Зелинский Сергей Алексеевич : другие произведения.

Фантом разума

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками

роман

Фантом разума

"Я всегда был подвержен чему-то вроде легких, но неизлечимых галлюцинаций".

В. Набоков

Часть 1

Не верь, не бойся, не проси...

   Предисловие
  
  

   Вот ведь как... И скажи кто раньше - как будто бы и совсем не поверил, что возможно чтобы это произошло со мной. И даже можно сказать - совсем не думал об этом. Нет, нет, не боялся. Чего ж мне бояться? Но как-то получалось - что я действительно не предполагал, что жизнь может измениться в одночасье. И я окажусь в совсем другом мире. Точнее - измерении этого мира. Окажусь за решеткой. В тюрьме...
   А ведь все вроде как и складывалось благополучно. Почти обычная жизнь. Ну наверняка - жизнь, мало отличавшаяся от миллионов в чем-то схожих жизней. С какими-то общими проблемами и радостями. С какими-то даже в чем-то общими интересами. И даже то, что я всегда стремился вырваться из каких-то рядов усредненности - все равно незримо меня ровняло с другими. Потому что, вероятно, точно также стремились вырваться - и остальные. Пусть и не все. И мало кто, быть может, действительно решался на что-то похожее. Но как минимум бессознательно - большинство все же желало себе совсем иного, нежели чем то, что у них было.
  
   ..............................................................................................................
  
   Удивительно, но моя память словно бы и не сохранила все то, что предшествовало уже моему непосредственному появлению в камере. Ни само "деяние", которое с такой настойчивостью мне "инкриминировали" следователи, ни все эти допросы, очные ставки, выезды на место совершения преступления... Преступления, - которого не было. Точнее, было. Оно, конечно же, было. Но вот только я не имел к этому совсем никакого отношения. Хотя у следователя, как я уже понял, совсем другое мнение "по этому вопросу".
   Но ведь я действительно ничего не совершал. Ничего...
  
   ..........................................................................................................
  
   Нет ничего страшнее того состояния, в котором я пребывал сейчас. Та внутренняя опустошенность, от которой я все время стремился избавиться "на воле",-- здесь, в тюрьме, предстала передо мной совсем иначе. И как-то саркастически приходилось усмехаться в душе, смеяться про себя каким-то диким, истерическим смехом - в ответ на все мои воспоминания "о прошлом".
   Что было это прошлое? Так ли оно было важно для меня? Так ли важно было видеть то, что - как я думал - и привело меня в то место, где оказался я сейчас.
   Но ведь "прошлое" (воспоминания о прошлом) были действительно важны. Я понимал, что именно в них и таилась разгадка - "сейчас со мной происходящего". И мне просто необходимо было обо всем вспомнить. Хотя, что там вспоминать... Вся предыдущая жизнь передо мной представлена словно на ладони. Видимо, арест и перспектива возможного срока - как нельзя лучше вычертили передо мной некогда как будто бы и позабытые нюансы из жизни. Жизни, на которую я как будто и совсем не обращал внимание - что она происходит. Ибо словно жил-то я - как бы само собой. И уже понимаю, что должно было наступить именно такое потрясение для психики, чтобы неожиданно осознать - что все как бы и иначе. Все совсем не так, как думал о том я. Потому что на самом деле - все действительно иначе.
   Но, наверное, нужно все действительно по порядку.
  
   ...........................................................................................................
  
   События о которых пойдет речь, произошли уже почти два десятка лет назад. И слава Богу - больше не повторялись.
   Но так уж выходит, что чем я сейчас становлюсь старше, тем больше мне приходится возвращаться к тому, что происходило в молодости. К тому, что произошло когда-то. Но я словно чувствую, что именно из того, что случилось в прошлом, очень давно,--перекинут мостик ко всему тому, что происходило со мной в последующем. И наверняка - будет и в будущем. И я, по всей видимости, действительно могу утверждать (я никогда не боялся брать на себя ответственность),--что вся моя настоящая и будущая жизнь - незримо связана со всем тем, что случилось намного раннее. И даже наверное я могу предположить, что если бы не было моего прошлого - то наверное бы и будущее сложилось бы как-то иначе.
  
   Конечно, я отдаю себе отчет в том, что я могу и ошибаться. Но уже с другой стороны, у меня как будто бы и нет повода говорить о каких-то собственных заблуждениях.
   И уже потому, что я все же считаю, что связь между прошлым и настоящим существует - видимо как раз поэтому я и затеял все эти свои нынешние записи. Причем, как я понимаю, продиктованы они лишь одним желанием - разобраться в том - почему все это могло произойти именно так. Ну и, конечно же (что уж тут скрывать), мне хочется еще раз погрузиться в свое прошлое. Оказаться там. Потому что с недавних пор я понимаю, что ничего больше - у меня и не осталось.
  
   Значит ли это, что я совсем не верю в будущее?
   Здесь сложный вопрос. Ведь с одной стороны, если "не верить" в будущее, - то почти означает, что не нужно и жить настоящим. Ибо то, что происходит сейчас - опять же, каким-то образом подготавливает будущее. Способствует если не наступлению его, то уж, по крайней мере, формирует его. Ну и, конечно же, необходимость разобраться в прошлом - как бы служит гарантом того, что будет и "будущее". Да и, если честно, мне действительно всегда хотелось разобраться - почему все произошло именно так, а не иначе.
   Почему?..
  
  

Часть 1

Глава 1

   Начнем все по порядку.
   Но уже действительно сложно сказать - в чем будет заключаться этот порядок? Я даже могу сказать большее: никакого порядка на самом деле быть и не может. Потому как вся жизнь моя (несмотря на подспудное стремление к порядку) больше все-таки походила на какую-то беспорядочность. Почти хаотичность. Ну а то, почему я позволил себе допустить такое... про это могу сказать что, во-первых, тогда когда это все происходило, я как будто бы и не подозревал (точнее - не понимал) что это все происходит именно так. А во-вторых, я словно бы чувствовал некую бессознательность момента.
   Попробую пояснить.
   Все дело в том, что я давно уже начал замечать, что мир вокруг меня устроен несколько иначе, чем о том я слышал от других или читал в книгах.
   Какое-то время я думал, что ошибаюсь именно я. Но ведь я и не мог допустить, что может ошибаться кто-то другой. Потому как на тот момент возраст у меня еще был юный. А все другие, у которых я искал ответы на задаваемые мне самому себе вопросы - были значительно старше меня.
   Но это и понятно. Ведь те, другие, это были или авторы или герои книг, кинофильмов, какие-то знакомые моих родителей, сами родители, или родственники.
   Другими словами, получалось так, что я искал ответы у людей заведомо старших, чем я. Как будто подсознательно предполагая, что они умнее меня. Мудрее. И вообще, прожили большую жизнь, чем я. А значит и совет от них будет так мне необходим. Ну, в смысле, потому что этот "совет" -- может мне помочь "сделать" собственную жизнь.
   Так выходило - что я ошибался. В том, что это ошибка - окончательно я убедился, когда уже сам стал значительно взрослым. Но и в те годы я уже начинал подсознательно улавливать, что мне как вроде бы и не нужно делать так, как то советовали мне.
  
   Но я словно загипнотизированный все равно находился под влиянием этой необъяснимой энергетике, исходившей от людей старше меня.
   Быть может потому я и сам все время стремился стать старше. И можно сказать, что все время шел к своей цели. Притом что удивительным образом, другие цели как бы подстраивались под ту одну, основополагающую цель.
   Хотя, по сути, что это была за цель?..
  
   Уже сейчас, разбирая свое тогдашнее поведение (а я, как говорил, стремился окунуться в прошлое - дабы не совершить ошибок в будущем), я удивлялся тому, как сильна во мне была все-таки зависимость от мнения взрослых (чуть позже, кстати, эта зависимость от мнения окружающих, можно сказать, здорово подпортила мне жизнь. Прежде чем я смог окончательно от нее избавиться). И, по сути, выходило так, что я сам стремился все время стать взрослым. Так же как и стремился много читать (и вообще "знать"),-- чтобы мне уже никто никогда не смог давать какие-то советы.
  
  

Глава 2

   Но, наверное, мне надо вернуться к началу. И тогда уже скажу, что то, что я оказался тогда в том месте (как-то не очень хочется мне упоминать о том, где я был, но с другой стороны - если это так, так вроде как - и чего ж мне бояться? Хотя и не о страхе, конечно же, идет речь),-- как бы являлось все тем же нелепым следствием той моей жизни. И уже как бы то ни было, скажу, что это не только являлось как бы итогом моего тогдашнего поведения, но и словно свидетельствовало о том, что просто и не могло быть иначе. Не могло, в соответствии с тем моим тогдашним состоянием, в котором я находился; и из которого мне почти невозможно было выбраться. Да и, должно быть, просто невозможно.
   Что представляло из себя то мое состояние? Могу сказать, что это было чуть ли не самое ужасное, что вообще может быть. (Страшнее может быть только психопатология, в симптоматику которой я все время норовил погрузиться). Хотя поистине вопрос: не было ли уже тогда во мне той самой патологии? Патологии психики. Патологии моей израненной души. Потому как в действительности, все те страдания, во власти которых я находился, по всей видимости, ничто иное, как незримое следствие ее. Быть может потому, мне совсем и невозможно было тогда от этого избавиться. И я должен был принимать все: "как есть". То есть страдать и... ненавидеть самого себя. Любить, конечно же, при этом и любить себя. Потому как именно любовь - не позволяла мне досрочно прекратить эти страдания. Хотя признаться (и насколько я помню),-- мне этого очень хотелось.
  
   Что я могу еще сказать о том времени?
   Мне на самом деле хочется очень многое сказать. Но, опять же, то время следует рассматривать в контексте своей собственной жизни. И что вернее - моего тогдашнего осознавания этой жизни.
   И как ни крути - ничто совсем и не может быть иначе.
  
  

Глава 3

  
   Влад Алексеев. Меня зовут Влад Алексеев. Сейчас мне за сорок. Но тогда когда произошли эти события - было всего 18. Точнее - уже почти 19. Потому как "задержали" меня аккурат за девять дней до моего 19-тилетия. А вышел на свободу я - через сорок дней после того, как мне исполнилось 20. Вышел на свободу полностью оправданный. Дело было прекращено, потому что так и не удалось доказать мою вину. Вину за преступление, которое я не совершал. Но следователи видимо думали иначе. И даже прокурор "просил" на суде для меня семь лет. И думаю я бы полностью их "отсидел". А то быть может мне бы и еще "добавили" в колонии. Но вот неожиданно нашли действительного преступника. Хотя, думаю, что он "по недоразумению" признался еще и в том, что "инкриминировали" мне. Потому как если бы знал (что за это преступление уже как бы и есть виновный),-- то вполне возможно: и не сознался бы.
   Но уже это вполне могут быть только моими предположениями.
  
   Озлобился ли я за время моего нахождения за решеткой? Ведь, как никак, больше года вырвано из жизни? Да нет. Совсем не озлобился. Хотя если разобраться, я и "добрым" никогда не был. Вернее, хотел быть "добрым". Но как будто все время мне что-то мешало.
   Но это совсем и не значит, что я стал таким уж злым. Просто я всегда стремился быть справедливым. И уже в соответствии с этим - могла быть моя или злость или доброта.
  
   Когда я попал, сначала в камеру предварительного заключения, а позже и в камеру следственного изолятора, я, можно сказать, был внутренне готов ко всем трудностям, которые должны были предстать передо мной. И думаю, даже если бы не было таких-то уж трудностей, я бы как-нибудь сам их выдумал. Ну... думаю что выдумал бы.
   Правда, можно было признаться, что трудностей и не было. Ну не было их и все. И несмотря на мой какой-то внутренний настрой - все как-то проходило на удивление легко. Легко и свободно.
   Хотя на самом деле, - так, конечно же, не было.
  
  

Глава 4

   Я как-то не мог поверить в одно, как будто бы и простое правило. И правило заключалось в том, что мир вокруг меня (тот мир, в котором я как будто бы был "прямым участником") двигался в совсем другом порядке, чем он представал как вроде бы для всех.
   Для понимания сего момента, конечно, требуется невероятно много времени. Сам я это осознал как вроде бы и недавно.
   А еще точнее,-- недавно я смог сформировать выводы, раннее только обозначаемые. И для того, чтобы эти выводы действительно структурировались - должно было пройти неимоверно много времени.
   Неимоверно много - по меркам земным. Ну, или, не земным. (Это уж смотря с каких позиций подходить к решению подобного вопроса). И на самом деле, все, конечно же, представлялось мне не так то уж просто. И можно даже сказать (и с полной откровенностью признаться в этом),-- что это было сложно. Невероятно сложно. Ну тогда уже если это было действительно так - то к чему были все те многочисленные (и "тягостные" по сути) раздумья, во власти которых я находился и при этом как будто хотел поскорее избавиться от них. Уже как бы и отчаявшись - в каких-то попытках (нелепых; нелепых попытках - таковыми они казались мне) разрешения сих многочисленных противоречий, незримым и тяжким (давящим на мое сознание, а равно и подсознание) грузом зависших надо мной.
  
   Я стремился прийти к какому-то знаменателю. Это как будто мне удавалось. Вернее - казалось так. Только казалось. А на самом деле - я словно все время - удалялся от этого.
   И зачастую выходило так, что вместо моих каких-то стремлений ("устремлений",-- как кто-то шутил),-- я наоборот, двигался как будто бы и в обратную сторону.
  
   Ну что я мог сказать об этом? По сути - надо ли было говорить?
   Но на мое удивление - надо. И на самом деле - что я мог испытать тогда, я как будто бы и не знал. Хотя память моя работала действительно феноменально - превосходно. А значит я, конечно же, знал все. Так же как и помнил.
   Но... Но почему же тогда я так поздно пришел к выводам, разрешение которых (задач которых; еще вернее - задачи - это лишь следствие дальнейшего - и уже намеченного, ну или только намечаемого,-- разрешения их).
  
   Ну все же я догадываюсь, что слишком долго подбираюсь к тем выводам, к которым пришел.
   Но как ни странно,-- я, конечно же, понимаю, почему это происходит так. Слишком дорого они мне достались. И потому я, конечно же, просто оттягиваю момент - когда должен поведать о них. Но ведь я и знаю, что все равно решусь - чтобы рассказать о них. Да быть может прямо сейчас и начну.
  
   Как я уже заметил, мир, который окружал меня,-- заметно отличался от того мира, который обволакивал сознание других. И я знал - что это так. Но почти настолько, насколько я знал об этом - почти настолько же я как бы и стремился все время находиться на грани этого понимания. И уже сейчас можно было смело сказать - сколько бы я не стремился раньше к тому, чтобы до конца осознать это - мне как будто бы и все время что-то мешало. Ну, как будто бы, я находился внутри этого мира (то есть с полным правом мог считать его своим),-- но и точно так же - я каким-то необъяснимым образом боялся принять его внутрь себя. И меня как будто бы устраивало, что до недавних пор так до конца я его и не принял.
   Ну, точнее, создавалось впечатление, что это так. И уже с другой стороны,-- как оно было на самом деле - я если и знал - то словно бы и боялся - осознать понимание это.
   Что это было? Почему это было так? Почему это было так до недавних пор? А потом как будто бы и наоборот - я с легкостью мог принять его?
   Вот уж поистине я никогда не смогу ответить на эти вопросы.
   Хотя, почему?
   Да нет. Я действительно как будто бы даже и боюсь ответить на эти вопросы. Меня все время словно что-то удерживает от этого. Что-то мешает мне. Не дает в полной мере признать что это так. Но и знал я при этом, что именно в разрешении этого, в ответах на вопросы эти - и скрывалась самая настоящая тайна. Которая просто мешала мне (теперь понимаю что это так) действительно ответить на все подобные вопросы.
  
   Мир вокруг меня действительно казался мне странным. Я словно находился в необъяснимо ирреальном пространстве. И словно бы все время существовала какая-то тайна. Тайна, разрешение которой мне могло дать несравненно больше, чем это вообще могло быть. И я понимал (а еще точнее - раньше так думал),-- что если я разгадаю ее,-- то в моей жизни все-все изменится. Все. Изменится. Вот так вот.
  
  

Глава 5

   Что может быть мучительнее того состояния, в котором я пребывал в то время? Это было одно из самых страшных времен в моей жизни. Когда человек (а в то время еще молодой человек) вырывается из контекста обыденной жизни - ему в голову зачастую приходят самые печальные и неподходящие мысли. Происходит полное переосмысление жизни. Жизни (как ему кажется) уже прожитой. И мои тогдашние 18-19-20 лет - совсем и нисколько не говорили мне, что это было как-то очень-очень еще мало прожито. Об этом я совсем не думал. Более того. Жизнь, казалось мне тогда, находилась на том рубеже, когда не только возможно уже начинать подводить "итог жизни", но и вся прожитая жизнь - казалась настоящей трагедией. И она действительно была безрадостной, по сути. Словно что-то меня все время заставляло совершать поступки, о которых приходилось бы раскаиваться. Я сожалел о прожитом. И вся моя жизнь мне казалась настоящей трагедией. Да такой она, наверное, и была.
  
   Ничто не могло принести какого-то светлого дуновения в нее. И, конечно же, та обстановка, в которой я находился - совсем не прибавляла мне оптимизма. Более того. Она словно еще больше загоняла мои мысли в самую настоящую ловушку. Ловушку разума. И наряду со всем этим, существовал (как понял я уже намного позже, ну и тогда уже о чем-то таком догадывался) обман этого самого разума. Обман, при котором все, что со мной происходило - казалось мне самым ужасающим из того, что вообще могло быть. Потому как... Потому как... Да так, собственно, и было.
  
   Мог ли я как-то избавиться от моего мучительного состояния? Ну, сначала задам вопрос: хотел ли я?
   И видимо уже тут - возникнут серьезные препятствия на пути ответа на этот вопрос. Потому как, несмотря на то, что ответ как будто бы и напрашивался - на самом деле все выглядело совсем даже иначе. И наряду (как будто бы) и с обычным пониманием того, что могло произойти (и происходило),-- на самом деле - все выглядело совсем даже иначе.
   Но вот что я вынес положительного из моего тогдашнего опыта. Это, как я уже сказал, возможность переосмысления жизни. Возможность (точнее спровоцируемость) появления в этой жизни тех мотивов, о которых как будто бы и раньше мог только мечтать. И при этом... При этом я могу с полным правом заметить - что то время - действительно было одним из самых моих счастливейших времен. Хотя, по сути, об этом я бы никогда еще до сегодняшнего дня не признался.
   Но как бы то ни было - это так. Ведь что бы я не говорил (как бы не страдал и не раскаивался),-- то, что я оказался в тюрьме - позволило мне сменить обстановку. И здорово, признаться, это мне помогло. Ну и к тому же был и еще один момент. А все дело в том, что моя психика словно специально провоцирует меня на совершение поступков, о которых (и я всегда знаю это) буду раскаиваться. И я совсем ничего не могу с собой поделать. Я словно загипнотизированный совершаю их. А потом - раскаиваюсь. Переживаю. Страдаю.
   Но вот как раз в этом страдании - я черпаю силы и нахожу те знания, которые позволяют мне значительно опередить все те (все те знания) которые я бы мог получить за тот же временный период "обычным" путем. То есть в процессе обычной жизни. С ее более-менее ровным характером.
   А так - невероятный стресс - как бы провоцирует мою мысль на то, чтобы она работала в несколько раз быстрее, чем до того было бы возможно.
   И это, к сожалению, было так. И от этого (тоже, к сожалению) я не мог избавиться.
   Можно даже сказать, что это как будто бы происходило совсем без моего какого-то "участия". И словно бы "между прочим" -- я совершал все это.
   И при этом... И при этом я не мог заставить себя не делать подобного. И можно было сказать, что все действительно происходило без моего "участия". Без ведома моего "сознания". Потому как происходило это все бессознательно. И именно потому - сколько бы я не противился этому - ничего бы изменить я все равно бы не смог.
   А мое желание... Мое желание здесь было и вовсе бессильно.
  
   О том, почему так происходило - в то время я даже если бы и задумывался (а, как ни странно, я очень много об этом думал),-- уверен, ни к какому решению бы не пришел. Просто в силу того, что я еще слишком мало знал. У меня был слишком незначительный жизненный опыт (чтобы я мог правильно структурировать приходящие мне в голову мысли); ну и, конечно же, я даже не верил - что мне это удастся.
   И ведь это совсем не значило - что я не верил в себя. Очень даже верил. Но как-то так выходило - что я действительно еще был слишком юн, чтобы мог правильно распорядиться теми выводами, которые наверняка тогда уже обозначались в моей голове. Ведь как ни крути (и я просто не могу пройти этот факт стороной),-- но я производил впечатление умного и благовоспитанного мальчика. Близкие даже шутили - что я родился с книгой. И я действительно был очень и очень умным.
   Хотя, наверное, и не такой уж умный, если смог допустить что окажусь в тюрьме.
   Но ведь это только миф, что в тюрьме оказываются по своей какой-то глупости. Я оказался в тюрьме, потому что к этому было "предрасположено" мое психическое состояние. Вот так вот. И другими словами, я все равно и никак бы не смог избежать подобного.
   Но, как я уже заметил, мне это даже помогло. Потому как я слишком долго словно намеренно заходил в тупик. Чтобы оставить за собой право - потом из него выбраться. И можно сказать - у меня получилось. Хотя, конечно же, в то время когда я находился там - это мне совсем даже так и не казалось. Я проклинал судьбу, "благодаря" которой оказался "на нарах". Я проклинал всех, и готов был действительно озлобиться на всех. Но... Но что-то мне помешало. И могу сказать, что именно в тюрьме - я научился скрывать свои чувства. Тюрьма, как ничто другое учит скрывать свои чувства. Тюрьма как ничто другое учит приспосабливаться к обстоятельствам. Ваши искренние чувства там совсем не нужны. Это даже может быть чревато для вас необратимыми последствиями. Но и почти точно также вы должны знать - когда можно проявлять эти чувства.
  
   Вообще, если разобраться, мое нахождение в тех местах мне действительно много дало. Но я не могу не сказать о том, что все это было возможно благодаря поддержке моих родителей. И, прежде всего, матери. Именно она (занимая довольно высокий пост в министерстве здравоохранения), как бы служила гарантом того, что со мной ничего не случиться. Со стороны администрации. Отец же, к тому времени уже отбывал срок по 173-174 статьях тогдашнего УПК. И свои 14 лет он получил только-только будучи освобожденным с поста зам.министра с/х.
  
   Почему же я оказался под следствием при вроде как благополучных родителях - вопрос скорее философский и психологический, чем чисто бытовой и что уж верно - никак ни криминальный. И пусть к преступному миру такой уж жесткой антипатии у меня не было - но с криминалом я никогда не связывался.
   И оказался в СИЗо действительно по недоразумению. Хотя этого самого "недоразумения" там было, конечно же, значительно меньше, чем могло быть. Потому как я уже говорил, что "сел" не по какому-то своему желанию (хотя, когда "садятся" "по желанию"?),-- а потому что как бы уже и не мог находиться "на воле". Все словно складывалось таким образом, что на этой самой "воле" -- мне стало невероятно "тесно". Я задыхался той обстановкой, которая складывалась вокруг меня. И я, конечно же, должен был выбраться из нее.
   Ну а как это получилось... Конечно же, уже когда я попал за решетку - то тогда же и понял - что лучше бы этого совсем не получилось. Но...
  
   Но вот мне хотелось бы еще пояснить по поводу упомянутой мной "обстановки". Может создаться вполне неверное впечатление, что эта самая обстановка продиктована поведением тех людей, которые меня окружали. Это ошибка потому как,-- как раз от тех людей - ничего и не зависело. И уж, по крайней мере,-- они, конечно же, не могли так-то уж на меня негативно влиять.
   А все дело в том (и в последующем, я только все больше и больше убеждался в своем предположении), что я уже по своему психическому состоянию - не мог адекватно оценивать окружающую действительность.
   Быть может все дело все дело в эмоциональном конфликте. Когда психическая энергия внутри меня разрасталась до таких пределов, что не только явно перехлестывала через край, но и выходило так - что она заметно мешала мне жить обычной жизнью. И во мне тогда все больше и больше разрасталось состояние внутренней опустошенности.
   Я не находил себе места. Меня буквально сотрясало: изнутри сотрясало. Мой мозг порой начинал работать в таких хаотичных режимах, что совсем становилось непредсказуемым абсолютно все. И я действительно не находил себе места.
  
   Как раз одним их выходов из этого состояния и было мое помещение в следственный изолятор временного содержания, в народе именуемого тюрьмой. И должно быть и правда можно было признаться, что это было мое спасение. Потому как,-- не попади я туда,-- и совсем неизвестно, как сложилась бы моя дальнейшая жизнь. Ну я в том плане,-- что у меня были серьезные основания опасаться за то, что она вообще могла как-то "сложиться". И уж точно верно - на тот момент я не видел никакого выхода, что у меня действительно могла быть какая-то альтернатива "счастливого" высвобождения от пут обволакивающего меня безумия. У меня не было никаких оснований полагать - что все у меня действительно получиться. Я и так уже к тому моменту слишком долго находился под властью разраставшегося во мне безумия.
   Именно это было причиной всего моего последующего поведения. То есть совершения всех тех поступков, в совершении которых я был бы вынужден раскаиваться. А они... А они, в свою очередь, были вызваны конечно же (и скорей всего, это действительно было так) состоянием той ужасающей тревожности, которая начиналась тотчас же, стоило моему поведению выйти за рамки каких-то "норм", сформировавшихся в моем подсознании.
   И если я еще мог как-то противиться проникновению их в сознание, я должен был признать, что бессознательно - они прочно и уверенно сидели внутри меня. И должны были пройти многие годы, прежде чем я смог сначала осознать это; а потом уже чтобы и наметились пути какого-то избавления от всего этого.
   Что это значило для меня? Чтобы это значило для меня - если бы я и дальше продолжал бы жить с состоянием тревожности, какими-то волновыми потоками бродившими внутри меня.
   Этому не было спасения.
   Из этого не должно быть выхода.
   Потому что... Потому что никакого выхода быть не могло быть и вовсе.
  

Глава 6

   Сколько бы я не пытался разобраться в себе - это мне до конца никогда не удавалось. Все время находилось что-то, что словно бы противилось тому, чтобы я нашел те точки, оттолкнувшись от которых - я бы смог "перевернуть мир". Решить те, как вроде бы и немногочисленные (но судьбоносные) задачи, разрешение бы которых позволило мне по иному взглянуть на мир, простиравшийся вокруг меня. На тот мир, в котором я словно бы только существовал. Но уж никак не жил. Потому как никакая это была не жизнь. А только лишь существование. Но вот только могу ли я быть доволен тем, что никогда не мог допустить, чтобы смириться с этим. Не мог. Не был способен. Не хотел. А все время как будто и наоборот - стремился к тому, чтобы разобраться с этим. И в то же время как будто наоборот - отдалялся от понимания этого. Слишком что-то все время меня путало. Или словно бы специально - я все время запутывал себя сам. Но как бы то ни было, я замечал, что чем больше я как будто бы подхожу к разрешению мучивших меня противоречий - тем больше наоборот - отдаляюсь от них. И ничто не располагало к тому, чтобы мне удалось справиться с теми многочисленными противоречиями, которые все больше и больше инсценировала моя психика. Потому что... Потому что это было так. Ну, по крайней мере, иначе как будто быть не могло.
  

Глава 7

   Самое трудное для меня было то - что я чувствовал, что люди меня не понимают. Нет, конечно же, когда я говорю "люди" -- это совсем не означает что это были все "люди". Те, с которыми я не имел никаких "интересов" -- на удивление, не только меня понимали, но и даже проникались доверием и уважением ко мне. А вот некоторые из близких... (хотя я, должно быть, каким-то образом, перешагнул целое десятилетие. Ибо, большей частью то, о чем я пишу - стало возможным уже когда я раз за разом натыкался на стену непонимания в своих следующих друг за другом браках. Тогда как действительно близкие мне люди, - каковыми я считаю своих родителей - и родителей моих родителей... там все было в порядке). Но уже видимо, раз затронул я эту тему,-- то должен что-нибудь сказать и об этом. И весь смысл той боли, которая прочно сидела внутри меня - заключалась в том, что я часто чувствовал, что между мною и людьми, выдававшими себя за моих "близких",-- на самом деле была воздвигнута настоящая стена непонимания.
   Я никогда не мог "положиться" на них. Я не был уверен - что меня действительно понимают. А еще точнее - я был совсем не уверен. И от этого мне, конечно же, было трудно. Невероятно трудно. Порой, мир уходил из-под моих ног. Я не знал, за что мне нужно было "ухватиться" -- чтобы хотя бы удержать равновесие. Вернее - нет. Равновесие-то, я как раз зачастую совсем не удерживал. Иногда я почти что понял. Но в последний момент находилось что-то, благодаря которому я все же не только поднимался, но и даже взлетал вверх. Порою взлетал вверх. И вот это, наверное, было самое счастливое, что во всем этом могло быть.
  
