Однажды, в те времена, когда над страной развевался красный флаг, а люди были доверчивы и наивны, как дети, жила-была девушка. Ну нормальная, обычная девушка, звали ее уже не помню как, к примеру, пусть будет Надя. Училась она в каком-то техникуме.
Надя была девушка неиспорченная, а с такими чаще всего и случаются всякие неприятности. Вот и получилось так, что побывала Надя на одной вечеринке, а после нее, как водится, залетела.
Ну а куда ей с ребенком? К матери в деревню ехать - даже и думать нечего, убьет мать. Парня того она после и не видела - так получилось, по пьяни. Учебу надо заканчивать... Словом, Надя недолго думала - пошла, конечно, и выскоблилась.
Ну потом ничего, техникум она свой закончила, стала работать. Вышла замуж за инженера. Родила двоих детей - сына и дочь. Вечерний институт еще закончила. Получили квартиру, все, как у людей.
Так жизнь прошла, дети выросли, а Надя как раз на пенсию вышла. С мужем ее случился инфаркт, умер муж. Надя поплакала, хорошо жили с мужем-то. Ну а что делать? Тут как раз дочь тоже вышла замуж и родила сразу двоих мальчиков. Двойняшки, а не похожие, но слава Богу, здоровенькие. Надя стала с внуками заниматься. Началась перестройка. Но хотя все стало плохо, Наде повезло - сын ее пристроился в какой-то бизнес, сам жил неплохо и родственников не обижал. Наде пенсию, конечно, то не выплачивали, то стали выплачивать, но очень уж мало, и она устроилась контролером в каком-то клубе. Когда народу много, а когда и нет никого: сиди, читай, вяжи. Надя внуков обвязывала с головы до ног. И вот от свободного времени стала она о жизни задумываться.
Сидит, вяжет и размышляет. И вот почему-то не что другое стало ей в голову приходить, а аборт, который она в молодости сделала. Почему-то Наде казалось, что там девочка была. Ну и что, думает, вот родила бы я ее - в те времена не то, что сейчас, можно было и комнату получить с ребенком-то. И ясли у нас хорошие были на предприятии, устроила бы в ясли. Коля бы не взял меня с ребенком? Да взял бы, любил ведь - и с ребенком бы взял. А сейчас той девочке было бы уже, может, сорок с лишним, уже свои дети были бы. И все почему-то кажется Наде, что та девочка, может, какая-нибудь очень умная и красивая была бы, и любила бы ее больше, чем эти, живые дети, и вообще... Вот сели бы все вместе за стол на какой-нибудь праздник, Надя - и трое ее взрослых детей.
И пришла Надя к выводу, что ошибочно было тогда выскабливаться.
Все равно, если так подумать, ничего лучше, чем дети, в жизни не было. Ну и был бы еще один ребенок - и что? Только радости ведь больше.
Ну ладно, мало ли кто ошибки в молодости делает... Однако стала Надя из-за этого переживать. А может, еще из-за чего другого... Ну словом, как-то стала Надя читать Евангелие да на старости лет пошла в церковь. Стала ходить в церковь постоянно, детям смешно - бабка свихнулась, а ей там хорошо, в храме-то, легко на душе становится. Ну дети не возражали, потому что вроде Надя добрее и спокойнее становилась.
Но одна только незадача - сразу же, как Надя в первый раз исповедовалась, выложила она священнику свой грех, который в молодости сделала. Ну понятно - убийство ребенка своего. Вроде он спокойно отнесся, епитимью там какую-то небольшую назначил. Грех, значит, снят. И все равно через некоторое время, чем больше Надежда ходит в церковь, тем больше ее начинает совесть мучить.
Все вспоминает она того ребенка, и ясно понимает, что не просто так это все, а она - убийца, и убила она свое самое родное и самое главное существо, какое только у женщины бывает.
Ну конечно, Надя спрашивала своего духовника, и к старцу ездила, и каялась, и молилась, и то, и се. И вот богословски-то она как бы все понимает: Христос искупил все грехи, даже самые ужасные, и можно уже не беспокоиться, раз исповедалась.
А по-женски, по-простому, она сама этого постичь не может: как же это можно было свое дитя, родное, маленькое такое - и убить? Вспоминает, как держала в руках своих живых детей, внуков - совсем еще недавно. Какие они хорошенькие, маленькие-то, беззащитные, как хочется их приласкать, накормить. И как же такого-то малыша - практически своими руками - и убить?!
