Мы с Мишкой отдыхали в пионерском лагере. Утром всем отрядом строились на линейке, завтракали, а потом ходили в походы по окрестным лесам с пионервожатой Наташей, играли в 'Весёлые старты' с физруком Сан Санычем, плавали в реке, а Наташа сидела на берегу и покрикивала, чтобы мы не заплыли за буйки и не утонули. Вечером смотрели кино или пели под баян с пионервожатым дядей Серёжей хорошие громкие песни. Коля Синицын рассказывал, как выращивать пчёл, а приехавший писатель читал рассказ о том, как некоторые ребята дома врут, будто насобирали макулатуры или металлолома больше, чем целая школа.

Ещё устраивали самодеятельность. Витя Сверчков и Назар Цикада исполняли украинский гопак. Витя даже упал. Потом объявили борьбу нанайских мальчиков. На сцену, шатаясь, уйкая и пыхтя, вышло какое-то четвероногое чудище с двумя горбами врастопырку. Некоторые октябрята и девочки закричали и разбежались. Чудище потопталось, встало на задние лапы и оказалось физруком Сан Санычем в комбинезоне, перешитом из караульного тулупа. Горбы - это были ненастоящие головы, приделанные Сан Санычу на спину. Нам потом объяснили, что он изображал двух мальчиков в шубах, которые начали бороться ещё за сценой. Ребята говорили, что всё это не очень интересно. Зато всем понравился спектакль 'Смерть шпиона Гадюкина'.

Однажды, когда пора уже было спать и в палате выключили свет, Ваня Мухин прочёл стишок:

В лагере дети играли в 'Зарницу' -
С мостом подорвался отличник Синицын.

Многие засмеялись, даже Слава Кузнецов, который сам отличник и звеньевой.

Тогда Витя Сверчков тоже прочёл стишок:

Маленький мальчик читать не умел,
Но покататься на лифте посмел.
Лифт на ремонте вообще-то стоял -
Расплющил монтёра и громко упал.

Многие снова засмеялись, и мы с Мишкой тоже. Но когда я засыпал, мне было жалко маленького мальчика, который не прочёл, что лифт на ремонте, и монтёра, хоть он, растяпа, ремонтировать полез, а что надо не отключил.

Назавтра в тихий час Ваня Мухин прочёл нам новый стишок:

Дети в котельной играли в гестапо -
В уголь закопан сантехник Потапов.
'Шпрехен зи дойч?' - он не понял вопроса.
Глубже был найден сантехник Матросов.

И опять многие засмеялись, даже те, кто не знал, что такое 'Шпрехен зи дойч?'. Но Слава Кузнецов сказал:

- Не могут советские дети, даже хулиганы, играть в гестапо и закапывать других советских людей! Это клевета!

Назар Цикада говорит:

- Если такой хулиган, как Ваня Мухин, может сочинять такие стихи, значит, другие хулиганы могут и сантехника прикопать. Иначе зачем тогда милиционеры?

Тут Витя Сверчков тоже стал читать стихи:

Бабка Михевна искала козу.
Охая, шла через поле в грозу.
Жахнуло раз, погремело немножко.
Остались от бабушки рожки да ножки.

Я смеяться не стал, хоть оказался, как говорится, белой вороной. Мишка сначала улыбался, но на меня посмотрел и тоже нахмурился. Мне стало противно и даже странно: Витя ведь не хулиган, а хорошист - а туда же! Я им объясняю:

- Ничего смешного тут нет. Это называется несчастный случай. А над несчастьем смеяться плохо.

Лёва Коровкин, который обычно помалкивает, не удержался и сказал:

- В школе, в поликлинике, там, где электрички ходят, и здесь, в лагере, висят картинки. На них показано, что случается с теми, кто нарушает правила. Одни страшные, например, 'Выиграешь минуту - потеряешь жизнь', а другие смешные. Вот и стихи такие учат людей, что не надо выходить в поле в грозу и кататься на лифте, если написано 'Ремонт'.

Мы с Мишкой даже не спорить не стали. Лёва Коровкин лучше всех играет в шахматы, но себе на уме ещё больше, чем Назар Цикада. И если уж Лёва говорит, что думает, то может получиться такая чепуха, что лучше бы ему и дальше молчать. Вечно про чёрное скажет, что оно синее, а про белое - что зелёное. Такой откроет в учебнике пословицы и давай рассуждать, что терпение и труд без ума ничего не перетрут, а если сам погибнешь, то и товарища не спасёшь, а то и чего похуже сморозит.