   --Почему вы считаете, что во всем должна быть только ваша правда?-- задал мне как-то совсем уж обескураживающий вопрос один молодой человек, которому я сделал какое-то замечание.
   На такие вопросы я обычно не отвечал. Вступая в разговор с другими, я как бы уже заранее предполагал, что они окажутся на должном интеллектуальном уровне, чтобы понять не только мой вопрос - но и все, что скрывалось за ним. Вокруг него. Что являлось как бы следствием его. Понятно, что таких людей находилось мало. Основная масса тех, с кем я разговаривал, зачастую вообще не понимало сути вопроса. Чего же от них требовать, чтобы они понимали те заковыристые "подвиды" вопросов, которые не только таились в каждом вопросе, но и являлись как бы непреложным следствием его.
   Быть может из-за этого было непонимание?
  
  

Глава 8

  
   На самом деле, вместо тюремной камеры я оказался в психиатрической лечебнице. Ну, конечно, больница находилась в ведении тюрьмы; и это было ничто иное, как тюремное отделение. Поэтому-то, и имело свои специфические особенности. (Город, в котором все это происходило я не упоминаю по той простой причине, что в чем-то схожая обстановка царила тогда в любой лечебнице подобного типа советского союза. И, видимо, лишь за незначительным исключением это действительно было так).
  
   После того как какое-то время меня продержали в СИЗо, меня неожиданно перевели в психиатрическую больницу. (Долго ломать голову мне не пришлось, и я почти сразу догадался, что это с подачи адвокатов нанятых моей матерью. Видимо они хотели "как лучше").
  
   Могу сказать, что я противился своему нахождению в подобном месте на всем протяжении моего пребывания там. Но что были мои "протесты" в сравнении с той мощью, которую задействовала моя мать. И что я мог противопоставить ей? Сколько мне тогда было лет? Я вообще еще в полной мере почти и не осознавал, что по какому-то нелепому обвинению (от начала до конца выдуманному следователем) мне грозит вполне реальное лишение свободы. Ну а у моей матери и не было возможности вдаваться во все эти подробности. Как любая мать, она любила своего сына совсем независимо от того: действительно ли он совершал преступления, или это все выдумала "следственная часть". Ведь это была моя мать. И она любила меня. А значит, тогда ее интересовало одно: как вытащить меня обратно на волю?
   А уже сейчас я понимаю, что, как и большинство людей, моя мама не была исключением (несмотря на то, что, по сути, всегда являлась исключением), и находилась под властью тех стереотипов, которые довлели над сознанием большинства представителей человечества.
   А суть стереотипов в контексте моего случая сводилась к тому, что тюрьма и зона - это "очень плохо". А психиатрическая больница - это тоже "плохо", но "не очень". И вполне объяснимо, что когда мама узнала о том что "предоставляется возможность" перенаправить сына из СИЗо - в "дурку", то она и тотчас же выбрала это. Тем более, что кто-то ее убедил и в том, что из психиатрической клиники - "выбраться" будет легче.
  
   Но вот ведь в чем проблема. Почему-то никто не рассказал моей матери о том, что в подобных клиниках, людей, собственно, никогда за таковых и не считают. Это "не люди". Это - душевнобольные".
   А душевнобольные это те, кто не имеет совсем никаких прав и свобод. И в то, что над ними ставят "опыты" -- в это, конечно же, никто не поверит. Не поверит еще и потому, что наша "нормальная" часть общества - как бы слабо представляет жизнь своих собратьев, получивших ярлык "умалишенных". И, конечно же, только специалист разбирается в симптоматике болезни. И знает, что одних только форм шизофрении существует более 200. Тогда как существует еще множество заболеваний, которые собственно заболеваниями-то и не являются. То есть, не имеют каких-то ограничений в контактах "больных" с "нормальными" людьми. Да и среди тех, кто никогда не обращался в психиатрическую клинику (а значит, как вроде бы, считавшихся "нормальными"),-- число тех, кто имеет психические отклонения - довольно таки велико.
   Но как об этом было знать тем, кто никогда в своей жизни не соприкасался с "душевнобольными"? Да и само понятие "душевнобольной" -- это штамп на всю жизнь. И как бы считается, что если человек принадлежит к таковым - то, вроде как, можно смело подвергать сомнению любые слова и поступки - исходившие от него. А значит веры ему... Да какая может быть ему вера? Полное безверие - да и только.
  
  

Глава 9

   Тюремное отделение психиатрической клиники, куда я попал, представляло собой довольно внушительное по своим объемам помещение, огороженное забором с колючей проволокой, "контролерами" -- переодетыми в белые халаты санитаров, своим главврачом, помещениями для сна и приема пищи. Там где "принимали пищу" -- и проводили все свободное время. Подъем в 6. Отбой в 10. Днем (после обеда) что-то навроде "тихого часа". То есть как минимум два раза в стуки (если кто не получит наказания в виде укола "галапередола", вызывающего судороги всего тела, и привязывания после этого к кровати) подследственные находились в помещении для сна. Двери в таких помещениях не предусматривались. Койки - двухъярусные. Количество "пациентов" -- около 100. Все находились в ожидании решения особой комиссии, которая должны была вынести решение о "вменяемости" обвиняемого в том или ином преступлении, и вследствие этого - человек направлялся или в тюрьму (после чего должен был состояться суд, и он отправлялся дальше по этапу, в колонию тогда существовавших: общего, усиленного, строгого и особых режимов), или подвергался принудительному лечению.
   Т. н. принудительное лечение (или "принудка" - на жаргоне), могло проходить или в виде нахождения в психиатрической клинике, или же заключаться в отправлении пациента в специальную больницу ("на спец" -- на жаргоне). Если кто попадал "на спец", -- то это уже сродни подписанию смертного приговора растянутого по времени. Мне в свое время удалось поговорить с человеком, который провел в подобной тюрьме 35 лет. Безвылазно. Фактически он получил пожизненный срок. И если бы не распался Советский Союз, он бы так и продолжал пребывать там. Притом что на удивление - этот человек оставался в трезвой памяти. Что поистине исключение, и он по праву считается единственным заключенным Советского Союза, кто провел такой срок, и кто после этого еще сохранил способности к рассуждениям. К здравым рассуждениям.
  
   Как сейчас помню его лицо. Очень маленького роста, черноволосый, этот человек походил на какого-то хорька. Говорил он тихим голосом. Длинные беседы предполагал не вести. Но если его удавалось разговорить, - то он действительно успевал рассказать о многом.
   Скажу, что я сразу взял этого человека под свою охрану. И на всякий случай специально приставил к нему одного человека, который должен был следить за тем, чтобы никто не посмел этого страдальца обидеть.
  
   Мне действительно было жалко его. Жалко еще и потому, что он имел столь кроткий нрав, что совсем был не в силах противостоять агрессии советской психиатрии, приговорившей его к пожизненному заключению. И таких пожизненных пациентов в Советском Союзе было очень много. Они как бы выпадали из официальной хроники, и конечно же, не были включены в реестры официальных осужденных нашими советскими судами. Тогда как на самом деле, этих людей с полным основанием можно было причислить к мученикам советского режима. Но после решения комиссии, на которой их признавали "сумасшедшими" -- такие люди уже фактически оказывались выброшенными на задворки обычной жизни. Потому что фактически можно было с полным правом расписаться в их бесправии. Да и какие права могут быть "у психа"? Если обычный осужденный (находящийся в ведении ГУИН) еще может пожаловаться, например, прокурору по надзору - то те, кто оказался подвергнут принудительному психиатрическому лечению - никто уже не защищал. Их били и убивали (оформляя убийство - как самоубийство); их "закалывали" лекарствами, с усмешкой наблюдая как люди умирали в мучительных конвульсиях.
  
   Вот о чем моя мама не знала. И, помнится, серьезно обеспокоилась, когда я сказал о моих возможных "перспективах". И я даже какое-то время после этого пребывал в счастливом предчувствии что она "опомнится", и "переведет" меня обратно в тюрьму. Пока не понял, что ничего не произойдет. И я по-прежнему буду находиться в лечебнице подобного типа. В ожидании решения комиссии. А после (как оказалось) и приговора суда.
  
   По закону, комиссия должна была состояться через месяц. Моя же первая комиссия состоялась только через полгода. Причем, решения никакого принято не было. Мои "судьи" практически полностью разделились. Те, кого не удалось (несмотря на все усилия "защиты" и "связи" моей мамы) подкупить - настаивали (к моей радости) что я здоров. И меня необходимо было этапировать в СИЗо, для того чтобы потом осудить по всей строгости правосудия (описываемые события - это конец 80-х, начало 90-х). Другие же (кого "подкупить" удалось), утверждали что я "болен". Причем "болен" такой болезнью, которая совсем как вроде бы и не значительна. А значит, меня необходимо было вообще "отпустить на волю". Подержав какое-то время (ради приличия) у них в "больничке". Но режим моего содержания должен был в таком случае устанавливаться уже главврачом. А это значит, что он бы сделал все, о чем бы его "попросила" моя мама. Ну и значит, это бы означало для меня освобождение уже через какое-то время.
   Вот только проблема-то в том, что обо всем этом я узнал уже позже. После того как меня освободили. По какому-то нелепому недоразумению маму кто-то убедил, что я должен находиться "на всякий случай" "в полном неведении". Поэтому тогда... Тогда я даже ни о чем таком не догадывался. И если честно - хотел, во-первых, в обычную тюрьму. (Что для меня бы означало признания меня "здоровым"). А во-вторых,-- хотел полной реабилитации. Потому как, никакого преступления я не совершал. И в свои 18 лет наивно верил, что наш советский суд - во всем разберется. И меня, как минимум, выпустят на свободу из зала суда.
   Как бы не так.
   Следователи были заинтересованы в том, чтобы признать виновным именно меня. Тогда бы им удалось закрыть "дело". А значит поставить "галочку" в раскрываемости преступлений.
   Ну а что им было до какой-то там сломанной жизни... Не я один такой...
  
  

Глава 10

   Помимо уже упоминавшейся мной "опустошенности" (которую я испытывал в те годы), достаточно печальным было и то обстоятельство, что я как бы находился в полном неведении относительно своей дальнейшей судьбы. И это, к сожалению, было так. Ведь я совсем не знал, сколько мне предстоит находиться в том месте, где я был. Зекам в этом плане значительно легче. Есть срок. Есть дата "выхода" (освобождения). И смело можно было считать годы, месяцы, и дни. А у меня же была одна лишь неопределенность. И оттого - я как бы ни на секунду не мог позволить себе расслабиться. И помимо этого вся обстановка требовала ежесекундной мобилизации. В любой момент могла произойти агрессия со стороны других подследственных. В любой момент могла произойти провокация со стороны зека, решивших взять власть в свои руки. А я могу сказать, что наш коллектив не был уж такой однородный. И на фоне массы ничем друг от друга не отличавшихся заключенных (а некоторые уже и на самом деле могли считаться заключенными, потому как суд над ними состоялся, и они просто тянули свою лямку полу-пациентов, полу-преступников, находящихся на "принудительном лечении"),-- были те, кто все время организовывал какие-то группировки, на предмет захвата власти в том коллективе, в котором я находился.
   И вот это-то как раз налагало дополнительные трудности. Потому как провокация (с целью опорочить твое имя) могла произойти в любой момент. Также как в любой момент вы могли получить или "заточку" под ребра, или в лицо как бы "случайно" могли вылить кипяток (несмотря на то, что по распоряжению администрации слишком горячую пищу не подавали, а все острые предметы конфисковывались в результате чуть ли не ежедневных "шмонов",-- зеки, конечно же, варили чифирь. Просто разрывался кусок "вафельного" полотенца и делался из него факел, на котором и быстро закипалась вода в чашке, куда сыпалась заварка. Но вот могли этот кипяток и вылить вам в лицо. Причем сделать это было невероятно просто. Достаточно было дать какому-то "психу" -- из разряда действительно сумасшедших - какую-то безделушку, ну или кусок той же колбасы, или пачку сигарет - и он сделает все, что вы ему скажете. Причем с этого психа не будет никакого спроса. Дело замнут. Максимум что - пропишут ему курс дополнительной химио-терапии. Но "настоящим" "психам" -- это будет "как мертвому припарка"). В итоге, мое нахождение в подобном месте было действительно мучительным.
  
   Видимо уже в то время я столкнулся с проблемой, которая будет меня преследовать на протяжении всей жизни. И заключалась она в том, что я иной раз не решался людям о чем-то говорить. Вернее, то, о чем я мог сказать - было настолько прозаичным и обыденным, что и вопрос и последующий за ним ответ - предусматривался как бы сам собой. И какое-то время я действительно находился в каком-то ожидании того, что люди действительно все поймут сами.
   Но они не понимали. Они не только не понимали, но и отсутствовало что-то, что указывало бы на то, что они действительно способны будут что-то понять. Понять то, о чем мне хотелось бы "достучаться" до них. И так выходило... Да, впрочем, это на самом деле выходило так. А мне было мучительно больно (и по настоящему грустно) что это было так. И я совсем не знал, в чем же мог заключаться выход; в чем состояло бы разрешение этой проблемы.
   А "проблема" на самом деле существовала.
  
   Была и еще одна проблема, которая в те времена только-только обозначила себя, а в последующем развилась настолько, что я знал - не будет никакого разрешения ее. А все дело в том, что я все время стремился отличиться; ну, например, наличием собственных знаний. И так получалось, что через какое-то время я действительно заметно стал "отличаться". Не от всех людей. Конечно же, не от всех. Но видимо каким-то подсознательным образом я формировал круг своего окружения таким образом, что люди вокруг меня подбирались такие, которые вполне могли признать мой (подавляющий) интеллект. И когда только формировалось что-то подобное - я даже не мог представить, с какой проблемой я столкнусь в последующем. И сама эта проблема не заставила заявить о себе. Потому как уже вскоре мне стало не с кем поделиться тем, что занимало меня. Я как бы оказался в особого рода блокаде. И вынужден был полагаться только на самого себя.
   В каких-то моментах это быть может и неплохо. Но вот в том случае, в котором оказался я - это было поистине равносильно смерти. Да и не жил я, если разобраться. А лишь существовал. Но уже это существование было продиктовано ничем иным,-- как выживанием. И уже в состоянии "выживания" -- я находился все время. Это было и в юности, и в молодости, и продолжалось в зрелые годы. Я не имел возможности расслабиться. Я должен был все время находиться в состоянии ведения каких-то особых военных действий. И в том, что это было так - была самая настоящая трагедия. Моя личная трагедия. Потому как совсем ничто не говорило, что у меня когда-нибудь получиться от этого избавиться.
   И вот это была действительно проблема.
  
   Хотя в существовании этой проблемы были и позитивные стороны. Ну, хотя бы то, что это значительно укрепило (да и постоянно "укрепляло") меня. И пусть все это было и значительным напряжением для моей психики (и "здоровья", конечно же, особого не прибавляло), но ведь можно признать что все это действительно укрепляло меня. Да и как я мог "расслабиться", если в любой момент могло случиться "непоправимое"...
  
   Тогда мне было 18. И свое 19-летие, и 20-летие - я встретил за решеткой. Так же как и два "новых года" (единственного праздника, который я почитал) мне пришлось отмечать не среди своих близких, а среди уголовников, ставших на время моей "семьей".
   Как я уже заметил, уголовный контингент отличался друг от друга. Были здесь и откровенно сумасшедшие. Но столь незначительный процент, что о нем можно было и не упоминать. Притом что это были настоящие "психи". То есть люди, надеяться на выздоровление которых уже не приходилось. Почти все они находились в этих условиях годами. Да и, признаться, я бы затруднился сказать - что бы они делали на воле. Ведь за ними требовался ежесекундный уход. Притом что понять, что у них было в голове - не было совершенно никакой возможности. И потому они были по настоящему опасны. Потому как могли в любой момент напасть на вас. И убить. Запросто убить.
   Остальная часть (довольно значительная), состояла из тех, кто "косил"; то есть хотел получить (в "деле") гриф "умалишенных", что означало бы фактическую их "невменяемость" в момент совершения преступления. А значит - и освобождение от уголовного преследования (в силу неосознавания совершения самого преступления. Им наверно казалось, что это они просто играют. Или спят. И во сне убивают, грабят, насилуют...).
   Ну а дальше (после признания вас "невменяемым") уже все зависело от того, какие были у вас родители или родственники. Если богатые, имеющие "связи", или "умеющие договориться" -- то после приговора суда проблема могла разрешиться довольно быстро. И вас отпустили бы на свободу.
   Ну а если родителей или родственников у вас не было, или они были такие "забитые", что ни о чем договориться бы не смогли - то это означало бы что "сидеть" вам и "сидеть". Потому как срок "принудительного лечения" никто никогда не оговаривает. "Командует" тут главврач. А значит, вы можете находиться и несколько дней (после чего могут решить, что вы уже "вылечились", "искупили" вину, и вас отпустят на свободу), или же это может быть несколько лет. После чего вас могут еще судить повторно (как якобы уже "излечившегося"), и вы можете отправиться и на реальную зону. Причем, когда у вас будет подходить срок и там, вас может элементарно "подставить" администрация, а значит, срок вам могут продлить. А можете опять попасть "на переосвидетельствование" в "дурку". И несколько лет провести там, после чего - отправиться "на зону". И так может происходить практически до бесконечности. Причем, в самых всевозможных вариациях.
   Человек в нашей стране был всегда бесправен. Независимо от того, жил он в СССР, в РСФСР, или живет сейчас в РФ. Ничего не изменилось. И вы все также считаетесь винтиком огромного механизма, именуемого "Системой". А против "Системы" -- все бессильны.
   И что же тогда, по вашему, должен был чувствовать 18-19-20-тилетний парень, который на себе испытал всю карательную мощь этой "Системы". Что должен был чувствовать я? Притом что мне очень хотелось остаться человеком. И как будто бы - я им остался. Вот только, иной раз приходилось идти мне наперекор уже сложившимся "привычкам" и "правилам". "Сложившимся", конечно же, до меня. И если что-то мне все же просто необходимо было принять (чтобы выжить), с чем-то я боролся. Ну а "открытая" это была борьба, или "тайная" -- уже другой вопрос. Чтобы выжить в той обстановке, в которой оказался я тогда - были хороши любые средства и методы. Пусть и не любыми средствами я допускал, что могу пользоваться.
  
  

Глава 11

   По своей природе я "замкнутый" человек. Не только "излишнее", но и вообще какое-то общение могло нарушить мой внутренний баланс. И потому вполне объяснимо, что я этого просто стремился избежать. Тогда как в той обстановке, в которой я оказался в те годы, делать это было очень затруднительно. И я просто вынужден был начинать действовать в соответствии с обстоятельствами, которые складывались на тот момент. И в сложившейся обстановке, это все было действительно оправданно.
   Ну, прежде всего, я, конечно же, должен был начинать общение с людьми. Причем, не просто это должно было быть общением. Совсем нет. Это было бы слишком просто. А "общение" должно было происходить таким образом, чтобы максимально подчинить других людей себе. Причем, "подчинить", опять же, не физической силой (хотя против некоторых дебильно-подобных субъектов вполне оправдан и такой подход), и интеллектом. Необходимо было заставить поверить себе. Сделать так, чтобы тебе не только поверили, но и чтобы поняли, что без тебя, как бы, им и сложно жить. (Да и как они могут жить без тебя?).
   И уже для осуществления этого - требовалось приложить действительно немало сил. Но, забегая вперед скажу, что у меня получилось. Ну, наконец, почему бы и нет. Тем более, вреда я никогда никому не хотел. И даже наоборот - на первом месте у меня всегда стояла справедливость. Справедливость же было и то, из-за чего мне приходилось страдать. Но я никогда не отступался от этого. И в итоге, конечно же, победил.
  
   Скажу, что для моего "выживания" в той системе с которой я столкнулся - мне потребовалось обратить на свою сторону других людей. Пусть это были не все люди, которые находились в то время со мной. Да и какая-либо всеохватываемость и не могла быть. Но очень скоро я стал невольным лидером в той обстановке. И делал все, что бы не только сохранить свой "авторитет", но и "упрочить" его.
  
   Для начала я выбрал с десяток парней, которые буквально "заглядывали мне в рот", и сделал их своими помощниками. Это также была своего рода ударная группа, которая позволила бы мне (при случае возникновения каких конфликтных ситуаций) быстро навести порядок. Так же, как только удалось сбить мне этот костяк, мне удалось расположить на свою сторону и почти всех "контролеров" (скрывающихся под маской "санитаров"). Для чего это было нужно?
   Сейчас объясню.
   Фактическое руководство психиатрическим отделением тюрьмы осуществлял главврач. Но это была т. н. дневная власть. А уже непосредственное руководство "на местах" -- было за "бригадирами". То есть начальниками дежурных смен. Их было несколько.
   "Михалыч" (высокий, сутуловатый старик, с лицом старого белогвардейского офицера вынужденного смириться с тем, что оказался на работе в таком месте).
   "Кузьмич" (тоже старик, среднего роста, и лицом откровенного уголовника. Ходили слухи - причем, как мне удалось узнать, вполне обоснованные - что у него раннее было несколько судимостей, пока он окончательно не "завязал" с преступным миром).
   "Кирилл" (властный, жесткий, с огромными усами на пример донских и кубанских казаков).
   И был еще один персонаж, который имел прозвище "Царек", и в принципе, полностью ее оправдывал. Был он маленького роста, с крикливым, все время взвизгивающим голосом; был он также все время чем-то "недоволен", и, пожалуй, единственный, у кого получалось с ним ладить - был я.
   У каждого из "бригадиров" было по пять помощников-санитаров. Описывать их всех нет необходимости. Скажу лишь только, что со всеми мне также удалось найти общий язык. В результате чего, я как бы заранее уже обезопасил себя против каких-либо нападок с их стороны. И, в принципе, я им всем был благодарен в том, что они меня не провоцировали. Иначе... Иначе ведь за мной была сила, которая вполне могла сокрушить их всех вместе взятых. И они, думается мне, об этом догадывались.
   Ну а что до того, почему мне все же необходимо было "мирное" разрешение любых конфликтов (конфликтов, которые теоретически могли возникнуть в любой момент),-- так ведь, зачем обострять ситуацию? А "дружба" с санитарами - могла только упрочить мое положение. Потому что ждать "беды" -- как бы уже было и не откуда. Ну и скажу, что единственной формой карательных мер со стороны администрации - была "химиотерапия" (мер, которые бы действительно опасались. Простые избиения в сравнении с этим были детские подзатыльники). А "химиотерапия", это когда по приказу врача - на вас набрасывались санитары (причем, способы могли быть различные. Например, накинуть удавку на горло, а потом скрутить руки и ноги, привязав к кровати; или неожиданно сбить вас подсечкой, а потом точно также наброситься и связать вас; или, дождавшись, пока вы уснете - оглушить и связать вас полусонного и находящегося в полубессознательном состоянии, ну и т. п.); ну а когда вы оказывались связанным - вам вкалывали особо сильное лекарство, от которого вы могли или задыхаться, или ваши мышцы могли сводить в страшных судорогах. (Да, хочу заметить, что это "реакции" здоровых людей. "Психи" переносили все значительно легче. Иной раз и не замечая, что им вкололи что-то страшное).
   Да, несмотря на мою какую-то "дружбу" с санитарами, я все равно вынужден был постоянно держать около себя двоих охранников. Причем, как бы со стороны, за нами должен был наблюдать третий, который при возникновении какой нестандартной ситуации - немедленно должен был привести помощь. И я могу сказать, что все эти меры предосторожности - позволили мне сохранить свою жизнь. И обезопасить себя от нескольких покушений, все равно произошедших.
  
  

Глава 12

   Несмотря на то, что то место, в котором волей случая оказался я было трагическим по сути (да и само нахождение там вряд ли кому покажется подарком судьбы),-- для меня, как я уже заметил раннее, это было в некотором случае отдушиной. Могло так случиться вероятно потому, что мне просто необходимо была в то время смена обстановки. И уже тогда, мое нахождение в том месте - могло рассматриваться именно как единственно необходимое и оправданное. Ни больше ни меньше. И, к сожалению, это было так. К моему печальному сожалению. Ибо поистине достаточно печален уже сам по себе факт. Ведь по нему получалось, что я как бы расписывался в том, что был лишним человеком. Быть может, расписывался даже в своей беспомощности. Хотя с этим, наверное, еще можно было поспорить.
   Но что было наверняка - я не находил себе места в обычной жизни. И получалось, то, что я оказался в тюрьме, было каким-то способом (одним из способов) моего выживания в этом мире. И не могло быть как-то иначе.
  
   Однако уже здесь, вероятно, было бы любопытно рассмотреть - что же из себя представляло мое нахождение в том мире, в котором я оказался.
   Как я уже заметил, попал я за решетку в 18. Ну, могу сказать, что на какой-то совсем незначительный срок (и даже не срок вовсе, а так - "период следствия") я уже и раньше оказывался в подобном месте. И точно также, по сфабрикованному "ментами" делу. Правда, "дело" распалось за пару месяцев (и длилось ровно до первой прокурорской проверки, которой я, получается, и был обязан своим высвобождением); но это, вероятно, могло считаться моим первым тюремным опытом. Причем, помнится, я настолько проникся всей этой "блатной жизнью", что как только вышел - уже смело выдавал себя за только что "откинувшегося" "пассажира", легко приписав себе несколько лет ("отсидки"), и точно также легко был принят в компанию местных уголовников.
  
   Как ни странно, меня почти не "раскусили". И только однажды я запутался на какой-то мелкой детали (потому что меня "понесло в разнос", и я уже выдумал не только срок, но и "положение" на реальной зоне). Причем, каким-то нелепым образом оказалось, что я попал на человека (скажу - сразу показавшегося мне подозрительным), который утверждал что "сидел на той же зоне".
   Но я увлекся своей игрой. Причем, играл столь непринужденно (что, заметим, для ребенка "номенклатурных" родителей, который ничего не знал кроме книжек, и даже спортом никогда не занимался, живя в каком-то своем иллюзорном мире, было сродни подвигу), что когда этот парень стал раз за разом "разоблачать" меня,-- я пошел "ва-банк"; причем, был так "искренен", что "братва" поверила мне. А того чуть ли не прирезали, заподозрив в связи с "кумовьями" (с ментами). Но его спас, опять же, я. Вернее, спасло мое признание. (Хотя и "признался"-то я только в том, что слегка перепутал "зоны", точнее, перепутал кто-то другой, но не я. А вот почему кто-то понял "не так"? Это уже загадка...). Сам-то, мол, я сидел в колонии в Средней Азии. И как-то случайно (как бы "случайно") заметил, что на упоминаемой нами зоне (ну, той, хам, на которой "сидел" ты, и почему-то подумал что "сидел" я), сейчас как раз "чалится" один мой "кореш" (хороший парень, правда с третьей судимостью). И, мол, если надо действительно кого-то проверить (а он, помнится, сидел и тогда когда сидел там ты) - косой взгляд я поймал, а вот нож полетевший в меня не успел, но это успел кто-то другой, который и перенаправил этот нож в живот бросавшему, а мне уже оставалось только "принять" обмякшее тело. Причем, так вышло, что в тот самый момент, когда на блат-хату (где мы до того находились) ворвались "менты"; ну а я как бы уже "с трупом". И почти не задавался я целью прихода милиции (во "внезапность" облавы, конечно, не верил), но как бы то ни было, я оказался единственным подозреваемым в убийстве, и это, по всей видимости, было серьезно.
  
