Аннотация: Что отдаст призрак за возможность чувствовать? Что от него потребуют? (Текст написан для ФБ, есть высокорейтинговые моменты)
При жизни я был стервятником - тем, кто копается в покинутых руинах и извлекает на свет старые тайны. Опасное и прибыльное ремесло - оно может погубить в одночасье и так же обогатить. Все знают, как всего одна находка сделала "стервятника" основателем могучего государства! Мало кто из нас не хотел бы получить такую же славу, что и владыка Парагона, гордо называющий себя Совершенным.
Мне повезло меньше. Меня мои поиски погубили; ловушка времен Сёгуната плюнула в меня колдовской стрелой, пронзив насквозь. Я даже не успел ничего понять.
К счастью, мой напарник выполнил договор, который мы когда-то заключили; успешно выбравшись из руин, он похоронил меня по всем правилам, и положил в могилу мои вещи, на случай, если я восстану призраком.
Он оказался прав. Я действительно вновь открыл глаза под темным небом Нижнего Мира, в блеклых землях царства мертвых. Какими тусклыми они мне показались после буйной зелени Востока!
Похороненные со мной предметы отбросили тень в царство призраков; сумка с инструментами была при мне, оружие - тоже. Они стали даже лучше, чем при жизни, стали такими безупречными, какими я хотел бы их видеть.
Я знал о Нижнем Мире больше многих людей. Профессия обязывает, в руинах нередко встречаются тени их прежних обитателей и владельцев; понемногу я стал разбираться не только в опасных призраках, но и в целом в состоянии нежити.
Можно даже сказать, что я был готов.
Очнувшиеся в Нижнем Мире чаще всего продолжают заниматься тем же, чем и при жизни. Я не видел причины, по которой мне стоит нарушать это правило... может, и другие думали так же?
Неважно. В любом случае, моя профессия не потеряла значимости и здесь, просто слегка изменилась. Древние руины отбрасывают в Нижний Мир еще большую тень, чем живые города; но когда в Творении ловушки снимаются, а сокровища похищаются, их отражения в царстве мертвых остаются на месте.
Я был хорошим стервятником. Я очень много знал об остатках былых времен - и мои знания оказались ценны. Призрачный Восток, как оказалось, не так уж и отличается от живого, а местные правители столь же жадны до тайн, как и обитатели Творения.
Сперва я нанялся к военачальнику из Акийской Империи и провел его по древним могилам. О, как он был рад, извлекая оттуда могильные дары времен Сёгуната! Целый коготь он вооружил найденными в могилах артефактами, и возвысился среди своих товарищей, совершив несколько удивительно успешных военных походов.
Разумеется, военачальник щедро меня наградил. Он оставил в Творении сильный род, и тот регулярно поставлял ему сожженные приношения - так что я ушел от него с кошелем, туго набитым черными монетами. И с мечом, который выбрал сам; при жизни я так и не успел раскрыть свою Эссенцию, но после смерти обрел ее, пусть и принадлежащую Нижнему Миру. Теперь я мог владеть артефактами - и с радостью ухватился за этот шанс.
Дальше мой путь привел меня в Ханау-Тиоку, странное королевство, где владыка и название менялись вместе с сезоном. Мне повезло: я явился туда во время лета, имени "Ханау" и правления принцессы Аннуаски. Впрочем, долго я там не задержался, ушел, прежде чем пришли зима, имя "Тиока" и королева Вызывающей Тени.
Зато мне повезло западнее, в Дехелешене, призрачном отражении великого Лукши. Здесь с умершими не хоронили артефакты и магитек; лукшийцам они были нужнее в Творении. Тут всегда ценили знатоков вроде меня - так что я и воспользовался возможностью.
Десятилетия текли за прежней работой. Долгое время я водил дехелешенцев по известным мне местам; теперь, с поддержкой вооруженного отряда, пройти в схроны оказалось проще. Многие из них оказывались пусты - нас опередили; меня, конечно, никто не винил, хотя я этого и опасался поначалу.
Потом я покинул Дехелешен, отправился в иные земли. Никогда, разумеется, не приближался к Сиджану; там не любят тех, кто забирается в гробницы, а мне не раз приходилось этим заниматься.
И уж точно я избегал мест, где по-настоящему правили Лорды Смерти. Внимание сильных мира редко приносит удачу, случись оно в Малфеасе, царстве мертвых или в Творении. Да и что им до меня? Они царили вдалеке от простых призраков, и мои знания меркли на фоне того, что накопили владыки царства смерти.
Побывал я в призрачном Кьяроскуро, городе черного стекла и погребальных урн, и в затянутом туманами Дари. Заглянул потом на Север, прошелся по городам Кунлуньской пустыни. Везде мне находилось занятие; пару раз даже удалось установить контакт с Творением, найти своего напарника. Мы даже продолжили сотрудничество - он сжигал мне подношения, поставляя деньги, я же делился с ним узнанным в Нижнем Мире.
