Нет, нет. Это были все те же лица. Я ведь не мог ошибиться. Хотя я знал - что они были другими. Вернее - они казались мне такими. И что же тогда?
Нет, нет. Уж себе я не мог признаться, что в моих мозгах происходит полная нелогичность. Это было бы нечестно по отношению к самому себе. Это было бы преступно - в отношении самого себя. Ведь, стоило мне начать обманывать себя - и что же тогда? Не этого ли (по сути - величайшего преступления, преступления против личности) я все время избегал. Отдалял наступления его. Но оно уже, верно, случилось. Случилось хотя бы потому, что то, что испытывал я сейчас (да, и не только сейчас), - это... это было самым ужасным из того, что я вообще бы мог испытывать. Да и не только я.
Любой, кто испытывал даже часть из того, что происходило с моим сознанием - был бы причислен мной к разряду... сумасшедших (что уж тут скрывать).
Но, ведь, про себя я так сказать не мог. Как, наверное, поостерегся бы сказать и про кого-то другого.
А значит, вновь мне оставалось замалчивать "правду"; и утаивать то, что давно уже должно было бы выбраться наружу.
Из сознания?
Конечно, из сознания. Ну, или из подсознания (из глубин подсознания), - это уж в зависимости от того, как кому больше нравится.
Я сейчас не стану говорить о том, что предметы меняли свое привычное очертание. Это давно уже было так. Это не только давно уже было так, но и я давно уже к этому привык. Смирился с этим. Вынудил себя считать то, что это было так - чем-то вроде нормального.
И несмотря ни на что, - я продолжал жить. Хотя и, большей частью, - вынужден был продолжать жить.
А что мне еще оставалось?..
2
Они скакали передо мной.
Поначалу мне казалось, что это были реальные люди. Потом показалось, что это были тени - реальных людей. Потом я уже стал понимать, что эти люди не могли быть реальными. А когда я уже не мог себе признаться в том, что это вообще когда-то были люди - я понял, что давно уже запутал сам себя.
И как только понял я это - все, что до того перемещалось передо мной в диком танце дьявольского веселья - исчезло.
Чтобы появится вновь.
Причем, это новое появление было настолько неожиданным (хотя и прогнозируемым; но в то время, во мне, это не вызывало такого протеста, отказывающегося что либо понимать сознания - как это случилось потом), - что я, как будто, забыл про необходимость подвергать всё тщательнейшему анализу.
Вот, где нужно было бы возрадоваться чему-то, прятавшемуся внутри меня. Вот, где нужно было бы ему воспротивиться; и это бы "воспротивление", - наверняка (и я вполне могу предположить, что это было так) могло привести если не к полному исчезновению всех этих потусторонне-навязчивых мыслей, - то уж, по крайней мере, - переориентации их. (Ну, а это давно уже давало мне надежду полнейшего избавления от них).
3
Я мог предполагать, что ошибаюсь. Что ошибаюсь настолько, насколько могло быть ошибочным все то, к чему я так незримо стремился.
И это бы, наверное, по настоящему было бы так, если бы только во мне не осталось чего-то, что явно и настойчиво - всему этому противилось.
Ну, а значит, и я не мог бы так-то уж этому подчиниться.
Внутри меня сейчас происходило что-то невообразимое. Казалось, мои мозги или поджаривали на адском огне или играли с ними в пинг-понг (используя вместо лопающихся от ударов шариков - клетки моего мозга).
И, ведь, это притом, что я давно уже привык к ежедневной непрекращающейся боли головной боли. За время своего существования она даже стала мне "родной". В те редкие минуты, когда ее не было, - могу признаться, что мне даже ее не хватало. И было даже как-то грустно - без нее.
Что я мог противопоставить этой боли?
Ничего.
Я, как уже говорил, - даже жаждал (насколько это слово противоречило всему происходившему со мной)ее. Наслаждался ей. И что уже было, наверняка, - я уже и не мог без нее.
Но сколько бы я не признавался в любви к ней - мои мозги продолжали вскипать в адском котле искрящегося сознания. И ничто не было способно прекратить этого издевательства. (Ну, о том чтобы "заглушить боль" - не могло быть и речи).
Я могу перечислить различные инквизиторские пытки; я могу напомнить о многих способах самобичевания. Но это почти было ничто в сравнении с тем - что испытывал я.
И, конечно же, совсем не мог я надеяться на то, что это когда-нибудь прекратится. Нет. Я бы и не выдержал этого. Не выдержал бы прекращения страданий. Как, впрочем, и не выдерживаю самих страданий.
А они все прыгали и прыгали передо мной. Окружающие предметы, исполняли только им известный танец: то приближались ко мне, то отдалялись от меня. И ничто не было способно прекратить весь этот кошмар разума.
Но "невозможно остановить" - это не значит, что нельзя было попытаться сделать это. И я уже знал - что попытаюсь. И я уже знал - что действительно должен буду попытаться изменить такое неожиданное предначертание судьбы. Потому что совсем не считал, что это было действительно предначертано мне. А даже наоборот - я стремился (бессознательно стремился) изменить запланированное совсем не мной. Потому... потому, что, если бы когда-нибудь, в полной мере случилось это - то, если я и выдержал бы, то верно - не осознал бы, что на самом деле произошло. А, ведь, случиться могло всякое. И наше понимание этого - как обычно, заметно отличается от того, как об этом следует думать на самом деле. Потому что, наверняка, это все - тот самый бред, который возможен только в состоянии переживания галлюцинаций наяву; и уже почти никак иначе. И даже то, что мне это в какой-то мере нравилось - могло как раз свидетельствовать о понимании, или не понимании (в зависимости от того с каких сторон это рассматривать) некой иллюзорности происходящего. И, если в чем меня можно было бы обвинить, - так только в том, что я сам, как вроде бы, не препятствовал всему этому.
Ну, а можно ли было меня в этом обвинять? Как бы я мог препятствовать этому? Не было ли это частью меня? А можно ли было восстать против себя? Можно ли было даже противиться этому?
Мне всегда казалось - что нет. Ну, а раз нет, - то это (ну, быть может, только это) вполне оправдывало происходящее. И мне совсем не нужно было что-то изменять в себе. Потому что - ничто не мог я изменить. Потому что - ничто изменить я не был способен. Потому что - ничто изменить я и не хотел.