  

Глава 13

   Любое место сосредоточения мужчин (будь-то тюрьма или армия) - это поистине школа выживания. Тюрьма, конечно же, в большей степени. Представьте себе даже сотню озлобленных мужиков. У половины за спиной уже есть срок. Почти всем грозит новый. Все находятся в ситуации какой-то особой "подвешенности". Когда о вашей дальнейшей судьбе еще ничего не известно. Когда вы выдернуты из нормальной, привычной жизни. И что теперь будет в вашей жизни - поистине все неопределенно. Причем практически ясно одно - надежды нет. Совсем, или ее настолько мало - что на нее совсем и не стоит рассчитывать. А рассчитывать можно только на себя. И это как бы накладывает дополнительные обязательства на личность каждого. И каждый понимает, что все это, вроде как, и не очень хорошо. А "хорошо"-то, как раз находится по ту сторону решетки. А уже то, что вы оказались здесь (по эту сторону) как бы подсознательно уже свидетельствует о том, что вы в чем-то провинились перед обществом. И общество вас отвергло. А мало у кого хватит духа ощущать себя "отвергнутым". Но именно поэтому я могу сказать, что в таких-то местах - как раз и выкристаллизовывается характер. Закаляется. Становится сразу понятно - кто трус и тряпка, а кто - кремень и скала. И ведь многие "ломаются". Очень многие ломаются. Когда постоянно хочется есть (это потом как-то привыкаешь к этому состоянию). Когда в любой момент должен быть готов, чтобы дать отпор или "коллегам" по несчастью (чаще всего зекам-беспредельщикам), или можешь подвергнуться несправедливости со стороны "кумовьев" (администрации), как бы "заинтересованных" в том, что унизить тебя, "сломать", превратить в "недочеловека".
   И это поистине уникальная школа по выживанию и закалке собственного характера. Школа, которой совсем нет "аналогов" "на воле". И уже то, что я ее не только прошел, но и "закончил с отличием" (выдержав все экзамены) должно говорить о многом. Не каждый смог бы так. На воле многие кажутся сами себе героями. Но как только попадают в непривычные для себя условия (а не для всех тюрьма является "привычной!"),-- то они тотчас же и ломаются. И начинают или "шестерить", или "крысятничать", или при первой возможности - закладывают своих товарищей. А то и вовсе становятся или "чертями" или "петухами". А где как не в тюрьме или в зоне - проверяется человек?! Это самая лучшая проверка. Будь моя воля - я бы всех прогонял через такое сито. Тотчас бы отсеивалась всякая "шушера". И в какой-то мере я рад - что сам это прошел. Как бы не печально мне было тогда. Ведь, по сути, - об этом я могу говорить только сейчас. А когда на своей "шкуре" испытываешь такое - не до всяких там возвышенных чувств. Нервы-то - на пределе. Быть может потому - вернее, с тех пор, и нервы у меня "ни к черту". И переживаю по всякому поводу. Но ровно до того, когда действительно начинаю чувствовать - что дальше тупик. И тогда полностью мобилизуюсь. И нахожу выход из положения.
   А иного - и не дано.
  
  

Глава 14

   Несмотря на то, что, как я уже заметил, в какой-то мере я был благодарен тому опыту, который я приобрел (а это действительно необычайно "закалило" меня), никому бы конечно я не пожелал того, что пришлось пережить мне. Удивительно, но меня всегда удивляла позиция общества в отношении людей, проведших какую-то часть своей жизни в местах лишения свободы. Ведь действительно может показаться удивительным, но два социума (тюрьма и воля) все время находятся в каком-то противостоянии. И очень малая часть тех, кто действительно может похвастаться тем, что "нашли свое место" -- и там и там. Тем более, что как раз "хвастаться" -- такие люди не любят.
   Но ведь это, по сути, действительно уникальные люди. Универсальные (даже так). Ведь какой надо иметь характер - чтобы суметь "выжить" (и адаптироваться) в двух совсем различных системах!? А это действительно различные системы. И еще совсем нельзя сказать - где легче. Просто "на воле" -- вы как бы больше предоставлены сами себе. И ваш жизненный статус, и ваша гражданская позиция - более размыты. Вследствие того, что вы предоставлены сами себе - за вами нет такой опеки, как за решеткой. А там... А там на вас все время смотрит как минимум еще одна пара глаз. И любой ваш шаг, любой жест, любое слово - находится под контролем. И ничего с этим не поделаешь. Вам трудно. Но точно также трудно и кому-то другому. И он ждет вашей ошибки. Чтобы с помощью ее - подчинить вас себе. И вы должны все время контролировать себя - чтобы "не ошибиться". И это поистине требует траты нервов. И это поистине требует дополнительной мобилизации сил. Но ведь никто и не говорил - что вам будет легко. А даже наоборот, все (даже те, кто до того ни разу не попадал в места лишения свободы) знают - что будет трудно. Невероятно трудно. Но ведь в этом-то как раз и вся соль. Это-то и требует дополнительной мобилизации сил и возможностей. А значит... А значит это действительно школа жизни. Очень хорошая школа. И очень нужная.
  
  

Глава 15

   --Как Вы себя чувствуете?-- главврач, полная улыбающаяся женщина лет пятидесяти, внимательно посмотрела на меня, про себя видимо определяя: действительно ли я здоров настолько, насколько ей заявлял при каждом моем посещении ее кабинета.
   --Здоров,--пустился, было, я в свой привычный монолог, да видимо и сам почувствовал что "повторяюсь".
   --А как спите?
   --Спокойно, доктор. Я сплю очень спокойно. И мне почти ничего не снится.
   --Почти?-- пыталась зацепиться (хоть за что-то) главврач.
   --Почти,--честно признался я.-- Ну, разве что, иной раз задаю сам себе вопрос: что же я делаю у Вас, в Вашем ведомстве?
   --А Вас больше устраивает тюремное?
   Да нет, пожал я плечами.-- Но ведь я уже говорил Вам: что считаю себя полностью невиновным.
   --Ах, да, Вы же говорили, что это следователи "выдумали" Ваше "дело".
   --Ну не то чтобы выдумали... Но я действительно не делал того, что мне инкриминируют.
   --А скажите..,--главврач сделала вид что перелистывает мое "дело", хотя было видно что она помнит его наизусть.-- А скажите - почему Вы решили в той компании выдавать себя за раннее "осужденного"?
   --Это была игра,--я вдруг подумал, что сейчас позабыл то, что говорил уже по этому поводу раньше. И вполне возможно, что меня-то сейчас пытались как раз на этом "подловить". (От своих сокамерников я знал, что у врачей распространены такие методы).
   --Игра,--медленно повторила за мной главврач, словно констатируя слова сказанные мной.-- А тогда скажите мне - Вам всегда нравилось "играть" подобным образом?
   -- Нет. Не всегда. Но иногда мне, например, хотелось узнать реакцию того или иного человека на мои слова - и я говорил что-то, что могло бы слегка вывести его из инертного состояния.
   --То есть Вы придерживались какой-то исследовательской функции.
   --Ну, в какой-то мере можно сказать что так,--признался я, нутром понимая, что говорить этого не следовало.
   --А когда Вы заметили за собой интерес к подобным "исследованиям"?
   --Когда?.. Ну, наверное, мне всегда хотелось понять взаимоотношения между людьми.
   --То есть, видимо испытывали какие-то трудности в общении, и стремились таким вот образом---
   --Видимо да,--перебил я ее, кивая головой и улыбаясь, и показывая, что она права. И она сама знает что права. И я знаю - что она знает что права. А значит, стоит ли и дальше говорить обо всем этом?
   --Вы хотите сказать, что всегда чувствовали непонимание со стороны окружающих?--пыталась видимо за что-то "ухватится" главврач.
   --Нет. Об этом я сказать не хотел.
   --Ну хорошо...
   --Да, Вы знаете,-- главврач посмотрела на меня, когда я уже собирался выходить из ее кабинета в сопровождении вызванного им "санитара".
   Я заинтересовано посмотрел на нее.
   --А впрочем, нет. Можете идти,--передумала она.
  
   Я ушел. И как всегда после любого подобного разговора (разговора, когда каким-то образом "затрагивалась" моя судьба) в мою голову стали вползать разные не очень приятные мысли. И ничего нельзя было с этим поделать. Я "накручивал" больше и больше. И словно "снежный ком" в моей голове росла критика самого себя. И я действительно ничего не мог с этим поделать. А что я мог сделать с этим? Мне бы остановиться. Подумать - почему происходит так? И, задумавшись, -- как минимум перестать думать об этом.
   Но я не мог.
   Я знал за собой "подобное". И знал, что, продолжая размышлять в подобном ключе - лишь делаю хуже самому себе. Но что я мог сделать с этим? Мог ли я как-то "остановиться"? Нет. Не мог. А значит, должен был и дальше страдать. Причем, это "страдание" явно было какого-то мазохистского толка. Потому как я как будто специально подбрасывал все новые и новые поленья в костер того ужаса, что возгорался во мне. И только когда он разгорался до неимоверных размеров - только тогда я как будто бы останавливался. Но ненадолго. А только лишь чтобы "перевести дух". Потому как вскоре все продолжалось "по новой". И уже длилось это так долго, как только мои мысли не посещала какая-то новая "моно-идея". И тогда как вроде бы я не останавливался совсем - а просто переключался на что-то новое. На что-то другое. И уже это - продолжалось ровно до того момента, пока мои мысли заполняло еще что-нибудь другое. Новое. И от чего совсем не было возможности избавиться.
   И не было у меня возможности остановиться. Прекратить подобное.
   Видимо потому что эта была "специфика" моей психики. И я об этом знал. (Как, наверное, знала и главврач). Но разве было это такое уж серьезное заболевание психики? По крайней мере, я находил десятки людей с "особенностями психики" схожей с моей. И эти люди тоже мучились. Но они несли свое "мучение" как бы внутри себя. Не позволяя ему вырваться наружу. (Ну, или, не позволяя, чтобы об этом узнали другие. Хотя кто-то, конечно же, догадывался об этом. Но...).
  
  

Глава 16

   И что же мне было делать? Я попал в эти сквернейшие условия. У меня уже не было пути назад. Но я и не мог смириться с тем, что происходило со мной. Но с другой стороны - никто и не говорил, что я должен смириться с этим. А значит, мне нужно было найти способы для выживания в тех условиях, в которых я оказался. И уже отсюда - я мог как бы изначально оправдывать любые способы и методы, которыми мог воспользоваться. Да ведь никто и не говорил, что кто-то мог что-то "предъявлять" мне по этому поводу. И я как бы этим утверждением "развязывал" себе руки. И мог действовать так, как мне заблагорассудиться. Да я и действовал. И совсем ни у кого не спрашивал. Потому как если не нашлось никого, кто бы смог не допустить моего нахождения там, то уже как бы и не должно было находиться кого-то, кто бы мне что-то говорил по этому поводу.
  
   Да, если подумать, мне то, наверное, и не говорил никто. Но я просто как бы обязан был сказать эти слова, потому как уже, и не мог иначе.
   Не мог...
  
   С момента моего нахождения в местах лишения свободы, я должен был внутренне измениться. Это просто обязывали меня те условия, в которых я оказался. Иначе, как я уже заметил, было там не выжить.
   В первую очередь, что необходимо было мне перестроить - это мое отношение к людям. Раньше я уж очень снисходительно к ним относился. Полагая, что они должны хоть на какое-то время и сами включать свои мозги, чтобы "домысливать" что-то. Но нахождение в тех условиях как бы открыло мне глаза на то, что я (мягко сказать) должен был действовать несколько иначе. Например, я понял, что должен объяснять людям то, что они должны делать. Потому что получалось так, что сами они оказывались, зачастую, не в состоянии понять, порой, самое элементарное. Да и человек так устроен, что в первую очередь ему хочется удовлетворять свои насущные проблемы да потребности. И только потом - думать о чем-то другом. Они и делили так. А я вступал с ними в борьбу,--объясняя, что "так делать нельзя". И даже нажил себе врагов по этому поводу. Конечно же, врагов из наиболее дебилеподобной "массы" заключенных. И меня спасало, по крайней мере то, что находились те, кто хоть что-то - да понимал; соображал. И с такими людьми было действительно легче. И уже здесь я просто не могу не сказать еще об одном.
   За время советской власти уголовный мир сформировал свои определенные устои да привычки, объединенные под общим сводом неписанных правил, именуемых "воровским законом". Как ни странно (ни странно, для человека, раньше как будто бы и не сталкивавшегося с уголовным сообществом), но я поддерживал этот закон. И находил, что он в большинстве своем справедлив. Потому как запрещал даже ругаться матом в присутствии других. Потому как никого нельзя было обидеть без его спроса. А постольку, поскольку мало кого можно найти, кому бы нравилось, когда его оскорбляют - то, как бы получается, что никого оскорблять нельзя было и вовсе.
   Нет, конечно же, тюрьма или зона - это не институт благородных девиц. Но вот я хотел бы заметить, что понятие закона существовало и там. Причем, последствия за нарушение такого закона могли быть самые катастрофические для посмевшего нарушить его. И... В общем, лучше было его не нарушать.
   Но вот ситуация в обществе на тот момент (а это период распада советского союза - 90-92гг.) коснулись и системы ГУИН. И там тоже стали происходить свои изменения. И в большинстве своем - не в лучшую сторону. (Вернее, ситуация здесь двоякая. С одной стороны, значительно улучшилось содержания заключенных, расширились их права. Убрали ограничения с количества писем, которые мог писать или получать осужденный, добавили количество свиданий. Но вот с другой стороны, те системы ценностей, которые были распространены среди заключенных, и складывались годами - пошатнулись. Именно из-за этих "свобод" -- стало трудно контролировать всякую "сволочь". Например, почти перестали "спрашивать" за "портачку" (сделавшие себе татуировку перестали "держать ответ" перед преступным сообществом). Если раньше нельзя было "колоть" абы-что, и у каждого представителя преступной иерархической лестницы были свои определенные "наколки" (по которому опытными зека тотчас угадывалась "масть"), то теперь контроль за этим был ослаблен. Нет, конечно же, если "петух" или "красная шапочка" наколет корону вора в законе - его по прежнему за это могил и убить; но если это будет более-менее "лояльная" наколка "первохода" (человека, в первый раз оказавшегося в местах лишения свободы), то уже в зависимости от колонии (а режимы тоже сократили, убрав "усиленный" и "особый") - с него могли и "спросить", а могли и махнуть рукой.
   И это уже было печально.
  
   В тюрьме я себе сделал несколько татуировок. На груди, на плече одной руки, на предплечье другой, на колене, и на спине. Но могу сказать, что за каждую свою татуировку я мог "держать ответ". Да и не нашлось бы никого - кто бы мне мог что-то "предъявить". Тем более я всем своим поведением всегда доказывал приверженность старым воровским обычаям. И помню, что когда на три недели к нам попал один старый вор (вернее, бывший "смотрящий" одной из зон), и он увидел порядки, которые поддерживал я - то он радостно пожал мне руку. А после того как он отправился дальше по этапу, мне пришла "малява", в которой меня наделяли неограниченными правами. И в случае, если бы у меня возникли какие-то неприятности (а от неприятностей совсем нельзя было зарекаться в местах лишения свободы), я мог всегда сослаться на этого авторитетного человека ("погоняло" я его запомнил навсегда). Что если бы и не уберегло меня (нравы-то и в колонии и в тюрьме начали к тому времени меняться), то, по крайней мере, могли бы добавить мне авторитета. Что было в принципе весьма кстати. Потому как иной раз, поддержка была действительно необходима.
  
   Ну, а теперь, вернувшись к когда-то начатому разговору, скажу что, во вторую очередь (помимо уже упомянутого моего изменения к людям), я обязан был внутренне перестроить свой организм. Потому как теперь мне предъявлялся шанс начать все сначала. Я мог надеть на себя любую новую маску. Предстать в любом новом образе. И совсем ничто не могло помешать мне измениться.
  
  

Глава 17

   Когда-то давно я уже испытал нечто подобное. Можно сказать, "апробировал" на себе. Тогда у меня, помнится, настолько получилось, что я с тех пор еще несколько раз вынуждено прибегал к этому. И всегда удачно.
   Первый раз было еще в школе. Школа, представляет собой некий особый вид "дисциплинарного пространства", когда вы все как бы предоставлены самим себе с одной стороны, а с другой, должны жить по определенным нормам и правилам, предписанным вам администрацией. Причем, совсем "нежелательно" как бы "выпадать" из общепринятых (и уже устоявшихся) норм поведения.
   А мне всегда было тесно в рамках. Я никак не мог принять общей "стадности". И потому старался хоть как-то - показать свою "независимость". Причем (на мое тогдашне "удивление") редко когда находил "понимание" со стороны одноклассников. Им-то как раз было привычно находиться "всем вместе". А мне - нет. И я как мог - отдалялся от всех. Результатом чего являлось мое, своего рода, "отшельничество".
  
   Можно двояко интерпретировать подобный факт. С одной стороны, быть в некой оппозиции к коллективу, это, конечно же, не очень хорошо. Более того. Здесь вполне и явно можно найти несколько минусов, которые (при случае) могут перевесить и всевозможные плюсы.
   Но уже с другой стороны, следование общеустановленным нормам и традициям... Это, как бы сказать, и не совсем уж правильно. И иной раз вполне дозволяется вступить в оппозицию, в которой будет выкристаллизоваться ваш характер. Ну и почему бы и нет? Я решил пойти по второму пути. И к моменту обучения в средних классах школы - уже упрочил себе славу некоего "отшельника". Причем, что удивительно, заработал на этом и забавную долю "любви и понимания" со стороны окружающих. Хотя вскоре оказалось, что как бы за мной уже появился устоявшийся стереотип. И чтобы мне от него избавиться - было нужно "сменить обстановку" (как минимум). Что я и попытался сделать, тогда, в 12-13 лет, уехав (впервые в жизни) в пионерский лагерь. Где, собственно, и повел себя в полной противоположности "себе настоящему".
   Другими словами, вместо замкнутого и необщительного школьника Влада Алексеева - моим собратьям по пионерскому сообществу предстал активный и жизнерадостный комсомолец (почему-то я решил самолично - и как бы "на время" -- произвести себя в "комсомольцы").
   Ну что тут было говорить. У меня действительно получилось. И как оказалось - я неплохо себя чувствовал и в этом статусе. Я был "заводилой". Очень скоро я выбился в местные (и "формальные" и "неформальные") лидеры. Со мной не только "вынуждены" были считаться - но это именно я "диктовал моду". И при этом, чувствовал себя то ли "шпионом", то ли "разведчиком" (что по сути одно и то же). Потому как, конечно же, играл не свою роль. Именно "играл". Вот только "игры"-то этой никто распознавать не хотел. И если честно - я вскоре стал тяготиться своим "лидерством". Поэтому с трудом отмаявшись "поток" -- с легкостью вернулся по возвращении в свой прежний статус "молчуна" и "отшельника".
  
   Второй "опыт" уже состоялся после окончания школы. Тогда я с первого захода с легкостью поступил в институт (что, при довольно таки большом конкурсе, помнится, удивило многих), и точно также как и в былые годы - скинул свою маску.
   И вновь я предстал в образе "балагура" и "души-компании".
   Ну, третий раз - это было уже попадание "за решетку". Но там это было своего рода способом выживания. Потому как я просто обязан был быть таким, чтобы ни у кого и мысли не возникло "подчинить" меня. И уже потом (забегая вперед) все с легкостью повторилось при моем возвращении в институт (на период осуждения, благодаря "связям" родителей, мне удалось "числиться" в академическом отпуске), и далее - при моем поступлении и учебе во втором вузе.
   Так что - вот перед вами и вполне реальная практика совмещения двух различных масок одного человека. Причем масок - кардинально противоположных. И опыт, который я приобрел таким вот образом - можно считать опытом поистине уникальным. Еще бы. Мало кто может похвастаться такой "школой". И быть при этом не "отбросом общества" или каким-нибудь там маргиналом, а самой что ни на есть действующей единицей этого самого общества.
   Вот так вот.
  

Глава 18

   Задумался вот сейчас... получается, что, решив изначально описать только мой первый (и пока единственный) криминально-психиатрический опыт, я как бы невольно вышел из рамок описания только его. Чему, признаться, и сам рад. Ну согласитесь, ведь это и не может не радовать. Воспоминания любого рода хороши. А для меня воспоминания были связующей нитью с прошлым, с которым я как будто только и мог поддерживать связь - только посредством их. И это было поистине замечательным. И это всегда казалось мне так. Так что я как будто и не должен был воспротивиться своей памяти, с легкостью "выдергивающей" из-под сознания новые сюжеты для моих записей. А что может быть лучше нашего прошлого? Тем более что и для кого-то - это единственная радость в жизни.
  
  

Глава 19

   --Ты считаешь, что отсюда можно убежать,--задал я видимо неожиданный вопрос одному парню, который только недавно поступил "на комиссию", и который решил поделиться со мной своими мыслями. А "мысли" у него были о побеге. Причем я даже немножечко знал его биографию. Будучи уже дважды осужденным по 144 ст. (кража, по советскому уголовному кодексу), он вдруг решил на этот раз "закосить", и избежав тем самым уголовного наказания - выйти на волю. Вероятно, из всех он проникся только мной (как я позже узнал - не только), и именно во мне решил найти единомышленника.
   Мне неловко было его начинать убеждать в том, что он ошибся. И потому я сколько было возможно - "поддакивал" ему, делая "заинтересованное" лицо, и с видом знатока мысленно (иначе то могло насторожить следящих за нами санитаров) проверяя на прочность то замки на окнах (точнее, на решетках, которые стояли на окнах), то, рассуждая, действительно ли металлическая сетка над нами (в прогулочном дворике) "под током", ну и еще тому подобные "разговоры ни о чем".
   И какого же было мое удивление, когда в одну из ночей я оказался разбужен этим субъектом (сейчас я даже не припомню толком как он выглядел. Хотя, нет. Что-то припоминается. Рост выше среднего; и какие-то мясистые черты лица), который отчаянно шептал мне, что, мол, "пора!".
   Ну как мне было не послать его к черту?!
  
   Но видимо я не понял его. Потому что он действительно был уверен, что "обо всем со мной договорился". И это было мне хорошим уроком, потому как его лицо сменилось то ли злостью, то ли разочарованием во мне, и я еле успел увернуться от его лба, которым он явно целил в мою переносицу, и, ткнув ему "под дых", я передал его в руки подоспевших двух моих ближайших помощников (которые "по совместительству" выполняли роль охранников), а сам поспешил будить уснувшего на посту санитара, "заговорщески" шепнув ему, мол, "псих разбушевался".
   Это было что-то на вроде "кодового слова", которым в шутку мы обменивались между собой. Ну, то есть, обменивались "нормальные", когда имели в виду настоящих душевнобольных. Которым "косить", конечно же, было не нужно. Потому что они были таковыми. "Косыми", наверное, от такой жизни.
  
   История получила продолжение. Того умалишенного перевели в карцер. А я должен был объясняться с главврачом, предупредившем меня, что понимает все мои шуточки по отношению к больным людям (что было не так), и устыдившей меня подобным отношением.
   --Никто не может гарантировать того, что когда-нибудь в таком же состоянии не окажете вы,--подытожила она.
   --Так он же "здоровый",--начал было оправдываться я, намереваясь в случае необходимости поведать о своем методе оценке вменяемости больных, но главврач только улыбнулась, давая понять, что мы друг дуга поняли.
   --А я думал что он "косит",--прикинулся по привычке я слегка дурачком, но тотчас понял что это уже не совсем кстати, и улыбнувшись, поклонился театрально прижимая руку к сердцу, и кивнул вошедшему охраннику, мол, я готов, веди куда следует.
  
   О дальнейшей судьбе того "страдальца" я узнал насколько сейчас помню, от санитаров, решивших что я, как бы, "должен об этом знать". В общем, того перевели (от греха подальше) в тюрьму. Но он каким-то образом сбежал из перевозившего его "автозака". Где-то через полгода оказался пойман, потом наскоро состоялся суд, признавшим его нормальным для того, чтобы отбывать свой срок в местах лишения свободы.
   И, наконец, уже много позже, я с ним случайно встретился на воле. С трудом я тогда узнал в одном из бомжей своего недавнего "коллегу по несчастью". Я, помнится, привел его домой. И после того как он поел, помылся, побрился (последовательность, видимо, иная) и переоделся в одежду, которую я ему дал, вид у него стал вполне сносный. То есть он стал таким, как я его и помнил. С чуть вызывающей ухмылкой, и слегка "себе на уме".
   Вполне естественно, что я поспешил от него избавиться.
  
   Да! Он совсем не помнил меня!? (Мне даже стало немного обидно за себя). Но он не помнил не только меня, но не помнил и тот случай (за который, признаться, все эти годы я чувствовал легкую степень вины). Но раз он ничего не помнил, то в какой-то мере стало легче мне. И "вина" моя прошла. И мы стали квиты. То есть избавление от чувства вины, это, согласитесь, вполне нормальная плата за то, что в течение нескольких часов я оказался невольным собеседником этого человека. Который вдруг стал мне еще более неприятен. И, в конце концов, мне удалось от него избавиться, сославшись на собственную огромную занятость.
  
   Поверил ли он мне или нет - я не знаю. Видимо нет. И я уже чуть ли не пожалел о своем добросердечии после того, как он еще несколько раз приходил ко мне домой (я ему не открыл, и, затаившись, мучительно раздумывал: он уйдет, или начнет подбирать ключи).
   Но потом он исчез. А у меня вновь появилось чувство вины. И уже чтобы избавиться от него, я пустился на поиски этого человека; с которым, признаться, даже и познакомиться-то толком не успел.
   Но нигде его найти уже не смог. И только через несколько лет судьба удосужила свести нас еще раз. Но он по-моему, уже и в правду не помнил меня. А я как-то не решился ему напомнить.
  
  

Глава 20

   Вообще, если вспомнить, немало забавных случаев было связано с тем моим "местонахождением". Шутка и юмор, вероятно, были тем, что просто помогало как-то разрядить ту обстановку. Как-то отогнать совсем уж удручающие мысли, которые лезли в голову. Причем, специфика тамошнего нахождения как бы предусматривала то, что мысли действительно будут мрачными. И вряд ли кто это будет оспаривать. Так вот. Судьба меня, помнится, свела с одним любопытным типажом. Звали его Юра. Это я помню как сейчас. Юра был в свое время навроде "короля школы" (было такое прозвище у тогдашних подростков, совсем не знаю, есть ли в теперешних школах кто-то, кого бы называли так?). Но право именоваться так, в те времена надо было заслужить. Я, например, только в 10 классе (а в мою школьную бытность были десятилетки) мог считаться таковым. Да и то, большей частью, неформально. Потому как "формально", был другой человек. Но он меня стал опасаться с тех пор, как в раздевалке я разбил его головой стекло. И он потом уверял всех что "оступился". А я молчал. И даже не ухмылялся (хотя, помнится, очень хотелось).
   Так вот, был Юра "королем школы". А потом (или уже тогда, и что скорей всего - уже тогда) подсел на иглу. И в один из дней в его мозгах переключился не тот "трамблер", и Юра просто-напросто сошел с ума (причем, основательно). С чем я его неоднократно и имел честь поздравить, потому как, если бы он оставался наркоманом - он бы давно уже загнулся. А так - жил вполне сносной жизнью умалишенного (правда, без каких-либо надежд на выздоровление), и даже полностью избавился от наркотической зависимости. Да и психам, наверное, наркотики не нужны. Да и зачем? Они ведь и без того находятся в выдуманном мире.
  
   Юра внешне походил на заведующего автобазой. Среднего роста. С большим пузом. Почти лысый (редкие волосы по краям головы). И с мелко посаженными глазками, утопающими в расплывшихся от "самодостаточности" щеках. Можно даже сказать, что внешне он скорее походил на хряка. Тем более что, помнится, даже носил схожую кличку. И отзывался на нее весьма охотно.
   Когда-то Юра имел разряд по боксу. Не знаю, был ли он действительно хорошим боксером (он как-то с ума сошел раньше, чем мне довелось увидеть его выступление на ринге), но местным психам он довольно бойко раздавал тумаки. И вполне реально пробивал левым боковым челюсть какого-нибудь "страдальца", решившего вдруг пошутить над ним. (Ну, или это Юре казалось, что над ним кто-то шутит. А еще точнее, не шутит - а дразнит, издевается над ним. Я думаю, его состояние уже тогда было далекое оттого, чтобы различать такие понятия как шутка или смех. Хотя он иногда начинал покатываться со смеху. Очевидно, в такие мгновения ему что-то "привиделось"). Но для меня было немного удивительным, что Юра проникся некоторым уважением. Правда, для этого мне пришлось приучить его к этому. В каком-то роде это походило на дрессировку животных. И как ни печально - но Юра был ближе к животному, нежели к человеку. Говорить он почти не мог (какие-то нечленораздельные звуки не в счет). По нескольку раз на день занимался "любовью" с лавочкой (причем ему было абсолютно безразлично, кто в этот момент рядом с ним находился). Ел руками. Причем с такой поспешностью, словно у него отнимали еду. За кусок хлеба или сигарету готов был перед вами станцевать. (Правда, я поручил своим ребятам следить, чтобы никто не смел издеваться над Юрой, унижая его. И еду и сигареты он всегда дополнительно получал от нас).
  
   Мне было жалко Юру. Он являл собой живой пример того, что может случиться с человеком. С как вроде бы и обычным, нормальным человеком. Потому я помнится даже сам несколько раз бил тех, кто вздумал издеваться над Юрой. Я вообще не выносил любого проявления несправедливости, наглости, демонстрации силы. И наказывал за это. Или самолично. Или делал так, что "провинившийся" человек - попадал в расставленную ему ловушку. Когда осуществлялась этакая многоходовая комбинация. И с каждым ходом запутывая сам себя - у такого человека уже не было возможности избежать уготованной ему участи.
   Так вот, я, как уже говорил, следил за тем, чтобы никто не позволял себе издеваться над Юрой. Видимо каким-то образом во мне жил страх, что от того, что приключилось с ним - не может быть застрахован никто. Ну и, конечно же, это проецировал на самого себя.
   И мне всегда было тяжело смотреть на таких людей. И я каким-то образом всегда стремился им помочь. Пусть моя помощь, может быть, и не была такой значительной. Но в той обстановке, скажу я всем, она что-то да значила. И как мог я оказывал людям помощь и поддержку.
  