В общем, я понял, что раз Лёва Коровкин зá такие стихи, то я против, и ничего хорошего в них нет. А Витя Сверчков прочёл ещё одно стихотворение:

Маленький мальчик летел в самолёте,
Мама читала газету в полёте.
Маленький мальчик достал стеклорез -
На километр повыгорел лес.

Когда Слава Кузнецов разобрался, отчего повыгорел лес, он пообещал стукнуть Витю по шее, и Витя сам его стукнул. Но другие ребята их растащили и велели Славе не мешать, если ему не нравится. Ваня Мухин и Витя Сверчков пустились наперебой читать разные стихи, а ребята смеялись. Я укрылся с головой одеялом и сделал вид, что сплю, хотя никто не поверил.

После тихого часа до ужина играли в футбол: команда нашего отряда против команды другого. Через день мы должны были с ними играть в 'Зарницу', поэтому их команда уже называлась 'Зелёными', а наша - 'Синими'. Витя Сверчков забил за нашу команду два гола и ушиб коленку. Мне стало за него обидно: хороший товарищ, а рассказывает ерунду, которую и слушать-то стыдно.

Когда легли спать, Ваня Мухин рассказал страшную историю о том, как одна девочка сходила ночью на кладбище, хотя девочкина бабушка, когда умирала, последним желанием просила этого не делать. Слава Кузнецов сначала говорил, что всё это глупости и бабкины суеверия, но Витя Сверчков снова стукнул его по шее. Ваня дошёл до самого страшного места, и в темноте что-то застучало. Мишка так на кровати и подскочил, Назар Цикада хотел убежать, но запутался в одеяле, а я хотел закричать: 'Мама!' - но не смог. Оказалось, что это стучит зубами Слава Кузнецов. Ему сначала собирались дать по шее, но Витя Сверчков тоже стал рассказывать страшную историю, как одна женщина решила купить себе красные перчатки.

Спал я плохо. Снилась какая-то чепуха на постном масле, а Лёва Коровкин закричал во сне и всех перебудил.

Утром все были вялыми и на линейке стояли кое-как. Вожатый дядя Серёжа так и сказал:

- Ничего святого! Стоят на линейке как попало!

В тихий час Ваня Мухин снова читал стихи:

Токарь Сергеев работал небрежно -
Верил, что мир победит неизбежно.
Голые люди по небу летят -
В баню с учений заехал снаряд.

И Витя Сверчков тоже не отставал:

Маленький мальчик давил мухоморы,
Чужие машинки, большие заборы.
Вдруг у катка тормоза отказали -
Остановился, снеся полвокзала.

Когда закончился тихий час, и ребята пошли репетировать спектакль 'Красные звёзды' или мастерить модели, я подумал об одной странной вещи. Думал-думал и говорю Мишке:

- Мишка, ты можешь такое стихотворение сочинить?

Мы попробовали. Мишка побормотал себе под нос, попыхтел - и говорит:

- Нет.

- И я нет.

Тут меня словно подушкой по голове ударили. Я говорю:

- Слушай, Мишка! Эти стихи не ребята придумывают, а какие-то способные взрослые люди.

- А зачем? - удивился Мишка. - Делать им нечего? Если взрослые стихи сочиняют, то про море или про победы.

Это была правда. Взрослые сочиняют или рисуют красивые вещи, а некрасивым никто не станет радоваться, да и денег не заплатят. Правда, в газете однажды писали про художников, которые лепили и рисовали кое-как, чтобы только почуднее вышло, и даже устроили выставку, но им за это влетело, и никакой премии не досталось, и простого спасибо не сказали.

Тут прибежала, в папахе и ватнике, Лида Бабочкина и позвала нас на репетицию. В спектакле 'Красные звёзды' мы с Мишкой изображали пулемётчиков. Сначала мы спорили, кто будет из пулемёта стрелять, а кто подавать пулемётные ленты. Но пулемёт был ненастоящий, и лента сбоку болталась, не тратясь. Получалось, одному пулемётчику вовсе нечего было делать - знай только хмурься и гляди, куда стреляют, а кричать 'Тра-та-та-та!' вожатая Наташа нам запретила, сказав, что это невысокохудожественно. Наташа была режиссёром, то есть главной на репетициях, поэтому пригрозила, что тех, кто не будет слушаться, убьют в самом начале спектакля - это, мол, не пляж. Нам с Мишкой не хотелось быть убитыми в самом начале, и с Наташей мы не стали спорить, но между собой всё равно препирались, кому быть главным пулемётчиком, у кого получится лучше. Наташа на нас прикрикнула и объяснила, что настоящие актёры не ссорятся из-за ролей, а делятся по-товарищески, и что в одном бою стрелять из пулемёта будет Мишка, а в другом - я.

