Мадам Анжали ахала, вытирая кровоподтеки с лица Дамьена, тот сидел, насупившись с опухшим носом и губой. Он чувствовал себя виноватым за то, что не смог отделать пятнадцатилетнего паренька, и так постыдно был побежден на глазах у всех. Дамьен сердито бурчал сквозь зубы о том, что ему не следовало вытаскивать Шейна-Леона из пропасти, а мессир Де' Краньен даже не смотрел на него. Шейн сидел не далеко от них и с довольным видом точил свой меч, остальные были уже за столом в ожидании ужина.
- Ах, зачем вы подрались! - со вздохом досадовала мадам Де' Краньен,
- вы не должны этого делать...
- Ещё чего! - рявкнул Дамьен, - я отыграюсь..., тупой англичанин!
- Как ты можешь! - вдруг резко запищала Анжали - не смей так
говорить про брата!
В этот миг все взгляды за столом обратились к мадам Де' Краньен, она вдруг разрыдалась, и подсев к ничего не понимающему Шейну-Леону, стала обнимать его. Он, как мог, старался освободиться от ее рук, тараща глаза, будто увидел призрака. Обстановку, с помощью смеха, разрядил мессир Де' Краньен:
- Ты видно женушка переработала сегодня - смеялся он, и все хохотали
с ним, - или ты не помнишь, где мы его нашли?
Но мадам Анжали не унималась:
- Шарль-Луи, - рыдала она, хватая малыша, - ах, когда я увидела, я не
поверила, все это так, так.... - и она снова обхватила его за шею.
Мессир Де' Краньен вскочил из-за стола, с размаху ударив рукой по
краю, и заорал:
- Говори!, с кем ты еще таскалась!
И мадам Анжали захлебываясь в слезах, и заикаясь ,начала рассказывать:
"Когда, когда ты Жорж, оставил нас с маленьким Дамьеном, все, что было забрали, а нас выгнали на улицу, как бедняков. Мне некуда было идти.... Я шла, хотела пойти к своей сестре, но по дороге Дамьен заболел, мы спали в лесу, где придется, денег на еду не было. Я шла пока могла...., - она снова рыдала....
- Это было в порту, не знаю каком, Дамьену стало совсем плохо, у него изо рта шла пена, я положила его в охапку сена. Из таверны вышел господин, он был хорошо одет, я схватила его, стала умолять дать мне денег, но мне нечего было предложить ему. Он сказал, что я красивая... я пошла с ним в гостиницу. Ах, он был молод, красив и обходителен, никто не стал бы так обращаться со мной.... Когда он уснул, я украла его кошелек и убежала. Мне пришлось жить в публичном доме у мадам Бомон, когда родился Шарль-Луи, я решилась уплыть оттуда, но с младенцем это было невозможно, а Дамьен уже был большой, тогда я подбросила Шарля под дверь тавернщику."
Мадам Анжали все рыдала и рыдала, а Шейн-Леон все равно ничего не понимал.
- А при чем тут я? - решился вдруг спросить он.
Она потянулась к его шее и вытащила медальон.
" Этот медальон - наш семейный герб - я его надела тебе на шею, когда положила возле двери таверны".
- Что ты говоришь, француженка, мой отец Мартин-Леон Даффи -
наполовину сицилиец, наполовину ирландец, а моя мать, Гартензия Иста -
испанка, так что не болтай глупостей! - кричал Шейн - я не француз, я не
могу быть лягушатником!
Он вскочил, сорвал с себя медальон, бросил его на пол, и, глядя на завывающую мадам Анжали, стал орать:
- Ты врешь! .... Вы специально это выдумали, чтобы отомстить мне, с
какой радостью я перерезал бы вас всех, французских ублюдков! Я испанец, я
ирландец - вопил он, и, схватив со стола нож с размаху воткнул его в свою
ладонь. Кровь брызнула фонтаном на стол и побежала тонкими ручейками,
заливая белую кружевную рубашку.
- Видите! - бушевал Шейн, это не болотная вода. Он стал отходить к двери и побежал, что было сил прочь, не разбирая дороги.
Мессир Де' Краньен хмыкнул, и прорычал:
- Неудивительно, что я тебя бросил, ты задираешь юбку перед каждым траппером, - и, повернувшись, пошел в свою комнату.
Дамьен сидел, как парализованный с широко раскрытыми глазами и удивленным видом, в голове его не было никаких мыслей.