   К Юре, вероятно, вернусь я чуть позже. Тем более, что и помимо Юры в том заведении где я находился, были еще ряд забавных персонажей. Ну, например, Валентин.
   Валентину было около 60-ти лет. Лицом он походил на одного известного актера второго плана в советских кинофильмах, позже много озвучивавшего иностранные фильмы и сериала времен Перестройки. Причем так же как и за тем актером сложилось амплуа "хозяйственника" (уж очень много он играл каких-нибудь директоров или зам.директоров заводов, фабрик, обязательно каких-нибудь взяточников и расхитителей советской собственности), так все почему-то решили что и Валентин когда-то был кем-то навроде директора завода, фабрики, или на худой конец ответственного партийного работника.
   Спешу уверить, что никем таким он не был. Валентин всю жизнь был сумасшедшим. Просто это была какая-то злая усмешка судьбы, что он вдруг стал походить на человека, наделенного властными полномочиями. А вот что было еще любопытно. Валентина почему-то слушались другие "психи". Те самые настоящие психи, количество которых, к сожалению (а может к счастью) было малочисленно, но которые, несомненно, были лицом "дурдома". Потому как, я думаю, достаточно было одной серьезной (не подкупленной) проверки, - чтобы разогнать большую часть обитателей этого заведения, отправив их или в тюрьму, или на этап.
   А Валентин был искренен. Как искренны были и остальные умалишенные, которые зачастую и преступлений-то никаких не совершали, а оказались привлеченными к ответственности. Потому что в советское время достаточно было одного звонка соседей - чтобы вас сдать в дурдом. И как минимум месяц вы бы там находились в ожидании "проверки" вашего здоровья, на предмет возможного (и раз уже попали - вероятного) сумасшествия.
   Был, например, такой случай. Мужчину звали Саша. Фамилия его была... Ну, фамилию я забыл. Скажем, Москалев. (Хотя до недавнего времени его фамилия еще прочно сидела в моей памяти). Так вот. Саша Москалев был большой и красивый мужчина. Роста он был за метр девяносто. Весом около 130 кг. В прошлом, по-моему, занимался пятиборьем (ну или чем-то навроде того).
   И вот приезжает этот Саша Москалев в одну из гостиниц небольшого южного городка. Время уже было позднее. Разгар летнего сезона. И так получилось (как всегда получалось в советские времена - а 90-й год это были еще советские времена) что места для Саши не оказалось.
   Ну, он и так и этак...
   Нет. Не подступиться к грозной женщине, вызвавшей даже администратора, дабы объяснить настойчивому посетителю, что мест не только нет, но и для него - не будет никогда!
   И это так задело Сашу, что он поставил свою спортивную сумку возле одного из кресел, и дав "пять минут" администрации "на раздумье", сам пошел покурить. Да, предупредив, что если через пять минут ему не найдут место в гостинице - то он зайдет в первый попавшийся гостиничный туалет - и повеситься. И, мол, тогда уж у вас будут серьезные неприятности. Ну и сказав это - пошел покурить, видимо довольный даже в чем-то собой.
   Пяти минут администратору хватило, чтобы позвонить в дурдом, попросив их заехать "за своим пациентом". Ну а те уже подстраховались, и вызвали еще наряд милиции. Чтобы, значит, уже наверняка увезти случайно обнаружившегося "пациента" (удивление было для Саши, впервые столкнувшийся с системой психиатрических наказаний в СССР) в местную психиатрическую больницу.
  
   Я, помню, долго смеялся, когда Саша рассказывал мне эту историю. К дурдому он, конечно же, отношения никакого (и никогда до того момента) не имел. Работал, по-моему, в автомастерской. И первое время даже не понял, что от него хотят бегающие вокруг него люди (людей-то, как раз, оказалось не так много, что можно было действительно сойти с ума. Потому как помимо санитаров, врача, и наряда милиции - а равно, находящихся здесь же, администрации гостиницы и сбежавшихся на "аттракцион" посетителей,-- приехали еще пару УАЗиков с милиционерами. Кто-то из милицейских чиновников ошибочно признал в Саше уголовника, находящегося в общесоюзном розыске).
   Как я понял, ситуация разрешилась еще не доезжая до местного отделения психиатрической клиники, потому как долго хохотавший врач скорой помощи, отправил тем не менее Сашу в краевой центр. На комиссию. Сославшись на то, что он, мол, не может его "так просто" отпустить.
   Впрочем, в советские времена (да и не только советские) это было не удивительно.
  
   Естественно, через месяц его отпустили.
   Но вот месяц... Это месяц для нас для всех был месяцем веселья. И не только из-за истории, приключившейся с Сашей (мало ли таких историй приходилось слышать?), а скорее потому, что Саша веселил нас песнями, анекдотами, смешными историями (которые, вероятно, придумывал тут же). Притом что каких-то анекдотических ситуаций в его жизни было действительно много. Есть такая категория людей, жизнь которых уже один сплошной анекдот.
   Да, почти тут же я мог бы вспомнить еще одну историю. Парня звали Андрей. Фамилию, правда, тоже не припомню. А попал он к нам за то, что ему никак не давали права, а он упорно не хотел давать взятку экзаменатору. Ну и в шутку пригрозил тому, что если в следующий раз не сдаст - то придушит того.
   "Шутка" обошлась Андрею освидетельствованием в психиатрической клинике (мы уже не знаем,-- лишь только догадываемся,-- что написал "экзаменатор" в доносе на Андрея), и 15 сутками общественных работ за мелкое хулиганство.
   И он еще легко отделался. Потому как в советские времена за это вполне могли дать и реальный срок...
  
   Сколько в моей памяти сохранилось таких историй... Главными героями в них обычно были люди, совсем не имеющие никакого отношения не только к психиатрии, но и к криминалу. Но каким-то образом они получили в своей биографии строчку - "нахождение в психиатрической клинике". И неважно, в каком статусе - пациента, или "кандидата на вакансию пациента". Суть в том, что они там были. И думаю, для них-то хорошо, что распался Советский Союз. Потому как "житья" им наверняка врачи бы не дали. Перед всякими крупными праздниками (для порядка, ну а точнее - для безопасности) закрывая бы их в своих заведениях.
   И это, к сожалению, было так.
  
   Ну а что до остальных историй, то, думаю, и до них дело еще дойдет. Ну взять, хотя бы одного человека, к которому у меня была какая-то особая симпатия. Звали его Паша. Ну, точнее, Павел Аркадиевич. Я обращался к нему: Аркадиевич.
   На вид было ему около 45-50. среднего роста, худощавый, ходил он все время сильно ссутулившись, и вид имел закоренелого уголовника. Да, наверное, после пяти тюремных сроков лицо его и не могло быть иным.
   Аркадиевич попал уж совсем по недоразумению. Подрядился он с подельником строить дачи. В летний сезон, разумеется. Ну, и где строил, где приворовывал. Тем и жил. И вот нашли они однажды богатую клиентку. Взяли аванс. Почти тут же его и пропили (всего-то, несколько дней хватило). Ну а когда подошло время строить, оказалось, что у Паши начался запой. (Он сам говорил, что подобное случается не так часто, и почти всегда "непредсказуемо"). В общем, когда хозяйка приезжала (а о своем приезде она как-то умудрялась сообщать заранее) бригада не только работала, но и показывала иллюзорный фронт этой самой работы. (Благо что "хозяйка", как оказалось, ничего в строительстве не понимала). А стоило ей уехать - пьянка продолжалась.
   В итоге, прошел месяц,- а к работе даже не приступали. Ну и, в конце концов, кто-то из "добрых" соседей "открыл глаза" хозяйке на то, что происходило на ее даче в ее отсутствие. А та пригрозила не только выгнать Павла Аркадиевича вместе с подельником, ну, то есть, тогда еще помощником, но и взыскать с них неустойку "за обман" (уж не знаю, к кому она собиралась обратиться. Вполне возможно к рэкетирам, которые уже начали появляться в то время).
   Что до Паши, то поначалу он, вроде как, и не воспринял слова "хозяйки". А потом, то ли с бодуна был большого, то ли просто не понравился ему такой разговор, да взял и связал хозяйку. Да и не одну, а с ее сестрой. Ну и, по-моему, даже (он-то от этого убежденно отказывался, но мне поведал об этом по секрету санитар, который по моей просьбе - за небольшое вознаграждение - просматривал личные дела всех поступивших в отделение, благо, что ключи у него были, а в вечернее и ночное время врачей в отделении уже не было), в общем, пригрозил (да скорее просто пошутил) с ними обоими вступить "в анальный контакт". Если, мол, они не успокоятся и не перестанут кричать.
   Те, то ли испугались, то ли задумались над предложением, но кричать перестали (связав, он им оставил открытым рот; боялся что могут задохнуться). Все деньги. Конечно же, которые были при тех "подельники" отобрали. И пропили еще в течение полуторасуток. Женщины все это время лежали связанные.
   В общем, на Пашу с подельником завели уголовное дело по статье: угроза убийства или покушение на убийство (а может и то и другое), ну и еще ряд "смежных" статей. И все это Паша даже рассказывал как бы в шутку. Но шутка шуткой - а срок ему грозил вполне реальный. Тем более учитывая его прежние "заслуги". Любые слова как бы изначально интерпретировались в пользу пострадавших.
   Понял все это Паша, и решил признаться следователям, что, мол, давно замечал за собой, что будто бы находиться он больше выдуманном мире, нежели чем реальном. (Уж очень ему хотелось стать умалишенным). Чтобы, мол, признал суд "невменяемым". И не осудил - а вылечил его. "Помог" вернуться "к нормальной жизни". Среди, значит, законопослушных членов общества.
   Поместили Пашу к нам в отделение. И на мое удивление, через месяц действительно признали его "психом". Поставив диагноз что-то на вроде паранойи, спровоцированной алкогольной зависимостью. Ну и попутно признав его еще и алкоголиком. Мол (как мне говорил санитар),-- пока не пьет - человек человеком. А как выпьет...
  
   Сколько таких оказывается субъектов. Внешне вы за ними, как будто. И не замечаете ничего. А копните чуть поглубже, - и нате: псих психом. Да, и притом, вы уже можете к тому времени (к моменту обнаружения их умалишенными) считать их чуть ли не самыми лучшими друзьями. Да и у них - считаться "лучшим другом". А на поверку выходит, что субъекты, вроде как, и не нормальные. И "коленца" порой выкидывают такие, что хоть стой хоть падай. Хотя "падать" бы я вам, конечно, не рекомендовал бы. Тем более, раз "упав" в той системе - и больше можете и "не подняться" вовсе. Ну, в том плане, что специфика нахождения вас в той обстановке (как я уже замечал раннее) предусматривала не только соблюдение определенных норм и привычек, но и вы все время находились под пристальным вниманием как минимум еще одной пары глаз. Зорко глядящей за вами. И как бы "ждущей" вашего падения.
   А потому нужно было быть очень внимательным.
  
  

Глава 21

   Тому, кто никогда не оказывался в местах лишения свободы, конечно же, почти невозможно понять обстановки, царившей там. И даже если человек может говорить что "понимает", на самом деле я уверен это не так. Понимать-то, быть может, понимает (а что вернее - думает что понимает), но на самом деле это все равно, что говорить, что умеешь плавать, основываясь только на теоретической составляющей; а самому ни разу таки и не попробовать это в реальности. Так же и здесь. Вы можете считать, что вполне представляете нравы и обстановку, царящую в местах лишения свободы - а на самом деле даже случайно оказавшись там - можете растеряться.
   Про себя могу сказать, что, попав за решетку, я был теоретически подкован "от и до". Причем существенную составляющую моих знаний привносило мое не посредственное общение с бывшими зэка (а последние полгода, перед тем как я оказался в местах лишения свободы, я с каким-то необъяснимым рвением набирался "опыта" от "корешей", уже имевших за спиной не один срок). И потому мне, конечно же, было легче.
   К тому же я понял, что тем, кто хочет направить в подобную среду "своего человека". Почти совсем ничего не стоит это сделать. Зеки, на удивление, народ доверчивый и сентиментальный. И если вы умеете хоть немножечко "играть", знаете психологию (пусть и на теоретической базе азов), да еще если вам подготовили хорошую легенду и прикрытие на случай провала (хотя я сам видел, как убивали ночью и стукачей и "крыс"),-- то у вас вполне есть шанс какое-то время продержаться в подобной обстановке. Хотя, конечно, на воле это сделать намного легче, чем в тюрьме или в зоне. Там, все-таки, вероятность разоблачения куда выше. Ну, начнем с того, что вы можете элементарно попасться "на базаре". Или же, например, как бы случайно придет какой-то ваш бывший "сокамерник," -- который вас "не узнает". А зеки, надо заметить, весьма и весьма искусные провокаторы. Так же как и спектакли они умеют разыгрывать не хуже иных актеров театра и кино. Да и, по сути, что такое артист театра и кино? Это точно такой же человек, как и мы с вами. Только он имеет какое-либо артистическое дарование. Да еще и учился 4 года (на год меньше чем в обычном вузе) в соответствующем вузе. Ну а если учесть, что ряд лиц обладает точно таким же дарованием. Но просто они не учились. А, например, отбывали в это время срок в местах лишения свободы. А это, скажу я вам, более блестящая практика, чем какие-то институты. Или кино да театральные постановки. Причем в отличие от таких - в тюрьме или на воле плата за все одна - смерть или бесчестие (если вы "прокололись" и являетесь "правильным пацаном", вы, конечно же, выберете первое). И что в итоге получается? Да то что "сыграете" вы не хуже иного заезжего артиста. Вот так вот.
   Но я, быть может, опять немного не о том. Хотя если рассудить - затронул-то я интересную тему. И суть ее в том, что нахождение в местах лишения свободы - это огромная дополнительная нагрузка на психику. И тот, кто сможет выдержать все и не сломаться, да еще, быть может, извлечь из всего "правильные" уроки и даже, быть может, как-то закрепиться в той обстановке, заработать себе какой-то авторитет - то, на мой взгляд, уважаемый человек. Быть может даже еще более уважаемый, чем иной "пассажир", возомнивший себя столпом общества.
   Ну да ладно.
  
  

Глава 22

   Мне как-то непривычно было осознавать, что я как бы ничего и не в силах изменить. И срок моего нахождения в этом месте - совсем не зависит от моего желания. И что администрация вправе делать все - чтобы все мне казалось еще хуже (намного хуже) чем обстоит на самом деле. Причем я уже заметил как-то, что создание "непереносимых" условий - выгода администрации. Потому как намного удобней управлять человеком, который уже сломан морально (а зачастую и физически). Я не думаю, конечно, что на это существует (или существовали когда какие официальные распоряжения), но я уверен наверняка - что прессинг со стороны администрации становится возможен посредством "одобрения" этой самой администрации. Причем все это возникло, конечно же, не на пустом месте. А складывалось годами. И это все, конечно же, подпадает под единые звенья и механизмы того, что именуется Системой. А с Системой не только невозможно бороться, но и она как бы ежедневно, ежемесячно, ежесекундно укрепляет сама себя.
   И поистине, было бы ничем необоснованным безумством пытаться что-то изменить. Система сламывала многих. И если все было построено на то, чтобы сломать вас (как только переступали вы порог пенитенциарной системы наказаний),-- то можете быть уверены, легко вам уже не покажется. Ну а там уже воля ваша - выстоять и удержаться на плаву - или сломаться. Причем хотелось бы напомнить,- что сломаться легче. Но стоит "сломаться" только раз - и все. Ваша биография уже ничто не изменит. И былого доверия вам уже не заслужить. Максимум что - вас могут оставить в покое. Но это все же случается достаточно редко.
   Например, достаточно характерна тема мужского секса и мужских изнасилований в местах лишения свободы. Сейчас, наверное, не будем брать случаи т. н. секса "по согласию". Известно, что существует определенная каста осужденных, именуемых в МЛС (места лишения свободы) "петухами", и относящимися к касте "опущенных". Это своеобразные изгои. У них ничего нельзя брать из рук. К ним нельзя прикасаться. С ними вступают в добровольный контакт (обычно оральный, но практикуется и анальный), заплатив обычно какую-то минимальную плату - от сигареты и горсти "заварки", до... (ну. В общем, дальнейшее уже "на совести" желающего вступить в такую форму сексуальной близости). Причем, конечно же, тот, кто выступает в т. н. "активной" роли - самим "педерастом" не считается. (Что не сказать о практике подобных отношений "на воле", когда и тот и другой - как ни крути, являются пидорами).
   Замечу также, что у "петухов" своя посуда. И свое определенное место. И даже разговаривая с ними, вы грозите навлечь на себя недвусмысленные взгляды. Поэтому лучше обходить их все-таки стороной.
   Далее. Стать "петухом" можно "автоматически" (если таковым вы уже являетесь со времен предыдущего срока, или вы, как говорится, "пидор по жизни", то есть, и на воле занимались тем же) или "специально".
   "Специально",-- это как бы то же подразделяется на ряд положений. Например, вас могут "опустить" в результате вашей какой-то "провинности" (сама провинность должна быть достаточно серьезной. Причем, явно понимая, что обратного пути у "опущенных" уже нет - таковым делают, если вы действительно совершили серьезный проступок. Причем тут же замечу, что для того чтобы вас "опустить" -- не обязательно непосредственно вступать с вами в сексуальный контакт. Вас могут, например, привести в бессознательное состояние - оглушить например, или когда вы спите - провести penisom вам по губам. И все. Этого уже достаточно, чтобы считать вас "петухом", и как бы автоматически перевести вас на самую низшую ступень преступного сообщества. Причем без возможности когда-нибудь подняться. Обратного пути, как я уже говорил, у "опущенных" нет).
   Вторым случаем, может быть то, когда вас "опустили" "по беспределу". В результате этого вы все равно будете считаться "опущенным". Но у вас есть вероятность того, что когда-то выяснится, что вас "опустили" по этому самому "беспределу". И в этом случае по всем местам вашего лишения свободы будут разосланы "малявы". После которых вас, конечно, запрещено будет насильно заставлять исполнять пидорские обязанности, но и обратно (в мир "пацанов" или "мужиков") вас уже не примут. И это все говорит о том, что требуется быть очень внимательным в подобных заведениях к своим словам, жестам, поступкам. Что, согласитесь, только прибавляет тревожности.
   Вообще, что касается тревожности, то могу сказать, что места лишения свободы - это постоянный провокатор тревожности. Нигде более ваша психика не подвергается более такому давлению, как в местах лишения свободы. Потому что, я повторюсь, все 24 часа в сутки (с каждой учитываемой минутой в часе, и секундой в минуте) вы находитесь под "обстрелом" (словом или только взглядом) кого-нибудь еще, помимо вас. И в любую секунду вы должны быть готовы к отражению "атаки". В любую секунду. А значит ни секунды - нет у вас на расслабление.
   И вот поймал я себя на мысли, что даже много позже (когда уже прошло с тех событий более полуторадесятков лет) я все еще продолжаю жить в таком же напряжении. И нет ничего, что помогло бы мне успокоиться. И не испытывать эту самую тревожность.
  
  

Глава 23

   Да нет. Мне, наверное, никогда еще не было так плохо, как сейчас. Внутренняя опустошенность, которую я испытывал в том месте, в котором и сам незнамо как оказался - накрывало меня с головой пеленой боли и разочарования. Нервы, казалось, лопнули разом. Не было возможности не только "собраться" с мыслями, но и я словно разом очутился на самом дне своей души. Самые проклятые мысли завладели мной. Если раньше можно было только что-то предполагать (зная, что и отчего-то удастся спастись, ну или как-то выкрутиться), то теперь у меня не было и этого шанса. Я оказался предоставлен самому себе. Изнанке своей души. И любая возможность как-то прекратить страдания - смеялась надо мной разорванной аортой. Не было ни одного шанса вернуться в свое прежнее состояние. Я даже как-то разом забыл его. И ничто уже не говорило о том, что мне когда-то удастся вернуться обратно. Да и по сути, что из себя представляло это "обратно". Совсем ничего. Разве мог я поручиться, что когда-то давно - было лучше, чем сейчас? Разве не скрывал я свое состояние от себя же раньше? И разве то, что сейчас со мной происходило - не есть то, что и должно, просто обязано было произойти. Причем только оттого, что навалилось это все внезапно - возникли в душе моей какие-то противоречивые чувства. А если бы было какое-то "предупреждение", то я бы и принял все так, как есть. Как оно было. Как оно, наверное, и должно было быть. И не было ничего, чтобы говорило об обратном. Я упал. А, падая, опрокинул еще и все, что стояло рядом. И за что я бы мог уцепиться, вздумай я когда-нибудь попытаться подняться, вздумай я когда-нибудь попытаться подняться. Теперь этого ничего не было. Мне необходимо было принимать новые обстоятельства жизни... да я, просто, и обязан был их принять. А могло ли быть как-то иначе?
  
   Да нет. По сути уже и не могло.
   Но и тогда уже, в соответствии со всем этим,-- разве не прав я был, когда старался, все время инстинктивно старался отдалиться от всего, что хотя бы в моем воображении "прикрепляло" меня к "проблеме". Ну и выходило так, что, стараясь убежать от нее,-- я убегал сам от себя. И убегая, уже даже не задумывался, как же вышло так - что произошло именно это, а не другое. Почему?.. На подобные вопросы я уже не искал ответы. Да и к чему? И хотя еще ничто как вроде бы и не могло свидетельствовать о том, что я готов был опустить руки и смириться,-- точно также ничто и не могло, как будто бы, говорить об обратном. И значит. Как минимум, требовалось все оставить, так как есть.
  
  

Глава 24

   Я еще не знал тогда, что тому, кому пришлось хоть раз "попасть в руки" психиатрам - не могут даже надеяться, что их когда-нибудь оставят в покое. Сейчас уже понимаю, что как бы говорило в моем сознании "об обратном". А дело все в том, что, будучи в душе невероятно честным и открытым человеком, я как бы подспудно проецировал и такую же "открытость" на окружающих. А значит, и от них намеревался увидеть что-то подобное. Ну и уже вполне понятно, что совершал, наверное, типичную в своем роде ошибку. Поэтому, о какой же открытости можно было говорить, когда эти люди наоборот - основывались в первую очередь на то, что было написано в моем "деле". И видимо. Там было написано что-то страшное. Сам я свое дело не видел. Несмотря на различные там законы о психиатрии, никто, конечно же, и не думал показывать мне мое дело. Ну а попросить - я не решался. Уж слишком казалось мне самому нелепой такая просьба. Ведь меня здесь считали что-то навроде умалишенного (ну или как минимум душевнобольного). Поэтому озвучь какую-то подобную просьбу, - и еще неизвестно какие взгляды поймаешь на себе. А еще вот что я подумал. Я как-то не очень привык получать отказы. А вот в этой просьбе как бы изначально предусматривался отказ. Поэтому... Поэтому ни о чем подобном я не просил. Зачем? Да и не очень-то я задумывался над тем, как и что - о себе - думал я. Нет, конечно, приятно. Когда и у других о тебе только хорошие мысли. Но...
   На самом деле подсознательно я опасался быть причисленным к разряду умалишенных. Поэтому уже сейчас (по прошествии столького времени, дающего мне право окинуть прошлое более-менее трезвым взглядом) я понимаю, что именно этой жизнью продиктовано мое желание не только всячески продемонстрировать свою нормальность, но и изучить симптоматику психопатологии, дабы, по крайней мере, знать "другие врага".
   Поэтому и затрачивал я невероятно много времени, вдаваясь в различные истории болезни, вдаваясь в различные истории болезни, изучая проявление многочисленных психических заболеваний, ну и всяческим иным образом пытаясь разобраться в том, что же представляет из себя наша психика. И даже несмотря на то, что изучение этого - процесс поистине бесконечный, но потраченные годы и написанные мной научные труды в какой-то мере могут свидетельствовать и о том, что что-то мне на этом пути удалось. Тем более что и по сей день я не оставляю подобные попытки. А значит... А значит это по крайней мере мне может оказать хоть какую-то (пусть и минимальную) помощь в том, чтобы выстоять перед различными там критиками, вздумай они по ной инсценировать дело простив меня. Теперь, по крайней мере, я знаю, что мне будет намного легче. В борьбе с ними. Хотя если честно признаться, я ведь и раньше не затрачивал таких уж усилий. Что есть врачи. Это люди, которые прошли определенную подготовку по определенной специальности. Что такое подготовка. Это прослушивание определенного количества лекций и прочитывание определенного количества книг на определенную тему. А что такое талант. Талант это способность делать то, чему вас никогда не учили (по моему сказал Монтескье). Так что - почему же я ничего им не мог противопоставить? Хм... Как бы не так...
  
  

Глава 25

   Мне всегда казалась удивительной грань, пролегающая между психологией и психиатрией. Особенно. Конечно, были интересны люди. Попадавшие в спектр интересов и тех, и других.
   Конечно, с одной стороны можно было сказать, что и разделения-то никакого нет. Если у вас патология психики - ваш случай как бы автоматически относят к психиатрии. А если только пограничная стадия отклонения от нормы психического здоровья - то это интересы психологии. И на самом деле это вероятно так. Но вот как обстоит дело с самим мной? Конечно, с одной стороны, это было нечестно. Нечестно проверять знание предмета таким образом, чтобы ходить по врачам психиатрам. И вводить их в заблуждение выдуманными историями собственной - несуществующей жизни. С одной стороны так нечестно.
   А с другой стороны, мне хотелось бы и почувствовать свою силу над ними. Да и зол я был на них в какой-то мере. Ведь, по сути, пытались они мне все время загубить жизнь. Пытались же сделать они меня больным. Пытались. Ну а почему тогда я не должен был противостоять им? Почему для них должно быть так то уж все легко? Должны же быть и у них какие-то определенные трудности? Вот я и хотел создать им эти трудности. А поэтому и вводил их в заблуждение. Придумывая себе все новые заболевания. И легко "признаваясь" в симптомах то одного психического заболевания, то другого. Чем, думается, невероятно сбивал их с толку. Пока, наконец, не попался один опытный психиатр. Который "раскусил" меня, закрыл мое "дело", да и выгнал прочь.
   --Вы здоровы, молодой человек,--сказал он мне на прощание.
   И я не мог с ним не согласиться.
  
   В какой-то мере мне было жаль, что закончилась наша интеллектуальная игра. А с другой... А с другой врач был прав. У них и так было "дел по горло". А тут еще я, с выдуманными симптомами.
   --Вы здоровы, молодой человек,--повторил он мне.-- Идите домой, и не мешайте нам работать.
   --Извините, доктор,--попросил я прощения. Ну а что я мог еще ответить? Ведь он и на самом деле был прав.
  

Часть 2

Предчувствие

Глава 1

   Вряд ли Алексеев понимал, что происходило с ним. Давно ли он начал замечать что-то подобное? Давно ли? Кто его об этом спрашивал? Кто спрашивал его об этом? Реальны ли все эти вопросы? Подобные вопросы? Как реально ли и само происходящее? Наверное и не так что уж реально? Пожалуй, это и действительно так. Потому что с недавних пор сама реальность начала выходить далеко за рамки привычного понимания. Того, что мы знаем (и то что, в первую очередь, об этом знал Алексеев) о ней. Но что тогда все это? Что это тогда, как не фантом разума?
   Но если это действительно так... А если и так? Почему не принять такое положение дел? Почему обязательно нужно противиться этому? Противиться, как будто бы, новому видению прежней, давнишней (и давно существующей в нем) проблемы? Ведь с недавних пор проблемой было все существование Алексеева. Все его существование...
  
  

Глава 2

   --Кто ты?-- Алексеев резким движением откинул одеяло, свесил ноги с кровати (до того он как будто бы спал), и секунду - другую напряженно всматриваясь в темноту (а по всему - была еще глубокая ночь), решительно встал, и направился к причине шума.
   Был ли то на самом деле шум? Скорей всего ему показалось. Или привиделось. Ведь с того времени как он поселился в этом доме (доме умерших родителей его родителей, то есть его бабки и деда), каждую ночь ему снились какие-то кошмары. Не то чтобы эти кошмары представляли собой такую уж реальность (то есть грозили воплотиться в реальность), но он боялся. Только сейчас (а в этом доме он жил уже несколько дней) Влад мог признаться, что он попросту боится. Боится. Причем у страха его как вроде бы и не было реальных причин. Ну, чего (или кого?) можно бояться в старом доме в глухой деревне? Грабителей? Глупо. Что было у него украсть? Золота не нажил. Да и к какому-то богатству был равнодушен. Даже единственную значимую вещь (серебряную ложку, неизвестно как оказавшуюся у него) подарил соседу. Да! Ведь были еще соседи! Но соседи в деревне, это совсем не то, что соседи в городе. Здесь нельзя постучать в стену, или хотя бы позвонить по телефону (если телефонный шнур не перерезан). Можно конечно (если удастся) прокричать в ночную тьму. Но кто, по сути, вслушивается в крики в ночи? Ночью и без того жутко. А перемены в стране (после распада Союза) коснулись и отдельно взятой деревни. Почти половина жителей, из которой, куда-то исчезла. А вторая половина предпочитала держаться настороже. Время-то было опасное. Точнее даже, не время это было - а "безвременье". Настала эпоха, когда никто ни за что не должен был отвечать. Вернее, мог не отвечать. Ну а в России если мог - то уже, значит, и не отвечал. Зачем? Менталитет российский явно способствует всегда действовать "по наименьшему сопротивлению". Ну а если это так, так чего ж, собственно говоря, прыгать выше головы? Зачем? Если можно действовать "тихой сапой"...
  