Несколько раз я выходил в мир живых, найдя удобные тенеземли - чтобы встретиться с напарником или кое-чем поделиться с гильдийскими торговцами. Но Творение давило на меня, отрицало меня; каждый раз я возвращался в Нижний Мир, стараясь забыть яркие краски человеческих земель.
Я стал своим в царстве мертвых, пусть и не смог окончательно вытравить мир живых из памяти. Да и не хотел; забывшие прошлую жизнь уходят в Лету, на новое перерождение. Я же еще не пресытился этим бытием.
Конечно, самые дорогостоящие тайны я хранил при себе, ожидая тех, кто сможет по-настоящему их оценить. Некоторые секреты просто нельзя продавать дешево; да, могильные дары рассыпаются под солнцем, но древние библиотеки ценятся во всех мирах.
Мне пришлось ждать долго по меркам людей. Почти три десятилетия, прежде чем мир - стабильный, застывший, спокойный Нижний Мир - изменился.
Оба мира пошатнулись. Когда Зимняя Маска взял Шипы, на берегу Моря Теней возникла новая, исполинская тенеземля. Когда на Востоке пали легионы Тепетов, в призрачные королевства пришло немало воинов, и империи мертвых целый год лихорадила война.
Когда в Творение вернулись сияющие легенды древнего прошлого, в Нижний Мир пришли рыцари смерти.
Призраки встретили их изумлением и недоверием; говорят, что самые старые из теней еще застали время соларов и указывали на похожесть. Не знаю. Мне не верилось, что-то кто столько времени мог сопротивляться Лете и даже остаться в здравом уме; сравнить рыцарей с соларами я, конечно, не мог - никогда не видел солнечных Анафем.
Появление рыцарей обсуждалось везде; казалось, Нижний Мир очнулся от своей обычной апатии и ожил, как бы странно это ни звучало. Я не обсуждал, я лишь слушал и запоминал - как всегда.
Одно было ясно: рыцари смерти могущественны и высокопоставленны. Они командовали армиями Лордов, они носили на себе истинные артефакты, а не могильные дары, они владели некромантией, на что не способен ни один призрак, кроме Лордов. Да и не были они призраками - пропитанные Нижним Миром, родные ему, но живые. Парадокс, невозможное сочетание; даже люди призрачной крови не настолько связаны с царством мертвых.
И с каждым новым слухом я понимал, что они могут стать лучшими покупателями моих тайн. Безмерно могучие, влиятельные, но еще не освоившиеся в Нижнем Мире по-настоящему... что еще нужно?
Очень, очень осторожно я начал наводить справки. Очень и очень осторожно - отыскал рыцаря, что оказался ближе всего, и в конце концов встретился с ним, с невероятно красивым среброкожим и беловолосым человеком с изысканными манерами.
Он назвался Обсидиановым Каллиграфом, сказал, что принадлежит к касте Лунной Тени. Я не знал, что это значит; он меня любезно просветил, впервые упомянув странные слова "Возвышенный-абиссал". Возвышенный так Возвышенный; ранее я считал, что так называют лишь дракорожденных, хотя и видел их лишь пару раз и издали.
Имя и то, что он сказал о своей касте, подсказывало, что древняя библиотека будет ему интересна. И действительно: стоило мне сделать намек, как глаза Каллиграфа загорелись.
- Я могу щедро оплатить такие сведения, - предложил он.
- Я могу даже провести вас туда, - усмехнулся я. - Но цена будет высока.Что вы можете предложить?
Он сощурился, внимательно глядя на меня, а затем вдруг улыбнулся.
- Чувства.
- Что? - удивился я.
- Я могу дать вам возможность чувствовать, - наклонился Каллиграф вперед. - Не так приглушенно, как чувствуете сейчас вы и все другие призраки. Ощущать мир так же остро, как и при жизни.
Я долго молчал, пытаясь совладать с тем, что вызвали в моей душе эти слова. Как он смог угадать то, чего мне не хватало все эти годы? Как точно назвал мое главное желание?
Даже выходя в Творение, я чувствовал себя чужим, именно потому, что все -краски, звуки, осязание... все притуплялось. Все проходило сквозь пелену, разделяющую жизнь и смерть.
И теперь он просто так говорит...
- Не сомневайтесь, - добавил Каллиграф, видя, как я колеблюсь. - Мы, абиссалы, владеем силами, которыми не обладает больше никто. Если желаете, я могу поклясться на собственной аниме.
Я кивнул. Я уже знал по чужим рассказам, что некоторые рыцари смерти обладают способностью магически скреплять клятвы, произнесенные в их присутствии; могут связать и себя. Что ж, пусть поступит так, подтвердит свою решимость.
Когда Каллиграф обещал дать мне чувства взамен на открытие библиотеки, воздух вокруг него истекал кровью и знаками Старой Речи. Клятва была дана и закреплена; теперь у нас обоих не было пути назад.
Возможно, я поспешил? Но тогда меня сжигало нетерпение, нехарактерное для призрака.