Вожатый дядя Серёжа пообещал, что вставит в пулемёт батарейку, красную лампочку и громкую трещётку, и стрельба получится почти как настоящая. А Лёва Коровкин предложил, чтобы подавальщик ленты незаметно по одной ронял из кулака стреляные гильзы. Стали думать, где бы разжиться гильзами, жалели, что никто их не взял с собою из дому. Но Наташа сказала, что отобрала у ребят, отдыхавших перед нами, целую коробку - всё боялась, что они взорвутся, пока её физрук Сан Саныч не успокоил.

Витя Сверчков и Назар Цикада тем временем репетировали печальную песню 'Орлёнок'. Их должны были убить ещё в середине спектакля, так что в конце, когда мы с Мишкой побеждали в главном бою, никто не мешал им петь о самих себе. Вместе с Витей и Назаром пели девочки, которым не досталось роли, а руководил хором, как всегда, вожатый дядя Серёжа. Он действительно водил руками, как настоящий дирижёр. Наташа радовалась и говорила физруку Сан Санычу, что ставить спектакль в пионерлагере гораздо лучше, чем в школе, потому что в школьном драмкружке не лень заниматься одним девочкам, а здесь и мальчики не отвертятся.

Ваня Мухин, хоть и хулиган, помогал рисовать на больших бумажных листах кирпичную стенку, и под началом Сан Саныча учился кидать деревянные гранаты. Они должны были точно падать в башню броневика. Иначе кто поверит, что граната взорвалась и подбила броневик, если хлопушка бухает у броневика внутри, а граната катится по сцене.

Репетировали до ужина и после ужина. Вожатая Наташа объясняла, как сыграть главное сражение. Мы с Мишкой кричали 'Тра-та-та-та-та!', пока хватало воздуху. А другие кричали 'Пу! Пу!', потому что у них были только деревянные винтовки и фанерный маузер. Наташа уже устала ругаться, что мы кричим 'Тра-та-та!', дядя Серёжа ей объяснял, что нам так понятнее, а Сан Саныч пошутил, что сейчас мы стреляем холостыми, а на спектакле будем стрелять женатыми. Мы жалели, что в лагерь никто не взял пистолетов с пистонами - ведь боялись, что вожатые их отберут. Но дядя Серёжа и Наташа принесли по пистолету и показали, как будут на спектакле стрелять за сценой.

Враги наступали в противогазах, чтобы страшнее получилось и не видно было, что это девчонки. Наташа кричала, чтоб они меньше хихикали, когда их убивают. Лёва Коровкин играл и нашего бойца, и вражеского генерала, всего в крестах из чайной бумаги и с тахтовой бахромой на погонах. Генерал приказывал расстрелять пленного Назара Цикаду, одетого в дырявую тельняшку. После этого Лёва командовал трубить наступление, залезал в броневик из фанеры и уезжал со сцены, а потом отклевал усы, надевал папаху с красной ленточкой и считался нашим. Дядя Серёжа называл броневик чудом-юдом анженерной мысли. На броне по клеточкам нарисовали коня на дыбах, с рогом во лбу, и льва на задних лапах. Дядя Валера, вожатый отряда 'Зелёных', подошёл узнать, как дела, и стал читать стихи про английского Лёву, но Наташа на него цыкнула. Видно, побоялась, что ребята запомнят и станут попусту смеяться над Лёвой Коровкиным.

Ваня Мухин дразнил Лиду Бабочкину. Она обиделась и кинула в него деревянной гранатой. Ваня увернулся и насвинячил нечаянно краской на бумажную стену, которую сам рисовал. Такая стена называется 'задник'.

Мы устали - особенно те, кто не выспался из-за страшных историй. Наташа бранила нас артистами Мочаловыми, художниками от слова 'худо' и хористами ещё от какого-то слова. Никто не понимал, как из такой чепухи за неделю получится спектакль. Мне было обидно, что я постреляю из пулемёта совсем чуть-чуть, а потом весь главный бой выиграет Мишка. От стрельбы он даже охрип.

Стало темнеть, и нас отправили спать. Мы шли строевым шагом, которому нас научил вожатый дядя Серёжа - для спектакля и для завтрашней 'Зарницы'. Когда в палате выключили свет, Ваня Мухин спросил, знает ли кто какие-нибудь ужасные истории. Назар Цикада принялся рассказывать историю про то, как на тёмной-тёмной улице пропадали разные люди, пока в фонарях не заменили перегоревшие лампочки. Мы спросили, что случилось с этими людьми. Назар не знал. Слава Кузнецов стал над ним смеяться и всем объяснил:

- Назар так медленно выдумывает, что всем понятно: он рассказывает такую же чепуху, как Ваня Мухин и Витя Сверчков.

