"Себя он знает, другим верит - это противоречие распиливает все на части".
Франц Кафка.
Часть 1
Глава 1
--Вы не находите, что тот продавец книг на углу - за нами следит?--мужчина смотрел на улицу слегка отогнув край портьеры. Его лицо выражало не то что спокойствие (которое наверняка показалось бы странным в такой ситуации), но оно и не слишком-то было напряжено. По крайней мере, мне настолько это показалось удивительным, что я забыл ответить ему на вопрос. Он спросил еще раз, и тогда я, желая скрыть оплошность, как мог показал "серьезную мыслительную работу" и подошедши к окну - выглянул наружу.
Это показалось моему собеседнику неосторожным с моей стороны - и он буквально втянул меня обратно.
--Тише Вы,-- еле слышно произнес он.
Посмотрев на него, я заметил, как у него чуть подрагивают уголки губ.
--Нет, нет, продавец книг за вами не следит,-- поспешил успокоить я его.
--Вы так думаете?,-- недоверчиво произнес он. Но я уже почувствовал, что ему очень хотелось мне верить. Видимо, то состояние, в котором он находился, приносило неудобство и ему самому. А может он был и не настолько сумасшедший, как то показалось мне поначалу.
Как бы то ни было, после недолгой борьбы с самим собой, Пьер наконец-то задернул портеру, и задумчиво посмотрел на меня.
--Мой друг,-- попытался перехватить я инициативу.--Вас мучает мысль, что за вами кто-то следит. Я не буду вам пытаться доказать что это не так. Но позвольте вам продемонстрировать некую ошибочность ваших выводов на простом примере.
Не давая моему собеседнику опомнится, я резко открыл окно и махнул продавцу книг, который казалось только этого и ждал, потому что не прошло и минуты, как он уже стоял в моем кабинете на втором этаже трехэтажного старинного домика, где я снимал квартиру.
--Этот человек хотел бы купить у вас все книги оптом,-- кивнул я на Пьера, у которого тут же покраснели мочки ушей.--Как Вы на это смотрите?--посмотрел я на продавца книг, который не понимающе переводил глаза с меня на Пьера.
--Вам понятен мой вопрос?--переспросил я, видя что у продавца книг какие-то затруднения с речью. Он вроде как и хотел что-то сказать, но это никак у него не выходило.
--Молодой человек,-- пристально посмотрел я на продавца книг,--я нашел вам покупателя, который хотел бы разом приобрести весь ваш товар,-- повторил я недавний вопрос, и всем своим видом показывал, что ответ мне нужен. И я его добьюсь.
--Да... Ну или почти да,--смутился продавец.--Мне необходимо за ним спуститься вниз.
--Без проблем,--улыбнулся я.--Как только найдете каталог - тотчас же поднимайтесь. У нас с Пьером есть для вас некоторые вопросы.
Всего через несколько минут мы с Пьером уже погрузились в выбор книг. Я рассчитывал, что Пьер приобретет все книги, которые были у продавца. Но оказалось что у Пьера с собой не так много денег. А занять у меня он наотрез отказался. Пришлось выбирать по каталогу. Но все равно - Пьер выбрал около полусотни книг. И еще столько же - выбрал я. Когда я вернулся из подсобки (куда относил книги) и уже собирался расплатиться, выяснилось, что за меня это сделал Пьер (хотя мне казалось, что у него действительно не хватает денег). Причем он ни в какую не хотел брать какие-то деньги от меня. В итоге я вновь стал его должником. Вновь - потому что, если честно, Пьер уже не раз выручал меня.
Несмотря на то, что уже лет десять как я имел частую практику и принимал пациентов (одним из которых с недавнего времени стал Пьер), особых капиталов я так и не нажил. Да и много ли можно заработать, работая врачом? Частным врачом. Хотя какие-то деньги мне, конечно, заработать удавалось. Вот разве что...
Все дело в том, что тот метод который я практиковал... Можно сказать, что до сих пор еще (несмотря на то что был уже 1934 год) находились открытые противники психоанализа. Несмотря на то, что уже почти четыре десятилетия как профессор Фрейд открыл его миру. Но... Вот в том то и дело, что до сих пор было это "но"...
После моей свадьбы с Софи и окончания еще одного университета (какого уже по счету, я чуть ли не сбился и сам), мы какое-то время еще жили в Германии (где родился я, и куда увез свою невесту из ее родной Франции), но несколько лет назад переехали в Вену. Чем-то мне нравился этот город. Можно сказать, я влюбился в него сразу и бесповоротно. Софи, правда, какое-то время еще пробовала "сопротивляться" (она то,-- как раз хотела бы вернуться во Францию; ну или на крайний случай остаться в Германии), но мне удалось уговорить ее, и какое-то время я был уверен, что никаких вопросов у нее не возникнет.
Да так, в общем-то, и было. Можно сказать, что Софи представляла собой тот тип женщины, который понравился бы большинству мужчин. И я говорю даже не о внешних данных (хотя внешне она была очень и очень привлекательная: аппетитная фигурка, небольшой рост, худенькая, развитые формы, шатенка), а о чисто душевных качествах... Была она кроткая, и как оказалось (когда она была невестой это вроде как у нее и не проявлялось),-- в первую очередь была ориентирована на то, что скажет мужчина; даже с какой-то любовью (и поистине внутренней самоотдачей) исполняя любоежелание. Притом что почти половину моих желаний она с легкостью угадывала. Иной раз вводя меня в легкое беспокойство способностью читать мысли. (Софи была прирожденным психологом). И вообще я могу сказать, что не ошибся в ней. Уже не раз убеждаясь в том, что когда-то принял правильное решение. (Познакомился я с ней почти случайно. Тогда я, Франц Монтескье, приехал со своим ныне покойным дедом Францем Монтескье (меня назвали в честь его) к его старинному приятелю. А у него оказалась чудесная внучка. Которой-то и была Софи).
Город в который мы переехали с Софи - мне действительно нравился. Нравились его изгибы улиц. Нравились небольшие двух-трехэтажные) домики, которые располагались вдоль этих улиц; так что мы с Софи, бывало, устраивали целые прогулки, любуясь старинной архитектурой и наслаждаясь духом того спокойствия, что царил в этом городе.
Я могу сказать, что моей жене в итоге город тоже понравился. Как я уже говорил, ей все равно нравилось все, что нравилось мне. И быть может за это я любил ее еще больше. Хотя признаюсь, в Софи не было ничего, из-за чего ее можно было не любить. И чем больше мы жили вместе, тем больше я в нее влюблялся.
--Вы так считаете?--спросил я Пьера, который вероятно заметив, что я погрузился в свои мысли, задал мне вопрос, решив что я совсем его не слушаю. Но я его слушал. Слушал, размышляя при этом о чем-то своем. Такое случалось со мной не раз. Вначале моей практики я, помнится, очень опасался что-либо прослушать из рассказов своих пациентов. Но с годами понял, что проблемы у них у всех в общем-то схожие. Да и сам я с каждым моим пациентом становился опытнее. Так что уже мог себе позволить думать о чем-то своем, при этом, впрочем, научившись и не упускать рассказа очередного своего пациента.
