Завацкая Яна : другие произведения.

Остров Терра

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 6.41*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Навеяно "Обитаемым островом"... Только планета на этот раз называется не Саракш, а Земля. А мой герой - не молокосос. 2003 г.


   Остров Терра.
  
  
   Первым делом я понял, что жив.
   В последние минуты я сильно сомневался в таком исходе, но теперь уже бесспорно: мне удалось выжить. Гравипояс все же дотянул, падение задержали ветви, и хотя болело все, что только может болеть, я знал, что самое страшное позади.
   Аккуратно подтянувшись, я сел, оперся спиной о сосновый ствол и принялся изучать собственное состояние и подводить неутешительные итоги.
   Петрос... о нем лучше не думать. Его больше нет, но об этом я подумаю потом. Сейчас надо думать, как выбираться.
   Дэлли я тоже никогда больше не увижу.
   Больше всего болит правая рука. Просто невыносимо. Понятно... Перелом не открытый, но предплечье заметно выгнуто... бр-р. Сильное смещение. Но других переломов, вроде, нет. Зато ожоги. Болят они не сильно. Пока, подумал я. Как и следовало ожидать, обгорели самые незащищенные места, бедра и плечи. На груди даже кое-где броня сохранилась. А вот на бедрах и плечах кожа превратилась во что-то страшненькое, и из этого черного, жуткого торчат обугленные лохмотья, остатки бикра и тельника. Обшивка гравипояса обгорела, остались блестящие меланитовые пластины. Да и весь бикр практически сгорел. Спас меня, но сгорел.
   И хуже всего - вот тут я понял, что означает выражение "прошиб холодный пот" - хуже всего то, что сгорели все внешние детали бикра, в том числе, и маяк.
   Минут пять я растерянно шарил левой рукой по телу, пытаясь отыскать энергетическую колбу, антенны... ну хоть что-нибудь! Кстати, где аптечка? Боль ведь жуткая, я даже соображаю с трудом. Аптечки тоже не оказалось.
   Так... Я почувствовал внезапную слабость. Так. Я не могу вызвать помощь - вот что это означает.
   Со мной произошло худшее, что может случиться с человеком в Космосе - я оказался на чужой планете без возможности сообщить о себе.
   А ну, заткнись, приказал я себе. Худшее! Худшее было бы, если бы ты сейчас находился на безатмосферном планетоиде, и кислорода на два часа. А так... это даже не просто обитаемая планета, это Терра. Неужели на Терре ты пропадешь?
   Только вот беда в том, что на Прародине человечества нынешняя цивилизация еще не доперла до такой простой вещи, как подпространственная связь. Да и вообще...
   Так, хватит ныть, надо идти. Я свалился где-то в лесу. Надо искать людей, цивилизацию... То есть я бы пожил в лесу, но не в таком же состоянии. Руку надо лечить. Да и ожоги тоже. Площадь приличная, процентов 20. И похоже, глубокие. Я попытался встать. Это мне удалось, но в глазах сразу потемнело, и я не сдержал стона. Моя бедная рука отозвалась такой болью, что на время я перестал что-либо соображать, а к горлу подкатила тошнота.
   Нет, так я идти не смогу. Надо как-то зафиксировать перелом. Я огляделся вокруг и заметил подходящий по размерам ровный сук, услужливо подсунутый мне под ноги каким-то местным дедом-лесовиком. В качестве бинта послужил сохранившийся обрывок пеноленты. Я кое-как примотал сук к руке, смастерил с помощью зубов и левой руки подвязку. Вроде бы, с этим самодельным лубком (курам на смех) стало немного легче.
   По крайней мере, я почувствовал, что могу идти.
  
  
   Шел я довольно долго. Выбрал направление, чтобы не кружить - на солнце. И шел. В этой местности было раннее утро, когда я свалился, солнце постепенно поднималось все выше.
   Я шел и думал о самых разнообразных вещах. Мир я воспринимал сквозь какой-то туман - туман этот заполнил мое внутреннее я. Это была боль, и это было какое-то бредовое, возбужденное состояние. Даже приподнятое. Мне легко было переносить боль, и мне хотелось идти, хотелось двигаться. Казалось, я и не смог бы сейчас лежать.
   В то же время где-то внутри сохранялось вполне ясное, здравое сознание. И вот этим сознанием я понимал, что дело плохо. Именно из-за эйфории плохо: это ожоговый шок, и чем дольше продлится мое веселье, тем хуже будет потом. А лекарств нет.
   Но что делать - все равно надо идти вперед. Добраться до людей. Может быть, они помогут...
   Одновременно я думал о том, что же теперь будет. Мысль о Петросе и Дэлли я старательно загонял в подсознание. Но что будет с мамой? Для всех ведь очевидно, что я погиб, я просто не мог выжить. И хорошо, что с Нэки у нас так ничего и не вышло. Петросу гораздо хуже... во-первых, у него на Квирине двое детей и жена. Во-вторых, он погиб. (Не надо об этом, не сейчас!)
   Лучше бы уж я погиб, у меня хоть нет детей.
   Ладно, о маме тоже потом подумаем. Что же делать, ведь нет выхода... нет его... нет.
   Надо идти. Индекс терранской цивилизации... вернее, цивилизаций - здесь много стран - от 0,25 до 6 примерно, как я помню. Не знаю, какой индекс здесь, в этой стране - как она еще называется... Но в любом случае у них нет ни гравиторов, ни подпространственных излучателей. Даже и думать нечего. Ну дойду я до людей - а дальше что? Из проволоки собрать маяк? Кружок "Оч.умелые ручки"?
   Об этом - тоже после. Сейчас главное - дойти.
   Еще я вспоминал, как падал... Тоже, если подумать, чудо. Не знаю, случались ли прецеденты. Катапультирование в верхних слоях атмосферы. Шибаг, конечно, ушел... повезло ему. Расколотил наш корабль и ушел. И ландер мой горел... Я спускался на планету в одном только бикре с высоты около 80 тысяч. Гравипояс вначале держал хорошо, а потом... ну не рассчитан он на прыжок с орбиты! Циллос задал слишком большую скорость, а потом в результате от жара вообще отказал. Хорошо, что я все время оставался в сознании. С одной стороны, плохо, я этот полет до конца жизни не забуду. С другой стороны, я регулировал вместо циллоса скорость падения и дотянул до земли. Только слишком быстро. Хорошо еще, ветви сосен помогли. И ведь на пару сантиметров от смерти прошел. Чуть-чуть бы дольше горел - загорелся я уже где-то в тропосфере, конечно - и сжег бы всю кожу. Чуть-чуть быстрее летел бы, чуть меньше мощности выжал из гравипояса - и долбанулся бы насмерть.
   Но как страшно, Боже, как страшно!
   Ничего, ско, терпи. Мы знали, на что идем.
   Не знаю, сколько времени прошло. Солнце поднялось уже достаточно высоко. Я продрался через какие-то кусты, и передо мной открылся дивный вид.
   Мне он показался красивее всего, что я видел когда-то в жизни. Но это, безусловно, неверная оценка. Долина Эйр на Квирине еще лучше, а на Хребте Дали попадаются не менее удивительные пейзажи. Да и на других мирах, где мне довелось побывать, есть места, способные составить этому достойную конкуренцию.
   Но в тот момент я так ослаб, и только что пережил смертельную ситуацию, что красота, раскинувшаяся под моими ногами, едва не заставила меня заплакать.
   Я стоял над широкой долиной, покрытой лесом, над которым парила сизоватая дымка. Вокруг живописно раскинулись невысокие горы, вблизи розово-серые, синие вдалеке. И вниз в долину сбегала широкая каменная река из белоснежных, сверкающих на солнце огромных глыб кварца...
   Около минуты я стоял, не в силах двинуться. Вот ведь существо какое - человек. Умирать, но в последние, может быть, часы своей жизни полюбоваться еще раз великолепным пейзажем...
   Однако созерцание это принесло мне и пользу. Внизу и по моему курсу я заметил небольшой, поднимающийся к небу дымок. И кажется, до него не так уж далеко.
   Я резво прибавил шагу, стискивая зубы на ходу, рука нестерпимо болела и отзывалась на все толчки. Но ничего... скоро я дойду.
  
  
   И я дошел. Около часа шел, уже начал ощущать слабость, мне становилось все хуже. По пути я обдумывал свое положение. Местного языка я не знаю, конечно, вообще не знаю ни одного терранского языка, кроме латыни. А на латыни здесь, вероятно, не говорят (и вообще - живой ли это у них язык?) Насколько мне известно, на Терре о Федерации не знают ничего. И вообще о существовании других миров. Курьез, конечно - планета, так сильно повлиявшая на развитие всех космических цивилизаций - в таком странном положении. Но для меня практически это означает следующее: для местных людей я буду просто иностранцем. Гражданином чужого (возможно, враждебного) государства.
   Я не был бы таким умным, если бы на Дорнризи мне уже не пришлось однажды побывать в такой переделке. Поэтому я знал не только теоретически, что на мирах этого уровня любят в диких, нехоженных лесах размещать какие-нибудь секретные заводы, зоны, полигоны... И появление здесь иностранца может показаться очень подозрительным. Примут за шпиона.
   На Дорнризи меня довольно быстро выручили. А здесь... допросы в местной службе безопасности... скорее всего - тюрьма или казнь. Тогда уж точно не будет надежды выбраться. Нет, этот вариант мне не годится.
   Стоянка, к которой я приблизился, выглядела успокаивающе. Не бандиты, не военные, не партизаны какие-нибудь. Даже не охотники. Просто люди собрались на природе выпить и закусить. Видно с первого взгляда. Костерок дымился и тлел, над ним на рогатинах подвешен котел. Три обшарпанные палатки. У костра сидели трое аборигенов, все их внимание занимала бутыль с прозрачной жидкостью. Они даже не заметили моего приближения. Похоже, изрядно нагрузились упомянутой водичкой.
   Я кашлянул. Это не помогло. Зато из-за палаток выскочила огромная черная собака с уродливо обрезанными стоячими ушами и глухо гавкнула. Я остановился и чуть присел. Мир, дружба... Никакой агрессии, собачка. Я не враг.
   Пес и не собирался нападать. Подошел ко мне, понюхал, повилял хвостом. И удалился. Ну хоть ты бы как-то на меня отреагировал! Доктор, почему меня все игнорируют? - следующий!
   В одной из палаток слышалась какая-то возня, шевеление. Я хотел было постучаться, но тут прямо ко мне от ручья пошел еще один абориген, молодой парень. Я повернулся было к нему, но абориген меня даже не заметил. Прошел мимо, покачиваясь - несомненно, он тоже принял изрядную дозу местного релаксанта.
   Так, что же делать? Я слегка растерялся. И тут появилось мое спасение - из палатки выползла девчонка. Симпатичная, волосы светлые, заплетены в две тугие короткие косички, личико лисье, и черные, словно вычерченные брови над серыми глазами. И похоже, совершенно трезвая. Увидев меня, она слегка приоткрыла рот, застыла на несколько секунд, а потом воскликнула что-то на своем языке. Я приподнял левую руку и показал на свои уши. Не слышу, мол.
   Притвориться глухонемым - сейчас самое благоразумное. Кто знает, каков у них уровень бдительности. А к глухому претензий меньше, да и ясно, что разговаривать с ними я не могу по этой причине.
   Я и правда как глухой - язык-то мне совершенно непонятен.
   Девчонка, к счастью, оказалась энергичной и шустрой. Она что-то сказала, взяла меня за руку, отвела к костру и усадила. Потом привела еще одну подругу, постарше и темноволосую. Вдвоем они начали хлопотать вокруг меня - принесли мне кружку воды, одеяло, уложили, сделали на руку настоящий лубок, примотав дощечку бинтами, забинтовали и обожженные места, это было больно, я мычал и шипел сквозь зубы. Потом меня напоили горячим сладким чаем.
   Через некоторое время я перестал что-либо соображать. Мне становилось все хуже. И я понимал, что происходит - ожоговый шок перешел во вторую фазу, началась интоксикация организма. Болела рука, но и боль воспринималась как сквозь туман. Мне было просто плохо. Просто... Какие-то люди ходили вокруг, что-то говорили, ругались, похоже, на повышенных тонах. Нет. Не знаю, не понимаю, что творится. И мне уже все равно. Ничего не хочу... ничего не могу. Сделайте же что-нибудь!
  
   Вокруг темно, и вверху - звезды. Почему я не узнаю их? Где я, в каком мире? Что они там говорят? Ничего не понимаю...
   Попробуй, Ант, вспомнить... давай восстановим... что было? Ужас. Я был уверен, что разобьюсь. Пламя вокруг... Это все от ожогов. Интоксикация. Если в ближайшие пару часов они не поставят мне зена-тор противошоковый, я умру. Да хоть бы обычный физраствор. Пить! Пить дайте... Нет, мне же нельзя говорить, я глухой. Но можно стонать... Да, вот девочка догадалась, что я хочу пить. Спасибо!
  
   Я метался всю ночь, потом впал в забытье. Очнулся оттого, что меня куда-то тащили. На носилки. Впереди маячит спина, затянутая в белое. Они нашли где-то врача? Здесь, в лесу?
   Как эта машина-то называется... чтоб я помнил... винтолет, что ли. Не помню. С таким здоровенным пропеллером. Неважно, главное, что она летает. И что у них здесь есть какая-то служба спасения. Это хорошо. Меня вносят вовнутрь. Машина поднимается, не очень приятно, резковато, но ничего. Тошнит сильно. Сидящий рядом врач делает варварскую операцию - затягивает жгутом левое запястье, отчего вены на руке вздуваются, и втыкает металлическую иголку прямо в вену. Я вздрагиваю. Ничего, это у них методы такие... Правильно, надо же ввести лекарство. Иначе помру. Врач присоединяет к иголке систему из прозрачных трубочек. Машина нестерпимо грохочет и трясется.
  
  
   Потом меня куда-то везут по земле. Тащат на носилках. Я долго лежу в какой-то белой комнате, где мерзко пахнет стерилизацией и кровью. Уже начинаю засыпать. Тут приходит врач, другой, и втыкает мне иголку прямо под ключицу, и вводит туда катетер. Потом меня еще куда-то везут, и отдирают остатки бикра, и моют, а потом ставят укол в зад, и вскоре я засыпаю...
  
  
   Кажется, пронесло.
   Я опять выжил. Я лежу теперь на белых простынях на странно качающейся под моим весом койке. Рука не болит совсем, она плотно упакована в какой-то белый очень твердый материал - обожженная глина, что ли? На ожогах повязки. Под повязками сильный зуд. Это придется терпеть. От моей ключицы тянется прозрачный шнур, по нему, видимо, поступает в кровь лекарство.
   Все хорошо. Медицина, конечно, примитивная, но организована неплохо - смогли они и вертолет найти (вспомнил, как это называется!), и вытащить меня, и лечат, видимо, правильно. Хоть я и не врач, но наверное, все в порядке. Рука зафиксирована, что-то капают в кровь.
   Опять мне повезло. Мог бы у каких-нибудь шаманов оказаться.
   Вошел врач. Потрогал прибор, висящий надо мной. Что-то сказал на своем языке. Уставился на меня выжидательно. Я показал левой рукой на ухо, улыбнулся, глядя в глаза аборигену - извини, мол, не слышу.
   Конечно, есть риск, что они мне слух проверят приборами. Но есть ли у них такие приборы... и захотят ли они этим заниматься. Глухой - и глухой. Врач кивнул, еще что-то сказал, ободряюще потрепал меня по голове и вышел.
  
  
   Так начался процесс моей социализации в этом мире.
   Я лежал и впитывал звуки. В палате со мной лежали еще несколько человек, но я мог видеть и слышать в основном соседа. Сначала это был молодой парень, весь забинтованный. К нему приходили - видимо, родители, друзья. Потом парень исчез, на его место поступил старик. Тот пролежал недолго, вслед за ним появился совсем маленький ребенок, лет трех, с ребенком сидела мама. От них я, пожалуй, почерпнул больше всего.
   И еще от женщин, ухаживающих за больными (они, видимо, не были врачами, а кем-то вроде профессиональных сиделок). Довольно скоро мне удалось вычленить несколько слов - "тихо", "пить хочешь?", да и нет, "кушать", "спать", "туалет". Еще несколько слов я выучил от соседей, но часть из них, кажется, была ругательной.
   Когда мне стало немного легче, я жестами стал просить у соседей книги и газеты. Вскоре мне удалось дешифровать язык. Он был похож на латынь, хоть многие буквы и отличались. Я насчитал тридцать три буквы. И даже смог прочитать некоторые слова.
   С ребенком мне особенно повезло. Одна из его книжек принесла мне неоценимую пользу. Это было что-то вроде словаря в картинках, где под каждой деталью стояла подпись. Мало того, мама читала малышу эту книгу вслух, называя слово и показывая на картинку. Я мог подсматривать краем глаза. Конечно, мне бы пригодился мнемоизлучатель, но и с банальной эдолийской психотехникой я справлялся - запоминал все, что говорила женщина. Потом брал книгу, смущенной улыбкой попросив разрешения, и сверял ее произношение с написанным. Таким образом я выучил названия около двухста предметов и действий, и заодно научился читать.
   Потом я прочитал все детские, четко и коротко написанные книжки. Некоторых слов я понять не мог, выпускал их, но многое понимал из контекста. Заучивал целые фразы наизусть. Заучивал детские стишки. Перед занятием, разумеется, я проводил психотехническую подготовку, так что запоминалось с первого-второго раза.
   Дальше я тренировался на газетах. Из них можно было извлечь множество информации об окружающем мире, хоть и понятных слов в них было куда меньше. Но я уже выяснил, что страна, куда я попал, называется Россия, а язык - русский. Я знал, как называются их деньги, город, куда я попал - Зеркальск, что за проезд в городском транспорте нужно платить, и множество других полезных подробностей.
   Я стал понимать многое из того, что говорили медсестры (так назывались эти женщины) и врачи. Мои соседи по палате. Каждый день мой словарный запас обогащался и рос.
   В основном я был занят выздоровлением. Довольно тяжелый и варварский в местных условиях процесс. Иногда мне казалось, что я выздоравливаю скорее вопреки усилиям врачей. Никто не собирался стимулировать мой иммунитет, регенерацию, не предлагал никаких поддерживающих упражнений (мне самому приходилось их изобретать). Когда сняли капельницу, медсестры два раза в день делали мне уколы в задницу (отчего упомянутое место жутко болело потом) и один раз - в вены (вся кисть левой руки была исколота). Пища в больнице была мерзкой, невкусной и вредной для здоровья. Но хуже всего мне казались перевязки. Только мысль о том, что все остальные - включая трехлетнего малыша и стариков - вынуждены терпеть такие же, и еще худшие муки, только эта мысль удерживала меня от стонов. Я стискивал зубы и терпел, за что медсестры меня очень хвалили.
   Постепенно я начал вставать, выходить в коридор. Изучал плакаты на стенах. Поведение и привычки людей. Подслушивал разговоры. Впитывал в себя, как губка, язык и местные нравы.
   О главном я старался не думать. Пока. Сейчас основное - выздороветь, выбраться из этой больницы. И не вляпаться в нехорошую историю.
   Пока меня очень выручала мнимая глухота. И сломанная правая рука - они не могли пригласить и переводчика с языка жестов. И письменно общаться я не мог. Однако было совершенно очевидно, что рано или поздно перелом заживет, и тогда...
   Тогда мной обязательно заинтересуются. Мне придется что-то объяснять. И объяснить нужно так, чтобы не вызвать никаких подозрений.
   Хотя ситуация сама по себе подозрительна донельзя - глухой мужик, инвалид, идет в лес, и там где-то получает ожоги. Ладно, посмотрим...
  
   Мои опасения оправдались. Прошло по моим подсчетам больше месяца, и вот однажды гипс с моей руки был снят.
   Несколько дней я интенсивно разрабатывал руку. Наконец она практически полностью восстановила свои функции. И тут ко мне явился мой лечащий врач, Анатолий Петрович (Боже, какие длинные у них имена...) с листом бумаги и карандашом.
   Он торжественно накорябал вопрос - "Как тебя зовут?" - и протянул мне бумагу.
   Конечно, я предвидел эту ситуацию и подготовился заранее. Имя я лишь незначительно изменил, здесь тоже существовал аналог имени "Антониус" - просто Антон. А фамилию взял такую, чтобы наверняка не ошибиться - фамилию, указанную на обложке моего любимого детского словаря. Итак, с некоторым трепетом я написал свое имя "Антон Белов". Врач кивнул, и ободрившись первым успехом, задал мне второй письменный вопрос: "Твой год рождения".
   К счастью, я уже успел разобраться в их хронологии и придумать себе год рождения, сохранив свой реальный возраст - 27 лет. Опять мой ответ порадовал врача.
   "Где ты живешь?"
   "Не помню".
   Я решил, что для меня единственный шанс - это сымитировать амнезию. Я постучал себя по голове и улыбнулся врачу - мол, прости, с головой у меня не все в порядке. Сотрясение, ты ж понимаешь...
   Придумывать какие бы то ни было истории я не мог, просто по той причине, что мало знал здешние реалии и легко мог ошибиться. Кто я? Зачем пошел в лес? Что не покажется местным людям странным?
   Да и уровень знания языка еще не позволяет связные рассказы писать.
   На все остальные вопросы я с легкой душой тыкал карандашом в последний ответ "не помню". Врач помучился со мной еще немного, потом махнул рукой, забрал письменные принадлежности и ушел.
   На следующий день ко мне явился другой специалист в белом халате, судя по всему, невропатолог. Неприятно было, когда он проверял слух - громко хлопал у меня над ухом какой-то дрянью. Я старался не реагировать, конечно, но боюсь, все равно какие-то мышцы глазные меня выдали. Впрочем, неважно, остатки слуха могли и сохраниться. Проверил костную проводимость, на что я отреагировал положительно - пусть думает, что костная у меня есть, неважно. Потом он долго разглядывал мои зрачки, стучал молоточком по разным местам, жестами просил выполнить какие-то простенькие физические упражнения. Не знаю уж, что он выяснил... Но я слышал от нашего врача (когда в прошлом году меня задело лучом на Глостии-6), что сотрясение мозга очень легко симулировать, оно может быть практически без симптомов.
   Так что проверяй сколько угодно. У меня сотрясение мозга и амнезия. Ни черта не помню.
   Пришел мой лечащий врач. Они посоветовались с невропатологом. Из их разговора я, напряженно навострив уши, понял следующее: никаких причин больше, чтобы держать меня здесь, в этом отделении нет. Но и девать меня некуда. Опять же, амнезия. Поэтому они собираются меня перевести в отделение невропатологии. И подключить к поиску моих родственников, как я понял, местные органы охраны порядка.
   Последнее мне не улыбалось совершенно.
  
   Лежа ночью без сна, я обдумывал свое положение. Не хотелось мне связываться с местной полицией. Не знаю, насколько у них контролируются граждане, но скорее всего, каждый где-то зарегистрирован, и так далее. Тем более, я глухой - наверняка, есть какие-то общества инвалидов, начнут меня по ним искать... Выяснят, что я вообще свалился с Луны. Могут что-нибудь заподозрить. Начнут проверять слух инструментальными методами. Ну и так далее, по известному сценарию...
   Да и мне ведь надо как-то начинать самостоятельную жизнь. Теперь я здоров, спасибо врачам, можно будет в лесу пожить... решить, что делать дальше.
   К утру я ничего практически не придумал. Слишком мало информации.
   Меня действительно решили переводить. Прежде всего, выдали другую одежду. В больнице я носил страшненькую ветхую пижаму в полосочку и шлепанцы. Мне дали старые брюки, ботинки, рубаха от пижамы, правда, осталась прежней, но поверх нее я надел черное короткое пальто. Вид, конечно, живописный...
   Но это значит, что меня поведут на улицу! А там смыться все же легче. Я попрощался жестами и улыбками с соседями по палате. С дежурной медсестрой. Вышел вслед за другой во двор, где уже дожидалась меня белая машина с красным крестом.
   Медсестры о чем-то заговорили между собой, пошли к кабине. Я стоял перед открытым кузовом, ожидая дальнейших указаний. И тут что-то толкнуло меня - самое время. Я осторожно огляделся - никто на меня не смотрел. Я сделал несколько шагов в сторону, очутился за углом. И здесь уже припустил во всю прыть - к забору, подпрыгнул, подтянулся, перемахнул его. Все в порядке, тело слушается.
   Можно бежать.
  
  
  
   До вечера я бродил по улицам.
   Было довольно интересно. Вживался в цивилизацию, изучал ее. У меня сложилось впечатление, что тот набор коротких слов, что я слышал от забинтованного парня, здесь употребляем чаще всего. Запомним на всякий случай... Эти слова вставляли в речь просто как междометия.
   Очень много рекламы. На Квирине реклама запрещена, но мне приходилось бывать - за 10 лет службы - на многих мирах. Так что все довольно знакомо. Типичный мир эта Россия. По материальному уровню - индекс примерно 3,5-4. На улицах воняет бензином и еще чем-то, но я уже принюхался. Здания все из разных вариантов обожженной глины - кирпичи, блоки. Дорожное покрытие такое я видел на Стании, пока не понял, как оно по-местному называется. Очень много машин с ДВС, часть из них сильно старые и заржавленные. Никакого воздушного транспорта, так мне показалось вначале, но потом я заметил в небе пару раз какие-то летательные реактивные аппараты, оставлявшие за собой толстый инверсионный след (летали они на нескольких тысячах метров, так что если бы не след, были бы и не видны в небе). Судя по всему, экономика должна быть основана на использовании нефти (если судить по транспорту). Бывает такой период на некоторых мирах. Где нефти много и добывать ее умеют. Правда, недолго...
   Люди - тоже разные. Любопытно, что молодые одеты, как правило, хорошо, со вкусом. А вот старики - плохо и бедно. Девушки мне попадались очень красивые. Правда, какая-то печать нездоровья на лицах - и озабоченности. Но это не мешает, даже придает своеобразную страдальческую прелесть. Если лицо не злое. Мужчины почему-то довольно маленького роста и хиловатые. Не все, конечно, разные попадаются.
   Либо все старики у них бедные - но это говорит об уровне общественной морали! - либо просто не принято у них следить за собой. Особенную жалость вызывали нищие и бабушки, сидящие на краю дороги и продающие какую-нибудь сельскохозяйственную мелочь - цветы, овощи... Мне так хотелось подать им или купить что-нибудь - но увы, я и сам был совершенно нищим. Особенно разрывали сердце маленькие дети, почему-то в основном, черноволосые и смуглые (у них расизм?), подбегающие к людям с протянутыми ладошками, низко кланяющиеся и целующие обувь у прохожих... Ко мне, к счастью, нищие не подходили - вид у меня самого весьма своеобразный.
   Больше всего моя одежда напоминала таковую у нищих, видимо, бродяг или алкоголиков, я несколько раз видел их, то мирно спящих на травке в сквере, то сидящих под стеной ларька с бутылкой местной отравы.
   Видимо, на этом социальном уровне сейчас и я нахожусь.
   Под вечер я устал. Все-таки месяц провалялся на койке - упражнялся, конечно, но маловато, больше был занят языком. И вот теперь мной владела одна мысль - найти бы где-нибудь ночлег. И есть, конечно, хотелось. Но в конце концов, я завтракал, можно и потерпеть. Главное сейчас - выбрать место для сна.
   Меня могут искать, конечно. Но не так уж легко найти человека, затерявшегося в огромном городе. Что делать - я пока так и не придумал. Уйти в лес? Там, наверное, даже легче выжить, но совсем нет надежды разыскать кого-нибудь из наших.
   Я уже обдумал этот вопрос в больнице. Конечно, здесь нет гравитехнологий - значит, нечего думать об энергетической колбе, и конечно, они здесь понятия не имеют о генераторах Ф-волн. Из подручных средств маяк не соберешь. Но на планете наверняка есть хоть кто-нибудь с Квирина. Или вообще из Федерации. Этнографы - в жизнь не поверю, что Терру не изучают постоянно. Прародина все-таки... Наблюдатели какие-нибудь. Например, по идее, здесь должен быть хоть один наблюдатель, отслеживающий признаки сагонской инвазии. Значит, единственная моя надежда - отыскать здесь квиринцев. Быстро это, наверное, не получится. Поэтому надо попробовать как-то устроиться в здешнем обществе и найти своих...
   Но даже первое сейчас стояло под вопросом. Собственно, даже вопрос простого выживания. Ну ладно, сейчас конец весны, тепло, можно переночевать где-нибудь на дереве... Если здешняя полиция не имеет обыкновения арестовывать бродяг. Попасть туда мне совершенно не улыбается.
   Сумерки сгущались. Я забрел в какой-то отдаленный район. Постучаться бы в первый попавшийся дом. Да нет... даже если бы со мной в 17 лет такое произошло, когда я только начал работать в СКОНе, я вряд ли свалял бы дурака и не относился бы к людям, как только что брошенный бездомный щенок. Я не на Квирине. И не в традиционной цивилизации, где гостеприимство выше всего. Здесь уже вполне сформировавшееся посттрадиционное стихийное общество, и просто так обращаться к людям - во-первых, бесполезно, во-вторых, опасно.
   И тут я услышал неподалеку дикий вопль. Женский. Инстинкт ско сразу бросил меня в нужную сторону. Не успев еще обдумать ситуацию, я вбежал в подворотню, откуда донесся уже второй, придушенный крик, и увидел вполне характерную картину - некий громила прижимает перепуганную, растрепанную девушку к стене, давя на шею обеими руками, а второй лезет ей под одежду... Мое тело сработало снова автоматически, второго бандита, поменьше, я рубанул по шее, вполне удачно, парень свалился мешком. Громила (даже меня он чуть превосходил ростом, хоть я повыше обычных терран) успел отпустить жертву и обернуться ко мне, но реакция у него оказалась не ахти, прозевав мощный удар в пах, он согнулся, я инстинктивно добавил по шее сверху. Девушки в подворотне тем временем уже не было, вдали раздавался стремительно удаляющийся цокот каблучков. Я вздохнул. Проверил пульс у своих жертв - ничего, полежат немного, отдохнут и будут жить дальше. Комедия окончена, можно продолжать поиски ночлега.
   Я вышел из подворотни, прошелся по двору. А хорошо бы, вдруг представилось мне, девушка не убежала сразу, задержалась бы... Я бы ее проводил до дома. Она пригласила зайти... на чашечку чая. Пусть даже у нее родители дома. Я бы прикинулся иностранцем... или опять глухонемым. А завтра, может, родители бы уехали. Я бы пожил несколько дней у девчонки... возникла бы, может, симпатия, то да се. Я бы мог ей все рассказать. Фантазия развивалась дальше, но тут я опомнился и сурово пресек идиотские мысли.
   Потом. Сейчас надо думать, что делать - уже стемнело. Короткая схватка, проведенная на адреналине, еще больше ослабила меня. Честно говоря, больше всего хотелось лечь и вздремнуть. В больнице-то этого хватало...
   Или виталина принять капсулку...
   В конце концов я забрел на большой пустырь. Миновал двух молчаливых мужиков, гуляющих со своими псами. И в конце этого пустыря, в окружении кустов я увидел что-то вроде походной стоянки, на кустах висели старые тряпки, и костровище здесь было, и настоящий, сплетенный из веток шалаш.
   Кому это принадлежит - дети играют? Или это убежище бездомных бродяг, которых я видел в городе? Такие сообщества обычно живут по законам Традиции, есть надежда, что меня не выгонят... Да и идти-то больше некуда.
   Я забрался в шалаш, закутался в старое вонючее одеяло и почти мгновенно заснул.
  
  
   Меня разбудил собачий лай. Крупный рыжий пес стоял перед входом в шалаш и монотонно гавкал. Это напомнило мне Дэлли... Кобель, видимо, думал, что выгоняет чужака из дома своих хозяев, а я смотрел на него с огромной любовью и чуть не плакал. Идиот...
   Я вылез из шалаша, пес посторонился. Ну да, конечно. Вот и хозяева пришли. Четверо бродяг, в страшненькой (впрочем, у меня не лучше) и вонючей одежде. Они стояли полукругом, оскалившись, напоминая скорее свору собак, чем человеческую компанию.
   Ночное зрение у меня развито неплохо. Я понял по выражению их лиц, что меня собираются бить. Жаль, конечно, ребят, но придется дать сдачи.
   Самый высокий и сильный из бродяг бросился первым. Я просто уклонился от удара и легко достал его в солнечное сплетение. Потом я разобрался еще с двумя мужиками, один из которых почти сразу свалился в нокаут, получив в переносицу, а второго я, бросил через бедро, сшибив им, словно тряпичной куклой последнего, плюгавенького старичка. Тем временем в себя пришел первый, "богатырь", и ему пришлось добавить, на этот раз ногой в пах. После этого я подумал, что пора бы и прекратить безобразие и громко, жизнерадостно сказал.
  -- Мир! Дружба! Все хорошо!
   Поднял руки над головой, раскрытыми ладонями вперед. Трое оглушенных ударами уставились на меня с несказанным изумлением. Я радостно улыбнулся и повторил свою фразу.
   Все. Пришелец доказал свое право быть вожаком. Стая слушается пришельца. Через несколько минут мы мирно сидели и беседовали - насколько хватало моего знания языка, разумеется. Развели костерок, повесили котелок с водой, один из мужиков стал чистить картошку. Пострадавший больше всех пришел в себя и мрачно подсел к костру, закрывая лицо руками. Я заставил его убрать руки и осмотрел ушиб - кажется, ничего не сломал. Я старался бить вполсилы. Жалко все же людей, они же не со злости...
   Мы поели жиденькой овощной похлебки, мои новые товарищи распили на четверых котелок невероятно горького, возбуждающего, хотя и безалкогольного напитка, и все завалились спать.
  
  
   Так я нашел свое место в терранском обществе. Люди, среди которых я жил, на местном жаргоне назывались "бомжи", это аббревиатура, означающая людей, лишенных жилища. Все четверо были хроническими алкоголиками, хотя пили чаще всего "чифир", за неимением спиртного. Каждый день они совершали минимум по нескольку правонарушений, которые могли бы привести их в тюрьму (в основном, кражи). Но менты (местные ско, как я понял) почему-то их не задерживали. Может, из жалости? Правда, позже я начал понимать, что попадание в тюрьму было бы для этих людей даже благом (особенно зимой).
   Плюгавенького старичка (в чем только душа держалась) называли Хмырь. Высокого парня - Чапа. Еще были Эдя и Леша. Я не понял, клички это у них или настоящие имена. Еще при бомжах жила стайка собак, вожака - рыжего пса - называли Рыжий, а остальные собаки обходились без имен.
   Бомжи оказались невредными ребятами, ко мне отнеслись очень даже хорошо. С ними я значительно улучшил разговорный русский, по крайней мере, в отношении грамматических конструкций. Несколько удивляла привычка вставлять почти через слово бессмысленные междометия, но наверное, здесь так принято. К тому же я узнал, что эти междометия означают половые органы и все, что связано с сексом. Это меня позабавило. Но вероятно, свое основное значение эти слова уже утратили, раз употреблялись в качестве связок. Я и сам научился более-менее правильно вставлять их в речь и надеялся, что говорю вполне адекватно.
   Но правда, словарный запас моих новых друзей был невелик, да и желания разговаривать на отвлеченные темы не было. Поэтому мне приходилось доставать где только возможно газеты и читать их - для собственного развития. Я делал это с использованием эдолийской психотехники, и через некоторое время научился весьма сносно говорить на бытовые темы.
   Наиболее развитым среди бомжей (и менее пьющим) был Эдя. Первое время я постоянно ходил с ним. Основным нашим занятием было добывание хлеба насущного - и насущной водки. Последнее ценилось моими коллегами даже больше хлеба. Вполне понятно, попытка к бегству из этого сурового мира. Я пытался пить с ними, но водка была уж очень противной, некачественной, да и настроения особого не было. Мне было интересно вживаться в эту цивилизацию, изучать ее изнутри... эх, не стал я этнографом, так вот хоть побуду им поневоле.
   В первые же дни Эдя раздобыл для меня новые штаны взамен изорванных больничных - вполне приличные, крепкие, хоть и очень старые и потертые джинсы. И куртку вскоре мне нашли другую, тоже страшненькую, но уж это черное полупальто вообще ни в какие ворота не лезло. Стояла жара, но бомжи постоянно ходили в своих куртках, ватниках и пальто - как зимой, и вскоре я понял, почему: однажды сбросил свою куртку, оставил в шалаше, а вечером ее уже не стало. Видимо, точно так же и Эдя где-то "увел" ее для меня.
   Ну ладно, пока лето, похожу так, без верхней одежды. Все равно в ней невыносимо жарко. Это бомжам уже, кажется, все равно. И еще бабушкам, я часто замечал, как совсем старые женщины ходили в жару в теплых ботах, платках, кофтах. Может быть, с моей стороны это было наивно, но я решил не париться. Может, к зиме что-то удастся придумать с одеждой или жильем.
   Хотя с другой стороны... вот ведь эти люди ничего придумать не могут. И живут вот так - годами.
   Я целыми днями наблюдал за Эдей. Способы добычи пропитания были примитивными - в основном даже не прямые кражи, а поиск того, что плохо лежит. Возле помойки с утра мы находили мешочки с заплесневевшим хлебом и другими продуктами - Эдя пояснил, что жильцы складывают их специально для нас. Хорошие люди... Город был для Эди - как лес для зверя, полон добычных мест. То мы отправлялись в какой-то сад таскать черешню. То промышляли на разных рынках. Мы, собственно, просто бродили по городу и смотрели - не обломится ли чего.
   Иногда нам удавалось получить и какую-нибудь мелкую работу. Обычно что-нибудь погрузить или разгрузить машину. Платили нам чаще всего "универсальной валютой" - той же самой водкой. Но иногда доставались и деньги.
  -- Лето - хорошее время, - философствовал Эдя, - лето, бля, благодать. А вот зимой, бля, зимой и загнуться недолго на х....
   Он рассказывал, что раньше ему удавалось зимой лечь в психушку - лечиться от алкоголизма. Там хорошо... кормят как на убой, работаешь в мастерской себе, а так делать нечего. Психи есть прикольные, да и мужики тоже нормальные лежат. А вот в эту зиму не взяли его, там теперь какие-то правила, деньги, что ли, нужны... Так он тоже приспособился, жил в канализации, там тоже можно, и тепло, главное, бля...
   Я подумал, что зимы здесь должны быть суровые - самый центр континента, все моря далеко. Это тебе не Коринта, где снег с неделю полежит - и то хорошо.
   Коринту лучше не вспоминать.
  
