Аннотация: Портрет православного русского патриота в интерьере. Рассказ написан более 10 лет назад - однако ничего не изменилось.
А. Зеличёнок
АВЕ, МАРИЯ!
Валентин Сергеевич Авдеев, в определённых (дружеских) кругах из-вестный под самолично придуманным прозвищем Гранит, покинул свою кон-тору ровно в семнадцать ноль-ноль, за полчаса до официального оконча-ния рабочего дня, чтобы успеть на сходку, о которой его предупредил утром по дальноговорителю заполошный, как всегда, Лоб. Собственно, Гранит успел бы и так, от Столыпинской, где располагался трест "Гос-святиздат", в котором Валентин Сергеевич ударно трудился старшим ско-росшивателем, до Малой Антисемитской - места сбора - было рукой по-дать, но дорога-то лежала вдоль Мойки, по святым местам, и потому не хотелось нестись, подобно взмыленной лошади, а желательно было именно прогуливаться. Тем более и погода-то была какая! С утра всё дождик мо-росил, как и обычно в Петрограде, а к вечеру вдруг и развиднелось, и потеплело, и солнышко землю залило, и в воздухе стояла та особенная бодрящая сыроватость, которая бывает только летом в солнечную погоду после дождя. Лишь непросохшие лужи кое-где обочь тротуара напоминали о прошедшем ненастье. Две девушки в лёгких сарафанах спешили куда-то впереди Авдеева. Мужик в армяке продавал расстегаи и пирожки с требу-хой (Гранит узнал мужика, это был отставной актёр по кличке Сержант из группы внедрения нравов). Плыл от Спаса-на-Крови звон колоколов. Пья-ный городовой в необмятом ещё обмундировании стоял у витрины безалко-гольной лавки, тупо глядя на своё изображение в стекле, а его правая рука всё шарила по поясу, силясь, отыскать резиновую дубинку и натыка-ясь лишь на непривычную "селёдку". На душе было благостно, и Авдеев знал, что это хороший признак, - значит, после митинга настроение бу-дет то что надо - боевое. Гранит вспомнил предыдущую операцию, катер, мотор с праздничным названием "Вихрь", каменные берега канала Пуришке-вича, брызги в лицо и отчаянные вопли голозадого бородача на тросе за кормой. Ну и визжал этот трепач, подумал Авдеев и ухмыльнулся. Вот тут-то, посреди всей богоданной идиллии, к созиданию коей, благодаре-ние судьбе, и Гранит приложил свою тяжёлую руку, резкий и сильный по-рыв ветра пронёсся вдоль реки, бросив на прохожих песок и мелкий мусор и задрав подолы у впереди идущих девушек. Не успел Валентин Сергеевич улыбнуться сему, как мы бы (но не он, честный, прямой и простой, уни-верситетов не кончавший) сказали, пикантному обстоятельству, как на его голову, ввиду погоды такую беззащитно-беззаветную, не прикрытую даже любимой кепкой фасона "Я из Мавзолея", обрушился неожиданный, а потому особенно подлый и низкий удар. У Авдеева потемнело в глазах. Вселенная вокруг него закружилась и рванулась куда-то вбок, и Гранит, крепкий мужик тридцати четырёх лет, отроду не имевший предосудительных связей с кооператорами, демократами, ренегатами, интеллигентами и дис-сидентами, чистокровный патриот в шестом поколении, полетел в чёрный бездонный колодец, безвременно обрывая нити, связывающие его с этим миром. Но прочны оказались нити, а может, слишком крепка была голова Авдеева, и не умер он, а напротив, очнулся и в сердцах возроптал на Небеса, ибо нашёл себя сидящим в унизительной позе в грязной и мелкой луже на краю тротуара, и коварного врага нигде не было видно. Через секунду Валентин Сергеевич понял, что никакого злоумышленника, поку-сившегося на его полезную жизнь, и не было, а имелся лишь сорванный стихией с фасада ближайшего здания транспарант. И, что самое обидное, транспарант-то был наилучшего свойства: "Нет - покушениям на нацио-нальные традиции!", материя прочная, доски крепкие, а под словечком "нет" - особо толстые, и вот именно этим концом Валентина и трахнуло. Видимо, от удара шарики в мозгах у Авдеева начали крутиться быстрее обычного, и он мгновенно опознал и доски, и материю, и лозунг - сам пилил, строгал, сколачивал, а буквы писала Нина Сергеевна, хоть и ин-теллигентной профессии дамочка, но свой человек, воспитатель молодёжи. Тут шарики побежали ещё быстрее, и Гранит сообразил, что вешала транс-парант наверняка группа Арнольда. Точно - Арнольд со своими интеллек-туалами