   Алексеев осторожно (стараясь не шуметь) натянул штаны, сапоги, набросил телогрейку, взял в правую руку небольшой топорик (который он всегда оставлял в сенях), и вышел на крыльцо. Стояла ночь. Его дом был на самом краю села. Деревня располагалась впереди и справа. (Причем справа, дома располагались на пригорке). Сзади его дома стоял еще один дом (соседей), потом река, поле, и лес. Слева от его дома огород упирался в реку, а после было поле и тот же самый лес. Лес и горы. Место, жуткое, по сути. Потому что, решив, кто, начать его убивать, и помощи было бы ждать неоткуда. В домах впереди - никто не жил. Нет, во времена его деда и бабки - еще жили. Но старики. А молодежь после их смерти там жить не хотела. Так, быть может, и сократилось население деревни почти в половину. Ведь молодежь еще в советские времена стала уезжать в город. Сейчас же, в начале 90-х, здесь никого не осталось.
  
   Влад напряженно всматривался в ночь, пытаясь сквозь тьму разглядеть то, что могло его потревожить. Топор плотно сидел в руке, и при случае готов был защитить своего хозяина.
   Никого не было.
   Тем не менее, Влад не уходил. Он знал, что кто-то мог притаиться в любом месте. Ведь слева от его дома был еще один домик. Кухня. Раньше, когда он был еще мальчишкой, и вместе с родителями приезжал к бабушке и дедушке в деревню, их всегда размещали в главном доме (в том, где он спал сейчас). А старики ночевали на кухне. Кухня, или летний домик, как ее еще называли. Хотя почему его называли "летним"? Там стояла печь, и зимой было точно также тепло, как и в основном доме. И уж если называть кухней или летним домиком, то так можно было говорить о еще одном доме (всего двор состоял из трех домов, трех сараев, и одного погреба). Он располагался чуть правее от основного дома, был совсем невысокий, и фактически состоял из одной лишь печи (правда очень большой), огороженной стенами (по-моему, саманными) и деревянной крышей. По краям от печи были лавки, на которых можно было спать (также как и на самой печи).
  
   Влад осторожно стал спускаться с крыльца. Он решил обследовать каждый уголок двора. Если кто-то тут был кроме него - он его найдет. И убьет - если это потребуется. Потому что в ином случае могут убить его. И никто не хватится. Потому что даже до центра села (где была почта, автобусная станция, и где был единственный в селе телефон) нужно было идти пять километров. (Примерно, но, наверное, все же больше). А на машине не проехать. Потому что дорог не было. Вернее, дорога была - если было сухо и светило солнце. А если был дождь, слякоть, а еще если была и ночь - никто бы этих дорог не нашел. Да и какие дороги могут быть в глухой деревне? До ближайшего районного центра - тридцать верст. Вроде как, и немного, если на автобусе или машине. Но в селе машины не у кого не было. А автобус ходил в город раз в день. А то и через день. Так что получалось, никому никто был и не нужен. Каждый просто жил своей жизнью. Совсем не влезая в жизнь другого.
  
   Влад стал медленно обходить двор. Любой неосторожный шаг мог закончиться смертью. Его смертью. Или смертью его врага. Если допустить что враг действительно был. Ну а если его не было - то что тогда могло его разбудить? И будило каждую ночь? Ведь каждую ночь слышались эти звуки. И только сейчас он решился обследовать, узнать,--кому же они на самом деле принадлежали. Если это был враг - то он должен был убить врага. Чтобы больше никто не помешал ему. Не мешал ему жить. Не мешал ему скрываться от людей. Ведь, по сути, он же скрывался от людей. Потому что просто хотел, чтобы ему никто не мешал. Он устал от общества. Почти два года он находился в месте, где совсем невозможно было скрыться от взгляда другого. В тюрьме вообще каждый находиться под пристальным обстрелом другого. Вы ничего не могли сделать так, чтобы об этом не узнал кто-то другой. Почти сотня человек ежесекундно наблюдает за вами. За каждым вашим жестом следят. Каждое ваше неловкое движение может вызвать недовольство окружающих. Любое ваше слово может быть причиной вашей смерти. Вы должны быть предельно осторожны, чтобы кто-то вам не воткнул нож под ребра. Или в спину. Или не задушил вас, когда вы спите. Это постоянное напряжение находиться в ожидании того, что в любой момент может случиться с вами... И это излишняя трата нервов... Быть может поэтому Влад решил отдохнуть в деревне?.. В почти заброшенной деревне... Деревне, которая в советское время была колхозом-миллионером. А теперь с трудом выживала. Потому что не было уже колхоза. Не было советской власти. И почти не осталось ничего, что бы напоминало о былом величии.
  
   Влад осторожно ступал по земле. Ему все время казалось, что за ним кто-то наблюдает. Его тело бил легкий озноб от ощущения ужаса. Он шел со спины и собирался где-то в районе головы. Как будто собирался через макушку вообще выбраться наружу. Но вместо этого видимо собирался вверху головы в виде какого-то конуса.
  
   Страшно ли было Владу?
   Страшно. Конечно же, страшно. Но при этом что-то не давало ему повернуть назад. Отступиться. Он не мог так взять и побежать, закрыться в сенях, забиться под кровать. Не мог, потому что знал - что стоит всего однажды дать слабинку, дать возможность страху завладеть собой - и больше не будет нормальной жизни. Будет только поражение. Потому что больше вообще никакой не может быть после этого жизни.
  
   Никого не было. Влад даже испытал разочарование. Не то, что ему хотелось кого-то найти. Зачем? Или - почему он обязательно должен был кого-то найти. Ведь тогда неизвестно что могло произойти.
  
   --Ты не меня ищешь?
   --Тебя,--почти машинально ответил Влад, и резко крутанувшись на месте, присел, ожидая удара.
   Ему стало стыдно. Или почти стыдно. Потому что на самом деле, чтобы было стыдно - нужно было, чтобы стало стыдно перед кем-нибудь. Но ведь никого не было. Или кто-то все же был? Ведь он слышал чей-то голос. Да и вопрос, наверняка, был адресован именно ему. Хотя было ли это вопросом? Ведь если это был вопрос, то должен быть и человек, этот вопрос задавший. Но никого не было. Что это было тогда. Фантом? Фантом разума? Ведь у Влада были все основания предполагать, что никакого разума не было. У него - не было. А то, что как будто слышал он - это ему попросту казалось. Казалось настолько, что этому можно было и не уделять никакого внимания. Внимания, которое тоже рассеивалось. Или казалось - что оно рассеивается. Ведь вполне могло быть так - что никакого внимания не было и вовсе. И ему попросту все казалось. Привиделось. Так, быть может, тогда это все было привидением? И именно оно разговаривало с ним? Разговаривало сейчас. Так же как и отголоски подобных разговоров ему слышались раньше. И если это действительно было так, то вполне возможно, что он был болен. Душевно болен. Болен болезнью, названия которой не знал. И ему бы следовало приложить серьезные усилия, чтобы обнаружить причину своей болезни. Найти причину, чтобы потом попытаться от этой причины избавиться. Потому что, по всему видать, это было серьезное заболевание. Достаточно серьезное чтобы не обращать на него внимание. Делать вид - что он не обращает на это никакого внимания. Ведь если эта болезнь в действительности существовала, то, наверное, с ней было бы и не так просто бороться. Тем более - победить ее. Ну, это в том случае, если эта болезнь в действительности существовала. А если ее не было? Если это все выдумал он? Если когда-то что-то ему показалось? И он теперь следовал единожды появившемуся (в его жизни) стереотипу. Следовал настолько, что и сам как будто боялся от этого избавиться. Избавиться от него. Избавиться - от несуществующего. Хотя если оно не существует - можно ли (и нужно ли?) от него избавляться?
  
   Влад Алексеев не знал ответов на эти вопросы. Уже много лет он сам себе задавал вопросы, как будто заранее зная что ответов найти не сможет. Но он пытался. Он пытался доискаться до правды. Своей правды. Правды, которая была нужна только ему. Именно ему. Потому что без этой правды... Без этой правды как будто бы и не полной была его жизнь. Жизнь, казавшаяся загадочной и ему самому. Жизнь, которая, быть может, уже и не была по настоящему жизнью. Да и что это была за жизнь? Много раз он задавал себе этот вопрос. Что это была за жизнь? Жизнь, в которой не было главного: желания жить! А без этого - и не жизнь это была вовсе.
  
   --Ну вот, вы совсем меня не слушаете,--раздался все тот же голос. Теперь он показался Алексееву каким-то обвинительным.
   --Нет, нет, я хорошо вас слышу,-- поспешил заверить Влад своего невидимого собеседника.
   --Он слышит!?-- послышался еще один голос. Уже с другой, слегка какой-то иронической интонацией.
   --Нет, нет, я действительно слышу,--решил "стоять на своем" Алексеев.
   --Ну тогда если так - скажите нам: чего вы боитесь?-- два слышимых Владом голоса слились в едином вопросе.
   --Наверное глупо говорить что я ничего не боюсь?-- чуть задумавшись, произнес Влад.
   --Глупо!-- заверил его все тот же (слышаны первоначально?) иронический голос.--Глупо, хотя бы потому, что если бы вы ничего не боялись - то оставались бы сейчас в доме.
   --И не разгуливали бы с топором!-- добавил другой голос.
   --Считайте что я вышел подышать воздухом,--улыбнулся Влад (про себя подумав что улыбку его, наверное, никто не видит). К нему неожиданно вернулась уверенность. Он почувствовал, что никто не собирается ему причинять вреда. И почему-то показалось, что он совсем может не опасаться никого. Абсолютно никого. Тем более этих голосов. Которые совсем неизвестно и кому принадлежали. Ведь вполне возможно, что принадлежали они даже ему самому. То есть являлись некими производными его самого. И даже если так (если допустить - что это так),--должен ли он был их бояться? Имел ли право их бояться? Пожалуй, и нет.
   --Вы увлекаетесь собственными размышлениями,-- перебил мысли Влада один из голосов.
   --Неужели вы считаете красивым погружаться в собственные мысли, когда с вами кто-то ведет беседу?--задал вопрос другой голос. Вопрос, на который он явно ожидал ответ.
   --А вы считаете, что можете вот так вот просто брать и вторгаться в мой разум своими вопросами?-- наконец-то Влад сформулировал то, что уже давно вертелось на его языке.
   --Вот те раз?-- видимо переглянулись его невольные собеседники. Ну, Владу показалось, что они переглянулись. Наверняка ведь можно было допустить, что это было так. Что это могло быть так.
   --Если вы думаете, что мы ошарашены вашим вопросом - то вы заблуждаетесь,--успокоили Влада эти двое.
   --И при желании мы вообще могли бы уничтожить вас,--зачем-то добавил кто-то один из них.
   --Ну, уж здесь вы ошибаетесь,--обрел какое-то спокойствие Влад. Он на самом деле почувствовал неожиданную уверенность. Такую уверенность, как будто сейчас был день (а не ночь). Ведь только если допустить, что сейчас был бы действительно день, разве стал бы он искать каких-то своих невидимых противников.
   "Невидимых"... Владу неожиданно спустилось свыше какое-то объяснение.
   --А ведь тот, кто казался ему - действительно был невидим! - обрадовано подумал он.-- Невидим - а значит и несуществующ! Никого просто не было! Ему все показалось. Привиделось! И стоило ради этого стоять сейчас здесь!? Стоило ли накручивать себе, нагонять какие-то мысли? Ведь ничего этого действительно не существовало! Этого просто не было! Не было - потому что и не могло быть! И если допустить только, что что-то похожее могло ему "привидится" днем - разве стал бы он так разгуливать по двору с топором?
   От этой мысли Влад готов был рассмеяться. Он, наверное, и на самом деле расхохотался. Потому что вдруг очнулся от сна.
   --Так значит, это был сон?!
  
   Перед ним была все та же темнота. Правая рука его все также сжимала топор. Даже если допустить, что никто ему в ночи не повстречался (а это все действительно приснилось), то получается, что какие-то звуки он действительно слышал? Поэтому-то и вышел среди ночи во двор. И тогда уже получается, что он попросту уснул, облокотившись об косяк двери сарая. Сарая, в который собирался войти, чтобы обследовать тот на предмет: не спрятался лм кто там? Но если выходит так, что никто нигде не спрятался, то как же вышло, что он уснул? Уснул, еще не зная: что никого нет. Ведь этим он как бы себя поставил под удар своих врагов. Если допустить, что эти враги все же были, и это именно их неосторожные шаги (в ночи!) разбудили его. А он пошел искать их - и уснул! Хороший же из него воин!? А кто тогда были те, с которыми он как вроде бы недавно разговаривал? Действительно ли они ему приснились? Или это и на самом деле (как он подумал. Во сне?) фантом его разума?
  
   По-прежнему было много вопросов. И как всегда, чем больше Влад размышлял об этом, тем больше ему казалось, что все это именно так и было. Но если бы это было так... А было ли это так на самом деле?
  
   Влад вконец запутался от рождающихся в его голове вопросов. На большинство из этих вопросов ему и не хотелось отвечать. Быть может поэтому ответы на многие вопросы он как бы откладывал на потом. А потом, как будто и возвращаясь к ним (тогда когда как вроде бы и должен был к ним вернуться), уже появлялись новые вопросы. И ничто не говорило о том, что новых вопросов больше не будет. А значит, отвечая на все вопросы - Влад вполне мог запутать сам себя. Чего он всегда и боялся. А потому он просто решил сейчас ни на какие вопросы больше не отвечать. А просто идти спать. И хотя спать больше не хотелось, Влад решил идти в дом. Потому что знал, что на этом - совсем ничего не закончится. И ведь на самом деле, неизвестно что с ним будет даже днем. А значит как всегда, он должен был хотя бы подготовиться к этому дню. Тем более что за днем - последует ночь. А ночью - всякое возможно...
  
  

Глава 3

   После того как Влада Алексеева освободили, он решил, что самым лучшим будет поехать в деревню. В доме, где когда-то родился его отец, теперь никто не жил. И бабушка и дедушка Влада умерли. В этот-то пустующий дом и решил въехать Влад.
   Дом стоял на краю села. С другой стороны были речка. Поле, лес и горы. Это было по настоящему райское местечко. Но настолько же насколько оно было райское, почти настолько же оно было и диким. В том плане, что людей в деревне осталось мало (после известных событий постперестроечных времен и распада союза), а людей вокруг деревни не было вообще. Это была настоящая глухомань еще в советские времена. Теперь же это была глушь еще больше. Хотя как будто бы и больше уже было некуда.
   Это было решение Влада жить подальше ото всех. Вполне, заметим, оправданное решение. Потому что ему хотелось тишины. Потому что ему хотелось покоя. Потому что ему захотелось, наконец, скрыться подальше, ему ведь и на самом деле хотелось покоя. Хотелось пожить спокойной жизнью. Хотелось поскорее забыть тюрьму, следственный изолятор, психиатрическую больницу. Хотелось побыстрее восстановиться от произошедшего с ним. Ну а как это можно было сделать, как не оказавшись наедине с собой. Как не постаравшись спрятаться вглубь себя. Чтобы восстановиться. Чтобы обрести душевное спокойствие и равновесие. Чтобы быть может пожить той жизнью, которой он всегда и хотел жить. Жизнь созерцателя. Жизнь философа, мыслителя, человека, погруженного вглубь себя. Вглубь своего разума, сознания, быть может даже,-- вглубь своего бессознательного...
  
   Что он там хотел найти?
   Мог ли он что-нибудь отыскать там? Ну а почему бы и нет?! Мы можем взять на себя смелость предположить, что внутри Влада Алексеева скрывалась поистине феноменальная личность. Причем не одна. Ему словно было уготовано прожить несколько, много жизней. И каждая из этих жизней могла быть по своей сути уникальной. Потому что могла включить в себя целый калейдоскоп событий.
  
   Боялся ли Влад оставаться наедине со своими мыслями?
   А ведь можно было сказать и так. И он понял это (по настоящему понял это) лишь только когда действительно получил такую возможность.
   Он даже стал мучиться своей невольной свободой. Свободой, которую, как вроде бы, и добивался всегда. Мечтал о ней. Он стал бояться этой самой свободы. Стал бояться ее, потому что, по сути, она была ему не нужна.
   Нет, с одной стороны, она, конечно же, ему была нужна. Даже теперь (не смотря на возраставший в нем кошмар разума) он ни за что бы не позволил себе от нее отказаться, или пожелать избавиться.
   Но с другой сторон, Влад вполне отдавал себе отчет, что именно с приходом этой самой "свободы" -- его жизнь изменилась. Переосмысление прошлого (то, чем он занимался) совсем не безболезненно проходило для него. Он, вроде как, и боялся этого самого прошлого. Стремился избавиться от него. Но как раз с другой стороны, Влад всяческими способами стремился удержать это прошлое в себе. Потому что верил и знал, что как раз именно это прошлое, в понимании его, и заключена его настоящая (и главное - будущая) жизнь.
   Мог ли он поступиться принципами, которыми всегда дорожил, и которые всячески развивал в себе? Мог ли он поступиться той связью с прошлым, которую всегда лелеял в себе? И которую считал по настоящему своим завоеванием. Тем, что он мог в себе сохранить. Тем, что у него никто не способен никогда отнять. Потому что оно было заложено в нем, в его клетках, в его мозге. Потому что оно генетически передалось ему, даже можно сказать,--филогенетически. И уже потому, независимо от того, как и что было сейчас, Алексеев знал, что ему уготовано по настоящему прекрасное будущее. Будущее, совсем другое, чем мог ожидать кто-то другой. Быть может и совсем другое, чем мог рассчитывать и он раньше. Потому что, то что было раньше... То что будет потом, когда-нибудь потом, об этом никто не знает. Как не знает и он сам. Но что до него,-- он вполне может предполагать, что это его будущее действительно будет. Будет когда-нибудь. Ну а чтобы оно действительно наступило, для этого просто следовало не сойти с ума сейчас. В "настоящем. Но, к сожалению, на это все предпосылки были. И выходил так, что нынешнее одиночество Алексеева, как будто бы и приближало его к безумию. К тому безумию, о котором он не задумывался раньше. Безумия, от которого от стремился избавиться. Безумия, которого как вроде бы еще и не было. Но тень которого незримо сопровождала его. Висела над ним, совсем не собираясь уходить. А сам Влад, как будто и не решался ее отогнать.
  
   Что мог сказать Алексеев обо всем этом? Мог ли, хотел ли, собирался ли он что-то об этом говорить? Ведь, скорее всего, и нет. Но...
  
  

Глава 4

   Вполне допустимо, что Алексеев именно вдали от людей (в той глуши, куда спрятался он) пытался спрятаться от состояния того безумия, которое все чаще накатывало на него. Говорить о том, на что это было похоже, быть может, и не стоило. Ну, уже хотя бы потому, что любые воспоминания об этом означали то, что это чувство все время необходимо было как бы заново "активировать". Хотя и с другой стороны, вероятно, как то рассказать об этом не упоминая (и не вызывая образов существующего безумия) невозможно. А значит, Алексеев был вынужден как бы заново воскресить подсознательный ужас живущего в нем безумия. Именно безумия. Никак иначе это назвать было нельзя. Причем он заметил, что после его нахождения в психиатрической клинике, он уже и не может жить обычной (прежней) жизнью. Потому что его жизнь теперь должна быть другой. Все что видел он, просочилось в клетки его кожи, впиталось в его мозг. И теперь он будет совсем другой.
   Хотел ли он этих перемен?
   А кто-нибудь его спрашивал об этом? А существует ли вообще какое-нибудь (чье-нибудь) согласие на подобные перемены? Наверное, ответ известен заранее. Но даже если кто когда по незнанию (главным образом по незнанию) мог дать согласие на осуществление подобных экспериментов со своим сознанием, как только случилось бы что-то подобное - такой человек тотчас бы запретил любое вмешательство в свою жизнь. В свой мозг. В свое подсознание.
   Невозможно было и думать о том, чтобы Алексеев когда-нибудь согласился на что-то подобное. Хотя с ним-то, как раз, все случилось по слепому неведению. Из тех кто "санкционировал" подобный доступ (мама, адвокаты) никто и подумать не мог, что тем самым они уже не увидят прежнего Влада Алексеева. Вместо него появится другой человек. Почти с прежней (знакомой им) внешностью, и как вроде бы прежним набором поведенческих качеств, но... Это был уже другой человек. Два года внутреннего перерождения сделали свое дело. Они изменили Алексеева. Сделали из него совсем другого человека. Причем можно было заметить, что сам Влад Алексеев и не почувствовал начала подобных изменений. Но, как мы уже заметили, даже если бы и почувствовал он, то вряд ли смог бы как-то воспрепятствовать этому. Причем, вполне можно было заметить (и мы до сих пор придерживаемся именно этого убеждения), что если Алексеев и почувствовал, что с ним что-то стало происходить, то он списал это на вполне допустимые изменения "по возрасту". 18-19-20 лет. Почему бы и нет? Вполне возможно. И как-то выходило так, что, упустив начало возникновения, Влад не заметил, как это нечто вселилось в него; завладело его разумом. Забилось в его подсознание. А уже вскоре все эти изменения казались ему необратимыми. Да и разве могло быть иначе? Нет. Не могло. И особо "терпеть"-то не пришлось. Потому что все произошло как бы "само собой". Настолько, что даже закивать головой в неодобрении, или замахать руками в протесте, времени не было. А все принималось и принималось мозгом, разумом, сознанием Алексеева. Вернее, если не отторгалось - значит принималось. Иного тоже не дано. Можно было и не принимать этого. Но как тут не примешь-то? Ведь все происходит как будто и без твоей какой-то воли. Не спрашивая тебя. А значит, ты уже должен даже не терпеть это, а просто начинать с этим жить. Да и если разобраться, Влад понял, что с ним что-то происходит; когда это уже произошло. А значит, самым разумным было взять какое-то время "на размышление". Необходимо было на самом деле решить - должно ли это было находиться и дальше в тебе? Или необходимо было от этого начать избавляться? Ну а чтобы подумать об этом, необходимо (просто необходимо!) было остаться наедине со своими мыслями. А это было по настоящему осуществимо только в том месте, где и оказался Влад Алексеев. Только в этой глухой деревушке. Где как бы гарантировано - ему никто не будет мешать. Но и уже изначально (первые дни) Алексеев как будто ожидал еще вторжения кого-то. А потому вслушивался в шум на улице возле калитки. И если ему показывалось, что кто-то приходил к нему (хотя так не было),-- Алексеев просто забивался в погреб, или залезал на чердак (уж если найдут там, всегда можно сослаться, что якобы что-то искал там). А то и просто прятался в лопухах или в малине на огороде, потому что стояли теплые дни, и зелени вокруг было много.
   Но никто к Алексееву не приходил. Все как будто понимали, что не просто так человек приехал в деревню из большого города. Значит на то имелись свои причины; и Алексеева (к его счастью) не беспокоили. А он и не рад и не грустен был из-за этого. Потому что на самом деле Влад и не знал, что происходит с ним. Он только чувствовал, что прежне существовавшие в нем чувства, уже, как вроде бы и исчезли. И стал он совсем другой. И новый день уже не приносил ни радости, ни огорчения. И так проходили дни, которых Алексеев совсем не замечал. Потому что проходили они, а он знал, что все равно новые дни будут еще. И будут они такими же. Такими же безрассудными. Неинтересными. Такими же "обычными". И самое печально было то, что Алексеев не знал, что должен был сделать он, чтобы эти самые дни стали другими. Совсем не ведал он, что должен был сделать он для того. И каждый новый день все также сменял предыдущий. Все так же.
   Быть может так происходило из-за того, что Алексеев не мог расслабляться? Ну, быть может и так. Хотя, скорее всего, причина таилась именно в том, что после своего двухгодичного заключения Алексеев стал совсем другой. Ведь скажи кто ему, он и не поверил бы когда, что возможно подобное. А вот на тебе. Все как будто и происходило с ним самим. И не хочешь верить - а поверишь. И не желаешь, чтобы случилось это - а оно все равно случится. Произойдет. И ничего уже не поделаешь с этим. Потому что все как бы и случилось и произошло независимо от тебя. Ну а что делать? Изменять что-то? Да быть может уже и поздно изменять. Но, по крайней мере, необходимо задуматься над тем, что произошло. И задуматься даже не для того, чтобы не допустить повторения этого. Наверное, и нет. А тогда уже задуматься, чтобы осмыслить произошедшее. Ведь осмысление - это было очень важно. Очень. Важно.
  
  

Глава 5

   Нет, конечно, с одной стороны, все это могло показаться более чем забавным. И действительно, более чем. Он сам себя спрятал в непроходимую глушь. Сам фактически добился того, чтобы о нем постарались все забыть. Но уже с другой стороны, он на тот момент и не мог поступить иначе. Все как будто восставало в нем против его какой-то "легализации". Хотелось зарыться в нору, спрятаться настолько, что если даже кто когда и задумал его достать - этого бы у того не получилось. Причем, все последующие (после отъезда в деревню) действия как бы способствовали только лишь одной цели. Сделать все действительно так, чтобы о нем забыли. Забыли все, кто его когда-то знал. А новых знакомств чтобы не появилось.
   И это сейчас было для Алексеева первоначально важно. В глубине души он рассчитывал, что так все будет оставаться и дальше. Ему отчего-то очень хотелось, чтобы это было так. Он, отчего-то, был уверен, что именно этот путь является самым что ни на есть нужным, важным, обязательным для выполнения на тот момент. Потому что ему, если честно, просто не хотелось жить. Не хотелось жить настолько, что он с трудом сдерживал желание прекратить эту жизнь. Жизнь, казавшуюся ему обузой. Жизнь, не приносившей, давно уже не приносившей ему никакой радости. Жизнь, в которой у него не было ничего, за что ему можно было или хотелось удержаться.
   Ему было только начало двадцати. И жизнь уже казалось прожитой.
   Причем, на удивление, Влад понимал, что рассуждать так, значит еще больше проваливать самого себя в глубокую яму безысходности, откуда и не выбраться. У него действительно не осталось ничего, за что можно было бы удержаться. И это было самое печальное. Это как бы говорило за то, что жить, быть может, и действительно не стоит. В споре между жизнью и смертью именно это оказывало какой-то до боли решающий перевес в стороны того, чтобы Влад Алексеев закончил свое существование.
   У него, быть может, совсем не оставалось выхода. Любой "выход" в такой ситуации казался бы безумием. И предательством по отношению к самому себе. Ведь он сам выбрал такой путь. Путь, который ему предстояло пройти "во что бы то ни стало". А все эти рассуждения о смерти?..
  
   Алексеев задумался. В который уж раз ему казалось, что жизнь уже прожита. В который раз ему казалось, что совсем не зачем к чему-то стремится. Жить. Строить планы на будущее.
   И при этом где-то в глубине его разрушавшегося под влиянием закипающих в нем противоречий мозге жило убеждение, что нужно-то ему на самом деле совсем другое. Ему казалось (и чтобы не обманывать себя, Влад должен был признать, что это было так) что сейчас-то как раз жизнь только начинается. И даже не сейчас, а всего лишь через какое-то время он только начнет жить. Ведь по настоящему он и не жил вовсе. А все будет у него в будущем. Ему все только еще предстоит испытать. И почему-то с мыслями об этом, у Влада крепло убеждение, что это все будет именно так. И ничто не сможет этому помешать. И ничто будет не в состоянии разрушить этого счастливого предчувствия.
  