   По поводу того, что меня найдут, я быстро перестал беспокоиться. Бомжи - люди вне закона. Живы они или нет - никого не волнует. Никто не станет искать бомжа. Ну возможно, врачи, чувствуя ответственность, вызвали милицию, менты поискали вяло - и наверняка на этом все кончилось.
  
   Я обычно просыпался раньше остальных - были у меня свои резоны. Во-первых, утренние молитвы прочитать в тишине и покое. Во-вторых, сбегать на реку. Но вначале я разминался, чтобы форму не потерять - похоже, здесь она мне еще понадобится. До реки по моим прикидкам было километра два, я проходил их хорошим аллюром, там купался, набирал воду и возвращался назад. Для воды я нашел и приспособил старое ведро. Еще у меня была проблема с одеждой. Все бомжи ужасно воняли. Вскоре я понял почему - ну во-первых, они не купались, конечно, а главное - негде стирать одежду. И вот я раз в два-три дня стал выбираться на реку, вечером снимал с себя всю одежду, завязывал в рубаху, как в мешок и спускал в реку. Сам сидел часа два-три в укрытии, в трубе какой-то. За это время река более-менее отстирывала мои вещи. Я натягивал мокрое на тело и шел назад, сидел у костра, пока не высохнет.
   Вскоре мне надоело ходить с Эдей. Я по натуре индивидуалист, мне даже с Петросом не всегда было легко. А потом, очень уж у нас взгляды не сходились на многое. Эдя всему предпочитал водку, и за работу стремился получить сразу бутылку, я же склонялся больше к денежному вознаграждению. Пару раз из-за Эдиной неуклюжести нас чуть не замели менты, пришлось быстро убегать...
   Кстати, однажды мне действительно пришлось применить боевые навыки. Не знаю уж, с чего там началось, но у одной "точки" (торгового ларька) я заметил трех моих друзей (только Хмыря не было), теснимых довольно большой компанией могучих ребят в безрукавках и с бритыми головами. Ребят было шестеро, и половина - с хорошо накачанными мышцами. Разумеется, у меня не было уверенности, что я справлюсь, но ведь я же ско... Сколько раз случалось, что мы задерживали вдвоем на малом патрульнике боевой скультер или аффликтор с численно превосходящей командой. Короче говоря, я не раздумывая бросился в драку. От моих друзей никакой почти помощи не было... Но и из нападавших только один оказался более-менее приличным противником. Остальные, несмотря на мышцы, почти сразу выпали в осадок, надо ведь уметь быстро двигаться и точно бить. Я уже не церемонился особенно, не знаю, может, кто-то и не выжил. Одного я точно приложил под основание черепа, а это удар нехороший... Лучше не акцентировать на этом внимание - не знаю точно, как бы и не взял на душу грех. Впрочем, у меня есть оправдание - у троих было оружие, цепи и ножи. И только мне пришлось повозиться дольше. Он мне даже синяк хороший поставил и челюсть чуть не свернул. Но тут Чапа подсунул мне в руку пустую бутылку, и я смог ударить парня по голове, отчего тот вырубился. Все-таки великое дело - скорость реакции. У меня она, с детства отточенная, раза в два выше, чем у местных. Эдя с уважением посмотрел на меня и сказал.
  -- Во даешь, бля! Этот, - он указал на последнего - вообще в Чечне воевал. Ну п-ц!
   Мы гордо удалились. Про Чечню я уже читал в газетах, война там у них какая-то шла.
  
  
   Итак, я стал ходить без Эди и, конечно, от воровства воздерживался. Заповедь все же. Поскольку я выглядел, видимо, более интеллигентно (печать алкоголизма на лицо еще не легла), мне частенько доставалась работа.
   В первый день, когда я вышел на заработки один, мне довелось даже носить книги - в книжный магазин привезли новую партию. Я как раз толокся рядом, и ко мне подошла женщина из магазина.
  -- Перетаскаешь нам книги? За бутылку.
   Я подумал и сказал.
  -- Я с удовольствием, бля, помогу вам выполнить на х... эту е...ю работу. Но, бля, я бы предпочел, вместо упомянутой вами х...ни, я имею в виду бутылку алкогольного напитка, получить в качестве е...го вознаграждения немного денег, п-ц, бля.
   По тому, как вытаращилась на меня продавщица, я понял, что выразился слишком сложно. Она молчала секунд пять, а потом сказала.
  -- Хоть бы при женщине не матерился, козел.
   Из этих слов я сделал вывод, что далеко не в любом разговоре можно и нужно упоминать известные междометия, более того, некоторые люди, например, женщины, воспринимают их как оскорбительные.
   Однажды я даже целый день таскал на стройке какие-то кирпичи и заработал целых сто рублей. Почти все мои деньги уходили на еду, но еще я умудрился прикупить себе пару книг - толковый словарь и юридический справочник. Мои друзья посмотрели на меня, как на идиота, а вечером Хмырь совершенно случайно развел моим справочником костер. На него даже ругаться бесполезно было - старик лишь мычал и мекал, будто это он был глухонемым...
   Конечно, я задумывался о том, чтобы найти постоянную работу. Но Эдя объяснил мне, что это невозможно, а потом я и сам в этом убедился. Почему? Потому что для оформления на работу нужна так называемая "прописка". То есть надо где-то жить. Все жилье здесь частное. Но почему нельзя снимать квартиру? - спросил я. Хы... объяснил Эдя - а кто ж нам сдаст?! Я все же не поверил ему и позвонил по двум-трем номерам, по объявлением о сдаче жилья. Во всех случаях меня послали очень далеко, и я убедился в правоте Эди. Да и то - будь у людей хоть какая-то возможность жить в квартире, хоть зимой, уж конечно, они не жили бы на улице.
   А бомжа никто на работу просто так не возьмет. То есть в принципе... бывает такое везение... но это должны особые обстоятельства сложиться.
   Время шло. Новизна жизни как-то потускнела, и я стал задумываться о будущем. О главной своей задаче - найти квиринцев, и о частной - устроиться в этом обществе. Все-таки жизнь бомжа для меня - это чересчур. Можно было бы уйти в лес... но общество нужно мне, чтобы найти квиринских наблюдателей. Значит, в это общество надо интегрироваться...
  
  
   Практически все время я напряженно думал над тем, как бы мне изменить свое положение в этом мире. Конечно, хотелось помочь и ребятам, но... реально пока я не мог помочь даже самому себе.
   Одна моя подруга по литературному клубу, Эонис, говорила как-то, что жизнь ей представляется в виде этакого большого романа. И Бог, видимо, его автор. Так вот, если встать на точку зрения Эонис и представить свою жизнь как книгу, то дальше по сюжету должно получиться так, что я обязательно стану крутым в этом мире, выбьюсь в люди, что-то кардинально изменю в их жизни... И уж конечно не останусь простым бомжом!
   Ну в самом деле - ведь я во всех отношениях, чего уж скрывать - не лучше, конечно, но лучше развит и подготовлен к жизни. Я развит физически, здоров, отлично умею драться. Для меня ничего не стоит жить на улице, в общем-то. Я владею психотехниками, а это дает мне возможность очень быстро выучить язык и ознакомиться со здешней жизнью. Вообще, скажем так, я во многом, благодаря воспитанию, превосхожу здешних. Ну так разве логично, что такой вот крутой человек, как я, живет бездомным бродяжкой? По сюжету обязательно должно что-то случиться, что резко изменит мою жизнь.
   Но ведь Эонис совершенно не обязательно права. Жизнь - это жизнь, а вовсе не книга.
   И можно быть семи пядей во лбу, можно быть богатырем, но тем не менее пропасть, и не найти работу, и остаться без жилья... Особенно, если у тебя нет в этом мире ни одного знакомого человека (кроме тех же бомжей). И собственно говоря, нет никаких резонов ожидать, что вдруг произойдет чудо, какая-то случайность, и моя жизнь внезапно изменится к лучшему.
   С какой стати это чудо должно произойти?
   Реально, чтобы изменить свою жизнь, надо что-то делать для этого - самому.
   И вот я делал, что мог. Я пытался устроиться на работу - звонил и ходил по объявлениям в газетах и на столбах. Без прописки не брали нигде, а кое-где требовалось специальное образование, то есть диплом, которого не было, разумеется. Я так же пробовал снять жилье - и опять безуспешно. Может быть, уехать в какой-нибудь маленький город? Эдя не разделял эту мысль, и по-моему, вполне логично - сейчас в стране жизнь все больше концентрировалась в городах крупных, и вряд ли в маленьком будет лучше. А к тому же, и квиринские наблюдатели скорее уж окажутся в большом центре.
   И вот однажды - хотел сказать, мои старания увенчались успехом - но скорее уж, просто мне повезло. Словом, не знаю. Часть времени я все же проводил в поисках временных приработков, ведь что-то надо было есть. Как-то я толокся около рынка, надеясь, что кто-нибудь попросит что-то разгрузить - иногда подъезжали грузовики, привозили товар. И вот я услышал очень резкий и мощный женский голос.
  -- Да где этот Костя, бля! Пусть только появится, сволочь! - и тут же этот голос оказался рядом со мной, и я увидел его обладательницу, невысокую, крепенькую женщину лет пятидесяти, с туго завитыми темными волосами и в пестром платье, и она позвала меня - Эй! Иди сюда.
   Я подошел ближе. Памятуя неприятный случай с продавщицей из книжного магазина, я давно уже перестал употреблять матерные слова в разговорах с работодателями, тем более - с женщинами. Но и выражения, почерпнутые из книг и газет, здесь не годились. Поэтому я старался говорить короче и проще.
   Женщина скользнула взглядом по моей фигуре и сказала.
  -- Вон там видишь, машина, а в ней бидоны? Перетаскаешь их во-он туда? За водку.
  -- Хорошо, я согласен, но пожалуйста, заплатите мне деньгами, хоть немного, - попросил я. Женщина кивнула.
  -- Ладно, договоримся.
   Бидоны оказались тяжеловаты. Я их от пола-то с трудом отрывал. Но все же кое-как, напрягаясь, перетащил их к месту торговли. Повернулся к подошедшей хозяйке - она смотрела на меня с некоторым удивлением. Я не понял, почему.
  -- Слушай, парень... тебя как зовут-то?
  -- Антон.
  -- Антон, не поможешь мне тут? А то разливать сейчас надо будет, а они тяжелые. Костя, сволочь, ушел...
   Конечно, я согласился. Правда, не знал, сколько мне заплатят. Один раз уже нарвался - часа два грузил ящики, а мне вообще ничего не заплатили, когда же я попытался возмутиться, хозяин заехал мне по скуле и сказал, что я должен быть благодарен, что меня вообще не покоцали. Конечно, можно было с ними разобраться, их всего двое было... Но я почему-то решил вспомнить евангельскую заповедь и просто ушел. И как ни странно, этот случай ничему меня не научил, я так и не стал требовать деньги вперед... Просто работал, веря, что мне все-таки заплатят.
   Хозяйка торговала молоком и молокопродуктами. Я помогал ей разливать - из бидонов в банки и бутылки. Работали мы дружно, слаженно, по-моему, женщина была вполне довольна. Через пару часов она послала меня за бутылками, объяснив, где их купить, и я справился с заданием вполне успешно.
   Словом, я рассчитывал на приличное вознаграждение, и уже думал, что куплю себе нормальную рубашку... Но вечером, когда я отнес пустые бидоны в фургон, женщина неожиданно подошла ко мне и сказала.
  -- Послушай, Антон... ты, как я понимаю, нигде не живешь?
  -- Да.
  -- У меня к тебе такое предложение. У нас с мужем ферма. Я могу тебя взять - будешь у меня жить и работать, за жилье и еду. Ты парень, я вижу, деловой, честный... сильный. Несколько человек у меня уже работают, все довольны.
   Я подумал. Ну что ж... пора уже и заканчивать с этой бродячей жизнью. Ведь я давно мечтал найти нормальную работу и жилье.
  -- Я согласен.
  -- Вот и хорошо, - улыбнулась хозяйка, - меня зовут Вера Петровна.
   Она велела мне садиться в машину, рядом с ней. Пустые бидоны грохотали в маленьком кузове. Вера Петровна вставила ключ зажигания, повернула его, завела мотор... Я наблюдал за ее действиями. Опустила ручной тормоз, сдвинула рычаг передач.
  -- Ты машину умеешь водить? - спросила она. Я пожал плечами.
  -- Наверное, справился бы. Обычный ДВС, ничего сложного.
  -- Я спрашиваю - права у тебя есть?
  -- Права... нет.
  -- Ясно.
   Мы поехали.
   На душе было как-то нехорошо. Надо было проститься с ребятами. Взять их с собой я не могу... понятное дело, Вера Петровна не каждого возьмет на работу, видимо, я понравился ей. Ну что ж, ведь видно, что я не алкоголик, одежда только у меня характерная, а так... приличный человек. К сожалению, ребята не могут похвастаться таким видом. Я уже все это понимал, настолько я в здешней жизни ориентировался. И вот я ехал в фургоне навстречу новой счастливой жизни - сытной и регулярной кормежке, добротной одежде, жилью - ехал и думал о том, что Хмырь точно не переживет следующую зиму, что если мои парни снова наткнутся на десантника из Чечни, их и защитить-то будет некому. В этот момент я вдруг впервые четко и страшно осознал суть общества, в которое попал - мир волчьих законов, жесткой конкуренции. Не хватает у тебя - таланта, характера, подлости, силы - и ты летишь в пропасть, и никто не задержит твое падение. Это может показаться даже справедливым на первый взгляд... Если это только не касается людей, к которым ты уже успел привязаться. Ведь они же вовсе не плохие по сути люди. Не хуже всех тех, кто смотрит на них свысока. Их лечить надо от алкоголизма. Лечить, спасать, вытаскивать. Заставлять работать. Но кто будет этим заниматься?
   И я чувствовал какую-то неправоту свою, вину - в том, что поднялся на ступеньку выше, что получил какие-то блага, которых Эдя, и Леха, и Чапа, и Хмырь достойны ничуть не меньше.
   Но что же я мог сделать?
  
  
   Вот уже несколько дней я жил на ферме Веры Петровны.
   Работа была несложной, справлялся я с ней легко. Утром мы доили и выгоняли коров. Пасли их по очереди. Вечером загоняли, опять же доили. Работы по огороду, дому, строительство нового коровника, поездки с Верой Петровной в город - обычно молоком и разными продуктами торговала продавщица, тот случай был исключением. Словом, заняты мы были с раннего утра до позднего вечера, но работа разнообразная, интересная и даже где-то приятная. Особенно, конечно, мне нравилось пасти коров. Были на ферме и собаки, но о них - немного позже.
   У Веры Петровны работали, кроме меня, еще три человека. Ну еще был ее муж, Иван Афанасьевич. Но трудно было даже поверить, что столь крепкая, деловая, хозяйственная женщина может выйти замуж за этакое чудо... Иван Афанасьевич сильно напоминал мне Хмыря. Жена прятала от него спиртное, но он умудрялся быть почти всегда в подпитии, а иной раз уходил в крутой запой. Здоровье его явно было подорвано, а его голоса я вообще никогда не слышал. Пользы от него в хозяйстве не было заметно ни малейшей.
   А вот коллеги мне понравились. Все они попали сюда примерно так же, как я, все были бомжами. Но выглядели и вели себя на порядок лучше, чем мои прежние знакомые. Пили они достаточно редко, и все-таки не такую дрянь. Больше других симпатии во мне вызывал Дима, замкнутый и очень интеллигентный на вид, примерно моего возраста. Он редко участвовал в разговорах, вообще не откровенничал, все больше слушал, но я ощущал в нем некую внутреннюю силу и недюжинный интеллект, хоть трудно было сказать, в чем это выражается. Славик был моложе, горяч и резок в суждениях и делах, симпатичный кудрявый парень. И еще был Николай Иванович, невысокий сухонький человек лет пятидесяти, бывший рабочий Тракторного завода. Пожалуй, я понимал выбор Веры Петровны - обычно ее называли просто тетей Верой - на всех этих людей можно было положиться. Они действительно выполняли работу добросовестно.
   Я несколько разочаровался, когда узнал, что никакой платы за труд нам не положено. Собственно, тетя Вера сказала мне об этом сразу, но я не понял по наивности. Мы работали за еду и кров. Денег нам не давали. А я-то надеялся откладывать и скопить что-нибудь... может, даже на квартиру (ха-ха, какая наивность!) Одежду нам тетя Вера доставала сама - подержанную, но крепкую, и выдавала.
  -- А что же будет зимой, ведь зимой меньше работы с коровами? - спросил я. Но меня тут же успокоили.
  -- Зимой у нас столярная мастерская. Столярничать умеешь? Ничего, научишься.
   Если хорошо подумать, у тети Веры мы жили на положении рабов. Ну как на какой-нибудь Глостии-17. Но разница все же была, и огромная. Во-первых, мы всегда вольны уйти, и никто не станет нас ловить и вешать вверх ногами в назидание остальным. Во-вторых, тетя Вера сама работала не меньше нас, и о нас заботилась, к примеру, возила Николая Ивановича в город лечить зубы. Фактически она обладала такой же полной властью над нашей жизнью и смертью, как рабовладелец - мы вне закона, никого не волнует наше существование. Но об этом никто как-то не задумывался, а она к нам относилась - по-человечески.
   Так что это только в теории все просто...
  
  
   По вечерам после дойки мы разжигали костерок, пекли картошку. Иногда Славик доставал чего-нибудь горячительного, но удавалось это редко, тетя Вера ненавидела пьянство. Неудивительно - при таком муже.
   Как напоминало мне все это вот такие же вечера на Квирине! Когда после патруля, стосковавшись по лесу и свежему воздуху, с компанией друзей отправишься в лес, и вот так же сидишь у костра, смотришь на звезды. Еще песни можно петь, здесь это было не принято. Но мы разговаривали. В первый вечер Славик сказал мне:
  -- Ну, тебя она, значит, вместо Кости взяла. Туда и дорога. М-к он был. Без бутылки жить не мог, ну вот и допился.
   Я вспомнил, что тетя Вера действительно упоминала какого-то сбежавшего Костю. И мне стало неудобно перед ним - вот я занял его законное место, сбросив его вниз по социальной лестнице. Может быть, к гибели. Но что я мог сделать?
   Постепенно я узнал истории жизни моих друзей. Как они стали бомжами. Этот вопрос меня интересовал - ведь явно же они знавали лучшие времена. Даже и те, с кем я жил раньше, родились точно не на улице.
   Я уже немного начал разбираться в истории России. Без этого трудно было понять ситуацию. До меня дошло, что раньше это было сильное, крепкое государство, а в последние 10 лет путем информационной и экономической войны его довели до плачевного состояния. В той области, что касается жилья (наиболее животрепещущей для меня), дело обстояло так: ранее все жилье было государственным. Но практически жилища выдавались людям пожизненно, и плата бралась чисто символическая. Никто не имел права выгнать человека с закрепленной за ним жилплощади. Во время "перестройки", как здесь называли гибельные реформы, проведенные под информационным давлением извне, все жилье превратили в частное, и начались разные перипетии, связанные с продажей, перекупкой и дарением жилья. Часть людей, пострадав от этих перипетий, оказалась на улице.
   Но все же практически я не мог понять - как? Ведь здесь сильны семейные связи. У каждого есть хоть какие-то родственники, и что - все они бросили, выгнали человека? И вот я узнал три истории одичания.
   У Димы все было достаточно сложно. Он жил в общежитии, попал в серьезную аварию - разбился, год пролежал в больнице, когда вышел, из техникума его уже почему-то исключили, места в общежитии не дали. Он поехал к матери в деревню, но оказалось, что мать умерла, а дом прибрали к рукам жулики. Дима попытался устроиться в городе, но фактически перешел в разряд бомжей, и тетя Вера встретилась на его жизненном пути как раз вовремя.
   Славик учился в институте. Правда, потом бросил его - решил заняться бизнесом. В то время очень многие начинали заниматься бизнесом. У Славика появились свои торговые точки, люди возили для него вещи из-за границы, продавали... словом, бизнес шел успешно. Но однажды его попросту кинули, подробностей Славик не рассказывал. Словом, попал он, как здесь говорят, на большие бабки. Продал квартиру, машину, все свое имущество. С трудом ему удалось убедить бандитов простить ему остаток долга. В результате - остался совершенно нищим и без жилья. С родителями у него были крайне плохие отношения, да и жили родители втроем (с сестрой) в однокомнатной квартире, возвращаться - нереально. Все друзья сразу отвернулись. Полгода он маялся на улице, приобрел совершенно бомжевский вид и повадки...
   История Николая Ивановича особенно поразила меня. Он всю жизнь проработал на тракторном заводе, был очень квалифицированным токарем. И вот во время реформ завод закрылся (как и многие заводы в стране). Николай Иванович потерял работу, и в то время ему невозможно было где-либо найти работу по специальности. Торговать он не умел. Жена, с которой прожили 30 лет и вырастили сына, стала нервничать, требовать от него невозможного. И тут сына убили в бандитской разборке. Николай Иванович не выдержал - запил. Жена приняла решение о разводе. Однажды Николай Иванович во время запоя ушел из дома (потому что иначе жена била его кухонной утварью по голове). А когда вернулся, в квартиру его уже не пустили - жена продала ее (обманным путем, заплатив взятку) и уехала в другой город, купив там себе другое жилье.
   Сейчас Николай Иванович вообще не пил. Даже не брал спиртного в рот. Видимо, эта история его многому научила. Он был мастером на все руки, его обычно тетя Вера просила починить что-либо, а починить он мог все, от машины до магнитофона. Он же руководил строительством коровника. Обладал он удивительным каким-то смирением перед судьбой, наверное, хлебнул лиха в своей уличной жизни. Очень любил рыбачить, иногда к нему и другие присоединялись. Не загадывал на будущее, в отличие от Славика и Димы, иногда строивших какие-то планы. Был доволен тем, что есть. Словом, к этому человеку я относился с глубоким уважением.
  
  
   Жили мы в небольшом сарае, спали на деревянных топчанах с матрацами - довольно неплохо. Даже для зимнего отопления здесь стояла небольшая печка. Еда была однообразной: утром каша, в обед - суп с куском хлеба (мясо в супе бывало лишь изредка), вечером остатки супа и опять каша. Все это варила сама тетя Вера, и хотя на продуктах она явно сильно экономила, получалось вполне съедобно.
  
  
  
   И еще у нас были собаки. Пастушьи, в количестве четырех штук. Три из них были беспородными, а один пес, вожак стаи и самый толковый пастух - породы немецкая овчарка. На вид эти собаки напоминают слегка наших полицейских квиринок (Дэлли!), только крупнее, тяжелее и чепрачной масти. Джек был приземистым, тяжелым, толстолапым, с черной спиной и бледно-желтоватым подпалом и грудью.
   Я люблю собак, держал с детства, и в полиции - СКОНе - сразу взял рабочую, генетически модифицированную собаку. Дэлли был моим вторым псом, первый тоже погиб. Джек, конечно, мало напоминал наших овчарок, да и не был изменен генетически, но все же понравился мне, славный пес. Мы быстро подружились. Собственно, и другие собаки любили меня, но Джека я решил научить разным вещам - просто от нечего делать. Оказалось, что он знает несколько команд, видимо, кто-то когда-то учил его. Сидеть, лежать, стоять, подходить к хозяину, приносить предметы - все это он умел, хотя и вспоминал не сразу, постепенно. Еще я научил его забавным фокусам - прыгать через ногу, сидеть на задних лапах, подавать голос, делать "змейку"... Ребята посмеивались и удивлялись открывшимся талантам Джека. Конечно, учить его следовой работе или задержанию было бессмысленно и не нужно. Можно было бы обучить курьерской, но для этого мне нужен был партнер, а никто из коллег не проявлял особого рвения к дрессировке собаки.
   Джек счел меня своим хозяином. Он уходил без меня пасти стадо, но вечером снова меня отыскивал и бродил за мной по пятам. И мне стало как-то легче жить - все же хоть одна любящая, родная душа появилась рядом.
  
   Как-то вечером я молился, отойдя от сарая на несколько шагов, не люблю, когда меня видят за этим процессом, интимное это занятие. Окончив молитвы, я перекрестился, и тут увидел Славика, который возвращался из известного заведения. Славик уставился на меня и спросил.
  -- Ты че, религиозный, что ли?
  -- Да, - ответил я.
  -- А че ты в церковь не сходишь? У нас тут есть в деревне. Сходи, а че?
   Подумав, я решил последовать совету Славика. Где находится церковь, я уже знал, видел красивый голубой купол с блестящим крестом над ним. Церквушка была совсем маленькая, да впрочем, и деревня небольшая. В воскресенье очень красиво разливался по всем улицам колокольный звон. Я отпросился у тети Веры (кстати, в воскресенье мы тоже работали, хоть и меньше - коровы-то всегда нуждаются в уходе), и в сопровождении Джека отправился в церковь.
   Правда, у ограды бабушки меня остановили бдительным окриком: "Куда с собакой поперся?!" Я остановился и вежливо выяснил ситуацию. Оказывается, собак здесь в церковь не пускали. Странно. Впрочем, у нас на Квирине к собакам относятся иначе, собаки все-таки очень часто спасают нам жизни. Или погибают вместо нас. Ну ладно, неважно. Я приказал Джеку ждать и вошел в храм.
   Меня мучили некоторые сомнения. Церковь здесь была христианской, но я уже успел выяснить, что на самой Терре с христианством произошли очень странные вещи, оно разделилось на несколько конфессий, чуть ли не враждующих! Я понимаю еще разделение на планетарные церкви, которые столетия развивались совершенно независимо друг от друга. Но здесь, на одной планете, да еще на Родине всего христианства... Меня беспокоил тот факт, что возможно, какая-то из конфессий может исповедовать ересь, и неизвестно еще, что здесь, в этой церкви, куда я пришел. Узнать об этом было невозможно, никакой литературы здесь не было, разговор с двумя-тремя верующими мало что дал. Я решил поговорить после службы со священником.
   Сама служба мне понравилась, красивая, хотя совершенно не похожа на нашу. Только удивило, что говорили и пели не на русском языке, и даже не на латыни, и не на греческом (что было бы хоть логично), а на каком-то языке, слегка похожем на русский. Наверное, старинный его вариант? Ну ладно, меня это, в общем-то, не касается, жаль только, что я почти ничего не понял в службе. Просто стоял и молился, стараясь делать все, как другие. Еще мешала старушка, которая раза четыре за службу дергала меня за рукав и шипела, что я креститься не умею, и где я вообще встал, и еще что-то подобное. Она даже сказала "куда лезешь, бомж проклятый?" Возможно, что бомжи ей сильно насолили, да и правда, мои прежние друзья были далеко не ангелы, и крали все подряд, и могли у такой старушки сумку вырвать... Я старался не обращать внимания на старушку, и мне это, в общем, удалось.
   После службы я дождался, когда священник выйдет (он выглядел довольно экзотично, в черной длинной рясе и весь заросший бородой). Подошел к нему, заговорил было... Священник взглянул на меня и перебил:
  -- Ты крещенный?
  -- Да, - сказал я растерянно.
  -- Ну и приходи, хорошо. Тут у Веры Петровны работаешь?
  -- Да.
   Священник кивнул и пошел прочь. Я немного растерялся. Да уж, выяснишь тут... В конце концов я принял решение - на службы ходить, но к таинствам не приступать. На всякий случай. Мало ли что?
   На службы я с тех пор ходил каждое воскресенье с большим удовольствием.
  
  
   Как-то Вера Петровна позвала меня помочь по дому. Я впервые переступил порог ее жилища. В других деревенских домах мне уже довелось побывать, и по сравнению с ними у Веры Петровны было неплохо - ковры на полу и на стенах, эстампы, хорошая мягкая мебель, телевизор с видеомагнитофоном... Но особенно меня поразил большой стеллаж, набитый книгами.
   Я выполнил задание - приколотил к стене полку, а потом, не дождавшись хозяйки, вышел в гостиную... Меня тянуло к стеллажу, словно магнитом. Я подошел и осторожно коснулся новеньких корешков.
   Я сам немного коллекционирую бумажные книги, какой это трепет - касаться тонких, испещренных черной вязью листов, вдыхать этот неповторимый запах краски, бумаги, клея, библиотечной пыли. А тут - целое сокровище. Впрочем, на Терре книги пока только бумажные. Эх, если мне удастся отсюда спастись, хорошо бы прихватить с собой хоть пару экземпляров.
   О чем я думаю? Сзади возникли шаги, и я вздрогнул, словно уличенный в преступлении.
  -- Книжки смотришь? - участливо спросила Вера Петровна, - хочешь, возьми чего-нибудь почитать.
  -- Можно, правда? - обрадовался я. Тетя Вера хмыкнула.
  -- А, они тут так стоят, для красоты. Мой отец еще собирал.
   Я не заставил себя долго уговаривать. Быстро пробежал по обложкам взглядом. В основном художественная литература, но было несколько книг, судя по всему, по истории. Я взял их, взял пару романов. Тетя Вера глянула с недоверием.
  -- Не многовато будет?
  -- Я быстро читаю.
  -- Все равно. Возьми две книги, потом положишь, другие возьмешь.
   Где-то она была права. В конце концов, завтра я могу взять и другие книги.
   Так я начал читать, и новый мир стал раскрываться передо мной гораздо более подробно и полно.
   Читать было, в общем, некогда - весь день занят работой, а вечером темно. У тети Веры-то, конечно, был электрический свет, мы обходились без. Но я наверстывал свое, пока пас стадо, умный Джек и его стая отлично справлялись без меня. Ну и выпадали иногда свободные минутки, а по выходным - даже часы.
   Почему-то большая часть книг касалась событий последнего века в России. Очень любопытные факты. Я мало интересовался Террой, и ничего об этом раньше не слышал. Оказывается, здесь, в России (а это самая крупная по площади страна мира), в этом веке произошли удивительные события. Была революция, и в результате у власти оказалась партия с коммунистической идеологией, не столь далекой от Этического Свода Федерации. Правда, идеология - одно, а реальная жизнь - другое, так что далеко не все, что декларировалось, выполнялось, а иной раз партия эта допускала очень серьезные ошибки, а возможно, и преступления. Это было связано еще и с тяжелой войной, которую страна пережила и даже победила в этой войне. Затем снова начал создаваться строй на основе почти нашего Этического свода. Ну, это я преувеличиваю, конечно... например, социология, обществоведение у них просто на пещерном уровне были. И еще хуже того - некоторые теории и гипотезы у них были возведены в идеологический догмат, что вообще недопустимо, наука несовместима с идеологией и должна существовать сугубо отдельно. С другой стороны, у них царил воинствующий атеизм, религия с разной силой почти все время преследовалась. Все эти ошибки, да еще и сильное информационное давление извне (а наиболее могущественные страны мира были врагами этой страны) - привели к тому, что Союз распался, а Россия теперь терпела практически бедствие.
   Все это я понял, собрав множество разрозненных фактов, книжных свидетельств с самых разных точек зрения - я читал, например, книгу человека, который из-за ошибок властей попал в тюрьму и просидел там десятки лет. Но я читал и книги людей, которых эта же власть сделала счастливыми, дала возможность реализовать себя. И что мне больше всего нравилось в этом погибшем строе - там не было вот этой конкуренции, дарвинизма этого социального, и жилье было у всех... все имели право на работу и жизнь.
   Я очень устал в последнее время от этого дикого мира.
   Но потом я добрался до одной из полок, где стояли книги жанра, который у нас называют "социальным моделированием". А у них это почему-то называлось фантастикой. Хотя что уж такого фантастического в модели общества, построенной на основе существующих в реальном мире информационных потоков - не знаю.
   Вообще, как я понял из нескольких прочитанных мной критических книг и статей, фантастика на Терре - это вообще все, что не является простым описанием событий, происходящих в реальной жизни сейчас или происходивших в прошлом. И этот многограннейший жанр почему-то у них считается второстепенным, к нему относятся с некоторым презрением даже. Думаю, для терран было бы удивительным узнать, что у нас как раз сугубый реализм вообще не считается литературой. Разве что реализм, касающийся прошлого (то, что у нас называется историческим моделированием). Поскольку никакой особой работы не нужно, чтобы просто изложить факты - ни работы с историческими источниками, ни воображения, ни интеллекта. И как раз самым достойным жанром литературы у нас на Квирине считается моделирование социальное, а также научное (фантастическое развертывание научных гипотез), психологическое и духовное (последнее, конечно, весьма сомнительно для меня).
   Так вот - я отвлекся - у Веры Петровны оказалось несколько книг, в чистом виде относящихся к социальному моделированию. Все они были написаны во времена процветающего Союза, и как я понял, отражали вполне реальный информационный поток, то есть мечты и планы на будущее тогдашних людей.
   Особенно меня поразили книги некоего Ивана Ефремова и соавторов Стругацких. Вероятно, потому, что и написаны они были талантливо. Если не считать некоторых, мягко говоря, странных нюансов (например, общественное воспитание детей с раннего возраста), эти книги содержали модель общества, весьма похожего на наше. С той только разницей, что Квирин существует как остров в море планет, подобных вот этой Терре, а то и еще худших. Отсюда - армия, наш СКОН и прочие прелести (не забудем еще и сагонов). А модели русских писателей представляли могущественные цивилизации, у которых не было или почти не было врагов, разве что малоразвитые цивилизации, технологически не способные противостоять серьезному противнику.
   Книги эти представляли собой утопии (также почитаемый у нас жанр), то есть абсолютно идеальные миры, построенные так, что все или почти члены их счастливы. Квирин, конечно же, таким миром не является... (в скобках заметим, что даже самых аутентичных членов нашего общества - я, например, являюсь таковым - никак нельзя назвать абсолютно счастливыми).
   Но утопия в жизни и неосуществима, так что это неважно.
   Важна сама модель. И вот модель общества Будущего в изображении упомянутых писателей представляла собой мир без частной собственности (перебор, конечно, даже ресторанчик у них нельзя было содержать, но все же!) Мир ученых, людей искусства, героических исследователей Космоса. Мир, где все люди самореализуются как можно более полно и широко. Где главной земной ценностью является человеческая личность, ее развитие и раскрытие, воспитание. Словом, это были модели нормальных неотрадиционных или векторных обществ, в соответствии с нашей терминологией.
   Само по себе это не так уж поражало, в конце концов, в любой цивилизации возникают такие потоки. В смысле, такие идеалы и мечты. Эдолийский Орден еще задолго до принятия христианства лелеял и развивал похожие идеи. Меня поражало другое - я видел мир вокруг себя... и я не понимал, как можно было вот это - вот такую мечту, уже вполне оформленную и даже начавшую как-то реализовываться! - променять на то, что я видел вокруг себя.
   Неужели думать о деньгах, всю жизнь надрываться в поисках работы, которая принесет как можно больше денег, а с ними материальных благ - приятнее и интереснее, чем искать работу по душе, заниматься саморазвитием и воспитанием детей... Неужели победить друга или соседа в конкурентной борьбе приятнее, чем жить в относительном равенстве, без каких-то имущественных перегородок? Неужели, наконец, можно просто смириться с видом бомжей и нищих вокруг себя? И бездомных детей? Добро, если бы это было всегда, но ведь это совсем недавно началось, после падения Союза. Нет, я этого понять не мог.
   И как раз в теплый воскресный вечер (начинался сентябрь, но по-прежнему стояла жара) ребята у костра завели разговор "о политике" (так это у них называлось). Собственно, речь шла о том, как хорошо было жить раньше. И говорил в основном Николай Иванович.
  -- Не, так, как мы жили, уже никто никогда не будет жить. В магазин приходишь - хлеб 20 копеек белый, черный - 10 копеек. А что сейчас эти копейки? Молоко - 15 копеек бутылка, кефир тоже примерно так. Одно время по талонам мясо было, ну мы и на базаре иногда покупали, в субботу с Аней на базар пойдем, возьмем там килограмма три говядины... Вы молодые, тогда, наверное, в школе еще учились...
  -- Да, я помню, - сказал Дима, - и правда, все было дешево. Но ведь был дефицит.
  -- Ну что тот дефицит? Опять же, допустим, ту же копченую колбасу всегда можно было в фирменном взять. Только что дорого, но все равно ведь не так, как сейчас! Хорошо жили... Ну, на машину мы пять лет стояли в очереди. Но ведь взяли машину. А сейчас что?
   И тут что-то повернулось во мне. И я заговорил горячо, со злобой даже (мне самому так показалось).
  -- Вот вы говорите - хлеб дешевый... колбаса... Проели вы эту страну. Надо было не о колбасе думать. Возможность была - учиться, работать, жить по-человечески. Книги читать, в театр ходить. В Космос вон летали. А дети бы еще лучше жили, и может, никакого дефицита уже не было бы. Думали только о колбасе, о машинах, о тряпках - вот и получилось то, что получилось.
  -- Во-первых, что значит - вы? - лениво спросил Дима, - а ты где был?
   Я выдохнул. Да... чего-то погорячился.
  -- Ну, и я тоже виноват, конечно. Мы все виноваты.
   Неожиданно заговорил Славик.
   - А мне на х... не надо этого социализма. Мне без него лучше. Я свободный человек, и никто мне не тыкает - работать, мол, надо... учиться. А нечего поучать! Я еще фирму открою и буду жить как человек. А тогда - ага, попробуй начни хоть джинсы продавать, еще и посадят.
   Я замолчал. Да и у остальных не было желания спорить. Однако, какой разброс мнений... Так и должно быть после мощной информационной атаки. И еще раз я убедился, как все не просто в жизни. Как часто люди белое принимают за черное и наоборот. Поэтому, собственно, и Квирин практически нигде не любят, многие считают, что мы стремимся кому-то навязать свою волю, завоевать и так далее. Попросту судят по себе.
  