Тут Ваня Мухин, как ни в чём ни бывало, говорит:

- Я в прошлом году слыхал эту историю в пионерском лагере. Это действительно случилось в одном городе. Скелеты пропавших людей нашли в сарае на соседней улице.

Лёва Коровкин начал икать, но все увидали, что это Лева, и никто не испугался. Витя Сверчков сказал, что и сам знает про этот сарай от одного товарища, у которого папа был в том городе начальником милиции. Но теперь товарищ уехал, потому что папу перевели служить в какой-то город у моря. Там тоже творятся странные дела, и понадобился человек с особым опытом. Ваня Мухин заспорил, что скелет начальника милиции тоже нашли в сарае, а значит, ни в какой город у моря его перевести уже не могли. Витя Сверчков ответил, что это был, ясное дело, прежний начальник милиции, не догадавшийся, почему старушка с кладбища не велела заглядывать в рояль.

Когда ребята заснули, я потихоньку встал и вышел подышать свежим воздухом. Дежурная Галя сказала: 'Только чтоб туда и обратно!' Она строгая, как медсестра в больнице, но всё время читает журнал 'Юность' и забывает, кто когда вышел подышать.

Дядя Серёжа, Наташа и дядя Валера, вожатый отряда 'Зелёных', сидели на открытой веранде, где днём столовая. В темноте под карнизами веранды зажигаются лампочки, но у нас ещё засветло наступал отбой. Поэтому наша смена немножко завидовала ребятам, которые будут отдыхать в августе.

Вожатые, оказывается, и после отбоя готовили спектакль. Перед ними лежала ржавая фашистская каска и отломанный с ограды лагеря острый набалдашник. Наташа, вся в клейстере, пыталась облепить каску и набалдашник промазанной клейстером бумагой, которая называется папье-маше, а потом аккуратно снять и склеить, чтобы получилась вражеская бумажная каска с рогом на макушке. У Наташи ничего не выходило. Вернее, бумажная каска выходила на три размера больше железной и рвалась, как мандариновая кожура. Дядя Валера смеялся и говорил, что проще отлить эту ерунду из гипса на проволочном каркасе, а девчонки - дылды здоровые. Дядя Серёжа скручивал какие-то проводки для пулемёта. Если он берётся за одно дело, то в другое не лезет.

Из темноты появился физрук Сан Саныч с зубною щёткой в руке и с полотенцем на шее. Он строго спросил меня:

- Что, не спится?

Я ответил, что спится, а вышел я на минуточку. Этот Сан Саныч вредничает, если рядом несколько вожатых или много ребят - чтобы дисциплина не захромала. Даже называет нас детским коллективом, а вожатых - педагогическим. А так он часто шутит и с вожатыми, и с ребятами.

Сан Саныч посоветовал вожатым, как закончат, выбросить каску от греха подальше, и сказал, что утро вечера мудренее. То есть утром голова работает лучше, если выспаться. Он ушёл высыпаться, а я вспомнил книжку, в которой рассказывалось, как делать игрушки из гипса, папье-маше и совсем простых вещей, вроде ниточных катушек или жёлудей. Кому интересно, может спросить эту книжку в библиотеке. Я сказал, что каску и набалдашник нужно действительно залить гипсом, потом вынуть и в готовую гипсовую форму набивать папье-маше. Дядя Валера (он вообще ехидный) ответил, что это ежу понятно, а Наташа назвала меня гением и Буонаротти.

Когда я вернулся в палату, ребята спросонок приняли меня за какое-то чудовище и перепугались так, что Галя прибежала и включила свет. А под утро мне стал сниться страшный сон о том, что в нашем доме во всех канализационных трубах крутятся мясорубки.

Утром на линейке выступил начальник лагеря товарищ Окнов - наверное, от слова 'окно'. Говорил он медленно, будто пил по глоточку. Товарищ Окнов объявил, что наши два отряда испытают друг друга в быстроте и натиске, смекалке и взаимовыручке, отваге и несгибаемости.

- Только, ребята, гнуться не гнитесь, но и ломаться не ломайтесь! - прибавил он строго.

Все засмеялись, а товарищ Окнов объяснил:

- Мне за вас отвечать! - и скомандовал: - Даёшь ноль процентов потерь!

И все закричали: 'Ура!'