  
  

Часть 3

Анализ

Предисловие

   Я часто думал, как могло получиться так, что я сознательно обрекал себя на какие-то мучения? Причем, как оказалось, мучениями-то это было в неком привычном и общераспространенном смысле. А на самом деле - это была еще одна форма жизни. Форма выживания в жизни, предлагаемой нам природой.
   Большей частью это, конечно же, философские понятия. Но получалось так, что я как будто сам себя же обрекал на то, чтобы сделать шаг назад. И то, что мне многое доставалось значительно легче, чем другим - на самом деле так вовсе и не было. Потому что никто кроме меня не знал, какую мне за это приходилось платить плату. Никто кроме меня не догадывался, что за все, что есть у меня (и то, что почти тоже самое было у других), мне - приходилось "переплачивать". Значительно "переплачивать". "Платил" я своим здоровьем. Отношением к жизни. И плата эта, была намного страшней, чем представлялась на первый взгляд. Ибо получается, что то, что мы видим по первому разу - перед нами представляется в одном свете. А то, что приходится наблюдать второй, третий раз - уже совсем даже иначе. Проходит время. Изменяется наше отношение к времени. И получается так, что я уже начал задумываться сейчас, по прошествии стольких лет (и по достижении определенного возраста),-- что же заставило меня тогда пустить свою жизнь по необъяснимому сейчас направлению? Ведь вполне можно допустить, что этого всего могло и не произойти. И быть может если бы в 18-19-20 лет я не находился в тех местах, моя бы жизнь пошла совсем по другому направлению.
   Все верно. Она была бы совсем иной. Наверняка иной. Потому что я могу заметить, что годы проведенные в местах лишения свободы - довлели надо мной. Я мог избавиться от них. Но я совсем не мог избавиться от мыслей, которые рождались у меня тогда, и которые периодически появлялись после; мыслей, которые неотступно следуют за ной по жизни. Мыслей, которые несут свою, подчас тяжелую плату. Тяжелую для моего сознания. Ибо приходится многое передумывать заново. И процесс этот, наверное, бесконечен.
  
   .........................................................................................................
  
   Понимая (сам понимая) что я загоняю своими воспоминаниями себя же - в бездну - я, тем не менее, не могу отказаться от этого. Ну, хотя бы потому, что это почти единственное что у меня осталось от того времени.
  
   Если представить в реальности мои тогдашние переживания, то, наверное, следует с полой ясностью отдавать отчет - что и не особо-то я представлял себе - что происходило; что делал; и, конечно же, как Дамоклов меч повиснет вопрос - почему это все произошло именно так, а не иначе? Почему?
  
   Этот вопрос, признаться, мучил меня долгие годы.
   В какое-то время я, правда, каким-то образом обходил его. Даже, быть может, забывал. Но осознание того, что я на него так и не ответил - острым камнем сидело во мне. Иглами кололо мое сердце. И за время, которое произошло после - ни разу не появилось ощущение того, что мне наконец-то удалось ответить на этот вопрос.
   Да я на него и не ответил.
  
   Но нельзя же откладывать разрешение его все время. Когда-то необходимо и платить по счетам. И может быть сейчас настал этот час?
  
   С чего же начать?..
   Ну, наверное, сразу следует отбросить версию (вроде как и "озвученную" раннее) о моей какой-то психической неполноценности. Это все выдумки. Или лучше сказать - игра воспаленного воображения. Воображения, - которое было. Но отнюдь не воспаленное. И никак иначе быть не должно. Просто не могло быть. Хотя бы потому,--что в те годы я был вполне обычный парень. Который, вероятно, находился не только в поиске своего жизненного пути. Но и в поиске того, - в каком направлении - этот путь должен был идти.
   И уже, наверное, многие мои тогдашние беды происходили оттого - что на самом деле я просто запутался: в каком же направлении этот путь мог пролегать? Потому как от рождения был наделен интеллектуальными способностями. И главное - страстью к самоанализу. И тогда уже вероятно именно эта "страсть" -- запутывала меня. Уводила меня в сторону. Или что еще вернее - заставляла пускаться в те пространственные размышления, - из которых не могу выбраться и доселе.
   И что мне было делать?
   А ничего. Надо было просто жить. Но вероятно как раз с этим-то - и были проблемы...
  
   ...................................................................................................
  
   Как мне представлялось - жить "просто" -- я не мог.
   Не хотел.
   Почему-то жизнь мне представлялась возможностью выбраться на тот путь, из-за которого (как у Корчагина) не будет мучительно больно за прожитые годы. И уже с позиции сегодняшнего времени могу сказать - что мне больно. Мучительно больно. А потому...
   Вероятно потому и предпринимаю я сейчас попытку этого самоанализа. Анализа, который должен был состояться намного раньше. И если бы было так - ничего бы этого (сейчас) и не было.
   Хотя...
  
   ........................................................................................................
  
   Мне все время казалось, что я ошибался.
   Вероятно, в то время передо мной проходили различные (из возможных) варианты сценариев моей дальнейшей жизни. Но ни один из них меня не устраивал. А потому и приходилось словно бы "топтаться на месте". А это как говорил когда-то китайский философ - путь назад.
   Но вот чего (уверен) мне не хотелось - это, как раз, идти назад. И я прокручивал в своем воображении все новые варианты развития событий. Словно пытаясь изменить судьбу. Судьбу, которая, наверное, уже решила сама - какой ей быть. И какая-то моя помощь ей в этом - конечно же, не требовалась.
  
   Вообще-то, я и сам догадываюсь, что разговор этот длительный. И какое-то мое желание или не желание - нужно лишь для того - чтобы... Да быть может и не нужно его вовсе. А что же тогда?
  
   .....................................................................................................
  
   По всей видимости, все, что я могу написать после - вполне может быть и ошибочным. Но думать так - значит бояться ответить самому себе на вопрос: что же происходит, происходило со мной. Ведь, по сути - интерпретация всего произошедшего когда-то может иметь как минимум двоякое видение. С одной стороны - сейчас может получиться правда (и только правда); а с другой - я могу начать запутывать сам себя. Но ведь и иного, как будто, не дано.
  
   И все же - я выбираю именно этот путь. Хотя бы потому, что очень мне хочется докопаться до истины. Найти ту тайну, - которая закладывалась в моем существовании. Тайну, которая позволила (или скорее - вынудила) мою жизнь пойти именно поэтому направлению. И ни по какому-то другому. А вот что могло произойти - если бы я тогда - не попал в места лишения свободы. Потому как у меня есть все основания предполагать, что все действительно могло пойти иначе.
   Так как же это было?
   Или так бы никогда не было? Потому что...
  
  

Глава 1

   Уже учась в школе (а школа это, согласитесь, период детства) я стал замечать свое некоторое отличие от других. В чем оно выражалось? Да, наверное, в том, что на многие события этой жизни, я имел, если можно так выразиться, несколько иной мнение, чем, то угадывалось у других.
  
   Чтобы не чувствовать отчужденность - я был вынужден несколько приспосабливаться; вести "двойную игру".
   Это было уникальное ощущение. С одной стороны, мне нужно было быть таким как все. А с другой - оставаться собой. И вот это-то как раз двойственность характера (или уже начинавшееся тогда раздвоение характера) вынуждало меня все время держать в голове какую-то особую линию поведения. И мне нельзя было в полной мере расслабиться. Потому что расслабившись - я бы тут же... В общем, я не мог допустить этого. Потому что и на самом деле не знал, что тогда произойдет. Но - боялся этого. Как бы заранее предполагая, что может произойти что-то - совсем необъяснимо-негативное. И что наверняка может навредить мне.
   И уже отсюда - я начинал жить не в одном - а как минимум в двух мирозданиях. И каждая из этих жизней, по всей видимости, и действительно имело право на существование.
  
   С одной стороны,-- я был глубоко законспирированной личностью. Сугубо интровертируемо-ориентированный, я находил, что мне намного ближе было находиться в глубине самого себя - чем выставлять какие-то свои мысли, желания, поступки - на обозрения окружающих. В этом, вероятно, угадывался свой смысл. И он наверняка был. Но... Но с другой стороны, мне хотелось как будто бы и совсем другого. Нравилось находиться в центре внимания. Нравилось быть хорошим рассказчиком. Нравилось, нравилось, нравилось... Мне многое нравилось. Но вот что я по настоящему мог себе позволить?
  
  

Глава 2

   Влад Алексеев был загадочной личностью. А в школе его окружало не так много друзей. Причем нельзя было утверждать, что он был таким уж единоличником, как это может пытаться выставить он. Нет, ему, конечно же, хочется считать себя некоторым героем-отщепенцем, ставшим в уверенную оппозицию к обществу. Но вот - вряд ли он был таким. Когда я его знал (а это был период нашего совместного школьного общения) я находил Влада, если можно так выразиться, немного странноватым. Хотя действительно ли я так считал тогда? Скорее всего, я угадывал в нем какое-то отличие от самого себя. Но разве есть такая странность?
   Что казалось мне любопытным в Алексееве? Ну, например, то, что он все время старался держаться как бы особняком. Отдельно. И даже разговаривая с ним - вы не могли быть уверенны, что он действительно вас слушает. Хотя он быть может, и слушал. Но как-то в пол уха. Отвечая вам - в пол голоса.
  
  

Глава 3

   С одной стороны, все те, кто уже или высказал свое мнение о Владе Алексееве или только собирался высказать (а мы уже можем сказать, что найдем достаточно свидетельств, чтобы, по крайней мере, сделать более полную картину о нем) правы. И правы они в том, что Влад был некоммуникативной личностью; личностью больше погруженной внутрь себя. Это было действительно верно. Но именно (и только) "по всей видимости". Ибо уже тут заложена одна из тайн, о которой мы и постараемся рассказать.
   Частично о своей "замкнутости" Алексеев упоминал в своем рассказе о себе и сам. Но насколько можно верить такой оценке? Мы знаем, что не очень-то можно верить каким-то свидетельствам человека о самом себе. Человек может ошибаться. Это (когда-то) заметили еще древние. И он действительно может об этом говорит и глубинная психология, и примеры из истории, да и еще, по всей видимости, найдутся (могут найтись) великое множество примеров, так или иначе подтверждающие наше предположение.
   Но постараемся все-таки не быть поспешными в наших выводах.
   Итак. Мы имеем утверждение: "Влад Алексеев был замкнутой личностью". Но это именно "утверждение". И ни в коем случае не "постулат". Что как бы само собой предполагает, что данное утверждение может быть оспорено. Но уже чтобы взять на себя смелость совершить подобное, мы должны взглянуть на фигуру Влада Алексеева как бы со стороны. А равно попытаться дать оценку неким событийным моментам его жизни, которые по нашему мнению, и способны приоткрыть завесу над тайной. Тайной, которой, по сути, являлась вся жизнь Алексеева.
   Что из себя представлял этот человек? И вот тут мы удивимся своему замечанию. Но все-таки постараемся его озвучить. А именно. Влад Алексеев на самом деле был биполярной личностью. То есть в нем в равной мере уживалось и стремление (даже можно сказать - тяга) к одиночеству. И... желание самого что ни на есть бурного общения. Он не мог без общения. Любил бывать в центре компании. Так же как любил, чтобы у него было много слушателей. Много. Лучше действительно, когда это был не один - а много слушателей. И вот это уже достаточно интересно.
   Как уживалось в нем два подобных разноплановых характера? Как выходило так, что его психика чувствовала комфорт при двух равноудаленных друг от друга условиях? Как так выходило?
   И уже тут мы можем заметить, что в этом-то, по сути, и нет ничего странного или загадочного. Нет, конечно же, мы могли бы упомянуть какую-то особую исключительность Влада. И с легкостью списать все необъяснимые (на первый взгляд) вопросы как раз именно на это. Но это был бы поверхностный взгляд. И такое объяснение было бы достаточно (и более чем) легким. Более чем достаточно легким.
   Как же было на самом деле? Чтобы нам с чего-то начать, вернемся к первоистокам. То есть к детству. У нас (и не только у нас) есть все основания предполагать, что у Влада все началось именно с детства. Именно тогда он почувствовал некую отвлеченность от жизни. И вместе с этим - огромную тягу к этой самой жизни. Но вот в том, что касалось "тяги"... Что мы можем сказать? Вероятнее всего Влад чувствовал, что испытывает некий дискомфорт в общении со сверстниками. И даже нет. Общение-то было по-прежнему. У него были дворовые друзья (в основном те, кто жил с ним в одном доме), были совместные игры с ними, и т. д. и т. п.; но вот в том то и дело, что уже тогда Владу было с ними скучно. Не очень интересно. Он не испытывал того удовлетворения, которое угадывал, что оно должно быть. Угадывал. Но, конечно же, он ничего не знал об этом. Не знал: так ли это? Должно ли это быть именно так? И вполне предполагал, что причина может заключаться только в нем. А значит, можем предположить, что уже именно тогда начался у Влада тот анализ собственной психики, который с тех пор, собственно, уже и не прекращался. Да и зачем. Ведь, по сути, не было ощутимых результатов. (Вероятно, если бы они были - жизнь была бы значительно легче, но и значит - вряд ли бы он использовал этот анализ в дальнейшем). Но какие-то "достижения" были. А значит,-- у Влада были все основания использовать подобный анализ и в дальнейшем.
  
  

Глава 4

  
   --Много ли ты можешь сказать?
   --О нем?
   --О нем.
   --Нет. О нем немного...
  
   Так или примерно так происходил диалог между мной и одним человеком, которого долго пришлось искать, но еще дольше упрашивать, чтобы он согласился что-нибудь рассказать об Алексееве.
   Этого человека звали тоже Влад. И был он сначала одним из лучших друзей Влада Алексеева, а потом одним из самых ненавистных его врагов. И вот в причине этого мне как раз и хотелось разобраться. Ибо у меня были все основания предполагать, что именно за этим скрывается одна из великих тайн разгадки личности Влада Алексеева. И с другой стороны, если уж я решил взяться писать о нем, то просто не мог пройти мимо всех сведений, которые предоставляла мне природа.
   Было и еще что-то, что говорило мне, что я на верном пути. А все дело в том, что с недавних пор у меня появилось предчувствие, что в ситуации с Владом все не так просто, как, то может показаться на первый взгляд. И все не только не просто, на и на самом деле весьма и весьма запутанно. Запутанно, и запутанно действительно слишком.
  
   Я, кажется, действительно напал на одну особенность характера Влада, о которой у меня даже были все основания предполагать, что он не знал. Точнее знал, но быть может, не отдавал ей полный отчет. А все дело в том, что сквозь жизнь Влада Алексеева прошло много людей, которые на каком-то витке спирали этой самой его жизни могли считаться не только его знакомыми и приятелями, но и даже друзьями. И отношения между ними и Владом действительно были таковы, что все кто мог наблюдать их отношения - считали, что это так. То есть они были свидетелями каких-то особых доверительных отношений, и если бы их спросил кто тогда - почти уверенно все бы они утверждали: что этот Вася, Петя, Саша, коля и т. п. - по их мнению - действительно друг Влада. И никак не иначе. А вот на самом деле... (Да, спешу заверить, что и Влад на тот момент считал, что это так. И у него тоже не было никаких оснований предполагать что-то другое. Тогда как на самом деле...)...
  
   На самом деле мы подошли к еще одной специфике психики Влада, на которой просто обязаны остановиться подробнее. И все дело в том, что, несмотря на уже упоминаемую нами внутреннюю отчужденность Влада, при желании - он достаточно легко сходился с людьми. И судя по его знакомствам, можно было сказать, что друзей у него было много. (Ну, пусть не совсем друзей, а товарищей, и еще больше приятелей). И как бы Влад не открещивался в душе своей от них. Как бы он не пытался убедить себя в какой-то своей внутренней холодности и проч. Почти ничего этого не было. Он стремился к общению. Ему нравилось общение. Он жаждал - общения. Но вот в том то и дело, что общение это было с теми людьми, с которыми Владу нравилось общаться. А чтобы ему "нравилось", он должен был ощущать свою некую возвышенность над ними. То есть у него не должно быть дискомфорта в разговоре с ними. Он должен чувствовать себя легко и свободно. Легко и свободно. И никак иначе. Никак. И те кто не укладывался в стандарт единожды выбранного "норматива" (большей частью, конечно же, на подсознательном уровне),-- то просто безжалостно отвергались. Другие же - и составляли основу, так сказать, костяк людей, в той или иной мере все время вращавшихся вокруг Влада. Они ему нравились. Им нравился он. На них он мог положиться. Они могли положиться на него. И, в общем, это была хорошая компания людей, которые могли и не проводить время вместе,-- но лишь просто потому, что никому из них этого было не нужно. Все они, по сути, тоже были замкнутыми людьми, не стремящимися близко подпускать кого-то другого к своей душе. И при этом... И при этом это все были зависимые люди; зависимые друг от друга. Потому как вероятно потребовалось достаточно времени, чтобы они нашли друг друга. Чтобы они начали доверять друг другу. Чтобы они поведали другому, о своих привычках, которые (на удивление) у другого - оказались точно такими же. И в этом была их общая тайна. И вот как раз приобщение к этой общей тайне - скрепляло их отношения лучше чем, что бы то ни было. Вот ведь как.... Но так, наверное, действительно бывает.
   Возникает справедливый вопрос: почему же тогда по прошествии какого-то времени Влад уже не помнил тех людей, которые еще недавно были его "друзьями"? И, быть может, не были они уж такими друзьями? Да вот в том-то и дело - что были. Были. А порой они были не просто друзьями - а еще какими друзьями! Самыми что ни на есть настоящими, верными, и преданными. Но... Слишком много "но" было у Влада. Слишком много "но". И с этим ничего нельзя было поделать. Ничего... Ничего. А что же тогда? Да в том-то и дело - что здесь мы уже должны вернуться к специфике психики нашего героя. А психика у него была устроена таким образом, что даже тех, с кем он еще до недавнего времени поддерживал самые лучшие отношения - проходило время - он даже не помнил! Вот ведь как! Не то что не общался - но даже и не помнил! И можно было сказать - что это очень даже удивительно. Но ведь он действительно не помнил их. А при этом когда-то даже не просто дружил, но и доверял самые настоящие тайны. Такие тайны - что знал и не каждый близкий человек! А тут - "какой-то" друг. И этот друг "знал все". А потом Влад забывал даже имя этого "друга". Причем, если бы это был только единичный случай! Таких примеров было много, очень много. Настолько много - что, откладываясь, первое время в памяти Влада, потом он о них уже даже и не помнил! (Быть может потому что было их действительно много?..).
  
  

Глава 5

   Вообще, это в какой-то мере могло показаться удивительным, но Влад и на самом деле не помнил многих из тех, с кем ему когда-то приходилось встречаться.
   Несколько раз он, бывало, сожалел об этом. И напрягая память, как вроде бы и вспоминал кого-то из тех, с кем когда-то делился самым сокровенным. Но потом образы этих людей странным стечением обстоятельств стирались из его памяти. И бывало, он их уже не мог вспомнить никогда...
  
   Чувствовал ли он какую-то обиду, что так происходило? На удивление - чувствовал. Но изменить ничего не мог. Хотя иной раз и пытался разобраться: почему же так все происходит. А случалось - и разбирался.
   И уже здесь мы вновь подошли к предпринимаемому самим Владом анализу своей собственной психики. Психики, которая иной раз выделывала самые настоящие чудеса. И последствия этих "чудес" -- бывало, доставляло немало хлопот Владу.
   Но это нисколько не отдаляло Влада от того, чтобы впредь не заниматься чем-то подобным. Нет. О таком просто не могло быть и речи. И если Влад что-то действительно решил, то он должен был разобраться в этом, независимо, что бы это ему стоило.
  
  

Глава 6

   Можно попытаться задаться вопросом (большей частью в поддержку Влада): были ли те люди, которых он когда-то называл своими друзьями (а стоит заметить, что в первую очередь это они считали, что Влад является их другом; сам Влад был зачастую более чем скромен в своих оценках),--действительно таковыми? Но это, наверное, так и останется вопросом. Вопроса без какого-либо ответа. Но по большому счету - вправе ли мы игнорировать их "интересы" только потому, что Влад был как-то скован в оценке их? Наверное, нет. И уже потому - впредь мы будем считать их людьми, "близкими" Владу Алексееву. Да и, по сути, перед нами-то сейчас вопрос разобраться, почему являясь на протяжении какого-то времени таковыми - они потом этот статус "теряли". И как это происходило. А действительно - как?
  
   "Уважаемый... Ваша просьба: рассказать о моих взаимоотношениях с Владом Алексеевым, признаться, поначалу поставила меня в тупик. Ведь и на самом деле: какие были наши отношения? Не сказать, что мы были таковыми уж друзьями. Хотя против этого как бы говорит и то, что на протяжении почти полуторамесяцев я виделся с Владом очень часто. Можно даже сказать что ежедневно. "Виделись" мы в одном очень интересном месте, в которое попали каждый по разному - но "сидели", как говорится, вместе.
   Что из себя представлял Влад тогда? Как Вы понимаете, у меня нет никаких оснований что-либо преувеличивать, и тем более - говорить неправду. Да я и по природе своей принадлежу к тем людям, которые говорят только правду. По крайней мере, стараются это делать. И уже поэтому я постараюсь ответить на Ваш вопрос как можно полнее. Насколько конечно обстоятельства более чем десятилетней давности дадут мне возможность вспомнить все, что интересует Вас.
   С Владом Алексеевым я познакомился почти сразу же, как только сделал свои первые шаги в уже упоминавшемся мной месте. Можно сказать, что познакомился со мной он. Меня, помнится, провели в "предвариловку" (место, в которое как я узнал позже, попадают все "вновь прибывшие"). Надзиратель втолкнул меня, велев "размещаться". Места были все заняты. Точнее, были заняты все хорошие места. Я сразу заметил, что некоторые спали на полу (постелив тюфяк). Мне, по всей видимости, была уготована та же участь. Но неожиданно прозвучала команда "на перекур" (а те, кто находился в "предвариловке" курили отдельно, так как им было запрещено какое-то общение с теми, кто находился в других палатах-камерах). Когда я уже докуривал свою сигарету, в курилку вошел один парень, лицо которого мне показалось очень знакомым. На самом деле я ошибался. Его я никогда раньше не видел. Но тогда мне почему-то показалось иначе, и я спросил его: могли ли мы где-то видеться. Само собой мы выяснили кто откуда (из какого города), и как бы само собой я начал рассказывать о себе. Вероятно, я чем-то понравился Владу (а это был именно он, как я позже узнал, у него были "права" значительно большие, чем у остальных, и какие-то ограничения по режиму его не касались), потому что когда всех увели - меня как бы обошли стороной, видя, что я достаточно увлеченно "общаюсь" с Владом. Потом я, конечно же, вернулся в палату. А через время вошел "бригадир", который, оглядев "камеру", сказал мне, чтобы я выбирал место, которое мне больше нравится. Видя мое смущение, он сам показал мне мое новое место. А через неделю (как и положено по установленным срокам) меня выпустили в основные камеры. Как-то так получилось (тогда я почему-то не понял, что к этому приложил свою руку Влад),--наши койки оказались рядом. С тех пор мы не расставались на протяжении всего срока моего пребывания там.
   Что же я могу сказать о Владе. Тогда это был очень молодой человек. Если мне было 37 - ему исполнилось только 19. Хотя выглядел он значительно старше. А "по авторитету", который у него был,-- и значительно старше. Да и у меня, признаться, ни разу не возникло мысли, что я могу усомниться в чем-то, о чем мне говорит Влад. Как-то так выходило, что у всех было желание его слушать и выполнять то, что он хочет. Как бы считалось самом собой, что этот человек уже много раз продумал любую свою "просьбу" (а это были именно "просьбы", но редко когда встретишь такой приказ, который выполнишь быстрее, чем эту просьбу), поэтому не было никакой необходимости как-то оспаривать его слова. Да, признаться, такого желания ни у меня, ни у других (насколько я мог это наблюдать на всем протяжении моего нахождения там) никогда и не возникало. (Забегая вперед могу сказать, что если у кого такое желание все же возникало, - то потом они раскаивались в подобном своем "желании". Потому что Влад не только не любил не подчинения, но и умел наказывать "виновных". Причем зачастую так, что у них никогда и мысли больше не возникало что-то делать против такого человека как Влад).
   Он как-то на удивление легко подчинял нас своей энергетикой. Завораживал своим умом. От него исходило какое-то особое излучение. И хотелось не только подчиняться этому человеку, но и было неимоверное желание выполнить любую его просьбу. И даже очень хотелось, чтобы он сам "попросил" о чем-то. Но в просьбах Влад был ограничен. Он был сторонник того, чтобы человек сам понял, что от него требуется. Ну а уже если кто не понимал, Влад очень аккуратно "намекал". И уже если и тогда не получалось,--поверьте мне, Влад находил способы, что бы другой человек делал то, о чем его до того "просил" Влад. Но это все же достаточно редко. Все как-то на удивление понимали все и сами...
   Что я еще могу сказать о Владе? Вы мне разрешили не упоминать каких-то мелких бытовых подробностей. Да и признаться, сейчас мне уже их и так не вспомнить. Все-таки согласитесь, срок нашего совместного нахождения был очень мал. Да и, если честно, мне как-то и не хочется что-то придумывать вместо той правды, которая была, и о которой я уже поведал Вам. А большего, к сожалению, мне и не вспомнить. Поэтому, с Вашего позволения, я ограничусь тем, о чем уже рассказал Вам. Очень надеюсь, что это поможет Вам в Вашей книге о такой личности как Влад Алексеев. С искренним уважением, бывший сокамерник Влада Алексеева, Александр Бурмистров".
  
   Вот такое я получил письмо. Могу сказать, что мне пришлось довольно таки трудно в розысках людей, знавших Влада Алексеева. Но я все же постепенно находил их. С кем-то общался лично. С кем-то (как с недавним адресатом) - в письмах. И по мере повествования я, конечно же, буду ссылаться на этих людей, зачитывая какие-то письма и вспоминая рассказы их - вам. На мой взгляд, это может быть очень полезным в общем контексте нашего разговора. Без воспоминаний людей знавших Алексеева, наш разговор о нем был бы не полным. Да и вообще,--почему бы нам не воспользоваться "свидетельствами очевидцев".
  
  

Глава 7

   Чем больше мне доводилось выслушивать свидетельств от людей, знавших Влада, тем большую симпатию я испытывал к личности Алексеева. И я, в который уж раз был доволен тем, что решил написать книгу о нем. Ведь по началу (и в этом могу сейчас признаться) у меня были серьезные сомнения по поводу того, чтобы начинать это делать. Согласитесь, личность человека, по сути, не известного широкому кругу, может вызвать недоумение и справедливый вопрос у других: почему мы должны о нем что-то читать, когда мы его не знаем? Но вскоре я убедился, что это самое что ни на есть ошибочное утверждение. Потому что личность и судьба любого человека уникальна. А если этот человек чем-то выделяется из общей массы среднестатистических граждан, то узнать какие-то подробности его жизни, - может, как минимум, быть достаточно поучительным. И бесспорно, интересным. А то и очень интересным. Ну а как только я стал собирать материал (информацию о Владе Алексееве), то почти сразу же я стал испытывать какое-то особое внутреннее удовлетворение. И осознание того, что я на правильном пути. И при том в личности Влада нашлось что-то, что как-то по особенному притягивало меня. И больше каких-нибудь сомнений не возникало.
  
   В который уж раз, задаваясь анализом жизни Влада, я удивлялся тем многочисленным природным способностям, которые были заложены в нем. Причем могу предположить, что о некоторых из них он даже не знал. Точнее, так думал я поначалу. Я просто никак не мог поверить (подсознательно) что человек способен настолько знать собственную личность. Но чем больше изучал я его жизнь, тем больше понимал, что попросту заблуждаюсь. А жизнь Влада была продиктована стремлением разобраться в самом себе. Отсюда и тот самоанализ, которому он предавался на протяжении всей своей жизни. И который, никогда в нем не прекращался.
  
   Алексеев должно быть рано понял, что если он не разберется в своей личности, то попросту упустит многочисленные возможности, которые были подарены ему природой. Видимо он что-то такое угадывал в себе. Угадывал, что жизнь ему уготована не совсем обычная. И потому стремился как можно узнать о себе, о своих возможностях, о возможностях и специфике своей собственной психики. И как только понял он это, то с тех пор уже и не расставался с желанием еще больше разобраться в глубинах собственной психики. Окунуться в глубины собственного сознания. И можно было сказать - был успешен и последователен на этом пути. И, по всей видимости, именно это позволило ему максимально "раскрыться".
  
   Может возникнуть справедливый вопрос: беседовал ли я с самим Владом о его жизни? Просил ли его ответить на те вопросы, которые, как вы понимаете, порой в неимоверном количестве у меня возникали. Но уже здесь мне, наверное, стоит открыть некую тайну. И знание ее, конечно же, ничуть не умоляет всей той исследовательской миссии, которую я на себя возложил. Но уже с другой стороны - и накладывает особый отпечаток на все то, о чем я уже написал и еще напишу. А все дело в том, что на самом деле никакого Влада Алексеева не было. Точнее он, конечно же, был. Был. Но был в какой-то совсем другой жизни; жизни, которую я всеми силами как будто и стремлюсь удержать. Но с каждым прожитым годом я чувствую, как она все больше отдаляется от меня. А значит, все это повествование может быть продиктовано всего лишь одним желанием. Желанием - остановить время. Желанием все больше окунуться в свое прошлое. Прошлое, которое убегает от меня, и которое я стремлюсь догнать. Но вот смогу ли? Я уже понимаю что у меня не получается его удержать. Не получается остановить его. Не получается... Но мне очень хочется хотя бы замедлить этот суматошный бег. Хочется даже не остановить его, не остановить мгновение. Я вполне отдаю себе отчет, что это невозможно. И если поначалу еще и было такое желание, то вскоре я от него был вынужден отказаться. Но вот желание как-то еще раз погрузиться в свое прошлое; еще раз испытать все испытываемое когда-то... От этого я не могу отказаться. И это по истине не только самое главное, но и единственное что у меня осталось. Поэтому... Поэтому я могу признаться: Влад Алексеев - это я. Это я...
  