  
   Начало холодать. Вера Петровна подарила мне теплую куртку, старенькую, но удобную. Ботинки у меня и так были неплохие, летом при возможности я их снимал и ходил босиком - жарко.
   Был еще у нас такой случай. Однажды одна из собак, палевая дворняжка Альма, попала под машину. Нашел ее Дима и принес на руках. Славик с Николай Иванычем никак не отреагировали, а я осмотрел собаку, видимо, у нее были сломаны ребра, и не дай Бог, конечно, повреждены внутренние органы. И лапка одна была сломана.
  -- Надо бы к ветеринару отвезти, - сказал я. Дима посмотрел на меня, и вдруг стало видно, что он действительно переживает. Из-за собаки? У них здесь собаки - вроде комаров, переживать из-за них - непростительная сентиментальность.
  -- Давай теть Веру попросим, а? Я отвезу, у меня ж права есть.
  -- Не даст машину, - предположил я.
  -- Подожди, - сказал Дима. Он выскочил куда-то и вернулся с бинтом. Мы перебинтовали тяжело стонущей собачке переломы.
  -- Умрет, наверное, - сказал я.
  -- Слушай, сходи ты к Вере, а? - попросил Дима, - она на тебя вон как смотрит.
  -- Да ну...
   И тут я подумал, что он прав - да, действительно смотрит. С тех пор, как я стал брать у нее книги... или нет, кажется, тогда, когда я остановил Кузю голыми руками, был у нас бык такой бодучий. Как-то она стала ко мне по-другому относиться. Когда за книгами приходил, совала бутерброд или пирожок... Да, может быть, мне и не откажет.
  -- Хотя ладно, я попробую.
  -- Я посижу тут, - сказал Дима. Бедная Альма лежала на его собственном топчане и тяжело дышала.
  -- Дай ей попить, - посоветовал я и вышел. По дороге я размышлял, как все-таки неожиданно раскрываются люди. Вот ведь я бы и не подумал, что Дима любит собак. Добрый... Впрочем, как раз Дима - самый странный из всех, хоть я даже и не могу объяснить, в чем его странность. Темная лошадка...
   К сожалению, выяснилось, что тетя Вера уехала к своей сестре в Долгодеревенское. На гулянку какую-то. Мы знали, что она сегодня уедет, но я не думал, что так рано. Фургон стоял во дворе - тетю Веру забрали, поскольку на празднике она собиралась принять хоть немного алкоголя.
  -- Она ж только завтра вернется, - простонал Дима, - а Альма, может, и не доживет.
   Я подумал, что и здешний ветеринар вряд ли спасет Альму, если там повреждения серьезные. Но ничего не сказал.
  -- Слушай, идея! А что, если попросить у Ивана?
   У мужа Веры Петровны? Он ничем не распоряжался, конечно, и скорее всего, просто испугается. Но если умело повести беседу... добиться от него положительного ответа... С него спроса никакого, а мы... ну что ж, я отвечу. В конце концов, ну выгонит меня Вера Петровна. Да вряд ли выгонит - так, разочаруется. Ну и пусть.
   Я отправился к Ивану Афанасьевичу. Тот находился в данный момент в дровяном сарае, как обычно, в подпитии. Именно поэтому Вера не взяла его на гулянку, ругалась, что опять напился, сволочь, ведь просили же хоть с утра потерпеть немного... Она дала мужу поручение наколоть дров, но когда я вошел в сарай, Иван Афанасьевич сидел на чурбаке, задумчиво глядя в оконце, дрова нетронутые лежали рядом с ним.
   Я кратко изложил ему нашу просьбу. Муж Веры долго не мог понять, о чем идет речь. Наконец я сказал ему коротко:
  -- Мы можем взять машину на время? В город съездить? Скажите - да.
  -- Машину?
  -- Да.
  -- В город?
  -- Да.
  -- А зачем?
   Я глубоко вдохнул и выдохнул. Еще раз объяснять - это уж слишком.
  -- Надо.
  -- А че надо делать-то? - вдруг спросил Иван Афанасьевич простодушно. Я понял, что суть вопроса пока до него не дошла.
  -- Скажите, что можно. Ведь это ваша машина! Можно?
  -- А-а! Ну да, можно, можно... - обрадовался Иван Афанасьевич.
   Нужное разрешение было получено. Но Диме пришлось ехать одному - у меня еще были кое-какие поручения, которые необходимо закончить до вечера. Заодно я обещал выполнить и Димину работу.
   Дима вернулся только к ночи, зато довольный - у Альмы ничего страшного не нашли, на переломы наложили гипс... Он привез собачку обратно, и что удивительно - кормил ее и ухаживал до тех пор, пока она не выздоровела.
   Вера приехала позже и о неправомочном использовании фургона ничего не узнала.
  
  
   Наступил октябрь. Новый коровник был закончен, и пасти мы уже перестали. Дел стало теперь поменьше, а скоро, говорили ребята, начнем работать в мастерской. Вера, талантливый предприниматель, нашла где-то возможность сбыта для столов и табуреток, которые производили ее работники.
   Как-то я зашел к Вере, взять еще книг для чтения. Библиотека ее была почти исчерпана, и я подумывал, что же делать, когда я перечитаю все?
   Пока я выбирал, Вера почему-то не выходила из комнаты. Я обернулся и увидел ее стоящей у окна, ко мне спиной, и почему-то на ней сегодня было платье, не обычное деревенское платье, а синее шелковое, мягко обтекающее ее крепкую полноватую фигуру.
   Вера вдруг обернулась ко мне.
  -- Антоша, - сказала она ласково, - давай чайку попьем?
   Я смутился. Хотел даже отказаться, но... есть практически всегда хотелось, все-таки не хватало того, что Вера готовила. А чай... с бутербродами и сахаром. Слишком уж заманчиво.
   Мы сели с Верой на кухне. Удивительно, что она и себе налила чашку чая. Вообще-то Вера и даже ее муж никогда не ели с нами вместе. Хозяйка подвинула ко мне корзину с пирожками... Боже мой, какие у нее пирожки вкусные! С чуть поджаренным мясом, с луком и яйцом, сладкие - с щавелем. Я уговаривал себя есть поменьше... ведь неприлично же так.
  -- Ты кушай, Антон, это не все. Я много напекла. Я тебе еще дам, - сказала Вера. Я не заставил себя долго упрашивать, хоть и поражала меня внезапная доброта хозяйки.
   Когда я покончил с пирожками и молча прихлебывал чай, Вера вдруг заговорила.
  -- Тебе сколько лет, Антон?
  -- Двадцать семь.
  -- На войне был?
  -- Почему вы так подумали? - удивился я.
  -- Так... кажется. Был?
   Я вспомнил свою жизнь и честно ответил:
  -- Да.
   Вера кивнула.
  -- Слушай, Антон, вот что я хочу тебе сказать, - она сцепила пальцы и смотрела куда-то в стену, говорила четко, чуть ожесточенно, будто деловое предложение выдвигала, - Я все понимаю, я тебя старше намного. Ну и вообще... ты парень интеллигентный, красивый. Но знаешь, все-таки ты сейчас в таком положении тяжелом. И знаешь еще... я таких, как ты, никогда не видела. В жизни. А жизнь у меня была - не дай Бог. Ты просто как не от мира сего... Так вот, Антон, давай мы с тобой поженимся.
   Она выговорила это и сильно побледнела. Помолчала немного, молчал и я, ошарашенный. А Вера заговорила снова. Деловым тоном рисовала она картины нашей будущей жизни. Если мне девочка какая понравится, или что, она возражать не будет, я парень молодой. У нее дочь взрослая в городе, мешать не будет. А если я своих детей хочу, мы наймем женщину, чтоб нам родила, а уж Вера вырастит. Будем вместе вести дело, она так устала, так ей тяжело, одиноко. Учиться я хочу - пожалуйста, можно и учиться. У нее кое-какие деньги отложены.
  -- А Ваньку... Господи, да дам я ему кое-что, куплю вон домик, и пусть последние штаны пропивает. Что я, нянька ему? Разведусь как делать нечего. И так уж, давно хотела...
   У меня голова шла кругом. Нет, я, конечно, понимал, что Вера устала быть сильной женщиной, что ей нужна опора... что я действительно имел шансы ей понравиться, быка я остановил в одиночку, бидоны, что я один таскал, и вдвоем-то мужики с трудом от пола отрывали, читаю, опять же, много, интеллигентный. И даже такая мыслишка у меня промелькнула - ведь это мне и вправду выгодно. Шаг вперед по социальной лестнице... Здесь, на этом уровне, квиринцев быть не может, чтобы их найти, надо совсем в других кругах вращаться.
   Вера бессильно замолчала, ожидая моего ответа. А я не знал, что сказать...
   То есть по содержанию ответ мне был ясен, но вот по форме... Ведь какими бы деловыми, сухими фразами все это ни прикрывалось, в любом случае - это женщина сделала мне предложение. И отказать - значит, обидеть ее в первую очередь, как женщину. А за что ее обижать? Я набрал воздуху.
  -- Вера Петровна...
  -- Да называй меня просто Верой.
  -- Вера... вы замечательная женщина. Я просто до сих пор таких, как вы, не встречал. Вы очень... - я подумал, - очень интересный человек. Но Вы и меня поймите...
   Вера опустила голову. Я положил ладонь на ее руку.
  -- Вы только не переживайте. Поймите, дело не в возрасте или в чем-то таком. Просто для того, чтобы начать семейную жизнь... ну, что-то большее нужно. Я так не могу, - вдруг мне пришел в голову совершенно железный аргумент, - и потом, вы ведь знаете, я христианин. Меня никогда не благословят на такой брак, из-за вашего мужа, понимаете?
   Кажется, неплохая идея. Во-первых, это правда. А во-вторых, это не обидит ее, это не связано с ее женскими качествами, а всего лишь с моим идиотским фундаментализмом.
   Вера была сильной женщиной. Она слегка качнулась, глаза ее остались сухи. Встала и подошла к окну.
  -- Ладно, Антон. Все, иди, иди...
  
  
   Несколько дней Вера не разговаривала со мной. Даже не подходила близко. Славик как-то спросил, что стряслось, я сказал, что не знаю.
   И вот почти через две недели Вера вызвала меня к себе. В дом. Я пришел не без внутреннего трепета.
  -- Вот что, Антон, - сказала она, - ты сам понимаешь, что... ну, в общем, тяжело мне с тобой.
   Я догадывался, что этот разговор состоится. И что этим кончится - не будет же она после такого и дальше содержать меня в качестве раба. И неприятно это ей просто. Но куда же я пойду на зиму, вот вопрос...
  -- Хорошо, - сказал я, - попробую где-нибудь в городе найти... может, удастся как-то перезимовать.
  -- Нет, нет, что ты, Антон! Неужели ты думаешь, я такая стерва, что выгоню тебя вот просто так? У тебя ведь, как я понимаю, документов нет, в этом проблема?
  -- Да.
  -- Ну так вот, моя золовка в паспортном отделе работает. Обещала помочь тебе с бумагой. А на работу... один мой приятель обещал тебя на завод взять, тебе там и общежитие дадут.
  -- Спасибо, - сказал я с чувством, - спасибо, Вера... Петровна.
   Она помолчала.
  -- Может тебе еще чего-нибудь надо, Антон? Денег я тебе дам на первое время две тысячи.
  -- Да не надо денег, Вера Петровна. Вы и так очень много для меня сделали. А лучше... если можно, отдайте мне Джека.
  -- Да куда же ты с ним? В общежитие пустят ли с собакой-то... Ну, если не пустят, привезешь обратно. Смотри какой - самому еще есть нечего, и о собаке думает. Ну ладно, Антон, ладно... забирай, конечно. Умный пес.
   Вдруг губы ее задрожали. Она подошла ко мне, обхватила руками за шею. И зарыдала, прижавшись к моей груди. Я стоял, неловко обняв ее, ощущая теплое, плотное - и ведь женское - тело. Мне еще никогда не было так неуютно на душе... Это я, помнится, упрашивал Нэки не бросать меня, унижался, даже плакал из-за нее. Оказывается, когда тебя любят - может быть так же страшно и неудобно.
  
  
   И вот все улажено, и я живу в высоком, девятиэтажном здании рабочего общежития. Мне разрешили взять и Джека, здесь некоторые держат собак. Пришлось только купить ему прочный ошейник и поводок.
   Работа моя на заводе оказалась несложной. И не тяжелой, только очень уж монотонной. Я обслуживал прессовальный станок, детали какие-то прессовал. Определенная сила здесь требовалась, чтобы поднимать створку, поэтому женщин на это место и не ставили. В целом мы производили какие-то то ли телефоны, то ли узлы связи. Трудно было понять.
   С одной стороны, работа в деревне была более разнообразной и интересной. С другой - здесь я мог во время работы размышлять... вспоминать стихи. Молиться, как по четкам. Этим я и занимался восемь часов в день. А потом гулял с Джеком, с ним же совершал кроссы и тренировался на спортплощадке, читал книги.
   Общежитие у нас было семейного типа, блочное. В блоке две маленькие комнатки, каждая на 2 человека, кухня и туалет с душем. В соседней с нами комнатке жила молодая семья с маленьким ребенком. А моим непосредственным соседом оказался совсем молодой парнишка. Звали его Митей, и было ему 18 лет. Родителей у Мити не было, он вырос в детдоме, потом закончил училище и пришел работать на завод. Он был электриком - более квалифицированная работа, чем у меня. И получал побольше. В армию его не взяли из-за зрения, Митя носил очки с толстыми стеклами. Со мной он практически не общался, мы вообще редко виделись. На весь вечер он уходил куда-то, возвращался поздно ночью. Что удивительно, почти всегда - трезвым. Разговаривали мы только по делу. Словом, можно сказать, я жил совершенно один.
   Теперь мне хватало денег на все. Вера все же сунула мне на прощание свои две тысячи. Незаметно сунула, я только в городе обнаружил в кармане, не возвращаться же из-за этого. Ну что ж, по большому счету я их отработал, ведь наша работа на ферме стоит все же больше, чем сарай и кормежка. А Вериных денег мне хватило до первой получки. Я купил себе пару приличных джинсов, свитер, потом и куртку, естественно, всякие рубашки и белье. Рассмотрел в нашем общем туалете предметы гигиены наконец-то, ведь я до сих пор и не знал, как у них принято, например, зубы чистить. Бриться мне, слава Богу, не надо, перед вылетом я удалил волосы с корнями, на два года хватит. В больнице, наверное, удивлялись, что у меня борода не растет (но я тогда этого не понимал). Еще с получки я купил себе несколько книг. Вскоре выяснил, что здесь есть библиотека, куда можно ходить и читать книги на месте, и стал частенько, особенно по выходным ее посещать.
   Жизнь моя, одним словом, наладилась. Я привык к своей работе, обзавелся всем необходимым. И друг какой-никакой у меня теперь был - Джек. Постепенно наступила зима, морозная и снежная, я докупил необходимую одежду. Даже откладывать деньги получалось понемногу.
   Но все больше и больше преследовала меня черная меланхолия.
  
  
   Я так понимаю, что до тех пор выживание полностью занимало мои мысли. Необходимость выжить, выучить язык, как-то устроиться в этой жизни не давала мне киснуть.
   Но вот я устроился...
   Ирония судьбы - ведь по сравнению с бомжами я просто сказочный счастливчик. Мне действительно повезло. Как герою романа какому-нибудь. Вера вот в меня влюбилась, что в итоге оказалось весьма благотворным для моей судьбы. Ну наверное, и мои усилия какую-то роль во всем этом сыграли. Итак, я победитель, я - на коне. У меня есть койка и крыша над головой, зарплата, постоянная работа и даже собака - для души. И перспективы на будущее - выучиться, получить какую-то специальность... может быть даже, черт возьми, высшее образование! И не на станке пахать, а сидеть за столом, бумажки перебирать. А там женюсь, детки пойдут...
   Все просто замечательно. Надо же, какой я преуспевающий и ловкий человек. И главное, умру тоже здесь, в этом городе, похоронят меня на местном кладбище, священник в странной черной рясе отпоет, а жена с детьми будут рыдать над гробом...
   Ужас какой.
   Мне никогда, никогда не вернуться на Квирин. Мне не увидеть пронзительного заката над морем, и не взлететь в синеву, глотая ее, как воду, задыхаясь от восторга полета. Мне никогда не пройти через карантинную зону и, бросив на ленту оружие, не всматриваться сквозь ксиор, пытаясь увидеть бесконечно родное лицо мамы, и может быть, Лиз, Гвенда, Райна, кого-нибудь из друзей. Их я не увижу никогда. И они думают, что я погиб, может быть, уже и пьют за меня, как за погибшего, а я еще буду жить здесь десятилетия. Все кончено... Не войти мне в сверкающий, острыми иглами стремящийся к небу, белоснежный храм святого Квиринуса. Я больше не ско, мне не драться с шибагами, я всего лишь прессовщик на каком-то отсталом технологически производстве. И моря я тоже не увижу.
   И настоящих звезд. Не тех, что видны сквозь атмосферу, а настоящих.
   Только сейчас я начал по-настоящему осознавать свою утрату. Раньше во мне жила надежда - вот устроюсь здесь, осмотрюсь и обязательно найду кого-то из квиринцев. Здесь наверняка есть и другие!
   Но устроившись, я начал понимать, что задача эта... ну практически невыполнима.
   На Терре ни народы, ни даже правительства не знают о существовании Федерации, и вообще - иных цивилизаций (собственно, человеческая цивилизация - одна, ведь корни у нас всех общие). Значит, никто из наших не может афишировать свою деятельность. Все так или иначе скрываются.
   Сколько может быть квиринцев на Земле? Ну, одна-две этнографические экспедиции. Ну, два-три наблюдателя от разных ведомств. И ведь они могут быть разбросаны по всей планете, где угодно, и совсем не факт, что в России есть наши. И очень сомнительно, что наблюдатели вращаются в кругах, скажем, близких к правительству. Я примерно знаю, как они работают. Сидит такой тип в какой-нибудь заштатной конторе, квартира его завалена газетами и журналами, а сам он сидит перед монитором и целыми днями прокручивает информационные потоки. Выполнение серьезных общественных функций помешало бы основной работе. Хоть в правительстве информированность и выше, все необходимое можно получить из общего потока, если подходить к этому квалифицированно. А вот риск раскрытия, да и время, которое уйдет на внедрение в высшие круги - слишком большие.
   Ну и где? На Терре народу очень много (куда больше, чем на любой из планет Федерации), 6 миллиардов человек. Отыскать среди них 10-15 нужных тебе - все равно, что иголку в стоге сена. Нереально это просто. И ведь они изо всех сил стремятся слиться с толпой, стать незаметными.
   Конечно, может внезапно повезти. Но рассчитывать на такое вот везение я бы не стал. Слишком уж мала вероятность. Все равно, что в лотерею миллион выиграть.
   И сделать-то я для поиска практически ничего не могу.
   И вот когда я все это осознал, перспектива остаться здесь навсегда меня словно кипятком окатила. Как жить дальше? И зачем?
  
   Вдобавок ко всему наступило Рождество.
   А они здесь его не празднуют. Путем осторожных расспросов я выяснил, что Рождество у них отмечают почему-то 7 января. Что-то там с календарями связано. Мы-то пользуемся нормальным римским календарем, унаследованным еще от Святого Квиринуса.
   За многие годы у меня уже привычка выработалась, и бессознательно, оказывается, я ждал Рождества 24 декабря (хотя на Квирине сейчас вообще лето... но я уже привык к здешнему времени)*. Я даже проснулся в этот день с ощущением праздника, даже хандра слегка отступила. Была суббота, на работу не надо. Митя опять куда-то ушел. И тут я вспомнил, что у них нет сегодня никакого Рождества.
   Мне и с собакой-то гулять не хотелось. Но я вспомнил методы преодоления "космической хандры". Пошел с Джеком в лес, побегал на лыжах (лыжи выдавались на базе). Джек сначала буксировал меня, потом просто так бегал. Вернулся довольный и уставший. Я достал ему из холодильника мясо на вечер. Немного почитал, подремал. Проснулся снова с этим гибельным ощущением - незачем жить.
   Даже прогулка в лесу была для меня окрашена в сероватый, мутный цвет - если бы не Джек, не хватило бы силы воли выйти из дома. Я вспомнил, что от Мити вчера опять странно пахло, не просто куревом (к этому запаху я привык), а чем-то необычным. Похоже, он курит легкие наркотики, я этот запах не хуже боевой собаки различаю. Может быть, и мне... попросить у него. Да, конечно, я квиринец и ско, у нас это - табу, но... какой я теперь квиринец? По крайней мере, просто забыться... забыть об этом кошмаре.
   Да, да, именно кошмаре. Удивительно, но в ситуациях, по-настоящему страшных, мы не так уж страдаем душой. Всякое у меня ведь в жизни бывало. Попадал я и в тюрьму на Дорнризи, и в боях самые разные ситуации были, в открытый космос приходилось катапультироваться. Ранений у меня было шесть, считая последние ожоги. И как-то в пустыне на Скабиаке я гонялся за шибагом, тоже были гонки на выживание. Все же десять лет в СКОНе - это не шутки.
   Да и здесь, если подумать - сначала этот жуткий спуск сквозь всю атмосферу, потом лечение, потом выживание среди бомжей, драки эти...
   Но все это как-то помогает собраться, и ты понимаешь, что Бог с тобой, что Он не оставит тебя, волю в кулак - и работаешь.
   А вот в благополучии... в сытости, тепле, покое. Обманчивом, конечно, благополучии, любой покой обманчив. Вот взять "космическую хандру", известная болезнь, возникает она в долгом полете, и это типичный случай: на борту хорошо, еда, душ, спортом можно заниматься, любые книги-фильмы, хобби... и делать особенно нечего. Вроде, благополучие. Но ведь от Космоса тебя отделяет всего лишь стеночка, и в любой момент может что-то случиться. Однако тело, избалованное и изнеженное, этому не верит - и впадает в хандру.
   Здесь мне, кстати, куда безопаснее. И хандра еще сильнее.
  
   Стемнело уже часам к пяти. И моя тоска еще больше усилилась. Я лежал на своей койке без движения. И читать тоже не хотелось. И спать.
   Напиться? Да... меня уже не пугала мысль превратиться в алкоголика, такое обычное здесь явление. Ну и что? Все лучше, чем так. Но у меня не было вина, а идти в магазин... лишнее движение.
   Зачем все? Дома скучно, нестерпимо скучно... и что только интересного я мог находить в этих идиотских книгах? Да ничего нет на этой Терре, что заслуживало бы внимания. Собственно, и на Квирине тоже...
   Вот тут я испугался. Какая-то часть моего существа все еще сопротивлялась депрессии, и наблюдала за происходящим как бы извне. И вот я понял, что мне уже и на Квирин не хочется. Это было иррациональное, необъяснимое - и непереносимое чувство. Я никого не любил... маму... да не хочу я ее видеть. И никого не хочу. Ненавижу всех... к Джеку еще хоть нейтрально отношусь, а так - забиться бы в норку и не видеть никого. Ско? Я не хочу быть ско. Ведь это война, война на всю жизнь, а сколько можно?! Здесь на Терре если человек годик повоюет, потом всю жизнь вспоминает об этом. А я? А мы? Да зачем мне все это надо? Гроза Галактики...
   И здесь плохо, и не вырваться отсюда никогда, но уже и не хочется никуда вырываться. И бороться не хочется. Да и вообще... зачем жить-то?
   И наступил момент, когда я почувствовал - депрессия полностью завладела мной. Еще немного, и она сожрет и ту, оставшуюся часть, совсем крошечную...
   Да какого черта! Я поднялся, преодолевая головокружение. Сразу встал.
   Так, встать удалось. А дальше что делать? Ведь ничего не хочется. В случае депрессии лучшие выходы - это общение и движение. С общением сейчас сложно, собака не в счет. Значит, надо просто выйти на улицу. Хотя уже темно, но там люди, там жизнь... Надо выйти. Пройтись по морозу. Я торопливо стал собираться. Джек только вяло поднял голову - умотал я его сегодня, пять часов непрерывного бега, да еще буксировка. И холод сегодня... я решил оставить собаку. Почему-то мне не хотелось ее сейчас брать с собой.
  
  
   Но на улице легче мне не стало. Там царила тьма, пробитая слабыми призрачными фонарными кругами. Я брел от фонаря к фонарю, нащупывая дорожку впотьмах, снег хрустел под ногами. И холодно очень. Все-таки очень здесь холодно... Не привык я. В Коринте редко бывает ниже нуля. А в корабле температура комфортная.
   Так холодно, что обжигает лицо. А потом кожа привыкает, но все равно... И темно уж очень. И никого на улицах нет - зачем только я вышел? Лучше бы пошел в гости к соседям. Хотя у них гулянка какая-то... при одной мысли - сидеть там за столом, смотреть на их веселые, пьяные лица - меня затошнило.
   Я вышел на широкую улицу Строителей. И здесь тоже никого. Вон какой-то парень с ротвейлером на поводке прошел... И все. Да и кто в такой холод пойдет из дому? Господи, почему же так плохо-то все? Неужели мне никогда, никогда отсюда не вырваться? Неужели все кончено? Да и хочу ли я вырываться...
   Вся моя жизнь была неправильна, ужасна. И с Нэки все понятно - ни одна нормальная женщина жить со мной не будет... И сюда я попал не случайно. Потому что я идиот, я проклят, видимо, и ничего хорошего со мной произойти не может.
   Тут я заметил, что уже несколько минут инстинктивно иду на свет, льющийся впереди. Только теперь разглядел, что это такое - высокий храм, непохожий на обычные местные, без всяких луковок. Но похоже, это церковь все-таки. Ярко освещенная. Я прибавил шагу.
   Может быть, даже скорее всего, она и не христианская, мало ли здесь разных сект. Но погреться-то, наверное, можно. Я вспомнил, что сегодня должно быть Рождество.
   Взошел по широким ступеням. Из-за двери слышалась красивая музыка. Я перекрестился и вошел в храм.
   Спустя несколько минут я понял, что происходит. Здесь праздновали Рождество. И вообще храм был похож на квиринский - просторный, светлый. Верующие сидели на скамеечках, церковь была полна. Только женщины не в альвах, как у нас, и вообще без головных уборов. Мест свободных не было, я встал за рядами и начал следить за службой.
   Удивило меня и то, что служба велась по-русски. Правда, некоторые песни показались мне смешными и плохо написанными, наивными, но я постарался не обращать на это внимания.
   Я понял, что это католический храм, единственный в городе, он как раз находился неподалеку от нашего общежития, но мне никогда не приходило в голову сюда заглянуть, да и зачем? Правда, в последнее время я и в православную церковь перестал ходить.
   Промелькнула мысль, что все-таки я удачно сюда зашел - как бы то ни было, вокруг люди, можно слушать музыку, молиться, и хоть ненадолго отвлечься от черной тоски.
   Как я уже говорил, христианская религия на Терре странным образом разделилась на несколько чуть ли не враждующих между собой конфессий. Вот и про католицизм я слышал уже много нехорошего. Даже один раз проповедь на эту тему была, какие католики плохие. И книжку об этом я купил. Правда, разобравшись, я так и не понял, что в них такого уж плохого. Пожалуй, единственным серьезным обвинением было то, что в Средние века у них существовала инквизиция, и там случалось всякое, в том числе, казни невинных людей (через сожжение на костре). Да, это серьезно, но вообще-то в Эдоли христианская империя тоже прославилась всяким-разным, не отвергать же из-за этого все христианство вообще. Еще у них какие-то догматические споры были, я не понял сути. Святой Дух то ли только от Отца должен исходить (в каком смысле, опять же?), то ли и от Сына тоже (а как же нет, когда Христос сам об этом говорил в Евангелиях?) И еще у них считалось, что глава Церкви, папа Римский, может иногда (очень редко) изрекать истины, которые Церковь обязана считать верными. У нас такого нет, конечно. Но у нас и папы Римского ведь нет. В общем, не знаю я...
   Мне просто здесь нравилось, и все.
   Я с наслаждением слушал пение, пел весь храм. А когда молились, я сам просил про себя: помоги мне, Боже! Помоги мне хоть как-нибудь выпутаться... Помоги мне хоть избавиться от хандры!
   Наступил момент, когда священник сказал что-то (не помню точно, что), и все люди вдруг стали пожимать руки друг другу. Меня это удивило, у нас нет такого обычая. Но мало ли у кого что принято... Я тоже пожал руки ближайшим соседям. И вдруг ко мне подошли, неслышно совсем, и я повернулся, и увидел большие голубые глаза.
   Я хотел сказать, что узнал эти глаза. Да нет, конечно, я никогда раньше не видел эту девушку. Где бы я мог ее видеть? Но такое возникло ощущение, что взгляд этот, настойчивый, будто пронизывающий, дымчато-голубой, под светловатыми ресницами - знаком мне с детства, даже до рождения еще знаком. И что не в последний раз я это лицо вижу.
   Я сжал тонкие пальчики девушки, она улыбнулась мне ласково и как-то грустно, повернулась, пошла к своему месту.
   И потом, когда я вышел уже из церкви, и брел домой, меся ботинками пушистый сухой снег, пришло понимание - мимолетно увиденный взгляд этот останется со мной надолго. На годы, может быть. Что он означал? Да ничего. Я не знаю ничего об этой девушке и, наверное, больше ее не увижу. Просто глаза.
  
  
   Странно, но после всего этого депрессия моя прошла.
   Я уже понял, что посещать теперь буду этот храм. Ничего не хочу сказать - может, он и хуже православной церкви. Но зато чем-то похож на наш, квиринский. И потом, там некоторые службы проводились на латыни, что меня просто в восторг привело, Я знаю латынь с детства, изучал эдолийскую культуру, а ведь там это был сакральный язык, да и вообще - и наш-то язык многое впитал от латыни. Взять хоть мое собственное имя - Антониус... **
   Я не мог ходить на латинские службы, они проводились среди недели, но ходил всегда на воскресные, русские. Во второй или третий раз ко мне подошла монахиня, молодая женщина в черной глухой одежде, и спросила, крещен ли я, откуда...
   Я сказал, что крещен в Православии - это, конечно, ложь, но что мне оставалось делать? Ведь правде никто не поверит здесь! А не креститься же мне второй раз. Я сказал еще, что теперь хочу посещать их храм и попросил какую-нибудь литературу по их вероучению. Мне тут же дали книги, я изучил их и понял, что догматически эта церковь не отличается от нашей, и я вполне могу принимать здесь Таинства.
   В следующую субботу я рискнул исповедаться у священника. Правда, и тут мне многое пришлось скрыть. Последний раз я исповедовался на Квирине, а за время патруля грехов уже поднакопилось. И они меня теперь мучали, потому что, например, я раздражался внутренне на Петроса (он вечно со мной спорил). А теперь Петрос погиб, и мне у него даже прощения не попросить! Я просто сказал, что раздражался на друга. Но вот такой вопрос, например - что я сфилонил и подгадал так, чтобы Петросу надо было выходить в открытый космос для ремонта - я сам не знал, грех это или нет, а объяснять священнику это было невозможно...
   И вообще по-моему, он слегка был ошарашен моей исповедью. Я ведь ему всю мою бомжевскую историю вкратце поведал... и то, что возможно, человека или даже двух убил в драке. Однако грехи мне отпустили.
   Я начал причащаться и исповедоваться регулярно. Теперь я чувствовал себя полноправным членом местной общины.
  
  
   Но по правде говоря, меня тянуло в церковь не только по вполне естественным причинам.
   Мне это было очень неловко... в конце концов, я решил, что это грех, и исповедал его. Но легче не стало. Я все время рассматривал эту девушку. Нет, я не пялился на нее, конечно. Просто придя в храм, я находил ее взглядом. И потом уже всю службу просто знал, что она - здесь. Я ее чувствовал.
   Ерунда это все, конечно. В ту пору мысли мои были заняты совсем другим, и никак не входило в мои планы оставаться на этой планете надолго. Но почему-то возникла вот такая... не знаю - привязанность? Но к кому - ведь я не знал ее. Фантазия? Да, наверное, фантазия. Однажды она не пришла на службу, и я всю неделю места себе не находил, даже не понимая, отчего... но в следующее воскресенье она появилась снова, и я успокоился.
   Да, это была фантазия. Я не имел представления о ее характере, имени, может быть, она вообще замужем? Я не мог определить сколько ей лет, иногда казалось, совсем девочка, очень юное лицо, иногда - зрелая женщина. Все, что у меня было - только облик ее, грустный и чистый.
   Вот какая она была. Русые волосы темно-пшеничного оттенка, тонкие и вьющиеся - пушистые, убранные в хвостик или недлинную косичку сзади. Лицо - белое, словно прозрачное и четко очерченное, мягкий маленький носик, чуть выступающие скулы, бледные пухлые губы. Удивительные светло-голубые глаза. Взгляд - настойчивый, словно в душу проникающий, но и добрый. Одевалась она не богато, но и не убого - так, что я никогда не замечал, во что она одета. Чаще всего она была в храме одна, редко разговаривала с кем-то.
   Мне никогда не приходило в голову, например, пойти за ней, проследить, где она живет... зачем? Или даже просто познакомиться. Какой в этом смысл? Но мне важно было знать, что она здесь, в храме. Мне от этого теплее становилось. Почему? Очень трудно сказать.
   Я был там на Терре безмерно одинок. Мне было очень жаль Петроса, хоть мы с ним и спорили иногда, это был мой партнер, а это ведь очень близкие отношения. Столько лет мы работали вместе. И вот теперь я никогда больше его не увижу. Но это дело житейское, что же поделаешь, все когда-нибудь умрем. Убивало меня то, что все люди, живущие вокруг, были мне чужими. До невозможности чужими. Отношения с ними были неплохие, жаловаться мне не на что - и с бомжами, и у Веры, и сейчас, в общаге никто меня не обижал, ни с кем я не ссорился. Но и поговорить было не о чем. Не с кем. Я попробовал ходить на гулянки, на вечеринки к соседям, но это было так невыносимо скучно... Напиваясь, они начинали громко кричать какую-то ерунду, пели просто отвратительно, да и поговорить о чем-то важном было невозможно. Это у них называлось весельем. Но мне не было весело, и я перестал ходить на такие сборища. Сосед мой по комнате, Митя, практически со мной не общался. Словом, у меня не было на Терре друзей. Никаких.
   На Квирине или хоть на какой-нибудь планете Федерации я мог бы, даже оказавшись один, встретить кого-то близкого по духу и общаться с ним. Здесь же таких людей не было.
   И вот, изголодавшись по общению, я придумал и поверил, что вот эта девушка с удивительными голубыми глазами - такая же, как я. Что она могла бы жить на Квирине. Что она разделила бы мои интересы, мои разговоры, пела бы вместе со мной. Наверное, так... А может быть, и нет. Может быть, я просто смотрел на нее - и ждал от Господа какого-то чуда.
   Нет, я не думал о ней постоянно. Но с другой стороны, ее образ все время незримо присутствовал где-то внутри. Конечно, нарисованный моим воображением... Я отдавал себе отчет, что девушка эта может оказаться совершенно другой. Может, поэтому и не стремился к сближению.
  