Наш отряд 'Синих' выдвинулся в направлении посёлка Лесные Партизаны. Так сказал вожатый дядя Серёжа, который в армии был младшим командиром. На самом деле мы просто шли по просёлочной дороге и пели 'Как ныне сбирается вещий Олег...'. Многие помнили эти стихи наизусть, потому что учили в школе, а припеву нас научил дядя Серёжа:

Так громче, музыка, играй победу!
Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит!
Так за царя, за Родину, за веру
Мы грянем громкое ура! Ура! Ура!

Дядя Серёжа сказал, что с таким припевом в старину ходили в бой наши солдаты и матросы, о которых, например, сняли фильм 'Герои Шипки' или про крейсер 'Варяг'.

Наконец, мы устроили привал на засыпанной шишками поляне. Это было место, где сосновый лес подымается над окрестностью, так что видно крыши посёлка Лесные Партизаны, а потом спускается в низину, словно к реке.

'Привал на перевале', - пошутила вожатая Наташе, и они с дядей Серёжей переглянулись и заулыбались, потому что ходили в настоящие дальние походы.

Мишка мне говорит:

- Неплохо бы сейчас хлеба с вареньем! А то мы вроде на учениях, а никакого сухого пайка!

Я говорю:

- Тогда выдали бы и солдатские фляжки! Пить захочется.

- Не захочется, - отвечает Мишка. - В городе сколько гуляем - и не хотим.

Я заспорил:

- В городе газированная вода, и пить хочется, только если ни копейки в кармане. А если есть, о воде часто и не думаешь.

- Это оттого, что люди по природе своей жадные! - сказал Мишка. - А каждому фляжку тащить тяжело. Но если столько ребят идёт вместе, можно было бы что-то придумать: на кого-нибудь чайник или целый бак с водой навьючить - как бойцы рацию носят, и вожатых нагрузить, чтоб не просто командовали.

- Можно и так, - согласился я. - Только тащить должен каждый по очереди.

Тут Мишка зевнул, потому что ночью часто просыпался от страха, а я огляделся, что называется, окрест себя: многие ребята (не только из нашей палаты) зевали или тёрли глаза. Я порасспрашивал их, что случилось.

Шура Жуков из другой палаты признался, что у них завелась, как у девчонок, мода читать нехорошие стихи и рассказывать страшные истории. Мол, докатились до того, что кому-то из ребят и днём страшно остаться хоть на минутку где-нибудь одним. Мишка чуть не проговорился, что у нас творится то же самое, но Шура знал об этом и без Мишки:

- Прямо безобразие какое-то! - сказал он, закрыл глаза и засопел.

Тут Мишку и меня подозвала вожатая Наташа, и дядя Серёжа послал нас и Витю Сверчкова в разведку. Правда, сначала хотели отправить с нами Лёву Коровкина вместо Вити, но Лёва наотрез отказался, и мы поняли, что его напугала история про девочку, которая пошла без спросу по грибы. Мы должны были разведать расположение 'Зелёных' у посёлка Лесные Партизаны, нанести их позиции зелёным карандашом на карту и вернуться в наш лагерь к началу наступления. Мишке выдали настоящую старую командирскую сумку с картой, компасом и заточенным с двух концов зелёным карандашом 'Копир-учёт'. Карта была нарисована от руки под копирку и немножко раскрашена акварелью. Она больше была похожа на план местности из учебника естествознания, но в общем нам понравилась. Правда, на ней было синим карандашом обозначено расположение наших сил на поляне и ещё в другом месте под названием 'резерв'. Мы подумали, что это ненадёжно: ведь 'зелёные' могут захватить нас превосходящими силами! Но дядя Серёжа объяснил, что голова разведчика ценнее карты и если уж разведчик, попадая в плен, рассчитывает удержать язык за зубами, карта у него должна стремительно оказаться там же и даже глубже.

- Только жуйте тщательней! - строго сказал дядя Серёжа, и Наташа поспешила объяснить, что это он так шутит, а карту можно просто порвать на мелкие кусочки, как шпаргалку.

- На худой конец, можно взять языка из разведгруппы 'Зелёных', - прибавил дядя Серёжа. - Наверняка у них в карте нарисованы их позиции.

Наташа велела нам соблюдать правила 'Зарницы' и не слишком лютовать, а то когда она сама школьницей отдыхала в пионерлагере, находились хулиганы, которые стреляли по условному противнику из рогаток.

- Это ещё что! - подмигнул ей дядя Серёжа, а нам сказал: - Только без членовредительства!

Это значит: не калечить.

Мы отдали дяде Серёже и Наташе салют и пошли в низину - впереди Коля Сверчков с биноклем, а следом я и Мишка с сумкой.

Мишка у меня потихоньку спрашивает:

- У тебя страшные стихи сочинить получилось?

Я говорю:

- Нет. Сколько ни думал, ничего не выходит. А у тебя получилось, Мишка?