  

Часть 4

Взгляд со стороны

Глава 1

  
   Мое желание идентифицироваться с личностью Влада Алексеева вполне объяснимо. Слишком долго я работал над какими-то источниками, что это прошло "просто так", и бесследно для меня. Такого просто не могло бы и быть.
   Чем же притягивал меня Влад? Что заставляло меня все больше и больше копаться в его личности? С разных углов исследовать ее. Находить какие-то особенности (отличия от других), радоваться этому. И все время стремится докопаться до каких-то глубин его жизни. Выяснить, почему это происходит так, а не иначе. Почему? И действительно почему?..
  
  

Глава 2

   Можно было бы списать это на мое желание вообще заниматься исследовательской работой. Но как выяснилось, это совсем даже ничего и не объясняет. Потому что сразу же возникнет справедливый вопрос: причем же тогда личность Влада Алексеева? И действительно: причем? И уже тогда я могу сказать: фигура Влада меня привлекала в первую очередь из-за своей похожести на себя. Именно этим, по всей видимости, и объясняется мой интерес к его личности. Именно этим.
   Ну, уже думать так, значит, в какой-то мере замалчивать правду. Самую настоящую правду, которая может быть, и которая наверняка была. И тогда уже справедливее ответить на вопрос: почему же меня привлекла личность Влада настолько, что я решил написать о нем книгу?-- наверное так. Я чувствовал, что Влад не обычный человек. Я чувствовал какую-то притягательную силу его характера. Чувствовал, что людей похожих на него мне встретится немного. Быть может даже и не встретится вовсе. И поэтому я просто боялся упустить момент. Мне необходимо было бы вообще досконально фиксировать все шаги его жизни. Хотя и в этом случае это бы в большей мере напоминало дневник, чем мое повествование. Повествование, которому я хочу придать какую-то более подходящую форму, чем просто... чем просто фиксация жизни Алексеева. И потому я буду продолжать писать так, как пишу. И мне кажется, это будет интересно.
  
  

Глава 3

   Почему-то считается, что человек, о котором кто-то решил писать книгу - как-то противиться этому. Ну, или, не высказывает такого уж удовольствия. Могу сказать, что это всегда мне казалось и странным, и интересным. И что до меня, то у меня каких-либо душевных противоречий по этому поводу никогда не возникало. Если бы кто собрался писать книгу обо мне - я бы, наверное, был только счастлив. Но когда о том же я поведал Владу,-- в ответ мне было, по меньшей мере, недоумение. Но это было по телефону. Поэтому списав возможное "недовольство" Алексеева именно на специфику разговора по телефону, я решил встретится с ним лично. Чтобы выяснить: действительно ли он против? И как только произошла наша встреча, я с радостью понял что ошибаюсь. Ошибаюсь. А значит, могу смело (как уверил меня Влад) браться за дело. Что я и сделал.
  
   Когда в моем повествовании стало вырисовываться окончание, я стал понимать что уже на протяжении какого-то времени у меня идет сплошной сумбур. Мне не совсем понятно, о том ли я пишу. И если покажется, что не о том, то признаться, я вроде как и не знаю о чем мне на самом деле писать дальше. И стало происходить подобное как раз вследствие того (как думаю я), что Влад Алексеев стал проявлять неожиданный интерес к моему "творчеству". Да, я, конечно, понимаю, что книга-то собственно о нем. Но мне очень хотелось бы дать ему почитать то, что у меня получилось - только после того как все будет закончено. Это вполне нормальная и распространенная практика. Влад же стал требовать от меня рукопись, которая находилась еще в процессе написания. Чем вызвал мое недовольство, и мою тревогу.
   Видимо заметив это. Он пошел на попятную. Но еще долго я ожидал его просьбы показать ему рукопись. Но с такой просьбой он уже не обращался.
  
  

Глава 4

  
  
   Наверное, отдельный разговор - отношения Влада к женщинам. Это действительно заслуживает отдельной темы. Но как-то вышло так, что Влад попросил меня ничего об этом не писать. Правда, чем больше я узнавал о нем, тем все больше мне хотелось поднять эту тему.
   Но Влад оставался неприступен. И уже, было, отказавшись от чего-то подобного, я неожиданно стал писать на эту тему. Причем могу вспомнить, что писал без малейшей мысли о том, что это когда-нибудь будет опубликовано. Да и не мог я так то уже в открытую противоречить Владу. Но рассудил, что если я буду писать как бы "для себя",-- то в этом и не будет ничего страшного. На самом деле мне просто жаль было выбрасывать тот многочисленный материал, который удалось собрать. При том, что, какие-то свидетельства о жизни Влада Алексеева продолжали прибывать. И я просто чувствовал ответственность перед людьми, которые слали мне письма, ведь чаще всего в этих письмах была одна просьба и одна надежда: рассказать правду об Алексееве. Человек, которого они когда-то знали. И которого не могли забыть, несмотря на то, что в иных случаях прошли уже многие и многие годы.
  
   В жизни Влад Алексеева было много женщин. Быть может этим, думается мне, продиктовано его желание не распространятся особо по этому поводу. Ну и еще, наверное, потому, что не все в жизни Влад (вернее,-- в его жизни с женщинами) было "гладко".
   У него была красивая и представительная внешность. Он был высок ростом. Действительно красив. Красив какой-то по особенному мужской красотой. В плечах широк. Черты лица имел мужественные. Спортом, спортом никогда серьезно, по-моему, не увлекался. И большей частью все в нем было, как говорится, от рождения. Хотя если так я считал по началу, то потом вынужден был признать что ошибался. И совсем случайно узнал, что Влад Алексеев - получается тайно от всех знакомых - занимался спортом. И не просто занимался, но и достиг в нем вполне определенных успехов, выполнив норматив мастера спорта по рукопашному бою. Вот это уже было удивительно для меня. Потому ни о чем таком Влад действительно никогда не распространялся. И, наверное, хотел, чтобы все было тайной. Вопрос, почему он так хотел - должно быть и останется вопросом. По крайней мере, если я и вернусь к нему (а любой вопрос требует своего разрешения), то это будет много позже. (Если вообще будет).
   Сейчас же разговор о женщинах.
   В жизни Влада, как я уже заметил, было много женщин. Главным образом любили они его. Что до его отношения к ним, то тут намечается некая загадка. И для разрешения этой загадки следует еще раз коснуться личности Влада. Особенностей его личности. И, наверное, здесь нам следует остановиться подробнее.
  
   Как я уже говорил, Влад был скованной личностью. Так было в его юные годы. Так и осталось потом. Но "потом",-- Влад просто научился как-то с этим совладать. Ведь "на людях" он был совсем иной, чем в своей душе. И, наверное, это было еще одно, чем меня он привлекал. Ведь всегда в человеке привлекает какая-то загадка. Какое-то отличие от других. И Влад был как раз таким человеком. Потому что всегда (и довольно сильно) отличался от других. Он, вероятно, просто не мог "позволить себе" походить на остальных. Рано став чувствовать какое-то отличие от остальных, Влад не стал изменять себя, подстраиваясь под "массы"; а наоборот, делал все, чтобы еще больше показать свое отличие от остальных. И это ему удавалось.
   Будучи в душе глубоко закомплексованной личностью, Алексеев научился не показывать это внешне. Не буду сейчас говорить, что это ему стоило. Но можно допустить, что ему потребовалась мучительная (и кропотливая) работа для преодоления своего "истинного" состояния души. И в этом (по крайней мере, для меня) он вызывает только уважение и восхищение. Вообще как я выяснил, Влад делал много, чтобы изменить свою "природу". И то, что мне и другим казалось, было у него "от рождения",-- на самом деле был результат кропотливого труда и серьезной работы над собой. И уже как-то обмолвился мне Влад, что если бы он "оставил все как есть" (то есть, вероятно, так, как было у него "от рождения"),-- то он бы представлял и совсем никчемную личность. Совсем никчемную. И могу уже порадоваться за него, что он, по его словам, "рано это понял". Почему и стал "изменять себя".
   Наверное, действительно совсем другой вопрос - насколько Влад Алексеев, тот которым знал его я,--отличался от того Влада, которым он был когда-то. Да и что я мог сказать о том Владе Алексееве, который был мне известен из (теперь уже многочисленных) свидетельств, которыми "одаривали" меня его многочисленные одноклассники, однокурсники, друзья, товарищи, приятели, и просто те, которые когда-то хорошо знали его, но потом по каким-то причинам растеряли с ним всяческую связь? И уже как раз на основании всех этих многочисленных писем, заметок, а то и просто устных свидетельств переданных мне в телефонных разговорах, я могу почти с полным правом составить довольно любопытный портрет Влада. Молодого Влада. Того Влада, который совсем даже сейчас неизвестен тем людям, которые с ним общаются. А все дело в том, что в те юные годы наш герой, по всей видимости, еще не успел выработать ту форму защиты, которую он с легкостью использовал много позже. Иной раз мне казалось, что он совсем даже беззащитен. И, скорее всего, это так и было. Но уже как раз именно поэтому чувствовалось, что Влад прорабатывает различные варианты, выискивает способы защиты себя. И судя по тому, каким он стал (и каким, собственно говоря, его знаю я) ему это удалось. Удалось. Но только что это ему стоило...
  
  

Глава 5

   В юные годы Влада было заметно, что его еще не мучили те проблемы психики, от которых, вероятно, он страдал (и страдает) сейчас. Хотя уже вероятно все предпосылки к тому были. И я могу сказать, что если бы ему спохватиться раньше!? Ведь вполне возможно и не было бы у него тогда всех нынешних проблем. Всей этой психопатии, от которой он мучился, и которую, тем не менее, усиленно скрывал. И ему удавалось скрывать. А вот практику такого "сокрытия", он, вероятно, выработал как раз в те юношеские годы, когда, конечно же, совсем ничего не знал ни о психике, ни о том, что существуют в этой самой психике проблемы; как наверняка ему ничего не было известно и о том, что пройдет десять - двадцать - тридцать лет,-- и ему придется мучиться со всей той симптоматикой, от которой в юношеском возрасте ему было бы избавиться значительно легче. Значительно легче. Но... Но тогда Влад покрывался красными пятнами негодования от одного упоминания о врачах. И тем более о врачах психиатрах. (Причем я уверен, что ему как раз ничего о работе последних и не было известно). Он делал такое разгневанное лицо, что любые сомнения по поводу того, стоит или не стоит его вести к врачу, как бы отпадали сами собой. В пользу того что "не стоит", разумеется. А получив подобный "карт-бланш", Алексеев совсем перестал обращать внимание на свою психику. Точнее, на то, каким он кажется со стороны. Хотя вероятно и старался все же не выглядеть уж слишком "сумасшедшим".
  
   Впрочем, тут уж я немного ошибаюсь. Скорее всего (и будет верным именно это) Влад Алексеев старался сделать все, чтобы разрешить внутренние противоречия. Которые в нем как раз уже тогда назревали. А с возрастом грозили превратится в настоящую катастрофу. Но вот только почему он тогда это не заметил. Или не заметил (что было вернее) кто-то из его родственников. Те же родители. Вот он вопрос. Хотя, скорее всего, и заметили. Но сам Влад, не дал им предпринять какие шаги для своего "спасения". И вот тут мы подошли к одной "особенности" Влада, о которой просто обязаны упомянуть. (Ну а уже потом, вероятно, как и обещали мы вернемся к его отношениям с женщинами).
   А дело все в том, что Влад Алексеев как будто специально (а на самом деле это у него выходило как бы "само собой") делал все, чтобы "навредить" себе. И как ни странно - это было именно так. Когда что-нибудь у него получалось (действительно получалось),--он делал все, чтобы отбросить себя на прежние позиции. И даже не то что на прежние, а как бы намного дальше - чем он уже дошел до того. И это могло показаться удивительно, но, к сожалению, это было так.
   Такая ситуация могла бы показаться "нереальной", если бы не было известно что и помимо Влада, подобной "способностью" обладало достаточное количество людей. Достаточное количество. Такие люди сначала предпринимали все, чтобы что-то достичь; добиться каких-нибудь благ для себя. А потом (когда эти "блага" четко вырисовывались перед ними),-- как будто наоборот - делали все, чтобы сделать себе хуже.
   В психологии подобное известно под понятием "морального мазохизма". Человек как бы бессознательно причиняет вред себе. Для того только, чтобы все время находится в состоянии "жалости к себе". Жалости, со стороны и окружающих, и самого себя. Если только ситуация "выравнивается" (и как будто можно "праздновать победу"),--на таких людей как будто "что-то находит". И они всячески начинают делать поступки, которые для них изначально не могут принести ничего хорошего. Ничего положительного. Поступки, от которых известно, что будет одно лишь страдание. Но если для кого-то именно так и происходит, то для людей подобных Владу - это и составляет самую что ни на есть радость. Потому что они сразу же чувствуют себя отменно. У них даже пропадает былая тревожность (которая обычно сопровождает их повсеместно), и им становится просто-напросто "интересно жить". Пока такая ситуация вновь не приведет сначала "к кризису", потом к избавлению от этого "кризиса", а потом... А потом эти люди вновь стремятся (неосознанно) причинить "вред" (моральный вред) себе. И только для того, чтобы потом всячески стремится от этого избавиться.
   Это замкнутый круг. Но я могу сказать, что такие люди "обречены". И, в последующим, им уже ничего не остается, как жить подобной жизнью. И ничего другого им уже не нужно. И что-то другое,--будет у них вызывать резко отрицательное настроение. Вот так вот.
   Но это их жизнь. И другой,-- они просто жить не могут.
  
  

Глава 6

   Ну вот, мы, наконец, и подошли к взаимоотношения Влада с женщинами. Женщин у него было много. Но так было только до тех пор, пока он не решил отказаться от них совсем. И потом уже ничто не могло заставить его поверить какой-нибудь "особе", которую он уже изначально считал слишком лживой, чтобы можно было хоть в чем-то ей доверять. И он не доверял. А значит,--и попросту избегал их. Предпочитая не знакомиться совсем,--чтобы только ненароком не влюбиться. Не влюбиться,--потому что на самом деле Влад был очень влюбчивым человеком. Влюбчивым настолько, что как только видел, что какая из женщин обратила на него внимание - и Влада уже как будто "подменяли".
   На что он только не пускался, чтобы не завоевать доверие женщин. Он был галантен. Он был щедр. Он был весел. Он был... Он был таким, каким считал, что понравится любой женщине. Вернее не любой,--а той, расположение которой хотел завоевать. И можно сказать, что усилия Влада почти всегда заканчивались тем, что он и добивался. Он нравился женщинам. Они влюблялись в него. Ну и а то, что это было ненадолго,--так это уже другой разговор. Главное (для Влада главное) был сам факт. Сам факт "обольщения". Сам факт того, что он смог понравиться какой-либо женщине. Загулять с ней. И это было для него действительно важно. Потому что (как мне кажется) этим он повышал свою собственную самооценку. Свою значимость. Он чувствовал себя мужчиной. Властителем. И ему было очень хорошо от того. И он был счастлив от того. И он мог рассчитывать на то, что его жизнь еще какое-то время пройдет в счастливом ключе. Что от него отступит тревога. Что у него (хотя бы на время) исчезнет чувство вины. Что у него пропадет тревожность. И он был очень рад, что это будет так. Очень был рад. И ничего иного ему (на тот момент) и не требовалось. Потому что когда он достигал "своего",--он был действительно счастлив. Ну и зачем ему тогда было расстраиваться из-за чего-то? Зачем волноваться? Тем более что все эти волнения,-- пропадали. Словно они проходили стороной. И это было главное для него. Да, как мне кажется, и не для него одного. Ведь Влад и не был на самом деле такой уж исключительной личностью. Вернее, в чем-то он и мог быть исключительным. Но вот что касалось его психики, я могу сказать, что можно было найти как минимум еще десяток людей из сотни, у которых обнаружились бы точно такие же проблемы, которые наблюдались у Влада. И особенно проблемы с психикой. Которая, конечно же, у Влада была заметно расстроена. И это следовало признать как факт.
  
  

Глава 7

   Большей частью, конечно, можно было признаться, что Влад избегал женщин. Не то что бы он их даже боялся. Но видимо он все время чувствовал возможность появления у них им недовольства. И видимо как раз это было самым мучительным для его психики. Психики, как я уже заметил, весьма расстроенной. Потому как на одно и то же событие, случавшееся в жизни разных людей - Влад, например, реагировал весьма и весьма болезненно.
   Он был очень мнительным. Все время ему казалось что кто-то что-то "думает" о нем. "Просто так" для него не заканчивался ни один разговор ни с кем. После любого такого разговора, ему отчего-то казалось, что его недавний собеседник думал совсем о другом, нежели чем на самом деле говорил. Наверное, для Влада одним из выходов из ситуации была бы запись разговоров. Хотя уже тут можно было опасаться того, что он попросту свихнется от всего этого.
   Почему ему так казалось? Да причина, наверное, скрывалась в тех его детских отношениях, когда он (играя со сверстниками) чувствовал себя в душе неким изгоем. И делал все - чтобы только не показать что действительно "думает" об этом.
   Это была настоящая трагедия Влада. Он невероятно переживал из-за этого. И можно было сказать, это все внесло свой существенный (негативный) отпечаток на его личность. "Осев" в душе. И потому, при возникновении любой схожей ситуации - реакция Влада была совсем не адекватная реальной ситуации.
   И это было поистине печально. Это была самая настоящая трагедия человека. Человека, вынужденного все время чувствовать, что он находится совсем в иной реальности. Чувствовать, что жизнь, которая перед ним - совсем даже не такая как кажется поначалу. И все потому, что ему приходится чувствовать намного больше, чем другим. И видимо уже от этого Влад невероятно мучился. Ему все время хотелось выбраться из обволакивающего его безумия. Хотелось быть таким "как все". Но он знал - что таким уже никогда не будет.
   И ему приходилось страдать. Мучиться. Переживать по каждому поводу. Потому как если даже и не было этого самого "повода", Влад придумывал его. Вот ведь как.
  
   И ничего невозможно было изменить. И совсем невозможно было ничего исправить. Это была жизнь. Это тоже была жизнь. Вопрос только в том - что это была за жизнь?..
  
  
  

Фантом разума

Часть 5

Почти заключение

Глава 1

  
   То мучительное состояние, во власти которого я пребывал всю свою жизнь (и которое совсем, по-видимому, не собиралось заканчиваться) накладывало свой незримый отпечаток на мою жизнь. Я могу сказать, что неким образом "подстраивал" свою жизнь под свою психику. Причем (с возрастом) все, что раньше еще как будто находилось в зачаточном состоянии, обострялось, усиливалось, и в скором времени поселилось в моей душе окончательно. Ну, по крайней мере, у меня уже не было сомнений в том, что это когда-нибудь закончится. И это при том, что во всем остальном мой организм являл пример удивительного здоровья. К врачам я не только не ходил, но ни разу у меня не возникло и необходимости посещения их. Все органы работали отменно. Печень была исправна. Сердце работало ровно. Голова... ну вот разве что голова.
   У меня стали появляться сомнения по поводу того, что, то, что происходило с моей психикой - имело какую-нибудь иную причину, нежели чем ту, что было связано с поражением мозга. И действительно, почему я все время обходил это стороной. Ведь вполне возможно, что вместо того, чтобы искать причину непонятно в чем, мне следовало просто-напросто подумать о том, что все могло замыкаться на былых травмах головы.
   Откуда были эти травмы? Могу сказать, что настоящую причину их возникновения я не знал. То есть в моей сознательной жизни их попросту не было. Но вот мне случайно попалась моя медицинская карта. Еще того времени, когда я был ребенком. И вот там-то как раз и скрывались многочисленные секреты того, последствия которых сказывались на мне до сих пор. Но если сейчас это просто обычные мучения (хотя, могут ли быть "мучения" "обычными"?), и наверняка если они и смогут к чему-то привести, то уже к полному безумию, то уже раньше... раньше-то как раз это и можно было с полным правом исправить. Не допустить того, что началось позже. И вот почему раньше никто не хватился?.. Вот это для меня было небольшой загадкой. Загадкой, на которую на самом деле были ответы. Но с недавних пор всем этим ответам я попросту не верил.
   Но самое печальное для меня, что как раз видимо именно этим объяснялось мое нахождение в тюремном отделении психиатрической клиники. В ином случае, мне туда было попросту не попасть.
   Да и поступки мои (предшествующие попаданию туда)... Не они ли как раз свидетельствовали о том, что у меня имеется какое-то отклонение в психике. Отклонение от нормы. Нормы, впрочем, так ни кем и не установленной.
  

Глава 2

  
   Я уже описывал то, что предшествовало моему попаданию в тюрьму. Но я совсем не рассказал (ну лишь может мельком) что я испытывал на тот момент. В тот период моей жизни. А все дело в том, что в том возрасте как раз вероятно в моей психике уже наступил серьезный душевный разлад. Многое из того, что мне хотелось - я не мог исполнить в силу вполне определенных причин. И в первую очередь того, что я проживал в культурном и цивилизованном обществе. И поступки мои (поступки еще не совершенные, но уже "планируемые") могли оказать существенный вред всей моей дальнейшей жизни. Хотя получается так, что в итоге так-то все равно и случилось. И мне пришлось ценой многолетних усилий исправлять ситуацию. Но вот в 17-18 лет мне было вообще мучительно больно жить. Вернее, жить не хотелось. Но и просто так взять и уйти из жизни я не мог. Ну, может, не так был воспитан. А быть может, все же были какие-то обязательства перед людьми, знающими меня. И уже как бы то ни было, я ужасно мучился своим положением. Я страдал, и при этом как-то бессознательно делал все, чтобы "страдать" еще больше.
   Вот ведь какая штука...
   И тогда уже мой тогдашний арест - являлся как бы и "выходом из ситуации".
   Ну а почему бы и нет? Что есть тюрьма (тюрьма, зона, тюремная психиатрическая больница)? Это есть место где вы уже, вроде как, и не человек вовсе. Вы подчиняетесь совсем другим правилам. Распорядкам. У вас появляются совсем другие обязанности. Вы становитесь совсем другим человеком, нежели чем были раньше. Причем "система" все делает за вас. Поначалу вы можете даже и не понять, что что-то кардинально должно измениться. (С небольшой долей условности я могу допустить что это, возможно, что так). Но уже вскоре вы осознаете, что попали в совсем иной мир. Мир, где правят не те законы, которыми вы могли подчиняться в обычной жизни. У вас резко возрастают обязанности. И самое главное, вы начинаете понимать то, что даже если очень того захотите - вам ничего не изменить. Вашего согласия или несогласия уже никто спрашивать не будет. Вы становитесь как бы "недочеловеком". То есть с одной стороны вы и человек вовсе. Но это лишь что касается того, что вы должны выполнять (то есть касается ваших появившихся норм и обязанностей). А вот с другой стороны... А вот с другой стороны как раз становится очень интересно. Потому что с другой стороны - вы уже совсем даже и не человек. Вы лишь маленький винтик единого механизма, который зовется Системой. И это поистине страшная вещь. Потому что Системе совсем безразлично как вас зовут. Совсем безразличны вы как личность. Потому что она никаких личностей и не признает. И максимум что возможно - это ее одобрение по поводу тех, кто нужен ей для ее же функционирования. Ведь как ни крути - без вас - Системы не будет. Ее просто не будет. Но... Но получается так, что вы ей не очень-то и нужны. Потому что не будет вас - будет сотня других; которые будут подчиняться; которые охотно будут стремиться выполнить любые требования. И готовы будут, чтобы у них были только одни обязанности. И им совсем будет безразличны их права. Да и, по сути, - Система не очень-то стремиться, чтобы у кого-то из вас были права. Это ей совсем даже не нужно. Потому что даже если какие-то права у вас и будут - то это еще совсем даже ничего и не значит. Совсем ничего. Потому что все равно Система вас подчинит себе. Независимо от вашего желания или стремления что-то противопоставить ей.
   И иного не дано.
  
  

Часть 3

   Но интереснее всего было то, что мне казалось, что я должен относить себя совсем не к тем людям, которые окружали меня. И я могу сказать, что это было именно то, чего я боялся. Боялся кому-нибудь рассказать об этом, чтобы быть причисленным к тем сумасшедшим, с которыми судьбе уготовано было меня познакомить.
   Когда начались мои подобные страхи?
   Я могу сказать, что не помню того момента. И в какой-то мере это будет правда. Но и все же я должен признаться, что подобное ощущение было у меня почти сразу после моего рождения. Не потому ли я оказался наделен такой хорошей памятью. И при этом я могу сказать, что память у меня имеет избирательный оттенок. Но даже ощущение этого необходимо мне лишь для того чтобы окончательно не сойти с ума. Да и что такое: сойти с ума? Ведь это, по сути, "земные понятия". Сойти с ума. Если угодно, я все время схожу с ума и возвращаюсь обратно. Это как бы изначально запрограммировано во мне. Стоит лишь раз ступить на этот путь, и невозможно с него будет повернуть обратно. Нужно ли мне это? Надо ли? Хочу ли я... А кто-то меня спрашивал о том: хочу ли я? Независимо от моего какого-то желания... Все происходило и происходит независимо от моего какого-то желания. Совсем независимо. Остается лишь ощущение того, что я принадлежу совсем не к тем людям, которые окружают меня. Которыми населена наша планета. Но таких людей нет и во внеземной цивилизации. И именно потому, я совсем земной человек. По настоящему "земной". Просто мне уготованы те ощущения, которыми просто не может обладать большинство. И ведь, можно сказать, что это здорово и замечательно. И быть может это действительно так. Да и что все эти вопросы? Они приводят только к размышлениям. Размышлениям, под властью которых я нахожусь, начиная совсем с малого возраста. И даже тогда когда почти все взрослые считают что ребенок не может размышлять,-- я уже мог. Причем были это не какие-то совсем уж простые размышления. Как бы не так. Я могу сказать, что это были по настоящему глубокие мысли. Мысли, которых я сам боялся. Потому что мы все находимся под властью тех стереотипов, которые навязывает нам общество; социум. Мы считаем, что надо делать так или этак - только от того, что когда-то нам удалось увидеть, как это делали другие. Общество как - бы изначально глушит все то что заложено в нас от рождения. Хотя большинство из нас и от рождения уже подчинено эволюционным законам. Мы обязаны подчиняться им - иначе будем изгоями в этом обществе. Будем непонятые той социальной средой, в которой нам уготовано жить. И иного не дано. И мы сразу же подчиняемся ей. В ином случае (те, кто не подчиняется) становятся маргиналами. И обретают совсем дурную славу. Славу отверженных. Славу тех, кто переступил черту, отделяющую "нормальных" сограждан - от отверженных. От тех, от кого это самое общество отвернулось. Ну а если не отвернулось сейчас - то обязательно отвернется в будущем. И иного действительно не дано. Потому то большинство из нас и вынуждены подчиняться. Подчиняться той нелепой силе, которая зовется "толпой". "Массой". Я всегда противился этой силе. Я никогда не считал что это действительно сила. Почему-то мне все время хотелось противопоставить себя ей. И даже если я не делал это открыто, в душе каждый мог быть уверен - что я совсем другой нежели чем они. Мне совсем не нравилось понятие массовой культуры, которое нам насаждалось чуть ли не с пеленок. Потому что стоило нам родиться, как уже все насаждали нам определенные привычки и правила. Мы должны были жить в рамках навязанных культурой. Ну а чтобы избежать от этой культуры?.. Это был настоящий подвиг. Не каждый мог решиться на такое. Но тот, кто смог переступить черту и избавиться от невидимых законов общества... такие люди уже не за что не хотели обратно. Пример? Пример это бомжи. Или цыгане. Люди, которые не несут никаких обязанностей перед обществом. Люди, которые действительно свободны. Свободны от привычек и условностей этого мира. Мира, в котором живем мы все. Мира, который заключил нас в свои жесткие рамки. И ничто (как будто) не дает нам право нарушить эти законы. Мы как будто и не можем это сделать. Мы изначально связаны условностями, которые довлеют над нами. И нет нам выхода обратно. Даже если захотим того. Хотя и я до сих пор уверен: если очень сильно чего-то захотеть - то все возможно. Но вот нужно обладать для этого действительно силой и решительностью. А это поистине очень редкое, даже исключительное качество. И ни каждый это может себе позволить. А вот я смог...
  