   Моя жизнь стала налаживаться. Приступы отчаяния больше не повторялись. Я стал регулярно заниматься физическими упражнениями, бегом, лыжами - Джек был очень этому рад. Начал посещать Публичную Библиотеку. Ехать до нее на трамвае нужно было около часа. Но зато там (обычно это бывало по субботам и воскресным дням после мессы) я мог сидеть почти весь день, и наслаждаться, впитывая информацию. Мне было безумно интересно читать и художественную литературу, и книги по истории терранской цивилизации, и разные социологические исследования. У них были такие забавные представления о мире... Впрочем, не хочу отвлекаться.
   С зарплаты я покупал некоторое количество хороших книг, которые хранил дома - у меня уже накопилась приличная полка.
   И еще я купил себе гитару. Пришлось немного потренироваться, приспосабливаясь к здешним ладам, но ничего... не так уж сложно. Теперь я мог ежедневно играть, и делал это с большим удовольствием, в основном, когда никого не было дома. Я вспоминал наши квиринские песни... пел я на линкосе, но ведь никто не слышал меня. Потом я попробовал перевести на русский пару наших песен, хотя бы "Дистар эгон", и мне это удалось. Переводами я занимался во время работы, монотонная деятельность рук оставляла достаточно свободы для мозга.
   Но самое главное - я решил не сдаваться и искать возможности все же спастись отсюда.
   Да, здесь можно устроиться неплохо. Но главное все же - спастись. Любой ценой.
  
  
   Мне всего-то надо - отыскать наблюдателя. Не может быть, чтобы здесь его не было.
   Напрашивалась простая мысль. Наблюдатели обычно маскируются, так что найти их сложно, они незаметны. Так значит, мне самому надо стать заметным.
   Но как это сделать? Особыми талантами меня Бог не наградил. Заниматься политикой? Эх, не смогу я это делать только ради карьеры - а чем помочь этому народу, не знаю, и представления не имею.
   Это ведь только в приключенческих книжках легко - попал этакий герой на планету и ну переделывать мир на свой лад. А я, во-первых, не герой, во-вторых, я просто НЕ ЗНАЮ, как этот мир можно переделать. И нужно ли? Конечно, оказать бы им помощь материальную, технологии там гравитационные подкинуть - но это не мне решать, это Совет Федерации... мы ведь придерживаемся принципа невмешательства. Но даже окажись я, скажем, в кресле президента России - ну и что бы я сделал?
   Не знаю. Нет у меня достаточной информации. Нет знаний по экономике, истории, культуре этой цивилизации. Не чувствую я, что это мое призвание, в конце концов. Страдают люди? Я видел худшие страдания, на той же Глостии людям куда хуже. Море зла не победить одним порывом. И даже всей жизнью не победить. Работая ско, это начинаешь очень хорошо понимать.
   А просто ради себя - даже ради такой цели, как спасение - лезть куда-то в политику - противно это.
   А что я умею? Я ско. Больше, собственно, ничего и не могу. Есть у меня хобби, но это всего лишь хобби. По здешним меркам я, наверное, хороший солдат... из местного оружия мне стрелять не приходилось, но не думаю, что это сложно освоить.
   Но воевать мне здесь не хочется. Война как раз шла в тот момент - в Чечне, но меня туда совершенно не тянуло. Что-то сомнительное мне в этом чудилось, не мог я понять, зачем это нужно, кому эта война нужна, кто и зачем ее ведет. А просто так... лишь бы повоевать - увольте. Мне не восемнадцать лет, и желания нет ни малейшего. Если б я хоть четко понимал, зачем это нужно...
  
   Но так или иначе, у меня все равно единственный шанс - стать известным. Чтобы обо мне в газетах писали. Тогда... тогда, может, я смогу как-то намекнуть... и наблюдатель меня вычислит. Самыми известными в этом обществе были банкиры и бизнесмены. Но вот этого я совершенно не умел делать... ведь на Квирине бизнес - занятие малопочтенное, нет, я ничего не хочу сказать против, но я этого просто не умею, не знаю даже, с чего начать. Вторыми по известности были разные эстрадные исполнители и артисты (у них здесь это профессиональное занятие). Но трезво взвесив свои шансы, я понимал, что и в этой сфере мне пробиться не удастся. Даже не потому, что в музыке я скромный любитель, местные певцы тоже не блистали голосом или артистизмом. Точнее, именно поэтому - я просто не понимал, в чем преимущество известных артистов перед мало- или вовсе неизвестными. Почему они пробились? Я не мог понять механизм этого процесса.
   В конце концов, я решил начать с того, чтобы просто занять приемлемое положение в этом обществе. А потом, как знать, может, мне удастся завести свой бизнес или же обогатить терранскую науку какой-нибудь идеей... ведь кое-что я, как всякий нормальный квиринец, знаю неплохо. Например, состояние здешней астрофизики просто удручало. Как и биологии, впрочем.
   Пожалуй, наука для меня - самая прямая возможность прославиться. Неловко об этом говорить, глупо как-то, но ведь стать известным для меня означало возможность вернуться домой. И этот путь не потребует от меня каких-то компромиссов с совестью. Просто начать работать в какой-то области и внедрить там идеи, до которых местная наука еще не дошла.
   Но кто возьмет меня вот так сразу работать? Это у нас человек сразу приходит в лабораторию и начинает учиться и одновременно работать, сначала черновые задания выполнять, потом посложнее. А здесь нужно сначала закончить специальное образовательное учреждение. У меня же не было даже местного аналога "Школьного минимума" - аттестата об окончании средней школы. Я знал, что такие вещи где-то можно купить, и даже в период бомжевания был знаком с человеком (смутно), который такими вещами торговал. Но найти его сейчас возможности не было. Однако я поставил себе такую цель, и еженедельно по выходным объезжал рынки и знакомые мне точки, словом, занимался поиском... Параллельно я оставил свободное чтение для удовольствия и начал готовиться к вступительным экзаменам в технический университет. Пока я выбрал приборостроительный факультет, электронные устройства... Уж очень они здесь были смешными, устройства эти. А в технике я, как пилот, все же немного разбираюсь - впрочем, по местным меркам можно сказать, даже и не немного.
   Пробовал я и другие пути. Например, даже сделал такую глупость - дал несколько объявлений в газеты, в которых использовал ключевые слова с линкоса. Но на них никто не откликнулся, разумеется. Я узнал о том, что на Терре существует примитивный аналог нашей Сети - Интернет (собственно, тоже - Сеть). Наверняка наблюдатель постоянно отслеживает эту сеть, но как в нее попасть - я пока не знал. В городе я не нашел точек, откуда бы существовал выход в интернет.
   Словом, я постоянно теперь находился в поиске, в каком-то действии, и свет замаячил передо мной - я знал, что когда-нибудь вернусь домой, на Квирин.
  
  
   Боже мой, как прекрасна наша Коринта!
   Я стоял у окна в коридоре, смотрел на заснеженный двор внизу, на грязные кубики помойки, шныряющих бездомных псов, и вспоминал Коринту. Как там хорошо сейчас... Осень. Золотая осень, вся Бетрисанда в дивном листопаде. Как хочется пройти по ровным гемопластовым плитам, открывая такие родные, знакомые с детства уголки... вглядываясь в лица. И с каждым - есть о чем поговорить. И все улыбаются друг другу. Собаки бегают без всяких поводков и никого не трогают, даже не интересуются никем.
   А потом спускаешься к морю, к Набережной. Там бродит веселый народ, там всегда кто-нибудь поет, примостившись на тумбе, и кругом собирается толпа, и после пения не аплодируют, как здесь, а замирают в глубоком молчании. И молодые красивые девчонки танцуют посреди мостовой. И так много, много всего... и море, и небо, и люди. Мелькающие в небе огоньки крылатых машин. А если долго идти вдоль моря, упрешься в "Синюю ворону", древний-древний ресторанчик, еще 1го века, перед ним на парапете, глядя в морскую даль, сидит синяя неуклюжая (но очень гордая) птица.
   И там, дальше - путь ко Второму Космопорту, и такие прекрасные прозрачно-белые башни Святого Квиринуса... Но я бы лучше вернулся сейчас домой. В мои маленькие комнаты, к монитору моего циллоса, к Распятию на стене, к привычной и уютной кухне. Позвонил бы друзьям...
  -- Антон!
   Я обернулся. Соседка Надя вышла покурить. Стоя рядом со мной, она держала сигарету на отлете и лихо пускала дым накрашенными губами.
  -- Чего один стоишь так грустно? Сигаретку дать?
  -- Нет, не курю я.
  -- Антон, ты что, в институт собрался поступать? - спросила Надя, - все какие-то книжки таскаешь.
  -- Да вот, думаю, - признался я. Надя только головой покачала.
  -- Положительный ты какой, смотри... учиться собрался. Не курит. И не пьешь ведь, да? Слушай, Антон, хочу за тебя замуж.
  -- Да брось ты, Надя, - сказал я, - уж прямо ты своего Серегу не любишь.
  -- Да ну его, - махнула Надя рукой. Я знал, что жили они с мужем сложно. То скандалы за стенкой гремели, то ходили обнявшись, душа в душу. Мне казалось, что они вполне друг другу подходят, хорошая пара. Наверное, опять поругались...
  -- Ну ладно, - Надя вдавила окурок в подоконник, - раз ты такой правильный, не хочу тебе мешать.
   И ушла. Я посмотрел ей вслед. Мне стало ее жаль, и стыдно - потому что я не знал, чем могу ей помочь. Я подумал, что из-за своей необщительности теряю очень много шансов помочь людям, я просто не знаю, что у них происходит, и как... и теряю возможность предложить помощь. Например, недавно у них ребенок болел... может, я мог бы что-нибудь сделать, скажем, посидеть в больнице. Но даже и предложить неудобно. И что за жизнь такая странная...
  
  
   Но скоро со мной произошло событие, которое для меня самого было неожиданным.
   Дело в том, что Митя, мой сосед, стал внушать мне серьезные опасения. В последний месяц он несколько раз не ночевал дома. Он совершенно перестал курить, и запаха анаши я больше не чувствовал. Но однажды я заметил на сгибе его руки - он спал, по-мальчишечьи выставив острые локти - черные наколотые точки, окруженные синяками, кое-где уже нагноившиеся. Связать это с изменившимся поведением Мити, с его непонятным каким-то эйфорическим возбуждением по вечерам, странным, расплывшимся взглядом, ответами невпопад - было несложно. Работая в СКОНе, учишься различать действие любых наркотиков. То, что сейчас он начал принимать, колоть, было явно сильным и разрушительным, класса глостийской эфы.
   Я схватился за голову. Что же делать? Распространение наркотиков здесь преступно. Выследить через Митю торговцев... сдать их местной милиции... как ско, я мог бы это сделать. Но что же делать с Митей? Ведь мальчик погибает. Я не знал еще, как называется эта гадость, но действие эфы мне знакомо. Я уже достаточно ориентировался в здешней жизни, чтобы знать, что здесь нет реально помогающих медицинских учреждений, а главное - ведь Митя вряд ли захочет слезать с дозы. Да еще неизвестно, если он сам как-то замешан в криминальных делах - мне не хотелось бы, чтобы мальчик попал в тюрьму, это тебе не Сальские острова, из здешней тюрьмы человеком не выйдешь.
   Конечно, на следующий день я попробовал с ним поговорить. И конечно, Митя послал меня туда, куда я и ожидал быть посланным.
  
  
   Подумав, я все же решил, что мой долг - хотя бы как ско - воспрепятствовать преступлению. На следующий день, вечером я взял Джека и отправился выслеживать Митю. Это мне удалось без труда, как и остаться незамеченным.
   Митя встретился с компанией подростков, таких же, как он. Ходил с ними по улицам. Потом остались только двое, Митя и еще один высокий парень, явно старше его. Они вошли в подъезд обычного дома. Я выждал немного, положил Джека за углом на выдержку, и двинулся за ребятами. Проследил, в какую квартиру они войдут - на втором этаже.
   Затем я вышел и вместе с Джеком ожидал появления ребят. Разумеется, в укрытии. Долго ждать не пришлось, я даже замерзнуть не успел, хотя морозец стоял приличный. Митя вышел один. По его движениям было ясно, что дозу он только что получил.
   Было уже девять вечера. Но я направился в дежурное отделение милиции и выложил все, что мне удалось выяснить.
   Дежурный посмотрел сквозь меня и протянул какой-то бланк.
  -- Пишите заявление, - сказал он.
  -- Но нужно это сделать сейчас, вы понимаете? Сейчас нужно их брать, они же уйти могут, я не знаю точно, что у них в этой квартире!
  -- Пишите заявление, мы разберемся, - тупо повторил дежурный.
   Я еще несколько минут пробивался сквозь его ледяное равнодушие. И наконец понял, что нахожусь, увы, не на базе СКОНа... и что никто мне вот так запросто ударную группу не выделит.
   Впервые, выходя из этого отделения, я понял, что линкос слишком беден для выражения ряда чувств, и что не случайно именно здесь, в России появился оригинальный жаргон, на коем я только и мог выразить все свои мысли по поводу местной охраны порядка.
   К сожалению, моим слушателем мог быть только Джек.
  
  
   Я даже и не рассчитывал на то, что милиция как-то отреагирует на мое заявление. А даже если... Митю этим не спасешь. Я даже подумывал пойти и разобраться с наркоторговцами самостоятельно. Но... Джек не рабочая собака, хотя возможно, он способен укусить. Оружия у меня нет. А сколько их там, и насколько они обучены и вооружены - Бог весть. Но дело даже не в этом. Я ведь ско, и мне приходилось не раз задерживать превосходящего по силам противника. Вопрос в другом. Ну пусть я справлюсь - что мне сделать с ними? Убить - так я же буду и виноват. Сдать властям? Поход в милицию уже охладил мой пыл.
   Главное - спасти Митю. Но как? Он прочно сел на иглу. И его это устраивало. У него нет родных, нет друзей - кроме тех же нарков. Я поговорил в церкви с монахиней сестрой Анной. Оказывается, в соседней области есть церковный приют для наркоманов, вроде бы, они как-то помогают... но только тем, кто сам хочет излечиться.
   У Мити об этом даже речи не шло.
   Я выяснил, что наркотик этот называется героином, я собрал все возможные сведения. Наркотик этот давал крайне жестокую ломку, и никаких серьезных средств у здешней медицины не было... впрочем, по-настоящему их и на Квирине нет, только боль можно надежно снять (но и то хлеб).
  
  
   Однажды в субботу Митя остался дома.
   По нему видно было, что вчера он дозы не получил. Не знаю уж, что произошло. Митя очень на меня злился, видно, я его раздражал. Что вполне понятно в этом состоянии. Я ушел в библиотеку, чтобы его хоть не злить. Но даже отвлечься толком не мог...
   Вечером я вернулся, и Митя был в комнате. Явно он выходил куда-то, но так же явно, что дозы так и не получил. Ему было плохо. Еще не ломка, но так, преддверие уже. Он лежал на кровати и тихо, не стесняясь, плакал.
   Я сел с ним рядом и спросил.
  -- Ты есть хочешь? У меня пиво есть, бутеров наделаем.
  -- Не хочу. Отвянь, - сказал Митя. Тогда я взял его за плечи и повернул к себе. Он попытался дернуться, но я держал крепко.
  -- Чего тебе от меня надо? - завыл Митя, - твое какое дело? Иди на...
  -- Митя, - сказал я тихо и ласково, - ну успокойся... успокойся, маленький. Давай поговорим с тобой.
   Мальчик вдруг замолчал. Я отпустил его, он расслабился. Не знаю уж, что подействовало - неужели интонация? Пацан вырос не в семье... Вдруг я увидел, что Митя смотрит на меня с безумной какой-то надеждой... в его глазах светилось нечто... но я, наученный горьким опытом, знал, что это нечто - безумная мечта о том, что у меня в кармане вдруг окажется шприц с вожделенной дрянью.
  -- В чем у тебя дело? - спросил я, - Нет дозы, и нет денег?
  -- Денег нет, - буркнул Митя.
  -- Но ты же раньше доставал эти деньги?
  -- А теперь нет.
   Я встал, вышел на кухоньку. Сделал пару бутебродов с колбасой. Подумав, открыл бутылочку пива, хотя не знал, как сейчас пиво Мите пойдет. Принес все в комнату. Митя от еды не отказался, хотя жевал вяло, пиво прихлебывал, морщась. Пока он ел, я думал, что же теперь с ним делать... Так ничего и не придумал. Отставил посуду. Посмотрел на Митю и спросил.
  -- Ну, как себя чувствуешь?
  -- Нормально, - его стала вдруг разбирать дрожь. Я обнял Митю за плечи. И вдруг он заплакал...
  -- Ты что?
  -- Так... не знаю...
   Я вдруг понял -каким-то шестым чувством, что у Мити сейчас настала стадия плаксивости, та самая, когда душа размягчается, когда человек становится похожим на маленького ребенка... И между прочим, легко готов подчиниться авторитету. А у Мити ведь авторитетов особых и нет. Детдомовец. Маленький дикарь. Впрочем, какой он маленький? Я в 18 лет уже сдал экзамен, стал настоящим ско, самостоятельно и корабль водил, и с шибагами дрался... проверки проводил на канальных входах. Но Митя... Митя маленький.
   Его же никто не учил... не любил никто, не возился с ним, ни материнской ласки он не знал сроду, ни нормальных учителей. Да и друзья-то... какие там друзья. Я вдруг как-то проникся жалостью, и начал говорить, держа парня за плечи.
   Нес я какую-то чушь поначалу. Не помню уже, что. Митя, вроде бы, слушал, и все время всхлипывал. По-моему, он сейчас был готов со всем согласиться. У нас обоих было бредовое какое-то состояние. И тогда я вдруг рассказал ему то, о чем не говорил здесь еще никому.
  -- Послушай, Митя... я знаю, трудно поверить. Очень трудно. Но ты же сам говорил, что я ненормальный. Так вот, я правда ненормальный - потому что я не ваш. Не с Земли я... Я прилетел из другого мира совсем, но у вас потерпел аварию...
   Я понимал, что все это звучит как фантастика, сказка. Но продолжал говорить. Я ему все рассказал. Про то, где я работаю, и как. О Квирине - пока так, вскользь. И всю историю - как мы столкнулись с шибагами на терранской орбите, как нас подбили, погиб Петрос и собака, как я катапультировался... и как летел, тоже рассказал. Про больницу. Потом как я сбежал оттуда, стал бомжом. Как из бомжей выбирался. Всю свою историю рассказал. И в какой-то момент я спросил:
  -- Ты мне веришь? - и тут же испугался. Но Митя глухо ответил:
  -- Верю.
   Я понял, что верит он не бредням, которые я рассказываю, верит он просто мне. Изо всех сил, изо всей своей нерастраченной любви, всей своей душой, которую всю жизнь убивали чужие люди, и почти убили, и чтобы ее возродить, чтобы она смогла снова полюбить и поверить, должно произойти чудо - и вот я это чудо ему дарил. Потому что обыкновенный ско для жителя этой планеты казался чем-то чудесным, невероятным, как сказочный эльф, как ангел. Только ангел вполне земной, осязаемый, любящий пиво и закуску. И только в такое чудо Митя мог бы поверить - и начинал уже верить... И я сказал.
  -- Митя, мы с тобой совсем одни, понимаешь? Я один. У меня нет никого, я не могу никому даже рассказать этого. И у тебя никого нет. Я отцом тебе не мог бы стать, но давай, если хочешь, я буду твоим братом. Хочешь?
   Митя кивнул сквозь слезы. И тогда я сказал ему.
  -- Митя, давай бросим с тобой эту дурь... это можно сделать. Перетерпеть только надо, но ты сможешь. Это страшная вещь, героин этот ваш, я такое видел... Ты загнешься через пять лет, и все эти годы будешь жить вот так, как сейчас, от дозы до дозы... Давай сделаем это, я тебе помогу.
  -- Я не смогу, - пробормотал Митя, - ты не знаешь, как это...
  -- Я знаю, я видел такое, и не раз. Ну подумай сам - ведь ты уже воровал, наверное, чтобы купить дозу, верно? Еще пару раз, загремишь на нары, тебе это надо? Там все равно не дадут, все равно крутить будет. Лучше уж давай сейчас перетерпим. Делай просто, что я скажу. Тяжело будет. Легко не будет тебе. Несколько дней только перетерпишь, это не вечно, зато потом уже все, станешь человеком. Давай сделаем это!
   В общем, уговорил я Митю...
   Привязал его к койке - добровольно, конечно, как договорились. Достаточно свободно, чтобы двигаться еще можно было, но не отвязаться. И начался наш кошмар.
  
   На следующий день я поговорил по-хорошему с начальником Митиного цеха, тот согласился выписать отпуск за свой счет. Себе я тоже взял отпуск... хотя мне хотелось бежать из этого ада куда глаза глядят. Но я позволял себе отлучиться только на часок - прогулять Джека, купить продуктов. Все остальное время я сидел с Митей... судно раздобыл для него. Поил через соломинку. Кормить пытался, но Митя все выплевывал.
   Больно ему было первые двое суток. И это был настоящий ад. Временами я вынужден был затыкать ему рот, особенно по ночам, чтобы соседей не тревожить. Для Мити это был ад, это уж точно, да и для меня - смотреть, как он рвется в ремнях, мечется, стонет... и стараться не думать об этом, не проникаться его страданиями, а то уже у самого начало буквально все болеть. Временами Митя начинал меня проклинать, материться... впрочем, матерился он почти без перерыва. Умолял отвязать... Я купил в аптеке шприцы, ампулы местного обезболивающего, колол... кажется, абсолютно никакого эффекта.
   Через пару суток боли у него прошли сами по себе. Так и должно быть, я знаю, как отвыкание от эфы происходит. С героином точно так же. Теперь рот ему уже не надо было завязывать, хотя Митя время от времени снова начинал стонать. Он уже не просил меня распустить ремни... не умолял о дозе. Наступила стадия депрессии. Митя вообще ничего не говорил, только временами стонал слабо.
   Я уходил гулять с Джеком и обдумывал, что же делать, когда мы закончим этот жуткий процесс. Ведь надо полностью поменять Митин образ жизни, чтобы он, не дай Бог, не вернулся к старому.
   Так прошла примерно неделя. Наконец Митя пришел в себя. Начал нормально разговаривать. Мне казалось, он не просто с дозы слез, а полностью преобразился. Это не был теперь тот угрюмый, злобный парень, с которым я жил раньше. Казалось, он скинул лет восемь, и напоминал теперь доверчивого десятилетнего пацана. По крайней мере, так он говорил со мной.
   Я рискнул развязать ремни. Ничего не произошло. Митя встал и остался прежним. И теперь он безмерно доверял мне, забыв все проклятия, которыми меня осыпал. То есть он верил мне, похоже, просто безгранично.
  -- А как тебя зовут на самом деле?
  -- Антониус Беррин, - сказал я, -но сокращенно меня называют просто Ант. Хочешь, можешь и ты меня так называть.
   Митя серьезно кивнул. А потом вдруг спросил.
  -- А ты, когда найдешь своих.. может, вы меня заберете к себе, на Квирин?
  -- Конечно, заберем, - я даже удивился, - какие могут быть проблемы? Только вот, Митя... это может на несколько лет затянуться. Нам надо с тобой это время прожить. Выжить как-то. Чтобы снова тебя на иглу не посадили, сам понимаешь.
  -- Да я понимаю, - серьезно сказал Митя.
   Мы с ним составили программу действий. Митя решил, что будет учиться дальше, и поступать будет туда же, куда и я, в Технический университет, но на более легкий факультет, на строительный. Для него это казалось чем-то несбыточным, невероятным... Но в сущности, почему нет? Я легко убедил Митю, что и это для него возможно. Может, не сразу, не в этот год, но... Мы начали с ним заниматься вместе. Я быстро понял, что и здешнюю школьную программу-то Митя знает очень плохо. Тогда я показал ему приемы эдолийской мнемотехники, и он начал запоминать тексты и формулы с одного прочтения... Это его очень воодушевило и окончательно убедило, что я не вру, потому что на Терре такой техники нет.
   Теперь по утрам мы вместе бегали на зарядку. Митя был хиловат, и в интернате-то всегда пропускал физкультуру, и в армии не был. Очкарик... Я рассказал ему, что на Квирине очки никто не носит, это простейшая корригирующая операция. Разработал для него комплекс упражнений, чтобы подтянуть мышцы, Митя делал этот комплекс два раза в день. Увлекся даже... Я подумывал заняться с ним рэстаном... Но это уж очень жесткая техника, ее только профессионалам и дают. Есть спортивный рэстан, но я его плоховато знаю, просто не помню уже. А у нас в СКОНе... приемы эффективные, но слишком уж садистские, всякие там болевые точки, удары в пах и выдавливания пальцем глаз. Я что-то побоялся давать эту технику Мите, хотя пару приемов самообороны ему, конечно, показал. Но Митя сам заинтересовался и неожиданно для меня записался в секцию дзюдо, которая была на нашей улице. Теперь три раза в неделю он проводил вечера там. Я этому радовался: неважно, какой технике он там научится, главное, парень увлечен, при деле.
   В остальное время Митя ходил за мной, как за нянькой. Я его даже в Публичную библиотеку записал. Он там сидел и читал фантастику - очень ему нравилось, а я уже мог что-то порекомендовать. В кино мы пару раз выбирались. По вечерам занимались школьной программой, готовились к поступлению в вуз.
   Я усиленно пытался найти какой-нибудь школьный аттестат, посещал рынки с этой целью... И даже нашел забулдыгу какого-то, но вот аттестатов у него не было, были паспорта, дипломы какие-то, но очень уж сомнительные. А без аттестата об университете думать бесполезно.
   Вот ведь смешно... Я могу перевернуть терранскую науку, причем без всякой подготовки - а у меня просто- напросто нет аттестата о школьном образовании. И все, ничего доказать нельзя, никого здесь не интересует, что ты можешь на самом деле - только твои документы.
  
  
   Единственное, куда Митя со мной не ходил - это в Церковь. Да мне никогда и в голову не приходило его туда приглашать. А зачем - если Бог пошлет благодать, человек и сам пойдет. Но Митя к моей вере относился как к простительной блажи. Разумеется, я ему все объяснил, каким образом христианство с Терры попало в другие миры - и про святого Квиринуса, и про Эдоли, и про то, как был основан Квирин. По-моему, он все это воспринял, как сказку. Вообще иногда Митя явно сомневался в моих рассказах... но вслух об этом не говорил. Просто у нас так было уже принято - верить. Да и доказательства у меня все же были - та же мнемотехника, и песни на линкосе я ему пел, да и пытался немного научить линкосу. Но наверное, я как-то выбивался из привычного стереотипа инопланетянина. Особенно Митю моя церковность смущала, слишком уж для него это было дико - другой мир, и вдруг та же самая Церковь... Примитивно как-то для земного восприятия. Но что поделаешь, если так сложилось, тут уж я Мите ничего не мог объяснить и доказать. Ведь Бог один на всю Вселенную, и Бог-Сын, Христос - тоже единственный. Логично предположить, что и на других планетах могут почитать Его же, разве Ему сложно так устроить?
   Митя, как и большинство здесь, вообще не очень-то верил в Бога, вроде как - ну есть какой-то Высший Космический Разум, но нас это не касается.
   Однако меня Митя уважал, и только иногда начинал спорить, доказывая мне довольно плоско, что Бога нет. Я не стремился разбить его в спорах, по крайней мере, старался говорить как-нибудь помягче...
   Приближалась между тем Пасха. Я не ел мясного, как и положено в Пост, а когда весь этот кошмар с Митей кончился, стал молиться и исповедоваться чаще обычного. Однако каждый раз, приходя в церковь, по-прежнему искал глазами голубоглазую девочку. Зачем - не знаю сам.
   В нашей общине готовилось новое событие - мы собирались открывать столовую для бедных и бездомных. Разумеется, бесплатную. Собрать пожертвования деньгами и продуктами не так уж сложно. Торжественное открытие столовой решено было приурочить к Пасхальному понедельнику. И вот в апреле, незадолго до Страстной недели, сестра Анна предложила желающим прийти и поработать в помещении - линолеум там лежал уже, нужно наклеить обои, побелить потолок и собрать простенькую мебель, столы, лавки и стулья, частично произведенные в мастерской инвалидов, частично купленные на пожертвования.
   Рабочих дня было два - пятница и суббота. В пятницу я, конечно, не мог, а вот в субботу записался. Я думал пригласить Митю с собой, пусть поработает, пообщается с людьми - молиться же мы не будем, разве что немного. Но секция дзюдо как раз собралась на первую весеннюю вылазку за город. Я подумал, что это для Мити даже лучше, может, у него в секции появятся нормальные друзья...
  
  
  
   Погода в этот день была чудесная. Середина апреля (Пасха в этом году выпадала на самый конец), но снег уже почти весь стаял - говорят, здесь такое редко бывает. Хотя снег может снова выпасть в мае и даже в июне. Деревья покрылись нежно-салатовой дымкой, листочки вот-вот намеревались развернуться, и чудный, сладкий запах будущих цветов плавал в задымленном городском воздухе. С утра я подольше задержался на прогулке, Митя уезжал совсем рано. Мы с Джеком пробежали чуть не десяток километров. Одно наслаждение было бегать в весеннем парке, любуясь разбуженной свежей природой. Потом я позавтракал и отправился в храм.
   Одна только мысль отравляла мне радость, свертываясь, как змея, и покусывая сердце - я думал, что вот уже год прошел, ровно год, как я живу на этой планете. Так ведь и привыкнуть недолго. Привыкнешь здесь, устроишься и забудешь о том, что в первую-то очередь надо спасаться! Домой надо! Мама уже, наверное, все выплакала, похоронила меня... Да и все похоронили. Ну хорошо - но что же мне теперь, навечно оставаться на Терре?
   Но я старательно боролся с этой мыслью, вроде бы и правильной, но - унылой. Да ведь я совсем не забыл о том, что мне домой нужно. И за этот год я многого достиг! Все-таки довольно прилично - теперь у меня и паспорт есть, и крыша над головой, работа... Глядишь, и аттестат куплю со временем. Не так-то просто интегрироваться в чужое общество. Это только в фантастике так бывает, что какой-нибудь герой сваливается с неба, и тут же не только сам оказывается круче всех, но и на всей планете революцию устраивает. А в жизни, к сожалению, оно не так...
   В жизни - как Бог даст. Надо делать, что должен, что получается - и надеяться на Бога. Потому что даже если ты все сделаешь идеально, но не будет воли Божьей, то не исполнится то, что ты хочешь, все равно. А если воля Божья будет...
   С такими мыслями я дошел до храма. Столовую открывали в пристрое, где у нас было общинное помещение. Вчера те, кто свободен на неделе, уже закончили ремонт, побелили, обои наклеили. Помещение прямо-таки сияло чистотой. И кухня была давно готова. В основном сегодня собрались мужчины - делать мебель. Пришло лишь несколько женщин, чтобы докрасить потолок и стены в общественном туалете и повесить шторы. И едва я вошел, сразу же увидел ее.
   Мою голубоглазку. Она стояла с валиком, в рабочей одежде и косыночке, и увидев меня, как-то очень смутилась и заулыбалась.
  -- Здравствуйте, - сказал я.
  -- Здрасте, - прошептала она. Я отправился к Игорю, который распоряжался работами. Дело оказалось для меня новым, конечно, но не хитрым, я быстро понял, как это делается. Вскоре пришел наш священник, отец Сергий и стал работать вместе со всеми, но не очень долго. Ему еще надо было после обеда куда-то идти. А я работал, и все это время какое-то праздничное, светлое чувство не оставляло меня. То ли потому, что церковь, что вот мы все вместе работаем, хорошее все-таки дело - то ли потому, что рядом где-то она, я ее и не видел, но почему-то меня очень радовало, что она сегодня тоже пришла. Как будто она чуть-чуть ближе ко мне стала. Раньше я ее видел в церкви, где не меньше сотни человек, а теперь в такой вот небольшой компании. Компания после обеда стала таять. Женщины, мне казалось, ушли все - да у них и работы было немного. И нас, мужчин, осталось всего трое. Мы собрали последний стол, стали все расставлять, и тут я увидел, что Голубоглазка не ушла, она помогала нам ставить стулья. Как всегда, она держалась чуть смущенно, мало разговаривала, зато много улыбалась. В конце концов Игорь сказал.
  -- Ну что? По-моему, неплохо получилось. Спасибо всем!
  -- Нам-то за что спасибо, - проворчал Алексей, мой напарник. Мы распрощались, и я вышел в помещение церкви. Тут я снова увидел Голубоглазку. Она, конечно, уже переоделась и стояла теперь в светлом плащике, с кокетливо повязанной голубой косынкой.
  -- Вы тоже домой идете? - спросил я. Сам не знаю, что меня за язык дернуло, мог бы попрощаться и уйти. Голубоглазка кивнула.
  -- Ждете кого-нибудь?
  -- Да нет... Тут так хорошо, в церкви, правда? Я иногда сюда просто прихожу, посидеть.
  -- Правда, - сказал я, - ну что ж, пойдемте?
   Мы омочили пальцы в чаше со святой водой, перекрестились и вышли. Небо, свежий весенний воздух, вся эта зеленоватая круговерть - навалились на нас и закружили, словно в танце.
  -- Какая сегодня погода чудесная, - сказал я, - вам куда?
   Ей нужно было в противоположную сторону. Но я сказал, что мне - туда же. И мы пошли вместе. Девушка выглядела смущенной и явно не знала, о чем говорить.
  -- Я вас часто вижу в церкви, - сказал я, - и давно уже хотел спросить... как вас зовут?
  -- Вика, - ответила она быстро.
  -- Виктория?
  -- Да.
  -- Очень красивое имя. Латинское. Прекрасное имя!
  -- Обыкновенное, - улыбнулась она.
  -- Победа. Это очень радостное имя, и очень важное... А меня зовут, - я чуть не сказал "Антониус", но это бы прозвучало совсем дико, - Антон.
  -- Я почему-то так и думала, - сказала Вика.
  -- Да? Странно - почему?
  -- Сама не знаю. Вам это имя подходит. Я тоже вас давно уже заметила, - быстро сказала она и вдруг смутилась.
  -- Ну я и в приходе-то вашем недолго. С Рождества.
  -- Я знаю. Вы раньше были православным?
  -- Что-то вроде этого.
  -- В России немного странно быть христианином, и не православным. Я вот стала католичкой, потому что меня бабушка научила. У меня одна бабушка - полька. Я на три четверти русская, и только на одну - полька. Но эта бабушка меня вырастила, и от нее я о Боге только и слышала. Тогда у нас в городе не было католической церкви, и когда она открылась, я пошла туда, ну из-за бабушки... а она умерла уже, не дожила. А вы как у нас оказались?
   Я пожал плечами.
  -- Знаете - просто понравилось. Привычно... ну, в смысле... я латынь знаю неплохо, и вообще.
  -- Правда? Вы изучали? Вы филолог?
  -- Нет, я самостоятельно изучал. Очень красивый язык, и потом интересен как прародитель... э... многих современных языков. Да, я свободно говорю на нем.
   Так мы шли, и беседа текла сама собой. Мы говорили о латыни, и я читал Вике эдолийские стихи, выдавая их за терранские средневековые. Вика смотрела на меня восторженными голубыми глазами. Потом мы говорили о церкви, о службах, об отце Сергии. Потом о собаках, Вика увидела красивого дога и призналась, что очень любит собак, но родители не разрешают заводить. Я рассказал о Джеке. Вика захотела его когда-нибудь увидеть, и тут же смутилась от такого предложения.
  -- Да вы можете его хоть сегодня увидеть, мы даже можем погулять вместе... если хотите, - я и сам немного смутился. Но с Викой мне было как-то очень легко. Совсем не то, что с Нэки! С Викой я чувствовал себя сильным, хозяином положения. И нисколько не боялся, что она меня может оттолкнуть... сказать что-нибудь обидное. Просто такой мысли не возникало.
  -- Я... да... если можно. А где вы живете? - спросила Вика. Тут уже смутился я.
  -- Честно говоря, я живу в общежитии... знаете, за железной дорогой?
  -- Ой, так это же совсем в другую сторону!
  -- Ну да... гм... просто вот мне захотелось с вами прогуляться немного. Но мы можем пойти ко мне, взять Джека... смотрите, какая погода! В такую погоду грешно дома сидеть.
  -- Но... Антон, а можно тогда я переоденусь, а то гулять в этом плаще...
  -- Да, вы правы, Джек вас так уделает... Давайте зайдем к вам. Или я могу подождать во дворе.
  -- Лучше подождите, - попросила она, - я скажу, что пойду с подружкой... а то не знаю, как моя мама... - Вика окончательно смешалась и даже покраснела.
   Она жила в большом девятиэтажном доме. Я походил во дворе, ожидая ее. Вскоре Вика появилась снова, румяная, с распущенными по плечам русыми волосами - такой я ее еще не видел, в яркой синей куртке. Я вдруг понял, что она - очень красивая девушка. До сих пор я вообще об этом не задумывался. А тут вдруг понял, что она красавица, и что мне все время хочется на нее смотреть...
   Боже мой, со мной что-то дикое происходит!
   Но думать об этом было некогда. Мы шли с Викой пешком вдоль трамвайных путей, вдыхая весенний воздух. Потом я сообразил, что ведь мы оба с утра ничего не ели, а у меня тоже ничего дома нет, какая-то картошка лежит, и все. Мы зашли в магазин с кафетерием, и я потратил огромную для меня сумму, купил себе бутерброд, а Вике бутерброд и еще пирожное, и по чашечке кофе. Вика все порывалась разделить пирожное со мной, но я сказал, что в пост сладкого не ем. Это внушило ей большое уважение.
   Потом мы взяли Джека и пошли гулять еще и с ним. Я продемонстрировал Вике все фокусы, которым научил пса. Она попросила немного подержать поводок. Сущий ребенок! Ей просто хотелось повести собаку на поводке. В парке мы зашли далеко и отпустили пса побегать, и шли просто так, болтая, любуясь весенним лесом.
   О чем мы только не говорили в этот день...
   Об истории и литературе. О звездах и астрономии. О разных знакомых Вики, и о ее бабушке. О тяжелом положении людей в странах "третьего мира", а также и о бомжах, причем я рассказал Вике вкратце, не вдаваясь в подробности, некоторые случаи из своей краткой бомжевской биографии. Конечно, только забавные или любопытные. Еще мы поговорили о смерти и о смысле жизни. Меня даже поразило, насколько глубоко Вика размышляет об этих вещах... Говорили мы о разных книгах. Где-то мы были совершенно едины, особенно мне понравилось, что Вика горячо верила в Христа, как и я. Где-то мы не соглашались, но только по мелочам. И самое главное и удивительное, через какое-то время я вдруг понял - Вика ничем не отличается от обыкновенной квиринской девушки.
   Я не могу сказать, почему, например, соседка Надя - отличается, она явно не такая, как мы, а вот Вика - практически нет. Если Вика переедет на Квирин, для нее вообще ничего не изменится, и через несколько месяцев она там станет совершенно своей, ведь на Квирине много эмигрантов.
   И она была первым встреченным мною здесь, на Терре, человеком, которого я мог бы без всяких оговорок назвать квиринцем. Правда, Митя, в сущности, тоже... оказался неплохим парнем. Но Вику-то я узнал только что, и она уже сейчас казалась мне настолько родным и близким человеком, словно мы знакомы с рождения.
   О ее жизни я узнал немногое. Впрочем, еще меньше, по понятным причинам, рассказал о себе. Вике было всего 19 лет. Здесь детство длится долго, меня поражало, что 18-летний Митя только-только начал работать и держит себя совершенно как ребенок. А тем, кто получает высшее образование, еще сложнее, во взрослую жизнь они вступают после 20. Вика училась на втором курсе, на факультете экономики. Но мне показалось, что она не очень довольна своим делом, по крайней мере, ни разу она сама об этом не заговорила, да и ответила на мой вопрос неохотно. Потом она сказала, что родители "устроили" ее на этот факультет, и они правы, конечно, ведь это сейчас так важно, получить хорошее образование, хороший экономист на вес золота, она сможет работать, например, главным бухгалтером.
   Вика была единственным ребенком в семье, но о родителях вообще говорила неохотно, у меня сложилось впечатление, что близких отношений там нет. Впрочем, не хочу и не могу судить.
   Я честно сказал, что живу в общежитии, работаю на заводе. Хочу поступить в институт, но пока не знаю, насколько это у меня получится. Вику, похоже, все эти подробности мало волновали.
  