- У меня получились, только нескладные. Давай у Вити Сверчкова спросим, откуда он столько страшного знает. Спрашивай лучше ты!

Я кричу:

- Витя, ты откуда знаешь столько стихов и разных историй?

Он обернулся, говорит:

- От разных товарищей во дворе и в школе слышал. А про троллейбус без проводов я слышал в пионерлагере от девочки, которая садилась в него с подругой и не успела зайти.

Мишка не поверил, присвистнул:

- Заливаешь! Откуда ж она знает, что делала в троллейбусе билетёрша с компостером?

Витя Мишку так и срезал:

- Так ей подруга в больнице рассказала, прежде чем умерла!

Я Мишке говорю:

- Может, Витя про девочку сочиняет, а всё остальное правда?

- Конечно, правда! - горячо согласился Витя. - И про яичницу, и про вязание крючком, и про красную кляксу в паспорте... - про девочку он даже спорить не стал.

В низине было сыро, хотя дождь не шёл с начала смены. Тропинка раскисла, и по сторонам от неё стояла вода. Мелкие лягушки с чавканьем скакали из глины в воду и наоборот. У нас начали промокать ноги, а далеко от дома в этом нет ничего хорошего.

Витя стал рассказывать страшную историю про одного мальчика. Его папа был моряком и, отправляясь в плавание, велел мальчику никогда не играть в ножички и ничего такого с собой не носить. Папа утонул вместе с кораблём, а мальчик нашёл в городе гвоздь, покрытый ржавчиной и чем-то вроде сургуча, и решил, что это не нож, а вещь полезная. Мальчик поехал в пионерский лагерь и взял с собою гвоздь, а в лагере играли в 'Зарницу' и его послали в разведку...

Тут совсем рядом раздался крик, и моё сердце как будто насмерть оторвалось. Витя первым понял, что случилось. Какой-то мальчик следил за нами из-за куста. Твёрдая земля с той стороны куста была только у самых корней. Он поскользнулся и провалился в в настоящее болото, где вода сразу до коленок, а под нею жидкая грязь.

Мы с Мишкой закричали:

- Хватайся за ветки!

Он и так держался, но кричал, что ветки тонкие и неудобные.

Мишка хотел подбежать к нему, чтобы подать руку помощи, но сам чуть не провалился, потому что нельзя было разобрать - где лужа, где глубокая вода, где земля, а где просто грязь.

Я подумал, что надо бежать за подмогой или он утонет, как партизанка Сусанна в заграничном фильме про наших союзников. Тут закричал и Витя Сверчков:

- Ребята, помогите! - так что мы сначала подумали, будто он и сам провалился.

Но Витя волочил из воды здоровенную сосновую корягу. Мы втроём, пыхтя, как паровозы, вытащили корягу и протянули нашему горе-партизану. Он ухватился за неё, мы потянули, он плюхнулся в воду, но мы выволокли корягу вместе с ним. Оказалось, что это наш условный противник Толя Букашкин из отряда 'Зелёных'. Толя весь был в болотном киселе: и сандалии, и носки, и коленки, и трусы, и рубашка, и командирская сумка. Он, видно, с перепугу забыл, что надо сказать, и только бормотал про какие-то пассатижи и стучал зубами.

Витя стал снимать с него сумку, но Толя вцепился в ремень и жалуется:

- Это не по-товарищески! Вытянули из болота, чтобы карту забрать!

Витя обиделся и говорит:

- Настоящие враги бы сумку без разговоров корягой подцепили и ещё бы подумали, не оставить ли такого бегемота, где нашли.

Мишка рассудил:

- Мы тебя, Толя, спасли бы и безо всякой игры, а карту, втроём на одного, и без болота бы забрали. Так что отдавай!

Толя сдался, а Витя расстегнул его сумку и достал оттуда мокрую карту и половинку разрезанной поперёк тетрадки в клетку. Раскрывает её - а в ней много-много написано аккуратным почерком, взрослым или девчоночьим.

Мы с Мишкой решили, что в этой тетрадке все военные тайны 'Зелёных', но Витя, что называется, опешил ещё больше, чем Толя.

Мишка говорит:

- Дай сюда! - и взял тетрадку.

Она не слишком намокла, и чернильный карандаш почти не расплылся.

Мишка стал читать:

Коля Филёнкин включил пилораму,
Рядом висела курортов реклама...

Я дослушал и чуть не зачесался, а Мишка весь покраснел и сказал:

- Этот стих сочинил такой хулиган, что его и поколотить-то не совестно! Настоящий фашист!

