфических услуг должна с лихвой перекрывать все моральные и материальные издержки от любого судебного приговора.
  Снисходительное оставление за скобками обоснованности возможных обвинений в адрес руководства "Великой Московской пирамиды" рано или поздно дать дёру за границу с деньгами обманутых клиентов смахивало на панибратство. А ухмылки гостя как бы говорили: он-то очень даже допускает, что в уставе "Великой Московской пирамиды" никогда не будет писанного или неписанного пункта, запрещающего его руководителям иметь и приобретать чемоданы. Скорее наоборот - будет рекомендовано всегда иметь их наготове.
   В это время позвонила секретарь: "Аркадий Макарович, подошел господин Лопарев".
  Скользкому автору защитной идеи было отказано в месте на скамье подсудимых, а, стало быть, и в щедром гонораре за пребывание там. Но для себя Аркадий Макарович отметил, что сама идея вполне жизнеспособна.
  
  Самое верное средство с успехом оглуплять большие массы животных, в том числе и людишек, - это сбивать их в стадо, в толпу.
  Отара овец всегда глупее одной овцы. Овцу-одиночку еще попробуй-ка затащить на бойню - изо всех своих овечьих сил будет упираться. Отара побежит под нож с радостным блеянием. Для этого ей нужен только баран-провокатор. Баран, специально выдрессированный забойщиками скота для заманивания овец на бойню.
  Баранов-провокаторов для человеческого стада называют по-другому. Например - "рекламным лицом фирмы".
  "Великой Московской пирамиде" пора было обзаводиться своим "рекламным лицом".
   В первую очередь кандидат должен был отвечать обязательному требованию к исполнителям такой роли: даже хорошо осознавая свою миссию в забое скота или массовом одурачивании людишек, бараны-провокаторы не должны шуметь и брыкаться. А еще лучше - они должны уметь вовсе не обременять себя таким осознанием.
  Так как российские актёры первого ряда покуда чурались всяких рекламных акций, искать кандидата приходилось в следующих рядах этой гильдии. Ну, а таковых и в труппе "Великой Московской пирамиды" было пруд пруди.
  Аркадий Макарович присматривался к Алексею Анатольевичу Лопареву, который в "Последнем пути" играл Никодимыча.
   Хоть и не один десяток ролей сыграл в театре и кино Алексей Анатольевич, но звёзд с неба не хватал. Метрдотель ресторана; начальник стражи у царя в какой-нибудь сказке; один из приближённых генералов в свите какого-нибудь маршала, член какого-нибудь президиума, сидящий по правую руку от его председателя... Порой и пары слов не было в тех ролях, а всё-таки исполнитель зрителю запоминался - габаритами и умением надувать щёки.
  Если бы провести вот такой наглядный эксперимент: перед десятком самых диких, но глазастых и смышленых африканских дикарей поставить рядышком двух человек - папу римского в праздничной кадуле и Алексея Анатольевича Лопарева в парадной ливрее швейцара гостиницы "Националь" - и спросить их: "А скажите-ка нам, любезные, кто из этих двоих, по вашему, незамутненному цивилизацией, разумению, - более важная птица?" Девять из десяти тех экспериментальных дикарей сразу указали бы на Алексея Анатольевича. Десятый, после недолгого ковыряния в носу, означающего его всегдашнюю склонность к оппозиции, всё равно обязательно ткнет своим натруженным пальцем в него же.
  Очень представительным обещало быть "рекламное лицо" "Великой Московской пирамиды".
  Ну а как с моральными качествами кандидата на роль барана-провокатора? Вдруг они настолько высоки, что он сразу и решительно отвергнет такое предложение? Или уже в процессе работы над ролью начнутся какие-нибудь капризы. Предупреждая такие неприятности, об этих качествах загодя решили узнать у многочисленных бывших жен и сожительниц Алексея Анатольевича. Узнать тактично, деликатно. Ведь о "бывших" всегда говорят так неохотно.
  Но никакой тактичности и деликатности дознавателям не потребовалось. Все опрашиваемые дамы, казалось, только и ждали удобного момента выговориться. Резюме всех этих разговоров было одним и тем же: у господина Лопарева есть только два достойных упоминания качества. Одно - положительное, другое - отрицательное. Отрицательное - что он подлец. Положительное - что подлец он мелкий и трусоватый, а потому очень больших неприятностей своим бывшим женам и сожительницам не доставлял. Позвонить в два-три часа ночи или организовать такие телефонные звоночки через третьих лиц - вот что было его самым любимым развлечением. Разбуженной даме предлагался, например, бесплатный и безлимитный абонемент в плавательный бассейн. Ей надо было только сейчас же определиться, кого она предпочтет в качестве тренера - акулу или крокодила?
  А нет ли у Алексея Анатольевича каких-нибудь самых обычных человеческих слабостей, которые помогут ускорить его обработку, - как-то по-особому одеться, обуться, откушать чего-нибудь этакого?.. Есть-есть, оказывается, у него такая слабость. Очень большим любителем различной парфюмерии с резкими ароматами был Алексей Анатольевич. Он всегда так благоухал, что коллеги-актёры за глаза называли его не иначе, как Шампунь Одеколонович. Некоторые с пеной у рта утверждали, что как-то раз даже Михаил Гаврилович Осокин чуть было не вышел из образа Тела, поморщившись при подходе к нему Никодимыча.
   Сам местоблюститель "Великой Московской пирамиды" и взялся дрессировать будущего барана-провокатора этого проекта.
  -...Отношение к мумиям у наших сограждан очень неоднозначное. А крах коммунизма усилил негативное отношение даже к самой известной из них. Наша с вами задача, Алексей Анатольевич,- сломать это предубеждение. Говоря по-простому, показать и доказать, что мумия - это хорошо. Из десятков и сотен претендентов показывать и доказывать это самым достойным мы посчитали вас...
  От радостного волнения и вызванного им повышенного потоотделения в кабинете господина Лазарева еще сильнее запахло одеколоном.
  - Неужели всех клиентов "Великой Московской пирамиды" можно будет сделать вот такими же мумиями, как... Как эта, самая известная?
  - Ну что вы, Алексей Анатольевич! Это уже позавчерашний день науки. Надеюсь, вы слышали о революционной методике полимерного бальзамирования тел профессора Гюнтера фон Хаггинса?
  Надежды не оправдались, пришлось пояснить.
  - Профессор фон Хаггинс делает из тел покойников не просто мумии, а создает из них, не побоюсь этого слова, настоящие произведения искусства!..
  Поотставшему от последних достижений науки актёру были показаны большие цветные фотографии тел, обработанных по революционной методике профессора фон Хаггинса. Что и говорить, самая известная отечественная мумия проигрывала им по всем статьям.
  - А что будет, когда клиенты валом повалят? Разве этот профессор сможет один столько произведений искусства создать? Где вы возьмете кадры для такой масштабной работы?
  - За кадры, Алексей Анатольевич, не беспокойтесь. Эту масштабную работу будет проводить спецлаборатория, уже создаваемая при "Великой Московской пирамиде". Костяк лаборатории - сплошь ученики Гюнтера фон Хаггинса. Очень может быть, что и сам он встанет под наши знамена. Переговоры несколько тормозятся его уважаемой супругой. Прямо скажем, некоторые её требования к принимающей стороне представляются нам чрезмерными. Например, она высказала пожелание, чтобы после их переезда в Москву репертуар Большого театра обязательно согласовывался с ней. Мы пока не решили, можем ли пойти так далеко в своих просьбах к руководству Большого театра. Это ведь не ресторанную певицу уламывать "Мурку" спеть...
  Еще сильнее запахло одеколоном - да как же можно терпеть такую бабскую дурь! Почему этот профессор не бросит к чертям собачьим свою сумасбродную супружницу? А еще лучше, пользуясь своими медицинскими познаниями, вполне мог бы аккуратненько ускорить отбытие той в иной мир, чтобы везти в Москву не потрепанную, взбаламошную бабу, а свеженькое и безмолвное произведение искусства. Как наглядный образец этого искусства. Но вспомнив, что он находится не в курилке театра, Алексей Анатольевич решил воздержаться от таких радикальных рекомендаций.
  - А какой гарантийный срок будет у этих мумий?
  - Руководством "Великой Московской пирамиды" договорным гарантийным сроком решено считать 10 тысяч лет. Хотя профессор фон Хаггинс утверждает, что это явно заниженная величина.
  Все познается в сравнении.
  - А египетским мумиям сколько лет уже стукнуло?
  - Даже самым старым из них - всего 5000 лет. Да и то, ну что это за мумии - какая-то спекшаяся труха в истлевших бинтах. А тело, обработанное по методике профессора фон Хаггинса, тысячи и тысячи лет будет выглядеть едва ли не лучше, чем его живой обладатель...
  Господину Лазареву быстро удалось убедить господина Лопарева в том, что профессор фон Хаггинс в своем деле далеко обогнал не только древнеегипетских набивателей чучел фараонов, но и многоопытных своих российских коллег, опекающих самую известную отечественную мумию. Но, как и предполагал дрессировщик, у дрессируемого барашка возник естественный вопрос: а на кой черт клиенту "Великой Московской пирамиды" становиться вот таким настоящим произведением искусства. С фараонами и вождями, с теми понятно - им народ и после смерти приучен был поклоняться. А вот клиенту "Великой Московской пирамиды" какая практическая польза от всей этой дорогостоящей затеи?
  Объяснение было давно заготовлено.
  - Уважаемый Алексей Анатольевич! Не за горами то время, когда воскрешение перестанет оставаться только мифологической категорией. Наука мчится вперёд уже не семимильными шагами, а тысячемильными прыжками. Вы думаете, что на овечке Долли человечество остановится?
  Про знаменитую овцу будущий баран-провокатор "Великой Московской пирамиды" кое-что слышал. Но вот какую огромную этическую проблему поставила Долли перед человечеством - задуматься над этим ему было всё как-то недосуг.
  -... Человек в своих научных опытах еще ни разу не останавливался на полпути - хоть ты его запретительными законами по рукам и ногам повязывай, хоть на костер веди. Вот так будет и с воскрешением: по самой незначительной частице давно умершего человека можно будет его же и воссоздать. Рано или поздно парламентам всех государств придётся дать на это добро. И вот тогда сразу возникнет вопрос - а кого воскрешать в первую очередь? Где искать наиболее подходящий для этого человеческий материал? На Новодевичьем или Ваганьковском кладбищах? Как же, как же - попробуй-ка покопайся там! Одних только юридических проблем сколько возникнет. Да и вообще, согласитесь, Алексей Анатольевич, эксгумация - это ведь так некрасиво.
  Алексей Анатольевич так красноречиво помахал перед своим носом ладонью, что было понятно - он даже на Ваганьковском или Новодевичьем кладбищах при эксгумации не хотел бы присутствовать.
  - А если кто-то вознамерится воскресить какого-нибудь героя Иванова, погребённого в какой-нибудь братской могиле? Представляете, Алексей Анатольевич, какая возникнет многомесячная, а то и многолетняя канитель со всеми этими ДНК и хромосомами.
  - Да и как можно будет верить таким ДНК и хромосомам!- сразу набросился на подозрительный материал для воскрешения актёр.- Пробирки с ними подменить или перепутать - раз плюнуть. На ней будет написано - "Иванов", а вылупится какой-нибудь Сиськин...
  - Да ладно бы еще "какой-нибудь Сиськин",- тоже не стал исключать любые махинации с пробирками господин Лазарев.- А то ведь вылупится какой-нибудь субъект с самой худшей наследственностью из всего сиськинского роду-племени. И будет носить и позорить добрую фамилию Ивановых. А вот тела в Великой Московской пирамиде ни перепутать, ни подменить станет невозможно. Все они будут так же уникальны, как любое другое произведение искусства. И никаких этических, юридических и прочих проблем с воскрешением. Потому что в наших договорах соответствующий пункт будет одним из первых и главных. Поэтому, можно не сомневаться, что наши клиенты, как только появится такая возможность, будут воскрешены одними из самых первых. И первым из первых в этом ряду станете вы, Алексей Анатольевич. Наш знаменосец, проводник наших идей в широкие массы! В рекламной ролике, на вашем примере, мы покажем - как великолепно будут выглядеть мумии в Великой Московской пирамиде.
  Баран-провокатор слегка забеспокоился:
  - Но ведь для того, чтобы сделать из меня рекламную мумию, меня нужно будет сначала...
  - Ну, что вы, что вы, Алексей Анатольевич! Для рекламной акции будет использован только ваш яркий образ. Дальше - его компьютерная обработка, вот на выходе и получим то, что требуется.
  - Наверное, в хорошенькую копеечку влетит желающему вот так великолепно выглядеть на своём месте в пирамиде?
  - Ну, вам-то, Алексей Анатольевич, чего думать об этом? Вы ещё и неплохой гонорар получите за участие в этой рекламной акции.
  Перспективы перед рекламным бараном "Великой Московской пирамиды" открывались самые фантастические.
  ...Под давлением прогрессивной общественности Дума наконец-то узаконивает воскрешение. Создается специальная комиссия по установлению его очередности. Кого воскрешать в первую очередь? Научных, литературных, военных и прочих гениев России? Но ведь для этого потребуется эксгумация. Для этого придется обращаться к их потомкам. А что такое потомки знаменитых людей - это давно известно. Между ними - всегда раздрай. Черта с два добьешься от них согласованного решения. А выбрать для переговоров одного из них - так остальные потом по судам затаскают. Есть тут и еще одна сторона дела. Ведь, кроме всех прочих проблем, в случае массового воскрешения гениев прошлых эпох стало бы очень неуютно ныне живущим гениям. Ведь гении у природы - это, по определению, штучный товар. Так что как бы тут не затовариться.
  Волей-неволей членам той комиссии придется обратить свои взоры на Великую Московскую пирамиду. Вот же где нужный материал для воскрешения! И никаких юридических проблем. Прямо в руках у каждого обработанного по методу профессора фон Хаггинса и прекрасно сохранившегося тела находится должным образом оформленный "Договор", в котором данный клиент ОАО "Великая Московская пирамида" позволяет вдохнуть в себя новую жизнь, как только развитие науки и догнавшее её законодательство позволят это сделать. И первым, по Уставу ОАО, новую жизнь получит тело Лопарева Алексея Анатольевича, с особым тщанием обработанное любимыми учениками профессора фон Хаггинса.
  И можно не сомневаться, что уже после самых первых вздохов у него сразу возникнут проблемы людей, находящихся в центре внимания прогрессивной общественности. Радио, телевидение, газеты, журналы... Бесконечные "Как?", "Что?", "Действительно ли Там что-то есть?" А уверен ли господин Лопарев в том, что в его тело возвратилась его прежняя благородная душа, а не душонка какого-нибудь отпетого хулигана Сиськина?.. Потом - прием у первых лиц государства и церкви, поездки по всему миру... Можно будет как-нибудь прямо во время торжественного обеда попросить у очередного короля или президента телефончик и позвонить какой-нибудь из своих бывших жен: "Как! Ты еще не собралась! Поторапливайся - тебя черти на том свете давно уже с фонарями ищут..." Впрочем, ну их, этих дур. А то злопыхатели могут подумать, что и сам он все это время пребывал как раз в тех краях, где рыскают черти с фонарями... Да и где уже будет в то время все его бывшее бабье? Лежать на каких-нибудь всеми забытых погостах?
  Так, ну а что ему делать тогда, когда закончится вся эта суматоха?
  ...Задайте вы сотням и тысячам людей вопрос: "А вот как бы вы прожили свою жизнь, доведись начать все сначала?" Подавляющее большинство ответит: "Да вот также бы и прожил..."
  Да и зачем актёру Лопареву надо будет после воскрешения менять свою профессию? Ведь нарасхват будет. Надо бы позаботиться о том, чтобы любимые ученики профессора фон Хаггинса, когда придёт время, так обработали его тело, чтобы и в погребальной камере Великой Московской пирамиды оно сохраняло верность профессии. Чтобы, воскреснув, тело сразу припомнило и быстро восстановило профессиональные навыки. А то, воскреси, например, какого-нибудь фараона из той трухи, в которую он превратился, - сможет ли его тело припомнить, чем оно занималось пять тысяч лет тому назад? Восседало на золотом троне или об него вытирал ноги тот, кто там восседал?
  - А вот погребальное положение в Великой Московской пирамиде... Оно будет обязательно традиционным - только лежа?
  Дрессируемым баранам и прочей живности позволительно иногда почувствовать себя чуть ли не ровней дрессировщику.
  - Так-так! Развивайте, Алексей Анатольевич, вашу интересную мысль. Что вы хотите предложить?
  - Раз такая необычная мумия, раз её можно сделать совсем похожей на живого человека... Вот меня, например, в рекламном ролике можно будет изобразить в какой-то роли?
   Аркадий Макарович с трудом сдержал улыбку, вспомнив свои шалости в "Мусольской правде". Уж не провидцем ли он там был? Не попросит ли рекламный барашек "Великой Московской пирамиды" не только будильник с ночным горшком в своей погребальной камере поставить, но не потребует ли ещё и суфлёра где-то там притулить - пусть и созданного хоть самым последним подмастерьем профессора фон Хаггинса?
  - Замечательная идея, Алексей Анатольевич! Очень и очень благодарны вам за это дельное предложение. Действительно, ну почему погребальное положение обязательно должно быть таким однообразным, таким уныло-безнадежным?.. В какой роли вы хотите быть изображённым?
  Из тех ролей, что уже были сыграны актёром Лопаревым, любимые ученики профессора фон Хаггинса едва ли смогли бы подобрать что-нибудь достойное. Решено было присмотреться и выбрать кого-то из главных героев всей мировой драматургии. После триумфального воскрешения актёра Лопарева кто из живущих будет ещё помнить, играл ли он на самом деле Гамлета?
  Получивший зеленый свет на любую инициативу рекламный барашек "Великой Московской пирамиды" радовал его руководство все новыми и новыми идеями. Одной из них он полностью оправдал свою кличку.
  ...- Вот ещё какой интересный вопрос у меня возникает: а чем будет пахнуть в погребальной камере? В египетских пирамидах вонь, надо думать, та ещё.
  - Для работы над будущими ароматами погребальных камер Великой Московской пирамиды нами уже задействованы лучшие парфюмеры России. Регулярные консультации с их коллегами в Париже. Составляются несколько типовых композиций. Разумеется, все индивидуальные пожелания наших клиентов тоже будут учтены в полной мере.
  Шампунь Одеколонович был приятно удивлен - как уже широко и глубоко руководством "Великой Московской пирамиды" были проработаны все вопросы по обустройству её погребальных камер.
  - Это что же, каждый день специальные работники будут ходить с пульверизаторами по всем погребальным камерам?
  - Ну что вы, Алексей Анатольевич! Для этого проектируется специальная оросительная система. Её создание курируют те же специалисты из Роскосмоса, которые следят за атмосферой внутри космических станций. Энергопитание такой системы тоже будет под стать космическому - солнечные батареи, страхуемые самыми совершенными аккумуляторами...
  - Некролог на меня будет?
  И снова Аркадий Макарович вспомнил "Мусольскую правду".
  - И не один. Некрологи на вас, Алексей Анатольевич, станут полноценными художественными произведениями высочайшего уровня. По всем каналам! Во всех газетах и журналах! Вся страна будет скорбеть!
   Взволнованный организм актёра откликнулся на всенародную скорбь выделением одеколонных миазмов такой поражающей силы, что Аркадию Макаровичу, дабы увернуться от них, пришлось даже встать со своего места и хоть на какое-то время увеличить дистанцию между собой и своим благоухающим собеседником.
  - А где будет возведена Великая Московская пирамида?
  - На Воробьёвых горах.
  - А МГУ не помешает?
  - МГУ подвинется. Слишком много места занимает.
  - А салют будет?
  - Обязательно! Тридцать шесть залпов. Из двадцатидюймовых корабельных пушек. Они уже снимаются с авианесущих крейсеров. Зачем авианесущему кораблю еще и пушки, правда?..
  Возомнившего о себе рекламного барашка пора было и останавливать. Не то он вот-вот мог потребовать, чтобы любимые ученики профессора фон Хаггинса разместили в его погребальной камере ещё и неистово аплодирующих ему зрителей.
  Господин Лазарев перевел разговор на панихиду, на её многолюдность, торжественность, пышность...
  - А как же это вы её многолюдной сделаете? С родственниками у меня не очень. Одни бабы-дуры попадаются на жизненном пути. Ни одна не придет...
  - Многолюдность ОАО "Великая Московская пирамида" гарантирует всем. Мы вам, Алексей Анатольевич, обязательно покажем, как будет проходить "Последний путь" для наших клиентов...
  Дрессировка барана-провокатора ОАО "Великая Московская пирамида" прошла успешно. Он был готов хоть сейчас вести за собой многочисленные отары её клиентов в благоухающие погребальные камеры, чтобы каждый из них занял там то положение, которое поспособствует ему как можно быстрее возвратиться к привычным занятиям сразу после воскрешения...
  
  На очередной своей встрече Надежда Борисовна Воронцова и Аркадий Макарович Лазарев с улыбкой прикидывали: как много занятнейших погребальных положений обещала породить идея актёра Лопарева, если бы приуроченные к началу сельхозработ на Юпитере подвижки на Воробьёвых горах действительно когда-нибудь начались. Некоторые примеры в этом ряду были уже такой смелости, которая может быть позволена только между полностью понимающими друг друга людьми.
  ...- А если проктолог закажет ученикам профессора Гюнтера фон Хаггинса и после смерти изобразить его за своей любимой работой?- предположила Надежда Борисовна.
   "А гинеколог - за своей..." - хотел было продолжить этот увлекательный ряд Аркадий Макарович, но это было бы уже чрезмерной смелостью.
  
   Г л а в а XVI
   ...И ПОГРУЗИЛИСЬ В ЗАБЫТЬЁ
  
  Настя последнее время совсем не появляется в редакции "ХВОРИ". Разберись, Настенька, со своими чувствами, разберись. Верю, что когда их смятение завершится, то ты пойдёшь по жизни рядом со мной.
  
  ...- Вот, кажется, подходящая фирма. Называется - "Пан-океан-тур". Обещает своим клиентам роскошные круизы по Карибскому морю. Набирает пассажиров на первый рейс. Главная фишка - посещение "Бермудского треугольника". Рекламный слоган: "Встреча с "Летучим голландцем" гарантирована!"
  Вася по объявлениям выискивал туристическую фирму, подходящую для нашего предвзятого интереса.
  - И где располагается офис "Пан-океан-тура"?- спросил я.
  - Пятая Магистральная улица, дом номер семь, четвертый корпус. Любопытное уточнение: "...Подвальное помещение в торце здания".
  - Да, многообещающее уточнение,- подогревал наш интерес к "Пан-океан-туру" Моня.- Тайн в иных московских подвалах сейчас, пожалуй, не меньше, чем в "Бермудском треугольнике".
  - Не понимаю,- удивлялся Вася,- ну зачем нужно давать такие вот туповато-прямолинейные обещания? Почему не написать: "Встречу с "Летучим голландцем" не гарантируем". Это стало бы и более честной, и психологически более тонкой приманкой. Меня бы, например, объявление в такой редакции привлекло больше...
  Я попытался объяснить причины такой прямолинейной редакции подвальных объявлений:
  - Ты, Вася,- взрослый человек. А эти объявления - для наших младенцев. Младенец, по определению, очень доверчив и психологических тонкостей не разумеет. Чтобы младенец тянул свои ручонки именно к вам, вы и должны предложить ему самую большую и сладкую конфету.
  - Иначе он протянет свои ручонки к другим дядям и тетям,- не оставлял младенцев без конфеты Моня.
  Мы были уверены, что "Пан-океан-тур" не обманет творческих ожиданий редакции "ХВОРИ".
   Пошел туда я один. Что-то мне последнее время всё чаще хочется побыть одному.
  ...У входа в подвал, дожидаясь открытия офиса, уже переминались с ноги на ногу два человека.
  Познакомились. И Олег, и Тимур Яковлевич свои путевки уже приобрели. И тот, и другой уже по второму разу приходят сюда узнать о причине переноса начала круиза.
  - И что вам сказали прошлый раз?- спрашивает Олег у Тимура Яковлевича.
  - "Куин-Мэри" очень не повезло с пассажирами в прошлом рейсе. Наворочали делов эти флоридские миллионеры на её борту. Приходится приводить её в порядок...
  "Эх-ма!- подумал я про себя.- Какие отчаянные ребятки рулят "Пан-океан-туром". Из подвала на 5-й Магистральной фрактуют первые лайнеры владычицы морей. Да и на плаву ли ещё старушка "Куин-Мэри"?
  - Ну-ка, ну-ка, расскажите, что там случилось? А мне про флоридских миллионеров ничего не говорили.
  - В свой предыдущий рейс "Куин-Мэри" была зафрактована одной американской туристической компанией специально для миллионеров Флориды. Так после окончания этого круиза её было не узнать. Пассажиры не утащили в качестве сувениров разве что трубы судна. Украдена почти вся посуда, столовые принадлежности и постельное белье с логотипом легендарного лайнера... Да что там позолоченная посуда и шелковое белье - они утащили с собой все полотенца и салфетки. Теперь владельцам "Куин-Мэри" приходится восстанавливать потери. Они очень не хотят ударить в грязь лицом перед клиентами "Пан-океан-тура"...
  "Что с вами, мои дорогие сограждане? - думалось мне. - Неужто все разом впали в детство? Или эпохе дядюшки Конфуция, по определению, присущи такие повальные эпидемии? Владельцы "Куин-Мэри" едва ли и Россию смогут показать на карте, а про этот подвал на 5-й Магистральной со всеми его сомнительными потрохами им известно еще меньше, чем о самых запредельных окраинах Вселенной".
  Олег жаждал расправы:
  - Неужели капитану "Куин-Мэри" сошло с рук такое ротозейство?
  - Не сошло,- успокоил его Тимур Яковлевич.- Как раз во время моего прошлого прихода сюда один из руководящих сотрудников "Пан-океан-тура" по международному телефону поднимал этот вопрос перед владельцами лайнера. Те сразу переключили его на британское адмиралтейство. В адмиралтействе заверили, что новый капитан для "Куин-Мэри" уже подобран. Представляете, какой это был конкурс!..
  - Ну, еще бы!- не сомневался в этом Олег.- "Куин-Мэри" все-таки, а не какая-нибудь "шаланда, полная кефали"...
  Пока мои будущие спутники рассуждали о том, на какую самую грязную портовую посудину мог быть списан бывший капитан "Куин-Мэри", профукавший столько легендарного добра, я про себя думал: "Интересно, а на каком языке тот руководящий сотрудник "Пан-океан-тура" выяснял отношения с британским адмиралтейством? Не иначе, как на русском. Чтобы все присутствующие в это время в подвале клиенты тоже были уверены, что новый капитан "Куин-Мэри" будет настойчиво искать встречи с "Летучим голландцем", а не дрыхнуть все время в своей каюте".
  -...Ну что это за хулиганство такое!- возмущался Олег.- Неужели этим флоридским денежным мешкам своих вилок и салфеток не хватает?
  - Вы что же, до сих пор не знаете, что миллионеры, а особенно миллиардеры - это самый прижимистый народ!- вразумлял его Тимур Яковлевич.- Всю жизнь будут на одной овсянке жить и одну пару носков донашивать, только бы лишней копейки не потратить. А если подворачивается удобный случай стащить откуда-нибудь коробок спичек или кусок мыла,- никогда не упустят его.
  - Ну и как вы думаете, долго еще будут новые столовые принадлежности и постельное белье легендарными логотипами расписывать?- беспокоится Олег.
  - Вот и узнаем сейчас - как там идут дела... У вас, товарищ, тоже каюта класса "люкс"?- спросил меня Тимур Яковлевич.
   "Тоже" здесь подразумевается? Ну да, уж если из подвала на 5-й Магистральной фрактовать "Куин-Мэри", то и каюты на ней надо предлагать только класса "люкс".
  Я не стал мелочиться:
  - У меня - первый визит сюда. Хочу заказать сразу две таких каюты. По обоим бортам "Куин-Мэри". Чтобы лучше видеть все маневры "Летучего голландца". Так что, если вам, господа, с каютами не повезет, приглашаю вас к себе.
  Этот широкий жест сразу сделал меня своим парнем по обоим бортам "Куин-Мэри".
  - А вот мне причину задержки нашего круиза объяснили по-другому,- сказал Олег.- Возможно, она обнаружилась уже после скандала с миллионерами-воришками. Мне сказали, что в результате взаимодействия якорей "Куин-Мэри" с каким-то, не отмеченным на картах, подводным объектом один из них был утерян, а второй утратил штатную цепкость. Требуется замена одного и срочный ремонт другого. Заточить лапы, нарастить и усилить цепи и так далее. Как раз во время моего прошлого прихода сюда один из руководящих сотрудников "Пан-океан-тура" тоже разговаривал по международному телефону с Саутгемптоном, портом приписки "Куин-Мэри". Разговор шел на повышенных тонах. На том конце провода временное прекращение заточки якоря объясняли забастовкой судоремонтников. "Пан-океан-туру" пришлось нанимать штрейкбрехеров. Вот на какие дополнительные расходы приходится идти нашей фирме ради своих клиентов...
  Вот и здесь: чтобы присутствующий при разговоре с Саутгемптоном клиент "Пан-океан-тура" хорошо понимал смысл и напряжение трудных переговоров, переговоры эти должны были вестись на его родном языке. И скорее всего, со всеми его многочисленными усилениями. Нанимать за тридевять земель от 5-й Магистральной улицы штрейкбрехеров для "заточки якорей" "Куин-Мэри" - да, веселые ребята собрались в этом подвале.
  ...Сильно задымил расположенный совсем рядом с подвалом мусорный контейнер. Дворник поддерживал огонь, не скупясь на горючий материал и матерщину. А как еще поступать дворникам в эпоху дядюшки Конфуция? В такую эпоху мусор подчас и с Тверской не вывозят неделями, не то, что с 5-й Магистральной.
  Клиентам "Пан-океан-тура" еще сильнее захотелось подышать свежим морским воздухом.
  Вот подходит еще один из них и сразу озабоченно спрашивает:
  - Ну что, "Большой Билл" уже покинул район "Бермудского треугольника"?
  Вопрос был встречен недоуменными взглядами и его пришлось разъяснить:
  - Как же так, господа? Разве вам не говорили? "Большой Билл" - это блуждающий айсберг. Его каким-то ветром занесло из Антарктиды прямо в район "Бермудского треугольника". Руководство "Пан-океан-тура" опасается, как бы "Куин-Мэри" не повторила судьбу "Титаника"...
  "Большой Билл" не прибавил авторитета "Пан-океан-туру". Его клиенты замолчали и стали как-то тревожно присматриваться к этому подвалу, вовсю дымящемуся рядом мусорному контейнеру, друг к другу? Неужели у них впервые стали возникать какие-то сомнения?
  Олегу больше других хотелось верить, что с "Куин-Мэри" ничего дурного не случится.
  - Не понимаю, почему и в наше время айсберги считаются опасными для судоходства? Есть же в конце концов локаторы...
  Тимуру Яковлевичу тоже не хотелось терять надежду на встречу с "Летучим голландцем", хотя бы и с некоторой задержкой:
  - Вы что, смеетесь - локаторы в "Бермудском треугольнике"! Да он потому и получил такую известность, что от локаторов там столько же проку, сколько от весов в невесомости.
  Олег обратился к господину, принесшему печальную весть о блуждаюшем айсберге, - и почему-то так драчливо, как будто тот сам втихаря затащил "Большого Билла" в Карибское море:
  - Ну и что нам теперь - ждать, когда этот ваш "Большой Билл" окончательно растает?
  Еще более странным было то, что обвиняемый господин как будто полностью признавал свою вину и просил лишь о смягчении приговора за чистосердечное раскаяние.
  - Когда я, господа, был здесь в прошлый раз, руководство фирмы как раз проводило интенсивные переговоры с нашими послами в странах Центральной Америки. Там обнадежили: даже Антигуа и та выделяет какое-то своё суденышко для буксировки "Большого Билла" к берегам Мавритании. Финансовое обеспечение всей операции взяла на себя Лига африканских государств. Мавритании этого запаса пресной воды на годы вперед хватит...
  Ну и как? Можно уже поспорить с любым из клиентов "Пан-океан-тура", что на этой веселенькой истории с "Большим Биллом" короткая, но бурная деятельность их тур-фирмы прекратится, и двери этого подвала уже никогда не откроются для них?
  Этот спор я бы проиграл - открылись.
  А вот следующий выиграл бы.
   Мысленно я заключил его со всем белым светом сразу, как только к подвалу подъехал один из руководителей фирмы.
  Еще на ходу он скороговоркой успокоил своих клиентов: посуда и постельное белье на "Куин-Мэри" - в полном порядке; мыла и салфеток - полный комплект; якоря заточены; и "Большой Билл" - уже на пол-пути к берегам Африки.
  Все были приглашены в тесноватое подвальное помещение со скромнейшей даже для подвалов меблировкой и одним телефоном на весь офис. Вот тут я и выиграл свой мысленный спор. Телефон зазвонил сразу, как только этот ответственный работник "Пан-океан-тура" сел за стол.
  Услышав лишь первые слова своего собеседника на другом конце провода, он нахмурил брови и потом мрачнел все больше и больше.
  В конце разговора он трахнул кулаком по столу и рявкнул:
  - Мерзавцы! А ведь у нас уже все было готово. Отплытие хотели назначить на следующую неделю. Я уже и торжественную речь подготовил для проводов наших первых пассажиров...
  Положив трубку, он долго молчал, как молчит воспитанный человек, который не может сразу ударить окружающих печальной вестью как обухом по голове. Окружающие уже одним его видом должны быть подготовлены к ней.
  - Господа! Американская военщина вновь бряцает оружием! В бассейне Карибского моря проходят крупномасштабные учения 2-го флота Соединенных Штатов. Как всегда, девиз янки - "Патронов не жалеть". Они уже потопили по ошибке несколько иностранных кораблей. Пассажирское судоходство из соображений безопасности полностью приостановлено. ООН гудит как растревоженный улей. Совет Безопасности собирается по три раза на дню...
  
  ...Когда мы выходили из подвала, то, судя по унылому виду клиентов "Пан-океан-тура", никто из них не стал бы спорить со мной о печальной судьбе этой конторы. А Тимур Яковлевич даже негромко посоветовал мне:
  - Я бы на вашем месте не стал заказывать сразу две каюты. Что-то тут нечисто...
  Не удержался от откровенности и я:
  - А я бы, господа, предложил прямо сейчас обнажить головы и справить по "Пан-океан-туру" скромные поминки. Следующий раз его работников можно будет увидеть уже в другом подвале. Их новая фирма будет называться, например, "Тянь-Шань-тур" и её клиентам будет гарантирована встреча со снежным человеком...
  
  Возвратясь с 5-й Магистральной, первым делом спрашиваю у сидящего в редакции на телефоне Мони:
  - От Насти - ничего?
  - Ничего...- Моня в очередной раз развел руками.
  То же, ещё не отдышавшись, спросил у Мони и Вася, как только возвратился со своего редакционного задания.
  Моня нас успокаивал:
  - Ну, что вы оба так дёргаетесь? Сами же навязали ей такое поведение. Наш агент глубоко вживается в ОАО "Великая Московская пирамида", опасается разоблачить себя неосторожным движением, опрометчивым словом...
  
  ...Гудит, кипит такими собраниями эпоха дядюшки Конфуция.
  В этот раз на мою долю выпало посещение собрания граждан, желающих стать акционерами ОАО "Животворящая сила". Вернее, я сам выбрал именно это собрание. Потому что состоялось оно в киноконцертном комплексе "Меридиан".
  
  ...Ну, здравствуй, "Меридиан"! А ведь совсем недавно ты назывался Дворцом культуры Черемушкинского района. Толика и моего труда понадобилась для твоего сооружения... Нет-нет, вон то чуть перекошенное окно на третьем этаже - это не моих рук дело... Или все-таки - моих?
  Пусть даже и так, а все равно ничем не хуже других подобных сооружений столицы получился "Меридиан". И как все они, всегда готов отдать свой лучший зал таким вот многоприбыльным собраниям. Много ли заработаешь теперь на кино. Для того, чтобы посмотреть кино, народ повалил в видеосалоны. Там - порнуха. Зело востребован россиянами ранее запретный плод.
  ...От учредителей "Животворящей силы" выступал очень энергичный и речистый мужчина средних лет. Вот такие массовики-затейники проводят лотерейные розыгрыши на телевидение. Они дарят людям счастье.
  -...Поэтому давайте начнем с самого начала этой истории. А началась она около двухсот лет тому назад. В одном из самых глухих уголков Восточной Сибири упал какой-то небесный объект. Не буду спекулировать на природе этого объекта, но на месте его падения забил грязевой гейзер...
  "А чего было не поспекулировать?- сразу стал я откладывать в памяти свои скептические замечания.- Попробуй-ка кто-нибудь из слушателей добраться до того глухого уголка и проверить, что там забило - грязевой гейзер или пивной фонтан с раками".
  ...- Со временем вокруг этого гейзера образовалось небольшое озеро. До поры до времени оно не представляло никакого интереса для живущего в том районе племени тигульмеев. Пока однажды не произошел удивительный случай...
  Ну, и как ведет себя наш слушатель?.. Ага, рты уже чуть-чуть приоткрылись. "Глухой уголок", "однажды", "удивительный случай" - волшебные слова!
  -...Звали этого охотника - Ичельмей. На него напал огромный свирепый медведь. Ружье дало осечку. Собака охотника самоотверженно загородила собой хозяина. Медведь в ярости набросился на неё. Пока Ичельмею удалось перезарядить ружье и завалить зверя, пес уже едва дышал и взглядом прощался с хозяином. На нем не было живого места. Охотнику же медведь успел только одно ухо оторвать...
  Всего-то одно ухо оторвал? Тоже мне свирепость...
  -...Взяв своего умирающего спасителя на руки, охотник понес его к стойбищу, чтобы там достойно похоронить, как это было принято у тигульмеев. Его скорбный путь пролегал рядом с уже упомянутым грязевым озерцом. И тут неподвижная до этого собака так задергалась и так заскулила, как будто настойчиво просила хозяина о чем-то...
  "Должно быть, утопиться, умница, хотела,- ехидничал я про себя.- Чтобы не заставлять своего хозяина тащить её на руках до стойбища еще несколько верст".
  -...Не понимая, в чем тут дело, Ичельмей бережно опустил собаку на землю. И та, собрав последние силы, уползла в самую гущу грязи. Охотник же присел на бережку и на какое-то время погрузился в забытье...
  Ну, конечно-конечно, без забытья в таких "удивительных историях" никак не обойтись. Оно лучше всего избавит потом Ичельмея от вразумительных свидетельских показаний. Вот только как можно погрузиться в забытье с оторванным ухом?
  -...Очнулся охотник от радостного лая. Его верный друг козликом скакал вокруг него, отряхиваясь от грязи. На его теле не было заметно никаких следов от тех страшных ран...
   За отсутствием на сцене "Меридиана" самих персонажей той "удивительной истории", докладчик с удивлением оглядывал себя и в недоумении всплескивал руками:
  - Ну, ровным счетом - никаких!..
  Оставил бы для пущей достоверности хоть пару царапин.
  -...Вначале Ичельмей был просто поражен увиденным. Потом призадумался. И, наконец, его пронзила догадка!..
  С оторванным ухом можно было и быстрее соображать.
  -...Он замазал той грязью остатки своего изувеченного медведем уха - и буквально на его глазах... Да-да, дамы и господа! Буквально на глазах Ичельмея его ухо стало восстанавливаться...
  А, по-моему, лучше бы Ичельмей, заляпав грязью ошметки своего уха, снова на время погрузился в забытье. Чтобы потом ему не пришлось отвечать за "буквально" и другие конкретные временные отрезки.
  Рты слушателей раскрываются все шире. Полностью восстановив свои потери в схватке с медведем, Ичельмей и его верный пес на всех парах припустили к стойбищу с радостным известием. Там два добровольца тут же оттяпали себе по одному уху и наперегонки кинулись к тому озеру - окунать обрубки в ту грязь. Их новые уши тоже стали еще лучше прежних...
  А зачем же понадобились те отчаянные добровольцы? Выходит, до этого репутация у Ичельмея была неважнецкая - мог и наврать с три короба?
  -...И вот с той поры, дамы и господа, безымянное до этого озеро получило свое нынешнее имя. В дословном переводе с витиеватого языка племени тигульмеев оно звучит так - "Новое Ухо Славного Охотника Ичельмея, Которое После Обмазывания Чудо-Грязью Стало Еще Лучше Того, Которое Оторвал У Него Медведь-Великан". Или, в сокращенном варианте, это озеро называется теперь - "Новое Ухо". На своем общем сходе племя тигульмеев сразу решило: чтобы тысячи паломников на берега "Нового Уха" не выжили их с насиженных мест, все они, от мала до велика, должны строго хранить тайну об исцеляющих свойствах его чудо-грязи. А список чудесных исцелений все ширился и ширился. Тигульмеи напрочь позабыли о многих заболеваниях, сохраняя завидное здоровье до глубокой старости. Тот же Ичельмей и в столетнем возрасте ходил на медведя с рогатиной...
  Пардон, но ведь в молодости Ичельмей, кажется, ходил на медведя с ружьем? Что это еще за пижонство такое на старости лет?
  И тут вдруг оказалось, что в "Меридиане" не я один - такой скептик. Кто-то из слушателей не побоялся высказать свои озорные мысли вслух. Но интонации вопрошающий подобрал такие, что вопрос воспринимался самым серьёзным образом.
  - Скажите, пожалуйста, а нет ли опасности в такого рода регенерации частей тела? Вот если бы, например, тот же Ичельмей в забытье несколько передержал остатки своего уха в той чудо-грязи? Не стало бы оно после этого волочиться по земле? И тогда, как знать, что бы он предпочел - ходить с его огрызком или то и дело просить остальных тигульмеев не наступать на его новое ухо?
  Поозоровать на эту тему можно было и применительно к внутренним органам. Вот если и мне вдогонку спросить: а ну как человек нечаянно глотнёт той чудо-грязи - не вырастет ли у него вместо удаленного аппендикса новый, пусть даже нисколько не больше прежнего? На кой черт тогда нужна такая регенерация?.. Но прежде, чем задавать такие вопросы, надо бы понять, есть ли у "Животворящей силы" вышибалы? А то ведь придется покинуть это собрание задолго до его окончания и не выполнить редакционного задания.
  Все профессиональные массовики-затейники должны быть готовы к неожиданным и каверзным вопросам. Думаю, что их авторов они подразделяют на четыре категории - пьяненьких весельчаков, малолетних недоумков, взрослых идиотов по рождению и ехидных остряков. Отвечать серьёзно, по существу принято на вопросы только одной категории слушателей.
  Вопрошающий сидел далеко от сцены, оценить его по каким-то внешним признакам было затруднительно, вопрос был задан самым безобидным тоном - поэтому докладчик гуманно отнес его к категории идиотов. И вот как раз с этой категорией своих подопечных все лекторы и массовики-затейники обращаются очень бережно и внимательно. Когда же еще и развязывать на полную мощь свои языки, как не разжевывая очевидные истины этим кротким, любопытным существам.
  - А вот давайте, дамы и господа, возьмем для примера ящерицу...
  Пример, по-моему, не совсем корректный. Тут для примера надо бы взять крокодила.
  На примере ящерицы слушателям было доказано, что любой живой организм устроен так, что регенерация его органов строго контролируется высшей нервной системой. И сколько ты не вбухивай чудо-грязи в пораженную часть тела, а примет она у тебя тот вид и те размеры, которые изначально полагается ей иметь.
  -...Смею вас уверить, дамы и господа: есть у природы надежные тормоза регенерации. Ни ухо у человека никогда не станет таким же, как у слона, ни палец - величиной с оглоблю...
  "Идиот" был, кажется, удовлетворён ответом, и "удивительную историю" можно было продолжать.
  -...Итак, тайна озера "Новое ухо" долгое время была тайной только племени тигульмеев. Пока совсем недавно там не произошло еще одно удивительное событие...
  Надеюсь, следующее "удивительное событие" не будет проигрывать по своей удивительности событию, давшему название озеру с чудо-грязью. Иначе, при неправильном чередовании "удивительных событий", можно утерять интерес слушателей к ним. "Удивительность" должна идти по нарастающей. Вероятно, на этот раз медведь оторвет Ичельмею голову. Интересно-интересно, верный пес дотащит его до чудо-грязи, или он, с головой подмышкой, сам доберется туда? От Ичельмея всего можно ожидать.
  Массовик-затейник не хуже моего знал азы режиссуры работы с массами.
  -...Неподалеку от озера "Новое ухо" проводили свои исследования ученые одного очень известного зоологического института...
  Ну, хорошо-хорошо, пусть в природе действительно существует такой "очень известный" институт.
  -...И в один прекрасный день они нашли в слое вечной мерзлоты прекрасно сохранившуюся тушу мамонтенка женского пола. Находку назвали Марусей. Бережно выкопали, стали дожидаться транспорта на Большую землю. Чтобы отвадить на это время от тела Маруси грызунов и насекомых, ученые обмазали её толстым слоем той грязи...
  "И дружно погрузились в забытье",- не сомневался я.
  -... На утро следующего дня Маруся исчезла...
  Ставя себя на место проснувшихся тем утром ученых "очень известного института", докладчик стал растерянно ходить по сцене, оглядываться по сторонам и беспомощно разводить руками.
  Да, тут, пожалуй, даже оторванная голова Ичельмея разинула бы рот от удивления.
  Где же возмущенное топание ногами, улюлюкание, негодующие крики, свист? Или присутствующие в зале массы накапливают все это в себе, и вот-вот в этой оглушительной тишине грянет гром?
  В этой оглушительной тишине этот негромкий, дрожащий от волнения голос был слышен всем:
  - Нашли Марусю?
  В ожидании ответа глаза и рты слушателей распахнулись до последних своих пределов, а многие даже привстали со своих мест.
  - Нет...- удрученно опустил голову массовик-затейник, достал носовой платок и приложил его к глазам.
  Еще бы! Одно дело 200 лет тому назад в "глухом уголке Восточной Сибири" какому-то дикому Ичельмею предъявить таким же диким соплеменникам свое грязное ухо с подозрительным прошлым, и совсем другое - в наше время ученым "очень известного института" показать образованным соотечественникам живого мамонта... Неужели массовый гипноз действительно существует? Или в эпоху дядюшки Конфуция в таких мероприятиях участвуют какие-то особенные массы?
  -...Скорее всего, убежавшую Марусю растерзали волки. Невосполнимая для науки потеря. Но для племени тигульмеев вся драматичность этого происшествия заключалась в другом. Тайна озера "Новое Ухо" была раскрыта пришлыми людьми. И теперь - только держись! Теперь к ним хлынут толпы народа. И ладно бы только толпы страждующих исцеления. Нет, наверняка к "Новому Уху" хлынут теперь и орды жаждующих наживы. А эти орды будут пострашнее любых звериных стай! И тогда на экстренном сходе племени было решено: у "Нового Уха" должен быть настоящий современный хозяин. Хозяин грамотный, рачительный, смотрящий далеко вперед. Хозяин, который не позволит кому ни попадя запускать свои загребущие руки в чудо-грязь. И результатом этого дружного, единогласного волеизъявления стало то, что этим хозяином племя тигульмеев выбрало нас - открытое акционерное общество "Животворящая сила". Поздравляю вас, дамы и господа!
  Так ведущий телевизионных лотерейных розыгрышей, захлебываясь от избытка чувств, объявляет своей аудитории о самом крупном выигрыше.
  Если моя скромная эрудиция не подводит меня, эти незаметные до поры до времени участники подобных сборищ называются "клакерами". Интересно, как оплачиваются их труды? По степени достигнутой шумливости?
  Клакеры учинили овацию и грянули "Ура-а-а!" Орали и хлопали в ладоши до тех пор, пока не воодушевили на участие в этом действе всех акционеров "Животворящей силы".
  Переждав ласкающий слух рев, докладчик подвел черту под сказанным:
  - И потому теперь, дамы и господа, вы с полным правом можете относиться к сокровищу озера "Новое Ухо" как к своей собственности. Еще раз поздравляю вас!
  После того, как клакеры добросовестно отработали и этот эпизод, посыпались деловые вопросы деловых людей.
  - А какие будут объемы производства чудо-грязи?
  - Объемы производства будут достаточными. А вам, первым акционерам "Животворящей силы", и вовсе не о чем беспокоиться. Когда мы наладим производство, то по уставу нашего ОАО каждому из вас будет выделена так называемая "Золотая бочка" чудо-грязи. Её с избытком хватит не на одно поколение ваших семей...
   Громко спросить: "А если никогда не наладите, что тогда будет с денежками, которые вы с нас собираете?" А если вышибалы здесь всё-таки есть?
  Гарантировано обеспечив себя и своих потомков волшебным снадобьем, можно было проявить заботу и об остальном человечестве.
  - Надо бы, чтобы для других чудо-грязь продавалась по доступным ценам. Инвалидам и пенсионерам - скидки.
  - Так все и будет. Некоторым категориям граждан чудо-грязь будет отпускаться и вовсе бесплатно. В разумных пределах, разумеется, чтобы исключить спекуляцию.
  - Экологические вопросы продуманы?
  - Экологические вопросы ставились и решались в самую первую очередь. Ни одной бездумно раздавленной травинки, ни одной безвинно убиенной букашки. Ваша гражданская совесть, дамы и господа, может быть совершенно спокойной - этот уголок Восточной Сибири останется в первозданной чистоте!..
  Ну, за первозданную чистоту "того уголка" действительно можно ручаться. Как не ступала туда нога человека, так и не ступит. А вот травинкам и букашкам вокруг "Меридиана" крепко теперь достанется. Столпотворения здесь будут продолжаться до тех пор, пока не выяснится, что сокровенные чуланы и погреба для "Золотых бочек" в жилищах акционеров "Животворящей силы" были подготовлены совершенно напрасно.
  ...- А что с охраной "Нового Уха"? Наверняка ведь будут посягательства на нашу собственность...
  - Совершенно исключено! Чтобы не вдаваться в излишние подробности, скажу только следующее. Все мероприятия по предовращению несанкционированного проникновения на берега "Нового Уха" организуют и обеспечивают специалисты, ранее занимавшиеся вопросами охраны атомных станций. Как вы понимаете, дамы и господа, говорить лишнее о них самих и методах их работы не принято...
  Тут и клакеры не понадобились - с таким воодушевлением было встречено известие о привлечении к охране "Нового Уха" таких специалистов.
  ...Великодушию акционеров "Животворящей силы" не было предела. Все тигульмеи будут переселены из чумов в добротные современные дома со всеми удобствами. Взрослых пристроят на самые теплые места на фабрике по расфасовке чудо-грязи. Все дети станут заниматься балетом, классической музыкой и шахматами. Особо одаренных во всех искусствах и спорте "Животворящая сила" за свой счет доведёт до высших мировых кондиций. Ичельмею и его четвероногому другу будет поставлен самый большой во всей Сибири бронзовый памятник...
  И все-таки в первую очередь собственников "Нового Уха" интересовали волшебные свойства его содержимого.
  ...- А медициной уже установлен полный список болезней, которые исцеляет чудо-грязь?
  - Легче сказать, какие болезни она не исцеляет. Их список пополняется с каждым днем. Последние дополнения в этом списке - облысение и геморрой...
  А вот тут режиссура спектакля, по-моему, захромала. Про облысение и геморрой надо бы где-то вначале, а уж потом про сбежавшую от ученых Марусю. А после Маруси надо бы оживить...Уж и не знаю, кого можно оживить после мамонта, чтобы "удивительная история" шла по нарастающей?
  А вот всё тот же, косящий под идиота, скептик нашелся:
  - Скажите, пожалуйста, а вот если геморрой очень и очень запущенный? Если, например, учёные найдут в слое вечной мерзлоты хорошо сохранившееся тело страдавшего этим недугом неандертальца и обваляют его в той чудо-грязи - то он очухается уже без геморроя? Или потом дополнительно придётся запихивать ему в задний проход эту грязь?
  ...Да, вышибалы у "Животворящей силы" были.
  Хоть теперь надо показать этому парню, что он был не единственным здравомыслящим в "Меридиане". На ходу выкрикивая что-то обидное по адресу остающихся, я тоже направился к выходу. Дружные клакеры легко заглушили мои гнусные измышления.
  ...Ну, конечно, откуда же еще ему и быть, как ни из "Столичного комсомольца". "СК" тоже ведёт свою хронику одурачивания сограждан.
  После обмена во дворе "Меридиана" последними анекдотами эпохи дядюшки Конфуция он вдруг спросил:
  - А вы знаете, можно почти наверняка утверждать, что эта "Животворящая сила" - детище вашего спонсора?
   Интересно, если бы меня со всего размаху треснули оглоблей по голове, был бы я так же оглушён?
  - Господина Клёнова?
  - Да. Но вот доказать это очень нелегко.
  Коллега перечислил ещё несколько проектов того спрута, которого, как уверены в "СК", породил спонсор и опекун "ХВОРИ".
  ...- А разве закулисная хозяйка "Великой Московской пирамидой" - не госпожа Воронцова?
  - Воронцова - это только, так сказать, одна из смотрящих господина Клёнова...
  
  -...Похоже, поспешили мы, друзья, сказать госпоже Молевой: "Простите нас, пожалуйста, за низкие мыслишки!", поспешили. Отнюдь не вольными "золотыми перьями" посчитала нас эта дама, а готовыми на любые услуги литературными шестёрками? - закончил я свой печальный доклад друзьям.
  - Так, может быть, госпожа Молева и не знала, рекомендуя нас господину Клёнову, что он за птица? И действительно считала нас талантливыми авторами, - предположил Вася.
  - Если бы она действительно считала нас талантами, то не отвергла бы нашего "Кощея Бессмертного" уже после прочтения пяти страниц, - ставил крест на предположении Васи Моня.
  А может быть, в этот раз всё-таки прав как раз Вася, а не мы с Моней, и не стоит так поспешно дезавуировать наше "Простите!"?
  ...- Завтра у нас - очередная встреча с господином Клёновым, - напомнил я о режиме наших визитов к хозяину "Щита". - Надо думать - последняя.
  
   Г л а в а XVII
  
   УСПЕЕМ
  
  Павел Сергеевич, как всегда, встретил нас очень радушно. Приветливо улыбаясь, встал из-за своего стола, подошел, крепко пожал каждому руку.
   - Отличная работа, друзья! Отличная! Уже не может быть сомнений, что "ХВОРЬ" удалась. Актуальнейшее содержание, блестящий стиль! Мы всегда готовы рассмотреть предложения о расширении вашего штата, об усовершенствовании материальной базы редакции, о повышении зарплат и гонораров сотрудников. А начнём, пожалуй, вот с чего: переведем-ка офис редакции "ХВОРИ" с забытой богом Угрешской в более цивилизованный уголок Москвы. В какой-нибудь уютный переулочек где-то между Остоженкой и Пречистенкой?..
   Павел Сергеевич представил нас своему гостю, который пришёл ещё до нас:
  - Аркадий Макарович Лазарев. Аркадий Макарович руководит очень многообещающим проектом - "Великая Московская пирамида".
  Пора уже смутиться и сознаться, как случайно прознали, что и "Великая Московская пирамида", и господин Лазарев со всеми их потрохами принадлежат господину Клёнову? Нет, погодим с этим. Ради интереса продлим нашу последнюю встречу.
   - Если выражение "новый русский" не будет резать Аркадию Макаровичу слух, то его можно представить как одного из самых ярких представителей этой плеяды. Недавно еще простой провинциальный журналист, он обещает вырасти в делового человека очень крупного масштаба. Аркадий Макарович просит "Щит" о защите и поддержке этого проекта, насколько это в нашей компетенции. В том числе о поддержке его на страницах "ХВОРИ". Ну и я, как человек, имеющий какое-то отношение к этому изданию, прошу вас о том же.
   Оказывается, и господин Лазарев почитывает "ХВОРЬ", и он тоже выражает восхищение нашими творческими достижениями. Напомнил о некоторых, кратко и метко оценив их. Задавшись такой же целью, едва ли кто из нас, творцов "ХВОРИ", смог бы сделать это лучше бывшего провинциального журналиста.
  Нас посчитали за толковых людей, которые и без всяких намеков понимают, что какое-либо упоминание "Великой Московской пирамиды" в свойственной нам манере - совершенно исключено. Нам, мягко говоря, рекомендуется как можно чаще рассматривать этот проект под другим углом, в другом ракурсе и освещении. Курировать выбор нами верных углов, ракурсов и освещения как раз и будет господин Лазарев.
  -...Самой действенной формой рекламы Аркадий Макарович считает рекламу косвенную, скрытую,- проинформировал нас Павел Сергеевич.- И с этим трудно не согласиться. Такова уж человеческая природа - всё нужное ему он предпочитает находить сам, пусть даже с некоторыми затруднениями. И если в "ХВОРИ" "Великая Московская пирамида" будет как бы невзначай, мимоходом, между строк, в сносках и примечаниях, ненавязчиво противопоставляться негативным примерам... Такая реклама - руководство к действию для людей внимательных, развитых. Людей, умеющих делать собственные выводы. А чем больше будет становиться таких клиентов у "Великой Московской пирамиды", тем лучшей это станет для проекта рекламой уже и в явной форме...
  Свои симпатии ко всему скрытому объяснил и сам господин Лазарев:
  - Согласитесь, господа, что советская сатира была интересней нынешней?
  Мы согласились.
  - А почему? Да потому, что тогда лучшую и самую действенную её часть авторам зачастую приходилось прятать, а читателям - искать. А что может быть интересней этой игры для людей любого возраста - прятать и искать?..
  Верно-верно, господин Лазарев, прятки, в том числе интеллектуальные, - увлекательная игра. Но ведь иногда тому, кто прячет, так хочется что-то заныкать, чтобы тот, кто ищет, вовек это заныканное не отыскал. Вот и вы наверняка так запрячете некоторые пункты ваших договоров с клиентами "Великой Московской пирамиды", что отыскать их сможет только одна инстанция - черти с фонарями на том свете. А так как вы - наверняка, убежденный материалист и атеист, то и этой инстанции не опасаетесь.
  А вот мы в этих играх участвовать не станем. Тоже не уверовали ещё на все сто в существование потусторонних судов. А вот перед собой рано или поздно ответ держать придётся. Придётся-придётся! И другими это давно сказано-доказано, да и кое-какой собственный опыт пребывания на такой скамье подсудимых уже нажит. И пафос здесь вполне уместен: жалок на таком суде наш адвокат, лют - наш прокурор.
  
  ...- Жаль, господа, очень жаль! - было видно, что господин Клёнов действительно сожалеет о нашем уходе. - Передумаете - приходите. Какое-то время ваши рабочие места будут оставаться за вами...
  
  Сразу после выхода из офиса "Щита" Моня предлагает:
  - Надо бы найти Настю. Предупредить её, что мы уходим из "ХВОРИ". Домой, что ли, к ней съездить.
  - Не надо никуда ехать, - мрачно сказал Вася. - Без толку.
  - Почему это? - удивился я.
  - Она там теперь не бывает. Сначала он только время от времени увозил её к себе, а теперь она окончательно переехала к нему.
  - Василий, ты чего резину тянешь? Кто это - он? - начинаю я выходить из себя.
  - Это господин Лазарев.
   --------------------------------------
  
   ...Мы, не спеша, прогуливались по Андреевской набережной.
  - Ну и что мы теперь можем предложить нашей великой родине? Разве она не вправе, по-прежнему, ожидать от нас, одних из самых способных своих сынов, высокой творческой отдачи. На какой теперь интересный участок бросить нам все свои силы и способности?
  Моня в такой же саркастической форме задал мне встречный вопрос:
   - А что наша великая родина может предложить нам? Какой у неё есть интересный участок для самых способных её сынов? Не предложит ли она нам с высокой творческой отдачей поработать на какую-нибудь другую великую пирамиду?
  - Да,- согласился с нашим сарказмом Вася.- Сейчас наша великая родина предлагает самым способным своим сынам исключительно участки с каким-нибудь душком. Не согласен - в отстой!
  - В эпоху дядюшки Конфуция иначе, вероятно, никак нельзя,- философствовал я.- В такую эпоху основной вопрос для мало-мальски способных сынов родины качественно всегда ставится только так: могут ли они позволить себе жить за счет менее способных её сынов? А количественные параметры этого вопроса - это решается уже потом. Это решение зависит от величины способностей сыновей родины. Один будет трусовато шарить двумя пальцами по карманам ближнего своего на базаре или в трамвае. А другой смело, по самый локоть, запустит руки в государственную казну. Для первого верхняя планка признания его способностей - стать авторитетом на зоне. Второй, при удачном стечении обстоятельств, может стать легендарной, харизматической личностью для всей нашей великой родины...
  Гуляй хоть по самой распрекрасной набережной в мире, а невеселые размышления не так-то легко выветрить из головы.
  Подвожу их итог:
  - Да, друзья, уж не знаю, как в другие эпохи, а в эпоху дядюшки Конфуция порядочному человеку живётся очень неуютно, а абсолютно порядочный просто не выживает. Пожалуй, этот постулат можно сделать преамбулой написанной нами конституции.
  - Этот постулат можно сделать преамбулой конституций всех времен и народов,- Моня и ко всем другим эпохам не имел никакого почтения.- Абсолютно порядочный человек не выживет нигде и никогда! Поэтому природа и не создаёт таких. Зачем природе одни самоубийцы?
  - И то верно,- согласился я.- Это еще раз доказывает невозможность в природе никакого абсолюта. Надо будет как-нибудь поинтересоваться в научных кругах - не свергнут ли, наконец, со своего трона абсолютный ноль. Что-то он там засиделся...
  
  ... А что, разве на Андреевскую набережную пропускают машины? Ах, ну да! Конечно, как не пропустить этот шедевр немецкого автопрома, ярко-красный двухместный кабриолет, который не едет - стелется по асфальту. Да еще с такой же яркой парой в нём! Эту пару хоть сейчас - на рекламную картинку о вкусной и здоровой жизни. Тут и самые свирепые охранники у самых неприступных шлагбаумов должны брать под козырек и восхищенными взглядами провожать такое вот гармоничное сочетание шедевра, созданного человеческими руками, и таких удачных божьих творений. Хотя, конечно, и тут злые языки обязательно съязвят: охранники эпохи дядюшки Конфуция и самого автора этих творений не пропустят на кормящую их территорию, если тот позабудет в своей горней резиденции кошелек.
  Рядом с нами "Порше" сбавил скорость.
  Было понятно, что господин Лазарев предлагает Насте, если она того пожелает, подойти к нам. Она преданно положила головку на его плечо - "Порше" стрельнул вперёд.
   Что, уповать теперь на время - великого лекаря всех горестей человеческих? Или и тут когда-нибудь произойдёт смена знаков?
  - Счастья вам!- уже вдалеке поднялась её загорелая рука.
   Надо бы приободрить - и друзей, и себя.
  - Вася, когда, ты говоришь, потухнет солнце? Успеем до этого придумать - как нам дальше жить?
  - Через пять миллиардов лет.
  - Успеем...
   *
  
   Алику, братику родненькому, посвящаю.
  
   Алик Затируха
  
   Дорогие читатели!
   Художественное произведение, как и человек, может быть здоровеньким и больным. Более того, заразными больными могут быть и полновесный телесериал, и роман разной степени упитанности, и самая тощенькая песенка. Да не упрекнете вы меня в том, что я без надлежащего старания поработал над здоровьем своего весьма скромного во всех других отношениях произведения.
   Сердечно благодарный за ваше к нему внимание - автор.
  
   СВЯТОЕ ДЕЛО
   *
   МАНДАТ
  ...Итак, Вася Тихомиров, Моня Рабинович и я, не столько благодаря своим литературным дарованиям (нет-нет, мы вовсе не отказывали себе в таких дарованиях), сколько по сиюминутной потребности и капризу одного из сильных мира этой смутной эпохи ставшие на какое-то время его придворными журналистами, разорвали отношения со своим работодателем, хотя и лишались очень хлебного места. Разорвали, как только поняли, что казавшийся по первому впечатлению симпатягой во всех отношениях господин оказался крупным прохвостом.
   И написанное нами между делом "Сказание о славном рыцаре Кощее Бессмертном и вздорной бабёнке Красной Девице", первую книгу из задуманной нами серии - "Оболганные титаны Земли русской" - издатели, увы, не брали.
   Поэтому, пока у нас не было новой работы и никак не задавались литературные взлёты, а финансовый жирок, накопленный на прежней работе, позволял нам реализовать ещё одну давнюю мечту - летать буквально - этим мы с увлечением и занялись.
   Трактаты о том, как делаются самоделки, уже не раз писались. Среди них есть подлинные литературные шедевры, не буду стараться переплюнуть их.
   ...Готово - и первым из нашей компании полечу я. Так как лозунг "Айда летать, ребята!", положивший начало работе над нашим самодельным летательным аппаратом, был выдвинут мной, Вася и Моня не протестовали.
   Только подъехали к давно выбранному для взлёта местечку, расположенному сразу за МКАД, только вытащили из прицепа нашу конструкцию и собрали её, как пошёл дождь, которого по прогнозу не предполагалось. Обложив синоптиков тяжёлыми, включая ненормативные, словесами, решили переждать дождь в машине, уверенные, что он скоро прекратится, и нам не придётся откладывать назначенный на сегодня старт.
   Для разговора в ожидании лётной погоды я выбрал давнюю и больную для нас тему, сразу придав ей полемическую остроту:
  - А не попробовать ли нам издать нашего многострадального "Кощея" за свой счёт и посмотреть - что из этого получится?
  Вася сразу не принял такое предложение:
  - Ну, допустим, издадим мы "Кощея" за свой счёт. А как продать тираж? Все издающиеся за свой счёт авторы мучаются потом с реализацией своих книг. Магазины их книги не берут, а продавать самому на каком-нибудь оживлённом перекрёстке... Унизительное занятие, по-моему. Да и власть, приглядывающая за этим перекрёстком, быстро прихлопнет такую торговлю.
  Моня начал туманно:
  - А мы не будем мучиться с реализацией нашей книги...
  Когда Моня вот таким нарочито спокойным тоном зачинал свою очередную парадоксальную идею, мы с Васей настороженно замолкали, гадая, как быстро мы сможем понять и принять её.
  - Нашу книгу надо будет сжечь, - не моргнув глазом, сформулировал идею Моня.
   Вася выразил своё недоумение первым:
  - Как это - сжечь?
  - А вот так и сжечь. На том самом оживлённом перекрёстке. А ещё лучше - у какой-нибудь станции метро.
  - Что - так вот и сжечь весь тираж? - моя очередь выражать удивление неожиданным предложением Мони.
  - Ну, не весь, конечно, а только небольшую часть. И не мы будем сжигать, а специальный уполномоченный совершать такие акты представитель власти.
  - Ты, Моня, не тяни кота за хвост. Рисуй-ка полностью картину задуманного тобой, - потребовал я.
  - Картина начинается с того, что мы заранее извещаем как можно больше редакций, радиостанций и телестудий о том людном месте, где будем продавать нашу книгу. Мы с тобой доставляем туда полсотни экземпляров и начинаем торговлю. Через несколько минут к нам подскакивает истерично настроенный представитель власти и требует немедленно прекратить её.
  Правильно истолковав "мы с тобой", я тут же поднял руку как примерный ученик:
  - Моня, можно, я попытаюсь отгадать, кто будет "истерично настроенным представителем власти"?
  - Только одна попытка, - согласился Моня.
  - "Истерично настроенным представителем власти" придётся стать Васе, - я был уверен, что уложусь в одну попытку.
  - А куда он денется, придётся, - подтвердил Моня.
  - А как он будет мотивировать свои истерические требования?
  - Он на доведённом до высшего совершенства канцелярском языке и в очень быстром темпе зачитает какую-то бумагу.
  - А доведённую до высшего совершенства канцелярщину, да ещё изложенную в быстром темпе, нормальные люди не разумеют? - уверенно предположил я.
  - Да как же можно понять такую речь, - подтвердил Моня. -Поэтому даже самые внимательные слушатели поймут только то, что содержанием этой книги её авторы злостно посягают на какие-то запретительные уложения власти.
  - И, видя, что мы не прекращаем посягать... - приглашал я Моню продолжить.
   Моня продолжал:
  - И, видя, что мы не прекращаем преступную торговлишку, представитель власти достаёт из своих широких штанин бутылку с какой-нибудь горючей жидкостью, обливает ею наши книги и поджигает их.
   Васю в нашем общении почти невозможно было выманить на дорогу, которая казалась ему выложенной какими-то лёгонькими, пустенькими смешочками. Он предпочитал говорить только по существу:
  - Но зачем? Почему эти книги надо будет сжечь?
  - Потому что это станет самым эффектным и эффективным способом для создания читательского ажиотажа вокруг "Кощея". И самым дешёвым, - не сомневался наш штатный "парадоксов друг". - Свидетели этого инквизиторского акта наперегонки будут выхватывать наши книги из костра, и быстро расхватают все до одной.
  - Даже наполовину сгоревшие, - поддакнул я.
  - Ну, хорошо, расхватали журналисты и зеваки несколько десятков экземпляров нашей книги, а что потом? - Васю пока не убеждала парадоксальная идея Мони.
  Моня объяснил:
  - А потом на неё станут работать слухи, распускаемые этими зеваками и журналюгами - отчего, почему, за какие такие грехи такое отношение властей к этой книге? На оставшейся части тиража мы заработаем в десять раз больше, чем заработали бы на целёхоньком, но без скандальной репутации. И продадим его быстрее в сто раз. А потом и предложения от издательств посыплются.
  - Моня, а какой всё-таки может быть предлог у властей для такого инквизиторского отношения к нашей книге? - спрашиваю я. - Ну, тот, про который Вася должен будет истерично протараторить на доведённом до совершенства канцелярском языке.
  - Вот пусть заинтригованный читатель и выискивает этот предлог, купив нашу книгу.
  - А если не будет находить? - допытывается Вася.
  - Значит, плохо искал, - ставил себя на место читателя Моня. - Это будет побуждать его ещё внимательней перечитывать наше произведение, и других побуждать к тому же. В любой книге при внимательном чтении можно найти предлог для инквизиторского к ней отношения.
  - Да, - согласился я, - если пройтись предвзятым глазом по литературе всех сортов, то можно придраться даже к букварю. Взять, например, его легендарный перл - "мама мыла раму". Ни на одной иллюстрации к этому перлу мамы не страхуют себя, суетясь на подоконнике. А если мама наступит на мыло, поскользнётся, а этаж не первый? Да и с первого можно так грохнуться, что костей не соберёшь. Разве это не дурной пример от букваря всем мамам?
  - Нет, всё равно, это унизительно - издавать книгу за свой счёт, а потом прибегать к таким вот низкопробным трюкам для её распространения, - Вася не оправдывал такой оригинальный путь к читателю.
  - Тогда предлагай свою идею для нашего творческого, да и физического тоже выживания, - не оставалось мне сказать ничего другого. - Каким нам заняться делом? А то благодарные читатели даже изданного за наш счёт "Кощея" так никогда и не дождутся. Не будет у нас никакого счёта.
  В это время дождь прекратился. Ура, оставим на время земные дела и заботы, скорее - в небо!
  
   ...Вот и свершилось - лечу-у-у!
   А почему столько пафоса? А потому, что даже полёт в кабине "кукурузника", дающий возможность видеть намного больше, чем глядя в иллюминатор пассажирского лайнера, - даже такой полёт не подарит вам вот таких ощущений, какие возникли у меня. Потому что я был так подвешен к нашему летательному аппарату, что мой обзор - на все триста шестьдесят градусов.
  Он, этот аппарат - наш собственный. И не потому собственный, что приобретён за деньги, выменян на что-то, получен от кого-то в подарок и т.п. А потому, что сделан собственными руками. И даже это не будет полным определением нашего понимания всякой собственной самоделки. Она должна быть и придумана нашими головами, а не дядиной. Сделать своими руками ещё один дельтаплан, мото-параплан или даже огромный гидросамолёт с четырьмя моторами- это, конечно, тоже круто, но основная идея таких самоделок, что ни говори, станет заёмной - в интеллектуальном долгу ты будешь у тех ребят, которые первыми придумали дельтаплан, параплан, гидросамолёт...
  Понятно, что нет ещё у этого летательного аппарата общепризнанного названия. Мы будем проталкивать такое - вертоплан. Что-то в нём есть от вертолёта, что-то - от дельтаплана, что-то - от парашюта... Но комбинация - наше изобретение. Правильней будет сказать - мы такой конструкции нигде не видели. И если она всё-таки уже есть в гроссбухах мировых патентов, то у нас в те гроссбухи возможности заглянуть не было, и тут наша совесть чиста.
  ...Лечу параллельно МКАД над пустынным, скучным полем. А ведь, чего уж там лукавить, хочется хоть какого-то зрительского внимания, хочется хоть жиденьких аплодисментов. Что, если пересечь эту дорогу-границу и немного полетать хотя бы над окраиной столицы нашей родины? Как на этот полёт посмотрит ПВО? Как-то оно пропустило в Москву самолёт немца-хулигана, и служивые заполучили такую громкую порку, что теперь, наверное, быстро пресекут подобную попытку. Если поднимут на перехват меня истребители, те сразу начнут стрелять на поражение или сначала попытаются принудить приземлиться на ближайшем военном аэродроме? Для такого случая надо было какую-нибудь белую тряпицу захватить в полёт, чтобы размахивать ею в такой ситуации, подтверждая, что такому принуждению готов немедленно подчиниться.
  По МКАД, следя за моим полётом, едут в машине Вася и Моня.
   ... Нет, ПВО будет неправо, если начнёт гоняться за мной. По-моему, на таких аппаратах можно летать, где и когда угодно, подвигая творческую общественность к полётам во всех их смыслах. Сколько и сколько полётов в истории воздухоплавания совершались в нарушение всяких кодексов, но вот они-то и оставались в памяти тех, кто становился их свидетелями, вот они-то и вписывались в анналы аэронавтики. А то, что над городом, как и на его улицах, запрещено разбрасываться окурками, жвачкой и громко материться - так это и без всякого кодекса понятно.
  Но-но, прочь гордыню! Ишь, чего захотел - в историю воздухоплавания попасть. Чуть только задену самый краешек Москвы, а потом возвращусь в просторные поля. Тамошние вороны - не чета своим ожиревшим на московских помойках сородичам, они ещё не разучились хорошо летать, буду у них пилотажу учиться.
  ...Ага, вот и останавливается народ, вот и смотрит с интересом вверх, а не равнодушная к техническому творчеству общественность и вовсе приветственно машет рукой.
  Ну, и как тут устоять перед естественной душевной потребностью высказаться вслух? Высказаться громко, торжественно, возвышенно. Что, если так: "Москва подо мною. Один в вышине...". Нет, душа просит чего-то большего, душа просит переложить чувства на музыку и спеть что-то удалое, молодецкое. Увы, ни одной "воздухоплавательной" песенки не припоминаю, и потому во всю голосовую моченьку затягиваю песню, связанную с другой стихией - песню, которую наш народ в охотку поёт в минуты вот такого хмельного душевного подъёма: "Из-за острова на стрежень, на простор речной волны, выплывают расписные острогрудые челны..." Эй, вы там, внизу, - не критиковать строго моё пение! И вы бы запели, паря, как я, над городом. Даже и не спорьте, ещё как запели бы! Потому что впервые в жизни лететь как птица и не запеть - такое воздержание противоестественно, а потому вредно для здоровья.
  Увы, полётные эмоции с восклицательным знаком продолжались недолго. Вот, оказывается, с каким звуком лопается несущая поверхность вертоплана, сделанная из подозрительной по прочности ткани.
  Что теперь? Достаточна ли скорость падения, чтобы после встречи с землёй без всяких проволочек превратиться в то, что определяется пренебрежительным термином - останки? Или до того, как окончательно стать останками, я найду ещё в себе силы попрощаться с миром живых: "Не поминайте лихом, дамы и господа! Летайте только на сертифицированных летательных аппаратах. Категорически протестую против объявления 3-дневного государственного траура по случаю моей скоропостижной кончины и погребения моего праха на центральной аллее Новодевичьего кладбища..."
  Нет, не до шуток будет, когда шмякнусь с такой высоты на уличный асфальт. Уж если будет возможность произнести последние слова, то надо обойтись без всякой театральщины, а по-деловому предостеречь свидетелей моего фиаско: "Друзья, не повторяйте моих ошибок. Никогда не используйте в своих самодельных летательных аппаратах в качестве несущей поверхности "курточную" ткань с плотностью всего 120 грамм на квадратный метр вместо рекомендуемого наукой дакрона с плотностью 320 грамм. Да, получится, конечно, дороже, но зато такая несущая поверхность не лопнет уже в первом полёте. А вот я, вопреки предостережениям своих друзей, настоял на самом дешёвом варианте, за что и расплачиваюсь..."
  Нет, даже самым свеженьким останкам такое не выговорить. Ну что же, вот и узнаю сейчас, на что они ещё способны.
  Даже прогрессивная общественность, просчитав ситуацию, быстро превратилась в обыкновенных суетливых зевак, и вместе с теми, кто никогда не претендовал на какую-то прогрессивность, поспешила к месту моего вероятного падения - а вдруг жертва происшествия будет какое-то время фотогенично корчиться? Жертве видеть этот всеобщий порыв к месту своего превращения в останки было очень обидно.
  Эх, как рванул через широченную улицу в неположенном месте коротенький, пузатенький малый, вытаскивая на бегу из кофра фотоаппарат. Да не простой - профессиональный фотоаппарат, вон какой у него объектив! К месту моего падения бежит, чуть из штанов не выскакивает. Рад радёшенек - как же ему повезло: этот олух сейчас разобьётся прямо на его глазах; какие кадры должны получиться, если вовремя успеть подбежать к месту падения.
  Ну и как тут этому счастливцу не сделаться моим врагом на все оставшиеся секунды жизни. Если удастся на остатках несущей поверхности вертоплана в последний момент сманеврировать, то постараюсь в падении так лягнуть коротышку, чтобы навсегда отвадить его от этой садистской прыти... Нет, порыв ветра удаляет меня от него. Оставалось понадеяться на какого-нибудь водилу, который, не успев затормозить перед коротышкой, порадует меня последний раз в жизни.
  Если сейчас разобьюсь, то можно ли попасть в рай с такими кровожадными мыслишками?
   Успел заметить, что Вася и Моня, понявшие, что с моим полётом творится что-то неладное, свернули с МКАД в город.
   Скорость падения увеличивается - зеваки, скорее всего, не дождутся никаких интервью и рекомендаций от моих останков.
  ...После удара об асфальт терял сознание на какое-то время? Уверенно ответить на этот вопрос я не мог. Но уверенно мог утверждать, что после падения моё сознание как-то скачкообразно стало даже более ясным, без присущей ему засорённости, мутноватости.
  А что с органами чувств? Функционируют ещё?
  Ещё как функционируют! Даже лучше, чем до падения.
  Уж не мифический ли это третий глаз открылся - вижу одинаково хорошо всех и всё сразу - и прямо перед собой, и сбоку, и вдали, и даже то, что сзади. Наверное, правильно будет сказать - вижу всё панорамно. И слышу одинаково хорошо - и тех, кто говорит громко, и тех, которые шепчут чуть ли не про себя.
  Плотность мыслей - необыкновенная, и переварив всё увиденное и услышанное, моё новое сознание не просто выдаёт общий вывод свидетелей моего падения - "долетался", а бережно, ничего не теряя, раскладывает при этом по своим таинственным полочкам все слова и интонаций этого вывода - от искреннего, со слезой, сочувствия до такого же искреннего злорадства. Очень внимательным, аккуратным, бережливым стало моё новое сознание, а не таким растеряхой, каким было до встряски.
  Я - какой-то другой. Какой?
  И вот... И вот, кажется, я уже оставил тело, в котором был только что. И в новом качестве, в новой форме или вовсе без какой-либо формы - уже над ним. Но ещё невысоко, ещё рядом. А, быть может, и связан ещё со своим телом каким-то образом.
  Наверное, я находился в таком переходном состоянии, когда моя душа решала -покинуть ли ей навсегда помятое тело или, внимательно присмотревшись к нему со стороны, прийти к выводу, что тело это после вовремя оказанной первой помощи и капитального ремонта на больничной койке может ещё послужить, и поэтому не страшно в него вернуться. А если даже душа решит, что никакие восстановительные процедуры здесь уже не помогут, то всё равно ритуал такого отбывания в иной мир, насколько я знаю, предоставляет возможность душе каждого отбывающего какое-то время покрутиться над местом убытия. Вероятно, для того, чтобы в последний раз удовлетворить сильнейшую человеческую страсть - любопытство: посмотреть, а что творится вокруг оставленного ею тела?
  ... Ага, отбытие в иные края или в небытие задерживается. Или вообще отменяется?
  Доброхоты в собравшейся около меня толпе притормозили "скорую", которая проезжала мимо. Вполне возможно, что машина без больного не на помощь мчалась по какому-то вызову, а моталась по городу по куда более важным в эту эпоху причинам - например, по каким-то бытовым потребностям бригады "скорой".
  Не сказал бы, что врачи, мужчина в годах и молоденькая барышня, устремились к моему телу очень уж резвой рысцой, зеваки поспешали куда проворней. Ну что скажете?
  - Кажется, готов, - сказал мужчина, вероятно, благодарный моему телу за состояние, которое не заставит его, с ноющей поясницей, долго склоняться над этим телом, предпринимая какие-то оживляющие действия.
  У барышни поясница не болела, вокруг собрался народ, оценивающий теперь не только моё состояние, но и работу врачей "скорой" - и она стала производить какие-то энергичные манипуляции с моим телом. Спасибо, милая, но твои усилия напрасны. Вот теперь ясно осознаю - отбываю из этого мира.
  А вот и Вася с Моней подбежали.
  Не надо так суетиться, ребятки, не надо укорять и подгонять врачей. Сопровождай мой полёт лучшая бригада реаниматологов, думаю, и они не смогли бы меня вытащить.
  Языком и пошевелить уже не могу, так хоть глазами постараюсь передать друзьям что-то похожее на бодренькое "Поехали!" Они меня знают, они меня поймут.
   ...Если бы это было отбытие в небытие, то какой смысл показывать мне это "кино"? В мгновение, но с отчётливым высвечиванием и осознанием каждого её фрагмента промелькнула передо мной вся моя жизнь. Именно так - в мгновение, но с осмыслением и с оценкой каждого её эпизода. Чудеса - например, за какую-то микроскопическую долю этого мгновения память до последней буковки и запятой восстановила логическую задачу, которую я так и не смог решить в своё время - и тут же нашёлся непростой ответ на неё. Ясно припоминались и такие крохотные мелочишки жизни, про которые я в своё время забывал через пару секунд после того, как они происходили. Что, только при такой вот убийственной встряске и стали работать на полную катушку все 100 миллиардов клеток моего мозга, большая часть которых до этого откровенно отлынивала от всякой работы? Надолго ли такой скачок способностей, а главное - для чего? Зачем показывается отходящему в иной мир человеку такое вот "кино" его жизни? Чтобы, держа скорый ответ за неё, не роптал на память?
  Ну, и что теперь? Что обещает популярная литература на эту тему? Легендарный тоннель? А в конце его - необычный свет? Яркий, но не ослепляющий. Манящий, ласкающий, обнадёживающий. И потом окажется, что это не просто свет, а... И вот тут у тех землян, чей недолгий путь ТУДА заканчивался выходом из этого легендарного тоннеля, коротким контактом с этим Светом и скорым возвращением на Землю - тут человеческого языка для выражения своего понимания происходившего с ними ТАМ никому не хватает. Чаще всего получается что-то рыхловатое по содержанию, но восторженное по эмоциям. Если обобщить все мемуары экскурсантов на небеса, то в итоге этот Ясный Свет понимается и признаётся ими как одна из форм Вседержителя.
  Классе так в пятом... Или мы начинали задумываться об этом позже? Да, пожалуй, позже, учитывая плотную заботу КПСС и подконтрольного ей министерства образования о нашем атеистическом мировоззрении. Но, рано или поздно, общение с пожившими интересной жизнью старшими и собственное естественное взросление пробивало бреши даже в такой плотной заботе. И просачивались сквозь эти бреши сомнения: а не много ли берёт на себя КПСС, пытаясь всё на свете объяснить всепобеждающим марксистско-ленинским учением, если с помощью этого учения даже от систематического дефицита в стране приличных штанов, башмаков и колбасы никак не получается избавиться, а производство туалетной бумаги и вовсе не освоено. Подавляющее большинство населения СССР отбывало в иной мир, так и не познав чудесных тактильных ощущений задницы с этим продуктом загнивающей буржуинской цивилизации. Возможно, многих из тех, кто драпанул на Запад, кроме всего прочего, мотивировало к бегству как раз такое желание: "Там я хоть буду подтираться настоящей туалетной бумагой, а не передовицами "Правды"!"
  Какое-то время такие сомнения ощущаются лишь как робкий внутренний протест, а когда-то становятся более решительным. А на кухне - так и вовсе во весь голос. Если твоя жизнь кому-то подвластна, то хочется, чтобы подвластна она была силам куда более разумным и благородным, чем партии, самозвано титулующей себя "умом, честью и совестью нашей эпохи". У власти с таким напыщенным титулом не должно быть долгого века. Таков закономерный удел всего самозванного с напыщенными титулами.
  