Ну то есть понятно, что он еще не так выглядел, еще только, может, ручки-ножки появились, но все равно ведь ребенок, как ни крути.
В общем, у Нади прямо невроз на этой почве развился, и даже ночью она не могла спать. Ну стала успокоительные пить. Когда молилась, всегда о своем ребенке убитом Бога просила, чтобы там присмотрел за его душой. Плакала. И постепенно все это прошло, забылось, иногда только - как кольнет в душу.
Потом, как водится, у Нади случился инсульт. Год она лежала парализованная, дочь ухаживала. Как-то стало ей хуже. Священник соборовал ее, причастил, и наконец Надя умерла.
И когда умерла, видит, кругом какие-то тени противные, мерзкие, а наверху - свет. И устремилась душа Нади к тому свету и полетела она к Господу.
Прилетает, а Господь улыбается ей и говорит:
- Ну что, Надя, будешь со Мной теперь?
- Конечно, буду, Господи! - говорит Надя, а сама плачет от счастья.
И осталась она с Господом в раю. И так хорошо ей там стало! Что просто не передать и описать это тоже нельзя.
Кроме прочего, встретила она там своих умерших родственников. Колю своего увидела. Мать. Отца не нашла, да и не помнила она его. Бабушка тоже там была. Даже кошка ее старая, которую в позапрошлом году усыпили, потому что рак был - и то в раю оказалась. И всем там было хорошо, все друг друга любили. Надя, конечно, уже не была старухой, а выглядела она как молодая, как в 20 лет - хотя тела-то у нее не было, душа одна, но душа молодой и красивой выглядела.
На детей своих Надя с неба смотрела, и Господа все просила, чтобы как-нибудь подтолкнул их к церкви, чтобы они в погибель не пошли. Однако у детей все неплохо складывалось.
И конечно, вспомнила Надя про своего убитого младенца. Теперь уж она знала, что грех тот прощен. Только хотелось ей ребенка теперь увидеть, и у него, может быть, лично прощения попросить.
У Господа про такое спрашивать было даже как-то неудобно, и Надя спросила одного ангела, который вроде помоложе и поскромнее казался. Ангел и говорит:
- Я тебе покажу, где они.
Взял ее за руку и повел к самой границе Рая. Смотрит оттуда Надя и видит - внизу Преисподняя. И стоит там большой такой котел, в нем будто белесый туман, а в тумане младенцы страшные плавают. А почему страшные - во-первых, еще неразвитые. Какие - почти как новорожденные, а какие крошечные совсем, большеголовые, а некоторые и вовсе как рыбки маленькие плывут, однако видно, что душа младенческая. А во-вторых, все они изуродованы, в кровавых шрамах, которые и совсем будто без кожи...
И видит Надя среди тех плавающих младенцев свою дочь. Это мы бы не различили, а она уже в форме души была, потому и поняла сразу, где ее дитя. Маленькая, конечно, еще, и смотрит Надя - где ручки и ножки к телу присоединяются, там кровавые шрамы. И на головке шрам. Перепугалась Надя, прямо плохо ей стало и закричала она "Господи!" А там если только имя Господа призовешь, так сразу Он и откликается. И вмиг оказалась Надя перед Богом.
А Он на нее ласково смотрит и руку на голову кладет, успокаивает.
Надя же Ему в ноги повалилась и молит:
- Господи, Ты же все можешь! Спаси мою дочь из ада, верни ее!
Вздохнул Господь скорбно так, что Небо содрогнулось, и говорит Наде:
- Не могу Я того, что против вашей, человеческой воли идет. И граница здесь, сама же ты знаешь, Надежда, установлена вашими желаниями. Нет у твоей дочери воли ко Мне прийти.
- Какая же воля, Господи? - спросила Надя, - ведь она же маленькая совсем.
- На Небе различия нет, маленький или большой. Видишь, когда дети от болезни умирают или сами по себе, они сразу ко Мне летят. А там, где ты видела - те дети, которые были убиты. И не самое страшное, что они пострадали, а самое страшное, что они в любви своей обманулись. Они еще ничего и не умели, не знали - только любовь свою да матери. А мать ведь не только их тело убила, она еще и любовь свою при этом убивала... И когда такая детская душа умирает, она любви никакой больше не доверяет, боится всего и всех, и Меня боится. Вот они там и остаются, внизу. Им там покойнее. Они не мучаются, только плавают вечность в молочном тумане... Не надо им любви, раз от любви такая боль.