  
   Вечером, когда Митя уже вернулся, мы поужинали и легли спать, я долго не мог уснуть. Я даже вышел в коридор, спустился и, поговорив с ночным вахтером, пошел побродить по ночной улице...
   Я хотел быть честным с самим собой. Пора было дать точное определение всем этим смутным чувствам, ощущениям, мечтам, бродившим внутри. Я влюбился в Вику. Теперь уже не было никаких сомнений, я влюблен.
   И это настоящее. Нэки была ошибкой - а вот это настоящее. Сам Бог привел меня к Вике. И даже не потому, что я встретил ее в церкви. Просто все, абсолютно все обстоятельства сложились так, чтобы мы вот именно сегодня поговорили, и чтобы я осознал это. И сразу же, увидев ее впервые, я ощутил предчувствие, и оно оправдалось. Я чувствовал ее душу задолго до того, как узнал ее имя, и я не ошибся, она оказалась именно такой, какой я хотел ее видеть...
   Моя Вика. Моя. Виктория.
   Почему-то я совершенно не сомневался, что и она тоже любит меня. Во-первых, это следовало из ее поведения... что же она, случайно задержалась сегодня, и что же, просто так согласилась гулять со мной целый день... только из любви к собакам? Во-вторых, достаточно видеть ее взгляд - полный нежности и восхищения. В-третьих... и это самое главное - была во мне какая-то твердая уверенность, непонятно на чем основанная, что это - получится. Так бывает, когда собираешься выполнить какую-то задачу, трудную, но заведомо выполнимую, знаешь, что она тебе по силам, и только от тебя зависит, как ты ее выполнишь. Вот так же было и с Викой.
   Я вспоминал свою давнишнюю ошибку... Уж года четыре прошло, как мы разошлись с Нэки. Тяжелое было время... Я очень жалел и каялся потом, что согласился на все это. Я был безумно влюблен, не как сейчас, а вот именно - безумно. Я даже в церковь перестал ходить, потому что с Нэки венчаться было немыслимо, мы с ней даже в сети не зарегистрировались, просто так жили. Она очень яркая, очень интересная женщина. И конечно, после меня у нее сразу же нашелся другой... а теперь, кажется, и третий кто-то. Правда, вот детей она так и не родила, она не торопится. Работала Нэки тогда сетевым дизайнером, работа непыльная, на дому, решения она находила всегда творческие, оригинальные. Ее сайты очень ценились. Сейчас, кажется, она сменила профессию... делает фильмы, туристические разные, видовые, для проспектов. Но впрочем, что я о ее работе... работа всегда занимала так мало места в ее жизни.
   Самым главным для Нэки были Чувства. Любовь. Она все удивлялась себе, как это она могла полюбить такого чурбана-ско, как я. И высказывала мне это во время скандалов. Скандалы сопровождали наши отношения почти с самого начала, но меня все равно со страшной, непреодолимой силой тянуло к Нэки, словно я мазохист. Я не мог прожить и дня без того, чтобы увидеть ее. О сексе я уже не говорю, это было что-то феерическое и безумное... После этого мне было очень тяжело возвращаться к целомудренному состоянию, и происходило это не без срывов. Но вот я вспоминаю, а о чем мы разговаривали...да ни о чем. Чем занимались - да ничем конкретным. Иногда, вроде, гуляли. Я совершенно забросил друзей, музыку, развлечения, даже поддержанием спортивной формы занимался постольку-поскольку. Петрос мне регулярно устраивал головомойки, он не любил Нэки. Я даже перешел на режим 1:2, то есть 4 месяца летал, 8 отдыхал (точнее, не отдыхал, а мучился), но Нэки и этого было мало, она утверждала, что даже 4 месяца без меня прожить никак не может. Может, я бы в конце концов по ее настоянию и перешел на наземную работу.
   Нет... все, что я сейчас вспоминаю - это непрерывные выяснения отношения, взаимные обвинения, чередующиеся с судорожными соитиями. Да, наверное, это была любовь... Вот и сейчас, когда я вспоминаю мягкие ладони Нэки, ее чуть вздернутую верхнюю губу, мне хочется плакать.
   И когда мы расстались, конечно же, Нэки меня не выдержала, как она говорила... и конечно же, она сделала это самым болезненным для меня образом - ушла от меня в тот момент, когда я был в патруле. Не пришла встречать в космопорт. Потом сообщила, что у нее другой, и что "это ты меня бросил... тебе этот космос дороже, чем я. Ты совершенно не думаешь о моих чувствах!" Начинать снова идиотскую беседу на тему: "Космос - это то же самое, что твоя работа, я же не ревную тебя, когда ты делаешь сайты" - мне совершенно не хотелось, я согласился признать себя во всем виноватым. После этого я чуть не запил. Мама пыталась натравить на меня психолога - но безуспешно. Если бы Господь тогда не услышал меня и не пожалел, и я не потащился бы однажды пешком через весь город в церковь, вдруг осознав, что никакой земной опоры у нас нет, и что верить и надеяться следует только на Христа - не знаю, что со мной было бы.
   А так я восстановился, пережил эту боль... покаялся - ведь это был прежде всего мой грех. Начал работать по-человечески...
   Я, признаться, уже думал, что у меня не будет никаких женщин больше. Наверное, я неудачник. Все хорошие девушки давно уже замужем... Я подумывал о том, чтобы стать монахом, членом мирского ордена, то есть. Но вот Бог распорядился, видно, иначе.
   А в сущности, что же здесь такого плохого? Что это меняет? Я все равно буду искать своих. Думаю, Вика не откажется переселиться на Квирин. И ей там будет хорошо. В конце концов, можно иногда и сюда прилетать, если будет мучить ностальгия.
   И главное, все совершенно иначе сейчас. Я потому и не думал, что это любовь у меня. Никаких терзаний, никакого страха. Наоборот, совершенно твердая уверенность в том, что уж здесь-то - все будет хорошо. Никакого желания поспешить, схватить, завоевать, присвоить... Я просто радовался тому, что Вика есть на свете. Поэтому несколько месяцев даже и знакомиться не думал, она просто озаряла потихоньку всю мою жизнь, как светлячок. И сейчас - мне даже и все равно, со мной она или спит сейчас где-то там на восьмом этаже - она рядом, и я люблю ее. Никуда торопиться не надо, мы и так - вместе.
   И еще я с удивлением отмечал, что мало думаю о Вике в чувственно-телесном смысле. Ну то есть... если задумаешься, то да... интересно, какая она, какое ее тело на ощупь. Но безумной какой-то тяги - нет, абсолютно. Хочется просто на нее смотреть, она ведь очень красивая... любоваться. В ней все совершенно. Лицо красивое, глаза - вообще фантастические, ноги - ровные, длинные, фигурка не худая и не полная, как раз такая, как надо. Пальцы такие изящные, аристократичные, и тоненькие до прозрачности кисти рук. Именно такие девушки мне нравятся. Кстати, Нэки немного похожа на Вику, тоже золотые волосы, светлые глаза, средний рост и средняя фигура, все пропорционально. То есть Вика, что называется, полностью соответствует моему вкусу.
   Может быть, конечно, я ошибаюсь, и она не любит меня. На мгновение я запаниковал... тут даже самые надежные признаки не убеждают. Ну и что, что она так смотрит, говорит, что не хотела уходить от меня - мои комплексы неудачника сильнее. Но все же я убедил себя, что на все воля Божья, и... там будет видно, что загадывать на будущее.
   И успокоившись, я пошел спать.
  
  
   На Пасху, после торжественной службы мы остались в общинном помещении, на праздничный обед. После обеда молодежь уселась в углу с гитарой. Гитара была одна-единственная, но звучала неплохо. Пели христианские песни, а потом и всякие-разные. Некоторые песни я услышал впервые в жизни, и они мне очень понравились. Например, вот эта:
  
   Когда мне невмочь пересилить беду,
   Когда подступает отчаянье,
   Я в синий троллейбус сажусь на ходу,
   Последний, случайный...
  
   Я шепотом спросил у Вики, что это за песня, и она назвала мне автора, я решил, что обязательно раздобуду его записи... хотя у меня пока нет и воспроизводящего устройства, магнитофона по-здешнему. Некоторые песни ребята пели дружным хором, а я не знал их. Потом девушка, которая играла, предложила ее сменить, и Вика несмело протянула руку.
   Оказывается, она тоже умела играть! И какой у нее был голос... честно говоря, я подозреваю, что мне понравился бы любой голос и любая манера пения Вики, но она пела действительно очень хорошо. Ее сопрано улетало под потолок и там разбивалось на множество хрустальных осколков, заполняя зал, разливаясь теплом повсюду. Все притихли, слушая ее. А Вика пела:
   Возьми в ладонь клевер,
   Возьми в ладонь мед,
   Это может быть случай,
   Это может быть дом.
   Но вот твоя боль -
   Так пускай она станет крылом!
   Лебединая сталь в облаках еще ждет!
  
   Это была до невозможности прекрасная песня! Если бы она не звучала на русском, я мог бы поклясться, что слышал ее на Квирине. Потом Вика нашла меня глазами и слегка улыбнулась. И я улыбнулся ей. Вдруг она сказала.
  -- Антон, а ты? Не умеешь играть?
   Я сам не ожидал этого, но гитара вдруг оказалась у меня в руках. Что же делать - не петь же на линкосе... я попытался вспомнить латинские эдолийские гимны, но как-то они бы здесь не прозвучали... И я запел единственную песню, которую мне удалось пока перевести на русский, знаменитую "Дистар эгон".
  
   Идет отсчет,
   И стрелки падают назад,
   И отражает циферблат
   Разогревающий каскад,
   И ток в сплетенье.
   Я ухожу.
   И оставляю за собой рассвет и берег голубой,
   Часы, глаза, ступени лестниц, звуки, тени.
  
   И новый счет
   Нам предъявляет пустота,
   Мне этот счет не наверстать,
   И я ползти уже устал
   Сквозь мрак бездонный.
   И в мире ночь.
   И звездам хочется звенеть,
   Но там, где ярче звездный свет,
   Там ближе смерть,
   И нам не спеть
   В ее ладонях.
  
   Вернись домой.
   Вернись домой, вернись назад!
   Я помню твой зовущий взгляд,
   И я безмерно виноват:
   Мой дом покинут.
   Моя вина!
   Твоя тоска, твоя беда,
   Меня опять ведет звезда.
   Но если можешь, то прости...
   И ветер в спину.
  
   Вскоре мы вышли с Викой из церкви, я провожал ее до дома. Вика посмотрела мне в лицо.
  -- Антон... что это за песня была? Ты сам написал?
  -- Нет, это... мой знакомый, - соврал я. Не люблю врать и не умею. Я решил быстро перевести разговор на другую тему, - а я и не думал, что ты так здорово петь умеешь.
  -- А я не думала, что ты, - засмеялась Вика, - Антошка, это же здорово, мы же с тобой вдвоем можем петь!
  
  
   И с тех пор мы начали с Викой петь. Я пригласил ее в гости, она сначала как-то смутилась, но потом пошла. Я понимал, чего она боится, я уже понял, что здесь приглашение в гости может означать приглашение к сексу. Но мы же с ней в церкви, у нас этого в любом случае не будет! Вика познакомилась с Митей (я ничего не рассказывал о нем, просто - сосед). Мы сидели втроем, и с Викой вместе разучивали и пели чудесные песни... и про "Синий троллейбус", и про Лебединую сталь, и много разных других. Вскоре Вика одолжила мне свой магнитофон и любимые кассеты, и я с наслаждением каждый вечер их слушал. Особенно мне понравился Юрий Визбор, я у него многое выучил наизусть, например:
  
   Подари мне февраль, три сосны под окном,
   И закат, задуваемый ветром...
  
   Мите тоже нравились многие из этих песен. Он даже захотел выучиться на гитаре. Я одалживал ему инструмент, показал несколько аккордов - для начала, и Митя стал тренироваться.
   Кроме этого, я решил учить английский язык. Вика занималась языком уже несколько лет. По ее словам, это сейчас очень важно для любой работы. Английский у них на Терре стал ведущим языком, как линкос в Галактике. Я купил самоучитель и, пользуясь эдолийской психотехникой, за месяц довольно неплохо этот язык освоил. Митя тоже делал гигантские шаги в изучении школьной программы, и теперь уже был почти уверен, что поступит в университет.
  
  
   Это случилось где-то в середине мая. Я проводил Вику до дома и возвращался в темноте вместе с Джеком. Помню, у меня еще были такие глупые мысли: жаль, что никто на нас не нападает. Вот если бы кто-нибудь привязался, и я бы защитил Вику, а ведь это мне, в общем-то, несложно - вот она бы увидела... Я сам устыдился тому, какие подростковые мысли у меня возникают. Но вообще-то да, мне хотелось защищать Вику. И вдруг Джек напрягся и глухо гавкнул.
  -- Ты что? - спросил я. Мы остановились недалеко от общежития, где два дома образовывали как бы темный глухой угол. Было уже десять вечера, и на улице - никого... У Мити сегодня тренировка, но он должен был уже вернуться домой. Теперь и я почувствовал неясную угрозу, исходящую откуда-то спереди.
   Дальнейшее произошло мгновенно. Раздалось несколько глухих выстрелов, одновременно с ними я резко пригнулся, а Джек молча бросился вперед. Сработал, как настоящая собака ско! В следующий момент я разогнулся, а нападавшие приблизились. Я увидел направленные на меня стволы, прыгнул к одному из стрелков, но другой, сзади, успел выстрелить, я ощутил сильнейший удар в затылок и не удержался на ногах.
   Джек там тоже дрался с кем-то, я слышал рычание и визг, но не мог все это проконтролировать. Однако их было слишком много, кажется, человек десять, и по крайней мере трое из них драться хоть немного, но умели (конечно, немного - по нашим меркам... по здешним это, вероятно, были ассы). Я сразу понял, что ранение несерьезное, и попробовал встать, но продержался я не больше минуты, наверное... Меня довольно быстро скрутили. Один из нападавших наклонился надо мной, и я узнал его... Хоть видел до того лишь один раз. Это был парень, с которым раньше ходил Митя. Высокий такой парень, с носом, свороченным слегка на сторону. Он слегка пнул меня носком ботинка в челюсть. Потом сказал, нервно цедя слова и перемежая смысловые периоды известными междометиями.
  -- Ты, козел... пацана в покое оставь... понял...?
   Да, вот теперь я понял. Это все, значит, из-за Мити... Меня словно молнией ударило, сквозь боль - он в последние дни ходил какой-то пасмурный, мне еще показалось, что он скрывает что-то. Но не начал же он опять колоться?! С него станется. Эх, Митя, Митя, только удержись... они, значит, снова взялись за тебя. Ну конечно... ты их интересуешь почему-то. Хотят из тебя сделать шестерку... продавца какого-нибудь... или просто бандита. А тут я, значит, помешал.
  -- Понял?! - с угрозой повторил парень и пнул меня уже посильнее. Я напряг мышцы, не хватало еще перелома челюсти.
  -- Понял, - сказал я, осознав, что от меня ждут ответа.
   Тогда меня начали бить.
   Сначала было очень больно, а потом я ничего уже не помню.
   Я так и лежал на земле, было очень холодно. Болело все. Особенно голова. Руки они мне развязали, но по ощущениям, по крайней мере, левая была сломана.
   Небо надо мной было совершенно ясным, и я отчетливо видел рисунок созвездий, и даже Квиридан видел, что вообще-то в городе редкость. Какое-то время я просто лежал, переживал внутри свою боль и смотрел на звезды. Потом сообразил, что это глупо, и с ужасом подумал о Джеке. Что с ним?! Я попробовал подняться... чем же это в меня выстрелили? Похоже, чем-то вроде дроби... да, скорее всего, дробью. Голова совершенно неподъемная. Я снова свалился, нет, невозможно, слишком больно. Перевернулся на бок. Теперь я увидел собаку.
   Джек лежал совершенно неподвижно. Я пополз к нему. От ужаса даже боль не так ощущалась.
   Джек был жив! Жив, хотя и без сознания. Похоже, и в него попали. Над передней лапой расплывалось пятно... Кровь, вроде, шла не сильно. Надо что-то сделать, иначе он умрет... Но я и сам помру, если в ближайшее время не доберусь до людей.
   Здесь не так уж далеко, вот оно - общежитие. Надо просто доползти...
  
  
   Я так и не знаю, что им было от меня нужно. Помню сквозь этот кошмар чьи-то слова, воспроизвести их я не смогу, не хватит художественного таланта, но смысл сводился к тому, что если я не оставлю Митю в покое, то мне будет еще хуже. Но в каком смысле я должен его оставить? Я что, за ручку Митю вожу? Чем это я им мешаю?
   Потом я понял, что скорее всего они меня избили просто от бессилия. От злости. Сделать-то ничего нельзя было, Митя от них ушел... А убивать его или меня они, наверное, боялись.
  
  
   Я не знаю, сколько времени прошло. Мне все время хотелось лечь и больше не двигаться. Уткнуться носом в землю и замереть. Больно все время, но как хорошо, когда можно хотя бы просто не двигаться, замереть и просто терпеть. А надо двигаться, ползти куда-то... Если бы не мысль о Джеке, я бы, наверное, плюнул на все. Мне, в общем-то, все равно, когда умирать. Да может, я и не умер бы, нашли бы меня утром. Но Джек...
   Короче говоря, я подполз к дверям общежития. Мне даже удалось приподняться и нажать на кнопку звонка. Ночная вахтерша, Лилия, опасливо спросила из-за двери.
  -- Кто там?
  -- Лилия, это я... Антон Белов из 417! Лилия, открой, я помираю!
   Она решилась открыть, узнав мой голос. Конечно, были охи и ахи, суетливые какие-то попытки помочь мне подняться, в конце концов я вполз в холл и сказал.
  -- Слушай, Лилия, там, на улице, лежит мой пес. Он меня защитил, и сейчас ранен. Пожалуйста, вызови ветеринарную помощь, телефон у тебя в справочнике должен быть. За мой счет! Деньги возьми у Мити, объяснишь ему все, что случилось. Я ему отдам завтра.
   Лилия побежала за Митей. Господи, глупость какая...
   Я отключился ненадолго. Вскоре появился Митя, в куртке на голое тело, перепуганный.
  -- Антон! - закричал он, - ты что? Антон?!
  -- Ничего, Мить... там Джек на улице, - я объяснил, где лежит Джек, - скорее, должен быть ветеринар дежурный... вызовите.
  -- Да тебе самому "Скорую" надо.
  -- Мне само собой, я не помру... Джек главное.
   Они побежали куда-то звонить, что-то делать. Я лежал, и боль все сильнее меня одолевала. Ребра, похоже, сломали... в паху тоже болело. И живот. И голова - просто ужасно. Да вообще все! Я начал плакать. Потом Митя сидел рядом со мной, и его трясло. Я ему сказал:
  -- Митя, ты главное, не поддавайся... они сейчас начнут к тебе опять приставать. Не забудь, мы на Квирин вернемся. Не забудь... и не бойся ничего, понял?
  -- Это они тебя, что ли?
  -- Да, - сказал я. Тогда Митя жутко выругался, я давно от него не слышал таких слов. Вскоре приехали врачи, меня перегрузили на носилки и повезли в больницу.
  
  
   Только в следующий вечер я проснулся в палате, весь забинтованный.
   В голову мне, точно, выстрелили дробью. Видимо, так же был ранен и Джек.
   Операцию мне делали в нейрохирургии, говорят, еще немного, и того... дробь глубоко проникла, поздно было бы. Под общим наркозом делали, конечно. А еще у меня была сломана рука, два ребра и нос. Как подробно объяснила медсестра.
  -- Тут к тебе девушка приходила. И парнишка какой-то в очках. Вон передачу принесли.
   Я и сам мог, потянувшись, достать "передачу" из тумбочки. Конечно, это Вика... Митя не сообразил, хотя бы записку черкнул, что там с Джеком. А вот Вика постаралась. Я развернул одной рукой с любовью упакованный пакетик, пара крепких красных яблок, шоколадка и записка. Я прямо растрогался, увидев торопливый нервный Викин почерк. Она писала, что очень переживает за меня, что завтра придет, сегодня уже не дождалась, пока я проснусь, и родители будут волноваться, чтобы я спокойно спал и поправлялся, и чтоб меня хранил Господь.
   А вот на еду я даже смотреть не мог, тошнило после наркоза.
  
  
   На следующий день Вика, конечно, пришла. Ее прямо в палату пропустили. Она взглянула на мой забинтованный вид и закусила губу, и ее глаза как-то подозрительно заблестели. Но потом она успокоилась.
  -- Антош, ну что с тобой? - она присела рядом со мной, - кто тебя так?
   Я заранее обдумал этот вопрос и решил, что лучше ей рассказать. Во-первых, если эти товарищи продолжат меня обрабатывать, вполне возможно, что Вике тоже достанется. Насколько я ее знаю, она из-за этого не прекратит со мной общения, но она хоть должна знать, почему и за что - если, не дай Бог, они что-нибудь с ней сделают.
   Во-вторых, если меня убьют, например, и здешняя милиция все же оторвет задницу от кресла и начнет искать убийц, то Вика сможет помочь.
  -- Я тебе все расскажу. Только дай попить, ладно?
  -- Ой, конечно! Я вот тебе, кстати, принесла сока, - она воткнула в пакетик соломинку и дала мне попить, - Антоша, а может, ты в туалет хочешь? Ты не стесняйся, я все сделаю.
  -- Да нет, не хочу.
   И я все рассказал Вике. Про Митю, и про то, как мне удалось его вытащить, и как я выслеживал этих бандитов, и - без подробностей, конечно - о том, что я их узнал, и они, собственно, сами сказали, чтобы я оставил Митю в покое. Викины глаза делались все больше и темнее. В заключение я сказал.
  -- Так что вот... Виктория... вот так. Я не знаю, что дальше будет, и за тебя боюсь. Как бы они с тобой чего не сделали. Может, конечно, они нас просто в покое оставят. А может, и нет...
  -- Ничего они не сделают, - твердо сказала Вика, - а я все равно буду с тобой.
   Я, в общем-то, ничего другого не ожидал от нее. Но все равно было приятно. Страшно, конечно - но что ж я сделаю, не ссориться же с ней специально. Хотя, может, и стоило бы... обругать ее, обидеть, чтобы ушла и больше со мной не общалась. Зато жива останется.
   Не знаю, может, и надо было. Но я не сторонник безопасности любой ценой. Хотя если бы с Викой что-то случилось, может, и винил бы себя до конца жизни.
  
  
  
   К вечеру вдруг пришли неожиданные посетители. Совершенно незнакомый мне капитан милиции и Игорь из нашей общины - тоже в милицейской форме, сержант.
  -- Здравствуйте, - капитан присел рядом со мной, - Антон... Ну вот, Игоря вы знаете. А меня зовут Петр Иванович. Так вот, дела такие... мы получили заявление от гражданки Лыковой.
   Я напрягся, Лыкова - это же Вика.
   Ну ясно! Она, значит, позвонила Игорю... а я и не знал, что он в милиции работает. Это правильно! Это просто замечательно! Ведь не может быть, чтобы здесь вся милиция была продавшейся или ленивой. Есть здесь и нормальные... ско. Я посмотрел на коллег из-под бинта.
  -- Антон, я вам должен сказать - вы молодец! Побольше бы таких людей, как вы... Но я не хочу вас утомлять, давайте к делу. С вашим соседом, Дмитрием, я уже поговорил. Он, кстати, к вам собирался... Хороший парень.
  -- Я боюсь, не начал ли он опять... Если они надавили...
  -- Насколько я понимаю, пока нет, не начал. Но защитить вас и его надо. Давайте вы нам расскажете подробно все, что знаете... А мы уж попробуем что-нибудь сделать с этими бандитами.
   Я сосредоточился и начал рассказывать все очень подробно. И медленно. Петр Иванович записывал мой рассказ на диктофон. Я думаю, что ему должно было понравиться. Мне самому не раз случалось говорить со свидетелями, и сейчас мой рассказ представлял собой просто совершенство - я говорил так, как мне бы самому хотелось услышать рассказ о преступлении. Правда, жаль, что я выслеживал их так давно... возможно, на той квартире уже никого и ничего нет. Но я помнил и номер дома, и номер квартиры - моя память такие вещи сохраняет автоматически. Петр Иванович несколько удивленно взглядывал на меня из-под густых бровей. Наконец он сказал:
  -- Вы очень профессионально, я бы сказал, подошли к делу...
   Я промолчал - а что тут можно сказать? По правде сказать, очень хотелось предложить свою помощь. Когда я встану, конечно... Это на Квирине на подобные повреждения потребовалась бы неделя от силы, а здесь я полтора месяца точно буду болеть. Я бы реально мог помочь - и в поиске, и в захвате. Но что я им скажу? Ведь официально я - никто...
   Петр Иванович заверил меня, что милиция этим займется вплотную... пожелал выздоровления, и вместе с Игорем они ушли.
   Почти сразу же явился Митя. Расстроенный, нервный, но очень решительный. Мне это понравилось. С Джеком, как оказалось, все благополучно. Его прооперировали, и сейчас он дома, под Митиным присмотром. Кое-как может ковылять на улицу. Правда, на операцию ушли все мои деньги и почти все Митины. Так что на что будем жить до конца месяца - не ясно. Но там разберемся...
   Про своих бывших друзей Митя сказал, что пусть они идут по известному адресу... он с ними теперь двух слов не скажет.
   Я подумал, что стоит его предупредить. Он не очень смелый мальчик... даже, скажем так, совсем не смелый.
  -- Мить, ты только того... подумай. Они ведь тебе угрожать будут. Могут как со мной сделать, а могут и убить. И меня могут убить.
   Тут Митя меня удивил.
  -- Ну и пускай, - заявил он, грозно сверкая очками, - пусть хоть убивают... Не дождутся они от меня.
   Я понял, что Митя действительно изменился. А всего-то - надо было ему понять, что кто-то на земле его любит.
   И все же это чудо... то, что он поверил в меня, в ту полнейшую, вроде бы, чушь, которую я ему рассказывал. В Квирин поверил. И стал - вот таким... Чудо. Спасибо Тебе, Господи!
  
  
  
   Вика ходила ко мне почти каждый день. Да и Митя частенько забегал. Правда, через некоторое время он заходить перестал. Меня это встревожило... Я попросил Вику узнать, в чем дело.
   На следующий день Вика пришла с Игорем.
  -- Видишь ли, Антон, в чем дело, - Игорь не смотрел на меня и говорил с трудом, - Митя, он... он ведь был связан с этими бандитами, ты сам знаешь.
   Я понял с полуслова. Конечно, зимой Митя как-то должен был доставать деньги... никакой его зарплаты не хватило бы. Значит, теперь вскрылись и его дела...
  -- Он сейчас где? В тюрьме? - спросил я. Как у них это называется, где держат арестованных, чья вина еще не доказана? Игорь меня понял.
  -- Нет, он дома пока. Но похоже, что срок ему светит... Ты не расстраивайся так, Антон, что же делать?
  -- Да уж, - пробормотал я, - не расстраивайся... Знаешь, что из него в тюрьме сделают? Парень только жить по-человечески начал... И зачем только я в это ввязался?
  -- Ну, не говори глупостей. Лучше уж так, чем на игле. А мы что-нибудь попробуем сделать, Антон. Я поговорю с нашими... я думаю, условный срок удастся сделать.
   Я не решился признаться Игорю в том, что понятия не имею, что это такое - условный срок. Исподволь мне удалось это выяснить через пару дней, и я приободрился.
   Да, если это получится - не так уж и страшно. Вскоре Митя и сам пришел ко мне, конечно, расстроенный.
  -- Не переживай, - утешал я его, - тебя же сейчас не арестовали. Все знают, что ты помогал милиции, тебя не тронут. Ну, будет условный срок. Согласись, все могло быть гораздо хуже. А может, я вообще найду своих, и мы на Квирин улетим...
   Я мельком подумал, что на Квирин придется лететь уже втроем. Вику я тоже здесь не оставлю.
   А еще есть ее родители. Ну это ладно, потом.
   Ах да, еще Джек. Итого, вчетвером. Ну ничего - у нас всех примут.
  -- На Квирин, - чуть улыбнулся Митя. Похоже, мне удалось поднять ему настроение.
  
  
   В июне я вышел из больницы. Джек тоже был почти совсем здоров, бегал и играл со знакомыми собаками.
   Времени у меня было много, и я успел все обдумать. Пора уже поговорить всерьез с Викой. В больнице это было невозможно - в палате всегда кто-то был, да и в коридоре, когда я уже начал ходить - места спокойного не найти.
   Но как, как сказать ей это? Мне не давала покоя сцена из виденного недавно американского фильма. Там человек из будущего отправляется в прошлое, влюбляется в романтичную девушку, любительницу научной фантастики, и честно признается ей, что он из будущего. Девушка тут же влепляет ему пощечину и уходит рыдать - якобы, он над ней специально поиздевался, зная ее пристрастия.
   Неужели с Викой будет так же? Ну, может, пощечину и не влепит, она девушка скромная. Но не поверит мне... может, даже и не скажет ничего, но внутренне будет страдать оттого, что я ей наврал с три короба, и значит, не отношусь к ней серьезно.
  
  
  
   Вскоре после моего выхода из больницы мы с Викой сидели дома - был дождливый день, играли на гитарах, Вика принесла и свой инструмент. Митя был на тренировке. Я решил исполнить для Вики освоенную мной песню Визбора. Она, эта песня, очень уж мне нравилась!
  
   Мне говорят, что скоро ты любовь найдешь,
   И узнаешь с первого же взгляда.
   А мне бы только знать, что где-то ты живешь,
   И клянусь - мне большего не надо.
  
   Вика подпевала мне вторую часть куплета тонким мягким своим голосом, от которого у меня замирало сердце.
  
   Снова в синем небе журавли летят.
   Я брожу по краскам листопада.
   А мне бы только мельком увидать тебя,
   И клянусь - мне большего не надо.
  
   И пока мы с Викой пели эту чудесную песню, я вдруг понял - здесь, на Терре, я нашел что-то очень важное. Может быть, главное в жизни. Я все равно должен вернуться на Квирин, но здесь, на Терре - кусочек моего сердца, моей души, и это навсегда. Кто бы мог подумать, ведь если бы не это несчастье, если бы не погиб Петрос, и я не попал в эту ситуацию - я никогда в жизни не встретил бы Вику!
  
   Дай мне руку, слово для меня скажи!
   Ты, моя тревога и награда.
   А мне бы только раз с тобой прожить всю жизнь,
   И клянусь, мне большего не надо!
  