  ...Если и я окажусь перед НИМ, надо ли будет как-то представиться и объяснить своё вознесение? Такой, мол, сякой; в результате неверных прочностных расчётов созданного под моим диктаторским руководством летательного аппарата, которые повлекли за собой лобовое столкновение с одной из планет солнечной системы, вызвавшее несовместимые для жизни на этой планете последствия, прибыл для дальнейшего прохождения...
  Что, набраться смелости и действительно вот так, по-солдатски, и отрапортовать, что буду готов верой и правдой служить ЕМУ в любом месте, на любом вверенном мне посту? А проходят ли ТАМ такие поспешные, бодренькие доклады?
  Нет, скорее всего, мне вовсе не понадобится представляться и что-то объяснять. ОН и так должен знать нас всех, как облупленных. И все наши лобовые столкновения с твёрдыми телами, тем более, с теми, которые вызывают несовместимые для земной жизни последствия, должны быть известны ЕМУ ещё до наших рапортов.
  Одинаково ли ласково встречается ИМ каждая новопреставленная душа? Существуют ли в арсенале этой встречи какие-то оттенки, сразу показывающие ЕГО отношение к твоей жизни? Из того, что мне приходилось читывать на эту тему, можно сделать вывод: ни один из побывавших ТАМ даже слова грубого от НЕГО не услышал. Как тут не надеяться, что и я буду встречен достаточно приветливо.
  А если на этой встрече и мне будет предоставлено слово, то как следует вести себя, что говорить? Пока буду лететь по тоннелю, надо бы подготовить тезисы для своего краткого выступления. Разумеется, никакого надувания щёк. Но и с подобострастностью не перебрать. Едва ли униженность жалкого червя будет приветствоваться ИМ. Надо помнить, что ты всё-таки по ЕГО образу и подобию создан, и потому держать себя с разумным достоинством...
  Уже сейчас предположить, что прямо на этой встрече мне и ордерок на мой уголок в райских кущах будет выделен? Пусть он будет попроще многих прочих, пусть будет не так наполнен соловьиными трелями и благоуханием роз, как уголок для душ с лучшей, чем у моей, земной репутацией... Нет, таких смелых предположений я делать не стану.
  Итак, если от меня на предстоящей встрече с НИМ будет хоть что-то зависеть, то вести мне себя на ней надо будет естественно и просто. Как, собственно, и на Земле всегда должно себя вести, да кому же это всегда удаётся.
   ...Наверное, потом - встреча с мамой, отцом, другими родственниками.
  Перед мамой сразу бухнусь на колени. Это и помимо наших желаний должно, наверное, происходить. Высшие силы, надо полагать, сделали ТАМ такие сыновние телодвижения обязательным ритуалом. А кто не догадывается об этом сам, должен почувствовать ощутимый побудительный подзатыльник.
  Не могу себе представить нашего брата, который не испытывал бы чувства вины перед своей ушедшей в иной мир мамой... Ну, хорошо-хорошо, пусть за всю историю человечества народилось всё-таки три-четыре таких примерных сына, которым не в чем было каяться перед своими матерями. Нет, три-четыре - это, пожалуй, многовато. Была ли хоть парочка? Остальным такого покаяния не избежать. А мама погладит тебя по головке и скажет: "Вот видишь, сынок, права вера человеческая - такая встреча неизбежна. И не надо так укорять себя, ты у меня всё равно самый лучший!.." Не сомневаюсь - если слёзы ТАМ и не физическая субстанция, то без душевных слёз и в тех краях не обойтись во время такой встречи.
  Да, это интересно: если, например, объятия ТАМ душ - это уже не физическая близость, то насколько это точная копия её земному аналогу? И каковы ТАМ копии всех прочих земных ощущений? Какие ощущения сильнее? Вероятно, земные должны проигрывать по накалу тем чувствам "на полную катушку", которые могут быть только ТАМ.
  Много ещё перед кем повиниться предстоит мне ТАМ. Если никого не пропускать и каждый раз винить себя добросовестно, а не скороговоркой, то за выращивание клубники на своём участке в райских кущах я не скоро возьмусь.
  ...Все эти размышления при отбытии в потусторонний мир заняли у меня какие-то доли секунды.
  Ожидал, что сразу влечу в легендарный тоннель, но был готов и к другому старту. Например, старту, при котором буду видеть удаляющуюся Землю, как видят её камеры, прикреплённые к взлетающей ракете. Интересно, душа будет чувствовать при этом ускорение и перегрузки? Едва ли. У души не должно быть проблем с весом.
  
  ...Действительно был пинок под зад? И послышалось, или действительно кто-то беззлобно, чуть ли не зевая при этом от сознания рутинности своей работы, произнёс: "Ты уж не обессудь, приятель, но таким, как ты, вот так положено в иной мир стартовать..."
   Сразу возникло подозрение, что при таком унизительном старте мой путь ТУДА не может быть триумфальным. И что станет для меня окончанием этого пути?
  А во что это я плюхнулся? По консистенции на чистую воду эта жижа не похожа. Густовата, и запашок у неё специфический. Скорее, это субстанция канализационного состава. И никуда не вырвешься из этого потока, приходится плыть по течению. Да и плаванием это было не назвать - жалкое барахтанье с задранной головой, чтобы не захлебнуться, не глотнуть этой подозрительной гадости.
  Стало быть, мне предстоит попасть ТУДА вот таким путём, который с некоторой натяжкой можно назвать водным. Ну да, легенды и мифы народов не исключают и такой вариант. Как называется та река, по которой попадают в царство мёртвых? Несмотря на открывшиеся у меня сверхспособности, что-то никак не припомню. Или такие сверхспособности появляются только на короткое время отделения души от тела для просмотра итогового "кино" о земной жизни? А вот имя лодочника, который переправляет души в то царство, почему-то помню -Харон. Перекур что ли у него, почему мне приходится барахтаться в этой, чёрт знает из каких ингредиентов сотворённой, жиже?
   Присмотрелся - нет, это не река. Пожалуй, это действительно можно назвать тоннелем. Но этот тоннель - не для полётов. Скорее, он напоминает канализационную трубу очень большого диаметра с соответствующим содержимым, текущим по ней. Труба, но худо-бедно всё вижу.
   Поток держал меня в своей середине, и было уже не до шуток. Усиливался абсолютно реальный страх - а ведь так, действительно, и потонуть можно. Вот тебе и "двум смертям не бывать". С неба на землю шлёпнуться - в этом хоть какая-то романтика есть, а вот захлебнуться в нечистотах...
  Этот феномен с повторными смертями может случиться только на пути между двумя мирами? Какое-то дополнительное испытание душе?
   Когда мой страх потонуть в этом несущемся жидком месиве дорос до ужаса, я увидел нечто, плывущее впереди себя. Какое-то время невозможно было назвать это нечто хоть каким-то словом, всё-таки темновато было в тоннеле-трубе. Но я был более лёгким элементом потока, и быстро догонял эту непонятность.
  ... Вот как: оказывается, если на земле души умерших не разглядеть, как ни старайся, то среди "своих" они не просто видны, а видны в формах очень близких земным телам. И даже кое-что из той земной амуниции, в которой они закончили свой земной путь, на них просматривается. Поэтому душу в больничном ли халате, военной форме, лохмотьях бомжа или в деловом костюме привычней будет называть человеком.
  Два человека плыли рядом, уцепившись за спасательный круг, оказавшимся при близком рассмотрении немалого размера погребальным венком. Вероятно, он сначала оказался под рукой у одного из них, а второй, как и я сейчас, был догоняющим. Случайно этот венок, обладающий замечательной плавучестью, оказался в потоке, или был какой-то неведомой силой подброшен в него в качестве наиболее подходящего для ситуации символа?
  Захлёбываясь, я попросил разрешения тоже воспользоваться этим необычным спасательным средством, чтобы не погибнуть ещё и позорной смертью, захлебнувшись нечистотами. Нельзя сказать, что они обрадовались новому попутчику. А один из них, генеральские погоны которого были видны над поверхностью потока, даже поморщился и что-то недовольно пробурчал себе под нос. Но всё-таки эти двое не отпихнули меня, и я цепко ухватился за выделенную мне часть венка. Отплевался, отдышался - ура, двум смертям всё-таки не бывать!
  Да, было заметно, что оба моих попутчика тоже только недавно оказались рядом. Шок от перехода в наше новое состояние не располагал к быстрому знакомству и оживлённой беседе.
  Проплыли втроём совсем немного, как нас стал догонять ещё один участник этого печального заплыва. Он, тоже захлёбываясь и задыхаясь, ещё издалека попросил разрешения воспользоваться нашим спасательным средством, чем вызвал уже совсем плохо скрываемое недовольство генерала. Я даже заметил, что он стал энергично бултыхать ногами, отворачивая венок от предстоящей встречи.
  Ба! Да это же тот пузатенький коротышка с фотоаппаратом, который перебегал дорогу на красный, торопясь запечатлеть мои останки.
  Я, признавая свою косвенную причастность к печальной судьбе этого бедолаги, сумел подхватить его и помочь устроиться рядом с нами. Мы оба были очень деликатны по отношению друг к другу: я никак не выражал своего удовлетворение тем, что какой-то водила всё-таки раскатал его по асфальту; а он не упрекал меня, намекая на первопричину этого происшествия. Я только спросил:
  - Легковушка?
  - Сначала легковушка, а потом мусоровоз. После легковушки я ещё шевелился.
  ...Почему мы, четверо, оказались рядом? Потому что в одно время покинули земной мир? И случайно ли, что среди нас - только мужчины? Наверное, даже для самых грешных дамских душ существуют какие-то другие пути-дороги в потусторонний мир, не так похожие на канализацию с её ароматами.
  Такой способ перемещения нельзя было назвать триумфальным, он не придавал оптимизма, но теперь появилась хоть какая-то уверенность в том, что на конечный пункт мы прибудем не утопленниками. Но вот что это за место будет?
  Так как никто другой не брал на себя эту миссию, то роль бодрячка взял на себя я, и стал обнадёживать всю нашу компанию: может быть, конечный пункт всё-таки порадует нас? Вдруг этот дискомфорт, эти неудобства в пути - просто ещё одно испытание, которое мы должны выдержать, чтобы получить тот заветный ордерок на свой участок в райских кущах?
  Но окончательно разобравшись с родом занятий моих попутчиков, я почти полностью потерял надежду, что доберусь-таки когда-нибудь до райских ворот. Если конечный пункт этого пути для нас четверых один и тот же, то как этот пункт может быть раем?
  - Николай, - представился коротышка. - Фотожурналист. Был им на том свете, - уточнил он. - Сотрудничал в "Чрезвычайных происшествиях". Как раз закончил снимать последствия ограбления в ювелирном магазине с убийством охранника, когда увидел ваше падение. Заснять и его последствия тоже посчитал своим профессиональным долгом.
  Интересно, как спится журналистам такой специализации, по профессиональному долгу обязанным снимать такие вот "последствия"?
   Андрей, заранее догадываясь об отношении остальных к его профессии, представившись, криво ухмыльнулся. Да, выражения лиц остальных стали ещё более унылыми, чем были до того.
  Может российский гаишник попасть в рай? Даже сами гаишники должны обыгрывать такое предположение только как анекдот. А если бы всё-таки по какому-то недоразумению распахнулись перед каким-нибудь гаишником райские ворота? Ох, не позавидуешь, наверное, тогда раю! Поглазеть на это невиданное там доселе чудо - российского гаишника, порхающего в белоснежных одеждах, с крыльями за спиной, нимбом над головой, а вместо арфы - со своим легендарным жезлом в руках - поглазеть на это диво должны будут слететься такие огромные стаи обитателей со всех регионов рая, что это надолго разрушит его спокойную, размеренную, счастливую жизнь. Вокруг этого гаишника устроят такую кучу-малу и давку, что и ему только что выданные со склада новенькие крылья обломают, и мириады других придётся отправлять в утиль. А ведь и в раю, наверное, экономика должна быть экономной. К тому же, со временем наверняка обнаружится: с попаданием этого гаишника в рай произошла какая-то нелепая ошибка, и зря в этой давке столько крыльев переломали, столько арф и нимбов посеяли, и столько казённой райской формы изорвали друг на друге.
   Не знаю, как другие мои попутчики, но я, присмотревшись, узнал генерала ещё до того, как Евгений Семёнович Караев представился. Доктор исторических наук и коммунист из тех, что не могут поступаться принципами. Даже в многомиллионных трудах Ордена Красной звезды института военной истории Министерства обороны тиражи его сочинений были очень заметны. Сочинений, в которых лихо смешивался сироп о традиционной миролюбивой политике СССР с пылью, поднимаемой его бронетанковыми колоннами, вводимыми на территорию тех стран, которые пытались выйти из-под опеки такой политики. А в газетно-журнальной периодике, на радио и телевидение генерал Караев был штатным громилой ревизионистов, пересматривающих историю, написанную орденоносными институтами.
  Если один из тысяч и тысяч наших гаишников и мог не брать взятки - злая нянька в детсаде умышленно несколько раз его головкой на пол роняла, или позже у него с той же частью тела происходили какие-то злоключения, приведшие к таким вот необратимым последствиям, - то ни один из выкормышей советской исторической школы не мог не врать всю свою профессиональную жизнь. Врать, используя все разновидности вранья - враньё прямое, косвенное и враньё умолчанием. Да, самые свободомыслящие из них ещё ухитрялись как-то выкручиваться и обходиться без самого оглушительного, самого неприличного вранья, описывая, например, русско-турецкие войны, в которых приписывали туркам в сражениях с нашим воинством уже не семикратное, как было заведено, преимущество в живой силе, числе кораблей и количестве пушек, а всего лишь трёхкратное. Но не врать, представляя публике отечественную историю двадцатого века, а тем паче, её советскую военную составляющую - на такой подвиг не шли и самые отчаянные смельчаки. Иначе нечего было и мечтать об учёных степенях и новых звёздах на погонах.
  Поэтому для всей этой военно-исторической учёной публики не может быть никаких исключений - пущать их в рай должно быть категорически запрещено. А если кто-то из этих изворотливых учёных мужей, предъявляя фальшивые документы у всех шлагбаумов и ловко обходя все заградотряды на пути в рай, доберётся всё-таки до его забора, а потом, перемахнув через него или сделав под ним подкоп, попадёт на райскую территорию - то этот инцидент должен быть исправлен при проверке личности первым же тамошним патрулём. Исправлен грубым, шумным выдворением.
  Что-то очень уж я разошёлся в своих мысленных нападках на историков. А вдруг генерал Караев в последнее время переродился и уже готов был стать одним из очистителей авгиевых конюшен нашей официальной истории? Или хотя бы на смертном одре покаялся и признал-таки, что это не финны стрельнули первыми на Карельском перешейке, как он всегда доказывал, а наоборот.
   Ещё со школьных времён меня удивляла холуйская обязанность нашей военно-исторической науки, навязанная ей "умом, честью и совестью нашей эпохи", при описании всех сражений Великой Отечественной войны, в которых наши силы заведомо превосходили вражеские, прибегать к лукавой формуле: "С обеих сторон в этой ожесточённой битве участвовало..." Далее - цифирьки без разбивки их по участникам сражения. Уверен, что не я один приумножал свои грехи, зло чертыхаясь от непонимания этой хитрой арифметики. Как зло чертыхались бы в суде присутствующие, слушая свидетеля, раз за разом тупо бубнящего: "В этой драке с обеих сторон участвовало десять человек..." - но так и не сказавшего (родственник кого-то из проигравших, подкуплен ими?), что соотношение сторон дерущихся было восемь к двум. И эти двое, хоть и кряхтя, постанывая, прихрамывая и выплёвывая выбитые зубы, но ушли с поля боя всё-таки на своих ногах, а всех их восьмерых противников пришлось вытаскивать с него на носилках, причём, парочку - сразу в реанимацию.
  Взращённая непогрешимой партией историческая наука обо всех битвах даже с нашим преимуществом в силах предпочитала говорить, уподобляясь такому вот ломающему ваньку свидетелю. И если бы в легендарном фермопильском сражении, где с одной стороны было двадцать тысяч персов, а с другой - триста спартанцев, вместо персов были бойцы Красной Армии, то наши историки писали бы только так: "С обеих сторон в этом ожесточённом сражении участвовало 20300 человек..." А ведь если у медиков - "не навреди", то у историков должно быть - "не наври". Что, по сути - всё то же "не навреди".
  Проверю:
  - Позвольте, товарищ генерал, воспользоваться случаем и хоть теперь узнать - разобрались, наконец, окончательно наши историки с тем знаменитым танковым сражением под Прохоровкой, с его арифметикой?
  Генерал Караев был очень удивлён:
  - Странный вопрос, учитывая положение, в котором мы с вами находимся. Но раз уж он задан. Это - общеизвестная цифра: с обеих сторон в танковом сражении под Прохоровкой участвовало полторы тысячи танков.
  "С обеих сторон". Нет, и на смертном одре не покаялся генерал Караев. И вот теперь уже можно было бы во всеуслышание сказать: "Кирдык нам, мужики! В приличное потустороннее общество таких, как мы, принимать не должны. Если мы, четверо, плывём в одно и то же место, то место это и называть вслух не хочется. Оттуда ни через его забор не перемахнуть, ни подкопа не сделать. Побеги оттуда невозможны, караульная система там образцовая, нет мемуаров о её проколах".
  Но чего я буду расстраивать своих попутчиков, которые порой с надеждой поглядывают на меня - вдруг хотя бы мой образ жизни и род занятий прибавят всей компании если не святости, то хотя бы той добропорядочности, которая может послужить нам общим пропуском к заветным вратам. А я всё никак не мог выбрать из своей пёстрой трудовой, да и просто жизненной биографии хоть что-нибудь, оправдывающее такие надежды. Ни там, ни там не было ничего святого и достойного такого высокого поощрения. Нет, мою жизнь благочестивой не назовёшь.
  Но вот генерал Караев никак не хотел признавать своих грехов:
  - Как, по-вашему, куда мы всё-таки направляемся?
  - Да уж не в рай, конечно. В рай не плывут по канализационной трубе, - гаишник Андрей непонимающим не притворялся.
  Журналист Николай свой отказ притворяться обозначил одной лишь мимикой, но очень красноречивой и не позволяющей толковать её двояко.
  Или всё-таки начать вялую дискуссию: надо ли спешить делать какие-то выводы, тем более - самые трагичные, тем более - для всех сразу?
   Но тут в нашу компанию буквально врезался догнавший нас какой-то здоровенный мордатый тип с толстенной золотой цепью на бычьей шее, с богатой татуировкой и с пулевой дыркой во лбу... Тут не было никаких "разрешите", "позвольте присоединиться", "не дайте, православные, утопнуть в дерьме на ваших глазах". Тут было грубое, нахальное расталкивание нас у спасательного венка и гнусная матерщина в ответ на протесты против такого поведения. Тут во всей своей красе наглел только что подстреленный "авторитет".
  Через считанные секунды нас догоняет ещё один канализационный пловец. Ба, да у него тоже дырка во лбу, и он приветственно машет рукой "авторитету". Члены одной банды, которой на "стрелке" повезло меньше противников? "Дай руку, братан", - подплывая, просит этот подстреленный, понимая, что иначе его пронесёт мимо нас. Но "братан", решив, что и места для того, чтобы уцепиться за венок больше нет, да и выдержит ли он ещё более возросшую нагрузку на него, - этот мощный "братан" энергичной работой ног так повернул наш спасательный круг, чтобы ему было удобней лягнуть подплывающего, если понадобится. Не понадобилось, того пронесло мимо, и долго ещё были слышны специфические выражения человека, которого одновременно застрелили, предали, да ещё и в каком-то дерьме хотят утопить.
  Вот тебе и "братан". Перемигнувшись, мы, четверо, решили взять ещё один грех на душу и совместными усилиями утопить распоясавшегося злодея. Да и будет ли это грехом?
  Только приступили к задуманному, как в этот момент...
  Это было похоже на то, как в аквапарке с горки попадаешь в бассейн. Только здесь высота падения была побольше. Но ни один из нас во время этого стремительного спуска не выпустил из рук венка, который так выручил всю нашу компанию на предыдущем участке пути и который нисколько не пострадал во время падения. Так, вместе с присмиревшим "авторитетом", все мы оказались...
  А вот это уже действительно река. Не та ли легендарная река, названия которой я так и не успел узнать на Земле?
  - Стикс, - знал её название генерал Караев, самый образованный из нас, что ни говори.
  Потащило-потащило течение нашу компанию. И куда оно нас вынесет?
  Нет, похоже, что никуда оно нас не вынесет. Быстро стало понятно, что огромного водоворота, который становился всё ближе, нам не миновать.
  - Да что же это такое! - возмущался генерал. - Уж если хотели нас утопить, то могли бы сделать это ещё там, в канализационной трубе. Что это ещё за инквизиторские штучки?
  - Да, это уже, пожалуй, перебор, - с тоской согласился Николай.
  - То ли ещё будет...- мрачно предположил Андрей.
   - Да и будет ли хоть что-то после того, как нас закрутит этот водоворот? - высказался и я. - Может, попадём в "никуда", в "небытие", где уже никогда и ничего не будет?
   - Да, братаны, это уже конкретный беспредел, - сделал свой приговор ситуации старающийся теперь стать в нашей компании своим "авторитет".
  Все наши инстинктивные, не позабытые ещё после земной жизни, попытки согласованными действиями попытаться избежать попадания в водоворот, были бесполезны.
  Генерал Караев упрекнул гаишника Андрея:
  - Я ведь вижу - вы совсем не стараетесь! Посмотрите, как энергично действует наш новый товарищ.
  И действительно, "новый товарищ", как будто предчувствуя что-то острее остальных, бултыхал ногами энергичней всех нас.
  - А чего тут зря стараться? Против такого течения и кашалоту не выплыть, - правильно оценивал соотношение противоборствующих сил Андрей.
  
   ... Ни один из нас не заметил, откуда он появился на своей лодке.
  Вот это и есть Харон?
  Я видел иллюстрацию Гюстава Доре, где был изображён этот персонаж так, как представляли его в древнем мире. То был старец, хоть и крепенький ещё на вид, нагота которого была прикрыта какой-то простынкой. А тут за вёслами сидел цветущего вида малый, в той новенькой образцовой спецодежде рыбака, которую в СССР выдавали только ударникам коммунистического труда для всяких парадных снимков.
  Что это на груди у него пришпилено? То ли жетон, как у вокзальных носильщиков, то ли действительно какой-то наградной знак? Интересно, это только мы, ещё помнящие такие снимки, должны видеть Харона вот в такой амуниции? А граждане какой-нибудь тропической страны будут видеть его таким, какими видят своих рыбаков и лодочников - в одной набедренной повязке?
  Поставив свою лодку у ближнего к нам края водоворота, он сложил вёсла и, взяв в руки большой сачок, стал с равнодушным видом дожидаться, когда течение поднесёт нас к борту лодки. А она даже не шелохнулась за это время.
  Сначала наш Харон привычным ловким движением сачка вытащил в лодку Николая, потом меня, потом - Андрея, потом - генерала Караева.
  А вот нашего "нового товарища" он вытаскивать не стал и взялся за вёсла. Почувствовав неладное, тот отпустил венок и уцепился за борт лодки, пытаясь самостоятельно взобраться в неё.
  Ни лодочник не делал ни малейших попыток помочь ему, ни мы. Мы не смели, да, признаться, и не хотели, а вот чем вызвано такое поведение Харона?
  "Авторитет" не прекращал своих усилий остаться в нашей компании.
  Сначала Харон пытался увещевать его словами:
  - Перестаньте нарушать правила поведения на воде, отцепитесь от борта лодки, это может вызвать её опрокидывание. Плывите себе своей дорогой.
  Увещеваемый отказывался последовать издевательскому совету "плыть своей дорогой" и почти залез в лодку. Но, получив несколько чувствительных ударов веслом по рукам, вынужден был оставить свои попытки.
  Сначала в огромную воронку затянуло оставленный им венок, потом его самого - и водоворот тут же исчез, как будто и не было его вовсе.
  Некоторое время мы, четыре души, вытащенные Хароном в его лодку, и шелохнуться боялись. Да и как иначе? Ведь только что и мы стояли... вернее, плыли на краю... А вот чего на краю? Земное "на краю гибели" не подходит, этот этап нами уже пройден. Что за дела творятся на этом свете? И поведение Харона - такой с виду миляга, и такая жестокость...
  И только тогда, когда место происшествия осталось далеко позади, самый смелый из нас, офицер-гаишник Андрей, отважился спросить Харона:
  - А куда это... его?..
  Харон ответил с готовностью и не только беззлобно, но и без всякого раздражения:
  - По разнарядке, которую я получил, его сразу к Хозяину "на огонёк" велено направить.
   Кто такой Хозяин - нетрудно было догадаться. Бывало, я и сам употреблял этот естественный для его носителя титул. Ну а к Хозяину "на огонёк" - это, надо думать, высший приговор для направляемых в его хозяйство. Или тут правильней будет - низший?
  Поделом - таким было наше общее, выражаемое взглядами друг на друга, мнение.
  А с нами Харон был почти любезен:
  - Да, вот так - прямо из сточной трубы, без всякого разбирательства. А вот с вами придётся ещё поканителиться, - таким образом предупредил он наш следующий возможный вопрос.
  Как много информации было заключено в этом предупреждении. Увы, информации, пока что зашифрованной для нас. Где, кому придётся с нами канителиться, и что это будет за канитель? Но так как сразу "на огонёк" к самому Хозяину мы не попали, да и удостоимся ли когда-нибудь такой обжигающей близости - то уже только поэтому Харон становился для нас всё большим симпатягой. Мы бы и грести ему вызвались помочь, да какие из нас, четырёх трепещущих душонок, гребцы.
  
  ... Прошёл животный страх, появилась потребность осмотреться.
  А вот берега у Стикса такие же скалистые, высокие, серые, мрачные и безжизненные, как на той гравюре Гюстава Доре, которую я видел. Вода - свинцового цвета, небо тоже. Да и можно ли назвать небом этот непонятного состава купол над нашими головами? Всё вокруг - свинцового цвета. Ни кусточка, ни цветочка, ни травинки не видно на берегах. Ни птаха самая малая не порхнёт в воздухе, ни рыбёшка в воде не плеснёт... И тяжёлая, по- свинцовому давящая тишина вокруг.
  
  ...Всё лучше видно: река упирается в огромную скалу посередине её течения. В скале, чуть выше уровня воды - жерло, в которое свободно пройдёт человек любого роста. Под жерлом - скальный выступ похожий на причал.
  К нему и направляемся.
  ...Причалили.
  - Где ты их выловил? - подхватывая на лету брошенный Хароном швартовый конец, спросил у нашего лодочника появившийся на причале служивый.
  - У московского слива.
  - Да оно и так понятно, - криво усмехнулся служивый. - Вон какие у всех надутые, недовольные столичные рожи. Видно, и здесь ждут каких-то привилегий. К Хозяину "на огонёк" кого-нибудь из этой компании отправил?
  - Одного.
  - Да уж, из московской канализации кто-нибудь туда обязательно сразу попадает. Богата грехом российская столица.
  Что, и здесь, в потустороннем мире, у москвичей тоже неважнецкая репутация? А разве другие физиономии грешников, которые видел раньше этот грубиян, сияли? Хотя... Хотя, у кого-то, быть может, и сияли - от радости, что сразу к Хозяину "на огонёк" не попали, хотя вполне этого заслуживали.
  - Посмотрите последний раз на воду. Даже такую вы больше никогда не увидите. Ну, разве что в котлах... кипящую, - глумливо посоветовал нам причальный.
  Да, видать, и в этом мире служивый народ по-разному относится к своим обязанностям. У этого типа не было добродушного безразличия к нам Харона. Как только мы вышли из лодки, он зло толкнул каждого из нас в спину, направляя к тёмному жерлу в скале, хотя мы и сами понимали, что нам теперь туда дорога. После возмущённого: "Что вы себе позволяете!" - генерал Караев получил ещё более чувствительный толчок: "Поговори ещё у меня, каторжник!"
  Ну, вот и первый ясный намёк на то, кем нам предстоит стать.
  Идти пришлось недолго.
  ...Ну и что это?
  Так может выглядеть внутри огромный железнодорожный вокзал в курортный сезон. Ни конца, ни края этого зала не видно было, народу - тьма. Некоторые - вероятно, прибывшие сюда, как и мы, недавно - вели себя робко, даже трусовато, всем уступали дорогу, жались к стенам. Ну а те, кто, как видно, давно пребывали здесь, чувствовали себя старожилами, вели себя нагловато, толкались, растопырив локти, разгуливая по залу.
  Наконец, Андрею удалось остановить одного из снующих по залу грешников и спросить, жестом обводя всё вокруг:
  - Что это? Что нам тут теперь делать, куда идти?
  Спрошенный удивлённо ответил:
  - Как что! Это - Сортировочная. Российская зона, мужское отделение. А вам очередь в регистратуру надо идти занимать, на собеседование записываться, - и ушёл, не дожидаясь других вопросов.
  Препротивнейшее удивление: как будто сам какое-то время назад, поджав хвост, не задавался таким же вопросом.
  Не нужно было быть большим логиком, чтобы понять - мы ещё не в преисподней. Точнее говоря, не в самом её низу. Это было понятно из названия места, где мы сейчас оказались - Сортировочная. Сколько будет ещё пересадок? А ведь на Земле мы были уверены: помер, ать-два - и ты оказываешься на одном из полюсов потустороннего мира.
  Стали интересоваться у мотающихся по Сортировочной грешников - а где же находится нужная именно нам, москвичам, регистратура. Но тутошний народец вёл себя, как пассажиры на платформе метро: даже те, кто знал ответ на вопрос, или проскакивали мимо, разводя руками, или притворялись глуховатыми, подслеповатыми, а то - и придурковатыми, высунув для убедительности язык. Да, здесь, на Сортировочной, наш народец всё ещё оставался при всех своих земных привычках.
  Наконец, один переспросил:
  - Москвичи? Так вам своё окошко легко найти - к нему самая большая очередь стоит.
  Могли бы и сами догадаться. Быстро нашли нужное нам окно регистратуры, заняли очередь.
  Народу в очереди было много, двигалась она небыстро, некоторые из впереди стоящих стали подходить к нам, интересоваться - из каких мы московских районов.
   Один из подошедших оказался моим земляком с Бирюлёво-Западного, но меня опередил со своими вопросами к нему наш журналист Николай:
  - А эта бюрократическая возня на Сортировочной долго может продолжаться?
  Конечно, Николая, да и всю нашу компанию, больше устроил бы утвердительный ответ. Здесь, на Сортировочной, кожу с нас снимать, пожалуй, не станут, а чем дальше будут отодвинуты всякие наказания, тем лучше.
  - И в регистратуре бывают задержки, и на собеседование могут не сразу вызвать, и само оно с каждым из грешников занимает разное время. Да и после окончания собеседования не сразу ведь на такси тебя в назначенное приговором место отправят. Наберут этап, специальный транспорт подадут...
  - А что это за собеседование такое? - своей презрительной интонацией генерал Караев заранее не признавал законности и справедливости всего происходящего на Сортировочной. - Что означает это так неуместное здесь словцо?
  - Вероятно, на Сортировочной из психологических соображений этим словом заменили выражение "Страшный суд". На страшном суде грешник со страха и слова не сможет вымолвить. Но и собеседование - процедура серьёзная, ведь по его результатам определяется окончательное местечко нашего брата в преисподней. И это может быть такое местечко, которое и называть страшно.
  Расспрашивать земляка продолжил я:
  - Со всеми, прибывающими на Сортировочную, проводится такое собеседование?
  - Со всеми. Кроме таможенников и гаишников, разумеется. Те после регистрации сразу отправляются на Придорожную.
  Догадавшись по нашей реакции, что среди нас есть представитель одной из этих заведомо многогрешных профессий, землячок тут же попытался подсластить пилюлю:
  - Так это же одна из самых верхних станций преисподней. Вторая от Сортировочной на пути вниз. Режим там никак не назовёшь очень уж строгим. Для многих и многих попасть туда, а не куда-нибудь ниже, считается большой везухой. И с Придорожной, в отличии от лежащих ниже станций, ещё можно подать апелляцию. Правда, для этого надо будет возвращаться на Сортировочную, а это ох как непросто.
  "Вниз"! "Ниже"! Вот оно, со страхом ожидаемое ещё на Земле. Значит, из Сортировочной нам предстоит перемещение уже не по какой-то горизонтали. А что мы хотели: путь в преисподнюю - какая тут может быть горизонталь. Только всё ниже и ниже.
  За время стояния в очереди мой земляк успел кое-что узнать об устройстве потустороннего мира.
  ...- Здесь - свой жаргон. Рай называют Верхним хозяйством, ад - Нижним.
  Надо же! Ведь и я в некоторых своих литературных измышлениях тоже так называл рай и ад. Впрочем, надо думать, не я один употреблял такие выражения. Уж очень понятно и удобно ложатся на российский язык эти названия.
  Земляк продолжал делиться своими познаниями:
  - Верховенствующую суть Верхнего хозяйства величают по-разному, ну а Нижнего только так - Хозяин.
  - А в Верхнее хозяйство попадает кто-нибудь из Сортировочной после собеседования? - всё ещё надеясь на лучшую для себя участь, чем даже самые верхние станции Нижнего хозяйства, спросил наш генерал-историк.
  - Реже редкого. В рай человеческая душа попадает с Земли сразу, если она того заслужила. Пролетая, как заведено, через ведущий туда тоннель. А всем грешникам положено прибывать сюда, на Сортировочную. И уже отсюда они распределяются по станциям Нижнего хозяйства - от самой верхней и до самой нижней. Кто какой режим заслужил.
  - Так, может быть, здесь, на Сортировочной, можно и вечно торчать? - поинтересовался я. - Не регистрироваться, не проходить собеседование - и всё...
  - Лучше и не пытаться так поступать. Обязательно настучат на тебя...
  Земляк поведал нам, что Сортировочная наводнена стукачами, которые внимательно следят за теми, кто норовит вновь и вновь занимать очередь в регистратуру, а то и вовсе увильнуть от регистрации, бесцельно слоняясь туда-сюда.
  - А какой от этого интерес стукачам? - продолжил своё интервью Николай. - Пайки здесь вроде бы никакой нет, денег тоже...
  - Интерес очень даже есть. Самые удачливые стукачи могут очень долго на Сортировочной торчать. Но со временем и среди таких происходит ротация. Проторчать на Сортировочной вечность ни у кого не получится.
  - Станции разные, а сроки всем дают одинаковые? - спросил Андрей, хотя, наверняка, и сам знал ответ на этот вопрос.
  - Разумеется. Всем - пожизненный.
   Казалось бы, генерал Караев задаёт глупейший вопрос, пытаясь уточнить:
  - Пожизненный - это как здесь надо понимать?
  Удивлённый земляк даёт, казалось бы, очевидный, бесспорный ответ:
  - Вечность, господа, вечность! Ну как это ещё можно понимать? Просто, если сразу сказать только что прибывшему с Земли человеку про "вечность" - так он и осознать этого не сможет. С пониманием вечности у всех землян - большие проблемы. Пожизненный срок - это для только что прибывшей на этот свет души как-то понятней.
  А, по-моему, вопрос Евгения Семёновича был не только не глупым, а очень даже глубоким, и землячок напрасно спешил так бодро отвечать на него. Это ещё как сказать: одно ли это и то же - пожизненный срок в преисподней и вечный. Преисподняя - часть Вселенной. А Вселенная - не вечна, и, как уже доказано, рано или поздно схлопнется вместе со своей преисподней. А что тогда с бессмертной душой? Уже и тюрьмы у неё нет, а ей всё срок мотать? Как? Где?.. Хотя, учитывая, что Вселенная схлопнется только через миллиарды лет, что вечный срок, что пожизненный - один хрен.
  Понятно, что нас очень интересовали подробности - названия станций Нижнего хозяйства на разных уровнях преисподней, режимы содержания там...
  А начну-ка я, перекрестившись, с самого низа:
  - А что происходит у Хозяина "на огоньке" с теми, кто его особенно заинтересовал, с теми, кто сразу к нему попадает?
  - Что происходит у Хозяина - об этом даже слухов никаких нет. Лифт с этапами из Сортировочной никогда не опускается ниже предыдущей станции.
  - Надо думать, зверства у Хозяина "на огоньке" самые запредельные во всём Нижнем хозяйстве? - сделал я, как мне казалось, логичное предположение.
  - И такое, наверное, бывает, но совсем не обязательно. Скорее всего, они у Хозяина - самые изобретательные, самые оригинальные во всей преисподней. Он ведь тоже творец, и не запредельность зверств должна быть целью его творчества, а их совершенство, их созвучность времени, их своеобразная садистская красота.
   А землячок-то, судя по лексике, был на Земле творческим человеком, и даже когда грешил, старался, наверное, чтобы эти грешки тоже были как можно более совершены по форме и по-своему красивы.
  - А перед гостиной Хозяина - что за станция? Ну, та, до которой опускается лифт из Сортировочной. И какие ещё есть станции с особо строгим режимом? - спросил журналист Николай.
  - Последняя станция перед гостиной Хозяина называется Светлое будущее, а перед ней - Котловая. Вот на них - самые строгие режимы, хотя на Котловой он всё-таки помягче. Но на ту и другую станции редко кто попадает. К такому особо строгому режиму мало кто приговаривается после собеседования.
  - А о том, что конкретно происходит на этих станциях, просачиваются какие-то слухи? - оглядываясь по сторонам, копался в преисподней Николай.
  - Ну, процедуры, которые проводятся с попавшими на Котловую, понятны из её названия - это всякие разновидности тепловой обработки, - ухмыльнулся землячок, но тут же замолчал и стал серьёзней. Было понятно: с какими интонациями говорить про Котловую - с этим он до сих пор не определился. А шутить про "всякие разновидности тепловой обработки" долго не получится.
   Подстёгиваю бирюлёвского земляка к продолжению разговора:
  - А что творится на станции, которая находится даже ниже Котловой? Такое милое название - Светлое будущее, и самый строгий режим. Как это объяснить?
  - А вот что творится на станции Светлое будущее - тут такого наслушаешься. Такого! - развёл руками наш информатор.
  Не решается хоть что-нибудь из услышанного считать достоверным? Или даже говорить ему об этом страшно?
  Хорошо, раз о нижних станциях преисподней интервьюируемый знает ненамного больше нашего, а быть в роли знатока ему, похоже, нравится, то, может быть, о верхнем уровне Нижнего хозяйства ему известно что-то конкретное.
  Кому, как ни нашему гаишнику Андрею, задавать такой вопрос:
  - А что на Придорожной? Кого туда этапируют, кроме нашего брата?
  - На Придорожную этапируют за всякие прегрешения на дороге и вокруг неё. Кроме таможенников и гаишников, туда направляют таксистов-хапуг; хозяев придорожных забегаловок, из которых не уйдёшь без отравления; придорожных же продажных девиц; работников сомнительных бензозаправок; кассиров-взяточников... В общем, всех, кто кормился с воздушных, железных, морских, речных и наземных путей-дорог не совсем честным трудом. Ну а верхушку на Придорожной, разумеется, держат таможенники. Они считаются там высшей кастой. И с этим никто не спорит, даже гаишники.
  Да, кормиться с дороги, воруя по чину и не очень насильничая при этом, - это и на Земле во все времена считалось не бог весть каким грехом, вот и в этом мире он, похоже, считается таким же.
  - И как их там, на Придорожной, наказывают? - Андрею не терпелось примерить эти наказания к себе - сдюжит ли?
  - Как известно, одна из главных мук для человека - ждать. На Придорожной грешники наказываются ожиданием. Тупым, неопределённым по времени ожиданием. Они с нетерпением ждут, когда поднимающийся снизу лифт за новым этапом грешников остановится на этой станции, чтобы подняться в нём на Сортировочную и подать там на апелляцию.
  - Ну, если там только вот так - маяться в ожидании лифта приходится, то режим на Придорожной действительно не назовёшь строгим, - совершенно справедливо заметил журналист Николай.
  А генерал Караев и вовсе недоумевал:
  - Да, издевательски, конечно, с пассажирами на Придорожной поступают, но всё-таки для ада, пусть и его верхнего уровня, это как-то слишком уж мягко.
  А я предположил, что до настоящих страхов рассказчик ещё просто не дошёл:
  - Но этот лифт на Придорожной никогда не останавливается, и ожидания грешников напрасны?
   Земляк подтвердил:
  - Почти всегда происходит именно так. Но реже редкого, без всякой системы, пустой лифт, идущий снизу до Сортировочной за очередным этапом, на Придорожной всё-таки останавливается. И вот тут... И вот тут, с его штурмом, начинается сущий ад. И увечья при этом кое-кто получает такие, каким и палачи на Костоломной позавидуют.
  Да, тут и Андрею стало непонятно, как относиться к месту, куда ему предстоит отправиться, и у нас язык не поворачивался ободрять его: "Эх, и подфартило же тебе, Андрюха!"
  - Ну, а самая верхняя станция Нижнего хозяйства как называется? - с волнением, природа которого легко угадывалась, спросил Евгений Семёнович.
  "Ох, торопитесь вы, товарищ генерал, с надеждами на самый верх преисподней попасть", - подумалось мне.
  - Самая верхняя станция Нижнего хозяйства называется Ура.
  Нестройным хором попросили земляка повторить. Нет, не ослышались.
  - Вот это названьице для преисподней! - выразил наше общее удивление Николай.
   Но, подумав, все мы согласились, что для самого её верхнего уровня это название - в самый раз. С трудно скрываемой завистью наше общее мнение выразил Андрей, которому придётся опуститься ниже:
  - Конечно, небось, тамошние грешники рады-радёшеньки, что попали на станцию с самым мягким режимом.
  Мой бирюлёвский земляк такой нашей уверенности не поддержал:
  - Ничего подобного! Как это ни парадоксально, но во всём Нижнем хозяйстве надо ещё поискать более недовольных своей участью. Ведь все этапируемые на станцию Ура были уверены, что после собеседования обязательно попадут в рай.
  - А кто на эту станцию попадает? - Евгений Семёнович, больше всех из нас разочарованный тем, что не попал в рай, конечно, надеялся, что после собеседования ниже станции Ура он уж точно не опустится.
  - Туда попадают душеньки тех граждан, которые в эпоху громыхания у нас от Москвы до самых до окраин хорового "Ура!" частенько были участниками этих хоров даже тогда, когда становиться их участниками было подловато и позорно. Но которые более тяжких грехов не совершали. Запевалы и заводилы тех хоров, разумеется, опускаются ниже.
  Да кто же из нас в эпоху, в которой мы прожили изрядную краюху своей жизни, не был участником тех хоров, которые громыхали порой по очень сомнительным, а то и позорным поводам. И как смогли увильнуть от участия в них те наши соотечественники, которые попали в рай сразу с Земли? Или всё-таки никто из них не попадал в рай прямо с Земли, а только после очень пристрастного собеседования на Сортировочной, на котором они смогли доказать, что не упускали ни единого повода для того, чтобы увильнуть от необходимости орать "Ура!", а если орать всё-таки приходилось, то даже из-под палки никогда не орали громче, чем вполголоса.
  - Тогда эта станция не только самая верхняя, но и самая населённая? - почти не сомневался я.
  - Разумеется, - подтвердил словоохотливый земляк. - Кто из нас не грешен по этой статье.
  - А как наказаны грешники на станции Ура? - спросил Евгений Семёнович.
  Всё увереннее видите себя только на этой станции, товарищ генерал? Ну-ну...
  - Наказание там такое - ходить в громадной общей колонне без остановки вокруг трибуны, кричать во всю глотку "Ура!", и носить транспаранты с тем же "Ура!".
  - И всё? - наш генерал, похоже, хоть сейчас готов был к отправке на станцию Ура; да и все мы, пожалуй, не отказались бы от такой участи.
  - Да, и всё.
  Гаишник Андрей с завистью посмотрел на Евгения Семёновича. И он был уверен, что из всех нас на станцию Ура может попасть только генерал Караев. Должны же на собеседованиях учитываться воинские звания, должности, научные труды, учёные степени, ордена и медали.
  - А кто на трибуне? - спрашиваю я.
  - Там, скорее, не кто, а что. На той трибуне находится огромный идол - Перст Указующий.
  Уточняю:
  - И куда указывает этот Перст?
  - А он всё время вращается.
  Журналист Николай выразил наше общее недоумение:
  - Станция Ура хоть и на самом верху преисподней находится, но ведь всё-таки в преисподней. Что, просто вот так ходить вокруг трибуны и кричать во всю глотку "Ура!" - это тоже адские муки?
  - Нет, не просто так ходить и кричать "Ура!", а ходить, ни на секунду не останавливаясь, и кричать "Ура!" только с сияющими от восторга физиономиями. И так - вечность. Вечность, господа!
  Да, мы, только что прибывшие с Земли, всё-таки не сразу осознаем, что, возможно, главная трагедия пребывания в Нижнем хозяйстве даже не в жестокости его режимов, а в том, что каждый из них будет продолжаться вечность. Да ты только своей физиономии попробуй-ка вечно придавать восторженное выражение. Тут рано или поздно обязательно захочется взвыть на всю преисподнюю, ан нет, отбывай наказание.
  Ну, до отправки на одну из станций Нижнего хозяйства нам надо ещё, как говорится на Земле, дожить.
  - А вот здесь, на Сортировочной, существуют какие-то наказания? - спрашиваю у земляка.
  - На Сортировочной самое изуверское наказание - это так называемый "райский уголок". Там провинившийся, перед самой отправкой своего этапа в Нижнее хозяйство, на какое-то время оказывается в точной копии рая.
  Да, уж лучше отправляться на Котловую напрямую из Сортировочной, чем из "райского уголка". Действительно, изуверский получится контраст.
  Тут землячок обратил внимание на какую-то душу, слоняющуюся по залу с разинутым ртом:
  - Вот каналья, давно за ним наблюдаю - так и не занял очередь в регистратуру. Дурака деревенского из себя строит, будто никак не найдёт своё окошко. Побегу-ка я в Стуковую, сообщу об этом, пока кто-то другой этого не сделал.
  - Так вы что же... Вы тоже... Стукач? - не удержался Евгений Семёнович от вопроса, ответ на который был очевиден.
  - Постукиваю понемногу. Надеюсь, на собеседовании это зачтётся, - отходя от нас, уже через плечо, спокойно ответил земляк. - Кому же хочется на Котловую или Костоломную попасть.
  Из этого объяснения было понятно, что грехов у моего бирюлёвского земели полным-полно, но он уверен: и при худшем для себя раскладе на самую нижнюю отметку Нижнего хозяйства, на станцию Светлое будущее, он не попадёт. Интересно - почему? Кто и за какие грехи туда попадает?
  - Но земляков не закладываю, - опять подойдя к нам, сказал он вполголоса.
  А мы и не собирались увиливать от регистрации. Пусть всё идёт своим чередом, ждём своей очереди.
  ... По Сортировочной носятся какие-то шустрые ребята и приказывают всем недавно прибывшим сюда грешникам немедленно собраться у той стены её зала, на которой висел огромный транспарант: "В райские кущи - с чистой душой!"
  Кто в этой огромной, таинственной конторе есть кто - с этим мы ещё не разобрались, и чтобы не усугубить своё положение, лучше сразу и беспрекословно выполнять даже малопонятные местные приказы и распоряжения. Покорно встаём в шеренгу, которую всё те же энергичные ребятки выстраивают под руководством какого-то мрачного типа. В руках у него - короткие вилы. Бутафория или кое-кто уже на Сортировочной имеет право пускать в ход легендарное оружие преисподней?
  "Карабасов, председатель местного актива", - слышится среди нас шепоток.
  Эх-ма, да тут, оказывается, и актив какой-то среди грешников существует! Эта суетливая шайка тоже отрабатывает какие-то льготы? У вожака - настоящая фамилия, или должностной псевдоним?
   Построив нас, Карабасов, демонстрируя для лучшего понимания его слов вилы, информирует:
  - Сейчас перед вами с "Напутственным словом" выступит Чрезвычайный и Полномочный представитель Нижнего хозяйства. Строго-настрого предупреждаю: внимать каждой букве этого "Напутственного слова", раскрыв рты!
   Угрожающие интонации Карабасова и нервное напряжение от ожидания предстоящего события заставляют нас приоткрыть рты ещё до появления Чрезвычайного и Полномочного представителя Хозяина.
  Кто-то, чтобы по неосторожности первым не загреметь в самые страшные места Нижнего хозяйства, поспешает обезопасить себя от нечаянного нарушения церемониального этикета предстоящей встречи:
   - Скажите, пожалуйста, господин Карабасов, а как нам следует обращаться к Чрезвычайному и Полномочному представителю, если он пожелает пообщаться с нами?
   - Обращаться к Чрезвычайному и Полномочному представителю следует только так - "Ваше Бабское превосходительство".
   Не ослышался? По недоумённым выражениям лиц Евгения Семёновича, Андрея и Николая понимаю: и они не меньше моего удивлены тем, кто выступит перед нами с "Напутственным словом".
  Уголовники тут же зашептались между собой: "Унизить лишний раз нас хотят...", - но громко выражать свои эмоции не посмели.
   "Превосходительство". Припомнилась "Табель о рангах": чины 1-го и 2-го классов - "Их высокопревосходительства", а просто "превосходительства" - это уже следующие два класса. Стало быть, не ахти какая шишка выступит перед нами с "Напутственным словом". Но и у "превосходительства" предполагается наличие какой-то породистости, воспитанности, а то и благородства. К тому же - дама. Едва ли такой представитель Хозяина будет тыкать нам в нос кулаком и общаться с нами только по-матерному.
  Это обстоятельство значительно уменьшило бы у нас стресс от ожидания предстоящей встречи, но Карабасов, делая угрожающие движения в нашу сторону вилами, всё больше накалял обстановку:
  - Если кто-нибудь хоть шёпотом назовёт Чрезвычайного и Полномочного представителя "Чёрт-Бабой", тот без всякого собеседования первым же этапом будет отправлен на Котловую!
   Выходит, просто "баба" в этом мире не является уничижительным словцом, а вот на употребление "чёрта" наложено табу? Или это табу действует только при сношениях с представителями высших классов, а нижние чины преисподней, начиная где-то с тамошних коллежских асессоров, и на "чёрта" нисколько не обидятся?
  Карабасов приказывает:
  - Чтобы не случилось никаких конфузов, отрепетируем хором приветствие Чрезвычайному и Полномочному представителю: "Здравия желаем, Ваше Бабское превосходительство!"
   По взмаху руки с вилами Карабасова все мы негромко, вразнобой исполняем это приветствие: "Здравия желаем, Ваше Бабское превосходительство!"
   - Не сачковать, мать вашу! Громче, стройнее!
   Громче, слаженнее мы орём: "Здравия желаем, Ваше Бабское превосходительство!"
   Какой-то рядовой активист подбегает к Карабасову, докладывает ему что-то на ухо. Карабасов, встрепенувшись, приказывает:
  - Смирно! Равнение налево!
  Откуда-то слева появляется Их Бабское превосходительство.
  Ни серой не пахнуло, ни напедикюренные копытца не застучали по гранитному полу Сортировочной, ни лакированные рожки не торчали из элегантной причёски. Человек. Женщина. Дама.
  Вот она всё ближе.
  Мгновенно вспоминаю все сотни фильмов, которые видел. На одежду какой из героинь этих фильмов похоже необычное одеяние Их Бабского превосходительства? Пожалуй, больше всего - на форму укротительницы тигров из одноимённого фильма. Дополняет эту похожесть стек в её руке. На одном из пальцев - большой перстень: драгоценный чёрный камень котлообразной формы, в котором, постоянно меняя оттенки, жил своей жизнью яркий язычок пламени. Настолько своей, что иногда, казалось, и выпархивал из камня, летая рядом.
  Когда на Земле говорят: "Женщина без возраста" - то просто отдают этим дань умению этой женщины скрыть, замаскировать свой возраст. Но уже через полторы секунды... ну, хорошо, пусть только через пять - уже через пять секунд возраст и такой женщины внимательный, поживший на белом свете человек определит с точностью до пяти лет. А вот тут... Сколько годков Их Бабскому превосходительству по земным меркам - этого даже самый зоркий из нас не смог бы определить. И как бы кто тут из нас ни был капризен в таких оценках, а не восхититься этой странной, действительно безвозрастной красотой Их Бабского превосходительства было невозможно.
   Взгляд спокойный, и в то же время чувствовалось, что неповиновение будет пресекаться по строгим законам циркового манежа.
  Карабасов печатает строевой шаг и докладывает:
  - Ваше Бабское превосходительство! Вновь прибывший контингент российских грешников для прослушивания Вашего "Напутственного слова" построен. Председатель актива Сортировочной - Карабасов.
  Первым делом Их Бабское превосходительство негромко спросила у Карабасова:
  - Уголовный элемент имеется?
  - Как же без него, Ваше Бабское превосходительство. Всех мастей.
  - Проинструктированы?
  - Да, Ваше Бабское превосходительство, знают, как за базар ответят.
  Получив уверения, что и от уголовников можно не ожидать неприятных сюрпризов в общении, Их Бабское превосходительство неспешно пошла перед нашим строем, с интересом рассматривая каждого из нас. В поведении и мимике - ничего агрессивного, надменного, презрительного; ничего из арсенала свирепого служаки лагеря строгого режима, обходящего строй новой партии заключённых. Было совершенно излишним подкреплять уверенность Их Бабского превосходительства в абсолютном нашем послушании взятыми "на караул" вилами Карабасова, идущего с поднятым подбородком на пару шагов сзади неё. Стало быть, этого требовал устоявшийся церемониал "Напутственного слова".
  Пожалуй, к некоторым доходягам Их Бабское превосходительство испытывала даже сочувствие, выражая его взглядом.
  И вот посланница Хозяина обобщает свои первые наблюдения:
  - Вроде бы и мужички еще не очень старые, а уже у нас...
  - А какой нынче мужичок в России, Ваше Бабское превосходительство, - ухмыляется Карабасов. - Вырождается там мужичок.
  - А когда это, Карабасов, мужички были такой уж красой и гордостью России? Да никогда не были. Вот ее бабы... У России два богатства - природные и её бабы. А мужички там... Мужички там только для смут, войн и ускоренного размножения после их завершения. Да и на это ускорение их надолго не хватает. Быстро выдыхаются, и, чтобы не позориться перед бабами, затевают какую-нибудь следующую смуту или войну.
  Интересный меморандум о месте мужичков в России.
  Только обойдя весь строй и возвратившись к его середине, Их Бабское превосходительство приветствует нас:
  - Ну, здравствуйте, господа грешники!
  Громко, старательно выкрикиваем:
  - Здравия желаем, Ваше Бабское превосходительство!
   - Поздравляю вас с благополучным прибытием в потусторонний мир!
   Издевательская насмешка? А неблагополучное - это какое? Когда прибываешь из канализационной трубы на Сортировочную утопленником? А хоть и обошлось без такого происшествия, то с чем тут поздравлять, если всем нам почти гарантировано попадание в преисподнюю.
  Возникла неловкая пауза. Мы переглядываемся, не зная - как отвечать.
  Один из грешников вышел на пару шагов из строя - Карабасов его мобилизовал для всяких непредвиденных случаев, или в таких ситуациях и так всегда найдётся охотник отметиться перед начальством?
  - Рады стараться, Ваше Бабское превосходительство!
  Заметив улыбку Их Бабского превосходительства, Карабасов вилами загоняет выскочку обратно в строй.
  - Не успел отрепетировать, Карабасов? И почему все твои активисты - сплошь одни дураки?
   Карабасов, косвенно признавая, что выскочка дрессировался им, обижен:
  - Ну как же так, Ваше Бабское Превосходительство? Вы же сами не раз говорили, что любой активист просто по природе своей обязан быть дураком. И его основная обязанность в любых мирах - притеснять и запугивать умных, чтобы те не очень умничали.
  - Ах, Карабасов-Карабасов, ну хоть бы одно исключение из этого правила ты как-нибудь отыскал, - пожурила верного служаку Чрезвычайный и Полномочный представитель Нижнего хозяйства, а потом приступила к своему "Напутственному слову":
  - Ну, и как, душеньки вы наши, жилось вам на Земле-матушке? Впрочем, о чём я спрашиваю. Почти все вы только присутствовали там. А жить - это... А это и не понять тому, кто не жил по-настоящему. А потому и рассказывать вам об этом уже так же поздно, как, например, учить вас китайскому языку. Ни умение по-настоящему жить, ни китайский язык в Нижнем хозяйстве вам уже не пригодятся. Для вас теперь начинается то, что в популярной земной литературе красиво называется - "Жизнь после жизни" или "Жизнь после смерти". Не буду подвергать критическому разбору все работы такого рода, не стану лишать вас удовольствия, когда придёт время, сделать собственные выводы о том, что же это такое - жизнь после смерти. Скажу лишь, что жизнь эта будет для вас не сахар. Да вы и сами, конечно, об этом догадываетесь...
  А вот это уже, похоже, настоящий, а не подставной смельчак. Так рискнуть, встревая в "Напутственное слово" Чрезвычайного посла Хозяина:
  - Разрешите обратиться, Ваше Бабское превосходительство?
  Их Бабское Превосходительство, жестом останавливая метнувшегося к наглецу с вилами наперевес Карабасова, великодушна:
  - Обращайтесь, душа моя, обращайтесь.
  - Мы, конечно, догадываемся, что жизнь наша будет не сахар. Но неужели путь из Сортировочной лежит только в Нижнее хозяйство?
  Внимательно присмотревшись к смельчаку, Их Бабское превосходительство ответила:
  - Так если вы целую пригоршню смертных грехов в своей земной жизни совершили, то какие у вас могут быть сомнения на этот счёт? Да, как пить дать, попадёте именно в то хозяйство, которое я имею честь здесь представлять. И, скорее всего, - на одну из самых нижних его станций.
  Каким образом Их Бабское превосходительство смогла заглянуть в душу задавшего вопрос? Или ей уже настучали всё про каждого из нас?
  Смельчак не стал развивать свой вопрос; значит, если и не все смертные грехи имел за душой, то парочку самых увесистых он успел совершить.
  Видя благосклонное отношение Их Бабского превосходительства к нашему любопытству, и другие грешники набрались отваги задать ей свои вопросы.
  - А вот если я, Ваше Бабское превосходительство, ни одного смертного греха не совершил, и других у меня - раз-два и обчёлся, то почему тогда всё равно окажусь в том хозяйстве... в том хозяйстве, которому выпала честь быть представленным здесь Вами?
  Вначале Их Бабское превосходительство, указывая на задавшего вопрос, обратилась к предводителю активистов:
  - Карабасов, возьми эту душеньку себе на заметку. С подхалимажом у неё уже сейчас всё в порядке, остальному научишь.
  И только потом стала отвечать на заданный вопрос:
  - В списке оснований для отправки в Нижнее хозяйство сразу за смертными грехами идёт активная политическая деятельность на Земле... - и внимательно присмотревшись к будущему активисту, Их Бабское превосходительство спросила:
  - Признавайтесь, голубчик, было?
   Вот как, оказывается, аукается активная политическая деятельность на Земле - сразу за смертными грехами идёт!
  Но вопрошающий никак не соглашался это понимать:
  - Да, признаю, партийным я был, Ваше Бабское превосходительство. Но членом не абы какой игрушечной партийки, которые штампуются только для придания выборам дутой многопартийности. Я был членом партии конкретных либерал-демократов - одной из самых известных и заметных в России партий. А по боевитости ей и вовсе нет равных. Признаю и то, что даже в её региональных руководящих органах состоял.
  - Тогда, батенька, вам не стоит строить никаких иллюзий. Это те, кто всего лишь в каком-нибудь партийном планктоне всё время бултыхался - вот те могут попасть куда-нибудь повыше в Нижнем хозяйстве. И даже на станцию Ура. А при примерном там поведении, да при наличии у них солидного пакета смягчающих обстоятельств, эта партийная мелочишка даже на апелляцию вправе подавать. А вот руководящим партийным работникам... Карабасов, продолжи, пожалуйста. Я, как ты знаешь, не люблю резких слов и выражений.
  Карабасов с удовольствием продолжил:
  - А вот руководящим партийным работникам - тем уже никакие справки, слёзы и сопли не помогут. Тем мотать свой вечный срок придётся без всяких УДО и послаблений режима.
  - А уж тем, которые из самых боевых партий... - возвратилась к своему объяснению Их Бабское превосходительство. - Как вы сказали - конкретный либерал-демократ? Наслышаны-наслышаны - да, очень шумливая, драчливая и скандалёзная группировка. Так что могу уже сейчас уверенно сказать вам: "Добро пожаловать в самые нижние отделения нашего хозяйства!" Там вам будет привычно. Там не соскучишься. Там всегда такие крики и вопли - заслушаешься! С позволения Хозяина там иногда даже интереснейшие соревнования проводятся - кто кого перекричит-перевопит. И хотя на Земле вы прошли хорошую школу, не надейтесь, что и у нас вы сразу окажетесь в призёрах. Такая дикая конкуренция - вам будет очень нелегко выделиться в этом хоре.
  А ведь, похоже, действительно боевой мужик этот конкретный либерал-демократ - страшный приговор, вынесенный в издевательски-ироничной форме, не лишил его способности продолжать эту тему:
  - Почему же такая строгость по отношению к нам, партийным деятелям, Ваше Бабское превосходительство? Ведь для народа старались...
  - А потому, душа моя, что руководство любой политической партии - это, по определению... Карабасов, доложи нам, пожалуйста, со свойственным тебе выражением, как звучит это адаптированное для такой публики определение. Мне такая редактура всегда казалась громоздким и сучковатым канцеляризмом, но для россиян, которые такой стиль впитывают с молоком матери, так будет даже понятней.
  Карабасов, выгнув грудь и вытаращив глаза, заученно, с выражением докладывает:
  - "Создатели любой политической партии - это всегда шайка прохвостов. Как и все прочие шайки, политические партии тоже создаются с корыстными целями. Но если корысть шайки уличных грабителей - это непосредственный грабёж граждан, то корысть политических шаек - тот же грабёж, только через захват над гражданами политической власти. Поэтому руководство любой политической партии, стремящееся к захвату власти и, тем более, уже захватившее её - это всегда шайка грабителей своего собственного народа, место которой на самых нижних уровнях Нижнего хозяйства".
  Эвон, какие сложные синтаксические конструкции приходится зубрить Карабасову. Продекламировав заученное, он попросил:
  - Ваше Бабское превосходительство, могу я кое-что и от себя добавить? Не адаптированное.
  - Знаю я твои добавки: такого страху на этих бедолаг нагонишь, да ещё таким зверским языком! Нет, чтобы хоть чем-то обнадёжить их. И ты о примечании позабыл.
  Карабасов исправляется:
  - Примечание: "Один из основополагающих общественных законов Вселенной гласит: даже если бы какую-нибудь политическую партию создали одни праведники, то через какое-то время в её руководстве всё равно останутся только отпетые грешники. Или в результате перерождения первых, или в результате их замещения вторыми. Причём, в радикальных партиях замещение всегда будет насильственным".
  Беззлобное отношение Полномочного представителя Нижнего хозяйства к нашему контингенту всё больше располагало и других грешников подключиться к общению. Лёгким, доброжелательным кивком счастливчику давалось разрешение.
  - Ваше Бабское превосходительство, скажите, пожалуйста, а кого опускали ниже - видных революционеров или крупных мошенников?
  - Да что вы, как можно сравнивать тех и других! - удивилась вопросу Их Бабское превосходительство. - В кондуите грешников видные революционеры идут вместе с теми, кто умудрился совершить на Земле все семь смертных грехов. Даже те, кто совершил только шесть - и те уже считаются меньшими грешниками, чем видные революционеры, я уж не говорю о их вождях. Вожди... Но не будем об ужасах, ещё не время. А мошенники... Что бы там ни говорили, а мошенники - это всегда народ с творческой жилкой. А это ценится в любых мирах. Вот и здесь, на собеседованиях, к народу с творческой жилкой проявляют большую, чем к другим грешникам, симпатию и снисходительность. Даже самых отъявленных и беспринципных, но талантливых мошенников редко опускают, например, на Котловую. Да и какой зачастую толк от такого приговора? Он порождает у них и вовсе феноменальные творческие способности. Бывает, что на той же Котловой вместо этих пройдох в котле сидит кто-нибудь из обслуживающего персонала, проигравших им в карты. Да-да, и такие гении среди мошенников встречаются.
  Какой ещё в Нижнем хозяйстве может быть обслуживающий персонал у котлов с кипятком или смолой, кроме чертей? Это что же - на Котловой шулера-гении и с чертями на такое вот "посидеть за меня в котле" играют, и частенько их обыгрывают? Тогда мошенники, наверное, порой и сами умудряются на должности "обслуживающего персонала" устроиться?
   Было заметно, как облегчённо вздохнул тот, кто задал вопрос про мошенников. И не только он. Похоже, для многих стоящих в нашем строю этот вопрос был актуальнейшим. Но на Котловую никто из них, конечно, не хотел бы попасть. Как заранее понять, настолько ли ты выдающийся плут, чтобы хотя бы на время посадить в свой котёл кого-нибудь из "обслуживающего персонала" и занять место истопника?
  Кто-то, сгорая от нетерпения, даже выскочил из строя, чтобы задать свой вопрос - и тут же Карабасов зло кольнул его своими вилами. Пострадавший вскрикнул от боли.
  - Да, господа, - сочувственно заметила Их Бабское превосходительство. -Боль - это теперь единственное телесное чувство, которое вы будете испытывать. И никакой другой физиологии. Пить, есть душе не надо, а значит... Ну-ка, Карабасов, как ты обычно формулируешь физиологический вывод из этого - не хочу сбиваться на моветон.
  Под льстивый гогот других активистов Карабасов формулирует своё видение потусторонней физиологии:
  - А значит, и горшок душе не нужен!
  Кто-то из заднего ряда, чтобы не попадаться на глаза Карабасову, выкрикнул:
  - Ваше Бабское превосходительство, а как же душа может испытывать физическую боль?
   Их Бабское превосходительство самым разлюбезным тоном объясняет:
  - Теперь это у вас - фантомные ощущения. Такое, как вы знаете, бывает и на Земле - например, после удаления зуба или ампутации конечностей. Но по своей остроте эти фантомные ощущения не только не будут проигрывать вашим ощущениям боли на Земле, они даже будут выигрывать с огромным преимуществом.
  Только этого преимущества нам теперь не хватало.
  Вопрос дрожащим голосом из того же заднего ряда:
  - Ваше Бабское превосходительство! А эти фантомные ощущения боли - они навсегда у нас останутся? Ведь на Земле фантомные боли после удаления зуба и ампутаций со временем проходят.
  По-моему, глуповатый вопрос, что и подтвердил ответ Их Бабского превосходительства:
   - Странно, что можно сомневаться в этом. Разумеется, они останутся у вас навечно. Жизнь на Земле показала, что душа ваша болеть должным образом не может. Поэтому в Нижнем Хозяйстве за нее вечно придется отдуваться... И опять не хочется самой переходить на низкий стиль общения. Карабасов, какой фантомной части тела чаще всего приходится отдуваться за грехи хозяина?
  - Заднице! - счастливый от своей востребованности, докладывает Карабасов.
   - Вот! - продолжает Их Бабское превосходительство. - А как же вы ей, родимой, прикажете отдуваться, если она не будет чувствовать, что ее поджаривают?
  Да, на Сортировочной ещё никого не поджаривают, здесь к настоящим мучениям только готовят. Готовят таким вот "Напутственным словом", таким вот издевательским стилем общения с нашим грешным братом. Издевательский тон у Их Бабского превосходительства; издевательские повадки у Карабасова и его своры; издевательский транспарант с призывом прибыть в райские кущи с чистой совестью.
  И рано или поздно этот вопрос должен был кто-то задать:
  - Ваше Бабское превосходительство! Если практически никто из нас не попадёт из Сортировочной в рай, то зачем же здесь тогда этот транспарант висит?
   Было похоже, что Их Бабское превосходительство даже обрадовалась этому вопросу:
  - В этот раз и сама не удержусь от моветона - уж больно смачное словцо представился случай произнести. Для блезира, душа моя, висит этот транспарант. Исключительно для блезира. В общественных местах без блезира никак нельзя. Что-нибудь оптимистическое или нравоучительное в общественных местах обязательно должно торчать перед глазами. Так уж повелось - хоть на этом свете, хоть на том.
   Тут же кем-то озвучивается наше общее раздражение:
  - Хоть бы уж в самой преисподней без всякого блезиру обошлось...
  - А вот это ваше пожелание, душеньки вы мои, обязательно сбудется. Такие ностальгические земные мотивы только на стенах Сортировочной ещё присутствуют. А в Нижнем Хозяйстве - там уже никакого блезира. Да и сами посудите: когда ваша... Эту вашу самую задействованную жертвенную часть тела только что называл Карабасов. Так вот, как только она коснётся кипящего на сковороде маслица... И тут обойдёмся без излишнего натурализма и скажем так: как только она окажется в этом щекотливом положении- разве вам будет до разглядывания всяких там лозунгов и призывов? Да хоть в гектары величиной такие транспаранты будут торчать перед вашими глазами, вы на них никакого внимания обращать не будете.
  Карабасов, ухмыляясь, осмеливается что-то шепнуть на ухо Их Бабского превосходительства.
  - И, как правильно подсказывает Карабасов... Нет, голубчик, вот это ты, пожалуйста, сам скажи, но постарайся сказать на ещё нормативном языке.
   В самых строгих границах нормативного языка Карабасов всё-таки не смог удержаться:
  - В таком щекотливом положении вас и самая крутая порнуха не заинтересует.
  Рядовой актив так дружно и громко заржал, что Их Бабское превосходительство пресекла тему в свойственном ей стиле:
  - Ну, хватит об искусстве! Даже о тех его видах, которые Карабасов считает самыми востребованными. Не оно - главный пункт моего "Напутственного слова". А главный его пункт такой: в Нижнем хозяйстве - никакой политики!
  Кто-то тут же спросил:
  - А разве поведение грешников на станции Ура - это не политика?
  - Безостановочно ходить вокруг трибуны с Перстом Указующим и громко вопить "Ура!" - это только первое время похоже на политику. А потом становится понятно, что это наказание. И очень серьёзное наказание, как убедятся те из вас, кто попадёт на станцию Ура. Кое-кто даже пониже будет просить его опустить... Итак, повторяю - никакой политики. Как вы понимаете, мы располагаем огромным и разнообразным инструментарием для самых жёстких наказаний нарушителям этого категорического запрета.
  Карабасову было поручено перечислить первый десяток средств из этого инструментария.
  Чего уж там, понятно: в Нижнем хозяйстве может быть только одна политика - Хозяина.
  А это, наверное, ещё один кандидат в активисты:
  - Ваше Бабское превосходительство, а как быть, если кто-нибудь станет приставать к нам с политическими предложениями, или если мы сами заметим где-то политическую активность?
  - Как только к вам подошли с такими предложениями, или вы сами заметили где-то политическую возню - бегом в Стуковую!
   Интересно, у всех чинов третьего и четвёртого класса Нижнего хозяйства такие же жандармские функции, как у Их Бабского превосходительства? Впрочем, разве могут быть другие функции в Нижнем хозяйстве даже у чинов первых двух классов, у Их высокопревосходительств?
  Но ведь и жандармы бывают яркими, интересными личностями, что и доказала Их Бабское превосходительство. И я решил, что никогда не прощу себе, если не дерзну пообщаться с такой личностью, да ещё с такой красавицей.
  - Ваше Бабское превосходительство, а реинкарнация - такое, после собеседования в Сортировочной, возможно?
   И в таком незавидном положении, как моё, можно, оказывается, испытывать какие-то крохи радости, потому что мой вопрос был принят, а в ответе Их Бабского превосходительства на этот раз не было ничего ироничного, издевательского:
  - Да, заявку на реинкарнацию те, кто не был на Земле большим грешником, подавать могут. Но только в прошлое. Иногда такая заявка удовлетворяется. Но в какую историческую эпоху они попадут, и кем им придётся там стать - об этом заявители никогда не информируются. И подавая свои заявки на реинкарнацию, все добровольцы об этом знают. Должна сказать, что их, добровольцев на такой кульбит, очень и очень мало.
  Николай, набравшись смелости, задал напрашивающийся вопрос:
  - Ваше Бабское превосходительство, а почему так мало добровольцев на реинкарнацию?
  - А это объясняется набором её вариантов. Мы не можем позволить такому добровольцу, переместившись в земной мир, улучшить то положение, которое он бы занял после собеседования в Нижнем хозяйстве. Такая снисходительность могла бы заметно подмочить нашу безупречную карательную репутацию. Карабасов, приведи-ка нам примеры реинкарнации. Но не приукрашивай их своими извращёнными художественными блёстками. Все они и сами по себе достаточно хороши.
   Карабасов выполняет распоряжение:
  - Вот, например, кем можно стать в результате реинкарнации из Нижнего хозяйства: младшим подтиральщиком задницы фараона, и однажды быть скормленным крокодилам за то, что плохо подтёр; или стать битым каждый день кнутом чёрным рабом на хлопковой плантации Алабамы, и однажды быть сожжённым на костре по несправедливому обвинению суда Линча; или, например, попасть в жадные до работы руки сотрудников киевского чека - и тогда вам покажется завидной и судьба съеденного крокодилом подтиральщика фараоновой задницы, и сожжённого негра в Алабаме...
  Говоря о жадных до работы руках чекистов, Карабасов потёр свои ладони.
  Он привёл ещё несколько похожих примеров реинкарнации, а Их Бабское превосходительство подвела им итог:
  -Я, душеньки вы мои, повторю, чтобы вы потом не роптали: реинкарнация происходит, как выражается Карабасов, "в тёмную". В какое прошлое историческое время попадёт доброволец, и кем он будет возрождён на Земле - об этом ему не сообщается.
  Так вот почему желающих дёрнуть посредством реинкарнации из преисподней обратно в земной мир почти нет. То-то я заметил, что на Сортировочной среди её старожилов если порой и обсуждается вопрос о реинкарнации, то очень вяло и очень скоро завершается. Оно и понятно: не лучше ли, например, орать себе и орать "Ура!" на одноимённой станции? Ну, врежут тебе порой дубинкой за то, что орал не во весь голос, или транспарант с тем же "Ура!" опустил ниже дозволенного, или Перст Указующий пожирал глазами не с должной ретивостью - так ведь дубинка всё-таки не крокодил, не костёр и не кованый чекистский сапог. Да и куда ты получишь направление после того, как тебя сожрёт крокодил, или линчуют в Алабаме, или забьют сапогами насмерть жадные до такой работёнки чекисты, и ты опять окажешься на Сортировочной? Не ниже ли той станции, которая тебе светила в первый заход сюда?
  Как тут не задуматься: а стоит ли так рисковать с реинкарнацией, становясь на Земле гостем из будущего с такой гарантированной незавидной судьбой?
  Я первым задал вопрос на эту интереснейшую тему, рискну и продолжить её:
  - Ваше Бабское превосходительство, а как же можно отправить такого гостя из будущего точно в предназначенное для него реинкарнацией время и место? Какова техника такого, как вы изволили выразиться, кульбита?
   Рискнуть ещё больше? Рискну:
  - Не бывает промахов? Его забрасывали в восемнадцатый век клянчить на церковной паперти корки хлеба, а он стал заведующим обувным отделом крупного советского универмага в эпоху развитого социализма, и как сыр в масле катается.
  Ни Карабасов не метнулся ко мне, ни посланницей Хозяина не был никак наказан за игривость языка. Её Бабское превосходительство лишь внимательно посмотрела на меня, как бы оценивая мой интеллектуальный уровень.
  - Для любых серьёзных объяснений любых событий во всех мирах и временах приходится обращаться к царице наук -математике. Как у вас с этим?
  - И в классе был одним из первых по математике, а когда пришло время служить в армии, стал там старшим вычислителем парадной артиллерийской части. Одна из самых, не побоюсь этого слова, математических армейских специальностей.
  Ишь, как осмелел от благосклонного к себе отношения, даже расхвастался. Влетит?
  - Могли рассчитать, как пальнуть из пушки, чтобы хоть с десятого раза не промахнуться по сараю? Да, и это, конечно, тоже математика. Но для запуска механизма возврата в точные координаты прошлого требуются математика и математики другого уровня. Давайте, душа моя, на одном примере выясним, будут ли вам понятны мои объяснения, надо ли мне к ним приступать. Вот если я дам вам сейчас точные небесные координаты кометы Темпеля и законы её движения - сможете вы, считая в уме, уже через три минуты сказать, какие координаты были у неё 127 лет, 4 месяца, 8 дней, 13 часов, 51 минуту и 26 секунд тому назад?
  Ни один вопрос, ни в той, ни в этой жизни, не потребовал от меня меньшего времени для ответа:
  - Нет, Ваше Бабское превосходительство, не смогу. Я необратимо свихнусь только от попытки приступить к этим расчётам.
  - Похвальная самооценка. Мне бы очень не хотелось, чтобы на собеседование вы явились, пуская пузыри изо рта.
  - Мне бы, Ваше Бабское превосходительство, тоже очень не хотелось такой инвалидности. Пусть даже она и предоставит какие-то режимные поблажки в Нижнем хозяйстве.
  - Тогда просто поверьте, что из Нижнего хозяйства не по сараям из пушек лупят, математический аппарат и математики здесь другого уровня, и поэтому душенька, рискнувшая реинкарнироваться, с первой попытки попадёт точно в предназначенное ей место и время.
  Да, уж, конечно, не ЕГЭ является вершиной образования высших сословий Нижнего хозяйства.
  Смотрю на Карабасова - нет, не стоит всё-таки рисковать задавать ещё один свой вопрос. Можно тут же испытать фантомную боль от укола его вил. Он на всех уже задавших свои вопросы волком смотрит.
  А ведь сколько ещё интереснейших вопросов напрашивалось. Например, а что происходит с полом при реинкарнации? Точно остаётся прежний, точно меняется на противоположный, или чёрт его знает в буквальном смысле, что при реинкарнации происходит с полом.
   Их Бабское превосходительство возвратилась к строжайшему запрету на политическую деятельность, всё чаще предоставляя возможность Карабасову вставлять свои реплики, в которых границы нормативной речи всё сильнее трещали по швам.
  ...Когда Их Бабское превосходительство, завершив своё "Напутственное слово", ушла от нас по своим таинственным делам, Карабасов разрешил нам разойтись, а тем, кто решил записаться в активисты, следовать за ним. И тут! Хотя, можно ли было считать этот поступок Николая такой уж неожиданностью? Разве не мелькнула хоть на мгновение и у меня, и у Андрея, а, возможно, даже у генерала Караева мыслишка поступить так же, как он - записаться в активисты, чтобы как можно дольше оставаться на Сортировочной.
  Так в нашей компании стало на одну душеньку меньше.
  Оставшись втроём и зло порассуждав о присущей профессии журналиста продажности, мы поделились мыслями о возможном гендерном составе высших чинов Нижнего хозяйства. Вдохновлённый своим кратким общением с Их Бабским превосходительством, очень впечатлённый и ею, и её "Напутственным словом", я сделал, как самому мне показалось, очень уж смелое предположение:
  - А Хозяин ли - первое лицо в Нижнем хозяйстве?
  Но вот Андрей не очень-то и удивился:
  - Хочешь сказать, что первым лицом может быть и Хозяйка? Действительно, а почему бы и нет, - не исключал он такой возможности. - Вот и на Земле бабы забирают себе всё больше власти. Если и дальше так дело пойдёт, то скоро у руля всех государств только они и будут стоять.
   Евгений Семёнович считал это явление на Земле временным:
  - Такое возможно только при относительно спокойной международной обстановке. А как только появятся первые признаки хорошенькой мировой заварушки, они сами уступят мужчинам всю свою власть и вспомнят, что их удел - дети, церковь и кухня.
   - Да, трудно представить, что женщина нажмёт на красную кнопку в своём ядерном чемоданчике, - согласился с генералом я. - Это не микроволновку или стиральную машину включать.
   - Но, может, потому и нажмёт, что не будет понимать всех последствий этого, - Андрей относился к бабам у власти подозрительней, чем мы с генералом Караевым.
   Пришли к выводу, что в аду, по определению, никогда не может быть спокойной обстановки и поэтому первое лицо в Нижнем хозяйстве - всё-таки Хозяин. А вот каков гендерный расклад среди его ближайшей свиты и в администрации преисподней - это как знать. Учитывая насыщенность этого хорошо отапливаемого местечка котлами да сковородками, его ведь и большой кухней можно назвать. А кому хозяйничать на кухне, как ни бабам?
   Ладно, ещё увидим, кто действительно хозяйничает на адской кухне.
  