Я говорю:

- Выкладывай, Толя, откуда у тебя эта тетрадка! И ты, Витя, сознавайся, откуда столько стихов знаешь и чему сейчас удивился!

Витя снова попробовал соврать, но Толя прямо побелел под грязью и заныл:

- Если я проговорюсь, мне устроят наказание хуже, чем в этих стихах! Коля Филёнкин только на рекламу курортов засмотрелся, а вы мне велите страшную тайну выдать. Мне рассказывали, что бывает с теми, кто проговорится.

- Так это просто ещё одна страшная история! - сказал забористо Мишка, чтобы Толя не запирался.

А я догадался кое о чём ещё и сказал:

- Те, кто сочиняют эти стихи и страшные истории, хотят не только, чтобы мы боялись и не спали. Они хотят, чтобы мы перестали понимать, что хорошо, а что плохо, смеялись бы, как дураки, и чтобы нам друг друга не было жалко! Это какие-то враги задумали!

Витя Сверчков сжал кулаки - я даже решил, что он собрался драться. Но Витя выпалил:

- Если это враги, то я всё расскажу. Только пускай запишут, что я сознаюсь добровольно. И ты, Толя, сознавайся!

Толя совсем скис, хуже болота, и говорит:

- Ага, я сознаюсь, а Сан Саныч мне конфету даст отравленную!

- А ты не бери! - сказал Витя и начал чистосердечное признание: - На третий день смены физрук Сан Саныч подозвал меня и Ваню Мухина. Он спросил, хотим ли мы пользоваться авторитетом, и объяснил, что нас будут считать самыми весёлыми и знающими больше всех интересного. Надо только согласиться хранить секрет, а больше ничего делать и не нужно. Сан Саныч нам дал такую же половинку тетрадки, только разрезанную ещё пополам, чтобы чужой не прочёл. Четвертинки мы сложили и стали читать. Нам сначала было смешно, потом противно, а потом снова смешно. Сан Саныч посоветовал: 'Рассказывайте ребятам - и к вам потянутся!' Только предупредил нас, чтобы мы никому не проговорились, откуда столько знаем - иначе с его мамой и с нашими тоже случится несчастье, как в истории про настенные часы. А если один проболтается, то другой должен поскорее сообщить Сан Санычу, чтоб он принял меры.

Я спрашиваю:

- Что ж вы в такую ерунду поверили? Заколдованная она, тетрадка, что ли?

- Мы и не поверили, - ответил Витя. - Просто интересно было хранить секрет. Да мы ещё поклялись, а клятву нарушать нехорошо.

- Эх ты, простота! - говорит Мишка. - А если бы шпион с тебя клятву взял молчать, что он Кремль взорвёт?

Витя Сверчков только плечами пожал - он и так всё понял, и сам у Толи Букашкина спрашивает:

- А у тебя почему половинка тетрадки целая? Кому ещё в вашем отряде Сан Саныч велел секрет хранить?

Толя помялся, ответил, что не знает, а Мишка говорит:

- Всё ясно! Толя отличник, он тетрадку, небось, выучил целиком наизусть. А следить за ним, как Вите с Ваней друг за другом, не надо - слишком уж он боится и слушаться привык. А такой, если возьмётся за что-нибудь плохое, никогда не сознается.

Толя носом зашмыгал и чуть ли не закричал:

- Нет, сознаюсь! Всё так и было! Сан Саныч мне сказал, что если я стану душой общества, ребята не будут больше надо мной смеяться!

Мишка нахмурился, напыжился и произнёс:

- Так рождаются враги!

Толя заплакал, а на самом деле так в одной книжке про шпионов называется глава, где какой-то жадный или завистливый человек попадается на шпионскую удочку.

Тут уже Витя Сверчков говорит:

- Если Сан Саныч - настоящий шпион, то нельзя терять ни минуты. Он может ещё чего-нибудь натворить. Заколотит кого по-правдашнему гвоздями в рояле - и привет горячий! Тогда уж нам прощения не обломится.

- Пошлёт отряд 'Зелёных' в самую трясину, как нечего делать! - согласился Мишка. - А сам в суматохе сбежит.

Это Мишка правильно сообразил, потому что Сан Саныч командовал 'Зелёными' вместе с вожатым дядей Валерой.

Я говорю:

- Давайте отдадим Толе карту, он вернётся к своим, как ни в чём не бывало, а дядя Серёжа с Наташей поднимут белый флаг и крикнут, что вызывают на переговоры дядю Валеру. Мало ли какие переговоры у вожатых во время 'Зарницы'! Главное, чтобы Сан Саныч не видел, что с нами Витя и Ваня. Мы вчетвером дяде Валере всё объясним, они втроём отзовут Сан Саныча в сторонку - и в мешок его, как фашистского генерала!