   Вика спела со мной последние строчки, и кажется, до нее тоже дошел их смысл, она как-то смешалась, сбилась. Мы замолчали неловко. И тогда я, уже не обдумывая ничего, сказал.
  -- Знаешь что, Вика... я давно хотел тебе сказать кое-что. Две вещи.
   Она потупила взгляд.
  -- Во-первых, я тебя люблю... ну и в общем, хотел бы... жениться бы на тебе хотел, чтобы семья была, дети...
   Лицо Вики стало розовым, она посмотрела на меня и открыла было рот, потом закрыла. Я замолчал, выжидательно глядя на нее.
  -- Антон, - прошептала она, - я... я тоже... давно уже. Я сразу, как тебя увидела...
   В ее глазах появились слезы. Я взял ее ладонь, не зная, как утешить.
  -- Успокойся, маленькая... все ведь хорошо. Только знаешь, это еще не все. Ты ведь обо мне очень мало знаешь.
  -- Я о тебе все знаю, - сказала она неожиданно спокойно, - я знаю, что ты самый лучший... самый сильный, красивый... и добрый. Ты Митю спас. И вообще таких, как ты, просто не бывает.
  -- Бывают гораздо лучше меня, Викушка, - прошептал я, вспомнив Петроса. И хотел сказать - только они умирают раньше. Но не стал. Вместо этого я сказал.
  -- Вика... ты другого не знаешь. Ну - как я жил раньше, что делал... я это имею в виду.
  -- Я не могу поверить, что ты делал что-то плохое, - спокойно сказала Вика, - а даже если и так, то ты ведь покаялся, верно?
  -- Да нет... не в плохом дело. Если бы плохое! - я махнул рукой, - просто я тебе расскажу, а ты не поверишь, скажешь, что я издеваюсь специально. В правду никто никогда не верит! А тут... она слишком уж невозможная, эта правда.
   Вика уставилась на меня совершенно круглыми глазами.
  -- В общем, понимаешь, не отсюда я...
   И я начал рассказывать свою историю. Временами мне казалось, что Вика не верит, что глаза ее холодеют, она уходит в себя и, наверное, обижается. Но временами она, вроде бы, начинала верить. Трудно понять... Интересно, что выслушав все до конца, она спросила.
  -- Так что это за мир твой? Квирин? Почему название такое земное? Ведь это же какой-то римский бог был?
  -- А это уже другая история, Вика. Наш мир так назван не в честь бога языческого, а в честь святого, святого Квиринуса...
   И я ей рассказал, как попало христианство в Галактику и на Квирин. Вика взялась тонкими пальцами за виски.
  -- Господи... фантастика какая-то. Невозможно... Но ты, Антон, и правда... ты такой необычный. А как тебя зовут на самом деле?
  -- Почти так же. Антониус Беррин. У нас иногда называют детей библейскими или христианскими именами, обычно латинизированными, ведь сам Квиринус был римлянин, отсюда и латынь, и прочее... Но сокращенно меня зовут Ант.
  -- Ант... красиво. А меня как бы звали у вас? Ведь Виктория...
  -- Вполне нормальное имя. У нас могут так девочку назвать. Ну а ласково называли бы Вики, Вик.
  -- Так что у вас там - коммунизм?
  -- Ну... не знаю. У нас же нет таких названий. Да, что-то похожее... хотя деньги у нас есть. Тебя что интересует - форма собственности?
  -- Не знаю... все интересует, - сказала Вика, - а ты, выходит, работал полицейским?
  -- Да. В Галактике много миров, и нигде почти не живут так как на Квирине. Полно бандитов, мафия есть... целые планеты мафиозные. Есть люди, которым, к примеру, целая планета принадлежит, и они там делают, что хотят. Ну вот мы, ско, по мере сил охраняем хотя бы наши корабли... пытаемся ввоз наркотиков предотвратить. Или похищение людей.
   Вика помотала головой.
  -- Не могу... не могу представить. Что же, получается, у вас прямо рай?
  -- Ну что ты, Вика, - ласково сказал я, - рай только на небе. Если попадем туда. А на земле... в какой бы ты мир ни попал - это не рай. У нас свои проблемы. Ну, живем мы иначе, конечно, чем вы... А помнишь песню, она еще так тебе понравилась? Идет отсчет... Это квиринская песня, эстарговская. Хочешь, я тебе ее на линкосе спою?
   И я взял гитару и спел "Дистар эгон" на линкосе. И кажется, это убедило Вику. Она как-то расслабилась и смотрела на меня с некоторым удивлением, но спокойно.
  -- Ну вот, - сказал я, - вот такая песня. А теперь, я тебе уже говорил, мне нужно найти своих. Рано или поздно я их найду. И вернусь на Квирин.
  -- Конечно, - кивнула Вика, - ведь у вас техника... медицина не такая, и вообще все. Мы тут отсталые...
  -- Нет, - сказал я, - не поэтому. А потому, что на Квирине у меня работа. Дело мое, которым я занимался, и которое получалось. А здесь... не знаю, я здесь себя найти не могу.
  -- Но ведь ты полицейский? Здесь тоже есть милиция... армия, в конце концов.
  -- Здесь другое общество, - сказал я, - другая жизнь. У меня нет желания эту жизнь защищать. Понимаешь... да, наверное, я действительно к другому привык. Вика... - я помолчал, - когда я вернусь на Квирин, я хотел бы... ну в общем - с тобой вместе туда вернуться. Ты хочешь со мной?
   Вика долго молчала.
  -- Не навсегда, - добавил я, - мы сможем здесь бывать... родителей можно тоже забрать, если они захотят. Вика... пойми, там ты будешь жить иначе. Сможешь в космос летать, если захочешь. Заниматься любимым делом, а не тем, что выгодно. Себя реализовать. Там будут друзья настоящие... Там все вообще - настоящее, не так, как здесь... А на Терру мы можем летать иногда, навещать. Ну - хочешь со мной?
   Вика посмотрела на меня в упор голубыми, вдруг засветившимися глазами.
  -- Хочу, - сказала она тихо.
  -- Веришь мне?
  -- Да.
  
  
   На следующий день Вика сообщила своим родителям о моем предложении. Не о Квирине, разумеется. О том, что мы хотим пожениться. Пришла она растроенная и заплаканная.
  -- Ты что, солнышко? - я даже испугался. Вика долго не хотела говорить, а потом махнула рукой.
  -- Я как сказала, что ты в общежитии живешь... и высшее образование только собрался получать... Господи, Антон, ты бы слышал! - вырвалось у нее. Она замолчала. Я уже достаточно хорошо знал здешнюю жизнь, чтобы понять ее родителей. Ну да... какой-то бывший бомж,без прописки в Зеркальске, без жилья и образования, хочет захапать их дочку... явно с корыстными целями. Например, оттяпать часть их квартиры. Я представил, как больно было Вике все это слушать, и невольно обнял ее за плечи. Вика зарыдала, уткнувшись носом мне в грудь.
  -- Ничего, маленький, успокойся, - сказал я, - все уладится.
  -- Ничего не уладится, - плакала Вика, - все так ужасно... нам никогда, никогда не будет хорошо!
   Я не знал, как ей объяснить, что это еще не трагедия, не неприятности... Неприятности - это когда ты оказываешься на безатмосферном планетоиде, и маяк поврежден. Или когда ты раненый, без всякой помощи в тюрьме на чужой планете, и не можешь о себе сообщить. Или когда тебя из лабильного канала выбрасывает в сфере притяжения коллапсара. Вот это неприятности...
  -- Вика, - сказал я, - ну и что, они и поговорить со мной не хотят? Встретиться просто?
  -- Хотят, - Вика перестала рыдать, только шмыгала носом, - сказали, чтобы если уж так, чтобы ты пришел в воскресенье на обед.
  -- Вот и отлично, - обрадовался я, - пойдем после мессы, вдвоем.
  
  
  
   Родители Вики были не то, чтобы богатыми - но довольно хорошо устроились по нынешним временам. Мама преподавала литературу в престижном лицее. Она и всю жизнь была учительницей. Папа раньше был инженером, а теперь торговал в магазине компьютерами, и был совладельцем, то есть деньги кое-какие у них были. К тому же Вика - единственный ребенок. Ее поэтому и одевали неплохо, и училась она в приличном вузе... И машина у Лыковых была своя, даже иномарка, старенький "Фольксваген гольф". Квартира по местным меркам большая, трехкомнатная, обставлена довольно богато, хотя, на мой взгляд, безвкусно.
   Я раньше был уже раза два в гостях у Вики, когда ее родители куда-то уезжали. Она избегала знакомить меня с ними и даже, по-моему, ничего им обо мне не говорила. Наверное, предвидела ту реакцию, которая у них и была (На 8 лет тебя старше! Зек! Бомж! Живет в общаге! Без всякой специальности... да нет, понять-то их вполне можно).
   У Вики была собственная комната (по здешним меркам - роскошь). И вот там было уютно, как только могло быть уютно у Вики. Родители заполнили пространство комнат коврами, стенкой во всю стену, набитой хрусталем и серебром, импортной мягкой мебелью, эстампами из магазина "Сувенир". А в Викиной комнате ничего этого не было, старенький шкаф, диванчик и стол. На стене гитара и несколько рисунков ее подруги, художницы, действительно очень оригинальной. Плюшевый мишка и цветок на подоконнике. Несколько полок с книгами. И от всего этого было так хорошо и спокойно на душе, хотелось остаться здесь навсегда. Но я понимал, что с родителями Вики мы жить не сможем.
   Я оделся поприличнее, впрочем, как всегда к мессе - но не слишком вычурно. Просто хорошая рубашка и джинсы. По-моему, вид у меня был вполне нормальный для здешних... я ведь действительно здесь выгляжу довольно симпатичным - я выше многих, о мускулах уже не говорю, лицо довольно-таки интеллигентное, волосы я просто коротко стриг, не салонная прическа, конечно, но сойдет.
   Мне показалось, что на маму Вики я даже произвел некоторое впечатление. Видимо, она какой-то другой образ себе уже нарисовала.
   Я вежливо поздоровался с ней и с отцом Вики за руку. Меня пригласили в кухню, где был накрыт стол к обеду.
   Первая часть нашей встречи и была, собственно, посвящена еде. Мы почти не разговаривали. Анна Ивановна - мать Вики - испытующе поглядывала на меня. А я смотрел украдкой на нее и на отца, Валерия Львовича, стараясь составить психологический портрет. Мне показалось, что Анна Ивановна все время стремится произвести впечатление, всем - и тем, какая она хорошая хозяйка (еда действительно была вкусной), и своими манерами, и заботливостью, и внешностью, она была приодета и подкрашена. Отец, напротив, вел себя нарочито грубовато, почти по-мужицки.
   Наконец мы выпили чаю, и тогда Анна Ивановна повела основную беседу.
  -- Антон, - сказала она, - я слышала от Вики, что вы...
   Я поспешно кивнул.
  -- Я сделал Вике предложение.
   Женщину прямо передернуло.
  -- Но... Вы же взрослый человек и должны понимать... Вике только девятнадцать лет, она еще ребенок.
   Ничего себе ребенок. В девятнадцать лет на Квирине девушка может делать операцию больному. Или вести самостоятельно патрульный корабль. И уж никто не засомневается в ее праве выйти замуж.
  -- Но насколько я знаю, это не запрещено законом. Я имею в виду, с восемнадцати лет...
  -- О Боже, я не о том! Антон!
  -- Где вы жить собираетесь? - поинтересовался отец. Я перевел на него взгляд.
  -- В общежитии. Нам дадут комнату, я узнавал.
  -- О чем вы говорите? - мать едва не застонала, - Вика никогда в жизни не жила в общежитии. Она не представляет, что это такое! Она не сможет...
   Я с удивлением посмотрел на нее.
  -- Почему не сможет? Что в этом уж такого особенного? Очень многие люди живут так... Ну а потом, со временем у нас появится своя квартира.
  -- И... если можно спросить - на какие деньги? Вика пока еще учится...
  -- И пусть Вика учится, - согласился я, - а деньги... ну сейчас я зарабатываю немного, но если поставить такую цель, то деньги будут.
   Я понял, что эта фраза была глупой, потому что родители Вики одновременно фыркнули.
  -- Да уж... деньги зарабатывать - это не так просто, молодой человек, как вам кажется, - назидательно сказал Валерий Львович, - образования ведь у вас тоже нет? Я слышал, вы собираетесь куда-то поступать?
  -- Да, я хотел поступить на приборостроительный факультет.
  -- Вы думаете, это так просто! - вмешалась мать, - я работала в приемной комиссии, и я вам скажу, что сейчас просто так не поступишь. Надо иметь большие деньги... или знакомства. У вас, как я понимаю, нет ни того, ни другого.
   Я пожал плечами.
  -- Но ведь есть бесплатное отделение. Можно просто сдать экзамены...
   Я вдруг посмотрел на Вику. Она сидела рядом, вся сжавшись, вид у нее был просто уничтоженный. Наверное, она за меня переживала... Бедная. Я даже не решался погладить ее руку - мало ли что подумают. Хватит уже издеваться над бедной девочкой.
  -- То есть, - сказал я, - у вас есть определенные требования ко мне, и когда я их буду исполнять, тогда вы разрешите Вике выйти за меня замуж?
  -- Ну... - пробурчал отец,- я бы так не сказал... я просто хотел знать, как вы собираетесь строить жизнь... Вика наша единственная дочь, и...
   Дальше все вылилось в какое-то пережевывание одних и тех же тезисов. Вроде бы они не хотят ни на чем настаивать, но вроде бы как-то нехорошо, что Вика... и что ведь она же еще ребенок... и как же быть с деньгами и с жильем... так ведь нельзя строить семью... а если беременность? Я старался как-нибудь повежливее все это закруглить. Наконец мы распрощались и вышли с Викой на улицу. Она сразу заплакала и уткнулась в меня носом. Я обнял ее и погладил по голове.
  -- Милая моя... ну что ты плачешь.
  -- Как они... как они тебя... за что? Ведь они же тебя не знают совсем.
  -- Вики... ну Вики. Какая ерунда. Все же это вполне понятно, они тебя любят и заботятся. Ничего, мы эти проблемы решим, не сомневайся.
  -- Я сама устроюсь работать, - Вика вдруг оторвалась от меня, взгляд ее стал колючим, - я пойду работать, и у нас будут деньги.
  -- Твои родители, наверное, когда женились - у них все было, и деньги, и квартира... ну вот, они хотят, чтобы ты...
  -- Да ничего у них не было! - воскликнула Вика, - они в общаге сами жили, в студенческой. У маминой мамы полуторка, папа вообще в деревне жил, в избе, там пятеро детей в одной комнате. И они поженились, оба студентами были и ничего не зарабатывали, им мамина мама помогала, денег подкидывала... Даже когда они уже работать начали. И я родилась, так я у бабушки первые годы жила. Им же самим все время родители помогали!
  -- Тогда странно, - я был несколько удивлен, - почему же, если у вас помощь родителей - это нормально, почему к нам тогда сразу такие требования... Да мы бы с тобой прожили вдвоем. Была бы у нас комнатка... что, разве у меня с Митей плохая комната?
  -- Прекрасная.
  -- Ну вот видишь. Я работаю... Можно еще работу найти, если денег не будет хватать. Ну а ребенок если... Но впрочем, что говорить, Вики, надо выход искать. Пока у меня не будет больше денег, наверное, мы их не уговорим. А без этого, наверное, отец Сергий не благословит. Но ты не плачь... подумаешь, мелочи какие - уж с этим-то мы справимся.
  
  
   Тем временем прошел суд. Только на суде я узнал - так-то неудобно было расспрашивать - в чем Митю обвиняют. Я уж старался все это время его поддерживать морально, и вроде, Митя держался. На него повесили две небольшие кражи. Может, там и больше было, но уж менты постарались, чтобы не так много. Дали ему два года условно. Кажется, Митя все воспринял правильно. И был полон решимости и дальше бороться за свою жизнь. Может, потому, что мы с Викой были полностью на его стороне.
   Теперь, конечно, о поступлении в институт не было речи. Мы подумали все втроем и решили, что Мите можно пока работать и пойти на подготовительные курсы. Мнемотехника - это хорошо, но все же неплохо более основательно заняться школьной программой. А еще у меня была такая скрытая мысль: главное, чтобы парень не отчаялся, и чтобы будни его не съели - поставить цель какую-то впереди, и сделать так, чтобы у него было занятие, общение с людьми. В Квирин Митя что-то не очень верил, по-моему... Ну да. Я ведь так до сих пор и не продвинулся в поиске своих. Хотя временами разворачивал деятельность - пробовал объявления дать в газеты, сам просматривал прессу в надежде наткнуться на какие-то следы наблюдателей.
   К счастью, всех остальных наших противников засадили основательно... Похоже, можно было не бояться за Вику и Митю.
  
  
   Мы встречались почти каждый день после моей работы, вместе гуляли с собакой, играли на гитарах, а еще я частенько придумывал что-нибудь - то в кафе сходим, то в кино, то в театр. Не очень мне нравились местные театры, вот в филармонию я ходил охотнее, музыку всегда приятно послушать. И так практически каждую неделю мы что-нибудь предпринимали. Летом еще постоянно выбирались по выходным на озеро, не на пляж, а подальше, где никого нет - и купались там вместе с Джеком, иногда и Митю прихватывали. Ребята все поражались тому, как я плаваю... ну тому, что могу минут десять без воздуха обходиться. Мне все казалось, что в глубине души они не верят, что я квиринец, потому что иначе чего бы им удивляться необычным для Терры способностям? Озеро мне, правда, не нравилось - грязноватое. Но за неимением лучшего...
   Интересно, что Митя нам совершенно не мешал. Не помню, когда я впервые поцеловал Вику, кажется, что и тогда... но в наших отношениях это не было главным. Важно было просто рядом находиться, разговаривать, молчать, держаться за руки. И никто не мешал, ни Митя, ни какие-то другие люди, ни вся церковная Община. Я вообще очень любил с Викой сидеть на службе и причащаться рядом. В такие минуты я как никогда чувствовал, что именно Бог предназначил нас друг другу.
   Но надо было как-то решать проблему денег. В известном смысле родители Вики были правы. До сих пор я просто не задумывался о деньгах. Кстати, здесь это считается признаком "инфантильности" и еще чего-то там... А ведь на Квирине никто о деньгах никогда не думает. И не только потому, что никто с голоду не помирает, и прожиточный минимум всем обеспечен. Просто - работай, делай то, что тебе же и нравится - и ты всегда будешь получать сумму, достаточную и для жизни, и для каких-то прихотей и удовольствий.
   Здесь ребенок уже лет с 12 начинает задумываться, как бы устроиться, чтобы получать побольше денег. С этой - и только с этой целью изучается английский язык, выбирается наиболее престижный колледж или институт... родители настраивают дитя только на это. Нет, я не хочу сказать ничего плохого, понять это можно - ведь здесь очень тяжело живется без денег. Правда, иногда эти усилия, на мой взгляд, уже чрезмерны.
   У нас же дети и подростки никогда даже мысли такой не допускают - а сколько я буду получать... нет, вру. Был у нас в школе один парень, так вот его это волновало. И он не стал дальше учиться, а открыл свой бизнес, частную фирму визажистов, а потом у него было несколько филиалов по всему Квирину, он действительно стал богатым... Но насколько я знаю, пару лет назад он эмигрировал на Олдеран.
  
  
  
   Мне было трудно понять даже Вику - почему она учится специальности, к которой не имеет ни малейшего интереса. Понятно, что родители настояли... нет, не заставили, просто уговорили, внушили страх перед жизнью, с самого начала отрезали возможность думать о том, что интересно.
   Так вот, а на Квирине подростки думают только о том, что интересно для них, и по этим критериям выбирают работу. Ну еще, конечно, важно, что это принесет обществу - но у нас любая работа идет на пользу Квирину, так что просто делай хорошо то, что нравится - и обществу тоже будет приятно.
   А деньги - они как бы сами по себе существуют, независимо от работы... Иногда вдруг их много, и можно себе позволить на Артиксе отдохнуть или купить хороший ландер. Иногда не очень, но этого как-то не замечаешь.
   И вот здесь, на Терре, я по инерции продолжал не думать о деньгах. Для меня важно занять какое-то место в здешнем обществе, быть КЕМ-ТО. Неважно, пусть чернорабочим. А сколько платят... да сколько платят, с тем я и буду выкручиваться. И так я с успехом жил до сих пор.
   Но с Викой, точнее, с ее родителями, встал вопрос о деньгах. И кроме того, Вика действительно очень расстроилась, и в августе она сама пошла работать. Санитаркой в ночные смены, в грудничковое отделение городской больницы. Правда, работа ей понравилась, это было сразу видно. И она решила, что будет продолжать работать и во время учебы, ведь смены у нее ночные, так что как-нибудь... хотя бы на полставки. Я боялся, что ей будет тяжеловато работать и учиться, но Вика уже уперлась, и я видел - это не только из-за денег. Ей там нравилось, в отделении этом.
   Но в первую очередь мне, как мужчине, следовало подумать о деньгах. Тем более, что Вика-то зарабатывала немного. На моем заводе я получал все же по местным меркам мало. Но что делать - заканчивать колледж или институт, чтобы зарплата выросла - слишком долго. И мне пришла в голову самая логичная мысль - а почему бы не устроиться в милицию? По специальности, так сказать? Там платили побольше, и потом, обещали через год-другой выделить квартиру. Что для нас было очень важно. Ну и работа сама по себе меня устраивала, ведь я ско, какая разница, где ловить бандитов. И наверняка у меня это хорошо получится.
   Но с милицией у меня ничего не вышло. Я стал осторожно узнавать через Игоря, и понял, что при поступлении туда будут тщательно проверять всю мою биографию... а ведь паспорт у меня не настоящий.
   Но Игорь обещал мне помочь. Был у него один знакомый, можно сказать, друг, который тоже раньше работал в милиции, а теперь содержал частную охранную фирму. В такие фирмы тоже не устроиться с липовыми документами, но тут помог главный двигатель местного прогресса - блат. Игорь поговорил со своим другом, Сашей, и тот согласился взять меня по его рекомендации на работу охранником.
   Выдали мне резиновую дубинку и баллончик с каким-то газом. Я бы, конечно, предпочел шокер вроде нашего электрохлыста, но увы... Правда, через пару месяцев я получил разрешение, и мне выдали, после тренировки в тире, местный пистолет ИЖ-71.
   Применять мне его не приходилось. Да и вообще, по-моему, я присутствовал в банке больше для устрашения. Примерно раз в неделю в банк заваливался какой-нибудь пьяный, и мне приходилось его за шкирку выставлять.
   Работал я во вторую смену, иногда ночью. Банк при мне закрывался, и уже никого не было - тогда я позволял себе читать книги на работе, а также занимался переводами на русский язык наших песен, того, что помнил наизусть. Словом, конечно, работа была намного лучше прежней, и я лишь удивлялся, почему же мне раньше не пришло в голову поискать такую.
   Вика тоже работала по ночам два-три раза в неделю, и старалась, чтобы наши смены совпали - остальные вечера мы могли проводить вместе. Вика снова начала учиться, на третьем курсе своего экономического факультета. Но по-моему, работа занимала ее куда больше. Я знал имена всех детишек в отделении, их диагнозы и историю жизни. Вика там мыла полы, чистила шкафы и выполняла прочую грязную работу, но кроме этого и ухаживала за теми детьми, у которых не было матерей. Это ужасно - оказывается, здесь на Терре есть дети, которых постоянно содержат в специальных учреждениях, потому что у них нет родителей, или родители от них отказались... Конечно, по рассказам Вики я понял, что эти дети и развиваются очень плохо, что вполне естественно в таком положении. Вике было очень жаль таких детишек, и все свободное время на работе она старалась проводить с ними. Я стал замечать у нее книги "Ребенок и уход за ним", "Справочник педиатра", последнюю книгу она вообще читала запоем.
   Идея поступления на приборостроительный факультет снова отодвинулась для меня. К сожалению. Я пока понятия не имел, где найти аттестат. Пошел в одну школу, поговорил насчет сдачи экзаменов экстерном, но мне там отказали, и я понял, что здесь это вряд ли возможно.
  
  
   Наконец в сентябре родители Вики скрепя сердце дали разрешение на свадьбу. Ведь я теперь довольно много зарабатывал. Да и Вика, они же это видели, меня любила.
   После увольнения с завода мне разрешили остаться в комнате, мест все равно хватало. А теперь я договорился с комендантом общежития, и он уже заранее смог выделить мне целую комнату. Теперь у нас с Викой появилось постоянное развлечение.
   Мы сами отремонтировали комнатку, покрасили стены, на окна Вика сшила тюлевые занавески. От казенной мебели мы отказались, Викины родители отдали нам хороший стол и стулья, шкаф в комнатке был встроенный, а диван мы купили сами. Так же, как и стеллаж для книг. Диван на ночь раскладывался, и мы на нем могли спать, а днем снова поднимался. Очень радостно было устраивать уют в нашем первом доме, мы целыми вечерами вместе планировали, где что поставить, что повесить на стенку - на одну, конечно, Распятие, на вторую несколько картин Викиной подруги, которые мне тоже нравились. И две гитары. В комнатке, конечно, было тесновато, но необыкновенно уютно.
   К Мите подселили другого парня, из деревни, но он не расстраивался, и по-прежнему много времени проводил у нас. Мы как-то уже и привыкли быть втроем... Только иногда мы с Викой оставались наедине.
   Свадьба была назначена на конец октября. Запись в ЗАГСе и венчание в один день. Родители Вики не хотели устраивать праздник у них дома и вообще... во-первых, это дорого, а главное, мне кажется, им было стыдно за меня перед своими знакомыми. Хотя теперь я выглядел совсем не как бомж, я и одевался неплохо, и следил за собой согласно местным представлениям о приличии. Но все равно... видимо, они рассчитывали, что их единственная дочь, умница и красавица, сделает лучшую партию.
   Но для нас это было даже лучше. Я даже свадебное платье для Вики заказал сам - ведь я теперь много получал, подкопил кое-что. А пригласили мы Викиных подруг, ребят из общины. Моим свидетелем, конечно же, был Митя.
   Община нашла для нас три автомашины, и на них мы поехали в ЗАГС, потом в церковь, а потом уже домой. Вика была необыкновенно красивой! Я, конечно, знал, что она очень красива, но увидев ее в этом платье, просто не мог оторвать глаз. И все время смотрел на нее. Как я был счастлив в тот день! Нигде в Галактике я не мог бы найти лучшую невесту, и даже на Квирине, казалось мне, даже на Артиксе с его синеглазыми красотками, нет такой прекрасной женщины. Каждое Викино движение, каждый жест казались мне такими восхитительно изящными, каждое слово - умным и необыкновенно уместным... Не знаю, может быть, я просто был слепым и сумасшедшим, что в обычной девушке видел прямо-таки ангела, но я бы хотел оставаться таким всегда!
   Да и Вика все же не обычная девушка, кто бы ни убеждал меня в обратном. Она самая красивая, самая умная, тонкая, понимающая, добрая, в общем... это Вика, что ж тут говорить.
   С какой радостью я произнес слова клятвы венчания в церкви... и как был счастлив, когда тонкие пальчики Вики взяли мою ладонь и надели на безымянный палец золотое колечко.
   Наконец мы поехали к нам в общежитие, где стол был накрыт внизу, в Актовом Зале (так это у них называлось). Вроде бы гостей было немного... но их стало больше, присоединились наши соседи по общежитию, и еще какие-то люди, которых я совсем не знал... появилась новая еда, и особенно много какой-то выпивки, которую я совсем не заказывал и не покупал. Короче говоря, кажется, гуляло все общежитие. А мы с Викой почти ничего не ели и не пили, мы все время сидели, держась за руки. Потом мы в уголке сидели с гитарами и пели, а все остальные подпевали нам.
  
   Две вечных подруги - любовь и разлука
   Не ходят одна без другой...
  
   Потом началась уже совсем какая-то вакханалия, все пошли танцевать. Я случайно услышал, как моя теща (она явно перебрала вина), всхлипывая, жаловалась соседке Наде.
  -- Ну вот дочь замуж выходит, а радости никакой... за кого она выходит? Забулдыга какой-то, бомж... Ничего из себя не представляет. Разве мы для этого ее растили? Свихнулась она, свихнулась на религиозной почве, я так и знала, когда она в эту церковь начала ходить, что этим кончится...
   Надя сочувственно кивала головой. Мне стало неприятно, но я решил не обращать внимания. И вернулся к Вике.
  
  
   Родители ее скоро уехали, да и все наши друзья разошлись, а свадьба гуляла, кажется, до утра... но уже без нас. Мы поднялись в нашу комнатку. Пошли, прямо не переодеваясь, только куртки накинув, прогулять Джека. Потом вернулись, и я прямо посреди комнаты стал целовать Вику.
   Я в это поверить не мог. Теперь она - моя жена. Мы принадлежим друг другу. Я больше не один, и никогда не буду один.
   И утром, когда мы проснулись вместе, я чувствовал, как много нового возникло между нами. Как тесно мы теперь связаны. Я только теперь понял, что значит выражение "одна плоть".
   Первое время после свадьбы мы просто не могли друг от друга оторваться. Хотя мы работали и учились (Вика, впрочем, взяла поменьше смен на этот месяц). Но мне казалось, что все это - как во сне, а существует на свете только Вика, радость моя... Так длилось какое-то время...
   А потом Митя попал в больницу.
  
  
   Мы, конечно же, сразу отправились к нему. Я давно замечал, что Митя кашляет и вроде бы температурит, как-то плоховато себя чувствует. А тут у него появились какие-то нарывы на ноге, он пошел к врачу, и сразу же отправился в больницу. Первый раз, когда мы у него были, Митя был довольно весел и возмущался на врачей - ерунда какая, из-за каждого прыщика и чиха сразу в больницу человека...
   А потом у него взяли кровь на анализ, и нас всех как обухом по голове ударила страшная новость.
   У Мити нашли совершенно неизлечимую по местным меркам болезнь, синдром приобретенного иммунодефицита. Я сразу нашел литературу по этой болезни... понятно, что Митя заразился, когда был наркоманом. И вот уже сейчас, так скоро, болезнь проявилась. Врач сказал, что жить Мите осталось от силы несколько месяцев. У него на ноге развивалась злокачественная опухоль. Лечить его бесполезно, да и невозможно... даже если бы нашлись, предположим, деньги на суперсовременные лекарства (а деньги нужны очень большие), то эти лекарства все равно положения кардинально не изменят. С этим синдромом долго не живут.
   Я стал узнавать все об этих лекарствах и о том, как их достать. И где заработать столько денег.
   Но по-хорошему, выход был только один - как можно скорее разыскать своих. На Квирине Митю бы спасли! Обычная нанооперация, введение антивирусных агентов, восстановление иммунной системы... о раке я не говорю, это вообще мелочь по нашим меркам. Боже мой, я сам мог бы провести лечение по схеме!
   Если бы только было чем...
   Мы с Викой уже ни о чем другом не могли думать. Митя ведь для нас был как родной брат. Да я и обещал стать ему братом. И Вика к нему привязалась, кроме того, она вообще переживала за все, за что переживал и я (а как может быть иначе?) Если я не успевал заехать к Мите, к нему обязательно ехала Вика. Мы убедили врача начать лечение хотя бы рака, Митю перевели в онкологию. Стали делать химиотерапию, удалили опухоль. Я потратил на лечение все, что мне удалось скопить, и продолжал отдавать большую часть своей зарплаты. Вика даже предлагала отдавать всю, а жить на ее две тысячи... Но это бы не помогло. Надо что-то придумать, причем срочно...
   Где достать деньги, причем очень большие? Как меня убивала эта система... Только теперь я стал понимать, почему у нас в Этическом Своде Федерации строго запрещено оказание медицинской помощи за деньги. В смысле, за деньги, которые берут с больного. Я не мог примириться с мыслью, что Митя умрет лишь потому, что у нас не было денег...
  -- А что же ты хочешь... - говорила Вика, - у нас маленькие дети умирают по этой причине! Вот Женька, например, у него нет родителей, и никто не будет платить за его операцию, поэтому ему осталось жить недолго, от силы до года протянет. А у Маши Соколовой родители есть, но они не могут собрать деньги, и она останется инвалидом, а можно было прооперировать. А что там Митя...
   Да, я понимал ее. Всем не поможешь, и чтобы не сойти с ума от отчаяния, лучше просто не думать об этом. Но Митя - наш брат. Мой брат. Я понимаю, наверное, жизнь детей ценнее, чем Митина, но... это МОЙ брат. И я должен ему как-то помочь.
   Но как? Большие деньги делают те, кто занимается бизнесом. Но начинать сейчас - поздно, пока я раскручусь, Мити уже не будет.
   Можно пойти криминальным путем, но вся моя натура ско против этого возмущалась. Нет уж, даже ради спасения жизни ближнего я не готов стать бандитом. Хотя я и понимал, что состояния многих здесь (в том числе, наверняка, хозяев банка, где я работал) нажиты нечестным путем. Но не могу я... Даже если бы Вика умирала - не смог бы.
   Есть еще разные чудесные варианты вроде того, что мне внезапно предложили бы должность директора банка или, к примеру, выполнить какую-то операцию в зоне военных действий (а я думаю, справился бы с любой) - и за это получить большую сумму. Но это все относится к разряду чудес, а чуда что-то не происходило.
  
  
   Да, хорошо быть героем фантастического боевика. Когда если не все, то очень многое зависит от твоей силы, скорости реакции и мужества. Когда нет задач, которые тебе были бы не по плечу, и ты в состоянии перестроить жизнь целого общества... да хотя бы я попал в общество, где шла бы перманентная война - там я быстро стал бы самым крутым.
   И как ужасно бессилие.
   Как тяжело проигрывать обыкновенной финансово-экономической системе... Смотреть ежедневно на дам в норковых шубах, подъезжающих к банку в "Мерседесах", и сознавать, что Митя умирает, потому что у меня нет денег. И что любая из этих дам могла бы спасти его. Но им это даже не приходит в голову.
   И я ничего, ничего не могу с этим сделать.
   На Квирине, конечно, существует имущественное неравенство, и даже довольно большое. Я уже упоминал про парня из нашего класса, который владел огромной фирмой визажистов, несколькими особняками, у него были и навороченные ландеры (вот только космолеты среднего и крупного тоннажа у нас не продаются в частные руки), и синтезаторы, и всяческая роскошь. А у меня, например, почти ничего нет, я накопил себе только на хороший ландер с массой возможностей, а квартиру я снимаю. Но меня это нисколько не раздражает, мне ничего и не нужно больше.
   Но при этом ни один человек у нас не голодает, и никто не умирает из-за отсутствия денег. Я не завидую чужому богатству, но считаю неправильным вот такое положение дел, как в России на Терре.
  
  
   Я постарался, конечно, сосредоточиться на поиске наблюдателей. Это могло бы кардинально разрешить все проблемы. Оказалось, что в Техническом Университете, куда я все хотел поступить, один компьютер был подключен к местной Сети, к Интернету. Я уверен, что наши наблюдатели постоянно отслеживают интернет, иначе и быть не может. Как мне удалось добиться разрешения посещать интернет - отдельная песня. Довольно быстро я разобрался в местной системе. Я стал давать объявления на многие сайты, в которых так или иначе упоминались какие-то ключевые слова, понятные лишь квиринцу, и просил о помощи.
   Но результатов не было. Я не понимал, почему так... ведь должны они отслеживать инфопотоки? Я даже давал объявления на линкосе, записывая их русскими или латинскими буквами. Бесполезно.
   Я дошел до полного безумия. Иногда, когда я возвращался поздно вечером от компьютера, сквозь темный застывший город, мне начинало казаться, что Квирина и в самом деле не существует.
   Может быть, я все это придумал? Может, у меня шизофрения, усложненный бред? Ну в самом деле, что может доказать существование Квирина? Пожалуй, существование Бога даже проще доказать. Мое прошлое? Придумано. На самом деле у меня какое-то другое прошлое было, земное. А это - ложная память.
   А может, кто-то наложил на меня эту память... да-да, это вполне возможно. Какие-нибудь местные мафиози. Мгновенно в мозгу раскручивался детективный сюжет - я был, конечно же, местным ско или ментом, или что-то в этом роде, и вот злоумышленники поймали меня... какой-нибудь безумный гений биофизики изобрел некий аппарат, позволяющий замещать память ложной. И вот мне стерли память, которая содержала сведения о преступниках, и заменили ее фантастической, но безобидной - о каком-то Квирине.
   Ерунда, конечно... но кто знает? Мне уже проще поверить в это, чем в существование Квирина. Этот мир, земной, так осязаем, так очевиден... вот они, эти серые улицы, эти здания, люди. Моя дубинка и ИЖ-71 в кобуре. Вика (она говорит, что верит мне, но вряд ли... скорее так, для успокоения говорит). Митя, умирающий в больнице... Комнатка в общежитии, соседи. Занавески. Джек. Вот моя жизнь! А почему я вообще решил, что звезды - не прибитые гвоздями к верхнему своду небесные фонарики? Моя память? Ложная. Мои умения и навыки? Могли принадлежать мне и в земной жизни. Правда, мнемотехника... умение не дышать 10 минут. Здесь этого нет. Но кто его знает... Язык - это уже совсем... ни один шизофреник не может придумать новый язык, да еще и песни на нем, стихи... А может, такой язык где-то есть, и он у меня только в бреду закодирован как линкос?
   Да нет, безумие это. Конечно же, Квирин существует. Так и свихнуться недолго. Я все равно буду искать своих. Искать - но и здесь жить, и жить так, будто я квиринец, в любом случае. Будем считать, что Квирин существует, и что я именно оттуда.
   Если подумать, ничего удивительного нет в том, что мне трудно достучаться до своих. Терранская цивилизация огромна! 6 миллиардов населения, это же почти предел. Одна из самых крупных цивилизаций космоса (хоть и слаборазвитых). И на все эти 6 миллиардов, на 180 государств - ну пусть два, три десятка наших наблюдателей, ученых... это мизер. Они не могут отслеживать всего. Интернет - уже неплохо, но мало, мало...
  