  ...По мере продвижения очереди к окошку регистратуры, наша поредевшая компания всё больше осваивалась на Сортировочной. Спокойные, без наклонностей к повышенным тонам и скандалам - мы были желанными собеседниками для желающих пообщаться.
  Как-то к нам подошёл один словоохотливый дядечка, намного дольше нас обитающий на Сортировочной. Мы уже не раз видели его живо беседующим в других компаниях. Преисполненный всяческой информации, в этот раз он решил поделиться ею с нами.
   Подойдя, он сразу игриво предложил нам то, что, вероятно, не раз предлагал и другим:
  - А спорим, господа, среди вас обязательно отыщутся мои бывшие однопартийцы. Члены какой партии есть среди вас?
   - Ну, я был членом коммунистической партии, - нехотя ответил Евгений Семёнович; ему не понравилось такое панибратство, и он вначале даже демонстративно отвернулся от нашего нового собеседника.
  - Был-был! И коммунистом я был. А после того, как эта партия деградировала, хотите верьте, хотите нет, членом ещё семи партий успел побывать. Да-да, семи! С каждым разом одна либеральней другой были эти партии.
  Было заметно, что Евгению Семёновичу походя и небрежно упомянутая "деградация" коммунистов резанула слух, но, по нашему общему обыкновению, скандала устраивать он не стал.
  - Может быть, и членом партии любителей пива успели побывать? - припоминал я самые курьёзные политические сборища щедрых на таковые 90-х годов.
  - Успел-успел! - радостно воскликнул наш собеседник. - А потом - и членом партии любителей отечественного пива, которая откололась от основной части партии. Кстати, едва ли были в то время более непримиримые политические враги, чем эти две партии.
  - Что же это вас так качало? - почти презрительно спросил Андрей.
   - Да, шарахался из стороны в сторону. Как и многие другие был опьянен политической свободой, - и патриот отечественного пива тут же пренебрежительно махнул рукой:
   - А-аа, партии! Одно название. Дискуссионные клубы, говорильни, а не партии настоящие. Никакой дисциплины. Кто в лес, кто по дрова. Таким партиям никогда не быть во власти. Так, мельтешат для выборного фона, да вожаков своих придурковатых пиарят. Всё-таки, что бы там ни говорили, а коммунисты прошлых времён, коммунисты большевистской масти - вот это да, вот это настоящая была партия!
   Вижу, что Евгению Семёновичу совсем не хочется говорить на эту тему. Поговорю-ка тогда я:
   - Это верно. Что-то, а дисциплинка у коммунистов большевистской масти была во главе угла. Все партийные директивы - строгий закон. Если партия прикажет, каждый ее член обязан быть готовым на все. Хоть кишки кому-нибудь выпустить. Даже другому члену коммунистической партии...
   Андрей усмехнулся моим комплиментам дисциплинке у коммунистов большевистской масти, а Евгений Семёнович очень укоризненно посмотрел на меня, но ничего не сказал.
  - Да, что касается строгости - тут у коммунистов старой закалки были крепкие традиции, - охотно поддакнул господин, побывавший членом семи партий. - Отстаивая свои принципы, они ни чужих, ни своих не жалели. А в тех, в которых я потом побывал... Что вы! Какие там кишки? Прикажет партия одному своему члену всего лишь прилюдно плюнуть в лицо другому ее члену - и то дискуссия на полгода развернется. За это время и плевать-то расхочется. Поэтому и умирают такие партии. Без строгой дисциплины такие отмирания неизбежны. А строгость и дисциплину любой партии придаёт вождь. Проверено, если нет у партии настоящего вождя - не будет в ней и дисциплины. У наших российских либералов во все времена не было ни настоящего вождя, ни настоящей дисциплины. Поэтому они и проиграли власть большевикам в 1917 году. Нет, чтобы отправить на вечную каторгу, а ещё лучше на виселицу жалкую кучку лживых горлопанов, так и страну отдали им на убой, и сами потом под нож пошли.
  Из этого страстного меморандума стало понятно, что к окончанию его земной жизни нашему собеседнику были симпатичней даже совершенно карикатурные партийки с их полностью разваленной дисциплиной, чем та, в которой по приказу партии любому могли выпустить кишки.
  Этот словоохотливый и компанейский дядя наверняка нахватался уже намного больше нашего о житье-бытье в Нижнем хозяйстве, вот и попросим его поделиться с нами слухами.
  - Кстати, о вождях. Вы не знаете хоть что-нибудь о судьбе большевистских вождей в Нижнем Хозяйстве? Ведь не в рай же они попадали, - не сомневался я.
   - Да что вы, какой там рай! Главные вожди из большевистской банды сразу попадали к Хозяину на огонёк. Такое же внимание Хозяин уделяет только самым отмороженным головорезам, экстрасенсам, да ещё физикам-теоретикам.
   Почему Хозяин уделяет своё особое внимание самым известным вождям большевиков, уголовникам-душегубам и экстрасенсам - это понятно, и те и другие заслужили такое внимание. А вот почему физики-теоретики попали в эту компанию?
  Больше всех удивился Андрей, который, надо думать, с большим почтением относился к настоящим учёным, и никак не мог предположить, что некоторые из них считаются намного большими грешниками, чем гаишники:
  - А почему физикам-теоретикам тоже по самому высшему разряду в Нижнем хозяйстве достаётся? Они-то чем так нагрешили?
   - А тем, что упорно подбираются к началу всех начал. А это для человечества - самая большая опасность. Дойдёт какой-нибудь такой учёный до окончательного понимания этого начала, подготовит необходимый материал и аппаратуру, чтобы воспроизвести его, нажмёт на рубильник, а что из этого получится? Хотя про физиков - это, возможно, и анекдот.
  А ведь, может быть, и не анекдот? Делишки физиков-теоретиков всегда чреваты самыми серьёзными последствиями. Они ведь, если дойдут до понимания начала всех начал, если придумают необходимую аппаратуру с рубильником для запуска этого начала, то смогут ли удержаться от желания однажды нажать на этот рубильник? Или, ещё хуже, доверят его кому-нибудь из вождей, у которых всегда руки чешутся - как бы нажать на какой-нибудь курок, красную кнопку или врубить такой вот рубильник. Вот тебе и аварийный Большой взрыв. Тут не только шляпы со всех голов во вселенной сдует...
  Стараясь обойтись без всяких интонаций, Евгений Семёнович спросил:
  - А вы не знаете, что конкретно Хозяин с вождями проделывает?
  - Что он конкретно с ними проделывает - неизвестно, но что-то такое, чему до сих пор и названия никто не может предложить. К примеру, даже самые громкие вопли грешников на Котловой уже на Придорожной почти не слышны. А вот страшный вой вождей, с которыми периодически проводит какие-то процедуры Хозяин, - так тот вой не только на станции Ура хорошо слышен, но даже до Сортировочной порой доносится, и тут все холодеют и замирают от этого жуткого завывания. Даже регистрация на это время прекращается.
  - А почему эти процедуры с вождями Хозяин проводит только время от времени? - удивился я.
   Да и как это может не удивить. По-моему, паханы большевиков должны выть в преисподней без всякого перерыва. А если этот вой мешает нормальному функционированию Сортировочной, то можно ведь поставить какую-то заглушку в лифтовую шахту ниже Котловой.
  Рассказчик пояснил, что перерывы в диком вое вождей объясняются отнюдь не перекурами или гуманностью Хозяина.
  - ... Отвыв в очередной раз "на огоньке" у Хозяина, вожди возвращаются на станцию Светлое будущее, сгорающие от желания отыграться на ком-нибудь.
  Вот! Вот, наконец, хоть какое-то предметное упоминание о самой таинственной станции преисподней. Не упустить, не отпускать от себя такого информированного рассказчика.
  Тороплюсь задать следующий вопрос:
  - А в качестве кого пребывают большевистские вожди на станции Светлое будущее?
  - В качестве вождей.
  - Как?! Вожди и в Нижнем хозяйстве остаются вождями?
  - Да, большевистские вожди и в преисподней вожди. Но только вот там - на станции Светлое будущее. Все они только там и собраны. Поговаривают, что эта станция и была создана Хозяином специально под них. Тоже ведь творец. И ему интересно проводить у себя всякие эксперименты. А до Светлого будущего самой нижней станцией была Котловая.
  - Так скажите же наконец, что же всё-таки творится на станции Светлое будущее? - позабыв, где он находится, генеральским тоном потребовал Евгений Семёнович.
  - Вот что там конкретно творится - мне этого до сих пор так и не удалось разузнать, хотя всё время и ношусь по Сортировочной, как угорелый. Но раз станция Светлое будущее расположена даже ниже Котловой, значит, там происходит что-то такое!
  Для убедительности, кроме необходимой интонации, "что-то такое!" было усилено закатыванием глаз на лоб и соответствующей мимикой.
   Удержать, удержать нашего информатора около себя! Спрашиваю:
  - А кто здесь, на Сортировочной, более других осведомлён в этом вопросе?
  - Об этом у коммунистов надо спрашивать. Между ними ходят какие-то слухи о том, что там конкретно творится. Меня они на свои партсобрания, как ренегата, не приглашают, а вот к вам, - он указал на Евгения Семёновича, - к вам обязательно подойдут. У них-то вы уже наверняка зарегистрированы. Очень наблюдательные товарищи!
  ...Когда любитель пива и разговоров, заметив невдалеке свеженькую, только что сколоченную компанию, метнулся к ней, Андрей, не смущаясь Евгения Семёновича, удивлённо воскликнул:
  - Эх-ма, да у коммунистов, оказывается, даже на этом свете продолжается кипучая политическая жизнь. Никаких "Напутственных слов" не страшатся.
  Я удивлён не был:
  - Так это вам не карикатурная партия любителей пива, на членов которой только цыкни - и они разбегутся кто куда. Настоящие коммунисты, коммунисты большевистской школы, так легко своими принципами не поступаются. Потому и регулярные собрания здесь проводят. Возможно, и партвзносы в какой-то форме собирают. Например, раз в месяц надо взасос облобызать председателя местного парткома, если, конечно, здесь сохраняется такое фантомное ощущение - "взасос". И всё-таки, надеемся, наш Евгений Семёнович проигнорирует вызов на местное партсобрание.
   Я ошибся - генерал Караев был, оказывается, как раз из тех коммунистов, которые не поступаются принципами:
  - Пригласят - обязательно пойду, - не задумываясь, сказал он.
  - А если это будет иметь очень серьёзные последствия на собеседовании? - спросил я.
  - Да, хоть какие будут последствия, а убеждённым коммунистом себя считать никогда не перестану! - твёрдо ответил генерал.
  Меня такая твёрдость почти убедила, а вот Андрей отнёсся к ней скептически:
  - Ну-ну...
  
  ...Я и Евгений Семёнович быстро прошли регистрацию, и стали ожидать вызова на собеседование.
   А вот Андрей простоял у окошка регистрации дольше нашего.
  - Что это с вами так долго? - спросил я. - Какие-то анкетные данные потребовали уточнений?
  - Напротив, как только выяснили, что я гаишник - больше никаких вопросов. Остальное время заняло оформление на ближайший этап в Нижнее хозяйство.
  - Значит, собеседования с вами действительно не будет, - как-то без определённого выражения сказал генерал Караев, он так и не решил, как было бы лучше для Андрея.
  А я считал, что для гаишника и не может быть ничего лучше и старался выразить это как можно более эмоционально:
  - Как и предполагалось, на Придорожную опустят?
  - Да.
  - Так это же замечательно! Всё-таки есть шанс как-нибудь прорваться на Сортировочную и подать там апелляцию.
  Тогда и Евгений Семёнович присоединился к моим похлопываниям Андрея по плечу и попыткам изобразить радость за него.
  Но сам Андрей вовсе не излучал никакой радости. Вроде бы всё с ним произошло, как и предполагалось, но он-то, конечно, надеялся, что у него получится убедить бюрократов в регистратуре в необходимости провести собеседование и с ним. А на собеседование ему удастся убедить тамошнюю комиссию в том, что некоторых профессиональных грехов на Земле никак не избежать, если ты хочешь оставаться кормильцем семьи; что он глубоко раскаивается в своих грехах, вырвет с корнем из души всю скверну и сможет стать достойным обитателем Верхнего хозяйства, или, хотя бы, станции Ура. Нет, оказывается, для гаишников с более чем полугодовым стажем действительно всё очень строго - никаких собеседований.
  
  ... Андрею не пришлось долго ждать отправки своего этапа. Я и генерал Караев, до собеседования безконвойные души, пошли провожать его.
  Подача откуда-то снизу лифта, на котором с Сортировочной опускают этапы в Нижнее хозяйство, сопровождалась, по первому ощущению, жуткой какофонией - всё нарастающей по громкости, составленной из скрежета, скрипа, лязга, тягостного стона то ли каких-то тросов, готовых вот-вот лопнуть, а то ли истязаемых душ с нижних уровней, которых и истязали специально для этого. Но, прислушаешься - нет, это не какофония. В этой своеобразной музыке явственно угадывалась какая-то осмысленная трагическая торжественность. Реквием, специально сочинённый каким-то гениальным композитором к отправке этапов в Нижнее хозяйство? И не самим ли Хозяином сочинённый, который и тут гений?
   В кинохронике и на фотографиях мне доводилось видывать шахтёрскую клеть, в которой доставляют к месту долбёжки угля отчаянных подземных работяг. Этот лифт оказался намного больше. Не меньше вагона. Весь этап построили перед ним по группам, в зависимости от станции назначения. Большая его часть направлялась на станцию Ура. Меньшее число грешников, но тоже немало, будут, как и Андрей, опущены на Придорожную. Как много земных грехов, оказывается, так или иначе, связано с различными дорогами.
  После переклички началось прощание. Мы уже знали, что среди провожающих будут не только такие же, как мы с генералом Караевым, временные обитатели Сортировочной. По незыблемому, вечному ритуалу, к моменту отправки очередного этапа в преисподнюю сюда из Верхнего хозяйства слетались ближайшие родственники этапируемых. Слетались для последнего с ними свидания. Из этого можно было заключить, что между Верхним и Нижним хозяйствами всё-таки существуют какие-то линии связи, раз имеется и соблюдается договор о такой гуманной процедуре.
  Вот и рядом с Андреем, невесть каким образом, оказалась его родня. Какие же они все румяные, моложавые, по-спортивному подтянутые, и даже в этой обстановке с горящими жизненным азартом глазами. Но никаких крыльев за спиной, арф в руках, нимбов на голове, только ослепительные белые одежды на них. Это что же - вовсе нет перечисленных вещиц в Верхнем хозяйстве, или на время таких свиданий родственники сдают свои райские атрибуты на проходной рая, чтобы в Нижнем хозяйстве ещё более не подчёркивать трагическую разницу в положение провожающих и провожаемых?
  Прощания у лифта проходило чинно, тихо, пока карабасовские ребятки не приволокли к лифту ещё одного грешника. Вероятно, его, проигнорировавшего вызов на этап, пришлось отлавливать в каких-то потаённых уголках Сортировочной. Он отчаянно упирался.
  Все мы сразу узнали его. Заметной политической фигурой был на Земле. Штатный трибун одной из партий. Напирал на работу с молодёжью. Сочинял и озвучивал пламенные призывы выходить на уличные политические протесты даже школьникам. У кого как, а вот у меня ни один из политических призывов не вызывал такого отторжения, как такой вот. Человеческий молодняк, как и любой другой молодняк в живой природе, не должен вмешиваться в разборки взрослых особей - это будет грубейшим нарушением основных законов природы. Чтобы порываться что-то исправить, это "что-то" надо пережить и осознать - таков один из этих законов. А молодняку дай-то бог пережить без происшествий свои извечные проблемы - почему так быстро заканчиваются родительские деньги, и почему так скоро увядает очередная любовь до гроба.
  Его тащили к той очень малочисленной группе этапа, которая опускалась на Котловую, и энергичным рукоприкладством принуждали не сопротивляться.
   Вот тут мне очень захотелось быть среди карабасовских активистов, чтобы тоже иметь возможность дать пинка этому пламенному трибуну. Да, Котловая - это правильный адресок не только для него, но и для всех прочих пламенных политических трибунов. Пользы от этих, хоть товарищей, хоть господ - никакой, а вреда - порой на годы и десятилетия. Потому что основная задача пламенных политических трибунов всех времен и народов - собирать толпы и взвинчивать их. А любая взвинченная толпа в охотку откликнется на любой призыв, а уж толпа науськиваемого на кого-то или что-то молодняка - откликнется самой первой. На демонстрацию? Да хоть сейчас готовы. И агрессивной стае недорослей будет всё равно, что написано на знамёнах и транспарантах этой демонстрации. Для этой стаи будет важно, чтобы древки тех знамён и транспарантов были крепкими. Чтобы не ломались как спички, когда молодняк начнёт крушить стёкла и черепа.
  Так что напрасно этот господин протестует и упирается, по нужному адресу его отправляют- не нарушай основополагающих законов природы.
  ... Ещё раз обнявшись с Андреем на прощанье, и выразив уверенность, что давку на Придорожной он выдержит, сможет как-нибудь протолкнуться в лифт, идущий оттуда на Сортировочную, и подать здесь на апелляцию, я и Евгений Семёнович тактично оставили его наедине с роднёй и стали бродить среди этой многочисленной группы, не очень тактично прислушиваясь - что же происходит на других свиданиях.
  Как и на всяких проводах на Земле, здесь тоже было много чего наигранного, главным образом - бодрячества. Прислушались внимательней к одной семейке.
  ...- А чем это он тебя, Петя, так сильно по голове ударил, что она у тебя до сих пор какая-то скособоченная?
  - Монтировкой, дядя Миша. С ней за пазухой и пришёл ко мне домой. Но сначала... вот ведь гад... Сначала вместе со мной вылакал две бутылки моего самогона, и только, когда узнал, что выпить больше у меня ничего нет - вот только тогда он мне и врезал по башке монтировкой.
  - За что же он тебя так?
  - Я с его сожительницей согрешил. С Ленкой Семихвостовой. Да вы её все знаете. Раз семнадцать согрешил. Всякий раз одинаково: когда подвозил её до Лихово, где она на рынке торгует. Где-нибудь на дороге останавливался, и прямо в машине грешил. Признал свою вину на собеседовании, чего уж там...
  Мать Петьки сварливо возразила:
  - Это, сынок, Ленка во всём виновата. Нечего было ей своим задом перед тобой вертеть!
  Матери и здесь матери. Да нашинкуй Петька кого-нибудь в тонкую лапшу - и тогда мать нашла бы для него какое-то оправдание и обвинила во всём нашинкованного.
  По обиженному виду Петьки было понятно, что на каком-нибудь земном суде он и сам предпочёл бы обвинить в своём падении Ленку: да, это она своим вертлявым задом сбила его с пути праведного. Но здесь, на Сортировочной, этот малый, даже со скособоченной после удара монтировкой башкой, поступил разумно, решив, что на собеседовании правильней будет сразу слёзно покаяться, чем хитрить, изворачиваться, выдвигать сомнительные версии и загреметь за это враньё на какую-нибудь нижнюю станцию преисподней, а не на Придорожную. И, стало быть, если грешник на собеседовании не юлит, не завирается, если искренне раскаивается, то прелюбодеяние не обязательно искупается где-нибудь на Костоломной? Или товарищи, проводящие собеседование, как и матушка Петьки, тоже посчитали, что в его грехопадении большая часть вины лежит на Ленке Семихвостовой? И в этом случае не самому Петькиному прелюбодеянию уделялось основное внимание на собеседование, а бюрократической формалистике - ведь грешил Петька прямо на дороге, можно сказать, на глазах многочисленных зрителей.
   ...- Ну, а чего теперь, Петенька, горевать? Хоть и в Нижнем хозяйстве ты окажешься, но ведь не там... не там, где самое пекло...- мать хоть и пытается приободрить Петьку, но едва сдерживается, чтобы не всплакнуть.
  Дяде Мише бодрый тон даётся лучше:
  - Везде, Петруха, люди живут...
  - Да, вам, обитателям рая, хорошо говорить, что везде люди живут, - совершенно обоснованно скривил рожу Петька.
   Петькина матушка, осуждающе взглянув на дядю Мишу за его психологический промах, хотела бы, наверное, более удачно примирить сына с Нижним хозяйством. Например, по земной привычке посетовать, что и в раю есть к чему придраться. Но так и не найдя для такой придирки ни единого повода, только горестно качала головой, понимая, что, скорее всего, видит сыночка в последний раз.
  - А где же отец? - Петька только сейчас разглядел недокомплект среди родственников, что было бы очень обидно для тятеньки, узнай он об этом. - Почему он не прилетел на свидание со мной?
  - А папа, сынок, не в рай ведь попал, а, как и ты, в Нижнее хозяйство. Но не на Придорожную, а намного ниже. В Карьере ему теперь вечный срок отбывать, -проинформировала его мать.
  И никакого сожаления не было заметно у матушки Петьки. Похоже, она была даже рада тому, что муженёк хотя бы в раю не будет отравлять ей жизнь.
  Вот тут-то Петька сразу перестал недовольно кривить рожу, осознав, наконец, как ему повезло по сравнению с папаней: одно дело - вечные каторжные работы в Карьере; и совсем другое - всего лишь время от времени драться на Придорожной за место в лифте на Сортировочную.
  ...Потом мы с Евгением Семёновичем подошли к партии офицеров, этапируемых на станцию Ни Шагу Назад.
  Понятно, что генерал Караев раньше меня вслух обратился с этим вопросом к зевакам:
  - Товарищи, а кто же попадает на станцию Ни Шагу Назад?
  Знатоки были:
  - Командиры-самодуры туда отправляются.
  Другой добавил:
  - Эх, говорят, какие огромные этапы формировались туда во время самой великой нашей войны и после неё!
  Это понятно. Многие отцы-командиры, не задумываясь, клали на той великой войне своих солдатушек под огнём противника такими огромными штабелями, которых военная история не знала до этого. И не величина ли тех штабелей из солдатских тел - главное основание называть ту войну великой. Сейчас из того командирского поколения почти никого не осталось. Но и в самое мирное время мало ли чего может натворить по самодурству военачальник - подлодку утопить; целую эскадрилью самолётов с горой столкнуть; или на учениях не по тому квадрату из всех своих "Градов" пальнуть, смешав с землёй чей-то личный состав и приданную ему технику...
   - И что там, на станции Ни Шагу Назад, с ними происходит? - Евгений Семёнович спросил об этом без сколько-нибудь заметного волнения. Он ни своих солдатушек не гонял, ни чужих никак не мог угробить. Не было никогда в подчинении кабинетного учёного солдатушек. Свои грехи, грехи военного историка на службе "ума, совести и чести эпохи", ему придётся искупать на какой-то другой станции преисподней.
  Нашёлся знаток и этого вопроса:
  - Говорят, что раз за разом они проходят один и тот же цикл наказания. Сначала чистят зубной щёткой сортиры в самых запущенных солдатских казармах; потом кормят вшей в сырых, холодных окопах; потом, сразу после атомного взрыва, идут в одних кальсонах в его эпицентр; там рассаживаются на самые заражённые места и с ними проводят политзанятия; потом идут навстречу пулемётам противника по минным полям, где у них обязательно отрывает какую-то часть тела.
  Я предположил:
  - Ну, хоть с головой подмышкой этот цикл для командира-грешника, заканчивается?
  - Нет, - возразил какой-то дока, - этот цикл и на этом не заканчивается. Уже с оторванной частью тела каждый такой командир дезертирует с фронта. Его ловят, и если ему на минном поле оторвало голову, то его расстреливают с головой подмышкой, а если голова на месте, то вешают. Потом - всё по тому же кругу.
  - Не обязательно всегда по такому же кругу. Бывают круги и куда похлеще, - сказал кто-то с такой уверенностью, будто и сам не раз проходил этими кругами. - Например, многих после всех предыдущих мытарств противник берёт "языками". Ну, а с каким пристрастием допрашивают "языка" - сами понимаете.
  - Что, неужели и с многозвёздными генералами тоже так поступают? - недоумевал Евгений Семёнович.
  Кто-то из зрителей и про это был наслышан:
  - Как раз многозвёздным генералам-самодурам достаются самые грязные сортиры, самые мокрые, холодные и вшивые окопы, самые тяжёлые ранения, самые продолжительные политзанятия в эпицентрах атомных взрывов и самые большие издевательства после захвата их в качестве "языков".
  А чего тут удивляться: разумеется, в Нижнем хозяйстве крепко проштрафившихся на Земле грешников подвергают не только физическим мучениям, но обязательно дополняют их каким-то моральным унижением. Вот и генералов, ни в грош не ставивших жизнь солдатика, норовят унизить на станции Ни Шагу Назад самым изуверским способом. Мало того, что им приходится чистить сортиры, кормить вшей в мокрых окопах и растерянно бегать по минным полям в поисках своей головы, так ведь какие пытки могут начаться, когда с такой вот головой подмышкой его возьмут "языком". Он бы и рад выложить все секреты, да попробуй-ка заставить шевелиться язык в голове, которая находится в таком неудобном для предательства положении.
  Вот и становись тут творцом какой-нибудь победы, не задумываясь, какой ценой её добывать.
  Кто-то из собравшихся около этапа на станцию Ни Шагу Назад зрителей-пацифистов предложил:
  - А вот если бы на самом чрезвычайном заседании самого чрезвычайного земного комитета учредить для всех армий мира жесточайший приказ - "Ни шагу вперёд!". И тогда ни одной армии мира не надо будет отдавать приказа - "Ни шагу назад!". Красота - никаких побед и поражений, никаких похоронок и слёз.
  - Не получится, - сразу забраковал кто-то другой это предложение. - Драчливость заложена в землянах, как и во всех других животных, на генетическом уровне. А против генетики не сладит ни один чрезвычайный комитет, хоть сколько времени он будет штаны просиживать.
  Это верно: один удачливый учёный-генетик, который найдёт управу на человеческие гены драчливости, быстрее и надёжней прекратит все войны, чем тысячи чрезвычайных комитетов.
  Довольно нашего внимания к этой группе этапируемых. Генералу Караеву не попасть на станцию Ни Шагу Назад - не махал он шашкой, не грозил пистолетом, заставляя своё подразделение штурмовать Н-скую высоту семнадцатый раз подряд, уложив наконец на её склонах весь вверенный его отеческим заботам личный состав. Посмотрим-ка - а что там в тех группах, которые получили путёвочки на самые нижние станции.
   В этот раз из всего большого этапа направление на самую нижнюю из них, в Светлое будущее, получила только одна душа. На её проводах - никаких ободряющих похлопываний по плечу и утверждений, что "везде люди живут". Тоска, уныние, безысходность. И отбывающий, и провожающие его родственники с Верхнего Хозяйства прекрасно понимали весь трагизм положения. Даже те, кто отправлялся на Котловую и Костоломную - и те поглядывали на эту семейку с большим сочувствием.
  На всю большую группу грешников, отправляемую на станцию Ура, приходился всего один экспедитор-охранник. Да и тот, позёвывая, миролюбиво прогуливался вдоль строя своих подопечных, зная, что никаких неприятностей от них ожидать не стоит. А вот одного грешника, отправляемого в Светлое будущее, крепко держали под руки два дюжих молодца, и ещё двое в любое мгновение были готовы прийти им на помощь. Стало быть, при отправке этапов в Нижнее хозяйство всякого рода эксцессы чаще всего происходили среди этого контингента.
  Не обошлось без эксцесса и в этот раз.
  То ли охранники, расслабившись, дали маху; то ли их подопечный, переполняемый животным страхом, силищу приобрёл животную - но он вырвался из рук стражей, держащих его под руки, ловким финтом обошёл двух других, перебежал к той команде, которая направлялась на Котловую, мёртвой хваткой обнял одного из этапируемых туда и дико закричал:
  - К справедливости взываю! Требую немедленно переоформить мне станцию назначения! Я вот с этим гражданином Шмаковым должен быть в одной группе. Почему Шмакова, который совершил точно такое же преступление, как и я, опускают только до Котловой, а меня отправляют в Светлое будущее?
  Охранникам-экспедиторам, восстанавливая порядок, пришлось повозиться с дебоширом. Шмаков с готовностью помогал им отодрать от себя нарушителя дисциплины, и возвратить на место, к его родне из рая, которой и до этого было совестно за своего родственничка, а тут все они, кроме старенького дедушки, который, вероятно, вздремнул - все они, не дожидаясь отправки этапа, невидимками упорхнули обратно в райские кущи.
  Старший конвоя всего этапа, дабы пресечь внутри него вредящие дисциплине и спокойствию пересуды, громко напомнил:
  - Да, Шмаков тоже с особой жестокостью убил свою жену, а потом расчленил и сжёг её останки. Но он проделал это исключительно из корыстных побуждений - чтобы при разводе не делить с ней жилплощадь и совместно нажитое имущество. А вы со своей женой проделали то же самое по идеологическим мотивам - когда она, в ответ на ваше утверждение: "И всё равно, вот увидишь, гадюка, - наше поколение будет жить при коммунизме!", сказала: "Господи, спаси и помилуй!"
  Теперь уже все четверо охранников крепко держали скандалиста, а один из них приказал:
  - Перестаньте хулиганить, товарищ. Поцелуйте дедушку, и айда в лифт!
  Прощание всех групп со своими родственниками из Верхнего хозяйства свернули, и стали заводить этап в огромный лифт. Все экспедиторы-охранники, они же и лифтёры, дело своё хорошо знали: чтобы грамотно распределить в лифте этапируемых на разные уровни, скандалиста завели в него первым и поставили в самый дальний угол. Потом заводили тех, кто направлялся на Котловую, Костоломную, Парную, Карьер... Точный расчёт - и вся большая группа, отправляемая на станцию Ура, тоже влезла, хотя последний десяток конвою пришлось запихивать в лифт уплотняющими толчками и даже пинками.
  Пока не начался заглушающий всё реквием, сопровождающий спуск лифта-колосса в преисподнюю, единственный отправляемый на станцию Светлое будущее грешник успел крикнуть: "Эта дура хорошо знала, что я не могу поступиться принципами!"
  
   ...Предсказание любителя пива и компаний сбылось. Подошедший к нам однажды человек, оглядываясь по сторонам, заговорщицки обратился к Евгению Семёновичу:
  - Подпольный комитет коммунистической партии потустороннего мира держит вас в поле зрения, товарищ генерал. Надеемся, вы готовы к решительным действиям, если партия прикажет?
  Такой вопрос, заданный вот так, без всякой преамбулы, и на Земле поставил бы в тупик. Генерал Караев и рта не успел раскрыть, а ему уже подсказывали, почему он должен быть готов к неким решительным действиям, как только получит приказ партии:
  - Надеюсь, вы согласны с тем, что куда бы ни забросила судьба члена коммунистической партии, ему не позволено забывать, что он - в первую очередь коммунист...
  Никогда не сомневался - коммунисты невысоких чинов и званий тех прошлых времён, когда однопартийцы высших рангов многое от них прятали, - такие коммунисты в массе своей были славными людьми. Смущаясь, пряча глаза, краснея, потея, переминаясь с ноги на ногу, часто прося разрешение попить водички, такой человек всё-таки имеет какое-то моральное право заявить на любом пристрастном разбирательстве: "Не знал я про масштаб кровавых преступлений так называемого "ума, чести и совести нашей эпохи", ну, честное слово, не знал!.." А вот коммунисты нашего времени, когда масштаб этих преступлений известен, могут быть только или недоумками, или прохвостами, живущими за счёт этих недоумков. Ну а если "не могу поступиться принципами" не излечивается даже от такой резкой перемены политического климата, как попадание в потусторонний мир, то коммунист здесь - это уже не столько партийность, сколько какой-то медицинский диагноз.
   Не думаю, что Евгений Семёнович прочитал мои мысли, а вот посланец местной организации коммунистов, похоже, что-то почувствовал. Он взял генерала Караева под руку и отвёл в сторонку.
  А я в это время удивлялся про себя: это ж надо, коммунисты даже здесь, на Сортировочной, свой подпольный комитет сумели сколотить. И это после строгих "Напутственных слов" Чрезвычайного посла Хозяина.
  Я был почти уверен, что политобработка генерала Караева, уже немало узнавшего о Нижнем хозяйстве, ничего не даст, и, подойдя потом ко мне, он скажет: "Господи, ну какие ещё заседания могут быть на пороге в преисподнюю. Зачем и кому это надо?"
  Нет, Евгений Семёнович не считал идиотизмом политическую активность коммунистов на Сортировочной и сказал мне, что выразил полную готовность пойти на собрание подпольного комитета, как только его позовут.
  ... - Я горжусь тем, что являюсь членом такой боевой партии!
   Начать обмен штампами? Я скажу: "Эта боевая партия разожгла в нашей стране чудовищный пожар, погубив в этом пожаре миллионы людей". Он твёрдо ответит: "Даже не пытайтесь меня переубедить. Да, было время, когда для партии большевиков настал момент разжечь такой пожар. Но она же этот пожар и потушила". Я раздражённо напомню: "Всё время своего существования она его тушила исключительно человеческой кровушкой. Морями человеческой крови". Он так же раздражённо скажет: "Не надо преувеличивать и утрировать. Крови было пролито столько, сколько требовалось для удержания советской власти".
   Нет, штампами "не могущих поступиться принципами" не проймёшь. Тут нужно что-то другое.
  В этот момент к нам, насторожённо оглядываясь по сторонам, подошёл человек, который внимательно следил за общением генерала Караева с представителем коммунистов.
  - Что, в подполье завлекал вас тот тип? - кивком показал он в ту сторону, в которую удалился эмиссар подпольщиков.
  Не провокатор ли какой-нибудь: Сортировочная - тот ещё террариум!
  - А с кем имеем честь? - строго спросил генерал Караев.
  - Я один из тех коммунистов-ренегатов, которые стали ренегатами уже здесь, на Сортировочной.
  Вот как: стало быть, есть тут товарищи, на которых "перемена политического климата" подействовала благотворно.
  Генерал Караев такие изменения благотворными не считал. Он осуждающим тоном спросил:
  - Что же заставило вас стать ренегатом?
  - Если вы хоть раз побываете на заседании подпольного комитета, думаю, ещё одним ренегатом станет больше.
  - Так вы уже бывали на таких собраниях? - генерал Караев всё так же строг к подозрительному собеседнику. - Что же отвратило вас от бывших товарищей по партии?
  - Их программа.
  А вдруг всё-таки провокатор? На всякий случай отгорожу-ка я его в этой беседе от Евгения Семёновича, чтобы на предстоящем собрании подпольщиков, если он туда всё же пойдёт, ему не аукнулось какое-нибудь неосторожное слово, сказанное сейчас, и подслушанное кем-то из пронырливых стукачей.
  -Вот как! У коммунистов и здесь есть какая-то программа?
  - Их у них даже две: программа-минимум и программа-максимум.
  - Уж коли вы хотите и моего товарища склонить к ренегатству, то мотивируйте, пожалуйста, это своё желание. Начните ваш рассказ с программы-минимум местных коммунистов.
  - Программа-минимум у местных подпольщиков - построение развитого социализма на станции Ура.
  Вот это да - и это у коммунистов программа-минимум!
  - Какие оптимисты местные подпольщики, - удивлённо хмыкнул я. - А на самые нижние станции преисподней они не боятся попасть за свои смелые программы?
  - Бодрятся, хорохорятся, даже анекдотами на эту тему обмениваются. Но вот про станцию Светлое будущее - только испуганным шёпотом и уже никаких анекдотов.
  Ага, вот человек, который в кулуарах тех заседаний подпольного комитета, на которых присутствовал, мог что-то слышать о главной тайне преисподней, о станции Светлое будущее.
  Чуть ли не умоляю:
  - Расскажите нам, пожалуйста, хоть что-нибудь об этой станции. Ну, хоть что-нибудь! Мы уже знаем, что верхушку на станции Светлое будущее держат вожди большевиков.
  Наш новый собеседник, прежде чем решиться ответить, долго оглядывался по сторонам.
  - Вот какие шепотки об этой станции мне довелось услышать в перерывах тех собраний подпольного комитета, на которых мне довелось присутствовать, и вот что я понял из тех шепотков. Вам, конечно, знакомо отношение на Земле многих и многих наших соотечественников к тем вождям: "С одной стороны - с другой стороны..." Так вот почти весь контингент сидельцев в Светлом будущем - это самые твердолобые, самые упёртые защитники этой позиции, которые ни в какую не хотели поступиться своими принципами. Те, которые всю жизнь с пеной у рта не уставали таким образом защищать людоедов: "Да, с одной стороны - но с другой стороны..." Которые даже на собеседованиях не поменяли своей позиции. Вот такой контингент и попадает во власть банды, сколоченной Хозяином на станции Светлое будущее.
  Да, нашим поколениям хорошо знакомы глубокомысленные причитания об этих пресловутых двух сторонах. Не уставал удивляться этим розовым слюням при упоминании имени верховного пахана "ума, чести и совести": мол, конечно, с одной стороны он тиран; но ведь, с другой стороны, в одной и той же шинели и сапогах десятилетиями ходил; цены на соль, спички и носки каждый год снижал. А то, что тиран, то как не быть тираном с таким народом и в ту историческую эпоху - ведь иначе ты этот народ и в атаку без патронов не поднимешь, и на колхозном поле вместо трактора в плуг не запряжёшь, и на великие стройки коммунизма не загонишь с одной лишь тачкой да лопатой. Как иначе построишь светлое будущее с таким народом?.. И почему среди наших соотечественников до сих пор так много почитателей самого эффективного управленца по превращению государства в один огромный лагерь с огромными рвами-кладбищами за его рабочей зоной? Ведь многие из них и родились уже после того, как лучший друг рожениц и новорожденных отправился выть на огоньке у Хозяина. Не потому ли, что на миллионы заключённых нужны были тысячи и тысячи охранников, а все охранники, в отличие от охраняемых, выжили и дали хороший приплод, который обязан защищать тятенек.
  Прошу уточнить:
  - Ну и что ожидает не могущих поступиться принципами на станции Светлое будущее? Вожди и там показывают себя с одной стороны и с другой стороны?
  Ещё раз внимательно оглядевшись по сторонам, наш информатор продолжил свой рассказ:
  - Напомню вам: я только повторяю то, что рассказывают шёпотом подпольщики. Но из тех шепотков понятно, что эти слухи передаются из поколения в поколение коммунистов, проходящих через Сортировочную, и их можно считать достоверными. Вот такой, например, номер из репертуара "с одной стороны - с другой стороны": вождь обрабатывает паяльной лампой задницу своему подопечному, и в это же время предлагает ему посмотреть какую-нибудь кинокомедию. Существуют и другие, ещё более ужасные и мерзкие примеры.
  Так вон оно что! Если это так, то Хозяин действительно творчески подошёл к учреждению этой самой близкой к нему во всех отношениях станции. Таким и должен быть результат пребывания верхушки большевистской банды у него "на огоньке" - вожди становятся чертями, и нет в аду чертей страшней. Вот такой и должна быть их двусторонность на станции Светлое будущее - с максимальным садистским извращением этой двусторонности. Там им уже не надо сюсюкать с народом - обниматься с доярками, танкистами, полярниками; пожимать мозолистые руки сталеваров и асфальтоукладчиц; принимать на парадах букеты цветов от пионеров; брать на руки подаренных им на партсъездах ягнят и поросят; восхищённо цокать языками и лично вручать ордена селянам, вырастившим рекордную по величине капусту и тыкву; не надо рецензировать последние произведения поэтов и писателей; ходить с видом знатоков на театральные премьеры и художественные выставки...
  Вот теперь стало понятно, почему станция Светлое будущее располагалась даже ниже Котловой. В Котловой тебя кипятят в котле - и всё, больше никаких издевательств. А в Светлом будущем тебе поджаривают паяльной лампой задницу, и в то же время приказывают смотреть кинокомедию. А такие процедуры уже не только очень болезненны, но и куда унизительней, чем простое сидение в котле или на сковородке.
  - И что, специально для не могущих поступиться принципами и устроен этот ад в аду на станции Светлое будущее? - не смог, не смог Евгений Семёнович скрыть своей нарастающей тревоги.
  Собеседник развёл руками:
  - Да, похоже, что только для этого контингента грешников.
  Это правильно, что меня не пустили в рай. Не должны туда пускать тех, у кого не возникает хотя бы запоздалого душевного протеста, когда сбываются их кровожадные мечты. Но должно, должно быть суровое наказание в потустороннем мире для "не могущих поступиться принципами". Это на Земле им посчастливилось не попасть в подвалы, сродни нижним уровням преисподней, и можно было с заразительным ржанием смотреть кинокомедии, с умилением поминая самого большого их знатока и ценителя. "Бойтесь равнодушных" - какая чепуха! Это всё равно, что бояться деревьев или дождевых червей. Бойтесь "не могущих поступиться принципами" - религиозными, научными, политическими и прочими. Это под их одобрительные улюлюкания, гогот, свист, под их бурные аплодисменты, временами переходящими в овации - это от их "неравнодушия" во все эпохи погублено столько людей, сколько ни одной чуме со всеми холерами в придачу не погубить
  ... Вижу, что Евгению Семёновичу всё более тягостна обсуждаемая тема, надо бы как-то смягчить её:
  - Нет, это слишком жестоко. Скорее всего, пребывание "не могущих поступиться принципами" на станции Светлое будущее - временное явление. В зависимости от верности этим принципам. Когда очистительные процедуры с паяльными лампами и сопутствующими им моральными издевательствами полностью избавляют их от этих принципов, они переводятся на другие станции Нижнего хозяйства. Ну, а программа-максимум у подпольного комитета какая?
  - А программа-максимум...
  Но наш собеседник не успел ответить на этот вопрос. Он, первым заметив приближающихся к нам двух дюжих молодцов, тихо сказал: "А вот и боевики подпольщиков пожаловали..." Порывался убежать, но не успел. Молодцы цепко подхватили его за руки, коротко сказали: "Вы, товарищ, опять за своё!", оттащили от нас - и больше мы его никогда не видели. А ведь фантомные боли на Сортировочной ещё болезненней, чем на Земле.
   Вот это партия! Вот это её "длинные руки"! Как не уважать организацию, "длинные руки" которой достанут любого бунтующего ренегата не только на Земле, но и в потустороннем мире. Не то что любители пива - тем плевать на любое нарушение партийной дисциплины в любых мирах.
  После услышанного о садистских извращениях на станции Светлое будущее напрашивались рекомендации генералу Караеву, который, несмотря на наши политические разногласия, всё больше становился моим товарищем.
  - А не стать ли и вам, Евгений Семёнович, ренегатом, не откладывая это дело в долгий ящик. Потом покаетесь хорошенько на собеседовании - глядишь, если и не на станцию Ура, то на Придорожную попадёте, с Андреем там встретитесь. Вместе будет легче протолкнуться в лифт на Сортировочную для подачи апелляции. Это же куда лучше, чем вертеться на раскалённой сковородке и думать, как ответить на вопрос вождя: "А вы почему не смеётесь, товарищ, или вам наши кинокомедии не нравятся?" Не ходите на собрание подпольщиков, когда позовут - и автоматически станете ренегатом. А ещё лучше - прямо сейчас бегом в Стуковую. Так, мол, и так, коммунисты склоняют к запрещённой политической деятельности, о чём спешу поставить в известность соответствующие органы Нижнего хозяйства. Рассчитываю на то, что мой сигнал будет учтён на собеседовании.
  Евгений Семёнович не принял мои предложения:
  - Даже если бы я и задумался над этим вопросом, то и тогда пошёл бы на собрание, раз обещал.
  Я продолжал нагнетать страхи:
  - А ведь какой ужас - сидя, например, в тазу с кипящей смолой, смотреть "Весёлых ребят", да ещё объяснять вождю, почему вы не смеётесь вместе с ним в нужных местах.
  Генерал Караев на этот раз был резче:
  - От того, что вы и подобные вам остряки придаёте своим нападкам на коммунистическое учение и её вождей такую вот сомнительную художественную форму, содержательной части этих нападок всегда будет грош цена. Настоящих коммунистов никакие нападки не заставят отказаться от своих незыблемых принципов.
  Продолжу пока свои нападки в художественной форме, но тоже добавлю резкости:
  - Да-да, что-то в голове должно быть у каждого. Если нет мозгов, то приходится заменять их незыблемыми принципами. Это удобнее. Мозгами приходится хотя бы время от времени шевелить. Незыблемые принципы, как хорошо уложенные кирпичи, не нуждаются в таких упражнениях. Их как раз лучше вовсе не трогать, чтобы не развалилась вся эта укладка в голове, старательно уложенная туда вашими вождями.
  Генерал Караев был крепкий орешек:
  - Повторю: напрасны старания таких, как вы, очернить, опорочить нашу партию. Как напрасны и потуги переписать нашу историю. У неё, как известно, нет сослагательного наклонения.
  Хоть на какую станцию Нижнего хозяйства попаду, а первым делом поинтересуюсь - не на ней ли мотает свой срок изобретатель этого изречения про сослагательное наклонение. Если там же, то от имени всей здравомыслящей части человечества строго спрошу у него: ну почему он не указал и во вступлении к этому изречению, и в заключении его, и в примечании, что под историей в нём надо понимать только исторические события, а не историю - как разбор этих событий, не историю - как науку. Сколько и сколько недоразумений, сколько и сколько идиотизмов породила такая небрежность изобретателя избитого выражения. Ведь недоумки понимают её только так: нет у истории сослагательного наклонения - вот и нечего в ней копаться.
  - У авиакатастрофы, товарищ генерал, тоже нет сослагательного наклонения, а разбирают её потом до последнего слова, звука, винтика. И если становится понятно, что это не попавшая в двигатель ворона виновата в ней, как предполагалось вначале, а свихнувшийся или пьяный в доску пилот, то так об этом и скажут. Так об этом и напишут в переписанной истории этой авиакатастрофы. А если и в этом её толковании потом возникли сомнения, то снова и снова ту авиакатастрофу разбирают до последней молекулы. Чтобы следующие предотвратить. А вы всё с этим сослагательным наклонением, как с писаной торбой носитесь. Уже тысячи раз доказано-передоказано, что это ваши вожди виноваты в том, что все скотобойни мира едва ли пролили столько крови, сколько пролили её коммуняки-большевики в борьбе за светлое будущее. А вы всё равно будете трындеть, что не надо переписывать учебники истории.
  "Трындеть", "коммуняки" - пожалуй, по отношению к Евгению Семёновичу это уже явная грубость. Ну, так и "грош цена" с "потугами" - эти перлы тоже ведь не из вершин изящной словесности заимствованы.
  Хотя бы разочек это должно было случиться - дошли мы с генералом Караевым и до обмена штампами.
  Проскочив мелочь, перешли к тяжеловесным.
  ...- Большевики приняли нашу страну с сохой, а оставили с атомной бомбой.
  - Которую стырили. Как тырили все человеко-истребительные изобретения, чтобы прослыть сверхдержавой, пусть и вечно голодной. Так что, товарищ генерал, ещё неизвестно, когда наша страна была более нищей - с сохой или с атомной бомбой. А уж при каких правителях в ней извели больше народу...
  Ещё более зло и адресно нагрубить? Напомнить, что всем советским историкам было строго-настрого предписано любыми способами загораживать статистику по изведению народа - хоть своими боязливыми задницами, хоть орденоносными грудями, хоть и тем, и другим?
  Генерал Караев меня опередил:
  - Да, такое это было непростое время: лес рубят - щепки летят.
  Одно из самых ненавистных мне оправданий большевиков-лесорубов.
  - А кто своим бандитским переворотом породил такое время?
  - Не бандитский переворот, а великая революция, на которую равнялись, с которой брали пример многие народы.
  - Великая только по величине своих жертв. И даже окончательно захватив власть, большевички по своей бандитской подозрительности сгубили на всякий случай ещё миллионы.
  - Да прекратите вы нагнетать! Кто насчитал эти пресловутые миллионы? Может быть, их и одного миллиона не наберётся.
  У "не могущих поступиться принципами" миллион невинно казнённых - вот та красная черта, за которую они не перейдут. Истерику с пеной у рта закатят, лбы расшибут, костьми лягут, припишут принадлежащие неандертальцам черепа с аккуратной дыркой в затылке, найденные в ещё одном рву, - но никогда не согласятся с тем, что это черепа жертв людоедской власти большевиков уже из второго или следующих миллионов.
  - Конечно! Кто миллионы этих щепок будет считать. Вам бы всех казнённых маршалов, генералов, наркомов и министров сосчитать - не сбиться со счёта!
  Ну, а в завершении полемики, мы оба, как водится, перешли на самые тяжеловесные словеса:
  ...- Каждый осёл может пнуть мёртвого льва!
  - Для баранов и гиена - лев...
  - Все ваши подобные словесные фокусы - для меня пустой звук.
  Не чувствуя своей победы в этом споре, с раздражением рекомендую уже не в первый раз:
  - Сходите всё-таки в "Партер", товарищ генерал, закажите там, например, такое представление - "Ночная смена в киевском ЧК". Ещё до окончания первого акта навсегда избавитесь от большевистской дури!
  - Ещё раз повторю: и не подумаю туда идти.
  На Сортировочной добровольно сходить в "Партер" мог любой "не желающий поступиться принципами". Но мало кто из них соглашался пройти это жесточайшее испытание. Из "Партера" выходили седыми и те, у которых до этого ни единого седого волоска на голове не было. Подчас туда заходил бравый вояка, на лице которого всё ещё было написано: "Врёшь-не возьмёшь! Всё равно не поступлюсь принципами!" А выходила оттуда человеческая развалина - пригнутая, съёжившаяся, с бессмысленным выражением лица и потухшими напрочь глазами. Эта развалина будет панически избегать всяких вопросов к ней, и будет бежать от любого, как побитая собака, хотя в "Партере" никого из зрителей ни пальцем не тронут, ни слова грубого не скажут. Так и будет эта развалина испуганно сторониться всех до самой отправки на свою станцию в Нижнем хозяйстве. Зато для прошедших через "Партер" такой станцией становилось уже не Светлое будущее. Что-то очень серьёзное происходило с их принципами после посещения "Партера".
  За всё время нашего пребывания на Сортировочной нам с Евгением Семёновичем лишь один раз повезло оказаться среди слушателей человека, только что прошедшего через "Партер" и сохранившего способность общаться.
  ... Мы не сразу заметили эту толпу грешников, оказались на её периферии, слышно было плохо, но сказанное громко, навзрыд я хорошо расслышал:
  - ... Анастасиюшку... она была ближе всех ко мне... её тоже штыком... а девочка так не хотела умирать... всё тянула в мою сторону свою ладошку... всю в крови... как будто видела меня и молила о чём-то...а он её опять штыком в грудь...- и рассказчик зашёлся в каких-то припадочных рыданиях.
  В "Партере" приглашённый туда был только зрителем исторического события. И это было именно то событие, а не его воспроизведение. Абсолютно то событие, и в том времени, когда оно происходило. После фрагмента в "Напутственном слове" Их Бабского превосходительства о сложной машинерии такого погружения в прошлое никто из нас не задумывался над тем, как это происходит. Был ли зритель в "Партере" видим для участников тех событий - на этот счёт единого мнения на Сортировочной так и не сложилось.
  Потом, переспрашивая других слушателей, мы с Евгением Семёновичем смогли более-менее полностью представить себе то испытание в "Партере", о котором нам удалось расслышать только малую часть.
  Испытуемый оказался в том расстрельном подвале усаженным в его углу на стул. Он и пальцем не мог пошевелить, но видел всё, став зрителем убийства Первой семьи России и тех, кто был рядом с ней в те дни.
  И вот тогда, когда мы с генералом Караевым разузнали подробности этой истории, я не мог не подвести итоги услышанному:
  - Вы, товарищ генерал, и теперь будете настаивать, что это была не бандитская власть? Почему расстреляли царя и царицу, которые уже добровольно отошли от власти, - тут у вас проверенная заготовка: символы контрреволюции. Почему зверски убили и царских детей - и тут вывернетесь: те же, мол, символы, хоть и малолетние. Но почему убили врача, повара, лакея? Почему убили служанку, которой большевики вроде бы и обещали светлое будущее? Тут у вас никак не получится вывернуться. Те палачи убивали и добивали всех в том подвале потому, что соблюдали бандитский закон - необходимо ликвидировать всех свидетелей своего преступления.
  Генарал Караев молча отмахнулся от меня.
  
  ... Шло время, и, хотя мы с Евгением Семёновичем всё ещё стояли, как говорится, на разных политических платформах, но всё-таки становились друг для друга всё более близкими душами. А к тому времени, когда генерал Караев получил приказ явиться на собрание подпольного комитета Коммунистической партии потустороннего мира, мы и вовсе сдружились.
  - Эх, вот бы и мне попасть на это партсобрание, - мечтательно произнёс я.- Давненько не бывал я на собраниях, а на подпольных - и вовсе никогда. Ну а в Нижнем хозяйстве таких развлечений уже не будет. Евгений Семёнович, дайте мне, пожалуйста, пароль для прохода на это собрание.
  - Не дам.
  - Почему?
  - Вы там обязательно начнёте бузить с вашими антикоммунистическими демаршами.
  Да, такое может произойти. Не стоит подводить Евгения Семёновича.
  Генерал Караев пошёл на собрание подпольного комитета, а я, ожидая его возвращения, слонялся по Сортировочной, отгоняя от себя стукачей, которые назойливо интересовались - а зарегистрировался ли я уже, и мысленно представляя, как Евгений Семёнович поведёт себя в подполье.
  Волновался я за него уже как за близкого человека.
   ...- Ну, и как прошло собрание, Евгений Семёнович? Вам пришлось выступать или хотя бы голосовать за что-то?
  Хоть и старался генерал Караев скрыть свои впечатления от посещения подпольного сборища однопартийцев, но весь его кислый вид говорил, что он разочарован.
  - А я и не просил слова.
  Подталкиваю к подробностям:
  - Какая повестка дня была?
  - Первым пунктом повестки дня стал вопрос об отношении коммунистов потустороннего мира к атеизму: имеет ли подпольный комитет право пересматривать отношение партии к нему, посягая тем самым на одно из основных положений коммунистического учения?
  Очень удивил меня этот пункт повестки дня:
  - А что, разве этот вопрос не решается для любого коммуниста после попадания в потусторонний мир самым естественным образом? Очутился здесь - какой ещё тут может быть атеизм.
  Смущённый вид Евгения Семёновича показывал, что и для него стала неожиданностью постановка такого вопроса:
  - По-моему, такая дискуссия стала для подпольного комитета какой-то сомнительной обязательной традицией, и уже который раз проводится только ради самой дискуссии.
  - Ну и как? Хоть в этот раз посягнули на одно из основных положений коммунистического учения?
  И опять мнётся Евгений Семёнович, прежде чем ответить.
  - Хоть сам я и не выступал, но мысленно был очень солидарен с одним товарищем. Он вполне справедливо сказал, что не поступаться принципами - это, конечно, по-нашему, по-коммунистически, но если потусторонний мир, как мы убедились, действительно существует, то правильно ли нам оставаться атеистами и здесь? Не будет ли это уже не столько принципиальностью, сколько твердолобостью?
  - Были и другие мнения?
  Евгению Семёновичу всё так же не хотелось отвечать, понимая, какой богатой пищей для насмешливой критики становится каждый его ответ.
  - Были. Кто-то сформулировал своё мнение так: "Надо ещё окончательно разобраться - куда мы попали. А пока пусть лучше мы будем твердолобыми в чьих-то глазах, чем ренегатами - в собственных". После этого председатель собрания поставил вопрос на голосование: кто за то, чтобы пересмотреть отношение коммунистов потустороннего мира к атеизму, и перестать считать его одним из краеугольных камней коммунистического учения?
  - И каковы результаты голосования?
  - Подавляющее большинство участников собрания воздержались.
  - А вы как проголосовали?
   Ушёл, ушёл Евгений Семёнович от прямого ответа:
  - Мне и само включение этого вопроса в повестку дня, и его обсуждение, и результаты голосования - всё это показалось таким неуместным, таким ненужным на фоне реалий нашего нынешнего положения... Извините, но не хочу больше ничего говорить и об этом вопросе, и об этом собрании.
  Генерал Караев категорически отказывался продолжать разговор о собрании подпольного комитета Коммунистической партии потустороннего мира, он был неприятен ему, а я, как ни хотелось мне услышать подробности, не стал настаивать на этом. И Евгений Семёнович, и я на пороге преисподней старались не доставлять неприятностей друг другу. Мы с ним и на дружеские услуги были готовы, да чем можно услужить на Сортировочной.
  
   ...Ну, вот и я приглашён на собеседование.
  И стало понятно, почему эта процедура называется собеседованием, а не судом, и тем более - страшным. Куда с большим страхом люди ходят на некоторые земные экзамены и проверки, и где этот страх порой очень искажает результаты испытаний. А здесь страх каким-то хитрым способом подавлялся. Я сразу это почувствовал ещё на подходе к тому месту, куда был вызван, и был очень благодарен творцам наступившего состояния. Осталось здоровое волнение, которое не должно было помешать общению. И как же это правильно: ну какое может быть общение с грешной душой, и без того пуганной-перепуганной, на суде, который загодя объявляется страшным. Жалко мямлить - вот и всё, что она сможет. Да и мямлить сможет ли? А тут у меня наступила уверенность в том, что на этом суде не может быть никаких случайностей и вызванных ими несправедливых решений. После собеседования я получу своё.
   Как вести себя на нём? Раз это - собеседование, и раз мне даровано такое состояние, стало быть, и мне можно будет вставлять своё словечко. В каком стиле это делать? Как не переусердствовать, будучи избавленным от зажатости? Насколько активно можно опротестовывать обвинения, которые покажутся несправедливыми? Или таких обвинений и быть не может?
  Я очень надеялся, что активная самозащита должна на таком собеседовании если не приветствоваться, то и не пресекаться. Сразу принудить грешника "рвануть на груди тельник": "Нечего тут и разбираться, я заслужил самого строгого наказания - жарьте меня, черти окаянные!" - какое же это будет собеседование? Так что, если во время его проведения и от меня хоть что-то будет зависеть, надо постараться не загреметь на Котловую и ближайшие к ней станции. Ну а на станцию Светлое будущее я никак не попаду. Не той я масти грешник.
   Прибыл точно в назначенное место, точно в назначенное время - и сам всегда очень уважал обязательность.
   Никого и ничего, но каким-то образом понимаю, что всё сделал правильно.
   Меня мысленно информируют, что в общении со мной будут участвовать трое. Учитывая земные представления о справедливости, один из них будет в роли прокурора, другой - в роли адвоката, а третий станет судьёй. Для моего удобства мне предоставляется "техническая" возможность материализовать их и наделить внешними чертами. Таким же образом я могу создать для предстоящего действа какое-то помещение - комнату или зал и даже разместить там зрителей.
  Неплохое начало: какими чудесными способностями наделён я на время собеседования, и какое гуманное обхождение со мной поддерживается. Увы, недолго мне пользоваться этими подарками. Каким бы ни был справедливым и гуманным предстоящий суд-собеседование, а путёвочку я получу не на морской курорт, а на одну из станций преисподней.
  Как только мне дали понять, что общение начинается, я материализовал членов суда. Прокурором представил одного из старослужащих сержантов той роты, в которой отбывал воинскую повинность. Он от природы обладал голосом и взглядом, в которые природа не заложила и крупицы пощады. Служба дополнила эти природные дары ещё одним свойством, необходимым каждому старослужащему сержанту - ехидством в общении с молодыми солдатами.
  Судьёй у меня стала дама. Тут я представил киноактрису, которая во всей сотне картин, в которых она снималась, исполняла роли "строгих, но справедливых" тёток.
  А вот адвокат, при всех появившихся у меня "технических" возможностях, никак не получался. Скользким, неопределённым он у меня выходил. Ни одного конкретного земного персонажа не мог припомнить в качестве образца для воплощения. Образ получался только собирательный. Или для адвокатов такая размытость образа - норма?
  На Земле в зале судебного заседания я был зрителем всего один раз. Маленьким был зал, но и я не великая шишка, хватит с меня и такого, его и воссоздал.
  Представить и публику? А смогу ли я, даже при поддержке адвоката, удерживать чужих для меня людей на своей стороне, смогу ли заставить их сочувствовать мне? Не получится ли наоборот, и это скажется отрицательно на результате судебного заседания? Васю с Моней посадить в зал? А хотелось бы мне, чтобы они знали о всех моих грехах? Нет, обойдёмся без публики.
  Для ещё большего приближения всего события к земной обстановке я представил, что на столе перед судьёй в тоненькой серенькой папочке лежит моё "Дело". Или пусть папка будет пухлой? Достаточно у меня грехов и на объёмистое "Дело"?
  Сработала и эта моя задумка - моё "Дело", каким я его и представлял, появилось на столе судьи. Чувствую себя настолько бодро, что захотелось немного похулиганить, и пока собеседование не началось, успел дописать под "Делом": "грешник ordinarius". Не нагрешу ещё больше такой подсказкой суду? А если и нагрешу, то какой это грех по сравнению... Вот и посмотрим - по сравнению с чем.
   Судья уже за столом.
  - Ну, что же, пусть ваше "Дело" имеет такой внешний вид, - согласилась с моей самодеятельностью "строгая, но справедливая тётка". - А вот насколько вы обыкновенный грешник - с этим мы сейчас и будем разбираться.
  И тут же она предлагает: "Давайте начнём с греховной мелочишки" - и предоставляет слово прокурору.
  Тот спрашивает меня:
  - Скажите, грешник, сколько всего раз, по-вашему, вы соврали в своей земной жизни?
  Порадовался, насколько это здесь было возможно: значит, даже прокурор будет обращаться ко мне вот так, как мне бы и хотелось - как к обыкновенному грешнику. А то ведь некоторые из приходящих на собеседования сразу нарекали сами себя заблудшими овцами, презренными червями и другими обидными прозвищами. И этим самобичеванием очень обезоруживали себя психологически. У заблудшей овцы, по-моему, куда меньше желания отвоёвывать своё место в Нижнем хозяйстве, чем у бодренького грешника обыкновенного. Презренный червь без всякого обсуждения согласится отправиться на любую станцию, а вот грешник ordinarius, сохранивший ещё остатки человеческого достоинства, может и побороться за местечко повыше первоначально предложенного ему.
  Тут же мой адвокат обращается к судье:
  - Прошу, ваша честь, отклонить этот вопрос - как же может этот грешник ординариус помнить такое огромное число? Ни природные способности, ни образование не позволят ему совершить такой математический подвиг.
  Не понравилась мне такая линия защиты - намерение подтолкнуть меня "косить" под малограмотного дурня. Да что взять с назначенного адвоката. Или это он, видя, что материализовался у меня в таком рыхлом, малосимпатичном человеческом облике, в отместку недорабатывает?
  И здесь хвастануть, что на Земле был артиллерийским вычислителем первого класса, а потому дурнем набитым быть никак не могу? Нет, не буду сам напоминать об этом. В моём "Деле" наверняка есть справка и на этот счёт.
  Судья обращается ко мне:
  - Если с такими числами вам не сладить, и вы опасаетесь тронуться умишком, можете не отвечать на этот вопрос прокурора.
  Да, похоже, судья у меня получилась не зверюга.
  Нет, в молчанку я играть не стану. Не такая уж сложная здесь арифметика. Если предположить, что врал я в той или иной форме по десятку раз на дню... Хватит? Хватит-хватит - ведь в какие-то дни даже из дома не выходил, а самому себе никогда не наврёшь столько, сколько другим. Хотя и тут, дав волю воображению, удавалось сделать денёк не совсем пустым в этом отношении.
  - По-моему, ваша честь, за всю свою сознательную жизнь я соврал не меньше ста пятидесяти тысяч раз.
  Прокурор театрально воздел руки вверх:
  - Нет, ну какое кокетство - "не меньше"! Допускаю, мол, что вранья может быть и больше, но разве что на десяток-другой случаев. А ведь, судя по его глазам и выражению лица, наверняка не меньше миллиона раз соврал в своей жизни.
  Прокурор явно переоценивает свои способности физиогномиста. У меня никогда ещё не было большего настроя на честность. Впрочем, прокурору положено компрометировать меня. В свою очередь адвокат, защищая меня, утверждал, что моя простоватая физиономия доказывает как раз обратное: в своей земной жизни я не мог соврать намного больше заявленных мной ста пятидесяти тысяч раз.
  Судья, заглянув в моё "Дело", перелистала несколько страниц:
  - Грешник преуменьшил это число всего на неполных пару тысяч. Это допустимо. А теперь скажите нам, сколько, по-вашему, вы ещё совершили различных деяний, кроме вранья, которые уже должно назвать грехами, но тоже ещё не очень большими?
  Это число у меня, как и у всех землян, конечно, должно быть поменьше, чем 150 тысяч. Но и такое не каждый сможет вот так сразу и более-менее точно сосчитать, если ему не приходилось до этого иметь дело с большими числами.
  - По-моему, таких деяний я совершил тысяч восемь... тысяч восемь с половиной... - неуверенно ответил я.
  Прокурор опять среагировал с явным переизбытком театрального пафоса:
  - С такой-то пёстрой биографией - и всего восемь с половиной тысяч! Да только работая несколько лет в эпоху развитого социализма в одном из самых престижных ресторанов Москвы, в ресторане Дома актёров, и только приобретая по блату с его склада дефицитные продукты, подсудимый наверняка совершил не одну сотню таких грехов.
  Адвокат тут же вступился за меня:
  - А кем работал в том ресторане мой подзащитный? Простым грузчиком он там работал. А много ли мог приобрести по блату дефицитных продуктов с того склада простой грузчик? Только столько, сколько позволит ему заведующая складом. А у неё, бедняжки, кроме тех должностных лиц театрального мира, которым надо делать регулярные подношения, столько ещё просителей всяких. Только дней рождений у известных актёров может быть несколько в один день. И все клянчат у неё чего-нибудь вкусненького к праздничному столу. Грузчикам перепадали сущие крохи. Мой подзащитный ещё наговаривает на себя: если и приобретение со склада раз в месяц палочки финского сервелата считать греховным поступком обсуждаемого калибра, то и тогда их за ним в общей сложности - не больше пяти тысяч.
  Полистав моё "Дело" и произведя про себя какие-то подсчёты, судья говорит:
  - Кроме вранья, в "Деле" оного грешника зафиксировано ещё восемь тысяч четыреста восемьдесят девять незначительных греховных поступков.
  Вот так: можно было на Земле ещё одиннадцать небольших грехов совершить, и всё равно посрамить прокурора.
  Но прокурор, не веря в такое скромное, по его мнению, число, просит судью ещё раз посмотреть в моё "Дело" и убедиться в правильности подсчётов.
  В это время я, удовлетворённый тем, что посрамил прокурора, мысленным "шепотком" спросил у своего адвоката:
  - Скажите, пожалуйста, а какая в среднем эта цифра?
  - В среднем - тринадцать тысяч, - ответил он мне тем же способом. - Но это в среднем. В деле грешника, который проходил собеседование перед вами, насчитывалось двадцать четыре тысячи семьсот шестьдесят восемь грехов такого рода, не считая более значительных. Его мне так и не удалось вытащить из этапа в Парную. Прокурор победил.
  Я как можно "тише" подумал про себя: "Выходит, я почти что святой по здешним меркам: всего-то неполных восемь с половиной тысяч таких грехов. Вот тут, пожалуй, и публика со своим хорошо слышным вздохом восхищения не помешала бы".
  Но адвокат всё-таки расслышал мою мыслишку и порекомендовал мне не торопиться с такими настроениями: "Не столько количеством грехов определяется итоговая греховность человеческой жизни. Были у нас тут грешники, у которых в "Деле" всего-то пара десятков грехов, но каких! То, что они проделывали с людьми в своих служебных подвалах - это трудно представить и невозможно понять. А дома и на досуге - милейшие, зачастую почти безгрешные были люди. И общественники, и физкультурники, и на субботнике они первые, и в самодеятельности они запевалы. А уж с детьми, собачками и с котиками - не оторвёшь тех от него. Но в душе - законченные палачи-садисты. Так что грехи грехам рознь. Вот увидите, прокурор ещё сделает акцент на этом".
  Судья убедилась в верности своих подсчётов, о чём и уведомила обвинение с защитой. Тогда прокурор решил сделать то, о чём предупреждал адвокат, и даже в моей греховной мелочишке откопать на меня настоящий компромат.
  - Скажите, грешник ординариус, а все ли из тех восьми с половиной тысяч грехов были такими уж незначительными? - и тут же, обращаясь к судье, язвительно предсказал: - Вот увидите, сейчас начнёт юлить, изворачиваться и не вспомнит, как однажды, голодая третий день, задумался - а не стырить ли с магазинной полки плавленый сырок. То есть, задумывал совершить кражу. Кражу! А это уже совсем немалый грех.
  - Но ведь он так и не стырил ни плавленого сырка, и ничего другого. Значит, та его задумка не созрела до греховного значения, - возразил адвокат. - Как и все последующие.
  По-моему, с очень заметным душком получился этот защитный выпад: будто на Земле я частенько мечтал, как бы стырить что-нибудь с магазинных полок, да так не сумел. И не свернут ли на феню прокурор и адвокат в своей полемике?
  Прокурор с защитником сцепились в схватке о серьёзности моих намерения стащить хоть какую-нибудь мелочь с магазинных полок, и по какой категории грехов должны проходить такие намерения. Прокурор, всё-таки согласившись, что ни одного плавленого сырка я так и не стащил, непоколебимо стоял на том, что не смог я этого сделать не по причине моей глубинной честности и законопослушности, на чём настаивал защитник, а потому, что всегда чувствовавшие мои намерения охранники не сводили с меня глаз.
  ...Закончив с греховной мелочью, судья предложила рассмотреть те мои грехопадения, которые уже действительно можно было считать серьёзными. Она предоставила слово прокурору. Тот заявил:
  - Возьмём такой пример: за всю свою земную жизнь оный грешник 517 раз сказал: "Убил бы гада!" Да, 514 раз он говорил это только про себя, но согласитесь, что заповедь "Не убий!" и в таких случаях была им попрана. Помысел-то налицо. Разве это уже не серьёзный грех?
  Заведённый прокурором, защитник старается выполнять свою работу добросовестно. Не давая мне возможности каким-нибудь поспешным ответом навредить себе, он опережает меня:
  - Ваша честь, но ведь все 517 раз это были действительно самые настоящие гады, достойные самого серьёзного наказания.
  Между обвинителем и защитником разворачивается соревнование - кто из них лучше знаком с моим "Делом". Прокурор напоминает:
  - Даже те три гада, о желании убить которых оный грешник говорил вслух и громко под одобрительные комментарии окружающих, - даже они не заслуживали такого приговора. Одному, да и то только по законам Саудовской Аравии, достаточно было отрубить руку. А второму, да и то только по традициям дикого амазонского племени Корубо, можно было отрубить обе руки, отрезать оба уха, вырвать у него язык, этим и ограничиться. А всем остальным вполне хватило бы пары лет общего режима, а то и вовсе условного наказания.
  Мой адвокат искренне удивился:
  - Так уж прямо и всем остальным? А, например, изобретателям РЭПа тоже, по-вашему, хватило бы пары лет общего режима, а то и вовсе условного наказания?
  Прокурор замялся, медля с ответом, признавая тем самым, что он дал маху, сразу не сделав соответствующего примечания.
  - Да, изобретателям РЭПа действительно следовало бы впаять хоть какой-то тюремный срок. Ну, а исполнителям - тем 15 суток обычного российского СИЗО было бы вполне достаточно.
  - Надеюсь, в вашем варианте 15 суток СИЗО - это ведь за каждое исполнение? - напористо спросил адвокат.
  Забыв на время про меня, прокурор и адвокат опять сошлись в горячем споре - какое наказание ещё на Земле было бы справедливым для изобретателей, исполнителей и проповедников РЭПа, этого гнусного надругательства над величайшим достоянием человечества - музыкой.
  Увлечённая этой профессиональной полемикой, про меня, похоже, подзабыла и судья, с азартом вставляя иногда свои заинтересованные реплики в спор прокурора и адвоката. И хотя это общение проходило в очень быстром темпе, можно было понять, что судья была, скорее, на стороне адвоката, а, значит, и на моей стороне. Если я правильно понимал её замечания в этом споре, то, доведись ей разбирать "Дела" изобретателей и самых известных исполнителей РЭПа, они бы у неё, как пить дать, попали не на самые верхние станции Нижнего хозяйства. А в конечном итоге судья если и не полностью оправдала все мои 517 "убийств гадов", то постановила, что на тяжёлый, непростительный грех ни один такой помысел не тянет. И она тут же, опередив в этом прокурора, предложила мне, не торопясь, припомнить - сколько же я совершил в жизни таких грехов, за которые и сам не нахожу себе никакого прощения, и за которые готов понести самое тяжёлое наказание.
  Ну, эти-то позорища мной не раз считаны-пересчитаны, и никакой склероз или оглобля не выбьют их из моей головы.
  - Восемь, ваша честь.
  Судья заглянула в моё "Дело":
  - А по нашей статистике, за вами таких поступков - только семь.
  Вот как! Выходит, греховная статистика тут для нашего брата порой может быть и щадящей. Интересно, это какое же одно моё позорище из восьми не учитывается в моём "Деле"? Я был уверен, что все восемь не подлежат никакой переоценке, переосмыслению, пересмотру и обжалованию. Ни одним из них я так и не набрался духа поделиться с кем-нибудь на Земле, и, вопреки любой статистике, для себя самого я никогда не смогу уменьшить это число.
  Суд разобрал на молекулы все мои попавшие в "Дело" самые позорные поступки. Ну, а дальше - как повелось во всех судах. Прокурор считал, что и семи вполне достаточно, чтобы отправить меня в одно из самых горяченьких местечек преисподней. Защитник настаивал, что нет никаких оснований опускать меня ниже станции Ура: даже во всех моих семи самых позорных поступках не наберётся в общей сложности столько греха, сколько бывает порой у других грешников только в одном. А "Ура!" в своё время я орал так же старательно, как и все мои современники, так что буду смотреться на этой станции не хуже других.
  Приняв к сведению замечания обвинения и защиты, судья повернула разбирательство в сторону тех моих земных дел, которые лучше всего могли бы оправдать и моё пребывание на белом свете, и моё направление не на самые нижние уровни преисподней.
  - Вы ведь занимались литературой, и кое-что у вас было даже опубликовано.
  - Пустая мелочь, не достойная серьёзного внимания, - тут же вставил своё слово прокурор. - Эти редкие упражнения левой рукой на правом колене оный грешник не имеет никакого права так называть: "Занимался литературой". Это всё равно, что кто-то объявил бы себя строителем, а за всю свою жизнь сколотил один дощатый сортир на своём огороде, да и тот скособоченным получился.
  Увы, мой защитник не смог придать моему скромному творчеству какую-то большую, чем обозначил прокурор, масштабность и востребованность, и в своём слове лишь напирал на то, что лучше иметь на огороде хоть какой-то сортир, чем вовсе обходиться без него. Да и можно ли было как-то более весомо опротестовать глумливую, но справедливую прокурорскую оценку моим литературным делишкам.
  Судья спросила меня:
  - Как вы сами считаете, на сколько процентов вы реализовали свой творческий потенциал?
  Я раньше и сам иногда задавал себе такой вопрос и вывел приблизительный процент реализации своих способностей. Невеликим, мягко говоря, получился он у меня. Кокетничать и нарочито ещё более уменьшать его в своём ответе я не буду, это ведь тоже будет враньём, на которое тут же укажет прокурор, и которое обязательно аукнется.
  - Я считаю, что свои творческие способности я реализовал всего процентов на одиннадцать-двенадцать.
  Не дав разгореться очередному спору между обвинением и защитой о предполагаемой степени моей искренности, судья, покопавшись в моём "Деле", ошарашивает меня:
  - Ошибаетесь. И очень даже заметно ошибаетесь. Свои творческие способности вы реализовали только на шесть с половиной процентов.
  Вот это да! Знал, что лентяй, но, чтобы такой! Всё-таки хорошо, что не пригласил в зал судебного заседания публику. Не хватало ещё, чтобы эти свидетели моего оглушительного позора растрезвонили о нём по всей Сортировочной.
  А прокурор попытался бросить тень даже на эту жалкую цифру:
  - Насколько я знаком с "Делом" оного грешника, и такой процент в основном выводится только за счёт одного года, когда, чтобы не околеть с голодухи, он должен был чуть ли не каждый день поднимать свой зад с дивана и что-то пописывать.
  Адвокат тут же заступился за меня, но, по-моему, в этот раз как-то особенно неуклюже:
  - Даже в те года, когда оный грешник поднимал свой зад намного реже, чем в год, упомянутый прокурором, процент реализации его творческих способностей, как правило, всё равно превышал среднюю земную норму.
  - А чего стоит превысить эту среднюю земную норму, которая равна всего полутора процентам? - ядовито вставил прокурор.
  Ничего себе! Выходит, человек на Земле в среднем реализует данные ему от природы и мамы с папой творческие способности с кпд всего полтора процента. Тогда, если всё-таки учитывать упомянутый прокурором год, я был если и не в первых рядах прогрессивного человечества, то и в отстающих не плёлся. И почему это его не учитывать? Ведь наверняка у каждого человека в жизни случаются такие особенные года, когда вкалывать приходится чуть ли не на сорок, а то и на все пятьдесят процентов. Как же можно выкидывать такие года при подсчёте итогового КПД грешника. Без них и вовсе не будет тебе никакого оправдания твоей жизни.
  ...Дальше в повестке собеседования было то, что можно было по земной аналогии назвать - "Разное". Мне задавали вопросы о моём отношении к тем или иным событиям и персонажам. И не всегда к событиям и персонажам значительным, выдающимся. Например, почему одно из моих "убийств гадов" - "убийство" какого-то радиоведущего за то, что он в одну лишь минуту своей речи сумел втиснуть "притчу во языцех", "петь лазаря" и "ничтоже сумняшеся",- почему эта мысленная казнь была совершенна даже с большей жестокостью, чем частые убиение его коллег, злоупотребляющих англицизмами. Ещё раз убедился, с какой внимательностью рассматривается каждый эпизод из моего "Дела" - а ведь я был убеждён, что становился одинаково жестоким ко всем гадам, издевающимся над русским языком.
  ...Чувствую, что собеседование близится к завершению.
  Судья предлагает мне:
  - Определите как можно короче свои преобладающие земные помыслы.
  Нечего лукавить, готов я был к вопросу такого содержания.
  - Летать!
  Адвокат поспешил прокомментировать мой ответ:
  - Надеюсь, члены суда понимают, что оный грешник имеет в виду не только полёты на всяких, в том числе сомнительных по своему устройству летательных аппаратах, но и высокие полёты духа, творческие полёты.
  Прокурор - тут как тут:
   - Какие ещё творческие полёты! У паровоза кпд - 15 процентов, и даже с таким кпд тот никогда не полетит. А какие могут быть высокие творческие полёты у человека, кпд творческого потенциала которого - всего шесть с половиной процента? Все его творческие полёты заканчивались так же, как закончился последний полёт в буквальном смысле - пшиком.
  Понятно, что тут же произошла стычка сторон: адвокат доказывал, что некоторые творческие достижения оного грешника были достаточно высоки и потому востребованы, а сравнение с паровозом несправедливо и очень обидно для него. Прокурор с такой же страстью доказывал, что это сравнение обидно, скорее, для паровоза.
  