Пьер не был моим пациентом. Вернее, еще недавно он вполне еще мог им не быть. Да и то, что я принимал его, была наша маленькая тайна. Пьер был двоюродным братом Софи. И попросил меня, чтобы ни сестра, ни кто-то другой не узнали о том, что ему требуется моя помощь.
Пьер жил во Франции, в Париже. У него была своя продуктовая лавка (по-моему, и не одна); и его все считали достаточно успешным предпринимателем. Да так оно, наверное, и было. Но вот в последнее время Пьер стал замечать, что с ним начало происходить что-то странное. Ему казалось, словно он находился под чьим-то постоянным наблюдением. Причем кто были эти люди, Пьер сказать не мог. Да у него и врагов-то, как выяснилось, не было. А глядя на него, на его долговязую фигуру и слегка подрагивающий голос (вся его внешность никак не вязалось с родом его занятий), мне становилось понятным, что врагов у него не могло быть, как говорится, уже по самому факту существования такого человека. Пьер принадлежал к тому типу людей, которые бояться даже своей тени. И о том чтобы кому-то нагрубить, или даже возвысить голос?!.. Пьер не пережил бы даже одной мысли об этом.
И при этом почему-то был уверен, что у него было много врагов. И те, чуть ли не выслеживают его.
Зная, что я веду частную практику, Пьер под надуманным предлогом приехал в Вену, чтобы поговорить со мной. Софи очень обрадовалась приезду брата, и поначалу совсем не отпускала его от себя.
Это совсем не вязалось с планами этого человека. Каждый вечер, приходя домой (Пьер остановился у нас), я видел его напряженное лицо (Пьеру было около сорока, хотя выглядел он несколько старше), и мне каждый раз хотелось ему чем-то помочь, прежде чем он уедет обратно. (Нам он сказал, что приехал по каким-то профессиональным вопросам). И Пьер, должно быть, так бы и уехал ничего мне не рассказав, если бы как-то случайно с ним не разговорившись, я не заметил, что у него в ближайшем будущем могут быть вполне серьезные проблемы с психикой.
--Уже. Уже мой добрый кузен,--произнес Пьер, и опустил глаза, видимо находясь в сомнениях относительно того, правильно ли, что он мне об этом рассказал.--Вы ведь тоже так считаете?--решился он на вопрос.
--Ну, так, или не совсем так...Для этого как минимум надо нам побольше поговорить наедине,--несколько уклончиво заметил я. (Во мне присутствовала эта странная черта. Я вроде как и хотел, бывало очень хотел что-то узнать от собеседника. А когда тот вроде как и раскрывался, мое лицо - словно уже само по себе, и уж точно независимо от меня - выражало такую отвлеченность, что приходилось делать над собой усилие, чтобы не обидеть собеседника).
В последующие несколько минут мы договорились, что Пьер останется еще на какое-то время (благо, что у него оказался компаньон, который любезно согласился пока поработать один), и пройдет у меня анализ.
( Софи в это время следила, чтобы подали именно тот ужин, который она заказывала. Она совсем недавно взяла новую кухарку,--девушка, надо признать, была с некоторыми странностями,--и уже несколько раз путала блюда, о которых ее просила моя супруга - с теми, которые ей казалось, что ее просили приготовить. Но Софи уверяла, что ничего похожего на те блюда, которые приносила кухарка, она никогда не заказывала. А потом, видя, что ничего не меняется, и девушка по-прежнему путается в выборе блюд, Софи просто-напросто стала контролировать процесс приготовления пищи. Причем, могу заметить, что "контролерские" функции ей явно пришлись по душе. При этом Софи была против того, чтобы сменить кухарку. Уже позже я узнал, что примерно та же проблема была и с нашей горничной, которая на удивление делала иной раз совсем не то, что ей поручали. А помимо кухарки и горничной была еще прачка, которая на все то же мое удивление затягивала стирку белья. И уже несколько раз (не дождавшись в срок) Софи было собиралась сделать замечание, но видя изможденное лицо бедной женщины - отказывалась от своих намерений).
Пьер действительно остался (объяснив сестре, что у него возникли некоторые незавершенные дела, и на какое-то время он вынужден остаться; хотя Софи - я подозреваю - была так рада брату, что, кажется, и не расслышала толком причину, по которой он должен был задержаться; хотя, как я знал, Пьер долго продумывал, что же он должен был сказать, чтобы ему поверили), и в последующие две недели я с ним беседовал чуть ли не каждый день. Точнее, рассказывал мне большей частью все он. Я же его слушал, лишь время от времени делая какие-то уточняющие замечания.
--Я действительно вас слушаю,--в очередной раз я заверил Пьера, что внимательно его слушаю. Он мне поверил. А я впредь решил быть более собранным. Хотя раньше я уже давал зарок поменьше думать о чем-то своем на психотерапевтических сессиях. Ведь, большей частью, люди мне попадались с выраженной патологией сознания. Психопаты и неврастеники. И их истерическая натура просто не могла выносить подозрений относительно того, что человек, которому они доверяют свою тайну - не слушает их. Притом что почти все без исключения они были уверены, что действительно рассказывают мне что-то настолько редкое, уникальное и исключительное, что я могу услышать только от них. И им совсем было неведомо то, что я только за этот день уже выслушал несколько похожих историй (со схожей симптоматикой душевного состояния авторов), поэтому на самом деле удивить меня чем-то было невозможно. Ну, или почти невозможно (я все же допускаю мысль, что появится какой-нибудь чудак, который поведает о какой-то неведомой форме Dementia praecox; хотя, по большому счету, за явных шизофреников я не брался).
--Понимаете, Франц, мне на самом деле кажется, что за мной кто-то следит. Хотя когда я неожиданно оглядываюсь - вроде как и не замечаю ничего не обычного... Но только по началу. Потому мне удается выделить из толпы своих "преследователей".
--Вы каждый раз видите одних и тех же, или они меняются?--поинтересовался я.
--В том то и дело, что меняются! Я, конечно, не могу сказать, что у меня такая уж фотографическая память. Но когда-то я увлекался живописью. И даже сейчас еще время от времени пишу картины.
--?
--Я хочу сказать, что лицо человека, которого видел хоть раз - отличу от другого. Даже если прошло несколько лет.
--А среди ваших "преследователей" встречаются и те, которых Вы видели несколько лет назад?
Пьер с некоторой тревогой посмотрел на меня.
--А откуда Вы знаете?--спросил он.
--Ну, мне просто показалось, что так вполне может быть. Но это лишь на уровне предположения,--поспешил успокоить его я.
--Но я действительно вижу тех, кого видел, быть может, и очень давно,--стремился как будто оправдаться Пьер.
--Вы никогда с ними не заговариваете?--поинтересовался я.
Я внимательно посмотрел на него, ожидая, что же он скажет.
--Хотя, Вы знаете...--несколько нерешительно начал Пьер.--Один раз я попытался заговорить. Но ничего хорошего из этого не вышло.
--Он напал на Вас?--посмотрел я на Пьера.
--О, нет, нет,--улыбаясь запротестовал Пьер.--Тот человек признался мне, что думал то же самое и про меня.