  
  
   Каждый день я бывал у Мити, иногда мы ходили с Викой вдвоем, иногда по отдельности. Вика как-то привязалась к моему брату - то ли потому, что вообще была сострадательна, ей было жаль парня, то ли просто потому, что я его любил. И вот Митя в ту пору стал как бы центром нашей семейной жизни. Большая часть наших разговоров была о нем, о том, как ему помочь, где достать денег на лечение... потом - хотя бы на обезболивающие. Надо сказать, что хоть это нам удалось, Митя не страдал от боли. Мы старались купить для Мити то свежих фруктов, то какую-нибудь интересную книгу, мечтали купить портативный телевизор в палату, но деньги нужны были на лечение.
   Даже Новый Год мы провели в больнице. В Рождество просто навестили Митю - он неверующий, и этот праздник для него почти ничего не значит. А вот в Новый Год принесли всяких лакомств, в палату набилась куча народу... Играли на гитарах, рассказывали анекдоты. Мне подарили замечательного чертика, сплетенного из капельниц. Митя тоже научился таких чертиков делать. Жаль только, что он не мог ничего есть, его тошнило.
  
   В январе стало ясно, что Вика ждет ребенка.
   Это известие навалилось на меня как летняя гроза среди духоты знойного полдня. Я был счастлив... ну, то есть, насколько можно было говорить о счастье тогда - ведь Мите было плохо. И все же я был потрясен.
   Ну то есть это было ожидаемое событие, хоть специально мы с Викой об этом не говорили - но ясно же, никаких мер мы не принимали, ребенок должен был появиться. Теоретически понятно. Но вот практически то, что я сам, лично, буду отцом целой настоящей новой личности - для меня это было потрясением. Неужели я до такой степени не верил в себя до сих пор? Ведь это так просто - стать отцом. Даже проще, чем стать матерью.
   Короче говоря, я воспринял это событие как неожиданный и прекрасный подарок. Жаль, конечно, что нельзя заранее узнать пол малыша, придумать имя. Но неважно. У меня появился новый повод еще более усиленно заняться поиском наших. Господи, что же делать? Я стал бояться за Вику. Беременность и роды при здешней медицине - это считай, что почти без помощи... ну нет, я несправедлив, конечно. Они тут уже почти всех женщин спасают в случае чего. Но разница с нашей медициной все равно огромна. И главное - развитие ребенка. Я не специалист и вообще мало возился с малышами по жизни - ну разве что в школе, где у нас были обязательные дежурства в детской группе. Как обеспечить Вике и малышу наилучшие условия?
   Я попросил Вику уйти с работы - ну что это, в самом деле, ведь я сейчас неплохо получаю... Зачем ей перенапрягаться? Но Вика уговорила меня - ей уж очень нравилась эта работа. Она ей представлялась какой-то отдушиной по сравнению с экономическим институтом. И коллектив подобрался хороший, душевный. Ну словом, мы договорились на том, что Вика будет теперь работать лишь раз в неделю. Я сам лично сходил к ее начальнице, старшей медсестре и попросил об этом.
   Кроме того, теперь нужно было не только для Мити, но и для Вики покупать ежедневно свежие фрукты, хорошее мясо и витамины. Что касается физических нагрузок... я ведь понятия не имею, что там специально должны делать беременные. Пока мы продолжали с Викой бегать вдвоем по утрам и гулять с собакой. Потом я достал местную книгу для беременных, пусть Вика хоть по ней занимается гимнастикой.
   Господи, как мы были бы счастливы, если бы не Митина болезнь...
  
  
   Наступил март. Митю перевели в отдельную палату, очень маленькую. Я сидел рядом с ним, наблюдая за медленным падением капель в пластиковой системе. Митя лежал, полузакрыв глаза. Уже засыпает? Ему недавно поставили обезболивающее.
   В последнее время он жил от укола до укола. Мучился от боли, стонал... потом, после укола какое-то время мог нормально разговаривать - и засыпал. Только это время нормального общения все сокращалось.
   Я просил Вику не ходить сюда часто, по крайней мере - не каждый день. Она должна о ребенке думать. А смотреть на Митю, просто смотреть сейчас было страшно.
   Ничего не помогло. Да и не могло помочь, здесь еще нет лекарств от проклятого иммунодефицита. Можно продлить жизнь, и я делал все, чтобы этого добиться, но организм Мити вообще никак не желал бороться. Сейчас все его лимфоузлы были увеличены и видны под кожей... сам он очень сильно высох и напоминал старика.
   Господи, и сейчас, даже сейчас его можно спасти! Это было бы так легко. Даже врач не нужен, просто спасатель, да я сам мог бы выбрать и ввести нужные лекарства, чтобы довезти до врачей. Только нет этих лекарств... и спасателей нет. Когда я об этом думал, бессильная ярость меня захлестывала. И чувство вины... почему же я ничего не могу сделать? Почему? Ведь я же сильнее, я больше знаю, умею, чем кто-либо здесь... Не потому, что я лучше, а просто мне так повезло.
   Кажется, я уже смирился с его смертью... в глубине души. Неужели смирился?! Нет, еще вчера я три часа провел в интернете... искал. Каждый день даю объявления в какие-нибудь газеты. Может, повезет в последний момент, так ведь всегда бывает в фильмах и книгах.
   Митя вдруг открыл глаза - без очков, сильно ввалившиеся, они стали огромными. Высохшие тонкие губы чуть расползлись, изобразив улыбку.
  -- Ант... привет...
  -- Привет, Мить. Сейчас не больно?
  -- Нет. Укол поставили...
   Он не говорил - шептал. Нормально говорить не мог уже несколько дней.
  -- Пить хочешь?
  -- Да.
   Я дал ему сока через трубочку. Смочил водой губы. Слишком уж пересохли.
  -- Еще что-нибудь хочешь, Мить? Кушать?
  -- Не.... Ант, посиди со мной просто.
  -- Конечно, я с тобой посижу, сколько ты хочешь.
   Я взял его за руку - кожа на ней висела морщинистыми складками. Уже привык. Уже не страшно. Господи, как быстро его съела болезнь. Ведь с ней и годами живут, а здесь... За что же это ему? Разве мало он перенес в жизни? Кто и когда его любил - родители-алкоголики, сдавшие в детдом? И всего чуть больше года назад он корчился, привязанный к кровати, в ломке, он на это пошел добровольно. Я хорошо все помню. Господи, Ты прости, конечно, но иногда мне кажется, что Ты так несправедлив... да нет, нет, я неправ, я все понимаю. Но такое ощущение - ведь сквозь все свои страдания рвался человек к добру, к свету, к хорошему... как знать, может, и крестился бы позже. И вот - умирать ему. Господи, ну дай же Ты нам последний шанс, позволь мне вытащить его отсюда...
  -- Ант, у тебя деньги-то есть на похороны? - спросил вдруг Митя, - а то ведь я ничего...
  -- Не говори глупостей, - сказал я, - ты выживешь. Я найду наших. Я ищу уже. Сейчас очень интенсивно ищу. Полетим с тобой на Квирин, представляешь? В космос. Ну, первое время ты ничего не увидишь, будешь в медотсеке лежать. А потом прилетим, тебя там сразу вылечат. Через неделю будешь как огурчик...
   Я говорил и говорил, держа в своей руке высохшую лапку Мити. Я рассказывал ему о Коринте. Как там хорошо и красиво. Как мы будем в море купаться, летом - каждый день. А зимой в бассейне, у нас ведь в каждом доме есть бассейн и спортзал. Как он сдаст эмигрантский минимум, это очень легко, потом какую-нибудь профессию выберет. Ско! Будет со мной вместе летать. Я сам его обучать буду. Ходить будем гулять на Набережную, в "Синюю ворону". Это ресторан такой у нас, очень хороший. Ты не представляешь, что такое настоящая артиксийская холодная закуска... ее просто невозможно не попробовать! Я сам не знаю уже, кому говорил, Мите или себе. Потом увидел, что Митя крепко спит.
  
  
   Он умер через несколько дней. Случилось это вечером. Прямо при мне. Вику я домой уже отправил. Митя тяжело дышал последние сутки. Я сидел рядом с ним и ждал, пока уснет, чтобы пойти домой. Он уже ничего почти не говорил, да и мы говорили с ним мало.
   Мне казалось, он спит. И я никак не думал, что это случится сейчас. Он вроде стал потише дышать, казалось, во сне. Я сидел и думал, какие еще можно возможности использовать для поиска своих... Вдруг Митя открыл глаза, и я поразился тому, какие они сейчас осмысленные и живые.
  -- Ант, - прошептал он.
   Я взял его за руку.
  -- Что, Мить?
  -- Ант, ты знаешь... это ты здорово придумал - про Квирин. Хорошо...
  -- Мить, это правда.
   Он чуть-чуть улыбнулся.
  -- Да... я знаю, что ты это... для меня придумал. Но все равно хорошо... что мы с тобой... подружились... брат...
   Вдруг он закрыл глаза, но не полностью, наполовину только. И перестал дышать.
  
  
  
   Мы похоронили Митю на городском кладбище. В жизни нашей наступила пустота.
   Мне знакомо это чувство, приходилось уже терять друзей. Еще до Петроса. Я знаю, что это такое. Просто все есть, и во всем этом образуется страшная дырка. Ты ходишь по ее краю, заглядываешь и понимаешь - все... И все остальное с этим несовместимо просто. Все остальное куда-то на периферию смещается. То есть теоретически я понимал, что самое важное сейчас - Вика и наш ребенок, что надо работать, надо дальше искать своих, надо учиться...
   Я все это понимал, и даже делал, я именно так и жил. Очень правильно, очень размеренно. Мы даже о Мите редко очень говорили. Но мне все время казалось, что это временное состояние, вот-вот что-то случится, изменится... Даже три раза снилось, что мне позвонили из больницы и сказали, что произошла ошибка, что Митя не умер. Потом я понял, что он и на самом деле не умер, что он где-то есть. Почему-то я был уверен, что Митя спасен, хотя он не крестился, и не знаю, поверил ли он в Бога.
   Вика тоже сильно переживала. Я понимал, почему - не то, что Митя ей стал родным, она ведь мало знала его, не так, как я. Просто мы теперь были с ней единым целым, и если я страдал, она страдала точно так же.
   Может быть, это и заставило меня как-то справиться с горем. Я боялся за ребенка. Вике нельзя, ни в коем случае нельзя переживать! Но что же делать... Все эти эмоции я старался сгладить тем, что заботился о Вике. В первые месяцы ее тошнило, и я стал приносить ей с утра завтрак в постель, потом тошнота прошла, но я продолжал это делать... И сам завтракал, сидя рядом с ней, на краешке стола. Я буквально начал к ней относиться, как к хрустальной. И нашу комнатку старался убирать теперь только сам, и уж конечно, из магазина все таскал. Вика протестовала - ну что же я, в самом деле, шагу ей не даю сделать, все выполняю за нее, она даже не успевает, придет из института - а дома уже и делать нечего. Ну почему нечего, возражал я. Поставь музыку, послушай. Ребенку это очень полезно. Пойди лишний раз прогуляй Джека, ходьба - наше все. В бассейн сходи. Мы с ней теперь каждую неделю выбирались в бассейн.
   Ну и конечно, каждый раз идя с работы мимо рынка, я покупал там фрукты, и свежие цветы, и всякие приятные мелочи. Во всяком случае - что я мог еще сделать для ребенка? Вика ему отдавала свое тело, все свои соки. А я что мог сделать - только вот эти мелочи, которые мне и самому так приятно было делать.
  
  
  
   В сентябре родился наш Петенька.
   Мы поднакопили денег, и Вика рожала в хорошей платной больнице. Даже мне там разрешили присутствовать, хотя здесь это не принято. Вика родила довольно хорошо, без всяких лекарств, вот только что-то там порвалось, и ей потом зашивали. Я пережил совершенно жуткие часы, пока Вика мучилась, стараясь сдержать стоны, а потом уже не могла сдерживать, а потом ее лицо показалось мне совершенно обезумевшим от боли. Трудно передать, что я чувствовал в это время, однако старался как-то ее поддержать и не расклеиваться, хоть ощущал, что сам вот-вот грохнусь в обморок или разрыдаюсь. А Вика потом сказала, ей наоборот показалось, что я совершенно спокойно и рационально себя вел, и это даже ей помогало, не давало совсем расклеиться. Ничего себе... Зато потом ее лицо вдруг разгладилось и стало таким прекрасным, каким я его никогда не видел. Но мне некогда было на нее даже полюбоваться, потому что я увидел это сморщенное, блестящее от слизи и крови, крошечное настоящее чудо - сыночка. Его завернули в пеленку и положили мне на руки. Сын посмотрел на меня голубыми глазами - на редкость осмысленным ясным взглядом. Так же не бывает, хотел я сказать. Но тут его понесли купать, взвешивать, а потом дали Вике покормить.
   Мы одно время думали назвать малыша Митей, Дмитрием, но слишком это было бы дико. Дело в том, что нам все время тогда казалось, Митя жив, просто сейчас куда-то отлучился. И потом мы часто говорили о нем... Сейчас я понимаю, что Митя был для нас кем-то вроде первого ребенка, а обычно второго ребенка неохотно называют в честь первого умершего.
   Поэтому мы назвали его в честь Петроса.
   Вика ушла, как это называется, в академический отпуск. Иначе она училась бы уже на четвертом курсе. Но она заявила, что собирается выкармливать Петю грудью, и с учебой в институте это несовместимо. Я был с ней полностью согласен.
   Вскоре мы окрестили Петра в нашей церкви. Родители Вики не пришли на крестины (Викина религиозность почему-то им очень не нравилась). И вообще они как-то прохладно отнеслись к внуку. Сначала явно были недовольны самим фактом беременности. Вика даже мне сказала по секрету, что они уговаривали ее сделать аборт... н-да... если бы я в тот момент не был полностью занят Митей, я за себя не ручаюсь... Какой кошмар. Впрочем, здесь для них это ведь вообще не убийство. Как комара прихлопнуть. Родители Вики считали, что она должна вначале закончить институт... Хотя ведь мы у них не брали никаких денег, справлялись сами, жили отдельно. Не знаю уж, почему так. Я думал, они наоборот будут навязывать свою помощь, уговаривать Вику не уходить в отпуск, бабушка возьмет на себя уход за младенцем... Но ничего этого не было! В лучшем случае они видели малыша раз в месяц. Дорогих подарков не делали. Словом, их поведение показалось мне нелогичным каким-то. Ну да ладно, мы и не слишком переживали.
   У нас к тому времени уже появились друзья, с которыми мы виделись довольно часто. Игорь с женой Машей, у них было двое детей. Еще Викина подруга Лена и ее муж, программист, он неплохо играл на гитаре, мы часто с ним пели вместе. Еще две Викины незамужние подруги - они не принадлежали к общине, Вика с ними дружила с детства, но девчонки хорошие (да Вика и не могла бы дружить с плохими людьми). Так что мы не жили изолированно, и даже когда Петя был совсем маленьким, все время то ходили в гости, то к нам кто-нибудь заглядывал. В общежитии, правда, мы ни с кем особенно не подружились, отношения были нейтральные.
  
  
   Я уже привык за время беременности выполнять большую часть домашней работы. Вроде бы кажется, это все мелочи, однако квиринцу трудно представить, что на разную ерунду - постирать, приготовить еду, убрать дом - может уходить ежедневно по нескольку часов! Вообще пребывание на Терре для меня постоянно связано с какой-то нудной и монотонной работой, которая мне казалась иногда бессмысленной. Зачем 8 часов штамповать детали для примитивного телефона, когда можно поставить нормальный автоматический завод, с тремя-четырьмя обслуживающими инженерами - и все. Да и производить не эти ужасные механизмы с проводами, а нормальную технику с грависвязью. Зачем мыть пол, когда можно было бы запустить чистильщика, готовить ежедневно часами, когда существуют коквинеры... И так далее. Но постепенно я привык ко всему. Незадолго до родов мы купили стиральную машину - удалось немного подкопить. Ну а все остальное я по-прежнему старался делать сам. У Вики теперь действительно было мало времени. И потом, чтобы у женщины было молоко, ей необходим отдых. По крайней мере, когда я был дома, я делал все возможное, чтобы она могла между кормлениями полежать, почитать книжку, послушать музыку. Правда, когда я уходил на смену, Вика умудрялась за это время обязательно что-нибудь сделать - то белье перегладит, то пол вымоет. Ну что же поделаешь, ей ведь тоже хочется сделать мне приятное. Я могу это понять.
   Кажется, я в то время даже перестал думать о Квирине и искать. Потому что у меня была исключительно важная задача - воспитание Петеньки. Петьки. Петроса.
   Как я уже говорил, представление о воспитании младенцев у меня было лишь приблизительное. Но оно все же сохранилось. Я не знал, какие упражнения делают для того, чтобы младенец научился задерживать дыхание на несколько минут. Ладно, в конце концов, не самое главное в жизни умение. А вот плавать я Петьку научил. У нас в блоке была ванная, только очень старая, я ее отчистил, и ежедневно пускал Петьку в ней поплавать. А раз в неделю мы все трое выбирались в бассейн. И удивляли окружающих, отпуская младенца плавать во взрослой ванне.
   Еще я примерно помнил, какая гимнастика делается с малышами, и проводил ее два раза в день. Петьке это ужасно нравилось! Еще я помнил, что у ребенка должны быть учебные пособия, и мы с Викой постоянно их мастерили... ведь все приходилось делать своими руками! Мы развешивали над кроваткой картинки, буквы, цифровую ленту. Ну, конечно, все время разговаривали с малышом, и все это ему показывали. Еще я стал учить его ползать, и к трем месяцам добился успехов, Петя стал немного ползать сам, а чуть позже мы сделали ему на полу тренажеры - валики и прочие препятствия. Очень он любил играть с Джеком. Подползет к нему, хватает за морду, пытается в глазки ткнуть. Джек терпеливо все переносил, а если уж сильно ребенок надоедал, молча поднимался и уходил в другое место.
  
  
   Вика часто удивлялась моим воспитательным действиям. Но и радовалась, ей очень нравилось, что я так много занимаюсь ребенком. Ну, по ее представлениям, заимствованным из окружающей среды, мужчина вообще лет до 3х не должен особо интересоваться младенцем. Но у нас это не так. Если женщины у нас работают эстаргами, то есть летают в Космос, иногда даже становятся военными или ско, а уж про науку и говорить нечего, там женщин столько же, сколько и мужчин (и успехи одинаковые) - то мужчины точно так же умеют выполнять и делают всю работу, которая в традиционном обществе считалась женской.
   Ну и самое главное - ведь это же мой сын! А он будет квиринцем. Не вечно же нам здесь жить... рано или поздно мы вернемся (хотя уже закрадывались иногда сомнения - если я за 2 года никого не нашел, то найду ли позже?) И я единственный человек, который может дать ему правильное воспитание - ведь здесь они и понятия не имеют о том, как это делать. Мне хотелось, чтобы Петька сразу вписался в наш мир, пошел в школу, да и в любом случае - ну кому же не хочется дать ребенку все лучшее... да и меня так воспитывали, а теперь я должен это дать своему малышу.
  
   Но все больше я задумывался над материальными проблемами.
   На работе у меня все шло хорошо. Саша стал иногда давать мне более серьезные поручения. Я сопровождал инкассаторов, например. Встречал каких-то людей в аэропорту. За это доплачивали. Особых происшествий не было. Но на всякий случай я ежедневно тренировался, жаль только, что подходящего партнера у меня не было для спарринга. Иногда я занимался в зале, принадлежащем Саше, и со мной никто не решался встать в пару, а если и вставал, то я работал в четверть силы. Еще я тренировался в стрельбе из моего пистолета, конечно, это было убожество, но постепенно я к нему привык, как привык к ручному мытью посуды. Даже интересно по-своему - надо ведь еще прицелиться... с нашим-то оружием таких проблем не встает, спикулы сами наводятся, о лучах я уже не говорю. Но у меня и с этим получалось, я довольно быстро достиг мастерства и здесь.
   Так вот - о материальном. К рождению ребенка мы подготовились не полностью. Не было кроватки. Первые пять месяцев Петька так и спал в коляске. Да и коляску мы купили подержанную, хоть и хорошую. Правда, наше материальное положение выправилось, долги, накопленные за время лечения Мити, мы отдали. И можно было бы так и жить дальше... Но я смотрел на Петьку, как он ползает по нашей комнатушке, и понимал, что еще немного - ему станет здесь очень тесно. Ведь надо где-то сделать для него спортивный комплекс, ну хотя бы лесенку и турник, кольца.
   Конечно, я не собираюсь жить здесь долго... я надеюсь, что вскоре кто-то найдется, и мы вернемся домой. Но вдруг пройдет еще год, два, три, а это такое важное время для развития ребенка. Для него сейчас каждая неделя важна. Ничего нельзя откладывать на потом. Петьке нужно нормальное жилье...
   Но где его взять? Любая небольшая квартира стоила здесь около 250 тысяч. А моя зарплата - 10 тысяч в месяц, Викины копейки можно не считать.
   Снова эта проблема денег... Никакими мышцами и скоростью реакции ее не решить. Можно быть богатырем и подохнуть на помойке. Да и умом-то ведь не решишь эту проблему! Я уже понял, что через Сеть можно махинации с банками проводить, и понял, как - но ведь это опять же криминал. Надо, наверное, заниматься каким-то бизнесом. Но я этого не умею. И даже не представляю, какой честный путь бизнеса дал бы мне сейчас возможность заработать. Нечестных путей, в обход закона, я видел много, но... увы... я же ско. И законы эти не просто местные, а самые обыкновенные - не воруй, например.
  
   Как-то я об этом заговорил с Викой. Она даже удивилась.
  -- Ну что ты, Ант... Мы так хорошо живем. Да зачем нам еще какие-то деньги?
  -- Ребенок не может нормально развиваться, ему пространство нужно.
   Вика пожала плечами. Посмотрела на Петю, который сидел у меня на коленях и сосредоточенно пытался попасть соломинкой в отверстие сокового пакетика.
  -- Уж Петька у нас так развивается... Мне в поликлинике даже сказали...
  -- Я знаю. Но все равно нужна квартира. А вдруг еще кто-то родится?
  -- Ну не знаю, - сказала Вика, - ты только не переживай из-за этого. Нам же здесь не тесно, правда? А Бог все даст, что необходимо.
  -- Да, Бог, конечно, все даст, - согласился я. Тут Вика права. И все же я сам, наверное, должен приложить усилия - иначе ведь ничего не будет. Раз не получается, значит, я мало усилий прилагаю.
   И я стал активно искать более высокооплачиваемую работу. Давал объявления, спрашивал у людей... Но пока все, что мне предлагали, было либо очень сомнительным, либо оплачивалось хуже, чем у Саши.
   Вообще в то время я понял интересную вещь. В обществе, в которое я попал, царил культ так называемых предпринимателей. Окончательно я это понял, порывшись в Интернете.
   Эту идеологию формулировали приблизительно так. В обществе есть около 5% людей, которые способны к предпринимательству (что соответствует и нашим данным, насколько я знаю). Эти люди - соль земли, именно они являются двигателем прогресса и лучшими представителями человечества. Именно они - элита. Косвенно из этого следовало, что именно эти люди должны жить материально значительно лучше, чем другие.
   Причем, что интересно, это не так уж неверно. В самом деле есть сколько-то процентов людей с врожденной предпринимательской жилкой - то есть стремлением как можно лучше материально устроиться, заработать деньги, решить все проблемы, обеспечить свое будущее, то есть именно мотивация, как объясняют наши психологи, в данном случае является решающей. Все эти люди - крайние индивидуалисты, сколько-нибудь склонный к общинному образу жизни человек не способен быть предпринимателем.
   То есть это все верно, но интересна оценка - ведь у нас это все как раз наоборот. Такие люди считаются и являются аутсайдерами. С такой мотивацией у нас жить тяжело, обычно они, предприниматели наиболее яркие, с Квирина просто эмигрируют. И не потому, что кто-то им мешает, а потому, что они не могут ощущать себя людьми второго сорта, они чувствуют-то себя внутренне элитой... А у нас они не элита. У нас элита - это ученые, которые прославились серьезными открытиями, знаменитые ско, спасатели, навигаторы... Они у нас становятся правительством, они формируют общественное мнение. Их образы привлекательнее всего.
   Как и почему здесь произошел такой странный поворот, почему те, кто у нас считаются худшими, здесь стали лучшими... или наоборот - это у нас все не по-людски? Но ведь мы однозначно живем лучше, да и вообще если бы не Квирин, давно бы уже вместо человечества было сплошное сагонство.
   Словом, мне оставалось лишь удивляться на странные выверты здешнего сознания.
   Но я-то не был элитой, ни в каком смысле. На Квирине я был просто своим. Ну вряд ли такого, как я, можно назвать элитой, особых подвигов за мной не числится, я обыкновенный ско. Да и не очень-то стремлюсь... Ведь это кому что Бог пошлет. А здесь я оказался неудачником.
   И само по себе меня это нисколько не трогало, но вот то, что от этого зависело благополучие моей семьи, Вики и Петьки, за которых я теперь все-таки отвечал, было тяжеловато.
  
  
   К 6 месяцам Петька уже исползал не только всю комнату, но и весь длинный коридор, и даже на лестничную клетку порывался. Он хорошо стоял на ножках и даже пытался делать шаги с опорой. Такой забавный мальчишка! В общежитии были и другие дети, и мы познакомились с их родителями. Они сильно отставали в развитии по сравнению с Петей, но это, я понимал, просто потому, что родители не знакомы с методиками воспитания. И Петька мне казался каким-то самым необыкновенным. Не потому, что был лучше развит - это наша с Викой заслуга. А просто - его голубые (Викины) глаза смотрели так сосредоточенно, он иногда так размахивал ручками и гулил, глядя тебе прямо в лицо, что казалось, хочет тебе что-то втолковать... А что - пока непонятно. Но Петьке явно есть, что сказать миру. Я иногда просто таял и обо всем забывал, играя с ним, глядя на него. С Викой мы все время обсуждали всякие его новые словечки, шалости... Я удивлялся, слыша, что другие дети не спят ночью, вообще капризничают. Петька вел себя как нормальный квиринский ребенок - не капризничал никогда, отлично спал и ночью, и днем два раза. Это и понятно - он был слишком занят окружающим миром, чтобы капризничать, вокруг было слишком много интересного, и он очень интенсивно развивался и впитывал в себя мир. Вика теперь носила его в бассейн 2-3 раза в неделю. В ванне он плавать уже не мог. И конечно, плавание и ежедневная гимнастика тоже очень способствовали спокойному сну и укреплению нервной системы.
   Несмотря ни на что, я был удивительно счастлив... точнее, мы были удивительно счастливы. Тоненькие до смешного пальчики, белесые волосики на височке... А когда он вдруг начал играть с нами в "ку-ку", сам прячась под одеялом и выглядывая оттуда!
   Вика возобновила дежурства в больнице. Необходимости в этом не было. Поэтому же я не искал вторую работу - денег на жизнь нам хватало, а квартирную проблему все равно не решить чуть большей зарплатой. Но Вике нравилось работать. Теперь малыш мог ночь обойтись без молока, а на утро Вика сцеживала и оставляла бутылочку в холодильнике. Мы старались подогнать наши смены так, чтобы все совпадало. Но иногда получалось, что работа "перекрывалась". Да и честно говоря, я сам уже начал настаивать на том, чтобы мы иногда оставляли малыша и куда-то ходили вдвоем. К бабушке мы его не носили - она как-то очень холодно отнеслась к внуку, и пару раз отказала под какими-то предлогами, ну и мы не стали больше предлагать. Вика нашла в общежитии хорошую женщину, которая охотно согласилась время от времени за плату посидеть с малышом. Теперь мы оставляли его и ходили в кино, в театр - как раньше. Так и на Квирине принято, иначе ведь можно совсем отойти от жизни...
   Однажды Вика, вернувшись с работы, вдруг сказала мне странную вещь.
  -- Знаешь что, Ант... Я вот сейчас живу, и мне в моей жизни все кажется правильным. Хорошим. А как подумаю, что опять в этот институт... для чего, зачем? Знаешь, не мое это. Я поняла, что ошиблась. Как ты думаешь, если я попробую поступить в медицинский? Я понимаю, конечно, что это безумие - бросать на 4м курсе и поступать на 1й... тем более, не знаю, смогу ли я поступить в бесплатную группу.
  -- Сможешь! - воскликнул я, - Мы с тобой позанимаемся, ты же знаешь эту методику...
   Честно говоря, я был рад. Мне тоже казалось, что быть финансистом - совсем не для Вики. Она охотно общалась с людьми, была очень сострадательна. И как-то я легко представлял ее со сканером или пульсатором в руке, в синеватой одежде, склонившейся над больным. Биология, устройство человеческого организма ее тоже явно интересовало. Кстати, Вика говорила, что в школе она заняла какое-то высокое место в областной олимпиаде по биологии... Всегда любила читать популярные книжки на эту тему. Да, я был уверен, что медицина - самое то для Вики. Да и ведь в финансовый она пошла больше по настоянию родителей.
  -- Давай только пока не будем говорить родителям, - попросила Вика, - скажем, когда я уже поступлю. А то они с ума сойдут... ни минуты покоя не будет. А так - поставим перед фактом, и все.
   Я несколько сомневался в ее правоте, но решил согласиться. Действительно, зачем нам лишние проблемы сейчас? Мнение родителей можно точно предсказать, мы с ним считаться не собираемся. Так уж лучше избавить их и себя от лишних скандалов.
   И Вика начала готовиться к вступительным экзаменам. Я быстро научил ее методике скоростного запоминания. И учебники для поступающих в вузы она довольно быстро вызубрила наизусть. После этого Вика уже расширяла свой кругозор. Иногда мы, оставив Петю на тетю Зину, уходили в Публичную библиотеку, где можно было почитать в зале хорошие книги (денег на все не напасешься). По химии ей нужно было решать задачи, мы нашли хороший справочник, и я ей слегка помог, так что Вика научилась эти задачи щелкать, как орешки....
  
  
   Тогда же, в марте, у меня на работе наконец-то произошло нечто серьезное.
   Я и еще один охранник, Коля, должны были встречать в аэропорту какую-то важную персону. Машину нам дали - обычную "Опель астру", ничего особенного. Шофер - мужичок средних лет, представитель встречающей фирмы. Пока ждали самолета, мы с Колей переминались с ноги на ногу у выхода и болтали. Время от времени Коля выходил покурить. Наконец, объявили прибытие. Очень скоро из дверей появился наш клиент, невысокий худой мужчина с интеллигентным лицом, он прижимал к себе дипломат, и почему-то я сразу подумал, что охранять мы будем не столько мужчину, сколько содержимое этого дипломата.
   Представитель банка поговорил с клиентом, и мы все прошли в машину. Я сел на переднее сиденье, Коля на заднее, вместе с клиентами. В общем, дело обычное, все, как всегда.
   Дорога до аэропорта в Зеркальске долгая. А время было раннее, половина шестого утра. Кругом лес. Вдруг, внезапно как из-под земли появились (понятно - свернули с проселка, а до этого маскировались за кустами) два черных джипа "Гранд Чероки", и перекрыли нам путь. Шофер невольно затормозил. Из машин посыпались боевики... мама моя! С автоматами. Около десятка. Прежде чем они окружили нашу машину, я приказал:
  -- Всем лечь на пол! Не двигаться! Коля, за мной! - и выскочил из машины. Я понимал, что видимо, охотятся за дипломатом, а раз так, машину взрывать не будут- ведь содержимое может и погибнуть.
   Наше спасение было в скорости. Я еще мельком успел подумать, что зря взял Колю. Он хоть и бывший спецназовец, но его могут просто застрелить. Прежде, чем ребята успели поднять оружие, я оказался рядом с ближайшим, перехватил ствол его автомата и ногой двинул в пах. Теперь АКМ был у меня в руках. Я не раздумывая дал очередь по ногам. Все это произошло примерно за одну секунду, никто из бандитов даже двинуться не успел. Медленные они тут. Видимо, от такой прыти они растерялись... Кто-то бросился к машине, кто-то в кусты, трое или четверо корчились на снегу. Отлично. Я увидел следующий ход - понятно, что сейчас кое-кто из них, кто еще не совсем описался, спрячется за машиной и начнет стрелять. Я сказал Коле:
  -- Следи за этими! Вызывай ментов!
   И сам побежал за бандитами. Коля наверняка сообразит забрать автоматы у раненых, ну и разберется, если кто полезет. И ментов вызовет по мобильнику. Моя задача сейчас - эти четверо, которые не шибко растерялись. Стрелять, честно говоря, не хотелось. Но и драться в зимней-то одежде плохо, и по нужным точкам не ударишь. Я выхватил левой рукой дубинку, когда-то учился пользоваться... Вспрыгнул на бронированный нос машины, и оттуда, сверху обрушился на братков. Одного я выключил сразу, ткнув дубинкой в точку за ухом. Хоть бы какие шлемы надели, идиоты. Нашим легче. Действуя прикладом, я уложил еще двоих, последнему просто подножку подставил, и когда он потерял равновесие, врезал по шее сзади. Наручников у меня, конечно, только одна пара. Поэтому с остальных трех мне пришлось снять их собственные ремни, и ремнями уже связать.
   Потом я вернулся к Коле. Там дела обстояли не так хорошо. Одного из ломанувшихся в кусты Коля убил. Второго ранил, видимо, тяжело.
  -- Успокой клиентов, - попросил я Колю. Можно сматывать, менты приедут из аэропорта скоро... Но не бросать же их тут раненых. Я понимаю, бандиты, и все такое... Но жалко. Холодно же. Я перетащил подстреленного в "Чероки", разрезал на нем куртку. Входное отверстие было на спине, из него еще текла кровь. Я достал пакет и перевязал рану, хотя вообще-то сошло бы и так. Неизвестно, выживет ли он, при здешней-то медицине. Потом я туда же переволок троих легкораненных, которым Коля успел связать руки - а ноги у них как раз и были прострелены. На всякий случай я пострелял по шинам "Чероки" - а вдруг кто-то из них героем окажется. Тем временем приехали менты...
   Ну что сказать... отвезли мы клиентов, заполнили протокол. Домой я возвращался с чувством выполненного долга. А то вот так работаешь, работаешь - и кажется, что никакого толку от тебя нет. Такое бывает в долгом патруле, когда нет вызова, и вот ждешь его, и ждешь - и нет. Появляются такие странные мысли... Вроде - зачем мы вообще тут летаем? Сколько средств на это тратится, а мы совершенно бессмысленно болтаемся в сигма-пространстве. Вот и с агенством нашим так же. Но сегодня я нормально поработал.
   Возбуждение еще сохранялось какое-то время. Я решил Вике ничего не рассказывать. Я уже понимал, что по здешним меркам это Бог весть какое событие. На самом деле ерунда. Конечно, противник нас вроде бы превосходил силами, но это для ско - рядовое явление. И однако Вика точно начнет беспокоиться, говорить о том, что это все же опасная профессия, не поискать ли мне другую, и вообще.... переживать будет. Зачем это?
   Зато через несколько дней Саша зашел ко мне прямо в банк, на дежурство.
  -- Ну что? - сказал он, улыбаясь, - герой ты у нас. Молодец, Антон! Вы очень важные документы спасли. Короче, слушай - теперь у тебя другая зарплата будет. Двенадцать тысяч - пойдет?
  -- Спасибо, - искренне сказал я.
  -- Да не за что. Только на сопровождение буду тебя почаще дергать, согласен?
  -- Конечно, - я пожал плечами. Саша смотрел на меня прищурившись.
  -- Антон, - сказал он, - ты где все-таки учился?
   Я усмехнулся.
  -- Далеко, Саш. Ты даже не представляешь, как далеко.
  -- Ну ладно, - сказал он, помолчав, - дело твое. Но Коля мне рассказал. В общем, молодец ты. Давай, может, с новичками займешься? Я тебе еще доплачивать буду.
   Я представил Колю, владеющего рэстаном.
   Нет, он парень, в общем, хороший. Только... они здесь все немного сдвинутые. Придет в ярость из-за какой-нибудь ерунды, и начнет свою правоту доказывать. А рэстан - это не шутки. А для Коли убийство - уже в общем-то дело привычное. И главное, он совершенно не понимает, почему иногда нужно останавливаться...
  -- Знаешь, - сказал я Саше, - извини, но заниматься мне некогда. Это надо всерьез... а у меня ребенок маленький.
  -- Ну смотри, - повторил Саша, - как хочешь.
  