паршивыми, здесь был его район. "Гомики! - бормотал Авдеев, выбираясь из лужи и ощупывая здоровенную шишку над правым ухом. - Коз-лы! Придись чуть пониже и..." Он подошёл к парапету и сплюнул в воду. Глядя на плевок, медленно дрейфующий по течению, Гранит представил се-бе, как он хватает Арнольда за шею и сдавливает её, чувствуя под боль-шими пальцами дёргающийся кадык, и ему стало немного легче. Ничего этим умникам доверить нельзя. Ненадёжные они какие-то, увёртливые, с двойным дном. Авдеев вспомнил компанию Арнольда - сплошь очкарики, бо-родатые, один вовсе горбоносый - снова захотелось выругаться. А ведь Гранит был против, когда этого хиляка посвящали в ратники, и все, кто поопытней, предостерегали - шибко умён, не нашего поля ягодка, и боро-да у него подозрительная, и имя двусмысленное, не худо бы попридержать пташечку, да и проверить. Нет, куда там! Он ценный, он испытанный, у него рекомендация! Доверчивы все больно. А где он испытанный? В жур-нальчиках и на митингах он испытанный. Ну, про статеечки в журналах и газетёнках ничего не скажу, а на митингах и сам Гранит - даром, что двух слов связать не умеет - рванёт что следует, и ребята двинут как один и сделают всё, как надо. А ежели на серьёзную работу идти - в лоб кому, экс у кровососов или любительский погромчик на десять персон - где Арнольд? А Арнольд, пока настоящие мужики в деле, ползком да хит-ростью - в верхи, и вот он уже в малом совете вождей, и приказы отда-ёт. Нет, из н и х он, точно - из них. У, гад, скрипнул зубами Гра-нит, приняли его на свою голову. На его, Авдеева, голову, и шишка вон всё набухает. И теперь этот козёл со своим очкастым кагалом учит простых ратников жить. Гранита учит. "Вы, Валентин Сергеевич, не оби-жайтесь, - и очередным талмудом трясёт, - вы человек испытанный, чест-ный, но крайне необразованный. Это вас очень и очень порой подводит. Вот и на выездном мероприятии на Пушкинской вы не совсем правильно действовали, не нашли достаточных контраргументов, и чем кончилось? Акция, уважаемый Валентин Сергеевич, - хорошо, но и словом надо уметь ответить. Теорией вам нужна овладевать, друг мой, теорией. И вы сами почувствуете, как в вас вливаются новые силы". Каждый раз ему про этот визит на Пушку напоминает. Да, вдарил там Гранит одного чернявого в лоб. От души вдарил. Лучший аргумент, кстати, и оказался. Кудрявый - с катушек, ребята воодушевились, а один на один наш ихнего всегда поло-жит. Ну, и что получилось-то? Милиция (тогда ещё) для виду дубинками помахала, мы им ручкой - и на футбол, за "Зенит" картавым бляшки на-чистить. А что нам милиция когда делала? Да если б у нас на самом вер-ху друзей по духу не было - где б мы очутились? Там, куда Абрам крестьян не гонял. А сейчас мы где? В колыбели их революции шестико-нечную на пятиконечную меняем. По-нашему, по-расейски, по-коммунисти-чески. Потому как мы за коммунизм, но без них, кучерявых. И вся наука. Тут мысли Авдеева совершила крутой поворот, он вспомнил книжку, кото-рую Арнольд совал ему под нос. Да, он же говорил, что здесь её и ку-пил, на той стороне Мойки, на развале у книжного. Ладно, внезапно ре-шил Авдеев, ладно, овладеем вашей теорией, как девкой, овладеем. Про-никнем. А затем вашу очкастую сволочь в кулак возьмём и даванём так, чтобы вся подлая внутренность вон потекла, чтобы вы, козлы, больше на-ми никогда не командовали. Он решительно развернулся и зашагал к бли-жайшему мосту через Мойку. Развал, собственно, таковым не был: толка-лись у магазина десятка два разномастных и разновозрастных личностей, опасливо демонстрируя вопрошающим содержимое пухлых спортивных и бесформенных дорожных сумок. Оранжевые и сиреневые "ленинки" перепар-хивали из рук в руки и мгновенно исчезали в потайных карманах. Наблю-дательный Гранит сразу углядел искомый фолиант в дипломате у рыжеборо-дого очкастого верзилы, к которому почти никто не подходил, кроме ар-нольдоподобных козлов, и двинулся к нему тем особенным упругим шагом, каким всегда шёл на акцию. Попутно Авдеев отметил, что число "этих" здесь явно превышает допустимый процент, и лучшие книги, судя по спросу, естественно, у них. Ладно, подумал он, подождите малость, при-дётся вас тут маленько