Я с недоумением посмотрел на Пьера.
--Ну, он подумал, что это я за ним слежу,--слегка заикаясь (он всегда заикался, когда нервничал) произнес Пьер.
--Значит все разрешилось,--констатировал, было, я факт, как неожиданно Пьер признался, что даже когда как вроде бы все разрешилось, он несколько дней следил за тем человеком.
--Это наверное покажется странным,--смущенно пожимая плечами сказал Пьер,--но мне почему-то показалось что тот человек мне говорит неправду. И я решил проследить за ним.
--Вы хотели застать его с сообщниками?--переспросил я.
--Да. Хотя, нет. Точнее, я не знал, есть ли у него сообщники. Но мне отчего-то захотелось узнать немножечко больше о нем. Узнать, с кем он живет. Есть ли у него жена. Есть ли дети. Есть ли родители, братья, сестры... Есть ли любимая работа... Выяснить вообще побольше о нем.
--Вам в детстве хотелось быть шпионом?--спросил я.
--...Не помню,-- пожал плечами Пьер.
--Ну, Вы, по крайней мере, допускали мысль, что было бы неплохо им стать?
--Да нет,--с сомнением покачал головой Пьер.
--А хотелось, чтобы другие признавали Вашу власть?
--Власть?..--переспросил Пьер.
Я заметил, что в нем происходит настоящая борьба между желанием действительно мне рассказать о чем-то самом сокровенном, и тем, что его что-то удерживало, чтобы он начал свой рассказ. Однако я его не торопил. Я вообще предпочитал не торопить пациентов с рассказами о себе. Хотя, признаться, когда эти рассказы начинались, мне иной раз очень хотелось прервать чью-нибудь болтовню... Но я понимал, что так делать просто нельзя. Хотя, случалось, мне очень трудно было избавиться от подобного желания. И тогда словно против воли (чувствуя какой-то особый холодок в груди) я задавал своим клиентам несколько, как будто бы и безобидных вопросов; но от которых те приходили в совершенное бешенство.
И как ни странно, выведя их подобным образом из себя, я добивался того, что мне было нужно. Потому как с нарушением их душевного равновесия исчезала и их внутренняя скованность. И я, таким образом, мог услышать от них настоящую правду. Что, полагаю, мне сделать бы не удалось, беседуя, я с ними как-то иначе. Ну, например, только выслушивая их. Да и, признаться, я никогда особо и не придерживался (так уж в полной мере) методики Фрейда. Я использовал ее. Отталкивался от нее. Но и спешил внести в нее какие-то (пусть и незначительные; в душе я все равно оставался фрейдистом) свои дополнения. И могу сказать, что ни разу еще не пожалел об этом. Потому что, случалось, мне действительно удавалось добиться существенных успехов. И пусть до полного излечения всех моих пациентов было далеко, но спешу заметить, что и процесс этот длительный. И даже несколькими годами здесь дело мало когда обходится.
--Ну, да, власть,--как можно дружелюбнее посмотрел я на него. Такой мой взгляд (как я знал) действовал как-то обескураживающее на собеседника. А меня избавлял от подозрений (все же иной раз случавшихся) моих пациентов, что я их не слушаю. На самом деле я, конечно же, слушал. Даже когда я немного подремывал (и такое случалось), мне все равно удавалось следить за ходом повествования иного разоткровенничавшегося пациента. И я могу действительно вас заверить, что слышал их всех. Всех кто приходил ко мне за помощью. Потому что я стремился помочь каждому из них.
Правда, справедливости ради стоит заметить, что иногда кое у кого подозрения появлялись. Но через какое-то время я рассеивал все их сомнения. И я бы мог гордиться этим, если бы был чуть более заносчив, чем являлся на самом деле.
--Власти мне никогда не хотелось,--как-то "по особенному" посмотрев на меня, Пьер потянулся за сигарой, но в нерешительности замер, вероятно размышляя, как к этому отнесусь я.
Вообще-то, на психотерапевтических сессиях курить я позволял только себе. Да и то не всегда. Но потом - видимо не выдерживая длительное время без сигарет и сам (а я выкурил по полторы-две пачки за день) - я стал вполне лояльно относится к тому, если кто-то решал закурить. А почему бы и нет? Курение, на мой взгляд, способно было (в той обстановке в которой мы находились) настроить на нужную волну. Да и хотя бы частично отвлечься от потусторонних мыслей, которые одолевали того или иного из моих пациентов. Хотя, если разобраться, я и сам, иной раз мучился, стремясь изгнать из себя какую-то уж слишком навязчивую "идею".
В большинстве случаев мне это удавалось. Что, по всей видимости, нельзя было сказать о моих пациентах.
--Расскажите мне еще о том, что вас мучает,--попросил я Пьера.
Он словно ждал этого вопроса. Потому как ту же увлеченно стал мне о чем-то рассказывать. О чем? Признаться, я так и не понял. Да у меня уже и времени не было. Потому как почти одновременно со словами Пьера - дверь в мой кабинет стала содрогаться под градом многочисленных ударов. Не успел я подумать, чтобы это значило (шум был такой, как будто к нам ломилась рота солдат), как сидящий напротив меня Пьер резко отскочил от двери, и как раз вовремя, потому что дверь буквально рассыпалась под градом ударов, и в комнату ввалилась и на самом деле чуть ли не рота солдат. Ну, человек десять было точно.
--Что вам угодно, господа?--устало повернулся к ним я, делая вид, что нисколько не удивлен подобным вторжением. Словно такое случалось по нескольку раз на день.
--Я лейтенант Карл Меер,--представился рослый "солдат", на мундире которого я разглядел офицерские погоны.--У меня ордер на арест скрывающегося здесь Алана Грифита. Американского шпиона.
--Но здесь нет никакого Грифита,--недоуменно произнес я.
Воцарилась минутная пауза, во время которой каждый вероятно размышлял о ходе своих дальнейших действий.
--Разрешите Ваши документы,--внимательно (как бы "изучающее") посмотрел на нас офицер.
--Я подданный Франции,--выступил вперед Пьер.
--У Вас есть разрешение на пребывание в нашей стране?--быстро спросил офицер.
--Позвольте, уважаемый,--приподнялся было я, но тут же около меня оказалось несколько солдат, готовых вероятно броситься на меня, если бы не предупредительный жест офицера.
--Ваши документы мне необходимы тоже,--посмотрел на меня офицер.
После того как мы с Пьером предъявили наши паспорта, офицер долго изучал их, видимо про себя чему-то удивляясь, после чего, козырнув, крутанулся на месте, и ушел. Его команда последовала за ним.
--Я и не думал, что в Австрии такие порядки?--недоуменно посмотрел на меня Пьер.--По всему было видно, что он здорово напуган.
Но на этом, как оказалось, неприятности не закончились. Потому что еще не стихли шаги солдат спускавшихся с длинной винтовой лестницы, как к нам в комнату заглянула хозяйка, и пристально всматриваясь в лицо каждого из нас, полюбопытствовала, за чем приходил "герр офицер" с солдатами.