Уже темнело, где-то вдали, сверкали яркие молнии зарницы. Шейн бежал, и бежал куда-то сквозь лес, и длинные ветки больно хлестали и царапали ему лицо. Из ладони текла кровь, падая на траву, но боли Малыш не чувствовал, ладонь не двигалась, а в голове гудело, словно при шквальном ветре.
- Чушь, вранье, - пытался убедить он себя - проклятые французы, не зря отец их всех ненавидит, и капитан тоже. Подлые....
Он упал, когда снова очутился на утесе, и тяжело дыша, стал орать и стонать. Перекатываясь по уже сырой земле, Шейн вырывал клочья травы, кидая их в стороны.
- Неправда - крутилось в его голове, - а что если нет, если вся жизнь
обман, ведь медальон был у меня с рождения, отец говорил, что он мне от
матери достался. Вранье...
"Чертов мальчишка, весь в своего папашу!" - кричал капитан, когда злился на Шейна.
"Вылитый мой братец, Мартин-Леон" - говорил он частенько. Но ведь, правда, что я похож на своего отца:
"Копия... - вспоминались слова Иса Стингрея, - глаза его, волосы его, копия, а вот характер мой, этого не отнимешь".
- Не может быть, он мне не врал, так не бывает, все знают, что я Шейн-
Леон Даффи, сын Мартина-Леона.
Он закрыл лицо руками, и горячие струйки слез побежали по его щекам, Шейн вытирал их, но поток не иссякал. Малыш плакал, и если раньше, было, кому пожалеть его и уверить, что все хорошо, то теперь нет, он был один.
"Неправда, ложь" - повторял он, как скороговорку, и глядел глазами полными слез на темное ночное небо, сплошь усыпанное звездами.
Он глубоко вдыхал сырой воздух и, закрыв глаза, стал засыпать.
За деревом стоял Дамьен, он вышел сразу за Шейном и, видя, как тот улепетывает, пошел за ним, за чем и сам не знал. Смутные чувства обуяли и его, он уже не злился на Малыша, но и не готов был признать в нем брата.
За то Дамьен чувствовал свою схожесть с Шейном, и даже испытывал к нему некое сочувствие и вину за то, что его предпочли Шейну. Он хотел подойти к нему, но не решался и потому решил подождать пока Малыш пойдет назад в форт.
Утро ударило светом по яркой зелени, еще не сошла ночная влага, и радужные капельки росы блестели, как россыпи брильянтов на траве. Повсюду деловито сновали шустрые букашки.
Дамьен по-прежнему сидел возле дерева, он промок до нитки и проснулся, стуча зубами от холода. Съежившись, паренек, вздрогнул, и стал неспеша вставать, его конечности так затекли за ночь, что он скрипел от боли, как несмазанная дверь. Немного поразмыслив Дамьен, взглянул в ту сторону, где вчера лежал Шейн-Леон. Последний, оставался в той же позе, в которой заснул. Малыш был бледен, с опухшими глазами и посиневшими губами.
"Вылитый покойник..." - пронеслось в голове Дамьена, от чего он буркнул и вздрогнул одновременно. Сын мессира Де' Краньена не очень любил покойников, потому что, они с детства вселяли в него ужас, а может, впрочем, потому, что ему слишком много их пришлось повидать на своем веку.
Дамьен приблизился к Шейну-Леону и, опустившись на колени перед ним, приложил ухо к его груди.
"Странно, ничего не слышу, - подумал он, - может, и вправду помер..." В этот момент Шейн открыл глаза и увидел чью-то мохнатую голову, с торчащими из нее ветками, возле себя, он подумал, что это какой-то лесной зверек пыхтит, и порывается отцапать кусок от его туши, и с силой схватил Дамьена за нечесаную копну.
- А, а, а!....- понеслось над лесом, - вот урод, проклятый англичанин!...- вырвалось у последнего, и только тут Шейн начал понимать, что это нечто человеческое.
Дамьен ругался, кряхтел и почесывал затылок, в это время, Малыш поднялся, окинул взглядом округу, и побрел в сторону форта. Он уже не мог думать о том, чей он сын, кто его мать, Шейн боялся лишь одного, что его отец, которого он так любил и всю жизнь хотел стать непременно похожим на него, вдруг окажется совершенно чужим, и капитан тоже. Его терзали сомнения, знала ли об этом команда.