  ... И вот собеседование подходит к своему окончанию.
  Судья предлагает:
  - Подведите сами итог вашей жизни в двух-трёх словах.
  Да, вот и уложись тут с итогом нескольких десятилетий жизни в двух-трёх словах. Неужели суд подталкивает к простым, даже примитивным ответам: хорошо жил, плохо, прозябал, существовал? Правильней было бы, наверное, найти итогу своей жизни определение глубокое, выстраданное; если и без особого самобичевания, то хотя бы со "скупой мужской слезой". Но такое определение у меня никак не вытанцовывалось. Ладно, рискну. По форме такой ответ будет, пожалуй, отдавать некоторым кокетством, но по содержанию он будет едва ли не самым верным.
  - "Эх, и наговорил!" - вот, пожалуй, краткий итог моей жизни.
   Почти не сомневался - прокурор только кокетство и услышит в моём ответе. Сейчас вломит мне.
  Нет, оправданной оказалась моя смелость. Выходит, не было в моём ответе грубой ошибки ни по существу, ни по форме, раз он был встречен сдержанными улыбками всего состава суда, как ни старался прокурор спрятать и свою кривую.
  Судья благожелательно предлагает:
  - А теперь подскажите суду: какой ваш земной поступок мог бы, по-вашему, коренным образом поспособствовать смягчению приговора вам?
  Надо думать, что поступки тут подразумеваются с самой что ни на есть большой буквы. Возврат найденного пухленького кошелька его владельцу в таких серьёзных делах в расчёт едва ли принимается. Да и не назовёшь подобранный мной в тот раз кошелёк очень уж пухленьким. Едва ли в нём действительно вся месячная зарплата его владельца находилась, как он утверждал, чтобы усилить этим свою благодарность.
  - Увы, не припоминаю я в своей жизни таких поступков, - в этом моём ответе не было ни малейшего кокетства.
  После этого судья предупредила, что обсуждения приговора будет скрыто для меня, и какое-то время я останусь наедине с собой.
  А чего тут обсуждать. Пребывая уже продолжительное время на Сортировочной, я выведал много прецедентов таких дел. Не сомневался - буду отправлен на станцию Яма. Потому как основным моим грехом, поглотившим все прочие, суд справедливо посчитает позорно низкую реализацию способностей, данных мне от рождения. Вот на станции Яма таким, как я, грешникам и приходится зарывать и откапывать свой талант, зарывать и откапывать, зарывать и откапывать... И чем больший талант был тебе дан, тем с более глубокой ямой придётся иметь дело. И так - вечность. Вечность!
  Я уже знал, что Яма - четвёртая сверху станция в преисподней. После станций Ура, Придорожной и Скуки смертной. На проводах этапов в Нижнее хозяйство не раз замечал, что на эту станцию отправляются весьма многочисленные группы. Как много, оказывается, людей зарывают в землю свои способности.
  Первый разговор на эту тему был у меня с человеком, который тоже только ещё ожидал собеседования. Двенадцать романов человек начинал писать, но каждый раз бросал. Только, говорит, разбег возьму, только начинает писаться в охотку, как опять приходят в голову всё те же мысли: а вдруг вот-вот третья мировая война разразится, или огромная комета врежется в Землю и погубит всё живое? "А что, - соглашался я из вежливости, - очень весомые аргументы для того, чтобы не замахиваться на романы. Мегатонные. К тому же, как ни напиши роман, а всё равно скажут, что "Анна Каренина" - лучше". Посудачили мы с ним в тот раз - а как примут эти аргументы на собеседовании? Ну, как их примет прокурор - понятно: подвергнет осмеянию. А защитник сможет что-нибудь выжать из них? Дальнейшие события показали - не смог, и тот мой собеседник загремел в Яму.
  Но больше всего мне запомнилась встреча с другим собратом по перу. Он тогда уже получил направление в Яму и ожидал своего этапа.
  - Ну и как? - спросил я его сразу после собеседования.
  Он был откровенен:
  - Вот что, коллега, потрясло меня на собеседовании больше всего. Вам, конечно, известны такие случаи на Земле: пишет-пишет человек, и неплохо, как будто, пишет, но по-настоящему известными ни его сочинения, ни сам он так и не становятся. И вдруг, порой даже неожиданно для него самого, у него вытанцовывается такое произведение, которое и само сразу признаётся бестселлером, и все прошлые его сочинения ставят на куда более высокий уровень, чем тот, на котором они находились до этого. Ну, а сам их автор заслуженно возносится на литературный Олимп.
  - Как же, как же, бывает такое, - согласился я.
  Коллега продолжил:
  - Для наглядности мне на собеседовании показали вот какую видеокартинку: на железнодорожных путях неподвижно стоит состав из одних только вагонов. Это те произведения литератора, которые были у него до того, о котором мы с вами говорим. Но вот к вагонам подъезжает паровоз, происходит автосцепка с вагонами, и состав тут же бойко летит вперёд, к благодарному читателю. Понимаете, что такое в данном случае паровоз?
  - Понимаю.
  - Показали, значит, мне такую картинку, а потом изменили её вот на какую: паровоз резвым ходом подходит вплотную к стоящему составу, но неожиданно останавливается в полуметре от него, сцепки так и не происходит, и состав остаётся неподвижным.
  - И что же вас так потрясло после просмотров этих картинок? - спросил я, хотя почти не сомневался, каким будет ответ.
  - А то меня потрясло, что, как мне объяснили на собеседовании, моё произведение-"паровоз" было почти готово. Совсем немного оставалось дописать. Но я этого, увы, не понимал, и опять отдался пьянству и депрессии. Закончилось это тем, что я оказался вот здесь, на Сортировочной, и ожидаю этапа в Яму.
   Попытался хоть как-то утешить бедолагу?
  - Возможно, ваши потомки и друзья-литераторы найдут возможность дописать рукопись вашего "паровоза", и весь ваш литературный состав всё-таки полетит навстречу к массовому читателю. Ведь, образно говоря, рукописи не горят.
  - Ой, не говорите вы мне об этих литературных красивостях! - раздражённо отмахнулся мой собеседник. - Я уверен, что из пепла сожжённых рукописей можно ещё раз засыпать Помпеи. А то и не раз.
  Раздражённость хотя бы одного из собеседников не располагает к продолжению беседы, и мы расстались.
  Вот и задумался я тогда, после этого интереснейшего разговора. А я хотя бы начинал писать своё произведение-"паровоз"? Да и вагонный литсостав у меня был ещё очень скромный по размеру. К такому, пожалуй, ещё рано было цеплять его "паровоз".
  ...Меня мысленным приказом возвращают в судебный зал, и я сразу ставлю перед собой вопрос: а я действительно буду согласен с таким приговором себе - направлением в Яму? Да, буду согласен. Никаких протестов. Никаких просьб о его смягчении. Это ещё ничего. Это ещё мне, пожалуй, повезёт. Всё-таки в Яме, как говорят, не используются самые зверские издевательства над грешниками - только кнут, да и тот там только для устрашения. И у меня там будет какое-то дело, пусть и бестолковое. Рядом будут копаться такие же земные лентяи, и если даже совсем не будет перекуров, то, махая лопатой, можно будет перебрасываться с ними парой слов о сделанном и несделанном на Земле-матушке, поделиться угробленными там творческими планами, до которых так и не дошли руки, а если и дошли, то реализованы были те планы на позорные проценты. По-моему, это даже лучше, чем дурак дураком толкаться на Придорожной, ожидая лифта на Сортировочную, в который никогда не попадёшь. А уж про Скуку смертную и говорить нечего. Чем она предпочтительней Ямы, почему она - выше? Ведь один-одинёшенек будешь ты на этой Скуке смертной. Вечно один. Да, там тебя не будут лупить, и самому пальцем о палец не надо будет ударять, но ведь сначала взвоешь от скуки, а потом свихнёшься, когда ни с тобой, ни вокруг тебя ничего не происходит. Ни-че-го! Ни-ко-гда!
  Кстати, на Сортировочной не раз обсуждался этот вопрос: а можно ли в Нижнем хозяйстве сойти с ума? Вывод всегда был один и тот же - сойти-то, скорее всего, и можно, да кто же тебе даст возможность долго кайфовать в таком состоянии. Если после снятия с тебя семи шкур ты свихнёшься, местные реаниматологи быстро возвратят тебя в пригодное для продолжения пыток состояние, как же может быть в аду иначе.
  Из задумчивости меня вывела судья словами, произнесёнными, как и подобает, самым серьёзным и торжественным тоном:
  - Итак, грешник ординариус, как вы сами пожелали себя называть, - объявляю вам приговор...
  По-моему, последующая пауза у судьи была уже нарочито театральной, хотя в моём состоянии любая пауза длилась вечность.
  - Приговор такой - или рай, или возвращение на Землю. На ваш выбор.
  Сколько продлилось состояние, в котором я перестал соображать? В потустороннем мире нелегко определять продолжительность времени, тут с ним случаются всякие фокусы. А когда перестаёшь соображать, то нетрудно и вовсе заблудиться во времени.
  Тут и спорить нечего - нет в земном лексиконе таких слов. Оторопь? Да куда там оторопи до адекватного обозначения моего состояния. Шок? И шок будет слабоват. Вот если смешать шок с оторопью и усилить получившийся коктейль этак в полтора миллиона раз...
  Понимая моё состояние, судья дала мне какое-то время прийти в себя, потом продолжила:
  - Объясняю такое неожиданное для вас решение. Вы сказали, что не было у вас поступков, о которых я вас спрашивала. Но в вашем "Деле" такой поступок есть. Это - один ваш подарок другому человеку. Самый бесценный на Земле подарок.
  Она сделала ещё одну театральную паузу и только потом сказала:
  - Однажды вы подарили одному незнакомому вам человеку жизнь.
  После зачитанного судьёй фрагмента из моего "Дела" вспомнил про тот случай и я. Да, было такое - спас я на одном из Царицынских прудов беспомощного человека от утопления. Спас, как подчеркнула судья, от неминуемой смерти и спас в одиночку. Только такое сочетание обстоятельств спасения - от неминуемой смерти и в одиночку - даёт право суду вынести то решение, которое он вынес.
  - Но не торопитесь ликовать, - предупредила судья.
   Был, был грешок - я с трудом сдерживал начинавшее переполнять меня ликование, и мне опять было предоставлено какое-то время на восстановление душевного равновесия.
  Потом судья вежливо, но назидательно сказала:
  - Вы должны согласиться, что для человека, только что стоящего на краю Ямы, такой приговор не может не быть обременён некоторыми условиями.
  Очень постарался не переусердствовать в изъявлении своей полной покорности.
  Условия были такие: на Землю я буду возвращён не для спокойного и благополучного дожития, а для выполнения благородной, но опасной миссии. Но если я выберу этот вариант, то смогу попросить заметно смягчить приговор любому грешнику на Сортировочной, ещё не получившему его. Если же я выбираю рай, то права ходатайствовать за кого-то у меня уже не будет.
  Прокурор ещё более затруднил выбор первого варианта:
  - Учтите, при выполнении на Земле предлагаемой вам миссии вы можете наломать столько дров, столько греховного совершить, что потом даже мимо Ямы только так вниз просвистите.
  Адвокат пожурил прокурора:
  - Не накаркайте, батенька!
  Итак, мой выбор обременялся такими обстоятельствами: возможными опасностями на Земле и неопределённостями в дальнейшем, если выбираю первый вариант; и гарантированными угрызениями совести, если выбираю второй.
  - Дать вам какое-то время на раздумья? - любезно предложила судья.
  - Не надо, я уже выбрал.
  Мне объяснили, в чём будет состоять моя земная миссия, а я попросил не отправлять меня на Землю, пока не будет удовлетворено моё ходатайство за другого грешника.
  
  ...- Ну и куда вас? - с такими, уже не просто участливыми, а боязливыми интонациями спрашивают только настоящие друзья.
  Я, тяжело вздохнув, развёл руками.
  - В Яму? - тоже тяжело вздохнул Евгений Семёнович.
  Я успел лишь кивнуть головой, как генерала Караева вызвали на собеседование. Прошёл он его очень быстро.
  ...- Отгадайте, куда я получил путёвочку? - ни жизненный опыт, ни генеральские погоны не помогали Евгению Семёновичу надёжно спрятать свои эмоции, хотя он очень старался ничем не выдавать своих чувств.
  Я знал - куда, но как тут обойтись без игры.
  - В Парную? - самые нижние уровни преисподней решил не называть.
  - Нет, - Евгений Семёнович старался отвечать без всякого выражения.
  - В Карьер?
  - Нет, - всё тем же тоном ответил Евгений Семёнович.
  - На Скуку смертную?
  - Нет, и не на Скуку.
  - Неужели, на Придорожную? А вы-то что на дорогах родины натворили?
  И тут Евгений Семёнович уже не выдерживает: он обнимает меня за плечи, трясёт их и даже слегка пританцовывает от избытка чувств:
  - Выше, ещё выше! На станцию Ура, причём с правом немедленной подачи апелляции!
  А вот для выражения состояния Евгения Семёновича после собеседования слово "оторопь", конечно, было бы в самый раз. Ну, разве что всего лишь с десятикратным усилением.
  Я заранее приготовил целое корыто полагающихся по такому случаю эмоций и выплеснул их на друга до последней капли. По-моему, этот обмен эмоциями и с моей стороны получился очень искренним.
  - А что с принципами, Евгений Семёнович? Как выкручивались?
  - Хотите верьте, хотите нет, а про принципы - ни одного вопроса. Никогда не перестану удивляться, как неожиданно легко и быстро получил я эту путёвку, - приходил в себя Евгений Семёнович. - И мне бы очень хотелось обменяться нашими соображениями - почему всё так произошло, и почему я попаду на станцию Ура, а не значительно ниже. Ведь, чего греха таить, мы оба предполагали, что выше Карьера мне никак не подняться.
  Но не тут-то было.
  К нам почти бегом приблизились... Да, мы уже как-то видели этих двух представителей подпольного комитета.
  - Товарищ Караев, через полчаса начнётся экстренное заседание подпольного комитета, ваша явка обязательна! - потребовал один из них.
  - А что без меня - никак?
  - Вы что, забыли - приказы партии не обсуждаются.
  Евгений Семёнович, помня о моём желании хоть разочек побывать на собрании подпольного комитета, поставил условие:
  - Хорошо. Но мы с моим другом, - генерал указал на меня, - уже не можем расставаться даже на такое время. Поэтому я настаиваю, чтобы он тоже присутствовал на этом собрании.
  Посланцы подпольного комитета коротко переговорили между собой, и один из них спросил у Евгения Семёновича:
  - А он в какой партии состоял на том свете?
  - Он принципиально был и остаётся беспартийным.
  Снова небольшое совещание, и решение:
  - Хорошо, тогда пусть присутствует. Пароль для входа на собрание - "Хоть где мы новый мир построим..." Только ни слова он не получит, ни в прениях не сможет участвовать, - и уже обращаясь ко мне, подпольщик добавил: - О ходе и результатах собрания - тоже никому! Понятно?
  Так как я не поспешал встать по стойке смирно и доложить: "Слушаюсь!", Евгений Семёнович не дал возникнуть осложнениям:
  - Я ручаюсь за него.
  
  ...Подпольщики оправдывали своё звание, им и на Сортировочной удалось отыскать что-то очень похожее на подвал.
  Внутри подвала хорошо ощущалась атмосфера запрещённого сборища и готовность его участников, услышав "полундра!", действовать грамотно, разбегаться слаженно, без паники, не путаясь друг у друга под ногами.
  По строгим лицам собравшихся можно было догадаться, что предстоит рассматривать вопросы чрезвычайной важности и актуальности. Хотя, по-моему, это стиль всех коммунистических сходок, вне зависимости от их повестки. Даже на земных собраниях, мобилизующих членов партии на работы с гнилой капустой и картошкой на овощных базах, коммунисты всегда так перебирали с нахмуренностью лбов и пафосом своих выступлений, будто не от овощной гнильцы эту базу им предстояло очистить, а от окопавшихся там контриков.
  Со вступительным словом выступил председатель подпольного комитета товарищ Вампирюк. Неужели у него действительно такая фамилия? А если это партийная кличка, то товарищ Вампирюк ещё на Земле её получил, или уже на Сортировочной чем-то заслужил?
  -Товарищи! КППМ, Коммунистическая партия потустороннего мира, вопреки жесточайшему запрету здесь на всякую политическую деятельность, продолжает свою работу. Потому что, куда бы ни закинула судьба коммунистов, они всегда и везде в первую очередь должны оставаться коммунистами...
   Вот и опять это "всегда и везде". Что значит это выражение - "всегда и везде оставаться коммунистом" - этого я никогда толком не понимал. Почти уверен, что подавляющее число самих коммунистов - тоже. Но как только это выражение родилось, оно сразу стало звучать очень многозначительно, и многозначительность эта со временем приобретала всё более тревожный и даже пугающий оттенок, что заметно увеличивало число обострений язвенной, сердечных и прочих болезней среди коммунистов. А когда после одного из съездов большевиков по приказу их главного пахана было вырезано большинство участников этого съезда, в этой многозначительности и вовсе стал преобладать панический элемент. На партсобраниях и тем более на партсобраниях с персональными делами эти забронзовевшие слова сразу заставляли всех присутствующих испуганно втягивать голову в плечи и быть готовыми с одинаковым воодушевлением единогласно проголосовать хоть за награждение однопартийцев, хоть за выговор им, хоть за их расстрел сразу после окончания собрания. Нет-нет, не с одинаковым. За награждение - тут кто-то из завистников мог позволить себе быть даже и против; за выговор - и здесь могли отыскаться воздержавшиеся; а вот за расстрел... Ни в чём другом члены ВКП/б/ не были так единогласны, никакое другое голосование так не сплачивало их ряды. Интересно, а вот скажи кто-нибудь с таким же пафосом членам своей партии: "Господа, в какую бы пивнушку не забросила судьба члена партии любителей отечественного пива, он всегда и везде должен требовать только российское пиво!" - обойдётся ли тут без язвительных смешков и комментариев самих любителей такого пива? Нет, не обойдётся. Не забронзовеют для них такие слова, и не проникнутся они должным уважением ни к своей партии, ни к её вождю, пока этот вождь, после какого-нибудь исторического съезда партии любителей отечественного пива не перевешает или не перестреляет тех участников этого съезда, которые сделали хотя бы глоток заморского пива. Только таких вождей члены возглавляемых ими партий уважают настолько, что клянутся в верности им даже у расстрельной стенки, куда ставятся по приказу этих вождей.
  -... И мы - единственная партия, которая сохраняет готовность к такой деятельности, - продолжал своё вступительное слово товарищ Вампирюк. - А ведь после "Напутственного слова" Чёрт-бабы поджали свои хвосты большинство конкретных либерал-демократов и даже считающие себя самыми крутыми на Сортировочной члены партии любителей собачьих драк, не говоря уже о всех прочих земных горлопанах и пустозвонах.
  Ну, камень в огород любителей собачьих драк товарищ Вампирюк напрасно запустил. Какая у таких любителей может быть политическая деятельность там, где нет ни одной собаки. Давно известно - все собачьи души попадают в рай. А вот почему на Сортировочной поджали свои хвосты конкретные либерал-демократы? Потому что, в отличии от большевиков, у партии не было земного опыта работы в подполье?
  ...- Как вы знаете, товарищи, почти весь предыдущий состав подпольного комитета нашей партии неожиданно, внеочередным спец-этапом был отправлен на станции Нижнего хозяйства с наиболее строгим режимом.
   Интересно, что предшествовало этому событию - внеочередному спец-этапу на станции с наиболее строгим режимом? И почему "почти", а не весь состав был туда отправлен? Этому событию предшествовал визит кого-то из членов того подпольного комитета в Стуковую? Очень может быть. У коммунистов стучать друг на друга всегда считалось такой же строгой партийной обязанностью, как уплата членских взносов. Если даже не ещё более строгой. В лучшие для стукачества времена среди них были такие рекордсмены, которые закладывали своих однопартийцев десятками и сотнями, если считали, что это - лучшая гарантия самим в живых остаться. Ну, а здесь авторы самых ценных доносов как премируются? Ближайшим спец-этапом на станцию Ура?
  ...- Но мы подхватили упавшее на время знамя нашей партии и, несмотря на все трудности, продолжим выполнение её программ, - бодро рапортовал товарищ Вампирюк.
  Ну кто на Земле поверит, что у коммунистов даже "на том" для землян свете есть программы партии?
  После ещё нескольких пышных фраз во славу партии и её знамени, председатель подпольного комитета перешёл к её программам.
  - Увы, товарищи, по-прежнему, буксует даже программа-минимум КППМ - строительство развитого социализма на станции Ура. Её первым пунктом было и остаётся создание там крепкой партячейки. Нет, никак не получается. Да что там - создание партячейки. Предполагалось начать на станции Ура хотя бы с комсомольской организации. Так комсомольцы не успели ещё и первое собрание провести, как на них донесли, и все они были отправлены на Скуку смертную. Ну, а там, сами понимаете, какие там могут быть собрания.
  Да, без партячейки коммунистам - никак. А то ведь они попадают на станцию Ура растерянные, разоружённые, не понимающие, как быть, что делать. Кто-то, может, и хотел бы сразу примкнуть к партийной работе, да куда ему обратиться? А была бы партячейка, он сразу бы туда и поспешил: "Здравствуйте, товарищи! Только что прибыл по этапу с Сортировочной. Прошу немедленно поставить меня на партучёт и приобщить к строительству социализма на станции Ура. Готов закрыть собой брешь на любом участке этого строительства".
  После продолжительных сетований о трудностях партийной работы даже на самой верхней станции преисподней, товарищ Вампирюк подытожил накопившиеся у руководства подполья наблюдения:
  - Да, товарищи, предположение, что ориентированная на станцию Ура программа-минимум нашей партии будет достаточно легко выполнима, оказалось ошибочным. Как это ни парадоксально, но бывает очень и очень много случаев, когда как раз члены партии становятся самыми ярыми антикоммунистами на станции Ура. Прибыв туда по этапу, они первым делом интересуются ни тем, как найти там партячейку, а есть ли там Стуковая. Поэтому понятно тотальное недоверие наших товарищей друг к другу на станции Ура: тебе кто-то заговорщицким шепотком предлагает строить там социализм, ты соглашаешься - и скоро оказываешься в Парной, а то и ниже...
  А чего тут парадоксального? Да, ходишь дурак-дураком с криком "Ура!" вокруг трибуны с Перстом указующим; делаешь воодушевлённый вид, что понимаешь и каждый раз горячо поддерживаешь то направление, куда он теперь указывает; но ведь всего лишь изображаешь. А сам только и думаешь об апелляции, где отречёшься от любой политической идеологии. А это отречение лучше всего подкрепить стуком на тех, кто медлит с таким отречением.
  - ...И эта подозрительность друг к другу будет продолжаться на станции Ура до тех пор, пока там не появится надёжный, авторитетный товарищ с нашим мандатом, который будет иметь право и сможет, наконец, сколотить там крепкую партячейку, - делает вывод руководитель коммунистического подполья на Сортировочной.
  Понятно, что кандидатура авторитетного товарища с мандатом была подобрана верхушкой подпольного комитета ещё до начала собрания. Генерал-коммунист, человек доказавший, что не может поступиться принципами- кто лучше подойдёт для такой роли.
  После сделанного товарищем Вампирюком предложения, и окончания дифирамбов в свою честь Евгений Семёнович спокойно сказал:
  - Я отказываюсь от такого мандата.
  - Как вы сказали? - не поверил своим ушам руководитель подполья.
  -Я отказываюсь от мандата на организацию строительства социализма на станции Ура.
  Ответ был таким удивительным для всех подпольщиков, что какое-то время никто из них и слова не мог вымолвить.
  Но вот товарищ Вампирюк раздражённо спрашивает:
  - А почему это вы, товарищ генерал, отказываетесь, позвольте узнать?
  "Товарищ генерал" было произнесено с особым ударением, с нарочитой растяжкой.
  Даже мне ответ Евгения Семёновича показался неожиданным и очень смелым:
  - Меня, несмотря на все мои грехи, направляют на самую верхнюю станцию преисподней с перспективой после подачи апелляции даже в рай попасть. Зачем же я буду устраивать там всякие неприятности.
  Что-то произошло на собеседовании с принципами генерала Караева. Причём, незаметно для него. Кто-то там изрядно выкорчевал из него эти принципы. Иначе трудно было удовлетворить моё ходатайство.
  В подполье надолго воцарилась гнетущая тишина.
  Товарищ Вампирюк прервал её вопросом, высказанным самым презрительным тоном:
  - По-вашему, побуждать где-то людей к строительству социализма - это "устраивать там всякие неприятности"?
  Проходи в своё время партсобрание на Земле с аналогичной повесткой - о получении мандата на строительство социализма хоть в каких-нибудь Глубоких Навозах, да откажись назначенец партией от такого мандата - тут же был бы поставлен на голосование вопрос о его расстреле. Конечно, и на Сортировочной коммунисты могли поставить такой вопрос, да как тут шлёпнешь приговорённого. Приходилось ограничиваться зловещими интонациями.
  Товарищ Вампирюк владел ими:
  - Наши товарищи и на самых нижних уровнях преисподней помнят о программах партии, а вы отказываетесь работать даже в тепличных условиях станции Ура?
  Подпольщики дружно набросились на генерала Караева с гневными упрёками. Но Евгений Семёнович героически молчал.
  И тут кто-то из подпольщиков ехиднейшим тоном спрашивает:
  - Кстати, товарищи, а почему генерал Караев получил путёвку на станцию Ура? Насколько нам известно, члены нашей партии, действительно не поступавшиеся принципами и отказывающиеся пройти через "Партер", выше Карьера никогда не оказываются, а кое-кто даже в Светлое будущее попадает.
  Тут же последовала добавка и в мой адрес:
  - У него и приятель очень подозрительный. Не просто беспартийный, а злостный антикоммунист. Несколько наших бдительных товарищей уже сигнализировали в комитет об этом.
  Вот как! А ведь я так старался скрывать свой злостный антикоммунизм от посторонних ушей.
  Было понятно, что Евгений Семёнович объясняться не станет, да и не сможет он объяснить, почему получил путёвку на станцию Ура. Объяснить это мог только я. Но я этого делать не стану, и сейчас нас обоих вышвырнут отсюда. Так хоть высказаться, что ли, напоследок.
  Встаю:
  - Товарищи, а зачем надо строить социализм на станции Ура? Чего там уже сейчас не хватает для развитого социализма? Очередей за колбасой и туалетной бумагой? Так и не нужна, вроде бы, там ни колбаса, ни туалетная бумага. А главные признаки развитого социализма на станции Ура уже есть: "сплочёнными колоннами", "стройными рядами", "выше знамя", "все, как один", "плечом к плечу". А главное - есть Указующий Перст и единодушное, громогласное, вечное "Ура!".
  ...Уже когда нас с Евгением Семёновичем выводили из подвала, я успел крикнуть:
  - Да, коммунисты даже на станции Ура смогут организовать очереди и дефицит. Но как на такое самоуправство посмотрит Хозяин?
  Выгнанные с собрания подпольного комитета, мы с генералом Караевым больше уже не говорили о программе-минимум Коммунистической партии потустороннего мира - о построении социализма на станции Ура. Я спросил его о другом:
  - Евгений Семёнович, дорогой, скоро мы с вами расстанемся. Так скажите мне напоследок, какая всё-таки программа-максимум у коммунистов этого мира? Вы ведь ещё на первом своём подпольном собрании узнали об этом.
  - Вы никогда не поверите! Никогда! - сказал Евгений Семёнович таким тоном и так посмотрел на меня, что я догадался и воскликнул:
  - Не может быть!
  Евгений Семёнович только руками развёл - нет для коммунистов нерешаемых задач.
  Всё-таки уточняю:
  - Строительство коммунизма в раю?
  - Да.
  Это надо было переварить. Поспешные, легковесные комментарии оскорбят такое громадьё планов коммунистов загробного мира. А любое громадьё достойно какого-то уважения. Хотя бы за свои размеры.
  Стал выяснять, что известно Евгению Семёновичу о выполнении этой программы:
  - А были какие-то попытки?
  Теперь мы уже не могли отказывать друг другу ни в чём.
  - Сейчас я расскажу вам об удивительном происшествии, которое произошло на том, первом для меня, подпольном собрании. Оно шло своим чередом, как вдруг в дверях подвала неожиданно для всех появился странный персонаж. По-моему, так должен был выглядеть человек, которого только что, помимо его воли и очень грубо вышвырнули из какого-то приличного общественного места. Он всё время озирался, будто ожидая следующего толчка, пинка, удара. Быстро стало понятно, что товарищу Вампирюку и некоторым другим ветеранам подполья этот человек был знаком, и он даже был приглашён в президиум.
  - Ой, догадываюсь, Евгений Семёнович, откуда этот человек прибыл.
  - Правильно догадываетесь. Сам он был в такой глубокой депрессии, что едва ли смог бы сделать своё выступление связным. Поэтому вначале, тихонько поговорив с ним, его историю поведал собранию председатель подпольного комитета. Рассказать вам эту историю или сразу перейти к её окончанию?
  - Да как же можно лишать себя такого лакомства? Рассказывайте, Евгений Семёнович, рассказывайте.
  - Однажды на Сортировочную попал пожарник. Примерный работник, член коммунистической партии, фотография которого всегда висела на доске почёта депо. Пожары тушил добросовестно, но любил, грешным делом, как и любой другой нормальный советский человек, что-нибудь прихватить с места работы, то есть, с пожарища. Как-то раз уже из самого пекла вытащил большой чемодан. Но в нём оказались не дорогие вещички, а скрюченная старушка, которая, потеряв голову от паники, таким образом пряталась от огня. И что вы думаете? Оказывается, тому, кто на Земле спас своими руками человека от неминуемой гибели, на собеседовании при вынесении приговора положены существенные поблажки. Очень существенные. Вплоть до выдачи путёвки в рай.
  Я не стал говорить Евгению Семёновичу, что знаю о таких поблажках, и подумал про себя: "Выходит, даже если ты задумывал вытащить для себя из пожарища ценные вещички, а вытащил совершенно ненужную тебе старушенцию, всё равно на собеседовании это засчитывается, как чистенькое "своими руками от неминуемой гибели"? Мотивы такого поступка никак не учитываются? Или у этого пожарника на собеседовании были слабенький прокурор, выдающийся адвокат и совсем уж снисходительный судья?"
   - Так, и что дальше происходило с тем пожарником? - с нетерпением спрашиваю я.
  - А вот то и происходило, что как только он получил путёвку в рай, подпольный комитет Коммунистической партии потустороннего мира тут же выдаёт ему партийное задание.
  - Заняться построением коммунизма в раю?
  - Да. И выдаёт ему мандат на такое строительство.
  - Так-так, - потираю я руки. - И с чего было рекомендовано начать строительство коммунизма в раю?
  - Вот тут у подпольщиков разгорелся теоретический спор: начать с организации колхозов в райских кущах или с создания в раю крепких органов?
  - Начать решили, конечно, с органов? - не сомневался я.
  - Нет, решили начать с колхозов.
  - Ну, это же грубейшая теоретическая и политическая ошибка, - тут же воскликнул я.- Кто же начинает строительство коммунизма, не создав крепкие органы. А кто в райских кущах народ в колхозы будет загонять?
  - Уж не знаю, как там, в раю, получилось бы с органами, но с колхозами у этого пожарника ничего не вышло.
  - И как относились обитатели райских кущ к этому агитатору?
  - Как к деревенскому дурачку. Не только никогда не обижали, но всегда были очень ласковы с ним. Каждый норовил чем-нибудь угостить его: кто - только что сорванным персиком, кто - клубничным вареньем. И никаких на него жалоб и доносов в администрацию рая ни разу не поступало. А она присвоила ему какую-то группу психической инвалидности и тактично оберегала его от всяких бед.
  - И почему же его всё-таки турнули из рая?
  - Турнули из рая его за то, что он, раздосадованный провалом своей миссии и таким отношением к себе, стал очернять руководство рая. Например, начал распространять слухи, будто архангелы лично тырят с райских складов свечи и контрабандой переправляют их в Нижнее хозяйство.
  Вон как: не всё, оказывается, прощается в раю инвалидам-строителям коммунизма, есть там и для них своя красная линия.
  - А как, Евгений Семёнович, происходит этот интереснейший процесс - выдворение из рая? Посредством каких действий?
  - Посредством пендаля. Этот пожарник, немного оклемавшись и отвечая на вопрос из зала, так и сказал: "Вдруг я почувствовал чей-то могучий пендаль - и тут же очутился опять на Сортировочной, попав, к тому же, прямо на это собрание".
  - По-моему, администрация рая поступила слишком гуманно с тем пожарником. За попытку начать строительство коммунизма в раю, да ещё одним из самых изуверских способов -организацией колхозов в райских кущах... Да за такое тот пендаль должен был отправить его прямиком в Светлое будущее без всякой пересадки на Сортировочной. Как вы считаете, Евгений Семёнович?
  Евгений Семёнович не стал возражать. Перед расставанием мы стали почти единомышленниками.
  
  ...Провожаю у лифта своего друга на станцию Ура, сказав, что мой этап будет только следующим. Евгений Семёнович очень переживал за меня, он был уверен, что мы расстаёмся навсегда, так как с Ямы апелляции не подаются. Я не мог возражать, хотя для меня этот вопрос, выражаясь канцелярским языком, оставался открытым - ведь когда-то я опять покину земной мир и куда попаду потом?
  Крепко обнялись. Потом ещё раз, надолго уткнувшись лицами в плечи друг друга и уронив на них несколько фантомных слёз. Не знаю, как у Евгения Семёновича, но у меня не было в земной жизни более душевных, более трогательных проводов.
  
  Ещё была слышна торжественно-грозная мелодия лифта, опускающего этап с Евгением Семёновичем в Нижнее Хозяйство, ещё я раздумывал над тем, как он поведёт себя на станции Ура, когда заметил этого типа, вертящегося неподалёку. Несколько раз он приближался ко мне, но как только я смотрел в его сторону, он тут же останавливался и прятал своё лицо. Наконец, всё-таки решительно направился в мою сторону.
  Ба, так это же журналист Николай, наш московский попутчик до Сортировочной, ещё недавно наш товарищ, а ныне - один из активистов Карабасова.
  - Случайно вас заметил, - сразу заявил он. - Вовсе не искал с вами встречи. По службе мимо проходил.
  Не поверил я в эту случайность, но чего ради мне испытывать к нему более кровожадные чувства.
  - Моя фамилия - Талызин. Николай Талызин. На том свете я был довольно известным фотожурналистом. В нашем кругу говорят, что вы возвращаетесь на Землю. Интересно, как там отнеслись к моей гибели?
  - Как служится, Николай?
  - Не жалуюсь. Репутация вот только. Иной подлец только что прибыл на Сортировочную, а уже норовит укоризненно ткнуть в мою сторону пальцем. Вы там, на Земле, не говорите, пожалуйста, об этом...
  - Думаю, у меня и повода для такого разговора не будет.
  
  ... Назвать то, к чему меня подвели для возвращения в земную жизнь, тоже лифтом? Пусть будет лифт, раз нет у меня для этого непонятного чуда другого названия.
  Захожу туда один - стало быть, не часты на собеседованиях такие приговоры.
  "Поехали!" На Землю - с мандатом на святое дело.
  
   Б/У
  
   ...- Ура, очнулся! - радостно крикнул Вася, а Моня, укоряя меня за моё, затянувшее на его взгляд беспамятство, проворчал:
  - И десяти минут не прошло.
   С иронией Моня проворчал. То есть, прошло даже меньше десяти минут. Но как такое может быть? Да одни только прения в подпольном комитете Коммунистической партии потустороннего мира о строительстве социализма на станции Ура продолжались намного дольше.
   Порывался крикнуть: "Люди, я был ТАМ! Я побывал на ТОМ свете! Я ОТТУДА возвратился...", - но, подумав, отложил это громогласное заявление. Кроме Мони и Васи рядом были врачи, зеваки. Но даже когда я останусь со своими друзьями наедине и скажу им, что побывал ТАМ, как они отнесутся к этому заявлению? Нет у меня командировочных документов и сувениров с ТОГО света. Да и сам я долго ли буду уверен, что действительно побывал на ТОМ свете, а не просмотрел захватывающий спектакль, за десять минут созданный моим искривлённым при падении сознанием? И оно же, придя в норму, скоренько удалит этот спектакль со своей сцены. Кстати, а все ли другие возвращенцы ОТТУДА рискуют начать разговор на эту тему даже с близкими, не опасаясь если не услышать, то прочитать на лицах: "Выжил, но, похоже, сбрендил!"
  Не буду торопиться со своими потусторонними мемуарами.
  ...- Постараюсь, друзья, не задерживаться на больничной койке. Раньше меня Вере ничего не говорите. Сам я лучше подберу нужные слова. А останки вертоплана надо собрать и сберечь, мы над ним ещё поработаем.
  Только занесли меня в санитарную машину, как к ней подбежали люди и призвали врачей проехать совсем немного, чтобы попытаться помочь ещё одному бедолаге.
  Я был не настолько плох, чтобы врачи занимались только мной, и даже заявил, что вполне смогу и посидеть в машине, если собрат по несчастью должен будет лежать.
  Подъехали.
  В заранее открытую заднюю дверь для приёма ещё одного человека вижу, что стоим мы чуть поодаль от "зебры". Врачи склонились над пострадавшим. Кто-то из зевак громко и так радостно, будто это ему так удалось устроить, подсказывает им:
  - Сразу под две машины умудрился попасть.
   Я тут же вспомнил, кто мне уже говорил про "две машины". Набираюсь сил и кричу врачам через дверь:
  - Посмотрите, пожалуйста, в его документы. Этого человека зовут Николай Талызин?
  - Ваш знакомый?
  Как тут ответить? Не попросят ли врачи развернуть эту тему? И что тогда говорить?
  Учитывая моё состояние, мне не стали устраивать допрос. Молодая врачиха, найдя у пострадавшего какое-то удостоверение, ответила, чтобы я слышал:
  - Да, Николай Денисович Талызин. Фотожурналист.
   Вот теперь у меня есть железобетонное доказательство - да, я побывал на ТОМ свете. На этом я ничего не знал про этого человека, я только несколько секунд видел его сверху, когда падал, а он бежал через дорогу запечатлеть моё падение. Не добежал.
  Сказать врачам, что их старания оживить Николая Денисовича Талызина напрасны? И тут придётся отвечать на вопросы, ответы на которые отравленные атеизмом обитатели этого мира принять не смогут.
  Давай-ка я схитрю, сделаю вид, что волнения, связанные с возвращением в земной мир, опять отключили на некоторое время моё сознание.
  
  ...Не уставал убеждать и Веру, и друзей, что легко отделался, не благодаря своей исключительной живучести, а благодаря вертоплану, который и при таком небрежном его исполнении до конца сохранял спасительные для меня остатки летучести. Будем теперь уважительней относиться к нашему изобретению и намного строже к материалам, из которых станем создавать следующий его образец.
  На удивление быстро шёл на поправку, и очень скоро был выписан из больницы. Про себя задумывался: а не в Сортировочной ли, перед командировкой на Землю, в меня вживили такую быстродействующую оздоравливающую программу?
  Не сразу решился я всё рассказать Васе с Моней. Ведь рассказав, я тут же ставил их перед выбором - быть ли им и тут со мной? А так, как ответ на этот вопрос был для меня совершенно очевиден, то я своим откровением обязывал бы их подвергаться той же опасности, что и сам.
  А как не рассказать?
  И вот мои друзья знают всё о моём путешествии ТУДА. Ни тот, ни другой не прикладывали озабоченно свои ладони к моему лбу, отдавая дань ритуалу, сопутствующему таким рассказам. Вася и Моня поверили каждому моему слову. Поверили и сразу стали считать то святое дело, на которое я получил мандат, нашим общим делом.
  ... - Скалин, Скалин... - припоминал Вася. - Персона пока что не очень известная.
  Я подтвердил:
  - Да, товарищ Скалин - политперсона пока малоприметная. То же можно сказать и о Народной партии с большевистским уклоном, которую он возглавляет, - пока она едва заметна среди других партий. Но если мы не справимся с нашим делом, то НПБУ со временем получит чудовищную власть, а товарищ Скалин превратится в упыря-людоеда.
  - Бывшие в употреблении опять рвутся к власти. Тогда более святого дела, чем это, и представить трудно, - сделал вывод Моня.
  - Но мы ни в коем случае не должны предпринимать попыток физически устранить его, - предупредил я друзей. - И не получится, и только упрочат его положение такие попытки.
   Вася просил уточнить:
  - А то, что товарищ Скалин, если мы ему не помешаем, станет паханом в НПБУ, захватит власть насильственным путём, развяжет гражданскую войну, утопит страну в крови и до конца жизни будет упырём-людоедом - это точно известно?
  - Точнее некуда, - уверенно ответил я.- Это известно из "Книги судеб". А вносить исправления в "Книгу судеб" могут только посланцы ОТТУДА с соответствующим мандатом.
  - А к двум прежним большевистским вождям-людоедам направляли ОТТУДА посланцев такого рода? - спросил Моня.
  Я не хотел бы отвечать на этот вопрос. Ответ ещё более подчёркивал опасность миссии. Но так как теперь - уже нашей общей миссии, то и скрывать этого было нельзя. Коротко сказал:
  - Направляли.
   Вася и Моня не переспрашивали, они всё поняли: те посланцы, убедившись в бесполезности избранных ими способов отстранения от власти вождей-людоедов, всё-таки решались на покушения. Но "Книгу судеб" не обманешь, не было в ней предусмотрено удачных покушений на тех двух палачей. Посланцы ОТТУДА в итоге сами становились их новыми жертвами.
  Молчанием помянули тех смельчаков.
  Ну, а как нам не делать роковых ошибок? Как хотя бы приступить к нашему святому делу?
  Вася предложил очевидное:
  - Если товарища Скалина нельзя...- добряк Вася затруднялся выговорить это слово, -... если его нельзя убивать, то надо, наверное, искать на него убийственный компромат и всячески раздувать его. Он, вроде бы, сидел...
  Я тут же возразил:
  - Сидел - это что. Да и вообще любой компромат у большевиков не проходит. Большевики - это вам не какие-нибудь тори или виги. Это для тех любой компромат - нокаут, а для большевиков хоть какой - щекотка.
  Моня напомнил:
  - Есть компромат, который и для большевиков - не всегда щекотка.
  - Выкладывай! - я уже начал распоряжаться.
  -Надо среди патриотически настроенной российской общественности распространить слух, что товарищ Скалин - еврей. По моим прикидкам, патриотически настроенная российская общественность ещё полторы тыщи лет будет подозревать евреев во всех грехах и сваливать на них все свои беды.
  - Больше, Моня, больше, - не сомневался я.- Думаю, сколько времени будет существовать патриотически настроенная российская общественность, столько во всех бедах российского народа будут виноваты евреи. А патриотически настроенная российская общественность будет существовать всегда. К тому же, если и есть что-то полезное в твоей идее, присутствует в ней в то же время какой-то душок, и нет чего-то такого...- я пощёлкал пальцами в поисках нужного слова. - Красоты, что ли, в ней нет, и той парадоксальности, которая всегда была присуща всем твоим идеям.
  - Присутствует, присутствует душок в такой идее, - согласился Вася. - Нехорошо педалировать на чьей-то национальности. Даже если это враг, - а потом уточнил: - Для нас, в первую очередь, будет нехорошо.
  - А кто товарищ Скалин по национальности? - спросил Моня.
  Я поделился тем, что знал:
  - Скалин - это его псевдоним. Этот товарищ - с Чукотки. Со своей национальностью выкручивается так: мама, говорит, у меня русская, а отец - оленевод-орденоносец.
  - Ну, если и еврей не компромат, то чукча - тем более, - Вася закрыл национальный вопрос.
  Помолчали в раздумьях, придумывая идею для нашего святого дела. Парадоксальную, красивую, без всякого душка. В прошлом мы уже обогащали интеллектуальные закрома родины кое-какими своими идеями. Но те рождались мгновенным озарением, а тут упомянутые закрома пополнились далеко не сразу.
  
  Постепенно парадоксальная идея вытанцовывалась такой: а мы не станем мешать товарищу Скалину. Наоборот - мы будем всячески способствовать росту его авторитета среди товарищей по партии. А самое главное - мы будем всячески способствовать росту авторитета товарища Скалина в его собственных глазах. Такому росту, когда титул "вождь", со всеми полагающимися этому титулу причиндалами, и самим им будет восприниматься, как должное.
  ...- Будем строить культ личности товарища Скалина, - резюмировал я.
  
  Но для такого строительства нам надо было самим стать заметными фигурами в НПБУ, а ещё лучше - приближёнными товарища Скалина.
  Ну а пока нам следовало посмотреть поближе, что же это такое - Народная партия с большевистским уклоном, а если представится случай, то и себя ей показать.
  ...- Начинаем этап внедрения, - торжественно объявил я товарищам. - Очень кстати подворачивается удобный предлог для этого. На этом, начальном, этапе своего развития НПБУ нуждается в пополнении своих рядов и поэтому послезавтра проводит очередной "День открытых дверей". Идём внедряться.
  - На таком показушном собрании не может быть настоящих внутрипартийных склок и сшибок мнений, там будет скука, - не сомневался Вася.
  - А гости на что? - спросил Моня. - Гости хоть на свадьбе, хоть на "Дне открытых дверей" у политической партии просто обязаны поскандалить, а ещё лучше подраться.
  - Уж коли мы намерены внедриться в НПБУ, то наша активность на "Дне открытых дверей" должна быть мирной и конструктивной, - предостерёг я товарищей от намерений вести себя на этом мероприятии, как на свадьбе.
  
  ...Все рассуждения выступающих членов НПБУ в чинах сводились к одному - надо сделать хорошо нашему исстрадавшемуся народу. Большая часть в этих рассуждениях - горькие сетования о его страдании. О том, как сделать ему хорошо - об этом пока как-то рыхло, неубедительно, но можно было понять, что без силовых, без большевистских методов сделать наш народ счастливым едва ли получится.
  Мы проявили себя внимательными, заинтересованными слушателями даже самых скучных речей, зачиная аплодисменты и тогда, когда рисковали остаться в одиночестве. Заметно оживило собрание обсуждение международной политики НПБУ. Особенно, когда в нём пригласили участвовать его гостей - народа, как и предсказывал Моня, активного, боевого, у которого давно чесались и языки, и руки. В первую очередь предлагалось основательно поприжать много возомнившую о себе козявку - Прибалтику. Составные части этой козявки, из-за полного к ним презрения, даже и не назывались. И так прижали гости собрания Прибалтику, что там уже через полгода после прихода НПБУ к власти все жители от мала до велика говорили по-русски, пусть всё ещё и с акцентом. А писали так и вовсе намного грамотней, чем большинство жителей России. И из всех прибалтийских ресторанов тут же выталкивали взашей гостей из Евросоюза, если туда подходила группа туристов из Сыктывкара или Рязани.
  Потом была поставлена на место, то есть, на колени Польша. Польша брыкалась подольше, чем Прибалтика, но и там скоро заговорили о возрождении Варшавского договора.
  После этого я, от имени нашей троицы, предложил собравшимся схватиться с ещё более серьёзным соперником, и смело поставил вопрос о возвращении Аляски. И не церемониться с янки, если возвращать понадобится силой.
  Этот вопрос ещё больше оживил собрание. По одобрительным и даже восхищённым взглядам на нас из президиума можно было понять, что такого решительного пункта в международной программе НПБУ ещё не было.
  Общее голосование членов партии и гостей собрания показало, что подавляющее большинство было за то, чтобы оттяпать Аляску у Америки силой. Разумеется, мы дружно подняли руки за этот вариант первыми.
  Да, как мы и хотели, на нас обратили внимание. После окончания собрания побеседовать с нами был уполномочен какой-то товарищ из президиума. Мы, сохраняя чувство собственного достоинства, заявили этому товарищу о растущих симпатиях к Народной партии с большевистским уклоном, не исключив желания когда-нибудь вступить в неё. Не скрывали своей недавней подработки журналистами, и полнейшего разочарования от намерений переделать современное общество и власть либерально-просветительским путём. Возможно, путь НПБУ, путь революции - единственно правильный. Объяснения наши были приняты благосклонно, и мы, в числе прочих положительно зарекомендовавших себя гостей на "Дне открытых дверей", были приглашены на следующее собрание НПБУ. Собрание уже с актуальной, злободневной повесткой дня. Приглашение было принято.
  
   ...Зрительный зал в одном из небольших домов культуры плотненько заполнен.
  Открывал собрание первый заместитель председателя Народной партии с большевистским уклоном товарищ Букин:
  - Товарищи, основным вопросом сегодняшней повестки дня будет персональное дело товарища Дыбина. Слово предоставляется члену президиума НПБУ товарищу Хилых.
   - Товарищи! - начал член президиума. - Как вы знаете, скоро в этом районе в качестве интересного социального эксперимента откроется первый легальный публичный дом под названием "Светлячок". Уже почти сформирован его штат - девушки, бармены, охрана, небольшой оркестрик... До сих пор внимательно просматриваются кандидатуры на должность мадам "Светлячка". Но даже когда эта вакансия будет заполнена, сомнительно, чтобы мадам только своими силами смогла должным образом поддерживать моральный климат и дисциплину в этом заведении. Поэтому мы, как самая строгая в этом отношении партия, выбили у префектуры право дополнить этот штат, подобрав человека на должность, которую без всякого жеманства надо назвать прямо и откровенно - на должность политрука "Светлячка". Чтобы его работники и в первую очередь девушки не забывали, что это заведение находится не в каких-нибудь злачных местах зарубежья, а в столице нашей родины. Чтобы вели себя подобающим образом. Чтобы, например, при оказании своих специфических услуг иностранным гостям они не теряли чувства патриотизма. Естественно, что, кроме этого, мы хотели, чтобы весь контингент "Светлячка" проникся идеями нашей партии, со временем став надёжным электоратом НПБУ и приобщая к этому электорату своих клиентов...
  Вот так: позволив дамам на законных основаниях заниматься непыльной и доходной женской работёнкой, родина предъявила им справедливые требования: невинной можешь ты не быть, но патриоткой стать придётся. Ну а воодушевить работниц "Светлячка" ещё и идеями большевизма - эту сверхзадачу взяла на себя уже НПБУ.
  Товарищ Хилых продолжал:
  - Таким человеком был выбран товарищ Дыбин Степан Иванович, - и докладчик указал на сидевшего в первом ряду крупного мужчину с открытым, простецким выражением большого лица, который привстал и со смущённым видом показался собранию.
  Товарищ Хилых напомнил:
  - Будем откровенны, товарищи: как всем вам хорошо известно, интеллектуальным украшением нашей партии товарищ Дыбин никогда не был.
  Какие простые нравы в НПБУ - никаких церемоний с самолюбиями однопартийцев. И разве такое замечание косвенным образом не является здоровенной каменюгой в огород коммунистических политработников - зачем тогда политруком "Светлячка" назначили туповатого товарища Дыбина?
  При закрытых внутрипартийных разборках товарищ Дыбин, возможно, и промолчал бы, но то, что товарищи по партии совсем не церемонились с ним и при гостях собрания, обидело Степана Ивановича:
  - А я, товарищ Хилых, не брошка какая-нибудь, чтобы являться чьим-то украшением. Я - потомственный рабочий. Я, может быть, единственный настоящий пролетарий в Народной партии с большевистским уклоном. Именно мои мозолистые руки партия демонстрирует на своих предвыборных плакатах при каждом удобном случае.
  Тон товарища Хилых становился более жёстким:
  - Ваши мозолистые руки, товарищ Дыбин, скоро намозолят глаза всем избирателям. Мозолистым рукам они теперь предпочитают мало-мальски толковые головы. А с такими работниками, как вы, мы и дурацкой Партии любителей кильки в томатном соусе будем на выборах проигрывать.
  Да, проиграть на выборах даже шутникам, сколотившим на скорую руку Партию любителей кильки в томатном соусе - это стало бы оглушительным позором для любой партии.
  - Моя голова тоже целиком принадлежит партии. Уж какая есть...- как-то очень уж кротко сказал товарищ Дыбин. Он, видать, и сам давно смирился с тем, что его голова - не самая востребованная обществом часть тела.
  Товарища Хилых такая кротость не делала более великодушным:
  - Вот партия и поручает вам только то, что посильно вашей голове. Для плодотворной работы в "Светлячке" не требовалось семи пядей во лбу, требовалось только строгое выполнение партийных указаний.
   - Так я целиком и отдался этой работе, - чуть ли не бил себя в грудь товарищ Дыбин. - Не только на общих политзанятиях в красном уголке "Светлячка" доводил до девушек цели и задачи НПБУ, но со многими из них работал индивидуально... с глазу на глаз... часто уже в своё нерабочее время...
  Вот это откровенность! Да, с семью пядями во лбу никто на такую не пойдёт. Которые с семью пядями во лбу - всегда те ещё хитрованы.
  - "Индивидуально", "с глазу на глаз", - с усмешкой повторил товарищ Хилых. - Представляю, что это была за работа. Вы, товарищ Дыбин, очень превратно поняли задание партии. Не себя превратить в постоянного клиента всех проституток "Светлячка", а их сделать патриотками нашей родины и надежным электоратом НПБУ. Вот в чём состояла задача вашей работы.
  Дыбин сопротивлялся, как мог:
  - А я, товарищ Хилых, не понимаю - как можно иначе работать с проститутками, как иначе сделать их нашим надёжным электоратом? Ведь коммунисты во все времена старались общаться с трудящимися прямо на их рабочих местах. С пролетарием - у его станка, с крестьянином - у его плуга...
  Да, детская простота Степана Ивановича подкупает. Так бы и оставаться ему с его мозолистыми руками придурковатым любимцем партии, если бы ни эта провальная политкомандировка в бордель.
  - Конечно-конечно! - перебил неудавшегося политрука "Светлячка" товарищ Хилых. - А сделать проститутку своей единомышленницей большевик может, только кувыркаясь в её постели. Блестящая логика, товарищ Дыбин. Ну и как вам давалась такая партработа? Быть может, некоторые проститутки уже и заявления о приёме в НПБУ готовы подать?
  Какой-то сигнал от товарища Скалина товарищу Букину, а от того - докладчику. Сигнал был принят, понят, и товарищ Хилых объявил:
  - Как на самом деле потрудились вы, товарищ Дыбин, на порученном партией участке - об этом мы сейчас узнаем от представительницы тех самых тружениц, с которыми вы, по вашему мнению, плодотворно работали.
  Товарищ Хилых сам подошёл к двери зала, открыл её и пригласил зайти в помещение барышню в очень смелом "прикиде", с подчёркнуто развязной походкой и продолжающую жевать жвачку. Она садится на подготовленный для неё в президиуме стул, закидывает ногу на ногу и посылает воздушный поцелуй Дыбину.
  Товарищ Хилых информирует собравшихся:
  - Товарищи! Позвольте представить вам секретного сотрудника нашей партии в "Светлячке", о роли которого товарищ Дыбин не знал. В целях конспирации будем называть нашего товарища её партийной кличкой - товарищ Непорочная. Товарищ Непорочная, расскажите нам, пожалуйста, как товарищ Дыбин справлялся с порученной ему партией работой. Разумеется, мы будем понимать эту работу в ее политическом значении.
  Товарищ Непорочная, прилепив жвачку под столешницу, доложила:
  - Да хоть как мы будем понимать эту работу, а Пенёк не справлялся с ней вовсе. Как только приступал к любой своей работе, так сразу выдыхался. Работничек он во всех смыслах - никакой.
  - Товарищ Непорочная, неужели товарища Дыбина, одного из ветеранов Народной партии с большевистским уклоном, в "Светлячке" называли Пеньком? - удивился товарищ Хилых.
  Это удивление было очень эмоциональным, но едва ли искренним. Из докладов своего сексота в "Светлячке" верхушка партии ещё раньше должна была узнать, как быстро и верно барышни оценили интеллектуальные способности своего политрука.
  Товарищ Непорочная подтвердила печальный факт:
   - Только Пеньком и называли. С первого дня.
  Товарищ Хилых громко недоумевал:
  - Товарищ Дыбин, и вам не стыдно? Пенёк! Разве у большевика может быть такая кличка?
  - Клички, товарищи, сами не выбирают, - угрюмо ответил товарищ Дыбин.
  Товарищ Хилых не принимал такого объяснения:
  - Надо было решительно протестовать! Надо было перестать откликаться на эту унизительную кличку.
  Теперь недоумевал товарищ Дыбин:
  - А как тогда проводить среди них партработу, если совсем игнорировать свою кличку и не откликаться на неё? Вначале я пытался протестовать. Предлагал называть себя как-то иначе. Например - Батей.
  Самый молодой член президиума товарищ Томина с усмешкой спросила:
  - А готовить проституткам манную кашу и заплетать им косички вы, товарищ Дыбин, не предлагали?
  - Товарищ Томина! - встав со своего стула, строго осадил её заместитель председателя НПБУ товарищ Букин. - Не первый раз напоминаю вам: партийное собрание - это не сцена для демонстрации вашего сомнительного остроумия!
  Мы и в "День открытых дверей" заметили про себя: если в этой только ещё набирающей обороты партии уже есть хоть какая-то оппозиция, то её голосом является товарищ Томина. Она, например, не только очень язвительно оценила намерения большей части членов НПБУ силой прибрать к рукам Аляску, но даже прибалтийским козявкам оставляла право на жизнь.
  А товарищ Дыбин говорил о глубоко выстраданном:
  - Если кличка к тебе прилипла, то это, товарищи, навсегда. Наверное, скорее свои отпечатки пальцев можно изменить, чем кличку.
  Тут мы были согласны с товарищем Дыбиным - очень верное наблюдение. Если назвали тебя Пеньком, то Батей тебе уже никогда не быть, хоть бы ты действительно стал заботливым опекуном для всех барышень "Светлячка". Приоритет при выборе клички человека - за самой отличительной его особенностью.
  - Товарищ Непорочная, тому, кого вы называете Пеньком, было поручено проведение следующих мероприятий в "Светлячке", - товарищ Хилых берёт в руки лист бумаги, читает: - "Разучивание с женщинами легкого поведения партийного гимна большевиков". Разучивал он с вами "Интернационал"?
  - Это я, ради хохмы, пыталась научить его петь "Интернационал", - ухмыльнулась товарищ Непорочная. - Дохлое это дело, товарищи. Легче научить петь дождевого червя, чем товарища Дыбина.
  - Товарищи! Ну что же делать? - защищался товарищ Дыбин. - Ведь у меня нет ни голоса, ни слуха. "Интернационал" в моем исполнении - это только дискредитация партии и ее священных символов.
  - Почему же вы своевременно не доложили партии об отсутствии у вас голоса и слуха? - вопрошал товарищ Хилых. - Почему не сказали об этом тогда, когда вопрос встал ребром - кого направить на партийную работу в "Светлячок"?
  Степан Иванович тупо молчал, и товарищ Хилых продолжил расспрашивать сексота партии:
  - О том, читал ли товарищ Дыбин девушкам главные труды наших основоположников - об этом, наверное, и спрашивать не стоит?
  Товарищ Непорочная подтвердила:
  - Нe стоит. Об этих трудах он говорил всегда одно и то же: "Насочиняли эти основоположники на наши бедные головы".
  - Наши основоположники, товарищ Дыбин, нисколько не виноваты в том, что ваша голова не в силах постичь всю глубину их трудов, - негодовал товарищ Хилых.
  Товарищ Дыбин нашёл противоречие в словах товарища Непорочной:
  - Товарищ Хилых, секретный сотрудник партии не совсем верно информирует вас. Однажды я взял в библиотеке и начал читать одной барышне 1-й том "Капитала". Прочитаю немного - и требую от неё повторения. Но мне не позволили дочитать даже три страницы.
  - Что значит - не позволили? - теперь уже искренне удивился товарищ Хилых. - Кто не позволил?
  Товарищ Непорочная пояснила:
  - Я считаю, что охрана нашего заведения поступила совершенно правильно, когда, услышав крики девушки, отобрала эту книгу у Пенька.
  А ведь прибежавшая на крики охрана "Светлячка" действительно поступила правильно: читать проститутке "Капитал" прямо в постели, да ещё и тут же с пристрастием проверять, как она усваивает прочитанное - разве это не насилие над ней самым извращенным способом.
  - Да, товарищи, неудачный мы сделали выбор, - констатировал товарищ Хилых.
  Кто-то из первых рядов зала негодует:
  - А вот я, например, смог бы спеть "Интернационал" и без помощи товарища Непорочной. И я бы не понимал порученную мне партработу как товарищ Дыбин - только бы на дармовщинку покувыркаться в постелях проституток.
  Эта реплика прозвучала, скорее, не как упрёк, а как зависть, и товарищ Томина снова не удержалась от колкостей:
  - Вы бы, товарищ, наверное, как раз и напирали в этой партработе на разучивание с проститутками "Интернационала". Чтобы через какое-то время можно было сказать: "Теперь каждая барышня "Светлячка" ложится и встает, исполняя "Интернационал". Только вот слова "ложится и встает" необходимо будет вставить в нужный контекст. Чтобы не возникло саркастических кривотолков - когда именно проститутки исполняют наш партийный гимн.
  И товарищ Хилых, и товарищ Букин, и другие члены президиума как-то сразу поняли, что в этот раз не им надо реагировать на слова Томиной. Что это сделает сам товарищ Скалин. И сделает без единого слова. Он просто посмотрел на Томину. Что испытала при этом она - не знаю, но от этого, даже на другого человека направленного взгляда, становилось очень не по себе. На мгновение мелькнула мысль: если вот такой взгляд будет направлен на меня, смогу я не отводить глаз? Не от этого ли вот оскала псевдоним товарища Скалина?
  Вывод собрания был единодушным: гнать надо товарища Дыбина с должности политрука в "Светлячке", и срочно находить ему замену, пока префектура не отдала эту социально значимую должность другой партии.
  Вот и ещё одно подтверждение тому, что ни кухарка, ни пролетарий не только государством или какой-то его частью не смогут управлять, но даже борделем. По природе своей не смогут. Природа повелела заниматься им только своим делом - кухарке варить щи, а пролетарию перековывать мечи на орала или наоборот. Тем более в партиях с большевистским уклоном управлять кем-то и чем-то, и тем более управлять государством пристало более авторитетным личностям. Проверено: это получается лучше всего у тех из них, кто до своего прихода к власти были личностями без определённых занятий, нажившими свой авторитет неоднократными ходками по не самым пустяковым статьям.
  Почему-то захотелось помочь Степану Ивановичу, да и повод появился напомнить собранию о нас. Попросил разрешения выступить. Оно было незамедлительно получено.
  - Да, товарищи, "Капитал" можно сравнить с Эверестом, который рано или поздно, так или иначе, придётся штурмовать и всем партийцам, и тем, кто находится под их опекой. И этот штурм может вызвать такие же эмоциональные срывы, как у той барышни из "Светлячка". Поэтому, приступая к чтению бессмертного труда, надо быть готовым к таким срывам и стойко, по-большевистски, переносить их. А товарищ Дыбин не учёл этого и не подготовил девушку к тому, что её ожидало отнюдь не легковесное чтиво. Потому и случилась та истерика с вызовом охраны. К штурмам любых эверестов надо готовиться, в том числе - эмоционально...
  На скорую руку сочинил несколько таких приёмов подготовки. Похлопали мне, кроме Васи и Мони, ещё человека два-три, не больше.
  Показаться-то я показался собранию, но это выступление не прибавило мне очков у простых членов НПБУ. Мало кто из них был готов штурмовать партийный Эверест и по-большевистски переносить при этом неминуемые эмоциональные срывы. Послышались смешки и недовольные фырканья. Да и Степану Ивановичу не удалось мне помочь.
  Не таким крепким он оказался, каким казался внешне. Нападки однопартийцев и позорное политразжалование сильно подействовали на него. Он схватился за сердце, согнулся и свалился со своего стула на пол.
  Первой к нему подбежала товарищ Томина с бутылочкой воды и какой-то таблеткой. Простенькие тормошения, ласковые причитания: "Ну, что это за капризы, товарищ Дыбин? Давайте-ка откроем глаза, крякнем, встанем и будем жить!.." - и Степан Иванович через несколько минут очнулся.
  Собрание свернули, напомнив о дате и времени начала следующего.
  Эх, была не была, проверю. Бочком-бочком подошёл к ещё сидящему на стуле с бутылочкой воды низложенному политруку "Светлячка" и тихо спросил: "Степан Иванович, а председатель подпольного комитета на Сортировочной всё ещё товарищ Вампирюк?"
  Нет, не понял меня Степан Иванович, попросил повторить вопрос, но такие вопросы не повторяются.
  Потом к нам троим подошла товарищ Томина и попросила:
  - Можно я посмотрю на вас поближе?
  Она разглядывала нас очень внимательно, не задавая никаких вопросов. Тогда от вопроса не удержался я:
  - И какие, товарищ Томина, вы делаете выводы, заглянув в наши чистые глаза?
  - После предложения силой отобрать Аляску у Америки и сегодняшнего навязывания простым партийцам "Капитала", можно было подумать, что вы - просто пройдошистые ребята, решившие после разочаровавшей вас предыдущей кормушки прибиться к кормушке НПБУ. Но вот смотрю я в ваши глаза - нет, что-то другое в них. А вот что - пока не понимаю, - и, не сказав больше ни слова, товарищ Томина отошла от нас.
  
  ...Обменялись впечатлениями об уже увиденном и услышанном на собраниях Народной партии с большевистским уклоном.
  - Никогда бы не поверил, что эта политкомпашка может породить монстра большого масштаба, - сказал Моня.
  На Васю НПБУ тоже не произвела того впечатления, которое можно было ожидать.
  - Хотя, разумеется, она уже и теперь круче Партии любителей кильки в томатном соусе.
  - В партийной программе любителей кильки нет главной опасности для народа, - согласился я. - Помните заключительные слова товарища Скалина на "Дне открытых дверей"? После прихода НПБУ к власти народ тут же будет приговорён к строительству светлого будущего. Да ещё ускоренной поступью. История доказывает, что и вразвалочку топать в светлое будущее - тяжелейший приговор для народа, а если ещё и ускоренной поступью... Наш долг - не позволить товарищу Скалину привести этот приговор в исполнение.
  Также решили постараться на партсобраниях напускать хоть немного туповатости в наши чистые глаза.
  
  ... Своим активным участием в собраниях партии мы быстро заработали кое-какой авторитет. И этот авторитет был востребован. Товарищ Букин, первый заместитель товарища Скалина, пригласил нас для беседы.
  Главных политических противников НПБУ второй человек в партии, целиком поддерживающий в этом её руководителя, видел даже не в разношёрстной либерально-демократической среде, а в современных левых России.
  - Разве это левые? Что это за цели у них, что это за планы? Это же курам на смех: со скрипом добиться у правительства повышения на копейки прожиточного минимума, и гоголем после этого ходить - вот какие мы борцы за народное счастье. А у нас будет такая же цель, как и у первых большевиков.
  Товарищ Букин вопросительно оглядел нашу троицу- может, и наша левизна всё-таки не созрела ещё до бескомпромиссных требований НПБУ?
  Мы уверили его, что надо ещё поискать более левых леваков, чем наша сплочённая компания.
  - Мы тоже считаем, что не пристало большевикам бодаться с правительством из-за копеек, - доложил я. - И в планах первых большевиков таких ничтожных пунктов, как плата за вывоз мусора или за кубометр воды никогда не было, и целью НПБУ может быть только построение светлого будущего.
  - Кадры! Достойных кадров маловато, вот в чём беда, - сетовал товарищ Букин. - А ведь, как известно, они всё решают. И в нашей партии некоторые товарищи тоже подпорчены гнилым либерализмом в той или иной степени, хотя давали клятву никогда не поступаться принципами.
  Мы согласились: гнилым либерализмом в НПБУ уже попахивает. Например, не только товарищ Томина, но и некоторые другие товарищи были против отъёма Аляски у Америки силой, и стояли за переговоры любой продолжительности, только бы не воевать. А сколько ещё скрытой либеральной гнильцы может быть в партии.
  - И вот для того, чтобы всю эту публику в нужный момент выводить на чистую воду, партии нужна Стуковая, - от имени нашей троицы внёс я предложение. - Разумеется, не обязательно учреждать этот орган официально.
  После нашего разъяснения о предназначении такого органа, товарищ Букин с большим энтузиазмом откликнулся на это предложение:
  - Стуковая? Очень хорошая идея, товарищи! Незамедлительно поделюсь ею с товарищем Скалиным. И не сомневаюсь, что Стуковая будет учреждена в НПБУ в самом ближайшем будущем. Пусть сигналят товарищи. А пока мы бы хотели поручить вам одно дело. Вам, как недавним журналистам, будет легче других справиться с ним.
  Мы выразили полную готовность выполнить любое поручение партии.
  - У нас есть, так сказать, наводка на очень интересного человека, который может лучше других заменить провалившего своё задание Дыбина. Но подступиться непосредственно к этому человеку нелегко. Тут нужен какой-нибудь посредник для согласования такой встречи, желательно его давний знакомый. И мы нашли такого посредника. Вам, умеющим разговорить собеседника, будет проще построить с ним разговор. И если он устроит для нас встречу, и нам удастся договориться с тем интересным человеком, то он может стать не только политруком "Светлячка", но и...- товарищ Букин некоторое время загадочно улыбался, прежде чем раскрыл интригу.
  Да, действительно интересный товарищ.
  К посреднику вызвался пойти я.
  