--Чтобы нас арестовать,--пошутил я.
--Тогда я попрошу вас молодые люди съехать с моих комнат,--еле сдерживаясь от негодования, произнесла хозяйка.
--Но ведь у нас не закончилась аренда?--произнес было я, но заметив пытающее гневом лицо квартирной хозяйки, поспешил успокоить ее. "Успокоение" стоило десять шиллингов.
--Это за ваше беспокойство,--поспешил я сунуть деньги в руки обескураженной хозяйки. Хотя по всему было видно, что она приходила именно за этим. В месяц она имела с нас довольно приличные деньги. И терять таких клиентов вряд ли собиралась.--Могу вас уверить, что впредь ничего подобного не повториться,--улыбнулся я.--В любом случае, мы будем вас предупреждать заранее.
Заметив, что хозяйка не уходит, я полюбопытствовал, что же она хочет еще?
Оказалось, она хотела нам поднять квартирную плату. Долго не решалась, но вот сейчас как будто наступил такой повод.
--В таком случае - мы завтра же уезжаем,--жестко произнес я.--А сейчас выйдете вон, и до нашего отъезда прошу нас больше не беспокоить.
--Ну, что вы, что вы,--сменила гнев на милость пожилая женщина.--Я только хотела сказать, что цены растут быстрее вашей оплаты. И скоро тех денег, которые вы платите, будет хватать только на то, чтобы купить кварту пива моему мужу. (Она лукавила. Во-первых, было известно, что ее муж пиво не пьет (печень); а во-вторых, как уже заметил - платил я ей достаточно много. Уже сняв квартиру у нее, я узнал, что почти за такие же деньги мог снять две квартиры на соседней улице. Сейчас я и подумал переехать туда. Ну, или подыскать себе еще какое жилье. Благо, что впереди был у меня почти день; а за день я бы жилье себе нашел. В чем поспешил уверить хозяйку).
--Вы извините меня,--произнесла женщина.--Я совсем не то хотела сказать. Как жильцы - вы мне очень нравитесь. И я готова даже снизить вам вашу квартплату. Тем более что мне и самой кажется, что вы платите слишком много.
--Мы вам будем платить столько же сколько платили,--произнес я.--А вы,-- если это только будет возможно,-- обязуйтесь никогда не вторгаться в мой кабинет. И если вам будет нетрудно - прошу извещать о любых посетителях ко мне - заранее. И по возможности отвечать им, что меня нет дома (если я вас не предупредил предварительно о другом). Договорились?
--Договорились,--быстро произнесла хозяйка (теперь она говорила намного ласковее, чем доселе), и поспешила удалиться.
--Вот так вот, Пьер,--повернулся я к моему недавнему собеседнику.--Как видите - и такое бывает.
--Да уж,--тяжело вздохнул Пьер.--У нас во Франции подобного никто бы не допустил.
--Полиция,--вздохнул я.--Могло быть еще хуже.
--Хуже?--недоуменно посмотрел на меня Пьер.
--Ну да!? Нас, например, могли сопроводить в полицейский участок,--ответил я.--Или---
--Или?--перебил меня Пьер.
--Ну, или бы пристрелить на месте.
--На месте?--все еще отказывался мне верить (вернее, отказывалось его сознание) Пьер.
--Да шучу я, мой друг,--поспешил я успокоить "кузена".
--Ну, слава богу,--облегченно выдохнул Пьер.
--Да не волнуйтесь вы так,--произнес я.--Я думаю - все образуется... Ну, я имею в виду ваше состояние,--добавил я.
--Спасибо,--произнес Пьер...
Глава 2
В последующие два дня Пьер усиленно избегал какого-то общения со мной "по душам". И при этом совсем нельзя было сказать, что он стал спокойнее, чем был прежде. Даже наоборот. Я даже заметил в нем какую-то повышенную нервозность. И по всему было видно, что долго он не выдержит. Наконец я решился, и сказал ему, что если и дальше он будет все "носить в себе", его на долго не хватит.
На удивление, это оказало свое воздействие, и почти неделю Пьер регулярно (каждый день) беседовал со мной. За эту неделю мне удалось установить с ним тот самый "контакт", о котором мог только мечтать любой врач. Но радоваться было преждевременно. Потому как даже несмотря на то, что Пьер был -- как мне казалось -- необычайно откровенен со мной, даже несмотря на это, я бессознательно стал ожидать начала какой-то беды. Катастрофы. Хотя конечно, спроси меня кто, выразить словами, в чем она могла заключаться,--я не смог бы.
Но, тем не менее, я стал внутренне готовиться к самому худшему.
И вскоре опасения мои оправдались. А толчком к этому послужила какая-то (как мне показалось, совсем уж безобидная, и, по сути, я даже не обратил на нее особого внимания) реплика одного из моих приятелей (общение с которым, признаться, мне давно уже было в тягость), когда он, перелистывая один из медицинских учебников из тех, что постоянно находились у меня дома, заметил, что одно из описаний симптомов - на его взгляд -- вполне может подойти многим.
--Например, Пьеру,-- заметил он.
Пьер в это время как раз входил в мой кабинет, и так получилось, что он услышал даже не конец фразы, а всю ее целиком.
Я тут же что-то сказал, чтобы девальвировать смысл фразы, но по вспыхнувшему лицу кузена моей жены стало ясно, что он все понял.
На следующий день Пьер сообщил нам с Софи, что и так, мол, слишком надолго задержался в Вене, а потому срочно уезжает в Париж.
--Сейчас и немедленно,--решительно произнес он, желая, вероятно, избежать ненужных объяснений. А потому тотчас же собрав вещи (и даже не согласившись, чтобы мы его проводили), Пьер уехал на вокзал.
После этого несколько дней я чувствовал вину за случившееся. Считая в этом виновником только себя.
Кстати, так считала и Софи. Хотя мне все же кажется, она не поняла -- ни почему Пьер вообще задержался в Вене, ни почему так быстро уехал, если только недавно заявлял (припомнила она), что собирается еще остаться минимум на неделю.
Ну, уехал и уехал. Стоило ли вообще переживать по этому поводу? Но вот как ни странно, все произошедшее отложилось во мне каким-то не очень приятным осадком. И, признаться, я готов был чуть ли не пуститься за ним вдогонку. Чтобы уговорить остаться еще хотя бы на неделю (далась мне эта неделя).
Но такого я не сделал. А уже через несколько дней я получил письмо, в котором Пьер объяснял свой поспешный отъезд действительно срочными делами, возникшими в результате его долгого отсутствия.
"Мне не в чем вас упрекнуть, Франц,--писал он.--Но ситуация которая сложилась в моем родном городе (Пьер, как я знал, родился и вырос в Париже) просто вынуждает меня к тому, чтобы я был здесь. Мне приходится иной раз сожалеть,--писал он,-- что обстоятельства бывают сильнее нас. Но ведь так происходит не всегда. Но вот как раз сейчас,--отмечал Пьер,-- видимо настала как раз такая ситуация. Именно такая. И поэтому я просто обязан находится сейчас в Париже. И видимо пробыть в нем достаточно долго. А быть может и вообще больше никогда не покидать этот город. Много работы. Да и проблемы мои (благодаря вам, только вам, доктор) уже не кажутся мне таковыми. Я верю, что все совсем не так, как мне кто-то хочет это представить... да и сам я, признаться, большей частью (как оказалось) не совсем верно истолковывал свое состояние. И там где можно было пройти мимо - я видел уже начало какой-то патологии. Патологии, которой не было. Также как и не было всей той подозрительности, которой я страдал, и от которой -- как мне кажется -- уже и не избавлюсь никогда.