  
  
   Мне действительно выплатили больше, чем обычно. И вдруг возникла мысль, до смешного простая - а почему бы нам просто не снять квартиру?
   Можно ведь использовать мою прибавку к зарплате - мы и без нее жили, а теперь ее будем отдавать хозяину. За такие деньги можно снять и двух, и даже трехкомнатную квартиру. Мы с Викой занялись интенсивными поисками. Надо еще, чтобы хозяин был согласен на ребенка и собаку...
   И наконец нашли. В отличном районе - совсем рядом лесопарк, до медицинского института пешком четверть часа, до моего банка - побольше, но я все равно теперь чаще на сопровождения ездил. Единственное неудобство - в церковь далековато добираться. Но ничего, раз в неделю-то можно.
   Сама квартира была двухкомнатная, но комнаты большие, высокие потолки. И кухня довольно большая. Ремонт был недавно сделан. Вот только мебели у нас немного. Но это неважно, главное - простор. Со временем все купим.
   Немного жаль было расставаться с нашей комнатой в общежитии. С соседями - как-то мы к ним привыкли. Вика даже плакала.
  -- Мне кажется, уже нигде не будет так хорошо, как здесь было....
  -- Ну что ты, - говорил я, - ерунда какая... Будет еще лучше!
   Но и у самого скребли кошки на душе. По другой причине. Мне казалось, что уезжая из общаги, я навсегда хороню Митю. Ерунда, конечно... Я уже говорил о странном ощущении, будто Митя жив и просто отлучился куда-то. Пока мы жили в том же здании, проходили мимо двери, где когда-то жил Митя, все время так казалось. А вот теперь - все. Мы уходим в новую жизнь. Пора признаться себе честно - Мити больше не будет. Никогда.
  
  
   Едва переехали, а это случилось вскоре после Пасхи, я принялся за строительство. Честно говоря, и в этом я не очень силен. В школе была у нас игра, мы там сами строили бревенчатый домик и мебель делали... Но с тех пор никакого опыта с обработкой дерева у меня не было. Кое-какие советы я получил от Игоря. Купил книжку, инструменты, и начал, пользуясь туманными инструкциями, строгать и собирать для Петьки настоящий спортивный зал.
   Петя тем временем уже окончательно встал на ножки и ковылял повсюду. Мы ежедневно занимались с ним - с буквами и картинками. Примерно так, как и со мной занимались в детстве...
   В июне мне выплатили премию - оказывается, за ту акцию, ну в смысле, когда мы остановили бандитов, нам дали кое-какое вознаграждение. Но Саша мне его выдал только к лету. Ну ладно... И мы махнули на две недели на лесное озеро.
   С нами вместе поехали Игорь с Машей и двумя детьми. Было просто замечательно! Бродили по лесу, купались в озере, Петька всех поражал своим умением плавать. Впрочем, и ходить тоже, ему ведь всего 9 месяцев исполнилось. Игорь все-таки меня уговорил, и я показал ему несколько начальных приемов, самых эффективных. Все-таки он милиционер, и мало ли что... А человек он, я в этом уже убедился, хороший и надежный. К тому же христианин и вряд ли будет убивать без всякого смысла.
   Дети Игоря охотно играли с Джеком в палочку, в прятки. Петя для них был еще слишком маленький. Женщины болтали целыми днями, они очень подружились. Вечером мы разводили на полянке костер, смотрели на звезды, играли на гитаре...
   И вот тут меня начинала одолевать тоска. Да такая сильная, что я даже начинал петь на линкосе. Игорь с Машей ничего обо мне не знали, и я просто не отвечал, когда они спрашивали, что это за язык.
   Конечно, можно рассказать... но зачем? Подумают, что я сумасшедший какой-то. Никто мне не поверит. Если даже Митя, оказывается, до конца не верил. Вика вот... но кто ее знает, может, она только так говорит. Конечно, я отличаюсь от других, она это видит. Я больше умею, я знаю психотехники - вот ей же самой помог подготовиться в медицинский. Петьку воспитываю не так, как здесь принято. Но все равно, я понимаю - легче предположить, что я где-то этому всему научился...
   Мне очень хотелось, чтобы Игорь с Машей думали, что я здешний... такой же, как все. Хотелось быть с ними - ведь у меня больше никого здесь нет, Вика и вот они...
   Но уж очень похоже все это на Квирин. Сосны эти, и между их верхушками - звездное небо. Только у нас звезды покрупнее, атмосфера чище. И между ними всегда мелькают белые и цветные огоньки - бортовые огни ландеров, флаеров, кораблей, спутники. Очень много их у нас. Но вот воздух ночной, костер, тихий звон гитары - все это так похоже, так смертельно и сильно напоминает мне Квирин.
  
   Знаешь ли ты, как память в эти часы остра?
   Стиснутые ветрами, семеро у костра.
   Кто-то включил приемник, кто-то поверх голов
   Вглядывался в проемы глухонемых стволов...
  
  
   Потом мы вернулись в город. Вскоре я закончил для Петьки комнату. Мы так решили, что он будет жить в отдельной комнате. Здесь с потолка свисали канат и кольца, на которых можно было раскачиваться, был и турник, и лесенка, и упругий батут для прыганья. Вдоль одной стены я сделал очень длинную полку, а на ней стояли разные вещи, полезные для развития - все, что я мог вспомнить... сосуды для переливания воды, пуговицы для перебирания, коробка с отверстиями, куда надо было засовывать кубики, и многое другое. Были, конечно, у Петьки и нормальные игрушки, но немного. Машинки были, очень много кубиков, несколько плюшевых медведей и собачек, кукла одна была. Еще мы там поставили кроватку и кресло - в кресле сидел кто-нибудь из нас, если Петька играл, и ему время от времени требовалась помощь.
   В августе Вика подала документы в медицинский и довольно легко поступила на бесплатное отделение.
   Ей было проще поступить, чем сказать об этом родителям... Вообще с родителями у нас началось что-то вроде тихой войны. Им не нравилось все! У меня возникло такое впечатление, что если бы мы с Викой жили нехорошо, скажем, ругались бы, материально у нас бы все не ладилось - родители были бы довольны. Наверное, я к ним несправедлив. Но это так неприятно - я чувствовал, что им буквально все не нравится. Они бывали у нас редко, чаще мы ездили к ним - но каждая встреча превращалась для нас в испытание. Вика часто плакала из-за этого. Ее мама то и дело высказывала недовольство, причем по совершенно непонятным иногда поводам. "Вы как блаженные живете, ничего вокруг не видите". Ну и что? И почему это мы ничего не видим? "Разве можно так воспитывать ребенка? Положили в кроватку и ушли на всю ночь. Я к тебе двадцать раз за ночь вставала". Но если Петя спит спокойно? И не мокрый - мы всегда покупали памперсы. Зачем вставать? Вообще воспитание Пети ей активно не нравилось. "Вы вот его развиваете, занимаетесь с ним, а любви вы ему не даете! Ребенка надо просто любить! Вот вы потом сами увидите!" Я не понимал - почему? Почему мы не даем ему любви? Разве мы его не обнимаем, не берем на ручки, не целуем, не живем вообще вместе с ним весь день, не переживаем за каждое его движение?
   Я бы сказал, что я никого в жизни так не любил, как это крошечное чудо. Даже Вику все-таки, наверное, любил не так.
   И другие были у мамы претензии. Зачем нам так много книг? Мы бы лучше купили что-нибудь полезное, еще мебели нет, а книги покупаем. И почему мы купили такие дорогие красивые тарелки, когда можно по дешевке взять на рынке... И в чем ходит Вика - это же ужас какой-то, что это за муж, не может нормально одеть жену! Хотя Вика, вроде бы, одевалась неплохо, и мы частенько покупали ей что-то новое.
   Я бы это все пропускал мимо ушей... Мне уже 28 лет, и я многое в жизни повидал. Но Вика плакала из-за этого. Можно было предложить вообще не встречаться с родителями, но это ведь тоже нехорошо! Ведь все равно это мама и папа, которые ее вырастили и любят. И мы ездили к ним и старались сохранить мир и покой. Но даже когда мама Вики сдерживалась, все равно у нее постоянно был скорбный вид, а на меня она даже не смотрела и не разговаривала со мной.
   Может быть, они просто ревновали... Вырастили единственную дочь, любимую, и тут пришел какой-то тип, совершенно ей не подходящий, не ее круга, и увел... И теперь она его любит больше, чем родителей. Они действительно были несчастны, и я не знал, как им помочь. Может, Петька бы их утешил, но они не стремились общаться с Петькой. Собаку бы им завести - но собак они не любили. Весь смысл их жизни был в дочери.
   И вот теперь предстояло им сказать, что Вика бросает институт и переходит в медицинский. Между прочим, у врачей в этой стране очень низкая зарплата. Раз в пять меньше моей. А они так рассчитывали сделать из Вики обеспеченную даму, может быть, даже бизнесменшу! Да и учиться там 6 лет, а ей ведь всего 2 оставалось в экономическом. Но главное, что меня мучило - мы действительно виноваты перед ними и должны им. Ведь они 3 года платили за Викино обучение! Не только ее саму кормили, Вика тогда не работала, но и за учебу платили. И все это, получается, было бесполезно, выброшенные на ветер деньги.
   Но что же делать? Не ломать же себе из-за этого жизнь? Если медицина - действительно призвание. Может быть, предложить им отдать долг? Но я чувствовал, что это их еще сильнее обидит.
   К сожалению, в жизни часто бывают ситуации этически безвыходные, когда остается только выбирать между плохим и еще худшим.
  
  
   Странно, но родители эту новость восприняли спокойнее, чем мы ожидали. Видимо, реакция была такая - а, все равно Викина жизнь пропала, пусть делает, что хочет.
   С осени началась учеба. Теперь нам понадобилась няня, и мы довольно скоро ее нашли. Вика приезжала из института только часов в 5 вечера. Ведь ей нужно было после занятий еще посидеть в анатомичке - иначе невозможно выучить домашнее задание, без препаратов. Правда, мнемотехника ей сильно помогала. Так что Вика сразу стала учиться лучше всех в группе. И еще она продолжала работать в отделении. Теперь ей это было еще интереснее...
   Поскольку у меня времени было довольно много, я взял на себя почти все хозяйство. Няня приходила лишь на время моих дежурств. Но мои дежурства были не так обременительны, а часто и отменялись, вместо этого я несколько часов тратил на сопровождение кого-нибудь. В остальное время я гладил белье, ходил в магазин, убирал квартиру. И конечно же, очень много возился с Петей. Ему исполнился годик, и он уже четко произносил десятка два слов. Я начал говорить с ним на линкосе... детские стишки повторял все время, песенки. Пусть будет хоть один человек, знающий линкос. Неизвестно, когда я найду своих... и найду ли.
   Когда Вика приходила, ее ждал приготовленный ужин. Я и готовить выучился, специально купил поваренную книгу. Мы все вместе ели, потом Вика возилась с малышом. Позже мы втроем шли гулять с собакой, а после прогулки укладывали Петьку спать, и у нас вдвоем оставалось время - просто пообщаться, поговорить, спеть несколько песен, а часто мы просто читали книги, сидя рядышком. Вот так потихонечку шла наша жизнь.
   И в целом она шла очень даже хорошо. Я был, пожалуй, счастлив. На Терре я встретил самого лучшего, самого близкого человека. И у меня родился сын.
   Вот только работа...
   Я старался не жаловаться на это Вике, но наверное, все равно проскальзывало. Мне так не хватало моей работы в СКОНе. Да и вообще - надо ведь думать о своем возвращении на Родину.
   И снова меня охватывал страх - ведь это только в сказках так бывает, что вдруг приходит добрый дядя, и увозит с собой. И не сказать, что я ничего не делаю для поисков. Нет, я продолжал и объявления давать, и сам просматривал интернет и СМИ. Искал возможности достать где-нибудь наконец школьный аттестат и поступить в вуз. Но раз все эти методы абсолютно ничего не дают, может, что-то другое попробовать?
   - Почему бы тебе не открыть курсы по психотехнике? - предложила как-то Вика.
   Я всерьез задумался над этим.
   Но курсов таких в городе - полно. Большая часть из них - шарлатанские. Ну будет еще одно объявление в газете, можно там, например, написать "эдолийская техника" - но ведь я и так давал объявления. Если б хоть денег можно было на этом много заработать - но я прикинул, что нет, не удастся.
  
  
   А вскоре мне стало и вовсе не до того. В декабре как-то Вика стала приходить с дежурств сама не своя. Когда я спросил ее о причине, она расплакалась и рассказала.
   К ним в отделение поступил малыш десяти месяцев, то есть чуть помладше Петьки.
   Он был "отказник" - значит, мать родила его и отказалась. То ли потому, что очень уж больной был ребенок - тяжелый порок сердца, тетрада Фалло. То ли по другим каким-то причинам. Практически до сих пор мальчик и жил в больницах. Одну операцию, паллиативную, ему уже сделали, и теперь надо было ждать лет до трех, когда он будет готов к следующей.
   Алешка еще не умел сидеть, не умел улыбаться, гулил совсем мало. В общем, большая задержка развития - хотя мозг его был в порядке. Это неудивительно, это часто встречается у брошенных детей, а уж тем более - больничных, кто же будет с ним в больнице разговаривать, носить на руках, кто будет давать ему такое драгоценное в этом возрасте внимание, тепло и любовь?
   Вика уже не одного такого ребенка видела. Но как-то так получилось, что Алешка очень стал ей близок. Он чем-то похож на Петю. Вот таким мог бы стать и наш Петя, если бы...
   Не знаю почему, но я захотел пойти в отделение посмотреть на этого ребенка. Вика вынесла мне его в коридор. Алешка был действительно похож на Петю. Ноготки у него были синие - Вика объяснила, что это из-за болезни. И как-то он так удивительно взглядывал своими голубыми глазами - так, что падало сердце. Я понял Вику. Понял, почему она именно этого малыша как-то выделила.
   Мы молча шли домой вместе, по заснеженным улицам. Вдруг Вика сказала.
  -- Знаешь, Ант... я понимаю, что это безумие. Но ведь они могли бы расти вместе, какая разница, один ребенок или два.
   Я молчал. Всем не поможешь... Здесь слишком много бомжей, нищих, есть беспризорные дети, очень много людей и детей умирает по больницам, потому что нет денег на лекарства, очень много вот таких брошенных детей... Алешка не проживет долго. При его болезни нужен тщательный уход, он даже и до операции не сможет дожить. За ним все время нужно следить. С больным ребенком гораздо тяжелее, чем с обычным. Не говоря уже о том, что надо нагонять упущенное время, помогать Алешке развиваться... и это будет очень трудно, потому что ни плавание, ни гимнастика для него невозможны. Он синеет от крика и от физического напряжения. Няне можно будет увеличить плату, она у нас бывшая медсестра, разберется... Можно потихоньку начинать с гимнастикой, может быть, пассивные упражнения, и все время следить за реакцией. Ползать потихоньку учить... Надо ему прыгунки купить, вот что, я видел такие, еще пожалел, что Петьке не купили. Тьфу ты,о чем я уже думаю?
  -- Я понимаю, что я ненормальная, наверное, - сказала Вика, - тем более, мне за Петькой-то некогда ухаживать, целый день в институте. Можно академ взять, в принципе...
  -- Да зачем тебе академ, - сказал я, - грудью же его не надо кормить. С остальным я справлюсь. Ты будешь по вечерам...
  
  
   Мы разговаривали с Викой далеко за полночь. На следующий же день начали предпринимать меры по усыновлению Алешки.
   Тут Вике обещала помочь зав.отделением. Очень хорошая женщина. Были у нее какие-то связи... такого больного ребенка усыновить очень трудно. Очень! Пока мы навещали его в больнице, почти ежедневно, брали с собой Петьку. Я с Петькой встречал Вику из института, и мы вместе ехали к Алешке. И как-то постепенно привыкли к мысли, что у нас теперь два ребенка. Привязались. Вообще относились к этому так же, как если бы Петька заболел.
   Не знаю, может быть, Алешка в какой-то степени заменил нам Митю. Тоже - общая забота.
  
  
   После Нового Года Вика сдала свою первую сессию - только на 4 и 5. С мнемотехникой ей очень легко давалась учеба. Она даже была лучшей в группе. Ведь запоминание теперь у нее было мгновенным. А когда у Вики начались каникулы, нам, наконец, разрешили забрать Алешку домой.
   Забегая вперед, скажу, что мытарства с документами продолжались еще несколько месяцев. Но об этом говорить неинтересно.
   К этому времени Алешка уже научился улыбаться и стал нас узнавать и даже приветствовать каким-то радостным звуком. Он и плакал очень мало, вообще был неэмоциональным. Видно, привык, что никто не реагирует на него, что бы он ни делал - плакал, гулил... У нас дома он начал понемногу оттаивать.
   Я как-то полностью занялся этим ребенком, он действительно стал моим. Нашим. Довольно быстро Алешка научился присаживаться, потом сидеть, потом потихоньку ползать. Правда, долго ползать он не мог, садился и отдыхал. Несмотря на операцию, при нагрузке он становился совсем синим. Есть, оказывается, еще и радикальная операция, но ее нам обещали сделать не ранее трех лет.
   Петя пока обращал мало внимания на брата. Лишь иногда подходил к нему, что-то протягивал, говорил, пытался поиграть. Алеша же очень ему радовался, ползал за ним и весело гулил. И очень Алеше понравился Джек. Овчар к нему отнесся, как к щенку - облизывал, подталкивал носом, позволял по себе ползать и хватать за шерсть.
   В целом же наша жизнь изменилась мало. Ну был один ребенок - стало два. Стало больше расходов, но в целом мы справлялись. Ходили гулять, я сажал к себе в "кенгурушку" Петю, а Вика - Алешу. Петя был крупный, развитый мальчик, и уже начал выдавать целые фразы, все понимал, почти овладел речью - он выглядел как двухлетний. Алешка же был очень маленький, худенький, и на свой годовалый возраст ну никак не тянул. Поэтому детей все принимали за погодков. Мы с Викой обсудили и решили, что не будем скрывать от Алеши то, что он приемный - слишком много людей об этом знают, вся община, родители Вики (я ожидал очередной бури от них, но они, видимо, уже смирились со всем и махнули на все рукой). Когда-нибудь Алеше об этом сообщат. Пока, впрочем, такой вопрос и не вставал.
  
  
   В марте мы пошли с Викой на кладбище - годовщина Митиной смерти. Надо было навестить могилку. Снег еще не сошел, еще укрывал плиту и все вокруг. Джек рыскал между могилами - больше на кладбище никого не было, и мы отпустили собаку побегать. Петя деловито разгребал лопаткой снег. Алеша сидел в коляске, тепло укутанный.
   Мы поговорили о том, что надо будет прийти сюда где-нибудь в начале мая, убрать, оградку покрасить и посадить цветы. О памятнике пока речи не было, с деньгами туговато все-таки. Да и земля еще не осела. Успеется.
   Пошел снег. Вика натянула крышу коляски, чтобы не падало на Алешку. Мы потихоньку пошли назад. Мокрые хлопья летели с промозглого серого неба. Я ощущал в своей руке ручонку Пети в теплой варежке, и думал о Мите. Какой смысл был в его смерти? Что это - возмездие, наказание? Или наоборот, Господь забрал его к себе? Как странно, когда Митя только начал стремиться к чему-то доброму, только узнал, что такое любовь...
   А сколько еще таких парней должны погибнуть, вдруг подумал я с тоской. Почему здесь все так устроено? Почему никто не может и не хочет им помочь? А я? Чем мог бы помочь я?
   У нас на Квирине большинство наркотиков запрещены. Но есть методики, позволяющие избавиться от зависимости. А здесь... ведь если даже человек захочет, но его никто не поддержит - своей-то воли не хватит надолго. Это ведь страшное дело, наркотики эти.
   Я заговорил об этом с Викой.
  -- А как тебе удалось Митю отучить? - спросила она, - ты ведь мне так и не рассказывал.
  -- Метод очень простой и зверский. Привязал его к койке и сидел рядом несколько дней. Но он сам на это согласился. Самое сложное - это согласие...
   И вдруг мне словно в голову ударило - так ведь это то самое, чем я мог бы помочь вот таким, как Митя. Кто еще мог бы жить - но умирает от передозировки или от грязных шприцев. Если с Игорем поговорить, он наверняка поддержит. И ведь у нас есть община, то есть все это можно провернуть...
   Я поделился с Викой своей мыслью. Как и следовало ожидать, идея очень понравилась моей жене.
   Несколько дней мы бурно обсуждали предстоящее. А в воскресенье, после службы, собрались несколько человек - Игорь с Машей, мы и еще кое-кто - и было решено заняться этим. Мы придумали этакий приют для наркоманов. Для желающих избавиться от зависимости, конечно. Кстати, можно будет заодно изготавливать листовки, информационные газеты всякие и распространять... чтобы желающих было больше.
   Вика обещала поговорить у себя на кафедре психиатрии - ведь у нас в городе есть несколько наркологов, они могли бы поучаствовать. Конечно, платить мы им не могли бы, но может, кто-то придет на добровольных началах. И действительно, в мае к нам пришел один хороший врач.
   Мы теперь оставались по воскресеньям после Мессы и занимались планированием. Как-то так получилось, что я оказался во главе всего этого - ну что ж, ведь идея тоже была моя. Честно говоря, я в душе лелеял еще одну мысль - если бы помочь еще и бомжам... по крайней мере, тем из них, кто хочет начать нормальную жизнь. Такие есть, я это знал... Но это потом, в будущем.
  
  
  
   Алешка наконец-то встал на ноги, а вскоре начал потихоньку ходить. Мы радовались - как быстро он нагоняет свой возраст в развитии. А ведь ничего особенного мы не делали, я и не знал, что делать с таким больным ребенком. Просто внимание, ласка, любовь, обычные занятия, как с Петей. И вот как-то в конце апреля Алеша произнес свое первое слово. Мне даже неловко как-то, честно... я, наверное, не был так горд и счастлив даже тогда, когда про меня написали в "Вестнике СКОНа" целую статью (это когда мы с Петросом задержали очень известного шибага Ланга в очень неравном бою). Но слово это было - "папа". Нет, "мама" он тоже начал вскоре произносить, но ведь меня он видел чаще, именно я с ним больше возился... Вика была очень уж занята в институте. Кстати, с работы она все-таки ушла пока. Не хотелось ей оставлять детей даже раз в неделю.
   Петя уже говорил совершенно как взрослый и начал читать простые слова с карточек. Мы с Викой прямо-таки таяли от восторга, когда Петя расхаживал по комнате и читал вслух с выражением.
  
   Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет,
   Он бежит себе в волнах на раздутых парусах.
  
   Он очень много стихов знал наизусть. Но пожалуй, успехи Алеши радовали еще больше... И еще было то хорошо, что Алешина болезнь сильно не развивалась. Разве что быстро и долго ходить он не мог, синел и начинал тяжело дышать, тогда я его насильно усаживал. А то у Алеши было такое желание вообще не замечать своей болезни. Однако бывают и более тяжелые формы, а так - похоже, что он доживет, по крайней мере до радикальной операции.
   Снег окончательно растаял, город на несколько дней погрузился в нежную салатовую дымку, а потом - словно зеленый взрыв - все деревья заблестели свежей, чистейшей, новенькой листвой. 9 мая был праздник Победы - я уже разобрался, что за победа и над кем, хотя и не мог так уж близко к сердцу принять этот праздник. Мы поехали на кладбище. Посадили цветы на Митиной могилке, все убрали. Перекусили прямо там бутербродами, взятыми из дома. Потихоньку пошли назад. Джека я вел на поводке - на кладбище сегодня было много народу. Дети весело бежали впереди. Мы даже коляску не взяли. Алеша ковылял потихоньку, останавливался у каждого цветка или камушка, разглядывал. Петя забегал вперед, возвращался, то играл с Алешкой, то подбегал к нам. Мы с Викой шли под руку и любовались на мальчишек.
  -- А представляешь, - сказал я, - когда им будет по пять лет... а по десять...
   Вика взглянула на меня.
  -- Знаешь, Ант... - сказала она вдруг тихо, - ты мне подарил такое счастье... такое счастье, какого ни у кого просто нет. Я тебе так благодарна!
   Я очень удивился ее словам. То есть я где-то ее понимал, мы в самом деле были счастливы. Я тоже чувствовал себя счастливым. Несмотря даже на то, что до сих пор не смог найти квиринцев, и на жуткую ностальгию.
   Но до сих пор я ощущал в глубине души даже вину какую-то перед Викой. Мне казалось, я так мало делаю для нее... Вот именно для нее. Ну что она со мной видела? Смертельно больного Митю, весь этот кошмар, потом похороны, мою депрессию... Потом сразу ребенок. Потом второй. И ведь ее родители правы, можно было бы купить Вике и одежду получше... и хоть какую-нибудь цепочку красивую, ну не знаю там, колечко. Конечно, я ей дарил что-то на праздники, но это все было слишком дешевым. Я так мечтал, что повезу ее на Квирин. И ей ведь обещал! Хотя по большому счету я знал, что и на Квирине не смогу посвятить себя ей. А хотелось бы! Но это же вечная наша проблема - ты уходишь, родные и близкие остаются дома. Вика, конечно, не из тех, кто станет возмущаться, разводиться из-за этого, нет, я уверен, она будет меня ждать... да она и сама эстарг. Станет врачом, может быть, будет и в Космосе работать. Но какую радость я ей могу дать... разлуки, ожидания, вечное беспокойство.
   Не больше, чем сейчас...
  -- Вики, а мне кажется, я совсем мало о тебе думаю. Ведь мы и общаемся так мало...
   Это тоже правда. Мы если и проводим время вместе - то с детьми. То есть не друг с другом, а с детьми. Нам и поговорить толком некогда. Все на выходные остается. Даже интимные моменты у нас от силы раз в неделю случаются - а когда в будни-то... пока детей уложишь, уже глаза слипаются. А ведь еще хочется и почитать что-нибудь. Как это ни странно, мы оба довольно много читали. Даже сейчас. Даже иногда, оставив детей с няней, ходили в Публичку - посидеть рядом в креслах, почитать что-нибудь новенькое.
   А может, нам уже и не надо было именно общения друг с другом. Просто хорошо, что Вика рядом, чем бы я ни занимался. А ей, наверное, хорошо, что я рядом.
  -- Ант, ты пойми... я ведь только с тобой начала понимать, кто я, что я, зачем живу. Вот раньше ходила в церковь. Там было хорошо, а дома... дома все не так. А сейчас как-то все едино, понимаешь. И так хорошо, что ты рядом... тоже. Ты вот спрашивал меня, верю я или не верю, что ты с Квирина. Да не знаю я! Ты уникальный человек, таких больше нет, это я знаю.
  -- Но я правда с Квирина...
  -- Я верю тебе, верю, - поспешно сказала Вика, - ты не думай... я правда верю.
   Приближалась трамвайная остановка. И мы побежали за детьми - ловить их и брать на руки.
  
  
  
   Оставалась у нас одна-единственная проблема - приюту для наркоманов нужно было помещение. Мы уже все решили, лечение будет проходить в три этапа. На первом - как с Митей - просто и радикально. Но с участием нарколога. На втором - во время депрессии - опять же у нас, в "стационаре", здесь будут и врачи помогать, антидепрессанты назначать, и спортом будем заниматься, и к труду привлекать. А на третьем - реабилитация. Постараемся дать возможность человеку зажить нормально, запишем в спортивную секцию, на работу устроим, на учебу. И будем контролировать, приглашать в центр на собрания. Может, такие "бывшие" смогут, например, заниматься агитацией и пропагандой, почему бы и нет.
   Уже и несколько потенциальных пациентов появилось на примете.
   Вот только помещение нужно все-таки. При церкви уже все было забито. Снимать - не потянем, слишком дорого. Конечно, и это вариант, будем в складчину снимать, если иначе не получится. Но для начала мы решили сходить на прием к нашему депутату.
   Как знать, а вдруг поможет с помещением?
  
  
   Прием был в рабочий день, а у меня смена вечерняя. Поэтому к депутату я отправился один. Довольно долго сидел под дверью, тупо глядя на фамилию народного избранника - Д.Д. Костюшенков. Наконец дверь передо мной распахнулась.
   Д.Д. Костюшенков собственной персоной сидел передо мной в кресле. Улыбаясь, он встал и демократически протянул мне руку. И пожимая ее, я наконец понял...
  -- Дима... - выдохнул я. Депутат какое-то время вглядывался в мое лицо. Улыбка исчезла, сменившись полной растерянностью.
  -- Ты... подождите... тетя Вера... вы - Антон?
  -- Дима, как же ты... - растерянно пролепетал я.
   Я уже достаточно знаком со здешней жизнью, чтобы понять: такого не бывает. Моя-то карьера - от беспаспортного бомжа к хорошо зарабатывающему охраннику и отцу семейства - почти невероятна. Не будь я квиринцем, этого не могло произойти. Но из бомжей стать за два года народным депутатом...
   Я выпрямился и посмотрел Диме в глаза - серые, спокойные и веселые.
  -- Давно ты здесь? - спросил я тихо. На линкосе. Он кивнул.
  -- Не очень. Так же, как ты...
   Не знаю, что со мной произошло. С нами. Мы бросились друг к другу в объятия. Потрясение было для меня слишком сильным.
  -- Брат, - прошептал я, - как тебя зовут?
  -- Энгер. А тебя?
  -- Так же... Ант. Господи, Энгер, ты ни разу не видел объявлений, которые я давал? В интернет не ходил?
   Он качал головой.
  -- Не до того мне было, Ант. Я этнограф... ну, и задание у меня есть кое-какое. Ну вот я и занимался внедрением. Но ты-то как же? Господи, как же я раньше-то не понял? И ведь знаешь, у меня даже возникали подозрения. Когда ты про Советскую власть выступал...
  -- И у меня возникали! Когда ты собаку поехал лечить... Как же тебе удалось, в депутаты попасть...
  -- Это часть моей задачи. Я должен в правительство попасть, ну не в высшие круги, а так, рядом. А у тети Веры, там я просто перекантовался, пока все было готово. Слушай, садись, я кофейку закажу. Поболтаем...
  
  
   Через полтора месяца пришел рейсовик с Квирина, и мы - я, Вика, наши сыновья и Джек - отбыли наконец-то домой.
   У меня возникло сильнейшее подозрение, что Вика все-таки не верила мне все это время. Слишком уж сильно она была поражена случившимся. Но и обрадована, конечно.
   Она понимала, что наши приключения еще только начинаются...
  
  
   Вместо эпилога.
  
   Теперь я сижу в уютном кабинете, на втором этаже нашего собственного дома на Квирине. Из моего окна видно море вдалеке, и сосны шумят, предчувствуя близкую осень.
   Вика, как обычно, в больнице. Операция у нее сегодня, привезли какого-то ско, сильно обожженного, теперь его уже подлечили, вырастили клонированные почки, и Вика сегодня будет их пересаживать. А я вот сижу - до моего очередного патруля осталось еще два месяца - и занимаюсь воспоминаниями.
   Бездельничаю, короче говоря.
   Вика стала врачом через пять лет после того, как мы вернулись. В смысле, это я вернулся, а она, можно сказать, эмигрировала. Но ей здесь очень понравилось, как я этого и ожидал.
   Вика не только стала прекрасным врачом, но и родила еще четверых детей, трех девочек и одного мальчика. Итого - теперь у нас шестеро. Наш старший, Петрос, то есть Петенька, уже сдал школьный минимум, ему шестнадцать лет - и он обучается по специальности "Физика звездного ядра". Уже в экспедицию летал к звезде, которая на Терре называется Бетельгейзе. И Алексей сдал минимум, и вот теперь я за него очень переживаю... потому что в следующий патруль мне, видимо, придется лететь вместе с ним. Алексей решил стать ско, как и я, мало того, он попросил меня быть его наставником.
   Ему сразу же, как только мы прилетели на Квирин, восстановили сердце. Точнее говоря, пришлось вырастить из его же клеток клонированное, вместе с легочной артерией, и пересадить. Теперь Алексей ничем не отличается от всех других квиринцев.
   Остальные наши дети еще учатся в школе, кто в Третьей ступени, кто во Второй. Джек давно умер, и теперь у меня другая собака, рабочая, которую я назвал по-простому, по-террански -Тузик.
   Родителей Вики мы перевезли на Квирин. Но они и здесь с нами общаются очень неохотно, живут замкнуто, и по-моему, собираются эмигрировать дальше, на Артикс или Капеллу.
   После нашего отлета Игорь и другие все же организовали центр реабилитации наркоманов. По моей личной просьбе за этим центром присматривал сам депутат Костюшенков Д.Д. Ну и мы кое-чем помогли, конечно.
   Словом, жизнь наша всегда была и остается очень интересной и насыщенной, и мы счастливы. Но все-таки, если уж совсем честно, я не могу назвать годы, проведенные на Терре, каким-то мелким эпизодом моей жизни. Может, потому, что там я встретил Вику. Может, потому, что там осталась могила Мити, а он ведь мой брат. Может, еще по каким-то причинам. Но в звездные ясные ночи я нахожу на небе созвездие Ракеты и долго, с неясной тоской вглядываюсь в пятую по яркости звездочку, которая у нас называется Террадан - земное солнце. Иногда мне кажется, что я уже и не совсем квиринец. Что-то иное проникло в меня и делит мою душу на две части, словно я как бы не совсем принадлежу здешнему миру. Нет, мне не хочется вернуться на Терру - ведь здесь моя настоящая жизнь. За эти годы обо мне трижды писали статьи в "Вестнике", я стал довольно известен, и вот мне уже предлагали баллотироваться в координационный совет. Но я не уверен, что хочу заниматься политикой - тогда у меня станет меньше времени на семью, детей, общение с Викой - и патрули, а я ведь настоящий ско, и люблю летать, хоть это и бывает опасным. Я рад, что мне удалось избавить человечество от нескольких негодяев, которые торговали живыми людьми и разносили по Галактике заразу - наркотики. Вообще в Космосе, рядом с моим новым напарником и другом Мартином, я чувствую себя тем, кем я и предназначен быть.
   Нет, я не хотел бы жить на Терре. Мое призвание - здесь.
   Но все же странная тоска не оставляет меня, и часто вместе с Викой ночами мы глядим на маленькую звездочку, затерявшуюся среди бриллиантовых космических россыпей.
   На нашу Землю.
  
  
   Примечания.
   * В описываемой модели мира люди расселены на планетах с практически одинаковым периодом обращения, массой и другими параметрами, почти идентичными земным. Это возможно: поскольку число звезд с планетными системами в Галактике огромно, среди них есть какая-то часть, полностью или почти совпадающих по своим параметрам с Солнцем и Землей. Именно эти планеты, как их называют, гуманотропные, годны для колонизации людьми. Календарь на Квирине, вместе с христианством, принят земной, поэтому Антониус может говорить о том, что на Квирине лето или декабрь.
  
   **Расселение людей в Галактике произошло задолго до Первого Пришествия Христа. Возможно, до Потопа - мы ничего не знаем о допотопных цивилизациях, сколько они существовали и как далеко продвинулись. Христианство пришло на другие планеты точно тем же путем, как оно достигло самых отдаленных точек нашей Земли. И в те времена Землю посещали эмиссары с других планет... Благая Весть достигла, в том числе, Эдоли, где возникла христианская Империя. Квирин возник как ее детище, уже после падения этой Империи. Поскольку миссионер, вывезенный на Эдоли (Святой Квиринус) был римлянином (это произошло по современному летосчислению в IV веке н.э.), вместе с христианством эдолийцы приобрели латынь и некоторые зачатки римской культуры.
  
  
  

Оценка: 6.41*4  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"