- Конечно, знали..., сам для себя решил он - просто молчали, потому
что боялись, а может, им просто было меня жалко. Подкидыш, меня держали
из милости. Шут, все смеялись надо мной.
Он вытер лицо рукавом, глаза почти не открывались, а спина жутко болела.
- Теперь я понимаю, почему отец держался от меня подальше.
Постройка форта лишь отговорка, он терпеть меня не может, потому что я
француз. Француз... француз, чтоб они все передохли, это они виноваты,...
ненавижу их всех, ненавижу!
Прейдя в форт, он молча прошел в свою комнату. Мужчин не было, они ушли на рудник, а мадам Анжали, кинувшаяся вдруг в его сторону, неожиданно остановилась и нерешительно отступила. Он взял свой клинок, оделся и пошел обратно в сторону леса. На миг мадам Анжали показалось, что он уже не вернется, и она хотела побежать за ним, но не посмела. По дороге Шейн снова встретился с Дамьеном, но они не говорили, сын мессира Де' Краньена лишь проводил его взглядом и что-то буркнул вслед.
День за днем проходили быстро, уже минула неделя, как Шейн - Леон ушел из форта. Мадам Де' Краньен каждый вечер, закрывшись в комнате, плакала, ее странный ритуал действовал угнетающе на всех жильцов. Мужчины спорили, женщины перестали улыбаться, а на маленькую Адель вообще никто не обращал внимания. Даже воздух в форте превратился в какой-то гнилой и траурный. Дамьен думал о том, что уход Шейна, как нельзя ему на руку, однако общее похоронное настроение захватило и его, он несколько раз ходил в лес, в смутном желании отыскать Малыша, но, в конце концов, передумывал и возвращался обратно.
Шейн обитал возле реки, он довольно далеко ушел и, соорудив себе нечто подобное шалашу, поселился там. Рыбная ловля давалась ему хуже, чем охота, поэтому он предпочитал бродить целыми днями по лесу. Шейн много думал вечерами, у костра, где никто не мешал ему, и пришел к выводу, что сначала должен поговорить с капитаном, а потом уже паниковать, он считал, что медальон мог действительно достаться ему с кучей других украшений, но к французам он возвращаться не хотел. Так пролетели ровно семь дней, на восьмом он решил проверить силки, поставленные им накануне, и отправился вдоль реки. Шейн шел долго, солнце было уже в зените и нещадно жгло своими лучами землю. Малыш устал и решил свернуть в лес, в прохладу деревьев и зарослей, отойдя от воды и шума, вдруг услышал чьи-то надрывные крики.
Он бросился на звук и вылетел прямо на поляну, где двое солдат англичан силой тащили индеанку. Девушке было лет восемнадцать, она кусалась, визжала и вырывалась так, что они разодрали на ней и без того скудную одежду. Солдаты явно собирались на славу позабавиться, увидев выскочившего из кустов Шейн- Леона, они остолбенели. Но он долго не думал, и, выхватив свой меч, одним взмахом пропорол рядом стоящего англичанина со лба донизу, так, что из него посыпалась вся требуха. Ловко перехватив меч другой рукой, Шейн вонзил его в брюхо второго солдата, кровь брызнула и окатила его и девушку с ног до головы. Индеанка закричала, и в тот же миг возле ее ног рухнуло два трупа. Ее колотило мелкой дрожью, она старалась вытереть свое лицо, но только больше размазывала на нем кровь. Шейн стоял и смотрел на нее, впрочем, и он сейчас имел весьма потрепанный вид. Через несколько минут, Малыш уже удалялся куда-то в гущу леса, а напуганная до смерти индеанка шла за ним. Он возвращался в свой шалаш, и, выйдя к реке, обернулся. Девушка стояла в метрах десяти от него, и что-то непонятно лопотала, кутаясь в оставшиеся на ней лохмотья. Шейн повернулся и пошел дальше, когда они переходили реку, она оступилась и быстрый поток, подхватив ее, стал уносить куда-то в даль. Шейн мгновенно прыгнул за ней и, борясь с течением горного потока, поплыл вслед. Ледяная талая вода напомнила ему ночь шторма, когда он навсегда перестал быть счастливым, и когда лишился всего, что имел, включая собственную, как ему казалось, настоящую, жизнь. Выхватив девушку из стремительного течения, Малыш зацепился за камень и стал вытаскивать ее на сушу. Бедняжка была без сознания, она нахлебалась воды и сильно ударилась о камни. Нога была разодрана и кровоточила.