  ...Невысокий мужчина очень неприметной наружности. Такого надо увидеть десятки раз, прежде чем отметить про себя: "Кажется, этот мужичонка уже попадался мне где-то на глаза..." Отметить - и тут же снова напрочь забыть его. Надо думать, ценнейшая для бывшего связника "непримета" внешности.
   В общении с ним не было проблем. Николай Максимович в своём застарелом одиночестве, пожалуй, и сам рад был поговорить хоть с кем-нибудь.
   ... - Так что, как говорится, передний край обороны родины обслуживал. Самые её форпосты, хе-хе...
   - Да, специфические форпосты. Как и работа там наших агентов.
   - Ну а какая ещё может быть работа у женщин в заведениях под красными фонарями?
   - И они шли на это добровольно?
   - Если у добровольности есть величина, то в органах не было более, хе-хе, добровольческого контингента.
   - А вы, Николай Максимович, под видом кого бывали во всех этих заведениях? У вас какая была легенда?
   - Для каждого объекта у меня был свой чин. Куда зайдешь всякие канализационные утечки-протечки устранить, куда по грызунам и насекомым наведаешься... Рояль настроить, часы починить, сфотографировать, прически барышням сделать, парфюм и белье предложить... Кое-куда приходилось, хе-хе, и по гинекологической части заглядывать.
   - И по всем этим "частям" вы действительно...- удивила меня пестрота "легендарных" чинов Николая Максимовича.
   Он ответил просто, безо всякого пафоса:
   - Ни другого часового мастера, ни другого гинеколога после моей работы вызывать не приходилось.
   - И много таких объектов было на вашем попечении?
   - Всю Европу, хе-хе, истоптал.
   Глубоко копать историю всех краснофонарных форпостов родины я не стал. Меня интересовал только один из них.
   - Николай Максимович, говорят, что среди этих заведений было и такое, в котором работали только наши люди?
   - Да, был и такой, хе-хе, островок родной земли в тылу вероятного противника.
   Я уже вкратце знал от товарища Букина историю этого "островка родной земли", но проще расположить к себе собеседника, не показывая, что кое-что уже знаешь.
  - Расскажите, пожалуйста, о нём.
   - Дела давно минувших дней, и всё-таки давайте назовем это заведение условно. Ну, скажем, так - "Красный сарафан". Чуть ли не у самого порога штаб-квартиры НАТО оно дислоцировалось, хе-хе. И все его работники, включая барышень - наши люди, и все имели воинские звания.
   - Как там у них было с субординацией? - подводил я Николая Максимовича к основной теме нашего разговора. - Барышни "Красного сарафана" сами выбрали из своей среды мадам?
   - Нет, мадам назначил Центр.
   - По каким критериям Центр выбирал её? Кем она была до этого назначения?
   Я знал ответ на этот вопрос, но не хотел лишать собеседника возможности ответить на него не просто, а с интригующими театральными интонациями и паузами, потому что вопрос очень располагал к такой театральщине при ответе на него.
  Николай Максимович воспользовался предоставленной ему возможностью:
  - До этого назначения она была... До этого назначения мадам "Красного сарафана" была... До этого мадам Брунгильда... был майором Жеребцовым.
   - Мужчиной?! - я посчитал не зазорным чуть ли не по-бабьи охнуть и всплеснуть руками.
  - А вот тут уже не было никакой добровольности. Стать мадам Брунгильдой майору Жеребцову пришлось по приказу. А приказы, как известно, не обсуждаются, - уточнил Николай Максимович.
  Будто отойдя от изумления, я спросил:
   - Выходит, успешные операции по смене пола - это наш приоритет, а не Запада?
   - Э-э, мил человек! Сколько и сколько пионерских идей и разработок вышло из закрытых научных учреждений, созданных нашими органами. Никаким "силиконовым долинам" было бы не угнаться в этом соревновании за нашими "шарашками".
   - А я-то всегда считал, что в "шарашках" создавали только танки, самолеты, "катюши"... Получается, что там и революционные гуманитарные идеи вызревали?
   - А то как же. В "шарашке" и никому до этого неизвестный ученый-гуманитарий старался как можно быстрей выдать что-нибудь революционное. Зачем, хе-хе, откладывать на второй срок то, что можно сделать в первый? А приспособить нечто гуманитарное к нуждам обороны всегда можно. Вот обратная задачка - как, например, торпеду или иприт с зарином использовать в народном хозяйстве, - вот такая задачка посложнее будет.
   - Значит, в Центре посчитали, что природная женщина на посту мадам "Красного сарафана" слабовата будет?
   - В Центре справедливо рассудили, что так оно будет надежнее. Склад ума, психика, да и, чего там скрывать, тяжелая рука - все это, хе-хе, хозяйство у мадам Брунгильды осталось от майора Жеребцова. Дисциплинка в "Красном сарафане" была я те дам! Работа кипела. Клиентура и какая клиентура: через одного - высокопоставленные офицеры, в очередь записывалась. Развединформация, извините, так и перла оттуда. Благодаря ей, нам частенько удавалось переигрывать Запад в политических и дипломатических играх с ним.
  - И как долго "Красный сарафан" помогал нам переигрывать Запад? Что же случилось с ним?
   - А случилось то, что мадам Брунгильда влюбилась.
   Пожалуй, жанр этой истории предписывал мне здесь хмыкнуть, хихикнуть, вволюшку поёрничать. Да вот что-то не хотелось. Хотелось порадоваться: стало быть, и в "шарашке", кромсая по-всякому человека, с его потребностью любить сладить не смогли.
   - В кого же это она влюбилась, Николай Максимович?
   - А влюбилась она в какого-то буржуя, заглядывающего в "Красный сарафан". Еще больше усугубляло положение то обстоятельство, что и чувство того буржуя оказалось настоящим.
   - И как же отнеслись к этой любви в Центре?
   - А в Центре долгое время ничего про неё не знали-не ведали. Я ведь не торопился докладывать. Все думал: вот-вот кто-то из них охладеет к другому. Майора Жеребцова не в каждый трёхстворчатый шифоньер удалось бы втиснуть, а буржуй - метр с кепкой. Но они с каждым днём все крепче привязывались друг к другу, и мадам Брунгильда все чаще надолго уходила из "Красного сарафана" в гости к своему возлюбленному.
   - И любовь мадам Брунгильды негативно сказалась на работе "Красного сарафана"?
   - Негативно - слабо сказано. Без сильной руки объект стал быстро терять свою ценность не только как разведучреждение, но даже как бордель.
   - Вы, Николай Максимович, пытались напомнить мадам Брунгильде о ее служебных обязанностях?
   - И не один раз. Станешь в очередной раз попрекать: опомнитесь, товарищ майор, холодная война в самом разгаре, родина как никогда нуждается в развединформации, в "Красном сарафане" без вас - Содом и Гоморра, до вульгарных потасовок дошло. Так она прервет меня и скажет раздраженно: "Господи, как же вы мне надоели! У меня - можно сказать, медовый месяц, а вы тут со своей дурацкой холодной войной как репей пристали!.."
   - И что решили в Центре?
   - В Центре решили: мадам Брунгильду, пока она не докатилась до прямого предательства, надо возвращать на родину. Но как это сделать? Она ведь прекрасно осознавала свои провалы по службе. Настороже была, сразу бы догадалась - что означает приглашение навестить родные края, как бы ловко не было оно состряпано. В "Красный сарафан" наведывалась только для раздачи очередных зуботычин своим вконец одичавшим девицам.
   - И не стало у мадам Брунгильды других забот-печалей, кроме раздачи дежурных зуботычин?
  - Была-была у неё серьезная печаль. Надо признать, что в "шарашке" не стали устранять очень неприятную для любой дамы особенность её фигуры. Так и осталась у мадам Брунгильды очень заметная кавалерийская кривизна ног майора Жеребцова. И она попросила меня, объездившего всю Европу, порекомендовать ей лучшую в Европе клинику для соответствующей операции. Её возлюбленный готов был оплатить любые расходы.
   - Быстро нашли?
  - Не сразу, но нашёл я возможность помочь мадам Брунгильде. Рассказал ей, что в Базеле только что открылась клиника, где очень опытные хирурги под руководством Поля Гольбаха специализировались как раз на таких операциях.
   - Все обошлось благополучно?
   - Без сучка и задоринки: Швейцария, Базель, профессор Гольбах, операционный стол, глубокий общий наркоз, мадам Брунгильда засыпает, а просыпается... А просыпается она уже на родине, в знакомом ей закрытом медучреждении... Младшим лейтенантом Жеребцовым...
   Фабулу возвращения заблудшей овцы в крепкие объятия родины я знал, но удивление у меня получилось почти искренним:
  - Батюшки святы!.. Значит, Базель, профессор Гольбах - все это было только приманкой?
   Довольный произведенным эффектом, Николай Максимович лукаво улыбнулся:
   - Не стану кокетничать - идею эту предложил Центру я.
   А вот этого, снабжая меня информацией перед визитом к бывшему связнику, в НПБУ не знали.
  Признав свое авторство в придумке коварной ловушки для мадам Брунгильды, Николай Максимович тут же и навсегда перестал быть для меня душкой, которой был до этой минуты.
  - Его, бедного, еще и разжаловали...- мои симпатии к мадам Брунгильде теперь целиком перешли к младшему лейтенанту Жеребцову.
   - Да, звездочки на погонах у него были уже не те. Зато опять появились все те, хе-хе, причиндалы, которые должны быть у годного к строевой службе мужчины.
   - И до какого звания он потом снова дослужился? - я был почему-то уверен, что после порушенной любви младшему лейтенанту Жеребцову и со всеми его строевыми причиндалами уже никогда было не стать счастливым человеком - хоть бы и до маршала удалось подняться.
  - Его быстро в запас отправили.
  - А он знает, что ту идею Центру подсказали вы?
  - Точно знать этого он не может, но, по-моему, догадывается и на сближение со мной не идёт. Так, на праздничные поздравления ответит иногда.
   - Ну, а как он сейчас живёт? Могли бы вы свести нас с ним?
   - Букой живёт. И бабой он перестал быть, но и к мужикам по-настоящему так и не прибился. Мне его странности очень не по нутру...
  В итоге нашей встречи Николай Максимович сказал мне:
  - Нет, не возьмусь я организовать вашу встречу с ним, да и он едва ли примет моё посредничество...
  
  Прежде, чем доложить товарищу Букину о результатах своего визита к бывшему связнику, я обсудил их со своими друзьями.
  - Надо ли продолжать попытки заполучить для "Светлячка" этого человека, который должен будет по задумке руководства НПБУ стать там одновременно и политруком, и мадам?
  - Не надо! - решительно сказал Вася. - И подступиться к нему проблема, да и понятно же, что он уже не работник.
  Моня тоже отвергал такие попытки:
  - "Ум, честь и совесть" прошедшей эпохи достаточно поиздевалась над этим человеком. Не хватало ещё и нам помогать ставить его в дурацкое положение.
  И всё-таки и я, и друзья посчитали, что знакомство с бывшим связником было не зряшным. Мы ещё как-нибудь напишем о шарашках с гуманитарным уклоном, о краснофонарных форпостах родины, о бедолаге майоре Жеребцове.
  Руководство НПБУ согласилось с нами, что заполучить для "Светлячка" в одном лице и мадам, и политрука едва ли получится. И тут же предоставило нам право уже по собственному выбору подыскать подходящую кандидатуру на место политрука заведения. Мы пообещали как можно быстрей оправдать возлагаемые на нас надежды.
  
  На ловцов и зверь бежит.
  Едва ли не на другой день после предоставления нам такого права, но вовсе не поэтому, а просто для расширения кругозора, мы втроём пошли полюбоваться на заключительную часть конкурса красоты, всё ещё диковинку в наших краях. Как это смотрится - чествование победителей и сопутствующие ему придумки организаторов?
  Наигранность, выспренность выступлений всех участников действа не вызывала желания к искреннему соучастию в нём. Всё чаще возникало желание зевнуть, пока ведущий не попросил на сцену ещё одного выступающего.
  ...- А теперь с напутственным словом к нашей прекрасной королеве красоты обратится ветеран нашей славной армии, недавний ответственный работник военкомата, полковник в отставке товарищ Сивкин.
  Странный выбор для напутственного слова красотке.
  На сцену твёрдым шагом выходит пожилой мужчина в форме полковника, обходит вокруг девушки, внимательно осматривает её, как если бы, наверное, вот так осматривал в военкомате призывника необычной внешности.
   - Ну что, голубушка, норковую шубу и путёвку на Канарские острова уже получила?
  Не слишком ли фамильярен товарищ полковник? Но барышня пребывает в такой эйфории от своей победы, что пока готова простить грубое обхождение с собой.
  - Да, товарищ полковник, и шубу, и путёвку уже получила. Правда, не на Канарские острова, поближе. Все так добры ко мне. Какие милые люди здесь собрались! Я так благодарна всем! Так благодарна!
  - Ну, что мне в первую очередь сказать тебе в своём напутственном слове...- и тут тон товарища Сивкина, как у опытного вояки, наставляющего уму-разуму призывника. - В первую очередь хочется сказать: не путайся теперь на радостях с каждым встречным-поперечным.
  У девушки тут же поубавилось эйфории:
   - Фу, товарищ полковник! Вы, наверное, хотели посоветовать мне не контактировать с малознакомыми людьми?
   Наставник не собирался сдавать назад:
  - А тут хрен редьки не слаще. Что путаться, что контактировать, а пахнет это одним и тем же - кожвендиспансером.
   Королева красоты уже не скрывала обиды:
  - Фу, товарищ полковник! Что за лексикон у вас?
   - И нечего тут фукать! Конечно, кожвендиспансер - это не Канарские острова. Туда меньше хочется попасть. Поэтому и предостерегаю, чтобы не стал он для тебя родным домом.
  Интересно, устроители конкурса знали, что за напутственное слово предстоит услышать победительнице? Или это кто-то из недовольных его итогами подложил им и королеве такую свинью?
  Девушка оказалась достаточно воспитанной, и даже теперь не стала отвечать на казарменную грубость в таком же тоне.
   - Да, вот это тёплое напутственное слово. И от каких ещё напастей вы, товарищ полковник, предостережёте меня? Что ещё посоветуете?
  У полковника Сивкина был готов и следующий совет:
  - Я бы порекомендовал тебе сразу и добровольно встать на учёт в милицию.
  - Так вот прямо - добровольно и сразу? - снисходительность давалась барышне всё трудней.
  Ветеран и не думал менять манеру своего наставничества:
  - Чему бывать, того не миновать. Вечерком, не поленись, позвони участковому. Нахожусь, мол, по месту постоянной регистрации, по улицам в одной комбинации не шастаю, эротикой всякой в подворотнях и подвалах не занимаюсь...
  Барышня крепилась из последних сил:
  - Только и всего? Позвонить участковому, отрапортовать ему, что по улицам в неглиже не шастаю, в подворотни и подвалы никого не заманиваю - и моя совесть будет чиста?
  Силы были неравные:
  - Нет, милая моя. Раз в неделю, будь добра, убери с лица все проктеры и гембелы, чтобы тебя опознать можно было, и дуй лично в родное отделение милиции. Лично! Покажись там, отчитайся. Получи подтверждение, что в непотребном виде в общественных местах не замечена, сигналов соседей, что превратила свою жилплощадь в притон, на тебя не поступало, детей-подкидышей за отчётный период никому не подкидывала...
  Да, стало понятно, что это был неприятный сюрприз для организаторов конкурса. Такого казарменного обхождения с королевой красоты они не ожидали, и ведущему уже давались инструкции по удалению со сцены бывшего ответственного работника военкомата.
  А он продолжал своё наставление:
  - Да ты не переживай, что тебя тут главной секс-бомбой выбрали. И с таким клеймом можно прожить, если перечисленные мной меры предосторожности соблюдать.
  Терпению королевы красоты пришёл конец:
  - Да как вы смеете! - и она побежала со сцены.
  Были, оказывается, в зале и другие злопыхатели - наёмные или по зову своей завистливой душонки:
  - В милицию помчалась - как можно быстрей на учёт встать.
  - Нет, топиться побежала.
  Полковник Сивкин не унимался:
  - Как же, побежит такая топиться. Небось на эту... как её... на панель, небось, припустила со всех ног. Невтерпёж ей. Ну, в добрый путь, в добрый путь!
  Понадобились очень невежливые слова и даже лёгкие подталкивания в спину, чтобы убрать наставника со сцены. И уходя, он продолжал учить уму-разуму оставшихся на сцене девушек:
  - Не споткнитесь, девки, ноги свои хвалёные не переломайте, когда тоже на панель побежите!
  А ни это ли тот, кто нам нужен.
  Мы покинули представление сразу за полковником Сивкиным и пригласили его посидеть с нами в ближайшем кафе, намекнув, что можем предложить ему интересное место работы, где его строгость будет очень уместна.
  ...- Большую и лучшую часть своей жизни я работал инспектором конных заводов. Как и другие мои коллеги работал на совесть - конское поголовье в стране всегда отвечало и требованиям народного хозяйства, и мобилизационным стандартам. И когда перешёл на работу в военкомат, был неприятно удивлён тому, насколько порой поголовье призывников проигрывает конскому поголовью.
  Мы не стали выражать удивления языком полковника Сивкина. Разве не простительно, что в лексике многолетнего инспектора конных заводов остаются кавалерийские элементы.
  - И что же или кто же в этом виноват? - спрашиваю я.
  - А то вы не знаете, кто виноват, - сердито говорит полковник. - Чума, занесённая в наши края вероятным противником, виновата. А называется эта чума - сексуальная революция. Не дают у нас этой заразе должного отпора, не дают.
  Было заметно, что эта тема многолетней занозой сидела в полковнике Сивкине, и мы дали ему выговориться.
  - Издавна в близких отношениях россиян никаких сексуальных фантазий, прелюдий любви и тому подобных постельных извращений и выкрутасов не было и в помине, а призывной контингент всегда был кондиционным. Каждый призывник получался как огурчик! Хоть в армию ты его направь служить, хоть на флот - всюду он будет годен, всюду он орёл. Такого орла не надо было настраивать на боевые походы. Он сам так и зыркал по сторонам - у кого бы Нарву оттяпать или Измаил отобрать. А каким получается солдатик, сделанный с многочисленными сексуальными извращениями? Для чего он по сторонам зыркает? Он дырку в заборе вокруг своей части высматривает. Через которую дезертировать удобнее. Ну а чьи теперь Измаил и Нарва - это вы и сами знаете. Вот так, благодаря сексуальной революции захиревает наш призывной контингент. Разве можно нацеливать такой контингент на боевые походы, например, к Индийскому океану? Да что вы! С ним и в мирное время, и в безветренную погоду даже до вокзала без потерь не дойдёшь. А как родину будем защищать в тяжелую годину? С богатыми сексуальными фантазиями или с достаточным поголовьем бойцов?
  Я постарался, чтобы в моём тоне не было никакой иронии:
  - Да, для того чтобы не просто прогуляться до Индийского океана, а оттяпать там для родины хоть что-то равноценное Измаилу и Нарве, понадобится немалое поголовье бойцов.
  - Причём кондиционное поголовье, а не сделанное по извращённой методике сексуальной революции, - так же серьёзно добавил Моня.
  Полковник Сивкин продолжал негодовать:
  - Ведь до чего дожили: выскочит на тебя в тёмное время суток из кустов какой-нибудь сексуальный революционер, и даже не станет разбираться, женщина ты, или... или полковник в отставке.
  Мы рассказали полковнику, с каким контингентом и кем ему придётся работать, если он примет предложение НПБУ. Основная задача - поддержка в этом контингенте дисциплины и должного патриотизма особенно тогда, когда "Светлячок" откроют и туда будут наведываться клиенты из лагеря вероятного противника.
  Предложение было принято тут же, и клиентам из лагеря вероятного противника заранее гарантировался провал в попытке переметнуть на свою сторону хоть кого-то из контингента "Светлячка". Но перед тем, как окончательно ударить по рукам, нам пришлось выслушать ещё немало воспоминаний о конных заводах родины и почти гарантированных провалах в их работе, если бы не инспектор Сивкин.
  Расставшись с полковником, мы обменялись впечатлениями о прошедшей встрече.
  - Едва ли товарищ Сивкин станет большим интеллектуальным украшением НПБУ, чем товарищ Дыбин, - не сомневался Моня.
  - Да уж, - поддакнул Вася. - Измерять солдатушек поголовьем - какое уж тут интеллектуальное украшение.
  - В "Светлячке" товарищу Сивкину будет самое место, - одобрил я грядущее назначение, в котором не сомневался. - Всё поголовье тамошних девиц хоть кавалерийским кнутом, но заставит "Капитал" зубрить и петь "Интернационал".
  - Интересно, а какую он получит у них кликуху? - задался вопросом Вася.
  - Мерин, - не сомневался Моня.
  По нашей рекомендации бывший инспектор конных заводов и работник военкомата без проволочек был утверждён руководством НПБУ на должность политрука "Светлячка".
  
  ... И это собрание начал и вёл первый заместитель председателя партии товарищ Букин. Товарищ Скалин очень редко предоставлял слово себе.
  - Избирательная кампания, товарищи, набирает обороты. Напомню, чем она характерна для нас. Она характерна тем, что НПБУ обратила особое внимание на такие социальные группы, от которых шарахаются все прочие партии. В частности, на женщин, как принято говорить, лёгкого поведения. И это логично и разумно. Потому что ряды этих женщин, как все мы замечаем, множатся и множатся. Увы, далеко не всем в нашей партии эта смелая инициатива ЦК понятна. Не всем она пришлась по душе, не все её понимают. К таким непонимающим относится, например, товарищ Томина.
  Товарищ Томина не оставила этот выпад без ответа:
  - Да, товарищи. Я считаю, что эта инициатива противоречит идеалам нашей партии. Наши избиратели, тем более, рабочие и крестьяне едва ли примирятся с такими классовыми партнерами.
  - Вот мы и должны добиться такого примирения. В том числе удерживая всё новые и новые публичные дома под нашим политическим контролем. Чтобы и пролетарий, и крестьянин, придя в такое заведение, сразу почувствовали себя своими среди пусть и не совсем обычных, но таких же тружениц, как и они. Большевики не должны уступать своим противникам и этот, пусть не самый лакомый кусочек электората, - твёрдо заявил товарищ Букин.
  Да, действительно - как всё будет по-товарищески, когда и пролетарий, и крестьянин станут чувствовать себя своими в публичных домах под политической крышей НПБУ. Придёт работяга в тот же "Светлячок" отдохнуть после тяжёлой смены и, снимая портки у кровати готовой к своей трудовой смене барышни, предупредительно махнёт ей рукой: "Да не лезь ты под подушку за своим партбилетом. Я и так знаю, что все вы здесь - члены НПБУ. Иначе кто бы из наших заводских ребят стал ходить сюда". И уже оставшись без портков, предложит: "Давай, товарищ, споём для начала "Интернационал"..."
  Товарищ Томина, вероятно, давно ожидала такой полемики, чтобы дать волю своим чувствам:
  - Даже в Партии любителей кильки в томатном соусе морщат носы от амбре, которое источает этот "лакомый кусочек".
  Товарищ Букин с раздражением напомнил:
  - Отцы-основатели большевизма ни от чего не воротили брезгливо свои носы. Поэтому и смогли прибрать к своим рукам сначала то, что плохо лежит, а потом - и всё остальное. Ваша позиция, товарищ Томина, это не позиция стойкой, убежденной большевички, а жалкое нытье какого-то хлюпика! Вы, кажется, забыли историю большевиков. Они решительно употребляли в дело самые сомнительные социальные элементы, если это могло послужить укреплению партии.
  - В том-то и беда, что слишком смело, - воскликнула товарищ Томина. - Слишком смело употребляла партия в дело вечных каторжан, городское отребье, генетических сельских лентяев и тому подобную публику. Всему народу до сих пор приходится расхлёбывать их дела...
  От оскала, от оскала должен быть псевдоним товарища Скалина. Но товарищ Томина так разошлась, что сейчас и прямой окрик руководителя НПБУ едва ли остановил бы её.
  Товарищ Букин уже и кулаком по трибуне стал постукивать:
  - Не смейте оплевывать славное прошлое партии большевиков, товарищ Томина! Ее огромная историческая заслуга как раз и состоит в том, что она смогла даже вечных каторжан, городское хулиганье и деревенских лентяев сделать своей боевой силой, активными проводниками ее программных установок в широкие массы!
  Томина тоже знала историю ВКП(б):
  - Вот и взвыли широкие массы от активности той боевой силы. До сих пор этот вой аукается коммунистам.
  Товарищ Букин начинал выходить из себя:
  - Вы - оппортунистка, товарищ Томина!
  - Ренегатка! - усугубил провинности товарища Томиной перед большевизмом товарищ Хилых, заместитель руководителя партии рангом пониже, чем товарищ Букин.
  В президиуме сторонников у Томиной не было.
  А вот по выступлениям и репликам других участников собрания не всегда можно было понять - на чьей же они стороне. Так старательно они обходили острые углы этого теоретического вопроса - собирать ли НПБУ под свои знамёна сомнительный социальный элемент. Оно и понятно: история показала - ни одно другое умение так не полезно для большевиков, как умение юлить во всякого рода теоретических вопросах. Неумение даже через многие годы может обернуться не только требованием положить партбилет на стол, но и лишением живота.
  Частично реабилитированный по случаю своевременного обморока товарищ Дыбин считал необходимым отрабатывать свою реабилитацию:
  - Я тоже могу высказать своё критическое отношение к словам товарища Томиной?
  - Вы больше других обязаны это сделать, товарищ Дыбин, - даже не разрешил, а приказал товарищ Букин.
  Степан Иванович и по бумажке не очень складно говорил, а тут пришлось импровизировать. Импровизация не задавалась. Он только погрозил Томиной пальцем, сердито сказал: "Но-но! Вы не очень-то позволяйте себе такое..." - потом повторил это, но никак не мог продолжить.
  Товарищ Букин не стал дожидаться продолжения:
   - Ладно, не напрягайтесь, товарищ Дыбин. А то ещё сморозите, как обычно, что-нибудь. И не надо, и не надо оправдываться. Мы уже не раз слышали, что вы не Цицерон...
  ...Собрание подходило к концу, и нам пора было тоже как-то проявить себя - хотя бы кратко заявить, какую сторону мы поддерживаем в этом теоретическом споре.
  Попросил слова, товарищ Букин охотно предоставил мне его.
  Надо было произнести задуманное быстро, без громоздких вступлений, разжёвываний, послесловий, а уж как это будет принято - посмотрим.
  - Вспомним, товарищи, откуда есть-пошли легендарные предшественники НПБУ. Немного перефразируя очень известную строфу из очень известного стихотворения, можно сказать так: "Когда б вы знали, из какого сора пошли большевики, не ведая стыда..."
  Больше я ничего не говорил и сошёл с трибуны. И я, и Вася с Моней, уполномочившие меня на такое выступление, считали, что таким образом мы хоть и предельно коротко, но вполне определённо и даже с некоторым художественным лоском обозначим свою позицию в рассматриваемом вопросе - нечего, мол, принюхиваться к происхождению большевиков.
  Едва ли мне стоило ссылаться на пусть даже и очень известное стихотворение. Не только ли нам троим известна та строфа?
  В зале стало очень тихо. Растерялся, не зная, что сказать, даже товарищ Букин.
  Но тревожная тишина могла вот-вот оборваться. Вот-вот кто-то мог выкрикнуть: "Да как же так, товарищи! Из какого это такого сора пошли большевики? Что, нельзя было что-то более подходящее перефразировать по такому случаю?"
   И партийцы, и мы внимательно смотрели на товарища Скалина. Партийцы и особенно пристально смотрящий на руководителя партии ведущий собрание товарищ Букин - чтобы понять, наконец, как отнестись им к рискованному перефразированию известной строфы; а мы - чтобы быть готовыми, если понадобится, с достоинством встретить наше выдворение из этого зала: "Только вот не надо, товарищи, руки так распускать и тем более пинаться, мы ведь и сдачи можем дать".
  Мы и раньше заметили, что умение товарища Скалина при любых обстоятельствах не придавать лицу никакого определённого выражения было феноменальным, если, конечно, обстоятельства не требовали оскала. Вот и здесь продолжительное время - никакого мимического отношению к моему выступлению.
  Никто - ни в зале, ни в президиуме - не посмел прервать затянувшееся молчание.
  И всё-таки наши надежды оправдались. Товарищ Скалин, не вставая со своего места, спокойно сказал:
  - Выступавший сравнил рождение партии большевиков с рождением большой поэзии, а это хорошее сравнение, товарищи.
   Сказал и пару раз хлопнул в ладоши. Всего пару раз. А уже внимательно следящий за каждым его движением товарищ Букин зачал вполне достойные для небольшого зала аплодисменты.
  После моей вдохновенной декламации и санкционированных товарищем Скалиным аплодисментов твёрдая линия на привлечение в НПБУ даже самых подозрительных социальных элементов приобрела в партии новых сторонников. Более того, теперь, пожалуй, как раз к большевикам, пробившимся к политическому свету из самого что ни на есть человеческого сора, члены партии будут испытывать большее уважение, чем к взращённым на любых других грядках. Да и нам троим не только толкаться и пинаться при выдворении теперь не придётся, но даже немалый прибыток к своему авторитету заполучили. Авторитету со всё более заметной в нём творческой составляющей.
  
  Такой авторитет был востребован вдвойне, и как-то раз товарищ Букин в кулуарах одного из собраний обратился к нам от имени всей партии:
  - Теперь мы просим проявить ваши творческие способности вот в каком деле. Сейчас каждая уважающая себя партия имеет своих штатных ветеранов-героев войны. Обвешанные орденами и медалями, они, когда требуется, украшают собой ряды этих партий. А иногда и выступают с нужными ей лозунгами и призывами, что придаёт этим лозунгам и призывам дополнительный вес. А вот у нашей партии таких героев-ветеранов до сих пор нет. Можно ли причислить к ним товарища Сивкина, который почти не покидал тыловые конные заводы всю войну?
  Мы согласились, что инспектор тыловых конных заводов, даже если все эти заводы работали только на армию, будет смотреться бледно рядом с фронтовыми ветеранами-героями.
  - Вот то-то и оно. Мы надеемся, что вы сможете найти для НПБУ хотя бы одного такого героя-ветерана, который будет не менее яркой фигурой, чем его конкуренты из других партий.
   Мы заверили товарища Букина, что всегда готовы выслужиться перед партией, и тут же вместе с ним стали обсуждать проблему.
   Моня поделился наблюдением:
  - Сейчас многие из таких героев-ветеранов - ряженые.
  - Среди них и женщины попадаются, - подхватил тему Вася. - Одна такая ряженая дама с ярко накрашенными губами уже в мундире генерал-майора выгуливает себя в дни победы и раздаёт бойкие интервью.
  Приводя аналогичные примеры и внимательно заглядывая в глаза и душу товарища Букина, мы поняли, что для НПБУ ряженый, но бойкий ветеран-герой войны будет, пожалуй, даже удобней, чем настоящий, но робкий на публике и не языкастый. Разумеется, о его происхождении должна будет знать только самая верхушка партии. Специально отобранный и проинструктированный, он сможет отбарабанить на камеру и в микрофон нужные партии лозунги без заикания, выпадения челюстей и вытекания соплей. И для нас такой вариант будет более приемлемым - нечего настоящего героя пачкать службой у большевиков.
   ...- Вот и договорились, - пожимал нам руки товарищ Букин. - Для НПБУ штатной героиней войны станет женщина, которая своей заметностью и ту генеральшу переплюнет. Но, конечно, не тем, что станет генерал-полковником и будет ещё ярче накрашивать губы.
  - Обижаете, товарищ Букин, - хором сказали мы. - Так низко мы не падём.
  
  ...- Вера, кофе! - попросил я свою ненаглядную, когда мы, трое вершителей святого дела, сели за столом нашей с ней скромной кухоньки обсуждать, какие подвиги должна совершить наша ряженая героиня, и где нам её найти.
   Ни моя Вера, ни Асенька Мони не просили узнать от нас больше того о нашем деле, чем случайно влетало в их ушки. А для их же безопасности влетало мало. Никаких клятв, что услышанное должно храниться за семью печатями, от них не требовалось. Клятвой были наши отношения. А у Васи в это время и не было той, с которой у него мог бы возникнуть такой вопрос. Он был в очередных поисках дамы, в отношениях с которой не потребуется никаких клятв. Или, правильней сказать, он снова ожидал ту, которая его найдёт. Мало для кого другого был так справедлив вывод поэта: "И только тех мы женщин выбираем, которые нас выбрали уже..."
  Начинаю разговор:
  - Итак, наша героиня должна занять очень почётное место среди ветеранок войны не количеством звёздочек на погонах, а чем-то другим. Переплюнуть их своими героическими деяниями, подвигами. А кем, кстати, чаще всего были на фронте женщины-ветераны войны, какие героические деяния они там совершали?
  Вася быстро припомнил ответ на этот вопрос:
  - Чаще всего это бывшие фронтовые медсестры, десятками выносившие раненых с поля боя. Ну, а ряженые, наверное, выносят сотнями и тысячами.
  Всего лишь наращивать нашей ряженой медсестре число вынесенных ею раненых с поля боя? Нет, это как раз и есть низкий сорт.
  - Давайте придумаем для нашей ряженой ветеранки что-то другое, что-то необычное, - предложил я.- Пусть она у нас станет не медсестрой, а танкисткой, артиллеристкой или лётчицей-"ночной ведьмой".
  - Будет быстро разоблачена, - не сомневался Моня. - Танкисток, артиллеристок, "ночных ведьм" и так было немного, а в живых осталось и вовсе наперечёт. Все друг друга знают. Быстро повытаскивают из головы нашей ряженой все волосёнки.
  - Может, партизанкой её сделать? - спросил Вася.
  - Мутное это дело - партизанщина, - не нравился мне этот вариант. - В нашей несчастной деревне человек, чтобы выжить, иногда просто вынужден был по очереди становиться то полицаем, то партизаном.
  - Иногда по очереди, а порой и одновременно, - добавил мутности в партизанщину Моня.
  В конце концов и Вася согласился, что мемуары лихих партизан слушателями и читателями часто воспринимаются как байки, в которых может быть намного больше художественного вымысла, чем правды, пока не доказано обратное.
  И "Партизанские байки" были отвергнуты.
  Уже немало кофе было выпито, когда я предложил:
  - А вот пусть наша героиня будет разведчицей. Да не какой-нибудь фронтовой, а разведчицей в самом логове врага, в Берлине.
  - Разведка - тоже мутное дело, - считал Вася.
  Моня нашёлся быстрее меня:
  - Разведка - это тайна. А муть и тайна - это не одно и то же.
  Я заранее подчеркивал главное достоинство в мемуарах нашей будущей героини:
  - Пойди-ка проверь, что она несёт. Ни однополчан, ни документов, до которых можно добраться без допуска к высшим секретам родины. А к высшим секретам родины ещё долго не подступиться.
   В конце концов и Вася согласился, что тайна и симпатичней, и вызывает больше доверия, чем любая муть. Её и будем сочинять.
  - Итак, друзья, - потирал я руки, - решено: творим "Подвиг разведчицы" и задаём для себя высочайшую планку - задание у неё должно быть необычное. Очень необычное! Чтобы никто не смог на какой-нибудь встрече ветеранов войны панибратски сказать ей: "А вот моё задание в тылу врага было, пожалуй, даже покруче вашего..." Что должна будет сделать наша героиня в фашистском Берлине, чтобы заведомо переплюнуть крутизну любых других разведзаданий родины?
  - Стырить "Барбароссу", - тут же ответил Моня.
  Не в первый раз мы с Васей не сразу смогли хоть как-то прокомментировать предложение Мони. Частенько их смелость и парадоксальность ошарашивала.
  Наконец Вася почти испуганно спрашивает:
  - Она должна будет накануне войны выкрасть из берлинской ставки план "Барбаросса"?
  - Именно так, - не колебался Моня. - Как только в Кремле узнают о существовании этого плана, его решено будет выкрасть. Вот пусть наша разведчица и получит это задание.
  - Моня, ты хоть представляешь, как нам трудно будет сделать этот "Подвиг разведчицы" мало-мальски достоверным? - спрашиваю я.
  Моня не отступает:
  - Уж коли взялись за гуж. Вот и давайте достоверность сочинять.
  Стали сочинять достоверный "Подвиг разведчицы".
  И дело пошло.
  ... И вот озвучиваю уже придуманное:
  - Итак, в Кремле решили: для того, чтобы выкрасть "Барбароссу" из берлинской ставки, лучше всего использовать древний, как мир, способ - наша разведчица соблазняет кого-нибудь из высших тамошних офицеров. Учитывая, что многие из них были из очень родовитых семейств, разведчица по легенде должна быть ровней им по происхождению. Но подобрать даму для выполнения этого задания оказалось очень нелегко. Все, оставшиеся в стране и по-нищенски ютящиеся в выделенных им углах, настоящие дворянки были так унижены и напуганы, что каждого шороха боялись - какие из них разведчицы. А штатные сотрудницы органов в это время обладали такими манерами и таким языком, которыми и в казарме стройбата скорее напугаешь, чем соблазнишь. Ничего от этого высокого искусства у них не осталось - одни лишь первобытные телодвижения. А ведь породистый потомственный офицер в берлинской ставке - это не вчерашние молотобоец или пахарь, мобилизованные в советские органы, и готовые лапать любую, которая лишь чуть задом перед ними вильнёт. Просто задом повилять перед немецкой "белой костью" - это только на грубость и насмешки нарываться. И вот тогда...- жестом приглашаю Моню огласить то, во что он внёс основной вклад.
  Моня продолжает:
  - И вот тогда органы останавливают своё внимание на одной очень пригоженькой провинциальной театральной актрисе. С манерами у неё было всё в порядке. Бывало, играла роли дам самых что ни на есть голубых кровей, а потому могла не только изобразить настоящий книксен, а не карикатуру на него, но даже правильно пользоваться столовыми приборами. И была, якобы, у этой актрисы одна замечательная особенность - феноменальная фотографическая память. Она с первой читки запоминала все свои роли и запоминала навсегда. В органах придумали ей дворянскую родословную - не подкопаешься. А на провинциальной сцене она пряталась, скрывая своё высокое происхождение. Вот эта актриса и становится разведчицей по кличке Графиня. Василий, продолжай.
  Вася продолжил:
  - Легенда Графини для Берлина была сочинена такая: предупреждённая своим воздыхателем из органов, что её дворянское происхождение раскрыто, и она вот-вот будет объявлена немецкой, польской, японской, португальской и мексиканской шпионкой, она чудом вырывается из лап НКВД и бежит из СССР... - и Вася опять усомнился: - Португальской и мексиканской - не перебор ли это?
  - У работников наших славных органов не могло быть перебора в обвинениях, - строго указал я на политическую ошибку Васи.
  Моня добавил:
  - У них мог быть только недобор, который тут же строго карался теми коллегами, у которых недобора в обвинениях никогда не было.
  Теперь я продолжил историю нашей будущей ряженной разведчицы:
  - В Берлине Графиня была радушно принята тамошним высшим светом, и быстро смогла занять в нём достойное место. Выбранный для соблазнения офицер в ставке, непосредственно работающий с планом и картой "Барбароссы", назовём его Штабист, недолго сопротивлялся. Пленённый красотой, фигурой и утончёнными манерами Графини, Штабист скоро был готов на любое преступление ради неё. Сколько дадим ему времени, чтобы он совершил нужное нашей разведчице преступление?
  - А нечего тянуть резину, - не находил для этого причины Моня. - Попросила его Графиня на несколько минут показать ей карту с планом "Барбароссы" - яволь и готово. Графине, с её фотографической памятью, хватило этих минут, чтобы навсегда запомнить "Барбароссу" до мельчайших деталей.
  - А как быстро гестаповец Шульц, соперник Штабиста в борьбе за сердце Графини, пронюхает об их шпионских делишках? - спрашивает Вася.
   Подтверждаю профессионализм гестаповца:
  - Пронюхает-то Шульц об этом быстро, но даст Графине время ответить ему взаимностью, чтобы не оказаться в подвалах гестапо. Разумеется, она не упустила возможности бежать.
  - Графиня успеет предупредить Штабиста о провале? - просит уточнить Вася.
  - Успеет, - уверенно отвечает Моня. - Штабист сможет спокойно, без всякой суеты застрелиться, а она метнётся в сторону советской границы с планом "Барбаросса" в голове.
  - На поезде метнётся? - старательно закрывает все белые пятна в нашей истории Вася.
  - "Автостопом", - предлагаю я.- Все поезда будут тщательно проверяться.
  - Машины тоже будут проверять, - справедливо заметил Моня. - Пусть Графиня садится на велик. Так удобнее будет уходить от погони всякими малоприметными дорожками и тропами.
   Соглашаюсь и драматизирую погоню:
  - Но и на велике не удалось нашей героине спокойно добраться до родины. У самой границы с Советским Союзом её почти настигает гестаповская группа захвата.
  - Тоже на великах? - ехидничает Вася.
   Оставляю шпильку без внимания:
  - У кромки болотистого приграничного леса Графиня бросает велосипед. Едва не захлебнувшись, преодолевает трясину, а потом, по лесной звериной тропе, совсем обессиленная, доползает всё-таки до границы родины.
  Вася, изображая удивление таким изуверским отношением к даме высокого происхождения, осуждающе мотает головой, а Моня, держа границу на замке, готовит ей новые испытания:
  - Пограничник рядовой Бдященко со своим псом Верным не дремлют. "Стой, кто идёт!" - наставляет он винтовку на ползущее в его сторону облепленное грязью, травой и листьями чучело.
  Играю за нашу героиню:
  - "Да своя я, своя! Графиня с "Барбароссой" в голове. Об этом необходимо как можно быстрей доложить на заставу, а оттуда позвонить в Кремль. Разрешите, я вас обниму, товарищ боец". Опешивший от увиденного, услышанного и намерений этого пугала не только обняться с ним, но и связаться с Кремлём, сержант Бдященко, вопросительно переглянувшись с Верным и убедившись, что мыслят они одинаково, выкрикивает: "Ах ты, сука шпионская! Нет у нас такого пароля - про графиню с какой-то хернёй в голове", - и бьёт нарушительницу границы прикладом трёхлинейки прямо в лоб. Вот он - ключевой момент истории нашей разведчицы! Мне надо подавить рыдания. Продолжай, Моня.
  Моня тоже старается изобразить сочувствие к несчастной Графине:
  - Тяжело продолжать. Будто бы специально нацеленным ударом своего приклада рядовой Бдященко выбил из головы разведчицы как раз "Барбароссу", оставив в её памяти всё остальное, включая всякую ни на что не пригодную чепуху.
  Справившись со своими чувствами, продолжаю я:
  -Понятное дело, что в то жестокое время история эта закончилась для Графини хоть и не расстрелом, но тоже очень печально - лагерями. Реабилитирована она была очень нескоро. И только после этого карта с "Барбароссой" стала мало-помалу восстанавливаться в её голове. Но было уже поздно.
  - Ну, а между ударом прикладом на границе и отправкой в лагерь что с ней было? - спрашивает Вася. - Так и оставим это белое пятно?
  - Да, так и оставим, - решительно постановил я.- Настоящие тайны без белых пятен не бывают. Белые пятна только украшают тайны.
  - Не всё же нам придумывать за нашу героиню, - справедливо заметил Моня. -Уж коли она у нас, якобы, бывшая актриса, пусть тоже обогащает эту роль своими находками.
  Посовещались, насколько правдоподобен сюжет "Подвига разведчицы" - история о том, как приклад бдительного пограничника не позволил своевременно получить в Кремле план нападения на СССР, что заметно повлияло на весь ход второй мировой войны. После непродолжительных и неубедительных замечаний Вася был вынужден согласиться, что уж партизанским-то байкам эта история точно не будет проигрывать. И он же делает очевидный вывод для подбора исполнительницы роли ветеранки-разведчицы:
  - Тогда у неё и от актрисы должно что-то остаться и, как бывшая лагерница, она по фене должна уметь ботать, если огрызнуться понадобится. Найдём такую?
  - Есть у меня на примете такая дама - тётя Валя Градобоева, - доложил я друзьям после некоторого раздумья. - Самая яркая личность нашего огромного двора. Украшение любых дворовых посиделок. В большом авторитете у старых и особенно у малых, которые через неё знакомятся с вершинами художественной матерщины. Всегда может постоять за себя, выиграет любой спор, жизнерадостна, голосиста. Она из любой своей дворовой стычки подвиг соорудит, а уж опираясь на то, что мы придумали...
  - По какой статье сидела тётя Валя? - уже догадывался Моня.
   - За спекуляцию. На лагерной сцене пела патриотические песни, играла в представлениях того же рода. Так что на ветеранских встречах и патриотизм нужного накала сможет сыграть и "Синий платочек" с "Катюшей" не хуже других исполнит.
  - А согласится тётя Валя Градобоева исполнить эту непростую роль? - спрашивает Вася.
  - Она на любую роль согласится, - не сомневался я в своей избраннице, - лишь бы быть на виду, на большой сцене. Двор для неё маловат.
  Друзья одобрили мой выбор, и я был уполномочен ими на переговоры с тётей Валей.
  Она согласилась, не раздумывая, ещё раз спросив по окончании нашего разговора:
  - Значит, для своей берлинской жизни я могу сочинять всё что угодно?
  - Да, тётя Валя, для своей берлинской жизни вы можете придумывать самые невероятные и пикантные подробности. А вот что касается белых пятен вашей истории уже на родине... Тут лучший приём - многозначительное молчание. Если многозначительное молчание будет хорошо сыграно, то человек со здоровым воображением увидит всё то, о чём вы, будто бы, не договариваете. Спецборт от границы до Москвы; печальный доклад в Кремле; специальную клинику; напрасные старания лучших специалистов по мозгам и гипнотизёров вернуть "Барбароссу" на прежнее место в вашей голове; Лубянку с проверкой на двойную игру; мужественное поведение в её подвалах; несправедливый перестраховочный приговор...
  Потом уже мы трое немного порепетировали с тётей Валей, изображая других ветеранов или просто любопытных зрителей и слушателей на каких-то мероприятиях, где ей предстоит быть. О своих шпионских похождениях в Берлине тётя Валя Градобоева говорила бойко, убедительно, изобретательно. В амурной составляющей этих приключений больше всего места она почему-то всегда отводила не своему любовнику Штабисту, а домогавшемуся её гестаповцу Шульцу, частенько заставляя его валяться у своих ног и обзывая "жирной свиньёй". А вот когда требовалось многозначительное молчание - тут у неё получалось плоховато. Молчать тётя Валя не умела, а это было чревато логическими ошибками в её воспоминаниях. Мы попросили нашу героиню поработать над этим элементом, и не забывать о своей главной задаче на предстоящих ветеранских встречах - при каждом удобном случае славить НПБУ и лично товарища Скалина.
   Без всякого смущения тётя Валя поинтересовалась, не будет ли она проигрывать другим ветеранам по количеству наград.
   - С этим, тётя Валя, сейчас никаких проблем, - успокоил я её, уверенный в способности НПБУ решить эту пустяковую для нынешнего времени проблему. - Вся грудь у вас в орденах и медалях будет. Да хоть героя...
   - А вот героя - это, пожалуй, только посмертно, - вовремя одёрнул меня Моня.
  
  Штатную ветеранку войны Народной партии с большевистским уклоном утверждали на очередном собрании партии. Нас троих поблагодарили за то, что мы уговорили бывшую разведчицу, большую скромницу, открыть наконец-то тайну своей жизни и встать под знамя НПБУ, а не под какое-то другое. Только товарищ Томина, то ли подозревающая что-то, то ли просто из привычки быть в оппозиции, саркастически заметила: "А не смогла ли эта дама стать любовницей самого Гитлера? И только выдающаяся скромность вынуждает её заменять в своих воспоминаниях фюрера каким-то штабистом..." Но возмутительница спокойствия была дружно зашикана другими членами партии.
  
  ...А на этом собрании, кроме всего прочего, обсуждалась молодёжная политика НПБУ. И тут товарищ Томина тоже была в оппозиции - сомневалась, что студентов и школьников следует призывать под партийные знамёна. Мол, если юнцы по глупости наломают дров, то отвечать придётся партии.
  Товарищ Хилых, докладчик по этому вопросу, получив только ему понятный сигнал от товарища Скалина, предложил:
  - Вместо того, чтобы ворчать, товарищ Томина, вы бы приняли практическое участие в работе с молодёжью. Как вы знаете, в школе имени Толстого ученики одного из классов давно ждут нашего представителя, чтобы пожаловаться на отношение к ним педагогического коллектива. Вот и сходите туда, помогите сохранить там ростки симпатии к нашей партии.
  Эх ты, что это ещё за школьные ростки большевизма?
  Вероятно, упрёк в постоянном ворчании подействовал, и товарищ Томина согласилась посетить эту школу от имени партии. И после собрания попросила нас троих:
  - Товарищи, составьте мне, пожалуйста, компанию для визита в эту школу. В качестве свидетелей. Чтобы меня потом не упрекнули в том, что я не только впустую туда прогулялась, но даже навредила этой прогулкой партии.
  Вася учтиво спросил:
  - Тамара Александровна, а достойны ли уже мы трое представлять партию где бы то ни было? Тем более - в школе. Ведь мы ещё и её полноправными членами не являемся. Можно, мы пока будем представлять не партию, а общественность?
  - Будем представителями общественности без какого-либо политического уклона, - уточнил Моня.
  - Будем представителями общественности, достойную быть вашей свитой, - почтительно-игриво добавил я.
  Тамара Александровна шутливо погрозила нам пальцем:
  - Ох, не простая вы общественность! Ох, чую, не простая, - и очень мило улыбнулась.
   И это была первая улыбка товарища Томиной, которую мы видели.
  Перед походом в школу мы трое посудачили: что это за класс такой, который приглашает к себе большевиков, а не, например, членов партии любителей кильки в томатном соусе, что было бы естественней для школяров, всегда готовых позубоскалить.
  
  ...Пока вчетвером добирались до нужной нам школы, спрашиваю у Тамары Александровны:
  - Наверное, педагогический коллектив, как обычно, в раздрае? Никак не выберут соотношение кнута и пряника в отношении к необычному классу?
  - Нет, педагогический коллектив в школе имени Толстого - сплошь единомышленники.
  - А что за класс? - спросил Моня.
  - 9 "б". А предводительница в нём - Варвара Печенегова, очень активная девушка. Она и шлёт нам сигналы от имени всего класса с просьбой защитить их интересы. Но вначале мы поговорим с учителями.
  Встреча с педагогами была назначена в "Учительской" школы.
  Любовь Ивановна Кудлай, её директор, не оставила нас в коридоре, а любезно пригласила принять участие в затянувшемся обсуждении вопроса, решения по которому до нашего прихода ещё не было найдено. Она представила нам Сергея Петровича Бусыгина, молодого режиссёра, пестующего на общественных началах школьный театр, а потом возобновила прерванный разговор:
  - Сергей Петрович, ещё и ещё раз просим вас включить в постельную сцену "Первой любви" хоть какую-то педагогическую компоненту.
  Режиссёр, вероятно, уже в который раз отклонял эту просьбу:
  - "Постельной" её можно назвать с большой натяжкой. Герои только-только начинают снимать с себя верхнюю одежду. И вся последующая "постельность" сцены заключается больше в словах, чем в делах.
   - Но ведь здесь должны быть более строгие критерии, - нажимала Любовь Ивановна. - Пьеса "Первая любовь" - про школьников и для школьников, можно ли не учитывать этого?
  - Ах, сударыня! - театрально воздел руки к потолку Сергей Петрович. - Ну, какая ещё в сцене, которую вы считаете постельной, может быть, прости господи, педагогическая компонента? Она там так же уместна, как... Ну, как, например, в какой-нибудь батальной сцене - стриптиз.
  Любовь Ивановна, как бы от лица всех присутствующих в "Учительской", напомнила о великих примерах для подражания:
  - А вот мы, Сергей Петрович, уверены, что Станиславский перед такой задачей не спасовал бы.
  - Спасовал бы! Как пить дать, спасовал бы. Если бы Станиславский стоял перед альтернативой - придать постельной сцене педагогическую направленность или уйти в дворники...
  - Плохо же вы, Сергей Петрович, знаете корифеев режиссуры, - с такой укоризной перебила его Любовь Ивановна, как будто она не далее, как вчера, имела со Станиславским очень доверительный разговор на эту щекотливую тему. - Любая пьеса - не талмуд, она оставляет ищущему режиссёру достаточный простор для постановки назревших в обществе вопросов.
  - Место для постановки назревших в обществе вопросов - в средствах массовой информации, - отбрыкивался Сергей Петрович. - Если вы будете тащить эти вопросы в кровать, то зритель, позёвывая, будет думать только об одном: когда же закончится эта тягомотина?
  Да, принципиальный человек этот парень, но и Любовь Ивановна не сдавалась:
  - Нет, Сергей Петрович! Нет, нет и нет! Так нельзя. Неужели во все "ахи" и "охи" этой сцены вы не сможете вставить хоть одну добротную компоненту с педагогическим содержанием? Ведь одно дело с вами делаем - гражданина растим.
  Но как ни наседала Любовь Ивановна на молодого режиссёра-новатора, он не отступал и никак не хотел придавать обсуждаемой сцене "Первой любви" хоть какой-нибудь педагогический уклон.
  Как всегда и происходит в ситуациях, когда решение обсуждаемого вопроса долго не находится, в "Учительской" наступило тягостное, продолжительное молчание. Педагоги и режиссёр стали вопросительно посматривать в сторону руководителя партийной делегации, как бы приглашая товарища Томину сказать своё слово, которое может стать решающим. Она же, никак не находя его, своими взглядами обращалась за помощью к нам троим.
  Мы были обязаны помочь ей. Но так помочь, чтобы не ставить палки в колёса режиссёру-новатору. Быстренько посовещались между собой. Согласившись с нашим предложением, озвучивала его Тамара Александровна:
  - Давайте, товарищи, поступим вот как. Пусть у главной героини пьесы Маши в этой сцене будет такая реплика: "Прежде, чем ты, Митя, хоть пальцем прикоснёшься к какой-нибудь обнажённой части моего тела, поклянись, что не завалишь ни одного экзамена, и не будешь иметь замечаний по своему поведению. Чтобы мне не было стыдно за тебя перед всей школой. Чтобы мне не было стыдно за свою любовь к тебе".
   Конечно, в тексте предложенная нами педагогическая компонента будет смотреться прямолинейной и малохудожественной, но если героиня пьесы произнесёт её с надлежащим надрывом, а герой, уже приготовившийся снять штаны, поклянётся с чувством такого же накала, то "Первая любовь" должна положительно повлиять на школьную успеваемость.
  Любовь Ивановна и весь педагогический коллектив, за неимением ничего лучшего, приняли наше предложение. Помявшись для приличия, Сергей Петрович согласился, обкатав такой фрагмент на репетициях, добавить его к содержанию пьесы.
  Перейдя к вопросу, ради которого мы сюда пришли, Тамара Александровна начала сразу с выводов сигналов из 9 "б":
  -Ребята жалуются, что педагогический коллектив школы - сплошь ретрограды.
  - И в чём же проявляется наше ретроградство? - заметно нервничая, спросила Любовь Ивановна, хотя, наверняка, знала причины такого обвинения и уже не раз отвечала на них.
  - Например, в том, что все учителя категорически не приемлют такую музыку, как рэп, тем более - самодеятельный, школьный и, тем более, сочинённый учениками 9 "б".
  По-моему, это был даже не вздох, а общий стон педагогов, присутствующих в "Учительской". И этот стон сразу сделал меня горячим сторонником учителей в этом конфликте. Если для меня станет обязательным выбор между оправданием людоедства в некоторых диких ещё племенах и оправданием рэпа в современном обществе, я без колебаний выберу оправдание людоедства.
  - Музыка?!- недоумённо воскликнула Любовь Ивановна. - Как можно называть эти обезьяньи звуки, сопровождаемые обезьяньими же ужимками, музыкой? Но дело даже не в этом, а в том, что рэп, исполняемый спетым хором 9 "б", всё больше приобретает политический оттенок. И какой оттенок! У них и свои песни беспощадные к людям получаются, и самые кровожадные революционные песни перекладывают на рэп.
  - Например? - спрашивает Тамара Александровна.
  - Например, слова "Весь мир насилья мы разрушим", под которые 9 "б" часто марширует на переменах по школьному двору, да ещё под барабан - что это, как не политика, да ещё самая радикальная.
  Так вот почему 9 "б" пригласил представителя большевиков -лозунги у тех и других одинаковые.
  - И знаете, кому в этих школьных демонстрациях адресуются эти и подобные им угрозы? - продолжала Любовь Ивановна. - Они адресуются нам, учителям. Под окнами "Учительской" они звучат особенно громко. Но и на уличные демонстрации взрослых с похожими лозунгами Печенегова и многие её одноклассники уже сходили. Некоторые имеют приводы в милицию.
  У Тамары Александровны или ещё не сложилось окончательное отношение к этой проблеме с 9 "б", или она пока ещё не смогла сформулировать это отношение. Надо дать ей на это время.
  Спрашиваю у Любови Ивановны:
  - Скажите, пожалуйста, а с чего началось это противостояние 9 "б" и педагогического коллектива школы?
  - А вот с "Первой любви" всё и началось. С обиды Варвары Печенеговой на Сергея Петровича. Варвара, дочь крупного городского чиновника, от которого и школа в какой-то мере зависима, претендовала на главную роль в спектакле. Но режиссёр не увидел в ней героиню пьесы. Давление на него папы Варвары мы не поддержали. Сергей Петрович, как вы уже заметили, - очень принципиальный человек. Он не только выбрал на роль Маши другую девушку, но и в отместку за давление на себя отказал от всяких ролей не только Варваре, но и всему её 9 "б", хотя первоначально именно этот класс предполагалось целиком задействовать в массовых сценах. А ведь пьеса обещает иметь немалый успех на межшкольных культурных соревнованиях и даровать большую известность занятым в ней актёрам. И вот тогда 9 "б" во главе с Варварой Печенеговой решил отомстить. Кляузы, кляузы, кляузы...
  Да, многие смуты порождаются обидами при распределении всяких ролей - в детсаде, школе, семье, спортивной команде, театре, военном штабе, партии...
  9 "б" и его предводительница становились всё менее симпатичными и нам, и, как нетрудно было заметить, Тамаре Александровне. Но она посчитала необходимым всё-таки поговорить с Печенеговой, и попросила директора школы пригласить её прямо с урока, обещая, что разговор продлится недолго и не повредит успеваемости Варвары.
  Для беседы Тамара Александровна и Варвара отошли от нас с директором в дальний угол школьного коридора, и я спросил Любовь Ивановну:
  - А почему же вы не ответите этому мстительному 9 "б" своей педагогической местью? Жесточайшая требовательность к дисциплине; высокие оценки, похвалы и поощрения - только по великим религиозным праздникам, а эту заводилу Печенегову и вовсе турнуть из школы.
  - Добрым словом и палкой можно, наверное, добиться большего в педагогике, чем одним только добрым словом, - переиначил Моня остроумное наблюдение, рождённое в тех местах, где к одному только доброму слову всегда относились скептически.
  - Да что вы! - замахала руками Любовь Ивановна. - Какая палка! И пальцем им не погрози. Сейчас в противостояниях педагогических коллективов и школьников победы учителей очень редки. А в нашем противостоянии с Печенеговой, учитывая пост её отца, скорее всех нас погонят из школы, чем её. А ведь действительно так порой хочется взяться за палку. Да что там за палку - за оглоблю, - не удержалась Любовь Ивановна высказать сокровенное.
  И это - приличная школа. А что тогда творится в разболтанных? Или как раз там отношения учителей и учеников более уравновешенные? Как, например, отношения двух ядерных супердержав, основанные на гарантии взаимного уничтожения.
  Я предлагаю способ борьбы с рэпом:
  - А что, Любовь Ивановна, если вам поступить вот как: выделить время в каждом классе и предложить ученикам сначала прослушать бессмертный "Маленький цветок" и сразу за ним - какой-нибудь рэп с политическим душком. Тем из них, кто уже на второй минуте прослушивания рэпа не станет демонстративно затыкать уши, присваивается музыкальная инвалидность первой группы. С доведением этого печального факта до их родителей.
  Любовь Ивановна грустно улыбнулась:
  - Увы, боюсь, что, например, в 9 "б" все готовы будут признать себя такими инвалидами, только бы ещё раз обозначить свой протест против нас. Предложенная вами красивая идея разве что в самых первых классах сработает. Да и то ненадолго. Дурные примеры ох как заразны.
  ... Вместе со Тамарой Александровной уходим из школы. Она благодарит нас за помощь, и делится своими впечатлениями о Варваре Печенеговой:
  - Сразу видно, что по складу характера эта барышня, как говорят социологи - лидер группы. Энергии у неё - через край. Этой энергии хватает для зарядки всего 9 "б". Школы для реализации этой энергии для них уже мало. Интересуются политикой НПБУ. Просят разрешить им посещать собрания партии...
  Как-то равнодушно произнесла это Тамара Александровна. Ни на понюх не было в её интонациях от симпатий к малолетним большевикам.
  При расставании мы сошлись с ней в том, что, конечно, не все нынешние действия милиции ласкают глаз, но вот картина, когда что-то требующие от власти, но и на жвачку ещё не заработавшие в своей жизни демонстранты-юнцы получают дубинками по задницам и другим частям тела, не задействованным в зубрёжке, - такая картина всегда должна с удовлетворением восприниматься здоровой частью общества...
  
  ...На этом совещании в кабинете товарища Скалина присутствовали товарищи Букин, Хилых, все члены президиума, за исключением товарища Томиной. Опасались, что её оппозиция ко всем обсуждаемым вопросам будет тотальной. Мы трое в кабинете руководителя НПБУ оказались впервые.
  Совещание можно было назвать чрезвычайным. Основной его вопрос участникам был известен заранее, и мы трое тоже подготовились к его обсуждению.
  Неторопливо вставив в мундштук сигарету "Прима" и закурив, товарищ Скалин какое-то время молча прохаживался по кабинету, изредка затягиваясь, и только потом поставил перед сидящими за столом участниками встречи главный вопрос, стоящий перед НПБУ:
  - Как вы считаете, товарищи, к власти наша партия рано или поздно может прийти и через выборы, или большевикам без вооружённого восстания никак не обойтись? К чему мы стратегически должны готовиться?
  Вначале, как и диктовал этикет собрания, своё мнение высказал первый заместитель руководителя партии товарищ Букин:
  - И в 17-м году большевики через выборы не пришли бы к власти, и сейчас не придут. Если бы в 17-м победила, так сказать, "выборная" линия, то к власти пришли бы совсем другие силы. Но эта трусоватая линия потерпела поражение, благодаря решительной, смелой позиции вождей большевиков 17-го года.
  Товарищ Хилых, третий по рангу человек в руководстве НПБУ, поддержал это мнение:
  - Нам нужно держать в уме этот урок истории и помнить: практика - критерий истины. Если сработало в 17-м, значит, и сейчас должно сработать.
  Молча подымив ещё какое-то время "Примой", руководитель НПБУ сел на свою табуретку и, презрев партийную субординацию, обратился к нам троим:
  - А как считаете вы, товарищи?
  Что это? Такой очерёдностью выступлений товарищ Скалин показывает наше неофициальное место на иерархической лестнице НПБУ? Нет, скорее, таким образом он дразнит своих соратников. Всем руководителям полезно время от времени напоминать своим подчинённым, как шатко их положение.
  Нашу позицию по обсуждаемому вопросу начал высказывать Моня:
  - Есть такое выражение: "Генералы всегда готовятся к прошлой войне". У нас складывается впечатление, что некоторые из присутствующих здесь товарищей готовятся к прошлой революции.
  Упомянутые товарищи сразу хотели бурно возразить, но товарищ Скалин жестом осадил их, давая нам возможность продолжить.
  Продолжил я:
  - Позволю себе напомнить. В 17-м году большевики победили не столько с помощью вооружённого восстания, сколько с помощью затянувшейся войны и голода. Война и голод - вот необходимые условия для любой крупной революции с вооружённым восстанием, это её классика. Разве нынешняя ипотека в 35 процентов годовых может заменить войну с голодом?
  Моня добавил:
  - В современной России даже ипотека в 50 процентов не заставит народ взяться за вилы. Это в каком-нибудь Бенилюксе...
  При дальнейшем обмене мнениями некоторые присутствующие, рангом пониже товарищей Букина и Хилых, согласились с нами: если в Бенилюксе даже ипотека в 10 процентов может стать достаточной причиной для возникновения самой кровавой в их истории революции и гражданской войны, то в России народ и на пятидесятипроцентную едва ли вилами огрызнётся.
  Но этот ипотечный аргумент и товарищ Букин, и товарищ Хилых посчитали всего лишь полемической финтиклюшкой. Они оставались горячими сторонниками вооружённого восстания, и партия должна суметь организовать его даже без войны, голода и всего лишь с тридцатипятипроцентной ипотекой...
  Готовясь к этому разговору, вооружённое восстание мы должны были решительно забраковать. Даже при подготовке к нему Народная партия с большевистским уклоном может наломать дров. Но и ответ "власть только через выборы" едва ли понравился бы товарищу Скалину. Сколько ещё придётся ждать победные для большевиков выборы.
  Я выложил наш вариант получение власти НПБУ:
  - Современная политическая практика на просторах бывшего СССР показывает, что кроме выборов и вооружённого восстания есть и третий путь. Например, выбирается какой-нибудь злободневный промах существующей власти. Пусть даже, по большому счёту - сущий пустяк. Но умелой пропагандой недовольство народных масс этим пустяком доводится до точки кипения и выплёскивается на улицы и площади. По-разному называют такие революции - бархатными, цветочными, фруктовыми... Но всегда повторяется одно и то же - в один прекрасный день власти видят под окнами своих кабинетов тысячи и тысячи людей, призывающих власть покинуть эти кабинеты. Людей без винтовок, автоматов, пулемётов и даже без угрожающих лозунгов. Не шуметь, не бряцать оружием от Москвы до самых до окраин, а суметь почти неожиданно для власти оказаться у стен Кремля - вот что подсказывает нам нынешняя политическая практика, критерий истины.
  - Так кремлёвская власть и покинет свои кабинеты, если увидит народ под их окнами, держи карман! - товарищ Букин категорически не принимал мирного варианта получения власти НПБУ.
  Товарищ Хилых тоже был преисполнен сарказма:
  - Ага, добро пожаловать, народ, в кремлёвские кабинеты, не оправдали мы вашего доверия, рассаживайте тут своих избранников. Шампанское в холодильнике, а если дует, то можно прикрыть окна...
  Товарищ Скалин снова закурил и встал со своего места. Долго в этот раз продолжалось его неспешное хождение по кабинету. И только потом он обратился к нам:
  - Вот вы говорите - пропаганда. А инструменты такой пропаганды? Пока у нас - только газета "Большевистское пламя", которую товарищ Хилых никак не может сделать по-настоящему читаемой.
  Товарищ Хилых порывался объяснить, почему "Большевистское пламя" не может переплюнуть по читаемости "Аргументы и факты", но товарищ Скалин одним своим жестом не позволил ему приступить к этому объяснению, а другим дал слово нам.
  У нас был готов ответ на этот вопрос, и я его выложил:
  - Массы, как и любые другие сырые продукты, перед употреблением надо обрабатывать. Должным образом обработать их с помощью малотиражного "Большевистского пламени" не получится. Будем обрабатывать массы с помощью радио. В современных условиях малотиражная газета против радио, как моська против питбультерьера - не та хватка. Мы нашли подходящую радиостанцию, политически нейтральную - музыка, светские сплетни, и её хозяин не против за умеренную плату выделить время для нашей передачи. Предлагаем назвать её так: "Эхо 17-го". А готовить эти передачи, если партия не против, будет товарищ Рабинович. Начать их можно в любое время.
  И ответить товарищу Хилых на "моську" председатель партии не позволил.
  - Каким станет содержание передач "Эхо 17-го"? - сухо спросил товарищ Букин.
  - Запевка и основа всех передач - это композиции из чтения первоисточников марксизма-ленинизма и революционных песен, - сообщил Моня.
  - А какие-то актуальные репортажи с мест, как в "Большевистском пламени", будут? - ревниво спросил товарищ Хилых.
  - Обязательно будут, - заверил Моня. - Мы сразу отыщем такие места, где наша передача находит горячий отклик у слушателей, и проведём репортажи оттуда.
  Соврал Моня, соврал. Никаких настоящих репортажей с мест не будет. Потому что мы были твёрдо уверены: не будет в стране таких мест, где композицию из "Детской болезни "левизны" в коммунизме" и реквиема "Смело, товарищи, в ногу" хоть кто-то дослушает до конца. Но мы были уверены и в том, что никто из членов НПБУ не посмеет вслух высказать такую же уверенность, а потому серьёзных нападок на предложенное нами основное содержание "Эхо 17-го" не будет.
  - Не будем сбрасывать со счетов и сарафанное радио, которое наверняка будет подыгрывать "Эху 17-го", - заметил я. - А сарафанное радио - это огромная сила.
  Вася, как мы и договаривались, пока не проронил ни слова.
  - Почему какое-то эфемерное сарафанное радио вы наделяете огромной силой? - вопрошал товарищ Букин.
  - И почему оно непременно будет подыгрывать "Эху 17-го"? - слишком уж картинно недоумевал товарищ Хилых.
  Моня подтверждает огромную силу сарафанного радио:
  - В 17-м году радио для населения вообще не было. По сути, предшественники НПБУ обошлись тогда только сарафанным да листовками.
  Я добавляю факты, подтверждающих эффективность сарафанного радио:
  - А у французских революционеров в 18-м веке даже вот такого слабенького "Большевистского пламени" не было. Можно сказать, что только с помощью сарафанного радио и поднимали народ на взятие Бастилии. А подыгрывать "Эху 17-го" оно будет потому, что сарафанное радио всегда усугубляет действительное положение в стране. У всех народов, во все времена. И тем самым всегда работает против власти. Такова природа сарафанного радио.
  Не простит мне товарищ Хилых "слабенького" "Большевистского пламени", ох, не простит.
  Антипатия между нами и товарищем Хилых началась ещё тогда, когда он решительно не принял теории возникновения первой поросли большевиков из какого-то подозрительного сора. До нас доходили слухи, что он уже не раз выражал недоумение, почему наша троица, являясь всего лишь кандидатами в члены партии, пользуется таким большим авторитетом.
  Товарищ Скалин спрашивает нас:
  - То есть, вы считаете, что вооружённые отряды нам и не понадобятся? Что достаточно передач "Эхо 17-го", поддержанных сарафанным радио, чтобы безоружный народ привёл НПБУ к власти?
  Привожу ещё один аргумент в пользу нашего варианта:
  - Это надёжней, правильней, современней. Уверен, что вооружённые революционные отряды не смогут дойти до Кремля. В нашу эпоху их быстро перехватят и нейтрализуют.
  - Это кто же осмелится встать на пути у вооружённых революционных отрядов? - обиженно спросил товарищ Букин.
  Ответил Моня:
  - У них на пути встанут лучше вооружённые и лучше подготовленные отряды, выставленные властью.
  - Любые отряды, выставленные властью, будут сметены напором революционных масс! - товарищ Хилых даже со стула встал и совершил жест, сметающий все препятствия на пути революционных масс.
  Товарищ Скалин повторил свой ритуал - неспешно закурил и стал молча прохаживаться по кабинету. Через какое-то время спокойно сказал:
  - А давайте, товарищи, поступим вот как. Прямо сейчас проведём военную игру. Настоящих военных среди нас пока нет, поэтому проведут её присутствующие товарищи. Юлить не будем, и назовём эту военную игру прямо - "Штурм Кремля". Товарищи Букин и Хилых будут вести к центру столицы вооружённые отряды революционеров. Ну, а вы, товарищи, - он кивнул в нашу сторону, - поиграйте за силовые структуры, мобилизованные властью. Попробуйте остановить революционные массы.
  Сам товарищ Скалин оставался над схваткой, и это было правильно - как иначе вынести справедливое решение по её итогу.
  За власть пришлось играть только мне с Моней, потому как Вася во всеуслышание твёрдо заявил, что и по своим идеологическим убеждениям, и для уравновешивания сил сторон он не станет подыгрывать властям. А в душе он будет на стороне революционных масс.
  - Откуда вы, товарищи Букин и Хилых, предлагаете начать наступление на Кремль? - предложил начать военную игру товарищ Скалин.
  - Можно начать с любой крупной площади столицы, - не сомневался товарищ Букин. - С любой доведём народ до Кремля.
  Товарищ Хилых сделал это предложение более идеологически и символически верным:
  - Правильней будет собрать народ у главного памятника Ленину на Калужской площади, там вооружить и оттуда начать движение.
  - А если не соберёте на площади нужное количество народа? - спросил я.
  Товарищ Букин не уходил от острых вопросов:
  - Пусть движение от Калужской площади начнёт не очень много революционеров, но по дороге на Кремль они будут множить свои ряды жителями тех кварталов, через которые будут проходить.
  - А если жители этих кварталов не захотят множить собой ряды революционеров? - спросил Моня. - Ни голода у них, ни войны, ипотеку не берут...
  На помощь товарищу Букину пришёл товарищ Хилых:
  - Мы поможем им осознать необходимость такого гражданского поступка.
  - Каким образом? - спрашивает Моня.
  Товарищ Хилых объяснил:
  - Впереди колонны революционеров будут идти наши дружинники. Они призовут присоединиться к колонне не только стоящих на тротуаре людей, но и обойдут все жилые дома вокруг с тем же призывом к гражданам.
  - А если ни те, ни другие всё-таки не захотят присоединяться? - теперь уже я стал капризничать за граждан.
  - Что значит - не захотят? - как-то очень обиженно спросил товарищ Букин. - Революционеры идут брать для них власть, а они, видите ли, не захотят поддержать это выступление, - и он с удивлением посмотрел на товарища Скалина, ожидая какой-то поддержки.
  Но руководитель НПБУ не поддерживал пока ни одну из сторон в организованной им военной игре.
  Товарищ Хилых подсказал, как надёжней всего получить такую поддержку:
  - Наши дружинники получат такие инструкции, которые сделают такие отказы чрезвычайно редким явлением.
  - Вся инструкция - "маузер" под нос? - не сомневался Моня.
  Товарищ Хилых нисколько не был смущён:
  - Да, и такой пункт должен быть в этой инструкции. Заключительный. Если граждане по-другому понимать не будут.
  Если дружинники НПБУ будут добросовестно выполнять партийную инструкцию, то так ведь и дошагает мобилизованный "маузером" народ до Кремля. Припоминаю, что это военная игра и пора применить силу с нашей стороны:
  - Уже в начале Якиманки, напротив французского посольства, вашу колонну будет ожидать многочисленный отряд милиции. Соотношение сил - один к одному.
  - Обычная милиция? - пренебрежительно переспросил товарищ Букин. - Это когда обычная милиция справлялась с революционными массами. Ей только с бабками-торговками, да с пьяницами воевать.
  Очередь Мони играть за силовиков:
  - У пересечения Якиманского проезда с Большой Полянкой будет сосредоточен СОБР. А это вам не обычная полиция. Чуть что, сразу - в печень!
  Товарищу Хилых и СОБР нипочём:
  - А у нас к этому времени впереди колонны будут сосредоточены инвалиды. Преимущественно - колясочники. С приказом ломиться напролом.
  Хорошо играют товарищи Букин и Хилых - не абы кого вытаскивают из своих квартир с помощью маузера. Мало того, что колясочнику и в печень не так легко попасть, так тут ещё и моральные преграды у СОБРа возникнут.
  - А кто не выполнит приказ ломиться напролом, станет ещё большим инвалидом? - не сомневается Моня.
  - Ну а что вы хотели? - развёл руками товарищ Букин. - Без надлежащей дисциплины и турпохода быть не может, а уж революционный поход на Кремль...
   Я уведомляю восставших:
  - Напротив кинотеатра "Ударник", перед входом на Большой Каменный мост, вас будет ожидать элитный спецназ. Сущие звери без всяких моральных ограничений.
  Моня уточняет физические и моральные качества зверей из спецназа:
  - Средний рост личного состава - 190 сантиметров, вес - 90. У них есть и спецсредства, и дубинки, и огнестрельное оружие, но эти ребята и одним ударом кулака валят с ног быка. А здоровенный бык перед ними или хрупкая женщина - им на это наплевать.
  Товарищ Хилых и к этому был готов:
  - А у нас к этому времени уже будет полный автобус заложников.
  Спрашиваю, хотя ответ очевиден:
  - А заложников вы откуда возьмёте?
  Товарищ Хилых подтвердил мою догадку:
  - Большевики всегда брали в заложники тех, кто ближе всего, кто оказался в этот момент под рукой. Не бегать же за ними по городам и весям. И вполне возможно, что среди заложников могут оказаться, например, иностранные туристы.
  - И тогда, будь ты хоть трижды элитный и без всяких моральных ограничений спецназ, а пропустить колонну придётся, - усмехнулся товарищ Букин.
  Мы с Моней посовещались немного, и я озвучил наш следующий шаг за силовые структуры:
  - Хорошо, Большой Каменный мост мы вам ещё позволим пройти, но у входа в Александровский сад выставляем ещё и "Альфу" с приказом "Ни шагу назад!"
  Препятствия только раззадоривают товарища Букина:
  - А мы демонстративно выводим из автобуса первого заложника...
  Товарищ Хилых настроен ещё более решительно:
  - Лучше выводить заложников сразу пятёрками. Угроза ликвидации только одного едва ли заставит отступить "Альфу".
  - А если "Альфа" и тут не дрогнет? - спрашивает Моня.
   Товарищ Букин играет с огоньком и в переносном, и в буквальном смысле:
  - Тогда поступаем так. Женщин и малолетних детей, так и быть, из автобуса выпускаем. А заложникам, оставшимся внутри него, выбраться не позволяем и обливаем автобус бензином.
  Чтобы убрать с дороги на Красную площадь упрямую "Альфу", к облитому бензином автобусу с заложниками уже была поднесена зажженная спичка, но тут товарищ Скалин поднял руку, останавливая предложенную им военную игру:
  - Стоп-стоп, товарищи! Давайте мы сегодня на этом моменте и остановим штурм Кремля.
  Мы с Моней и оба наших оппонента беспрекословно последовали этому указанию, но неожиданно заворчал Вася, обещавший быть в стороне:
  - Ну к чему, товарищи, эта половинчатость в отношении к заложникам? Настоящие большевики всегда осуждали такую нерешительность, такие нюни - старики, женщины, дети... Например, кого из жителей в какой-нибудь заражённой кулацкими настроениями деревне удавалось загнать в церковь, тех и предполагалось там поджарить, если бунтующее кулачьё не выйдет из леса с белым флагом. Если в таких решающих противостояниях с властью проявлять протухший гуманизм с гнилым либерализмом, то нам и за сто лет революцию не совершить...
  И тут мы стали свидетелями выражения таких чувств товарища Скалина, на которые, как мы были уверены, он не способен. Руководитель НПБУ ускоренным, каким-то неподобающим для своего ранга суетливым шагом подошёл к Васе, дружески похлопал его по плечу и с почти отеческой теплотой сказал:
  - Ну-ну, товарищ Василий, ведь это была только игра. Мы все тоже помним историю. Помним, что порой требовалось ликвидировать десятки и сотни заложников в отдельном городе или сельском районе для окончательной победы там большевиков. Не торопите события. Я уверен, придёт время, и вы ещё поработаете в этом направлении, - и после некоторой паузы товарищ Скалин добавил: - А, возможно, и во главе этого направления.
  После недолгого обсуждения результатов военной игры товарищ Скалин спросил нас с Моней:
  - Сколько времени понадобится на обработку масс с помощью передачи "Эхо 17-го", чтобы, руководимые нами, они оказались под окнами Кремля?
  - Немного понадобится времени, товарищ Скалин, - бодро доложил Моня. - Не такие уж сырые нынешние массы.
  Снова мундштук, "Прима", молчаливое хождение по кабинету, но окончательного вывода - привести революционные массы к стенам Кремля с помощью оружия или посредством радиопропаганды - такого вывода товарищ Скалин пока не сделал.
  - Хорошо, пусть товарищ Рабинович займётся задуманной радиопередачей. Но и вооружённое восстание тоже не будем сбрасывать со счетов. А для этого нам очень не хватает в партии военного руководителя. Надо найти подходящего человека.
  На Том свете я совершенно справедливо признавался на собеседовании в своей земной слабости - "Эх, и наговорил!" Вот и в этот раз - ну, кто меня за язык тянул?
  - В нынешней действующей армии военного руководителя для НПБУ не найти. Нет там большевистского настроя. Военного руководителя с таким настроем теперь можно отыскать разве что среди забытых родиной советских военных советников, которые всё ещё помогают совершать революции в каких-нибудь заброшенных джунглях.
  Товарищ Скалин долго и внимательно смотрел на меня, а потом сказал:
  - Мы обязательно примем к сведению ваше очень интересное предложение.
  