Часть 4

  
   Уже думаю я, что вся эта "раздвоенность" сознания оказывала на меня слишком удручающее впечатление. Я как бы теперь должен был подчиняться новым законам этой жизни. Причем законы эти не были похожи на те, которым подчинялось большинство. Эти законы теперь были написаны словно для меня.
   Когда я стал ощущать это?
   Наверное, началось еще с детства. Наверняка так. Просто в детстве мы еще не знаем: "как нужно". Если что-то нам и кажется странным в своем мироощущении, то мы вполне еще списываем это на то, что на самом деле ведь и не знаем: "как оно должно быть". И находимся какое-то время в этом неведении.
   Кому-то со временем удается "перебарывать" в себе это состояние. Это настоящие "счастливцы". Потому что такие люди возвращаются к обычной (нормальной) жизни.
   Об остальных же такого сказать нельзя. И они мучаются со своими проблемами (проблемами внутри себя; проблемами в сознании; проблемами в восприятии окружающей действительности). Мучаются до тех пор, пока другие не замечают в таких как мы "что-то ненормальное" (что выбивается из рамок привычной "нормы"), и тогда "приходят на помощь" все эти психиатры, которые на самом деле и не помогают ничем, а только "гробят" нас, еще больше уничтожают нашу психику, различными препаратами (воздействующими на центральную нервную систему) "блокируют" наши мысли, желания... И после этого человек уже и не может быть "личностью". Эти псевдо-помощники предпринимают все, чтобы "убить" в человеке любую самостоятельность, любое стремление к свободному выражению мыслей, любые мысли. Оставляя уж совсем самые простые желания, как-то поесть да поспать. Чтобы не дай бог что-то сделать "не так как надо", чтобы убить в несчастном индивиде "ростки внутренней свободы". И это по настоящему страшно. Хорошо еще если какой несчастный действительно "сошел с ума". Тогда уже действительно, только медикаментозным вмешательством можно заглушить его "психопатологию". Ну а если врачи просто ошиблись? Если человек находится в "пограничном состоянии"? Когда уже нет "нормы", но также и нет "патологии"?! Что же тогда? Как будто и "спасительные" лекарства в этом случае только уничтожат такого человека. Не дай бог попасть на крючок врачам-психиатрам. Врачам-убийцам. Потому что любой психиатр - это потенциальный убийца. Ни о каком лечении и речи быть не может. Есть только уничтожение личности. И все. Мне всегда раньше казалось, что людей с явным отклонением от нормы "нужно лечить". Но потом я понял, что находился под влиянием устоявшихся стереотипов. И на самом деле никакого "лечения" не происходит. Есть уничтожение нервной системы. Есть купирование проявления симптоматики психо-заболеваний. Но ведь это не лечение. Просто центральная нервная система такого "пациента" испытывает на себе воздействие всевозможных препаратов, заглушающих всевозможные проявления собственных желаний. Человек как бы становится бессловесным роботом. Он теперь подчиняется воле врачей. Он теперь совсем не свободен. И любого человека можно таким вот образом привести в состояние полнейшей беспомощности. Можно вколоть ему, например, "галапередол", и он будет у вас корчиться в страшнейших муках и судорогах. Можно вколоть ему "аминазин", и ЦНС его заблокируется; его мышцы будут скованы. Мозг лишиться абсолютно любых мыслей. И разве это не издевательство над человеком? И самое главное - то и пожаловаться то нельзя. Над человеком висит штамм "душевнобольной". А значит все его слова - уже изначально истолковываются как бред, как вранье, как ложь, которую совсем никто не будет слушать. И такая ситуация в нашей стране. Так уничтожают в нашей стране людей. Так было в советские годы, и так же осталось в наши дни, во времена "демократии", демократии, которая до сих пор еще стоит на всем том, что было разработано "во времена коммунистов", во времена тоталитарного режима.
   Теперь представьте, в каком состоянии находился я. Волей всех этих незадачливых шарлатанов-адвокатов, я попал на учет к врачам-психиатрам. "Благодаря" уже тем, я должен был пройти "семь кругов" ада, в желании доказать уже не свою невиновность (об этом я совсем не думал), мне хотелось выбраться из лап врачей-убийц, потому что я понимал (и знал!) что здоров (да и как может быть иначе?!), но находясь в среде "душевнобольных", уже не могу гарантировать того что останусь вообще жив. На мне (также как и на остальных) могут испытывать какие-то лекарства (что всегда практиковалось, по крайней мере, в советское время, а я "захватил" советское время, в наших клиниках и лечебницах для "психов"), любой врач может вообще (ради интереса) "прописать" мне то или иное лекарство, и то, только для того чтобы посмотреть, как я буду мучиться, корчиться, просить прощения в несуществующих грехах. Врачами-психиатрами становятся ничтожные людишки, стремящиеся таким вот образом обрести силу и власть над другими людьми, скрыть свои какие-то комплексы, а чаще всего и собственную психопатологию. Ведь став врачами - их уже не подвергнут всем тем ужасам, которых они внутренне бояться; и тогда они "с полным правом" смогут удовлетворять свои ничтожные инстинкты. Им попросту уже не нужно ничего бояться. Теперь они "властители". Теперь они могут "прописать" подвергнуть любого человека медицинскому освидетельствованию на предмет его психической полноценности, на предмет его вменяемости. И никуда от этого не деться. Совсем не нужно открыто убивать человека. Достаточно поставить ему "диагноз", и это как бы расписаться в его полнейшей неполноценности (психической неполноценности), поставить человека в положение беззакония, лишить его любых прав. Теперь он совсем не может быть свободным. Теперь он уже как бы и "никто". "Ноль". "Недочеловек".
   И, к сожалению, это так.
  
   И в каком же состоянии должен был я находиться, когда находился внутри этой Системы. Когда постоянно (ежедневно, ежесекундно) находился под прессингом, под возможностью оказаться подвергнутым воздействию медикаментов, которые должны были убить мою волю (таков общий принцип лекарственных препаратов применяющихся в психиатрии), превратить меня в раба, в животное. Сколько я видел таких людей, которых делали животными врачи-психиатры. Которых превращали в животное. Человек отказывался (вынужденно отказывался) от своего "Я". Человек становился рабом чужой воли. Воли, навязываемой ему врачами-убийцами. Да это уже был и не человек вовсе.
   Такие люди приходили еще "нормальными". Они смеялись, шутили, были "естественными". Но потом... Потом какой-нибудь злодей приказывал вколоть им сначала один препарат. Потом другой. Потом прописывал таблетки (причем санитары-охранники пристально следили чтобы "больной" принял это "лекарство"), и все! Больше человека уже не было! Не становилось. Его превращали в чудовище! В нравственное чудовище. Потому что теперь и не могло быть и речи о том чтобы он снова шутил да смеялся. Он становился рабом. Его как будто "подменяли". Человек худел. Его лицо принимало осунувшийся вид. У него исчезали почти любые мысли. Он еле двигался. У него становилась "шаркающая" походка. Он уже был и не человек вовсе. И все из-за того, что когда-то (в беседе с ним) врач-психиатр почувствовал собственную ничтожность и неполноценность. И решил таким образом (вверенной ему властью) "исправить положение". Что у него и получилось. Он уничтожил такого человека. Заранее зная, что любые его действия (читай - издевательства над другими) покроют коллеги-врачи, большинство из которых точно такие же убийцы, как и он. "Рука руку моет". А значит, в стране, таким образом, и будет происходить полнейшее беззаконие. Потому что мало кто способен вмешаться в дела этих ничтожных людишек, заправляющих нашей психиатрией. Эту сферу как бы оставляют "на откуп" самим врачам-психиатрам. Ну а те делают все так, чтобы "никто ничего не узнал". Ведь могу я сказать, за время моего нахождения в психиатрической клинике, были у нас и проверки. Но что представляли эти проверки? Поначалу все "больные" с нетерпением ждали "проверяющих". В русском народе это исторически. Все ждут "царя-батюшку," который "приедет и рассудит". И как будто (словно в подтверждении этого) поначалу поднялась даже суматоха. Было заметно, что наши врачи да санитары - как будто бояться "проверяющих". По несколько раз в день у нас проводили инструктаж на тему того, как вести себя перед комиссией. Главным в этой "инструкции" было то, что нужно было "или молчать, или говорить как все замечательно". Тем, кто скажет что-то другое, - грозили "уничтожить". А о методах я уже писал. Любого человека действительно можно было превратить в полнейшее ничтожество. Уничтожить его как личность. Превратить его в бессловесное чудовище, сделать его, например, дебилом. Или настоящим умалишенным. Почему бы и нет. Это из дурака невозможно сделать нормального. А из нормального сделать психа - запросто.
  
   Когда пришла комиссия, все были настолько запуганны, что действительно: или молчали, или хвалили заведение. Но кто-то решил "рассказать правду". Больше этого человека мы уже не видели. Сам "главный проверяющий", поморщившись от того, что кто-то из "больных" смог к нему подойти, отмахнулся от него, что-то буркнув стоявшему рядом с ним главврачу по поводу, мол, как вы плохо смотрите за больными. Того человека увели. А ночью он умер. И мы все знали, что его сначала били санитары, а потом ему вкололи такую дозу "лекарства", что его сердце не выдержало. Так что, какая может быть "правда"? Если вы (даже случайно) попали в психиатрическую клинику, вы уже навсегда получили клеймо, от которого совсем невозможно вам будет избавиться. Вернее возможно. Но известны лишь единицы, кто смог избавиться от этого... Это клеймо на всю жизнь. Жизнь, с ощущением того, что тебя на самом деле принимают за неодушевленный предмет. Ну а легко ли продолжать жить с этим ощущением?
  

Глава 5

   Может показаться, что я вот стремился тут исповедоваться. Ну а почему бы и нет? Насколько это могло бы противоречить действительности? Да почти и не насколько. Потому что уже выходило так, что в стремлении "открыть душу", следует искать причину нравственного очищения. Ведь тем самым мы как бы стремимся искупить собственные грехи. Грехи в течение жизни совершаемые нами. И нечто подобное получалось у меня. Но вообще если разобраться, я то, как раз, как никто иной стремился найти истину. Ту истину, к которой стремится каждый, но не каждый может похвалиться, что он ее по настоящему находит. Ведь иной раз кажется, что вы уже и находитесь совсем рядом. А потом она от вас уплывает. Причем иногда это становится так неожиданно от вас, что вы лишь недоуменно смотрите ей вслед, как бы, и не зная, что вам необходимо предпринять сейчас в этой ситуации. Потому что ведь вы сами чувствовали, что искомое было рядом. Но оно исчезло. Исчезло настолько, что вам уже кажется, что больше и не дано будет настигнуть ее. А потом все неожиданно повторяется. И вы начинаете все сначала. И уже перед вами как будто бы образуется некий островок, на котором вы можете наконец-то быть "самим собой". Но потом (совсем неожиданно) исчезает и это. И вы остаетесь с совсем необъяснимым ощущением внутреннего беспокойства. В таком вот "беспокойстве" пребывал и я. И с каждым разом, когда мне казалось что я настигаю то, что было запланировано раннее, это все вновь удаляется от меня. И мне приходится начинать все сначала.
   Так и проходит моя жизнь. В вечном круговращении. И как будто ничто не может указать на то, что когда-нибудь мне удастся остановиться. Потому что даже если начинает казаться мне что, пожалуй, можно и "остановиться",-- появляется какая-то "новая цель". И все начинается сначала. И происходит это всегда. Настолько, что я уже привык к подобному положению вещей. И мне уже кажется, что как раз это и есть "моя жизнь". Потому что вероятно эта самая жизнь у каждого бывает своя. А у меня вот такая. И чего-нибудь изменить в ней у меня совсем не получается. И я уже начинаю убеждать себя, что, мол, и изменять ничего не надо. Потому что в действительности это и есть моя жизнь. Жизнь со всеми ее плюсами и минусами. И что с того, что этих минусов иной раз кажется несравненно больше чем плюсов. Ничего здесь как будто и не поделаешь. И остается только "смириться". И убедить себя, что необходимо смириться. А по сути, что мне еще остается?..
  
  

Часть 6

  
   (события 2000 года)
  
   Действующие лица.
  
   Влад Алексеев.
   27 лет. Обычного телосложения, русый, голубые глаза, лицо больше женственное, чем мужественное, манеры утонченные, но при этом
   может иногда показаться и суровым. Но больше все же мы бы назвали его мягким человеком. Любит компромисс и логические умозаключения, в которые и пускается каждый раз, когда хочет докопаться до сути вещей или проблем. Которые странным образом его всегда окружают. Журналист.
  
   Денис Матинский.
   Среднего роста, слегка полноватый, черные волосы, нос с горбинкой, говорит слегка картаво, но каким-то образом это проявляется не всегда. 21 год. Младший научный сотрудник то ли в каком-то институте, то ли в музее. Когда дело касается его профессии, всегда старается перевести разговор на другую тему.
  
   Феликс Остах.
   Среднего роста, черные волосы, борода, очки, работает замдекана философского факультета одного из городских вузов. Возраст - около 40.
   Максим Бовин.
   Высокий, атлетического сложения, доктор социологических наук, 43 года, но выглядит намного моложе, светлые волосы, жесткие черты лица, уверенный и цепкий взгляд.
  
   Роман Израилевич Абрамсон
   Пожилой человек, небольшого роста, очень начитан, любит выдавать себя за бывшего профессора, на самом деле никто никогда не знал где тот даже учился кроме школы, которая тоже, больше предполагалась, чем, по видимому, была в действительности.
  
  
   Виктор Рубашкин.
   Чуть выше среднего роста, худой, возраст неопределенный, между 3-45, глазки бегающие, волосы черные, прямые, голос почти всегда взволнованный, хотя заметим, что этот человек старается держать себя в руках.
  
   События происходят на одной из квартир, где собрались почти все наши герои, кроме Виктора Рубашкина, которого все ждут, почему-то не решаясь начать без него разговор.
   Насколько нам известно, они все - в той или иной степени - знакомы между собой. Почему они все здесь собрались? Как будто бы готовы начать обсуждать один проект, о работе над которым все изъявили свое согласие. Точнее, сообщили о нем Владу Алексееву, который и собрал их всех вместе. Самого Влада переполняет радость, что все его знакомые собрались в одном месте, и он решительными шагами отмеривает комнату, бросая периодически на каждого одобряющий взгляд, словно благодаря за то, что то пришел.
  
   Абрамсон.-- Мне кажется что Виктор не придет. (улыбаясь как то "про себя").
  
   Бовин.--(Цепко окидывая его взглядом). Почему тебе об этом кажется?
  
   Остах.-- Действительно, он вполне может и не прийти.
  
   Матинский.-- Мы можем в этом случае что-то решить без него? (подхватывает "инициативу" Феликса Остаха). Или что-то "замыкается" на этом человеке? (обращается к Владу Алексееву).
  
   Алексеев.-- Да нет. Что на нем может замыкаться? (Заметно, что когда речь заходит о Викторе Рубашкине, Алексеев становится слегка ироничным. Словно бы он и не воспринимает этого человека всерьез).
  
   Входит Рубашкин. Он взмок от быстрой ходьбы, но по всему заметно, что еще больше старается выдать себя за человека, который бежал на встречу, зная, что опаздывает. Тогда как на самом деле так вполне могло и не быть.
  
   Абрамсон и Бовин переглядываются, словно замечая это.
  
   Алексеев.-- Ну вот мы все и собрались. Проект, о котором пойдет речь, по настоящему прекрасен и для меня, и для всех здесь собравшихся. (Обводит взглядом присутствующих, явно ища у них одобрения. Но не заметив этого, продолжает, чтобы не сбиться. Далее мы увидим, что Алексеев был человек "настроения". И то, что думал он, большей частью зависело от того, что об этом думают окружающие. Алексеев был неконфликтный человек. Поэтому предпочитал скорее "договориться" с человеком, нежели поссориться с ним).
  
   Рубашкин.-- Смелее мой друг. Мне почему-то кажется, что все уже изначально согласны с тем, о чем мы им сейчас предложим (Рубашкин был известен тем, что прежде предпочитал все взвесить и обдумать, прежде чем решиться принять в чем-то участие. Однако если он соглашался, как-то неожиданно инициатива переходила к нему. И если кто-то не знал предыстории, то могли предположить, что это все придумал именно Рубашкин. Тогда как редко когда он был инициатором хоть чего-то, всегда предпочитая быть больше в роли ведомого, чем ведущего).
  
   Бовин.-- Насколько я понимаю, нам предлагают создать что-то типа партии.
  
   Алексеев.-- Скорее - партийное сообщество (осторожно поправляет его).
  
   Бовин.-- Ну, партийного сообщества. Роли не играет...
  
   Рубашкин.-- (перебивая) Если не считать регистрации в Минюсте---
  
   Абрамсон.-- (тоже перебивая) И ходьбы по инстанциям.
  
   Остах.-- Ну, как я понял, это мелочи. Хотелось в первую очередь выслушать суть предлагаемого.
  
   Алексеев.--Да все на самом деле просто. В нашей стране сейчас сложилась такая ситуация, что должны создаваться особого рода сообщества, которые смогут консолидировать вместе людей, со схожими нравственными принципами и идеалами.
  
   Абрамсон.-- Цель такого сообщества?
  
   Бовин.-- Переустройство мира (усмехаясь).
  
   Матинский.-- Вооруженный мятеж (подхватывает шутку).
  
   Алексеев.-- Нет. (Спокойно, словно не замечая веселого тона товарищей). Мы не стремимся ни к какому перевороту.
  
   Абрамсон.-- По крайней мере, не стремитесь в ближайшее время? (переспрашивает, всем своим видом повидавшего все на своем веку человека показывая, что события могут не только меняться, но и выходить за рамки первоначально установленных).
  
   Алексеев.-- Ни сейчас, ни в ближайшее время, вооруженного переворота в планах нет.
  
   Абрамсон.-- Но вы допускаете мысли, что ситуация может выйти из-под контроля?
  
   Алексеев.-- (твердо) Нет.
  
   Абрамсон.-- Ну, я может не так выразился. Вы допускаете мысль, что могут возникнуть какие-то обстоятельства, о которых раннее вам ничего не было известно?
  
   Алексеев задумывается. По всему заметно, что он мог бы ответить и сразу. Но словно бы берет вынужденный таймаут, предпочитая каким-то образом выиграть время. Хотя ему еще раз хочется заверить всех собравшихся, что ситуация на самом деле под контролем. О чем он и говорит.
  
   Остах.--Хорошо. Хотелось бы узнать, как вы предполагаете действовать. Ведь по всему, должна быть какая-то инициативная группа, которая возьмет на себя подготовку восстания.
  
   Рубашкин.--(недовольно) Да тебе же сказали - что восстания не будет!
  
   Остах.--Не будет?! (удивленно). А разве возможно решить поставленные задачи без какого-то вмешательства в природу вещей? (оглядывается на других, явно ища у них поддержку).
  
   Алексеев.--Возможно. Вполне возможно. С учетом того, что мы серьезно менять ничего и не будем. Хотя и по сути, то, что нам предстоит изменить - заслуживает самой широкой трансформации общественного сознания. И, прежде всего, мы должны начать работать со стереотипами масс.
  
   Бовин.--Вы считаете, что возможно изменение их? Но это равносильно изменению ментальности. Что поистине практически невозможно за тот срок... За срок нашей жизни (несколько смущается).
  
   Матинский.--Дело, которое мы начинаем - будет продолжено и после нас (иронически).
  
   Бовин поначалу как будто и обеспокоено смотрит на Алексеева, но тот, видимо, смущается такого своего взгляда, и его лицо принимает прежнее властное выражение.
  
   Абрамсон следит за метаморфозами своего младшего товарища,-- (а по возрасту Абрамсон намного старше каждого из присутствующих),-- и улыбается про себя. По всему заметно, что ему всегда приятно наблюдать за другими. Так же как должно быть приятно проводить психологический анализ их, выявляя в том или ином из приятелей черты, которые этот человек по каким-то причинам старается скрывать.
  
   Алексеев.--Никакого переворота действительно не намечается. И даже не предполагается (говорит это, скорее больше для того, чтобы успокоить самого себя. Хотя и специально повторяет их, чтобы еще раз услышали все собравшиеся).
  
   Бовин.--Ладно. Давайте по существу. Что вы предлагаете?
  
   Рубашкин.--Можно? (смотрит на Алексеева, и замечает его кивок головой). Должна создаться своего рода инициативная группа, в которую предполагается что войдут все собравшиеся здесь. (минуту-другую ожидает "замечаний", но те не следуют, и облегченно вздохнув, он продолжает). В дальнейшем предполагается создание подобных групп по всей территории страны. По крайней мере, нам необходимо хотя бы охватить крупные регионы. Или даже - поначалу - зоны России. Сибирь, Дальний Восток, Поволжье, Центральную часть, Юг, и Северо-Запад. Где, собственно, должен быть головной центр.
  
   Матинский.--Центр управления (все также иронически. Видно, что он сегодня настроен весьма иронически. Так, правда, бывает не всегда. Но не все собравшиеся знают, что подобное случается у Матинского после предварительного употребления в течение нескольких дней алкоголя. Не каждый знает, что тот пьет. Но Алексееву об этом известно. И потому он пропускает слова Матинского мимо ушей).
  
   Рубашкин.--Значит - Матинский (старается поймать взгляд Алексеева, явно ища в нем одобрения. Тот с одобрением смотрит на него). Значит, Матинский... Мы здесь все ценим ваш ум, но позвольте вас уверить: если вы и дальше будете ерничать, по крайней мере я подниму вопрос о вашем отстранении.
  
   Матинский.--Ой-ли, ой-ли (произносит все также шутейно). Вы "поднимите" вопрос!? Взяли на себя права Господь Бога?! Известно ли вам
  
   (Рубашкин пытается что-то сказать, но Кучинский повышает голос, и в конце концов так замолкает, слушая)
  
   а известно ли вам, милочка, что помимо прав - есть еще и обязанности? А вы как будто решаете захватить только права. Или вы считаете себя наместником, спасителем и Мессией - единым в 3-х лицах?!
  
   (Он говорит теперь грозно. Создается впечатление что он только этого и ждал, чтобы высказать "накопившееся").
  
   Абрамсон в это время с ехидной улыбочкой окидывает взглядом собравшихся. По всему видно, что ему нравится такое "несогласие" в товарищах. Если честно, каждый из собравшихся немножко недолюбливает Якобсона. Быть может как раз за эту улыбочку, замечая которую (а сейчас эту улыбочку видит любой, кто время от времени посматривает на лица товарищей), каждый старательно отводит взгляд. Несмотря на нелюбовь к Якобсону, считается, что он обладает могущественным влиянием (как связями, так и финансовым достатком), и потому с ним предпочитают если и не дружить, то не ссориться.
  
   Остах.--Друзья мои! (Встает, радостно улыбаясь). Мне думается, что наша беседа взяла существенный крен в сторону. Если так будет продолжаться и дальше - мы совсем ничего не выясним. А, по крайней мере, мне хотелось бы многое узнать.
  
   Алексеев.--Хорошо. (Решает взять инициативу в свои руки, явно замечая, что все ищут этого именно от него. Да и по сути - именно на нем замыкается каждый из присутствующих. Ведь это именно он их всех собрал. И если бы не было его - не известно, пришли бы остальные?).
   Хорошо. Мне кажется, я должен что-то пояснить. Итак, мы уже почти решили, что должен существовать единый центр нашей предполагаемой организации. Цель организации - помочь другим людям разобраться в себе, в своей личности. Помочь им ответить на извечные вопросы человечества. Мне предполагается, что каждый из нас - для себя - это вопросы решил.
  
   (медленно обводит всех взглядом. Те кивают).
  
   В таком случае, будет ошибочным и нечестным в отношении других - скрывать эти знания. Кое-чем необходимо делиться и с другими. Особенно с теми, кто жаждет этого.
  
   Остах.--Вопрос! (поднимает руку, слегка привстав). А как мы найдем этих "жаждущих"?
  
   Рубашкин.--Они должны найти нас.
  
   Алексеев.--Верно. Нас должны найти они. Но мы для этого должны сделать все, чтобы нам поверили. Поверили в то, что мы сумеем оказать им помощь.
  
   Бовин.--И все таки есть серьезные вопросы. Например, в каком виде (и, главное, под эгидой чего?) будет доноситься им информация. Ведь люди должны нам поверить. А значит, они должны знать, что это им действительно надо. А это сделать ох как сложно... Ведь я так понимаю, мы должны им преподнести что-то наподобие новой идеологии. И не мне вам говорить, что создание новой идеологии за столь короткий срок, который вероятно отведен нам, не то что невозможно, а очень и очень затруднительно. Хотя быть может и невозможно. Не легче ли нам воспользоваться чем-то, что уже существовало до нас. Облечь, это, быть может, только в новые рамки. Так сказать, провести модернизацию, усовершенствовать. Не кажется ли это вам более оптимальным?!
  
   Матинский.--Я тоже поддерживаю Бовина. Ведь это действительно, будет более лучше, чем нам пытаться пыжиться, и что-то выдумывать с нуля. Идти по проторенной дороге удобнее. Да и безопаснее.
  
   Алексеев.--Да я-то и не против. Мы и собрались сейчас, чтобы решить, как нам действовать. А что это будет: новый или старый путь - ведь и не так важно. Намного важнее, чтобы он вообще сейчас состоялся.
  
   Бовин.--Это совершенно верно.
  
   Остах.--Правильно.
  
   (Все чуть ли не готовы были дружно захлопать в ладоши. По крайней мере, именно такое желание читалось в глазах всех без исключения присутствующих. Радостно отметил это Алексеев. С удовлетворением кивнул невидимому оппоненту Рубашкин. И это все заметил Абрамсон. Который еще несколько секунд как будто о чем-то раздумывал, прежде чем подняться, "прося слова").
  
   Абрамсон.--(чуть покряхтывая, и словно вслушиваясь в свой голос). Я внимательно наблюдал за вашими спорами. Скажу даже более - какие-либо споры мне кажутся неуместными. На мой взгляд, следует безоговорочно принимать предложение Влада. Это действительно тот путь, который скорей всего и покажет "предназначение" всех нас. В то время как страна катится в пропасть, на мой взгляд, все здравомыслящие люди должны подняться в едином потоке, и попытаться подпереть плечами этот рушившийся мир. Кто как ни мы сделаем это? (Чуть подумав). Быть может, найдется и кто-то кроме нас. И чем больше будет таких людей, тем выше гарантия того, что это у нас действительно получится. И иного, как говорится, не дано. Это наш путь. Вопрос только - чтобы нам правильно выдержать выбранный курс.
  
   Рубашкин.--Для этого мы здесь и собрались.
  
   Абрамсон.--Все правильно. Для этого мы здесь все и собрались. И уже потому, я хотел бы высказать о своих каких-то предположениях по этому поводу. Прежде всего, как я уже заметил, я считаю наше присутствие здесь в данный момент - и правильным, и оправданным. Во-вторых, хочу заметить, что всевозможные погрешности, которые будут возникать (и просто обязаны возникать - это как бы своеобразный залог успешности задуманного нами предприятия), должны правильно и сообща разрешаться. Если у кого-то возникают сомнения по какому-то поводу, эти сомнения должны выслушиваться всеми нами. Ничто не должно оставаться без ответа.
  
   Матинский.--Я полностью согласен.
  
   Рубашкин.--Ну надо ж?!
  
   Абрамсон.--(перехватывает возмущенный взгляд Матинского, адресованный Рубашкину). Мы должны действовать сообща. Я хочу еще раз попросить всех присутствующих обратить внимание на эти мои слова.
  
   Алексеев.--Хорошо. Спасибо Роман Израилевич (с благодарностью смотрит на Абрамсона). Итак, волей председательствующего на этом собрании, разрешите мне поздравить всех вас с созданием "тайного комитета", который ставит своей целью помощь в развитии и выздоровлении нашей страны...
  
   ..........................................................................................
  
   ...Влад Алексеев в ужасе проснулся.
   --Черт знает какие мысли приходят во сне,--подумал он.--Или это был не сон?
  
   Алексеев оглядел комнату. В ней никого не было. Это он отметил еще просыпаясь. Но теперь подумал об этом с какой-то радостью.
   --Так значит, ему это действительно приснилось...
   Но как быть тогда?,-- спохватился, было, он, но уже устало откинулся на кровать. Быть может ему приснилось и вообще вся его жизнь?.. И на самом деле никакой жизни у него и не было?.. Или не стало?.. Быть может эта самая жизнь с какого-то момента перестала существовать... В действительности... Или только в фантазии...
   Это уже было неважно. Ведь скорей всего именно так все и было. А значит что было (что ему казалось - что было) в реальности,-- не иначе как фантом... Фантом разума...
   И иного не дано...
  
  

Зелинский Сергей Алексеевич.

Декабрь 2005 год.

  
  

  
  
  
  

  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"