--И вот знаете что еще, Франц?--вопрошал Пьер.-- Я решил "завязать" с бизнесом. Мне кажется, что это из-за него у меня ухудшается состояние. Потому что все нервы. А пока я буду заниматься тем, чем занимаюсь сейчас... В общем, боюсь что мне может стать еще хуже. Хотя,--если честно,-- у меня есть серьезные опасения по поводу того, что на другой работе будет как-то иначе. Но я обязан хотя бы попробовать. Хотя бы из-за того, чтобы после не винить себя. Не винить себя в том, что "не воспользовался шансом". Ведь это "шанс", неправда ли, Франц? Самый настоящий шанс. И то, что судьба предоставляет его мне (а то, что я сейчас думаю об этом - как бы говорит само за себя; и как раз в пользу того, что судьба мне предоставляет этот шанс), и если это действительно так - то почему бы мне им и не воспользоваться? Хотя бы для того, чтобы, как я уже заметил, потом себя же не корить.
--Скажите, Франц, ведь вы тоже так считаете?--спрашивал Пьер.-- Мне так было приятно - когда вы были солидарны со мной. И мне хочется верить, что так было намного чаще, чем тогда, когда вы были недовольны (и даже, быть может, огорчены) мной. Да я и уважал всегда вас, Франц. А теперь, когда не вижу вас, то понимаю, как вы для меня дороги. Как оказалось, я необычайно привязался к вам. И мне теперь очень не хватает общения с вами. Как вы смотрите на то, Франц, чтобы вам выбраться на недельку в Париж? Отдохнули бы. Уверяю вас, что мне совсем не нужна сейчас ваша помощь. Ну, разве что, быть может, не хватает того общения, что было между нами. Так как мы разговаривали с вами, здесь мне поговорить уже не с кем. Люди ведь, большей частью, "закрыты". Прячут свои тайны в себе. И совсем никто из них не предрасположен к тому, чтобы раскрываться перед другим. А ведь я,-- как выяснил благодаря вам,-- совсем другой человек. И мне как раз очень не хватает общения. Но не абы какого общения. А общения с таким необычайно умным и приветливым собеседником, каким являетесь вы, мой добрый Франц.
Мне действительно вас не хватает. Подумайте о моем предложении. Я вас не неволю с ответом. Напишите когда сможете.
Признаться, получив столь сумбурное письмо, я понял, что действительно стоило бы поехать. Но не потому что мне это было действительно необходимо (как пробовал намекать Пьер), а именно потому, что состояние моего кузена, по всей видимости, "оставляло желать лучшего".
Но вот как бы я это мог объяснить своим пациентам, количество которых к тому времени (совпало как раз с отъездом Пьера) возросло почти втрое. Мог ли я прерывать свою практику (и помощь нескольким людям) ради блага одного? В иной ситуации (то есть раньше), я, быть может, и не задумывался бы над этим вопросом, а сразу поспешил бы на помощь; но вот сейчас мне делать этого не хотелось. И не потому, что я не верил Пьеру (а, признаться, у меня ведь были все основания ему не верить); просто еще больше чем перед Пьером, мне было неудобно перед людьми, доверившимися мне.
Но как бы то ни было, еще несколько дней (после получения письма) я пребывал в серьезных раздумьях, прежде чем решил "не ехать". А решив так - уже не мог избавиться от навязчивого желания собирать чемоданы в дорогу.
Идея пришла сама собой. Я (предварительно "настроив") отправил в Париж Софи. Вот это была действительно "находка". И сам я мог какое-то время отдохнуть в тишине (несмотря на то что Софи я очень любил, мне иногда хотелось самого настоящего одиночества), и она - как мне казалось - могла бы скрасить одиночество своего брата. Хотя бы на время. Тем более Софи должна была поехать и к своим родителям. Причем я настоял (уговаривать долго ее не пришлось) чтобы она взяла с собой Пьера. (На самом деле Пьер не согласился). Ну а мне, хоть на время, можно было вздохнуть посвободней. А это, согласитесь,-- уже радость. Да и вообще, если разобраться, я должен был подумать и о себе. Все эти пациенты, могу вам сказать, ничего хорошего (кроме денег) не приносили. И какие бы доверительные между нами не были отношения, на психику мою они воздействовали очень сильно. Иной раз у меня у самого грозили начаться все те патологические изменения сознания, которыми страдало большинство из моих пациентов. Ведь были они сплошь полушизофреники да психопаты. Женщины - истерички. Мужчины - психопаты и неврастеники. И живя в таком мире - трудно уберечься от того, чтобы не сойти с ума самому. Иной раз мне казалось, что я действительно схожу с ума. Что меня тогда удерживало от того, чтобы не свихнуться на самом деле?.. Трудно сказать... Нет, конечно, можно было что-то сказать про мою крепкую и устойчивую психику. Но говорить так - значит обманывать самого себя. Можно было сказать, что я не принимаю близко к сердцу все те истории, которые мне рассказывают другие... Так, говорить так -- тоже было бы нельзя. И что же тогда остается? А ровным счетом как вроде бы и нечего. А значит, можно было или страдать, или постепенно (медленно и неотвратимо) сходить с ума. И вот это уже было самое печальное. Самое печальное из того, что могло возникнуть. Но я держался. А что на самом деле помогало мне держаться? Вопрос без ответа. В который уж раз я задал себе вопросы, на которые ответов как вроде бы и не существовало. Но что было поделать. Это ведь тоже была жизнь. И какая бы печальная она не была - это была правда. Самая настоящая правда. Так что же мне делать дальше? А вроде как и нечего. Кроме как просто жить. Вот я и жил. Продолжал жить. Жил и надеялся, что когда-нибудь все изменится. Правда, что со временем произойдет - я не знал. Но принципиально ли это важно? Особенно когда ты большей частью не живешь, а выживаешь. И любой день для тебя может быть последним.
Глава 3
Мне захотелось поехать во Францию. Причем, не именно к Пьеру. Вернее, я не думаю, что именно он был причиной моего желания. Хотя, с другой стороны, - ну зачем мне было так поспешно срываться (что я и сделал), с женой (она поехала со мной), да еще в то время когда у меня наметилось несколько достаточно состоятельных пациентов?
Но ничего не поделаешь. В один из дней мы собрали наш нехитрый багаж, и через какое-то (показавшееся нам совсем незначительным) время мы уже входили в парижскую квартиру Пьера.