  ...- Гады! Сволочи! Садисты! Как подставили меня, негодяи! Как подставили! - ополчился на нас с Моней Вася, когда мы, возвратившись с военной игры в кабинете товарища Скалина, обсуждали её итоги. - Заставили-таки выступить за вооружённое восстание. А с заложниками и вовсе как людоеда принудили себя вести. Силой заставили. Моня своим локтем чуть все рёбра мне не переломал.
  Я объяснил наше с Моней поведение:
  - Одного из нас необходимо сделать фаворитом руководителя НПБУ. Естественнее всего, если им станешь ты, Вася, как единственный бывший коммунист среди нас. Вот мы с Моней постепенно и обособляем тебя от нас, создаём необходимую тебе репутацию для того, чтобы как можно быстрее. стать фаворитом товарища Скалина. Надо пользоваться каждым удобным для этого случаем. Товарищу Скалину, как и всем царям, королям и партийным вождям, даже среди близких людей нужен самый-самый доверенный человек. Фаворит ему нужен. Это заложено в природе всех правителей. Без этого они испытывают чувство гнетущего одиночества. Товарищ Букин не подходит для такой роли, он просто старший слуга. Станешь фаворитом товарища Скалина - и тогда у нас появится возможность быть в курсе самых сокровенных его планов.
  - А ты какое-то время артачился превращаться в фаворита, - объяснил применение силы Моня. - Вот и получил по рёбрам.
  Настраиваю Моню:
  - Нам надо поспешать с передачей "Эхо 17-го", чтобы как можно быстрей начать докладывать товарищу Скалину об её успехах. А не то товарищ Скалин, разуверившись в ней, выберет всё-таки вооружённое восстание для захвата власти.
   - Когда ещё товарищ Скалин найдёт толкового военного руководителя для организации такого восстания, - сомневался Вася.
  
  ... Вместе с другими активистами партии участвуем в поисках одного из самых важных для НПБУ работников - заведующего её идеологическим отделом. По одной из рекомендаций, поступившей руководству партии, я направляюсь к Валентину Михайловичу Ярочкину, бывшему преподавателю научного коммунизма и других составных частей марксизма-ленинизма в одном из московских институтов. Когда все эти дисциплины отменили, заменив их суррогатными, по мнению Валентина Михайловича, аналогами, он принципами не поступился, ушёл из института, разругался на той же почве со всей семьёй, развёлся и оказался в маленькой комнатушке большой коммуналки.
  
  ...- Многочисленные жильцы квартиры ещё в прихожей встретили меня так, как будто давно ожидали. Обступили со всех сторон, и говорить стали все вместе. Из этой разноголосицы я понял, что застать дома товарища Ярочкина у меня не получилось, а также то, что принимают меня здесь если не за участкового в гражданской одежде, то за другое лицо, уполномоченное откликнуться на их жалобы.
  А почему бы не воспользоваться этим и не узнать побольше о кандидате на место главного идеолога НПБУ.
  - Дебоширит? - спрашиваю с приличествующей любому уполномоченному лицу строгостью.
  Вначале из ответов можно было понять лишь то, что вредоносность гражданина Ярочкина проявляется в какой-то другой форме. Потом мне стало ясно - соседи "шьют" ему политику.
  Всех перекричала молодая женщина, за юбку которой держался мальчик.
  - Даже к сыну моему пристаёт: "Ну-ка, Вовка, пристыди взрослых: помнишь, что я говорил тебе о трёх источниках и трёх составных частях социализма? Или ты тоже забыл о социалистических корнях нашего общества и встал на путь буржуазного перерождения?"
  Вставший на путь буржуазного перерождения Вовка ещё сильнее прижался к матери, а его позабывшие о своих социалистических корнях взрослые соседи стали по очереди выплёскивать мне наболевшее.
   - Прислушаешься из своей комнаты - вроде нет его на кухне, а только выйдешь туда - и он тут как тут. Сопит, сопит, а потом скажет: "Вероника Митрофановна, а сколько делегатов с решающим голосом было на втором съезде РСДРП?.. Так я и предполагал - не знаете. Персонажей и содержание любой латиноамериканской "мыльной оперы" вы знаете куда лучше, чем историю родной страны и вершителей этой истории. Можете хотя бы сказать, какой основополагающий документ был принят на том историческом съезде?" Ой, да отстаньте вы, говорю, от меня, ради бога, со своими вершителями и основополагающими документами, - поворачиваюсь и ухожу в свою комнату. Так он к моим дверям подойдёт и выговаривает со злостью: "Эх вы, иваны, родства не помнящие!"
  - Все мы у него такие "иваны", - поддержал тему следующий перерожденец. - Не можешь ничего сказать про "Апрельские тезисы", - значит, иван, не помнящий родства.
  - Или и слышать не хочешь, в чём заключается историческое значение книги "Государство и революция" - тоже такой иван.
  - А с коллективным гением партии надоел нам всем хуже горькой редьки! Солнце бы не всходило над СССР без этого гения.
  - Пошлёшь его куда подальше вместе с коллективным гением партии, так он глаза от злости вытаращит и грозит: "Смотрите, господин Вахрушев, ревтрибуналы могут ещё возродиться, и тогда вам придётся держать ответ за свои слова!"
  При упоминании "ревтрибунала" все жильцы коммуналки снова загудели хором. Снова я понимал только резюме этого галдёжа - держать ответ перед грядущим революционным трибуналом предстоит не только господину Вахрушеву.
  И опять всех перекричала мать Вовки:
  - Даже сынишку моего им стращает. Притащит на кухню старый-престарый учебник истории, раскроет его на гражданской войне, покажет Вовке картинку и спрашивает: "Что тут нарисовано?" Сын отвечает: "Телега". Тогда Ярочкин и ему: "Эх ты, иван, не помнящий родства! Не телега это, а тачанка. На таких тачанках красные конники громили белопогонные банды генерала Деникина и барона Врангеля. Ох, сдаётся мне, что ты, Вовка, как и большинство твоих соседей-ренегатов, тоже теперь симпатизируешь этим заклеймённым историей прихвостням мирового империализма. Тогда и тебе не уйти от ревтрибунала".
  Видать, не один раз стращал товарищ Ярочкин Вовку ревтрибуналом, если его маманя без запинки отбарабанила такой многословный приговор.
  Вовка с интересом смотрит на меня, стараясь по выражению моего лица понять, чью сторону возьму я - красных конников или прихвостней мирового империализма? Как бы мне тут не ошибиться, ведь моя реакция дойдёт до товарища Ярочкина. И всё-таки я подмигнул Вовке, улыбнулся, и он, должно быть, с облегчением заключил про себя: "Свой дядька - беляк".
  ...- А ещё он систематически заглядывает в наши тарелки. Смотрит, какие продукты мы употребляем в пищу - отечественные или импортные? Если заметит что-то импортное - сразу в предательстве обвинит.
  И тут было что прокричать Вовкиной мамане:
  - Сыну моему и тут прохода не даёт: "Что, Вовка, опять "Сникерс" лопаешь. Опять льёшь воду на мельницу дяди Сэма. Помогаешь ему окончательно задавить наших отечественных кондитеров. И хочешь после этого патриотом называться? Хочешь мимо ревтрибунала прошмыгнуть? Не выйдет, Вовка, не выйдет!"
  Вовка ужимками и гримасами даёт понять мне, своему политическому единомышленнику, что сладостный сговор с дядюшкой Сэмом он ни за что не променяет на квасной патриотизм. А ревтрибунал ему нипочём, он в жизни и не в такие передряги попадал.
  Конченный был человек Вовка. Конченный был и весь остальной народ в этой коммунальной квартире. И дела этих людишек, предавших идеалы великой эпохи ради куриных окорочков и "Сникерсов" дяди Сэма, станут первой работёнкой для возрождённых ревтрибуналов. А готовить на них материалы обвинения - эту обязанность история возложила на товарища Ярочкина.
  - Выходит, гражданин Ярочкин тут у вас как бы диссидент теперь? - обобщаю я выслушанные претензии.
  - Вот-вот, диссидент он и больше нет никто! - быстрее всех согласилась маленькая, совсем уже высушенная временем старушка, всё ещё полагающая, что диссидент - это душегубец похлеще любого бандюгана. Ей, ровеснице тачанок, сосед и вовсе не прощал отступничества от идеалов прошлого. А когда она отказалась принять его подарок на 8-е Марта - "Материализм и эмпириокритицизм" из его личной библиотеки, с дарственной надписью - он и здороваться с ней перестал.
  Надо бы мне хоть как-то проявить свою "уполномоченность":
  - Но теперь, граждане, инакомыслие у нас не преследуется, - развёл я руками. - Вот если бы он у вас хулиганил...
  - А это разве не хулиганство?! - в сердцах воскликнула одна из женщин. - Вырядится с утра, как жених, смотрит на тебя весь день волком, а потом загородит дорогу и прошипит сквозь зубы: "Вы, Клавдия Петровна, тоже, конечно, ренегатка, но хотя бы в день рождения Всероссийской чрезвычайной комиссии могли не ходить по квартире в таком затрапезном виде". Какое его собачье дело - в чём я хожу? Тоже мне - праздник нашёл!
  И демонстративное празднование дня рождения легендарной ЧК не было правонарушением.
  - Сквернословит, матерится?
  - Бывает, что по утрам на кухне "Вихри враждебные веют над нами" поёт, - приравнял к сквернословию хобби Ярочкина один из его соседей. - С первой до последней буковки! А если, не дай бог, прервёшь его, так он с начала повторяет. Мы в это время на цыпочках ходим и стараемся вовсе ему на глаза не попадаться.
  - И Вовку моего всё время подзуживает учить эту песню. "Знание этого великого реквиема будет для тебя, Вовка, смягчающим обстоятельством. Тогда ревтрибунал не даст тебе вышку за то, что ты всё время распеваешь про поручика Голицына и корнета Оболенского..."
  - Вот так и живём: утром он нам про вихри враждебные поёт, днём от его дурацких наставлений никуда не деться, а ночью аплодисменты из его комнаты слушаем.
  - Какие такие аплодисменты? - удивился я.
  - А на пластинках. Речи у него на них записаны. Отчётные доклады Генеральных секретарей на исторических съездах КПСС. А они у него, эти съезды, - все исторические.
  - А для него это - первая музыка, - объяснил кто-то такую ситуацию. - И у всех пластинок царапины на одном и том же месте - на аплодисментах.
  - Думаем, что он сам их специально гвоздиком наделал. Заест иглу - вот они и бухают, вот и бухают на всю квартиру. Чуть ли не до утра иногда. Такого, говорит, единения направляющей силы и масс вам, оппортунистам, больше, как своих ушей не видать!
  Обступившие меня жильцы не замечали во мне должного настроя на принятие соответствующих мер против гражданина Ярочкина. Пора было уходить из шумной коммуналки.
  Мне второй раз проходить сквозь строй возбуждённых жильцов было бы неудобно, не оправдал я их надежд. Поэтому, предварительно созвонившись с товарищем Ярочкиным, на встречу с ним пошёл Вася.
  Человек, который ждёт не дождётся возрождения ревтрибуналов - какая ещё нужна рекомендация для заведующего идеологическим отделом НПБУ. Товарищ Ярочкин был приглашён на встречу с руководством партии.
  Товарищ Букин проинформировал нас потом:
  - Коммуналка немного подпортила нервную систему Валентина Михайловича, но товарищ Скалин, с присущей ему проницательностью, сумел разглядеть в нём главное - готовность, наперекор всему, верно служить идеалам большевизма. Будем проверять товарища Ярочкина в практической работе.
  
  Время от времени надо было напоминать о себе, как об инициативных и, тем самым, полезных для партии людях. Кроме того, надо было укреплять позицию товарища Василия, как фаворита вождя НПБУ.
  ...Мы с Васей вместе с руководством партии слушаем в кабинете товарища Скалина очередную передачу "Эхо 17-го". Она заранее была объявлена товарищем Рабиновичем, как очень острая. Так и получилось. Не зря ведь мы тщательно готовили её сценарий у меня на кухне.
  В этот раз товарищ Томина тоже была приглашена на прослушивание.
  В одной из частей радиопередачи Моня свёл в словесной дуэли защитника и противника НПБУ. Оба - наши друзья-актёры, которыми мы стали обрастать. Оба - с заранее расписанными ролями.
  Защитник партии и так был откровенно слаб, а тут его оппонент применил совсем уж коварный приём:
  ...-Народная партия с большевистским уклоном - бэушная партия, - задиристо выпалил он. - Даже её аббревиатура намекает на это...
  Тут Моня, исполняя свою роль, резко прервал задиру, не дав больше сказать ему ни слова. Почти сразу радиопередача была завершена. Но только этот её фрагмент и запомнился всем собравшимся в кабинете товарища Скалина. Запомнился, оскорбил своим содержанием, заставил тут же задуматься, что делать. Что противопоставить унизительному для партии ярлыку?
  Так нами и было задумано: поставить болезненный для партии вопрос, в решении которого должен был отличиться Вася, продвигаемый нами в фавориты товарища Скалина.
  В гнетущей тишине, наступившей сразу после окончания радиопередачи, товарищ Скалин неспешно закурил, встал со своей табуретки и долго ходил по кабинету, прежде чем задал всем присутствующим напрашивающийся вопрос:
  - Что скажете? Чем ответим на это оскорбительное бэу?
  Как мы и предполагали, никаких предложений от присутствующих не поступало. Да и нам с Васей надо было выдержать паузу необходимой продолжительности, чтобы не возникло подозрений, что наша инициатива - домашняя заготовка.
  И вот Вася поднимает руку:
  - Позвольте, товарищи, внести предложение.
  В большинстве других случаев товарищ Скалин, с его нарочито замедленной реакцией на любые предложения, сделал бы пару затяжек, прежде чем ответить. Но тут ответил сразу и почти ласково:
  - Пожалуйста, товарищ Василий.
  - Надо как-то наглядно показать, что Народная партия с большевистским уклоном - это не какое-то обветшалое старьё. Подчёркиваю - наглядно! - решительно начал Вася.
  Товарищ Скалин сел на свою табуретку и, внимательно глядя на Васю, попросил:
  - Продолжайте, товарищ Василий, продолжайте.
  Вася продолжил отрепетированное нами на кухне:
  - Вначале вынужден с грустью напомнить всем присутствующим товарищам: у Народной партии с большевистским уклоном до сих пор нет своего утверждённого знамени. Пока - одни лишь разговоры о нём. Вот нам и надо прямо сейчас придумать такое партийное знамя, с таким логотипом-символом на нём, по которому сразу будет видно, что партия свежа, сильна и готова на большие дела.
  И действительно, у НПБУ до сих пор не было своего знамени. Заимствовать знамя первых большевиков - это будет не совсем честно, у партии ведь теперь и название другое.
  Первый заместитель руководителя партии товарищ Букин спросил:
   - Как можно понять, товарищ Василий, у вас уже есть конкретное предложение - что ещё должно быть на знамени Народной партии с большевистским уклоном, кроме её названия.
  - Да, товарищи, есть у меня такое предложение, - твёрдо ответил Вася. - Логотипом-символом НПБУ я предлагаю сделать птицу Феникс.
   В кабинете товарища Скалина вновь наступила тишина. Но это была уже не гнетущая тишина. Эта тишина была хоть и настороженная, но с тем ожиданием чего-то радостного, а то и чудесного, которая наступает в театральных и кинозалах во время спектаклей или фильмов для детей, когда они, понимая логику происходящего, уже готовы на-ура встретить следующую сцену.
   Но в кабинете товарища Сталина сидели не дети с загодя открытыми для выражения восторга ртами, а взрослые товарищи, в партии которых по традиции не торопились радоваться успехам и удачам однопартийцев. Поэтому, хотя уже послышались шепотки о птице, возрождающейся из пламени, прошли отнюдь не считанные секунды, прежде чем товарищ Букин спросил Васю:
   - А почему вы предлагаете такой символ?
   Вася не поленился объяснить уже и так становящееся понятным:
   - Потому что птица Феникс - символ возрождения, обновления и даже бессмертия.
  И опять на какое-то время стало тихо. Кто же будет возражать против такого остроумного предложения товарища Василия: отобразить на знамени НПБУ символ бессмертия. И если партия большевиков, как и птица Феникс, наделена вечной жизнеспособностью, то какие могут быть разговоры о её бэушности.
  Но первым вынести напрашивающийся вердикт полагалось руководителю партии.
  Этого не пришлось ждать долго. И как только товарищ Скалин, не сказав ни слова, просто пару раз хлопнул в ладони, все остальные устроили товарищу Василию бурную овацию. Кто-то крикнул: "Браво!", а кто-то даже почти подбежал к товарищу Василию и горячо пожал ему руку.
  Но после бурно выраженного первоначального восторга у присутствующих должен был возникнуть понятный вопрос, ответа на который, как мы были уверены, никто из них не знал - а как же выглядит птица Феникс? Да мы и сами раньше это плохо представляли, и пришлось подготовиться.
  Недолго пришлось ждать этого вопроса вслух:
  - А что это за птица такая - Феникс? Какая она из себя? На кого похожа? - спросил кто-то из самых простоватых партийцев.
  Как и договаривались, этот вопрос стал для меня сигналом принять участие в обсуждении интереснейшего партийного вопроса:
  - Правильнее, товарищи, называть птицу Феникс - он. В разных мифологиях Феникс изображается не совсем одинаково, но во всех случаях он, пожалуй, больше всего похож на орла.
  - А какого этот Феникс цвета? - спросил ещё кто-то.
  - У него ярко-красное оперение.
  - А ведь и оперение у Феникса очень подходящее для нашего символа. Правда, товарищи? - кем-то из присутствующих был сделан тот же вывод, какой был сделан нами троими ещё на кухне, когда мы подбирали цвет для оперения нашего Феникса.
  Никто не стал придираться к остроумной идее товарища Василия, кроме товарища Хилых:
  - Орлы, товарищи, тоже разные бывают. Надо позаботиться, чтобы на знамени Народной партии с большевистским уклоном Феникс выглядел исконно нашенским орлом, а не каким-нибудь залётным... с какого-нибудь чужого, а то и враждебного нам знамени. И пусть ни один другой орёл, хоть из каких мифологий, своим внешним видом не сравнится с ним по своей могучести, по своей готовности расправиться с любым противником.
  Товарищ Томина тут же заметила:
  - У товарища Хилых самым нашенским Фениксом получился бы трёхголовый Змей-Горыныч, изрыгающий пламя.
  В этот раз товарищ Скалин не только не одёрнул товарища Томину, но даже усугубил её нападки:
  - Нет, у товарища Хилых получится не Змей-Горыныч. У него получится огромный, разукрашенный петух, какого не отыскать ни в одной мифологии. Голова у него будет только одна и очень маленькая. Лишь бы можно было кукарекать.
   Удивительно: как товарищ Хилых, получая такие оплеухи, стал третьим человеком в партии? Одной лишь беспрекословной верностью заслужил такое положение? Согласием стать мальчонкой для битья?
  А ведь его вопрос о внешнем образе Феникса был к месту. Честно говоря, у нас троих ни один из мифологических Фениксов восторга своим внешним видом не вызывал. Не петухи, конечно, но и орлы такими могут быть, скорее, карикатурные. Но ведь мы и задались такой целью - именно карикатурным сделать символ НПБУ на знамени партии.
  Тут же была организована художественная комиссия по созданию подходящего для партии образа Феникса. Понятно, что главенствовать в этой комиссии было доверено нашей троице.
  
  ...Уже на улице товарищ Томина, стараясь сделать это незаметно для всех, подошла к нам с Васей и тихо попросила:
  - Василий, проводите меня, пожалуйста.
  Вася покорно подошёл к Тамаре Александровне поближе, и в этот момент оба они настороженно стрельнули глазами мою сторону - как я себя поведу, что скажу?
  А я повел себя так, как будто это происходит не впервые, и я не просто не удивлен, а, скорее, был бы удивлен, если бы такие проводы не состоялись. И, как бы от частого повторения, чуть ли не равнодушно пожелал им хорошей прогулки. А когда Тамара Александровна и Вася отошли от меня, подумал: "Ну, вот и выбран наш Вася. А что - большой, красивый, добрый. И вон каким положительно инициативным, оказывается, бывает. Как у него удачно с Фениксом получилось. Хорошо, что Тамара Александровна не слышала инициативы товарища Василия об отношении к заложникам во время военной игры в кабинете товарища Скалина".
  Тут же припоминаю: а как было у нас с Верой с этим правилом - "и только тех мы женщин выбираем..."? Я, при обсуждении с ней этого вопроса, артачился и считал, что наш выбор друг друга произошёл почти одновременно. Вера же настаивала, что это всё-таки она первой выбрала меня, и только потом повелела мне ответить взаимностью. Потому что, по моему собственному признанию, я сказал себе: "Она!" только через 1,7 секунды после начала обмена нашим взглядами, а она утверждала, что сказала себе: "Он!" и приказала мне выбрать её уже черед 0,6 секунды. И ещё удивлялась тому, что на исполнение её приказа мне потребовалась даже больше секунды. А целая секунда в таких делах, как она считала, далеко не "почти одновременно".
  А вот Ася и Моня... Да, Ася и Моня выбрали друг друга одновременно, без всяких "почти". Потому что этот выбор был предопределён на небесах задолго до их встречи, и поэтому при встрече не могло быть никакой, даже секундной, волокиты с их обоюдным выбором.
  Когда Вася после проводов Тамары Александровны возвратился в наш круг, мы с Моней не задали ему ни одного вопроса. И он нам ни слова не сказал. Наш товарищ был рассеян и не очень старался сосредоточиться. Он улыбался порой совсем невпопад тому, о чём мы говорили. Эта улыбчивая рассеянность могла быть вызвана лишь одним - такими только что пережитыми чувствами, которые хочется вновь и вновь переживать про себя, не обращая внимания на то, что происходит вокруг.
  
  Вопреки нашим предположениям, у товарища Скалина быстро появилась подходящая кандидатура для военного руководителя НПБУ. И появилась по моей подсказке во время военной игры.
  ...- Вот и наговорил на свою голову. Теперь, как автору идеи, вон в какую тмутаракань придётся добираться, - признавал я свою оплошность. - Хотя, с другой стороны - интересно ведь. Не так много тмутараканей на белом свете осталось.
  - А ведь этот Лукиша - всего лишь майор, - недоумевал Вася. - Вон, товарищ Сивкин, нынешний политрук в "Светлячке", - и то полковник.
  - Товарищ Сивкин, по сути, не нюхал пороха. Да и в серьёзных годах он уже. Куда ему с "Альфой" драться. А вот майор Лукиша, оказывается, до сих пор худо-бедно воюет, - объяснил я выбор товарища Скалина.- И уже сколько лет воюет, несмотря на то, что почти позабыт родиной.
   Моня напомнил:
  - То, что он в таком небольшом звании, для большевиков не проблема. Они даже рядовых матросов императорского флота в два счёта могли поставить на должности адмиралов. А тут готовый майор ещё той, советской, выучки, не испорченный гнилым либерализмом и протухшим гуманизмом, как выражается иногда товарищ Василий.
  Вася, как и полагалось ему в этих наших играх, замахнулся на Моню, а я согласился:
  - Да, для товарища Скалина главный аргумент в пользу такой кандидатуры - это то, что майор Лукиша не поражён новыми российскими политическими заразами. Только в такой африканской глуши советский офицер может оставаться ещё настолько советским человеком, что не откажется встать под большевистские знамёна. Потому и раскошелилась партия на такую командировочку.
  - Да, нешуточный вояж тебе предстоит - в самые дебри Африки, - сочувствовал мне Вася. - Говорят, товарищ Букин предъявил несколько справок, что физически неспособен на такую поездку. Поэтому выполнять задание товарища Скалина тебе придётся на пару с товарищем Хилых.
  - Ох и будет искрить между вами, - не сомневался Моня.
  - Ну а что вы в это время будете делать? - спрашиваю у друзей. - Получили свои партийные задания?
  - У меня постоянное задание - врать в передачах "Эхо 17" о растущей популярности в массах Народной партии с большевистским уклоном, - уверенный в своих способностях, спокойно ответил Моня.
  - А я, на своё усмотрение, должен буду найти слушателей этих передач и узнать их мнение о ней, - Вася был не так спокоен; он не был уверен, что сможет в своих отчётах о проделанной работе врать так же уверенно, как Моня.
  
   Провожая нас с товарищем Хилых, руководитель НПБУ ещё раз наставлял:
  - Убедите товарища Лукишу, что его ожидает самый радушный приём. Мы ждём его.
  
  ...Не самые скучные заметки можно посвятить только авиа- и автодороге в те дремучие края. Потом настала очередь шлепать по джунглям пёхом, вдоволь вкушая от их чудес и кошмаров.
  ... По территории, контролируемой ещё не разбитыми ватагами Фронта социальной справедливости, нас с товарищем Хилых повели с завязанными глазами.
   ...Повязку с глаз сняли на какой-то большой лесной поляне.
  Настоянный дивными ароматами воздух пьянил. В кронах роскошных деревьев громко скандалили птицы Освобожденной зоны.
  На поляне стояли разнокалиберные тростниковые хижины, крытые широкими листьями. От одной из них к нам уже направлялись два человека.
  У того, который шел впереди, видавшая виды офицерская фуражка выглядела в туалете чужеродным элементом. Всё остальное было сообразно климату: полинявшие шорты, майка-безрукавка с удалым попугаем на груди, старенькие сандалеты. Второму вояке обмундированием служила лишь набедренная повязка из мешковины, на которой еще можно было разглядеть русские буковки: "Рис шлифованный. Нетто - 50 кг". Служивый был бос, зато на одном голом плече у него висел АКМ, на другом - гранатомёт.
  - Майор Лукиша. Иван Иванович, - подойдя, представился обладатель фуражки, норовя щегольски пристукнуть сандалетами о землю.
  Пожали друг другу руки. Майор оправдывался:
  - Вы уж извините меня, товарищи, за неуставной вид. Совсем мы тут пообносились.
  Было заметно, что босяцкий вид майора Лукиши сильно разочаровал товарища Хилых.
  А вот я, несмотря на этот вид, и на то, зачем прибыл в эту глушь и на какую должность обязан буду сватать майора Лукишу, был чертовски рад увидеть здесь соотечественника. Я даже панибратски похлопал его по загоревшему до черноты плечу:
  - Какие тут могут быть строевые смотры, Иван Иванович, дорогой! Главное, что вы живы-здоровы!
  Из дверных проемов хижин все смелее выглядывали любопытные чернокожие лица. Босоногий автоматчик-гранатометчик, будто видя в этом нарушение какого-то этикета, делал землякам страшные глаза. Заметив наш интерес к этой педагогической мимике, майор сказал:
  - Ординарец мой. Петькой я его зову. Любит, каналья, мнимой властью своей прихвастнуть... Не желаете посмотреть наше хозяйство, пока обед готовится? Ты, Петька, ступай к себе, - майор отпустил свою вооруженную свиту.
  Для начала советник пригласил нас с товарищем Хилых в самую просторную на поляне хижину.
   - Наша ленинская комната.
  Внутри этой тропической яранги имелся простенький стол и несколько скамеек. В центре её, на столбе, был старательно прилажен нарисованный на обратной стороне старого настенного календаря портрет. Неужели Ильич? У него были заметно выраженные негроидные особенности лица, из-под кепчонки выбивались густые кудельки курчавых волос. Не Петька ли позировал?
  - По памяти рисовал. Беда с агитматериалом, вот и приходится кустарничать, - смущенно сказал Иван Иванович.
  На столе лежала невысокая стопка книг и брошюр, верхняя из которых, должно быть, самая свежая, была с материалами XXVIII съезда КПСС. Прямо на земляном полу сох транспарант, рядом стояла плошка с красящим соком какого-то дерева. Товарищ Хилых попросил майора перевести содержание этого агитматериала. Иван Иванович объяснил, что транспарант призывает жителей опекаемой ФСС территории содействовать работе продотрядов Фронта.
  ...- Пока ты ему РПГ под нос не сунешь, он будет всеми своими деревянными божками клясться, что это у него одна-единственная курица, которая досталась ему от отца, а тому - от деда. Кулачье - оно и в Африке кулачье...
  На потрепанной, склеенной во многих местах карте майор Лукиша показал нам зону, худо-бедно контролируемую его подопечными. Как и карта, зона знавала лучшие времена. Теперь от нее остался клочок никому не нужных дебрей. Товарищ Хилых от услышанного и увиденного недовольно морщился.
  Как бы в поисках глубинных причин создавшегося на этом участке планеты положения, советник, прямо посмотрев нам в глаза, попросил:
  - Разрешите начистоту, товарищи?
  - Пожалуйста, Иван Иванович, что за церемонии, - опередил я товарища Хилых.
   - В нашем медвежьем углу нет, понятное дело, ни газет, ни журналов, но все-таки кое-какая информация сюда просачивается. Правда, что за открытое празднование седьмого ноября в России теперь срок дают?
  Товарищ Хилых насупился:
  - И как только вы, советский офицер, могли подумать такое!
  - Хоть ты его, как прежде, несколько дней подряд отмечай - никто тебя и пальцем не тронет, - уведомил я подзабытого родиной человека.
  Мне так хотелось добавить: "Но и того, кто будет поплёвывать в сторону этого праздника и освистывать большевистских ораторов, - того тоже не только не расстреляют, но даже в Сибирь на лесоповал не отправят". Но мне следовало не забывать о цели командировки. Ведь и я должен буду готовить майора Лукишу к тому, чтобы он, возвратившись в Россию, вместе со всеми другими членами НПБУ никому не позволял безнаказанно освистывать большевистских ораторов.
  Товарищ Хилых, вытащив из кармана записную книжку с аргументами и рекомендациями товарища Скалина, приготовился агитировать будущего военного руководителя НПБУ к возврату на родину, но в этот момент в ленинскую комнату наперегонки вбежали с каким-то докладом майору три пацанёнка. Ласково гладя их по кучерявым головкам, Иван Иванович сказал:
  - Ванька, Ванюшка, Иванушка - сынки мои...- и, заметив наше удивление, добавил: - А здесь это воспринимается как разные имена.
   Не знаю, как с этим у товарища Хилых, но моё удивление было вызвано не столько тем, что пацанята майора носили одинаковые на русский аршин имена. Почему-то руководство НПБУ не предполагало, что у него может появиться здесь семья, и не маленькая. Вся ли его детвора прибежала сюда? А ведь в обязанности военного советника ФСС входила только помощь в построении социализма в этих краях. Плодотворное личное участие в приумножении местного населения в его обязанности не входило. Интересно, как у него с маманей этих пацанов оформлено их совместное житье-бытье? Или здесь таким формальностям не придается никакого значения?
  Ванька, подойдя ко мне, решительно потребовал:
  - Дядь, дай патрон!
  - Ты уж прости меня, Ванюха, - развел я руками. - Не знал я, брат, ничего про тебя с брательниками. А то бы непременно парочку атомных бомб в подарок привез.
   - Избаловалась ребятня с оружием, - посетовал майор. - Только от титьки - и за автомат. Да и взрослых бойцов хлебом не корми - дай пальнуть лишний раз. Зачёт по этому политматериалу, - он показал глазами на исторические предначертания XXVIII съезда КПСС, - ни один не сдал до сих пор. А вот АКМ и самый неповоротливый из них разберет и соберет в два раза быстрее меня. К силкам и луку со стрелами их уже обратно не приохотишь. А следовало бы для экономии боеприпасов...
  Ваньки настойчиво звали тятьку домой обедать, и майор радушно сказал нам:
  - Ну, милости прошу к нашему шалашу!
  По дороге к своему жилищу военсоветник ФСС рассказывал нам с товарищем Хилых о его личном составе.
  - ... А в общем и целом народ хороший. Вот, к примеру, ординарец мой - Петька. Так он мне как родной стал. А ведь бедовый, черт! Недавно прохожу мимо его шалаша, слышу: пир у него там горой. Захожу, спрашиваю: я тебя за дезертиром посылал в погоню - догнал? Догнал, отвечает, и глаза свои хитрющие прячет от меня. Где он? Так я его, говорит, товарищ майор, прямо на месте поимки в расход пустил. И показалось мне, будто блюдо с костями он норовит в самый темный угол задвинуть, чтобы не разглядел я, чьи это кости. А у них в этих краях раньше процветало такое баловство... Ну, вы, товарищи, понимаете, о чем речь. Так и не разглядел я, чьи же это кости. А потребовать вынести их на свет мне показалось неэтичным. Но на всякий случай я все же напустился на Петьку: смотри, говорю, хулиган, если опять за старое возьмешься! Я об твои бока пару баобабов обломаю, чтобы навсегда эту дурь из тебя выбить! Дикий еще. Но добряк - лучший кусок всегда тебе предложит...
  Не хотел бы я оказаться в гостях у Петьки-добряка после его погонь за дезертирами. И "баловство" мне показалось мягковатым определением для каннибализма, пусть и почти изжитого.
  Догадавшись о возможных чувствах своих гостей, майор Лукиша как-то очень уж горячо стал заверять нас:
  - Сам-то я последнее время всё больше на всякие вершки-корешки нажимаю, мясное уже тяжело на желудок ложится...
  - Да будет вам, Иван Иванович, оправдываться, - успокаивал я его. - Мы не сомневаемся: вы-то уж точно не людоед.
  У порога большого семейного шалаша военного советника нас встречала его... Ну, пусть будет его законная супруга. Она сияла.
   - Резолюция, - любезно представилась эта очень крупная женщина по-русски. Или нам с товарищем Хилых так послышалось? Переспрашивать и он, и я постеснялись.
  Может быть, только по случаю приёма гостей просторный шалаш внутри был разделен ситцевыми занавесками на несколько отделений. Пока хозяйка хлопотала с блюдами в кухонном отсеке, Иван Иванович объяснил нам происхождение её "русского" имени.
  - Её настоящее имя на местном диалекте означает - Женщина-Которая-Треснет-Но-Настоит-На-Своём. Меня она попросила называть её как-то по-нашему. Чтобы и звучало это имя красиво, и чтобы значение его было сродни исконному. Вот и окрестил я её Резолюцией. Вообще-то мне по местной табели о рангах несколько жен можно иметь, но при обсуждении этого вопроса в президиуме ФСС я твердо заявил: "Хватит мне и одной, товарищи!"
   "Как знать, кто сделал то твердое заявление? - почему-то подумалось мне. - Быть может, "хватит ему и одной" сказала госпожа Резолюция - Женщина-Которая-Треснет-Но-Настоит-На-Своем?"
  За трапезой был продолжен прерванный в ленинской комнате разговор о возвращении советника в родные палестины. Инициативу убеждать майора Лукишу в необходимости этого шага я отдал товарищу Хилых.
  ...- А это все куда теперь? - майор показал на женскую половину своего чума, где, судя по визгу, кроме уже виденных нами Ванек, возилась еще куча-мала их братьев и сестер. - И личный состав на кого оставить? Ни тему для политзанятия некому будет толково разработать, ни продналог вовремя подкорректировать...
   - Полно, товарищ майор! - укоризненно восклицал товарищ Хилых. - Ну чего вы тут добьётесь со своими дикарями. А на родине вас ждут великие дела.
  Товарищ Хилых красочно описывал, как революционные массы под руководством опытного военного специалиста пойдут на исторический штурм Кремля.
  Про себя я тоже считал, что здесь майор Лукиша уже отслужил своё, да и весь ФСС надо разогнать. Пусть теперь все аборигены в этих краях выращивают брюкву и разводят кур на свой ляд, а не руководствуясь историческими решениями ХХVIII съезда КПСС.
  Но Иван Иванович был совестливым человеком.
  - Да ведь как-то нехорошо получится. Дезертирством как бы обернется мой отъезд отсюда. Неловко будет перед моими людьми. Уж взялся за гуж...
  И все попытки товарища Хилых вызвать у майора Лукиши ностальгию напоминаниями о белых березках и прочих лютиках-цветочках родных широт отскакивали от него как от стенки горох. Не удалось в первый же день уговорить блудного сына возвратиться домой.
  Госпожа или товарищ Резолюция сияла нам с товарищем Хилых очень недолго. Она быстро поняла, что в этот раз длинная рука Москвы дотянулась сюда вовсе не с материальной или хотя бы с моральной подмогой. Рука Москвы в нашем лице вознамерилась превратить одну из первых дам Освобожденной зоны в жалкую мать-одиночку. На лицо дамы набежали тучи. Час от часу они становились все темней и темней. А там из глаз ее и молнии засверкали в нашу сторону. Оставалось только гадать, чем обернется для нас неприязнь женщины с такими крутыми именами, и надеяться, что в нашу еду не будет подмешиваться кураре и тому подобные острые специи.
  Но супруга майора решила противопоставить проискам Москвы не кураре. Она повела более тонкую игру. Вскоре, где бы мы с товарищем Хилых ни появились, рядом с нами неизменно оказывалась некая молодая темнокожая дама ещё больших габаритов, чем госпожа Резолюция. Дама не сводила с нас глаз.
  - Обольщает вас, - объяснил томные взгляды барышни Иван Иванович. - Моя вот так же начинала. Не иначе, как она и напустила ее на вас.
  Товарищ Хилых призывные взгляды чернокожей барышни в нашу сторону воспринимал как должное и порой, как я заметил, даже подмигивал ей. А вот меня такое внимание настораживало.
  - Иван Иванович, нельзя ли попросить ее обольщать нас не целый день, а, например, только с девятнадцати тридцати до девятнадцати тридцати пяти? Обольщения, которые начинаются спозаранку и продолжаются до глубокой ночи, смущают и компрометируют нас в глазах граждан Освобождённой зоны. И очень уж они плотненькие для начала. Приличная девушка должна соблюдать дистанцию между собой и незнакомыми ей мужчинами.
  Майор Лукиша развёл руками:
  - Извините, товарищи, но перечить ей бесполезно. Как говорится, против лома нет приема, - и майор, от радости, что вспомнил эту родную пословицу, счастливо хохотнул. - Знаете, что означает ее имя? Женщина-Которая-Треснет...
  - Знаю-знаю, - перебил товарищ Хилых советника. - Женщина-Которая-Треснет-Но-Настоит-На-Своем. Тезка она, стало быть, вашей супруги.
  - Нет, не знаете, - теперь уже очень серьезно и даже, как показалось, с нешуточной тревогой за нас произнес Иван Иванович. - Имечко ее означает - Женщина-Которая-Треснет-Но-Настоит-На-Своем-Даже-Перед-Женщиной-Которая-Треснет-Но-Настоит-На-Своем. Так что тому, кого она из вас двоих предпочтёт, надо быть готовым ко всему.
  - Выходит, по-нашему эту девицу можно назвать Окончательная Резолюция, - хмыкнул я, но было мне совсем не весело. Окончательные имена в этих краях даются уже повзрослевшим людям. Берутся они не с потолка. Ими точно и красноречиво определяется характер человека.
  На моё счастье, Окончательная Резолюция выбрала товарища Хилых. Он был видный мужчина.
  И трёх дней было бы довольно, чтобы понять: негуманно теперь выковыривать майора Лукишу из этой среды. Осиротеет без него этот клочок джунглей. И Ваньки, и солдатики без отца родного останутся. А строить здесь социализм Фронту и навек породнившемуся с ним военсоветнику недолго осталось - патроны на исходе. Поэтому, почти перестав уговаривать майора Лукишу возвратиться на родину, товарищ Хилых отдался жаркой африканской страсти. Скоро для того, чтобы уединиться, парочка стала выбирать уже не растущие рядом с деревней кусты, а всё более отдалённые места, и даже такие, которые на карте майора Лукиши считались уже потерянными для ФСС.
  Иван Иванович, наблюдая за этим бурным романом, молчал и только то ли осуждающе, то ли сочувственно качал головой.
  Скоро выяснилось, что это было сочувствие. Ожидаемое им свершилось - однажды к тому шалашу, в котором мы с товарищем Хилых обитали, подошла вся семейка Окончательной Резолюции с ней самой на переднем плане.
  Товарищ Хилых был поставлен перед выбором: или он должен поступить как честный человек, или... Содержание альтернативного "или" майор Лукиша точно переводить не стал. Но даже из его намёков было понятно, что в этих краях бесчестный человек, чтобы от него была хоть какая-то польза, просто съедался.
  Товарищу Хилых надо было как можно быстрей драпать из Освобождённой зоны. Ну и мне заодно с ним.
  Но так просто драпануть не получилось бы.
  - Сами вы это сделать даже не пытайтесь, - предупредил нас майор Лукиша.
  - Что, моя соблазнительница готова грудью своей перекрыть дорогу? - хорохорился товарищ Хилых.
  - Грудью бы ладно, но у неё не тот характер, - быстро поменял настроение товарища Хилых майор Лукиша. - Как-то раз Петька стал её щупать. Так она привязала его к дереву и уже взялась за гранатомёт, да на Петькино счастье я рядом оказался. Насилу отбил я тогда его...
  Стали разрабатывать план, как покинуть Освобождённую зону без погонь за нами с гранатомётами. Наконец Иван Иванович придумал:
  - Для этого вы должны будете принять участие в рейде нашего продотряда по окрестным селениям. Толку от него будет мало, предыдущий прошёл совсем недавно, но ради вас организую внеочередной.
  ...Военный советник сказал перед неровным строем бойцов ФСС несколько оправдывающих предстоящую акцию слов. Рядом с ним, делая страшные глаза тем, кто невнимательно слушал, стоял вооруженный до зубов Петька. Неподалеку, внимая отцу, застыли с открытыми ртами все Ваньки со своей маманей. Окончательная Резолюция встала прямо напротив товарища Хилых. Гипнотизирующий взгляд ее повелевал: "Принеси мне в подарок самую жирную курицу!" А в пугливых ответных зырканьях товарища Хилых читалось: "Как же-как же! Принесу я тебе курицу - вот вам и совместное ведение домашнего хозяйства. И тут уж точно от жениховства не отвертишься".
  ...- А вот отсюда уже можно выйти на большую дорогу и быстро добраться до ближайшей цивилизации, - проинструктировал нас майор Лукиша в последней из деревень, подвергшихся набегу продотряда. - У себя там доложу, что вы удрали... Подранками.
  - Ох, и достанется вам, Иван Иванович, от Окончательной Резолюции за то, что упустили меня, - уже веселился товарищ Хилых.
  - Ничего-ничего, моя хоть и просто Резолюция, но сумеет постоять за меня.
  Из этого на удивление откровенного признания стало окончательно понятно, что свою офицерскую и мужскую честь майор Лукиша давно передоверил защищать супруге. И такая защита была надёжней любой другой.
  Товарищ Хилых прощался с майором Лукишей торопливо и без эмоций, а вот мы с Иван Ивановичем крепко обнялись и даже прослезились оба.
  Но всё-таки покидал я Африку с лёгким сердцем. И потому, что оставлял Ивана Ивановича Лукишу в надёжных руках, и потому, что не удалось товарищу Хилых заманить на большевистские баррикады этого хорошего в общем-то мужика, который ни семью свою не бросает, ни солдатушек своих.
   А у товарища Хилых не наблюдалось каких-то душевных недомоганий по другой причине. Курицу Окончательной Резолюции он не дарил, стало быть, совместного хозяйства с ней не вёл, поэтому считал себя свободным от каких-либо обязательств перед ней, её многочисленной роднёй, перед Фронтом социальной справедливости и перед всей Африкой.
  
  ... Такой же непростой обратный путь -- добираемся с товарищем Хилых до Москвы.
  Я первым стучать на него не буду. А вот удержится ли он? Ведь для стука на меня у него есть убедительная причина: я, автор идеи, и словечка своего не вставил в его уговоры майора Лукиши взойти на баррикады родины.
  Лучшая оборона - наступление.
  - И всё-таки нехорошо у вас с этой барышней получилось, товарищ Хилых. Очень нехорошо. Какую тень вы бросили на НПБУ, на всех соотечественников майора Лукиши, на всю Россию.
  Сказал я это таким тоном, что гарантированным будущим доносом считать мои слова было бы преждевременно. Так, для острастки: мол, будет и у меня чем поразвлечь товарища Скалина, если приспичит.
  Сработало:
  - Вы уж, пожалуйста, не рассказывайте у нас об этом... об этом сиюминутном увлечении... скорее -досадном недоразумении...Вот ведь угораздило. Надышался что ли чего-то возбуждающего в этих проклятых джунглях...
  Буду понимать этот лепет как заключение договора о ненападении друг на друга во время нашего отчёта о поездке.
  ... Собрание, на котором нам с товарищем Хилых предстояло отчитаться о своей африканской командировке, проходило в узком кругу верхушки НПБУ. И в этот раз товарищ Томина не была приглашена на него. Уж не готовился ли вывод её из президиума? Не было на собрании и Мони, он на радиостанции готовил очередную передачу "Эхо 17-го".
  Как всегда, начал собрание первый заместитель руководителя партии товарищ Букин.
  - Как вы знаете, товарищи, только что завершены две очень важные командировки наших соратников. Первым попросим отчитаться товарища Василия.
  Вот и товарищ Букин вслед за своим руководителем стал называть Васю только так - товарищ Василий. Так частенько называли своего друга и мы с Моней. Но мы-то это всегда делали с иронией, намекая на его прошлые партийные заблуждения. А вот почему товарищ Скалин таким образом выделил Васю из нашей компании и стал называть его так же, как звали верного помощника первого вождя большевиков? Наша с Моней работа по обособлению Васи от нас и его приближению к товарищу Скалину даёт результаты? Или Вася и сам по себе с большей убедительностью, чем мы с Моней, олицетворяет собой большевика? А как это возможно? Олицетворять своим внешним видом и поведением, например, быдло - это понятно как, тут особого мастерства не требуется. Помятый, побитый, харкнул кому-нибудь под ноги, обматерил кого-нибудь - вот и всё олицетворение. А вот как олицетворять собой большевика? Надо будет пересмотреть революционные фильмы.
  Товарищ Букин напомнил присутствующим:
  - Товарищ Василий мог выбрать по своему усмотрению любых слушателей первых радиопередач "Эхо 17-го" и узнать об их впечатлениях о прослушанном. И как справедливо заметил товарищ Скалин, выбора лучше того, который сделал товарищ Василий, и представить трудно. А этот выбор -экипаж крейсера "Аврора". Точнее -его матросы. Вот о том, как отнеслась эта аудитория к первым передачам "Эхо-17", - об этом нам сейчас и расскажет товарищ Василий. Пожалуйста, - товарищ Букин жестом предложил Васе начать своё выступление.
  Вначале Вася рассказал о том, как руководствуясь наставлениями товарища Скалина, смог пробраться в матросские кубрики "Авроры". Как тепло был там встречен, когда матросы узнали, представителем какой партии он является.
  ...- Они тут же принесли мне с камбуза двойную порцию макарон по-флотски и две кружки компота. А потом все вместе, и, не побоюсь этого штампа, затаив дыхание, слушали передачу "Эхо 17-го", посвящённую как раз роли легендарного крейсера в 17-м году.
  - Я, как и многие присутствующие здесь товарищи тоже прослушал её с большим интересом, - вставил своё весомое слово товарищ Букин. - Считаю, что очень удачным и политически грамотным был частый переход товарища Рабиновича и его гостей в этой передаче от "Авроры" на современность, на партию НПБУ, на упоминание товарища Скалина, как руководителя современных большевиков. Продолжайте, товарищ Василий.
  Вася продолжил рассказывать, с каким вниманием матросы "Авроры" слушают "Эхо 17-го".
  ...-Из огромного числа радиопередач, среди которых много очень соблазнительных для молодых людей, они сразу выделили и полюбили нашу.
  - Выходит, товарищ Рабинович хорошо знает своё дело, - товарищ Букин, настороженно глядя на товарища Скалина, всё-таки рискнул первым сделать такой вывод.
  У Васи начало проявляться ораторское вдохновение:
  -...У матросов очень боевое, я бы даже сказал - наступательное настроение. Вы, говорят, товарищ комиссар, поторопите партию. Пора переходить к решительным действиям. Руки чешутся пальнуть, наконец, из нашей легендарной шестидюймовочки...
  Товарищ Букин, помня, что мы трое, сами себе назначив строжайший испытательный срок, пока даже полноправными членами партии не являемся, спросил с некоторой укоризной:
  - Это вы сами, товарищ Василий, предложили матросам называть себя комиссаром?
  - Ну что вы, товарищи, я бы не посмел. Это они, без всякого намёка с моей стороны, выбрали такое обращение.
  Пользуясь подходящим случаем, к общению подключился товарищ Хилых:
  - Видно, соскучились наши люди по таким обращениям - "товарищ", "комиссар". А есть в экипаже "Авроры" такие, кто категорически не приемлет наши идеи?
  - Категорически не приемлет наши идеи корабельный поп, - доложил товарищ Василий. - Ну, этого следовало ожидать.
  Как товарищи Букин, Хилых и остальной руководящий состав НПБУ каждый раз без ошибки догадывались, что слово хочет взять товарищ Скалин, - это мне до сих пор было непонятно, но молчаливая пауза начиналась в нужный момент.
  Закурив и сделав несколько неторопливых затяжек, товарищ Скалин спросил:
  - А рея, товарищ Василий, на легендарном крейсере имеется? Когда его хозяевами снова станут революционные матросы, им не надо будет сходить на берег в поисках фонарного столба для этого попа?
  Ни у меня, ни у Васи всё ещё не получались такие же угодливые хохотки, как у товарищей Букина и Хилых. Тренировки были бессистемными, с ленцой. А товарищ Хилых, хохотнув, посчитал нужным ещё раз доказать свою необходимость в обсуждаемом вопросе:
  - А что с офицерским составом "Авроры"? Каким вы, товарищ Василий, нашли его настроение?
  Вася ответил:
  - По рекомендации, данной мне товарищем Скалиным при получении задания, с офицерским составом "Авроры" у меня не было никаких контактов.
  Товарищ Скалин объяснил свою рекомендацию товарищу Василию:
  - После залпа легендарной шестидюймовки крейсера матросы сами разберутся и с офицерским составом "Авроры", и с её попом.
  Товарищ Василий рассказал, что партработу он проводил не только в затемнённом кубрике.
  -... Почти все матросы, несмотря на соблазны мегаполиса, оставались рядом со мной на всё время увольнения на берег, и с жадностью внимали моим рассказам о планах партии...
  А рассказы товарища Василия, судя по его отчёту, были шапкозакидательские. Каждый раз их финалом было построение светлого коммунистического будущего. А к такому будущему можно идти только под руководством товарища Скалина.
  ...- С особым интересом матросы слушали о легендарной скромности товарища Скалина, о его неприхотливости к еде, одежде, бытовым удобствам. А когда я рассказал, что одни ботинки он носит пятый год, что чай пьёт только без сахара, что в его кабинете для гостей предусмотрены мягкие стулья, а сам он всегда сидит на простой деревянной табуретке, кто-то из матросов воскликнул: "Да, вот это наш человек! Такой никогда не зажиреет!", а другие тут же чуть ли не хором подхватили: "Вот она - настоящая человеческая простота!"
  Председатель НПБУ никак не показал своего отношения к подробностям о его скромности, упомянутым товарищем Василием. А вот его заместители и другие члены президиума поощрительными улыбками и даже хлопками одобрили упоминание и про сношенные башмаки, и про чай без сахара, и про личную табуретку товарища Скалина, которая обещала вскоре стать одной из главных легенд НПБУ.
  Товарищ Букин развёрнуто и цветисто одобрил выполнение задания товарищем Василием. Кроме всего прочего, он похвалил его за то, что тот находил время и место ознакомить матросов "Авроры" с содержанием "Большевистского пламени". А товарищ Хилых просто обязан был откликнуться на болезненную тему о партийной печати, которая под его руководством почти и не жилец была:
  - Вы поступили очень правильно, товарищ Василий, что во время увольнения матросов разбирали содержание "Большевистского пламени" в библиотеках, а не в пивбарах и других злачных местах. Ну какое там может быть усвоение этого содержания?
  А, по-моему, измышления Васи о его партработе с матросами "Авроры" в пивбарах выглядели бы красочней, а главное, правдивей. Есть ли в истории пример, когда даже самому авторитетному агитатору-большевику удавалось заманить революционно настроенных матросов в библиотеку - почитать там первоисточники или содержание актуальных листовок разобрать по полочкам? А вот в винные подвалы и родственные им по ароматам места их и заманивать не надо. Ни одна собака так быстро не найдёт спрятанный кусок аппетитной колбасы, как революционно настроенные матросы - ближайший винный погреб или кабак.
  
  ... "Африканский" отчёт поручено было сделать товарищу Хилых. Ну и хорошо, значит первым номером в нашей с ним командировке считается он, с него и спрос.
  То, что руководитель партии во время доклада ни словом не перебил товарища Хилых, было для него нормой. А вот то, что и по окончании отчёта товарищ Скалин ни единым словом не прокомментировал услышанное, - вот это, пожалуй, было плохим знаком для товарища Хилых. Я, как второй номер, добавлять ничего не стал. Моим вкладом в этот отчёт были фотографии - майор Лукиша отдельно и со всей его семьёй; "ленинская" комната; строевые и стрелковые занятия с личным составом ФСС; Петька, увешанный всеми видами стрелкового оружия; Окончательная Резолюция в юбчонке, которую даже краснофонарные барышни сочли бы слишком смелой...
  Товарищ Скалин вставил очередную сигарету в мундштук, закурил, неторопливо подошёл к тому краю стола, где были разложены эти фотографии.
  - Будем предполагать, что вы, товарищ Хилых, во время всей командировки добросовестно уговаривали майора Лукишу встать в наши ряды, и не отвлекались на что-нибудь другое. Мало ли в джунглях Африки интересного - необычная природа, необычные люди. Всё хочется рассмотреть поближе...- товарищ Скалин взял со стола фото Окончательной Резолюции, -... а то и пощупать.
  Взглядами запредельной искренности я убеждал товарища Хилых, что, как мы с ним и договаривались, я его не закладывал. Товарищ Скалин каким-то образом сам догадался, кто из нас двоих щупал Окончательную Резолюцию.
  А вот и окончательный вывод товарища Скалина о нашей командировке:
  - Выходит, зря мне рекомендовали этого вояку. Нам такие слабаки не нужны. Пусть этот майор Лукиша по-прежнему плодит детей и ворует кур в Африке, а мы тут и сами справимся со всеми военными вопросами.
   Все присутствующие правильно поняли намёк, и по шустрому предложению товарища Хилых единодушно одобрили назначение военным руководителем партии товарища Скалина. А это делало вооружённое восстание более вероятным событием, чем бескровная революция посредством радиопропаганды. Её надо было ещё более оживить.
  После собрания я доложил отсутствующему на нём Моне:
  - А Вася, вопреки нашему с тобой скепсису, всё-таки научился врать. Нет, конечно, всё ещё не так убедительно и высокохудожественно, как мы с тобой, но прогресс очевиден.
  - С вами научишься, - вроде бы пробурчал Вася, но это было наигранное недовольство. Он был рад, что хорошо исполнил свою роль визитёра на "Аврору", ни на минуту не покидая Москвы.
  - Вот только заскорузлыми политическими и лексическими штампами товарищ Василий злоупотребляет, - заметил я. - "...с жадностью внимали моим рассказам..."; "...имеют под собой веские основания..."; "...вдохновлённые историческими параллелями..."
  А вот Моня поддержал стиль доклада Васи:
  - Так и продолжай, товарищ Василий, так и продолжай, родненький. Заскорузлый штамп на партийных собраниях большевиков куда безопасней высокохудожественных перлов типа "когда б вы знали, из какого сора..."
  Я подвёл итог пройденному этапу в нашем святом деле.
  - Давайте, друзья, без ложной скромности признаем, что внедрение в НПБУ нам удалось. Пора приступать к следующему этапу - созданию из товарища Скалина настоящего большевистского вождя. А что является главным признаком настоящего большевистского вождя?
  - Культ личности, - хором ответили Вася и Моня.
   - Правильно. Поэтому с помощью и заскорузлых штампов, и высокохудожественных перлов мы должны состряпать хорошенький культ личности товарища Скалина.
  - В самой партии у товарища Скалина и сейчас уже неплохой культ, - считал Вася. - Кто перед ним на цыпочках не ходит? Разве что только товарищ Томина, - смущённо добавил он.
  Моня возразил:
  - Это ещё не настоящий культ личности. Это дела внутрипартийные, почти семейные.
  - Вот именно, - подтвердил я.- А мы должны создать всенародный культ личности товарища Скалина. Всенародный!
  - Якобы, - уточнил Вася.
  - Разумеется, - с недоумением встретил я это очевидное замечание. - И основным инструментом создания такого культа должна стать радиопередача "Эхо 17-го". Моня, достаточно заострён у тебя этот инструмент для решения стоящей перед нами задачи?
  - Так точно! - доложил Моня.
  
  ...Официальное открытие "Светлячка" - вот-вот, а барышни взбунтовались против своего нового политрука, товарища Сивкина. Теперь они со слезами на глазах вспоминали простоватого и беззлобного Пенька, товарища Дыбина. Партия вынуждена была сколотить серьёзную комиссию для проверки жалоб девушек. В неё вошли и мы с Васей. Моне положено было пропадать на радиостанции. Из высокопоставленных партийных дам в комиссию вошла товарищ Томина, а её главой напросился стать товарищ Хилых.
  Когда мы вошли в красный уголок "Светлячка", там уже сидели девушки, все в одинаковой, почти солдатской, разве что без ремней, униформе. Мы тоже расселись, ждём товарища Сивкина.
  Он вошёл, девушки встали по стойке "Смирно!", а дежурная, подойдя к нему строевым шагом, отрапортовала:
  - Товарищ полковник, во время моего дежурства происшествий не случилось. Личный состав "Светлячка" собран на политзанятие по теме: "Расширение НАТО - ещё один наглый вызов миру американской военщины". Дежурная - Птичкина.
  - "Вольно!" - скомандовал личному составу "Светлячка" товарищ Сивкин и, не обращая должного внимания на партийную комиссию, распорядился: - Вот с вас, Птичкина, и начнём политзанятие. Что вы можете рассказать по этой теме - "Расширение НАТО - наглый вызов миру пентагоновской военщины".
  Птичкина, переступая с ноги на ногу, мямлила. Вызов пентагоновской военщины в её изложении выглядел беззубым и неубедительным, откликаться на такой - прогрессивное человечество смешить. Товарищ Сивкин был недоволен ответом.
  Нарушая субординацию, первой в происходящее вмешалась товарищ Томина:
  - Что же это вы, товарищ Сивкин, так гайки закрутили? Вам всё-таки не штрафбат поручили...
  Воспользовавшись удобным моментом, девушки, перебивая друг друга, набросились на методы работы своего нового политрука.
  ...- А я как-то не совсем правильно назвала тактико-технические данные танка М-1 "Абрамс". Всего-то на пару миллиметров ошиблась в толщине его бортовой брони - и меня товарищ полковник тоже оштрафовал, да ещё наряд вне очереди влепил!
  - А я однажды не полно, на его взгляд, раскрыла жандармскую роль 7-го флота США в Тихоокеанском регионе - и меня лишили сразу двух увольнений в город!
  - Пока товарищ полковник "Весёлую струну" не заменил духовым оркестром, можно было хоть в личное время немного попеть, потанцевать...
  - Развод на занятия и строевая подготовка под гитары и балалайки не производятся! - сказал, как отрезал, полковник Сивкин.
  - При Пеньке хоть журналы мод иногда покупались, а теперь - только "Красная звезда", "Советская Россия" и "Военно-исторический журнал" лежат на всех столах, - продолжали роптать девушки.
  И действительно, на столах лежали только эти периодические издания, героически отбивающиеся в арьергарде прошлого от наступления настоящего.
  ...- Видеотека - одна война: "Чапаев", "Броненосец "Потёмкин", "Корабли штурмуют бастионы"... Зачем нам надо знать, как корабли штурмуют бастионы?
  - Подбор фильмов, периодическая печать, наглядный материал служат одной цели, - перебил жалобщиц товарищ Сивкин, - прививке вам стабильного чувства патриотизма!
  Наглядным материалом, способствующим прививке барышням стабильных патриотических чувств, служили густо развешанные по стенам красного уголка плакаты - "Отдание чести военнослужащими", "Устройство автомата АКМ", "Полоса препятствий и способы её преодоления"... Особенно много плакатов было посвящено оружию массового поражения и способам защиты от него. Упор делался на действиях сандружинниц в очаге поражения.
  ... - Каждый божий день - политинформации и политзанятия, политинформации и политзанятия! - продолжался ропот сандружинниц. - "Чтобы на всякие провокационные разговоры будущих гостей из стран-участниц агрессивного блока НАТО у вас всегда были контраргументы..." Да кто из НАТО станет заводить здесь такие разговоры?
  - Потому и не станут, - резко парировал товарищ Сивкин, - что будут знать: политподготовка поставлена у нас на должном уровне. Что здесь на любую политическую провокацию всегда будет найден достойный ответ.
  Дружные реплики девушек показали, что они опасаются не столько политических провокаций от своих будущих клиентов из агрессивного блока НАТО, сколько агрессивной быдловатости своих соотечественников.
  Товарищу Хилых пора было сказать и своё руководящее слово.
  - Правильная политическая ориентация, азы гражданской обороны - это, конечно, полезно, - согласился он, - но не велик ли у вас, товарищ Сивкин, крен в эту сторону?
  - Прежде всего я должен подготовить для государства гражданок, способных в тяжёлую для родины годину...
  -... грудью встать на её защиту, - дерзко перебила полковника одна из девушек, и даже выпятила вперёд свою роскошную грудь.
  - Да уж, Сиракузова, вы встанете! Случись когда-нибудь наше временное отступление, первым, кого увидит здесь неприятель, будете вы, Сиракузова, - с пригласительными билетами в "Светлячок".
  - Только для того, чтобы вы, товарищ полковник, ошиблись, я останусь в логове врага вести разведывательную и диверсионную работу.
  - Работу в тылу врага, Сиракузова, вы будете вести известно какую - способствовать полноценному отдыху живой силы противника, предоставляя ему свои специфические услуги.
  - Ну, это вы, товарищ Сивкин, пожалуй, лишку хватили! - сказал один из членов комиссии. - Зачем же уже сейчас видеть в девушках скрытых коллаборационисток?
  - Сиракузова и ей подобные - самый подходящий материал для пятой колонны. Лучше сразу провести среди них предупредительную работу, чтобы потом, перед лицом военного трибунала, не юлили, снисхождения не клянчили!
  - Перехлёст у вас с этой тотальной военизацией, товарищ Сивкин, - решительно заявила товарищ Томина. - Какая-то убогая военизированная форма для всех девушек, казарменное положение, ежедневная сдача норм по разборке автомата и надеванию противогаза, караулы... И почему вы требуете, чтобы девушки в своей переписке и в разговорах с посторонними людьми употребляли для названия этого заведения такое экзотическое обозначение - почтовый ящик 33604?
   - Для повышения дисциплины бордель тоже полезно считать режимным объектом, - вразумлял цивильный народ полковник Сивкин. - Иначе он быстро превратится...
  -... в бордель! - напрашивалась на гауптвахту неугомонная Сиракузова.
  Перепалка личного состава и политрука п/я 33604 вспыхнула с новой силой. Девушки требовали исключить из программы своей подготовки даже упоминания о шанцевом инструменте, тактико-технических данных F-117, альфа- и бетта-излучениях, характерных признаках отравления ипритом, зарином и тому подобных весёленьких материях. Особенно возмущала их необходимость назубок знать основные породы лошадей и лошадиные аллюры, плакаты с изображениями которых бывший инспектор конных заводов тоже развесил на стенах красного уголка п/я 33604.
  - Хоть на какой лошади и хоть каким аллюром скачи, а против "Абрамса" недолго повоюешь, - делала совершенно верный вывод Сиракузова под одобрительные смешки подруг.
  Но полковник Сивкин наотрез отказывался потакать пацифистским настроениям во вверенном ему подразделении.
  Я первым задал политруку борделя вопрос, который давно напрашивался:
  - А почему вы, товарищ Сивкин, забраковываете всех приглашённых партией кандидаток на место мадам "Светлячка"?
  - Да как же я буду строить рабочие отношения с такими мадам, если ни одна из просмотренных кандидаток даже о Первой конной армии ничего не знает. А я ведь не требую у них рассказать о всём славном пути легендарного соединения. Достаточно знать дату создания Первой конной, кто был её командующим, какие части в неё входили, какие особенно отличились и на каких фронтах. Так ведь и этого не знают. Да ещё и недовольно фыркать начинают, когда спрашиваешь их об этом. Ничего не знать про Первую конную армию - да как же можно смириться с такой патриотической дремучестью человека, с которым придётся работать рука об руку!
   "Светлячок" мог потухнуть, не успев открыть двери.
  И в этот критический момент товарищ Томина попросила выйти из красного уголка всех мужчин. А запустив минут через пятнадцать всех нас обратно, доложила:
  - Выражаясь бюрократическим языком, мы тут с девушками слушали и постановили...- товарищ Томина заговорщицки улыбнулась барышням, - ...принимая во внимание, что испокон веков лучшие мадам вырастали из питомиц самих заведений, вот что следует сделать. Не нужны "Светлячку" пришлые, навязанные девушкам мадам. Они прямо сейчас, на глазах нашей комиссии, выберут мадам из своих рядов, и кандидатом их будет Сиракузова. Да, она ещё молода, не без грехов, но дело своё знает, девушки её уважают. Кстати, у неё, оказывается, два высших образования, и с гостями она сможет поговорить не только о поражающих факторах атомного оружия и конских аллюрах.
  Девушки радостными криками сопроводили слова товарища Томиной и стали заранее целовать Сиракузову.
  Из членов комиссии большинство, в том числе и мы с Васей, поддержали это разумное предложение. Но вот её руководитель товарищ Хилых не позволил прямо сейчас провести предложенные выборы.
  - Не будем торопиться. Прежде всего надо разработать регламент отношений между мадам "Светлячка" и его политруком. Не станут ли два высших образования Сиракузовой причиной её пренебрежительного отношения к политработе товарища Сивкина, закончившего только семилетку?
  - А нужен ли вообще в "Светлячке" политрук? - вдруг негромко спросила товарищ Томина. - Девушки и без него готовы дать присягу родине, что никогда не изменят ей.
  Барышни дружно заверили комиссию, что все попытки гостей из агрессивного блока НАТО склонить их к измене родине будут с негодованием отвергнуты, а гость-провокатор будет вышвырнут из борделя с волчьим билетом.
  Если вопрос о мадам "Светлячка" был уже почти решён так, как предложила товарищ Томина, то отдавать без боя своему заклятому партийному оппоненту ещё и политрука в/ч 33604 товарищ Хилых не собирался.
  - Много на себя берёте, товарищ Томина. Вопрос о мадам и политруке "Светлячка" будет вынесен на ближайшее заседание президиума НПБУ. Всё, на сегодня работа комиссии закончена, - и товарищ Хилых, резко встав со стула, с очень недовольным видом пошёл к выходу из красного уголка "Светлячка".
  Выходим и мы с Васей.
  - Ты куда это? - спрашиваю у друга, который как-то бочком-бочком стал отходить от меня.
  - Тому провожу.
  Вот уже и просто Тома она для него. Интересно, а как она его называет, когда они вдвоём?
  
  ...И на это прослушивание в кабинете товарища Скалина одной из заявленных передач "Эха 17-го" мы с Васей уже не могли быть не приглашены. Планировался прямой радиорепортаж, который Моня должен был вести с места собрания партячейки НПБУ Н-ского порохового завода.
  ... И вот Моня начал свой репортаж:
  - Дорогие радиослушатели, из конспиративных соображений я буду общаться со своими собеседниками, используя их партийные клички. Наша предварительная беседа с ними показала, что влияние идей НПБУ на Н-ском пороховом заводе уже сейчас намного заметней, чем мы предполагали. Но главное - тенденция. А тенденция - уверенный рост числа работников, симпатизирующих идеям большевизма. Товарищ Капсюль, руководитель заводских партийцев, утверждает, что таких работников немало уже в каждом цеху. Пожалуйста, товарищ Капсюль, подтвердите этот отрадный факт для наших дорогих радиослушателей.
  - Посредством ставшей для нас самой любимой радиопередачи "Эхо 17-го" я с чувством огромного удовлетворения подтверждаю этот отрадный факт - уверенный рост на Н-ском пороховом заводе числа работников, симпатизирующих идеям большевизма. И довожу до сведения наших дорогих радиослушателей ещё более отрадный факт - на производстве чёрных порохов таких работников уже едва ли не каждый второй. Да, среди ИТР наших единомышленников пока единицы, но так уж исторически повелось: ИТР - те ещё консерваторы. Пока будем нажимать на этих господ нашим крепким большевистским словом, а придёт время, напомним: "Кто не с нами - тот против нас".
  - Какое актуальное напоминание. Будем надеяться, что оно будет услышано... По-моему, что-то хочет добавить товарищ Гильза, одна из ближайших помощниц товарища Капсюля.
  - Да, я хочу добавить вот что: так как Н-ский пороховой завод - градообразующее предприятие, то настроения в рабочей среде быстро передаются всем горожанам. И настроение это можно передать так - "Скоро рванёт!"
  - Товарищ Гильза, а что бы вы могли рассказать нашим радиослушателям о товарище Капсюле, который, с присущей рабочему вожаку скромностью, сам о себе рассказывать отказывается.
  - И я не буду распространяться, а скажу так: матёрый человечище - вот кто такой наш дорогой товарищ Капсюль. И сам рвётся в бой, и других умеет заражать своей боевитостью. За таким - в огонь, в воду, а если потребуется, то и на любые баррикады народ пойдёт.
  - Если центральное руководство НПБУ впоследствии назначит его руководителем всего регионального отделения нашей партии - как, по-вашему, потянет товарищ Капсюль?
  - Думаю, товарищ Капсюль потянет всё, что взвалит на его надёжные плечи партия и лично товарищ Скалин. И даже больше, если не выдержат чьи-то другие плечи, и ему надо будет подставить свои.
  - Ну, хватит вам, товарищ Капсюль, смущённо краснеть и норовить отойти от нас в сторонку. Вы лучше скажите нашим радиослушателям, а почему ваши партийные собрания проводятся вот здесь, на кладбище. Ведь тут даже один человек сразу заметен. Разве служители кладбища не проявляли к вам любопытства?
   - Один из его начальников как-то проявил к нам любопытство: "Господа, а чего вы здесь собираетесь уже который раз, если никого не хороните?.."
  - Вот и опять товарищ Капсюль из присущей ему скромности запнулся и не договаривает, как он поставил на место того кладбищенского начальника. Попросим рассказать о той полемике товарища Гильзу.
  - А большой полемики не было. Товарищ Капсюль сказал: "Мы сейчас тебя похороним, если будешь, контра, продолжать следить за нами..." И эта полемика тут же закончилась, и другой никогда больше не возникало...
  Внимательно слушаю радиостряпню Мони, выискивая в ней ошибки, которые в будущем ему надо будет избегать. Вот "контру" Моня в своё сочинение, пожалуй, напрасно приплёл. Её ведь, контру эту, сначала надо породить свершившейся революцией. Будем надеяться, что товарищ Скалин объяснит для себя этот ляп революционным нетерпением товарища Капсюля. И ещё одна претензия возникла у меня к рождённому творческим воображением Мони рабочему вожаку Н-ского порохового завода: каким бы он ни был крутым революционером, а общаться таким языком со служителями кладбища текущей эпохи ему не следовало бы - эти ребята сами кого угодно в землю зароют.
  В заключении товарищ Капсюль сказал:
  - Рабочие Н-ского порохового завода горячо благодарят руководство НПБУ за то лидирующее место, которое партия отводит им в грядущей революции - рядом с матросами "Авроры", путиловцами, ивановскими ткачихами. Мы оправдаем это доверие, а пока настоятельно просим, как можно чаще, присылать к нам своего представителя.
  Товарищ Гильза добавила;
  - И очень просим присылать именно этого представителя партии, который берёт сейчас у нас интервью. Очень тактичный человек, в отличие от журналюг нашего времени.
   Может, и не совсем скромно поступил Моня, но правильно, рекомендовав партии для командировок на Н-ский пороховой завод да и в другие очаги возрождения большевизма только себя. Потому что, как никому, кроме товарища Василия, не удалось бы проникнуть на "Аврору" и, тем более, затащить в библиотеку революционно настроенных матросов, так никакому другому посланцу партии, кроме товарища Рабиновича, никогда не удалось бы встретиться с товарищем Капсюлем и его соратниками, хоть бы этот посланец неделями не уходил с погоста города Н-ска. И, скорее всего, поняв со временем, как выгодно быть в эту эпоху работником кладбища, посланец, забыв про своё партийное задание, да и вообще про революцию, стал бы просить принять его землекопом хотя бы на полставки.
  О "Большевистском пламени" и товарищ Капсюль, и товарищ Гильза, и все другие участники кладбищенского собрания говорили как о бедном родственнике "Эхо 17-го", не имеющем почти никакого влияния даже на производстве чёрных порохов.
  Товарищ Букин первым отозвался на услышанное в радиорепортаже и только косвенным образом задел товарища Хилых:
  - Как не хватает порой нам, в центре, этой боевитости товарища Капсюля и других пролетариев Н-ского порохового завода. Вести теоретические споры каждый готов до посинения. Написать статью, листовку и брошюру - тоже мастаков хватает. А вот сплотить и повести за собой широкие массы...
  А вот товарищ Скалин не церемонился. Какое-то время он, покуривая, молча походил по кабинету, а потом спокойно сказал:
  - Товарищ Рабинович со своей передачей "Эхо 17-го" один делает для нашей партии намного больше, чем вся редакция "Большевистского пламени" во главе с товарищем Хилых...
  Потом я спросил Моню:
  - Как чувствуют себя на радиостанции перед микрофоном наши друзья-актёры?
  - Наши друзья-актёры играли роли товарищей Капсюля, Гильзы и других большевиков Н-ского порохового завода с большим вдохновением. Жаждут принять участие и в следующих радиоспектаклях.
  - Наш долг - утолить эту творческую жажду наших бескорыстных друзей, - обязывал я всю нашу троицу.
  