Я был уверен, что библиотека цела. Я и в Творении-то на нее наткнулся случайно, столь хорошо она была сокрыта; освоившись в Нижнем Мире, я проверил нужное место и с удовольствием отметил, что она по-прежнему запечатана. Призрачное бытие, различные арканои и накопленные артефакты позволили мне многое узнать о местных защитах и наметить способы их преодоления.
У меня были знания. У Каллиграфа - немыслимая для призраков сила, при помощи которой он прошел в древнее хранилище, развеял даже те ловушки, до которых я не дошел. Признаюсь, я был поражен и искренне восхищен его мастерством; тогда же я впервые увидел в действии некромантию, и испытал одновременно ужас и... да, снова восхищение. Такая мощь действительно может подарить новое, измененное бытие!
Когда перед нами открылась последняя дверь и нашим взглядам предстали сотни свитков и книг, нетленных в стазисе Нижнего Мира, я вздохнул с облегчением. Каллиграф же прошелся вдоль полок, внимательно приглядываясь к манускриптам, тихо прочитал вслух несколько названий, рассмеялся. Затем повернулся ко мне и сказал:
- Что ж, вы выполнили свою часть сделки. Пора мне ответить тем же самым.
И ударил.
Смог бы я уклониться от этого удара, даже если бы я и ожидал его? Не знаю. Подозреваю, что на этот случай абиссал приготовил что-то еще, не менее действенное.
Я мгновенно потерял сознание, а когда очнулся - был уже растянут, накрепко прикован к раме из черного металла. Каллиграф возился с какими-то инструментами, пото появился передо мной со своей обычной улыбкой.
- Вы не этого ожидали, - ответил он на мой недоумевающий взгляд; я приходил в себя и картина перед глазами прояснялась. - Конечно. Но... видите ли, вы можете поделиться своими тайнами с кем-то, кто к нам не расположен. Ту же библиотеку я перевезу, но это займет время, а конкуренты мне не нужны. Да и к тому же...
Он помедлил.
- Я давно хотел провести эксперимент.
Я не понимал, о чем он говорит; огляделся, обнаружив, что оказался в странной лаборатории, заставленной столами и инструментами, от грубых до тонких.
Потом я увидел кристаллы душепламени и черные камни рядом с ними и все осознал.
Будь проклят металл, сковавший меня так, что даже удесятеренная ужасом сила не позволила мне вырваться. Будь проклят Каллиграф, знавший, как обездвиживать призраков.
И будь вовеки проклят тот, кто впервые изобрел способ создавать душесталь.
Кристаллы запылали по одному слову абиссала, и их пламя охватило меня. Неспешно - такой огонь всегда неспешен. Он омывает подобно воде, он проникает во все поры призрачного тела; с каждой секундой он все больше втекает в тело.
Огонь Творения обугливает плоть, сжигает кожу, заставляет мясо чернеть и обращаться в уголь. Это, направленное чужой волей пламя... оно ведет себя иначе. Оно размягчает. Превращает тело в тягучую массу, в густую жидкость.
Медленно. Неотвратимо.
Никогда в жизни и посмертии я не испытывал такой боли; я корчился на раме, ощущая, как слабеет ее хватка - но мои руки уже текли, словно облитые кислотой, тело распадалось, становясь жидким... и стекало вниз, в заботливо подставленный чан. Кричать я перестал где-то в этот момент, когда горло и рот стекли вслед за плечами.
Я не терял сознания. Никто при душековке его не теряет.
Налитое в чан тело кипело, разогреваемое бледным пламенем; я чувствовал, как на мне выступают и лопаются пузырьки, как Каллиграф рассеянно помешивает мою жидкую плоть, наблюдая за тем, как плавится черная руда Лабиринта, второй компонент.
А затем он взял инструменты. И я понял, что боль от пламени была лишь началом.
Как это описать - ощущение, когда твое тело переливают и доводят до нужной температуры? Когда в тебя вливают расплавленную руду и старательно смешивают с самим твоим существом? Когда охлаждают и одновременно выдирают из корчащегося разума все воспоминания, которые интересны кузнецу? Когда на тебя рушатся удары молота, пронизывающие вспышками адской, невыносимой боли саму душу - единственное что есть у призрака... а затем приходит ядовитая черная сила, пропитывающая тебя до краев, заставляющая застыть...
И потом - вновь обрушивается молот. Теперь я - материал. Теперь из меня можно сделать что-то полезное.
Теперь я - кинжал. Короткий кинжал, скованный из одной-единственной души; оружие, уникальное в своем роде. Я не знаю, что за магию пустил в ход абиссал, что сделал с обычной ковкой, но сплав, в который я обратился, чувствует. Чувствует так остро, как никогда при жизни. Каждое прикосновение к моему клинку вспыхивает отчаянной, пронизывающей меня болью; каждый удар, погружающий меня в чужое тело, заставляет задыхаться в плоти и захлебываться кровью, сознавая, что я не могу перейти черту небытия. Каждый взмах - и сам воздух обжигает меня, как человека, с которого сняли кожу и поливают соленым кипятком.