пощупать. Святые места поганить недадим. Через пять минут, после короткого, но энергичного торга оставив у рыжего об-лома кровный четвертной. Гранит уже шёл по Невскому, держа под мышкой увесистый тёмно-зелёный том. Про сходку он напрочь забыл, мысли его, сбитые с привычного русла предательским ударом по голове, приняли но-вое направление и текли теперь по нему, не уклоняясь в сторону. Шаг Авдеева оставался твёрдым, бодрым, лицо просветлело, ноздри раздува-лись, как перед дружеским междусобойчиком с хорошей выпивкой. Он даже насвистывал разухабистый мотивчик из любимого марша "Кровь, почва, коммунизм". Ладно, гад. думал Валентин, не пожалею времени, вызубрю всё существенное из этой книжонки, а на ближайшем сборе тебя же и уде-лаю. Тоже мне, друг нашёлся, братская чувырла. Размышляя над дальней-шей судьбой уделанного Арнольда, Авдеев незаметно для себя промахнул почти всю цивилизованную часть Невского и вышел к Фонтанке. На груди у одного из усмирителей Клодтовых коней, нос у которого и вправду несколько подкачал, жёлтой масляной краской была намалёвана Соломонова звезда. "Зря, - подумал про неведомого эксперта Гранит, любуясь рель-ефными мышцами укротителя. - Хоть и голый мужик, а свой". Чуть подаль-ше, в подворотне возле магазина "интимные товары" небритый иноземец в прозрачных - по последней тамошней моде - штанах фарцевал импортными резиновыми изделиями. На груди у него висел кусок картона с надписью "Русские - хуже". Ненашенский дефицит заморский гость менял - один к одному - на "Столичную" и чугунные бюсты вождей, складывая их в два огромных чемодана у ног. В последнее время эти товары продавали в гра-де Петра только по видам на жительство, что было связано с участивши-мися визитами туристов из дружеских азиатских, братских славянских и небратских скандинавских стран, да и из провинции. Все знают, что вод-ка и вера - универсальная валюта. По слухам, бюсты уходили за кордоном за бешеные доллары. "Продают страну, гады, направо и налево прода-ют", - горестно подумал Авдеев, глядя на покупателей, столпившихся вокруг бойкого купца.
Когда Гранит сворачивал на Питейный проспект, на него налетел спешащий куда-то кудрявый горбоносый хлюпик в очках и со старым номе-ром "Могендовида" в кармане. Однако к этому времени Валентин Сергее-вич настолько раскис от тяжких размышлений о судьбах Родины, что всего лишь, на полминуты приостановившись, коротким энергичным словом иден-тифицировал национальность молодого человека, поинтересовался, не на совет ли мудрецов он так торопится, сообщил юноше о близком знакомстве с его родительницей, а в заключение дружески порекомендовал ему вер-нуться на историческую родину. Небольшая встряска вновь взбодрила Ав-деева и подняла его настроение до надлежащего градуса. Взбегая через две ступеньки к себе на шестой этаж, он уже не насвистывал, а почти в полный голос рычал национальный марш, пугая спрятавшихся в тёплых гнёздах обывателей. Ворвавшись наконец в квартиру. Гранит запер за со-бой дверь и, присев на табурет в прихожей, немного успокоился. Отды-шавшись, он сбросил ботинки и босиком прошлёпал в ванную, где сразу же обнаружил, что сионисты отключили воду. В душе заклокотало и поднялось тёмное. Неумытый Авдеев, всё так же босиком и вцепившись в купленный фолиант, как в хоругвь, прошёл в комнату. С иконы, висевшей в красном углу над телевизором, печально и строго смотрела на него Пречистая. От этого взгляда раздражение у Валентина Сергеевича улеглось, и вернулось прежнее боевое настроение. Перекрестившись на образ, Авдеев с благо-дарностью вспомнил Ваську Лба, доставшего ему по случаю "Марию со мла-денцем". А то даже неприлично - защитник Отечества, и без иконы. Перед друзьями неудобно. Вон у Илюшки-богомаза вся пятикомнатная кооператив-ная родная хата, которую враги никогда не сожгут, отделана под стари-ну: полати, лучина, сундуки, прялки, ковши какие-то, электрокамин, электроорган японский и газовая плита в печь вмурованы - и образа в каждом углу, даже в туалете над дверью. Спасибо Ваське, хороший он па-рень, выручил. Может, конечно, и церковь где грабанул, с него ста-нется, но для святого же дела. Свой мужик Лоб, надёжный. Хоть и тата-рин по прабабке.