Шейн привел ее в чувства, содрал остатки лохмотьев и перевязал ими ногу. Он снял с себя мокрую рубашку, отжал ее, и обернул ею девушку, но идти самостоятельно она уже не могла. Малыш решил отнести индеанку в форт, так как не понимал ни, слова из того, что она говорила, и, кроме того, только там ей могли оказать помощь. Он нес ее на руках и думал, что ему будет очень противно возвращаться туда. Малыш постоянно боролся с собой, и, в конце концов, чувства ответственности пересилило в нем гордость, и ненависть к французам.
Дело шло к вечеру, когда вернувшиеся с рудника золотодобытчики уже собрались возле построек, обсудить дальнейшее их возведение.
Из широких бревенчатых ворот неожиданно для всех, появился Шейн-Леон; весь грязный, лохматый, раздетый и в крови. Было ощущение, что он, шел с поля сражения. В его руках находилось нечто обернутое грязной тряпкой с длинными черными спутанными волосами. Шайка, стала не спеша, подходить к нему....
- На кой черт, ты притащил сюда эту краснокожую девку!? - завопил Гардош - от нее проблем будет больше чем пользы....
Во дворе поднялся хаотичный гвалт, спорили о том, что делать с индеанкой. В это время мадам Анжали и Жанета, выбежавшие на шум, увидели Шейна- Леона. Мадам Де' Краньен кинулась от радости к нему, но, заметив несчастную девушку, стала вталкивать Малыша в дом. Они положили ее на кровать в комнате Жанет Ля Бель, и стали перевязывать и промывать рану.
- Послушай, Шарль, не уходи, - умоляюще произнесла Анжали,
обращаясь к Шейну.
- Меня зовут Шейн-Леон Даффи - ответил он, собираясь выйти.
- Хорошо, хорошо...., - не отставала она, - но прошу, останься, я
виновата, и ты вправе злиться, но я была молода, напугана. Ах, если бы ты
знал, если бы понял, я такая несчастная, - и она зарыдала, закрывая лицо
кружевным платком.
- Я останусь, ненадолго, но я хочу видеть вас мадам, как можно реже -
фыркнул он и вышел.
Через несколько дней, все встало на свои места. Шейн-Леон постоянно пропадал на охоте, мужчины на руднике, таким образом, Малыш видел французов редко. Индеанка, которую звали Пауи, уже поправлялась. Она говорила только на своем языке, поэтому понимали ее с большим трудом. Из ее слов ясно было одно, она дочь вождя племени абенаков. Ее хотели отдать замуж за Неруму, нового вождя одного из племени ирокезов, но у Пауи был другой жених, Бахута. Они убежали и договорились встретиться в лесу, но индеанка заблудилась, и ее поймали солдаты.
Шейн считал эту историю довольно глупой, но по законам племени абенаков, тот, кто спасет дочь вождя становиться ее мужем. Пауи везде ходила за Малышом, мешая ему охотиться, не разрешала другим женщинам подавать Шейну еду и по ночам приходила к нему в комнату, хоть ее и пытались укладывать отдельно, ложилась на циновку возле кровати, и спала. Других мужчин она боялась и сторонилась. Шейн относился к ней философски и с терпением.
Индеанка была скандальная и налетала на женщин с кулаками, если они пытались хоть чем-то помочь ему, кричала на них и вцеплялась в волосы. Французы посмеивались над Шейном - Леоном и за его спиной приставали к Пауи, но в остальном, Малыш все время напряженно думал: "Ну почему же меня не ищут?", и черные мысли опять лезли в его голову.
Однажды Малышу довелось отлучиться ненадолго, проверить силки. На этот раз ему удалось уйти быстрее, чем его "жена" это заметила. Обойдя ловушки раньше обычного, он возвращался в форт быстрым шагом. Пройдя к воротам, Шейн заметил весьма неприятную картину, какой-то здоровый немец гонялся по двору за Пауи, пытаясь ухватить ее за что помягче. Девушка отбивалась, как могла, но превосходство было явно на стороне мужлана. Шейн мгновенно бросил добычу и выхватив свой клинок прижал его к горлу немца. Этот знак немало охладил не только пыл германца, но и других мужчин. Они знали какой парень бывает горячий, когда его выводят из себя, а с бешеным англичанином не хотел связываться никто. Так протекали долгие и безрадостные дни Шейна-Леона Даффи.