Он жил один. Я, помниться, как-то порывался спросить об его жене (я знал что он когда-то был женат), но все оставлял этот вопрос на потом, а теперь как вроде бы и спрашивать было неудобно. Тем более мне было известно, что вышла там не очень приятная история. Со своей супругой (дочерью местного землевладельца) Пьеру не повезло. Почти сразу после свадьбы оказалось, что женщина тяжело больна. И как ее болезнь удавалось скрывать до свадьбы -- для меня так и сталась загадкой? (Притом, что у нее, кажется, была какая-то жуткая форма психического расстройства).
Видимо теперь она была или в клинике, или... Вот про это "или" я и намеревался спросить при случае. А пока ... Пока у Пьеры в глазах было столько веселья и щенячий радости, что омрачать чем-то его по детски наивное лицо мне не хотелось. Да и нашлось мне по-крайней мере, чем заняться. Я уже говорил, что в письме Пьер утверждал, что как вроде бы ему стало несравненно лучше, и что якобы никакие навязчивые состояния его уже не преследуют. На деле же мне пришлось убедиться в обратном. Всего через день после нашего приезда он уже походил на измученного жизнью старика. Причем, как я помнил, был он меня не настолько и старше. А потому, не медля ни секунды, я предложил Пьеру возобновить наши сеансы.
А он как вроде бы только этого и ждал.
--Вы знаете,--как-то честно признался он.--Когда я вернулся, то мне стало не лучше а как раз намного хуже. Я вам писал об улучшении моего состояния. Я вам лгал. Вы уж извините меня. Мне почему-то показалось, что если я напишу вам, что мое состояние улучшилось, то оно действительно улучшится. Но этого не произошло. А по всему выходит, что и наоборот. Я стал ощущать в себе какие-то новые ощущения, о наличии которых раннее в себе даже и не подозревал.
--?
--Ну, понимаете... Мне вдруг стало казаться, что я в какой-то своей прошлой жизни был чем-то навроде миссионера-проповедника. Мне вдруг захотелось ехать в какие-то страны, те которые еще не коснулась цивилизация, и... проповедовать.
--Вы относитесь к католической конфессии?--как можно спокойнее произнес я, уточняя, и показывая что внимательно его слушаю и ничему не удивляюсь.
--Да в том то и дело?!
--?
--Мне кажется, что во мне живет какая-то новая религия,--ответил Пьер.
--И давно вы стали в себе это ощущать?--поинтересовался я.
--Ну я же говорю вам, что как только приехал,--внимательно посмотрел она на меня.
--Наверняка еще в поезде вы что-то такое почувствовали,--предположил я.
--Ну да,--удивленно посмотрел на меня Пьер.--Правду сказать, я действительно это почувствовал будучи еще в дороге. Чуть ли не только как отъехал от вас.
--А в поезде - вы писали -- ехал священник.
--Да нет, нет,-- протестующее замахал руками Пьер.--Если вы это имеете в виду...
--Ну что Вы,--успокоил я его.--Я просто уточняю для себя некоторые детали.
--Ну, тогда да. Я ехал в одном купе со священником,--признался Пьер.
--И ваши разговоры были о религии.
--Ну не совсем... Хотя о религии тоже.
--И этот священник, конечно же, не убеждал вас верить в Бога (потому как вы вероятно сказали ему что не верите), и не предлагал вам купить у него никакую литературу. И вообще---
--Вы правы!--остановил он меня.--Пастор задал мне какой-то вопрос (по моему, он как раз касался церковной темы), и---
--И видимо выяснил, что вы сейчас находитесь в таком состоянии, что вас можно---
--Да нет, что Вы,--перебил Пьер.--Я не думаю что он такой прохиндей.
--Ну почему же сразу прохиндей?! Вполне возможно, что он как раз такой же благоразумный человек каким и поспешил предстать в ваших глазах. Просто, скажу я вам, что уезжая от нас вы находились в таком состоянии, когда могли оказаться жертвой любой навязчивой идей. И если бы вам повстречался не священник, а, скажем, астроном, - то наверняка вы бы сейчас оказались приверженцем учения о планетах.
--По вашей логике если бы на месте священника оказался маг - чародей, то я бы стал верить в магию,--недоверчиво буркнул Пьер.
--Да. В том то и дело что да,--ответил я.--И я мог бы вам это с легкостью доказать, но боюсь что этого совсем не нужно.
--Ну, наверное,--задумчиво произнес Пьер.
--И видимо подсознательно вы сами почувствовали, что попали в беду. Я прочел это в вашем письме. В нем прямо таки угадывалось просьба о помощи,-- постаравшись казаться как можно дружелюбным, посмотрел я на Пьера.
--Ну, может быть,--нехотя признался он.--Вы может и вправду как всегда правы. (Видно было, что ему не очень приятно говорить эти слова).
--Не переживайте,--поспешил успокоить его я.--Ведь, можно сказать, что я специально приехал, чтобы вам помочь.
--И вы действительно мне поможете?--не веря, поинтересовался Пьер.
--Ну а почему и нет?--как можно равнодушнее сказал я (мне нужно было всячески продемонстрировать Пьеру, что проблемы тут нет никакой, и я действительно с легкостью справлюсь с его проблемой. Хотя на самом деле все было совсем иначе. Но не говорить же ему об этом?!).
--Тогда, должно быть, нам следует как можно быстрее возобновить наши сеансы,-- спросил Пьер.
--А я о том и говорю,--ответил я.--Как я понял, у вас сейчас нет особого стеснения во времени.
Он утвердительно кивнул головой.
--Тогда если не возражаете, мы должны найти какое-то занятие Софи, и можем сразу же приступать,-- ответил я.
На том мы и порешили. А на следующий день мы с Пьером проводили Софи, которая наконец-то поехала в гости к родителям. От Парижа это было недалеко. Но как минимум неделя у меня в запасе была. Срок более чем небольшой. Вероятно, по отношению к Пьеру требовался курс настоящего психоаналитического лечения. Но мы были ограничены сроками. (Пьер по-прежнему не хотел, чтобы у окружающих даже появилось сомнение о его болезни). А потому решили приступать чуть ли не тотчас же...
Глава 4
Прежде чем мне начать рассказывать о том, что я услышал от Пьера, я должен хоть немного вести в курс читателя по поводу того места, куда поехала Софи.
Нет, конечно же, известно, что она поехала к своим родителям. Но так получилось, что уже после того как она уехала, Пьер признался, что получил от своей матери письмо, где она вскользь упоминала что с ее братом Рене (отцом Софи) в последнее время стали происходить какие-то странные события. Подробностей она не сообщала (да и по всему было заметно, что не знала сама). Но создавалось впечатление, что у Рене, как говорится, "поехала крыша". То его замечают в кругу девиц легкого поведения, в кафе; причем Рене отчего-то восседает на столе, абсолютно голый, и при этом декларирует какие-то стихотворения. То его доставляют в полицейский участок, за то что он внезапно набросился на какого-то прохожего, уверяя что тот "чистой воды дьявол". Потом... В общем я понял что с Рене действительно творилось что-то странное. И по всему так выходило, что это именно мне надо было ехать к нему. Но как-то я уже, помнится, съездил в их городок. И воспоминания о нем у меня были не самые приятные. При этом, и с Пьером дела шли не очень хорошо. И я решил, что если помогу хоть одному из этой все больше становившейся для меня загадочной семейки, уже будет хоть что-то. Ну а потом, что касается Рене, то более-менее реальную картину я надеялся услышать от Софи. И если все было так действительно плохо, то решил, что смогу себя убедить съездить к родителям Софи. Хотя это будет и позже.