Заплакала душа Надежды, а душа Господня от жалости к ней и любви вся пылает.
- Ну помоги, Господи, хоть как-нибудь! - просит Надежда, - неужели же ничего нельзя тут сделать?
Нельзя, говорит Господь, твоя воля была ко Мне прийти, а твоей дочери - нет.
И пошла Надежда от Господа.
Села она на краю и смотрит туда вниз, на этот чан с детками. И плавают они там как бы бессознательно, только вот - в одиночестве полном. А так хочется девочку эту на руки взять... И вдруг видит Надежда, какой-то тип белесой наружности над котлом летает и палкой длинной размахивает. Надя его и окликнула.
- Ты кто? - спрашивает.
- Я бес, не видишь, что ли, - уныло отвечает тип.
- А что там делаешь?
- Да что... души охраняю. Здесь ведь на самом деле не ад еще, ступень нулевая. Если вдруг какая из них нежностью нальется и захочет к Богу наверх подняться, я тут же к ней и говорю: куда мол, собрался? Не помнишь, как тебя на земле ножами на части резали? Он и обратно ныряет. Боится потому что.
Надя бы, конечно, на беса разозлилась, только была она блаженной душой и злиться уже не умела. Задумалась она. И говорит:
- Слушай, бес, моя дочь там... может, ты ее отпустишь, а?
- Да ты что, баба, - возмутился бес, - я пока еще с ума не съехал, должностью рисковать. И за такие дела меня вообще на землю сошлют, в монастырь.
- А что, монахов трудно искушать-то? - удивилась Надежда.
- Да нет, легко. Только ведь у них как? Искусился, покаялся. Тут тебе исповедь, Причастие, святой ладан... А нам, бесам, все это мука мученическая. Тебе не понять.
- Да что ж, понятно, - сказала Надежда.
- Вот по-другому можно бы сделать, - задумчиво сказал бес.
- Это как - по-другому?
- Поменять можно. Твою душу на ее. Я ее тогда отдам тебе. Только тебе-то душу потерять придется, договорчик, все, как положено. На веки вечные.
Села Надина душа и стала думать.
Думала она недолго, потому что блаженные души, они не колеблются и не сомневаются, как мы. С одной стороны, конечно, когда уже Господа в лицо увидишь, уйти от Него - это все равно что себе самому (на земле, конечно), к примеру, живот ножом разрезать. Даже хуже.
С другой - а дочечке-то за что такое? Только за то, выходит, что Надька в молодости дурой была?
И ведь другие грехи, они, конечно, прощаются на исповеди, только вот в жизни последствия их самой заглаживать приходилось. Скажем, поссорилась с кем-то - надо идти мириться. Стащила с работы кипятильник, к примеру - вернуть надо. А тут - как загладишь? Когда дитя одинокое в белесом тумане плавает...
Согласилась Надя.
Черт ребенка достал и ей протянул. Это он потому сделал, что иначе девочка сама бы побоялась наверх. А Надя прижала ее к груди, слезами омыла, и глядишь, шрамики на девочке затянулись, и простила ее душа непутевую мать. И полетела девочка наверх, к Господу. А Надя черта, конечно, не обманула, потому что блаженные души обманывать не умеют. Подал черт Наде руку, и как рванет ее вниз...
И стала Надя падать через туман... падает и падает, и мысль ей вдруг засела горькая. Вспомнила она, как со свекровью ругалась, и как неправа была свекровь-то, неправа! Злыдня она была. Когда Надя в Рай-то попала, это воспоминание было, только свекровь в нем была маленькая со спичечную головку, и Наде жалко ее было, и хотелось обнять и объяснить все по-хорошему. А сейчас вдруг в ее представлении свекровь до размеров подъемного крана выросла, и стала такая огромная и злая, а Надя перед ней бессильна, вот и стала Надя гадости всякие думать. Всегда ведь, когда мы себя слабыми считаем, мы гадости про других, сильных думаем.