Толя снова заныл:

- Я дороги не знаю! Меня послали начальником разведки, потому что я отличник, а я от ребят отстал и заблудился...

Хоть его за руку веди к 'Зелёным'! Делать нечего, пришлось нам с Мишкой и Витей взять этого Толю Букашкина с собою в лагерь 'Синих', где нас уже заждались. Ребята играли в салочки или рассказывали друг другу страшные истории.

Дядя Серёжа и Наташа нас похвалили за языка, но мы сказали, что это не главное. Мы подозвали Ваню Мухина и сразу объяснили ему, в какую страшную историю он попал. Ваня врагом становиться не захотел, только вздохнул:

- Чтоб ему, Сан Санычу, пусто было! Надо колоться!

Это он не про прививки сказал, а про чистосердечное признание.

Мы впятером объяснили дяде Серёже и Наташе, в чём дело.

Наташа говорит:

- Разные люди выдают себя не за тех, кто они есть. И физруки попадаются всякие. Но такого я не ожидала!

Дальше всё пошло как по маслу, то есть по плану. Мешка на поляне, конечно же, не нашлось, но дядя Серёжа сказал, что сойдёт и брючный ремень. Мы жалели, что во всём отряде нет ни единого автомата или пистолета.

- На сотню штыков ни единого ствола! - посмеялся дядя Серёжа. - Ничего, я-то самбо занимался и боксом, а он - так, бегун.

У Вани Мухина был с собою перочинный нож, но мы не стали говорить об этом вожатым.

Дядя Серёжа с Наташей спустились в низину и пошли по тропинке к лагерю 'Зелёных', пугая лягушек. Мы шагали за ними и незло шутили над Толей Букашкиным, который в трёх соснах заблудился. Остановились за густым орешником, а Наташа поднялась на горку в лагерь. Через пять минут она вернулась с вожатым 'Зелёных' дядей Валерой, и мы рассказали ему всё, что знали. Он не сразу поверил, но Витя показал ему отобранную у Толи тетрадку. Тогда вожатые пошли в лагерь, а мы держались позади, в резерве, то есть готовые прийти на подмогу.

- Сдаваться пришли? - спросил Сан Саныч, прищурясь.

Дядя Валера уставился на Наташу, Наташа, не зная, что соврать, сделала вид, что падает в обморок, и дядя Валера её подхватил. Сан Саныч растерялся, но не слишком, потому что раньше видел, как Наташа делает это на репетициях. Дядя Серёжа попробовал ухватить Сан Саныча приёмом самбо, но Сан Саныч больно лягнул дядю Серёжу, дядю Валеру с Наташей оттолкнул так, что сшиб на траву, и побежал в сторону посёлка Лесные Партизаны. А за посёлком напрямик - и шоссе, и железная дорога.

Мы закричали:

- Стой!

А Ваня Мухин достал из кармана деревянную гранату и бросил Сан Санычу вдогонку, как он же Ваню сам учил. Граната стукнула Сан Саныча по затылку, он споткнулся и упал. Тут мы навалились на Сан Саныча ввосьмером, а распрямившийся дядя Серёжа завернул ему руку приёмом самбо. Гранату Ваня взял из лагеря без спросу, на всякий случай, а карманы у него большие и растянутые, и он вечно в них таскает какую-нибудь ерунду.

Через неделю мы сыграли спектакль 'Красные звёзды'. Мы с Мишкой палили из пулемёта, враги в рогатых касках роняли винтовки и падали. Одна даже ухватила другую за хобот, нечаянно оторвала его, и обе повалились убитыми. Наших было мало, без пулемёта не выстоять. Насчёт главного боя мы с Мишкой договорились, чтоб никто не обижался. Сначала пулемётчиком был я, потом меня сразила вражеская пуля, и Мишка меня заменил. Но я был жив и раненой рукой показывал ему, куда стрелять, пока враги не кончились. А Ваня Мухин кинул гранату и подбил вражеский броневик. Он попал точно в башню, и сидевший внутри дядя Серёжа, хоть забыл надеть каску, взорвал хлопушку и поджёг ненужную фотоплёнку. Чёрный дым повалил из броневика, бой закончился победой наших, и на середину сцены вышел наш командир - Слава Кузнецов. Слава сказал, что сейчас мы победили, но нам предстоит ещё много сражаться, а потом беречь наши завоевания. Мы с Мишкой, и Лёва Коровкин, и Лида Бабочкина кричали 'Ура!' И даже Ваня Мухин кричал, хоть его перед этим сразила вражеская пуля.