Внутренне подготовив себя, наконец, к овладению теорией для пос-ледующего истребления примазавшихся умников, Авдеев сел за стол, Отод-винул в сторону нож с присохшей жилкой, забытый здесь с завтрака (вче-ра у мужика на Невском в подворотне оленину купил; как эти поуезжали, сразу дичь в лесу появилась, оленей жрём; хотя кониной сильно отдаёт), и открыл том на первой попавшейся странице. Чего там пишет интеллиген-ция паршивая? "Итак, мы могли видеть, что правильно понятая националь-ная идея, очищенная от чуждых наслоений, невзирая на возможные частные эксцессы, улучшает, окрыляет и возвышает народ. В коренные моменты ис-тории лишь великая национальная идея способна спасти страну от перело-ма, а народ от распада и гибели, сохранить уникальную духовную ауру этноса. Переплавляя, смешивая и растворяя в себе без остатка малые на-родности с их культурой и традициями, Третий Рим в средних веках и но-вейшем времени исполнял уникальную роль средоточия европейской, хрис-тианской духовности, своеобразного Мессии для других народов". Прочи-тав, Валентин Сергеевич громко икнул, пробормотал: "В общем, понятно, бить надо! За нашу ауру!" - и стал ожидать прилива духовных сил. Одна-ко, противу ожидания, никакого прилива не наблюдалось. Наоборот, странное сосущее ощущение возникло в глубинах желудка и распространи-лось по всему организму. Гонимый смутной тоской, Авдеев бросился к хо-лодильнику, и в полчаса опорожнил его, запив водой из чайника. Когда резь в животе немного улеглась, Валентин Сергеевич обнаружил, что в желудке сосет по-прежнему. Тут его внезапно осенило, он припомнил бре-довое словосочетание, которое часто повторял Арнольд, и с гордостью осознал, что у него. Гранита, образовался духовный голод. Окинув ком-нату блуждающим взглядом, он увидел на краю стола нож, зажал в кулак его рукоять и, размахнувшись, вонзил лезвие в самый центр тёмно-зелё-ной обложки. Первые куски Валентин Сергеевич аккуратно вырезал и, удерживая на кончике ножа, ловко переносил в рот. Но вскоре он сообра-зил, что всё равно никто не видит, так зачем же мучиться, и набросился на останки тома со всей яростью пробивающегося к знаниям гегемона. Его зубы ещё не успевали перемолоть предыдущий кусок, а руки уже выламыва-ли, выдирали следующий, стараясь ухватить побольше пикантной зелёной корочки, волокли его в рот еще трепещущим, с безобразно свисающими лохмотьями страниц и подрагивающими ошмётками корешка. Нож он давно отбросил за ненадобностъю. Временами Авдеев судорожно икал и тогда, прервав трапезу на несколько секунд, давал возможность улечься уже проглоченному. Наконец интеллектуальная пища иссякла. Валентин Сергее-вич, поискал глазами, обнаружил ещё несколько крохотных обрывков, по-крестьянски смахнул их в ладонь и отправил в рот. Больше на столе ничего не было, лишь на лезвии ножа, который он зачем-то воткнул в столешницу ("Испортил полировку", - недовольно подумал Авдеев), подсы-хала кровь. Покачав головой, Валентин Сергеевич облизал лезвие. Потом он тщательно осмотрел и обсосал пальцы. Довольно вздохнув, он прислу-шался к себе и ощутил, как организм начал усваивать знания. Могучие силы прибывали с каждой секундой. Но всё-таки требовалась ещё что-то, чего-то ещё явно недоставало. И тогда он поднял горящий взгляд на лик Богоматери.