И еще разное плохое стало Наде в голову приходить. И вдруг видит она - уже не падает, а оказалась она в своей конторе, где работала. И сидит там за столом самая ненавистная начальница и кричит на Надю - отчет какой-то требует. А две коллеги сзади шушукаются, сплетни разные говорят, и так тошно от всего этого - сил прямо нет. Раньше-то на работе иногда интересно было, весело, не все же плохое - а тут будто вся гадость специально собралась. Глаза злые за очками, сверкают и нехорошо на Надю поглядывают. Выскочила она из конторы, побежала по улице. А мороз, улица обледеневшая, никто же не чистит снег-то. Надя подскользнулась и упала. И подумала, что наверное, ногу сломала - больно до ужаса. Однако лежать нельзя, мороз. Надя поползла. Кричит. Никого нет, никто не подходит. Ползет Надя, и тошно ей, плохо. Доползла до своего дома, благо недалеко. Кое-как на второй этаж залезла. Дверь почему-то открыта в квартиру. Надя подумала, что еще и муж должен быть жив. И зовет - Коля, Коля... Не отвечает никто. Она заползла в квартиру и видит, что пусто. Это Коля уже умер, значит, самое тяжелое время. Надя до телефона добралась, позвонила 03.
Через час скорая приехала. Бесы, конечно. Но в белых халатах. Надю с матюками на носилки забросили, повезли в холодной машине. В больнице хирург без всякого обезболивания ка-ак на ногу надавил - Надя чуть в обморок не упала. Забинтовали, положили ее на кровать.
Лежит Надя, а рядом соседка-старуха больная. И как начала эта старуха зудеть! И все плохо, и молодежь пошла плохая, и разврат везде один. Надя сначала слушала, а потом перестала. Видит, что старуха сидит на постели, и все в одну точку смотрит, а глаза страшные, и говорит, говорит, без остановки.
И нога болит.
И вдруг поняла Надя, что теперь так все время и будет. Больно, холодно, и всегда сумерки. И все плохо. Никакой радости никогда больше не будет. Ужас кромешный! И еще страшно. А что страшно - и сама не знаешь. Только очень страшно, потому что понятно, что мир этот еще ничего, что есть и похуже, такое похуже, что дальше уж и некуда. Надя вдруг заснула. И стал ей сниться сон. Страшный, конечно, сон, за ней там Фредди Крюгер гонялся, а потом из стены полезли мелкие черти. Надя от них, визжит, а черти за ней. Дернулась Надя, больная нога как отзовется! Черти ее схватили, и тут поняла Надя, что это не сон - на самом деле они ее куда-то тащат. То, чего она боялась, то и случается - и увидела она огромный котлован, а в нем люди набиты, как в "Икарусе" в час пик, и перепугалась еще больше. И тут что-то стало Наде вспоминаться, только неясно - что. Черти ее в этот котлован запихали, меж людьми, так тесно, что дышать нельзя. И вдруг подул ветер, жаркий, огненный, и увидела Надя, что котлован гореть начинает. Вопль поднялся непередаваемый... И вот уже огонь к Наде подбирается, а ей вдруг все равно стало. И вспомнила Надя, и прошептала, потому что громче нельзя было, грудь стиснута: "Господи Иисусе, Сын Божий, помилуй мя грешную!"
И тут же видит - лежит она в Раю на травке, и Господь сам рядом сидит, и по голове ее гладит. И так хорошо стало Наде, что она расплакалась. Да и Господь сидит и плачет рядом.
- Что же это, Господи - я в аду, получается, была?
- Да не совсем, - сказал Господь, - ад, это ведь не место какое. Это - как человек себя чувствует. А у тебя душа блаженная. Ты больше не можешь в ад попасть. Ты так, увидела мельком, а все это только внешне по твоей душе прошло, и ты Меня позвала, вот и забрал Я тебя оттуда.
- Так что же, тот черт, выходит, обманулся?
- Ошибся он, Наденька. Отправили его теперь на Землю, со спецзаданием - будет он прямо во время святой Литургии священникам блудные мысли нашептывать. Ему-то казалось, что он душу твою вниз стянул, а только нет здесь верха и низа, кажимость одна.
И улыбается
И поняла Надя, что Господь нарочно так все устроил - и воля на то была Его, и все ведь получилось как нельзя лучше.
И тут встала Надя, и отдал Господь ей в руки девочку. Уже подросла Надина дочь, уже как новорожденная почти выглядела, только пушок еще на спине. И такая она была хорошенькая, славная, Надя ее с радостью к себе прижала и стала с тех пор растить.
И девочка выросла и с Надей вместе с Господом и всеми святыми в Раю так и находятся, и счастливы будут целую вечность.