  ...На этом партийном собрании обсуждался вопрос взаимоотношения НПБУ со служителями церкви и фермерами, которых большинство членов партии называли так, как сразу стал называть их товарищ Скалин - попами и кулаками.
  Из доклада товарища Букина вытекало: принимая во внимание уроки истории, торопиться превращать тех и других в лагерную пыль после прихода партии к власти не следовало бы. Тут и голодуха может возникнуть, и религиозные волнения. Пусть поживут какое-то время после революции, не делая опрометчивых шагов в сторону от строя.
  Сколько времени позволено будет прожить священнослужителям и кулакам после революции, как будет наказываться каждый их шаг в сторону от строя - конкретно этот вопрос пока не обсуждался. И в целом лексика товарища Букина была почти вегетарианской, такой лексикой большевистское пламя в сердцах слушателей никак было не зажечь.
  Прения тоже были вялыми, беззубыми, ни протестов против таких рыхлых планов, ни горячей поддержки. На собрании царила скука.
   Оживить собрание могла бы, как обычно, товарищ Томина, но на этом она отсутствовала. Товарищ Томина всё чаще тем или иным способом противопоставляла себя руководству партии. Особенно злостно она игнорировала собрания, где обсуждения могли дойти до "лагерной пыли" и близких к ней человеческих состояний.
  Вот тут товарищ Хилых и напомнил присутствующим:
  - Товарищи, на это собрание по их настоятельной просьбе приглашён уже известный вам 9 "б" класс во главе со своим вожаком Варварой Печенеговой. Мною с ребятами была проведена предварительная беседа, они знали о повестке дня собрания, обещали подготовиться к нему и даже выступить, если им будет предоставлено слово.
  Взглядом испросив у ведущего собрание товарища Букина разрешения проявить инициативу, товарищ Хилых предложил:
  - Пожалуйста, Варвара. По-моему, ты хочешь что-то сказать.
  Вожак 9 "б" звонким голосом спросила:
  - А почему попов и кулаков НПБУ намерена превращать в лагерную пыль с какой-то отсрочкой? Разве это по-большевистски - такая возня с этим контрреволюционным элементом?
   Товарищ Хилых снова вопросительно посмотрел на товарища Букина, а тот - на товарища Скалина. Был получен сигнал самим разбираться с боевой школьницей.
  С натянутой улыбкой товарищ Хилых спросил:
  - А как, по-твоему, Варвара, следовало бы поступить нашей партии с упомянутыми элементами?
  - А разве не так же, как поступали с церковниками и кулаками первые большевики? - Варвара вытащила из карманчика записную книжку и всё таким же звонким голосом стала читать: - "...необходимо как можно быстрее покончить с попами и религией. Попов надлежит арестовывать как контрреволюционеров и саботажников, расстреливать беспощадно и повсеместно. И как можно больше. Церкви подлежат закрытию. Помещения храмов опечатывать и превращать в склады". А вот ещё: "Прекрасный план! Перевешаем кулаков, попов, помещиков. Премия: 100000 рублей за повешенного". И ещё: "Повесить, непременно повесить, дабы народ видел, не меньше 100 кулаков, богатеев, кровопийц..."
  Варвара зачитала ещё несколько распоряжений для живодёрен ВКПб, служащих укором для мягкотелых членов НПБУ.
  Вон как далеко зашло у 9 "б" с революционными настроениями. Увы, в этом мире нет "Партера", через который надо бы пропускать таких особей, как Варвара Печенегова, да и весь кровожадно настроенный 9 "б". "Репрессии" для них - это только слово, только этикетка какого-то события без понятного его содержания. Как "хлорофос" на банке- только этикетка для таких же безграмотных, как они, тараканов, пока те не познакомятся с содержимым той банки.
  В когорте первых большевиков были такие дамы, на глаза которым боялись попадать даже те мужички-однопартийцы, которые и сами с живого человека могли кожу снять. От кого из своих предков Варвара Печенегова могла подцепить этот всё-таки редкостный для слабого пола ген?
  Ни товарищ Хилых, ни товарищ Букин, ошеломлённые напором Варвары, не находили слов для ответа. А только что назначенный заведующим идеологическим сектором НПБУ товарищ Ярочкин ещё не мог так улавливать бессловесные команды руководителя партии, как её старожилы. Указующим взглядом в нужную сторону команда была передана через товарища Букина:
  - Товарищ Ярочкин, вы, кажется, хотите что-то объяснить нашим молодым гостям.
  Объяснить, почему миллионы соотечественников надо было вести на живодёрни, лучше и не пытаться. Этого никогда не могли и никогда не смогут даже виртуозы и гроссмейстеры коммунистической демагогии, хоть бы они на самых высших идеологических ступеньках ВКПб, КПСС и НПБУ находились. Единственный трюк здесь для выхода из щекотливого положения - соскочить с неудобного вопроса и заболтать его. Маститость и мастерство идеологического работника этим и измеряется - как быстро это проделать. Соскочить, скороговоркой перейти к заботе о беспризорниках, избам-читальням, стахановскому движению, индустриализации, челюскинцам, героическим перелётам через Северный полюс... А потом живенько перепрыгнуть через все живодёрные годы - сразу к первому спутнику, первому полёту человека в космос, первому атомному ледоколу... И вцепившись в эти достижения хваткой бультерьера, долго жевать их с обильным выделением благодарственной "уму, чести и совести" слюны...
  Так товарищ Ярочкин и поступил. Но для травмированных рэпом голов первый спутник и первый космонавт были уже почти так же далеки и не интересны, как все пунические войны. Что уж говорить про стахановское движение, Магнитку и Турксиб. 9 "б" с трудом сдерживал зевоту.
   Тогда товарищ Ярочкин решил, что самый лучший выход из такого положения - заменить один вопрос другим:
  - Ребята, а разве вам не интересно узнать про то, какой видится Народной партии с большевистским уклоном школа и школьное образование? Про то, что должно быть наиболее интересным и актуальным именно для вас.
  9 "б" быстренько пошептался между собой и уполномочил задать свой вопрос опять-таки Варвару Печенегову:
  - Товарищи, а как считают в Народной партии с большевистским уклоном: школьные учителя - это интеллигенция?
  Товарищ Ярочкин не взял на себя труд подумать на пару ходов вперёд и постараться увильнуть от этого коварного вопроса:
  - Да, интеллигенция. А почему вы, девушка, задаёте такой вопрос?
  Варвара объяснила:
  - Готовясь к этому собранию, мы прочитали, что интеллигенция для большевиков - это... это говно.
   9 "б" дружно и громко заржал.
  Не позавидовать было товарищу Ярочкину. Ох, уж эта интеллигенция - вечная головная боль для коммунистов хоть с какими-то уклонами, хоть без. В отличие от немых крестьянства и пролетариата, она, даже изрядно прореженная на живодёрнях, всегда сохраняла какой-никакой голос - литературный, музыкальный, сценический, педагогический... И всегда находились говнюки, которые злоупотребляли своими способностями, голося порой во всю моченьку.
   Мастерство предыдущих идеологов "светлого будущего" заключалось и в том - сколько интеллигентов-говнюков они обнаруживали в общем поголовье интеллигенции. Чем меньше таких отщепенцев насчитывал идеолог в государстве, и чем мельче, и карикатурней изображал каждого из них, тем большее он проявлял мастерство. А вот как в НПБУ должны относиться к интеллигенции, да ещё к такой своеобразной интеллигенции, как школьные педагоги, сейчас, ещё до прихода к власти, ещё до того, как с интеллигенцией будет проведена очистительная работа?
  Товарищ Ярочкин сник. Не был он готов к обсуждению этого вопроса. Возможно, в его коммуналке не было ни одного говнюка-интеллигента, в стычках с которым можно было бы обкатать эту тему.
  Да и вся Народная партия с большевистским уклоном ещё не оформила своего отношения к интеллигенции. Нечего ей было сказать Варваре Печенеговой и её 9 "б".
  Получив указание взглядом товарища Скалина, товарищ Букин распорядился:
  - Товарищи, время, отведённое на сегодняшнее собрание, закончилось. О следующем и его повестке вы будете оповещены, - и обращаясь к 9 "б", добавил: - Будем ждать и наших любознательных юных друзей.
   Любознательные юные друзья НПБУ были разочарованы - они так и не узнали, можно ли им уже сейчас считать своих учителей говном, или придётся ждать прихода этой партии к власти.
  После собрания Вася пошёл на очередное свидание с Тамарой Александровной. Осторожными были эти свидания. Свои отношения они старательно прятали от всех членов НПБУ. А возвратившись в этот раз, наш друг рассказал нам с Моней то, что мы давно хотели узнать.
  -... Дед у Тамары был так называемым "старым большевиком". Ему как-то удалось избежать мясорубки, через которую были пропущены многие члены этого союза. Свою живучесть он считал не случайностью, а исключительно собственной заслугой. Потому, мол, его не тронули, что он всегда оставался и несгибаемым большевиком, и безукоризненно честным, порядочным человеком. А как можно было к такому придраться? И любимой внучке завещал свои принципы в построении светлого будущего.
  - Ох уж эти чудом увильнувшие от расправы, безукоризненно честные и порядочные, но подслеповатые, глуховатые да, похоже, ещё и туповатые "старые большевики", - проворчал я. - Скольких ещё и скольких безукоризненно честных и порядочных они завели в большевистское болото.
  Я поинтересовался:
  - Тамара Александровна уже догадывается, что даже старый большевик без всех перечисленных медицинских диагнозов не заманил бы нас с Моней в такое болото, да и ты давно выбрался из него?
  - Со мной Тамара - не тот боец, что на партийных собраниях. Со мной она очень мягкий и тактичный человек, но...- Вася замялся.
  - А вот мы - не очень тактичные люди, - бесцеремонно заявил Моня. - Что там после "но" у тебя застряло?
  - Но она всё больше понимает, что мы играем. А вот что это за игра, и зачем она...
  - Не торопись нас разоблачать, - попросил я.
   Чуть подумав, насколько это будет тактично по отношению к Тамаре Александровне, Вася всё-таки поделился с нами интересной информацией:
  - Оказывается, в своё время товарищ Хилых пытался приударить за Тамарой. И очень настойчиво пытался. Её решительного отказа так и не простил. Недавно Тамара узнала от кого-то из симпатизирующих ей членов партии, что товарищ Хилых тщательно готовит донос на неё. Якобы, глубокую яму роет она под товарища Скалина. А ведь это заведомая ложь. Подковёрными делами в партии Тамара категорически отказывается заниматься.
  Так вот, оказывается, как товарищ Хилых попытается восстановить свой авторитет в партии - надуманным доносом на Тамару Александровну. С этого момента все ограничения на умышленное причинение товарищу Хилых крупных неприятностей были нами сняты. "Бей врага его же оружием!" - под таким лозунгом будут причиняться эти неприятности. И они должны будут причинены товарищу Хилых ещё до того, как он успеет напакостить Тамаре Александровне Томиной.
  
  ...Идеологическая неудача товарища Ярочкина уже на следующем собрании обернулась ещё одним кадровым решением. Оно было точно таким же, как решение вопроса о военном руководстве в партии: "Нам такие слабаки и в идеологии не нужны..." Под бурные одобрительные аплодисменты товарищ Скалин и это важнейшее направление взял на себя.
   Но основным вопросом этого собрания было обсуждение оборонной доктрины НПБУ в случае её прихода к власти.
  Присутствовали и мы с Васей, а Моня в это время готовил очередную передачу "Эхо 17-го".
  Выступили все, кто хотел высказаться по этому вопросу, но председатель НПБУ итогов дискуссии не подводил необычно долго. Пауза затянулась, и товарищ Букин заискивающе спросил:
  - Товарищ Скалин, а как, по-вашему, должна выглядеть оборонная доктрина НПБУ?
  И тут не сразу ответил товарищ Скалин. Походил по кабинету, подымил "Примой" и только потом жёстко сказал:
  - Наша оборонная доктрина никак не будет выглядеть. Это не девица-красавица, которая должна заботиться о том, как она выглядит в глазах окружающих. Мы никогда больше не будем возвращаться к этому вопросу. Оборонная доктрина - это глупость. И мы не станем её совершать. Мы никогда не будем обнародовать, в каких случаях мы применим ядерное оружие. Мы применим его там и тогда, где и когда посчитаем нужным. И применим первыми. И применим не для испуга, не для демонстрации силы, а для полного уничтожения врага.
  - Давно не стучал наш российский сапог по чистеньким их тротуарам, - сделал товарищ Хилых очень художественный по форме, но не удачный по содержанию комплимент резолюции товарища Скалина. Какие уж там чистенькие тротуары после мегатонных боеголовок.
   В это время секретарь позволила себе прервать ход собрания, чтобы удивлённо доложить о чрезвычайном пока что для партии событии:
  - Товарищ Скалин, а к вам ходоки пришли.
  Это были первые ходоки к руководителю НПБУ за всё время существования партии. Само это легендарное слово заставило всех присутствующих улыбнуться и как-то подтянуться.
  - И откуда эти товарищи? - как ни старался товарищ Скалин и в этот раз скрыть свои чувства, но тут было заметно, что и он очень удивлён и обрадован.
  - Из Горного Бадахшана.
  Решением товарища Скалина применить ядерное оружие первыми и превратить врага в радиоактивную пыль обсуждение оборонной доктрины, по сути, было закончено, и можно было не оттягивать исторический момент явления первых ходоков.
  Оказалось, что о Горном Бадахшане лучше всех из присутствующих знал я. И прежде, чем ходоков впустили в кабинет, мне пришлось быстро набросать для товарища Скалина небольшую шпаргалку с информацией об этом, у чёрта на куличках расположенном, крае.
  Председатель НПБУ встал со своей табуретки и подошёл к двери, чтобы лично встретить гостей.
  Два ходока зашли в кабинет. На обоих были шаровары, национальные халаты и тюбетейки.
  И они были смущены, да и товарищ Скалин не чувствовал себя так уверенно, как обычно. Такой приём был для него дебютом. И ладно бы ходоки были с московского завода "Серп и молот" или даже с Н-ского порохового, а то из такой Тмутаракани, название которой надо ещё запомнить и правильно выговорить. Хорошо ещё, что товарищи по-русски говорят свободно, как проинформировала нас секретарь.
  Но вначале ходоки из Горного Бадахшана, стоя у дверей, и прикладывая сложенные ладони к лицам и груди, довольно долго выражали своё почтение хозяину кабинета то на своём родном языке, то на русском, и только потом представились:
  - Сайфулло Исмаилов.
  - Бекназар Назаршоев.
  - Проходите, товарищи, садитесь, - радушно предложил руководитель НПБУ.
  После того, как гостям были представлены все присутствующие в кабинете, его хозяин попросил:
  -Рассказывайте, товарищи, что и как там у вас...- товарищ Скалин быстро заглянул в мою шпаргалку, - ... у вас в Горном Бадахшане. Оказывается, идеи Народной партии с большевистским уклоном даже до ваших отдалённых краёв доходят.
  Товарищ Исмаилов на хорошем русском языке подтвердил:
  - Как только у нас услышали голос "Эха 17-го", так сразу идеи Народной партии с большевистским уклоном нашли самый горячий и широкий отклик у дехкан Горного Бадахшана.
  Товарищ Назаршоев тут же добавил:
  - Раньше у нас на весь Горный Бадахшан был всего один, случайно попавший к нам, экземпляр "Большевистского пламени". Поэтому идеи НПБУ были известны очень немногим, да и то через десятые руки. А вот теперь дехкане даже на самых отдалённых джайляу прекрасно знают, что эту партию создали и уверенно ведёте к победе именно вы, товарищ Скалин.
  Товарищ Скалин не без укора посмотрел на меня: в моей шпаргалке не было разъяснений - кто такие дехкане и что такое джайляу. Но можно было и так предположить, что джайляу - это не пороховые и прочие заводы, и, стало быть, дехкане - это не пролетарии, но лучше было вовсе не касаться всех тайн Горного Бадахшана.
  - Какие политические настроения преобладают в...- товарищ Скалин снова заглянул в шпаргалку, -... в Горном Бадахшане после распада СССР?
  Товарищ Исмаилов доложил:
  - Возвращение Горного Бадахшана в состав СССР, руководящей и направляющей силой которого будет Народная партия с большевистским уклоном - вот преобладающее политическое настроение у нас, товарищи, после начала передач "Эхо 17-го".
  - И чтобы при этом Народной партией с большевистским уклоном бессменно руководили лично вы, товарищ Скалин, да продлит всемогущий Аллах ваши годы! - добавил национального колорита в свои слова товарищ Назаршоев.
  Тут руководителю НПБУ, чтобы скрыть свои чувства, пришлось снова встать с табуретки, закурить и какое-то время неспешно походить по кабинету.
  После такой успокаивающей прогулки товарищ Скалин спросил:
  - А эти настроения в Горном Бадахшане распространяются на весь...- он заглянул в мою шпаргалку, - ...на весь Таджикистан?
  - Увы, товарищ Скалин, центральные власти Таджикистана не поддерживают народных настроений в Горном Бадахшане, - с грустью доложил товарищ Исмаилов.
  Товарищ Назаршоев добавил:
  - В Душанбе крепко держатся за свою власть и добровольно уже никогда и ни с кем не поделятся ею. Даже с возрождённым СССР под руководством Народной партии с большевистским уклоном.
  Снова неспешная прогулка по кабинету с мундштуком в руке, и спокойным, уверенным тоном высказанное решение:
  - Я думаю, присутствующие здесь товарищи поддержат моё предложение. Как только Народная партия с большевистским уклоном придёт к власти, и будет возрождён СССР, мы проведём такую рокировку: это Таджикистан станет частью Горного Бадахшана, а не наоборот. И столицей новой республики будет не Душанбе, а...- товарищ Скалин заглянул в шпаргалку - ...а нынешний административный центр Горного Бадахшана, город Хорог.
  Предложение товарища Скалина все участники собрания встретили одобрительным смехом и бурными аплодисментами, а ходоков охватило такое ликование, что какое-то время они, забывшись, горячо комментировали услышанное только на родном языке. А потом и на русском не сомневались: когда о решении товарища Скалина узнают в Горном Бадахшане, к этому ликованию дружно присоединятся и дехкане на самых отдалённых джайляу.
  После товарища Скалина выразить свои симпатии ходокам, а в их лице и всему народу Горного Бадахшана представилась возможность многим участникам собрания. Уверенно прогнозировался расцвет новой союзной республики в составе СССР и бурный рост Хорога.
  - А Душанбе со временем превратится в самый захудалый аул, - предрекал товарищ Хилых жалкое будущее нынешней столице Таджикистана.
  Вот тут без всякой натяжки можно было сказать: встреча прошла в исключительно дружеской обстановке и в духе полного взаимопонимания.
  При расставании ходоки пошептались между собой, и товарищ Исмаилов обратился к руководителю НПБУ:
  - Дорогой товарищ Скалин, у нас к вам огромная просьба. В Горном Бадахшане есть много очень высоких горных вершин. Вы не будете возражать, если наш благодарный народ назовёт одну из них именем вождя НПБУ - пик Скалина.
  Второй исторический момент в один день - товарищ Скалин впервые был назван вождём.
  И опять товарищу Скалину в борьбе с непростыми чувствами понадобилось какое-то время подымить "Примой" в прогулке по кабинету, прежде чем ответить ходокам.
  - Я благодарен народу Горного Бадахшана за такую инициативу, но рано нам, товарищи, думать о таких вещах, рано. Вот когда окончательно возьмём власть в свои руки...
  Пусть и отложенное на время, но народ Горного Бадахшана получил разрешение присвоить одной из вершин Памира имя вождя НПБУ. Ходоки пышно, по-восточному, поблагодарили товарища Скалина.
  Товарищ Скалин, прощаясь с ходоками, ограничился самыми тёплыми словами и дружескими рукопожатиями, а вот товарищи Букин и Хилых, по очереди широко раскинув руки, напросились на взаимные поцелуи.
  После того, как ходоки ушли, товарищ Скалин заметил:
  - Как хорошо работает товарищ Рабинович. Даже на самых отдалённых... как их?..- товарищ Скалин забыл, в какой карман сунул мою шпаргалку.
  - Джайляу, - товарищ Хилых даже меня опередил со своей подсказкой.
  - Даже на самых отдалённых джайляу "Эхо 17-го" с увлечением слушают... как называются труженики, которые работают на джайляу?
  И тут товарищ Хилых опередил всех:
  - Дехкане, товарищ Скалин.
  Все присутствующие в кабинете тоже высоко оценили работу товарища Рабиновича.
  Отдельно прощаясь со мной, товарищ Скалин попросил:
  - Вы мне подготовьте более подробный материал о Горном Бадахшане...- и после некоторой паузы добавил: - И поинтересуйтесь, какие там самые высокие горные пики.
  
  Потом, на совещании нашей тройки я передал Моне благодарность верхушки НПБУ за его плодотворную работу. Мы ещё раз напомнили сами себе, что дехкане Горного Бадахшана не будут единственными ходоками к товарищу Скалину.
   - А какими у ходоков получились поцелуи с замами товарища Скалина? - с интересом переспросил Моня. - Получилось по-коммунистически?
  - Не получилось, - должен был признать Вася.
  Я объяснил эту неудачу:
  - Товарищи Букин и Хилых тут не виноваты. Это ходоки с непривычки уворачивались от попыток поцеловать их по-коммунистически - взасос. Надо будет инструктировать всех следующих актёров-ходоков - от поцелуев взасос в штабе НПБУ не уворачиваться. Отрепетировать и отвечать взаимностью.
  Подводя итог визиту ходоков с Горного Бадахшана, мы не скромничали: неплохо поработали на культ личности товарища Скалина. Вот он уже и вождём назван.
  
  ... Вот на этом собрании перешли к "Разному". Этот раздел, как правило, обещал развеять скуку, если таковая рождалась при обсуждении предыдущих серьёзных теоретических и практических вопросов.
  На этом собрании руководства партии разгонять скуку начал лично товарищ Скалин:
  - Как вы знаете, недавно нами был учреждён специальный орган для приёма сигналов от наших бдительных товарищей. Вот и на меня, оказывается, поступил сигнал. Анонимный.
  Сказал он это без всяких эмоций, но присутствующие напряглись: не будет ли прямо сейчас начато расследование - кто же это посмел?
  После красивой паузы товарищ Скалин раскрыл содержание сигнала:
  - Мол, много курю, не берегу своё здоровье.
  Ну, если и такой подхалимский сигнал в Стуковую - анонимный, то других и быть не может.
   Содержание сигнала сразу сняло напряжение с присутствующих, и, немного посмеявшись, они позволили себе говорить о том-о сём.
  ... Кто-то из участников собрания спросил:
  - Говорят, наша разведчица-героиня на какой-то торжественной встрече ветеранов подралась с кем-то?
  Товарищ Скалин дал знак мне, и я доложил:
  - Да, товарищи. С одной из ветеранок-связисток.
  - И чем закончилась драка?
  - Драка закончилась полной физической победой нашей ветеранки. А в милицейском участке, куда доставили обеих, физическая победа была дополнена и моральной.
  -Героические мемуары нашей разведчицы показались милиции более убедительными, чем у связистки? - широко улыбнулся товарищ Букин.
  Я подтвердил:
  - Именно так. После разбирательства нашу героиню с почётом провожал сам начальник участка, поручив довезти её до дома на милицейской машине. А связистку не только пристыдили, но и пригрозили завести на неё административное дело.
  - Не переметнётся такой ценный кадр от нас? - беспокоился товарищ Хилых.
  - Пока таких настроений у товарища Градобоевой не наблюдается. Но, по-моему, следовало бы несколько увеличить её гонорары за каждое выступление, - порекомендовал я.
  - И отдельно доплачивать за каждую драку! - поднял вверх указательный палец товарищ Скалин, вызвав этим предложением бурное веселье у всех присутствующих.
  А Моня, тоже присутствующий на этом собрании, завершая "Разное", рассказал о некоторых интересных звонках и письмах радиослушателей в адрес передачи "Эхо 17-го".
  -...Ещё пример: капитан траулера "Антрацит" спрашивает: может ли его экипаж ходатайствовать перед соответствующими инстанциями о присвоении судну вашего, товарищ Скалин, имени? А от многих будущих родителей стали поступать такие вопросы: станете ли вы возражать, если они будут давать имена своим детям, беря за основу ваше имя и фамилию?
  Встав со своей табуретки, закурив и начав неспешное хождение по своему кабинету, товарищ Скалин спросил:
  - И какие, товарищ Рабинович, имена получаются в результате такого творчества радиослушателей?
   Готовый к такому вопросу Моня молча протянул руководителю НПБУ лист бумаги.
  Товарищ Скалин, оценив выписанные туда имена, сказал:
  - Власк и Власка, пожалуй, неплохие конструкции. Как вы считаете, товарищи?
  - Очень симпатичные имена, - начались их оценки присутствующими в кабинете товарищами.
  - Есть в них что-то ласкающее слух, что-то от доброй сказки.
  - Лучше и не придумаешь, - был уверен товарищ Хилых.
  Власк и Власка понравились всем.
  Ещё раз пробежав глазами лист с именами, товарищ Скалин едва заметно поморщился:
  - А как вам, например, такое имя - Скавладий? По-моему, оно режет слух.
  И все присутствующие дружно забраковали Скавладия. В тех же сказках персонаж с таким именем, непременно какой-нибудь злодей, может только отравлять жизнь Власку и Власке.
  Каких-либо рекомендаций Моне - надо ли поощрять возникшее у народа желание как-то породниться с его именем, или время для этого ещё не пришло, товарищ Скалин давать не стал. Он лишь вежливо попросил:
   - Если не возражаете, товарищ Рабинович, я оставлю у себя этот листок. Что ни говори - народное творчество.
  Уже собирались расходиться, когда секретарь доложила:
  - Товарищ Скалин, вас просит принять его кинорежиссёр Млынский.
  Руководитель НПБУ был удивлён:
  - Кинорежиссёр? Что ему надо?
  - Мне он этого не говорит, - обиженно ответила секретарь.
  И опять из всей собравшейся в кабинете товарища Скалина верхушки НПБУ хоть что-то о только ещё начинающем свою карьеру, но очень талантливом молодом режиссёре Млынском знал только я. Коротко поделился своими знаниями.
   Дав распоряжение секретарю пригласить гостя, хозяин кабинета обратился ко всем присутствующим:
  - Я попрошу вас остаться, товарищи. Вместе оценим намерения этого кинорежиссёра.
  Все в кабинете приободрились, подтянулись: Народной партией с большевистским уклоном и её руководителем впервые заинтересовалось важнейшее для большевиков искусство - кино.
  Режиссёра встретили дружелюбными улыбками и пригласили сесть за стол.
  Лукавить, приближая себя к НПБУ больше, чем это было на самом деле, господин Млынский не стал.
  ...- Из передач "Эхо 17-го" я хорошо знаком с политическими установками вашей партии, но не могу сказать, что уже сейчас целиком и полностью поддерживаю их. Однако, как любой здравомыслящий человек, вижу, что будущее - за ней. Вижу и роль товарища Скалина в этом будущем. Уверен, что не я один в нашей профессиональной гильдии обладаю такой зоркостью. Но уж коли именно я первым пришёл к вам с этой просьбой, то прошу сделать её приоритетной для вашей партии в том, что касается киноискусства.
  Товарищу Скалину потребовалось некоторое время, чтобы, закурив и походив по кабинету, приглядеться к режиссёру. Поэтому естественный в этой ситуации вопрос задал товарищ Букин:
  - Так с какой всё-таки конкретной просьбой пришли вы к нам, господин Млынский? Что за фильм вы задумали?
  - Я прошу вашего разрешения приступить к созданию художественного фильма, главными героями которого будут Народная партия с большевистским уклоном и лично товарищ Скалин.
   После такой творческой заявки все присутствующие ещё больше приосанились и смотрели на господина Млынского со всё возрастающим интересом и уважением.
  Товарищ Хилых сразу возглавил защиту НПБУ и лично товарища Скалина от возможной кинохалтуры:
  - Надеемся, господин Млынский, это будет не какой-нибудь фильм-скороспелка с грошовой художественной ценностью?
  - Ну что вы. Это будет полнометражный и, скорее всего, двухсерийный фильм. Не буду скрывать: есть у меня и высочайшая художественная планка, на которую я буду равняться. И как только я скажу, как будет называться задуманный мной фильм, вы тут же догадаетесь, что же это за художественная планка.
  Господин Млынский сделал точную по времени паузу, прежде чем сказать:
  - Название моего фильма будет таким - "Скалин в сентябре".
  Разумеется, все присутствующие, кто вполголоса, а кто и громко, тут же припомнили, что же это за высочайшая художественная планка в киноискусстве, на которую дерзнул равняться молодой кинорежиссёр. Этой планкой для него стала самая почитаемая каждым большевиком киноикона.
  Даже волнение, связанное с прибытием к нему первых ходоков из Горного Бадахшана, товарищ Скалин смог скрыть лучше, чем возникшее у него сейчас. От неожиданности руководитель НПБУ даже остановился в своей прогулке по кабинету - не ослышался ли он?
  Первый заместитель руководителя НПБУ товарищ Букин спросил у кинорежиссёра с некоторой подозрительностью:
  - А почему - в сентябре? Откуда у вас такая уверенность, что решающие события для нашей партии и лично товарища Скалина произойдут именно в сентябре?
  - Не хочу строить из себя большого знатока планов вашей партии, но ведь многие сведущие в политике люди утверждают, что НПБУ придёт к власти именно в сентябре. И среди обычных граждан, которые слушают "Эхо 17-го", преобладает такое же мнение. А кто сейчас не слушает "Эхо 17-го".
  Завершив прогулку по кабинету, руководитель НПБУ обратился к режиссёру:
  - Господин Млынский, товарищ Скалин не может гарантировать, что вам не придётся исправлять месяц в названии своего фильма.
  Ура! Есть! И это свершилось! Наша работа по взращиванию культа личности руководителя НПБУ приносит всё новые плоды - товарищ Скалин впервые сказал о себе в третьем лице. К чему и обязывает культ личности вождя большевиков, если сам он уже принимает этот культ как должное.
  После непродолжительной дискуссии решили считать предлагаемое режиссёром название его будущей картины рабочим, и он продолжил говорить о своей задумке:
  - Фильм, который взят мной в качестве высокого примера, был создан только через двадцать лет после описываемых в нём событий. А к созданию своего фильма я хочу приступить прямо сейчас. Чтобы будущие историки не упрекали меня в каких-то ошибках.
  Вот и тут товарищ Хилых первым предостерег режиссёра от самой главной, самой непростительной его возможной ошибки:
  - А кто будет играть товарища Скалина?
  - Пока я и мои единомышленники работаем над сценарием. А когда мы объявим о начале съёмок, от желающих сняться в роли создателя и руководителя НПБУ не будет отбоя даже среди самых капризных кинозвёзд. Будет среди кого выбирать.
  Товарищ Скалин предложил присутствующим посоветоваться между собой и решить, каким должно быть отношении партии к задумке режиссёра. А сам снова встал со своей табуретки и отошёл в дальний угол своего кабинета.
  Все присутствующие горячо приветствовали замысел господина Млынского. Основное партийное требование к режиссёру - выбранный им актёр должен быть утверждён на главную роль в фильме с рабочим названием "Скалин в сентябре" на специальном заседании президиума НПБУ.
  Товарищ Скалин, выйдя из угла кабинета, подчёркнуто кротко попросил:
  - Господин Млынский, когда вы подберёте нужного актёра, то покажите его, пожалуйста, не только нашему президиуму, но и мне. Пусть и у меня будет право если не решающего голоса, то хотя бы совещательного.
  Давненько не звучало в этом кабинете таких искренних аплодисментов, давненько лица присутствующих не светились такими улыбками.
  Просьба господина Млынского о его приоритете в создании фильма о грядущем в сентябре историческом событии - прихода к власти большевиков - была удовлетворена.
  
  Когда втроём уходили с собрания, Вася спросил у Мони:
  - Неужели народ действительно уже просит переименовывать корабли в честь товарища Скалина, и сочиняет для своих детей такие имена - Власк, Власка, Скавладий?
  Моня хмыкнул:
  - Если бы мы ждали от народа настоящих ходоков и настоящих радиослушателей с такими предложениями... История показывает, что народу требуется немало времени, чтобы состряпать для кого-нибудь хорошенький культ личности. Наш народ и тут ленив. Вот и приходится за него отдуваться, всякую хрень сочинять.
  - Народ, Моня, никогда не забудет твоих творческих мук ради него, и когда-нибудь станет называть своих детей именами, скроенными из твоего светлого имени и фамилии, - торжественно провозгласил я.
  - Рамон, например, - тут же дал подсказку народу Вася. - По-моему, и звучит имя хорошо, и ничем не скомпрометировано.
  Я напомнил:
  - А сочинять всякую хрень тебе, Моня, как ты понимаешь, придётся до сентября.
  Вася заметил:
  - Пока эта наша кинематографическая идея с сентябрём протестов у товарища Скалина не вызвала. Но смирится ли он с таким навязыванием ему мысли, что "в августе будет рано, а в октябре - поздно"?
  - "Попытка - не пытка" - как говаривал самый известный большевик своего времени самому известному писателю того же времени в присутствии самого известного специалиста по пыткам всё того же времени. Эпохальный фильм должен будет называться "Скалин в сентябре"; ходоки к руководителю НПБУ и радиопередача "Эхо 17-го" тоже поработают на сентябрь; сарафанное радио в нашем изложении в стороне не останется - так что, будьте добры, товарищи большевики, намечать свой приход к власти на сентябрь, так как мы назначили окончание нашего святого дела на этот месяц и не позволим его затягивать.
  - Тогда нашему кинорежиссёру Млынскому надо настоятельно порекомендовать, чтобы он не поддавался ни на какие просьбы президиума и даже самого товарища Скалина изменить название своего фильма, - справедливо считал Вася.
  - Не порекомендовать, а приказать, - поправил друга Моня. - Чтобы не поддавался вплоть до ультиматума: или он снимает фильм с таким названием, или пусть товарищ Скалин ждёт киношедевр о себе лет двадцать.
  Итак, предполагаемый переход власти к Народной партии с большевистским уклоном и, стало быть, связанное с этим окончание нашего святого дела были назначены нами на сентябрь.
  
  ... В этот раз мы трое удостоены приглашения на встречу с руководителем НПБУ, на которой не будет даже его заместителей.
  Предлагаю друзьям, как вести себя на этой встрече:
  - Без пресмыкания - мы уже далеко не последние люди в НПБУ. Но и без иронических штучек-дрючек. Ирония - это такая тонкая игра, которая допустима только с людьми, про которых точно знаешь, что они её понимают и принимают.
  Моня уточнил:
  - Про которых точно знаешь, что они понимают и принимают именно твою иронию.
  И Вася добавил:
  - Точно: иронизируют все по-разному, тут нужен опыт общения, чтобы правильно понимать её.
  Подвожу итог этим рассуждениям:
  - Кто его знает, как с этим у нас с товарищем Скалиным получилось бы. Тут с неудачной иронией и погореть можно. Поэтому пока в нашем общении с ним обойдёмся только серьёзностью. Пусть даже временами туповатая, но серьёзность никогда не подведёт.
  ...Руководитель НПБУ принял нас любезно, но улыбок не расточал. Предложил нам сесть, а сам неторопливо вставил сигарету "Прима" в мундштук, закурил, сделал несколько шагов по своему кабинету, а потом вдруг спросил:
  - Насколько я знаю, вы все трое не курите?
  Это что - психологический трюк такой: начинать важный разговор таким неожиданным вопросом? Это каким-то образом поможет товарищу Скалину лучше понять, познать нас - по нашему отношению к вопросу, по ответу на него? Тут лучше будет не рассусоливать.
  - Да, товарищ Скалин, - просто ответил я за всех. - Кто бросил, а кто и не начинал.
  - Какие вы молодцы. А вот у меня никак не получается бросить. И это притом, что, видите, какую дрянь курю.
  О текущих партийных делах товарищ Скалин рассказал коротко, суховато. А вот в благодарности за наше предложение учредить в НПБУ Стуковую чувствовались настоящие эмоции:
  -... И не будем стесняться исконно наших слов. Пусть это и неофициальный орган, но его наличие в партии побуждает к соответствующим поступкам даже самых робких наших товарищей.
  Товарищ Скалин взял со стола лист бумаги со справкой по этой теме:
  - С начала открытия в Стуковую поступило триста семьдесят девять сигналов. Девяносто пять из них - от давнего, заслуженного члена партии товарища Миколенковой. Все - с разоблачением затаившихся в партии классовых врагов. Правда, среди них много повторных сигналов на одного и того же человека.
  Ага, значит не все сигналы в Стуковую анонимные. Или всё-таки все, кроме сигналов товарища Миколенковой? Но товарищ Миколенкова, судя по всему, - феномен, а феноменам позволительно совершать поступки, граничащие с психическими расстройствами. А то и переходящие эти границы.
  Последовавшее за этим молчание товарища Скалина как бы подталкивало нас высказаться о такой плодовитости заслуженного члена партии.
  - И как же обосновывает свои сигналы товарищ Миколенкова? - спрашиваю я.
  - Все свои сигналы товарищ Миколенкова обосновывает одинаково - "по глазам вижу", - ответил товарищ Скалин.
  Напрашивался, ох, как напрашивался комментарий к такому ударному стуку товарища Миколенковой: вот она - легендарная большевистская зоркость, вот она - всегдашняя классовая настороженность. Но как тут будет устоять от придания этим комментариям иронического звучания. А ведь с употреблением таких интонаций в общении с руководителем НПБУ мы решили не рисковать. Придётся наступить на горло собственной песне.
  Товарищ Скалин понимал, что иронические замечания могут напрашиваться.
  - Кто-то может заметить, что не очень убедительно аргументирует свои сигналы товарищ Миколенкова. Но у большевиков всегда была хорошая традиция: в этом деле лучше перебдеть, чем недобдеть. Пусть товарищ Миколенкова и впредь опирается на эту традицию.
   Товарищ Скалин, покуривая, вновь стал молча прохаживаться по кабинету, и мы начинали догадываться, что приглашены им для обсуждения даже более важного сигнала в Стуковую, чем все предыдущие 379 вместе взятые.
  ...И вот - то главное, ради чего была устроена эта встреча:
  - В партии создаётся фракция, товарищи. И знаете, кто её создаёт?
  Ещё бы нам не знать. Ведь один из самых последних сигналов в Стуковую - наш, анонимный. Это мы доносили в Стуковую об этих намерениях. Анонимный сигнал, но с такими убедительными доказательствами, щедро украшенный такими художественными подробностями, что до адресата такой донос молнией должен был долететь. Не забыли указать, что герой доноса будет пытаться перевести внимание председателя НПБУ на кого-нибудь другого.
  Молчим, дожидаемся, пока товарищ Скалин сам скажет, что же ему доложили из Стуковой.
  - Фракцию создаёт Хилых. Пока он это делает скрытно, воровски. Шайка, которую он намерен обособить от партии, будет называться НПБУ(б) - Народная партия с большевистским уклоном, боевая. Ему, видите ли, претит наш нынешний упор на радиопропаганду и отсутствие должной боевитости.
  И снова молчаливая прогулка перед продолжением речи.
  - Ишь, вояка нашёлся. Историю не знает. Большевики никому не позволяли создавать фракции в своих рядах, даже если ты готов первым на баррикады лезть.
  Даже сейчас, говоря о тягчайшем для большевиков преступлении - создании в рядах партии фракции - даже сейчас товарищ Скалин не позволял себе повышать голоса. Разве что сделал рукой несколько как бы указующих на кого-то резких жестов.
  Нам пора было как-то откликнуться на сказанное товарищем Скалиным. Отклики на такой случай были заготовлены.
  - С огнём играет товарищ Хилых, - сердито сказал Моня.
  - Да, подзабыл он об отношении большевиков к фракционной борьбе, - добавил Вася.
  - Значит, надо напомнить товарищу Хилых об этом, - как можно более угрожающим тоном сказал я.
  Разбор тревожного сигнала из Стуковой завершился обращённым к нам вопросом:
  - Что будем делать с ним?
  Уже то, что этот вопрос был поставлен именно перед нами, ещё раз подтверждал такой уровень доверия к нам товарища Скалина, каким на этот момент едва ли пользовался ещё кто-нибудь в НПБУ. Стоит ли нам торопиться советовать вождю партии, что же делать ему с якобы проштрафившимся заместителем, или лучше подождать, пока товарищ Скалин сам это скажет? Скорее всего, как мы предполагали, предстоит не просто гнать товарища Хилых из партии, а гнать с превеликим позором. А нам будет поручено художественное оформление этого изгнания, с привлечением подходящих цитат из классики, посрамляющей всякого рода предателей. Эта художественная часть грядущей процедуры изгнания товарища Хилых из НПБУ уже вчерне была даже набросана нами. Её заключительным элементом станет символический пендаль, который будет поручено исполнить какому-нибудь другому партийному штрафнику. Например, товарищу Дыбину.
  Товарищ Скалин терпеливо ждал нашего ответа, и я, от имени нашей троицы, заявляю:
  - Его надо наказать самым решительным образом. Самым решительным! Нечего с ним канителиться!
  В этот раз товарищ Скалин, покуривая и прохаживаясь по кабинету, молчал не меньше трёх минут. Потом, подойдя к нам вплотную и поочерёдно внимательно посмотрев на каждого из нас, сказал:
  - Значит, вы все тоже считаете, что его следует ликвидировать?
  Как долго мы будем оглушены этим вопросом? "Нечего с ним канителиться" - это и в самом худшем для товарища Хилых варианте мы понимали так, что пендаль у товарища Дыбина получится вовсе не символическим.
  Но долго в растерянности пребывать было нельзя.
  - Как решит партия... - ничего лучшего в этом цейтноте мне не пришло в голову.
  - Партия в лице товарища Скалина, - тут же поправил меня Моня. - Разве такие вопросы решаются многоголосой говорильней?
  Не перебрал ли Моня с подхалимством? Вот и товарищ Скалин какое-то время внимательно смотрел на него, но потом твёрдо сказал:
  - Правильное замечание, товарищ Рабинович. И товарищ Скалин решил именно так: в интересах партии Хилых надо ликвидировать.
  Что же нам делать? Не настолько виноват перед нами и Тамарой Александровной товарищ Хилых, чтобы из-за нашего сигнала его убили. До конца своих жизней нам придётся только тем и заниматься, что горько каяться за такой тяжкий грех. А потом каждому из нас и ТАМ вломят за этот грех по полной программе.
  А вдруг товарищ Скалин ещё раздумывает - правильно ли поручить это грязное дело нам? Тогда надо сейчас же напрочь исключить любые другие варианты. Надо сию же минуту самим вызваться ликвидировать товарища Хилых, и тогда появится время что-нибудь придумать.
  - Разумеется, товарищ Скалин, каждый из нас готов выполнить любое ваше поручение, - встав по стойке "Смирно!", доложил я.
  Небольшая пауза и вопрос ко всем нам:
  - Как вы сами считаете, у кого из вас это получится лучше?
   Мы с Моней, не сговариваясь, скосили глаза на Васю. Наш друг воспринял такую рекомендацию героически, без всяких попыток опротестовать её.
   Товарищ Скалин, поговорив со всеми нами ещё какое-то время о том-о сём, отпустил несколько любезностей мне и Моне, вежливо попрощался с ним и мной, и негромко сказал:
   - А вас, товарищ Василий, я попрошу остаться.
  
  ...И вот Вася вернулся с аудиенции у товарища Скалина.
  Сидим, молчим. Да, получено доказательство веры в нас руководителя НПБУ, а товарищ Василий действительно становится его фаворитом. Но как нам теперь быть с полученным Васей заказом?
  Моня стремится принизить драматизм положения, в котором мы оказались:
  - Колись, мокрушник, какие ценные указания получил?
  Васе нелегко отвечать в таком же стиле:
  - Товарищ Скалин считает, что пока Хилых не должен догадываться, что разоблачён. Чтобы не сбежал и не укрылся где-нибудь. Поэтому никакого к нему повышенного внимания не будет - ни исключения из партии, ни выговоров, ни даже замечаний. Особое внимание товарищ Скалин обратил на то, чтобы при ликвидации Хилых не осталось никаких следов. У НПБУ - такая программа, что власть и без того уже пристально приглядывается и принюхивается к ней. Попросил меня подготовить план и представить ему. Так что мне не до шуток.
  А я поддерживаю настроение Мони:
  - Ну и как, у тебя уже есть план ликвидации товарища Хилых? Не наследишь за собой повсюду?
   Глядя на унылое лицо Васи, Моня заключает:
  - Нет у него такого плана. Будет караулить товарища Хилых в подъезде и так нашумит и наследит там, что сразу после ликвидации за ним побегут все собаки и бдительные жильцы этого подъезда.
  - А почему ты решил, что ликвидировать товарища Хилых я должен буду непременно в его подъезде? - сердился Вася.
  - А потому, что у вас, большевичков, при ликвидациях - воображение медузы. Тёмная подворотня или подъезд с разбитой лампочкой, и всегда выбираете орудие пролетариата - молоток, топор, булыжник. А как ты без следов ликвидируешь человека топором и куда его тело денешь?
  - "У вас, большевичков..." - обиделся Вася.
  Я поправил Моню:
  - Теперь уже выходит, что у нас. Да, надо признать, что у нас, большевичков, с творческим воображением при ликвидации наших политических противников - на уровне первобытных людей. Ищем, чем бы острым или тяжёлым по черепу ему тюкнуть. Надо исправляться. Надо выполнить указание товарища Скалина - предоставить ему на рассмотрение такой план ликвидации товарища Хилых, чтобы следов этого преступления ни одна ищейка не нашла.
   Мы с Моней тут же стали составлять такой план, обязав Васю не мешать нашему вдохновению, рта не раскрывать, и стать критиком плана только по окончанию нашей творческой работы.
  Начал я:
  - Как надёжнее всего не оставить следов ликвидации кого бы то ни было? Для этого правильнее всего совершить её как можно дальше от места жительства человека, подлежащего ликвидации. Вот и товарища Хилых товарищ Василий должен кокнуть не в его подъезде, и даже не в Москве, а ещё лучше - даже и не в России.
  Даже Моня удивлённо поднимает брови, а Вася, стиснув зубы, с трудом сдерживается, чтобы не прокомментировать - как же это ему можно будет кокнуть товарища Хилых за пределами России?
  А я уверенно продолжаю:
  Партия замечает рабочее переутомление товарища Хилых, и предлагает ему отдохнуть за счёт партийной казны в Шарм-эль-Шейхе. Вскоре туда же отправляется товарищ Василий.
  - Тоже за счёт партийной казны? - Моня тут же начинает нашу с ним обычную игру. - Мог бы и сам раскошелиться на такую поездку.
  - Товарищ Василий выполняет важное задание партии, - объяснил я и эти казённые траты. - В Шарм-эль-Шейхе он не должен попадаться на глаза товарищу Хилых. И первым делом заканчивает там краткосрочные курсы дайверов.
  - И теорию, и практику - на одни пятёрки! - Моня погрозил Васе пальцем.
  Я рассуждаю дальше:
  - Потом товарищ Василий приобретает всё необходимое снаряжение для подводного плавания...
  - Пусть лучше стырит его где-нибудь, - потребовал Моня. - Нечего транжирить партийные деньги.
  - А не попадётся на краже? - спрашиваю Моню, и тут же задаю вопрос Васе: -Сможешь без шума украсть в Шарм-эль-Шейхе снаряжение для подводного плавания? Но учти, в тех краях вору, пойманному на месте преступления, могут и отрубить шаловливые ручонки...
  Вася поскрипывает зубами, но молчит.
  - Ладно, Моня, пусть лучше покупает. Но только что-нибудь бэушное, ведь всего-то разок оно ему по-настоящему понадобится. Итак, товарищ Василий покупает бэушное снаряжение для подводного плавания, всегда держит его наготове и внимательно следит за режимом дня товарища Хилых. Выбирает момент, когда тот, придя из отеля на пляж, отплывает на приличное расстояние от берега. Добравшись туда же под водой, товарищ Василий разбрасывает вокруг него заранее приготовленную приманку...
  Уже догадываясь о том, для чего послужит приманка, Моня и тут ищет самый экономный для партийной казны вариант:
  - Лучше всего подойдут и дешевле всего обойдутся кишки недавно зарезанного барана. Товарищу Василию придётся с большевистской решительностью поторговаться на тамошнем базаре с продавцами баранины. Иначе эти пройдохи и за какие-то кишки без штанов его оставят.
  Даже рискуя остаться без штанов на базаре Шарм-эль-Шейха, Вася пока молчит, и я продолжаю составление хитроумного плана ликвидации товарища Хилых:
  - Щедро разбросав вокруг него кровавую приманку, товарищ Василий стрелой летит под водой к противоакульей сетке, огораживающей пляж. Заранее купленными и опять-таки бэушными кусачками, ножовкой и другими инструментами делает в ней такую дыру, сквозь которую сможет проплыть акула.
   Моня подсказывает:
  - Дыра должна быть такая, через которую сможет проплыть даже самая крупная акула. От мелкой товарищ Хилых и отбиться сможет, вон он какой здоровый мужик.
  - Вот-вот, - поддержал я наставление Мони. - Товарищ Василий должен будет энергично отгонять от той дыры всякую мелочь, и пропустить только такую акулу, которая сможет проглотить товарища Хилых целиком. Вот тогда он точно не наследит, и товарищ Скалин убедится, что товарищ Василий - ликвидатор с творческой жилкой, а не туповатый подъездный громила.
  - И после этого товарищ Скалин будет поручать товарищу Василию самые ответственные ликвидационные дела, - бодро завершил план ликвидации товарища Хилых в Шарм-эль-Шейхе Моня.
  Вася держался молодцом, и при обсуждении навязываемого ему плана не проронил ни слова. А всё накопленное к этому плану отношение вложил в интонацию своего вопроса:
  - У Голливуда нахватались?
  - А что ты имеешь против Голливуда? - спрашиваю я.- Перефразируя известную поговорку, можно сказать, что все ликвидации хороши, кроме тупых и скучных. А тут такой сюжет. Попробуй потом отыщи ту акулу и предъяви её в качестве вещдока.
  Моня безнадёжно махнул рукой:
  -Нет, как товарища Василия не соблазняй заморскими пляжами, а действовать по-большевистски для него всё равно милей.
  Я предложил:
  - Тогда видится мосфильмовский вариант ключевой сцены ликвидации: товарищ Василий, в надвинутой на глаза шляпе и с ломиком в рукаве, встречает товарища Хилых в тёмной подворотне и спрашивает: "У вас, товарищ, не найдётся последнего номера "Большевистского пламени"? Так хочется узнать настоящую правду-матку о современном положении в стране и мире".
  Ладно, пошутили, расслабились, настал момент серьёзно обсудить возникшую проблему. Для начала признаю:
  - Да, друзья, пожалуй, даже для Голливуда сочинённый нами план слишком уж голливудский. Подумаем над более простым и реалистичным. Никто нас не подгоняет. Ведь товарищ Скалин тоже понимает, что ликвидация - работа творческая, требующая серьёзной подготовки. Порой такая работа длится годами.
  Тут и Моня вытащил Васю с ломиком из подворотни:
  - И товарищ Василий - не какая-нибудь дешёвая шестёрка, который по одному щелчку пальцами пахана должен бежать с какой-нибудь железякой мочить кого-то. Его план ликвидации товарища Хилых должен войти в историю большевиков как творческая работа, с которой будут брать пример ликвидаторы всех партий с большевистским уклоном.
  
   ... В конце очередного собрания его ведущий товарищ Букин проинформировал собравшихся:
  - Товарищи, наши юные друзья из 9 "б" обращаются к нам за советом, и очень правильно делают. Варвара, пожалуйста.
  Как сплотила свой класс Варвара Печенегова! Пожалуй, в этот раз он присутствовал на собрании большевиков в ещё более полном составе.
  Вожак 9 "б" говорила так восторженно, с такими горящими глазами, как говорят юнцы всех времён и народов о задуманном подвиге:
  - Товарищи, мы хотим провести вот какую акцию. Всем классом неожиданно ворваться в магазин "секонд-хенд", облить там все вещи бензином и поджечь. Магазин мы уже подобрали.
  Далее Варвара рассказала о подробностях предстоящей акции. Всех покупателей они сразу вытолкают из магазина взашей, а его работников, для пущего их испуга, попридержат внутри какое-то время уже во время пожара.
  -...Пусть подкоптятся немного, - под дружное ржание одноклассников закончила Варвара свой анонс предстоящего подвига.
  - А чем, Варвара, вы обосновываете необходимость такой... не будем скрывать, такой жёсткой акции? - вежливо спросил товарищ Букин.
  - Мы обосновываем эту акцию тем, что граждане великой страны не должны ходить в обносках с плеча и задницы дяди Сэма. Даже в самые тяжёлые революционные и послереволюционные времена наши люди ходили в латанных-перелатанных...- Варвара заглянула в шпаргалку, -... портках, зипунах, армяках, но брезговали даже заглядывать в эти вонючие секонд-хенды.
  Никто не стал указывать Варваре на её историческую ошибку: в упомянутые ею героические времена ношения латанных-перелатанных портков, зипунов, армяков и прочей ветхой одежонки дядя Сэм ещё не проник к нам со своими вонючими секонд-хендами. Поэтому народ долго донашивал то, что начал носить ещё до героических времён, и перед первыми большевиками не возникал вопрос об отношении к вонючим подаркам буржуев. А вот как сейчас, когда секонд-хенды появились на каждом углу, отнестись к задуманной 9 "б" акции? Верно ли её идеологическое обоснование? Действительно ли позорно нынешним гражданам великой страны ходить в обносках с плеча и задницы дяди Сэма?
  Мнение участников собрания было далеко не таким единодушным, как предполагал 9 "б". По смущённому виду некоторых членов НПБУ можно было догадаться, что в секонд-хенды они наведываются едва ли не чаще, чем в обычные магазины одежды. Но ведь до этого у партии и не было указаний на это счёт.
  Товарищ Букин с опаской поглядывал на товарища Томину, и она не заставила себя ждать:
  - Девятый "б" с такими акциями - это пресловутая обезьяна с гранатой. Варвара Печенегова доиграется. И сама загремит под суд, и весь 9 "б" за собой потащит.
  Варвара не растерялась:
  - Плох тот большевик, который не парился на нарах.
  Дружный одобрительный гогот её одноклассников и поощрительные улыбки большинства членов президиума стали наградой юной большевичке.
  И вот, как часто теперь бывало на партийных собраниях, наступил момент, когда члены президиума и все другие присутствующие стали всё чаще посматривать в сторону нас троих. Зачастую как раз наше мнение становилось определяющим для вынесения какого-то окончательного решения.
  Выступил я:
  - Многие слушатели передачи "Эхо 17-го", симпатизирующие большевикам, - это пожилые сентиментальные люди. Поджог секонд-хенда с демонстративным придерживанием внутри помещения его сотрудников покажется им слишком радикальной мерой...
  Хоть поджаривать людей не позволим.
  В результате собрание решило: девятому "б" не возбраняется выйти на тропу войны с вонючим порождением дяди Сэма - секонд-хендами. Но не так радикально, как было задумано. Достаточно будет облить вещи в секонд-хенде краской и оставить там листовки с соответствующим содержанием. Содержание этих листовок было подготовлено партией тут же - "Нет вонючим обноскам дяди Сэма!".
  Товарищ Томина и здесь не удержалась:
  - Девятому "б" правильнее было бы не акции устрашения организовывать, а хотя бы ещё пару лет прятаться от всех политических баталий под мамкиными юбками. Да и потом не торопиться вылезать из-под них, а сначала оглядеться, чтобы сразу не получить по глупой башке милицейской дубиной.
  Грубовато, но справедливо. Но мы трое не могли так открыто, как Тамара Александровна, загонять 9 "б" под мамкины юбки.
  Глядя на выражение лица товарища Скалина, вслух рекомендацию товарища Томиной никто не поддержал, а 9 "б" недовольно загудел.
  Товарищ Скалин на этом собрании так и не выступил, но после его окончания распорядился купить каждому юному большевику из 9 "б" по коробке шоколадных конфет.
  
  ...- А не пора ли, друзья мои, режиссёру Млынскому доказывать свои таланты? - задал я вопрос на очередных наших кухонных посиделках. - Не пора ли ему предъявить товарищу Скалину хоть что-нибудь из своих сценарных задумок?
  Вася с Моней согласились, что пора, и Вася тут же предложил:
  - И не что-нибудь, а рассказать товарищу Скалину об одной из самых ярких сцен с его участием.
  Моня тут же добавил:
  - А совершенно необходимым условием для такой сцены является смертельная опасность для товарища Скалина.
  Приняли это условие и стали творить смертельную опасность для вождя НПБУ.
  ...Зачитываю то, что получилось в черновом варианте:
  - Товарищ Скалин и его фаворит, а по совместительству верный телохранитель товарищ Василий, уходят от погони. Почему и от кого они скрываются - пусть придумывает режиссёр Млынский. Думаю, ему это будет в охотку.
  - В охотку, не в охотку, а лишнюю бутылку пива он за это потребует, - не сомневался Моня.
  - И вот они, уже сильно уставшие, подбегают к набережной Москвы-реки, - продолжаю я. - Мосты далеко, реку придётся переплывать.
  - Может быть, лучше, если они подбегут к берегу Яузы? - предложил Вася. - Меньше придётся переплывать.
  Моня тут же забраковал это предложение:
  - Да какая Яуза река? Привередливый зритель скажет, что, хорошенько разбежавшись, её перепрыгнуть можно. Пусть помучаются на радость зрителям, пусть Москву-реку переплывают в самом широком месте.
  - Правильно, - согласился я.- В кино драпать надо по-киношному, выбирая самые дурацкие пути. Продолжу, с вашего разрешения. И вот ныряют товарищ Скалин и товарищ Василий с гранитной набережной в мутные воды Москвы-реки, и размашистыми саженками плывут на другой берег.
  - А если баттерфляем? - Моня не может удержаться от весёлой игры.
  - Большевики баттерфляем не плавают, только нашими родными саженками, - веско возражаю я. - Плохо же ты, Моня, знаешь кинематограф нашей родины. Все его герои, уходящие от опасности вплавь, плывут только саженками. Разве бы, например, Чапай стал переплывать Урал буржуйским баттерфляем? Да за это его свои бы подстрелили.
  Тут и сам Моня нашёл причину забраковать своё предложение:
  - Против баттерфляя есть и другое серьёзное возражение. Если вместо актёра в роли товарища Скалина переплывать Москву-реку будет дублёр-прекрасный пловец, то вот товарищу Василию самому придётся пыхтеть. Вася, ты можешь плавать баттерфляем?
  - А почему это мне самому придётся пыхтеть? - картинно возмущается Вася. - Я тоже требую для роли товарища Василия звёздного актёра, к тому же - хорошего пловца, и тоже, как товарищ Скалин, хочу участвовать в его выборе.
  - А потому тебе, Васенька, самому придётся пыхтеть, - объясняет Моня, - что режиссёр Млынский так и не найдёт ни одной кинозвезды, которая вытянет труднейшую морально, психологически, да и физически роль товарища Василия. Поэтому тебе придётся играть самого себя. Это называется роль-камео. И товарищ Скалин сразу одобрит этот выбор режиссёра.
  - Даже и не спорь, Вася! - грозно потребовал я. - Кто лучше вождей большевиков разбирается в кинематографе? И хватит о кастинге, перейдём к драматическому содержанию этой сцены. Моня, накаляй обстановку!
  Моня накаляет:
  - Только товарищ Скалин и товарищ Василий отмахали метров тридцать, как погоня за ними была уже у того места набережной, с которого они спрыгнули. Началась стрельба. Товарищ Василий, показав преследователям неприличный жест, прикрывает своим большим телом товарища Скалина.
  - А без неприличного жеста никак нельзя? - ехидничает Вася. - Цензура пропустит?
  - А кто будет главным цензором этого фильма? - тоже с ехидцей спрашиваю я. - Можно не сомневаться, что товарищ Скалин и откровенную матерщину своего фаворита и верного телохранителя пропустил бы в такой драматической сцене. Продолжай, Моня.
  Моня продолжает:
  - И вот пуля, предназначенная вождю НПБУ, попадает в товарища Василия.
  - Отравленная? - нарочито обеспокоенно спрашивает Вася.
  - Все отравленные уже закончились, - успокаивает его Моня.
  - И куда меня ранят? - продолжает ёрничать Вася.
  - В пятку, когда ты безграмотно бултыхал ногами по воде. Знаешь, как это больно - в пятку. Ой, сколько крика будет! - уверенно, как об эпизоде, который точно будет утвержден товарищем Скалиным, отвечает Моня, но тут же исправляется: - Да ладно тебе, Василий, хмуриться, шучу я шучу. В голову она тебе попадёт. Но мозги не заденет. Поэтому по киношным законам ты сможешь выкрикнуть что-нибудь. Что-нибудь в большевистском стиле. Например: "Врёшь, не возьмёшь!"
  Продолжаю я:
  - И вот, красиво, по-киношному накричавшись, обессиленный и обескровленный товарищ Василий хрипит: "Всё, тону. Бросьте меня, товарищ Скалин. Разве я так же ценен матери-истории, как вы. Плывите быстрей к тому берегу. Прошу посмертно перевести меня из кандидатов в полноправные члены Народной партии с большевистским уклоном".
  - Дайте, гады, выплыть! - требует Вася.
  - Да выплывешь ты, выплывешь. Как же мы можем тебя утопить? - успокаивает его Моня. - Фильм ведь будет двухсерийный, тебе ещё как медному котелку придётся служить товарищу Скалину. Вот он и поможет тебе доплыть до другого берега, всё время приговаривая: "Да как же я могу вас бросить, товарищ Василий. Ведь вы мне роднее всех родных стали. Вы только продолжайте хоть немного бултыхать ногами..."
  - Но ведь в жизни ничего этого не будет? - совершенно справедливо заметил Вася.
  - Ну и что? - я нисколько не был смущён этим замечанием. - Через годы все зрители фильма "Скалин в сентябре" были бы уверены, что так оно всё и происходило на самом деле. Как сейчас подавляющее большинство зрителей "Александра Невского" уверены, что в 1242 году так всё и было.
  И всё-таки, поразмыслив, мы решили пока законсервировать сцену драпания товарищей Скалина и Василия вплавь через Москву-реку. Слишком уж она смелая. Примет ли её вождь НПБУ? Убедят ли его параллели с "Александром Невским"? Подождём. Пусть режиссёр Млынский предложит ему пока что-то другое.
  
  ... И вот как-то раз я подобрал момент доложить председателю НПБУ о том, как идёт работа над фильмом "Скалин в Сентябре":
  - Режиссёр Млынский просит вас, товарищ Скалин, при удобном случае утвердить стилистику фильма.
  - И как это утверждение должно происходить?
  - Перед вами будет разыграна одна из сцен фильма - шпионская слежка за вами.
  - А кем она будет разыграна? Уже появился кандидат на исполнение роли товарища Скалина? - удивился вождь НПБУ.
  - А в таком актёре, товарищ Скалин, пока нет необходимости. Это будет сцена, в которой будет подразумеваться, как вы с товарищем Василием только что мастерски ушли от слежки, и два филера начинают упрекать в этом друг друга. В конце концов взаимные упрёки перерастают в драку. Режиссёру интересно, признаете ли вы художественной правдой и эту сцену, и этих персонажей. Разыграть её можно будет прямо у вас в кабинете.
  Закурив и неторопливо походив какое-то время по кабинету, товарищ Скалин сказал:
  - Хорошо, передайте Млынскому - пусть приводит сюда своих шпиков. Я не видел ещё ни одного революционного фильма, в котором их физиономии были бы художественной правдой. Одни дегенераты.
  Да, строгим цензором будет товарищ Скалин. Едва ли он принял бы сцену своего бегства вплавь через Москву-реку- хоть баттерфляем, хоть саженками.
  
  ...Вот и в этот раз, после окончания очередного заседания в кабинете товарища Скалина, он оставляет в нём для какого-то конфиденциального разговора своего фаворита, товарища Василия.
  Оказавшегося потом снова в нашем кругу Васю мы с Моней не торопили с отчётом о том конфиденциальном разговоре. Сразу поняли, каким тяжёлым ударом стало для нашего друга его содержание.
  ...- Как всегда неторопливого вставил сигарету в мундштук, закурил, встал со своей табуретки, совершил традиционную прогулку по кабинету, и только потом сказал: "Поступил серьёзный сигнал на Томину. Очень серьёзный. Сигнал не анонимный. Как вы думаете - от кого?" От кого поступил этот сигнал мне было понятно, но такие знания до поры до времени лучше держать при себе. Поэтому я ответил так: "От товарища Миколенковой". Пыхнув сигаретой, товарищ Скалин сказал: "Да, товарищ Миколенкова продолжает оставаться недремлющим оком партии. После нашего с вами предыдущего разговора на эту тему, от неё в Стуковую поступило ещё тридцать восемь сигналов, двадцать пять из которых - повторные. Но ни одного из них нет на Томину". - "Тогда, возможно, донос на Томину поступил от Хилых", - как бы предположил я. Товарищ Скалин ещё несколько раз затянулся, а потом спокойно сказал: "Правильное предположение. Как вы обоснуете его поступок"? Пытаюсь обосновать: "Хилых, вероятно, всё-таки почувствовал, как затягивается петля на его шее, и решил перевести ваше внимание на другого". Товарищ Скалин ещё какое-то время молча прохаживался по кабинету с мундштуком в руке, и так, на ходу, как бы про себя, негромко сказал: "Ну а что, если всё-таки и её... Для перестраховки. Что, если и с товарищем Томиной произойдёт какой-нибудь несчастный случай... Очень несчастный..." И только потом остановился и внимательно посмотрел на меня. Ответным взглядом я попытался выразить обычную заготовку: "Слушаюсь и повинуюсь!" Но в этот раз, чувствую, не получается у меня взглядом этот бодрый рапорт. Да и словами повиновение получилось не очень убедительным.
  Я не смог удержаться от подсказки - как товарищу Василию следовало возразить вошедшему в людоедский азарт вождю НПБУ:
  - Тебе надо было сказать, что в отличии от Хилых, скрытого, затаившегося врага, товарищ Томина - открытый оппозиционер. Поэтому она не так опасна. Ликвидация в НПБУ таких оппозиционеров на этапе подготовки к решительным действиям - это преждевременная акция. Пусть ещё послужат в меру своих сил и способностей. А вот когда партия окончательно придёт к власти, вот тогда можно будет припомнить им все грешки.
  Моня добавляет:
  - Ликвидация открытых оппозиционеров в партии ещё до её прихода к власти не только не сплотит всех членов НПБУ, она может изрядно напугать всю партию. А напуганная партия не только "Альфу", она простого сержанта милиции не сможет убрать со своего пути на Кремль. Как поступал великий учитель товарища Скалина? Никогда не торопился, терпеливо наблюдал за всеми руководящими членами партии и до её прихода к власти, и после, запоминал все их слова и поступки, выжидал. И только потом ликвидировал всех ему неугодных.
  Вася совершенно справедливо негодует:
  - Да, все мы сильны задним умом. Не дал мне товарищ Скалин времени на формулировку таких возражений. Как он оценил мою хилую готовность к новому заданию - не знаю. Он тут же перевёл разговор на другого приговорённого: "А как идёт подготовка к ликвидации Хилых?" Я доложил: "Западня для Хилых практически готова. Скоро она захлопнется". А товарищ Скалин мне говорит: "У меня к вам вот какая просьба. Когда Хилых всё-таки окажется в западне, предложите ему сказать последнее слово. И передайте потом мне то, что он скажет". Я с уверенностью предполагаю: "Чтобы спасти свою шкуру, он выкрикнет: "Да здравствует товарищ Скалин!"
  - Выходит, товарищ Скалин не просто настроен ликвидировать всех неугодных ему, он настроен и смаковать каждую ликвидацию, - делаю я вывод.
  - Выходит, вождь НПБУ станет не просто людоедом, а людоедом-извращенцем, - дополняет мой вывод Моня.
  - Вот-вот, - соглашается с нами Вася. - Услышав моё предположение, он сказал: "Чем бы мне тогда отблагодарить товарища Хилых за такое отношение к товарищу Скалину?.. Вот что: передайте ему сразу после здравицы в мою честь вот этот мой старый мундштук. Я его уже почти изгрыз, тем дороже он будет товарищу Хилых, как память. И после небольшой паузы добавил: "Пусть и очень недолгая".
  Мы с Моней с интересом подержали в руках и даже принюхались к изгрызенному мундштуку вождя НПБУ.
  - Не выбрасывай, - попросил я Васю. - Поступим по-честному - когда-нибудь мы отдадим товарищу Хилых этот подарок и расскажем, в каком контексте он был передан нам.
  - Как думаете, Тамаре сообщить о моём разговоре с товарищем Скалиным? - спросил Вася.
  Сошлись на том, что мы всё смелее может делиться своими тайнами с Тамарой Александровной. Были уверены, что, даже узнав о намерениях товарища Скалина, она сможет сохранить своё естественное поведение.
  
  ...Слушаем в кабинете товарища Скалина "Эхо 17-го".
  В радиопередаче было несколько фрагментов. Вначале - скучнейшее цитирование одного из первоисточников большевизма - сборника "О диалектическом материализме". Но в каждой радиопередаче "Эха" такой фрагмент был так же необходим, как необходима была скучнейшая передовая статья в "Большевистском пламени" - уж таков был унаследованный от их предшественников стиль СМИ партии. Слушатели в кабинете боролись с зевотой.
  А вот потом товарищ Рабинович организовал у микрофона сшибку мнений двух политобозревателей. Это было уже интересно, и слушатели в кабинете заметно оживились.
  В небесной канцелярии, где пишутся "Книги судеб", разумеется, служат высокие профессионалы. Но и они порой, присматриваясь к очередному новорожденному, затрудняются - что же предначертать ему в той книге? И если видно, что мальчонка будет бесполезен в любой серьёзной и уважаемой профессии, приходится подбирать ему какую-нибудь никчемную. Например - стать литературным критиком. Но иной раз небожителю сразу понятно, что и критиком мальцу не стать - от его хилых, беззубых разносов ни один автор не то, что о суициде не задумается, но даже не напьётся как следует. И вот в таких случаях небесный канцелярист, с ухмылкой прошептав: "Ничего не поделаешь, дружок. Выходит, ни на что другое ты больше не пригоден", - уверенным почерком записывает в "Книге судеб": "Будет политобозревателем".
  Да, политобозреватель - это уникальная профессия, это предел её никчемности. Хотя, по-моему, только великие гуманисты могут считать это занятие чем-то смахивающим на профессию. Вероятно, только потому, что её обладатель должен иметь профессиональный нюх, обязывающий его вовремя вставлять в свои россказни "Я не исключаю...", которое избавит его от любой ответственности за то, что он несёт.
  Политобозреватели перед микрофоном спорили о том, сможет ли Народная партия с большевистским уклоном взять власть уже в сентябре. На радость радиослушателям в кабинете товарища Скалина, победу с явным преимуществом одерживал предрекающий победу. Ещё бы ему не победить. Моня так подобрал актёров и так их проинструктировал, что по-другому и быть не могло. Есть голоса такого красивого, убедительного, такого харизматического тембра, что, хочешь не хочешь, а будешь всё время согласно кивать головой и поддакивать обладателю такого голоса. Вот таким голосом и обладал политобозреватель-оптимист. В театре этому актёру только первых любовников и полководцев-победителей играть. А вот его противник, по наущению Мони, почти один в один воспроизвёл скрипучий голос незабвенного Георгия Милляра. А защищать какую-то политическую позицию голосом бабы-яги - это всё равно что Василису Прекрасную таким голосом соблазнять. Кстати, у товарища Скалина голос был совсем невыразительный. Он выразительными паузами брал.
  Вот и тут, с помощью наших друзей-актёров, Моня добивался нужной нам цели: вождь и верхушка НПБУ должны были всё больше соглашаться с тем, что сентябрь - самое удачное время для победоносного похода на Кремль.
  Мы с Васей знали, что после политобозревателей к микрофону на "сладкое" будет приглашена спортсменка. Якобы, начинающая, но очень талантливая барышня, занимающаяся художественной гимнастикой. Спортсменка должна была напомнить слушателям, кто был лучшим другом советских физкультурников и выразить надежду, что вождь НПБУ поддержит эту традицию.
  Но то ли сам Моня, резвясь, в очередной раз изменил свои намерения, то ли барышня взбрыкнула со своей лихой импровизацией, а у микрофона вытанцовывалась далеко не художественная гимнастика. Хотя начало выступления спортсменки было правильным, что и отметил товарищ Рабинович:
  ...- Да-да, мы все, как и вы, уверены, что товарищ Скалин сразу после прихода к власти Народной партии с большевистским уклоном станет лучшим другом наших спортсменов и физкультурников. Нина, напомните, пожалуйста, радиослушателям, каким видом спорта занимаетесь вы?
  - Вначале я занималась боксом, но после третьего...постойте...или четвёртого? Нет, всё-таки уже после третьего тяжёлого нокаута пришлось уйти с ринга. Не та уже реакция, не та. Да и вообще с головой стало не всё в порядке. Иной раз и вовсе не соображала, где и с кем я нахожусь, и всё норовила кому-нибудь в челюсть апперкотом врубить со всей моченьки. Иногда так и получалось. Они мне букет цветов или коробку конфет неожиданно преподносят, а я... Самой же и откачивать таких приходилось. Ну, чего, спрашивается, людей калечить? Перешла в тяжёлую атлетику.
  - Понимаю...
   Хоть Моня и принял без возражений сказанное как бы повреждённой на голову боксёршей, но нам с Васей сразу стало понятно, что это "Понимаю" он выдавил из себя с трудом, что разговор пошёл не по его сценарию и ему необходима какая-то пауза, чтобы на ходу перестроиться. Но это ли трудная задача для нашего вундеркинда.
  - Да, в тяжёлой атлетике и соображать надо не так быстро, как в боксе, и апперкотом в челюсть со всей моченьки ни ты никого в нокаут не отправишь, ни тебя. Насколько интенсивны ваши тренировки со штангой?
  - Ну, сейчас они, конечно, не так интенсивны. Редко, когда беру такие же веса, как до беременности.
  Мы с Васей настороженно переглядываемся - уж не на свою ли беду пригласил Моня эту дерзкую бабёнку? Не загонит ли она его в такой угол, из которого даже ему не выбраться?
  - Простите, Нина, а на каком месяце беременности вы сейчас находитесь?
  - На восьмом.
  Вася даже глаза закатывает от удивления.
  - А не мешает это... это ваше "интересное" положение тренировкам? - Моня не паникует, передачу не прерывает. - Неужели вы и на таком большом сроке, хоть и редко, но берёте те же веса, что и до беременности?
  - Если мы уже на восьмом месяце прекратим такие тренировки, то нам никогда не догнать китаянок в штанге. Они и на девятом тренируются, как на первом.
  Товарищ Рабинович и Нина немного подискутировали - стоит ли российским штангисткам перенимать рискованный опыт китаянок. И вдруг Нина спрашивает:
  - А каким видом спорта занимается товарищ Скалин? Так интересно! Наши девчонки-штангистки в зале часто спорят об этом.
  Вот теперь стало окончательно понятно: это не проделки Мони, это актриса так хулигански импровизирует. Моня не позволил бы ей задать такой вопрос. И на какое-то время даже он немного растерялся. Было хорошо известно, что товарищ Скалин никаким видом спорта не занимался, по утрам не бегал, он даже простенькую зарядку не делал. Нам с Васей стало очень волнительно за Моню - как он выкрутится из этой непростой ситуации.
  Но в этот момент вождь НПБУ резко встаёт со своей табуретки и со всей возможной язвительностью заявляет:
   - Так и разбежался товарищ Скалин становиться лучшим другом для контуженных боксёрш и безголовых штангисток, поднимающих штангу на девятом месяце беременности! - и с недовольным видом выключает радиоприёмник.
  А потом добавляет содержания к своему заявлению:
  - Одним из первых законов после нашего прихода к власти должен стать такой: бабам-физкультурницам не драться и штанги не поднимать. Иначе мы без солдат останемся.
  Предлагаемый закон был тут же одобрен бурными аплодисментами, включая и наши с Васей. А ведь хороший закон, чёрт побери! Если у нас всё получится, то товарищу Скалину едва ли придётся когда-нибудь законотворчеством заниматься, поэтому не взяться ли нам самим после окончания святого дела проталкиванием этого закона в жизнь.
  Потом мы с Васей спросили Моню, а как же он всё-таки ответил "штангистке", так хитроумно поставившей перед обществом давно назревший вопрос.
  - Я ответил ей, что любые сведения о досуге товарища Скалина, в том числе спортивном, из соображений безопасности, широкой огласке не подлежат.
  Разумеется, этот находчивый ответ, да ещё данный Моней в цейтноте, был при первой же возможности доведён до товарища Скалина, и получил высокую оценку вождя НПБУ.
  
  ...Наконец-то мы познакомили Асю и Веру с Тамарой Александровной.
  Никому из наших дам не давалось инструкций - каких тем лучше не касаться при встрече. Все они у нас и так были разумные женщины, и никто из них в первую же встречу не стал бы говорить о политике, тем более - о большевизме.
  Ася при захвате власти большевиками так же не смогла бы жить, как нежная бабочка под налетевшим арктическим ветром. Она бы помучилась недолго и тихо умерла на руках Мони.
  А вот моя Вера была человеком с другим характером. Людоедские большевистские повадки она бы восприняла не кроткой овечкой. Начнись новый цикл построения светлого будущего, она вместе со мной тут же уйдёт к "белым".
  Больной стала бы политическая тема и для Тамары Александровны Томиной. Ведь стало понятно, что она будет одной из первых в когорте "старых большевиков" НПБУ, кого её вождь, захватив власть, отправит на плаху.
  А пока в нашей застольной беседе мы, уходя от политики, убеждаемся: картошка и блюда из неё - удивительно богатая тема для беседы. Куда там до неё погоде. Говорить, например, о московской погоде - тут даже высочайшие мастера поддерживать эту тему выдохнутся уже через четверть часа. Нет в этой теме потенциала на большее.
  А вот о картошечке, о блюдах из неё можно говорить бесконечно. А если среди участников беседы есть хорошие кулинары, то каждый зачин: "А вот попробуйте как-нибудь в те же самые драники добавить ещё и...", со знанием дела подхваченный остальными, делает разговор таким интересным, содержательным, весёлым, каким его не сделал бы и разговор о погоде в шотландском Хайленде, где она, как известно, меняется по десятку раз на дню.
  С надетым на вилку драником я торжественно провозгласил:
  - А вот если бы я стал вождём с замашками тирана, то тут же обязал граждан стучать на всех тех, кто хоть слово плохое шепнёт про кормилицу нашей великой родины. И все приговоры - под копирку: десять дней без права есть картошку.
  Ася, Вера, Тамара Александровна, Моня и Вася, хоть и со многими оговорками, но и в роли вождя мне не отказывали, и стук на недругов кормилицы нашей великой родины оправдывали, но с категорическим условием: мои тяжёлые приговоры должны будут смягчены до трёх дней существования без картошки. Десять дней - это уже запредельная тирания.
  Хорошо прошло знакомство наших дорогих дам. Никаких искр от притирания друг к другу. Тамара Александровна сразу стала подругой Веры и Аси.
  
  ... Секретарь, рискнув зайти в кабинет товарища Скалина прямо во время совещания, доложила о приходе очередного ходока.
  Сейчас уже далеко не каждый подобный гость вызывал у товарища Скалина первоначальный восторг и желание чуть ли не бежать ему навстречу. Бывали среди них и малосимпатичные во всех отношениях субъекты. Хоть и не забывали такие граждане, перейдя через порог кабинета руководителя НПБУ и бия себя в грудь, заявить о готовности в любой момент положить себя на алтарь большевизма, но тут же начинали клянчить что-нибудь.
  - Предварительно созванивался? - строго спросил хозяин кабинета.
  - Нет.
  - Ну и кто он?
  - Не говорит. Только всё время улыбается и утверждает, что его визит станет для вас большим и радостным сюрпризом.
  Чаще всего именно меня товарищ Скалин просил встретить таких неожиданных гостей ещё в приёмной.
  Выхожу туда.
   Судя по национальной одежде, гость - представитель одного из наших северных народов.
  - Здравствуйте! И о чём вы хотите поговорить с товарищем Скалиным?
  - Так ведь товарищ Скалин родом из Канчалана, а я - из Хатырки. Рядом, можно сказать, жили.
  Знаю: Канчалан - это на Чукотке. Интересно, а когда на Чукотке уже "не рядом"? Когда тысячи за полторы километров друг от друга? Надо будет, ради интереса, заглянуть как-нибудь в карту - как далеко друг от друга эти чёртовы Канчалан и Хатырка.
  Я присмотрелся и даже деликатно принюхался к этому товарищу из Хатырки - нет, вроде не опасен: не дёргается, ничем компрометирующим от него не пахнет, и нет на его лице того напряжённого выражения, когда понятно, что человек вновь и вновь репетирует про себя, как ему правильно челобитную начальству подать. Наверное, действительно просто привет хочет передать с Чукотки.
  Впущу-ка я этого дядю. Вдруг товарищу Скалину действительно будет приятна такая встреча. Ну, слёз, да и вообще долгих рассусоливаний о давно покинутой родине, скорее всего, не будет. Но, возможно, вождю НПБУ будет в охотку хотя бы минут пять поговорить с земляком по душам, заодно показав соратникам, что он всё ещё способен на такие сантименты. А, быть может, более продолжительно и менее деликатно, чем я, принюхавшись к амуниции ходока, он учует в ней такие, десятилетиями настоянные в чумах специфические ароматы, которые растрогают его даже больше, чем любые слова. Ну, а если засидится дорогой гость, то совместными усилиями мы выпроводим его с той или иной степенью вежливости. И такое уже доводилось делать.
  Входим с гостем из Хатырки в кабинет, и он сразу летит к товарищу Скалину, широко раскинув руки для объятий:
  - Привет, земеля!
  От оскала, от оскала псевдоним сына орденоносного оленевода. Одной рукой вождь НПБУ не позволяет ходоку обнять себя, а другой делает жест, предлагающий всем остальным покинуть кабинет.
  Было даже не совсем понятно, на каком языке говорят за дверью. Вернее, говорил только один. Да и речью эти гневные рыки товарища Скалина трудно было назвать.
  Что такое? Нетактично называть вождя партии земелей, даже если он когда-то через забор от тебя жил, а то и на один горшок в детсаде вы с ним ходили? Да и в любой другой форме непозволительно напоминать о чукотском происхождении товарища Скалина?
  Очень скоро пулей вылетел из кабинета ходок из Хатырки. Только и сказал, надевая на голову шапку и выбегая из приёмной:
  - Злой, однако, Вовка стал. Шибко злой!
  Меня участники собрания, по молчаливому уговору, пропустили из приёмной обратно в кабинет первым, полагая, что без персонального выговора мне не обойтись.
  Ставя табуретку на место, товарищ Скалин распорядился:
  - А чукчей и вовсе никогда ко мне не пропускать! Ни стадом, ни поодиночке.
  Эх-ма! Выходит, и табуреткой товарищ Скалин замахивался на земляка. Редко вождь НПБУ позволял себе демонстрировать такую откровенную жестокость. А ведь была-была у нашей троицы задумка: как-нибудь устроить с нашими актёрами-чукчами весёлый спектакль - или на "Эхо 17-го", или прямо в кабинете товарища Скалина. Всё, придётся выкинуть этот номер из нашего репертуара. А жаль.
  