А пока, получается, я как мог оттягивал этот момент. (Да и за все 10 лет жизни с Софи ее родителей я так больше и не посетил. Мне, как я уже говорил, вполне хватило того первого раза).
--Ты считаешь, что они действительно тобой интересуются,--спросил я у Пьера на следующий день, когда он все же решился поведать мне что с ним происходит. (Почти уже было решившись, он вдруг стал раскаиваться в том что вызвал меня, и по его словам внезапно осознал, что с ним на самом деле ничего не происходит, а ему все это показалось. И уже чуть ли и никакого желания стать миссионером у него не было; и, получается, и в поезде ни с каким священником он не ехал. И если бы я не прервал его, то оказалось бы, что он вообще ни на каком поезде не ехал, и вообще никуда не уезжал из Парижа, да и может быть и меня видел, чуть ли не в первый раз. Прошло всего несколько минут, и он уже благодарил меня и умолял о помощи. Видите, мол, доктор, что со мной происходит!?).
--Точно не знаю,--задумчиво произнес Пьер. (Мне наконец-то удалось настроить его на соответствующий лад).
Я его не торопил. В таких делах спешка совсем не нужна. Да и вообще я был сторонник задавать не очень много наводящих вопросов. Пациенту нужно дать время выговориться. А уж если он замолкал (и это было не обдумывание ответа), или его рассказ брал совсем неестественный крен в сторону,--только тогда я вмешивался. Причем, делал это все же неохотно.
--...Даже не знаю...--произнес Пьер через время.--Иногда я понимаю, что ситуация становится странной. И когда тебе все время кажется, что за тобой кто-то следит... Ну, это и для меня выглядит подозрительно. Но уже быть может потому я и обратился к вам?
Я кивнул.
Вновь образовалась пауза. В тот раз Пьер больше не произнес ни слова.
Несколько дней мне казалось, что он вообще избегает разговора со мной о себе. Он старался быть веселым. Показывал мне Париж (который я наверное знал не хуже его. Потому что он - несмотря на то, что там вырос - его почти совершенно не знал). Мы вместе с ним искали какую-то работу (что больше напоминало нанесение визитов некоторым его знакомым, которые вероятно в представлении его могли ему помочь найти какое-то место чиновника - он отчего-то решил, что хочет быть чиновником). Иногда просто - почти бесцельно (по-крайней мере, я никакой цели не угадывал) бродили по городу. Но потом оказалось, что прошло несколько дней, и вполне возможно, что в скором времени должна была возвратится Софи. А значит, мне пришлось нам с ней пришлось бы уезжать. Или домой, в Вену; или к ее родителям (что мне очень не хотелось и уже чуть ли не удалось убедить себя, что мой тесть пошел на поправку).
Видимо, возможность моего отъезда оказало на Пьера какое-то воздействие. А потому в следующие два дня мы с Пьером разговаривали несколько раз. (Этакие сдвоенные сессии).
Я выяснил, что он действительно что-то боится. Причем, по всему выходило, что причиной его страха были какие-то люди. Но на все мои просьбы вспомнить, происходили ли вообще когда-нибудь у него хоть с кем--то конфликты (должна же быть причина страха? Какие-то люди должны же быть?), Пьер убежденно качал головой, уверяя, что вообще мало с кем общался. Да я и сам знал, что по натуре Пьер такой, что даже если бы и намечался какой конфликт, он первый бы извинился, заранее признав поражение.
И все же у меня остались какие-то сомнения по поводу того что он мне говорит. А все дело в том, что с недавних пор мне стало вообще казаться что Пьер... Ну как бы это сказать?.. Что он не совсем тот за кого он себя выдает. То есть с одной стороны он, конечно же, был (как вроде бы) Пьером, двоюродным братом моей жены Софи.
Но так уж выходило, что у меня не было уверенности, что и Софи являлась той, кем как будто бы - я знал - что она была. Мы, конечно, знали друг друга много лет (только десять лет мы были женаты); да и женился я именно на той девушке, с которой встречался до свадьбы, и которую любил, но... но в последнее время мне стало казаться, что ее как будто подменили. И... получается... не только ее, но и ее брата. Причем если уезжал я в Париж еще как вроде со своей женой; и даже приехали мы к тому самому человеку, который раннее приезжал к нам в Австрию, представившись братом Софи, и даже отправляли мы с ним (к ее родителям) еще как вроде бы мою жену... то теперь мне стало казаться, что я попал совсем в какое-то чужое место; и люди которые меня окружали, были совсем даже чужие. Не знакомые мне. И в женщине, которая должна была вернуться... Я отчего-то был уверен, что это уже будет не моя жена...
...Почему?.. Как психоаналитик я должен был разобраться в причинах подобного (и само собой найти этому какое-то объяснение).
Но более-менее внятных ответов у меня не находилось. Более того, я посчитал, что должен вообще как можно быстрее оставить этого человека (человека называвшего себя кузеном моей жены, Пьером), и уж ни в коем случае не встречаться и с самой женой.
Ну не жена она мне была вовсе! И этот холеный мужлан (почему он раньше мне казался паинькой?) мне совершенно безразличен. И я вообще не понимаю, что им всем от меня надо?!..
В общем, постаравшись, как только это было возможным "усыпить бдительность" Пьера, я сбежал. Как мне казалось, "бежал" я в Вену (где собственно, как полагал, и жил). Но город где я на самом деле оказался, как раз меньше всего мне Вену и напоминал. То есть я могу сказать что это совсем была не Вена. Это был какой-то совершенно чужой для меня город. Город, который я совсем не знал. И видимо никогда раньше в нем не был. Но ведь так не могло быть?! У меня на руках был железнодорожный билет, с назначением именно в Вене! Да и еще находясь в поезде, все разговоры (которые почему-то в большей, чем обычно степени раздавались вокруг меня) свидетельствовали именно о том, что основная часть пассажиров как раз и была жителями Вены. Ну, уж Австро-Венгерской империи, по крайней мере. И ничего, чтобы говорило о другом, мне не привиделось. Если, конечно, мне вообще это все не привиделось. Но такую возможность я исключал. И тогда у меня было единственное объяснение, которое пришло ко мне совершенно случайно, и, получается, в минуты какого-то необъяснимого просветления. А получалось, что у меня начались какие-то проблемы с сознанием. Причем, оказался способен я это даже не осознать (не осознать до конца), а скорее почувствовать. Интуитивно догадаться.