  ...Тамара Александровна срочно хотела поговорить сразу со всей нашей троицей.
  Все заговорщицкие посиделки проходили, как правило, в нашей с Верой скромной квартирке.
  ...- Почему-то товарищ Миколенкова с первых дней нашего знакомства испытывает ко мне какую-то необъяснимую для меня симпатию. Делится со мной своими семейными проблемами, хозяйственными заботами, считает меня своей подругой. Я её не отталкиваю, хотя мне, как всем в НПБУ, известна её слабость - утрированная бдительность.
  Вывод из этого вступления был понятен, и я его изложил:
  - Уж коли вы, Тамара Александровна, говорите об этом нам, то можно догадаться, чем в этот раз хотела поделиться с вами товарищ Миколенкова. Подозрениями к кому-то из нас? Или сразу ко всей нашей компании?
  - Правильная догадка, - подтвердила Тамара Александровна.
  - И как она объясняет свои подозрения?
  - Объясняет она это очень просто: "По глазам вижу". Но подозрение у неё не ко всей вашей компании.
  Теперь уже Моня делает предположение:
   - Товарищ Василий у неё - вне подозрений?
  - Да, товарищ Василий у неё - вне подозрений.
  Я спрашиваю:
  - Тамара Александровна, а товарищ Миколенкова просто поделилась с вами своими подозрениями и всё?
  - Нет, не всё. Она попросила у меня совета: надо ли ей сообщать о своих подозрениях в Стуковую. Ведь не только товарищ Василий, но все вы - в большом авторитете и в партии, и лично у товарища Скалина.
  Сначала все мы в задумчивости помолчали, а потом откровенно поговорили.
  Результатом нашей беседы стало следующее: Тамаре Александровне было рассказано всё о нашем святом деле. При этом мы с Моней как бы не обращали внимания на смущённые переглядывания нашей новой парочки, из которых было понятно, что о нашей тайне Тамара Александровна уже знает если не всё, то главное ей известно.
  В конце разговора я впервые обратился к Тамаре Александровне по имени:
  -Тамара. Каждый новый донос товарища Миколенковой и так имеет всё меньший компрометирующий вес для товарища Скалина. И всё-таки отговорите её от намеченного стука. Мол, действительно, учитывая наш авторитет, этот донос, скорее, обернётся против неё. Ведь её аномальная бдительность может быть диагностирована уже как болезнь.
  Тамара не сомневалась в том, что сможет убедить товарища Миколенкову не стучать на нас.
  Уверенные, что все присутствующие прекрасно поймут иронию, мы с Моней немного позубоскали на возникшую тему.
  ...- Так чего же нам с тобой, Моня, не хватает, чтобы так же, как товарищ Василий, не вызывать подозрений у недремлющего ока НПБУ? - спрашиваю я.
  - Нам не хватает коммунистического прошлого товарища Василия, - уверенно ответил Моня. - Нет отпечатка этого прошлого на подозрительных наших физиономиях и в нашем поведении.
  - Неужели это прошлое так въелось в нашего друга? - картинно удивляюсь я.- А ведь он не раз утверждал, что навсегда порвал с ним.
  Моня тоже не обошёлся без театральных эмоций:
  - Глаза выдают товарища Василия, глаза! Столько в них ещё его коммунистического прошлого осталось. Особенно, когда он ест своими глазами товарища Скалина. У нас с тобой до сих пор так не получается. А товарищ Миколенкова всё видит.
  
  ...В этот раз темой совещания в кабинете руководителя НПБУ было отношение партии к конституции. Какой она должна быть после прихода НПБУ к власти.
  На совещании присутствовали и мы с Васей. Товарищ Томина на такие узкие совещания уже не приглашалась, да и более широкие партийные собрания она посещала всё реже.
  Моня в это время вёл очередную радиопередачу "Эхо 17-го". В этот раз его гостями, якобы, были ивановские ткачихи, сплошь потомственные большевички, готовые в сентябре быть в первых рядах идущего на Кремль народа.
  Никакой изюминки в этот раз в радиопередаче не было, да Моня и не мог позволить себе злоупотреблять развлекательными элементами в передаче с таким названием. Даже хорошо исполняемые время от времени ткачихами революционные песни не делали передачу менее скучной. В кабинете товарища Скалина её если и слушали, то даже не вполуха.
  ...Первый заместитель председателя НПБУ товарищ Букин не сомневался:
  - Конституция - это такая же показуха, как, например, галстук. И для государства она, по большому счёту, так же не нужна, как и галстук для человека. А если откровенно, и то и другое зачастую просто мешает: галстук - человеку, конституция - государству.
  Второй заместитель товарищ Хилых поддержал мнение о никчемности конституции:
  - Конституция нужна только тунеядцам и педерастам, чтобы ею размахивать, когда наступают им на хвост.
  Ни один человек в кабинете и слова не сказал в поддержку конституции и галстуков. Товарищ Скалин своего мнения пока не высказывал.
  Молчаливая пауза затягивалась, и я уже собирался сказать несколько вялых и не очень убедительных слов в защиту конституций и галстуков, когда секретарь доложила:
  - Товарищ Скалин, вас просит принять его очередной ходок.
  - Кто он?
  - Акын.
  - Кто? - не сразу понял товарищ Скалин, да и все мы, присутствующие.
  - Акын, - повторила секретарь. - Так он представился.
  Мы с Васей переглянулись. Это был не наш человек. Мы акына не заказывали.
   Вот и в этот раз, не понимая, чего можно ожидать от странного ходока, товарищ Скалин попросил меня выйти в приёмную и выяснить, что это за человек.
  Нет, на азиата этот акын не похож. Так ведь не только они акынами становились, когда в СССР был повышенный спрос на это своеобразное творчество.
  - Кто вы и откуда приехали? - спрашиваю я.
  - Геннадий меня зовут. Простой рязанский мужичок. Из села Филинка в Скопинском районе. Может быть, слышали?
  - Не довелось. И чем вы занимаетесь в своей Филинке?
  - Работаю у нашего фермера. Каледин его фамилия. Тоже не слышали? А ведь известная личность. Уже несколько раз его телевидение снимало, в пример ставило. Вот, мол, какой замечательный производитель куриного мяса.
  Несмотря на успехи фермера, Геннадий говорил о своём работодателе со всем возможным презрением.
  - Судя по вашим интонация, у вас к Каледину накопились какие-то претензии.
  - Так ведь угнетает, сволочь! А когда говоришь ему, что мне необходимо время ещё и творчеством заниматься, тут же обрывает: "Мне не писатели и поэты нужны, а работники. Не желаешь работать, вали куда хочешь!" А куда валить, если наш бывший колхоз "Красный курятник" давно рассыпался. Когда к власти придёт ваша партия я ему всё припомню. Или вступай, кулачина, в колхоз, или вали... Да не куда хочешь вали, а туда, куда тебя направит НКВД. Как будут называться органы при вашей власти? Хорошо бы вот так же и назывались.
  - Мы учтём ваше пожелание. Так с чем же вы к нам приехали? Жаловаться на фермера Каледина?
  - Пусть с этим кровопийцей НКВД разбирается, когда большевики опять придут к власти. А я вот с чем приехал. Ещё со школы помню, что у вождей большевиков должны быть акыны. Это те, которые специально для вождей стихи и песни сочиняют. За это они получали большие гонорары и ордена. Вот я и приехал узнать, есть ли уже у товарища Скалина хоть один акын. И если я буду первым, то, извините за нескромность, на какие вознаграждения за свои стихи я могу рассчитывать?
  - А у вас уже есть стихи, посвящённые товарищу Скалину?
  - И не один уже есть.
  - Ну, почитайте.
  Рязанский акын выпрямился, приосанился и вытянув в сторону кабинета руководителя НПБУ правую руку, стал торжественно декламировать:
  -Мы с именем Скалина всё победим,
  Клокочет заветная песня в груди -
  В ней Скалину слава, любовь, уваженье,
  Без края восторг, без границ восхищенье...
  Прокашлявшись и убедившись в моей готовности слушать и дальше, он продолжил:
  - Коль Скалин с нами - значит, правда с нами,
  Коль Скалин с нами - значит мы сильны,
  Коль Скалин с нами - гордо реет знамя
  Счастливой, мощной, солнечной страны...
  Он опять вопросительно посмотрел на меня.
  - Продолжайте, - снова разрешил я.
  - Вам нравится?
  - Мне нужно услышать как можно больше. Продолжайте.
  Гость продолжил декламацию:
  - А песню лучшую свою
   О Скалине я пропою.
   Её со мною запоёт
   Счастливый мой народ.
   Ты, Скалин, солнце наших дней,
   Ты всех дороже и родней.
   Тебе несём тепло сердец,
   Мудрейший наш отец!
  - Спасибо, достаточно, - остановил я чтеца. - Ну, что мне вам, уважаемый, сказать. Да, акыны прошлого получали за свои стихи, посвящённые вождям большевиков, и хорошие гонорары, и высокие ордена. Так ведь получали за свои сочинения. За свои! А вы солнцу наших дней товарищу Скалину хотите впарить стихи очень известного, пусть и давно ушедшего от нас казахского акына Джамбула.
  - Но ведь его стихи были про другого вождя. А у меня - про товарища Скалина.
  Неужели это туповатое удивление у него - искреннее?
  -Вы, товарищ, изменили в стихах Джамбула только фамилию вождя. Хорошо, возможно, ещё несколько слов. И хотите, чтобы то, что получилось, считалось самостоятельным произведением?
  Да, не позавидуешь фермеру Каледину - эх и толстокож его работник. Смутился ли он хоть чуть?
  - Честно говоря, я думал, что эти стихи давно ушедшего от нас Джамбула уже никто и не помнит. А если я изменю побольше слов?
  Пора пугать:
  - Напомню вам: плагиат - это такое же воровство, как и воровство кур. Изменение всего лишь нескольких слов не избавит вас от судебного преследования наследников Джамбула.
  - Они что, обязательно станут меня преследовать?
  - Они будут дураками, если не воспользуются возможностью нажиться на вашем плагиате. Наследники известных акынов зачастую только и кормятся таким образом.
  Ага, напугаешь такого.
  - А как точно определить - плагиат это или нет?
  - Что такое уже плагиат, а что такое ещё нет -это настолько сложный вопрос, который и в литературном мире, и в судебных кругах так и не решён окончательно. Но в вашем случае суд будет недолгим.
  Неудавшийся акын вцепился в меня как клещ:
  - Ну а если я всё-таки изменю столько слов, чтобы у наследников Джамбула уже не было возможности нажиться на мне.
  Пора было выставлять рязанского гостя за дверь.
  - Верим, что так оно когда-нибудь и будет, если кровопивец Каледин всё-таки предоставит вам время для творчества. Но пока что принудить фермера к этому мы не можем. Вам придётся подождать прихода НПБУ к власти и восстановления колхоза "Красный курятник". Вот колхозы большевики смогут заставить содержать самых плодовитых акынов. Были в истории такие прецеденты...
  Товарищ Скалин одобрил моё поведение с акыном: не впустил, но обнадёжил. С правильным политическим комментарием обнадёжил. Потом попросил:
  - И запишите фамилию того фермера. У меня такое предчувствие... что придёт время... когда и сам он сможет стать неплохим акыном для товарища Скалина... если товарищи из НКВД его попросят.
  В этом можно было не сомневаться. Если, когда придёт время, и товарищи из НКВД попросят его, то Каледин таким акыном для товарища Скалина станет, что воскресни давно ушедший от нас Джамбул и прослушав то, что получилось у бывшего кулака, - он бы от зависти тут же снова ушёл от нас. Товарищи из НКВД, как никто другой, умеют убеждать.
  Как шепнул мне Вася, за время моего отсутствия в кабинете никто так и не оспорил никчемность конституции и галстуков, а у меня даже и тот вялый задор, что был, пропал. Сам вождь НПБУ об этом так и не сказал ни слова. Вопрос был отложен до сентября.
  Уже в своём кругу, вечером, возвращаясь к тому, как я уберёг начинающего рязанского акына от исков алчных наследников Джамбула, говорю:
  - А ведь неплохую идею он подбросил. Что, если нам самим взрастить акына для товарища Скалина?
  - А то и нескольких, для здоровой конкуренции, - развил моё предложение Вася. - Пусть у Мони на радио выступают, соревнуются.
   Моня не принял нашего с Васей предложения:
  - У акынов вождей не может быть здоровой конкуренции. Только нездоровая. Очень нездоровая. Могут подраться прямо у микрофона. Да и зачем нам взращивать акынов? Ведь мы, по сути, и сами являемся акынами для товарища Скалина. Так зачем нам конкуренты?
  И я, и Вася согласились с Моней - не хватало ещё конкуренции в создании культа личности товарища Скалина с нами же взращёнными акынами. Сами создадим этот культ.
  
  ...Несмотря на то, что в приёмной ждал очень интересный гость, который и созвонился предварительно, и пришёл в назначенный час, в кабинете товарища Скалина предпочли дослушать до конца очередную передачу "Эхо 17-го". Якобы по многочисленным просьбам слушателей, товарищ Рабинович брал интервью у штатной ветеранки НПБУ Валентины Николаевны Градобоевой.
  Мы с Васей не сомневались в успехе этой передачи и надеялись, что свои недюжинные способности к импровизации и Моня, и тётя Валя будут держать в узде, не позволяя им пуститься в такой галоп, который и остановить не получится.
  ...- Удивительно, как быстро вам, Валентина Николаевна, удалось занять такое прочное место в высшем обществе нацистской Германии.
   - Не забывайте, по легенде я была беглой русской графиней. Знакомство со мной было интригующим и лестным даже для правящей верхушки рейха.
  - А где вам, Валентина Николаевна, чаще всего доводилось встречаться с представителями этой верхушки?
  - Да где только не доводилось - в театрах, на стадионах, на скачках. Но чаще всего на каких-то торжествах, в том числе семейных.
  - И вот как раз на одном из таких семейных торжеств вы произнесли тот свой тост, на котором хочется остановить внимание.
  - Да, это был юбилей супруги одного из фашистских бонз. На этом сборище, на котором присутствовала чуть ли не вся фашистская верхушка, можно было получить немало дополнительной ценной информации.
  - Ведь ваш тост был ответным. Чем он был вызван?
  - Все сидящие за столом или знали точно, или с уверенностью предполагали, что война с СССР разразится очень скоро, и кому-то надо было высказаться на эту тему. Соответствующий тост доверили провозгласить юбилярше. Она и провозгласила: "За нашу победу!" Я тут же встала со своим бокалом и добавила: "За нашу великую победу!"
  - С соответствующими интонациями добавили?
  - Да ещё с какими! Юбилярша, не понимая их значения, стрельнула в меня завистливым взглядом.
  Товарищ Скалин решительно встал со своей табуретки, выпрямился и начал аплодировать с таким воодушевлением, какого мы с Васей ни разу не наблюдали у него до этого. Мгновенно аплодисменты были подхвачены всеми присутствующими.
  Наверное, Моня предполагал, что в этот момент его передачи всё так и произойдёт в кабинете руководителя НПБУ, поэтому не торопился прерывать торжество следующим вопросом.
  ...- Точно такой же тост стал знаменитым через много лет, будучи провозглашённым в одном из самых легендарных фильмов о наших разведчиках. У вас никогда не возникало чувства... чувства ревности... чувства, что нарушены ваши авторские права, если можно так сказать?
  - Да какие тут могут быть авторские права, если речь идёт о выражении безграничной веры в свою родину.
  В кабинете товарища Скалина и этот ответ был встречен аплодисментами.
  - Но ведь кое-кому на этом сборище ваша интонация в произнесении этого тоста могла показаться и подозрительной. Не тогда ли и стал следить за вами гестаповец Шульц?
  - Нет, Шульц стал следить за мной по другому поводу.
  - Валентина Николаевна, и я, и радиослушатели сгораем от нетерпения. Когда и почему Шульц стал следить за вами?
  - Увы, вероятно, у каждого разведчика есть своя слабость. Да она и сейчас остаётся у меня - всё та же слабость. Я всегда болела и болею за "Спартак". В то время в Берлине тоже был футбольный клуб "Спартак". Это была пролетарская команда с рабочих окраин. Её патронировала и оказывала посильную помощь Коммунистическая партия Германии. И болел за неё в основном пролетариат.
  Надо ли говорить, что товарищ Скалин болел за "Спартак", и был незамедлительно обласкан взглядами соратников.
  А тётя Валя продолжала:
  - В высших фашистских кругах болеть за эту команду считалось не только дурным тоном, но и очень подозрительно. Поэтому я, всей душой болея и за берлинский "Спартак", скрывала эту свою слабость, и, как мне казалось, никто о ней не догадывался. Но, оказывается, я плохо знала гестапо.
  - Гестапо всё-таки разнюхало о единственной вашей слабости и приставило Шульца следить за вами?
  - И однажды, после очередного крупного проигрыша берлинского "Спартака", Шульц подходит ко мне и ехидно говорит: "А вы знаете, графиня, что вчера московский "спартачок" тоже проиграл. Причём, с тем же разгромным счётом, что и берлинский. У вас в связи с этим никаких чувств не возникает?.." Ещё бы не возникали - ладно бы только одна из этих команд проиграла так позорно, а тут сразу обе. Впервые за всё время пребывания в логове врага я вздрогнула и никак не могла унять эту дрожь. Трясусь и ничего не могу сказать Шульцу в ответ...
  Все присутствующие в кабинете товарища Скалина в ожидании продолжения с напряжёнными лицами чуть ли не привстали со своих мест. А мы с Васей в очередной раз переглянулись: из пролетарской солидарности в унисон бездарно играющие берлинский и московский "спартачки" - это уже начало импровизационного галопа в идущей радиобеседе, или Моня с тётей Валей всё ещё действуют по согласованному сценарию?
  Вроде бы по согласованному сценарию играют.
  ...- Вот так я провалилась.
  - Шульц сразу сделал вам предложение ответить на его домогательства в ответ на вашу неприкосновенность?
  - И сразу получил по своей толстой гестаповской морде. Советская разведчица могла принадлежать кому угодно, но только не оберштурмбаннфюреру гестапо.
  - И даже получив по своей толстой гестаповской морде, Шульц дал вам время подумать над его предложением?
  - В это время все мои силы и чувства были мобилизованы на соблазнение Штабиста. И так получилось, что, соблазнив его по заданию родины, я влюбилась в этого милого человека самым настоящим образом. И когда, в нашу последнюю встречу... он, уже разоблачённый... попросил меня пристрелить его... я не смогла этого сделать... и ему, на моих глазах, пришлось совершить самоубийство. Нет, извините, я сейчас начну реветь и продолжаться это может долго...
  На этом товарищ Рабинович, заботливо успокаивая Валентину Николаевну, завершил интервью с мало ещё кому известной советской разведчицей Графиней.
  И это было весьма кстати. В приёмной кабинета товарища Скалина давно ожидал внимания к себе очень интересный гость.
  
  ...-Напомните нам - кто это? - попросил меня хозяин кабинета.
  - Это, товарищ Скалин, господин Муса Фадил. Господин Фадил уполномочен представлять интересы нескольких стран Экваториальной Африки. В свете грядущих сентябрьских событий в России руководству этих стран хотелось бы знать направление внешней политики НПБУ после её прихода к власти. Будет ли она сродни политике Советского Союза, который оказывал щедрую, порой безвозмездную помощь этим странам? Станет ли Россия под вашим руководством снова закадычным другом Африки?
   Вождь НПБУ тут же переспросил меня:
  - Каким-каким другом Африки Россия должна будет стать?
  - Закадычным. Вот только эти два слова господин Фадил и смог произнести на русском языке.
  Товарищ Скалин, то ли криво усмехнувшись, то ли оскалившись, тут же прокомментировал скромные языковые познания господина Фадила:
  - Знают попрошайки, какие русские слова надо запоминать в первую очередь.
  Комментарий товарища Скалина вызвал оживлённую и весёлую реакцию у всех присутствующих в кабинете, а он спросил меня:
  - Как на дипломатический язык надо будет перевести вот это: "Держите карман шире! Ничего вам не обломится!" - каковое обещание породило ещё более бурную поддержку соратников вождя партии.
  Я не стал задумываться, как перевести на дипломатический язык "Держите карман шире!" Не сомневался, что в этот раз строгость товарища Скалина напускная, временная. Через минуту от неё ничего не останется. Ему, конечно, лестно, что теперь о нём знают и в таких далёких закоулках планеты, и рассчитывают на него, как на благодетеля. Поэтому за "господина Фадила" можно было не беспокоиться - он будет принят вождём НПБУ на достойном уровне, и сможет сыграть свою роль в укреплении его культа личности.
  Так и вышло: господин Фадил был принят если и не как закадычный друг, то и не как заведомый попрошайка, которому ничего не обломится.
  В ходе прошедших в духе полного взаимопонимания переговоров Экваториальной Африке была обещана легендарная щедрость СССР. За оружие можно будет рассчитываться дарами африканской земли. А в некоторых случаях оружие может быть передано и безвозмездно. Но, разумеется, все эти благодеяния свершатся, если господин Фадил и его единомышленники поспособствуют как можно более глубокому проникновению идеологии НПБУ в широкие африканские массы.
  ...- Господин Фадил, насколько успешно в Экваториальной Африке идёт работа в этом направлении? - задал товарищ Скалин свой вопрос.
  Надо ли говорить, что этот вопрос ожидался, объёмистый ответ на него был отрепетирован, и я, в меру своих способностей, перевёл его на международный, а ответ господина Фадила - на русский:
  - Идеология НПБУ уже и сейчас, благодаря передачам "Эхо 17-го", завоёвывает всё большую популярность в Экваториальной Африке...
  Много ещё было комплиментов с дифирамбами товарищу Скалину, НПБУ и передачам "Эхо 17-го" в цветистом ответе господина Фадила, а завершить его перевод я не удержался уже своей сиюминутной импровизацией:
  - А порой эта идеология пробивается в такие дикие дебри, в которых и про штаны ещё ничего не слышали.
  Что уж там говорить - грубоватая получилась импровизация с очень сомнительным содержанием. Всё-таки человек, как правило, сначала обзаводится штанами, и только потом - идеологией. Чаще всего той, которая и облагодетельствовала его портками.
  Беседа, наполняемая всё новыми взаимными обещаниями, к своему окончанию вплотную подвела стороны к состоянию закадычных друзей, которое пока просто не стали официально оформлять.
  Я проспорил Васе и Моне, утверждая, что этот вопрос высокому африканскому гостю задан не будет, но в подготовке ответа на него тоже участвовал.
  А этот вопрос был всё-таки задан, и ни кем-нибудь, а самим товарищем Скалиным:
  - Известно ли господину Фадилу что-нибудь о майоре Лукише, бывшем советском военном советнике?
  Подготовка ответа на этот вопрос стала для нашей заговорщицкой компании весёлым творческим упражнением. В первом варианте, самом трагическом для майора Лукиши и самом, как мы предполагали, приятном для товарища Скалина, "господин Фадил" должен был предоставить ему копию протокола собрания президиума Фронта социальной справедливости. В нём было бы написано: "Слушали: о полном развале майором Лукишей военной и политической подготовки личного состава ФСС, приведшему к катастрофическому уменьшению размеров Освобождённой зоны. Постановили: применить к майору Лукише исключительную меру наказания - его коллективное поедание всем личным составом ФСС". Но потом мы решили, что такой "рояль в кустах" для "господина Фадила" при ответе на вопрос выглядел бы подозрительным. Да и нечего баловать товарища Скалина - мы не позволим даже понарошку погубить хорошего в общем-то русского мужика, заблудившегося в жизни. И вот теперь "господин Фадил" озвучивает наш окончательный вариант ответа, который я перевожу:
  - Как вы сказали - майор Лукиша? Это не тот советник, который назвал свою африканскую жену Резолюцией, а всех своих пацанов от неё - Ваньками?
  - Да, - подтверждает товарищ Скалин. - Тот самый. Так что же вы о нём слышали, господин Фадил?
  - Я слышал, что руководство Фронта социальной справедливости, при всём уважении к прошлым заслугам майора Лукиши, очень недовольно его нынешней работой. И на специальном своём заседании запретило товарищам Лукише и Резолюции рожать следующих Ванек до тех пор, пока продотряды ФСС, возглавляемые майором, не смогут обеспечить их и остальное население Освобождённой зоны достаточным питанием.
  ...Провожали господина Фадила из кабинета товарищ Скалина как друга, пусть ещё и не закадычного. И с просьбой, если такая возможность представится, выразить майору Лукише и его супруге сочувствие в связи с запретом на дальнейшее размножение ими Ванек. Интонации этой просьбы господин Фадил понял, и тоже, скорее интонациями, чем словами обещал исполнить эту просьбу должным образом.
  
  ...У "шпиков" - ничего дегенеративного в лицах. Интеллигентные на вид молодые люди.
  После соответствующих приготовлений, по знаку режиссёра Млынского, актёры прямо в кабинете вождя НПБУ стали играть сцену, в которой они упустили из вида товарища Скалина и его верного телохранителя товарища Василия.
  Вот шпики, как бы всё ещё сохраняя в поле зрения своих подопечных, остановились, прикуривая один у другого. Но вот они потеряли их из виду. Весьма достоверно было сыграно нарастание у шпиков недоумения - как же такое могло произойти. Мимика была точной, выразительной. Потом - стремительные броски того и другого туда-сюда, возвращение на прежнее место. Иногда ребятки всё-таки переигрывали - производили такие низкие наклоны и так внимательно глядели себе под ноги, будто они не только присматривались, но даже принюхивались к потерянным следам. Потом удивлённые оглядывания по сторонам переродились во всё более укоризненные и злые взгляды друг на друга. А затем - слово за слово, упрёк за упрёком, и шпики, обвиняя другу друга в провале слежки, стали драться. Дрались с огоньком, профессионально, правдоподобно. Победивший, пиная проигравшего, и тут не растерял интеллигентских замашек. Он при этом не зло матерился, а мягко повторял: "Шляпа вы, батенька, шляпа!"
  Всем присутствующим в кабинете соратникам вождя НПБУ игра актёрами-шпиками своего провала понравилась. Кое-кто даже в ладоши хлопнул пару раз.
  А товарищ Скалин закурил, встал со своей табуретки, молча походил какое-то время взад-вперёд по кабинету, а потом спросил у режиссёра:
  - А почему в вашем кинофильме, господин Млынский, товарищ Скалин должен будет как заяц бегать от шпиков? Разве это не будет унижением для товарища Скалина?
  Очень неожиданной стала эта реплика для Млынского. И мы с Васей не ожидали её.
  С подобающей угодливостью режиссёр спросил:
  - А что вы предлагаете, товарищ Скалин? Как, по-вашему, следует изменить весь этот фрагмент фильма - вашу встречу со шпиками?
  - Я, господин Млынский, предлагаю сделать встречу товарища Скалина со шпиками более лаконичной. Разве не этому учит нас классика: краткость - сестра таланта.
  - Абсолютно с вами согласен, товарищ Скалин. Но как сделать её более лаконичной? Уменьшить хронометраж драки?
  - А драки, господин Млынский, и вовсе не надо. А то подерутся, помирятся и снова станут следить за товарищем Скалиным. Я предлагаю избавить товарища Скалина от слежки этих шпиков раз и навсегда.
  - Каким способом, товарищ Скалин?
  - Способом их ликвидации. Нет шпиков - нет проблем, - спокойно ответил вождь НПБУ.
  Классики едва ли предполагали, что лаконизма в искусстве можно достичь и таким вот способом. А ведь действительно: сколько и сколько художественных произведений только бы выиграли, если бы их авторы не медлили с ликвидацией сомнительных персонажей.
  На какое-то время в кабинете установилась тишина.
  Режиссёр тяжело выбирался из положения, в которое его загнал вождь НПБУ.
  - То есть в этом фрагменте фильма... вы, товарищ Скалин, и товарищ Василий... заметив слежку... не уходите от неё, а... Например, товарищ Василий обращается к шпикам с просьбой дать закурить, подходит к ним и...- Млынский не решается сам избрать технику ликвидации.
  Товарищ Скалин подсказывает:
  - ...И достаёт из кармана многозарядный пистолет - вдруг шпики окажутся очень живучими. А ещё прошу обратить внимание, господин Млынский, вот на что. В фильме необходимо будет сохранять историческую правду, так ведь? Разумеется, пока эта правда не бросает тень на Народную партию с большевистским уклоном. Такая правда нам не нужна. А вот если товарищ Скалин в фильме "Скалин в сентябре" станет, как и в жизни, дымить как паровоз, - то это, по-моему, не будет бросать тень на нашу партию. Как вы считаете, товарищи? - обратился вождь ко всем присутствующим.
  За всех них, с улыбками комментирующих между собой вопрос руководителя НПБУ, ответил его первый заместитель товарищ Букин:
  - Да что вы, товарищ Скалин. Такая историческая правда только оживит фильм "Скалин в сентябре". Она приблизит вас к простым кинозрителям, большинство из которых тоже не прочь подымить.
  - Спасибо, товарищи, за гуманное разрешение и в фильме сохранить мне мою слабость, - товарищ Скалин даже немного поклонился. - А вот у товарища Василия нет в жизни такой слабости, значит, и в снимаемом фильме он должен быть некурящим. Поэтому пусть он, направляясь к шпикам, не закурить у них попросит, а обратится с другой просьбой или предложением. Подскажите режиссёру, зачем товарищу Василию надо будет подойти к шпикам, - обратился хозяин кабинета ко всем присутствующим в нём.
  Я не сомневался, что все предложения будут дурацкими, так пусть моё хоть первым из них станет:
  - Пусть товарищ Василий напомнит шпикам, что, как утверждают врачи, курить на ходу, как они себе позволяют, особенно вредно.
  Товарищ Скалин тут же принимает решение:
  - Очень хорошее, очень здоровое, очень полезное для кинозрителей предложение. Надо принять.
  Млынский робко предлагает:
  - Так, может быть, товарищ Скалин, прямо сейчас и здесь попробуем сыграть этот фрагмент фильма в вашей редакции? То есть, начиная с того момента, когда вы с товарищем Василием заметили слежку, но уходить от неё не стали.
  Товарищ Скалин, под одобрительные смешки соратников, возразил против такого намерения:
  - Я уверен, что никогда не смогу исполнить роль самого себя так же убедительно, как её исполнит профессиональный актёр. Присутствующие здесь критики заклюют меня: "Нет, не похож..." Не торопитесь, господин Млынский, подготовьте заново этот фрагмент на репетициях.
  И здесь прав товарищ Скалин: советское киноискусство не раз доказывало, что актёры, исполняющие роль большевистских вождей, и своей внешностью, и поведением всегда выигрывали у своих прообразов.
  Уже когда режиссёр выходил из кабинета, товарищ Скалин бросил ему вслед:
  - Господин Млынский, позвольте добавить к моей редакции обсуждаемого фрагмента фильма вот какой штришок: пусть товарищ Василий, кладя пистолет обратно в карман и отходя от тел шпиков, как бы обращаясь к зрителям, скажет: "А ведь врачи были правы".
  - Слушаюсь, товарищ Скалин! - не нашёлся сказать что-то другое режиссёр, начисто задавленный авторитетом будущего главного редактора всего российского кинематографа.
  Похоже, в фильме "Скалин в сентябре" может быть ещё много сцен с применением многозарядных пистолетов и другого оружия против недоброжелателей вождя НПБУ.
  
  ...Товарища Василия, как автора предложения, вождь НПБУ лично попросил найти художника, который изобразит Феникса для знамени партии.
  Мы попросили выполнить этот заказ Колю Симакова, будущего театрального художника. Иногда Коля подрабатывал шаржами в людных местах. Разок ему удалось даже на Арбате какое-то время посидеть, пока его, как пришлого, не турнули оттуда.
  ...Вася первым начинает знакомить Колю с заданием:
  - Шаржи бывают разной степени искажения оригинала. И разной направленности такого искажения. Так ведь?
  - Разумеется. От едва заметной дружеской иронии до злой карикатуры.
  - Надо бы изобразить одного персонажа так, чтобы едва заметная ирония была уже далеко позади, но и до злой карикатуры дело ещё не дошло.
  - А что за персонаж?
  - Птица Феникс.
  - Эх ты! Какой интересный персонаж. Шаржей на птиц я ещё не делал.
  Разговор продолжаю я:
  - Ты ведь, Коля, знаешь, что это не простая птица, это мифологический персонаж.
  Коля не строит из себя большого эрудита:
  - То, что птица Феникс - мифологический персонаж, это я краем уха слышал. Но, по-моему, ещё ни разу не видел её изображения. А если и видел, то забыл. А если забыл, значит, ничего особенного в той птице нет.
  Моня приготовил нужную картинку:
  - Вот, Коля, один из вариантов - как выглядит птица Феникс. Кстати, эта птица - он. Как видишь, этого парня и так-то нельзя назвать симпатягой. А надо бы добавить к его образу ещё и что-то такое... Чтобы как можно меньше почтения к нему оставалось. Чтобы многим и хихикнуть хотелось, глядя на Феникса, который у тебя получится.
  - А почему надо будет хихикать над таким Фениксом?
  После того, как мы объяснили, знамя какой партии будет украшать получившийся Феникс, Коля заказ принял, прокомментировав своё решение:
  - Если эта партия придёт к власти, то придётся и шаржи на курицу с ней согласовывать.
  ... И вот специальное заседание в кабинете товарища Скалина.
  Получившийся символ НПБУ представил собравшимся первый заместитель руководителя партии товарищ Букин:
  - Ну и как вам, товарищи, этот Феникс? Принимаем такой его образ для нашего партийного знамени?
  Теперь не только в кинематографе, но и в изобразительном искусстве у НПБУ был только один авторитет. Но товарищ Скалин, закурив и прохаживаясь по кабинету, не торопился со своим выводом.
  Тогда напомнить о себе решил товарищ Хилых:
  - Товарищи, возможно, меня мало кто поддержит, но, по-моему, в представленном нам образе Феникса очень заметно присутствует что-то индюшачье, и почти отсутствует что-то орлиное.
  Товарищ Хилых был абсолютно прав - Коля Симаков всё-таки больше, чем нам хотелось, приблизил своё творение к откровенной карикатуре. Возможно, злые языки и в оригинальном образе Феникса отыщут следы индюшачьей родословной. Но там она всё-таки не настолько забивает орлиную, чтобы от той почти и следов не осталось. Но это на Арбате можно капризничать и требовать от художника, рисующего на тебя шарж, не издеваться так над вашим носом. А просить что-то переделывать бескорыстного художника мы не посмели.
  Будь товарищ Хилых не в опале у вождя НПБУ - а эту опалу чувствовали уже все остальные члены партии - то, очень может быть, что от представленного нами Феникса полетели бы перья. Но чувствовалось, что, скорее всего, товарищ Хилых останется не просто в меньшинстве, а в полном одиночестве.
  И всё-таки, для подстраховки, полезно было выступить в защиту получившегося Феникса. Мы были к этому готовы. Вася старательно вызубрил своё выступление и подготовил для него соответствующие интонации.
  - Товарищи, ну нельзя же к образу нашего Феникса подходить с точки зрения птицеводов или орнитологов. Иначе, мы погрязнем в бесконечных спорах. Да и не символы создают престиж партий, а партии своей долговечной работой делают свои символы узнаваемыми и престижными во всём мире. Даже если эти символы - карикатурные осёл и слон...
  После параллелей с карикатурными, но престижными и узнаваемыми во всём мире ослом и слоном, представленный нами Феникс был бы принят даже в таком образе, когда на знамени НПБУ под ним пришлось бы писать: "Это, товарищи, вовсе не индюк, как вы подумали, а птица Феникс".
   Товарищ Хилых стал единственным воздержавшимся при утверждении символа Народной партии с большевистским уклоном.
  Но, оказывается, предстояло заодно поработать над ещё одним знаменем, заявка на которое пришла только вчера.
  Товарищ Букин объяснил:
  - Товарищи, наши молодые друзья из знакомого вам 9 "б" хотят организовать широкое молодёжное движение под идейным руководством и покровительством Народной партии с большевистским уклоном. Они просят нас помочь им с выбором знамени и для этого движения.
  Предложения посыпались тут же:
  - А чего тут долго думать: на молодёжном знамени - Феникс, а рядом его птенец.
  - А ещё лучше, товарищи, если птенец будет под крылом у Феникса.
  - А ещё лучше, если под каждым крылом Феникса будет по множеству птенцов, что будет говорить о многочисленности молодёжной организации нашей партии.
   Но после того, как под каждое крыло Феникса на молодёжном знамени напихали по корзине птенцов, все присутствующие в кабинете, как бы сговорившись, на некоторое время замолчали.
  Наконец, нашёлся смельчак, который проговорил то, над чем задумались все остальные:
  - Товарищи, но ведь если представить себе такую картину, то получается, что Феникс - это всё-таки, скорее, она, а не он.
  После ещё одной затянувшейся паузы кто-то вроде бы нашёл выход из этого щекотливого для мифологического Феникса положения:
  - Товарищи, но ведь в мире птиц бывает и такое: самец и самка по очереди высиживают птенцов. Почему же так не может быть и с Фениксами. Пока кто-то из них сидит в гнезде с птенцами, другой...
  Пора было кому-то из нас выступить в защиту морального облика того Феникса, который был предложен нами. Выступил я:
  - Нет, товарищи, с Фениксом так быть не может. Эта мифологическая птица не может опускаться до образа жизни какого-нибудь пингвина. Нет у Феникса ни самки, ни птенцов. Он одинок.
  Товарищ Скалин прокомментировал мои слова негромко, но слышали все:
  - Не потому ли и живёт Феникс по пятьсот лет, что одинок?
  А после продолжительного смеха и аплодисментов, добавил:
  - Вот пусть и остаётся закоренелым холостяком.
  Так что, как ни остроумно это всем казалось в начале обсуждения темы, но птенцов пришлось забраковать. Птенцы компрометировали Феникса, закоренелого мифологического холостяка. Вопрос о знамени для молодняка НПБУ был отложен.
  
  ... Сентябрь не за горами, и каждый день становился всё более плотным для товарища Скалина. Это уплотнение производили мы с Васей. Где интригами, а где и локтями мы с ним постепенно отодвинули от вождя партии всех других его соратников, и теперь только мы двое определяли, кто станет его посетителем. Главное -среди них не должно быть противников КПБУ и, тем более, личных недоброжелателей товарища Скалина. Ничто не должно приуменьшать растущий день ото дня и бережно оберегаемый нами от всякого умаления культ личности вождя НПБУ. Все посещения должны были работать только на рост этого культа. Только такими посетителями мы с Васей с помощью наших друзей-актёров и обеспечивали товарища Скалина. Моня на радиостанции делал то же самое - все репортажи с мест и все беседы у микрофона в студии работали на приумножение славы товарища Скалина, и нетерпеливого ожидания сентябрьских событий.
  Вот и этот день у вождя НПБУ был очень плотным. Разумеется, среди присутствующих в его кабинете и мы с Васей.
  ...Дослушиваем ещё одну передачу "Эхо 17-го". Товарищ Рабинович подводит итоги очередного уличного опроса случайных прохожих:
  "...Конечно, и этот опрос, товарищи, не может считаться репрезентативным, но если уже 76 процентов из опрошенных считают, что НПБУ в сентябре обязательно придёт к власти, то это о чём-то да говорит. Напомню вам, что предыдущий опрос дал 63 процента..."
  Только мы с Васей знали, что Моня и на улицу-то никогда не выходил, а если бы вышел и провёл такой опрос, то 98 процентов опрошенных признались, что впервые слышат о такой передаче - "Эхо 17-го". Знающих что-то об НПБУ и товарище Скалине набралось бы побольше, но не намного.
  
  ...- А эти кто такие? - спросил товарищ Скалин о следующих посетителях, которых, по нашим с Васей соображениям следовало принять.
  Товарищ Василий доложил:
  - А это, товарищ Скалин, уже не та бегущая с корабля власти мелочь, которая была у вас раньше. Это уже парламентёры, приближённые к Кремлю.
   Высокий статус парламентёров заставил всех присутствующих подтянуться.
  - Приглашайте.
  Кремлёвских парламентёров было трое.
  После представления и рассаживания, старший из них без раскачки перешёл к теме разговора:
  - Господа, или, если вам угодно, товарищи! Мы не страусы, прячущие головы в песок, и поэтому вынуждены признать, что в ближайшее время власть в стране перейдёт к Народной партии с большевистским уклоном. В связи с этим возникает вопрос: насколько НПБУ будет контролировать своих сторонников? Спросим ещё более прямо: могут ли возникнуть эксцессы против высших представителей нынешней власти? Сарафанное радио уже смакует их возможную жестокость.
  Первый заместитель вождя партии товарищ Букин тут же отреагировал:
  - Мы не в ответе за сарафанное радио.
  Но товарищ Скалин, жестом не дав ему продолжить, неспешно закурил, встал с табуретки, немного прогулялся по кабинету и только потом сказал:
  - На ваш прямой вопрос, граждане, отвечу тоже прямо: да, эксцессы могут возникнуть.
   Так вождь НПБУ проинформировал кремлёвских парламентёров, что ни им, ни тем, кого они представляют, товарищами никогда не стать, быть господами осталось совсем немного, а вот лишёнными почти всех прав гражданами предстоит стать уже в самом недалёком будущем.
  Вот тут товарищ Букин был уже уверен, что его продолжение будет к месту:
  - Опасаетесь, граждане, что народ будет выражать свои чувства к вам с помощью тумаков?
  Товарищ Хилых тут же добавил:
  - Народные массы в очередь станут, чтобы, как однажды справедливо заметил товарищ Скалин, руки почесать об эту публику.
  Все остальные присутствующие в кабинете по очереди наращивали количество и добавляли увесистости тумакам, которые получат от народа представители нынешней власти. Хорошо, что товарищ Скалин, дав слово старшему из гостей, прервал это избиение, и очередь продолжить его не дошла до нас с Васей.
  Старший парламентёр все ещё старался быть сдержанным:
  - Извините, но получить даже много увесистых тумаков - это всё-таки лучше, чем всего лишь один раз быть повешенным на ближайшем фонарном столбе. Вы ведь понимаете, что гарантии в Кремле хотели бы иметь именно на недопущение вот таких крайних эксцессов.
  И снова товарищ Скалин прогулялся по кабинету прежде, чем ответить.
  - Когда народ берёт власть в свои руки, о каких можно говорить гарантиях, граждане. Народ, берущий власть, - это стихия. Если НПБУ силой попытается сдержать эту стихию, то стихия и её сметёт.
   Пыхнув ещё несколько раз сигаретой, товарищ Скалин продолжил:
  - Ну, хорошо. Мы прямо сейчас посоветуемся с товарищами и, скорее всего одну гарантию утвердим. Товарищи, - обратился вождь НПБУ к присутствующим в кабинете, - кто за то, чтобы фонарный столб для кремлёвских граждан не обязательно был ближайшим низкорослым и кривым замухрышкой. Чтобы он по своему виду и высоте соответствовал их высокому положению.
  Предложение было встречено с весёлыми шутками-прибаутками.
  Парламентёры на мгновение посмотрели в нашу с Васей сторону - как им теперь быть? Мы такими же быстрыми, но понятными взглядами дали понять, что они не должны терпеть такого обращения с собой.
  Парламентёры резко встали со своих стульев, чтобы покинуть кабинет, но товарищ Скалин остановил их:
  - Ну вот, с вами уже и пошутить нельзя. Так и быть: когда народ поведёт граждан, которых вы представляете, из Кремля на Лубянку, мы на время уберём все фонарные столбы с этого пути.
   Так что, в конечном итоге, визит кремлёвских парламентёров прошёл не зря - получены гарантии, что НПБУ удастся удержать разбушевавшийся народ от соблазна вздёрнуть нынешних хозяев Кремля на каком-нибудь фонарном столбе, не доведя их даже до Лубянки.
  
  ...- Наш человек из МИДа, - так товарищ Василий проинформировал вождя партии и других присутствующих в кабинете, кто будет следующим посетителем.
  "Человек из МИДа" был отобран нами из наиболее политически подкованных наших друзей-актёров, неплохо знающих историю родины.
  Первым делом до сведения присутствующих был доведён самый достоверный вывод мидовских аналитиков:
  - В МИДе не сомневаются, что высшие руководители Кубы и Белоруссии будут первыми горячо приветствовать приход НПБУ к власти. И они же опередят всех со своими официальными визитами к вам, товарищ Скалин.
  Этот вывод не только не вызвал у вождя НПБУ каких-то положительных эмоций, но даже породил замечание с хорошо слышной иронией:
  - А мы и так не сомневаемся, что именно эти закадычные друзья, а не Папа римский станут нашими первыми гостями.
  Результатом очень короткой дискуссии стал вывод, что Папа римский никогда не посетит Россию, править которой будет партия с большевистским уклоном, поэтому закадычные друзья с Кубы и Белоруссии могут не опасаться, что он опередит их.
  Первый заместитель руководителя партии товарищ Букин спросил:
  - Ну а что можно сказать о других странах? Какие, например, настроения в высших эшелонах Китая?
  - Как вы понимаете, товарищи, настоящие настроения в Китае понять нелегко. Азиатский менталитет рекомендует прятать истинные настроения. Насколько можно понять, Китай в первое время, не выражая на официальном уровне определённого мнения, неофициально будет вполне лоялен к НПБУ. С перспективой всё быстрей и больше сближать отношения с ней.
  Потом наш человек из МИДа рассказал, что и во многих других крупных внеблоковых государствах примерно такое же настроение.
  Конечно, вопрос такой важности должен был задать только товарищ Скалин:
  - А что Вашингтон и Евросоюз?
  - Вашингтон всё ещё делает вид, что ему нет никакого дела до КПБУ. Евросоюз, марионетка Белого дома, поступает так же.
  Других вопросов вождь партии пока не задавал, и тогда вопрос задал один из тех товарищей, которые реже редкого напоминали о своём существовании, но если представлялась возможность хоть как-то упомянуть о всемирном еврейском заговоре или, хотя бы, о его локальных проявлениях, то не воспользоваться такой возможностью они считали одним из самых больших партийных грехов.
  - А какие настроения в Израиле? Небось, там, как всегда, хитрят, выжидают, чья возьмёт?
  Человек из МИДа подтвердил:
  - Да, власти Израиля хитрят, выжидают, тщательно вынюхивая настроение своей русскоязычной диаспоры.
  Торопясь опередить всех, товарищ Хилых уверенно предсказал:
  - Недолго осталось господам из Вашингтона, Брюсселя и Тель-Авива притворяться равнодушными и хитрить.
  Скажи это кто-нибудь другой, он бы без одобрительного отклика не остался. Но теперь все замечания и реплики товарища Хилых оставались без внимания.
  ...Уже после того, как стало понятно об отношении к НПБУ в Марокко, Боливии, Исландии и других державах того же ранга, товарищ Скалин спросил:
  - Ну, а в странах бывшего СССР какие настроения? Как там воспримут наш приход к власти?
  - Там отнесутся к этому в зависимости от степени дипломатического нажима на власти этих стран. При достаточном нажиме высокие визиты оттуда с признанием лояльности на вечные времена могут последовать сразу за визитами кубинских и белорусских товарищей.
  - А если мы каждый раз во время таких визитов будем поднимать вопрос о воссоздании СССР? - спросил товарищ Букин.
  Наш человек из МИДа отвечал очень уверенно:
  - Если дипломатическую подготовку таких визитов дополнять крупными военными учениями у границ соответствующих республик, то визитёры оттуда, скорее всего, сами поднимут такой вопрос.
  Товарищ Букин хитро улыбнулся:
  - Плановыми, якобы, учениями?
  - Разумеется. Но надо заметить, что для прибалтийских республик и такого нажима может оказаться недостаточно, чтобы от их властей поступили просьбы о воссоединении.
  Все присутствующие замолчали, понимая, что такую проблему, если она возникнет, должен будет решать только вождь партии.
  Товарищ Скалин повторил давно заведённый для таких ситуаций ритуал: вставил сигарету в мундштук, прикурил, встал со своей табуретки, неспешно походил по кабинету и только потом спокойно сказал:
  - А мы и не будем ждать такой просьбы от нынешних властей этих республик. С такой просьбой к нам обратятся их народы. А чтобы прежние власти не мешали народному волеизъявлению, мы продвинем наши военные учения до самых столиц всех прибалтийских республик. И уже на следующий день их новые власти, от имени своих народов...Хочу подчеркнуть, товарищи, - от имени своих воодушевлённых такой возможностью народов, обратятся к нам с просьбой о возвращении в СССР.
  Будущее волеизъявление народов Прибалтики было встречено продолжительными аплодисментами.
  На возвращении упирающейся поначалу Прибалтики в СССР встреча руководства Народной партии с большевистским уклоном с "нашим человеком из МИДа" и закончилась. Она добавила партийцам уверенности в грядущих дипломатических победах и гордости за растущий с каждым днём авторитет вождя партии на мировой арене.
  Как ни загружен был этот день у товарища Скалина, но и после того, как соратники покинули его кабинет и разошлись по домам, он принял ещё двух человек - портного и экстрасенса. И тот, и другой были наши люди, рекомендованные вождю НПБУ товарищем Василием. Только он и оставался в кабинете с его хозяином во время этих интимных приёмов.
  На последовавших после этого посиделках всей нашей компании Вася рассказал, как происходили эти приёмы.
  Против того, чтобы снять с себя мерки для костюмов, не уступающих лучшим мировым образцам, товарищ Скалин не возражал. Выходов в свет не избежать. А вот заказывать заодно и мундир Верховного Главнокомандующего не стал, объяснив портному этот отказ: "Рано. Надо будет ещё разобраться с теми в армии, кем командовать придётся".
  А матушка Фотиния в своих нашёптываниях товарищу Скалину вновь и вновь поторапливала: главное дело своей жизни он должен планировать на сентябрь, иначе ничего у него не выгорит. А перед тем, как идти на Кремль, ему надо показать себя тем, кого он поведёт за собой. И показать себя как можно большему количеству людей. То есть, широкие смотрины свои ему обязательно следует устроить. Зрительные залы небольших клубов для этого не подойдут. Эти слова матушка Фотиния, по нашему наказу, должна была повторить несколько раз, что она, с подобающими таинственными интонациями и закатыванием глаз и проделала. Как утверждал Вася, таинственность интонаций и закатывание глаз удавались нашей актрисе не хуже, чем потомственной колдунье. К рекомендациям экстрасенса товарищ Скалин прислушивался очень внимательно. Он не задал матушке Фотинии ни одного вопроса и с почтением проводил её из своего кабинета.
  Всё это Вася, когда мы опять собрались всей нашей компанией, рассказал каким-то суховатым тоном и очень коротко, без напрашивающихся весёлых комментариев, которыми можно было обыграть визиты экстрасенса и портного. Он как бы всё время держал в уме что-то куда более важное из того, что произошло в кабинете вождя НПБУ, что-то тяготящее его, и он всё раздумывал, а надо ли ему обременять этой тяжестью ещё и нас.
  - Ладно, не томи, - первым почувствовал его состояние Моня. - Досказывай уж.
  Вася согласился досказать, но предупредил:
  - Только не пожалейте потом, что заставили рассказать.
  Я ободрил Васю:
  - Если даже и пожалеем, не скажем тебе об этом.
  - Не сразу товарищ Скалин задал мне этот вопрос. Сначала он неторопливо расспрашивал про вас двоих, про то, как зарождались и развивались наши отношения, есть ли между нами какие-то принципиальные разногласия, какие-то застарелые личные обиды. Спокойно расспрашивал, без каких-либо намёков на то, каким будет продолжение этого разговора. А потом прямо задал этот вопрос.
  На какое-то время Вася замолчал, а потом удручённо сказал:
  - Зря я рассказываю это вам.
  Тогда уж мы насели на него всей компанией, включая наших дам, и Вася досказал:
  - Товарищ Скалин интересовался - как я поступлю, если выбирать придётся между личной преданностью ему и моими отношениями с вами?
  Что и говорить, серьёзные и даже тревожные мысли порождал этот вопрос вождя большевиков. Не просто так он был задан.
  Но так не хотелось вот сейчас в нашем уютном кружке, за чаепитием, поддаваться каким-то тревогам.
  Поэтому я нарочито строгим тоном спрашиваю у Васи:
  - Надеюсь, ты не угробил наше святое дело, и клятвенно заверил товарища Скалина, что даже ради сохранения наших с Моней жизней не откажешься от положения его преданного фаворита?
  - В том-то и дело, что не угробил. Но так мерзопакостно я себя ещё никогда не чувствовал.
  Мерзопакостные настроения заразны, как и все прочие, если не больше.
  После продолжительного общего молчания стало понятно - нет, не оттянуть тревожный разговор, не обратить его в шутливую перебранку. И первой решилась Тамара:
   - Я тоже какое-то время не хотела расстраивать вас, но теперь становится понятно, что и это лучше знать нам всем. Это дополнит наши знания о намерениях вождя НПБУ. А дело вот в чём. Товарищ Миколенкова всё-таки не удержалась и обратилась со своими подозрениями не в Стуковую, как обычно, а напросилась на личный приём к товарищу Скалину. О чём, как подруга, и поделилась со мной: "Я ему сказала: "Хоть режьте меня, товарищ Скалин, а вот не большевики эти двое. Как только мы проходим мимо друг друга и встречаемся глазами, сразу вижу - не большевики! Кто угодно, но только не большевики!"
  - Ну и что товарищ Скалин ответил вашей подруге? - спрашиваю я у Тамары.
  - Товарищ Скалин, как обычно, покурив и походив по кабинету, спокойно сказал: "Не волнуйтесь, товарищ Миколенкова. Скоро может так случиться, вернее, так обязательно и случится, что они перестанут попадаться вам на глаза". Разве это не приговор? А его разговор с Васей - разве это не отложенное предложение ему и стать исполнителем этого приговора. А потом, не сомневаюсь, и до ликвидации Васи дело дойдёт. Железная бандитская логика.
  Моня опять попытался шутить:
  - Вот те на! Пашешь, пашешь на авторитет партии, на рост культа личности её вождя, фаворитом его становишься, а он уже подумывает о нашей ликвидации.
  Но Тамара становилась всё более серьёзной:
  - Товарищу Скалину в любом случае правильней будет ликвидировать вас. Если вы не настоящие большевики, вас нужно ликвидировать по этой причине. А если настоящие, то вы подлежите ликвидации за тот вклад, который внесли в его победу. Он вправе опасаться, что большую часть заслуг в победе революции припишут вам.
  - Всё верно, Тамара, - должен был согласиться я.- Зачем товарищу Скалину делить с кем-то победные лавры. Вождям большевиков такая слабость не к лицу.
  На Асю эти разговоры действовали тяжелее всего:
  - Господи! Ликвидация, ликвидировать! Не руководитель политической партии, а хозяин скотобойни.
  Вера обняла её за плечи:
  - Уж так повелось, Асенька: мы говорим большевики, подразумеваем - ликвидации; мы говорим ликвидации, подразумеваем - большевики. Будем надеяться, что в этот раз наши мужчины не позволят им разгуляться.
  Обговорили ещё раз сложившуюся ситуацию, и я объявляю вывод:
  - Нам нужно опередить товарища Скалина в его ликвидационных намерениях. Прежде, чем он ликвидирует нас, мы должны ликвидировать его. Не буквально, разумеется, но ликвидировать его не только как руководителя политической партии, но и вообще, как мало-мальски значимую общественную фигуру. Навсегда ликвидировать товарища Скалина в этом качестве. В этом смысле мы должны превратить его в пустое место. А значит надо ускорить рекомендованное устами матушки Фотинии представление вождя народу.
  - Надо бы как-то назвать это мероприятие, - предложил Вася.
  - Это мероприятие надо будет назвать, не поскупившись на велеречивую помпезность, - уверенно сказал Моня. - "Генеральная репетиция торжественного вхождения товарища Скалина во власть" - вот что подойдёт лучше всего. Так и объяснить товарищу Скалину: перед походом на Кремль ему надо показать подобранным для такого показа представителям народа, как начнётся и чем закончится этот поход. Показать его репетицию.
  Я напомнил:
  - И надо будет не уставать буквально навязывать товарищу Скалину для проведения генеральной репетиции "Вхождения во власть" то место, которое мы уже подобрали. Только это место. Любыми праведными и неправедными способами исключить любое другое.
  
  ... Моня очень не хотел уступать просьбе Варвары Печенеговой позволить ей с одноклассниками выступить в передаче "Эхо 17-го", но руководство партии настойчиво попросило товарища Рабиновича пойти навстречу молодёжному резерву НПБУ.
   Самым интересным для нас, слушателей в кабинете товарища Скалина, стал такой фрагмент передачи:
  ...- А ещё мы организовали своими силами службу, которую назвали патриотическим патрулём. Вот-вот проведём первые рейды, - приподнятым тоном доложила Варвара.
  - И какие задачи будут у вашего патриотического патруля? - как-то по-детски наивно-настороженно спросил товарищ Рабинович, что было ему совсем не свойственно. Мы с Васей понимали, что Моня заведомо беспокоится за граждан, которые не смогут увильнуть от встречи с патриотическим патрулём из 9 "б".
  - Мы будем ходить по людным местам, внимательно смотреть по сторонам, определять по внешнему виду мигрантов и спрашивать у каждого из них: "А почему вы, гражданин, шатаетесь в рабочее время по улицам Москвы, как по базарам своей Бухары или Бишкека? Это там вы можете целыми днями сидеть в чайхане и ничего не делать. А в Москве все мигранты должны где-то работать".
  Товарищ Рабинович спрашивает:
  - А если внешний вид человека обманет вас? Если уже несколько поколений его семьи живут в Москве, и он родился здесь, стал, например, аспирантом филологического факультета МГУ и направляется в Ленинскую библиотеку укрепить свои знания.
   - Если он такой супер-пупер образованный, значит, должен будет хорошо знать русский язык и сдаст наш экзамен, - бойко отвечала Варвара.
  - Интересно-интересно! Поделитесь со слушателями, что это за экзамен? - а удержится ли Моня до конца передачи от язвительных интонаций?
  - Если дело с остановленным нами гражданином дойдёт до спора, мигрант он или нет, мы предложим ему произнести русскую скороговорку.
  - Какую, например? - едва ли Моня удержится.
  - Например, такую: "Шла Саша по шоссе и сосала сушку". И сразу станет понятно - московский аспирант он, спешащий в библиотеку, или праздношатающийся мигрант. Я провела такой эксперимент на нашем дворнике-киргизе. Обхохочешься!
  Не только Варвара проводила такие эксперименты с дворником и праздношатающейся по шоссе Сашей. Её одноклассники тоже обхохатывались, проводя подобные опыты в своих дворах. И пока каждый из них не доложил о нюансах своего издевательства над дворником, и самые язвительные интонации товарища Рабиновича не помогли угомонить 9 "б". Наконец он смог задать Варваре напрашивающийся вопрос:
  - Ну, и как поступит ваш Патриотический патруль с провалившим экзамен?
  - В тачке мы будем возить заготовленные на такой случай мётла и лопаты. Вручаем такой набор провалившему экзамен гражданину и на мотив известной песни хором поём: "Бери метлу, мети асфальт..."
  Собравшиеся в кабинете товарища Скалина партийцы в общем и целом одобрили патриотическую задумку Варвары Печенеговой и её одноклассников, а мы с Васей переглянулись: а сможет ли сдать экзамен Патриотическому патрулю из 9 "б" тот аспирант-филолог из МГУ? Ведь для того, чтобы справиться со скороговоркой, нужна не столько образованность, сколько особая вертлявость языка. А тут, хоть ты и пяток университетов закончи, и из Ленинки не вылазь, но такой вертлявости не добиться, если она тебе природой не подарена.
  
  ...И вот место, где будет происходить генеральная репетиция "Вхождения во власть", как говорится, согласовано со всеми сторонами. Его главное преимущество перед всеми другими помещениями, на которые могла рассчитывать НПБУ, - намного большая престижность и намного большая вместимость.
   Прежде, чем перейти к порученной нам же разработке финальной части пути товарища Скалина к месту проведения торжественного события, спрашиваю у Васи и Мони:
   - Друзья, а не будут ли нас потом мучать угрызения совести?
  - Это что же грозит нам такими мучениями? - удивляется Моня.
  - А то, что мы обманом поставим товарища Скалина в то положение, которое мы для него готовим. Обманом!
  - Люди, ожидающие приговора товарища Скалина о своей физической ликвидации, не должны мучаться угрызениями совести за постановку его в любое положение и любым способом, - не сомневался Моня.
  - А как ты, Вася, смотришь на эту проблему? - спрашиваю я. - Перед тобой, как перед пока ещё фаворитом товарища Скалина, этот вопрос может встать особенно остро.
  И Вася не предвидел никаких угрызений совести:
  - Никакой проблемы не будет. Из того положения, в которое мы поставим товарища Скалина, он выйдет даже без лёгких телесных повреждений.
  Подвожу итог недолгой дискуссии:
  - Итак, никто не должен будет ожидать от нас никаких угрызений совести после того, как мы поставим вождя НПБУ в то положение, которое готовим для него. Ни товарищ Скалин, ни прогрессивная общественность, ни мы сами.
  - Откуда начнём путь? - переходит к делу Вася.
  - А давайте сделаем старт пути товарища Скалина к месту проведения репетиции его вхождения во власть символическим, обещающим ему успех в предстоящем мероприятии, - предлагаю я. - Начнём его от памятника Суворову, высшему в России символу победы.
  - А что, если обогатить этот путь ещё одним победным символом, - тут же предложил Моня.
  - Ну-ка, ну-ка, Моня, что ты придумал в этот раз? - я уже немного ревновал к замыслу Мони.
  - В нужный момент надо будет подать к памятнику Суворову белого коня. На нём товарищ Скалин, в сопровождении пеших товарищей, и доберётся до места, где будет происходить торжественное событие.
  - Чей конь? - спросил было я, но тут же отменил вопрос: - Ах да, понятно. Правильно, очень удобно будет.
  Васе тоже понравилась задумка Мони.
  Из принятия всеми нами этого предложения вытекал наказ для пока ещё фаворита товарища Скалина, который я и огласил:
  - Товарищ Василий должен будет перетрясти Древний Рим, Древнюю Грецию, да и более поздние времена, и, как бы ни брыкался товарищ Скалин, а убедить его в том, что без белого коня ему не обойтись...
  
  ...Товарищу Скалину до этого никогда в жизни не приходилось садиться на коня. Хозяева красавца жеребца помогли вождю НПБУ взобраться в седло и, на всякий случай, какими-то крепенькими ремнями и хитрыми узелками надёжно закрепили его в нём.
  Чубчик сразу прекрасно понял, что от него требовалось, не дёргался, шёл самым медленным и спокойным аллюром, который знатоки назвали "шагом". Такой аллюр позволял сопровождающим товарища Скалина матросам "Авроры", подпольщикам Н-ского порохового заводы, ивановским ткачихам, путиловским рабочим, дехканам Горного Бадахшана, другим представителям рабочих и крестьян, 9 "б" во главе с Варварой Печенеговой и нам с Васей не отставать от него. Почти все в нашей не очень многочисленной колонне размахивали новенькими флагами НПБУ, украшенными получившейся у Коли Симакова птицей Феникс, и скандировали здравицы в честь её вождя. 9 "б" дружно пел: "Стонет и тяжко вздыхает бедный российский народ, руки он к нам простирает, нас он на помощь зовет..." Ни один из уличных зевак не вздыхал, не стонал, и рук к 9 "б" с просьбой о помощи не простирал.
  Моня в это время уже готовился провести репортаж с места проведения зрелища. Там же готовились вести свои передачи и крупнейшие СМИ России.
  Через Екатерининский сквер дошли до Садового кольца. Сразу было решено для прохода колонны на Цветной бульвар не кланяться гаишникам и не давать им никаких взяток. 9 "б" первым, бросаясь под колёса автомобилей, начал отважно перекрывать движение на этом, одном из самых оживлённых, перекрёстке в Москве. Варвара Печенегова, мечась между машинами, угрожала строптивым водителям, поднося к стёклам машин заранее подготовленное оружие пролетариата - крупный булыжник. Видя выражение её лица, мирились с возникшей пробкой даже те, кто доставал биту.
  И вот вся колонна вышла на Цветной бульвар. До нужного места - рукой подать.
  
  ...Зал был заполнен не до конца - для всех участников немногочисленной колонны были оставлены места в первых рядах. А вот товарища Скалина, через какие-то задники цирка, а потом через форганг, так на белом коне и провели сразу на манеж. Чубчик без всякой подсказки бережно закружил неопытного седока по арене. Смущённый вождь НПБУ время от времени поднимал руку, приветствуя зрителей.
  Как только товарищ Скалин на белом коне появился на арене цирка, грянула трёхминутная "Победная симфония" Бетховена. А когда музыкальная увертюра закончилась, из-за кулис вышел преисполненный солидности шпрехшталмейстер и голосом, мало в чём проигрывающим в своей торжественности "Победной симфонии", провозгласил:
  - Уважаемые зрители! Как все вы прекрасно знаете, вождь Народной партии с большевистским уклоном товарищ Скалин готовится к скорому вхождению во власть. А что такое в России вхождение во власть? В России вхождение во власть - это вхождение в Кремль. И вот сейчас, на ваших глазах, будет происходить генеральная репетиция вхождения товарища Скалина в Кремль. Это и будет единственным номером нашей сегодняшней программы... Прошу установить необходимые декорации.
  Декорация была всего одна - два униформиста загородили форганг фанерным макетом Спасской башни с элементами примыкающей к ней с двух сторон стены.
  - Флаги, флаги! - указывает на промашки униформистов шпрехшталмейстер.
  Служивые поспешно вставляют в кронштейны по обе стороны входа в башню флаги НПБУ с Фениксом и становятся навытяжку под ними.
  Товарищ Скалин не ожидал, что репетиция его вхождения во власть и в Кремль будет происходить в цирке, ситуация становилась для него всё более непонятной, он всё реже приветствовал зрителей, и, подчинённый воле Чубчика, продолжал просто кружить на нём по манежу.
  Товарищ Букин, не замечая неудобств своего руководителя, выкрикнул из зала:
  - Слава товарищу Скалину, вдохновителю и организатору всех наших побед!
  Товарищ Хилых тут же подхватил:
  - Да здравствует товарищ Скалин - лучший друг цирковых артистов!
  Шпрехшталмейстер громогласно распоряжается:
  - Приступить к торжественной передаче товарищу Скалину ключа от Кремля!
  Из ворот "Спасской башни" строевым шагом выходят ещё два униформиста. Вдвоём они несут огромный бутафорский ключ. С поклонами подают его товарищу Скалину. В момент передачи ключ ломается пополам, обломки падают на манеж. Шпрехшталмейстер тихо упрекает в инциденте униформистов, но видно, что товарищ Скалин винит в нём себя - так неуклюже он брал в руки такую древнюю, ветхую вещь.
  Такое начало представления стало внушать товарищу Скалину некоторую тревогу. Он заёрзал в седле, репетируя движения, которые помогут ему соскочить с седла, если понадобится.
  Хозяин манежа объявляет:
  - А вот теперь, товарищ Скалин, вам предстоит познакомиться, а потом и принять хозяйство Кремля. А это очень обширное хозяйство. Это ведь не какую-нибудь баню принимать под свою ответственность. Тут одних дворцов и церквей побольше, чем шаек в иной бане...Уполномоченным представителям Кремля внести инвентаризационную опись кремлёвского хозяйства!
  Оркестр играет туш.
  Из ворот "Спасской башни" появляются рыжий и белый клоуны. С двух сторон они держат полутораметровую жердь, на которую намотан толстый рулон инвентаризационной описи.
  Чубчик дисциплинировано продолжает движение по кругу, а товарищ Скалин, после странных упоминаний о бане и, видя, кто является уполномоченными представителями Кремля, всё сильнее дёргается в седле.
  Шпрехшталмейстер, начав разворачивать рулон, зачитывает:
  - Итак, начнём. Вот что входит в инвентаризационную опись кремлёвского хозяйства. Кремлёвская стена. Длина - 2335 метров, количество кирпичей в ней - 196 243 578. Будете измерять, товарищ Скалин, длину стены и сохранность в ней кирпичей?
  Рыжий клоун равнодушно, чуть ли не позёвывая, говорит:
  - А чего её измерять? Уж сколько раз прежними вождями меряна-перемеряна.
  Белый клоун назидательно возражает:
  - Инвентаризация - дело серьёзное, коллега. Товарищу Скалину для порядка всё равно надо бы проверить и длину стены, и количество кирпичей в ней. Наш человек - он ведь такой: если ему приспичит, он и кремлёвскую стену по кирпичику растащит.
  Вождь НПБУ всё больше убеждается в нежелательном для него развитии представления, но все попытки разобраться с креплениями, удерживающими его в седле, безрезультатны.
  А шпрехшталмейстер продолжает читать опись:
  - Кремлёвские башни - 20 штук. На пяти из них имеются рубиновые звёзды. Будете, товарищ Скалин, пересчитывать башни и проверять наличие на них рубиновых звёзд?
  Товарищ Скалин прошипел что-то непонятное и даже замахнулся на шпрехшталмейстера и клоунов.
  Рыжий клоун всё так же мало заинтересован в происходящем:
  - А чего их пересчитывать? Куда эти башни денутся?
  Белый клоун снова не согласен с коллегой:
  - А для порядка и тут надо бы проверить. Башни-то, может, и стоят на своих местах, а вот рубиновые звёзды на них... Наш человек - он ведь такой, ему и рубиновые звёзды на кремлёвских башнях отвинтить ничего не стоит.
  Шпрехшталмейстер продолжает:
  - Оружейная палата и алмазный фонд. Тут к общей описи придано специальное приложение с полным перечислением содержимого оружейной палаты и алмазного фонда. Будете, товарищ Скалин, проверять сохранность имущества по этому приложению?
  Товарищ Скалин выкрикнул что-то грозное, но непонятное, а потом зло плюнул в сторону шпрехшталмейстера и уполномоченных Кремля.
  - Тоже не станете? Ну, как знаете.
  Шпрехшталмейстер продолжил читать инвентаризационную опись. Товарищ Скалин не выражал никакого желания пересчитывать и проверять кремлёвские дворцы и монастыри и содержимое их.
  ...- Царь-пушка - одна. Калибр - 890 мм. Ей придано 4 ядра. Каждое весом 1970 килограмм. Будете, товарищ Скалин, осматривать Царь-пушку пересчитывать и перевешивать ядра?
  Рыжий клоун усмехается:
  - А чего её осматривать? Калибр что ли изменится?
  Белый клоун опять возражает:
  - Калибр пушки можно, наверное, и не проверять, а вот ядра... Наш человек - он ведь такой: хоть сколько будет весить это ядро, а наш человек, если захочет, найдёт возможность стащить его, заменить каким-нибудь картонным макетом, а настоящее сдать во вторсырьё. Надо бы товарищу Скалину для порядка пересчитать эти ядра.
  На Чубчика всё более неконтролируемые эмоции седока никак не действовали, его аллюр не менялся
  - Царь-колокол, - продолжает торжественную читку шпрехшталмейстер. - Вес колокола - 202 тонны. Вес осколка - 11,5 тонны. Будете, товарищ Скалин, завешивать хотя бы осколок?
  Рыжий клоун всё так же меланхоличен:
  - А чего его завешивать? Попробуй утащить 11,5 тонн.
  Белый клоун и тут не согласен:
  - Да, одиннадцать с половиной тонн - серьёзный вес, но наш человек - он ведь такой...
  В этот момент товарищ Скалин взревел так, что даже Чубчик на какие-то секунды сменил аллюр:
  - Пошли к чертям собачьим, сволочи!
  А шпрехшталмейстер спокоен:
  - Кстати, о чертях. Как же в таком древнем историческом месте, как Кремль, и без чертей. Правда, идя навстречу пожеланиям церковного руководства, эту нечисть в Кремле называют не чертями, а барабашками. Но ни черти, ни барабашки в инвентаризационную опись не входят.
  Рыжий клоун презрительно говорит:
  - Да какая нынче в Кремле нечисть. Одно название. Выродилась - хоть ты чертями её назови, хоть барабашками. Разве сравнить её с той, что была в прошлые времена? Взять, например, хоть бы того чертягу или барабашку по кличке "Провокатор", который на одном историческом партсъезде похулиганил. Все страницы в отчётном докладе генерального секретаря перетасовал. А товарищ генсек, читая доклад, даже не заметил этого и такой нескладухи наговорил, которая до сих пор анекдоты порождает. Так и не поймали "Провокатора". А уж каких только ловушек на него органы не ставили.
  Белый клоун замечает:
  - И тут вы, коллега, не правы. И нынешняя кремлёвская нечисть вовсе не присмирела. Например, последнее время на стенах Дворца съездов часто появляется аршинными буквами написанное от имени Народной партии с большевистским уклоном обещание: "Пощады не ждите! НПБУ торжественно провозглашает: нынешнее поколение российских людей ускоренной поступью продолжит строительство светлого будущего!" Тоже нешуточные облавы устраивают в подвалах дворца на этих хулиганов, а поймать так и не могут.
  Какое-то тихое недоумение от происходящего слышно только на тех местах, где сидят ближайшие соратники товарища Скалина и 9 "б".
  Ведущий представление провозглашает:
  - Если товарищ Скалин с презрением отказывается от инвентаризации даже таких символов Кремля, как его стена и башни, алмазный фонд, царь-пушка и царь- колокол, значит, он отказывается от вхождения в Кремль, а, значит, и от вхождения во власть. В таком случае мы предлагаем вам, уважаемые зрители, запасной номер нашей программы. Поменяйте декорации.
  Униформисты меняют макет Спасской башни на ворота с надписью - "Бутырка".
  Шпрехшталмейстер объявляет:
  - Этим номером нашей программы станет генеральная репетиция вхождения товарища Скалина туда, где и подобает пребывать человеку с большевистскими намерениями.
  Рыжий клоун равнодушно говорит:
  - А чего его репетировать - вхождение в Бутырку. Ключи ему от неё не понадобятся. Те, кому положено, обязательно помогут пройти туда, куда надо. И никакой инвентаризации там товарищу Скалину проводить не придётся. Чего там нары да парашу инвентаризировать. Из Бутырки ни то, ни другое не унесут.
  Белый клоун не согласен:
  - Не скажите, коллега, не скажите. Надо бы всё-таки отрепетировать вхождение товарища Скалина в Бутырку. Как правильно войти в камеру? Как вести себя там с сидельцами разных мастей и разного авторитета? Как не нарваться на грубый физический контакт с охраной?..
  Мы с Васей дали условный сигнал шпрехшталмейстеру. Тот ловко произвёл какие-то манипуляции с креплениями, удерживающими товарища Скалина в седле, Чубчик встал на дыбы, и товарищ Скалин неуклюже упал на манеж.
  Ограду арены ему было не перелезть, пришлось-таки метнуться к "воротам Бутырки".
  И вот тут в цирке впервые раздались громкие, продолжительные аплодисменты, а потом и крики: "Верной дорогой идёте, товарищ Скалин!"
  Рейтинги радио- и телепередач о генеральной репетиции вхождения товарища Скалина во власть были даже выше, чем у премьерных цирковых представлений со всеми звёздами манежа...
  
  ...- Да, финал буффонады получился замечательным. Вождя Народной партии с большевистским уклоном сдуло не только с цирковой, но и с политической арены. Навсегда сдуло. Политики, убитые таким смехом, не воскресают.
  - И это представление, как и всё наше святое дело, стало возможно только благодаря вашему спонсорству, Николай Алексеевич! - торжественно отрапортовал я нашему благотворителю.
  - То, что я был выбран вами в этом качестве, это честь для меня, и я буду гордиться этим всю жизнь... Не только земную, но и тамошнюю, - с улыбкой добавил Николай Алексеевич.
  Вася спросил:
  - А кто были зрителями этого представления, кроме наших актёров, верхушки НПБУ и 9 "б"?
  - Зрителем стал самый разный народ - от известных академиков, писателей, композиторов до простых рабочих, крестьян, уборщиц...
  - А как вы их отбирали? - спросил Моня.
  - Поиски были совсем не трудными. Даже людоедский режим не смог оставить уничтожаемых им людей совсем без потомков. А их особенную, обострённую память не стереть и всем следующим векам.
  Вася вежливо, как-бы не настаивая на ответе, заметил:
  - Насколько мы знаем, Николай Алексеевич, ваша семья тоже сильно пострадала в те времена.
  - Только такой пример: брат моего деда, как и дед - потомственный крестьянин, после 17-го года уехал в Америку и быстро стал там одним из тех фермеров, которые кормили своим трудом полмира. А вот дед остался в России и какое-то время продолжал исправно крестьянствовать в той же деревне. И вот за то, что вёл хозяйство слишком исправно, был объявлен кулаком и вместе с семьёй изгнан из своего дома. После долгих дорожных мытарств, они, вместе с другими деклассированными, как тогда говорилось, элементами оказались на острове посреди широкой сибирской реки. И выброшены были на тот остров эти сотни людей без всякой еды, крыши над головой, какой-либо утвари или инструментов. И долго потом - никакой помощи. На острове начался каннибализм. Большевики доказывали людоедский характер своего режима буквальным образом.
  Помолчали. Потом я спросил:
  - С зародышем нового людоедского режима мы с вашей помощью, Николай Алексеевич, как будто, справились. А как, по-вашему, сделать его невозвратным во веки веков?
  - Все конституции мира в первых своих строках провозглашают, что держателем и вершителем власти является народ. По-моему, во всех конституциях тут же обязательно должно быть продолжение: "И народ, если он не дурак, ни в коем случае не должен допускать к власти фашистов, большевиков и религиозных фанатиков".
  Моня улыбнулся:
  - Так с "дураком" и оставлять в конституциях это положение?
  - Да, так и оставлять, - очень серьёзно ответил Николай Алексеевич. - Народ не запоминает вылизанных формулировок. А вот с "дураком" он лучше усвоит главное положение конституции...
  
  ...- Ну, вот, - облегчённо сказал я друзьям, когда мы покинули гостеприимный дом Николая Алексеевича, - сделали мы своё святое дело. Не дали вылупиться из нашего нынешнего отечественного сора новой партии и новому вождю с большевистским уклоном.
  А вот Моня сомневался, что можно ставить точку в этом богоугодном деле:
  - А Варвара Печенегова из 9 "б"? Девица имеет все задатки большевистского вождя. Далеко пойдёт и других поведёт к светлому будущему, если не остановить.
  Я тут же согласился с Моней:
  - А чего бы нам тогда, пока находимся в нужном тонусе, не сделать ещё одно святое дело - заняться Варварой Печенеговой?
  - Ну, называть и это дело святым - много чести для этой девицы, - проворчал Вася. - Достаточно будет назвать жёсткой профилактикой.
  - Отлично, Вася! Так и назовём, - не возражал я. - Но придётся придумать содержание этой жёсткой профилактики.
  У Мони нужная идея была уже наготове:
  - Тут ничего изощрённого придумывать не надо. Надо только будет как можно быстрей выдать Варвару замуж. Сколько ей - 16-17 лет? Уже можно.
  - И выдать как можно удачней, - добавил я необходимый элемент в скороспелое замужество Варвары. - Чтобы быстренько нарожала кучу детей и не только напрочь выкинула из головы всю революционную дурь, но и фыркала от одного лишь упоминания о политике.
  - А с рядовым составом из 9 "б" что делать? - спросил Вася.
  - Если 9 "б" и без вожака всё-таки сунется на какие-нибудь баррикады, то весь класс следует показательно выпороть на школьном дворе на торжественном построении всех учеников, - не церемонился с 9 "б" Моня. - Разве что начальные классы не выводить на эту экзекуцию.
  - Ого! - удивился Вася. - Не слишком ли строгим будет такое наказание?
  - А почему "Ого!", - я не посчитал наказание, предложенное Моней, слишком строгим. - Вот если и всех нижних чинов 9 "б" уже сейчас переженить и выдать замуж - вот это было бы "Ого!" Вот это было бы действительно слишком жестокое наказание для рядовых юнцов-революционеров. А для некоторых - и пожизненное. Чай, мы не изверги.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"