А потом вновь наступило какое-то жуткое помрачнение сознания. В результате которого я понимал, что когда-то меня "отпускало" (и тогда я делал более-менее явные выводы о том, что же со мной происходит). Но большую часть времени я пребывал в жутком неведении относительно вообще всего. В том числе и относительно своего будущего (будущее - которое я как-то разом перестал представлять). И теперь я словно бы стал находиться в каком-то мире, в который, помнится, раньше всегда хотел попасть. Особенно когда получал магистерский диплом. Да и потом, когда стал принимать пациентов, и они мне рассказывали свои истории. И так выходило, что сейчас я с легкостью могу восстановить каждую деталь этих историй. Моя память не только ничего не забыла, но уже и наоборот - казалось, вспомнила и нечто, утерянное мною раньше. И вот с этим-то ничего нельзя было поделать. Я рвался, и кто-то заботливо возвращал меня обратно. Вернее, это только по началу казалось "заботливо"; на самом деле меня видимо зашвыривали в конуру, бывало, связывали, или надевали смирительную рубашку. И совсем ничто мне не говорило каком-то благоприятном исходе. Уж слишком таился я. Уж слишком приходилось мне ощущать свою какую-то странную потусторонность. Бывали моменты, когда я начинал парить над землей. Но чем выше я взмывал - тем больше мне становилось понятно, что я, собственно, "лечу" куда-то не туда. Тем более, если я на самом деле "летел"... Тогда как больше, по всей видимостью, это было какое-то неведомое парение. При том, что мне совсем как будто не хотелось и возвращаться.
Но вот Пьер? Мне стало невероятно жалко Пьера. Еще больше мне стало обидно за мою жену. По всему выходило, что я оказывался самым натуральным мерзавцем, который возомнил невесть что (что-то там привиделось). И оттого сбежал.
Не знаю. Несмотря на то, что мысли уносили меня, мне случалось и возвращаться. И это было самое мучительное, что только могло случится. Потому что в такие минуты я испытывал самое настоящее раскаяние. И как-то так выходило, что и вовсе вся моя жизнь состояла из цепи каких-то странных историй. И притом - большей частью выдуманных!?
Как мне было пережить это?
Но иногда все как-то быстро возвращалось на круги своя. И тогда я вновь "понимал", что должен куда-то бежать. Потому что никого из тех, с кем мне довелось общаться за этот период времени - видеть я не мог. Не хотел. Я быть может даже боялся их видеть. И при этом... Вряд ли была достаточная причина, чтобы это действительно оказывалось так. Ну, от них наверняка это не зависело. Но если получалось, что "виновником" как бы оказывался я сам? Нет. Пожалуй, мне так думать тоже не хотелось. Сознание то возвращалось ко мне (и тогда наступали минуты раскаяния), то вновь меня оставляло. И я действительно не знаю, что же оказывалось для меня более желанно? Быть может, самым оптимальным было бы ощущение пустоты. Но... Но это скорей всего было и вовсе неподвластно мне. И чем больше я начинал желать этого - тем больше мне уже хотелось скрыться и от этого. Но как можно скрыться от того, что, в общем-то, никогда не наступало? Вот ведь загадка?
Глава 5
И все же я понимал, что мне срочно требовалось привести все хоть к какому-то знаменателю.
Ну, предположим, я начинал медленно сходить с ума. Это я допускал. Далее следовало, что почти точно так же помешались и все вокруг. И вот это уже как-то не укладывалось в моей голове. Ведь так не могло быть? Должен быть сумасшедший кто-то один: или я или общество. Иначе девальвировалась сама сущность сумасшествия.
А потому я все по новой и по новой пытался разобраться, что же все таки происходит. Мне нужно было найти - нет, уже не причину - мне нужно было найти, кто из нас болеесумасшедший. Если я - то тогда получалось что общество здорово. Потому что, какое в таком случае доверие у меня могло быть к самому себе? Если же общество - то тоже были свои вопросы. Потому что не могли разом сходить с ума все. И даже не все. В том-то и дело что не все. А получается именно те, кого я знал. А это уже было более чем подозрительно.
Я уже говорил, что подобный анализ (ну быть может - попытка анализа) у меня получался только тогда, когда я чувствовал себя относительно легче. Патология (а уже не было сомнений, что моя психика была патологична) к сожалению, проявляла себя таким образом, что в периоды обострения я не только был не в состоянии о чем-то думать, но и стремился поскорее свести на "нет" любые размышления. Уж очень больно мне становилось в таких случаях. Мозг переполнялся таким объемом информации, что если раньше я бы этого и не заметил, то теперь как будто наоборот - я был не в состоянии вообще думать. Мне казалось, что мои мозги выворачивает наизнанку. И если бы я периодически не заглядывал в зеркало (периодически,-- потому что если бы подобное повторялось даже чуть-чуть более чаще, это могло бы принять характер навязчивости), то мог бы решить, что мои извилины словно кротовые норы прорыли ходы в черепной коробке, и уже торчат наружу. И сам я тогда похож вообще черт знает на кого.
Но слава Богу -- так не было. Видимо провидение давало мне еще один шанс. И так-то уж быстро не оставляло меня. А значит вполне была надежда, что все это когда-нибудь закончится. Но когда?
Я решил, что срочно должен бросить все, и заняться кем-нибудь другим. Себе я если и мог помочь, то только таким способом. Мне необходимо было подключиться к разуму другого человека; и быть может смешаться с его патологией психики. Вернее, свою патологию - передать ему. А его от нее излечить. Именно так мне это почему-то виделось. И я начал действовать.
Прежде всего, я возобновил свою практику. Причем за время моего отсутствия пациентов даже прибавилось. И теперь я принимал почти полдня. А оставшиеся время до вечера бродил по улицам. Мне нужно было попытаться убежать от самого себя. Я не мог находиться один. Но уже так получилось, что вскоре мои прогулки - вместо облегчения - стали приносить мне еще большую боль. Потому что во время их я принимался перегонять такой поток информации, что очень быстро стал запутываться, и тогда мне становилось поистине страшно. И уже видимо желая избежать страха (как я подозреваю),-- я и отправлялся в бордели. Где яростно сублимировал скопившееся у меня желание в многочисленные тела ни о чем не подозревающих девиц.
Но если ни о чем не подозревали они, то видимо их хозяйка заподозрила что-то неладное. И стало как то так получатся, что вскоре двери некоторых публичных домов для меня оказались закрыты. Каким-то загадочным образом, в тот момент, когда приходил я -- или не оказывалось свободных девиц. Или мне подсовывали таких крокодилов, что я сбегал сам. И как оказалось, все эти походы тоже оказались не панацеей. И тогда... Тогда я начал пить.
Я пил,-- а потом устраивал драки в кабаках. И получалось, что совсем скоро приобрел совсем не хорошую славу. Что тотчас же сказалось на моих клиентах, которые попросту исчезли.
У меня не оставалось выхода, как попытаться "спасти" хотя бы Пьера.
К тому же я знал, что моя жена давно вернулась в Париж. Но почему-то пока жила у брата.
Я не думал, что ей что-то стало известно обо мне. Скорей всего этой несчастной женщине было совсем плохо. И она не в силах была думать о ком-то еще, кроме как о себе, своих родителях, и брате. Состояние, которое, видимо, не предвещало ничего хорошего. Единственно, так конечно можно было думать, если допустить что и она, и ее родственники были больны. Психически больны. Если же нет, то тогда...
Но я старался не думать что будет тогда. И взяв билет - выехал в Париж.